Пролог

Он был убийцей. Он не испытывал никаких угрызений совести и никакого стыда из-за того, что делал. За некоторые вещи убивать стоило. И если будет нужно, то он сделает это вновь .

Сестра Марта стояла на коленях в храме во время вечерни, когда услышала Голос. Вначале она даже не поняла, что произошло. Она прожила почти целый год в мире и покое, которые ничем не омрачались, и уже начала верить, что в конце концов избавилась от проклятия, тяготевшего над ней. А теперь, по мере того как легкий шум у нее в голове постепенно складывался в слова, она все яснее осознавала, сколь наивными были ее надежды.

Ее пальцы крепко стиснули четки, а сердце бешено заколотилось. Если бы она так не устала, ухаживая целый день за больными в лазарете, то сразу же поняла бы, что с ней происходит, и тогда захлопнула бы дверь в свою душу и не допустила бы этого непрошеного вторжения. А сейчас оно вошло в ее разум, и дверь уже нельзя было прикрыть.

Ей необходимо было сосредоточиться на молитве. Ее губы зашевелились.

— О Пресвятая Дева, Ты все прощаешь… Будь благословенна… Будь благословенна…

Она пыталась молиться от всего сердца — но не находила слов.

Люди всегда были так глупы. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. Он был слишком умен для них.

Она собрала всю свою волю, отчаянно пытаясь заглушить этот голос у себя в мозгу. Однако на самом деле это был даже не голос. Это было больше похоже на чужое присутствие, на непрошеное чужое присутствие, извлекавшее самую суть из ее же собственных мыслей, крутившихся в голове. Она называла это Голосом за неимением лучшего слова.

— Пресвятая Дева!.. Пресвятая Дева! Молю Тебя! Помоги мне!… — шептала сестра Марта.

Но все было напрасно. Он увлекал ее за собой, пронося над краями, где она жила прежде, и вновь возвращая на место преступления. Он уже брал ее туда раньше.

Все вокруг них было погружено во мрак, и шел редкий дождь. Ничего нельзя было толком разглядеть, но ее захлестывал шквал сильных впечатлений, переполняя душу и обостряя все чувства.

… В этом месте рос густой лес, и где-то неподалеку протекала река. Было слышно, как капли дождя падают в воду, в воздухе витал слабый запах влажной травы и цветов. На холме стоял особняк, это был дом состоятельного человека, а дальше за ним находилось еще одно строение…

Она не хотела больше думать об этом, однако не знала, как ей отделаться от этого воспоминания. В отчаянии она начала другую молитву:

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…

Мужчина спрятался за деревом. Он бежал так быстро, что совсем задыхался. Его сердце колотилось, однако рука, сжимавшая ружье, совершенно не дрожала. Гнев. Ненависть. И непреклонная решимость. Сестра Марта могла ощущать его эмоции словно свои собственные. Рядом с ним промелькнула тень. Сестра Марта вся сжалась в ожидании выстрела — и все-таки вздрогнула, когда выстрел прозвучал.

Когда все было кончено, она судорожно, со всхлипом вздохнула. Ее била дрожь, а по лицу струились слезы. Снова и снова твердила она себе, что совершенно незачем так страшно терзаться из-за убийства, которое произошло много лет назад. Она не знала, что за люди участвовали в тои драме, и даже не понимала, случилось ли это на самом деле или же было лишь плодом ее воображения.

Если ничего этого в действительности не было, то она — просто сумасшедшая.

Ее тело начинало медленно расслабляться, наступало блаженное облегчение; но тут на нее накатила новая волна впечатлений и чувств, опять заставив ее нервы натянуться до предела.

Он не был прирожденным убийцей; однако, убив однажды, мог совершать это снова и снова. На самом деле он непременно должен был сделать это опять. Его сознание было вполне подготовлено к этому.

У нее пересохло во рту; горели губы, холодели руки, а по спине от страха бегали мурашки. Это уже что-то новенькое, таких видений у нее еще не было. А она была совершенно беспомощна, она не сможет предотвратить будущее злодейство! Она ведь не знает, кто этот человек и где он находится.

— О Боже, Боже, нельзя допустить, чтобы это произошло! — шептали ее побелевшие губы.

Нужно все тщательно спланировать. На этот раз не должно быть никаких ошибок. Он сделает так, чтобы все приняли это за несчастный случай. Два убийства, произошедших в небольшом кружке людей, могут здорово растревожить осиное гнездо, а этого никак не следует допускать.

«Не делай этого! — пронзительно кричало что-то у нее в мозгу. — Бога ради, не делай этого! «

Она даже не осознала того, что вскочила на ноги; не заметила она и того, что все другие монахини повернулись к ней и изумленно уставились на нее.

Она ощутила, какое потрясение он испытал, поняв, что за ним наблюдают, она почувствовала, как его разум закрылся, словно глаз, который судорожно зажмуривается от внезапного яркого света. Затем между ее сознанием и разумом того человека опустился плотный занавес, и она осталась наедине со своими мыслями.

Они были неутешительны. Она только что открыла убийце, что может заглянуть ему в душу.

1

Сестра Бригитта отыскала сестру Марту в саду: стоя на коленях, та срывала бледно-желтые нарциссы. Марта не знала, что за ней кто-то наблюдает; на миг она замерла, подставив лицо солнцу, лучи которого пронизывали ветки явора с набухшими почками. А потом зарылась лицом в букетик нарциссов, который крепко сжимала в руке. Сестра Бригитта хорошо знала, что будет дальше. Вот плечи Марты начали подрагивать, послышались приглушенные всхлипывания. А через минуту сестра Марта — та самая, в которой души не чаяла мать-настоятельница — уже плакала навзрыд.

Юная послушница застеснялась, не решаясь обнаружить свое присутствие в тот миг, когда Марта была погружена в свои переживания. Кроме того, девушка была потрясена, увидев сестру Марту в таком состоянии, и спрашивала себя, не связано ли это с тем, что произошло вчера во время вечерни. Все вокруг — во всяком случае, все послушницы — шептались о том, как Марта пулей вылетела из храма — так, словно увидела призрак. А теперь вот это.

Столь бурное проявление чувств было совсем несвойственно Марте. Она была не такой, как другие послушницы. Во-первых, она была старше их; ей было, наверное, года двадцать два или двадцать три, то есть на добрых шесть лет больше, чем Бригитте. А во-вторых, казалось, что Марта находится на более высокой ступени духовного развития. Обычно Марта бывала такой спокойной… И тому были весьма веские причины, о чем обмолвилась как-то сестра Долорес, делая выговор одной из послушниц за то, что та назвала Марту «сестрой Совершенство».

— Сестра Марта, — ворчливо сказала Долорес, распекая провинившуюся послушницу, — носит в сердце своем великое горе…

А потом сестра Долорес рассказала девушкам о том, что сестра Марта не может, как другие послушницы, поведать о своем детстве, о своей семье или же о том, что заставило ее избрать жизнь монахини. В памяти у Марты сохранились лишь события последних трех лет; тогда, три года назад, ее доставили в лазарет после ужасного несчастья, а когда бедняжка наконец пришла в себя, она, оказалось, не знала ни кто она такая, ни откуда. Даже имя Марта не было ее настоящим именем; так назвала ее мать-настоятельница, ибо девушка была такой же смиренной труженицей, как библейская Марта.

— И другим послушницам не мешало бы брать с сестры Марты пример во всем, — закончила сестра Долорес.

Услышав эту историю, сестра Бригитта начала наблюдать за Мартой, и чем больше она видела, тем больше восхищалась тихой, спокойной девушкой. Сестре Марте не нужно было подолгу разговаривать с другими сестрами, ведь дела говорят сами за себя. Не было такой грязной, такой черной работы, за которую не взялась бы сестра Марта. И другие послушницы нередко пользовались Этим, прячась в нишах монастырской стены в тот момент, когда нужно было вынести помойные ведра или собрать грязное постельное белье и оттащить его в прачечную. Увы, многие порой отлынивали от работы — но только не сестра Марта. И в глазах сестры Бригитты сестра Марта была и Девой Марией, и матерью-настоятельницей в одном лице. Бригитта испытывала перед ней благоговейный трепет и даже страх, но в то же время, видя в ней своего кумира, превратилась в самую преданную ее защитницу.

Заметив, что Марта начинает успокаиваться, сестра Бригитта пнула носком башмака камешек, и он со стуком покатился по вымощенной плитами дорожке; таким образом Бригитта неуклюже попыталась предупредить Марту о своем приближении. Бригитта знала, что Марте не хотелось бы, чтобы кто-нибудь застал ее в таком состоянии.

— Марта! — тихо окликнула Бригитта девушку. И тут же добавила: — Вот вы где!

После чего медленно двинулась к коленопреклоненной Марте.

Когда Марта поднялась и обернулась, в глазах у нее не было слез. Она улыбалась совершенно спокойно. Взор ее был светел и чист.

Сестра Бригитта торопливо объяснила:

— Я вас ищу. Мать-настоятельница послала меня за вами. У нее отец Хоуи.

— О, — выдохнула Марта. — В таком случае, будь добра, возьми Эти цветы. Сестра Долорес попросила меня нарвать бледно-желтых нарциссов для лазарета.

Она протянула букет сестре Бргитте, и быстро зашагала по дорожке.

— Марта? — Сестра Бригитта догнала девушку и легко коснулась ее руки.

— Да? — откликнулась та, удивляясь. Выражение лица Марты не располагало к изъявлению сочувствия, и сестра Бригитта отступила.

— Нет, ничего… — с запинкой ответила она. — Я только хотела спросить, увидимся ли мы позже в лазарете.

— Да, разумеется, — ответила Марта, спеша своим путем.

Она видела, с каким любопытством смотрит на нее юная послушница, однако не собиралась ничего ей объяснять. Марта не сомневалась, что все монахини с жаром обсуждают ее вчерашний поступок. Еще бы! Сестра Марта — послушница, которую никогда ни в чем нельзя было упрекнуть, — выбежала из храма, словно за ней гналась свора адских псов.

Она не хотела лгать, но и заставить себя открыть кому-нибудь свою страшную тайну тоже не могла. Марта не сомневалась, что, если бы безрассудство толкнуло ее на этот шаг, сестра Бригитта смотрела бы на нее уже не с сочувствием, а с суеверным ужасом.

Ведьма. Безумица. Лунатичка. Вот что непременно станут думать о ней все вокруг, если когда-нибудь узнают о ее Голосе. Ее ведь и так считают девушкой со странностями. Порой и Марта сама спрашивала себя, а нормальна ли она. Однако она знала, что Голос — не плод ее воображения. Она была твердо уверена в этом. Как и в том, что после прошедшей ночи не в состоянии больше жить с этой ложью.

Мечта Марты постричься в монахини и укрыться за стенами святой обители сестер Девы Марии обратилась теперь в прах. Именно из-за этого девушка не смогла сдержать слез. Впрочем, она знала, что ей нужно делать. Она должна найти способ вернуться в свою прошлую жизнь и помешать случиться всему этому кошмару. Да, именно в этом состоял долг сестры Марты! Однако сердце ее замирало от страха. Ведь жизнь в монастыре — это было все, что ома знала. Здесь девушка чувствовала себя в безопасности. И вскоре другие монахини приняли Марту в свое число…

Но думать об этом было уже слишком поздно. Марта приняла решение и не должна была отступать.

Войдя под своды монастыря, она на миг остановилась, чтобы вобрать в себя знакомые звуки и запахи. В этой части здания царила тишина. В другом крыле, за большой дубовой дверью, находился сиротский приют. Стоило Марте лишь подумать о детях, как на душе у нее сразу потеплело. Девушке не понадобилось много времени и сил, чтобы завоевать доверие малышей. Они полюбили ее сразу — крепко и безоглядно.

На глаза у нее вновь навернулись слезы, и она глубоко вздохнула, с трудом сдерживая рыдания. Нет-нет, плакать ей сейчас нельзя! Голова ее должна оставаться ясной, а душа безмятежной перед встречей с матерью-настоятельницей и отцом Хоуи.

Марта не боялась, что они могут с отвращением отвернуться от нее, даже если вдруг узнают о ее Голосе; однако девушка была уверена, что они не одобрят решения, которое она приняла. Марта относилась к этим людям как к настоящим своим родителям; они всегда были для нее добрым отцом и почтенной матушкой — с той самой минуты, как Марта очнулась в лазарете и увидела их ласковые, сочувственные лица, склонившиеся над ней. И теперь отец Хоуи и мать-настоятельница сделали бы все для того, чтобы Марта была счастлива; они попытались бы исцелить ее, снять с нее проклятие, изгнать из нее злого духа — ее Голос, чтобы он никогда больше не беспокоил ее вновь.

Она и сама хотела этого. И боялась этого больше всего на свете.

Марта торопливо прошла в свою маленькую келью с побеленными стенами и голым деревянным полом. Обстановка в келье была более чем скромной: стол и стул, кровать и комод. Единственной яркой вещью, которая, кстати, сразу бросалась в глаза, было пестрое стеганое одеяло, самой Мартой собственноручно сшитое из лоскутков.

У нее не сохранилось ни одной мелочи, ни одной вещицы из прошлой жизни — ничего такого, что помогло бы отгадать, кем Марта была раньше. Она не несла с собой ни саквояжа, ни сумочки — ничего, что могло бы хоть то-то рассказать о ней, — в тот миг, когда промчавшаяся мимо карета сбила ее прямо у ворот монастыря. Лоскутное стеганое одеяло было единственной вещью, которая принадлежала ей в этом мире.

Сняв с себя огромный передник, который она надевала, чтобы защитить от грязи свою одежду, Марта обмакнула кусок ткани в кувшин с холодной водой, быстро протерла лицо и руки, после чего подошла к маленькому осколку зеркала, висевшему на стене, и бросила беглый взгляд на свое отражение. Поправив апостольник[1] на голове, она глубоко вздохнула и погрузилась в свои думы.

Она была самой обычной девушкой, с совершенно заурядной внешностью. Ничем — абсолютно ничем — не отличалась она от других послушниц. Все они носили черные одеяния и белые апостольники. Так отчего же Голос избрал именно ее, Марту?

Между ними должна существовать какая-то связь! Девушка непрестанно думала об этом — и иного разумного объяснения случившемуся не находила. Видимо, когда-то в прошлом они знали друг друга.

Сначала, три года назад, Марта думала, что к ней возвращается память. Тогда ее Голос еще не был Голосом. Она видела картины, какие-то смутные образы, которые ничего ей не говорили. Она уже не могла припомнить, когда же эти картины и видения стали обретать форму слов и жизнь ей начал отравлять Голос. Девушка пыталась подавить его, но не в состоянии была жить в вечном напряжении. Вчера вечером она впервые попыталась установить с Голосом непосредственную связь, но никогда больше не решилась бы повторить этот опыт. Это было слишком опасно.

И слишком странно! История эта была столь удивительной, что в нее просто невозможно было поверить!

Может быть, Голос был лишь плодом ее воображения. Может быть, ее мозг был поврежден куда сильнее, чем ей казалось. Может быть, она так и не оправилась после того страшного несчастья и теперь медленно сходила с ума. Может быть, ее — для ее же блага — надо упрятать в сумасшедший дом.

Он не был прирожденным убийцей; однако, убив однажды, мог совершать это снова и снова. На самом деле он непременно должен был сделать это опять! Его сознание было вполне подготовлено к этому.

По телу Марты пробежала дрожь. Девушке стало жутко. Нет, даже ее воображение не могло быть столь буйным. Подумав так, она торопливо вышла из своей кельи.

Мать-настоятельница прервала беседу с отцом Хоуи и ободряюще улыбнулась сестре Марте, когда та вошла к ней в комнату. Девушка была молода, однако благодаря своим спокойным, сдержанным манерам казалась старше своих лет.

— Марта! — воскликнула мать-настоятельница и жестом предложила ей сесть.

Марта прошла через всю комнату и опустилась на стул, на который указала ей пожилая женщина.

Девушка сидела спокойно, ее руки свободно лежали на коленях, а чистый взгляд серых глаз был устремлен на отца Хоуи.

Это был низенький человечек с длинным худым лицом и живыми голубыми глазами под черными густыми бровями; в глазах этих всегда горел яркий огонек. Задолго до того, как стать священником, отец Хоуи был врачом и не переставал внимательно наблюдать за Мартой с той самой минуты, как впервые был допущен к девушке в лазарет. Мать-настоятельница была вылитой копией маленького священника, только в женском обличье; она была несколькими годами моложе отца Хоуи, но всякий, кто видел их вместе, сразу же понимал, что эти люди связаны кровными узами. Марта знала, что священник и мать-настоятельница — брат и сестра.

Отец Хоуи поздоровался с Мартой. Ее ответное приветствие было более сдержанным, однако на лице у нее заиграла искренняя улыбка. Отец Хоуи расценил эту улыбку как знак величайшей симпатии. Марта улыбалась очень редко.

Когда мать-настоятельница принялась разливать чай, священник заговорил о каких-то пустяках, чтобы Марта почувствовала себя более непринужденно; однако в то же время он внимательно изучал эту странную девушку.

Всякий раз, взглянув на нее, решил бы, что перед ним — живое воплощение идеальной монахини. Причесана волосок к волоску — так, что из-под плотного чепца послушницы не выбивается ни одной пряди. На одеянии — пусть старом и поношенном — ни единого пятнышка, ни единой складки. Мягкая. Уравновешенная. Собранная. Именно такое впечатление производила на людей Марта, но впечатление это было обманчивым. Ни один человек, переживший то, что выпало на долю этой молодой женщины, не смог бы остаться спокойным и безмятежным.

Преподобный отец видел ее в лазарете, когда, только что очнувшись, бедняжка в испуге пыталась понять, кто она такая. Тогда отец Хоуи часто навещал ее и изумлялся тому, как быстро приспосабливается она к своей новой жизни; однако к изумлению священника примешивалась изрядная доля скепсиса. Отец Хоуи скоро догадался: Марта столь легко свыклась с монастырским укладом только потому, что панически боялась внешнего мира. Священнику и матери-настоятельнице удалось успокоить страхи девушки, заверив ее, что она может оставаться в монастыре столько, сколько пожелает. Орден сестер Девы Марии требовал от монахинь не столько постов и молитв, сколько помощи бедным людям; а потому дел здесь всегда было невпроворот, и рабочих рук вечно не хватало.

И Марта уже три года пребывала в монастыре — сначала как помощница, еще не удалившаяся от мира, а потом как послушница, готовящаяся к вступлению в орден. Самым ее заветным желанием было, как понял отец Хоуи, постричься в монахини. Именно об этом мечтала она со вчерашнего вечера. Но теперь…

Священник склонился над чашкой и принялся сосредоточенно размешивать в чае сахар. Оторвавшись наконец от этого увлекательного занятия, отец Хоуи поднял глаза и произнес:

— Преподобная матушка сказала мне, что к тебе начинает возвращаться память, Марта.

В душе Марта попросила у Господа прощения за всю ту полуправду, которую собиралась сказать сейчас маленькому священнику. А потом промолвила, потупясь:

— По-видимому, это так, отец мой. Но я не рискнула бы утверждать, что ко мне действительно возвращается память. Передо мною проносятся какие-то картины и обрывки впечатлений; некоторые из них — очень живые и яркие, другие же — смутные, туманные…

Мать-настоятельница ободряюще улыбнулась девушке и ласково проговорила:

— Расскажи отцу Хоуи все, что ты поведала мне после вечерни, Марта.

Марта согласно кивнула:

— Некоторые из этих картин вставали передо мной и раньше, однако я не представляла, что они означают. Вчера, во время вечерни, я поняла, что они как-то связаны с моим прошлым. У меня возникло ощущение, что они мне знакомы.

Говоря это, она думала о Голосе.

— Продолжай, — мягко попросил священник.

Она глубоко вздохнула и мысленно вернулась к самому началу, к тому моменту, когда Голос еще не начал вселять в нее ужас. И принялась рассказывать священнику о том, какие образы предстали ее внутреннему взору. Она видела деревню, а за ней большой замок. Между деревней и замком лежало поместье с прекрасным домом, и над поместьем парил в небе ястреб. А еще там был фруктовый сад и ручей, и зеленые холмы, на которых паслись овцы.

Но было также кое-что, о чем говорить она не посмела: это были впечатления из прошлого, смутные ощущения, погребенные на дне ее души, которые она за долгие часы бессонной ночи заставила подняться из глубин ее сознания. Она не отдавала себе отчета в том, что во время разговора со священником выражение ее лица изменилось — стало более живым, а в голосе зазвучало отчаяние. Она говорила долго, изредка останавливаясь, излагая при этом тщательно обдуманный рассказ о том, что ей пришлось испытать. Закончив, она опять вздохнула, откинулась на спинку стула и с тревогой взглянула на отца Хоуи.

— Я не допущу, чтобы Эти видения беспокоили тебя, — сказал он. — Эти воспоминания — если они в самом деле воспоминания о прошлом — могут что-то означать, но могут также не значить ничего. Только время излечивает сомнения, открывая нам истину.

Мать-настоятельница улыбнулась.

— Не стоит беспокоиться, дитя мое, — подбодрила она Марту. — Что бы ни случилось, никто не сможет заставить тебя уехать отсюда, если ты сама не пожелаешь этого. Я этого не позволю.

Мать-настоятельница и отец Хоуи неправильно поняли ее. Марта пыталась подыскать слова, которые убедили бы их в необходимости отпустить ее из монастыря; при этом она старалась не открыться им до конца.

— Вы меня не поняли, — тихо произнесла она. — Я должна разузнать, кто я такая. Мне необходимо это. Кто-то зовет меня. Это вопрос жизни и смерти… — Она приложила руку к сердцу. — Я чувствую это вот здесь. Я должна выяснить свое происхождение, но для этого мне надо покинуть стены нашей обители и вернуться в мир.

Когда отец Хоуи и мать-настоятельница остались одни, он поднялся со своего стула, подошел к шкафчику возле окна и достал оттуда стакан и наполовину пустую бутылку бренди. Плеснув немного желтой жидкости на дно стакана, он вернулся на свое прежнее место.

— Не знаю, почему я потворствую тебе, — заметила старая монахиня, бросая неодобрительный взгляд на стакан в руке брата.

Священник снисходительно улыбнулся.

— Потому, что я старше тебя, ну а кроме.. того, это давно вошло у тебя в привычку, Лиззи, — проговорил он, поднося стакан к губам.

Настоятельница заново наполнила свою чашку чаем.

— Джон, есть ли хоть малейшая вероятность выяснить, кто такая Марта? — озабоченно спросила она.

— Создается впечатление, что без помощи божественного провидения, — отозвался священник после короткого раздумья; — вероятностно такой вообще нет. Когда она только появилась у нас, мы сделали все возможное, чтобы найти людей, которые ее знали. Разве не так? Нам не в чем упрекнуть себя, но мы так и остались ни с чем. С тех пор Марта, к сожалению, тоже не сообщила нам ничего нового, то есть ничего такого, что действительно помогло бы нам разгадать тайну ее происхождения.

Лицо настоятельницы выражало обеспокоенность, прямые черные брови нахмурились, когда она сказала:

— Мне не понравилось то, как она произнесла: «Кто-то зовет меня. Это вопрос жизни и смерти». Честно говоря, это прозвучало так, словно у нее… галлюцинации…

— Это вполне возможно, — задумчиво проговорил отец Хоуи. — Впадать в транс — довольно обычное дело для молодых ревностных монахинь. На самом деле такие вещи случаются постоянно.

— Да, — согласно кивнула мать-настоятельница, — однако их видения чаще всего бывают связаны с обликом Девы Марии или же касаются святых. Это другое дело. И это совсем не похоже на Марту. Она всегда отличалась уравновешенностью и безмятежностью характера.

— Ты высокого мнения об этой молодой женщине, не так ли, Лиззи? — с улыбкой глядя на сестру, осведомился отец Хоуи.

— Да, это так, — без колебаний ответила она, — и я не собираюсь отрицать этого. Ты ведь не видел ее в тот день, когда она попала к нам в лазарет. Ее сбила карета почти у входа в монастырь. У нее были сломаны два ребра и рука, лицо разбито в кровь. Она очень страдала, но вела себя мужественно — мы от нее ни разу не слышали ни жалоб, ни стонов.

— В самом деле, идеальная пациентка, — пробормотал отец Хоуи.

Настоятельница метнула на него быстрый взгляд.

— Но есть кое-что, о чем не следует забывать, — заявила она. — Придя в себя и осознав, что не в состоянии ничего вспомнить, Марта впала в панику.

— Да, при этом я уже присутствовал, — кивнул священник.

— И с тех пор она поистине многого достигла, — добавила мать-настоятельница.

— Не без твоей помощи, Лиззи. Определенно, ты сотворила чудо с этой девушкой, — сказал отец Хоуи.

— Я не могу принять твои похвалы исключительно на свой счет, — ответила монахиня. — Марта многое сделала сама. Большинство молодых женщин, оказавшись в ее положении, опустили бы руки, потеряли бы самообладание. Но Марту отличает мужество и сила духа, которые немногим даны. Я знаю, что на первый взгляд она кажется холодной и сдержанной…

— Лиззи, я не пытаюсь найти недостатков в этом ребенке, я далек от этого… — заверил священник сестру.

— И все же — перебила его монахиня, — если бы ты понаблюдал за ней в сиротском приюте, ты бы понял, сколь много в Марте доброты, нерастраченной любви и нежности. Дети обожают ее. Да и сестра Долорес не может обходиться без ее помощи в лазарете.

— И тем не менее ты отговорила ее постричься в монахини. Почему, Лиззи? — спросил отец Хоуи, не сводя внимательного взгляда с лица сестры.

Это его замечание привело настоятельницу в замешательство. После короткой паузы она со вздохом призналась:

— У меня до сих пор нет уверенности, что это ее призвание, и я не вижу причины, почему бы не повременить с принятием столь ответственного решения. Она потеряла память, но, возможно, обретя ее, Марта пожалеет о том, что обрекла себя на пожизненное заточение в стенах монастыря. Ведь пришла-то она к нам из другой жизни, о которой ничего не помнит, поэтому подсознательно боится внешнего мира. И это совершенно естественно. В стенах монастыря царят спокойствие и гармония, здесь также есть работа, которую мы выполняем на благо ближних своих. Такая жизнь вполне устраивает Марту. Но это не призвание.

Отец Хоуи склонил голову набок, из-под опущенных век поглядывая на сестру.

— Я когда-нибудь говорил тебе о том, — сказал он с улыбкой, — что ты очень мудрая женщина и я горжусь тобой?

Мать-настоятельница в ответ грустно улыбнулась.

— Не такая уж я мудрая, Джон, — возразила она. — Сейчас я сильно встревожена, мне кажется, я попала в тупик. Целых три года Марта была счастлива здесь. Теперь, совершенно неожиданно, она отчаянно желает возвратиться к своей прежней жизни.

Пожилая монахиня озабоченно покачала головой и продолжила после минутного размышления:

— Другое дело, если бы к ней вернулась память. Тогда она бы вспомнила, кто были ее друзья. Но я хочу, чтобы она покинула нас прямо сейчас, даже при нынешнем состоянии дел.

— Не думаю, что нужно очень уж опасаться того, что произойдет, — сказал отец Хоуи. — Как я говорил, того, что она нам рассказала, явно недостаточно для того, чтобы продолжать поиски ее родственников и друзей. Однако переживать из-за этого бессмысленно. Если милосердный Бог пожелает, чтобы Марта вернулась к своей прежней жизни, Он укажет ей путь…

— А я, — отозвалась настоятельница, — буду молиться о том, чтобы милосердный Господь был добр к ней.

Она протянула руку, чтобы взять чашечку с чаем, когда в коридоре раздался крик, а затем топот бегущих ног. В дверь громко постучали, и, когда мать-настоятельница разрешила войти, дверь распахнулась и на пороге появилась монахиня.

Это была сестра Бригитта, с лицом, красным от возбуждения. Она тяжело дышала, но несмотря на то, что ей трудно было говорить, она поспешно произнесла:

— Матушка, свершилось чудо! Вы помните женщину, которую вчера привезли в лазарет? Она пришла в себя и… о, вы ни за что не догадаетесь, что произошло!

И настоятельница, и маленький священник от неожиданности вскочили со своих мест. Они обменялись быстрыми взглядами.

— Это касается сестры Марты, не так ли? — спросила мать-настоятельница.

Сестра Бригитта не расслышала нотки фанатизма в голосе пожилой монахини, но отец Хоуи сочувственно улыбнулся, ибо от острого взгляда и слуха священника ничего не могло укрыться.

— Думаю, — сказал он, — что твои молитвы вот-вот будут услышаны, Лиззи. Хотя, возможно, это произойдет не так, как ты предполагала.

Сестра Бригитта послала им лучезарную улыбку.

— Да, это касается сестры Марты, — подтвердила она догадку матери-настоятельницы. — Та женщина узнала Марту! Только она вовсе не Марта. Ее зовут Джессика Хэйворд, и она является хозяйкой поместья Хокс-хилл, которое находится неподалеку от Челфорда, на берегу Темзы.

2

Лукас заткнул пальцами уши и повернулся на другой бок. Но это ему не помогло. Барабанный бой становился все громче и громче, пока голова не стала раскалываться от этого дикого грохота. Вдруг кто-то позвал его по имени. С тяжким стоном Лукас заставил себя приоткрыть веки и сощурился от яркого света. Свет буквально ослепил его, и Лукасу потребовалось время, чтобы наконец рассмотреть помещение, в котором он находился, Первым предметом, который он опознал, был переполненный ночной горшок, водруженный на столик возле кровати. Выстроившиеся в ряд на каминной полке и бьющие в барабаны солдаты оказались всего-навсего пустыми бутылками из-под бренди. Стопка грязных тарелок занимала единственный в комнате стул. От зловония, исходившего от горшка, от запаха пота и дешевой парфюмерии Лукаса едва не стошнило.

Медленно приходя в себя, он снова закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Он находился в «Черном лебеде», в комнате наверху. Три, а может быть, четыре дня и столько же ночей он топил в вине свои печали. И, если он не ошибался, — тут он снова застонал, ощутив, как мягкое женское тело прильнуло к его спине, — здесь имела место быть небольшая оргия, со временем развернувшаяся по полной программе. Деталей он, разумеется, не помнил, да и не собирался вспоминать. Он искал забвения, и он его нашел. Все остальное не имело значения.

Барабанная дробь вдруг превратилась в тяжелые удары в дверь.

— Лукас! Открой! — заорал мужчина за дверью.

Лукас узнал голос своего кузена Адриана.

— Мы знаем, что ты там! — чуть тише прокричал второй мужчина.

Это был голос его младшего кузена Перри.

Лукас только крепче зажмурил глаза. Если он не ответит им, то, может быть, они уйдут и оставят его в покое.

— Проклятие! — послышался женский голос за его спиной; женщина приподнялась и, не стесняясь, крикнула в ответ: — Кончайте орать! Ваш приятель мертвецки пьян!

— Немедленно откройте дверь! — потребовали из коридора.

Это был голос Адриана.

— Ладно! Попридержите вашу прыть! — рявкнула девица, и Лукас услышал, как Милли (а может, Лили?) забормотала еле слышно: — Богач, так ведь о нем отзывались! Тоже мне богач, клянусь моей задницей! Мне еще надо получить с него денежки!

Она схватила Лукаса за плечо и принялась трясти.

— Я хочу получить мои денежки, — заявила она. — Эй, я не виновата, что ты так нализался, что полностью отключился, не обращая внимания на мои прелести.

Затем наступила пауза — женщина задумалась. Но вскоре она спросила:

— А кто такая Джесс?

Этот вопрос окончательно привел Лукаса в чувство. Взревев от ярости, он соскочил с постели. Однако гнев его несколько стих, когда он увидел страх в глазах женщины, а потом и вовсе остыл, когда он хорошенько разглядел девицу с формами Венеры, прелестным личиком и голубыми глазами. Если близость с Милли (а может, Лили?) не прельстила его, значит, он был совсем плох.

Господи, и с каких это пор, захмелев, он стал жалеть себя?

Джесс! От одного этого слова его гнев снова ожил. Скрежеща зубами, Лукас огляделся вокруг в поисках своей одежды, но тут же обнаружил, что он полностью одет. Не хватало только сюртука и ботинок. Сюртук он обнаружил на полу, на куче женской одежды. Дотянувшись до него, Лукас вытащил из кармана золотую монету и швырнул ее девушке. Милли онемела от восторга, что вовсе не удивило Лукаса, ибо и серебряной монеты было достаточно, чтобы заплатить за благосклонность служанки из «Черного лебедя», о чем ему давным-давно было известно.

— Лукас, отвори дверь! — опять заорали в коридоре.

Лукас грубо выругался, и голос за дверью умолк — за ручку тоже перестали дергать. Подобрав с пола одежду, Лукас бросил ее голубоглазой Венере.

— Оденься, — коротко приказал он, подошел к окну, широко распахнул обе створки и глубоко вдохнул свежий воздух. Но это тоже не помогло — он по-прежнему чувствовал себя отвратительно. Сделав один шаг — в этой коробке, считавшейся спальней, нельзя было разгуляться даже кошке, — Лукас оказался у умывальника. Вылив кувшин холодной воды в тазик, он сначала прополоскал рот, а затем окунул в воду лицо и голову.

Одеваясь, Милли краем глаза наблюдала за ним. Лукас Уайльд был здесь завсегдатаем, но крайне редко поднимался в комнаты наверху с кем-то из девушек. А жаль! Он был высокий, стройный и обладал какой-то загадочной красотой, которая заставляла женские сердца учащенно биться. Импотент несчастный! Ей говорили, что он сильно изменился, потеряв девушку, на которой хотел жениться, но чтобы до такой степени… Ей не хотелось верить… И все же… Впрочем, девушку звали Белла, а вовсе не Джессика. Милли озадаченно уставилась на Лукаса — она не могла представить себе, чтобы какая-то женщина, находясь в здравом уме, предпочла ему другого мужчину. А ведь случилось именно так, хотя и произошло это до того, как он получил графский титул и стал лордом Дандасом. Но даже в столь сложных жизненных обстоятельствах он оставался настоящим джентльменом, великодушным сверх меры. Она разжала кулак и взглянула на блестящую монету, мысленно решив, что в следующий раз она непременно отблагодарит его.

— Ты готова? — Лукасу удалось изобразить жалкую улыбку.

Милли кивнула и позволила ему повести ее к двери.

Когда дверь открылась, в комнату ворвался Перри. Он был похож на Лукаса больше, чем на своего родного брата Адриана. Ему было двадцать три, и он был на восемь лет моложе Лукаса, но одного с ним роста и телосложения. У него были точно такие же карие глаза и густые вьющиеся волосы, как у Лукаса, ну, может быть, чуточку светлее.

Однако между ними существовало одно важное различие: юную жизнь Перри не омрачали тени прошлого, и это проявлялось в чистоте и безмятежности его взгляда, а также в готовности улыбаться. Он искренне считал, что жизнью надо наслаждаться. Но эту радость жизни порою отравляло, причиняя Перри беспокойство, сознание того, что Лукас с Адрианом совместно являлись его опекунами, и опека эта временами казалась молодому человеку излишне строгой — дело в том, что оба они управляли им (и не без успеха) посредством кошелька.

— Тпру-у-у! — воскликнул Перри, загораживая дорогу Милли. Он приподнял ей подбородок и, заглянув в глаза, улыбнулся. — Итак, у нас здесь хорошенькая веселая девушка, — радостно заметил он. — А скажи мне, дорогуша, мой кузен тебя… ну… это…

Фраза так никогда и не была закончена. Лукас протянул руку из-за плеча Милли и схватил кузена за пояс.

— Перри, — с подчеркнутой медлительностью произнес он, — следи за своими манерами в присутствии дамы.

Перри освободился из крепкой хватки Лукаса и согнулся в элегантномпоклоне.

— Перри Уайльд, к вашим услугам, — представился он и открыто подмигнул девушке.

— Милли Дженкинс, — ответила она, хлопая длинными ресницами, — и я, безусловно, тоже к вашим услугам.

— Это я и хотел услышать, лучезарно улыбнулся Перри.

Милли вышла, не переставая хихикать. Адриан закрыл за ней дверь, и Лукас наконец обратил внимание на его присутствие. Хотя они и были близкими кузенами, об этом мог свидетельствовать лишь смуглый цвет кожи обоих — на чем и заканчивалось их фамильное сходство. На тонком лице Адриана всегда блуждала задумчивая улыбка, а щуплое тело акробата было гибким и подвижным. Старший кузен всегда ухитрялся одеваться с иголочки и выглядеть так, словно он собирался с визитом к даме.

«Уж таким он родился — утонченным, элегантным, полным грации», — думал Лукас, с завистью и досадой вспоминая, что, даже будучи мальчишкой, Адриан никогда не забывал мыть уши.

Их интересы так же различались, как и их внешность. Адриан предпочитал городскую жизнь — театры, оперу, клубы, членом которых он состоял, и, разумеется, общество красивых и изысканных женщин. Лукас же дал себе зарок исключить женщин из своей жизни.

Так что же он делал в спальне Милли?

Указывая на Перри, Адриан пожаловался Лукасу:

— Ни мои просьбы, ни угрозы, с помощью которых я пытался укротить этого варвара, не возымели действия. Он провел в Лондоне три светских сезона, и единственная достойная внимания вещь, которую он приобрел в столице, до сих пор воняет навозом.

Перри громко расхохотался:

— Я ненавижу Лондон и городское ханжество. Я — деревенский мальчишка, как и Лукас. Что в этом плохого? — он нагло воззрился на старшего брата, требуя ответа.

— Лукас никогда не забывает, что он — джентльмен… — возмутился Адриан.

— Если это одна из твоих лекций о хороших манерах, Адриан, — перебил его Перри, — то можешь не утруждать себя. Ты забываешь, что мне все известно о тебе и Лукасе, и о том, в какие переделки вы попадали, когда вам было столько лет, сколько мне сейчас. Передо мной еще долгий путь, прежде чем я догоню вас.

Перри вышагивал по комнате из угла в угол, пока наконец, не остановился возле прикроватного столика, на котором красовался ночной горшок. Заглянув в сей бесспорно полезный сосуд, он наморщил нос, а потом поднял глаза и принялся хохотать пуще прежнего.

— Великий Боже! Адриан! — восторженно воскликнул юноша. — Не это ли признак того, что человек является истинным джентльменом? Этот горшок наполнен до краев!

Лукас, который при других обстоятельствах поддержал бы Перри, на этот раз смолчал. Он все еще чувствовал себя отвратительно, у него болела голова и нестерпимо жгло глаза. Сейчас его совершенно не волновало, что Адриан стал свидетелем его позора. Его абсолютно не смущал осуждающий, оценивающий и всевидящий взгляд Адриана. Другое дело — Перри. Лукас не знал его так хорошо, как знал брата Адриан, поэтому о происходящем мог судить лишь по внешним признакам.

Все тело заныло, когда Лукас сделал два шага до умывальника.

— Как видите, — примирительно заявил он, — со мной все в порядке. Не знаю, чего вы добивались, ломясь сюда. И вообще, чего вам от меня нужно?..

На подставке возле тазика лежал тоненький кусочек мыла. Не обращая внимания на отвратительную грязную тряпку, лежавшую рядом с мылом и, видимо, служившую в качестве полотенца, Лукас стал взбивать мыльную пену, явно собираясь помыть лицо. На кузенов он больше не смотрел.

Адриан кашлянул и тихо сказал:

— Это касается Джессики Хэйворд.

Лукас застыл над умывальником, не в силах пошевелиться. Он вдруг почувствовал, что задыхается. Усилием воли заставив себя поднять голову и явно не отдавая себе отчета в том, что делает, он принялся вытирать лицо и руки грязной тряпкой. Обретя наконец дар речи, он смог произнести хриплым шепотом:

— Она мертва. Вы это пытаетесь сообщить мне?

Перри открыл было рот, чтобы ответить, но взгляд брата заставил его промолчать.

— Джесс не умерла, — заявил Адриан. — На самом деле она жива и здорова.

Мыльная пена, должно быть, все-таки попала в глаза, потому что Лукас часто-часто заморгал.

— Она жива и здорова?.. — в недоумении повторил он. — Откуда вам это известно?

— Об этом узнал Перри, так пусть сам тебе все расскажет, — предложил Адриан.

Перри бросил на брата неуверенный взгляд, но потом заговорил, обращаясь к Лукасу, все еще стоявшему у умывальника:

— Вчера утром Джессика Хэйворд приехала в Челфорд в сопровождении монахинь, — скороговоркой произнес юноша. — Хотите верьте, хотите — нет, но это правда. Она пошла прямиком в контору твоего поверенного в делах на Шип-стрит и забрала там ключи от дома в хокс-хиллском поместье. Насколько мне известно, она сейчас там.

— В Хокс-хилле? — ошарашенно спросил Лукас.

— Да, именно там, — ответил Перри. В комнате воцарилась гробовая тишина, но Лукас вскоре взял себя в руки и повернулся лицом к кузенам.

— Кто тебе сказал об этом? — мрачно осведомился он. .

Перри озадачило суровое выражение на лице Лукаса, и он растерялся, но спустя мгновение, запинаясь, ответил:

— Я видел ее собственными глазами. Сначала я ее не узнал. Она была одета… ну… в такое… совсем простое платье… из прочной грубой ткани… Ты понимаешь, что я имею в виду. Я принял бы ее за служанку, если бы не манеры знатной дамы… — Юноша смущенно хихикнул. — Да, Джессика Хэйворд — и дама! Но я думал так, пока не узнал ее…

— Ты с ней разговаривал? — резко спросил Лукас.

— Конечно, разговаривал, — кивнул молодой человек. — Я ведь не какой-то там деревенский невежа, что бы вы с Адрианом ни думали обо мне. Кроме того, я не был замешан в том скандале. Меня даже не было здесь, когда это произошло. Если вы помните, я был тогда в Оксфорде…

— Перри, — перебил его. Адриан, — не отвлекайся, продолжай, пожалуйста, рассказывать.

— Что? А, ну да… Как я уже сказал, мы с ней поговорили. Теперь не помню, о чем точно… Ну, просто пошутили… потом я сказал, что с трудом узнал ее, спросил, долго ли она пробудет здесь… И тогда она сказала мне, что решила жить в Хокс-хилле…

Пока Перри говорил, Лукас стоял не шелохнувшись. Теперь же резко шагнул вперед. Несмотря на ограниченные размеры комнаты, он принялся расхаживать из угла в угол.

— Все это время… задавая себе вопрос… вот, значит, как… — бормотал он, щелкая пальцами. — Она внезапно приезжает в город и обосновывается в Хокс-хилле…

Остановившись, Лукас повернулся и посмотрел на Адриана.

— Как это могло случиться? — мрачно спросил он. — Хокс-хилл теперь принадлежит мне. Разве со мной не обязаны были посоветоваться?

Адриан пожал плечами.

— Твой поверенный в делах, — начал он спокойным тоном, — попросил меня сообщить тебе, что нашел арендаторов для Хокс-хилла, но никто не знал, где тебя найти, даже твоя мать. Вот мы с Перри и поехали туда, чтобы позаботиться обо всем.

С недоверием поглядывая на братьев, Лукас зло бросил:

— Предварительно посоветовав моему поверенному сдать мою собственность в аренду Джессике Хэйворд?

— Да нет же! Хокс-хилл сдан в аренду сестрам Девы Марии. Это орден, монахини которого занимаются благотворительностью. Они собираются открыть в Хокс-хилле приют для сирот… Ну, ты понимаешь… для бездомных детей… — Адриан пытался усмирить гнев кузена. — Поскольку дом разрушался без присмотра, твой поверенный ухватился за возможность сдать его в аренду. Тебе осталось только подписать бумаги. Что же касается Джессики, то я пришел в полное недоумение, когда Перри сообщил мне, что именно она получила ключи от дома.

— Монахини!! — прорычал Лукас. — Что общего у Джессики Хэйворд с монахинями?!

Тут вмешался Перри:

— На этот вопрос я могу тебе ответить. Она жила вместе с ними в течение трех последних лет, в их монастыре в Лондоне. По крайней мере так она сказала мне.

Никто не двинулся с места, никто не произнес ни слова после этого заявления Перри. Тишину нарушало только прерывистое дыхание Лукаса. Наконец он не выдержал.

— Говоришь, Джессика стала монашкой? — спросил он, придя в себя.

Перри покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Этого я не говорил. Но она помогает им организовать приют, в этом я не сомневаюсь, хотя мы беседовали всего несколько минут.

Чтобы окончательно успокоиться, Лукас сделал глубокий вдох.

— Ну ладно, — тихо промолвил он, — одна она не может оставаться в Хокс-хилле.

Перри издал короткий смешок, но сразу замолк когда две пары враждебных глаз уставились на него.

— Да… конечно… я понимаю… — запинаясь промямлил он. — Это вызовет ненужные толки…

Адриан подошел к двери, распахнул ее и придержал, чтобы она не закрылась.

— Перри, — сказал он, обращаясь к брату, полагаю, в этом заведении подают неплохой кофе. Почему бы тебе не спуститься вниз и не заказать его для нас? Мы с Лукасом подойдем через несколько нут.

— Но в это время тут никого нет и все столы свободны, — возразил Перри. — Зачем заказывать?

— Перри! — возмущенно воскликнул Адриан. Не строй из себя дурачка!

— О, все в порядке, я все понял… мое присутствие нежелательно… — пробормотал Перри, пятясь к двери.

В голосе Перри не слышно было настоящей обиды. Он получал истинное удовольствие от общения Лукасом и Адрианом, если это общение не становилось для него слишком обременительным. Поэтому успел он еще переступить порога, как лицо его уже просветлело. Он вспомнил о Милли Дженкинс и шил поискать ее в зале таверны.

Когда за Перри закрылась дверь, Лукас присел край кровати и принялся натягивать ботинки. Молчание слишком уж затянулось, поэтому, подняв глаза Адриана, он довольно резко приказал:

— Говори, что хотел сказать, и покончим с этим!

Адриан нюхал табак, окидывая комнату осуждающим взглядом. Брезгливо морщась, он отодвинул сторону единственный стул, занятый горой грязных тарелок, и прислонился плечом к закрытой двери.

— Я полагал, что ты уже справился с этими приступами черной тоски, — заметил он равнодушно. Лукас ничего не ответил, и Адриан продолжил:

— Только что ты был душой общества на званом обеде у леди Мэрлоуз, а спустя мгновение тебя и след простыл.

— Я оставил тебе записку, — напомнил ему Лукас.

— А, ну да, — кивнул Адриан. — Записку, в которой не удосужился сообщить, где тебя искать, если понадобится.

— В следующий раз поступлю более предусмотрительно, — пообещал Лукас, поднимаясь и протягивая руку к сюртуку.

Адриан, вздохнув, проговорил:

— А я надеялся, что следующего раза не будет. Ты хоть знаешь, что все кругом говорят, или не знаешь, а? Все считают, что ты не можешь забыть Беллу.

— Не смеши меня, Адриан, — махнул рукой Лукас.

— Ты так считаешь? — Адриан не сводил пытливых глаз с двоюродного брата.

— Ты же знаешь, в чем дело! — взорвался Лукас. — Зачем этот разговор? Ты ведь, как и я, благодаришь судьбу за то, что Белла предпочла нам с тобой Руперта.

На лице Адриана появилась грустная улыбка.

— Ты говоришь странные вещи, — заметил он, — учитывая, что Руперт — один из самых близких наших друзей.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, — раздраженно повторил Лукас, сам себя спрашивая, а что, черт возьми, на самом деле он имел в виду.

— Да, — ответил ему Адриан. — В глубине души мы с тобой неисправимые романтики, тогда как всеми поступками Руперта руководит разум.

— Теперь ты говоришь загадками, — огрызнулся Лукас.

— Разве? — Адриан удивленно приподнял брови. Лукас не сводил взгляда с лица кузена.

— Мои приступы черной тоски, как ты их называешь, — промолвил он, четко выговаривая каждое слово, — не имеют никакого отношения к Белле.

— Я знаю, — кивнул Адриан, мрачнея. — Лукас, когда ты наконец перестанешь считать себя виноватым в том, что произошло?

— Я не желаю говорить об этом, — сердито бросил Лукас и внезапно поинтересовался: — Как я выгляжу?

Адриан печально воззрился на своего друга, потом сокрушенно покачал головой.

— С тобой невозможно разговаривать, когда ты в таком настроении, — уклонился он от ответа.

Так же печально глядя на Адриана, Лукас произнес:

— Да, совершенно невозможно, особенно когда ты несешь чушь, а я чувствую себя так, точно лошадь врезала мне копытом по башке. Ты, кажется, упоминал про кофе?

Прошло довольно много времени, прежде чем губы Адриана снова изогнулись в жалком подобии улыбки. Честно говоря, улыбаться ему не хотелось.

— Ты выглядишь… хуже некуда… — он махнул рукой. — А чего ты ожидал после того, как провалялся в этой навозной куче почти неделю?

— Неделю? — переспросил Лукас. — Шутишь?

— А ты сам не помнишь? — съехидничал Адриан.

— Смутно. Как вы узнали, что я здесь? — поинтересовался Лукас.

— Управляющий заметил твою лошадь в конюшне «Черного лебедя» и любезно сообщил мне об этом, — ответил Адриан, — Он знал, что все мы беспокоимся о тебе.

Глаза Лукаса сузились под черными дугами густых бровей.

