Его губы коснулись ее лба, и Джессика резко двинулась.

— Не прикасайся ко мне! — вскричала она.

С громким стоном отчаяния она отвернулась, уткнулась лицом в подушку и горько разрыдалась.

Джессика не знала, сколько времени она пролежала на кровати, не подавая никаких признаков жизни словно сломанная кукла. Наконец до ее слуха дошли звуки его беспокойных шагов, и она с трудом приподняла голову. В руке она сжимала большой белый носовой платок, чей — она не знала, она понятия не имела как он у нее оказался, но теперь вытерла им щеки и глаза и громко высморкалась.

Лукас неподвижно застыл у камина; поднеся к губам хрустальный стакан, он медленно цедил золотистое бренди, настороженно поглядывая на Джессику поверх стакана. Она подумала, что так мышь наблюдает за кошкой, и это многое меняло.

— Ты можешь расслабиться, Лукас, — спокойным и сильным голосом отозвалась она. — Все слезы, какие у меня еще были, я выплакала. Теперь мне нужны ответы.

— Джесс, уже поздно… — промямлил он.

— Ты сам начал этот разговор, — твердо напомнила Джессика.

Он подошел и, ссутулившись, сел в ногах кровати.

— Извини, что доставил тебе столько переживаний, — попросил он. — Но ты должна знать, что я никогда не верил и не поверю в то, что ты убила своего отца. Я сказал это в порыве гнева.

Меньше всего ее сейчас интересовало, кто был убийцей, ей хотелось как можно больше узнать об отце. И о себе.

— Расскажи мне о намечавшемся аукционе, на котором должны были продавать меня, — потребовала она.

— Я знаю лишь то, что сказал мне твой отец. Все это мероприятие должно было состояться в Лондоне. Я понимал, что Вильям Хэйворд медлить не станет, поскольку он погряз в долгах, — начал свой рассказ Лукас.

— Кто еще знал об этом? — перебила его Джессика.

— Никто, — уверенно заявил он. — Если бы об этом узнали в Челфорде, твоего отца без суда и следствия вздернули бы на ближайшем столбе. Ни один человек не питал к нему симпатии, Джесс.

— Кроме меня, — с горечью вставила она. — Какую сумму он был должен?

— Не знаю. Но он считал, что твой брак со мной станет для него катастрофой. Это я знаю точно. В то время я был лишь бедным солдатом, который только что вернулся с войны. И речи быть не могло о брачном контракте, которой хоть в какой-то степени помог бы оплатить его долги или обеспечить ему приличную жизнь. Он был зол и пьян, когда в тот вечер появился в «Черном лебеде», и просто взбесился, когда я…

Лукас вдруг замолчал.

— Когда ты отказался жениться на мне? — холодно спросила Джессика, всем своим видом давая понять, что ждет дальнейшего рассказа.

— Джесс, — тихо продолжил Лукас, решив рассказать все, не утаивая от нее ничего, — за несколько часов до этого я сделал Белле предложение. Я не мог отказаться от данного ей слова, по крайней мере тогда. И я рассердился на тебя за то, что ты настроила против меня своего отца. Ты, конечно же, солгала ему и сказала, что ты уже не девственница. — Лукас мгновение колебался, но потом все же произнес: — Испорченный товар, так он, по-моему, выразился, говоря о тебе. Но это было неправдой, Джесс.

— Не беспокойся, Лукас, и не пытайся щадить мои чувства. Мне уже не больно. Я почти привыкла, но хочу понять своего отца, — спокойно проговорила молодая женщина. — В тот день, как ты сам мне сказал, ты пришел, чтобы повидать меня. Расскажи, тогда произошло.

