Трилогия - Полюби дважды

Это было логично, но совершенно неверно. Все было неправильно, потому что она не хотела этому верить. Она не хотела, чтобы Лукас Уайльд оказался убийцей.

Джессика все еще стояла на дорожке и вглядывалась в нее, пытаясь представить себе развитие событий, какими они были в ее видениях, когда вдруг осознала, что стоит совершенно открытая для него. А он был там, на той же дорожке, и в голове у него роились те же мысли, что и у нее. Все ее тело стало как натянутая струна. Она затаила дыхание. Всю свою волю она направила на то, чтобы в голове не мелькнуло ни одной собственной мысли, чтобы он не смог обнаружить ее присутствия.

Он был озадачен. Один из образов, который передался ему от Джессики, был ему знаком. Он остановился, чтобы осмыслить эту картину. Джессика чувствовала, как у него в мозгу на смену смущению приходит неуверенность, которую, в свою очередь, сменяет подозрительность. Через мгновение, показавшееся ей вечностью, она почувствовала, что он вдруг отвлекся, как будто его позвали. Поколебавшись немного, он исчез.

Она стояла на том же месте не шелохнувшись, не смея перевести дух. А когда наконец убедилась, что она осталась одна со своими мыслями, ее начала бить дрожь.

С трудом сознавая, что делает, Джессика сошла с дорожки и укрылась под сенью деревьев. Прижавшись всем телом к шершавой коре старого дуба, она старалась отдышаться. Когда страх чуть-чуть стих, она опустилась на колени и попыталась привести в порядок свои мысли.

Уже не в первый раз она так забывалась. На вечернях, когда она мысленно кричала, чтобы он больше не убивал, Голос чувствовал ее присутствие. Одно вторжение в его мозг он мог приписать разыгравшемуся воображению, но несколько…

Ей надо быть поосторожней. Больше не должно быть опрометчивых поступков, нельзя позволять Голосу хозяйничать у нее в мозгу. Если его подозрения перерастут в убежденность и он узнает о ее существовании, то может расправится с ней так же, как расправился с ее отцом.

Однако эта неожиданная встреча не прошла даром. По крайней мере теперь Джессика знала, что она на правильном пути. То, что она называла Голосом, то, что бесконечное число раз переживала она в своих видениях, было картиной убийства. И если она поймет, кому принадлежит этот Голос, то она будет знать, кто убил ее отца.

Джессика со стоном выдохнула воздух и поднялась с колен. Она не представляла, как можно будет обличить убийцу. Если уж констеблю это не удалось, то что тогда говорить о ней? Хотя, может быть, констебль и подскажет ей верное направление поисков? Вот что ей надо будет сделать — как только выдастся свободная минутка, она отправится в город и расспросит констебля.

Приняв такое решение, Джессика поплотнее закуталась в шаль и пошла домой.

Поздно ночью, когда она лежала без сна на своей узенькой кровати, она почувствовала присутствие Голоса, тихое, как шепот. Но она приняла все меры, чтобы не пустить его в свой мозг, не дать завладеть ее сознанием.

8

В последующие дни Джессика была так занята, что даже думать не могла о том, чтобы пойти к констеблю. Работы в поместье оказалось больше, чем Джессика, сестры и старый Джозеф были в состоянии сделать. А первая группа мальчиков должна была прибыть уже к началу июня.

Джессика, жившая в постоянном напряжении, сильно устала. Скоро приедут ребята, а она любила детей, всегда была к ним добра и знала, что нужна им. Все, что она делала в Хокс-хилле, было очень важно и не оставляло времени для раздумий о себе.

Лукас довольно часто наведывался к ним и наконец вошел в роль хозяина. Хотя мимоходом он иногда и обращался к Джессике, встреч с ней он явно не искал. Он привел в Хокс-хилл кровельщиков, чтобы поправить крыши, и плотников, чтобы они построили новые уборные и отремонтировали сломанные подоконники и двери. Когда им не хватало рабочих рук, лорд Дандас снимал сюртук, засучивал рукава и принимался за работу. Готовя обед в кухне, Джессика через окно слышала, как они переговаривались. Работал Лукас добросовестно и вел себя не как владелец поместья, а как один из его же работников. Джессика легонько улыбалась, слыша удачный ответ Лукаса на шутку и добродушные подтрунивания рабочих.