— Если бы я хотел уведомить тебя, где меня искать, я бы сам сообщил тебе об этом, — сказал он и сразу же пожалел, что произнес эти оскорбительные слова, — он ни за что не хотел обидеть Адриана. Они были не просто двоюродными братьями; они с детских лет дружили, все всегда делали вместе, учились в одной школе, следуя семейной традиции, продолжали образование в Оксфорде, служили в одном полку, сражались бок о бок в испанской кампании и оба одновременно покинули армию после битвы при Ватерлоо. Оба также влюбились в одну и ту же девушку — Беллу, — и оба ее потеряли. С годами они виделись реже, но их дружба от этого не пострадала. Адриан заслуживал к себе самого лучшего отношения.

Пытаясь загладить свою вину, напустив на себя легкомысленный вид, Лукас сказал:

— Если я тебе пообещаю быть пай-мальчиком и впредь не совершать дурных поступков, это порадует тебя?

Адриан разразился таким хохотом, что Лукас вздрогнул.

— Это больше, чем я посмел бы пожелать, — откликнулся Адриан на предложение друга. — Ты можешь просить меня о том же.

— В любом случае мы поняли друг друга. Идем? — спросил Лукас, направляясь к двери.

Адриан выпрямился, но от двери не отошел.

— Еще один, если позволишь, последний совет, — сказал он.

«А вот и неприятности, которых никак не избежать, если стараешься загладить свою вину, — подумал Лукас. — Люди всегда этим пользуются».

С самым стоическим видом, какой ему только удалось сохранить, Лукас поинтересовался:

— Ну и какой же?

— Держись подальше от Джессики Хэйворд, — потребовал Адриан. — Не забывай о том, что произошло, когда ты в последний раз общался с ней. Она…

Лукас резко оборвал Адриана:

— Джессика Хэйворд за многое должна ответить. Я не ищу неприятностей, но если она попытается напасть на меня, она об этом пожалеет.

Адриан, шагнув в сторону, позволил Лукасу открыть дверь.

— Упрямый, как осел, — проворчал он. — Разве я не говорил этого и раньше?

В главном зале таверны уже дымились на столе чашки с ароматным кофе, а на большом блюде красовались свежие булочки с маслом. Беседу за столом главным образом поддерживал Перри. Адриан наблюдал за Лукасом и совсем не удивился, когда тот, сделав всего несколько глотков кофе, отодвинул стул, вставая из-за стола.

— До встречи дома, — попрощался он.

Адриан потянулся за булочкой с маслом и небрежно произнес:

— Ты совершаешь ошибку.

Перри же спросил:

— Куда ты?

— Завершить некоторые неоконченные дела, — ответил Лукас, направляясь к выходу.

3

Джессика Хэйворд . Она застыла на месте, буквально смакуя звучание собственного имени, а затем вернулась к прерванному занятию — замешиванию теста для хлеба на сегодня. До сих пор она с трудом верила в то, что с ней произошло. Она больше не ощущала себя заблудившимся ребенком. Она стала реальной, существующей личностью, Джессикой Хэйворд, и она вернулась домой.

Правда, хокс-хиллское поместье больше ей не принадлежало — его продали лорду Дандасу, чтобы заплатить долги, которые наделал ее отец. Для Джессики это стало огромным разочарованием. Она также узнала, что у нее нет родственников — все давно умерли. Но одного ей по-прежнему не удавалось выяснить: что привело ее в Лондон три года назад.

На глаза навернулись жгучие слезы, и Джессика растерялась от внезапно нахлынувшего чувства одиночества. Как же глупо было надеяться… Усилием воли она сдержала слезы, готовые скатиться по щекам.

Итак, она оказалась сиротой, как те ребятишки, приют для которых она открывала в бывшем своем родном доме. Для нее это, конечно, не должно было иметь значения, поскольку она не могла вспомнить своих родителей, но, оказывается, имело. И даже очень большое…

Еще до того, как миссис Маршал — женщина в лазарете, которая узнала ее, — рассказала Джессике все, что знала о ней и ее семье, девушка пыталась представить себе своих близких. Она часто думала о том, как приедет домой и родители устроят званый вечер в ее честь. Будет большой праздник, пир на весь мир, и она наконец-то окажется в кругу своих братьев и сестер, кузенов и кузин, дядюшек и. тетушек. Но потом она узнала, что у нее нет никаких родственников, что ее мать умерла, когда она, Джессика, была совсем ребенком, а отца убили за день до того, как она очутилась в монастыре сестер Девы Марии.

Джессика встряхнула головой, отгоняя грустные мысли. Хватит мечтать и надеяться…

Она должна быть благодарна судьбе и за то, что оказалась здесь. Теперь, попав в стены родного дома, она непременно встретит людей, знавших ее раньше, и получит ответы на вопросы, которые не дают ей покоя. К. тому же некогда знакомая обстановка, возможно, поможет ей вспомнить прошлое, и память наконец-то вернется к ней.

Она перестала замешивать тесто и окинула кухню пытливым взглядом. Если бы только она могла вспомнить…

Все больше раздражаясь из-за собственной беспомощности, Джессика вернулась к прерванной работе. Теперь именно работа станет определять ее дальнейшую жизнь — с помощью монахинь задуманное превратится в реальность: хокс-хиллское поместье идеально подходило для осуществления их целей.

Поместье было слишком громким названием для небольшого клочка земли и полуразвалившегося дома из красного кирпича. Можно, конечно, утверждать, что Хокс-хилл был когда-то неплохим хозяйством, однако со временем он пришел в упадок. Но поместье непременно расцветет, как только монахини Девы Марии займутся им. Мать-настоятельница давно лелеяла мечту о том, чтобы в сиротском приюте старших мальчиков обучали ремеслам и торговому делу, и теперь все складывалось как нельзя лучше, словно это было предопределено свыше.

Предопределено. Джессика не смогла удержаться от улыбки. Разве не имел значения факт, что отец Хоуи, наводя справки от ее имени, обнаружил, что Хокс-хилл простоял в запустении целых три года и теперь сдавался в аренду за сущие гроши? Разве не имело значения то, что Джессика могла возвратиться в отчий дом, жить там под опекой монахинь, да еще осуществить мечту матери-настоятельницы?

Если верить поверенному, нынешний владелец поместьем не интересовался. Его замок стоял выше по дороге всего в миле от Хокс-хилла, и, поднявшись на мансарду старого дома, можно было разглядеть его. Лорд Дандас не собирался использовать хокс-хиллские строения и купил эту собственность исключительно из-за того, что поместье непосредственно примыкало к землям его владения. А раз так, то, возможно, его светлость согласится вообще не взимать арендную плату, узнав о богоугодном деле, которое монахини собирались здесь осуществлять. Лорд Дандас слыл в округе человеком великодушным.

Вот и приехали они сюда: пока лишь она, Джессика, две монахини — сестры Долорес и Эльвира — и старый Джозеф, в прошлом известный борец, ставший монастырским привратником, а теперь сторожем в Хокс-хилле. Они должны были подготовить дом к прибытию мальчиков. Джессика все чаще думала о том, что скажут ребята, узнав, что она больше не сестра Марта, а обычная женщина, которая вместо одеяния послушницы носит теперь платье, приличествующее новому повороту в ее жизни.

Новый поворот в жизни. С отсутствующим видом Джессика погрузила руку по локоть в глиняный кувшин с мукой, потерла руку об руку, счищая с ладоней прилипшее тесто, и принялась делить его на три части. Продолжая заниматься делом, она думала о том, что не в силах унять жадное любопытство, которое она испытывала едва ли не к каждому жителю этих мест. Ей поскорее хотелось встретить старых друзей. Вчера на Шип-стрит один из них — мистер Перри Уайльд — остановил се и, кажется, был искренне рад встрече. Для нее же это было настоящим испытанием. Она не хотела, чтобы люди узнали о том, что она потеряла память, и жалели ее. Она смущалась и стыдилась рассказывать об этом. Она боялась, что на нее станут показывать пальцами или шептаться за ее спиной, считая ее странной, в то время как Джессике больше всего хотелось, чтобы к ней относились как к обычной девушке.

Обычная девушка. Если им станет известно о Голосе, то с ней поступят так же, как когда-то с Жанной д’Арк…

Но у нее еще будет время, чтобы подумать об этом на досуге. Пока же она должна испечь хлеб, лепешки, а потом еще и пирожки с земляникой. На самом деле работе не было конца, и она трудилась не покладая рук.

После приезда в Хокс-хилл они первым делом осмотрели дом, который снаружи выглядел неплохо, однако внутри помещений царил полный развал. За весь вчерашний день они успели почистить и привести в порядок только кухню и одну из спален. Когда сестры Долорес и Эльвира вернулись из Челфорда, куда они ездили за продуктами, все вместе продолжили уборку остальных помещении, причем Джозефу досталась самая тяжелая и грязная работа. Теперь он ушел рубить дрова для печи, а Джессика готовила тесто для хлеба, лепешек и пирожков.

Она работала умело и ловко, деля тесто на буханки и накрывая их влажным полотенцем. У нее не оказалось яиц, чтобы смазать лепешки, и девушка воспользовалась молоком. На длинной деревянной лопате, стоявшей рядом, она разложила лепешки и осторожно сунула их в пышущую жаром кирпичную печь. Захлопнув с треском железную дверцу, она отступила на шаг и удовлетворенно вздохнула. На приготовление пирожков с земляникой ей потребуется не больше получаса — за это время лепешки испекутся.

Выпрямившись, она вдруг почувствовала острую боль в спине. Стол был слишком низким, и за ним неудобно было работать. Если в будущем ей придется печь и стряпать, надо подумать о благоустройстве кухни. Чтобы унять боль в пояснице, Джессика прошлась по кухне, заглянула в столовую, а через нее вышла в обширный холл.

Здесь, между окном и дверью, стояло большое старое трюмо с потрескавшимся зеркалом. Оно влекло Джессику словно магнит, хотя она и избегала смотреться в него в присутствии сестер. В монастыре зеркал больше ногтя не было, и до приезда в Хокс-хилл Джессика не видела своего отражения в полный рост. Остановившись у трюмо, она подняла глаза. Девушка в зеркале серьезно взирала на нее. Джессика подошла поближе и принялась рассматривать свои глаза, брови, нос, подбородок, Она улыбалась и хмурилась, поворачивалась то так, то эдак, чтобы получше разглядеть себя. Больше всего ей понравились собственные волосы — локоны медового цвета, обычно заплетенные в длинную толстую косу. Сняв передник и бросив его на скамью под окном, она стала разглядывать свою фигуру, которая показалась ей чересчур уж тонкой, высоко подпоясанное, запачканное мукой платье из кисеи болталось в талии. Прихватив платье пальцами, Джессика убрала назад лишнюю ткань — так было значительно лучше. В памяти всплыла встреча с Перри Уайльдом на Шип-стрит. «Интересно, — подумала Джессика, — заметил ли он, какая я хорошенькая? «

Что за мысли вдруг посетили ее? Мать-настоятельница была права: праздность — орудие дьявола, ей следует вернуться к работе.

Она потянулась за передником, когда услышала цокот лошадиных копыт на камнях подъезда. Сердце сжалось в груди. Возможно, это приехал с визитом тот милый мистер Уайльд или же друг, узнавший от него о том, что она возвратилась в Хокс-хилл. От волнения у нее похолодело в животе. Вобрав в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, она решительно открыла дверь и вышла на крыльцо.

При виде лошади и всадника она ощутила неосознанную тревогу. Человек на лошади выглядел так, будто он украл благородное животное — черного жеребца с блестящей шерстью, развевающейся гривой и мощными мышцами, перекатывающимися под кожей при каждом движении. Небрежно одетый, небритый, растрепанный мужчина сутулился в седле. Однако больше всего Джессику встревожило напряженное выражение его лица и насупленные брови. Определенно, он прибыл в Хокс-хилл не с дружеским визитом.

Внезапная догадка мелькнула в мозгу: он, должно быть, один из тех цыган, которые до приезда монахинь жили в заброшенном доме и оставили после себя жуткую грязь. «Жулики и бродяги» — так назвала их сестра Долорес. Джозеф предупреждал, что они могут вернуться, и посоветовал, как с ними обращаться. Она должна дать ему отпор.

Развернувшись на каблуках, Джессика бросила в дом, схватила старое короткоствольное ружье, заранее заряженное, стоявшее за дверью. Теперь она должна лицом к лицу встретить непрошеного гостя. Ружье конечно, ни на что не годилось, оно могло лишь напугать — не более того, да она и не собиралась нацеливать его на кого бы то ни было. В случае нежелательного поворота событий ей следовало выстрелить в воздух, призывая на помощь Джозефа.

Незнакомец натянул поводья, остановив жеребца. Он и не думал спешиться, в расслабленной позе восседая в седле и смотря на девушку прищуренными глазами. Взгляд был явно враждебным и выжидающим: так смотрит волк на кролика, который вдруг встал у него на пути.

Молчание нарушил незнакомец.

— Я поклялся никогда не приезжать сюда, — неожиданно заявил он, — но любопытство оказалось сильнее меня, любопытство и непреодолимое стремление приветствовать моих новых арендаторов.

Она не сразу поняла, о чем он говорил. Ее обескуражила насмешка, прозвучавшая в словах незнакомца и издевательский тон высказывания. По выражению его лица и дерзкому изгибу губ она догадалась, что он сердит, даже очень, но почему, она не знала. Она ничем не провинилась — это он вторгся в чужой дом. Он наклонился в седле и нагло ей улыбнулся.

— Разве мой поверенный ничего не сказал вам? — спросил он. — Теперь Хокс-хилл — мой.

— Ваш? Вы владелец Хокс-хилла? — Она не могла ему поверить. Неужели он был владельцем дома? Этот неопрятный, сомнительного вида, раздраженный мужчина? Она покачала головой.

— Это так. Можете навести справки у моего поверенного, если не верите мне на слово. Я — Лукас Уайльд, владелец Хокс-хилла, — резко произнес он.

Уайльд? Не эту ли фамилию назвал молодой человек, встретившийся Джессике в Челфорде? Должно быть, они — родственники.

— Вы — лорд Дандас? — недоверчиво глядя на него, спросила девушка.

— Да! Я — лорд Дандас, мисс Хэйворд, и к тому же я настолько богат, что могу скупить все земли в этом графстве. — Он двинул коня вперед, заставляя ее отступить назад. — Вам не кажется, что в жизни очень уж много маленьких парадоксов?

Возможно, мужчина выглядел как цыган, однако говорил он как человек образованный. Лорд Дандас. Значит, вот он какой. Теперь она поняла, почему дом находился в таком запустении — он был под стать своему хозяину.

Поверив ему, Джессика успокоилась. Однако, приглядевшись повнимательнее, она заметила, что молодой человек был пьян.

Джессика и прежде имела дело с пьяницами — она не раз вместе с монахинями навещала лондонские притоны и трущобы, ища брошенных детей, но тогда на ней было одеяние послушницы, и даже самый опустившийся докер не смел обидеть ее. Все в городе знали и с почтением относились к монахиням Девы Марии. Сейчас платье Джессики не внушало должного к ней уважения.

Она медленно подняла глаза и взглянула на мужчину, восседавшего на лошади. Он был хозяином этого дома, и девушка не хотела, чтобы он сердился. В то же время она знала, какое влияние оказывает на мужчин спиртное. Желая намекнуть ему, что она не столь уж беззащитна, как ему, возможно, кажется, Джессика перехватила ружье другой рукой.

Заметив ее движение, всадник расхохотался.

— Поосторожнее с ружьем, — предупредил он, — оно может выстрелить ненароком…

Не сводя с нее глаз, он медленно спешился и привязал коня к коновязи у стены дома. Джессика отступила к двери, чтобы иметь возможность убежать или выстрелить, подзывая на помощь Джозефа.

— Монахинь нет дома, — поспешно сообщила и добавила, рассчитывая задержать его на пороге, — Но здесь есть мужчина — Джозеф, наш сторож.

Упоминание о Джозефе должно было еще раз черкнуть, что она не совсем беззащитна.

— И у меня нет полномочий действовать от имени монахинь Девы Марии, — скороговоркой сообщила она.

Он удивленно вскинул брови.

— Да, про сестер мне говорили, но мне почему-то с трудом верится в эту историю. Почему бы вам не объяснить мне все самой? — спросил он, приближаясь.

— А что тут объяснять? — в свою очередь удивилась девушка. — Мы собираемся разместить здесь старших мальчиков из нашего приюта, чтобы обучать их ведению хозяйства, а также ремеслам и торговле в чем рассчитываем на помощь местных купцов и ремесленников. Юноши должны покидать приют, получив у нас профессию. Только так они смогут улучшить свою судьбу.

— И этим собираетесь заниматься вы и монахини? — раздраженно осведомился лорд Дандас.

— Ну что вы! Мы полагаемся на помощь здешних жителей, в том числе и на…

Он громко, издевательски рассмеялся.

— Вы считаете, что я вам поверю?

Он шагнул вперед, и Джессика поняла, что он гораздо опаснее, чем она себе представляла. Только сейчас, когда он оказался так близко, она заметила, сколь сильно он возбужден — он вряд ли мог контролировать свое поведение. Молодой человек злобно уста вился на нее, сжимая и разжимая кулаки.

От волнения у нее перехватило горло, сердце неистово забилось в груди, голова закружилась. Джессика поняла, что он способен причинить ей вред. Но ведь у нее было ружье!

Затянувшееся молчание нарушил его хриплый голос:

— Почему? Почему вы вернулись?

— Я вам уже сказала. Мы делаем это ради детей, — пытаясь сохранить спокойствие, ответила девушка. — Мы собираемся обучать мальчиков ремеслам…

— Ты возвратилась из-за титула, да? Из-за денег? — грозно прошипел он. — Ты считаешь, что прошлое не имеет значения? Да? Ответь мне, Джесс!

Она сжалась как от удара кнута. Очевидно, то, что он знал про нее, Джессике Хэйворд не делало чести. Но сейчас не время думать об этом. Он все приближался, вынуждая се отступать. Сделав очередной шаг назад, она очутилась в холле.

Облизнув пересохшие губы, Джессика тихо произнесла:

— Лорд Дандас…

Он вздрогнул и остановился.

— Если ты еще раз назовешь меня так… — грозно предупредил он и протянул к ней руку, пытаясь схватить за плечо, но она подняла ружье, целясь ему прямо в грудь.

— Не приближайтесь! — воскликнула она. — Я умею пользоваться ружьем.

Жесткие складки на его лице постепенно смягчились, поднятая рука опустилась, и лорд Дандас глухо рассмеялся сквозь стиснутые зубы.

— Наконец-то я узнаю прежнюю Джесс, — заявил он и, простирая руки, шагнул девушке навстречу — Ну, чего ты ждешь? Стреляй! С такого расстояния ты не можешь промахнуться. Целься прямо сюда, — он показал пальцем на свою грудь. — В чем дело, Джесс? Ты стала трусихой?

Она опустила ствол, зажмурилась и нажала на курок. Выстрела не последовало. За такую ошибку ей придется дорого заплатить. Она поняла это в тот самый миг, когда открыла глаза. Лицо мужчины от ярости стало багрово-синим, губы искривились, оскалив зубы.

— Ах ты, маленькая, злобная сучка! О Господни, черт бы тебя побрал! — взревел он. — Если бы не забыла взвести курок, ты бы меня оскопила!

Несмотря на охвативший ее ужас, в Джессике осталось еще достаточно много от сестры Марты, чтобы возмутиться н почувствовать себя оскорбленной.

— Богохульство, — холодно заявила она, — недопустимо в этом доме.

— Черт тебя побери! Конечно, разумеется, а же иначе! — заорал он.

Молниеносно склонившись вперед и застигнув Джессику врасплох, лорд Дандас вырвал у нее из ружье. У нее хватило силы оттолкнуть его, и девушка бросилась бежать. Она слышала за спиной глухой стук его ботинок и громкие ругательства. С трудом хватая воздух открытым ртом, Джессика влетела кухню и схватила деревянную лопату, которой недавно пользовалась, засовывая лепешки в печь. Развернувшись, она со всего маху нанесла удар своему преследователю. Она попала ему в плечо. Мужчина пошатнулся и выругался, но не остановился. Этого человека ничто не могло смутить! Она еще раз размахнулась, лопата зацепила кувшин с мукой, стоявший на столе, белая мучная пыль окутала все вокруг мутной пеленой.

Лукас Уайльд, зарычав от ярости, ринулся Джессику. Она снова угрожающе подняла лопату, смахнула со стола миску с земляничным вареньем. Миска, вращаясь, ударилась о каменный пол, и темно— красные сладкие капли разлетелись во все стороны.

Стерев варенье с лица, молодой человек, оглушительно хохоча, заявил:

— Если бы ты только могла видеть себя!

О, ее совершенно не волновало, как выглядит. Разве это имеет значение, если ты вдруг оказываешься лицом к лицу с сумасшедшим. Она не сводила с него глаз, следя за каждым его движением. Костяшки пальцев побелели, так сильно она сжимала черенок лопаты. Когда он набросился на нее, она обрушила на него новый удар, но он ловко уклонился и, схватив ее, с силой прижал руки к бокам. С легкостью закинув девушку себе на плечо, он понес ее к выходу. Она изворачивалась, била его ногами, пыталась укусить, но добилась лишь того, что он сильнее сжал руки, лишая ее возможности свободно дышать. Чувствуя, что задыхается и вот-вот потеряет сознание, она бессильно повисла на его плече. Почти сразу же он отпустил ее. Поставив Джессику на пол, он медленно развернул ее лицом к себе.

— Ты что, черт тебя побери, подумала, я собираюсь сделать с тобой? — спросил он, грубо встряхнув ее за плечи.

У нее не было сил ответить на грубость грубостью, она лишь старалась держаться от него подальше.

— Да перестань ты, наконец, изображать святую невинность! — заорал Лукас, теряя терпение. — Ты, кажется, испугалась, по-настоящему испугалась меня? — удивился он.

Джессика с трудом разжала губы.

— Вы напали на меня, — хрипло произнесла она. Он ответил ей кривой улыбкой.

— Джесс, — сказал он, — из нас двоих ружье было у тебя. Ты меня спровоцировала и знаешь, что это правда.

Он говорил с ней тоном, каким она разговаривала с детьми в приюте, когда хотела унять их страхи. Лукас не казался ей больше опасным или сумасшедшим. На самом деле кривая улыбка полностью преобразила его лицо. Джессика перестала бояться лорда Дандаса и в ответ беспомощно пожала плечами.

— Я подумала, что вы сумасшедший, — тихо сказала она.

— А я подумал, что ты… ласковая, — откликнулся он и протянул к ней руку.

Но Джессика отпрянула, в испуге крича:

— Не трогайте меня!

И рука тут же опустилась, но в глазах его появились боль и раскаяние. Это странное и неожиданное выражение во взгляде мужчины привело ее в чувство.

Она изумленно воззрилась на него.

— Это всего лишь капелька варенья, — сказал он. Она вытерла лицо краем передника.

— Капелька варенья? — не поняла она.

— Ну да. Разреши мне вытереть ее, — попросил он. Его рука снова потянулась к ней, но на этот раз Джессика не отодвинулась. Кончиком указательного пальца он стер липкую капельку, застывшую у нее на подбородке.

— Варенье, — сообщил он, показывая ей красный след на пальце. Смотря Джессике в глаза, он поднес палец ко рту и слизал варенье.

К горлу вдруг подступил ком, стало трудно дышать, и Джессика судорожно сглотнула. Предвкушение чего-то неминуемого заставило ее сердце сжаться в груди.

Еле слышно он спросил:

— Оно все еще здесь, не так ли, Джесс? Ты тоже чувствуешь его. Ты поэтому вернулась? Это так Джесс? Это так? Нет, не отталкивай меня. Я не причиню тебе зла. Я только хочу удержать тебя.

Она не сопротивлялась, когда он заключил ее объятия. Странное чувство шевельнулось глубоко душе, чувство знакомое, но непонятное. Она не помнила, что оно означало. Пытаясь вспомнить, она наморщила лоб, изучая лицо мужчины. О да, он и есть тот, кто может рассказать ей все о прошлом Джессики Хэйворд. Лицо мужчины склонилось над ней, и она: застыла, когда его губы коснулись ее мягких губ.

В его объятиях она позабыла недавний ужас, который внушал ей этот человек. Она не стала возражать — сестра Марта словно и не существовала вовсе, точно так же, как и то время, которое Джессика провела в монастыре. Все вокруг вдруг исчезло, остались только его объятия и губы, ищущие ее губ. Умом она отвергала этого незнакомца, но все в ней трепетало от его прикосновений, и все ее естество рвалось ему навстречу. В какой-то миг она поняла, что они были знакомы, — собственное сердце не могло обмануть ее.

Его сильные руки пленили ее, удерживая и прижимая к груди. Он целовал ее вновь и вновь, и каждый следующий поцелуй был слаще предыдущего. Губы девушки стали податливыми, руки мягко коснулись темных волос, скользнули по его плечам и обняли мужчину.

Этот акт капитуляции изменил все. Она почувствовала, что его поцелуи становятся страстными и требовательными. Он осыпал поцелуями все ее лицо и шею, губы скользнули ниже и остановились на вырезе платья. Нетерпеливые руки прикоснулись к груди.

— Джесс, — хрипло прошептал он, — Джесс…

Она громко вскрикнула, когда мужчина повалил ее на стол и навис над ней. Джессика дышала глубоко и отрывисто, чувствуя, что теряет последние силы, что не в состоянии сопротивляться, да и не хочет противиться ему. Она совсем его не боялась. Откуда-то из самой глубины ее сознания поднимались воспоминания — пока смутные и непонятные, но они полностью захватили ее, делая податливой и беззащитной. Ее тело помнило этого мужчину. Сквозь темные густые ресницы он смотрел на нее.

— Я хочу довериться вам, — прошептала она. Он застыл над ней, потрясенный ее словами.

— Ты хочешь довериться мне? — переспросил он.

Она была не в силах ответить ему, поэтому лишь согласно кивнула.

Он вскочил, неистово глядя на нее, глаза метали молнии, сквозь сжатые челюсти сыпались проклятия.

Потрясенная его неожиданной переменой, Джессика приподнялась.

— Что… что я такое сказала? — запинаясь, спросила она.

Он склонился над ней и, почти касаясь губами ее уха, злобно прошипел:

— У тебя плохая память. Ты повторяешься. То же самое ты сказала мне прошлый раз. Из-за тебя я потерял Беллу. Уж больно дорого пришлось мне заплатить за игры на сеновале.

Он глумился над ней. Он явно насмехался, приводя в порядок свою одежду.

— Слезай с этого стола, пока никто не увидел тебя. Ради Бога, поторопись! — сказал он. — А может, ты этого хочешь? Может, в своем изобретательном умишке ты просчитала все и таким образом собираешься заставить меня жениться на тебе?

Вихрь неосознанных ощущений и разрозненных мыслей, замелькавших у нее в голове, напугал Джессику так, что она почти утратила чувство реальности. Однако страшный смысл слов мужчины вернул ее к действительности. Это не он, а она была безумной! Подавив стон, она сползла со стола и в ужасе уставилась на незнакомца. Что такое случилось с ней? Почему она потеряла гордость и самообладание? Что заставило ее зайти так далеко?

Сгорая со стыда, она отвернулась, чтобы не смотреть ему в лицо. Презрение, которое она увидела в его глазах, заставило ее покраснеть. Но вдруг, совершенно неожиданно, она почувствовала прилив гнева.

— Я вас сюда не приглашала, — вспылив, заявила она. — Вы пришли в этот дом сами. И не собираюсь я выходить за вас замуж, тем более заставлять вас жениться на мне. Скорее я постригусь в монахини, чем стану вашей женой.

Губы мужчины искривились в язвительной ухмылке. Он бросил на нее презрительный взгляд, развернулся на каблуках и зашагал к выходу. Однако на пороге он задержался и обернулся.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — проговорил он. — Зачем ты вернулась? Ответь. И не неси чушь про мальчиков из приюта. В это поверят монахини, но не я.

Она выпрямилась, гордо вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Я возвратилась, чтобы найти убийцу, — резко произнесла она.

В глазах мужчины сверкнула ярость, лицо стало мертвенно-бледным. Ее слова потрясли его до глубины души. Низким, уставшим голосом он проговорил:

— Я хочу, чтобы ты уехала отсюда. Монахини могут остаться, но для тебя нет места в Хокс-хилле. Возвращайся в монастырь, Джесс. Если ты не уедешь по доброй воле, я заставлю тебя покинуть этот дом. Я ясно выразился?

Он не стал ждать ее ответа. Хлопнув дверью, он пошел прочь.

4

Поверенный передал документы Джессике и откинулся назад в своем кресле, предоставляя девушке время для того, чтобы она смогла вникнуть и осмыслить содержание того, что читала. Через несколько минут она подняла глаза и тихо спросила:

— Две тысячи фунтов?

Эта сумма казалась ей целым состоянием. И это было все, что осталось от ее отца, человека богатого, после того, как были уплачены долги и налоги.

— Естественно, деньги вложены в дело, — пояснил мистер Ремпель. — У вас будет небольшой, но постоянный доход, если вы будете осторожны в расходовании средств и оставите основной капитал нетронутым. Думаю, этого вам вполне хватит на скромные нужды.

Он умолк, но вскоре снова заговорил, сокрушенно качая головой:

— Средств должно было 6ы остаться гораздо больше, однако ваш отец не был человеком предусмотрительным.

Джессика вдруг почувствовала такое облегчение, словно у нее с плеч гора упала. Приехав в город после того, как она получила короткое послание от мистера Ремпеля, девушка опасалась, что он вручит ей уведомление о выселении, подписанное лордом Дандасом. Однако с того момента, когда лорд пригрозил, что выгонит ее из Хокс-хилла, прошло уже три дня, а он так и не предпринял против Джессики никаких действий. Теперь же он может делать все, что ему заблагорассудится, — для нее это уже не имело значения. Благодаря деньгам, оставшимся от отца, она могла покинуть Хокс-хилл и снять жилье в городе. Скромное, конечно, жилье, но ее это вполне устраивало — она ведь не привыкла к роскоши.

Когда Джессика входила в контору мистера Ремпеля, она была уверена, что поверенный в делах ей не понравится. Однако за пять минут разговора все настолько изменилось, что она стала смотреть на него совсем другими глазами. Мистер Ремпель оказался маленьким, румяным толстячком — эдаким словно сошедшим с картины деревенским добродушным джентльменом, проводившим больше времени на свежем воздухе, чем за столом в своей конторе.

— Я не ожидала ничего подобного, — сказала она, возвращая ему документы.

Адвокат неправильно понял ее.

— К сожалению, — извиняющимся тоном заметил он, — как я уже говорил, ваш отец не был человеком предусмотрительным. Если бы не Лукас, от состояния осталось бы еще меньше…

Джессика вздрогнула, выпрямилась и невольно напряглась.

— Какое отношение имеет лорд Дандас к состоянию моего отца? — спросила она, изучающе всматриваясь в лицо мистера Ремпеля.

— Когда Хокс-хилл был выставлен на продажу, Лукас купил усадьбу, уплатив за нее гораздо больше, чем она стоила на самом деле, — ответил поверенный.

— Зачем он сделал это? — мрачно осведомилась Джессика.

— Как это — зачем? — Поверенный вертел в пальцах перо, внимательно исследуя его. — Этот вопрос вам придется задать Лукасу…

Она еще больше выпрямилась, гордо подняв голову, и пожала плечами.

— Я знаю Лукаса с раннего детства, — после небольшой паузы заявил мистер Ремпель. — Он всегда был человеком великодушным, даже тогда, когда был беден и жил на содержании у своих родственников. Полагаю, он чувствовал себя ответственным, а возможно, даже виновным в том, что случилось с вашим отцом той ночью. Хотя разумеется, никто его виновным не считал..

— А что случилось с моим отцом? — внезапно спросила Джессика, приводя этим вопросом адвоката в полнейшее недоумение.

Он изумленно уставился на нее.

— Разве вы не знаете?.. — ошеломленно выдохнул он.

Она лишь покачала головой.

— Об этом писали все газеты, — сообщил он, медленно приходя в себя. — И не только местные, но и лондонская «Газетт» тоже…

— Я ничего не знаю… — прошептала Джессика и попросила, умоляюще глядя на мистера Ремпеля: — Пожалуйста, не щадите моих чувств. Я ведь должна знать.

Он опять опустил глаза и принялся разглядывать собственные руки. Поверенный был смущен, крайне смущен.

— Его застрелили, — наконец выдавил он. — Если быть точным, то ваш отец был убит выстрелом в спину, когда возвращался домой из местной таверны. Убийцу так и не нашли.

Девушка вдруг почувствовала, как земля закачалась у нее под ногами, и Джессика оказалась на краю черной пропасти, Она никогда и представить себе не могла ничего подобного.

Все, что она знала, — так это то, что рассказала ей женщина в лазарете: якобы родители Джессики умерли. Миссис Маршал ни словом не обмолвилась об убийстве. Возможно, она и сама ничего не знала, а может, и знала, но не хотела расстраивать сестру, которая за ней столь заботливо ухаживала.

Адвокат наблюдал за Джессикой, ожидая, как она отнесется к новости, которая только что обрушилась на нее. Любая другая девушка непременно дала бы волю своим чувствам, любая девушка разрыдалась бы или же стала бы громко и гневно возмущаться, требуя найти убийцу ее отца. Однако Джессика не была такой, как все. У нее не осталось никаких воспоминаний об отце. Тогда почему новость произвела на нее столь глубокое впечатление? ….

— Мисс Хэйворд, с вами все в порядке? — забеспокоился мистер Ремпель. — Может, дать вам стакан воды? Или глоток бренди?

Адвокат привстал из своего кресла, но она сделала усилие и овладела собой.

— Нет. Благодарю вас, — ей даже удалось улыбнуться. — Я в порядке.

Он опустился в кресло, облегченно вздохнув.

Джессика с трудом проглотила комок, застрявший у нее в горле.

— Кто это сделал? — спросила она охрипшим от волнения голосом.

— Ни у кого даже не возникло предположений на сей счет, — сочувственно глядя на девушку, ответил поверенный.

— Когда это произошло? — задала она очередной вопрос.

— В конце лета 1815 года, — последовал ответ.

— Какого числа? — допытывалась она, уже оправившись от пережитого потрясения.

— Шестнадцатого августа. Я помню дату, потому что это случилось в день рождения моей жены, — тихо произнес мистер Ремпель.

А восемнадцатого, двумя днями позже, ее сбила карета у стен монастыря в Лондоне.

Джессика сидела, безмолвно взирая на адвоката, когда на ум ей пришла еще одна мысль.

— А где тогда была я? — внезапно спросила она.

— Где были вы? — повторил он. — Вы не знаете этого?

Поверенный смотрел на Джессику с любопытством, граничащим с подозрением. И у нее не осталось ничего другого, как сказать ему правду.

— Я не знаю, потому что я потеряла память после несчастного случая, который произошел со иной восемнадцатого августа. Я не помню ничего, что было со мной до того, как я пришла в себя в монастыре сестер Девы Марии. И это случилось три года назад.

— Вы потеряли память?! — не мог поверить мистер Ремпель.

— Я даже не знала, как меня зовут, — заявила Джессика, — пока несколько недель назад одна из больных в лазарете не узнала меня. Целых три года я была сестрой Мартой. Теперь я — Джессика Хэйворд. Однако я ничего не знаю о своей жизни до того, как стала послушницей. Не знаю даже того, что делала и как давно пребывала в Лондоне до того дня, когда со мной произошел несчастный случай. Я просто ничего не помню…

Адвокат сидел разинув рот и глядел на Джессику так, словно у нее выросла вторая голова.

Это была именно та реакция, какой она опасалась. Девушке стало неловко.

Поверенный медленно закрыл рот.

— Будь я проклят! — в замешательстве воскликнул он. — Полагаю, вы говорите правду! Неудивительно, что никто не мог найти вас. Ну, кто бы подумать, что Джессика Хэйворд окажется в монастыре?

Она не дала вовлечь себя в бесплодные рассуждения.

— Мистер Ремпель, — обратилась она к адвокату, — когда точно я покинула Челфорд?

Поколебавшись мгновение, поверенный ответил:

— К сожалению, я этого не помню, но вот констебль Клэй… Его вам и следует расспросить обо всем.

— Но вы, наверное, можете сказать, когда это случилось? До или после смерти моего отца? — Она напряженно ждала ответа.

— Вы исчезли в ту же ночь, когда погиб ваш отец, — сказал адвокат. — Вы не ночевали дома, ваша постель была не разобрана. Об этом всем ста известно на следующее же утро.

Пытаясь вспомнить события трехлетней давности, она смотрела на поверенного невидящим взглядом.

— В ту же ночь, — повторила она еле слышно.

Мысли у нее путались, мелькая в голове с молниеносной скоростью.

Наклонившись вперед, цепляясь пухлыми пальцами за край стола, мистер Ремпель приглушенно сказал:

— Послушайте меня, мисс Хэйворд. Начните новую жизнь где-нибудь подальше отсюда. У вас, счастью, есть для этого средства. Вы, конечно, не сможете жить на широкую ногу, но при умеренных тратах… и если будете вести себя осмотрительно…

— А почему я должна вести себя осмотрительно? — удивилась Джессика.

Адвокат лишь пожал плечами, а потом, запинаясь, пояснил:

— Были разговоры, ходили всякие слухи… Вы же знаете, как это происходит… Вы отсутствовали три года, и никто не знал, куда вы исчезли. Строилось множество предположений относительно того, что случилось с вами…

Она ждала дальнейших объяснений, но мистер Ремпель не знал, о чем еще говорить, и в конце концов умолк.

— Войдите в мое положение, — умоляющим тоном отозвалась Джессика. — Я ничего не помню, я теряюсь в догадках и предположениях. Любые сведения, которые вы сообщите мне, помогут мне ориентироваться в этом мире.

— Мне известно очень мало, — откликнулся поверенный на ее просьбу, — и большинство этих сведений основывается на слухах. Это не может служить для вас надежной информацией. Мне очень жаль, мисс Хэйворд, но я не тот человек, которому вам следует задавать вопросы.

Однако Джессика была более чем уверена, что адвокат мог бы о многом поведать ей, если бы пожелал. Стараясь не думать об этом, она продолжила разговор.

— Вы сказали, что вам известно, как именно погиб мой отец. Как это произошло? — с мольбой смотря на него, она задала свой очередной вопрос.

— В тот вечер он выпивал в «Черном лебеде». А потом… по пути домой его застрелили, — ответил мистер Ремпель, опустив глаза.

— А почему Лукас Уайльд чувствовал себя виновным — ведь вы именно так выразились, правда? — Джессика решила выведать все, несмотря на явную попытку мистера Ремпеля уклониться от ответов на ее вопросы. Ее интересовало все — даже слухи и догадки.

— Лукасу не стоило взваливать на себя вину за все это, — неохотно сказал адвокат. — Вашего отца мог убить кто угодно — браконьеры или грабитель.

— В таком случае, что же вы имели в виду, говоря, что Лукас считал себя повинным в том, что случилось той ночью с моим отцом? — не отступа девушка.

— Незадолго до трагедии они поссорились — тихо ответил поверенный, — и Лукас отнял у отца ружье. Когда ваш отец вышел из «Черного лебедя», при нем не было оружия, и он не мог защищаться. Не смотрите на меня с таким укором, мисс Хэйворд. Я вынужден сказать, что Лукас впоследствии полностью доказал свою невиновность.

Джессика волновалась — она дышала часто и неглубоко, пытаясь взять себя в руки.

— О, в этом я не сомневаюсь, — с сарказмом произнесла она. — Благородный лорд Дандас, разумеется, имеет множество высокопоставленных друзей, которые, несомненно…

Адвокат резким тоном перебил ее:

— Смею вам напомнить — тогда он не был лордом. Он был просто-напросто мистером Уайальдом. Мисс Хэйворд, позвольте мне дать вам совет. Не пытайтесь оклеветать Лукаса — его очень любят в Челфорде и окрестностях, и вы только наживете себе врагов.

Джессика прикусила язык, чтобы не ответить дерзостью. Она понимала, что адвокат прав. Ей следовало быть крайне осторожной и терпеливой, чтобы биться поставленной цели — получить нужную информацию.

— Простите меня, — тихо сказала она — я не знаю, что мне думать, однако понимаю, что не стоит делать поспешных выводов. Расскажите мне что-нибудь еще о моем отце. Где произошло нападение?

Поверенный вздохнул и покачал головой — его все больше раздражала настойчивость девушки.

— Ваш отец отправился домой кратчайшим путем, — ответил он, — по тропинке, которая ведет через хокс-хиллский лес. Если вы хотите знать больше, то я предлагаю вам расспросить в полицейском участке. Констебль Клэй дежурил в ту ночь.

— А что послужило причиной ссоры между Лукасом и моим отцом? — спросила Джессика.

Адвокат резко встал, давая понять, что разговор окончен.

— Констебль Клэй сможет ответить и на этот ваш вопрос, — заявил он и добавил: — Однако, будь я на вашем месте, я бы сначала переговорил с Лукасом.

По выражению его лица Джессика поняла, что мистер Ремпель не намерен больше отвечать на ее вопросы, поэтому, улыбаясь, чтобы скрыть свое разочарование, ока позволила проводить себя до двери. Протянув адвокату руку на прощание, она сказала:

— Благодарю вас за то, что вы позаботились о моих делах, мистер Ремпель.

Он крепко сжал ее маленькую ладонь в своей руке и придержал, не позволяя Джессике уйти.

— Вы о многом не знаете, мисс Хэйворд, — произнес он, с сочувствием глядя на девушку, — но рассказать вам об этом — не мое дело. И все же, думая о случившемся, я считаю, что вам необходимо поговорить с Лукасом, прежде чем вы примете решение относительно своего будущего.

Оказавшись наконец на улице, Джессика почувствовала, что ее начинает бить нервная дрожь. Вдруг все стало проясняться: жуткие видения, навещавшие ее снова и снова, были не чем иным, как картиной убийства ее отца. Именно об этом говорил ей Голос. И убивали не какого-то незнакомца, а ее собственного отца. А через два дня ее, Джессику, сбила карета в Лондоне.

Теперь ничто на свете не сможет заставить ее поверить, что эти два трагических события не связаны друг с другом. Она не верила в совпадения, во всяком случае — не до такой степени. Так что же произошло на самом деле? Где находилась она в ту злополучную ночь, Когда убили ее отца? И как она очутилась в Лондоне?

Внезапно возникшая мысль лишила ее сил, заставив прислониться к дверному косяку, чтобы устоять на ногах. Возможно, в Челфорде полагали, что это она убила собственного отца и сбежала, дабы уйти от ответственности. И что могла она сказать в свою защиту? Возложить ответственность на Голос? Кто же он такой? Где его искать?

Время шло, но Джессика не в силах была сдвинуться с места. Она напряженно пыталась вспомнить хоть что-нибудь, что помогло бы ей приблизиться разгадке тайны трехлетней давности, однако затуманенное сознание ничего не смогло ей подсказать. И она поняла, что должна опираться лишь на факты, информацию о которых придется ей добыть самой. До сих пор ей удалось узнать, что незадолго до убийства Лукас Уайльд поссорился с ее отцом. Джессика не могла также забыть выражения лица Лукаса в тот момент, когда она сообщила ему, что вернулась, чтобы отыскать убийцу. Видимо, ему было что скрывать, потому он и предупредил ее, что заставит ее уехать.

Он не был единственным, кто гнал ее прочь. Поверенный в делах тоже посоветовал ей начать новую жизнь где-нибудь подальше от родных мест. Казалось, что среди добропорядочных жителей Челфорда ни у нее, ни у ее отца не было друзей. За последние три дня никто не навестил ее. Ни один из прежних знакомых и друзей не появился в Хокс-хилле, чтобы поприветствовать ее в стенах родного дома. Такое она представить себе не могла. Быть может, к здешней жизни она так же не приспособлена, как и к жизни в монастыре?

Когда она осознала, куда могут ее завести подобные мысли, Джессика распрямила плечи и гордо вскинула голову. У нее не было ни лишнего времени, ни лишних сил, чтобы тратить их на бесполезную жалость к себе. Ведь она возвратилась в Челфорд с определенной целью и постарается не забывать об этом.

Она отошла от двери адвокатской конторы всего на несколько шагов, когда из-за угла Уотерсайд-стрит выехал всадник на лошади, сворачивая на Шип-стрит. Всадником был Лукас. Он не видел ее, и Джессика быстро шагнула в дверь мануфактурной лавочки, откуда могла наблюдать за ним, сама оставаясь незамеченной.

Лукас восседал на прекрасном жеребце, но на сей раз красота коня не смогла затмить великолепия его хозяина. Лукас держался в седле с непринужденной грацией и уверенностью — на него было приятно посмотреть. Честно говоря, на него всегда было приятно смотреть. Он был одет безукоризненно — в темно-серую куртку и замшевые бриджи. Мощные мускулы на его ногах и бедрах напрягались, когда он управлял своим конем. Сегодня на нем была шляпа, а под ее широкими полями расплывалось в улыбке его чисто выбритое, красивое лицо.

Улыбка предназначалась для простого городского люда, который занимался торговлей на Шип-стрит. Многие громко приветствовали его, пока Лукас проезжал по улице, направляясь к вершине холма.

Джессика понимала, что Лукас Уайльд лучше кого бы то ни было подходил на роль убийцы, но она не сомневалась в том, что он был бы последним, кого стали бы подозревать в совершении злодеяния. Именно об этом предупреждал ее Голос во время вечерни.

Люди всегда были так глупы. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. Он был слишком умен для них.

Свирепая решимость внезапно овладела ею. Она сорвет с него маску. Бог свидетель, она сорвет маску с Голоса! Он убил ее отца выстрелом в спину — предательским выстрелом, словно отец был преступником. Он не заслужил такой смерти! Голос был чудовищем.

Всего на один миг она ощутила такой внезапный резкий прилив печали, что ей захотелось громко рыдать, До сих пор Джессика не думала о жертве в видении, которое Голос разворачивал перед ее взором. Все, что она испытывала, — это естественное сожаление и ужас. Скорее всего, такие чувства она испытывала 6ы к любому, кто погиб насильственной смертью. Однако теперь она впервые задумалась о том, что творилось в душе ее отца в последние мгновения его жизни. Он испугался? Страдал? А может, его последние мысли были о ней?

Развернувшись на каблуках, Джессика быстро кинула лавку и энергично зашагала по направлению к Чейпел-стрйт. Она собиралась пойти вовсе не в ту сторону, но у нее не было ни малейшего желания столкнуться лицом к лицу с лордом Дандасом. Сделав небольшой крюк, она все равно окажется у ворот «Черного лебедя» — той самой таверны, название которой упомянул мистер Ремпель и где в свое время поссорились Лукас и ее отец. Сегодня, по пути в контору адвоката, она проходила мимо нее и даже остановилась на несколько минут, чтобы посмотреть на представление о Робин Гуде, которое бродячие актеры давали на берегу Темзы.

Был рыночный день, и у коновязи во внутреннем дворе «Черного лебедя» стоял, казалось, целый эскадрон лошадей. Через приоткрытые ворота Джессика вошла во двор, а затем смело поднялась по нескольким ступеням, ведущим к двери таверны. В главном зале не было ни живой души, зато из-за стеклянной двери слева доносился гул многочисленных голосов. Недолго думая, девушка толкнула дверь и, потеряв всю свою отвагу, застыла на пороге. В комнате было полным полно народу, однако за исключением нескольких молодых женщин, в расслабленных позах сидевших за столом, здесь не видно было ни одной дамы из общества.

За спиной Джессики кто-то громко произнес ее имя, и целое море голов вдруг повернулось к ней. Стараясь не обращать внимания на глазевших на нее мужчин, она огляделась по сторонам, пытаясь представить себе ссору, которая произошла здесь между Лукасом Уайльдом и ее отцом три года тому назад.

Она стояла на пороге довольно большого помещения, безусловно помнящего времена Тюдоров, с крохотными оконцами и низким потолком, поддерживаемым почерневшими от копоти поперечными балками. В зале царил полумрак. Напротив входной двери вдоль стены тянулась длинная стойка бара с выставленными на ней высокими, заполненными пивом, кружками. За стойкой выпивали мужчины.

Это была знакомая сцена — она давно и очень отчетливо запечатлелась в ее сознании. Однако сейчас нечто тревожное нарушало давнюю картину и пугало Джессику. Когда-то она уже побывала здесь — но тогда она была совсем юной девушкой, почти ребенком… И из-за чего-то отчаянно несчастной…

Лукас покинул компанию своих друзей и подошел к ней.

— Тебе здесь не место, Джесс, — тихо произнес он.

Джессика не знала, сохранились ли в ее памяти Эти слова, или это просто игра ее воображения.

— Тебе здесь не место, Джесс, — повторил Лукас.

Тяжелая рука легла на ее плечо. Повернув Джессику лицом к себе, Лукас Уайльд сердито смотрел на нее сверху вниз. Но это не был тот Лукас, о котором она мечтала, а совсем другой — опасный и коварный. Ей потребовалось одно мгновение, чтобы прийти в себя и отличить реальность от игры воображения. Она даже удивилась, откуда он взялся в «Черном лебеде»? Ведь он поехал по Шип-стрит…

— Вы преследовали меня! — гневно сказала она.

Он совершенно проигнорировал эту вспышку негодования.

— Ради Бога, Джесс! — воскликнул он. — Какого черта ты здесь делаешь?

— У меня здесь дела, — резко ответила она.

— Дела, которые творятся здесь, не придутся по вкусу, поверь мне, — сурово произнес Лукас.

Движение на лестнице в дальнем углу мрачного помещения привлекло его внимание, и Лукас, сделав шаг вперед, попытался скрыть от Джессики картину которая только что предстала его взору. Но, разгадав его нехитрый маневр, девушка встала на цыпочки и бросила быстрый взгляд поверх его плеча. По лестнице спускались мужчина и молодая женщина. Он обнимал ее за талию и, наклонившись, шептал ей что-то на ухо, она, никого не стесняясь, на ходу приводила в порядок шнуровку на своем корсаже. Когда пара подошла к стойке, Лукас снова обратился к Джессике:

— Теперь ты понимаешь, о каких делах я говорил?