— Утром я пришел к твоему отцу, но застал только тебя, — продолжал Лукас. — Я страшно злился на Вильяма Хэйворда, а после того, что я узнал от Адриана, я буквально освирепел. Во время моего отсутствия, когда я был на воине, ты сделалась настоящей затворницей. Ты никуда не ходила, ничем не занималась, ничто тебя не интересовало. Ты потеряла всех друзей. А твоему отцу на все было наплевать. Он стал заядлым игроком и пьяницей, и имение Хокс-хилл вот-вот должны были продать с молотка за уплату его долгов.

— Теперь я понимаю, — вмешалась Джессика, в голосе ее прозвучали нотки горечи, — почему ты хотел, чтобы я пошла на бал к Белле. Ты боялся, все отвернутся от меня.

— Нет, ты ошибаешься, Джесс, — возразил Лукас. — К тому времени жители Челфорда полюбили тебя и стали считать своей. Ты им понравилась, Джесс.

— О да. И в этом немалая твоя заслуга. Я тебе очень благодарна! — съехидничала она. — Только я не понимаю, в чем причина такой заботы обо мне — тогда и сейчас.

— Неужели не понимаешь? — искренне удивился Лукас. — Наши отношения всегда значили для меня больше, чем я готов был признать.

Ее мало тронуло упоминание о том, что было когда-то между ними. Он причинил ей боль, и ей казалось, что она никогда не сможет простить его за то, что сделал он это умышленно.

— Расскажи, что произошло в то утро, когда ты застал меня одну, — потребовала она тоном, не терпящим возражений.

Лукас долго смотрел на нее, а потом опустил глаза и стал разглядывать стакан с остатками бренди, который все еще держал в руке.

— Ты сказала мне, что уезжаешь с отцом в Лондон, что он открывает в столице игорный дом, и ты будешь там его игорной картой. Я почти не слушал тебя, поэтому не сообразил, что ты просишь меня о помощи, — задумчиво говорил Лукас, вспоминая время трехлетней давности. — В голове у меня вертелась только одна мысль — что ты станешь шлюхой в игорном доме, что превратишься в девку для развлечений, как служанки из «Черного лебедя». — Он покачал головой и горько улыбнулся. — Ты представить себе не можешь, каким это было ударом для меня. Я не умею объяснить тебе этого; могу только сказать, что со мною случилось какое-то умопомрачение. Я забыл о чести. Я забыл о Белле. Я… .

Залпом опорожнив стакан, он долго молчал, прежде чем заговорил снова:

— Я сожалею о том, что произошло потом. Я напугал тебя, и это привело меня в чувство. Тогда-то я наконец более внимательно выслушал тебя. Я не верил в честные намерения твоего отца, поэтому смог предположить худшее. Я решил во что бы то ни стало увезти тебя из Хокс-хилла. Моя мать жила в Лондоне, и я собирался отправить тебя к ней. Ты должна была жить у нее какое-то время, пока я не придумаю, дальше делать с тобой.

— И я согласилась? — удивилась Джессика.

— Я не оставил тебе выбора, — сказал Лукас.

— Я умоляла тебя жениться на мне, да? — потупив глаза, спросила Джессика, уже догадываясь о том что произошло дальше.

На щеке Лукаса напрягся и дрогнул мускул.

— Да, — сказал он, не пытаясь скрыть правды.

«Это не имеет значения, — сказала себе Джессика. — Это не имеет никакого значения. Ровным счетом никакого».

— И что случилось потом? — изображая полнейшее равнодушие, вслух осведомилась она.

— Вечером я отправился к Белле, — ответил он.

Сидя на кровати, Джессика поджала ноги и обхватила колени руками. Ему показалось, что таким образом она защищает себя.

— И сделал ей предложение, — догадалась она.

Он смущенно усмехнулся.

— Да. Ты сказала мне, что я горько пожалею этом, но я не слушал тебя. В том, что ты была права, очень скоро убедился. — Он задумался на мгновение, но почти сразу возобновил свой рассказ: — Белла ответила согласием на мое предложение, а я никогда забуду, как после этого я сидел в ее гостиной, застыв словно ледяная скульптура, и удивлялся, отчего мне так холодно. Меня стало знобить.