Как и ожидалось, доверие сестер к лорду Дандасу росло с каждым днем. Они только и говорили: «Лорд Дандас то, лорд Дандас это», и в вечерних молитвах благодарили Господа за то, что Он послал им такого великодушного и щедрого благодетеля.

Когда пути Лукаса и Джессики случайно пересекались, — а чаще всего это случалось, когда рабочие и Лукас вместе с ними толпились в кухне в ожидании обеда, — монахини не в состоянии были сдержать своего любопытства. Шутки мужчин становились тогда более пристойными, и в эти минуты девушка замечала, что за ней и за Лукасом исподтишка подглядывают не только сестры, но и рабочие. Джессика не могла понять, чего же они ждут от нее — что она повиснет у Лукаса на шее и станет его целовать или отвесит ему звонкую пощечину? От всего этого ее бросало в жар, как будто мало было жара от кастрюль, сковородок и печи, в которых она готовила горы пирогов, картофеля, тушеного мяса и пудингов, и все для того, чтобы это огромное количество еды уничтожилось рабочими в мгновение ока.

Лукас все происходящее воспринимал со свойственным ему спокойствием. В то время как Джессика с сестрами суетились вокруг стола, подавая еду и стараясь всячески ублажить проголодавшихся работников, он, встречаясь с девушкой взглядом, лукаво ей подмигивал. Джессике стоило немалых усилий сохранять невозмутимость. Она вынуждена была постоянно напоминать себе, что все эти люди знают, как она однажды пыталась скомпрометировать Лукаса Уайльда, и сознание этого помогало ей оставаться бесстрастной.

В последнее время их начали навещать соседи. Первыми прибыли викарий и его жена — Джон и Анна Ренкин. Они появились однажды у входа в старый дом в Хокс-хилле с коробками, набитыми вещами и постельными принадлежностями которые их община собрала для мальчиков из приюта. Вскоре их примеру последовали и другие. Среди них был аптекарь Вильсон с женой и, ко всеобщему удивлению, даже адвокат — мистер Ремпель с супругой.

Доброта и великодушная щедрость соседей развеяли последние сомнения сестер, опасавшихся, что их приезд вызовет недовольство жителей Челфорда и окрестностей. Теперь же сердца монахинь воспаряли от радости, и, хотя они всегда выполняли любую работу весело и без сетований, сейчас все просто горело у них в руках. Не было такого дела, которого бы они не захотели или не сумели выполнить. А однажды сестры Эльвира и Долорес даже повергли Джессику и старого Джозефа в состояние полнейшего изумления, когда со швабрами наперевес прошагали в курятник, чтобы сразиться с воинственными курами и отнять у них драгоценные яйца.

В те дни Джессика была, как никогда, счастлива, несмотря на многочисленные, заставлявшие ее испытывать неловкость случаи, которые, однако, в ее положении были неизбежны. Она краснела от смущения, когда некоторые посетители окликали ее по имени, а она не могла вспомнить, кто они такие, и чувствовала себя ужасно неловко, когда они называли свои имена. И все потому, что она уже знала о той репутации, которой Джессика Хэйворд заслуженно пользовалась раньше в Челфорде и Хокс-хилле. Но одна весьма тревожная мысль не давала ей покоя. Джессика все время думала о встрече, которая должна рано или поздно состояться, — о встрече с обладателем ее Голоса. Что тогда произойдет? Будет ли это миг озарения? Замрет ли у нее сердце в тот момент, когда она узнает его? А Голос? Как поступит он?

В ожидании этого момента она пристально вглядывалась в каждое новое лицо, внутренне содрогаясь от мрачных предчувствии.