Джессика, конечно же, поняла, и лицо ее стало пунцовым от смущения, однако она решила ни за что не отступать.

— Когда я была монахиней и занималась поиском родителей, бросивших своих детей на произвол судьбы, — поборов смущение, ответила она, — мне приходилось бывать и в худших местах.

— Меня не волнует то, что ты делала, будучи монахиней, — резко оборвал ее Лукас. — Сейчас ты не монахиня, и здесь не монастырь, а таверна в Челфорде. Пошли отсюда.

Она нетерпеливо встряхнула головой, упрямо вздернула подбородок и заявила:

— Я не уйду отсюда, пока не поговорю с хозяином.

Лукас явно собирался возразить ей, но не успел — одна из служанок заметила его и громко окликнула по имени.

— Это я — Милли Дженкинс, — напомнила широко улыбаясь и ставя на полку бочонок с бренди, который только что принесла из погреба. — Я у тебя в долгу, а Милли Дженкинс всегда платит свои долги. У тебя будет минутка, чтобы заняться со мной любовью, дорогой?

Она окинула Джессику изучающим взглядом.

— Ты, наверное, новенькая? Пришла на место Флоры, да? — поинтересовалась она.

Джессика не знала, кто покраснел сильнее — она или Лукас, который от неожиданности буквально застыл на месте, бросая на нее украдкой тревожные взгляды и скаля зубы в фальшивой ухмылке.

— Как-нибудь в другой раз, Милли, — придя в себя, выдавил он. — Мы уже уходим.

И, схватив Джессику под руку, он быстро потащил ее в глубь помещения.

— Мы выйдем через черный ход, — отрывисто произнес он. — Перри ждет в экипаже за углом.

Джессике хотелось оказать ему сопротивление, однако в ее памяти еще слишком живо было воспоминание о том, как она боролась с ним в последний раз, и это воспоминание не прибавило ей решительности. Униженная до такой степени, что этого нельзя выразить словами, она молча позволила ему увести ее из таверны.

5

Перри остановил двухколесный экипажей напротив черного хода в таверну и теперь стоял возле лошадей, удерживая их крепкой рукой. Лукас не стал дожидаться, пока Джессика взберется в коляску, а подхватил ее на руки, почти бросил на сиденье и одним прыжком последовал за ней. Выхватив поводья из рук подбежавшего Перри, Лукас приказал:

— Садись в седло!

Кипя от злости, Джессика наблюдала за тем, как милый молодой человек, который столь вежливо приветствовал ее в день приезда в Челфорд, быстро сел на огромного черного жеребца Лукаса. Перри, наверное, считал случившееся с ней чем-то страшно забавным, потому что глаза его лучились весельем и улыбался он шире, чем молоденькая служанка в «Черном лебеде».

«Милли Дженкинс», — вспомнила Джессика служанки и презрительно фыркнула.

— Это должно придать нам видимость респектабельности, — отозвался Лукас и, не обращая внимания на недоверчивый смешок Перри, хлестнул жеребца бичом, а пару гнедых направил в сторону арки, через которую вывел экипажей на Уотерсайд-стрит.

На противоположной стороне этой улицы не было домов, поэтому ничто не скрывало от Джессики вида на Темзу. Она успела разглядеть плоские ялики и баржи, покачивавшиеся на воде, и детей, которые, кормили птиц на берегу. Но вскоре все закрыл собой Перри подскакавший на громадном жеребце и пристроившийся рядом с экипажем как раз с той стороны, где сидела девушка. У нее хватило времени, чтобы одарить его долгим обиженным взглядом до того, как Лукас неожиданно повернул лошадей. Чтобы не выпасть из экипажа, ей пришлось ухватиться за край дверцы и заняться собственной безопасностью. Лошади неистовым галопом понеслись по Оксфорд-роуд, и все вокруг слилось в неразбериху оград, стен домов и редко проезжавших экипажей и всадников. Лукас не останавливал лошадей, пока они не свернули с основной дороги, оказавшись в окрестностях Хокс-хилла. Только тогда он натянул поводья.

— Благодарю тебя за то, что ты позволил нам пользоваться твоим экипажем, Перри, — сказал он. — А теперь почему бы тебе не отправиться дальше одному? Мы с тобой вскоре встретимся у нас дома…

— Что? — не понял Перри.

— Мы с тобой вскоре встретимся дома, — настойчиво повторил Лукас. — Там я верну тебе экипажей.

— Но… Я хочу поговорить с Джесс, — неуверенно проговорил Перри.

— Ты с ней поговоришь позже, после того, как с ней поговорю я, — заявил Лукас тоном, не терпящим возражений.

— Но… — Перри сделал еще одну робкую попытку переубедить Лукаса, однако тот резко остановил его:

— То, что мне надо сказать, предназначается только для ушей Джесс. А теперь — убирайся!

Перри покраснел до корней волос, отчего он вдруг показался Джессике очень юным, и она ощутила волну негодования, представив себя на его месте. За последние три дня благодаря старому Джозефу, который завязал знакомства с арендаторами Лукаса, девушка узнала довольно много о лорде Дандасе и его семействе и теперь жалела, что арендаторы не могут сейчас видеть своего хозяина. Поистине, для нее до сих пор оставалось загадкой, за что все они любили Лукаса.

Тем временем лорд Дандас пытался изобразить дружелюбную улыбку, что у него не совсем получалось.

— Перри, я должен принести Джессике свои извинения, — сказал он, — и сделать мне это будет нелегко. Твое присутствие только усложнит мое положение. Ты же сам понимаешь…

Это было предложение мира, и Джессика со своей стороны решила помочь Перри сохранить лицо.

— И мне тоже, — заявила она, — есть что сказать Лукасу наедине.

Перри смущенно улыбнулся.

— Хорошо, хорошо, — согласно кивнул он. — Вы меня убедили. Считайте, что я уже уехал.

Помахав на прощание рукой, он пришпорил коня и ускакал прочь.

Как только Перри исчез из виду, Лукас повернулся к Джессике. Она уже успела взять себя в руки подготовиться к предстоящему разговору. Глаза девушки гневно сверкали, на лице застыло выражение негодования.

— Вы не имеете права обращаться со мной подобным образом, — возмущенно произнесла она. — Вы меня похитили! Да-да, именно — похитили!

— Но я почему-то не заметил, чтобы ты сопротивлялась или громко звала на помощь, когда я потихоньку уводил тебя из «Черного лебедя», — не без сарказма напомнил Лукас. — Тебе, наверное, никогда доводилось бывать там раньше.

— Откуда мне было знать, что это за заведение? — с досадой ответила Джессика. — Снаружи оно кажется вполне пристойным…

— Когда ты вошла в зал, то должна была заметить, что там нет женщин, — сказал Лукас.

— Но они там были, — возразила Джессика. Они сидели за столом…

Лукас презрительно хмыкнул.

— Ну да! — воскликнул он. — Женщины. Ты так их называешь — довольно мило…

Пытаясь успокоиться, Джессика глубоко вздохнула — она все еще кипела от гнева.

— О, в этом вы, несомненно, разбираетесь лучше меня, — язвительно произнесла она.

Лукас не ответил на ее сердитое замечание, как-то странно посмотрел на нее, а потом, опустил глаза, тихо сказал:

— Что касается Милли Дженкинс…

— И что же ее касается? — переспросила Джессика, удивленно вскинув брови. Он кашлянул, прочищая горло.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — начал он. — То есть я хотел сказать, что едва знаю эту девушку, хотя и встречался с ней… — Он нахмурил брови и помрачнел. — Ох, черт бы все это побрал, Джесс! Я понимаю, о чем ты думаешь, но ты совершенно неправильно представляешь себе мои с ней отношения. Во всяком случае, я сожалею, что так все получилось. Она не имела права говорить с тобой таким тоном. Я извиняюсь за все, что она тебе сказала, но только за это. Ни за что другое я извиняться не собираюсь.

Джессика изумленно воззрилась на него. Она не понимала, почему он решил, что обязан давать ей объяснения относительно своей связи с Милли Дженкинс. Неужели он считает, что, позволив ему поцеловать себя, Джессика станет беспокоиться из-за таких пустяков? Неужели он считает ее столь наивной?

— Не стоит извиняться, — равнодушно произнесла она. — В лондонских тавернах я не такое слышала. Монахини не так уж и защищены от нападок и всяческой грубости, как вам кажется. Что же касается ваших отношений с Милли Дженкинс, то меня они совершенно не интересуют.

Лукас внезапно улыбнулся, в глазах зажглись озорные огоньки.

— Ты в этом уверена, Джесс? — спросил он, глядя ей в лицо.

— Абсолютно, — холодно ответила она.

— Ты больше не влюблена в меня? — нахально осведомился он.

От такой наглости Джессика онемела, а когда вновь обрела дар речи, спросила охрипшим вдруг голосом:

— А разве я когда-нибудь была в вас влюблена?

Прищурив глаза, Лукас с интересом наблюдал за ней.

— Если таким образом ты пытаешься убедить меня в том, что лишилась памяти, — оскорбительным тоном произнес он, — то тебе следует притворяться более искусно.

Ей понадобилась целая минута, чтобы обдумать его слова, — выводы напрашивались сами.

— Вы успели повидаться с поверенным, — догадалась она, — и он сказал вам о том, что я потеряла память… — Джессика глубоко вздохнула, а затем продолжила: — Ваш поступок я нахожу отвратительным, его же поведение — в высшей степени неэтичным. Адвокату не следует передавать одному клиенту слухи о другом. А если такое поведение не считается неэтичным, то оно, безусловно, непорядочное.

Несмотря на ее враждебность, Лукас заговорил медленно и спокойно:

— Мистер Ремпель не передавал одному клиенту слухов о другом, так что тебе не стоит возмущаться по этому поводу и обвинять в непорядочности ни в чем не повинного адвоката. О том, что ты потеряла память, мне рассказали монахини. Мистер Ремпель всего лишь предупредил меня о твоем намерении наведаться в таверну. Но «Черный лебедь» — не место для порядочной женщины…

Джессика ощетинилась, враждебно глядя на Лукаса.

— Вы были в Хокс-хилле? — уточнила она, не обращая внимания на его замечание по поводу злополучной таверны.

— Сразу же после того, как ты ушла оттуда, — быстро ответил Лукас.

— Кто вам позволил шпионить за мной! — Ее возмущению не было предела.

Она быстро взглянула ему в лицо, а потом вдруг отвернулась. Лукас больше не смотрел на нее так, словно она его злейший враг, но и выражения жалости, тем более — дружелюбия, она не обнаружила на его лице. Джессика не могла понять, почему его мнение имело для нее такое большое значение, но оно значение имело. В том то и было все дело. Но почему?

И она продолжила уже более миролюбивым тоном:

— Если вы желали узнать что-то обо мне, вам следовало обратиться непосредственно ко мне, — в ее голосе послышались нотки сожаления.

— Именно это я сейчас и делаю, — сказал он. — Поэтому и спрашиваю тебя, правда ли то, что мне рассказали? Ты на самом деле потеряла память, Джесс?

Она подняла на него недоверчивый взгляд.

— Вы действительно считаете, что я могла дурачить монахинь в течение трех лет? — вопросом на вопрос ответила она.

Но он лишь пожал плечами.

— Я не утверждаю, — сказал он, — что несчастный случай прошел для тебя без последствий, однако могу предположить, что, придя в себя, ты, возможно, решила, что жизнь среди монахинь легче, чем та, которую ты вела здесь.

Было совершенно очевидно, что он понятия не имел о том особом монашеском ордене, в котором она оказалась, а также о том, сколько труда и самоотверженности требует забота о бездомных детях и уход за больными в лазарете. Неужели он считал, что всю грязную и тяжелую работу вместо монахинь выполняла целая армия слуг? Что он мог знать о жизни женщины, лишенной памяти, прошлого и даже имени? К горлу подступил комок, когда она вспомнила первые месяцы, проведенные в монастыре. Тогда она жила лишь надеждой на то, что в конце концов за ней явится отец, мать, брат, сестра… Кто-нибудь… Надежды и мечты — только они помогли ей выстоять, не лишиться рассудка. Но когда надежды постепенно рухнули, их место заняло отчаяние. Спасение она находила в молитве и непрестанном труде.

Теперь все было иначе. Она стала реальной личностью, обрела реальное имя. У нее имелось прошлое. Возможно, память никогда не вернется к ней, но Джессика может попытаться заполнить пробелы в собственной биографии фактами из своей жизни, о которых знают люди. Стоит только расспросить их об этом. Ведь за три дня она неплохо в этом преуспела.

Она снова окинула Лукаса быстрым взглядом. Он мог бы помочь ей скорее достичь этой цели, если бы только согласился ответить на несколько ее вопросов.

— Лукас, — промолвила она примирительным тоном, — что мне надо сделать для того, чтобы вы мне поверили?

— Можешь начать с того, что скажешь мне, когда точно ты узнала, что твоего отца убили, — предложил он.

Ответ едва не сорвался у нее с языка — ей очень хотелось сообщить ему, что она выяснила это менее получаса назад у адвоката, но вовремя спохватилась, заметив ловушку. Ведь она опрометчиво уже призналась ему, что возвратилась сюда для того, чтобы отыскать убийцу. Если Лукас в самом деле побывал в Хокс-хилле и расспрашивал там монахинь, то он непременно заметит противоречия в ее рассказе.

— Я узнала об этом в монастыре, — уклончиво ответила она и глубоко вздохнула.

— От женщины, которая опознала тебя? — уточнил Лукас.

Джессика поняла, к чему он клонит, и попыталась перехитрить его, перейдя в наступление.

— Вы действительно ездили в Хокс-хилл, чтобы шпионить за мной! — воскликнула она с досадой. — Что ж, вы и не могли получить ответы на некоторые свои вопросы от сестер, поскольку им известно далеко не все. Я… я не говорила им про моего отца… Я… я просто… Я не могла…

Изучающе глядя ей в лицо, Лукас произнес:

— Это не все. Будь любезна, объясни, что же такое произошло между нами три дня назад? Если бы ты все забыла, я был 6ы для тебя человеком посторонним. Так как же ты могла позволить мне почти овладеть тобой прямо на кухонном столе? Неужели это как-то связано с потерей памяти?

Девушка вдруг растерялась.

— Вы хотите сказать, что мы были любовниками? — испуганно спросила она.

Его глаза, не моргая, изучали ее лицо. Спустя минуту Лукас вздохнул и сказал:

— Нет, мы не были любовниками. Однако мне хотелось бы понять, что все-таки происходит. Если ты не знала, кто я такой, то почему ты упала в мои объятия, когда я приехал в Хокс-хилл?

Радостная волна облегчения прокатилась по ее телу. Джессика презрительно фыркнула и предложила объяснение, которое, как она полагала, могло устроить Лукаса:

— Вы напали на меня, и я от испуга едва не потеряла сознание. Затем вы обняли меня, а я так и не поняла, что делаю и к чему это приведет. — Произнося эти слова, она глядела ему в глаза. — Я ничего не знаю о мужчинах, Лукас. Если я и была когда-то влюблена в вас, то у меня об этом не сохранилось никаких воспоминаний.

— Ты навсегда забыла прошлое, Джесс, или память может к тебе вернуться? — озабоченно спросил он.

Джессика не сразу ответила, но, решив, что это вопрос весьма серьезный, подумав, сказала:

— Года три назад мне говорили, что память, скорее всего, вернется ко мне через несколько дней. Но когда этого не случилось, мне объяснили, что я могу вспомнить все внезапно, в любой момент… или же никогда…

Он пристально посмотрел на нее, а потом мягко произнес:

— Я все еще не верю тебе, Джесс.

— И зачем мне лгать?! Поясните, ради Бога! — вскричала она.

— В монастыре легко укрыться, разве не так? — предположил он.

— Укрыться? — Она выпрямилась. — От кого?

— От меня, — заявил он.

От неожиданности Джессика резко дернулась, задела руку Лукаса, в которой тот держал поводья, и лошади встали на дыбы.

— Что ты делаешь! — вскричал он, стараясь удержать коней.

Джессика тяжело дышала. На самом дне ее сознания, скрытое провалом в памяти, таилось нечто такое, к чему она никак не могла подобраться.

— Вы поссорились с моим отцом в ту ночь, когда его убили, — сказала она. — Не отрицайте, поверенный рассказал мне об этом.

— Я ничего не собираюсь отрицать, — спокойно отозвался Лукас. — Все давно выяснилось при дознании. И в тот вечер там было полно народу. Примерно двадцать человек были свидетелями драки.

— Вы отняли у него ружье, чтобы он не мог защищаться, — напомнила она. Лукас отрывисто возразил:

— Я отнял у него ружье, чтобы он не убил меня.

— Из-за чего вы поссорились? — спросила Джессика, зорко следя за выражением лица Лукаса.

— Из-за тебя, конечно, из-за чего же еще? — удивился Лукас. — В отчаянной попытке заставить меня жениться на тебе ты сказала отцу, что мы с тобой любовники.

Она раскрыла рот от изумления.

— Я ему такое сказала? — Ей трудно было поверить в подобное. — Не может быть, чтобы я сделала такое, если только… — Она вдруг побледнела и, запинаясь, договорила: — Если только это не было правдой…

Лукас помрачнел.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился он. — Конечно же, это не было правдой! Ведь я собирался жениться на Белле. Тогда твой отец неожиданно появился в «Черном лебеде», ну и началось такое…

— Я совершенно уверена, что не имею к этому никакого отношения. Я не из тех девушек, которые хитростью и обманом заставляют на себе жениться, — вознегодовала Джессика.

— Откуда ты знаешь, если ничего не помнишь? — возразил он.

Она подняла на него полные слез глаза — в них застыли боль и недоумение. Этот взгляд потряс Лукаса до глубины души.

— Лукас, — выдохнула она, — не хотите ли вы сказать, что я была… что я вела себя… как потаскуха?

Он первым нарушил неловкое молчание.

— Нет, Джесс, — успокаивающе произнес он. — Я хотел лишь сказать, что ты была ласкова со мной.

Она вздохнула с облегчением, но сразу же насторожилась, заметив насмешку в его глазах.

— Расскажите мне все, что случилось той ночью, — резко потребовала она, но, вспомнив, что решила закончить дело миром, более мягко добавила; — Расскажите мне. Пожалуйста. Я должна знать.

Мгновение он колебался, но потом заговорил:

— Я только что вернулся с войны и выпивал с друзьями в «Черном лебеде», празднуя возвращение, а заодно и свою помолвку с Беллой Клиффорд. Мы уже собирались уходить, когда в таверне появился твой отец. Он был пьян и чем-то ужасно раздражен. Едва ли не с порога он бросился на меня, заявляя, что ты ему сказала, будто мы с тобой любовники. Ругаясь и проклиная меня, он обвинял меня в том, что я погубил тебя, ибо теперь ни один мужчина не женится на тебе. Он хотел ударить меня, а потом навел на меня свое ружье. Я отнял у него ружье, и он убежал во двор. Больше он не вернулся. Вскоре я тоже ушел из «Черного лебедя».

Слушая бесстрастный рассказ Лукаса, Джессика вся дрожала от возмущения.

— С какой стати я сказала бы отцу, что мы были любовниками, если это не было правдой? — медленно спросила она.

— А с такой, — все больше раздражаясь, ответил Лукас, — что с ранних лет, еще с тех пор, когда ты носила детские фартучки, ты воспылала ко мне страстью. Ни для кого это не было тайной. На самом деле на эту тему много шутили в Челфорде. Я поощрял твою детскую любовь, принимая всяческие знаки внимания, потому что не хотел ранить твои чувства. Ты была всего лишь маленькой прелестной девчушкой, а мне — я должен это честно признать — льстило твое внимание. Но в ту ночь ты зашла слишком далеко.

Нелестный портрет, нарисованный Лукасом, мог быть частично правдивым. Джессика не могла этого отрицать; не зная фактов, она не могла возражать. Но ей стало невыносимо больно, когда она вспомнила ощущения, которые испытала, когда лорд Дандас поцеловал ее. Она помнила, как обессилела в его объятиях, как едва не позволила ему овладеть собой прямо на кухонном столе в Хокс-хилле.

Она подняла на него полные страдания глаза.

— Но мои чувства не остались без ответа, не так ли? — грустно спросила она.

— Да, это так, — заявил он. — Когда ты была ребенком, можно было не обращать на тебя внимания, но со временем…

— Что — со временем?.. — Она хотела знать все, даже самые нелицеприятные факты из своей жизни.

Он встал напротив нее, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Когда я вернулся с войны, ты уже была взрослой.

Его взгляд, пристальный и строгий, вызвал в ней те же странные ощущения. Усилием воли она подавила возрастающее напряжение и вдруг заметила, что и Лукас испытывает нечто подобное. Он дышал прерывисто и часто, глаза затуманило желание. «О, только не это, — взмолилась Джессика. — Милостивый Боже, спаси и сохрани!»

— Джесс, — призывно прошептал он.

Она схватила его за руку, помешав прикоснуться к ней.

— Почему вы купили Хокс-хилл, Лукас? — спросила она.

— Что ты сказала? — Он словно бы проснулся.

— Вы слышали, — резко ответила она.

Сквозь сжатые зубы он процедил:

— Неужели не понятно, почему люди покупают заброшенные земли, граничащие с их поместьем? Я хотел заполучить твою землю.

— Поверенный сказал, что вы заплатили больше, чем тогда стоил Хокс-хилл. Это плата за кровь? — бросила она неожиданно.

Он буквально взорвался:

— За чью кровь?!

— Моего отца, — дерзко ответила она. Он ошарашенно воззрился на нее, а потом совершенно спокойно заявил:

— Еще одна такая выходка, и я перекину тебя через колено и отшлепаю как следует.

— Это не ответ, — отозвалась она. — Поверенный сказал, что вы чувствовали себя виноватым в том, что произошло с моим отцом. Он уточнил, что вы винили себя за то, что отняли у моего отца ружье и он не мог защищаться, когда на него напали. Это так?

Он кивнул.

— Так оно и было.

Этот скупой ответ не удовлетворил ее.

— Из-за этого вы бы не стали покупать Хокс-хилл, — сказала она и отвернулась.

Лукас чувствовал, как из глубины души поднимается волна гнева, готовая вот-вот вырваться наружу.

— Послушай-ка, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, — я хотел заполучить твою землю и получил ее. Не торгуясь, я заплатил хорошую цену. Это все. Больше нам говорить не о чем.

— Где же вы взяли деньги? — прищурив глаза, спросила Джессика. — Мистер Ремпель сказал мне, что в то время вас содержали родственники. Так откуда у вас появились деньги?

— Ремпель — старый болтун! — взорвался Лукас — А деньги я занял у друзей…

— О, не сердитесь на адвоката! Не такой уж он болтливый! — успокоила его Джессика. — Мне пришлось немало потрудиться, чтобы заставить его отвечать на мои вопросы. Много вытянуть я не смогла, поэтому спрашиваю вас. Итак, кто дал вам деньги?

— Во-первых, Руперт Хэйг, во-вторых, мой кузен Адриан, — принялся перечислять Лукас. — Можешь сама спросить у них.

— Знаете, что я думаю, Лукас? — задумчиво протянула Джессика. — Я думаю, что вы врете.

Он обиженно возразил:

— Ты многое не знаешь, Джесс, поэтому говоришь со мной таким тоном…

— Так расскажите мне! — потребовала она.

— Я хотел обеспечить тебя на случай, если со мной что-то произойдет, — внезапно заявил он.

Джессика вздрогнула от неожиданности, но он продолжал:

— На самом деле я чувствовал себя ответственным за то, что случилось с твоим отцом. Зачем я тогда отнял у него ружье? Правда, он хотел убить меня и вполне мог осуществить задуманное. Впрочем, мы оба тогда были пьяны. Но погиб-то он… А вот что касается наших с тобой отношений? Да, я всегда опекал тебя, еще с тех пор, когда ты была маленькой девочкой. Ты взирала на меня с почтением, ты боготворила меня, и кто-то должен был заботиться о тебе. Твой отец был человеком безответственным и расточительным, он и думать не думал о том, как обеспечить твое будущее.

У Джессики от волнения пересохли губы, и комок подступил к горлу.

— Не смейте плохо отзываться о моем отце! — воскликнула она. — Что вы знали о нем? Вы ушли на войну, и вас не было в Челфорде.

— Да, ты в самом деле лишилась памяти, — задумчиво проговорил Лукас. — Твой отец был заядлым картежником, Джесс, и, мягко говоря, пил слишком много.

Жгучие слезы обиды и негодования заблестели на ее ресницах.

— Ну что ж, я могу поверить, что святым он не был. И тем не меня он не отправил меня к каким-то дальним родственникам, которые могли бы попрекать меня куском хлеба. Он, наверное, не хотел расстаться со мной…

На одно короткое мгновение в глазах Лукаса вспыхнул огонь негодования, но он быстро справился с собой и равнодушно произнес:…

— Так вот оно что…

— Что?.. — не поняла Джессика.

— Твой отец… — начал было Лукас, но осекся и замолчал.

— Отец? Что? — Она подняла на него умоляющий взгляд.

— Возможно, ты права. Но тогда все казалось иначе… — миролюбиво проговорил он, но волна эмоций уже захлестнула Джессику.

— Моего отца предательски убили! — закричала она. — И я не успокоюсь, пока не узнаю, кто сделал это.

Долгое молчание было ответом на ее гневные слова, но в конце концов Лукас решился спросить:

— Ты в самом деле думаешь, что я способен убить, Джесс?

Эти горькие слова не убедили ее. Разве имело значение то, что думала она? Она затеяла игру, в которой обязана была идти на большой риск. Ее противники были гораздо сильнее — они были свидетелями и участниками событий, она же ощупью пробиралась во мраке.

— У вас были мотив и возможность, — безжалостно заявила она.

— Какой еще мотив? — удивился Лукас.

— Вы были влюблены в эту девушку, Беллу Клиффорд. Полагаю, мой отец угрожал вам, что расскажет ей о наших с вами отношениях. Вы не хотели потерять ее, поэтому убили его, — на одном выдохе произнесла Джессика свое предположение.

— Рассказать ей? Белле? — Лукас криво улыбнулся. — Сохранить тайну после шумной ссоры было невозможно. Все, кто тогда оказался в «Черном лебеде», узнали о том, что мы с тобой — любовники. Твой отец вовсю старался. Но это была ложь! Ты больше его желала моего разрыва с Беллой. Однако тебе удалось добиться обратного. Вскоре после того, как ты покинула Хокс-хилл, Белла оставила меня и вышла замуж за моего лучшего друга, Руперта Хэйга. Вот и все, что тогда произошло.

— Если все это неправда, то зачем мне было уговаривать отца поверить в эту ложь? — пыталась выяснить Джессика.

— Как это — зачем? — Лукас склонился над ней, смотря ей прямо в глаза. — Затем, что ты безумно любила меня и любой ценой стремилась помешать моей свадьбе. Ты решила, что сможешь заставить меня жениться на тебе. Но ты была не первой женщиной, которая таким образом пыталась скомпрометировать меня.

Как ни странно, такое объяснение показалось Джессике вполне правдоподобным, и мысль эта почему-то взволновала ее.

— Если не вы убили его, то, наверное, знаете, кто сделал это. Кого вы защищаете, Лукас? — грозно спросила она.

Лукас потер глаза.

— Кого же, черт побери, если не тебя? — устало проговорил он. — Тебя, разумеется. Неужели ты так ничего и не поняла? Убийце удалось скрыться. Подумай хорошенько и сама догадаешься, что он мог запросто разделаться и с тобой. Кроме того, не забывай, что ты сама бесследно исчезла в ту же ночь, когда убили твоего отца. Многие считали, что ты убила его…

Они расстались у парадного входа в дом в Хокс-хилле. Джессика, все еще ошеломленная итогами беседы с Лукасом, невпопад отвечала ему, прощаясь. Ей хотелось поскорее остаться наедине со своими мыслями, которые вихрем проносились у нее в голове, как в калейдоскопе, сменяя друг друга. Она не знала, за что держаться, а что отмести. Полная сомнений, она вошла в дом и сразу же поняла, что остаться одной ей не удастся.

Из комнаты, служившей столовой, а также общим кабинетом, доносились голоса.

Сняв шляпку, она заставила себя безмятежно улыбнуться и переступила порог комнаты.

Сестры-монахини сидели за столом, делая записи в одной из конторских книг. Сестра Долорес, почти шестидесятилетняя женщина, высокая и худая, с нездоровым цветом лица и очень выразительными темными глазами под густыми бровями, склонилась над столом. Из-за величественных манер и властного вида она получила прозвище «сестра Герцогиня». Молодые послушницы шутили между собой, что всякий раз, когда она говорила больному, что он непременно поправится, тот торопился выполнить ее приказ, а если вдруг умирал, то лишь из-за того, что переусердствовал в своем стремлении.

Сестра Эльвира, маленькая и круглолицая, была лет на десять моложе. Она непосредственно занималась делами сиротского приюта и всех детей, вверенных ей, знала и понимала, как никто другой. Она никогда не отказалась ни от одного из своих воспитанников, несмотря на трудный характер и необузданное поведение, и никто из детей никогда не смог обвести ее вокруг пальца. Она была сурова, но справедлива, и дети отвечали ей уважением и любовью. В сестре Эльвире смешались «святость со светскостью», и послушницы за мудрость наградили ее именем Соломон. На сестру Эльвиру мать-настоятельница возложила ответственность за создание приюта в Хокс-хилле.

Завидев Джессику, монахини прервали разговор. После происшествия с земляничным вареньем сестры всегда замолкали, когда в комнату входила Джессика. Они не были любопытными и удовлетворились объяснением, что варенье разлетелось по всей кухне потому, что девушка нечаянно задела миску деревянной лопатой. Ей пришлось оправдываться после того, как они застали ее стирающей красные пятна с потолка. Но поскольку сестра Марта отличалась аккуратностью, то небрежность Джессики обеспокоила монахинь. Девушка заметила, что с того дня сестры наблюдают за ней. Мать-настоятельница поручила ее их опеке, и они добросовестно выполняли ее просьбу.

— Как прошла встреча с адвокатом? — спросила сестра Долорес.

— Неожиданно хорошо, — ответила Джессика. — Мой отец оставил мне кое-какие деньги. Я, конечно, не стала богатой наследницей, но в средствах не буду нуждаться. Сестра Эльвира, что случилось? Мне кажется, вы чем-то очень довольны…

Сестра Эльвира одарила Джессику лучезарной улыбкой.

— О да, дитя мое. Мы в самом деле довольны, — ответила она. — Дело в том, что в твое отсутствие навестил нас владелец поместья и пообещал, что договор об аренде с нами будет подписан и нотариально оформлен уже к концу этой недели. На удивление милый молодой человек, и прекрасно воспитанный… Представь себе, что он решил также взять на себя расходы по обучению шестерых мальчиков. Он предложил нам отдать их в обучение к своим арендаторам: к кузнецу, леснику и еще к кому-то… уже не помню…

Сестра Эльвира была действительно очень довольна.

— Лорд Дандас обещал подписать договор об аренде? — недоверчиво переспросила Джессика. — Так скоро?

— Да, именно так он сказал, — беспечно подтвердила сестра Долорес. — К тому же мы получаем Хокс-хилл в пользование за ничтожно малую плату.

Она похлопала ладонью по стоявшему рядом стулу, а когда Джессика села, продолжила:

— Он сказал, что прямо от нас собирается поехать в город к своему поверенному, и если встретит тебя там, то привезет домой в своем экипаже.

— Да, он так и сделал, — раздраженно проговорила Джессика. — Я… я полагаю, он задавал вам множество вопросов…

Монахини быстро переглянулись.

— О, ему, несомненно, было интересно все, что касается нас, нашего ордена и наших мальчишек, — торопливо ответила сестра Эльвира.

«Ему было интересно все, что касалось меня», — хмурясь, подумала Джессика.

— И вы сказали ему, что я потеряла память? — угрюмо осведомилась она.

Сестра Долорес явно смутилась.

— Это как-то само собой возникло в ходе беседы… — ответила она, потупив глаза.

А сестра Эльвира добавила:

— Но в этом же нет ничего такого, чего, надо стыдиться, дитя мое. Лорд Дандас очень тебе сочувствует…

Сочувствует! Он только что едва не назвал ее лгуньей! Мрачно глядя на монахинь, девушка заметила:

— Я бы поостереглась слишком уж доверять ему…

Удивленные ее словами, монахини уставились на нее, и Джессика почувствовала, что у нее начинают гореть щеки.

— Я имела в виду то, что, поговорив об этом с управляющим поместьем, он, возможно, изменит свои намерения относительно условий обучения наших мальчиков, — сказала она, краснея.

В своих черных одеяниях монахини походили на двух настороженных воробьев, зорко наблюдавших за малявкой-червячком, извивавшимся у них под носом. Джессика чувствовала себя крайне неловко, но не могла избежать дальнейших объяснений. Она обязана была рассказать им все, о чем узнала в городе, прежде чем сестры услышат ее историю из уст посторонних людей. И было еще кое-что, о чем она должна была рассказать им в первую очередь. Глубоко вздохнув, она произнесла:

— Я не говорила вам о том, что моего отца убили…

— Мы понимаем тебя, Джессика. О таком нелегко говорить, — сочувственно отозвалась сестра Долорес. — Должно быть, для тебя это был жестокий удар. Лорду Дандасу мы сказали, что об этом ты, скорее всего, узнала от миссис Маршал…

— Настоящим ударом для меня стал сам лорд Дандас, — заявила Джессика, поражаясь своей способности говорить уклончиво. — Однако этим утром меня ждали и другие удары. Многое мне открылось в конторе адвоката.

Не оставляя монахиням времени на размышления, она торопливо продолжила:

— Дело в том, что от мистера Ремпеля я узнала, что мы с Лукасом отнюдь не были друзьями. Возможно, из-за наших с ним отношений мне и пришлось покинуть эти места. Я должна вам сообщить, что он не желает, чтобы я и теперь находилась здесь.

Затем девушка рассказала сестрам о ссоре Лукаса с ее отцом и о том, как Лукас обвинил ее в том, что она хитростью и обманом пыталась женить его на себе. Джессика поведала монахиням и об убийстве ее отца, а также о том, что сама она, оказывается, бесследно исчезла в ту же ночь. Обе монахини внимали ей с таким сочувствием, что девушке казалось, будто слова, которые она произносит, возникают сами собой.

Она умолкла, но сестра Долорес не сводила с нее задумчивого взгляда. Она принадлежала к женщинам, которые сто раз подумают, прежде чем высказать свое мнение. Наконец она кивнула, вполне удовлетворенная тем, что услышала.

— Примерно то же самое рассказал нам лорд Дандас, — спокойно заметила она.

Джессика вздрогнула и подняла глаза на сестру Долорес.

— Он рассказал вам? — обеспокоилась девушка. Сестра Эльвира пояснила:

— Он считает, что тебе следует уехать из этих мест, дитя мое, и начать новую жизнь подальше отсюда.

— О да, он действительно так считает, — произнесла Джессика с явной неприязнью. Волевым усилием она попыталась смягчить тон высказывания. Она сердилась вовсе не на монахинь, а на Лукаса Уайльда, который старался настроить сестер против нее. Его предложение взять на себя расходы по содержанию и обучению шестерых мальчиков должно было непременно сыграть в его пользу. Наверное, он сможет убедить сестер избавиться от Джессики.

— Так почему же мне следует уехать из этих мест? — не удержавшись от резкости, осведомилась она.

— Чтобы избежать неприятностей, дитя мое, — ответила сестра Эльвира. — Люди склонны сплетничать и распускать всяческие слухи. Это слова лорда Дандаса.

— Как это мило с его стороны, что он заботится обо мне, — сладеньким, как мед, голоском произнесла Джессика. — Однако я приехала в Хокс-хилл с определенной целью, — вдруг изменившимся голосом заявила девушка: — Я должна выяснить…

— Что? — взволнованно перебила ее сестра Эльвира. — Что ты должна выяснить, дитя мое?!

— … все, что касается меня и моей семьи, — продолжила Джессика начатую фразу. — А пока я не выясню всего, я никуда не уеду.

Она ждала возражений, но никаких возражений не последовало. Сестры одобрили и поддержали ее решение. Они верили в то, что и приезд в Хокс-хилл, и затея с приютом в родном доме Джессики была предначертаны самим Господом Богом, их же долгом было следовать указаниям Всевышнего.

Ободренная верой сестер в справедливость и всемогущество Божье, Джессика покинула их, чтобы приступить к своим прямым обязанностям — пора было готовить ужин. Работа на кухне не казалась девушке обременительной, к тому же три женщины с самого начала поделили между собой обязанности. Сестры в большей, чем Джессика, мере занимались уборкой, они же большую часть дня отсутствовали, отправляясь в город по делам, связанным с устройством приюта. У них не хватало денег, чтобы закупить все необходимое, и сестрам приходилось обращаться к горожанам за помощью. Они не обижались и не падали духом в случае отказа, зато от всей души благодарили тех, кто оказывал им любую поддержку. Они были уверены в том, что Господь в милосердии своем непременно поможет им организовать приют, обеспечив их всем необходимым. А Он именно это и делал, раз им уже удалось кое-что приобрести из обстановки, а также несколько кур-несушек и даже молочную корову с теленком.

Джозефу было поручено заботиться об инвентаре и содержать дом в порядке, рубить дрова и следить, чтобы крыша не протекала. В юные годы, прежде чем стать известным борцом, Джозеф работал на ферме и теперь с удовольствием трудился в саду и огороде.

Надев передник, Джессика в раздумье застыла посередине кухни. Ей было о чем думать, многое беспокоило ее. Больше всего, разумеется, убийство отца. Это был самый жестокий удар, который среди многих других обрушился на нее в последнее время.

— Папа, — прошептала она, нарушив тишину большого пустого помещения, пытаясь представить себя в роли любящей дочери. Но ничто не дрогнуло в душе, из глубин памяти не всплыло ни одно воспоминание.

Джессика довольно долго простояла, глядя в пустое пространство, а потом вдруг нахмурилась, вспомнив о том, как в «Черном лебеде» ее вдруг посетило ощущение, будто она побывала в таверне, будучи совсем юной девушкой. Что же она тогда почувствовала? Страх, панический ужас… Но она сразу успокоилась, когда Лукас покинул компанию своих друзей и подошел к ней.

Что за странные воспоминания? И воспоминания ли это? Если да, то с какой стати ей вспомнился Лукас, а не родной отец?

Потаскуха. Нет, это неправда, такого быть не может. Даже потеряв память, Джессика твердо знала, что она порядочная девушка.

Порядочная девушка. Ее взгляд невольно упал на низкий кухонный стол. В порыве неосознанного гнева Джессика схватила кастрюлю с длинной ручкой, которая стояла на столе, и швырнула ее об пол.

В соседней комнате две монахини в черных одеждах прислушивались к грохоту кастрюль и горшков, доносящемуся из кухни. Выразительные брови сестры Долорес время от времени поднимались, а тонкие губы сестры Эльвиры изгибались в благодушной улыбке.

— Джессика уже не та девушка, которая приехала сюда три дня назад, — промолвила сестра Долорес.

— О да, — согласилась с ней сестра Эльвира. — Думаю, со временем от сестры Марты ничего не останется.

Сестра Долорес, подперев подбородок ладонью, устремила взгляд в пространство.

— А что ты думаешь о лорде Дандасе?

— Он мне понравился, — не задумываясь, ответила сестра Эльвира. — Кажется, он искренне заинтересовался нашими делами.

— Довольно странно, что он так легко согласился подписать с нами договор об аренде, — сказала сестра Долорес. — Тебе не кажется, что ехал он к нам с твердым намерением выселить нас из Хокс-хилла?

В засиявших вдруг глазах сестры Эльвиры мелькнул озорной огонек.

— О, в этом я ничуть не сомневалась. Он хотел выставить нас за дверь, и немедленно.

Сестра Долорес повернулась к Эльвире, и ее темные брови недоуменно поползли вверх.

— Что же тогда заставило его изменить это решение?

— Разве не понятно? Конечно, милосердный Господь, а также…

— А также… — не выдержав, перебила Эльвиру сестра Долорес.

— Ну… мы же воззвали к совести этого бедняжки… — напомнила ей сестра Эльвира. — Очень уж мощный союз — милосердный Господь и чистая совесть. Кому, как не нам, лучше других это известно?

— М-м-м… А тебе не кажется, что это все-таки имеет отношение к Джессике? — задумчиво спросила сестра Долорес.

— Ну, разумеется, кое-какое отношение имеет, — согласилась с ней сестра Эльвира. — Но я не уверена, что лорд Дандас это сознает.

Сестра Эльвира, задумавшись, умолкла, но вдруг, прикрыв рот ладонью, тихонько хихикнула.

— Пока Джессика ничего не помнит, ему придется снова и снова ухаживать за ней. Ему придется все начинать сначала.

Сестра Долорес, не веря собственным ушам, уставилась на подругу.

— У тебя слишком живое воображение, сестра Эльвира, — прошептала она.

— Держу пари, что я права! — азартно заявила сестра Эльвира.

— Но ты же слышала, что сказала Джессика, — напомнила ей сестра Долорес. — Лорд Дандас считает, что она пыталась заставить его жениться на ней, а он отказался.

— Да, слышала, я же не глухая, — согласно кивнула сестра Эльвира, — но я и не слепая, иногда стоит поверить собственным глазам.

Сестра Долорес в замешательстве смотрела на нее. Она знала, что у сестры Эльвиры имелся большой опыт жизни в миру и она разбиралась в замысловатых и неисповедимых путях, по которым эта жизнь шествовала, так что спорить с подругой сестра Долорес и не собиралась.

— Три против одного, что летом мы здесь сыграем свадьбу. Ну как, по рукам? — предложила сестра Эльвира своей не сведущей в жизни подруге.

От неожиданности сестра Долорес так и застыла на месте.

— Думаю, ты сошла с ума… — пролепетала она.

— Помилосердствуй, сестра Долорес, ведь мы держим пари на ириски, А это не грех, — заверила ее сестра Эльвира. — К тому же это не впервые. Уверяю тебя, мать-настоятельница никогда об этом не узнает. Кто ей об атом расскажет?

— Да я вовсе не об атом, — совсем смутилась сестра Долорес. — Джессике лорд Дандас явно не нравится… Разве ты не заметила? Это ведь так очевидно.

Из кухни донесся звон разбитого стекла.

Сестра Эльвира наклонилась к сестре Долорес так, что они едва не стукнулись лбами.

— Четыре к одному, — прошептала она.

— Ты плохо на меня влияешь, — так же тихо ответила сестра Долорес.

— Ириски из патоки, — искушала сестра Эльвира, беззастенчиво играя на одной из немногих слабостей сестры Долорес.

— Те, которыми тебя снабжает твой племянник? — уточнила сестра Долорес.

— Ага, те самые, — подтвердила ее подруга.

— А с меня ты что потребуешь? — спросила сестра Долорес.

— Засахаренные сливы, которые твоя племянница присылает тебе ко дню рождения, — пронзительным шепотом сообщила сестра Эльвира.

Сестра Долорес задумалась, но вскоре неуверенную улыбку сменило расчетливое выражение лица.

— Идет, — согласно кивнула она.

6

Как только Лукас увидел, что Джессика вошла в дом, он развернул коляску и отправился восвояси. Он совершенно не обращал внимания на то, что творилось вокруг, — все его мысли занимала Джессика.

Она потеряла память. Когда монахини сообщили ему об этом, он не поверил. Вернее, не захотел верить. Он не скрывал своих подозрений и расспрашивал монашек со всей тщательностью. Они не видели никаких противоречий в истории Джессики, а ему эти противоречия просто бросались в глаза. Но не мог же он рассказать монахиням, как Джесс таяла в его объятиях, как будто и не было долгих лет, проведенных в разлуке. Он решил немедленно встретиться с ней и поговорить начистоту. С этой целью он прямо из Хокс-хилла направился в Челфорд, надеясь найти Джессику в конторе мистера Ремпеля, однако нашел он ее в «Черном лебеде», и разговор получился совсем не такой, какого он ждал. Точнее, совсем не получился.

Она потеряла память. Сейчас эта новость вызывала в нем совсем другие чувства, чем три дня назад, когда он почти овладел ею на кухонном столе в Хокс-хилле. И все эти три дня он беспрестанно размышлял об этом. Ведь за те годы, что она отсутствовала, он прочесал все графство, весь Лондон, разыскивая ее, но ему и в голову не приходило искать ее в монастыре сестер Девы Марии. И все это время он жил в ожидании того, что вот-вот констебль или кто-то из друзей постучит к нему в дверь и сообщит, что найдено ее тело. Поэтому, когда спустя три года она объявилась живая и невредимая и даже не сочла нужным хоть что-нибудь объяснить или рассказать ему о том, где она провела столько времени, он пришел в ярость. Однако если она действительно потеряла память, то это многое объясняло.

И ему, по-видимому, придется ей поверить: на это были причины. Во-первых, монахини не лгут. А во-вторых, Джессика стала совсем другой. Он и в самом деле с трудом узнал в этой разъяренной фурии прежнюю Джессику, ту, которую он очень хорошо знал. Раньше она смотрела на него как на божество, с нескрываемым восторгом и безоглядной любовью. Это началось с того дня, когда возле церкви девочки посмеялись над ней из-за того, что она не умела читать, о чем все узнали на уроках в воскресной школе. Он одним взглядом заставил их замолчать и попрятаться за спины матерей.

До этого дня он не обращал на Джессику никакого внимания. Она была для него просто соседской девочкой, которая бегает, когда и куда ей вздумается. В то время как другие двенадцатилетние девочки зубрили алфавит, постигали искусство вышивания и, самое главное, учились чувствовать и вести себя как маленькие леди, Джессика Хэйворд была полностью предоставлена самой себе. Вильям Хэйворд уже тогда был печально знаменит тем, что ни в грош не ставил мнение соседей. А уж отцом он был и вовсе никудышным, если не сказать хуже. Однако, по каким-то неведомым причинам, маленькая Джессика боготворила своего отца.

Было еще кое-что, чего Лукас не мог ни понять, ни объяснить — причины, по которым он решил ввязаться в это дело. Ведь он был тогда молодым двадцатилетним парнем, и ему было чем заняться. Но уже тогда в этом брошенном ребенке, в ее задумчивых серых глазах было что-то такое, что заставило дрогнуть его сердце. А может, это был результат воспитания. Хотя у Уайльдов никогда не было лишних денег, все, кто нуждался в помощи, всегда могли рассчитывать на доброту и сочувствие его отца.

Но каковы бы ни были причины его внезапного интереса к Джессике, Лукас занялся девочкой всерьез. Во-первых, он поговорил о малышке со своей матерью, а когда ее попытки убедить Хэйворда уделять больше внимания воспитанию и образованию Джессики окончились ничем, Лукас привлек к этому делу констебля. Страж порядка постарался настолько усложнить жизнь Хэйворда, что тот был счастлив отправить Джессику в школу мистера Дэйма в городе.

Поэтому было вполне естественно, что Лукас стал интересоваться ее успехами, а она, в свою очередь, начала превозносить молодого человека и смотреть на него как на своего кумира. Дальше — больше. Он с некоторым изумлением, но не возражая, наблюдал за тем, как растет ее преданность ему, несмотря даже на то, что иногда проявления этой преданности становились несколько утомительными. Однако все изменилось незадолго до того, как он ушел на войну, когда Джесс буквально загнала его в угол в его собственной конюшне.

После этого он никогда больше не мог смотреть на нее как на ребенка.

Он попытался деликатно охладить ее пыл. Он всегда обращался с ней именно так. Но Джессика не была бы Джессикой, если бы не воспользовалась подходящим случаем. Помнится, он говорил ей что-то о том, что когда-нибудь она встретит молодого человека своего возраста и влюбится в него… В этот момент она встала на цыпочки, обвила руками его шею и поцеловала. Он улыбнулся, когда ее губы коснулись его губ. Это был ее первый поцелуй, и Лукасу не хотелось испортить приятное впечатление. Тогда ему казалось, что именно он и должен быть первым, кого она поцелует, однако следующая мысль, внезапно возникшая в мозгу, смутила его самого — на самом деле он хотел быть ее первым мужчиной.

Осознание этого желания привело Лукаса в такое замешательство, что несколько секунд он плохо соображал. Потом он схватил девушку за плечи, чтобы оттолкнуть ее, но было уже слишком поздно. Непонятно, как Джессика ухитрилась это сделать, но в следующее мгновение она толкнула его, и они оба упали на сено. Его бы, конечно, это рассмешило, если бы не приближающиеся звуки голосов Адриана и Беллы. Они громко звали Лукаса. Молодой человек не только почувствовал себя неловко — он испугался.

Средь бела дня они с Джессикой были в конюшне одни, в пустом стойле на куче сена. Она лежала на спине в задравшейся юбке, а он оказался как раз между ее бедер, всем телом крепко прижавшись к ней. Увидев их в этот миг, никто бы не поверил, что пуговицы на его штанах все еще были застегнуты.

Когда дверь конюшни со скрипом приоткрылась, Джессика вобрала в легкие побольше воздуха, и Лукас с ужасом понял, что она задумала. Маленькая ведьма подстроила ему ловушку! Она собиралась закричать, чтобы Белла застала их вместе. Так она хотела отомстить Лукасу за любовь к Белле.