— А потом ты отправился с друзьями поужинать в «Черном лебеде», — догадалась Джессика. — А где в тот день был мой отец?

— Кажется, в Оксфорде, — ответил Лукас, ничуть не удивляясь ее проницательности. — Он продавал там свои последние акции. Твой отец, Джесс, всегда имел долги, причем большие.

— Что случилось, когда отец нашел тебя? — не дрогнувшим голосом спросила Джессика.

Лукас тяжело вздохнул.

— К тому времени я уже был один, и он, увидев меня, сел рядом. Он успел изрядно выпить до того, как явился в таверну. Поначалу я не понимал, о чем он говорит. Он утверждал, что я погубил его грандиозные планы. А потом все-таки проболтался. Оказывается, в Лондоне были люди, готовые щедро заплатить за тебя, но только в случае, если ты — девственница. Но теперь, когда товар испорчен… — Лукас еще раз вздохнул и замолчал, а потом предложил: — Джесс, может, хватит об этом…

В сердце ее зарождалась тупая боль. Медленно расползаясь, она охватила грудь, застучала в висках, добралась до затылка. Из последних сил сохраняя видимость спокойствия, Джессика спросила:

— Неужели я так сильно ненавидела отца, что убила его?

— Мне наплевать, что ты сделала, даже если ты и убила его, — с яростью заявил Лукас.

— Значит, ты действительно думаешь, что я сделала это… — прошептала Джессика.

Искры гнева, горевшие в его глазах, погасли.

— Нет, Джесс, ты на такое не способна. Ты бы никогда не смогла никого убить. Просто тогда ты поняла, что за человек был твой отец. Но я думаю, что даже тогда ты его не смогла возненавидеть. Я до сих пор уверен, что ты простила бы ему все, что угодно, лишь бы он погладил тебя по голове. Ты всегда находила для него оправдания.

На ум ей вдруг пришла еще одна мысль, которой она сразу же поделилась с Лукасом:

— Мне, наверное, бесполезно было искать место гувернантки или компаньонки, не так ли? Я не пользовалась ни уважением, ни хорошей репутацией, чтобы приличная семья пригласила меня в свой дом. Поэтому я жила с отцом. Что я еще могла сделать? — Она прикусила губу, а он успокаивающим жестом похлопал ее по плечу.

— Джесс… — прошептал Лукас.

Джессика сбросила с плеча его руку и встала с кровати. Бесцельно пройдясь по комнате, она остановилась у окна и раздвинула шторы.

— Когда-то у меня было сапфировое кольцо, — сказала она, смотря куда-то вдаль. — Оно было мне велико, и я носила его на цепочке на шее. Это правда, Лукас?

Он молчал, и она повернулась лицом к нему.

— Ты помнишь кольцо? — удивился он.

— Нет, — ответила она. — О нем я узнала от Перри.

— Это было кольцо твоей матери, — пояснил Лукас. — Единственная вещь, которая досталась тебе от нее. Ты очень им дорожила.

— Я его потеряла? — спросила она, опуская ресницы, чтобы скрыть боль, отразившуюся в ее огромных серых глазах.

— Откуда ты знаешь об этом? — вопросом на вопрос ответил Лукас.

— Я помню, или мне только кажется, что помню, будто я пришла в «Черный лебедь», чтобы разыскать тебя и рассказать тебе об этом, — странно глухим голосом ответила Джессика.

Он согласно кивнул, смотря на нее.

— Ты была в отчаянии, — подтвердил он. — И я обещал, что, когда разбогатею, непременно куплю тебе другое кольцо с сапфиром. Но обещания не помогли. Ты и думать не хотела о другом кольце. Ничто не могло заменить тебе материнское кольцо.

С внезапной проницательностью она вдруг сказала:

— Я ведь не теряла его, не так ли? Кольцо забрал отец и продал его, да?