Но пока ничего особенного не происходило. Все были очень милы и ничем друг от друга не отличались. Единственным человеком, при виде которого у нее что-то дрогнуло в душе, был Лукас Уайльд. Был ли это тот самый миг озарения, которого она ждала? Джессика не знала. Но все ее естество протестовало при одной лишь мысли о том, что Лукас мог оказаться обладателем ее Голоса. Она не умела бы объяснить, почему так происходило, ведь она почти не знала его, однако разум тут был бессилен, а контролировать свое подсознание Джессика не могла.

Иногда, занимаясь каким-нибудь делом, Джессика вдруг замирала и оглядывалась по сторонам, всматриваясь в дружелюбные лица окружавших ее людей. Ей казалось непостижимым, что об убийстве, которое произошло всего в полумиле от этого дома, никто не говорил, никто ни словом не упоминал о ссоре ее отца с Лукасом, никто ни разу не обмолвился о ее, Джессики, внезапном и бесследном исчезновении. А ведь она где-то провела целых два дня, прежде чем попала в лазарет монастыря сестер Девы Марии. Так где же она была? Что заставило ее отправиться в Лондон? Она даже предположить не могла, что двигало ею, когда она совершала все Эти странные поступки. И никто не отвечал на вопросы, которые она, по возможности тактично, задавала самым разным людям. Они или уходили от ответа, или действительно ничего не знали.

Джессика рассказала о своем разочаровании Перри, молодому кузену Лукаса. Ни с одним человеком из своей прежней жизни она не чувствовала себя так свободно, как с ним. Они были с Перри ровесниками, он отличался открытостью и дружелюбием и, как и Лукас, был в Хокс-хилле частым гостем.

— Люди просто стараются вести себя деликатно, — объяснил он и, бросив на девушку проницательный взгляд, спросил: — Ты что, расспрашивала соседей, Джесс?

— Пыталась. О, не волнуйся. Я делала это очень тактично. Но мне все равно никто ничего не рассказал, — с грустью ответила она.

— Лукас будет недоволен, если узнает, что ты расспрашиваешь людей, — предупредил он девушку.

— Почему это он будет недоволен? — сразу же ощетинилась Джессика. — Ему есть что скрывать?

— Не говори глупостей! — остановил ее Перри. — Он заботится о тебе и не хочет, чтобы кто-нибудь расстроил тебя.

— Ну так знай, что я уже достаточно расстроена! — вспылила она. — Никто со мной не разговаривает о том, что случилось, даже ты! Словно нарочно все что-то скрывают!

Перри рассмеялся.

— Поступай как знаешь. А что ты так жаждешь узнать? — полюбопытствовал он.

Однако то, что она узнала от Перри, только подтвердило слова Лукаса. Будучи молоденькой девчонкой, она до безумия влюбилась в Лукаса и беззастенчиво преследовала его. А что касается ночи, когда убили ее отца, то тут Перри ничем помочь ей не мог. Он тогда был в Оксфорде, в университете, семестр был в разгаре, и все, что ему известно, он знает со слов других. Но кое-что он все же ей сказал. Оказывается, Белла больше других в Челфорде знает обо всем, что происходит в городе и его окрестностях, — так было всегда, — и она «признанный авторитет в этой области». Вот что сказал Перри и добавил:

— Рано или поздно вы встретитесь. Это неизбежно.

Эта незначительная информация, как бы невзначай оброненная Перри, наполнила Джессику смутной тревогой. Никто до сих пор ни словом не упоминал о том, что Белла живет в Челфорде. Джессика была уверена, что после замужества Белла уехала подальше от этих мест.

Она думала о той девочке, которой была раньше, — по уши влюбленной в мужчину, почти помолвленного с другой, — и не могла осуждать ее за то, что та, пытаясь отстоять свои чувства, решилась на безрассудную и подлую ложь. Джессика съежилась от страха. Она не отождествляла себя с той девчонкой и не представляла, что скажет Белле, пытаясь хоть как-то загладить свою вину.