Он не растерялся и крепко зажал ей рот рукой. А спустя несколько мгновений, слыша удаляющиеся звуки шагов Беллы и Адриана, он так сильно встряхнул Джессику, что она, наверное, запомнила это на всю жизнь. Позже Лукас прочел ей ханжескую проповедь о том, как опасно возбуждать страсть в мужчинах. А когда Джессика, почти рыдая, стала возражать и убеждать его в том, что на самом деле Белла не любит его, что она ему совсем не пара и никогда не сделает его счастливым, он намеренно жестоко сообщил ей, что любит Беллу и будет любить ее всю жизнь.

Ему казалось, что он говорит чистую правду, а кроме того, ему и в голову не приходило, что Джессика могла оказаться гораздо умнее, чем он. На самом деле привлекательность Беллы заключалась не только в ее красоте, но прежде всего в том, что за ней давали немалое приданое, поэтому претендентов на ее руку было предостаточно. Однако по каким-то неведомым причинам из всех своих воздыхателей она выбрала его.

Это льстило его юношескому самолюбию и тщеславию. И теперь дело оставалось за ее отцом. Если Лукасу удалось бы склонить его на свою сторону, они с Беллой немедленно бы поженились. Правда, пока сэр Генри был категорически против их брака. Он желал для своей драгоценной доченьки супруга побогаче, чем какой-то студент, который живет сегодняшним днем и не имеет гроша за душой. Поэтому Лукасу пришлось попытать счастья на воине. Белла поклялась дождаться его, отступать было некуда, и он вступил в армию.

Но не образ Беллы хранил он в памяти, когда с боями выгонял французов из Испании. Его душу и сердце пленила беспризорная девочка с задумчивыми серыми глазами, которая призналась ему в своей безграничной любви. Она владела всеми его помыслами, но он запретил себе думать о ней. Ведь это была Джессика Хэйворд! Почти ребенок! Да его надо пристрелить за такие крамольные мысли! А вообще-то была Белла. Он предложил ей руку и сердце. И хотя они не были официально помолвлены, между собой они уже все решили. А человек чести не отказывается от данного слова. Поэтому, даже если он будет жалеть об этом до конца своих дней, он должен жениться на Белле.

Когда Лукас вернулся домой летом пятнадцатого года, после битвы при Ватерлоо, он был полон решимости поступить так, как велит совесть. К тому времени отец Беллы смягчился и был готов благословить их брак.

Однако судьба распорядилась иначе. Адриан и Руперт вернулись домой несколькими неделями раньше, и то, что они рассказали ему, привело Лукаса в ярость. За все время его отсутствия Джессика была, по сути, затворницей. У нее не было ни близких, ни друзей. Лукас направился в Хокс-хилл, чтобы найти там Вильяма Хэйворда, а нашел лишь Джесс. Позже, в эту же ночь, Джессика нагородила своему отцу гору лжи, и Хэйворд попытался припереть Лукаса к стенке в «Черном лебеде».

Лукас был так зол, что ему хотелось придушить Джессику. Но это было до того, как он узнал, что ее отца убили по дороге домой, а сама она исчезла. В течение следующих трех лет он прошел все круги ада, пытаясь разыскать ее и гадая, что могло с ней случиться.

Наконец-то он узнал все, но не мог решить, что же ему теперь делать с Джессикой Хэйворд. Необъяснимое влечение, которое толкало их в объятия друг друга, никуда не исчезло. И Джессика уже не была ребенком. Да и Белла не стояла больше между ними. Возможно, Джессика не осознавала, что они оказались на краю бездны. Эта мысль вызвала у Лукаса усмешку.

Продолжая размышлять о Джессике, он доехал до дома. Во дворе конюшни его ждал Перри.

— У тебя гости, — сказал кузен, кивнув на экипажей с упряжкой лошадей, стоявший под высоким старым дубом. — Белла и Руперт, — добавил он совершенно, впрочем, напрасно, так как Лукас и сам узнал особую серо-голубую ливрею кучера Хэйгов. — Они приехали в Челфорд сегодня утром. Услышав новости о Джесс, побросали все дела и примчались сюда, чтобы… как это выразилась Белла?.. а, да, оказать поддержку. — Он хихикнул. — Какой вздор! На самом деле она в бешенстве. Я хотел тебя предупредить.

Как только Лукас соскочил с коляски, Перри же запрыгнул в нее и взял в руки вожжи.

— Ты что, не войдешь со мной в дом? — спросил Лукас.

— К черту! То есть я хотел сказать, спасибо — отказался Перри. — Я уже принес свои извинения. И, кроме того, там Адриан. Он очень старается развлечь гостей до твоего приезда.

Весело смеясь, он щелкнул кнутом, и коляска умчалась в облаке пыли.

Лукаса не удивило, что кузен не остался. Перри всегда сетовал, что они трое — Лукас, Руперт и Адриан — просто кучка старых чудаков, которые, собравшись вместе, только и говорят, что о войне или добрых старых временах.

«Старые чудаки», — вспомнил Лукас и усмехнулся. Перри никогда не видел их в сражениях, где они были бесстрашными воинами. А теперь посмотрите них! Адриан стал искателем удовольствий. Руперт сельским сквайром, всецело увлеченным выращиванием редких сортов роз. А сам Лукас… Похоже, он просто плыл по течению.

Заходя в комнату, он замешкался в дверях и, не замеченный, услышал их разговор. Предметом разговора была Джессика, и в основном говорила Белла.

«Действительно красивая женщина», — подумал! Лукас. Она умело подобрала платье, и оно было того же оттенка, что и ее ярко-голубые глаза. Черные локоны обрамляли безупречное лицо. Но ее красота больше не производила впечатления на Лукаса. Он уже давно знал, что за этой прекрасной внешностью скрывается пустая, тщеславная, недалекая женщина, но, поскольку она была женой Руперта, Лукас относился к ней с должным почтением.

Адриан первым заметил его.

— Я как раз рассказывал Белле и Руперту, — начал он, — что ты поехал в Хокс-хилл, чтобы предупредить монахинь о необходимости освободить усадьбу. Что тебя задержало?

Он пристально посмотрел на Лукаса, вздохнул и сказал:

— Понятно. Ты им не смог отказать. Интересно, почему это меня совсем не удивляет?

Лукас молча взглянул на кузена, проигнорировав колкость.

— Лукас! — воскликнула Белла. Она поднялась со стула и протянула к нему руки. — Мы приехали сразу же, как только узнали новости. Адриан говорит, что Джессика Хэйворд действительно монашка!

Лукас без всякого энтузиазма взял руку Беллы и запечатлел на ней вежливый поцелуй. Белла казалась невозмутимой, однако ее длинные тонкие пальцы дрогнули в его руке.

— Белла, — сказал он, — ты, как всегда, прекрасна. Нет, Джессика не монашка. — Он повторил им все, что рассказали ему сестры из монастыря Девы Марии. — Она не постриглась в монахини. Она была очень добра к детям, поэтому помогала сестрам в сиротском приюте.

Он повернулся, чтобы поприветствовать Руперта, и только тогда его улыбка засияла неподдельной теплотой. Руперт был светлым блондином, в то время как его жена — жгучей брюнеткой. Он был высок и строен, но слегка сутулился. В армии он слыл отважным солдатом, Лукас же высоко ценил его дружбу. Оставив мундир, Руперт одевался как сельский джентльмен и производил впечатление преуспевающего землевладельца. Однако внешность бывает обманчива. Руперт был создан для богатства и удовольствий.

— Надеюсь, с тобой все в порядке? — спросил Руперт.

— А что могло со мной случиться? — удивился Лукас.

Руперт вгляделся в лицо друга.

— Ну ты так внезапно исчез, не сказав никому ни слова, — пробормотал он, смутившись.

— Неожиданно возникли неотложные дела, — коротко ответил Лукас. Когда брови Руперта от удивления поползли вверх, он со смехом добавил: — На этот вопрос я точнее отвечу тебе, когда здесь не будет дамы.

— А-а-а! — протянул Руперт, и в его глазах зажегся огонек понимания. — Видимо, придется тебе остановиться на одной женщине, Лукас!

Адриан перебил его:

— Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты не вмешивался. Не надо подсказывать ему такие идеи.

— Ты что, против его женитьбы? — удивился Руперт.

— Как его друг — нет. Но как его наследник — да, — заявил Адриан и рассмеялся.

Как только хохот затих и Лукас сел, Белла нетерпеливо поинтересовалась:

— Мы все были поражены, услышав, что Джессика Хэйворд вернулась. Что за игру она затевает, Лукас? Что она задумала?

— Дай человеку перевести дух, Белла, — Руперт с улыбкой остановил жену. — Нам всем не терпится услышать историю Джессики. А теперь сядь и дай Лукасу собраться с мыслями.

Сделав несколько глотков бренди, Лукас рассказал своим друзьям все о жизни Джессики в монастыре сестер Девы Марии в Лондоне. Закончил он эту историю, поведав о несчастном случае с каретой, вследствие чего Джессика потеряла память.

Когда он замолчал, Белла скептически заметила:

— И ты ей веришь?

Лукас не знал, почему этот вопрос вызвал у него раздражение. Ведь и у него с самого начала возникали сомнения. Но ответил он Белле, тщательно скрывая свое настроение:

— Монахини подтвердили историю Джессики. Кроме того, это очень правдоподобно. В противном случае зачем ей понадобилось торчать в монастыре целых три года?

— Зачем? — Белла горько усмехнулась. — Затем, что она погрязла во лжи и боялась ее последствий. Затем, что она прекрасно понимала, что стоит ей показаться здесь, как ее начнут преследовать. — Белла глубоко вздохнула. — Я бы могла еще продолжать и продолжать.

— Тогда зачем она сейчас вернулась? — Лукас не понимал возражений Беллы.

— У Джессики Хэйворд всегда были стальные нервы и железная воля. — Белла почти кричала. — Да она просто заигрывает с тобой, Лукас, потому что знает, что у тебя теперь титул и положение. Она хитрая маленькая ведьма, и, если ты не будешь осторожен, она добьется успеха там, где в прошлый раз потерпела поражение.

Адриан хихикнул, и Белла резко повернулась к нему.

— Что такое? — гневно спросила она.

— Джессика Хэйворд, — ответил он, — уже не та девочка, которую мы знали. И она не влюблена до безумия в сэра Галахэда[2]. — Он кивнул в сторону Лукаса. — Более того, она невзлюбила его настолько, что, когда они столкнулись в Хокс-хилле, она наставила на него заряженное ружье и выстрелила. К счастью, она забыла взвести курок.

Белла, от возмущения задыхаясь, ловила ртом воздух. Руперт издал короткий смешок.

— На самом деле все обстоит еще хуже, — мрачно произнес Лукас. — Час назад она обвинила меня в том, что я убил ее отца.

Воцарились долгое молчание, а потом Руперт вдруг расхохотался. Однако, поймав на себе осуждающий взгляд Лукаса, так же резко прекратил смеяться.

— Извини, дружище, — сказал он, хотя в его голосе не было и тени сожаления или раскаяния, — но разве не этого ты всегда хотел излечить ее от любовной лихорадки? Похоже, ты в этом преуспел. И я не пойму, почему у тебя такой мрачный вид. Ведь никто не подозревает тебя в убийстве, что бы там ни говорила Джессика.

Лукас посмотрел на Адриана, потом перевел взгляд на Руперта.

— Если бы я стрелял в Вильяма Хэйворда, — возмущенно заявил он, — то уж никак не в спину. Это подлость и настоящее предательство!

Наступила очередная длинная пауза, а затем Руперт произнес в свойственной ему непринужденной манере:

— Я размышлял об этом. Убивший Вильяма Хэйворда мерзавец заслуживает лишь нашего презрения.

Белла раздраженно возразила:

— Убийца Вильяма Хэйворда избавил мир от негодяя, а если вы со мной не согласны, то вы — настоящие лицемеры.

Закончив таким образом обсуждение убийства Вильяма Хэйворда, Белла вернулась к теме, которая занимала ее куда больше.

— Итак, Джессика Хэйворд остается в Хокс-хилле? К тому все идет, да, Лукас? — с нескрываемой иронией спросила она.

— Я не могу выгнать монахинь, — спокойно ответил лорд Дандас. — Эти женщины много работают, они готовы на самопожертвование ради блага ближнего, и я считаю, что их присутствие будет нам только полезно. — Он беспомощно пожал плечами, подбирая слова. — Кроме того, если я их выгоню, они без труда найдут другой дом в округе, а потому пусть остаются в Хокс-хилле. Все равно он пустует и постепенно разрушается. Мне до него дела нет.

Белла решительно встала и начала натягивать перчатки.

— Это становится похожим на сплетни, и мне это неприятно. — Она кисло улыбнулась Лукасу. — Может, монахини и окажутся полезными для нашего небольшого общества, но они не вхожи в наши дома. Это же относится и к Джессике Хэйворд. Правда, она никогда и не была вхожа, а уж после скандала, который она учинила, ни одна уважающая себя леди не откроет ей двери своего дома. Бедняжка, я могу ей только посочувствовать.

Все джентльмены вежливо встали. Лукас смахнул пылинку со своего рукава.

— Двери этого дома всегда будут открыты для Джессики, — мягко сказал он, посмотрев на Беллу ясным взглядом. — Во-первых, потому, что моя матушка всегда любила Джессику, и, когда она вернется из Лондона, я знаю, она захочет увидеться с ней. А во-вторых, я не верю, что Джессика наврала отцу. По-моему, Вильям Хэйворд сам сочинил эту историю, чтобы заставить меня раскошелиться.

— Раньше я не слышала от тебя подобного толкования этой истории, — натянуто улыбаясь, сказала Белла.

— Разве? — несколько съязвил Лукас. — Возможно, я не всеми мыслями делился с тобой, однако у меня было время подумать, и теперь это толкование кажется мне вполне вероятным.

Руперт хмуро разглядывал пуговицу, которая оторвалась от его сюртука.

— Мне всегда нравилась Джессика, — тихо проговорил он, — да и жалко мне ее было всегда. С таким папашей ей жилось не сладко. — Он поднял глаза на Беллу и улыбнулся. — Я знаю, что, когда у тебя будет время поразмыслить об этом, дорогая, ты придешь к выводу, что Лукас прав. — Он повернулся к Лукасу. — Двери нашего дома будут тоже всегда открыты для Джессики.

Лукас взглянул на Беллу. Она улыбалась, но эта улыбка не могла обмануть Лукаса. Он почти физически ощущал внутреннюю борьбу, которую вела Белла, пытаясь обуздать свою ярость. Наконец, справившись с собой, она произнесла:

— Если Джессика действительно изменилась, как ты утверждаешь, то я, конечно, сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ей. — Затем резко добавила, обращаясь к Руперту: — Пойдем, дорогой. Я обещала кухарке составить меню на сегодня. Ты же знаешь, что эта глупая женщина ничего не может сделать без указаний.

Лукас и Адриан стояли на дороге и смотрели, как коляска Руперта исчезает за поворотом.

— Итак, ты убежден, что Джессика действительно потеряла память? — задумчиво спросил Адриан.

— Да, я убежден, — ответил Лукас.

Понимая, что Лукасу не хочется, да и неприятно развивать эту тему, Адриан все же продолжил:

— Если ты собираешься создать Джессике хорошую репутацию, то тебе не обойтись без помощи какой-нибудь добродетельной женщины.

— Какой, например? — встрепенувшись, осведомился Лукас.

— Что скажешь насчет жены викария? По-моему, она-то нам и нужна, — предложил Адриан.

— Я об этом подумаю. А почему ты такой серьезный? — спросил Лукас.

— Я думаю о Белле. Она ведь может запросто уничтожить твою Джессику, — ответил кузен.

— Мою Джессику? — хмуро переспросил Лукас. Адриан хохотнул и обнял Лукаса за плечи.

— Лукас, даже слепой видит тебя насквозь. А я не слепой. Можно дать тебе дружеский совет? — Он тепло улыбнулся двоюродному брату.

— Брось, Адриан! — Серьезно глядя на друга, отозвался Лукас.

Несмотря на нежелание кузена продолжать разговор, Адриан сказал:

— Просто постарайся сделать так, чтобы история не повторилась.

По пути домой Белла говорила о всякой чепухе, стараясь не выдать того, чем в действительности был занят ее ум. Она сдерживалась от проявления своих чувств прежде всего из-за кучера, ибо простолюдины, по ее глубокому убеждению, имели привычку излишне болтать и сплетничать. А Белла не хотела, чтобы в округе пошли разговоры о том, что она, Белла Хэйг, переживает из-за возвращения Джессики Хэйворд. Однажды ее уже выставили на посмешище. Второй раз она этого не потерпит.

Как только они вышли из коляски и кучер уехал на конный двор, Белла сказала:

— Не понимаю, почему мы каждое лето должны торчать в этом захолустье, когда можем поехать в Брайтон с принцем-регентом? Он меня лично спросил, собираемся ли мы туда этим летом.

Голос Руперта звучал тихо и кротко, когда он отвечал жене:

— Мне так же жаль, как и тебе, моя дорогая, но мы не можем разочаровать наших людей. Они ждут, что мы будем присутствовать на их традиционном летнем балу.

— Но почему они не могут организовать его в августе? — сердито возразила Белла.

— Потому что они будут слишком заняты — уборочная страда! А кроме того, это традиция, которая соблюдается в нашей семье вот уже несколько поколений, — ответил Руперт.

Белла поджала губы. Она вынуждена была признать, что Руперт оказался довольно снисходительным и терпимым мужем, но в одном он был тверд. Когда они приехали в Беркшир, то должны были жить в доме, который принадлежал семье Хэйг вот уже два столетия. В этом доме Руперта вырастил и воспитал его дед. Сам Руперт глубоко чтил традиции.

Беллу это раздражало. Последний дом ее отца, который был куда лучше, чем эта груда рассыпающихся кирпичей, был продан. И теперь, вот уже почти полгода, ее вынуждают терпеть комнаты размером со шкаф, дымящие трубы и штукатурку, которая отваливается всякий раз, как хлопает дверь.

И хотя у них есть деньги, чтобы перестроить этот дом от крыши до фундамента, Руперт и слышать об этом не хочет. Он постоянно напоминает ей, что дом в Лондоне принадлежит ей и она может делать с ним все, что захочет. Здесь же ничего трогать не надо. Они не скупились на расходы, и дом на площади Гросвенор стал одним из красивейших особняков в столице. Однако деньги, вложенные в этот дом, принадлежали не ей. После свадьбы самым большим потрясением для нее стало известие о том, сколь богатым человеком является Руперт Хэйг. Конечно, и раньше было известно, что в семействе Хэйг есть деньги, но спартанская жизнь, которую вели Руперт с дедом, не позволяла даже приблизительно определить количество этих денег. Белла не могла понять, почему люди предпочитают жить скромно, владея огромным состоянием.

Когда они вошли в парадный зал, ее губы напоминали уже тонкую линию. Она ненавидела это мрачное помещение, с отделанными темным дубом стенами и маленькими оконцами. Другие жили в просторных особняках, украшенных греческими колоннами и отделанных белым мрамором, но совершенно бесполезно говорить об этом с Рупертом. Он, как всегда, ответит, что это дом в стиле Тюдоров и что именно Этим он отличается от других домов, а греческие колонны и белый мрамор — это уже чересчур. Что он в этом понимает?! Если это не чересчур для принца-регента, значит, и для нее не чересчур.

Когда Руперт сообщил жене, что собирается пойти в оранжерею, чтобы повозиться со своими розами, она спросила его, не будет ли он так любезен и не зайдет ли сперва к ней в комнату, чтобы они смогли поговорить наедине. Она дождалась, пока он закроет за собой дверь, прежде чем закричала в ярости:

— Я не поверила собственным ушам, когда ты сказал, что двери нашего дома будут всегда открыты для Джессики Хэйворд! И это после того, что она мне сделала!

Руперт присел на подлокотник кресла.

— Прежде всего я думал о тебе, — сказал он. — Как это будет выглядеть, если ты станешь демонстрировать свою неприязнь к этой девушке? Люди скажут, что ты до сих пор любишь Лукаса и ревнуешь его к Джессике.

— Меня не волнует, что скажут люди! — не сдерживаясь больше, кричала Белла.

— Думаю, это не так, — возразил Руперт. — На самом деле ты придаешь большое значение тому, что о тебе говорят окружающие, для меня это тоже важно.

Его спокойный тон воспламенил ее еще больше.

— Ты не прав! Я не придаю этому вообще никакого значения! — злобно прошипела Белла.

— Неужели? — Он уже не улыбался, голос его стал жестким. Лицо Руперта окаменело, словно высеченное из гранита. — Ну что ж, зато я придаю. И сейчас я говорю серьезно, Белла. Я не желаю, чтобы наше имя было вываляно в грязи. Я не желаю, чтобы моя жена вела себя вульгарно. Я не призываю тебя сделать Джессику своей лучшей подругой, но хочу, чтобы твои поступки шли на пользу репутации нашей семьи.

Белла была потрясена больше, чем сама могла предполагать. Руперт редко разговаривал с ней таким тоном, но когда это случалось, муж напоминал ей ее отца. Отбросив воспоминания, она вздернула подбородок. Никто не смеет разговаривать с ней подобным образом!

— Джессика Хэйворд сделала мне гадость, — заявила она, — и я не собираюсь прощать ей этого.

Руперт встал.

— Я не призываю тебя простить ее — сказал он — Просто веди себя с ней прилично, вот и все, о чем я прошу.

Возле двери он обернулся и послал ей одну из своих самых милых улыбок.

— Я говорил тебе, что вывел новый сорт роз? — спросил он, — Я назвал его «Арабелла» в твою честь. Это роза ярко-малинового цвета, и более прекрасных цветов я в своей жизни еще не видел. Харди тоже. Они действительно напоминают мне тебя.

У нее внутри все кипело от ярости. Неужели он думает подкупить ее тем, что назвал розу ее именем?

Оставшись одна, она села на диван и сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Всего несколько часов назад она была в Лондоне, и была счастлива. А теперь — только взгляните на нее! Она вся напряжена, как натянутая тетива.

С ней всегда такое происходило в Челфорде. В Лондоне она была совсем другая, но здесь она замечала тончайшие нюансы, которые убеждали ее в том, что она никогда не сможет стать одной из здешних дам. Отец предупреждал ее, что происхождение имеет большое значение в провинциальном обществе, но высокое социальное положение и красота могут помочь ей подняться до уровня местной аристократии. Ну а уж если не она — знатная дама, то кто тогда? Она тщательно следит за собой, Она всегда одета по последней моде. Она знакома с лучшими людьми. О ее приемах говорят в городе. И все-таки в доме у Лукаса Беллу не покидало ощущение, что Джессика Хэйворд, девчонка, которая из-за своего темного прошлого не заслуживает доброго слова, стоит выше ее.

Белле казалось, что даже собственный муж предал ее.

Она закипала от одной мысли об этом. Ей причинили зло. Но тогда почему никто не вступился за нее? Она честно ждала Лукаса четыре года. Это время тянулось невыносимо долго. Четыре года, в течение которых все ее подруги одна за другой выходили замуж. Все уже стали поговаривать, что она останется старой девой. Но она любила Лукаса. И чем больше проходило времени, тем труднее ей было что-либо изменить в своей жизни. Люди могли говорить что угодно — будто она провела свои лучшие годы в ожидании Лукаса, могли смеяться над ней, однако она не сдавалась.

А потом разразился скандал, в результате которого ее выставили на всеобщее посмешище. И этого она никогда не забудет и не простит.

Ее отец разгневался даже сильнее, чем она. Он всегда был против ее брака с Лукасом, отдавая предпочтение Руперту. И хотя Руперт никогда бы не унаследовал графский титул, его происхождение было безупречным. К тому же у него были деньги, и он был героем войны. Поэтому Белла, женщина настолько красивая, что могла заполучить любого мужчину, какого бы ни пожелала, приняла его предложение.

И вот какая награда ждала ее?

Она сделала несколько глубоких вдохов и заставила себя расслабиться. Конечно же, слова о том, что ее ничуть не волнует то, что скажут люди она бросила Руперту в запальчивости, под влиянием момента. На самом деле ее это очень даже волновало. И еще она очень заботилась о том, чтобы каждый, кто проявлял к ней хоть малейшее неуважение, понес наказание. Лукас поплатился тем, что потерял ее навсегда. А Джессика Хэйворд…

Джессика Хэйворд всегда была для Беллы бельмом на глазу. Правду говоря, она была странной девушкой, постоянно совала нос не в свои дела и не желала знать свое место. Но Белла не могла никому сказать правду, так как выставила бы себя в плохом свете. Из-за Джессики Хэйворд она, Белла Клиффорд, первая невеста в графстве, получила жуткую взбучку от своего отца, сэра Генри.

Он заметил, что кто-то в доме ворует фарфор и столовое серебро, и посчитал виновным одного из лакеев, хотя это было делом рук Беллы. Она была слишком напугана, чтобы признаться отцу, поэтому лакея обвинили, признали виновным и отправили в колонию отбывать срок за преступление. Однако Джессика Хэйворд каким-то образом узнала правду и разболтала все сэру Генри. В результате он устроил взбучку своей единственной дочери и разорил единственного ювелира в Челфорде, который скупал у Беллы серебро. А чтобы Джессика Хэйворд держала рот на замке, он заплатил ее отцу приличную сумму, которую Вильям Хэйворд тут же пропил и проиграл в карты.

Если бы сэр Генри назначил дочери достаточное содержание, ей бы не пришлось воровать серебро и фарфор в собственном доме. Хотя она это, разумеется, не считала воровством. В конце концов, она все равно рано или поздно унаследует все эти вещи. Стоило ли делать из мухи слона?

После этой истории она старалась держаться подальше от Джессики Хэйворд. А заодно придумывала и рассказывала всем подряд всякие гадости про Джессику, чтобы настроить людей против нее. Пока Лукас был на войне, это было легко — Джессику некому было защитить.

Но потом Лукас вернулся… и Джессика Хэйворд расправилась с Беллой, применив то же оружие. Не было еще человека, который, проделав такое с Беллой Клиффорд, остался бы безнаказанным.

Немного успокоившись, она вытянулась на шезлонге и закрыла глаза. Прошло немало времени, пока ее надутые губы сложились в улыбку. Белла открыла глаза. Она сделает так, как просил ее муж. Она откроет Джессике Хэйворд двери своего дома, но если та воспользуется приглашением, то горько пожалеет об этом.

7

После обеда Джозеф отправился поработать в амбаре, а Джессика с сестрами принялись за уборку на кухне. Когда тарелки были вымыты, вытерты и поставлены на место, монахини разложили коврик, который они плели из длинных полос разноцветных тканей из разорванных старых платьев и юбок. За работой, как всегда, завязалась беседа. Главным образом говорили сестры, а Джессика слушала вполуха, как монахини судачат, упоминая имена соседей, предложивших свою помощь по приведению в порядок старого дома в Хокс-хилле.

Но думала Джессика совсем о другом, поэтому, накинув шаль на плечи, незаметно выскользнула из кухни. Во дворе, выложенном булыжником, она ненадолго задержалась, всем своим существом впитывая звуки и запахи окружающего мира. Запах мяты и лимона доносился из маленького ухоженного садика, в котором сестры уже стали выращивать лекарственные и пряные травы. Девушка повернула голову и почувствовала пьянящий аромат свежескошенной травы. В наступивших сумерках дом выглядел не таким уж обшарпанным.

Она медленно пошла по двору к амбару, внимательно вглядываясь во все, что встречалось ей на пути, и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь знакомое. Но… тщетно. Все в Хокс-хилле было для нее таким же чужим, как для сестер и Джозефа. Однако хуже всего было то, что она не могла ничего вспомнить о своем отце. И если верить Лукасу, то лучше бы ей оставаться в неведении.

Чувствуя, как от навернувшихся слез у нее защипало в глазах, она рывком открыла дверь амбара и шагнула в полутемное помещение.

Джозеф сидел на скамеечке и внимательно осматривал колесо у повозки. Он поднял глаза и, увидев Джессику, беззубо улыбнулся. Было видно, что он ждал ее и обрадовался ее приходу. Кобыла Ромашка тоже ждала девушку и тихонько заржала, привлекая ее внимание.

— Она хочет сахару, — сказал Джозеф.

Он был уже не молод, но еще полон сил, с мускулистыми плечами и огромными кулаками. Джессика легко могла себе представить, каким сильным он был борцом в пору своей юности. Он никогда не рассказывал о том времени, но Джессика слышала, что он оставил это занятие после того, как нечаянно убил своего противника.

Он бросил дело и тихо промолвил:

— Я слышал про твоего отца, мне очень жаль, очень…

Джессика подумала, что, наверное, глупо горевать по отцу, которого совершенно не помнишь, поэтому сдержанно ответила:

— Все нормально, Джозеф, это случилось три года назад, и к тому же я его совсем не помню.

Он потер лоб натруженной ладонью и задумчиво произнес:

— Я тоже не помню моего отца и иногда думаю, что это, может, и к лучшему. Не всегда знание — благо. Ты тоже пока остановись.

Джессика подумала, что в этом высказывании — весь Джозеф. Он сказал именно то, что сказать хотел, — коротко и ясно, и ни слова больше. Он никогда не показывал своих чувств и не давал бесполезных советов. И этот его совет был как нельзя кстати.

Пока он убирал свои инструменты, она осматривала амбар. Помещение было аккуратно прибрано. Корова с теленком стояли привязанные в одном стойле, а в другом, возле яслей отдыхала кобыла Ромашка и полными нежности глазами смотрела на Джессику. Девушка звонко рассмеялась, полезла в карман и нашарила там кусочек сахара. Ромашка вытянула мягкие теплые губы и осторожно взяла сахар с ладони у Джессики. Девушка прижалась щекой к шелковистой лошадиной шее и втянула носом воздух. Ей всегда нравился запах лошадей.

— Сразу видно, что ты родилась в деревне, — заметил Джозеф, когда она подняла на него глаза. — Ты не боишься животных, это хорошо. Но сестры, — его лицо опять расплылось в беззубой улыбке — избегают заходить даже в курятник. Вот потеха…

Джессика засмеялась, потому что это была чистая правда. Сестры предпочитали убирать навоз, чем встречаться с сердитой курицей, которая не желает расставаться со своими яйцами. А Джессика… Может, она и деревенская жительница, но она этого не помнит.

Джозеф остался, чтобы убрать инструменты и запереть ворота, а Джессика вышла во двор. Это было время, которого она всегда ждала с нетерпением, время, когда все дела уже сделаны и можно попытаться что-нибудь узнать, вспомнить, осмыслить.

Она пошла вниз по дороге, мимо флигелей и сараев, к небольшому лесочку, который в надвигающихся сумерках казался полным опасностей. Подойдя к тропинке, она остановилась. Дорога вниз терялась из виду в густом подлеске между деревьев. Джессика была уверена, что где-то там, на этой тропинке, обладатель ее Голоса поджидал ее отца, когда тот возвращался домой из «Черного лебедя».

Сердце у нее в груди забилось часто-часто, дыхание стало быстрым и поверхностным. Она, бросила взгляд назад, на скопление домов, которые, собственно, и составляли Хокс-хилл. Они казались такими надежными, такими безопасными… Косые лучи солнца отражались в стеклах маленьких окошек. А там, внизу, куда вела тропинка, все скрывал мрак и было так тихо… Джессика глубоко вздохнула, подобрала юбки и начала спускаться.

Сначала она ничего не могла разобрать, тени дрожали, отблески солнечных лучей заставляли все вокруг мерцать и менять очертания. Но когда ее глаза привыкли к полумраку, она ясно увидела дорожку. Ею явно часто пользовались, так как она была ровной и широкой. В одном месте тропинка раздваивалась. Здесь Джессика остановилась, но не потому, что не знала, куда идти. Наоборот, она была уверена, что если пойдет по правому ответвлению, то окажется у дома Лукаса.

Избушка Уолтона. Джессика произнесла название вслух, надеясь вызвать в памяти хоть какие-то ассоциации, но все, что она вспомнила, так это то, что рассказали ей сестры за обедом. По словам Лукаса, избушка была его «личной крепостью» до того, как он унаследовал титул и состояние своего дяди. Теперь у него есть дом в Лондоне и поместье в Хэмпшире, но «избушка Уолтона» навсегда останется его домом, и ему доставляет огромное удовольствие постоянно ремонтировать и приводить ее в порядок, тем более что у него теперь есть на это средства.

И еще сестры рассказали, что у матери Лукаса есть юная воспитанница, но обе они живут в Лондоне. Что ж, это хорошо. Джессика не надеялась, что мать Лукаса примет ее с распростертыми объятиями после того, что она сделала ее сыну. Девушка сдержала горестный стон, готовый вырваться из груди.

Что она была за девица, если могла сотворить подобное? Не такой она хотела быть. Когда она вернулась в Хокс-хилл, она, конечно, не ожидала, что окажется самой популярной девушкой в округе. Если бы она могла повернуть время вспять, она бы как следует отчитала ту Джессику, которая жила здесь три года тому назад.

А может, Лукас просто преувеличивает? Она очень на это надеялась. Девушка молилась, чтобы то, что она о себе узнала, оказалось преувеличением. Вот какие трудности поджидают человека, который потерял память. Кто угодно может сказать тебе что угодно, а ты не знаешь, чему верить.

Интересно, почему у нее нет друзей? Может, монахини правы и просто прошло слишком много времени? А ведь даже одна-единственная подруга, девушка ее возраста, которая обрадовалась бы ее возвращению, могла бы сделать Джессику счастливой.

«Ты бесследно исчезла в ту же ночь, когда убили твоего отца. Многие считали, что ты убила его… «

Слова, брошенные Лукасом при прощании, гулко стучали у нее в голове. Неужели люди действительно подозревают ее в убийстве отца? Может, поэтому никто не обрадовался ее появлению в Хокс-хилле? Конечно, она-то знала, что не убивала его, но как объяснить, что она уверена в своей невиновности, потому что слышит Голос? Такое никому не объяснишь.

Вздрогнув от внезапно нахлынувших на нее мрачных предчувствий, она отвернулась от избушки и опять посмотрела на тропинку. Возможно, Хокс-хилл ей и незнаком, но уж эту-то дорожку, по которой можно было почти наполовину сократить путь в город, она точно знала. Голос водил Джессику по ней много раз и каждый раз рисовал ей настоящую карту местности. Она закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти запомнившиеся ориентиры.

Позади нее лежало поместье, над которым парил ястреб, следовательно, это был Хокс-хилл[3]. На вершине холма стоял дом, явно принадлежавший состоятельному человеку. Может, это дом Лукаса? Вряд ли. Когда убили ее отца, Лукас еще не был богат, а «избушка» не производила впечатления роскошного дома. Вдалеке виднелся старый замок, по-видимому Виндзорский дворец. Это был самый приметный ориентир в округе.

Она открыла глаза и глубоко вздохнула. Сделав шаг-другой, она быстро пошла вперед, подталкиваемая невидимой силой. Она была абсолютно уверена, что каждый шаг приближает ее к цели, но ей совсем не было страшно. Ее ум был ясен, чувства обострены в ожидании момента откровения.

Солнце садилось за далекий горизонт, тени сгущались. Ветка хлестнула ее по лицу, но она только оттолкнула ее и побежала дальше. Теперь Джессика слышала журчание ручья, бегущего по камням. Так в точности и было, когда она слышала Голос. У нее 6е-шено колотилось сердце, не хватало воздуха. В видениях, которые сопровождали Голос, все было так, как сейчас. И именно в тот вечерний час убийца поджидал ее отца. Разгадка была близко, так близко…

Приглушенный звук выстрела заставил ее остановиться. Спустя секунду она поняла, что выстрел прозвучал у нее, в голове. Прижав руку к сердцу, она оглянулась. В этом месте деревья стояли реже, дорожка выровнялась. А через двадцать ярдов начиналась просека и открывался великолепный вид. Облака над горизонтом, подсвеченные заходящим солнцем, создавали впечатление, что там, вдалеке, стоят могучие горы. Она обернулась, чтобы осмотреть пройденный путь. Если ее Голос принадлежал Лукасу, то он должен был прийти сюда другой дорогой, чтобы опередить ее отца, а затем спрятаться за деревом, в густой тени, чтобы, когда ее отец пройдет мимо, выстрелить ему в спину.

Это было логично, но совершенно неверно. Все было неправильно, потому что она не хотела этому верить. Она не хотела, чтобы Лукас Уайльд оказался убийцей.

Джессика все еще стояла на дорожке и вглядывалась в нее, пытаясь представить себе развитие событий, какими они были в ее видениях, когда вдруг осознала, что стоит совершенно открытая для него. А он был там, на той же дорожке, и в голове у него роились те же мысли, что и у нее. Все ее тело стало как натянутая струна. Она затаила дыхание. Всю свою волю она направила на то, чтобы в голове не мелькнуло ни одной собственной мысли, чтобы он не смог обнаружить ее присутствия.

Он был озадачен. Один из образов, который передался ему от Джессики, был ему знаком. Он остановился, чтобы осмыслить эту картину. Джессика чувствовала, как у него в мозгу на смену смущению приходит неуверенность, которую, в свою очередь, сменяет подозрительность. Через мгновение, показавшееся ей вечностью, она почувствовала, что он вдруг отвлекся, как будто его позвали. Поколебавшись немного, он исчез.

Она стояла на том же месте не шелохнувшись, не смея перевести дух. А когда наконец убедилась, что она осталась одна со своими мыслями, ее начала бить дрожь.

С трудом сознавая, что делает, Джессика сошла с дорожки и укрылась под сенью деревьев. Прижавшись всем телом к шершавой коре старого дуба, она старалась отдышаться. Когда страх чуть-чуть стих, она опустилась на колени и попыталась привести в порядок свои мысли.

Уже не в первый раз она так забывалась. На вечернях, когда она мысленно кричала, чтобы он больше не убивал, Голос чувствовал ее присутствие. Одно вторжение в его мозг он мог приписать разыгравшемуся воображению, но несколько…

Ей надо быть поосторожней. Больше не должно быть опрометчивых поступков, нельзя позволять Голосу хозяйничать у нее в мозгу. Если его подозрения перерастут в убежденность и он узнает о ее существовании, то может расправится с ней так же, как расправился с ее отцом.

Однако эта неожиданная встреча не прошла даром. По крайней мере теперь Джессика знала, что она на правильном пути. То, что она называла Голосом, то, что бесконечное число раз переживала она в своих видениях, было картиной убийства. И если она поймет, кому принадлежит этот Голос, то она будет знать, кто убил ее отца.

Джессика со стоном выдохнула воздух и поднялась с колен. Она не представляла, как можно будет обличить убийцу. Если уж констеблю это не удалось, то что тогда говорить о ней? Хотя, может быть, констебль и подскажет ей верное направление поисков? Вот что ей надо будет сделать — как только выдастся свободная минутка, она отправится в город и расспросит констебля.

Приняв такое решение, Джессика поплотнее закуталась в шаль и пошла домой.

Поздно ночью, когда она лежала без сна на своей узенькой кровати, она почувствовала присутствие Голоса, тихое, как шепот. Но она приняла все меры, чтобы не пустить его в свой мозг, не дать завладеть ее сознанием.

8

В последующие дни Джессика была так занята, что даже думать не могла о том, чтобы пойти к констеблю. Работы в поместье оказалось больше, чем Джессика, сестры и старый Джозеф были в состоянии сделать. А первая группа мальчиков должна была прибыть уже к началу июня.

Джессика, жившая в постоянном напряжении, сильно устала. Скоро приедут ребята, а она любила детей, всегда была к ним добра и знала, что нужна им. Все, что она делала в Хокс-хилле, было очень важно и не оставляло времени для раздумий о себе.

Лукас довольно часто наведывался к ним и наконец вошел в роль хозяина. Хотя мимоходом он иногда и обращался к Джессике, встреч с ней он явно не искал. Он привел в Хокс-хилл кровельщиков, чтобы поправить крыши, и плотников, чтобы они построили новые уборные и отремонтировали сломанные подоконники и двери. Когда им не хватало рабочих рук, лорд Дандас снимал сюртук, засучивал рукава и принимался за работу. Готовя обед в кухне, Джессика через окно слышала, как они переговаривались. Работал Лукас добросовестно и вел себя не как владелец поместья, а как один из его же работников. Джессика легонько улыбалась, слыша удачный ответ Лукаса на шутку и добродушные подтрунивания рабочих.

Как и ожидалось, доверие сестер к лорду Дандасу росло с каждым днем. Они только и говорили: «Лорд Дандас то, лорд Дандас это», и в вечерних молитвах благодарили Господа за то, что Он послал им такого великодушного и щедрого благодетеля.

Когда пути Лукаса и Джессики случайно пересекались, — а чаще всего это случалось, когда рабочие и Лукас вместе с ними толпились в кухне в ожидании обеда, — монахини не в состоянии были сдержать своего любопытства. Шутки мужчин становились тогда более пристойными, и в эти минуты девушка замечала, что за ней и за Лукасом исподтишка подглядывают не только сестры, но и рабочие. Джессика не могла понять, чего же они ждут от нее — что она повиснет у Лукаса на шее и станет его целовать или отвесит ему звонкую пощечину? От всего этого ее бросало в жар, как будто мало было жара от кастрюль, сковородок и печи, в которых она готовила горы пирогов, картофеля, тушеного мяса и пудингов, и все для того, чтобы это огромное количество еды уничтожилось рабочими в мгновение ока.

Лукас все происходящее воспринимал со свойственным ему спокойствием. В то время как Джессика с сестрами суетились вокруг стола, подавая еду и стараясь всячески ублажить проголодавшихся работников, он, встречаясь с девушкой взглядом, лукаво ей подмигивал. Джессике стоило немалых усилий сохранять невозмутимость. Она вынуждена была постоянно напоминать себе, что все эти люди знают, как она однажды пыталась скомпрометировать Лукаса Уайльда, и сознание этого помогало ей оставаться бесстрастной.

В последнее время их начали навещать соседи. Первыми прибыли викарий и его жена — Джон и Анна Ренкин. Они появились однажды у входа в старый дом в Хокс-хилле с коробками, набитыми вещами и постельными принадлежностями которые их община собрала для мальчиков из приюта. Вскоре их примеру последовали и другие. Среди них был аптекарь Вильсон с женой и, ко всеобщему удивлению, даже адвокат — мистер Ремпель с супругой.

Доброта и великодушная щедрость соседей развеяли последние сомнения сестер, опасавшихся, что их приезд вызовет недовольство жителей Челфорда и окрестностей. Теперь же сердца монахинь воспаряли от радости, и, хотя они всегда выполняли любую работу весело и без сетований, сейчас все просто горело у них в руках. Не было такого дела, которого бы они не захотели или не сумели выполнить. А однажды сестры Эльвира и Долорес даже повергли Джессику и старого Джозефа в состояние полнейшего изумления, когда со швабрами наперевес прошагали в курятник, чтобы сразиться с воинственными курами и отнять у них драгоценные яйца.

В те дни Джессика была, как никогда, счастлива, несмотря на многочисленные, заставлявшие ее испытывать неловкость случаи, которые, однако, в ее положении были неизбежны. Она краснела от смущения, когда некоторые посетители окликали ее по имени, а она не могла вспомнить, кто они такие, и чувствовала себя ужасно неловко, когда они называли свои имена. И все потому, что она уже знала о той репутации, которой Джессика Хэйворд заслуженно пользовалась раньше в Челфорде и Хокс-хилле. Но одна весьма тревожная мысль не давала ей покоя. Джессика все время думала о встрече, которая должна рано или поздно состояться, — о встрече с обладателем ее Голоса. Что тогда произойдет? Будет ли это миг озарения? Замрет ли у нее сердце в тот момент, когда она узнает его? А Голос? Как поступит он?

В ожидании этого момента она пристально вглядывалась в каждое новое лицо, внутренне содрогаясь от мрачных предчувствии.

Но пока ничего особенного не происходило. Все были очень милы и ничем друг от друга не отличались. Единственным человеком, при виде которого у нее что-то дрогнуло в душе, был Лукас Уайльд. Был ли это тот самый миг озарения, которого она ждала? Джессика не знала. Но все ее естество протестовало при одной лишь мысли о том, что Лукас мог оказаться обладателем ее Голоса. Она не умела бы объяснить, почему так происходило, ведь она почти не знала его, однако разум тут был бессилен, а контролировать свое подсознание Джессика не могла.

Иногда, занимаясь каким-нибудь делом, Джессика вдруг замирала и оглядывалась по сторонам, всматриваясь в дружелюбные лица окружавших ее людей. Ей казалось непостижимым, что об убийстве, которое произошло всего в полумиле от этого дома, никто не говорил, никто ни словом не упоминал о ссоре ее отца с Лукасом, никто ни разу не обмолвился о ее, Джессики, внезапном и бесследном исчезновении. А ведь она где-то провела целых два дня, прежде чем попала в лазарет монастыря сестер Девы Марии. Так где же она была? Что заставило ее отправиться в Лондон? Она даже предположить не могла, что двигало ею, когда она совершала все Эти странные поступки. И никто не отвечал на вопросы, которые она, по возможности тактично, задавала самым разным людям. Они или уходили от ответа, или действительно ничего не знали.

Джессика рассказала о своем разочаровании Перри, молодому кузену Лукаса. Ни с одним человеком из своей прежней жизни она не чувствовала себя так свободно, как с ним. Они были с Перри ровесниками, он отличался открытостью и дружелюбием и, как и Лукас, был в Хокс-хилле частым гостем.

— Люди просто стараются вести себя деликатно, — объяснил он и, бросив на девушку проницательный взгляд, спросил: — Ты что, расспрашивала соседей, Джесс?

— Пыталась. О, не волнуйся. Я делала это очень тактично. Но мне все равно никто ничего не рассказал, — с грустью ответила она.

— Лукас будет недоволен, если узнает, что ты расспрашиваешь людей, — предупредил он девушку.

— Почему это он будет недоволен? — сразу же ощетинилась Джессика. — Ему есть что скрывать?

— Не говори глупостей! — остановил ее Перри. — Он заботится о тебе и не хочет, чтобы кто-нибудь расстроил тебя.

— Ну так знай, что я уже достаточно расстроена! — вспылила она. — Никто со мной не разговаривает о том, что случилось, даже ты! Словно нарочно все что-то скрывают!

Перри рассмеялся.

— Поступай как знаешь. А что ты так жаждешь узнать? — полюбопытствовал он.

Однако то, что она узнала от Перри, только подтвердило слова Лукаса. Будучи молоденькой девчонкой, она до безумия влюбилась в Лукаса и беззастенчиво преследовала его. А что касается ночи, когда убили ее отца, то тут Перри ничем помочь ей не мог. Он тогда был в Оксфорде, в университете, семестр был в разгаре, и все, что ему известно, он знает со слов других. Но кое-что он все же ей сказал. Оказывается, Белла больше других в Челфорде знает обо всем, что происходит в городе и его окрестностях, — так было всегда, — и она «признанный авторитет в этой области». Вот что сказал Перри и добавил:

— Рано или поздно вы встретитесь. Это неизбежно.

Эта незначительная информация, как бы невзначай оброненная Перри, наполнила Джессику смутной тревогой. Никто до сих пор ни словом не упоминал о том, что Белла живет в Челфорде. Джессика была уверена, что после замужества Белла уехала подальше от этих мест.

Она думала о той девочке, которой была раньше, — по уши влюбленной в мужчину, почти помолвленного с другой, — и не могла осуждать ее за то, что та, пытаясь отстоять свои чувства, решилась на безрассудную и подлую ложь. Джессика съежилась от страха. Она не отождествляла себя с той девчонкой и не представляла, что скажет Белле, пытаясь хоть как-то загладить свою вину.

Когда в следующий раз она придела Лукаса, он стоял в тени огромного дуба и наблюдал, как рабочие разгружают фургоны с провиантом, только что доставленным двумя местными купцами. Джессика несла рабочим холодный лимонад, чтобы они утолили жажду в этот жаркий день, и внезапно оказалась перед Лукасом. Решив, что разводить дипломатию с ним не стоит, она прямо спросила, правда ли то, что сказал ей Перри.

— Да, Белла здесь, в Челфорде, — ответил Лукас, взяв у нее стакан с лимонадом и сделав большой глоток. — У нее здесь дом. Где же ей еще быть?

— Я решила… Я поняла… Я думала, что она живет в Лондоне, — запинаясь, испуганно пробормотала Джессика.

— Да, но только несколько месяцев в году. Когда светский сезон заканчивается, они с Рупертом возвращаются в Челфорд, — пояснил Лукас.

— Понятно, — задумчиво произнесла Джессика, не смотря на своего собеседника.

Он медленно поднял голову и окинул ее изучающим взглядом.

— В чем дело, Джесс? — необычно мягко спросил Лукас. — Ты же знаешь, что рано или поздно тебе придется встретиться с Беллой… И не только с Беллой. Через день-два приезжает моя мать, и…

— Ваша мама! — воскликнула Джессика изумленно.

— Разве ты не знала, что у меня есть мать? Я думал, Перри тебе сказал… — озадаченно проговорил Лукас.

— Я знала… мне сказали монахини, но они говорили, что она живет в Лондоне с… с молодой родственницей… — неуверенно промямлила Джессика.

— Элли — моя подопечная, — пояснил Лукас. — Матушка и Элли обычно проводят лето здесь, со мной. Не надо так пугаться. Насколько я знаю, вы с мамой не ссорились, Белла — совсем другое дело. Не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда ты ей попадешься на глаза! — внезапно заявил он.

Это было сказано с такой язвительностью и ехидным удовольствием, что Джессика опешила. Только что ей казалось, что он смягчился и наконец стал относиться к ней дружелюбно, что, возможно, она — ему нравится, но теперь она убедилась, что все это ей на самом деле только показалось.

Лукас сделал шаг вперед, и она, вся напряженная, отшатнулась от него.