— Я… я точно не знаю, — запинаясь, ответил Лукас. — Возможно, так оно и было…

— Скажи мне правду, — потребовала она. — Я же имею право знать правду.

— Да, — решился Лукас, несмотря на то, что, возможно, причиняет ей боль этим новым заявлением. — Он продал его и почти сразу проиграл все деньги. Я выяснил, что кольцо купила леди Радфорд. Ты ее не помнишь. Когда она умерла в прошлом году, я приобрел кольцо на распродаже ее имущества.

Широко открытыми глазами Джессика всматривалась в кольцо на своей руке.

— Ты хочешь сказать, что это и есть кольцо моей матери? — спросила она недоверчиво.

— Да, — тихо ответил он.

Неожиданно из глаз ее хлынули слезы, они потекли ручьями, и Джессика отвернулась, чтобы Лукас не заметил, что с ней происходит. Любую женщину тронул бы такой поступок и ее тоже задел до глубины сердца. Но вместе с тем она испытывала чувство огромного стыда, причины которого сама не знала.

Минуту спустя, убедившись, что голос не выдаст ее душевного смятения, Джессика сказала:

— Я пыталась убедить всех в том, что мой отец балует и портит меня, как истинно любящий родитель. Но ты-то никогда этому не верил, не так ли, Лукас?

— Нет, я всегда знал, что это не так, — дрогнувшим голосом заявил он. — Но тебе самой очень хотелось в это верить, и ты всех заставляла верить. Он был эгоистом и человеком жестоким во всех отношениях. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось воспитать такую дочь, как ты. Ты ведь никогда не сказала о нем ничего дурного.

Она усмехнулась, но в ее улыбке было столько грусти, что сердце Лукаса больно сжалось в груди.

— С тех пор я стала умнее, Лукас. Может, тебе будет приятно услышать такое, — заявила она. — Я много работала с детьми и поняла, что происходило со мной. Ты представления не имеешь, какое множество обид и несправедливостей способны вынести дети, оставаясь при этом глубоко преданными своим родителям, которых и ты, и я сочли бы людьми омерзительными.

— Я понимаю тебя, — тихо проговорил он, с сочувствием качая головой.

Она стремительно повернулась и подошла к нему.

— Ты понимаешь? Ты действительно понимаешь? — спросила она, и во взгляде ее сквозила неприкрытая боль. — Ты не понимаешь ничего! Ты не можешь ничего понимать! Что ты знаешь о том, как страшно ребенок жаждет любви? У тебя были любящие родители. Ты рос, уверенный в том, что все должны любить тебя и восхищаться тобой. И они любили и восхищались. Теперь же ты стал самым популярным и уважаемым человеком в Челфорде, всеобщим любимцем. Спроси констебля Клэя, спроси мистера Ремпеля, если не веришь мне. — Дыхание ее сбилось, и фразы, перемежаемые глубокими вздохами, звучали подчеркнуто резко. — Наблюдать за тобой на балу было одно удовольствие. У тебя столько друзей! Поэтому не говори мне, Лукас Уайльд, что ты понимаешь, потому что ты никогда не знал, что такое одиночество.

Он поставил на столик пустой стакан, который до сих пор крутил в пальцах, и поднялся с кровати.

Но Джессика продолжала, не в силах остановиться:

— Да, я страстно мечтала о том, чтобы в моей жизни появился кто-то, кто полюбит меня и станет считать особенной. У тебя столько друзей. Неужели один человек — для меня много?

Голос ее сорвался, и она замолчала. Лукас подошел и остановился напротив.

— Не думай, что я упиваюсь жалостью к себе, — снова заговорила Джессика. — Мне больно не за себя, а за ту девочку, которой я когда-то была. Я часто проливала слезы, думая о судьбе наших детей-сирот. Почему же тогда мне не поплакать о ней?

Он взял ее за руку, но она отстранилась.