Когда в следующий раз она придела Лукаса, он стоял в тени огромного дуба и наблюдал, как рабочие разгружают фургоны с провиантом, только что доставленным двумя местными купцами. Джессика несла рабочим холодный лимонад, чтобы они утолили жажду в этот жаркий день, и внезапно оказалась перед Лукасом. Решив, что разводить дипломатию с ним не стоит, она прямо спросила, правда ли то, что сказал ей Перри.

— Да, Белла здесь, в Челфорде, — ответил Лукас, взяв у нее стакан с лимонадом и сделав большой глоток. — У нее здесь дом. Где же ей еще быть?

— Я решила… Я поняла… Я думала, что она живет в Лондоне, — запинаясь, испуганно пробормотала Джессика.

— Да, но только несколько месяцев в году. Когда светский сезон заканчивается, они с Рупертом возвращаются в Челфорд, — пояснил Лукас.

— Понятно, — задумчиво произнесла Джессика, не смотря на своего собеседника.

Он медленно поднял голову и окинул ее изучающим взглядом.

— В чем дело, Джесс? — необычно мягко спросил Лукас. — Ты же знаешь, что рано или поздно тебе придется встретиться с Беллой… И не только с Беллой. Через день-два приезжает моя мать, и…

— Ваша мама! — воскликнула Джессика изумленно.

— Разве ты не знала, что у меня есть мать? Я думал, Перри тебе сказал… — озадаченно проговорил Лукас.

— Я знала… мне сказали монахини, но они говорили, что она живет в Лондоне с… с молодой родственницей… — неуверенно промямлила Джессика.

— Элли — моя подопечная, — пояснил Лукас. — Матушка и Элли обычно проводят лето здесь, со мной. Не надо так пугаться. Насколько я знаю, вы с мамой не ссорились, Белла — совсем другое дело. Не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда ты ей попадешься на глаза! — внезапно заявил он.

Это было сказано с такой язвительностью и ехидным удовольствием, что Джессика опешила. Только что ей казалось, что он смягчился и наконец стал относиться к ней дружелюбно, что, возможно, она — ему нравится, но теперь она убедилась, что все это ей на самом деле только показалось.

Лукас сделал шаг вперед, и она, вся напряженная, отшатнулась от него.

— Не бойся меня, Джесс, — произнес он полностью изменившимся голосом. — Никто тебя не обидит. Если, конечно, не захочет иметь дела со мной.

— Ах, какие замечательные слова! — вспыхнула Джессика, чувствуя, как обида превращается ярость. — Только не надо притворяться, что вы обо мне заботитесь! Я не забыла, что вы пообещали выдворить меня из Хокс-хилла. Чем только вы мне угрожали, если я не уберусь отсюда! Вы грозились…, ну… сделать все, что угодно! — почти крича, закончила она и, чувствуя опасную близость слез, попыталась ретироваться в дом, но Лукас встал у нее на пути.

— И я делаю все это для того, чтобы поскорее выдворить тебя отсюда? — спросил он, широким жестом указывая на дом и хозяйственные постройки, столь сильно изменившиеся благодаря его усилиям.

— Я только повторяю то, что вы сами мне говорили, — потупив взор, ответила девушка.

— Это было давно, Джесс. Целых три недели назад. — Он в задумчивости потер лоб. — За три недели многое может произойти. Ты так не считаешь? Может, я изменил свое мнение…

— Почему, Лукас? С чего бы это вы вдруг изменили свое мнение? — удивилась Джессика. — Чего вы на самом деле добиваетесь? Почему вы то бываете добры ко мне, то вдруг начинаете злиться?

На лице Лукаса появилась глупая ухмылка, но смотрел он вовсе не на Джессику, а куда-то вдаль, над ее головой.

— Ага, — сказал он, — а вот и два молодых человека, которые жаждут с тобой повидаться. Джессика, ты, скорее всего, не помнишь моего друга Руперта Хэйга, зато он прекрасно помнит тебя, я в этом ничуть не сомневаюсь.