— Не бойся меня, Джесс, — произнес он полностью изменившимся голосом. — Никто тебя не обидит. Если, конечно, не захочет иметь дела со мной.

— Ах, какие замечательные слова! — вспыхнула Джессика, чувствуя, как обида превращается ярость. — Только не надо притворяться, что вы обо мне заботитесь! Я не забыла, что вы пообещали выдворить меня из Хокс-хилла. Чем только вы мне угрожали, если я не уберусь отсюда! Вы грозились…, ну… сделать все, что угодно! — почти крича, закончила она и, чувствуя опасную близость слез, попыталась ретироваться в дом, но Лукас встал у нее на пути.

— И я делаю все это для того, чтобы поскорее выдворить тебя отсюда? — спросил он, широким жестом указывая на дом и хозяйственные постройки, столь сильно изменившиеся благодаря его усилиям.

— Я только повторяю то, что вы сами мне говорили, — потупив взор, ответила девушка.

— Это было давно, Джесс. Целых три недели назад. — Он в задумчивости потер лоб. — За три недели многое может произойти. Ты так не считаешь? Может, я изменил свое мнение…

— Почему, Лукас? С чего бы это вы вдруг изменили свое мнение? — удивилась Джессика. — Чего вы на самом деле добиваетесь? Почему вы то бываете добры ко мне, то вдруг начинаете злиться?

На лице Лукаса появилась глупая ухмылка, но смотрел он вовсе не на Джессику, а куда-то вдаль, над ее головой.

— Ага, — сказал он, — а вот и два молодых человека, которые жаждут с тобой повидаться. Джессика, ты, скорее всего, не помнишь моего друга Руперта Хэйга, зато он прекрасно помнит тебя, я в этом ничуть не сомневаюсь.

Она резко повернулась и увидела двух молодых мужчин, которые наблюдали за разгрузкой фургона. Один из них, светловолосый, с улыбкой поклонился ей, и Джессика неуклюже сделала реверанс. На нее произвели впечатление умные серые глаза и теплая улыбка, но тут до нее дошел смысл сказанного Лукасом, и она поспешно отвела взгляд. Так, значит, это и есть Руперт Хэйг, тот самый Руперт Хэйг, за которого вышла замуж Белла Клиффорд? Она не знала, куда деваться от смущения. Но вдруг она услышала приятный голос Руперта, которой сообщил, что его жена собирается приехать с визитом в Хокс-хилл, как только все здесь немножко уляжется (она не хочет доставлять неудобства своим присутствием), а пока передает уйму всевозможных вещей и продуктов — толокно, картофель, крупы, сахар, свечи, что-то там еще, он толком сам не знает, но все это, по мнению Беллы, пригодится в любом хозяйстве.

Великодушие и щедрость Беллы Хэйг заставили Джессику устыдиться собственных мыслей о бывшей возлюбленной Лукаса, и девушка выдавила из себя слова благодарности.

— Джессика, — произнес Лукас, обращая ее внимание на второго мужчину. — Позволь представить тебе моего кузена Адриана Уайльда. Ты уже знаешь, что он старший брат Перри.

Это был безусловно самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела. Темные вьющиеся волосы и карие глаза она сумела оценить по достоинству, искренне считая, что Адриан — истинный образец мужественности.

— Так, значит, вот она, Джессика Хэйворд, о которой мне все уши прожужжал Перри, — отозвался Адриан. — Мисс Хэйворд, я вас с трудом узнал. — Он беззаботно рассмеялся. — Но теперь я убедился, что Перри нисколько не преувеличивал.

— Мы с Перри хорошие друзья, — взволнованно ответила Джессика и, словно ища поддержки, мимоходом взглянула на Лукаса. Тут она заметила, что этот несносный человек опять разозлился, совершенно непонятно из-за чего.

Видимо, чувствуя неладное, из дома вдруг появились сестры и пригласили всех освежиться прохладным лимонадом. Следующие полчаса велся разговор, в котором Джессика принимала участие, но из которого потом не смогла вспомнить ни слова.

Мальчики прибыли в Хокс-хилл в один из самых теплых и ярких дней этого лета. Казалось, сама природа, приветствуя их, решила показать им все самое лучшее. На лугу, который давно пора было косить, клевер и лютики приветственно качали головками. Жимолость, густые кусты которой тянулись вдоль каменных стен дома, источала сладкий аромат зреющих ягод, смешивающийся с запахами полевых цветов. Над головами детей кружили ласточки, а вездесущие воробьи и малиновки громко чирикали на самых верхних ветках огромных старых дубов. Даже кобыла ромашка прониклась духом всеобщей радости и веселья. Она шевелила ушами, медленно трусила по лугу и приветственно ржала, когда кто-нибудь обращал на нее внимание.

Во дворе столпилась все обитатели дома, одновременно смеясь и разговаривая, когда мальчики, довольные чистые и принаряженные, высыпали из двух нанятых экипажей, только что прибывших из Лондона. Первой вышла сестра Бригитта. Детей сопровождали также два молоденьких монаха, которые должны были сразу, как только доставят мальчиков в Хокс-хилл, вернуться в Лондон.

Мальчики тут же засыпали сестер вопросами.

— Сестра Марта, а почему вы сняли свое одеяние? — удивился один из них.

— Джозеф, правда вы нас научите работать на земле? Говорят, это очень интересно, — допытывался второй.

— Сестра Эльвира, сестра Эльвира, а где уборная? Мне надо в уборную! — вскричал третий.

— Я голодный как волк! Когда будем кушать? — интересовался четвертый.

— Я хочу покататься на лошади! — заявил пятый. — Сестра Долорес, можно, я покатаюсь на лошади?

Они не перестали галдеть даже тогда, когда толпой ввалились в дом. Путешествие из Лондона оказалось для них настоящим приключением. Так шикарно! Так удобно! Так приятно! Там, сзади под сиденьем, даже был ночной горшок! Вы можете себе представить такое?! Это последнее обстоятельство было для них потрясающей неожиданностью, о которой они и не подозревали. Сестра Бригитта, восторженно смеясь, подтвердила их слова. Джессика тоже смеялась от души. Она была так же радостно возбуждена, как и дети, но особенно ее радовал тот факт, что молоденькая монахиня Бригитта останется с ними в Хокс-хилле. Джессика искренне любила ее. Она никогда не слышала, чтобы сестра Бригитта жаловалась или сплетничала. Застенчивая и добрая, она в то же время умела проявить твердость характера.

Прошел целый час, пока все перевели дух и успокоились. Это время прошло в спорах, кому где расположиться, дети убирали свои вещи, сестры помогали им смывать дорожную пыль с рук и мордашек. А корда все наконец уселись за огромным столом, составленным из нескольких небольших, в парадном зале Хокс-хилла, у Джессики в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. Она смотрела на детские лица, светившиеся от удовольствия и ожидания, и с трудом узнавала в них тех несчастных мальчишек, которые так недавно попали в монастырский приют.

Мальчикам было от семи до десяти лет, но почти все казались совсем малышами. Все они были слишком маленькими и хрупкими для своего возраста, все уже успели познать непосильный труд, голод и побои. Казалось, их не ждет в жизни ничего хорошего, пока их не спасли монахини Девы Марии. Ведь этих мальчиков истязали их собственные родители!

Но теперь они были в надежных руках. Джессика перевела взгляд на сестер и Джозефа, и ее сердце преисполнилось благодарности. Вообще-то они выглядели довольно забавно — Джозеф со своей беззубой ухмылкой и сестры в черных одеяниях, похожие на нахохлившихся, суетливых воробьев. Но внешность их была обманчивой. Они были добрыми и трудолюбивыми, они мужественно встречали все житейские невзгоды и трудности, не жалуясь и не требуя ничего для себя. Джессика чувствовала себя рядом с ними в полной безопасности и надеялась, что так же будут чувствовать себя и дети.

Эти мысли не оставляли ее ни во время обеденной суеты, ни во время послеобеденного шума, ни в тихие вечерние минуты. Позже, когда дети уже спали, она накинула шаль на плечи и выскользнула из дома, чтобы побыть с Джозефом. Это вошло у нее в привычку с самой первой ночи в Хокс-хилле. Джозеф говорил мало, но каждое его слово задевало за живое — он был мудр, этот старый бывший борец.

Ромашка отдыхала в своем стойле и привычно потянулась к Джессике за сахаром. Джозеф строгал кую-то дощечку на верстаке. Джессике внезапно пришло в голову, что здесь она на своем месте.

Ромашка шершавым теплым языком облизывала ей пальцы, запахи животных смешивались с ароматом сена. На скамейке что-то мастерил старик, может, это Джозеф, а может, ее отец. Возможно, поэтому она так любила Эти тихие вечерние часы… Возможно, именно в ти часы и именно здесь они с отцом вели неспешные беседы…

— Мальчики уже спят? — спросил Джозеф, вернув ее к реальности.

Джессика кивнула и присела на скамейку рядом со стариком.

— У них было слишком много впечатлений, — улыбаясь, сказала она. — Не успели приехать, а уже думают о том времени, когда вырастут и начнут самостоятельную жизнь. Решают, кто пойдет в подмастерья, чтобы научиться какому-нибудь ремеслу, кто будет работать в конюшнях, кто пойдет на службу. И сестры согласны с ними!

— А ты нет? — поинтересовался Джозеф.

— Не знаю. — Джессика вздохнула. — Наверное, сестры лучше знают. Но я все время думаю о том, что нашим мальчикам нелегко пришлось в жизни. У нас они наконец нашли тихую гавань. И мне бы хотелось, чтобы они оставались здесь как можно дольше. У них уйма времени, чтобы научиться ремеслу и вырасти настоящими мужчинами.

Джозеф поднял дощечку к глазам, подержал ее на весу, осматривая со всех сторон.

— Гавань — это хорошо, — согласился он.

— И я так думаю, — кивнула Джессика.

— Но корабли строятся не для того, чтобы стоять в гавани. — Он положил дощечку, посмотрел на Джессику и беззубо ей улыбнулся. — Корабли должны плавать по морям и океанам, хоть это и опасно. Наши мальчики знают это.

Она почти услышала, как глубоко в груди у нее запела струнка, отозвавшаяся на слова старика.

9

Могила родителей Джессики находилась на кладбище святого Луки на окраине города. Вместо надгробья на ней лежал небольшой, почти квадратный кусок гранита, на котором были высечены имена и даты — больше ничего. Участок вокруг могилы содержался хорошо, и сразу было видно, что за ним ухаживали, но никаких цветов или декоративных растений здесь не было. Не было также каменных ваз, урн или других украшений, столь характерных для могил, к которым относятся с любовью.

Джессика принесла цветы. Это был букетик белых маргариток, которые в изобилии росли вокруг Хокс-хилла. Опустившись на колени, девушка положила цветы к надгробному камню. Мэри Хэйворд, ее мать, умерла в возрасте двадцати шести лет, когда Джессике было всего три года. Отцу, когда он умер, было почти пятьдесят.

Джессика почти ничего не знала об их совместной жизни, но сегодня она знала больше, чем несколько дней назад. Сестра Бригитта обнаружила на чердаке старый сундук, в котором хранились вещи ее отца.

В сундуке не было ничего ценного, да Джессика и не думала, что найдет в нем сокровища. Но там оказались книги и бумаги, а также другие мелочи, в целом не представлявшие большого интереса, если не считать, что когда-то они принадлежали ее отцу. Самыми ценными для нее были часы отца с выгравированными на крышке его инициалами, его золотое обручальное кольцо и два письма, адресованные отцом ее матери. Оба письма были отправлены из Лондона с промежутком в два года. В них главным образом говорилось покупке и продаже лошадей, и Джессику сильно разочаровал их бесстрастный тон. Однако сестра Эльвира заявила, что ничего необычного в этом нет, — мужчины часто стесняются выражать свои чувства, даже на бумаге. И все же отец упоминал в них дочку по имени.

«Скажи малышке Джесс, — писал он, — что папа скоро будет дома».

Эти несколько нежных слов подействовали на девушку, словно живительный дождь после продолжительной засухи. Что-то вдруг дрогнуло глубоко в ее душе, в сердце расцвела нежность, и слезы навернулись у нее на глаза.

Но так как от острых взглядов мальчиков ничего не могло укрыться, Джессика решилась на явную ложь, заявляя, что она немного простудилась, и громко высморкалась, незаметно вытирая глаза.

«Скажи малышке Джесс, что папа скоро будет дома». Она снова и снова повторяла про себя Эти слова, надеясь, что они помогут ей вспомнить хоть что-нибудь из ее прошлой жизни. Должна же, наконец, ее память восстановиться! Но как она ни пыталась, ключа от запертой двери в свое сознание девушка так и не находила.

Она провела ладонью по надгробью. Может быть, не стоило думать об этом, но ведь известно, что существует некое родство душ, и Джессика снова и снова размышляла о том, что отец ее, должно быть, любил ее, ибо в противном случае не оставил бы дочь жить вместе с ним. Он мог пристроить ее в какую-нибудь семью, которая за небольшую плату позаботилась бы о девочке. Но, видимо, Вильям Хэйворд предпочитал сам воспитывать собственную дочь и именно о ней думал в последнюю ночь в своей жизни. Он всего лишь сделал то, что сделал бы каждый любящий отец, — попытался исправить несправедливость, допущенную по отношению к его дочери.

Она поднялась с колен и долго стояла, смотря на надгробный камень, затем повернулась, собираясь уйти. И тут Джессика заметила, что на кладбище она не одна. Возле могилы у входа стояла на коленях девушка. Сложа руки, она шептала слова молитвы, не замечая ничего вокруг. Она так же, как Джессика до этого, не видела ее. Неожиданно девушка подняла голову и обернулась.

Джессика извиняюще улыбнулась. Глаза незнакомой девушки сначала не выражали ничего, но затем в них вспыхнула враждебность. В следующее мгновение она вскочила и бросилась бежать.

Озадаченная столь откровенным проявлением неприязни, Джессика застыла на месте, провожая взглядом незнакомку. Постепенно придя в себя, она подошла к могиле, у которой молилась девушка, и посмотрела на надгробье.

— Брэгг, — шепотом прочитала Джессика.

В могиле покоились два поколения Брэггов, о чем свидетельствовали надписи, однако высеченные в камне имена ничего не говорили Джессике.

Она все еще стояла у могилы, когда под каменной аркой кладбищенских ворот появилась дама в изящной круглой шляпке. Лицо женщины озаряла теплая улыбка.

— Джессика? — спросила она, приближаясь. — Вы — Джессика Хэйворд? Элли сказала мне, что вы здесь. О, простите меня, моя дорогая. Меня зовут Розмари Уайльд. Я — мать Лукаса.

Сердце Джессики учащенно забилось. Неужели эта прекрасная дама — мать Лукаса? Разве это возможно? Она слишком молода. В блестящих каштановых волосах не видно ни одной седой пряди. Фигура женщины была безупречной — гибкой и стройной, как у юной Девушки. Правда, при улыбке в уголках глаз и губ появлялись крохотные морщинки, но они лишь придали выразительности ее миловидному лицу.

— Я — мать Лукаса, — повторила прекрасная дама на этот раз чуть медленнее.

Джессика попыталась что-то сказать, но смогла лишь выдохнуть:

— О!..

— Простите Элли, дорогая, — попросила мать Лукаса, не обращая внимания на растерянность Джессики. — Ей следовало привести вас ко мне, но она слишком подавлена горем, — И женщина, указав на надгробье, у которого они стояли, пояснила: — Здесь похоронена вся семья Элли, кроме ее брата Филиппа. Помните… — Она вдруг смущенно улыбнулась. — Что я такое говорю! Конечно, вы не можете помнить Брэггов… У них был дом на Уотерсайд-стрит. Бедный Филипп погиб в битве при Ватерлоо. Он был хорошим другом Лукаса. Мы с Элли приехали из Лондона, и она первым делом пришла сюда, чтобы поклониться праху своих близких…

Джессика постепенно начинала понимать, о чем говорит прекрасная дама.

— Мне очень жаль, — сказала девушка, взглянув на белые розы в каменной вазе.

Миссис Уайльд поверх плеча Джессики посмотрела на могилу ее родителей.

— Я понимаю вас, да и все остальные тоже должны понять. — Она снова улыбнулась Джессике. — Но здесь неподходящее место для беседы. — Взяв Джессику под руку, она повела девушку к выходу. — Мы приехали вчера вечером, и Лукас рассказал нам о том, сколь огромную работу проделали вы вместе с монахинями. Скажите, когда удобнее всего навестить вас? А может, вы приедете к нам в Лодж?

Женщина продолжала говорить в том же духе, пока они не вышли на дорогу и Джессика не поняла, что мать Лукаса пыталась таким образом сгладить неловкость, возникшую при их первой встрече.

В открытом экипаже сидела Элли. В ее глазах больше не было враждебности, но в них не было и дружелюбия.

— Джессика, разрешите отвезти вас домой? — предложила миссис Уайльд.

Джессика показала на повозку, на передке которой важно восседал Джозеф.

— Прежде чем вернуться домой, нам еще предстоят дела, — вежливо ответила девушка и благодарно улыбнулась. При этом она ни словом не обмолвилась о том, что собирается заехать к констеблю, чтобы расспросить его об обстоятельствах, связанных со смертью ее отца.

Пока повозка не скрылась из виду, Розмари Уайльд даже не пыталась заговорить с Элли. Но потом сразу же спросила:

— Элли, что ты сказала Джессике?

— Ничего, тетя Розмари, — ответила девушка. — Мы с ней не разговаривали.

Розмари улыбнулась.

— Что? Ты не сказала ни слова, даже не поздоровалась, когда вы с ней лицом к лицу столкнулись на кладбище? — удивилась она.

— Нет. Я… я чуть было не расплакалась, — прошептала Элли, — и не хотела… ни с кем разговаривать… А почему вы спрашиваете?

Розмари трудно было безоговорочно поверить Элли. Во-первых, девушка выглядела смущенной и словно бы в чем-то виноватой, а во-вторых, Розмари знала, что Элли ревновала. К тому же ей совсем недавно исполнилось шестнадцать, и она сама не понимала, ребенок она еще или уже взрослая женщина.

За такое ее состояние — даже этого не подозревая — в ответе был Лукас.

Накануне вечером за ужином он очень много говорил о Джессике и Хокс-хилле, а также о той благородной работе, которую проделали там монахини. Это окончательно расстроило Элли — девушка испытывала муки первой любви, и Лукас был тем мужчиной, которому она отдала свое сердце.

Но не только одна Элли подозревала, что Лукас слишком уж печется о Джессике Хэйворд. Точно так же думала и его мать. Розмари вспомнила те времена, когда Джессика была совсем еще девочкой. Лукас и тогда не был к ней равнодушен, хотя это и не были чувства влюбленного. Скорее всего он относился к ней как к младшей сестре. Розмари тоже очень нравилась Джессика, у которой было доброе и отзывчивое сердце. Девушка завоевала расположение Розмари еще и своей нежностью и непосредственностью. Хотя Лукас и спорил с матерью и во многом с ней не соглашался, но Розмари нравилась также трогательная привязанность Джессики к отцу. Вполне понятными были и чувства, которые она испытывала к Лукасу. Ничего удивительного не было в том, что девушке, которой постоянно приходилось защищаться от нападок других людей, он казался неким благородным рыцарем в сверкающих латах.

Но случилось так, что в поле зрения Лукаса попала Белла Клиффорд, и молодой человек влюбился по уши. Джессике Белла не понравилась, не понравилась она и Розмари, опытный и мудрый взгляд которой сразу подметил, что Белла — девушка эгоистичная, жадная и жестокая, не считавшаяся ни с кем и любой ценой удовлетворявшая свои желания. Слуги Клиффордов явно ее боялись. Однако никто не смел ничего сказать Лукасу, даже его мать, которая все же надеялась, что со временем ее сын прозреет. Узнав Беллу получше, он сумеет понять, какая женщина скрывается под привлекательной внешностью. Да, это был всего лишь вопрос времени. Но не уйди тогда Лукас на войну, все могло бы сложиться совершенно иначе…

«Все, что ни делается, — к лучшему. Время все ставит на свои места», — думала Розмари, погрузившись в воспоминания.

— Тетя Розмари? — Внезапно прозвучавший вопрос вернул женщину к действительности.

— Да, Элли? — Она с улыбкой повернулась к сидевшей рядом воспитаннице.

— Вам не кажется, — сказала девушка, — что эта женщина из Хокс-хилла так поспешно уехала потому, что поняла, что ее присутствие здесь нежелательно? После всех тех неприятностей, которые она причинила…

— Какие неприятности она причинила? — довольно резко спросила миссис Уайльд.

— Но… Она пыталась скомпрометировать Лукаса! Она врала! — возмущенно воскликнула Элли после небольшого замешательства. — Из-за этого он потерял Беллу, а ведь Лукас любил ее столько лет…

— В самом деле? — холодно произнесла Розмари. — Я не так уж уверена, что он любил Беллу…

Потрясенная неожиданным замечанием, Элли воззрилась на таинственно улыбавшуюся даму.

— Тогда почему он обручился с ней, когда вернулся с войны? — взволнованно спросила девушка.

Она понимала, что в своих расспросах зашла слишком далеко, что ведет себя бестактно и неприлично, но ничего с собой поделать не могла. Но, будучи еще столь юной, она и представления не имела о том, что любовь редко играет главную роль в жизни мужчин. Для многих из них важнее бывают деньги. Другие превыше всего ценят успех и карьеру. Для Лукаса Уайльда главным была его честь. Белла ждала его целых четыре года, а он никогда не отказывался от данного слова. Лукас презирал всех, кто нарушал свое обещание или клятву.

Розмари Уайльд содрогнулась, представив, что могло произойти…

— Тетя Розмари, что с вами? — забеспокоилась ее воспитанница.

Женщина быстро взяла себя в руки.

— Ничего, моя дорогая, все в порядке, — успокоила она девушку. — Я только вспомнила слова Лукаса: «О прошлом надо забыть и принимать Джессику такой, какая она есть». Поэтому, когда будешь разговаривать с ней, будь вежлива и мила. Я могу положиться на тебя, Элли?

— Что бы Лукас ни говорил, я никогда не смогу забыть прошлое, — гневно заявила девушка.

Миссис Уайльд не ответила на этот страстный порыв чувств. Их экипажей как раз остановился перед зданием библиотеки на Уотерсайд-стрит, и она выглянула в окошко. То, что Розмари увидела, привело ее в оцепенение — в растерянности она так и замерла на месте. Из дверей библиотеки выходил прилично одетый джентльмен лет пятидесяти с книгой под мышкой. Он не обратил внимания на экипажей, спустился по ступенькам и, погруженный в раздумья, зашагал по Уотер-сайд-стрит.

Сердце Розмари едва не остановилось. Его не должно было быть здесь. Она никогда не приехала бы в Челфорд, если бы знала, что он еще в городе. Ведь они давно договорились, что в летние месяцы Челфорд принадлежал ей. Он должен был приехать на охотничий сезон. Так что же он делает здесь?

— Тетя Розмари, кто этот джентльмен? — не сдержав любопытства, спросила Элли.

— Это сэр Мэтью Пейдж, — пробормотала Роз-мари, и то, что она вслух произнесла его имя, окончательно привело ее в чувство. — Я не видела его много лет, — добавила она и оживленно предложила: — А теперь пойдем и посмотрим, удастся ли нам получить последний роман мистера Скотта.

Разговор с констеблем расстроил Джессику. Вернее, не просто расстроил. Она покинула полицейский участок сильно раздраженной, и не столько тем, что ей удалось узнать в результате этой странной беседы, сколько тем, как констебль отнесся к ней. Он явно не принимал ее всерьез.

Усевшись в повозку, она повернулась к Джозефу и в отчаянии произнесла:

— Скоро я приду к выводу, что мой отец сам застрелился. Если верить констеблю Клэю, то в Челфорде нет человека, способного на столь низкий, трусливый и предательский поступок, как убийство. Все здесь — просто святые. Видите ли, преступник, скорее всего, приехал из соседнего города или даже из Лондона, но вполне возможно, что это был один из закадычных друзей-картежников моего отца. Меня совершенно не удивит, если окажется, что убийца прилетел с Луны.

Джозеф с сочувствием посмотрел на девушку и натянул вожжи. Ромашка сделала шаг вперед, и повозка со скрипом двинулась в путь.

Они долго молчали. Наконец Джессика не выдержала.

— Оказывается, тело моего отца нашел Лукас. Ты можешь этому поверить?! — воскликнула она. — Лукас нашел тело и ничего не сказал мне! — Она была ужасно расстроена.

— Может быть, потому и не сказал? — задумчиво произнес старик.

Джессика пристально посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду? — хмурясь, спросила она.

— Тропинку в лесу, — ответил Джозеф. — По ней ведь можно проехать верхом? Как бы иначе Лукас так быстро попал домой?

Рассудительное объяснение, предложенное Джозефом, несколько уменьшило негодование Джессики.

— Все равно, — подумав, сказала она, — что-то здесь не так. Оказывается, никто в Челфорде не собирается ничего скрывать, по крайней мере, констебль Клэй пытается меня в этом убедить, но тут же сам советует не ворошить прошлое. Он явно что-то от меня скрывает. Они оба скрывают — он и Лукас, а я не могу понять — что!

— Может, это не имеет отношения к тебе или к твоему отцу?.. — вслух размышлял Джозеф.

Джессика презрительно фыркнула, посмотрела на старика и обиженно поджала губы, но ее раздражение продолжалось недолго.

У старого Джозефа был собственный взгляд на многие вещи, а она, Джессика, только начала свое расследование. К тому же ей удалось кое-что выпытать у констебля. Все складывалось не так плохо, как на первый взгляд могло бы показаться.

— Никто всерьез не подозревает меня в убийстве отца, — в конце концов сказала она. — На самом деле все боятся, что со мной может что-то случиться. Они искали меня по всему городу, все перевернули вверх дном. — Она опустила глаза и смущенно добавила: — Я не представляла… я не знала… что… люди могут быть так добры… — шепотом закончила она.

— Даже Лукас? — с лукавой улыбкой спросил Джозеф.

Джессика нахмурила брови.

— Прежде всего он, — язвительно заметила она. — Кто заставил меня поверить, что я подозреваюсь в убийстве собственного отца?

— А кто лучше тебя знает, что это не так? — подсказал Джозеф.

— Ну, конечно, я знаю. Я знаю, что… — Джессика вдруг запнулась.

— Что?.. — Старик старался подтолкнуть ее на откровенность.

О Боже, ведь она знала все со слов Голоса!..

— Что… это невозможно, — поспешно закончила Джессика.

Когда повозка повернула на дорогу в Хокс-хилл, она заметила, что по склону холма, на котором стоял дом Лукаса, спускаются два всадника. Они выехали из-за деревьев — мужчина и женщина, — и Джессика сразу узнала Лукаса, но его спутницу распознать не смогла. Они ехали медленно, а потом одновременно бросили поводья, и Лукас спешился. Когда он подошел, чтобы помочь даме, та соскользнула с седла, и Джессике издали показалось, что она оступилась. Лукас подхватил ее и вдруг обнял за талию.

А потом они поцеловались, и это был страстный долгий поцелуй.

Джессика отвернулась и посмотрела на Джозефа — старик тоже все видел. Она не собиралась ничего говорить, более того, была решительно настроена вообще не высказываться по этому поводу, но слова невольно сами сорвались с ее губ:

— Кто эта женщина, Джозеф? Ты ее знаешь? Но Джозеф промолчал. Он либо не знал, либо не захотел сказать.

Джессику разбудил едкий запах дыма. Она села постели, еще не совсем проснувшись, а потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Внизу, на скотном дворе, их повозка полыхала, как смоляной факел. Позвав на помощь Джозефа и сестер, девушка накинула на плечи шаль и помчалась вниз по лестнице.

Джозеф уже был во дворе. Он схватил ее за руку, не позволив приблизиться к огню.

— Уже ничего нельзя сделать, девочка. Повозку уже не спасти, — как всегда рассудительно, проговорил старик. Он не бегал и не суетился, он просто стоял и смотрел, как пламя расправляется с их единственным средством транспорта.

— Как это случилось?! — взволнованно спросила Джессика.

— Это сделали нарочно, — ответил старик грустно.

— Нарочно? — растерянно повторила она. — Ты уверен?

Он присел на корточки и показал рукой куда-то вниз, под повозку.

— Кто-то подложил огонь под нашу повозку. И чувствуется запах смолы. — Он выпрямился и вытер пот со лба. — Это моя вина, надо было убрать повозку в сарай, но я не ожидал ничего подобного, оправдывался он.

Джессика окинула взглядом скотный двор. В курятнике кричали цыплята, в амбаре негромко ржала кобыла и мычали корова и теленок.

— Ромашка! — закричала девушка и бросилась к амбару, но Джозеф остановил ее.

— Этот амбар прочный, как городская тюрьма, — успокоил ее старик. — Они не могли причинить лошади никакого вреда.

Мгновение спустя к ним присоединились сестры, но, когда в своих комнатах возбужденно закричали ребята, сестра Бригитта срочно вернулась в дом.

— Могло быть и хуже, — с облегчением вздохнула сестра Долорес, убедившись, что пострадала только повозка. — Не дай Бог загореться амбару или дому.

И тем не менее при одной мысли о том, что кто-то нарочно причинил им вред, все пришли в ужас.

Пока сестры переговаривались, обсуждая случившееся приглушенными голосами, Джозеф осмотрел окрестности. Джессику била нервная дрожь, ее трясло, а руки и ноги стали холодными как лед, несмотря на жар, исходивший от все еще пылающей ярким пламенем повозки.

Это было предупреждение, и касалось оно не сестер и не осиротевших мальчиков, а ее — Джессики Хэйворд. Она ощущала это каждой клеточкой своего тела.

Когда Джозеф вернулся, он был мрачнее тучи.

— Кто-то свернул шею цыпленку, — сообщил старик, — и повесил его над главным входом в дом. Чертовы головорезы! — сорвался он, но тут же спохватился: — Ох, простите меня, сестры, я совсем не хотел ругаться! Но должен сказать, что это дело рук деревенских парней. Если я их поймаю, то сверну им шеи, как они нашему цыпленку…

Бедный Джозеф страшно расстроился.

— Надо сообщить об этом лорду Дандасу, — сказала Сестра Эльвира. — Он знает, что делать.

— А может, послать за констеблем? — неуверенно предложила Джессика в надежде, что страж порядка наконец отнесется к ней серьезно.

Сестра Эльвира повернулась к Джозефу.

— А ты как думаешь, Джозеф? — спросила она, советуясь с единственным мужчиной, который и был их опорой и защитой.

Поколебавшись, старик согласно кивнул.

— Почему 6ы и нет? — сказал он. — День-другой в городской тюрьме приведут этих хулиганов в чувство.

Они стояли во дворе, пока повозка не превратилась в обугленную кучу головешек. Джозеф не вернулся на ночь домой, а устроил себе ложе в амбаре, прихватив с собой короткоствольное ружье. Если эти негодяи вернутся, он сумеет дать им отпор.

Вернувшись в свою комнату, Джессика бросилась на кровать и уставилась в потолок. Она вспомнила предупреждение констебля, который советовал ей не, ворошить прошлое. Он сказал то же самое, что говорил ей Лукас Уайльд.

10

Утром Джессика столкнулась с открытым бунтом, который устроили маленькие чудовища, выбрав весьма неподходящий момент, чтобы еще больше вывести ее из себя. Голова у нее просто раскалывалась от боли, и вообще весь предстоящий день обещал быть ужасным. Она снова разговаривала с констеблем, который рано утром появился в Хокс-хилле, чтобы расследовать происшествие с повозкой. Джессика валилась с ног от усталости и нервного перенапряжения и была уже на пределе сил, когда мальчики решили взбунтоваться, отказываясь от еды.

— Будете есть то, что я вам приготовила, — заявила она в ответ на их отказ и громкие протесты, — а нет, так останетесь сидеть за столом до Судного дня.

Очень скоро она пожалела об этих словах, поняв, что совершила грубейшую педагогическую ошибку, но это только усилило ее головную боль.

«Никогда не произноси пустых угроз», — вспомнила она одно из главных педагогических правил, которым ее учила, повторяя тысячу раз, умудренная жизненным опытом сестра Эльвира.

Но было поздно. Мальчики, вперив взгляды в еду на тарелках, угрюмо молчали. Пип-заводила, тощий мальчуган восьми лет, медленно скрестил руки на груди. Это был знак, требовавший от остальных следовать его примеру. И вот уже шестеро маленьких бунтовщиков скрестили руки на груди, а на их физиономиях появилось мрачное выражение несогласия.

Джессика попыталась сменить тактику.

— Ну, мальчики, — заискивающе попросила она, — ужин стынет… Если не будете кушать, никогда не станете такими сильными… как Джозеф.

— Я не ем лягушек, — с презрением заявил Пип. — Они скользкие… и вообще мерзкие… Джессика готова была рвать на себе волосы.

— Это же не лягушки! — воскликнула она. — Сколько раз мне повторять. Это сосиски. Ты же любишь сосиски, не так ли, Пип? Вы все их любите. Сосиски, запеченные в тесте.

— А почему ты сказала — «лягушка в дырке»? — возразил Мартин, младший брат Пипа.

— Потому что так называется это блюдо — «лягушки в ямке», или сосиска, запеченная в тесте, — теряя последнюю надежду убедить детей поужинать, объясняла Джессика.

— По-моему, это совсем не похоже на сосиски, — поддержал Пипа его дружок.

— Дело в том, что я порезала их на кусочки. — Но когда ответа не последовало, Джессика почти сдалась. — Ну ладно, — миролюбиво сказала она, — забудем про лягушек… Я хотела сказать — про сосиски в тесте. Допивайте молоко и ешьте хлеб с маслом, а потом отправляйтесь играть с ребятами.

— Это плохое молоко — у него какой-то подозрительный вкус, — заметил Пип.

— Это молоко с фермы, — возразила Джессика. — Оно свежее и полезное, в нем много сливок, и только.

— Все равно оно мне не нравится, — буркнул Пип.

— И у масла тоже подозрительный вкус, — поддержал брата Мартин.

Подбоченившись, Джессика смотрела на своих противников с явным отвращением. Раньше они жили в хибарах, их ругали, били и морили голодом, а теперь у них хватало наглости отыскивать недостатки в полезной и питательной пище, которую она с любовью готовила для них! Неблагодарные негодники! Нет ничего удивительного в том, что их родители отказались от них без капли сожаления!

Ох, это была нечестная, кощунственная мысль, но сознание этого не улучшило настроения Джессики.

— Прекрасно, — с нажимом сказала она, — в таком случае вы будете сидеть здесь до тех пор, пока… пока я вас не отпущу. — А потом продолжила так, словно эта мысль только что пришла ей в голову: — Потому что вам, наверное, не хочется поиграть с другими мальчиками, помочь Джозефу строить новую повозку, а сестрам — прополоть морковь и свеклу…

— Нет, если нам придется съесть эту гадость, — нагло ответил Пип.

И подумать только, что именно этих мальчиков выбрали среди многих других и направили в Хокс-хилл, поскольку мать-настоятельница считала, что они подают самые большие надежды! Будь ее, Джессики, воля, она бы отправила их обратно в Лондон с первым же дилижансом.

Но нет, им все равно не справиться с ней! Чтобы показать ребятам, что она твердо держит слово, Джессика отвернулась и подошла к большой каменной раковине, засучила рукава и принялась мыть посуду. Уж она постарается, чтобы они просидели за столом до скончания века. Одно она знала точно: уступи она сейчас, ей больше никогда с ними не сладить.

«Бз-з-з-з… « — послышалось рядом.

Джессика резко взмахнула рукой, и из горшка, который она полоскала, выплеснулась вода ей на фартук. Девушка поставила горшок на место и медленно повернулась.

— Кто посмел? — спросила она пугающе тихим голосом. Маленькие чудовища знали, что она боится пчел и ос.

На нее уставились шесть пар невинных глаз.

Когда никто из мальчиков не ответил, она повернулась к раковине и спокойно принялась за работу.

«Бз-з-з-з… « — снова раздалось поблизости.

Они действительно маленькие чудовища, но, может быть, она заслужила их месть?

Дело в том, что Джессика сегодня переволновалась. Ночная история с повозкой и бессонница, потом приезд констебля… Но когда в Хокс-хилле появился Лукас, она потеряла остатки самообладания и готова была броситься на него с кулаками… О нет, поцелуй тут был ни при чем… Все началось со вчерашнего жаркого спора с констеблем Клэем, а его сегодняшнее посещение поместья только усугубило плохое настроение Джессики. После ночного поджога Джозеф съездил в город и оставил для Клзя записку, и тот, прочитав ее, сломя голову примчался в Хокс-хилл.

Грузный старый Клэй (он был старше сестры Долорес) своим весом, казалось, задавит лошадь, на которой приехал. Джессике стало жаль несчастное животное. Но, даже подтрунивая над Клэем, девушка на самом деле сильно расстроилась из-за того, что констебль совершенно не интересовался убийством ее отца, да и сожжение повозки его не волновало.

И у него тоже с самого утра было плохое настроение.

— Я думал, что всех вас зарезали прямо в постелях, — гремел он, слезая с лошади. — А вы вызвали меня из-за какой-то сожженной колымаги! Это безобразие! Детские забавы! У вас в голове шуточки, а у меня столько важных дел! Не знаю, право, за что хвататься в первую очередь, а приходится терять время на бессмысленные глупости!

Сестры и Джозеф сдержались, но Джессика и не подумала. Оставшись с констеблем наедине, она сказала все, что о нем думает, и еще многое такое, о чем следовало умолчать.

Вот почему девушку буквально все лишало душевного равновесия. Поэтому она не могла сладить не только с мальчишками, но и сама с собой.

«Бз-з-з-з», — опять послышалось сзади.

Эти мальчишки неисправимы! Нет, они просто маленькие шалуны, а после того, что им пришлось вытерпеть за их короткую жизнь, это неплохой признак.

— Сестра Марта! — завопил Мартин. — Здесь оса!

Она обернулась.

— Правда? — небрежно спросила она, словно оса, на самом деле ничуть ее не волновала. — А где? — Осы, конечно же, не было.

Джессика покачала головой. — Я могу понять шутку, но ложь — это грех, и вы не должны лгать.

— Но, сестра Марта… — начал Пип, однако в тот момент дверь скрипнула и открылась. Мальчики вскочили со своих мест.

В кухню вошел рассерженный Лукас.

— Я только что из Челфорда, — прогремел он. — Я разговаривал с констеблем Клэем и узнал, что ты обвиняешь меня…

— Лорд Дандас! — резко оборвала его Джессика. Лукас взглянул на мальчиков.

— Выметайтесь отсюда! — приказал он, открывая перед ними дверь.

Обрадовавшись, ребята медленно продвинулись к двери, но громкий голос Джессики заставил их замереть у стены.

— Сядьте на место! — решительным тоном скомандовала девушка, а когда мальчики подчинились, она повернулась к Лукасу. — Они никуда не пойдут, пока не съедят все, что лежит у них на тарелках, — сказала она. — Если вы хотите поговорить со мной, то можете подождать в маленькой гостиной.

— Я подожду здесь, — заупрямился Лукас.

Никто не пошевелился. Никто ничего не сказал. Шестеро угрюмых мальчиков опять уставились в свои тарелки. Джессика вернулась к раковине.

Молчание нарушил Лукас.

— Что за проблемы с ужином? — спросил он, стараясь разрядить обстановку. Отвечать вызвался Пип.

— Мы не едим лягушек, — сказал он, брезгливо смотря на еду.

— Это сосиски! — не выдержала Джессика. — Сосиски! Сколько раз повторять вам?! «Лягушка в ямке» — это только название сосисок, запеченных в тесте. И это не значит… ну ладно, ешьте поскорее, и без глупостей.

И снова никто не пошевелился. Помолчав немного, Лукас насмешливо скривил губы. Наконец, окинув взглядом мрачные лица мальчишек, лорд Дандас сказал Пипу:

— Дай-ка мне свою тарелку.

Пип немедленно выполнил просьбу Лукаса, и тот, подцепив вилкой большую порцию «лягушек в ямке», отправил еду в рот. Тщательно пережевывая, чмокая и чавкая, он с полным ртом произнес: — Кто сказал, что это сосиски!

— Сестра Марта, — хором ответили мальчики.

— Сестра Марта? — Брови Лукаса от удивления поползли вверх. Глядя на Джессику, он совершенно серьезно возразил: — Ну что ж, на этот раз сестра Марта ошиблась. На самом деле это лягушки.

От такой наглости Джессика остолбенела. Теперь уж мальчуганы точно не будут ужинать.

— Я знаю, — уверенным тоном продолжал Лукас, — потому что все время ем лягушек. Между нами говоря, они очень полезны.

Мальчишки затаили дыхание. Лукас проглотил порцию «лягушек» и принялся за вторую.

— Все солдаты и борцы-профессионалы ежедневно съедают огромные порции, и не только «лягушек». Питание — основа будущей силы и здоровья. Только так становятся солдатами, борцами и вообще сильными мужчинами. Капризные мальчишки никогда сильными не станут. И не станут они сильными еще и потому, что копаются в своих тарелках вместо того, чтобы развивать свои мышцы, как это делаем мы с Джозефом, работая за них. Так что принимайтесь за ужин, ребята, не то хилыми так и останетесь.

Мальчики неохотно взяли вилки и стали тыкать ими в сосиски, но никто ничего не ел. Джессика бросила на Лукаса торжествующий взгляд. В ответ он только усмехнулся.

— И еще, — добавил Лукас неожиданно, — кто первый закончит ужин, может покататься на моем жеребце. Естественно, после того, как я поговорю с мисс… э… сестрой Мартой.

— Покататься на жеребце! — Пип воткнул вилку в тесто, выковырял сосиску и сунул ее в рот. — А вообще-то не так уж и плохо, — попробовав, одобрил он стряпню Джессики и снова воткнул вилку в кусочек сосиски.

Остальным мальчишкам больше уговоров не потребовалось. В несколько минут они смели еду с тарелок и устремились к двери, но Джессика строго напомнила им об обязанностях. В два счета они убрали со стола, подмели пол и наконец с криком и визгом вылетели из кухни.

Джессика с отчаянием посмотрела на открытую дверь. До нее только сейчас дошло, что они с Лукасом остались одни. Если бы она подумала об этом раньше, то убежала бы вместе с мальчишками. Она быстро глянула на Лукава.

— Это подкуп, — недовольным тоном произнесла она. — Мы здесь не пользуемся такими методами.

— А какое это имеет значение? — удивился Лукас, подходя к девушке. — Я помог тебе сохранить лицо, Джесс. Ты должна меня отблагодарить за это.

Она бы так и сделала, если бы на него не сердилась. Тем временем он почти вплотную приблизился к ней, и она, все больше нервничая, попятилась, внимательно следя за тем, чтобы кухонный стол оставался между ними.

— В следующий раз они будут ждать награды… — прошептала она.

— Прекрати увиливать! — неожиданно крикнул он. — Ты же знаешь, почему я здесь.

— Если вы имеете в виду констебля Клэя… — Губы Джессики задрожали.

— Ты прекрасно знаешь, что речь вовсе не о констебле Клэе! — взорвался Лукас. — Ты обвиняешь меня в том, что я убил твоего отца. Не пытайся отрицать. Клэй все мне рассказал.

Неужели она зашла так далеко? Охваченная негодованием, она наговорила констеблю множество всяких глупостей.

— Он неправильно понял меня, — она попыталась оправдаться. — Я говорила только, что он не должен закрывать это дело, пока не найдет убийцу. Но он слишком хорошо знает и вас, и ваших друзей и всегда будет ратовать за вас. Даже сегодня прямо от нас он отправился к вам, — с горечью закончила она.

Лукас, оперев руки на стол, наклонился к ней.

— Ты ведь еще обвинила меня и в том, что я сжег вашу повозку и свернул шею тощему цыпленку… — прошипел он.

Джессика подняла руки к горлу и судорожно сглотнула.

— Я… я… — с трудом выдавила она, — я только хотела заставить его вести себя как подобает блюстителю закона. Он обязан подозревать всех, а не принимать за чистую монету все, что говорят его друзья…

Глаза Лукаса сузились, н их острый взгляд остановился на лице девушки.

— Джесс, что заставило тебя изменить мнение обо мне? — Его глаза гневно сверкнули. — Я видел вчера вашу повозку. Ты с Джозефом возвращалась из Челфорда. Ты тоже видела меня вчера на склоне холма. Дело в этом, да?

— Вы слышите? — вдруг тихо спросила она, не обращая внимания на слова Лукаса. Молодой человек выпрямился.

— Ты о чем? — не сразу понял он, «Бз-з-з-з… « — послышалось прямо над столом.

— Оса! — в панике закричала Джессика. — Вот она! Ох, Лукас, помогите мне!

Она замахала руками у себя перед носом, обежала стол и попала прямо в объятия Лукаса. Она так стремительно бросилась к нему, что Лукасу не удалось избежать столкновения, и они оба рухнули на пол.

Оса пожужжала у них над головами и вылетела в дверь, которая медленно открылась.

— Есть кто-нибудь в доме?! Здесь кто-нибудь есть?! — довольно громко, но вежливо спросили от двери.

Голос принадлежал женщине, которая вчера целовалась с Лукасом — Джессика сразу узнала ее.

Лукас помог Джессике подняться с пола и, посмотрев на вошедшую, недовольно воскликнул:

— Белла?! Какого черта ты тут делаешь?!

Джессика полагала, что при встрече с Беллой она испытает неловкость и смущение, но уж никак не стыд. Но вот встреча состоялась, причем внезапно, и Джессика почувствовала себя ужасно еще и из-за того, что ее увидели катающейся по полу в объятиях Лукаса. Это было хуже самого жуткого ночного кошмара. Однако чувство стыда, которое она сейчас испытывала, оказалось для нее совершенно новым — она стыдилась того, что ей стыдно.

Спустя несколько минут она уже сидела в кресле с высокой спинкой напротив Беллы в маленькой гостиной и наблюдала за тем, как острый взгляд Беллы отмечает любое пятнышко и недостаток в комнате, и каждый раз, когда глаза Беллы на чем-то останавливались, Джессика вздрагивала. Справа от нее сидел Лукас, а слева — сестры Эльвира и Долорес и, занятые разговором, не обращали на Джессику никакого внимания, она же смотрела на все глазами Беллы и… стыдилась. Она стыдилась своих натруженных ладоней, заштопанной рабочей одежды, стыдилась этой гостиной с потертым ковром и неказистой мебелью, которую им подарили соседи, стыдилась чашек и тарелок с отбитыми краями, уродливого печенья, которое помогали ей печь мальчишки. Все здесь было ветхим, поношенным и линялым, но прежде она этого не замечала и вообще не придавала этому никакого значения.

Она смотрела на Беллу и не могла не отметить, насколько та выглядела безупречно. Ни один волосок не выбивался из аккуратной прически, нежная кожа была чиста, без малейшего изъяна. Белое муслиновое платье и короткий голубой жакет отличались модным кроем, а духи, которыми пользовалась Белла, были очень дорогими. Джессика прекрасно понимала, что все это великолепие лишь внешняя оболочка, и тем не менее не могла избавиться от стыда, который испытывала из-за собственной убогости.

В гостиной Белла завладела вниманием всех. Она задала несколько небрежных и поверхностных вопросов, касающихся Хокс-хилла, но вскоре перевела разговор на себя. Она бросалась именами известных и славных людей, как мальчики бросаются объедками. Было видно, что Белла решила произвести на всех неизгладимое впечатление. Джессика все это понимала, но тем не менее ничего с собой поделать не могла — в присутствии Беллы она чувствовала себя униженной.

Джессика не могла удержаться и от того, чтобы время от времени не посматривать на Лукаса. Ей очень хотелось понять, какое впечатление производит на него Белла, тем более что Лукас не спускал с нее глаз, и Джессику мучил вопрос: по-прежнему ли он влюблен в нее? Заноза, видимо, уже глубоко проникла в ее сердце, и девушка быстро отвела глаза, когда Лукас повернул голову, чтобы взглянуть на нее.

Тем временем Белла в разговоре снова вернулась к Хокс-хиллу, но на этот раз ее пытливый взгляд остановился на сестре Эльвире. Она внимательно разглядывала маленькую монахиню, ее пухлое личико, небольшие глазки с редкими ресницами, полную фигуру в выцветшем черном одеянии, но вскоре с явным пренебрежением отвернулась. Джессика, замечая все, думала о бесконечных днях непосильного труда сестер, об их самоотверженности и преданности детям, о том, что они умеют радоваться любому, даже самому скромному успеху, об их непоколебимой вере в мудрость и милосердие Господне, и жгучее чувство обиды вспыхнуло в сердце девушки. Белла хотела, чтобы она почувствовала себя маленькой и ничтожной и добилась своего. Возможно, все, что делала Джессика, и было ничтожным. Но она не потерпит оскорбления монахинь.

Неожиданно глаза Беллы остановились на ней, и Джессика буквально окаменела.

— Как я уже говорила, — продолжала Белла своим умело модулированным голосом, — мы все искренне желаем способствовать успеху Хокс-хилла, внося посильную лепту в развитие его начинаний. — Она сделала драматическую паузу. — И я пришла к мысли, что нужно устроить благотворительный бал.

— Благотворительный бал… — медленно повторила сестра Эльвира.

— О, это не будет стоить ни пенни, — поспешно заверила Белла испуганных монахинь. — Я уже говорила с мужем, и он тоже считает, что это великолепная идея. Конечно, бал состоится у нас, и мы разошлем приглашения. — Она рассмеялась. — Мы, разумеется, не будем настаивать, чтобы все обязательно пришли, однако у входа, когда гости будут показывать свои приглашения, им предложат внести определенную сумму на благотворительные цели. После бала все деньги будут переданы в Хокс-хилл.