— Что же во мне было такого, что никто не любил меня, даже родной отец? Я была слишком испорченной? — спросила она с горечью.

Ей стало стыдно за слезы, которые опять ручьем потекли у нее по щекам, и она попыталась оттолкнуть Лукаса, когда он обнял ее, но он не позволил.

— Не надо меня жалеть! — воскликнула она. — Не смей жалеть меня! Слышишь?!

Он обнимал се, преодолевая ее слабые попытки вырваться из его объятий и осыпая легкими поцелуями ее лицо, которое она от него отворачивала.

— До чего ж ты глупенькая, — шептал он, — если не понимаешь, что тебя ждет впереди. Нет, не вырывайся и не отворачивайся, лучше, послушай меня. Ты никогда не была одинокой. А я, Лукас Уайльд, всегда считал тебя особенной. Ты не можешь этого знать, потому что ничего не помнишь. Как ты думаешь, почему я так страшно рассвирепел, узнав, что ты должна стать игрушкой для развлечений мужчин в игорном доме?

— Ты любил Беллу, — всхлипнула Джессика. — Белла всегда была для тебя единственной и желанной.

Он легонько встряхнул ее за плечи и сказал:

— Неужели ты так думала? Не отрицаю, я хотел, чтобы она была моей единственной. Но когда я воевал в Испании и проливал кровь под Ватерлоо, я вспоминал только тебя. Меня преследовал твой образ, и по ночам мне снилась ты. Вряд ли стоит говорить, что я был этим потрясен. Я твердил и твердил себе, что ты всего лишь ребенок, а Белла и я прекрасно понимаем друг друга. И я не мог отказаться жениться на ней. Я дал слово, и она меня ждала. Отказаться было бы бесчестно. Кроме того, я искренне верил, что мое чувство к тебе быстро пройдет.

Она не сводила с него удивленных глаз.

— Бесчестно? — удивилась она. — Странно, что ты употребил это слово.

— Для меня честь всегда была превыше всего. Так меня воспитал отец, — ответил Лукас. — Я мог избежать женитьбы на Белле лишь в том случае, если бы она освободила меня от данного слова. Но даже если бы этого не произошло, я бы все равно попросил ее разорвать нашу помолвку. Да, не отрицаю, я был взбешен, когда ты напустила на меня своего отца, но в любом случае я бы скоро сам разобрался в своих чувствах. Мне требовалось время, чтобы осознать, что ты уже выросла и мои мысли о тебе больше не были греховными.

Он замолчал, всматриваясь в ее лицо.

— Если ты хотела наказать меня, то ты преуспела. Последние три года без тебя были для меня кошмаром. Я испытывал страшные приступы отчаяния — те самые «черные дни», как называли их мои друзья. Меня терзали и сводили с ума мысли о том, что случилось с тобой. Увидев тебя в Хокс-хилле, я сразу понял, что ждет нас с тобой. Для меня ты — особенная женщина, Джесс. Я никогда больше не расстанусь с тобой. Разве ты еще ничего не поняла?

Она с сомнением покачала головой.

— Ты женился на мне, потому что так сложились обстоятельства. Ты был просто вынужден сделать это.

— Обстоятельства только ускорили мои действия, — ответил он с серьезным видом. — Рано или поздно я попросил бы тебя выйти за меня. Ты — моя, Джесс. Моя. Навсегда.

У нее кружилась голова и, как всегда в минуты волнения, к горлу подступил ком.

Голос Лукаса стал хриплым, когда он сказал:

— Теперь, когда я наконец нашел тебя, я никогда больше тебя не потеряю. Ты всегда была смелая, Джесс. Прошу тебя, прояви отвагу сейчас, со мной.

Его пальцы гладили ее щеку, он взял ее лицо в ладони, губы медленно коснулись ее губ, затем сильнее прижались к ним. Ее веки отяжелели, она закрыла глаза и обняла Лукаса.