Она резко повернулась и увидела двух молодых мужчин, которые наблюдали за разгрузкой фургона. Один из них, светловолосый, с улыбкой поклонился ей, и Джессика неуклюже сделала реверанс. На нее произвели впечатление умные серые глаза и теплая улыбка, но тут до нее дошел смысл сказанного Лукасом, и она поспешно отвела взгляд. Так, значит, это и есть Руперт Хэйг, тот самый Руперт Хэйг, за которого вышла замуж Белла Клиффорд? Она не знала, куда деваться от смущения. Но вдруг она услышала приятный голос Руперта, которой сообщил, что его жена собирается приехать с визитом в Хокс-хилл, как только все здесь немножко уляжется (она не хочет доставлять неудобства своим присутствием), а пока передает уйму всевозможных вещей и продуктов — толокно, картофель, крупы, сахар, свечи, что-то там еще, он толком сам не знает, но все это, по мнению Беллы, пригодится в любом хозяйстве.

Великодушие и щедрость Беллы Хэйг заставили Джессику устыдиться собственных мыслей о бывшей возлюбленной Лукаса, и девушка выдавила из себя слова благодарности.

— Джессика, — произнес Лукас, обращая ее внимание на второго мужчину. — Позволь представить тебе моего кузена Адриана Уайльда. Ты уже знаешь, что он старший брат Перри.

Это был безусловно самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела. Темные вьющиеся волосы и карие глаза она сумела оценить по достоинству, искренне считая, что Адриан — истинный образец мужественности.

— Так, значит, вот она, Джессика Хэйворд, о которой мне все уши прожужжал Перри, — отозвался Адриан. — Мисс Хэйворд, я вас с трудом узнал. — Он беззаботно рассмеялся. — Но теперь я убедился, что Перри нисколько не преувеличивал.

— Мы с Перри хорошие друзья, — взволнованно ответила Джессика и, словно ища поддержки, мимоходом взглянула на Лукаса. Тут она заметила, что этот несносный человек опять разозлился, совершенно непонятно из-за чего.

Видимо, чувствуя неладное, из дома вдруг появились сестры и пригласили всех освежиться прохладным лимонадом. Следующие полчаса велся разговор, в котором Джессика принимала участие, но из которого потом не смогла вспомнить ни слова.

Мальчики прибыли в Хокс-хилл в один из самых теплых и ярких дней этого лета. Казалось, сама природа, приветствуя их, решила показать им все самое лучшее. На лугу, который давно пора было косить, клевер и лютики приветственно качали головками. Жимолость, густые кусты которой тянулись вдоль каменных стен дома, источала сладкий аромат зреющих ягод, смешивающийся с запахами полевых цветов. Над головами детей кружили ласточки, а вездесущие воробьи и малиновки громко чирикали на самых верхних ветках огромных старых дубов. Даже кобыла ромашка прониклась духом всеобщей радости и веселья. Она шевелила ушами, медленно трусила по лугу и приветственно ржала, когда кто-нибудь обращал на нее внимание.

Во дворе столпилась все обитатели дома, одновременно смеясь и разговаривая, когда мальчики, довольные чистые и принаряженные, высыпали из двух нанятых экипажей, только что прибывших из Лондона. Первой вышла сестра Бригитта. Детей сопровождали также два молоденьких монаха, которые должны были сразу, как только доставят мальчиков в Хокс-хилл, вернуться в Лондон.

Мальчики тут же засыпали сестер вопросами.

— Сестра Марта, а почему вы сняли свое одеяние? — удивился один из них.

— Джозеф, правда вы нас научите работать на земле? Говорят, это очень интересно, — допытывался второй.

— Сестра Эльвира, сестра Эльвира, а где уборная? Мне надо в уборную! — вскричал третий.

— Я голодный как волк! Когда будем кушать? — интересовался четвертый.