— У нас постоянно не хватает денег, — озабоченно закивала сестра Долорес. — Думаю, это в самом деле прекрасная идея. Вы очень добры, что подумали об этом.

Сестра Эльвира спрятала руки в широкие рукава своей черной одежды и погрузилась в раздумья.

Лукас наклонился вперед, поставив локти на колени и крепко сжав кулаки.

— И когда вы собираетесь устроить этот бал? — спросил он, не сводя с лица Беллы изучающего взгляда.

— Как только все организуем, — поспешно ответила она. — Чем быстрее, тем лучше, разумеется. Руперт, как всегда, устраивает бал для своих арендаторов, ты же знаешь об этой давней традиции… Так вот наш бал должен состояться раньше.

— А почему не позже? — поинтересовался Лукас.

— А почему мы должны ждать? — возразила Белла.

Лукас быстро глянул на Джессику, а потом снова повернулся к Белле.

— Я не уверен, что Джессика успеет подготовиться к столь большому событию, — заметил он.

— Дорогой Лукас, я приеду сюда и помогу ей. — Белла улыбнулась Джессике. — Этот бал даст нам возможность ввести ее в общество Челфорда.

Джессика внимательно следила за разговором. Она давно поняла, что что-то затевается, но только не это! Ее первоначальное удивление щедрым предложением Беллы сменилось настоящим шоком. Они рассчитывают, что она будет на балу?! Но она никуда не поедет без сестер, а они, как известно, балов не посещают — даже благотворительных. Этот бал станет для нее сущим кошмаром. Если она когда-то и умела танцевать, то теперь все забыла. Она не знала, как вести себя в обществе, как поддерживать светскую беседу, как… Она понятия не имела, что ожидает девушку на балу, и это приводило ее в ужас. А кроме этого, ей нечего надеть.

Белла все это понимала и сладким голоском предложила свою помощь.

«Да, и поросята, оказывается, могут летать… « — с горечью подумала Джессика.

Лукас обратился к сестре Эльвире.

— Я бы не советовал сразу соглашаться, — предупредил он.

— Но почему? — спросила Белла с легкой улыбкой.

— По причине, о которой я уже говорил, — Джессика не готова к такому большому событию, — спокойно напомнил лорд Дандас. — Три года она провела в монастыре и не знает правил светского общества. Этот бал должен стать ее дебютом, первым выходом в свет. К такому событию всегда готовятся, и тебе, Белла, это хорошо известно. После бала следует ожидать, что Джессика займет подобающее место в обществе. — Он бросил быстрый взгляд на Джессику и резко сказал: — А она пока не готова, вот и все.

Стыд, который Белла, подмечавшая все видимые и скрытые недостатки, заставила Джессику испытать, нельзя было сравнить с горечью, охватившей девушку при этих словах Лукаса. Казалось, от острого взгляда лорда Дандаса ничего не может укрыться. И Джессика представила себе, как в своем поношенном платье, в неуклюжей повозке с Джозефом на передке она отправляется с визитом к элегантным дамам, а потом принимает их в невзрачной гостиной Хокс-хилла, и поняла, что Лукас прав. Более того, он облек в слова ее собственные мысли, полные тревог и сомнении. Теперь Джессика точно знала, какой она видится Лукасу, и едва удержалась, чтобы не броситься вон из гостиной, убежать подальше от него и этой безупречно одетой Беллы или… кинуться с кулаками на этого противного молодого человека.

Белла широко распахнула свои большие глаза и уставилась на него невинным взглядом.

— Послушай, Лукас, — запротестовала она, — я ведь хотела устроить так, как будет лучше для Джессики. На балу все увидят и поймут, что мы не в обиде друг на друга, не говоря уже о деньгах для Хокс-хилла.

Лукас недрогнувшим голосом произнес:

— Я больше не собираюсь обсуждать с тобой, что лучше для Джессики. Я сказал «нет», и разговор окончен.

В глазах Беллы сверкнуло негодование.

— В таком случае бал состоится без Джессики. Но запомни мои слова — это вызовет ненужные толки.

Как все ужасно! Они не только говорят о ней так, словно ее и нет в гостиной, но им даже в голову не приходит спросить, что она сама думает об этом. Теперь у нее осталось не больше желания посетить благотворительный бал, чем слетать на Луну.

Слова протеста дрожали у нее на губах, но она не могла произнести ни звука. При одной мысли о том, что и Белла, и Лукас считают ее деревенской дурочкой, в сердце Джессики вспыхнула настоящая ярость. Возможно, ее не обучали светским манерам ни в прежней жизни, ни в монастыре сестер Девы Марии, но она была не столь уж невежественной, чтобы не знать правил, определяющих хорошее поведение. В этом отношении жизнь в монастыре предъявляла столь строгие требования, что Лукас даже не мог себе этого представить.

И что-то еще происходило с ней. Она больше не ощущала себя сестрой Мартой. Она превратилась в Джессику Хэйворд из поместья Хокс-хилл. Она опять стала дочерью Вильяма Хэйворда. И теперь для нее наступило время действовать.

— Конечно же, я пойду на бал, — внезапно заявила она. — Это благотворительное мероприятие, а не бал в мою честь, поэтому никто не может ожидать, что я стану душой этого приема. А кроме того… — она вспомнила слова Джозефа о кораблях и безопасной гавани, — я же не собираюсь вечно прятаться в Хокс-хилле.

Сестра Эльвира наконец-то прервала свое молчание.

— Миссис Хэйг права, — сказала она. — Начнутся разговоры, если Джессики не будет на балу, особенно учитывая, что мероприятие это устраивается с единственной целью — собрать побольше денег на нужды приюта, — Она обернулась к Джессике и ободряюще улыбнулась ей. — И Джессика тоже права. Настало твое время, дорогая. Как мудро с твоей стороны, ты ведь поняла это раньше меня.

— Значит, мы обо всем договорились, — ласково улыбаясь, промолвила Белла, и в ее глазах зажглись искорки триумфа.

Вскоре после этого она удалилась, сопровождаемая шелестом юбок и облаком духов. Лукас вышел вместе с ней, но через несколько минут вернулся. Бросив на Джессику неодобрительный взгляд, он заявил что желает переговорить с сестрами с глазу на глаз Оскорбленная до глубины души, Джессика с гордо поднятой головой покинула гостиную.

Джессика смочила тряпку в ведре с водой, отжала ее и аккуратно намотала на длинную деревянную палку, чтобы протереть последний кусок каменного кухонного пола. Наверху творилось нечто невообразимое. Ребятам давно уже пора было спать, но они отказывались ложиться в постели. Они ненавидели Хокс-хилл и вообще все поместье. В молоке было слишком много сливок, масло было слишком жирным. Они, правда, любили животных, но ненавидели ухаживать за ними. И сестрам, и Джессике все было ясно — мальчики тосковали по видам, звукам и запахам единственного дома, который знали, — они скучали по Лондону.

Почему она понадеялась, что переселение в Хокс-хилл пройдет гладко, что все будет иначе, чем тогда, когда они с монахинями забирали детей из их родных лачуг, пригодных разве что для скота? Ведь малышей пугало все новое и непонятное, с чем им приходилось сталкиваться в жизни. И в этом не было ничего удивительного.

У нее самой было много общего с этими детьми — ведь ни одна женщина не испугалась бы приглашения на бал. Однако испугалась она или нет, не столь уж важно, главное — пути назад нет. Гордость не позволит Джессике отступить. О, если бы она тогда промолчала!

Но теперь все должно измениться. Лукасу объявили об этом сестры в беседе с глазу на глаз. Они уже попросил мать-настоятельницу прислать в Хокс-хилл молодых послушниц для помощи в хозяйстве, чтобы освободить Джессику хотя бы от части ее обязанностей, и протесты девушки не принимались во внимание. Дел, правда, было чрезвычайно много. Небольшой доход, который Джессика получала от своего скромного капитала, решили потратить на новые платья. Теперь она ездила в город исключительно в легкой двухместной коляске, которую лорд Дандас любезно предоставил в пользование монахиням. Сестры заручились поддержкой Анны Ренкин, жены викария, которую просили обучить Джессику танцам и вообще стать ее наставницей во всем, что касалось хороших манер, как они понимались в обществе Челфорда. Список неотложных дел все увеличивался и увеличивался, времени же становилось все меньше.

Джессика понимала, что не имеет права ошибиться. Она не позволит Лукасу смотреть на нее как смешную девчонку и объект сострадания. Она обязательно должна оказаться на высоте!

Взрыв смеха в комнате наверху заставил ее поднять голову. Она была уверена, что дети вскоре забудут про Лондон. Уже далеко не все оставалось здесь незнакомым и, как им казалось, враждебным. Они любили монахинь, а это кое-что да значило. Больше других ребята любили молоденькую сестру Бригитту и уже не за горами тот день, когда мальчики назовут Хокс-хилл своим домом.

Но где же в таком случае дом Джессики Хэйворд.

Она расправила тряпку и нацепила ее на конец длинной палки. Сделав реверанс перед шваброй, девушка стала считать шаги:

— Раз, два, три… Раз, два, три… — и пустилась вальсировать по кухне.

Она кланялась, кружилась, обворожительно улыбалась своему симпатичному партнеру и смущенно опускала длинные пушистые ресницы, когда он говорил ей комплименты. Она почувствовала, что у нее слегка закружилась голова, но это было чудесное ощущение…

Негромкие аплодисменты прервали ее фантазии. Испуганная наглым вторжением в мир воображения, она замерла на месте, а потом медленно повернулась двери. На пороге стоял Лукас, чьего внезапного появления всегда можно было ожидать.

— Что вам нужно? — довольно грубо спросила Джессика и, чтобы скрыть свое смущение, повернулась к нему спиной и понесла тряпку и ведро в дальний угол кухни.

Он внимательно наблюдал за ней.

— Разве сестра Эльвира ничего тебе не сказала? Я должен научить тебя вальсировать. Вальс — один из обязательных танцев на любом балу, — пояснил он.

Джессика оглянулась и сердито посмотрела на молодого человека.

— Сестра Эльвира ничего мне не говорила, — мрачно заявила она.

— Должно быть, она забыла, — понимающе кивнул Лукас. — Но ничего страшного…

Ей было мучительно стыдно за грязный передник и свой неряшливый вид, что особенно бросалось в глаза в сравнении с безукоризненной внешностью Лукаса Уайльда. Быстро сняв передник, она повесила его на кухонную дверь.

— Анна Ренкин любезно согласилась научить меня танцевальным па, — пробормотала Джессика, все еще стоя спиной к нему. — Так что вам не стоит беспокоиться.

Когда она наконец обернулась, Лукас уже стоял на расстоянии нескольких дюймов от нее. Этот человек умел двигаться бесшумно и быстро, как дикая пантера. Джессика замерла, прижавшись спиной к стене, — ведь она не сможет сдвинуться с места, не коснувшись его!

— О беспокойстве и речи быть не может, — улыбнулся он, — у тебя отлично получалось со шваброй. А теперь давай посмотрим, как получится с настоящим кавалером.

Его явная насмешка привели Джессику в ярость.

— Лукас, позвольте мне пройти, — холодно потребовала она.

Улыбка исчезла с его лица, и он сделал шаг в сторону. Она прошла к буфету и принялась доставать оттуда тарелки. Лукас глубоко вздохнул.

— Ты видела вчера меня и Беллу. Ведь дело в этом, да? — спросил он, глядя на ее спину.

Она повернулась, презрительно фыркнула и опять принялась за работу.

Но Лукас решил продолжить:

— Она, наверное, знала, что вы с Джозефом наблюдаете за нами, поэтому поцеловала меня. Не стоит ревновать, Джесс. Это была шутка, клянусь тебе.

То, что он так легко читает ее мысли, еще больше разгневало девушку. Она вскинула голову и вздернула подбородок.

— Вам не нужно объяснять мне свое поведение, — ледяным тоном отозвалась она.

— Господи, да ты только и ждешь, чтобы я тебе все объяснил! — воскликнул Лукас, но когда Джессика промолчала, он не вытерпел: — Я знаю, ты обиделась, когда я сказал, что ты не готова появиться на балу, который собирается устроить Белла. Но поверь, я думал о тебе, исключительно о тебе…

— Я благодарна вам за заботу, — мягко ответ Джессика, но, когда он шагнул к ней, она быстро отступила назад.

Лукас нахмурился и спросил:

— А теперь в чем дело?

— Вы приехали сюда не для того, чтобы учит меня танцевать вальс, — сказала девушка. — Сестра Эльвира не забыла бы сказать мне, что вы приедете. Так зачем вы здесь? — резко осведомилась она.

Он неуверенно улыбнулся и пожал плечами.

— Я здесь вовсе не для того, чтобы дурно поступить с тобой, Джесс, как ты, кажется, думаешь. Когда она не улыбнулась в ответ, он продолжил: — Мы так и не закончили разговор, который Белла грубо оборвала. Констебль сказал, что ты задала ему множество вопросов…

Джессика выпрямилась и пристально посмотрел на него.

— Кто-то убил моего отца, — тихо произнесла она. — Как я смогу выяснить, кто сделал это, если не буду задавать вопросов?

— Ты сказала констеблю Клэю, что прежде всего подозреваешь меня, — возмутился Лукас.

— Я подозреваю всех, — заявила Джессика, глядя ему прямо в лицо.

Глаза Лукаса сузились и превратились в щелочки. Тон его голоса стал резким:

— Я не убивал твоего отца.

— Возможно, да, но вы знаете, кто сделал это. — Слетевшие у нее с языка слова удивили ее саму, но ей также показалось, что они смутили Лукаса. Она не осознавала, какие мысли роятся у нее в голове, пока не открыла рот и не высказала их вслух. Эти мысли уже не в первый раз приходили ей в голову, но потом почему-то отступали на задний план.

Глаза Лукаса грозно сверкнули, и он заговорил сухо, с нажимом:

— Мы уже говорили об этом, Джесс, но ты так ничего и не поняла.

Теперь, когда она наконец привела в порядок свои мысли, слова нашлись сами собой:

— Все словно сговорились хранить молчание. Никто не собирается отвечать на вопросы о смерти моего отца: ни констебль, ни адвокат Ремпель, ни вы, ни ваши друзья. Вы даже не хотите, чтобы я их задавала. Только Перри дал мне прямой ответ, так как он ни к чему не причастен — в день убийства его здесь не было.

— Ты опять за свое, — устало произнес Лукас. — Все еще стремишься навлечь на себя неприятности, задавая бесконечные вопросы…

— А вы не стали бы задавать вопросы, если бы убили вашего отца?! — в сердцах воскликнула она.

— А тебе никогда не приходило в голову, что он заслужил такую смерть? — неожиданно зло спросил Лукас.

Что-то сжалось у нее в груди, и слезы хлынули из глаз.

Лукас тихо чертыхнулся.

— Прости, прости меня, — он не знал, как перед ней извиниться. — Я не должен был так говорить…

— Мой отец вовсе не был таким плохим, каким вы его представляете, — сказала она, глотая слезы обиды и унижения. — Может, он не был лучшим из людей, но я никогда не поверю, что он был отпетым негодяем…

— Ты потеряла память и ничего не знаешь, — напомнил ей Лукас.

— Неправда, кое-что мне рассказал констебль, — возразила Джессика.

Лукас насторожился. Неожиданно повернувшись, он шагнул к двери черного хода, но Джессика последовала за ним.

— Лукас, кто убил моего отца? Кто? — настойчиво спрашивала она, не отступая от него ни на шаг.

— Боже мой, неужели ты никогда не успокоишься? — Он схватил ее за плечи и грубо встряхнул. Одного рывка его сильных рук хватило, чтобы ее прическа распалась и все шпильки посыпались на пол. — Джесс, оставь прошлое в покое. Слишком многим хорошим людям это может навредить…

Джессика вскинула голову и посмотрела ему прямо в лицо.

— Лукас, кого вы защищаете? — прошептала она. От гнева и отчаяния глаза его стали почти черными.

— Джесс, — медленно заговорил он, — а что будет, если я признаюсь в этом убийстве? Ты отведешь меня к констеблю, чтобы меня повесили на городской площади? Ведь так поступают с убийцами?

К горлу подступил ком, и Джессике показалось что сейчас она задохнется. В своих мыслях она никогда не заходила так далеко. Девушка покачала головой. С Лукасом она никогда бы так не поступила.

— А если я убийца, — беспощадно продолжал он — ты не боишься, что я могу убить и тебя? Посмотри на мои руки, видишь, какие они сильные? Я запросто могу свернуть тебе шею. Ты должна держаться подальше от меня, а не доводить меня до крайности.

Голос его стал низким и хриплым, он гипнотизировал девушку. Она посмотрела на руки Лукаса, на крепкие длинные пальцы, а потом взглянула в глаза молодому мужчине. Когда его пальцы сомкнулись на ее горле, она вся содрогнулась.

— Ты даже не можешь позвать на помощь, верно, Джесс? — говорил он. — Слишком поздно. Одно небольшое усилие — и для тебя все будет кончено.

Большие пальцы погладили ее горло, а потом приподняли подбородок. Он наклонил голову так, что его лицо оказалось рядом с ее лицом. Слезы повисли у нее на ресницах и медленно покатились по побелевшим щекам…

— Джесс… — вдруг прошептал он, — Джесс… — И прижался губами к ее губам.

Она была очарована его нежностью, захвачена врасплох мягким прикосновением его губ. И у нее не возникло желания бороться с ним, наоборот, ей хотелось утешить его. Она больше не думала о том, что он может быть убийцей. Она хотела причинить ему боль и добилась своего. Но Бог свидетель, никогда в жизни она не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас. Она вскрикнула, сдаваясь, и обвила руками его шею, отвечая на поцелуй.

Он прижал ее к себе, прильнув к ней всем телом так, чтобы она ощутила возбужденную плоть. И Джессика изогнулась, требуя ласки. Он коснулся ее груди, нежно прижимаясь к ней губами, пробуждая в девушке страсть, которую испытывал сам. Потом его язык проник в нежную сладость ее рта, двигаясь в возбуждающем ритме…

Неожиданно он отпустил ее, отступив на шаг, и Джессика едва не упала.

— Такой поцелуй многое означает для мужчины, — с недоброй улыбкой сказал он. — А то, что ты видела, когда я был с Беллой, не заслуживает внимания, тем более ревности, уверяю тебя, Джесс.

Он опять обнял ее, прижал к себе и поднял, словно пушинку.

— И не нужно меня благодарить за урок мужской анатомии. Считай, что это доставило мне особое удовольствие. — Все еще нехорошо усмехаясь, он отпустил ее и вышел из кухни.

После его ухода Джессика долго приходила в себя. Потом, резко отбросив швабру, она выбежала из кухни, поднялась в свою комнату и с громким стуком захлопнула дверь.

11

Услышав, что перед главным входом в Хокс-хилл остановился экипажей Лукаса, Джессика впала в панику. Какой же дурочкой она была, полагая, что ей удастся справиться с собой! Собственное тщеславие затянуло ее в эту трясину. Она хотела доказать Белле и Лукасу, что она им ровня, но оказалось, что это не так.

За последние две недели мать Лукаса и жена викария, прилагая массу усилий, делали все, чтобы научить ее тому, что необходимо знать девушке, впервые выезжавшей в свет. Но сейчас, в мгновение ока, все, чему она научилась, превратилось в беспорядочную кучу наставлений, советов и правил хорошего тона. Она опозорится, и все сразу увидят, что на самом деле она обыкновенная самозванка, а никакая не девушка из высшего общества. Посмеет ли она тогда посмотреть в глаза своим добрым наставницам? И почтенным сестрам? И Джозефу? И матери-настоятельнице? И…

— Это совершенно необходимо, — сказала сестра Бригитта, закалывая шпилькой последнюю прядь волос Джессики в изящную прическу. Потом она отступила на шаг, чтобы полюбоваться своим творением. — А теперь повернись, — приказала она.

Джессика отвела глаза от своего отражения в совершенно новом, единственном большом зеркале в Хокс-хилле и повернулась к сестрам. Никто не произнес ни слова, и девушка, обеспокоенная, затаила дыхание.

Рот сестры Долорес напоминал большую букву О. Потом монахиня перевела взгляд на сестру Эльвиру и нахмурила брови.

— А вам не кажется, что… — И она похлопала себя по плоской груди.

— Конечно, нет, — резко возразила сестра Эльвира. — Ты же не хочешь, чтобы наша Джессика выглядела как бедная родственница? Еще апостол Павел сказал: «В Риме поступайте как римляне».

— А я и не знала, что апостол Павел так сказал… — удивилась сестра Долорес. Сестра Эльвира рассмеялась.

— Ну, возможно, не совсем так, но что-то в этом роде. А теперь, Джессика, — обратилась она к девушке, — перестань наконец теребить платье.

Джессика отдернула руку от края своего корсажа, который пыталась подтянуть вверх, чтобы закрыть то, что ей казалось неприлично обнаженным.

— Ох, — простонала она, — вы слышали?

Все прислушались затаив дыхание.

— Ничего не слышу, — ответила наконец сестра Долорес. — Вот опять, — прошептала Джессика. — А где мальчики? Что они делают наверху? Мне хотелось бы это знать.

— Они уже давно спят, — попыталась успокоить ее сестра Эльвира. — Они спят как маленькие ангелочки. — Она вопросительно взглянула на сестру Бригитту.

Послушница кивнула.

— Кажется, все уже спали, когда я последний раз заходила к ним, — ответила она.

Однако это не убедило Джессику. Эти ужасные маленькие чудовища последние две недели не упускали ни одной возможности, чтобы не поиздеваться над ней. Они явно что-то задумали, и теперь она ждала подвоха.

Удар дверного молотка отвлек ее от мыслей о мальчиках, и она глубоко вздохнула, чтобы унять волнение.

Сестра Долорес благодарно улыбнулась.

— Это лорд Дандас, — сказала она. — Как великодушно с его стороны, что он предложил сопровождать Джессику на бал.

Они услышали в холле шаги Джозефа и почти сразу тихий разговор двух мужчин.

Джессика вздрогнула, почти подпрыгнула, когда сестра Эльвира положила ей руки на плечи. Маленькая монахиня пристально посмотрела на девушку.

— Джессика, — мягко произнесла она, — я хочу, чтобы ты забыла все те правила, которым тебя учили в последнее время. Больше не думай о них, я говорю тебе это совершенно искренне. Оставайся собой. Ты меня понимаешь?

Джессика не совсем поняла, но кивнула, чтобы не огорчать монахиню.

— И все же, — вмешалась сестра Долорес, — про главное не забудь…

— О нет, деньги для Хокс-хилла — самое главное и самое важное, — ответила Джессика, посмотрев сестре Долорес в глаза. — Не забуду, — пообещала она.

В комнате воцарилось молчание, но вскоре тишину нарушил веселый женских смех.

— Развлекайся! — приказала девушке сестра Долорес. — Прежде всего — это бал. Об этом тоже не забывай и развлекайся.

Джессика вышла из комнаты, сопровождаемая напутствиями и смехом, но по мере того, как она спускалась по ступенькам, ее веселье угасало. У подножия лестницы ее ждал Лукас. Он был великолепен — она никогда еще не видела его таким. Прекрасно сшитый темно-синий сюртук плотно облегал его широкие плечи. Светло-голубой жилет, украшенный геральдическими лилиями, показался Джессике верхом утонченности и элегантности. Лукас выглядел изящным и стройным.

Он все еще разговаривал с Джозефом и не заметил ее. Джозеф увидел Джессику первым и так и не смог закрыть рта после окончания фразы. Лукас обернулся, чтобы взглянуть туда, куда смотрел Джозеф, и от изумления тоже замолчал.

Глаза Лукаса обежали изгибы женского тела и задержались на впадинке между нежными холмиками грудей. А потом взгляд мужчины встретился со взглядом девушки. Джессике понадобилось время, чтобы осознать, что блеск в глазах Лукаса означал подлинный восторг. Она позволила себе вздохнуть с облегчением. Теперь непременно все будет хорошо.

Джессика изящно присела в реверансе, и он поклонился в ответ. В тот самый момент на лестнице появились монахини, возбужденно переговариваясь, и Джессика быстро проскользнула мимо Лукаса к Джозефу, который накинул ей на плечи темный бархатный плащ.

— Ох, Джозеф, — тихо сказала она, — у тебя не найдется мудрых слов, которые подбодрят меня перед Этим испытанием?

— Пожалуй, найдутся, — задумчиво произнес он.

— И что же ты скажешь мне? — прошептала она. Он шутливо погрозил ей пальцем.

— Помни, веди себя достойно и… будь настороже.

Он одарил ее своей беззубой доброй улыбкой, и у Джессики на сердце стало легко и покойно. Она кивнула, и все направились во двор. Лукас шел первым, направляясь к своему экипажу, за ним следовала Джессика, за которой семенили монахини, мать Лукаса, жена викария и Джозеф.

Уже наступили сумерки, и Джессике казалось, что она слышит пение соловья, устроившегося высоко в ветвях старого дуба. Беспокойство утихло. Этот вечер, которого она так давно ждала и к которому так тщательно готовилась, нужен был ей для того, чтобы…

Вдруг она явственно услышала скрип окна. О да, она знала, что ей не удастся уйти из дома незаметно. Эти маленькие чудовища только и ждут подходящего момента, чтобы насолить ей, да еще на глазах у всех.

— Сестра Марта! Сестра Марта! — послышалось сверху. Это был голос Пипа.

Изобразив на лице улыбку, Джессика повернулась и посмотрела наверх, на окно спальни Пипа, и поразилась, увидев в каждом окне мальчиков. Лица шалунов озаряли радостные улыбки.

— В честь сестры Марты — ура! — во всю мощь своих легких прокричал Пип, подавая знак друзьям.

— Ура! Ура! Ура! — раздалось из окон верхнего этажа.

— Я присоединяюсь к ним, — прошептал Лукас на ухо девушке.

— Спасибо, — краснея, ответила Джессика. — Они — настоящие ангелочки, — прошептала она, садясь в экипажей.

По дороге в Хэйг-хаус она почти успокоилась. Лукас был предельно вежлив и внимателен, он показывал ей интересные места, мимо которых они проезжали, и Джессика забыла про свои страхи. Лукас, улыбаясь, рассказал, как дулась Элли, которой пока не разрешалось танцевать на балу, — ее считали совсем девочкой, и она обиделась. В остальном все было хорошо.

Проехав через реку по старому мосту, они оказались на монастырской дороге и вскоре попали в вереницу экипажей, спешащих на бал в Хэйг-хаус.

— А вот и дом Руперта, — сказал Лукас, и Джессика высунулась в окошко экипажа, чтобы увидеть достопримечательное сооружение, о котором слышала, что оно едва ли не самое знаменитое и старинное в округе.

Дом возвышался на крутом холме, у подножия которого текла река, и в сумерках окна его светились, словно огни маяка.

При виде этого великолепного дома все опасения Джессики вновь ожили, и она нервно вздрогнула. Лукас наклонился к девушке и успокаивающе погладил ее по руке.

— Я уверен, — произнес он, — что ты станешь королевой бала.

Его улыбка была теплой и ободряющей. Шло время, танцы продолжались. Джессика пока не стала королевой бала, но к моменту первого перерыва испытывала легкое головокружение от сознания своего успеха. Партнеры, правда, не осаждали ее, но их было достаточно, чтобы она устала, и теперь с удовольствием переводила дух, наблюдая за бойким деревенским танцем, который вел хозяин дома.

Девушка сидела между матерью Лукаса и Анной Ренкин, своими наставницами и постоянными спутницами в течение последних двух недель, которые сопровождали девушку сегодня на ее первом в жизни балу. Они были добрыми и внимательными, Джессике они нравились, но в то же время женщины Эти были своего рода тиранами — особенно Анна. Но именно благодаря настойчивости Анны Джессика могла танцевать на сегодняшнем балу.

Анна наклонилась к девушке.

— Ты знаешь, Джесс, что эти розы названы в честь Беллы? — спросила она, указывая на огромную вазу, полную благоухающих цветов.

Джессика обвела взглядом бальную залу. Стены от пола до потолка были задрапированы белым атласом, создававшим контрастный фон для букетов ярко-малиновых роз. Всюду сновали ливрейные лакеи, одетые в ярко-малиновые сюртуки и белые атласные панталоны. На головах у них красовались пышные 6е-лые напудренные парики.

— Это новый сорт роз, который вывел сам Руперт, — продолжала Анна. — Он обожает заниматься Этим делом.

Джессика понимала, что Анна проверяет ее умение вести легкую светскую беседу, поэтому, улыбаясь, ответила:

— Как это мило…

Больше ничего она сказать не могла, хотя прекрасно сознавала, что от нее ждут соответствующего восторга и, разумеется, похвалы хозяйке. Однако все, что она думала о Белле, вряд ли понравилось бы ее покровительницам, и Джессика промолчала. Говорить можно было только о Руперте.

— Но, — судорожно ища вдохновения, продолжила она, — меня это не удивляет. Белла, должно быть, очень счастлива, что имеет такого преданного и любящего мужа.

Обе компаньонки Джессики улыбнулись, довольные ее ответом, и вернулись к прерванному разговору о беременности старшей дочери Анны. Джессика не возражала — она знала, что светские разговоры нужны для знакомства и поддержания беседы с посторонними, друзья же, как всегда, вольны сплетничать, или говорить о собственных делах, или даже не обращать внимания друг на друга. Это не должно никого беспокоить и тем более обижать.

Эта мысль заставила ее поднять взгляд на галерею, где Лукас провел большую часть сегодняшнего вечера. На этот раз его там не оказалось. О, если бы только он появился в бальной зале, она была бы готова съесть Эти розы Беллы вместе с шипами и таким дурманящим сладким запахом. Сегодня он танцевал только один танец, и это был вальс, которым они с Беллой открыли бал.

О нет, Джессика, разумеется, не ожидала, что он будет ухаживать за ней. Мать Лукаса предупредила ее, что джентльмен не должен танцевать с одной дамой более двух раз за один вечер. Но ведь мог же Лукас попросить ее хотя бы на один танец? Возможно, он не заметил, что она одета не в какое-нибудь поношенное платье, а в настоящее творение самой модной лондонской портнихи, подол которого к тому же монахини украсили чудесной вышивкой — белой виноградной лозой…

Сестры так волновались, когда готовили это платье и одевали Джессику на бал. Она знала, с каким нетерпением они ждут ее возвращения и рассказа обо всем, что происходило на балу, особенно же жаждут услышать, о чем она разговаривала с лордом Дандасом. Они потребуют передать им буквально каждое его слово. Ведь сестра Эльвира и сестра Долорес были такими романтичными! И они явно путали Лукаса с благородным принцем. Ха! Они бы пережили настоящее потрясение и разочарование, если бы узнали о том, что Лукас целовался с Беллой. Правда, они бы пережили такой же восторг, узнай, что Лукас целовал и ее.

— Ты всегда шевелишь губами, когда о чем-то думаешь? — совсем рядом прозвучал насмешливый голос, и Джессика, вздрогнув от неожиданности, подняла глаза на Лукаса.

Он, как всегда, приблизился бесшумно и, как всегда, в самый неподходящий момент. Она как раз вспоминала, как он целовал ее, и теперь при виде его сердце девушки учащенно забилось, во рту у нее вдруг пересохло, а щеки окрасил румянец смущения.

Брови Лукаса удивленно приподнялись.

— Может быть, ты молилась и я появился некстати? — сказал он, и глаза его насмешливо сверкнули. — Но больше молиться не надо, моя прекрасная леди. Лукас Уайльд — к вашим услугам.

Она неожиданно поняла, что он заигрывает с ней и что она должна ответить ему в том же духе.

Анна Ренкин кашлянула, мать Лукаса легко толкнула ее в бок. Джессике нужно было что-то сказать, как-то ответить молодому человеку, и она встала и сделала такой изящный реверанс, к которому не смог бы придраться даже сам король Георг. А потом она произнесла первое, что ей пришло на ум:

— Говорят, что Господь отвечает на молитвы самым таинственным образом. Теперь я убедилась, что это так.

После этих слов воцарилась тишина, а, потом Лукас откинул голову назад и весело рассмеялся. Анна Ренкин тихонько хихикнула, миссис Уайльд улыбнулась.

— Неплохо сказано, Джессика, — похвалила девушку мать Лукаса. — Ты способная ученица.

Лукас, все еще с улыбкой на губах, обратился к миссис Уайльд:

— С вашего разрешения, матушка, я хотел бы проводить Джессику на террасу, чтобы она немного подышала свежим воздухом.

— Ты не против, Джессика? — осведомилась миссис Уайльд.

— Благодарю вас, милорд, — ответила Джессика, радуясь тому, что ей удалось выбраться из затруднительного положения и связать несколько слов в мало-мальски приличную фразу. — Ничто не доставит мне большего удовольствия.

Когда Лукас, предложив руку Джессике, увел девушку, Анна заняла освободившееся кресло, чтобы оказаться поближе к миссис Уайльд.

— А теперь попробуйте убедить меня в том, что здесь не начинается любовный роман, — с насмешкой обратилась она к матери Лукаса.

Розмари проводила глазами молодую пару, которая с трудом пробиралась сквозь толпу гостей.

— Не знаю, Анна. Право, не знаю, — тихо ответила женщина.

— Неужели вы так ничего и не заметили?! — удивленно воскликнула Анна. — Неужели наш общий труд пойдет насмарку? Мы с вами, да и сестры тоже, немало потрудились, чтобы Джессика могла занять подобающее ей место рядом с лордом Дандасом!

Розмари с улыбкой повернулась к Анне.

— Я не сомневаюсь в чувствах Лукаса, дорогая Анна, — сказала миссис Уайльд. — Меня беспокоит Джессика. Я совсем не уверена, что она любит моего сына. Она очень сдержанна и старается не проявлять своих чувств.

— Ну что вы, — возразила Анна. — Она любит Лукаса. Да любая девушка в ее положении… Он нравится ей, это очевидно. Кроме того, всем известно, что любовь приходит после свадьбы. И мы с вами тоже знаем это.

— Да, вы правы, Анна, — кивнула Розмари, которой не хотелось больше обсуждать эту тему. Ее взгляд остановился на Элли, и женщина продолжила: — У меня такое впечатление, что Элли доставит мне больше хлопот, чем я могла бы ожидать. Это уже показали две прошедшие недели. Она ведет себя с Джессикой крайне грубо.

Анна взглянула на подопечную Лукаса и глубоко вздохнула. Девушка, которую окружала толпа молодых людей, не спускала глаз с Лукаса и Джессики. Элли была миловидной и симпатичной девушкой, но на этот раз выражение ее лица нельзя было назвать приветливым.

— Полагаю, Лукас вскружил голову Элли, — тихо заметила Анна.

— Я и не представляла, насколько это серьезно, — так же тихо отозвалась миссис Уайльд, — пока Лукас не стал проявлять интерес к Джессике. Радость жизни и прекрасное настроение вдруг куда-то исчезли, и Элли превратилась в угрюмое, вечно недовольное, сварливое существо. Честно говоря, я не знаю, что мне делать.

Анна сжала руку Розмари, подбадривая свою давнюю приятельницу.

— Рози, — сказала она, — Элли очень молода. Это скоро пройдет.

— Дай-то Бог — вздохнула мать Лукаса. — Чем скорее, тем лучше. Но боюсь, неприятностей нам не избежать.

На террасе, опираясь о каменную балюстраду, Лукас любовался Джессикой, вставшей между ним и широко распахнутой, ярко освещенной дверью. В свете, падающем из бальной залы, девушка в воздушном муслиновом платье, с золотистыми локонами, выбившимися из искусной прически, казалась ему неземным созданием. Он испытывал непреодолимое желание вынуть шпильки из ее волос и запустить пальцы в этот золотистый водопад. И не только этого он желал! Ему хотелось большего!

Но девушка, казалось, не обращала внимания на своего спутника. Она разглядывала большой шатер, разбитый на лужайке, где вскоре должны были подать ужин, дорожки, освещенные разноцветными лампионами, и гулявшие по ним пары, подобно ей и Лукасу вышедшие в парк подышать свежим воздухом.

— Что-нибудь случилось, Джесс? — обеспокоенно спросил Лукас. — Почему у тебя такой странный взгляд?

— Какой взгляд? — весело бросила она.

— Я не знаю, как это сказать, но я много раз обращал внимание на этот твой странный взгляд, — пытался пояснить Лукас. — Иногда ты смотришь задумчиво и изучающе, иногда в твоих глазах я вижу тоску.

Она сделала над собой усилие и рассмеялась, но почему-то смех не зазвучал весело.

— Мне интересно разглядывать Хэйг-хаус, — сказала она. — Я с любопытством смотрю на все и всех. Разве это странно для человека, который потерял память?

— Ты ищешь что-то знакомое, не так ли, Джесс? — строил догадки молодой человек. — Что-то такое, что ты сможешь узнать? Что поможет тебе вернуть память? Может, чье-то лицо напомнит тебе о прошлом? А может — место? Или ощущение, что ты когда-то уже здесь побывала или видела это?

Его проницательность удивила Джессику. Именно все это она и искала. Так всегда происходило с ней, когда она видела новые лица и новые места, переступала порог незнакомого дома. Она отчаянно искала кончик нити, ухватившись за который смогла бы вы браться из лабиринта неизвестности, куда попала не по своей воле. Но это было не все. Она искала человека, которому принадлежал ее Голос.

Вспомнив об этом, она внутренне содрогнулась. Ведь именно об этом только что сказал Лукас. Если бы Эти слова произнес кто-нибудь другой, в ней немедленно проснулись бы подозрения. Казалось, Лукас читает ее мысли — как и Голос.

Усилием воли она заставила себя отбросить прочь все сомнения. Ее Голос никогда не поступает столь прямо и откровенно. Он позаботится о том, чтобы не вызвать у нее подозрений. Если только не решится испытать ее. Но это не Лукас. Она отказывалась верить в то, что это мог быть Лукас.

— Ответь мне, Джесс. Почему ты молчишь? — Вопрос Лукаса вернул девушку к действительности.

Она изобразила радостную улыбку и весело сказала:

— Я на балу, не так ли? На первом балу в своей жизни… Я отказываюсь говорить сегодня о серьезных вещах.

Джессика вдруг показалась Лукасу невероятно хрупкой и беззащитной. Никогда еще он не видел ее такой. Огромные серые глаза девушки, смотревшие прямо ему в лицо, говорили больше, чем хотелось бы ей самой. Этот красноречивый взгляд вызывал в молодом мужчине сильнейшее желание заключить девушку в объятия и унести подальше от этого дома, от этой толпы людей, туда, где никто не смог бы причинить ей вреда. Лукасу хотелось заверить ее в том, что у нее непременно будут другие воспоминания, счастливые и радостные, если только она позволит ему позаботиться о ней.

— Ты совершенно права, Джесс, — ответил он с улыбкой. — Не стоит тратить вечер на серьезные разговоры, тем более портить настроение самой милой, самой прелестной девушке на этом балу.

То ли его слова, то ли тон голоса, то ли мягкость его взгляда позволили Джессике расслабиться, и неожиданно она почувствовала уже знакомое легкое головокружение. Она была счастлива.

— Ах, как бы мне хотелось, чтобы сестры и мальчишки могли побывать здесь, — задумчиво проговорила она.

— Почему? — удивился Лукас. Она одарила его одной из своих редких застенчивых улыбок, которая тронула его до глубины души.

— Потому, — ответила она, — что они во всем мне помогали, даже танцы разучивали вместе со мной. А вы вообще представляете, как это сложно, когда вашими партнерами бывают монахини или маленькие мальчики?

— Как тебе удалось уговорить мальчишек танцевать с тобой? — Лукасу трудно было в такое поверить.

— О, я, говорят, способная девушка. Увидев однажды, умею воспользоваться уроком, — гордо заявила Джессика. — Так вот, уговаривать не пришлось, подкуп — вещь неплохая, хотя на практике оказалась дорогой. Пенни за танец — и вопрос решился сам собой. Правда, сейчас я должна по шиллингу каждому из них. Не скрою, у нас были определенные трудности, когда мы разучивали вальс, Монахини считали, что неприлично обниматься с мальчишками. В конце концов Джозеф все уладил.

— Джозеф?.. — в изумлении пробормотал Лукас. — Как?..

— Ох, довольно просто. Он протанцевал вальс с сестрой Эльвирой, — сообщила Джессика и улыбнулась, вспоминая комичность ситуации. — Это было очень забавно, все громко хохотали, а мальчики превратили урок в настоящее развлечение. Потом никто уже не мог думать о вальсе как о серьезном бальном танце — для нас он стал шуточным представлением.

В полном недоумении Лукас покачал головой.

— Иногда я думаю, что Хокс-хиллом управляют достопочтенные монахини Девы Марии, но временами мне кажется, что там хозяйничают веселые и немножко сумасшедшие женщины, — задумчиво промолвил лорд Дандас.

— О, нам тоже иногда так кажется, — ответила Джессика.

Улыбка вдруг исчезла с лица мужчины, и девушка тоже стала серьезной. Он отошел от балюстрады и протянул руки к Джессике.

— Джесс, — произнес он с волнением в голосе, — давай посмотрим, что такое вальс на самом деле…

Она хорошо помнила тот день, когда он застал ее со шваброй в объятиях, вальсирующей на кухне, и то чувство неловкости, которое охватило ее, когда она отказала ему станцевать с ним вальс. А все из-за того, что он всегда появлялся некстати, застигая ее врасплох и заставляя краснеть от смущения. Но сегодня вечером все было иначе. На этот раз на ней не было грязного передника, и она не прижимала к груди тряпку на деревянной палке. Сегодня на ней было платье, ничуть не хуже сшитое и не менее красивое, чем на других девушках, оно даже могло соперничать с платьем Беллы, да и молодые люди, с которыми она танцевала, были благородными джентльменами.

Будучи уверена в своих силах, не боясь опозориться, Джессика с ослепительной улыбкой сделала шаг навстречу мужчине и оказалась в его объятиях. Отбросив перчатки, Лукас одну руку положил ей на талию, другую же протянул, ища ладонь девушки. От его прикосновения Джессика почувствовала, как в глубине ее тела зарождается тепло, готовое вспыхнуть пламенем. Улыбка медленно угасла, и она едва расслышала его слова:

— Положи левую руку мне на плечо, а правую вложи в мою ладонь.

Он говорил тихо, но Джессика подчинилась, не думая сопротивляться. Ее руки по локоть закрывали белые перчатки, но девушке казалось, что руки у нее полностью обнажены. Мужская рука, большая и сильная, уверенно сжимавшая ее хрупкие пальчики, вызывала внутреннюю дрожь и еще какое-то странное ощущение, назвать которое Джессика не умела.

— А теперь посмотри на меня, Джесс, — хриплым шепотом потребовал он.

У нее перехватило дыхание, но она послушно подняла глаза на Лукаса. Затуманенный взгляд его полуприкрытых глаз гипнотизировал ее, лишая остатков воли. Чувствуя странную сонливость, она прикрыла веки.

— Только не забывай дышать, — предостерег ее Лукас и, усмехнувшись, увлек за собой.

Музыки не было, да и не нужна она ей была вовсе. Джессика двигалась свободно и уверенно. Она всем телом ощущала упругие мышцы мужчины, в объятиях которого чувствовала себя естественно и безопасно. Его сильные ноги касались ее юбки, когда они двигались в ритме, который могли слышать только они. Чей-то смех долетел издали, но она не обратила на это никакого внимания.

Мужчина коснулся губами ее уха, шепча:

— Пока хватит, — и крепкие руки медленно отпустили ее.

Она открыла глаза и, приходя в себя, посмотрела в его смеющееся лицо.

— Ах, Джесс, не смотри на меня с таким укором, — попросил он. — После ужина будет еще один вальс. Прощу, оставь его за мной.

Туман, царивший у нее в голове, развеялся не сразу. Поняв наконец смысл его слов, она встрепенулась и сказала:

— Но я уже обещала этот вальс другому. Мне очень жаль, Лукас…

— Что ты сделала? — переспросил он, словно не понял ее.

Джессика молча смотрела на него.

— Ты должна отменить свое обещание, — твердо заявил Лукас.

— Я не могу, ведь я обещала… — возразила Джессика, опуская глаза.

— Кому? — внезапно вспылил Лукас, но быстро взял себя в руки. — Думаю, это Перри. Он сделал это, чтобы досадить мне, потому что я предупредил его… Я предупредил их всех. Первый вальс я был обязан танцевать с хозяйкой бала. Но второй…

— Мне очень жаль, — вздохнув, повторила Джессика, — но это не Перри. Надо было предупредить и меня.

— Тогда кто же это, черт возьми? — разгневался Лукас.

— Один из лондонских друзей Беллы, — спокойно ответила Джессика.

Его звали Родни Стоун, и он первым танцевал с ней в этот вечер. Он был злегантен и учтив, он выделялся среди мужчин, особенно среди жителей Челфорда, и Джессике льстило его внимание. Она с удовольствием внесла его имя в свою бальную карточку, когда он попросил ее оставить за ним второй вальс.

— Кто он, черт возьми? Как его зовут? — требовал Лукас, не обращая внимания на ее слова.

— Вам необязательно знать это, — вспылила Джессика, подозрительно посматривая на рассерженного Лукаса.

— Ты так считаешь? — холодно осведомился он и пояснил: — Мне же надо ему сказать, что ты по ошибке обещала ему мой вальс.

Она едва не задохнулась от возмущения.

— Как это по ошибке?! Вы этого не сделаете! — воскликнула девушка.

— Еще как сделаю! Вот увидишь! — пообещал он.

— Это бестактно, невежливо и… и… против всех правил… — прошептала она, запинаясь.

— Каких еще правил?! — взорвался Лукас.

— Правил хорошего тона, — ответила Джессика. — Эти правила ваша матушка и Анна Ренкин всю неделю вбивали мне в голову, а теперь…

— У меня есть собственные правила, — заявил он не терпящим возражений тоном.

— Лукас, — умоляюще попросила Джессика, стараясь смягчить его улыбкой, — я не могу нарушить обещания, но…

— Ради всего святого, Джесс, — перебил он ее. — Я же не прошу тебя разорвать помолвку. Это всего лишь вальс.

— Да, но… — она пыталась подыскать подходящее объяснение, — но ведь будут еще другие танцы, и я буду счастлива танцевать с вами…

— Я не деревенский попрыгунчик, — резко бросил Лукас.

— Вам не нравятся эти танцы? Но почему? — удивилась Джессика, стараясь скрыть свою обиду.

— Фигуры деревенских танцев всегда казались мне скучными… — мрачно пояснил Лукас.

— Тогда почему вы не попросили меня оставить за вами второй вальс? — допытывалась Джессика, предчувствуя неладное.

— Потому, моя маленькая притворщица, что я никак не ожидал, что ты… — Он вдруг замолчал.

— Вы считали, что я буду в одиночестве подпирать стену… — догадалась Джессика, и плечи ее безжизненно опустились.

— Я правда не ожидал, что ты будешь пользоваться успехом. Вот и все, что я имел в виду, — сказал он.

Джессика оглянулась на большую стеклянную дверь, выходившую на террасу, и подумала о том, что, если не считать мистера Стоуна, она на самом деле весь вечер провела, танцуя с друзьями Лукаса и Перри. Только теперь она поняла, что все это устроил Лукас и сделал он это ради нее. Он был хорошим человеком, но она предпочла бы одиночество. Никогда больше она не позволит, чтобы ее жалели.

— Джесс, — мягко произнес он, легонько касаясь ее плеча. — Не надо, прошу…

Вдруг кто-то громко позвал его по имени, и Лукас не успел закончить фразу. На террасе появилась Элли, и Джессика не узнала, что он хотел сказать ей. Рука мужчины упала с ее плеча. Лукас повернулся к двери и улыбнулся своей подопечной.

— В чем дело, Элли? — спросил он.

Элли уже успела смахнуть с ресниц предательские слезы. Она нежно улыбалась, и улыбка эта предназначалась исключительно Лукасу. Элли никогда не улыбалась и не разговаривала с Джессикой, она полностью игнорировала мисс Хэйворд. Сознание этого доставляло Джессике своеобразное удовольствие.

— Пора ужинать, — напомнила Элли, касаясь рукой своих черных локонов. Прежде чем вновь повернуться к Лукасу, она бросила на Джессику враждебный взгляд. — Вы обещали сопровождать меня.

— Разумеется, так я и сделаю, — небрежно заметил он. — Мисс Хэйворд, — обратился он к Джессике официальным тоном, — мне будет очень приятно сопровождать вас, если вы, конечно, свободны и не возражаете…

Он опять сделал это, чтобы она не оказалась в одиночестве, но вместо благодарности Джессика вдруг почувствовала отчаяние. Сердце сжалось в груди и внезапно провалилось в глубокую яму.

— Джессика? — услышала она обеспокоенный голос Лукаса.

Она кивнула, отвечая на его приглашение. Тем временем Элли уже что-то громко говорила, пытаясь привлечь к себе внимание Лукаса.

— Об этом мы поговорим потом, — остановил он Элли, предлагая руку Джессике.

Была поздняя ночь, и бал подходил к концу. К Белле, в одиночестве стоявшей на галерее, приблизился Лукас.

— А где же Руперт и Адриан? Я рассчитывала увидеть вас вместе, — отозвалась она.

— О да, — рассеянно ответил Лукас, поглядывая вниз на бальную залу. Отсюда он мог без препятствий наблюдать за Джессикой и молодым человеком, который «украл» у него вальс. Они уже заняли свое место среди остальных пар.

— Так где же они? — раздраженно переспросила Белла. Она не привыкла к тому, что ее не замечают.