— Я хочу покататься на лошади! — заявил пятый. — Сестра Долорес, можно, я покатаюсь на лошади?

Они не перестали галдеть даже тогда, когда толпой ввалились в дом. Путешествие из Лондона оказалось для них настоящим приключением. Так шикарно! Так удобно! Так приятно! Там, сзади под сиденьем, даже был ночной горшок! Вы можете себе представить такое?! Это последнее обстоятельство было для них потрясающей неожиданностью, о которой они и не подозревали. Сестра Бригитта, восторженно смеясь, подтвердила их слова. Джессика тоже смеялась от души. Она была так же радостно возбуждена, как и дети, но особенно ее радовал тот факт, что молоденькая монахиня Бригитта останется с ними в Хокс-хилле. Джессика искренне любила ее. Она никогда не слышала, чтобы сестра Бригитта жаловалась или сплетничала. Застенчивая и добрая, она в то же время умела проявить твердость характера.

Прошел целый час, пока все перевели дух и успокоились. Это время прошло в спорах, кому где расположиться, дети убирали свои вещи, сестры помогали им смывать дорожную пыль с рук и мордашек. А корда все наконец уселись за огромным столом, составленным из нескольких небольших, в парадном зале Хокс-хилла, у Джессики в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. Она смотрела на детские лица, светившиеся от удовольствия и ожидания, и с трудом узнавала в них тех несчастных мальчишек, которые так недавно попали в монастырский приют.

Мальчикам было от семи до десяти лет, но почти все казались совсем малышами. Все они были слишком маленькими и хрупкими для своего возраста, все уже успели познать непосильный труд, голод и побои. Казалось, их не ждет в жизни ничего хорошего, пока их не спасли монахини Девы Марии. Ведь этих мальчиков истязали их собственные родители!

Но теперь они были в надежных руках. Джессика перевела взгляд на сестер и Джозефа, и ее сердце преисполнилось благодарности. Вообще-то они выглядели довольно забавно — Джозеф со своей беззубой ухмылкой и сестры в черных одеяниях, похожие на нахохлившихся, суетливых воробьев. Но внешность их была обманчивой. Они были добрыми и трудолюбивыми, они мужественно встречали все житейские невзгоды и трудности, не жалуясь и не требуя ничего для себя. Джессика чувствовала себя рядом с ними в полной безопасности и надеялась, что так же будут чувствовать себя и дети.

Эти мысли не оставляли ее ни во время обеденной суеты, ни во время послеобеденного шума, ни в тихие вечерние минуты. Позже, когда дети уже спали, она накинула шаль на плечи и выскользнула из дома, чтобы побыть с Джозефом. Это вошло у нее в привычку с самой первой ночи в Хокс-хилле. Джозеф говорил мало, но каждое его слово задевало за живое — он был мудр, этот старый бывший борец.

Ромашка отдыхала в своем стойле и привычно потянулась к Джессике за сахаром. Джозеф строгал кую-то дощечку на верстаке. Джессике внезапно пришло в голову, что здесь она на своем месте.

Ромашка шершавым теплым языком облизывала ей пальцы, запахи животных смешивались с ароматом сена. На скамейке что-то мастерил старик, может, это Джозеф, а может, ее отец. Возможно, поэтому она так любила Эти тихие вечерние часы… Возможно, именно в ти часы и именно здесь они с отцом вели неспешные беседы…

— Мальчики уже спят? — спросил Джозеф, вернув ее к реальности.

Джессика кивнула и присела на скамейку рядом со стариком.

— У них было слишком много впечатлений, — улыбаясь, сказала она. — Не успели приехать, а уже думают о том времени, когда вырастут и начнут самостоятельную жизнь. Решают, кто пойдет в подмастерья, чтобы научиться какому-нибудь ремеслу, кто будет работать в конюшнях, кто пойдет на службу. И сестры согласны с ними!

— А ты нет? — поинтересовался Джозеф.