— М-м-м-м… Кажется, они отправились в бильярдную, — буркнул Лукас без всякого уважения.

Он неотрывно следил за молодым человеком, обнимающим Джессику за талию. Щеголь! Безбородый фат с лицом порочного мальчишки!

Белла поднесла к губам узкий бокал на высокой ножке.

— Джессика становится… весьма привлекательной девушкой, ты не находишь? — спросила она между двумя глотками шампанского.

Лукас перевел взгляд с мужчины на Джессику.

— Я, пожалуй, употребил бы другое определение вместо «привлекательная», — медленно произнес он.

Белла прошествовала мимо него и остановилась на противоположном конце галереи. Лукас понимал, что таким образом она пытается отвлечь его внимание от Джессики, и он не собирался оскорблять ее. В этот вечер он был необоснованно груб с Беллой и теперь решил исправить свою ошибку. Он улыбнулся и подошел к своей бывшей возлюбленной.

Темные локоны Беллы были собраны назад и скреплены венком из прекрасных белых роз; роскошное платье блестело от вплетенных в ткань золотых нитей. Кокетливо склонив голову набок, женщина смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Она была красива, очень красива, и могла произвести впечатление на кого угодно, только не на Лукаса Уайльда — слишком хорошо он знал ее.

— Так какое же определение ты бы употребил, Лукас? — не скрывая иронии, осведомилась она.

Он бросил быстрый взгляд вниз, на зал, где лондонский щеголь кланялся Джессике, она же присела в реверансе. Это был официальный реверанс, значительно более официальный, чем было принято в Челфорде. Джессика вела себя как фрейлина королевы. Эту роль она сыграла бы вполне успешно. При этой мысли Лукас улыбнулся.

— В мире нет женщины, — тихо произнес он, — которой я восхищался бы больше.

Он не преувеличивал, и в этом не было ничего удивительного. Он всегда восхищался смелостью Джессики. С юных лет она отличалась благородством и отвагой. Она всегда держала данное слово и твердо выполняла собственные решения. На этот раз Джессика решила принять вызов Беллы — и вот она здесь.

«Я ведь не могу нарушить обещания», — вспомнил он слова Джессики, наблюдая, как девушка протягивает руку партнеру.

— Главное, как я полагаю, — задумчиво произнесла Белла, — состоит в том, чтобы как можно скорее восстановить репутацию Джессики. Конечно, ей пока не хватает светского лоска, но со временем она многого сможет достичь.

Лукас промолчал, так как то, что ему хотелось сказать, не предназначалось для ушей Беллы Хайг, жены его ближайшего друга. Белла явно злилась, ибо Джессика до сих пор не совершила никакой глупости. Белла не приняла всерьез сестру Эльвиру, не поняла, сколь умна и опытна пожилая монахиня, которая не выпустит из-под своего крыла не подготовленного к жизни птенца.

О, если бы сестра Эльвира могла сбросить фунтов пятьдесят и стать моложе лет на тридцать, Лукас вполне мог бы влюбиться в нее.

— Что тебя так развеселило? — спросила Белла сердито.

— Ох, ничего особенного, — с улыбкой ответил он. — Я думал о Джесс. Сегодняшний вечер стал для нее настоящим триумфом.

— Триумфом? На самом деле? — изображая удивление, отозвалась Белла. — За ней кто-то ухаживал? Ее пытались развлекать только твои друзья, Лукас. Не будь здесь тебя, на Джессику никто не обратил бы внимания. Кажется, она не очень изменилась за последние три года. Она так и осталась неуклюжей деревенской девчонкой.

— Ты никогда не умела разбираться в людях, Белла, в этом твоя беда, — сказал Лукас. — Светский лоск — дело наживное, этому легко научиться. А вот благородству и гордости научиться нельзя. И не важно, во что ты одет — в роскошные платья или в лохмотья. Совершенство бросается в глаза, его нельзя не заметить. Разве только если закрыть глаза.

Уязвленная Белла с силой сжала в пальцах тонкую ножку бокала, но у нее хватило ума промолчать. Она не могла себе позволить нажить врага в лице Лукаса. Он пользовался в Челфорде слишком большим уважением и влиянием. С его мнением считался и дорожил им ее супруг.

Из-под опущенных ресниц Белла пристально наблюдала за Лукасом.

— Разумеется, — проговорила она, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Джессике. Только это я хотела сказать тебе, Лукас.

Он небрежно смахнул с рукава невидимую пылинку.

— Конечно, Белла, — и с улыбкой заверил он ее — именно это я имел в виду. А теперь позволь мне откланяться. Меня ждут в бильярдной.

Она снова осталась одна. Потягивая шампанское сквозь стиснутые зубы, Белла старалась сохранять спокойствие.

12

Миссис Розмари Уайльд искренне считала, что танцы — развлечение исключительно для молодежи. Для людей ее возраста они были лишь напоминанием о минувших годах, о том, что прошлое уже позади, что юность не вернуть. Казалось, только вчера она могла танцевать всю ночь напролет и приходила в отчаяние, если ей доводилось пропустить хотя бы один танец. Теперь же танцы наводили грусть… Ей осталась только роль дамы, которая выводит юную девушку в свет. Куда ушло время?..

Она чувствовала себя несчастной и покинутой, несмотря на то, что была трезвомыслящей, уважаемой всеми женщиной. Весь вечер она провела в заботах о других — о Лукасе, Элли и Джессике, и только последние несколько минут думала о себе. Она знала, что если сама не подумает о себе, никто другой этого не сделает. Среди шумной толпы Розмари Уайльд чувствовала себя одинокой.

Она полагала, что Лукас, ненавидящий балы, вместе с друзьями проводит время где-то в укромном месте, скорее всего в бильярдной. Выполнив свой долг, он мог уйти от шума и суеты. Элли со своими друзьями отправилась любоваться розами в оранжерее. Джессика в бальной зале танцевала вальс с каким-то молодым человеком. Даже Анна покинула Розмари. Сейчас она была со своим мужем, с которым они составляли прекрасную пару. И хотя они были к ней очень добры и приглашали ее пойти вместе с ними, Розмари не хотелось быть для них обузой.

Взгляд Розмари упал на ее собственное отражение в одном из огромных зеркал, занимавших всю поверхность стен между высокими окнами. За ней никто не наблюдал, и Розмари неторопливым шагом приблизилась к зеркалу, чтобы повнимательнее рассмотреть себя. Когда молодость уходит, никто больше не посмотрит на женщину с вожделением. Розмари хотела посмотреть на себя беспристрастным взглядом.

Непрошеная мысль мелькнула в голове, прежде чем Розмари успела отбросить ее прочь. Интересно, что подумал бы про нее Мэт, если бы имел возможность увидеть ее сейчас?.. Пятнадцать лет — большой срок. Она покачала головой и тяжело вздохнула. Воспоминание о Мэтью Пейдже было главной причиной ее сегодняшнего самоанализа.

Анна Ренкин, сама того не ведая, стала для Розмари источником информации. Миссис Уайльд однажды ненароком упомянула при Анне, что видела сэра Мэтью, как тот выходил из городской библиотеки на Уотерсайд-стрит, и ответ Анны буквально ошеломил ее.

— Траур кончился, уже прошел год со смерти Оливии, и теперь, наверное, мы чаще будем видеть его, — сказала Анна. — Всем известно, что бедняжка Оливия предпочитала жить в Лондоне, но сейчас уже ничто не держит сэра Мэтью в столице. Он несомненно переедет в Метчинг. Он всегда любил этот дом, не говоря уж о том, что это самое величественное здание во всем графстве. Я всегда считала, что оставлять такой дом пустовать полгода — почти преступление.

Из слов Анны Розмари узнала, что срочные дела заставили сэра Мэтью на время вернуться в Лондон, в противном случае он непременно присутствовал бы на балу у Беллы.

— Глупая старая женщина, — пожурила она свое отражение в зеркале. — Ты столько времени потратила, чтобы привести себя в приличный вид, — и зачем?

Мэтью все равно не было в Хэйг-хаусе, а даже если бы и был, то вряд ли обратил бы на нее внимание. Его любовница раза в два ее моложе.

«Ты уже стара, Розмари Уайльд, и тебе лучше смириться с этим», — думала Розмари, смотря на себя в зеркало.

Вдруг рядом с ее отражением возникло другое, и сердце замерло у нее в груди.

Мэт! Он стоял позади нее и, увидев женщину, двинулся к ней.

— Розмари?.. — услышала она его полный удивления голос.

Она повернулас к нему, уже справившись с волнением.

— Розмари… — сказал он. — Я не ошибся — это ты. Рози… — тихо произнес он, наслаждаясь звуком имени, которым только он называл ее. — Пятнадцать лет — это так много, но мне кажется, что все было вчера.

Она вежливо приветствовала его, сохраняя хладнокровие, хотя сердце болезненно стучало в груди. Больше слов она не находила. Она чувствовала себя как юная девушка на встрече со своим первым поклонником. Ох, как это глупо! Она давно перестала быть юной девушкой и теперь с содроганием думала о том, сколь сильно измелили ее минувшие годы.

К нему они оказалась более снисходительными. Появившиеся на лице морщины вовсе не старили его, а немногочисленные серебряные нити в черных волосах лишь придавали ему мужественности. Он всегда был слишком миловидным, теперь же этот недостаток исчез. Он оказался выше ростом, чем помнила Розмари, но глаза его — голубые и блестящие, обрамленные густыми черными ресницами, — ничуть не изменились.

— Ты не против прогуляться? — спросил он, предлагая ей руку.

Она без слов приняла предложение и позволила увести себя из залы. Он заговорил о том, что Руперт проделал огромную работу в саду, она невнятно отвечала ему. Все ее мысли были о прошлом. Она вспоминала их первую встречу. Мэтью был их новым соседом и с первого взгляда понравился ей. Они впервые повидали друг друга во время верховой прогулки, а сблизил их и укрепил дружбу факт, что оба оказались товарищами по несчастью. Падение с лошади стало роковым для супруги Мэтью — она сломала позвоночник и на всю жизнь оказалась прикованной к инвалидной коляске. Нечто подобное случилось и с мужем Розмари — разбитый параличом, он не поднимался с кровати. Никто лучше самих Мэтью и Розмари не понимал их одиночества и отчаяния, об этом они решались говорить лишь друг с другом, только друг другу могли излить душу. Со временем что-то странное стало твориться с Розмари. Когда она встречала устремленный на нее взгляд Мэтью, на душе у нее становилось легко и спокойно. Настроение у нее улучшалось, когда он входил в комнату. Они полюбили друг друга задолго до того, как осознали это.

Теперь, спускаясь по ступенькам с террасы, они не разговаривали. Была глубокая ночь, но сад ярко освещали многочисленные лампионы. По обоюдному молчаливому согласию они выбрали дорожку, ведущую вдоль крутого обрыва. Светская беседа не подходила к данному случаю, а Розмари не решалась произнести вслух слова, которые давно обдумала и заготовила.

— Рози, — внезапно отозвался Мэтью, — я намерен разрушить все запреты, которые нас разделяют. Я много думал о том, как сказать тебе об этом.

Серьезность, с которой сэр Мэтью произнес эти слова, испугала Розмари.

— Какие запреты, Мэт? — спросила она, пытаясь сохранить спокойствие.

— Теперь, когда истек срок траура, я собираюсь вести более открытый образ жизни, — объяснил он после минутной паузы, — выезжать в свет и появляться на приемах, на которых надеюсь встречать и тебя. Мне бы хотелось видеться с тобой почаще. Только так мы сможем забыть прошлое и восстановить былое доверие друг к другу.

Розмари судорожно сглотнула, полагая, что таким образом сможет избавиться от кома в горле, который мешал ей дышать. Ей казалось, что она поняла, к чему клонил Мэтью. У него не было детей, и он решил повторно жениться, чтобы молодая жена могла подарить ему наследника. Он станет вести светский образ жизни, чтобы подыскать себе подходящую невесту. Встретив сегодня на балу ее, Розмари, он решил поговорить с ней из вежливости, но они давно ничего уже не значили друг для друга, поэтому в этой беседе не было никакой необходимости.

— Я поняла, — тихо промолвила она.

— Что ты поняла? — спросил Мэтью, пристально глядя на свою спутницу.

— Человек в твоем положении должен жениться, чтобы иметь наследника, — пояснила она.

— У меня есть наследник, Роди. Это мой младший брат, — сообщил он. — Когда-то я действительно хотел иметь детей, но теперь уже нет. Я собираюсь сделать кое-что другое. — Он неожиданно остановился и повернулся лицом к Розмари. — Ты все еще презираешь меня, Роди?

— Я никогда не презирала тебя, Мэт, — ответила женщина, глядя ему в глаза.

— Правда? — Напряжение в его голосе вдруг исчезло.

— Конечно. Просто мы больше не могли оставаться друзьями, — с грустью промолвила она.

— А теперь? Мы можем стать ими снова? — с надеждой спросил он.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Розмари.

— Мне кажется, нам обоим было бы приятно встречаться иногда, чтобы… поговорить, как сейчас, — неуверенно предложил он.

Как она ни старалась сохранять равнодушный вид, перспектива встреч с Мэтью потрясла ее до глубины души.

— Ты хочешь, чтобы мы опять стали друзьями? — спросила она. — Это невозможно, Мэт, но дружеские отношения мы поддерживать можем.

— А почему не можем быть друзьями? Потому что твой сын все еще ненавидит меня? — допытывался он.

— Мы никогда не говорили с Лукасом о тебе, — поспешно ответила она.

— Роди, ты никогда не чувствовала себя одинокой? — упавшим голосом спросил сэр Мэтью.

Она не ожидала такого вопроса, он застал ее врасплох. И тем не менее она ответила:

— Нет, я никогда не чувствовала себя одинокой. Жизнь была добра ко мне. У меня есть семья и друзья, на которых я могу положиться.

— А ты не хочешь узнать, был ли я одинок? — спросил он после продолжительной паузы.

Спрашивать об этом она не считала нужным, она давно знала ответ. Мэтью оставался с женой, но изменял ей. У него всегда были любовницы, но в последнее время, уже после ее смерти, он буквально купался удовольствиях, несмотря на траур и приличия.

— Мне известно, что ты не был одинок, Мэт, — стараясь говорить равнодушным тоном, — ответила она. Ей было неловко и больно раскрывать то, что на самом деле она думала о нем. — У людей длинные языки, а у меня есть уши. Кроме того, ты никогда не испытывал недостатка в женском внимании. Твоя последняя любовница… — Розмари вдруг осеклась и замолчала.

Мэтью изучающе посмотрел на нее.

— Ты знаешь о Мадлен? — скорее констатировал, чем спросил он.

Мадлен Картье была оперной певицей и ведущей актрисой королевского театра. Она была моложе сына Розмари.

— Мэт, — сказала Розмари, уязвленная тоном его вопроса, — о ней знают все. Ты же не скрываешь своих любовных похождений.

Он грустно улыбнулся.

— А зачем мне что-либо скрывать? — с иронией заметил он. — У меня нет ни жены, ни детей, никого, кому моя нескромность причинила бы боль. Честно говоря, Роди, никому до меня дела нет. Я всем безразличен, вот и все.

К горлу опять подступил ком, и это ужаснуло Розмари. Когда-то они были любовниками, но потом он стал ей чужим. Мягко улыбаясь и глядя ему прямо в глаза, Розмари сказала:

— Не нужно ничего объяснять, Мэт. Прошу. В этом нет необходимости. А теперь мне, пожалуй, следует вернуться в дом. Моя подопечная, наверное, удивляется, куда я исчезла. Нет, меня не надо провожать. Мне лучше уйти одной…

Ей хотелось броситься прочь от него, но она сдержала себя. Подходя к террасе, Розмари замедлила шаги. У балюстрады стояла Джессика в обществе молодого человека, с которым недавно танцевала. Им, разумеется, меньше всего хотелось встречаться с дамой, сопровождавшей девушку на балу. Заглядывать в оранжерею тоже не стоило — там была Элли со своими друзьями, и они вряд ли восторженно встретят ее. Куда же деваться женщине, ищущей уединения? Мужчинам в этом смысле намного легче. Они всегда могут ретироваться в бильярдную или заняться игрой в карты. Где же найти женщине укромный уголок, чтобы привести в порядок сумбурный поток мыслей?

Ах да, ведь есть еще женская комната!

Улыбнувшись Джессике и помахав ей рукой, Розмари пересекла террасу и через огромную стеклянную дверь вошла в ярко освещенную бальную залу.

Джессика проводила мать Лукаса задумчивым взглядом. Ее встревожила неестественная улыбка на лице миссис Уайльд. Девушке показалось, что ее наставница чем-то сильно обеспокоена. Она шла сквозь толпу, расталкивая гостей, направлявшихся к выходу из бальной залы, чтобы посмотреть в саду фейерверк, которым должен был завершиться бал. Переведя взгляд на тропинку, по которой только что прошла миссис Уайльд, Джессика ощутила странное беспокойство. Из-за чего — она не поняла, но оно медленно поднималось из глубин ее сознания.

Теплый ветерок коснулся ее кожи, и девушка подняла голову, всматриваясь в темноту и прислушиваясь. Ей вдруг почудилось, что ветер легким дуновением хотел ей что-то сообщить. Но вокруг все было спокойно, и сообщать было нечего. Слуги сновали туда и обратно, собирая посуду и унося столы и стулья после великолепного ужина, который состоялся в саду. Стенки шатра хлопали на ветру. Лампионы свешивались с веток деревьев и, покачиваясь, мерцали, как маленькие звезды. В саду звучал смех и говор многочисленных гостей. Издали донеслось ржание лошади, обеспокоенной шумом, а может, уставшей ждать хозяина.

Мельком взглянув на своего спутника, Джессика увидела, что губы его шевелятся. Мистер Стоун что-то говорил ей, и девушка, несколько раз моргнув, постепенно пришла в себя.

— … Прогулка на свежем воздухе может оказаться неразумным поступком, — услышала она голос молодого человека.

Джессика тотчас почувствовала раскаяние. Она совершенно забыла про мистера Стоуна. Совсем недавно они танцевали вальс, но он, приложив руку ко лбу, неожиданно споткнулся. Жалуясь на нестерпимую духоту, он попросил ее выйти с ним на террасу подышать свежим воздухом. Но как только Джессика попала на террасу, все ее мысли обратились к другому вальсу, другому мужчине и к тому, что она испытала, оказавшись в его объятиях. А ведь ей следовало думать о мистере Стоуне…

Он действительно выглядел разгоряченным. Рыжеватые волосы упали на лоб, румянец на щеках подчеркивал юный возраст. Одет был молодой человек изысканно и по последней моде. Сюртук переливчато-синего шелка так сильно обтягивал его плечи, что можно было только удивляться, как ему удавалось танцевать и двигаться в таком панцире. Джессика подумала, что тесная одежда вполне могла стать причиной внезапного недомогания.

Слушая его прерывистое дыхание, она с беспокойством спросила:

— Мистер Стоун, может, вам следует сесть?

Он достал из кармана большой платок и вытер вспотевший лоб.

— Ох, не стоит беспокоиться. Это все из-за жары. Здесь значительно прохладнее. Вы не против прогуляться?

Не предлагая ей руки, он быстрым шагом устремился вперед, видимо, считая, что она последует за ним. Собственно, Джессика и не возражала. От своих наставниц она узнала, что иногда вместо приглашения к танцу джентльмен может предложить даме прогуляться или побеседовать с ним. Кроме того, она не могла покинуть мистера Стоуна, зная, что он чувствует себя неважно.

Они спустились с террасы и направились к подъездной аллее, где в ожидании хозяев стояли экипажи. Мистер Стоун все время что-то говорил, но Джессика не могла оторвать глаз от темной полосы кустарника, подступавшего к самой дороге. Она опять что-то почувствовала, что-то тревожное, пока неосознанное. Она остановилась и посмотрела назад. Дом скрылся за поворотом. Даже экипажи остались позади. Джессика не представляла, как далеко они ушли от дома.

— Думаю, нам пора возвращаться, — сказала она, делая шаг назад.

Ответ молодого человека потонул в грохоте фейерверка. В ночном небе вспыхнул яркий свет, распавшийся на тысячи маленьких звездочек.

— … В моем экипаже, — услышала она последние слова мистера Стоуна.

Джессика удивленно посмотрела на него.

— Мисс Хэйворд, вы не слушали меня? Я отвезу вас домой в своем экипаже, — предложил молодой человек.

Джессика посмотрела на экипажей, на который показывал. Обыкновенная двуколка стояла несколько в стороне…

Без всякого предупреждения темная волна враждебности хлынула на Джессику. В ушах вдруг зашумело, она почувствовала, что задыхается, но голова оставалась ясной, ум — острым, проницательным. Это состояние не имело никакого отношения ни к мистеру Стоуну, ни к незаметному экипажу, стоявшему чуть в стороне от подъездной аллеи…

Он хотел, чтобы она села в экипажей. И предлагал это вовсе не мистер Стоун. Этого хотел ее Голос. Он требовал, чтобы она села в этот экипажей. Скоро он будет с ней, он уже в пути… Ему было безразлично, он выдает свои мысли. Его требования были слишком настойчивыми, слишком яростными. Одна из мыслей была особенно отчетливой и яркой: он собирался сделать что-то такое, что помогло бы ему избавиться от Джессики.

Мистер Стоун взял ее за руку.

— Не отворачивайтесь от меня, — прошептал он, — я весь вечер хотел поцеловать вас.

Он пытался успокоить ее тревогу, а вовсе не собирался целовать ее. Он хотел, чтобы она села в экипажей.

— Не надо, прошу вас, — сказала Джессика и отстранилась. — Мне пора вернуться. Мои друзья будут беспокоиться обо мне.

Она старалась высвободить руку из его ладони, но пальцы Стоуна лишь сильнее сжали ее запястье.

— Еще секунду назад вы не думали о своих друзьях. Подарите мне один поцелуй, пожалуйста. Это все, о чем я прошу вас. Потом вы сядете в один экипажей, и я отвезу вас домой, — настаивал молодой человек.

Усилием воли подавив панику, Джессика старалась трезво размышлять. Ей вспомнились слова Джозефа, которыми старик провожал ее на бал: «Будь настороже». Это было предупреждение. Так почему она не уделила ему должного внимания?

— Не знаю, что со мной, — тихо ответила она. — Я не очень хорошо чувствую себя.

— Позвольте мне помочь вам, — рука, сжимавшая ее ладонь, ослабила хватку. — Во всем виновата духота в бальной зале. Садитесь в экипаж…

Джессика решила внезапно атаковать. Она прогнулась назад и изо всей силы ударила его коленом в пах. Стоун дико взвизгнул и упал на колени.

— Держи ее! — закричал он кучеру, пытаясь встать на ноги.

Но Джессика уже бросилась в ближайшие кусты. Острые колючки царапали ей лицо, рвали тонкую ткань платья. Она упала, то тут же вскочила на ноги, не обращая внимания на боль в ушибленном колене. Она слышала шаги мужчин и, сбросив неудобные бальные туфельки, помчалась вперед.

Высоко в небе раздался второй хлопок, и новый фейерверк превратил ночь в день. Джессика испугалась, что ее преследователи увидят ее в этом ярком свете, и помчалась к дому. Слава Богу, до Хэйг-хауса было недалеко.

Тени кустов и деревьев сливались и колебались. С неба на землю сыпался водопад ярких звездочек. Впереди уже были видимы освещенные окна дома Беллы, и Джессика вздохнула с облегчением, как вдруг земля разверзлась у нее под ногами и девушка полетела вниз. Вытянув руки вперед, она смягчила падение, но одна нога у нее подвернулась, и Джессика тяжело рухнула на бок. Если бы не ужас, она закричала бы от страшной боли, пронзившей все ее Тело. Но она боялась обнаружить себя, и крик замер у нее в горле. Весь вечер Джессика предчувствовала беду, подсознательно готовилась противостоять ей.

Она застыла неподвижно, боясь пошевелиться. Острая боль при каждом вдохе пронизывала грудь, сильно болела левая рука. По щекам покатились слезы, но плакала Джессика не от боли, а от отчаяния и бессилия. Бежать она уже не могла и в любой момент ожидала, что сильные мужские руки схватят ее за плечи, встряхнут и поставят на ноги. Потом она различила голос Стоуна. Это был зловещий шепот. Он доносился откуда-то из темноты и звал ее по имени.

Фейерверк давно погас, и только слабый свет луны просачивался сквозь ветки кустов и деревьев. Ярко сияющие в ночи окна дома казались недосягаемо далекими.

Где-то поблизости хрустнула ветка. Джессика с отчаянием всматривалась в темноту. Впереди она различила большое черное пятно — валун или куст. Сжав зубы, чтобы не застонать от боли, она медленно поползла туда, где надеялась найти укрытие. Она все время молилась про себя и беззвучно взывала: «Лукас! О Лукас! Помоги мне!»

13

Мужчины вежливо раскланиваясь, сменяли друг друга в бильярдной. Один Лукас ни на минуту не отходил от покрытого зеленым сукном бильярдного стола и, только увидев Адриана, наконец отложил кий в сторону.

Адриан осуждающе покачал головой.

— Я тоже не прочь погонять шары, — заявил он, — но ты, кажется, побил все временные рекорды. Ты не собираешься составить нам компанию?

Ответ Лукаса заглушил очередной взрыв фейерверка, а когда наступила тишина, он усмехнулся и продолжил:

— Когда получаешь удовольствие, время летит незаметно. Но ты не прав, Адриан, я здесь не больше получаса.

— Вполне возможно, — согласно кивнул Адриан, — но твои друзья всегда знают, где тебя искать на балу. Это очень хорошо. — Он посмотрел на часы. — В любой момент сюда может заглянуть Руперт. — Пригубив бокал, который он принес с собой, и сделав большой глоток шампанского, Адриан сочувственно улыбнулся. — Кажется, у тебя проблемы с женщиной… Но в то же время я с восторгом отмечаю, что уже давно ни одна из них не в состоянии лишить тебя спокойствия духа…

Лукас пренебрежительно фыркнул.

— Ты ошибаешься, у меня нет проблем с женщиной, — ответил он, но почему-то не улыбнулся. — Джессика неверно истолковала мои слова. Когда она немного успокоится, я все ей объясню.

Адриан усмехнулся.

— Ты совсем не знаешь женщин, — заявил он, снова поднимая к губам бокал.

— О, я не столь опытен, как ты, кузен, — съехидничал Лукас, — но я не претендую на первенство в этой области. У меня давно создалось впечатление, что женщины не стоят тех хлопот, которые требуются для их завоевания.

— А как твое самочувствие? — спросил Адриан и сделал еще один глоток шампанского. — Она замужем, Лукас, — вдруг сообщил он, разглядывая пузырьки на поверхности золотистого вина, — и моему обществу предпочитает знаки внимания известных особ. — Бросив быстрый взгляд на Лукаса, он спросил: — Почему ты хмуришься? Ты чем-то недоволен?

Тебе не нравится, что я влюбился? Или что она замужняя женщина? Думаю, подобное происходит в большинстве семей.

Легкий тон высказывания не соответствовал серьезному выражению глаз Адриана, и Лукас не нашелся что сказать. Адриан любил флиртовать и покорять женщин, он пережил множество любовных приключений, но ни одна дама не пленила его надолго. Он с особым удовольствием предоставлял свою широкую холостяцкую постель замужним женщинам.

Глядя на Адриана, Лукас подумал, что, возможно, ошибался, слишком многое принимая за очевидное. Казалось, Адриан прожигал жизнь, ни на что не обращая внимания, всегда веселый, всегда с улыбкой на лице. А ведь под этой беззаботной маской скрывался язвительный и весьма проницательный ум.

Адриан притворно вздохнул.

— Но это еще не конец света. Сердце разбить нелегко. Теперь я, по крайней мере, знаю, что оно у меня есть. — На его лице снова мелькнула улыбка, но тут дверь открылась, и в бильярдную вошел Руперт. — А вот и наш друг Руперт, — громко возгласил Адриан и добавил: — Мы тебя заждались.

Руперт приветствовал друзей кивком головы.

— Я знал, где вас искать, — заявил он.

— Ну, разумеется, мы же старые чудаки, как говорит Перри, и наше поведение легко предсказать, — губы Адриана улыбались, но глаза по-прежнему оставались серьезными.

— Что-то случилось, Руперт? — обратился Лукас к другу.

— Да нет, ничего особенного, — спокойно ответил хозяин дома. — Просто твоя матушка хочет поговорить с тобой.

Лукас уже не слушал, он почти выбежал в коридор. Под дверью бильярдной его ждала мать.

— Я беспокоюсь о Джессике, — поспешно произнесла она, подняв на Лукаса встревоженный взгляд. — Я давно ищу ее и не могу найти в этой толпе.

— Может, она в саду смотрит фейерверк? — предположил лорд Дандас, чувствуя, как тревога медленно поднимается в груди.

Розмари покачала головой.

— Нет. Я только что оттуда, — возразила она. — Белла сказала, что видела ее с каким-то молодым человеком, но не знает, кто он такой.

— Как это — не знает? — сердито отозвался Лукас. — Белла не знает, кого пригласила на бал?!

— Видимо, не знает, — Розмари попыталась вступиться за Беллу. — Наверное, нет серьезных причин для беспокойства. Возможно, они гуляют где-то в саду. Дорожки хорошо освещены, и везде полно народу…

Мать Лукаса усилием воли сохраняла спокойствие, но тревогу ее выдавал беспокойный взгляд.

Адриан и Руперт, покинувшие бильярдную вслед за Лукасом, увидели, как их друг быстро уводит мать куда-то в глубь дома.

— Ты случайно не знаешь, — обратился Руперт к Адриану, — из-за чего весь этот переполох?

— Конечно, из-за Джессики Хэйворд, — с улыбкой ответил Адриан. — Кто же еще может заставить Лукаса потерять самообладание?

— Я не понимаю, что его привлекает в этой девушке, — медленно произнес Руперт и, озабоченно глядя на Адриана, вдруг предположил: — А ты не думаешь, что, возможно…

— Я думаю, — ответил Адриан, оборвав друга на полуслове, — что ничего не думаю. Лучше пойдем посмотрим, куда Лукас с матерью побежал.

На террасе они встретили Перри, который вместе с друзьями только что оставил игру в карты и выглядел весьма довольным собой.

— Что-то случилось? — осведомился Перри, про себя отмечая странное выражение на всегда веселом лице старшего брата.

— Ничего, — на ходу бросил Адриан, едва не таща за собой Руперта.

— Он, как всегда, груб со мной, — пробормотал Перри, глядя вслед удалявшимся друзьям, постоял еще немного, а потом поспешил за ними.

Лукас почти выбежал на дорожку, ведущую к небольшому павильону. В саду было несколько хорошо освещенных тропинок, по которым прогуливались многочисленные пары, и Лукас послал друзей поискать там Джессику. Дорожка, которую выбрал он, была самой длинной и заканчивалась у павильона. Руперт построил его на краю крутого обрыва, откуда открывался великолепный вид на окрестные холмы. Даже ночью оттуда были видны огни Челфорда, мерцавшие далеко внизу. Лукас считал, что павильон в глубине сада самое подходящее место для мужчины, который решил позволить себе кое-какие вольности с женщиной.

Пока для беспокойства причин не было, и Лукас не понимал, что же так сильно тревожит его, но тревога нарастала, и молодой человек не мог справиться с предчувствием беды.

Ему было все равно, кто сопровождал Джессику в саду, лишь бы этот человек ограничился поцелуем. Однако спутник девушки мог поверить сплетням и решить, что Джессика является легкой добычей. Если это так, то Лукас переломает мерзавцу кости.

— Джесс! — громко позвал лорд Дандас. — Джесс!

Он твердил и твердил себе, что с девушкой не может случиться ничего плохого, и все же страх за нее вызывал внутреннюю дрожь. Сердце колотилось, как бешеное, когда Лукас представлял себе, что может произойти, если он опоздает. В конце концов молодой человек бросился бежать.

Вскоре он добежал до открытого со всех сторон темного павильона. Внутри никого не было, всегда горевший в беседке фонарь исчез. В нескольких шагах от павильона вдоль крутого обрыва тянулась изгородь из густого колючего кустарника.

Лукас подошел и поглядел вниз. Из темноты не доносилось ни звука. Лукас понимал, что Джессика не могла туда упасть, разве только если кто-то заставил бы ее перелезть через изгородь. Но кусты не ограждали дорожку вдоль всего обрыва, а лишь поблизости от павильона, и в груди у Лукаса похолодело от ужаса. Всматриваясь в темноту, он пытался уловить любой звук, стон, шепот.

— Джесс! — позвал он снова и стал спускаться по крутому откосу.

То, что он увидел, потрясло его до глубины души. Над Джессикой, прислонившейся спиной к огромному валуну, скрывавшему ее от взгляда сверху, склонялся сэр Мэтью Пейдж с фонарем в руке.

— Что вы с ней сделали?! — не владея собой, заорал Лукас. — Оставьте ее в покое!

Сар Мэтью выпрямился. Лукас уже спрыгнул в небольшую ложбинку, в которую упала Джессика, и опустился на колени возле девушки. Она подняла на него глаза, полные страдания. Из уголка рта сочилась кровь; все лицо было исцарапано, а платье, которым она так гордилась, напоминало кучу грязных лохмотьев. На ногах не было туфель.

— Я был в павильоне, когда услышал стоны. Мне показалось, что это стонет раненое животное, и я, взяв фонарь, спустился вниз, чтобы посмотреть, что случилось. Вы спустились следом за мной, — сказал сэр Мэтью.

Лукас не стал ему отвечать.

— Все в порядке, Джесс, — успокаивающе прошептал он, склоняясь над девушкой. — Теперь я здесь, и тебе ничто не угрожает.

Не раздумывая, он принялся ощупывать ее, проверяя, целы ли у нее руки и ноги. Она застонала, когда он дотронулся до ее левого запястья, и громко вскрикнула, когда он легонько нажал ей на грудь. Поняв, что у нее сломана рука и повреждены ребра, Лукас с отчаянием посмотрел на сэра Мэтью.

— Оставьте мне фонарь и возвращайтесь в дом. Поскорее найдите доктора Вейла и ведите его сюда, — сказал молодой человек. — Совсем недавно я видел доктора за карточным столиком, — пояснил он и добавил: — У нее, кажется, сломана рука и ребро. Скажите доктору, что я послал за ним.

Сэр Мэтью открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Лукас остановил его:

— Поторопитесь, прошу вас. Мы с вами обязательно поговорим позднее.

Больше не обращая внимания на пожилого джентльмена, он снял сюртук и укутал в него Джессику. Она тихо застонала.

— Я понимаю, я все понимаю, тебе больно, — мягко произнес он, — но я боюсь, что ты можешь простудиться. Джесс, я должен спросить: он изнасиловал тебя?

Девушка медленно покачала головой.

Лукас готов был поверить ей. Несмотря на то, что платье Джессики превратилось в лохмотья, ее нижнее белье осталось целым. Он проверил это, когда ощупывал ее. Он не смог удержаться, чтобы не убедиться в этом.

— Кто это был, Джесс? — тихо спросил он. — Как его зовут?

Джессика не знала, ответила ли она Лукасу или нет. Оказавшись в безопасности, она больше всего хотела погрузиться в благословенное забытье, где нет ни боли, ни страха. Но пока она не осмеливалась расслабиться, потому что еще не все кончилось. Она явственно ощущала его присутствие.

— Родни Стоун, — услышала она, как Лукас повторил ее собственные слова, а потом спросил: — Что он сделал, Джесс? Расскажи мне, что случилось?

— Он хотел заманить меня в свой экипаж, но я вырвалась и убежала от него. Он преследовал меня, — тихо ответила она и вдруг разрыдалась. — Если бы вы не пришли, он бы похитил меня.

— Теперь все в порядке, Джесс. Тебе больше нечего бояться, — успокоил он девушку. — Этот мерзавец, наверное, сбежал, но завтра я найду его и…

Она не слушала Лукаса. И думала не о Родни Стоуне. Всем ее вниманием владел Голос. Его ярость несколько утихла, и теперь она с трудом улавливала его мысли.

А потом Голос исчез так же внезапно, как появился, но остались другие голоса, проникавшие в ее сознание. Голосов становилось все больше, но громче всех звучал голос Лукаса.

— Господи, доктор, вы, кажется, привели с собой целую толпу зевак! — Лукас раздраженно рассматривал любопытных, которые собирались у края обрыва. Многие из них стали спускаться вслед за сэром Мэтью и доктором Вейлом.

— Отойдите, посторонитесь, — сердито требовал доктор, расталкивая людей локтями. — Отойдите, расступитесь, дайте мне заняться делом!

Из толпы выступили Адриан и Руперт, за ними показался и Перри. Все трое тихо переговаривались.

Джессика посмотрела на склоненные над ней лица и застонала, когда ее бережно подняли и положили на траве.

— Осторожно! Вы делаете ей больно! — рассердился Лукас, но доктор Вейл не обращал на него внимания, продолжая обследование своей пациентки. Лукас вздрагивал при каждом стоне, толпа угрюмо молчала.

Наконец доктор Вейл поднялся с колен и тихо сказал:

— Лукас, она без сознания. Нужно поскорее перенести ее в дом. Там я смогу более тщательно осмотреть ее. Нет, не поднимайте ее, — остановил он молодого человека, намеревавшегося взять девушку на руки. — Она должна лежать на спине, по возможности прямо.

Сюртук Лукаса превратили в носилки. Лукас и Адриан держали за рукава, а Перри и Руперт — за полы, Сэр Мэтью с фонарем в руках возглавлял шествие, расталкивая любопытных, которых все больше появлялось в саду. Все они лично желали проверить странные слухи, распространявшиеся молниеносно, подобно лесному пожару.

Лукас не спускал с Джессики встревоженного взгляда. Лорд Дандас был мрачен и напряжен. Только теперь он наконец осознал, что Джессике в самом деле повезло. Не попади она на маленькую, поросшую травой ложбинку, она бы сорвалась с крутого обрыва и… О том, что могло быть дальше, он боялся думать.

Бал уже закончился, но гости не спешили разъезжаться по домам. Все столпились в бальной зале, словно в фойе театра во время антракта. Многие хотели подняться вслед за доктором и Лукасом в спальню на втором этаже, и только резкий окрик Руперта заставил их остановиться. По приказу хозяина слуги оттеснили гостей от подножия лестницы.

На пороге спальни их встретила Белла. Вместе ней были мать Лукаса и Элли.

Миссис Уайльд, увидев Джессику, схватилась сердце.

— Боже мой! — вскричала она. — Что случилось с бедной девочкой?

Руперт сказал что-то успокаивающее.

В глазах Беллы сверкнуло негодование.

— Только деревенская дурочка могла пойти на прогулку с незнакомым мужчиной, — презрительно заметила она. — Чего же еще она ожидала?

Руперт вмешался прежде, чем взорвался Лукас, и его резкие, едва ли не бранные слова поразили присутствующих:

— Мадам, если вам нечего сказать, попридержите свой язык!

Миссис Уайльд, быстро овладев собой, распорядилась, указывая мужчинам на открытую дверь:

— Несите ее туда. Миссис Ренкин поможет служанкам раздеть и помыть ее.

Лицо Анны побелело, когда она увидела Джессику.

— Она без сознания, — предупредил Лукас женщин.

Анна быстро шагнула к постели и сорвала покрывало. Джессику опустили на кровать, а Лукас стоял и смотрел, в бессильной злобе сжимая и разжимая кулаки.

На белом, как мел, лице девушки кровавыми отметинами выделялись глубокие царапины. Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам. Джессика выглядела очень хрупкой и беззащитной.

Доктор Вейл уже выпроводил всех из комнаты. Только Анна Ренкин могла остаться в спальне.

— Лорд Дандас!.. — Голос доктора вернул Лукаса к действительности. Врач протянул ему сюртук, но, увидев страдание в глазах молодого человека, несколько смягчился. — Все не так страшно, как кажется. У нее сломана рука в запястье и, надеюсь, одно ребро. Не успеете опомниться, как она встанет на ноги. Это так, Лукас, можете не волноваться.

Но доктор Вейл говорил лишь о физическом состоянии Джессики, а нужно было подумать и о многом другом. Лукас уже догадывался, что люди, судача по углам, говорят о последнем приключении девушки. Никто не станет обвинять мужчину в том, что произошло. Все, как только что Белла, обрушатся на Джессику за то, что она допустила такое.

— Лукас, мне пора заняться пациенткой, — напомнил доктор Вейл.

Лукас оторвал взгляд от бледного лица девушки.

— Что? — хрипло спросил он.

— Мне пора позаботиться о мисс Хэйворд, — четко выговаривая каждое слово, заявил доктор.

— Ах да, да, разумеется, ведь кто-то должен о ней позаботиться, — раздраженно произнес Лукас, стремительно направляясь к двери.

14

Голоса проникали в ее сознание — приглушенные, успокаивающие, обволакивающие, — и тревога отступила, когда чувства вернулись к ней. Здесь ей нечего было бояться. Ей были знакомы Эти голоса, Эти нежные прикосновения рук. Она узнала сестер Девы Марин. И едва страхи отступили, она погрузилась в сон. Когда резкая боль пронзила ее бок, девушка застонала. Кто-то осторожно приподнял ей голову и поднес чашку к губам. Она послушно сделала глоток, потом второй…

— Ты сломала левую руку в запястье и ребро, — послышался спокойный, ободряющий, возвращающий уверенность голос сестры Эльвиры. — Ты упала и сильно ушиблась, еще день-два тебе будет больно. Но, слава Богу, ничего серьезного с тобой не случилось, и ты быстро поправишься. А чтобы унять боль, мы воспользуемся знаменитым эликсиром сестры Долорес. Мне, к сожалению, надо возвращаться в Хокс-хилл, но с тобой останется сестра Бригитта… — К губам девушки снова поднесли чашку, и она отпила маленький глоток. — Вот умница, выпей все и поспи. Сон исцеляет любые раны.

Умиротворяющие звуки — шорох одежды, стук чашки о блюдце, размеренное тиканье часов и собственное неглубокое дыхание… Она заснула.

А теперь в комнате было светлее, и звучали другие голоса.

Голос юный, нетерпеливый с раздражением произнес:

— Какое дело Лукасу до этой женщины? Не понимаю, зачем он бросился на поиски какого-то мистера Стоуна? С таким же успехом этим могут заниматься Адриан и Перри.

— Тише, Элли. Маленькая монашка может вернуться в любой момент, — это был голос Беллы. — Мне кажется, Лукас считает себя ответственным за то, что случилось.

— Но почему? — не унималась Элли. — Она же не нашего круга, не так ли? Я знаю, что она была монашкой, что потеряла память, но это не оправдывает ее поведения. Мэри Хокс сказала, что ее матушка запретила ей разговаривать с мисс Хэйворд.

— Ох, этому не стоит удивляться, — ответила Белла. — Люди никогда ничего не забывают, и Джессика Хэйворд не пользуется здесь особым почтением. Что же касается ее происхождения, то ты не права. Полагаю, по рождению она принадлежит к нашему кругу.

— Как вы думаете, что этот человек сделал с ней? — полюбопытствовала Элли. Белла глубоко вздохнула.

— Понятия не имею. Но я уверена, что она сама во всем виновата, — заявила миссис Хэйг.

Тихо скрипнула дверь, и Джессика приоткрыла глаза. С подносом в руках в комнату вошла сестра Бригитта. Следом за ней, неся полотенца и кувшин с горячей водой, появилась мать Лукаса.

— Я встретила сестру Бригитту на лестнице, — сообщила Розмари Уайльд, — ей одной было трудно принести все сразу. — Поставив кувшин на умывальник и все еще держа в руке полотенца, она обратилась к хозяйке дома. — Знаешь, Белла, было бы неплохо, если бы ты прислала в помощь сестре Бригитте одну из своих горничных. Джессику нельзя оставлять одну, пока она не пришла в себя. Проснувшись в незнакомой комнате, она может испугаться, а это вредно для ее здоровья.

Раздражение Беллы достигло предела, и она с трудом сдерживала негодование.

— Я прислала горничную в помощь сестре Бригитте! — заявила она — Но, видимо, глупую девчонку отвлекают гости, а она не знает, как от них отделаться. Сегодня с утра наш дом напоминает гостиницу, где каждый завтракает, когда ему вздумается, и делает все, что захочет. Давно пора всем отправиться по домам, но почему-то никто не уезжает. Мне тоже не следует оставаться в этой комнате. В доме столько дел, требующих моего внимания… Я загляну попозже когда уляжется эта суета…

Когда за Беллой закрылась дверь, миссис Уальд обратилась к сестре Бригитте:

— Как сегодня чувствует себя Джессика?

Ставя поднос на столик рядом с кроватью, сестра Бригитта ответила:

— Она провела беспокойную ночь, но доктор сказал, что серьезных увечий нет и можно надеяться, дня через два она встанет с постели.

— Слава Богу! — обрадовалась Розмари. — Пойдем, Элли, мы здесь мешаем. Сестра Бригитта, когда Джессика проснется, передайте ей, пожалуйста, мои пожелания скорейшего выздоровления. Бедное дитя, она выглядит так, словно побывала в сражении.

Дверь закрылась. Воцарилась тишина, которую вскоре нарушила маленькая монахиня.

— Ну как же, прислала мне в помощь горничную. Я в глаза ее не видела! Чем скорее мы вернемся в Хокс-хилл… — Сестра Бригитта вдруг замолчала, после небольшой паузы удивленно произнесла: — О Джессика! А ты, оказывается, не спишь…

Лукас смог навестить Джессику только вечером. Когда он появился в дверях, она пила чай, сидя у окна в чужом халате, с рукой на перевязи. Большую часть дня она проспала и теперь рада была видеть его и встретила его улыбкой, несмотря на пульсирующую боль в затылке и висках и острые покалывания в боку при малейшем движении. Тугая повязка на груди сковывала движения и мешала дышать, но все же уменьшала страдания.

Они обменялись светскими любезностями, она ответила ему на вежливый вопрос о самочувствии, а потом Лукас попросил сестру Бригитту, если она, конечно, не возражает, разрешить ему побеседовать с Джессикой с глазу на глаз. Осторожно поставив чашку на блюдце, Джессика кивком головы подала знак Бригитте, и монахиня оставила их одних. Джессике тоже не терпелось поговорить с Лукасом без свидетелей.

Улыбаясь, он подвинул кресло и сел напротив нее.

— Доктор Вейл заверил меня, что с тобой все будет в порядке, — сказал он. — Слава Богу, все обошлось. Ты легко отделалась. Перелом руки и ребра, растяжение связок, ушиб грудной клетки, синяки и царапины — все это, к счастью, не слишком опасно…

— Сейчас это не самое главное, — оборвала его Джессика. — Расскажите мне о мистере Стоуне. Вы нашли его?

— Ах да, мистер Стоун, — ответил Лукас. — Тот молодой человек, который пытался завлечь тебя в свой экипажей…

Поведение лорда Дандаса и странный тон его высказывания несколько озадачили Джессику. Кроме всего прочего, она заметила, что глаза Лукаса больше не лучились теплотой и участием. Искоса наблюдая за ним, девушка осторожно предположила:

— Возможно, у него сейчас другое имя…

— Ты думаешь, он взял другое имя? — уточнил Лукас. — Разве он сделал что-нибудь дурное?

В голосе мужчины звучало столько иронии, что Джессика встревожилась. Она кашлянула, чтобы прочистить горло, и тихо спросила:

— Что-нибудь случилось, Лукас? В чем дело?

— Ни в чем, — грубовато ответил он. — На самом деле все прекрасно. Сейчас, когда мне точно известно, что произошло, я наконец успокоился. Ночью твой рассказ был несколько сумбурным. О, не думай, что я пытаюсь уличить тебя во лжи. Давай считать, что я не понял тебя, Джесс. Ты согласна?

Она попыталась возразить ему, но запнулась и оборвала фразу на полуслове. Поведение Лукаса напугало ее.

— Вы нашли мистера Стоуна, но он все отрицает? Не так ли? — догадалась она.

— Я действительно нашел его, и ваши рассказы в общих чертах совпадают… — заявил Лукас.

— И он признался? — с нетерпением спросила она. — Что он сказал?

— Сейчас ты все услышишь, — пообещал он, поднимаясь с кресла и направляясь к двери.

Она хмуро глядела ему вслед, но когда Лукас жестом пригласил в комнату молодого человека, которого Джессика сразу узнала, она вздрогнула от неожиданности и удивленно воззрилась на обоих мужчин. У Родни Стоуна был вид нашкодившего школьника; от смущения его щеки стали пунцовыми, плечи опустились, он избегал смотреть ей в глаза.

— Дорогая мисс Хэйворд, — с трудом выдавил он, еще больше покраснел, запнулся и замолчал. После небольшой паузы он снова заговорил: — Дорогая мисс Хэйворд, я не нахожу слов, чтобы в должной степени выразить мои извинения. В свое оправдание я могу лишь сказать, что ошибочно принял вас… то есть… мне, конечно, не следовало пытаться вас поцеловать…

Джессика не поварила в это притворное покаяние. Она умоляюще посмотрела на Лукаса и прошептала:

— Он хотел посадить меня в свой экипажей…

Мистер Стоун поспешил вставить:

— Вы сказали, что вам дурно. Я не знал, что мне делать.

Бесстрастным тоном Лукас спросил:

— Это правда, Джессика?

— Да, — ответила она и быстро добавила: — Но это была лишь отговорка. Я хотела, чтобы он отпустил меня. Он все время держал меня за руку. Я притворилась, будто мне плохо, чтобы отвлечь его внимание, — От волнения грудь девушки бурно вздымалась, острая боль пронизывала бок. — Когда я его оттолкнула…

— Ты его оттолкнула, Джесс? — Лицо Лукаса окаменело. — Ты хочешь сказать, что напала на мистера Стоуна?