— Не знаю. — Джессика вздохнула. — Наверное, сестры лучше знают. Но я все время думаю о том, что нашим мальчикам нелегко пришлось в жизни. У нас они наконец нашли тихую гавань. И мне бы хотелось, чтобы они оставались здесь как можно дольше. У них уйма времени, чтобы научиться ремеслу и вырасти настоящими мужчинами.

Джозеф поднял дощечку к глазам, подержал ее на весу, осматривая со всех сторон.

— Гавань — это хорошо, — согласился он.

— И я так думаю, — кивнула Джессика.

— Но корабли строятся не для того, чтобы стоять в гавани. — Он положил дощечку, посмотрел на Джессику и беззубо ей улыбнулся. — Корабли должны плавать по морям и океанам, хоть это и опасно. Наши мальчики знают это.

Она почти услышала, как глубоко в груди у нее запела струнка, отозвавшаяся на слова старика.

9

Могила родителей Джессики находилась на кладбище святого Луки на окраине города. Вместо надгробья на ней лежал небольшой, почти квадратный кусок гранита, на котором были высечены имена и даты — больше ничего. Участок вокруг могилы содержался хорошо, и сразу было видно, что за ним ухаживали, но никаких цветов или декоративных растений здесь не было. Не было также каменных ваз, урн или других украшений, столь характерных для могил, к которым относятся с любовью.

Джессика принесла цветы. Это был букетик белых маргариток, которые в изобилии росли вокруг Хокс-хилла. Опустившись на колени, девушка положила цветы к надгробному камню. Мэри Хэйворд, ее мать, умерла в возрасте двадцати шести лет, когда Джессике было всего три года. Отцу, когда он умер, было почти пятьдесят.

Джессика почти ничего не знала об их совместной жизни, но сегодня она знала больше, чем несколько дней назад. Сестра Бригитта обнаружила на чердаке старый сундук, в котором хранились вещи ее отца.

В сундуке не было ничего ценного, да Джессика и не думала, что найдет в нем сокровища. Но там оказались книги и бумаги, а также другие мелочи, в целом не представлявшие большого интереса, если не считать, что когда-то они принадлежали ее отцу. Самыми ценными для нее были часы отца с выгравированными на крышке его инициалами, его золотое обручальное кольцо и два письма, адресованные отцом ее матери. Оба письма были отправлены из Лондона с промежутком в два года. В них главным образом говорилось покупке и продаже лошадей, и Джессику сильно разочаровал их бесстрастный тон. Однако сестра Эльвира заявила, что ничего необычного в этом нет, — мужчины часто стесняются выражать свои чувства, даже на бумаге. И все же отец упоминал в них дочку по имени.

«Скажи малышке Джесс, — писал он, — что папа скоро будет дома».

Эти несколько нежных слов подействовали на девушку, словно живительный дождь после продолжительной засухи. Что-то вдруг дрогнуло глубоко в ее душе, в сердце расцвела нежность, и слезы навернулись у нее на глаза.

Но так как от острых взглядов мальчиков ничего не могло укрыться, Джессика решилась на явную ложь, заявляя, что она немного простудилась, и громко высморкалась, незаметно вытирая глаза.

«Скажи малышке Джесс, что папа скоро будет дома». Она снова и снова повторяла про себя Эти слова, надеясь, что они помогут ей вспомнить хоть что-нибудь из ее прошлой жизни. Должна же, наконец, ее память восстановиться! Но как она ни пыталась, ключа от запертой двери в свое сознание девушка так и не находила.

Она провела ладонью по надгробью. Может быть, не стоило думать об этом, но ведь известно, что существует некое родство душ, и Джессика снова и снова размышляла о том, что отец ее, должно быть, любил ее, ибо в противном случае не оставил бы дочь жить вместе с ним. Он мог пристроить ее в какую-нибудь семью, которая за небольшую плату позаботилась бы о девочке. Но, видимо, Вильям Хэйворд предпочитал сам воспитывать собственную дочь и именно о ней думал в последнюю ночь в своей жизни. Он всего лишь сделал то, что сделал бы каждый любящий отец, — попытался исправить несправедливость, допущенную по отношению к его дочери.

Она поднялась с колен и долго стояла, смотря на надгробный камень, затем повернулась, собираясь уйти. И тут Джессика заметила, что на кладбище она не одна. Возле могилы у входа стояла на коленях девушка. Сложа руки, она шептала слова молитвы, не замечая ничего вокруг. Она так же, как Джессика до этого, не видела ее. Неожиданно девушка подняла голову и обернулась.

Джессика извиняюще улыбнулась. Глаза незнакомой девушки сначала не выражали ничего, но затем в них вспыхнула враждебность. В следующее мгновение она вскочила и бросилась бежать.

Озадаченная столь откровенным проявлением неприязни, Джессика застыла на месте, провожая взглядом незнакомку. Постепенно придя в себя, она подошла к могиле, у которой молилась девушка, и посмотрела на надгробье.

— Брэгг, — шепотом прочитала Джессика.

В могиле покоились два поколения Брэггов, о чем свидетельствовали надписи, однако высеченные в камне имена ничего не говорили Джессике.

Она все еще стояла у могилы, когда под каменной аркой кладбищенских ворот появилась дама в изящной круглой шляпке. Лицо женщины озаряла теплая улыбка.

— Джессика? — спросила она, приближаясь. — Вы — Джессика Хэйворд? Элли сказала мне, что вы здесь. О, простите меня, моя дорогая. Меня зовут Розмари Уайльд. Я — мать Лукаса.

Сердце Джессики учащенно забилось. Неужели эта прекрасная дама — мать Лукаса? Разве это возможно? Она слишком молода. В блестящих каштановых волосах не видно ни одной седой пряди. Фигура женщины была безупречной — гибкой и стройной, как у юной Девушки. Правда, при улыбке в уголках глаз и губ появлялись крохотные морщинки, но они лишь придали выразительности ее миловидному лицу.

— Я — мать Лукаса, — повторила прекрасная дама на этот раз чуть медленнее.

Джессика попыталась что-то сказать, но смогла лишь выдохнуть:

— О!..

— Простите Элли, дорогая, — попросила мать Лукаса, не обращая внимания на растерянность Джессики. — Ей следовало привести вас ко мне, но она слишком подавлена горем, — И женщина, указав на надгробье, у которого они стояли, пояснила: — Здесь похоронена вся семья Элли, кроме ее брата Филиппа. Помните… — Она вдруг смущенно улыбнулась. — Что я такое говорю! Конечно, вы не можете помнить Брэггов… У них был дом на Уотерсайд-стрит. Бедный Филипп погиб в битве при Ватерлоо. Он был хорошим другом Лукаса. Мы с Элли приехали из Лондона, и она первым делом пришла сюда, чтобы поклониться праху своих близких…

Джессика постепенно начинала понимать, о чем говорит прекрасная дама.

— Мне очень жаль, — сказала девушка, взглянув на белые розы в каменной вазе.

Миссис Уайльд поверх плеча Джессики посмотрела на могилу ее родителей.

— Я понимаю вас, да и все остальные тоже должны понять. — Она снова улыбнулась Джессике. — Но здесь неподходящее место для беседы. — Взяв Джессику под руку, она повела девушку к выходу. — Мы приехали вчера вечером, и Лукас рассказал нам о том, сколь огромную работу проделали вы вместе с монахинями. Скажите, когда удобнее всего навестить вас? А может, вы приедете к нам в Лодж?

Женщина продолжала говорить в том же духе, пока они не вышли на дорогу и Джессика не поняла, что мать Лукаса пыталась таким образом сгладить неловкость, возникшую при их первой встрече.

В открытом экипаже сидела Элли. В ее глазах больше не было враждебности, но в них не было и дружелюбия.

— Джессика, разрешите отвезти вас домой? — предложила миссис Уайльд.

Джессика показала на повозку, на передке которой важно восседал Джозеф.