— Да! — внезапно вскричала она. — Я на него напала, потому что поняла, что он задумал плохое. Он преследовал меня, Лукас. Он и его кучер.

— Я говорил с кучером, — сообщил лорд Дандас, — и считаю, что он вне всяких подозрений. Он больше года работает в челфордской платной конюшне и пользуется хорошей репутацией. Он тебя не преследовал, Джесс. Он даже не видел тебя.

Тут в разговор вмешался мистер Стоун:

— Я сразу понял, что вы в панике, и испугался, что вы можете попасть в беду. Я искренне сожалею, что мои действия, предпринятые из самых лучших побуждений, еще больше напугали вас. Я и представить себе не мог, что вы подумали, будто я способен на дурные поступки. Честно говоря, я решил тогда, что будет лучше, если я уеду. Так я и сделал…

Она посмотрела Родни Стоуну в глаза и сурово произнесла:

— Я знаю, что вы насильно увезли бы меня, если бы сэр Мэтью и Лукас не пришли мне на помощь.

На лице мистера Стоуна появилось выражение ужаса.

— Мисс Хэйворд, вы заблуждаетесь, — сказал он и посмотрел на Лукаса. — Поверьте, у меня и в мыслях не было похищать мисс Хэйворд. Я просто предложил ей прогуляться. Вот и все.

— Вы обманом решили заманить меня в свой экипажей! — вскричала Джессика. — Вы сказали, что чувствуете себя неважно…

— Да, это так. Мне стало плохо, в бальной зале было слишком душно, — согласно кивнул мистер Стоун. — Именно поэтому я предложил вам прогуляться на свежем воздухе. В саду мне сразу стало лучше.

— Он хотел похитить меня, Лукас, — упрямо повторила Джессика, хотя уже знала, что этот поединок она проиграла.

Мистер Стоун беспомощно махнул рукой и, глядя на Лукаса, сказал:

— Мне ни в коем случае не следовало пытаться поцеловать ее, сэр. Я приношу свои извинения. — Тут он вдруг гордо вскинул голову и заявил: — Я готов любым образом загладить свою вину.

Страх опять подступил к горлу, под ложечкой у нее засосало, и Джессика перевела на Лукаса испуганный взгляд. Его лицо было холодным, отталкивающим. Бросив на девушку презрительный взгляд, Лукас повернулся к мистеру Стоуну с вежливой улыбкой.

— Кажется, мы уже выяснили, что все случившееся было лишь досадным недоразумением, — сказал он. — Любая девушка поостереглась бы уходить с незнакомым человеком так далеко от дома, но мисс Хэйворд вела до сих пор слишком уединенный образ жизни и, возможно, неправильно оценила ситуацию. Нашим друзьям я скажу, что мисс Хэйворд пошла на прогулку и заблудилась. Это будет похоже на правду.

— Вы можете положиться на мое благоразумие, сэр, — заверил Лукаса мистер Стоун. — Мисс Хэйворд, еще раз покорнейше прошу извинить меня. Только я один во всем виноват. Говорю это совершенно искренне.

Лукас пристально смотрел на Джессику, взглядом заставляя ее возразить, но она молчала.

Мистер Стоун с почтением поклонился.

— Лорд Дандас. Мисс Хэйворд, — попрощался он.

Как только дверь за ним закрылась, Джессика попыталась подняться с кресла. Ей удалось встать, но сил у нее не хватило, и ей пришлось опереться о стол, чтобы удержаться на ногах.

— Лукас, задержите его, не дайте ему уйти! — взмолилась девушка.

— Назови хоть одну причину, и я сделаю это, — предложил Лукас.

— Он лжет! — вскричала Джессика.

— Лжет? — изобразив удивление, повторил молодой человек.

— Не на словах, нет. Но я знаю, что это так! Я точно знаю! — в отчаянии умоляла девушка.

— Ты согласилась погулять с ним? — спросил Лукас.

— Вы знаете, что я согласилась, но не могла предвидеть, что он попытается увезти меня в своем экипаже, — оправдывалась она.

— Ты ему сказала, что тебе дурно? — спрашивал Лукас, словно на допросе.

— Да, но только для того, чтобы ускользнуть от него. Я не доверяла ему, — сказала Джессика.

— И все же не настолько, чтобы отказаться от прогулки по неосвещенной дорожке. Что заставило тебя изменить мнение об этом молодом человеке? — интересовался Лукас.

Ее заставило изменить мнение о нем внезапно нахлынувшее ощущение исходящей от него злобы и ярости. Оно было настолько сильным, что заглушило другие чувства и эмоции. Тогда она поняла, что это Голос расставил ей ловушку. Она чувствовала его присутствие, его решимость и яростный гнев.

Но об этом она не могла поведать никому, и прежде всего мужчине, который сейчас с презрительной ухмылкой глядел на нее. Теряя остатки сил, она с жалобным стоном упала в кресло. Резкая боль отозвалась в боку.

— В саду он очень изменился, — бесцветным голосом произнесла она. — Куда-то вдруг подевалась его учтивость. Женщина всегда чувствует такие вещи. Назовите это инстинктом или интуицией, но я поняла, что он задумал неладное.

— Он попытался поцеловать тебя, а ты испугалась, — уверенно произнес Лукас. — Такое объяснение я могу принять.

— Неужели вы думаете, что попытка поцеловать могла заставить меня бежать очертя голову? — с горечью спросила Джессика.

Положив обе руки на подлокотники, он запер ее кресле.

— А ты знаешь, что я думаю, Джесс? — сердито спросил он. — Что я действительно думаю?

Она покачала головой.

— Так вот, я думаю, что ты все это сделала нарочно, чтобы досадить мне, — заявил Лукас. — Ты согласилась погулять в саду с мистером Стоуном и, возможно, даже флиртовала с ним. Тебе преподали хороший урок. Ты его заслужила.

Вся дрожа, она прошептала:

— Вы ошибаетесь, Лукас. Я на вас не сердилась. Я была недовольна собой. Я слишком многое о себе вообразила. Я хотела… в общем, не важно, что я хотела. Но клянусь вам, на вас я не сердилась.

Он выпрямился и сверху посмотрел на нее. Его лицо было мрачным и озадаченным.

— Ты не хотела заставить меня ревновать? — осведомился он.

— Нет, Лукас, — ответила Джессика, смотря ему прямо в глаза.

— Или досадить мне? — допытывался он.

— Нет, — твердо повторила она.

— И ты с ним не флиртовала? — недоверчиво спросил он.

— Нет… — устало прошептала Джессика. — Неужели из-за этого вы сейчас сердитесь на меня?

Лукас глубоко вздохнул.

— Боже, я просто не знаю, что мне теперь думать, — в отчаянии произнес он.

Она подняла на него встревоженный взгляд. Лукас стоял у окна и невидящим взором глядел куда-то вдаль. Ей стало жаль его, и она мягко спросила:

— Почему вы поверили ему, а не мне?

Он резко повернулся.

— Ты ошибаешься, — глухим голосом произнес он. — Полагаю, вы оба говорите правду. Ты только что в этом убедилась.

— Он лжет, Лукас, — настойчиво возразила девушка.

— Джесс… — он встряхнул головой и еще раз глубоко вздохнул. — Послушай, прошу тебя. Неужели человек, задумавший похищение, остался бы в Челфорде? Он же понимал, что твои друзья найдут его. Да и стал бы он предлагать жениться на тебе, чтобы загладить свою вину? Я в такое не верю.

Огромные серые глаза, не моргая, смотрели на Лукаса.

— Предлагать жениться? — ошарашенно спросила Джессика. — Неужели он зашел так далеко?!

— Именно это он предлагал, говоря, что готов на все, лишь бы загладить свою вину, — напомнил ей Лукас. — Разве ты не слышала?

Она не поняла намека мистера Стоуна и растерялась, когда Лукас прямо указал ей на это.

Сжав руками виски, чтобы унять пульсирующую боль, Джессика прошептала:

— А я-то думала…

— Что ты думала? — поинтересовался Лукас.

Она попыталась вспомнить последовательность событий прошлой ночи. Вспомнить все до мельчайших подробностей. Если бы она могла рассуждать беспристрастно, ей бы пришлось признать, что мистер Стоун вовсе не принуждал ее гулять с ним по темной тропинке и не тащил ее силой в свой экипажей. Он всего лишь хотел поцеловать ее. А она его ударила коленкой в…

Но рассуждать беспристрастно Джессика не могла, поскольку она точно знала то, что знала.

Но знала ли?

О, она безоговорочно верила своим ощущениям, они никогда ее не обманывали. При виде экипажа она испытала смертельный ужас. Это было предупреждение. Но Лукас видел события в ином свете и теперь заставлял Джессику принять его точку зрения. А может, она в самом деле ошибалась насчет мистера Стоуна? Она даже была готова признать свою ошибку, но что касается Голоса, никакой ошибки быть не могло. Прошлой ночью она ощущала его присутствие отчетливо и ясно.

Девушка вздрогнула, когда Лукас, присев рядом на корточки, взял в свои ладони ее здоровую руку.

— Джесс, — тихо сказал он и сочувственно покачал головой.

— Что? — спросила она, не сводя с него настороженного взгляда. Его улыбка показалась ей неестественной, натянутой, и это еще больше встревожило ее. — В чем дело, Лукас? Скажите мне!

— Ты достигла многого за время пребывания в Хокс-хилле. Тебя стали уважать в Челфорде. О тебе хорошо отзываются. Ты нравишься людям… — Он с трудом подбирал слова, чтобы как можно яснее выразить свою мысль.

Джессика улыбнулась и нервно облизнула пересохшие губы.

— Они мне тоже нравятся. Продолжайте, пожалуйста, — попросила она.

— Но происшествия прошлой ночи вызовут ненужные толки, пойдут разговоры. — Он рассматривал ее маленькие хрупкие пальчики, которые доверчиво покоились в его ладони. — Не спрашивай меня, почему так происходит, но так уж повелось, что в подобных случаях всегда винят женщину.

— Мне показалось, что вы тоже считаете меня виновной. Уж очень вы рассердились, — с горечью заметила Джессика.

Он печально улыбнулся, отвечая ей:

— Я ужасно сердился, потому что всю ночь не спал, думая о тебе и о том, что могло 6ы случиться, если… Ты слишком доверчивая, неискушенная и неопытная. В этом-то и вся беда. Но я собирался говорить о другом.

— О чем же? — удивилась она. Слишком уж внезапной была смена темы.

— Дело в том, что ты не можешь навсегда оставаться в Хокс-хилле. — заявил он. — Ты не монахиня, Джесс, и никогда ею не станешь. Сестры знают это точно. И ты не католичка. Ты принадлежишь англиканской церкви, как, впрочем, и я. — Он вдруг замолчал, затем что-то невнятно пробурчал себе под нос, а потом в сердцах воскликнул: — Какого черта я полез в это дело?! Ох, прости! Я, наверное, не слишком ясно выражаюсь, но я собирался сказать, что ты должна подумать о своем будущем и о том, чем ты станешь заниматься, когда покинешь Хокс-хилл. Джесс, у меня есть предложение.

Его явная нервозность испугала ее. У нее закружилась голова, и Джессика приложила руку ко лбу, чтобы обрести ясность мысли.

— Но, Лукас, я ведь знаю только жизнь в женском монастыре, — пожаловалась она.

— В том-то и все дело, Джесс, — мрачно произнес он. — Ты совершенно не знаешь жизни. О Боже, ты вся дрожишь!

Он стремительно подбежал к столику у кровати, налил в стакан воды из графина и вернулся к девушке.

— Выпей, пожалуйста, — попросил он, поднося к ее губам стакан с водой. — Тебе станет лучше.

Она сделала несколько глотков, но в желудке вдруг все перевернулось, и она оттолкнула его руку.

— Пришлите ко мне сестру Бригитту. Меня тошнит, — с трудом выдавила она.

Как только Лукас вошел в гостиную, шум голосов тотчас стих. Руперт, Адриан, Перри, Белла и Элли сидели за столом и пили чай. Увидев Лукаса, Элли вскочила со стула и подбежала к нему.

— Мне очень хотелось увидеть вас, но все сказали, что я должна ждать здесь, пока вы не поговорите с этой женщиной, — пожаловалась она.

Лукас небрежно провел пальцем по ее насупленным бровям, не обращая внимания на ее бледный усталый вид.

— Эту женщину зовут мисс Хэйворд, и, чтобы не огорчать меня, ты, Элли, будешь называть ее именно так.

Занимая место между Адрианом и Рупертом, он спросил:

— А где матушка?

— Приехал сэр Мэтью и отвез ее домой, — ответил Руперт.

Лукас вздрогнул, повернулся к Руперту и осведомился:

— Сэр Мэтью? И она поехала с ним?

— А почему бы и нет? — удивился Руперт. Чувствуя, что все взгляды устремились на него, Лукас пожал плечами и равнодушно произнес:

— Я думал, что матушка дождется меня…

Приняв чашку чая из рук Беллы, злорадное молчание которой было красноречивее любых слов, Лукас мысленно вернулся к событиям минувшей ночи. Как бы Белле того ни хотелось, более пагубного конца дебюта Джессики она бы придумать не могла.

Что ж, Джессика потерпела неудачу, но ни в коем случае не поражение. Решающие битвы еще впереди.

Он, разумеется, женится на ней. Тогда все станет гораздо проще не только для него, но прежде всего для Джессики. Она окажется под его защитой. Никто не посмеет показывать на нее пальцем или хихикать за ее спиной. Став графиней, купающейся в роскоши, она сможет, если, конечно, захочет, отомстить за старые обиды — уж она сумеет утереть нос всем, кто смотрел на нее свысока, особенно таким, как Белла.

Но Джессика этого не захочет. Это не в ее характере. Будь она женщиной другого склада, она 6ы польстилась на его титул и богатство и без лишних возражений вышла бы за него замуж. Однако, чтобы добиться своего, ему придется прибегнуть к иным доводам. Эти доводы должны быть столь убедительными, чтобы она приняла их. Не может же он объяснить бывшей послушнице, что их брак желателен по той простой причине, что даст им возможность держаться поближе друг к другу.

Сдерживая улыбку, он отпил глоток чая.

— Не знаю, почему вы все такие мрачные, — заметил Лукас. — Я же вам все рассказал. Произошло недоразумение. Джессика не сделала ничего дурного. Она пошла прогуляться и упала в яму. К счастью, я почти сразу нашел ее.

Белла скривила губы в презрительной ухмылке.

— Боюсь, никто не поверит в эту историю, — заявила она.

— Я верю, — отозвался Руперт.

— Ну что ж, не столь уж важно, поверят или нет, — сказал Лукас. — Я заставлю всех относиться к Джессике с должным уважением, в противном случае мне захочется узнать причины враждебности.

Элли побледнела еще сильнее. Подняв глаза на опекуна, она тихо произнесла:

— Всем известно, как вы к ней относитесь, Лукас.

— Чье мнение ты высказываешь, Элли? — резко спросил лорд Дандас.

— Ничье, — ответила девушка, поглядывая на Беллу. Затем она снова посмотрела на Лукаса: — Прошлой ночью об этом говорили все.

Перри и Адриан, ни на кого не обращая внимания, о чем-то перешептывались. Вдруг Перри поднялся из-за стола.

— Пойдем, Элли, погуляем в розарии, — предложил он девушке. — Взрослым надо поговорить, мы им только мешаем.

— Но я уже не ребенок! — негодующе запротестовала Элли.

Никто не сказал ни слова. Элли пришлось подчиниться, и она с независимым видом вышла из комнаты. Перри последовал за ней.

Первым нарушил молчание Адриан.

— Как тебе удалось найти мистера Стоуна? — спросил он, обращаясь к Лукасу.

— Это было нетрудно, — ответил Лукас. — Я пришел к выводу, что он не сбежал в Лондон. По твоей улыбке, Адриан, я вижу, что ты гадаешь, как далеко я уехал, прежде чем у меня хватило ума повернуть обратно.

— Ну и как далеко? — поинтересовался Руперт.

— По пути в Хэнли я спрашивал на каждом постоялом дворе, меняли ли у них экипажей или поили лошадей, и везде мне отвечали одно и то же, — рассказывал Лукас. — Тогда-то я и понял, что никто дороге не проезжал.

— А что было дальше? — спросил Адриан.

— Дальше — ничего, — ответил Лукас с улыбкой. — Я вернулся в Челфорд и стал его разыскивать здесь. — Лорд Дандас вдруг широко зевнул — сказывалась бессонная ночь. — Простите, но я спал всего два часа, — извинился он и продолжил свой рассказ: — Я нашел его в гостинице «Роза и корона», как раз одевался к завтраку.

— Он удивился, увидев тебя? — полюбопытствовал Адриан.

— Весьма, — удовлетворенно кивнул Лукас.

Удивился — не то слово, которое могло описать состояние мистера Стоуна, когда перед ним внезапно предстал лорд Дандас. У него душа ушла в пятки, когда он понял, что Лукас совершенно не расположен к тому, чтобы выслушивать какие-либо объяснения. Дело в том, что он с порога схватил Стоуна за горло и припер к стене. Лукас избил бы его до полусмерти, если бы Стоун вздумал защищаться. Но Стоун храбростью не отличался, более того, ему потребовалось время, чтобы прийти в себя после пережитого потрясения и хоть кое-как отвечать на вопросы.

— Не томи нас, друг, и сразу скажи, почему он еще дышит? — съехидничал Адриан. Лукас рассмеялся.

— Потому, что виноват Стоун лишь в том, что пытался украсть у Джесс поцелуй, — ответил он. — Она испугалась и убежала. Не зная вашего сада, Руперт, она свалилась с обрыва, к счастью, не с самого крутого места. При падении она поранилась, но Стоун к ней не прикасался.

Лукас замолчал и отпил глоток чая.

— У меня к тебе вопрос, Руперт, — обратился он к хозяину дома. — Кто такой мистер Родни Стоун?

Руперт пожал плечами.

— Бог его знает. Бал устраивала Белла. Я не вносил его имени в список гостей. А ты что скажешь, дорогая? — обратился он к жене.

Белла покачала головой.

— Я тоже его не знаю, но уверена, что видела его в городе. Может, это знакомый Перри? — задумчиво произнесла она.

Лукас выпрямился на стуле.

— Ты хочешь сказать, что не приглашала его на бал? — резко спросил он, поворачиваясь к Белле. — Как он попал в дом без приглашения?!

— У меня всегда есть в запасе приглашения, чтобы раздавать их молодым, хорошо воспитанным джентльменам. Они могут пригласить своих друзей. Поэтому мои балы пользуются успехом. На них всегда бывает больше мужчин, чем женщин. На моих вечеринках девушки не подпирают стен, — обиженно пояснила Белла.

— Приглашения без фамилий? — уточнил Лукас. — Значит, на твой бал может попасть кто угодно?

— Ну, не совсем кто угодно, однако… — пролепетала Белла н покраснела.

— Кому ты вручила чистые приглашения? — сердито спросил Лукас.

— Одну Перри. Вторую моему кузену Филиппу. Я всегда даю их молодым людям с положением и хорошими манерами, которые могут поручиться за тех, кого приводят в мой дом. А что, это так важно? — защищалась Белла.

— Нет, — небрежно бросил Лукас.

Действительно, дело было сделано, а все остальное значения не имело. Чем скорее все забудется, тем лучше для Джессики.

— Прошу внимания, друзья, — сказал вдруг Руперт, поднимаясь из-за стола. — Во всей этой суматохе я совершенно забыл сообщить вам хорошую новость. Наш благотворительный бал собрал почти две тысячи фунтов. Вы только подумайте — две тысячи фунтов! И все благодаря Белле. Такое событие достойно бокала шампанского, а не простого чая.

Из уважения к Руперту все наполнили бокалы и выпили за Беллу, хотя никому шампанского не хотелось.

Родни Стоун взглянул на свои ботинки и грубо выругался. От одного из них отвалился каблук. В таких ботинках далеко не уйдешь. Опустив саквояж на траву у края тропинки, молодой человек поднял камень, отбил им второй каблук и оба вместе с камнем бросил в реку. Выругавшись снова, он поднял саквояж и зашагал дальше.

Он сознавал необходимость сохранять все в тайне, но считал, что принятые меры были слишком суровы. Он давно отвык ходить пешком, а до места встречи путь был не близок. Узенькая тропинка утопала в грязи, кроме того, в быстро сгущавшихся сумерках он едва различал ее. Но его патрон-сообщник не желал рисковать. Их ни в коем случае не должны были видеть вместе. После встречи с лордом Дандасом Родни Стоун стал лучше понимать его опасения.

До сих пор его била дрожь. Боже мой, когда сегодня утром Лукас ворвался к нему в комнату, Стоун испугался, как никогда в жизни. Ему и в голову не пришло, что за Джессику может кто-то заступиться. Но пока он вел себя правильно. Во всем виновата только она. Ему удалось убедить Дандаса… Хотя до сих пор ему не верилось, что мужчина из высшего общества, граф, может вести себя подобным образом. Однако, если лорд Дандас узнает правду…

Родни Стоун жаждал поскорее убраться из Челфорда. Здесь он не чувствовал себя в безопасности. При одной мысли о том, что лорд Дандас захочет снова разыскать его, Стоун приходил в ужас. Наверное, это тревожило и его патрона. Сегодня утром Стоуну передали записку с подробнейшими инструкциями. Он должен был оплатить счет в «Розе и короне» и явиться вечером на встречу в указанном месте. Там его будет ждать лошадь, и он сможет уехать, куда пожелает. После того, как они уладят дела. Слова «уладят дела» несколько обеспокоили его. Он не слишком аккуратно выполнил свою работу, и теперь, похоже, придется согласиться на меньшую сумму. Ему не хотелось с этим мириться. Не его ведь вина, что глупая сучка испугалась, прежде чем он успел затолкать ее в экипаж. Он так и не понял, что ее испугало. Все шло строго по плану, она заглотила наживку, как рыба крючок, пока не увидела коляску. Затащив ее в экипаж, Родни отвез бы ее в условленное место, а сам вернулся 6ы на бал. Но когда план сорвался, ему пришлось срочно отыскивать второй экипажей и поскорее убираться из поместья Хэйгов. Что он, впрочем, и сделал. Но если граф когда-нибудь узнает, что было два экипажа, Родни Стоун может считать себя покойником.

Хлюпая по грязи, он шел вперед, качая головой и удивляясь слепоте вельмож. Бедняга граф, кажется, искренне верил, что девчонка — настоящая леди. Чтобы не выдать себя, ему пришлось подыгрывать лорду Дандасу, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо. Глупая маленькая сучка! Почему она так внезапно ринулась прочь? Это обойдется ему весьма дорого.

Представив себе, что ее ожидало, он сладострастно облизнулся. Он был не прочь поучаствовать в развлечении. Уж он бы заставил ее быть уступчивой. Одно он знал точно: тому, чьей пленницей она бы стала, пришлось бы с ней повозиться.

Будь она порядочной девушкой, Родни Стоун, возможно, испытал бы угрызения совести. Но она порядочной не была. Несмотря на всю ее манерность, она была обычной девкой. Этот тип женщин он знал хорошо. Они быстро привыкали к разврату и, вкусив удовольствий, не могли отказаться от такой жизни.

Подойдя к развилке тропы, он свернул налево, удаляясь от реки. Внезапно пришедшая в голову мысль заставила его остановиться. Возможно, он не останется в убытке, если правильно разыграет свою карту. Эта простушка, по всей видимости, вертит лордом Дандасом, как ей вздумается. Вот Родни и намекнет своему патрону, что если тот не оплатит его услуг, то ему придется объясняться с лордом Дандасом. Это должно развязать кошелек. По крайней мере стоит попытаться.

Все остальное время он представлял, как изменится его жизнь, когда он наконец заимеет постоянный источник дохода. Он станет одеваться у лучших портных, ходить в лучшие бордели, посещать лучшие игорные дома… И на друзей не станет скупиться. Все будут говорить о его щедрости. У него будет много друзей.

Впереди возник темный силуэт какого-то строения. Родни свернул с тропинки и перелез через полуразрушенную каменную ограду. Патрон уже ждал его.

— Тебя кто-нибудь видел? — торопливо спросил он.

— Нет. Я в точности выполнил ваши указания, — ответил Родни, довольный собой.

— Ладно. Иди сюда, — приказал мужчина.

Стоун уже прошел под аркой, когда вдруг его охватил животный ужас.

— Меня здесь дрожь пробирает, — успел он сказать.

Удар в затылок сбил его с ног. Второго удара ой уже не почувствовал. Родни Стоун был мертв.

Джессика вдруг села в постели. Сердце неистово колотилось в груди. По спине бегали мурашки. Зрачки расширились, и ее серые глаза стали почти черными.

— Голос? — спросила она.

Лукас встрепенулся и заморгал, прогоняя дремоту. Поднявшись с кресла, он быстро подошел к кровати.

— Что с тобой? — забеспокоился он. — У тебя что-то болит? Тебе что-то приснилось?

Джессика невидящим взором смотрела на него.

— Голос? — повторила она.

— Это всего лишь сон, — успокаивая ее, сказал Лукас. Налив в стакан воды из графины, он поднес его к губам Джессики.

Отпив воды, девушка обессилено упала на подушки.

— Где я? — прошептала она.

— В Хэйг-хаусе. Ты не помнишь? — забеспокоился Лукас. — Мне позвать сестру Бригитту? Ее комната напротив. Я сейчас вернусь с ней.

Он видел, как она медленно приходила в себя, в глазах появилась искорка понимания. Нижняя губа задрожала.

— Лукас, обними меня, — взмолилась Джессика.

— Джесс! — Он опустился на край кровати и прижал девушку к груди. — Я с тобой, Джесс. Что случилось?

— Не знаю! Я не знаю! — простонала она. — Не уходи от меня! Не оставляй меня! Лукас, обещай, что не покинешь меня!

— Обещаю, — торжественно произнес он. — Обещаю…

Она не могла успокоиться, пока он не лег рядом и не заключил ее в объятья. Джессика доверчиво прильнула к нему.

— Мне страшно, — прошептала она.

— Это всего лишь дурной сон, — повторил Лукас.

— Сон? — не поняла она.

— Да, просто сон, — заверил он ее.

Джессика расслабилась. Глаза у нее закрылись.

Несколько минут Лукас лежал неподвижно, а затем попытался высвободиться из ее объятий. Но даже во сне она не отпускала его. Он не смог сдержать улыбки.

— Джесс, что мне с тобой делать? — прошептал Дандас.

Он закрыл глаза и погрузился в сон.

Утром, проснувшись, она сразу забыла и про Голос, и про дурной сон. У нее появилась целая масса причин для беспокойства. В дверях, с лицами перекошенными от ужаса, замерли викарий и его жена. Из-за их плеча круглыми от удивления глазами смотрел на нее Перри. А на ее постели, укрытый по подбородок одеялом, мирно посапывал Лукас.

— Ох, мы только спали на одной постели, — сказала Джессика в свое оправдание и ткнула Лукаса локтем в бок.

Потом она отгородилась ото всех стеной молчания.

15

Большую часть дня Джессика спала, но, время от времени просыпаясь, она ощущала такую слабость, что с трудом поднимала голову с подушки. Она была почти уверена в том, что сама внушает себе это отвратительное чувство слабости из желания отдалить последствия своего чудовищного проступка. Она чувствовала себя виноватой и униженной. Просыпаясь, она каждый раз думала об этом и от стыда прятала лицо в подушку.

К счастью, в ее памяти сохранились лишь отдельные образы того, что происходило в то ужасное утро, когда она, проснувшись в постели рядом с Лукасом, увидела в дверях викария и его жену, застывших, будто каменные столбы. Ей запомнился Лукас, поднимающийся с ее постели и невозмутимо приветствующий посетителей, словно они застали его за чашкой чая; сестра Эльвира, сочувствующая и в то же время отрешенная и далекая от происходящего, успокаивающая ее и обещающая, что все скоро уладится; и опять Лукас, учтивый и улыбающийся, просит ее стать его женой. Но если задуматься, то он не просил ее выйти за него замуж, а говорил, что нет другого выхода после того, что произошло ночью. А что, собственно, произошло? Они просто спали в ее постели, и их застали вместе.

И опять во всем виновата была она. Она пыталась убедить себя в том, что выстоит, что у нее хватит сил не поддаться на уговоры, что никто не сможет заставить ее сделать то, чего она делать не желает, а она не хотела выходить замуж за человека, который не любил ее. Когда она поправится, то прямо в глаза выскажет каждому из них все, что о нем думает. И в первую очередь — Лукасу. Но Лукас уехал в Лондон по делам, и все опять пошло своим чередом. Ее навещали многочисленные гости, желали ей счастья или более деликатно намекали на ее предстоящее замужество. Ее слабых возражений никто не принимал всерьез.

В отсутствие Лукаса Джессика чувствовала себя одинокой. Она боялась Голоса и того, что, возможно, она теряет рассудок. На самом деле ее Голос существует или нет? Она все спрашивала и спрашивала себя об этом, но не находила ответа. Мысли с головокружительной скоростью сменяли друг друга.

Ей не нравился Хэйг-хаус. Ей хотелось домой, в Хокс-хилл. Она скучала по мальчишкам и монахиням. Но на все просьбы увезти ее из дома Хэйгов сестра Эльвира твердо отвечала: «Нет». Монахиня говорила, что теперь, когда Джессика стала нареченной лорда Дандаса, она не может вернуться к прошлой жизни, словно ничего не произошло. Когда лорд Дандас вернется, он решит, как быть дальше. А пока сестра Эльвира послала письмо матери-настоятельнице, сообщая ей о счастливых событиях в жизни Джессики.

Единственным человеком, посещений которого девушка с радостью ожидала, был Перри Уайльд. С ним она чувствовала себя уверенно, только с ним могла быть откровенной. Он тоже не понимал, почему она должна выйти замуж за Лукаса. Соглашаясь с ней, Перри вовсе не проявлял тактичности. Напротив, он бывал искренен до грубости. Она дорожила его мнением и выделяла среди людей, которые желали ей счастья, но, избегали смотреть в глаза.

Прошло две недели с рокового происшествия на балу, а Джессика все еще болела. Сегодня она с большим, чем обычно, нетерпением ждала визита Перри. В доме царила суматоха, готовились к ежегодному балу арендаторов, который должен состояться этим вечером. Хотя круг приглашенных ограничивался местной знатью, подготовка шла уже несколько дней, отнимая у Беллы много сил и все ее время. Уже давно она не навещала Джессику.

— Ты не должна выходить за Лукаса, если сама этого не хочешь, — произнес Перри уверенным тоном. Они сидели у окна по разные стороны стола, и Перри подвинул стул, чтобы получше видеть лицо Джессики. — Хотя, не стану отрицать, вся эта история имеет и положительные стороны — сплетни наконец прекратились.

— Значит, всем уже известно, что Лукаса застали… ну в общем… в моей постели? — с несчастным видом спросила она.

— Ну что ты, Джесс! — возразил Перри. — Если бы это было так, то тебе, разумеется, пришлось бы выйти замуж за Лукаса. Но сплетни касались тебя и мистера Стоуна. Теперь же, когда люди знают, что вы с Лукасом помолвлены, про происшествие на балу все забыли.

— А что говорят обо мне и Лукасе? — полюбопытствовала Джессика.

— Что это брак по любви, — заявил Перри с обычной своей откровенностью.

Брак по любви. Не будь она столь несчастной, она бы расхохоталась. Делая ей предложение, Лукас ни разу не произнес слова любовь. Он считал их брак необходимым по многим причинам, но под конец их затянувшейся беседы у Джессики возникло впечатление, что Лукас с удовольствием приставил бы к ней гувернантку или сиделку или ту и другую вместе, чтобы таким образом сбросить с плеч груз ответственности.

— Чего я понять не могу, — прервал ее раздумья Перри, — так это того, что ночью делал Лукас в твоей спальне.

— Он собирался посидеть со мной несколько минут, — ответила Джессика, — но он страшно устал. Он же не спал всю ночь, разыскивая мистера Стоуна.

— И он заснул в твоей постели?! — возмутился Перри. — Невероятно!

Джессика уже было раскрыла рот, чтобы ответить, но передумала. Лукас просил ее не извиняться, не объяснять и не обсуждать этого вопроса. Они не сделали ничего предосудительного.

Но Перри не унимался.

— Это выглядит хуже, чем приключение с мистером Стоуном, — осуждающим тоном продолжал он. — А после того, что было между вами несколько лет назад, ему следовало вести себя предусмотрительнее. Как он мог допустить еще одну компрометацию? Уму непостижимо.

Любопытство вспыхнуло на мгновение, но Джессика смолчала. Одно дело — верить в свой Голос, но совсем другое — видеть злые умыслы там, где их быть не может. Лукас был вне всяких подозрений. Он оставался с ней наедине, пока сэр Мэтью ходил за доктором, он сделал все, чтобы облегчить ее страдания. Он не был ее Голосом. Все ее чувства восставали против подобного предположения.

Но Родни Стоун тоже не был ее Голосом. Не мог быть. Он не был связан ни с Челфордом, ни с ее отцом. Он напугал ее, это так, но присутствие Голоса она ощутила, когда взглянула на экипаж. Внезапно возникшее недоверие к Стоуну она могла объяснить лишь тем, что ее охватила паника, когда Голос прокрался в ее сознание. Тогда-то она и сделала неправильные выводы.

Но существует ли ее Голос на самом деле? А может, он всего лишь плод ее больного воображения?

Сейчас, когда выяснилось, что она заблуждалась насчет мистера Стоуна, Джессика перестала доверять собственным суждениям. Вполне возможно, что ее мозг был поврежден в результате несчастного случая в Лондоне. Ведь именно об этом отец Хоуи предупреждал мать-настоятельницу в первые недели пребывания Джессики в монастыре. И если она теперь страдает болезнью мозга, Голос может и не существовать, как не существует той интуиции, которая позволяла Джессике предугадывать поступки людей или видеть то тайное, что скрывалось за этими поступками. Но если ее мозг не пострадал, то… И мысли вновь бежали по замкнутому кругу.

Перри ждал, что она хоть что-нибудь скажет, и Джессика произнесла:

— Возможно, ты прав…

Больше ничего он от нее не услышал.

— Лукас — ужасно упрямый человек. Если что-то взбредет ему в голову, переубедить его невозможно, — заявил Перри.

— Я знаю, — кивнула Джессика и тяжело вздохнула.

Подбадривая ее, Перри похлопал девушку по руке.

— Не огорчайся, Джесс, — сказал ни. — Ты всегда можешь рассчитывать на меня.

Она хотела было рассмеяться, но бок пронзила острая боль. Сломанное ребро хоть и заживало, но до полного выздоровления было еще далеко.

— Я серьезно, Джесс, — заверил ее Перри.

— Но… зачем тебе это нужно? — растерялась Джессика.

Молодой человек покраснел от смущения.

— Ты не помнишь, но когда-то мы были хорошими друзьями. Я хотел сказать… когда мы были детьми. Поблизости не было мальчиков моего возраста, а ты лазила по деревьям и дралась не хуже любого задиры. Ты была страшно вспыльчивой, Джесс, но мы с тобой были неразлучны, — вспоминал Перри.

— Я была сорванцом? — спросила девушка, улыбаясь воображаемой картине.

Перри усмехнулся.

— Еще каким! Но ты обижалась и сразу лезла драться, когда я так тебя называл.

Она с любопытством слушала его рассказ. Перед ней сидел белокурый молодой человек, точная копия Лукаса десятилетней давности, но Лукаса таким она не знала, как и не помнила Перри-мальчугана. Но в Перри было нечто трогательное, и ей было приятно думать, что когда-то она с ним дружила.

— Чем же закончилась наша дружба, Перри? — спросила Джессика, с улыбкой смотря на своего собеседника.

— Я уехал в школу, а ты осталась. — Перри пожал плечами и вздохнул. — А когда я вернулся, ты была по уши влюблена в Лукаса и больше не лазила по деревьям. Тогда мы страшно поссорились. Первый и единственный раз в жизни не ты мне, а я тебе надрал уши.

Она тихонько рассмеялась и схватилась за больной бок, но слезы все же выступили у нее на глаза.

— Я что-то не так сказал? — перепугался Перри и накрыл ее больную руку своей теплой ладонью. Она с трудом улыбнулась, превозмогая боль.

— Как бы я хотела вспомнить те года, но не могу. Однако я всегда буду помнить твою доброту. Ты был добр ко мне, когда я особенно нуждалась в дружеском участии. — В безотчетном порыве нежности она погладила его по щеке. — Я не стану ловить тебя на слове, Перри, можешь не волноваться.

Они весело рассмеялись, но в следующий момент Перри резко отстранился, и рука Джессики повисла в воздухе. Девушка обернулась и вздрогнула. На пороге стояли Лукас, его мать и ее воспитанница.

Лукас, пристально глядя на Джессику, подошел к ней. Глаза его, как и глаза Перри, вдруг стали черными, как грозовая туча. Когда он наклонился к ней, она вся сжалась, предвидя вспышку гнева. Но вместо упрека он подарил ей поцелуй — медленный и властный. Этот поцелуй потряс Джессику до глубины души.

Когда Лукас выпрямился, он прерывисто дышал, а щеки его стали пунцовыми, как бархат, которым была обита ее кровать. Лукас долго не сводил с нее изучающего взгляда, а потом вдруг улыбнулся. Взволнованная Джессика перевела взгляд на его мать и подопечную. Миссис Уайльд улыбалась; лицо Элли было каменным, но глаза ее метали молнии ярости.

— Я рада видеть, что ты поправляешься, Джессика, — дружелюбным тоном приветствовала девушку Розмари Уайльд. Она опустилась на стул, предложенный ей племянником, и благодарно улыбнулась ему. — Спасибо, Перри. Мы с Элли недоумевали, куда ты подевался.

— Гм… — замялся молодой человек. — В это время дня я обычно навещаю Джессику, — после небольшой паузы пояснил он.

— Ах да. Белла нам говорила, — вспомнила мать Лукаса.

Взяв стул, Лукас придвинул его к Джессике, сел и сказал:

— Я просил Перри присматривать за моей невестой в мое отсутствие. А где, кстати, сестра Бригитта?

Голос его звучал весело, но Джессика слышала в нем упрек. Ее опять уличили в нарушении одного из главных правил хорошего поведения: в отсутствие опекающей ее дамы она принимала у себя посетителя-мужчину — если так можно было назвать Перри, — а ей, больше, чем кому бы то ни было, следовало быть осторожной. И когда же наконец она научится вести себя прилично?

Джессика натянуто улыбнулась, отвечая Розмари:

— Миссис Хэйг попросила сестру Бригитту помочь одной из горничных, у которой разболелся зуб. Кажется, этот зуб надо удалить. Сестра Бригитта вот-вот вернется.

Пытаясь привлечь к себе внимание Джессики, Лукас дотронулся до ее левой руки, все еще перевязанной в запястье.

— Я кое-что привез тебе из Лондона. Посмотри, — сказал он, вручая ей маленькую коробочку.

Джессика открыла коробочку и увидела кольцо — тонкое золотое кольцо филигранной работы с сапфиром. Лукас взял кольцо и надел ей на палец. Джессика смотрела на свою руку, а в голове у нее постепенно возникал образ или, возможно, обрывок воспоминания, а может быть, сна.

Не плачь, Джесс. Я куплю тебе кольцо с сапфиром.

Она попыталась припомнить еще хоть что-нибудь, но чем сильнее она этого хотела, тем туманнее становилась картина в ее мозгу, а память окутывал густой мрак.

— Тебе не нравится кольцо, Джесс? — спросил Лукас. — Я куплю тебе другое.

Джессика вздрогнула, посмотрела на молодого человека и ответила:

— Оно мне очень нравится, Лукас. Прекрасное кольцо.

Но она не должна была принимать это кольцо. Ей нужно возразить прежде, чем станет поздно. Но она не могла заставить себя сделать это и опозорить Лукаса в присутствии его матери и подопечной. Она подняла на Розмари полные отчаяния глаза, моля ее о помощи.

— Оно прекрасно, — повторила Джессика лишенным всякой выразительности голосом.

В дверях, мешая друг другу, внезапно появились сестра Бригитта и сестра Эльвира.

— Мы встретились на лестнице! — сообщила сестра Бригитта и восторженно воскликнула: — Ах, какое великолепное кольцо!

Сестры склонились над Джессикой, шумно восхищаясь кольцом. Девушка что-то говорила, отвечая на их вопросы. У нее начинала кружиться голова.

— Я не одобряю долгие помолвки, — объявила сестра Эльвира, — как, впрочем, и мать-настоятельница. Сегодня утром я получила от нее письмо. Она пишет, ну, в общем, она пишет о многом, но… — Не в силах скрыть возбуждение, пухленькая монахиня раскачивалась на каблуках. — Ты сама сможешь прочитать. Она написала и тебе, Джессика, — сказала она и протянула девушке запечатанный конверт.

Сломав печать, Джессика прочитала коротенькое послание. Ей с трудом верилось, что эти несколько скупых строк вышли из-под пера преподобной матери-настоятельницы. Они казались ей приказом свыше. Суть письма сводилась к тому, что Джессика обязана выйти замуж за Лукаса Уайльда ради сохранения доброго имени сестер ордена Девы Марии.

— О чем она пишет? — спросил Лукас.

Джессика растерянно воззрилась на письмо, а потом подняла недоумевающий взгляд на своего жениха.

— Преподобная мать требует, — ответила она, — чтобы мы поженились немедленно.

Она обвела взглядом присутствующих. Сестры лучезарно улыбались. Лукас смотрел на нее, как кот на мышь. Элли выглядела так, словно ее только что поколотили. Лицо Перри стало мрачнее тучи. И только в глазах матери Лукаса мелькнула искорка сочувствия. Она ободряюще улыбнулась, потрепала Джессику по плечу, встала со стула и поправила шаль на плечах.

— Похоже, преподобная мать-настоятельница очень умная женщина, — сказала Розмари Уайльд. — Однако мне бы не хотелось, чтобы Джессика и мой сын венчались сейчас, когда обстоятельства говорят против их брака. Сплетен и так предостаточно. Ты согласен со мной, Лукас?

Лорд Дандас вопросительно посмотрел на мать.

— Что вы предлагаете, матушка? — он просил совета у матери.

— Вам нельзя венчаться тайно и наспех, словно тебе и Джессике есть чего стыдиться, — высоко подняв голову, заявила мать Лукаса. — Ваша свадьба должна стать событием сезона. Она всем запомнится надолго.

— Если позволите, у меня есть маленькое предложение, — застенчиво вставила сестра Эльвира.

Джессика прекрасно знала, что означает ее застенчивый вид, и выпрямилась на стуле. Берегись ее, пронеслось у нее в голове. Хотя она горячо любила сестру Эльвиру, девушка знала, что внешность маленькой монахини бывает обманчива. Она далеко не всегда бывала радушной, доброй и по-матерински ласковой, какой казалась. Она умела стать твердой как сталь, если сочла, что мальчику или молодой послушнице необходима железная рука, которая направит их на путь истинный.

Когда мать Лукаса согласно кивнула, сестра Эльвира продолжила:

— В жизни Джессики начинается трудный период больших перемен, но чем дольше она будет оставаться в Челфорде, тем он будет труднее. Здесь она не знает точно, кто она такая — то ли сестра Марта, то ли Джессика Хэйворд. А мне бы хотелось, чтобы сейчас ей было легко. Леди Розмари, насколько мне известно, у вас есть дом в Лондоне. Могу ли я попросить взять туда Джессику?

Предложение было настолько неожиданным, что Джессика почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног.

— Но… но… я не могу бросить Хокс-хилл! — отчаянии вскричала она. — У меня здесь столько дел. Я не могу оставить мальчиков…

Сестра Эльвира наклонилась к ней и пристально посмотрела девушке в глаза. Она всегда так поступала, когда хотела сказать что-то значительное.

— Я не говорю, что ты должна уехать в Лондон навсегда. Тебе будут рады в Хокс-хилле. Но ты должна привыкнуть к своему новому положению, а для этого тебе потребуется время. У тебя нет причин печально смотреть на происходящее, моя дорогая. Когда закрывается одна дверь, открывается другая. Мы, монахини, всегда помним об этом. В твоей жизни начинается новый этап.

— Сестра Эльвира права, — согласно кивнула мать Лукаса. — Учитывая сложившиеся обстоятельства, бракосочетание в Лондоне нам как раз и нужно. Мы откроем парадные залы Дандас-хауса для наших гостей. Но прежде надо позаботиться о нарядах для новобрачной — а это требует времени. Как только Джессика поправится настолько, чтобы без вреда для здоровья перенести дорогу, она приедет к нам в Лондон и будет жить с нами.

— Но, тетя Розмари! — Голос Элли прозвучал капризным криком ребенка, о котором все забыли.

— Да, дорогая? — откликнулась мать Лукаса.

— Ни… ни… чего, — Элли опустила голову.

Джессика смотрела только на Лукаса, вложив в этот взгляд всю свою душу. Она обращалась к нему за помощью, она молила его не оставлять ее одну. Этот взгляд был красноречивее любых слов, и только он мог понять его. Вслух же она трепетно произнесла лишь его имя:

— Лукас?

Лукас долго и пристально смотрел на нее, затем повернулся к присутствующим и попросил:

— Я бы хотел поговорить с Джессикой наедине… Когда дверь в комнату закрылась, он поднял руку Джессики к губам и поцеловал кончики пальцев.

— Джесс, все будет хорошо, поверь мне. И не бойся, я вовсе не зверь. Ну да, согласен, я едва сдержался, когда увидел тебя с Перри, но это еще ничего не значит. Когда мы поженимся, я буду относиться к тебе с величайшим почтением. Ты целых три года провела в монастыре, и я об этом не забуду. Я стану твоим мужем на твоих условиях. Я исполню свои супружеские обязанности, только когда ты этого захочешь. Теперь ты довольна? Тебе лучше?

Ну вот и все. Какая глупость эти красноречивые взгляды, которые якобы только он может понять! Откуда берутся бесчувственные мужчины? Боже мой, а ей так хотелось услышать совсем другое! Она быстро убрала свою руку.

— Ты вовсе не хочешь на мне жениться, — сердито заметила она. — Так почему ты стремишься к этому?

— Не хочу жениться?! — искренне изумился Лукас. — Откуда ты взяла?! Конечно, хочу!

— Но почему? — Она выжидательно смотрела ему в глаза.

— Потому, — уверенно заявил он, — что ни одной женщины я не желал так сильно, как тебя.

Сказав это, он целомудренно поцеловал ее в лоб направился к двери.

Бал арендаторов был в полном разгаре, когда Лукас решил укрыться в бильярдной. Он только что заглянул к Джессике и убедился, что она крепко спит. Ему очень хотелось остаться с ней, но рассудок победил, и лорд Дандас решил, что лучше этого не делать. Сегодня, в отличие от той злополучной ночи, он был свеж и полон сил и не мог бы поручиться за последствия, если бы Джессика уговорила его лечь рядом.

Той ночью он скомпрометировал ее, но угрызений совести не испытывал. Факт, что их застали вместе в постели, вынудил Джессику принять его предложение. Он не понимал, почему женщины любят все осложнять. Джессика противилась замужеству, придумывая совершенно нелепые отговорки, будто Лукасу будет лучше без нее, его друзья не поймут, почему он женился на ней, она понятия не имеет, как вести себя в обществе, и вообще — во всем, что случилось, виновата только она одна.

Если бы она сказала ему, что не хочет его, он бы, возможно, принял ее возражение… Но нет, скорее всего нет — он бы ей просто не поверил.

Улыбка на его губах угасла, когда Лукас вспомнил утренний визит к Джессике. Его поразила произошедшая с ней перемена. Она похудела, лицо у нее осунулось, стало бледнее, чем прежде, под глазами появились темные круги. Прошло две недели с того дня, когда она упала с обрыва, и уже должна поправиться, а не болеть и чахнуть. Лукасу хотелось знать причину плохого самочувствия его будущей жены. Он подозревал, что Белла ранила Джессику полными яда словами.

Чем скорее они поженятся, тем лучше для них обоих. Сестра Эльвира права. Джессике нужно окончательно порвать с прежней жизнью. И с той, про которую она ничего не помнит, и с той, которую провела в стенах монастыря. Теперь у нее будет масса интересных дел. Она будет учиться жить в роскоши. Наконец она сможет жить в свое удовольствие. И желает она того или нет, он, черт возьми, намерен сделать так, чтобы все это свершилось.

Он знал, почему у него возникло это желание. Отправившись в Лондон, чтобы побольше узнать о Родни Стоуне, он заодно решил нанести визит в монастырь сестер Девы Марии. Этот визит он долго откладывал, но теперь настала пора, и он попросил мать-настоятельницу принять его. Мать-настоятельница отнеслась к нему недоверчиво, даже несколько предвзято. От сестры Эльвиры она узнала, что Лукас, скомпрометировав Джессику, решил жениться на ней, но благородство молодого человека не произвело на пожилую монахиню большого впечатления. Мать-настоятельница сразу заявила, что, если общественное мнение осудит Джессику и сделает ее пребывание в Хокс-хилле невозможным, девушка всегда может вернуться в монастырь.

Возможно, он был слишком откровенен. Черт возьми, он действительно был слишком откровенен в разговоре со старой монахиней, но мысль о том, что Джессике придется провести всю жизнь в монастыре, разожгла в нем желание открыть матери-настоятельнице глаза на то, кем на самом деле была ее питомица. Он сказал преподобной матери, что по характеру Джессика в монахини не годится, она — ласковая, трепетная натура, женщина, рожденная для семьи, для мужа и детей. Но если он не женится на ней, кто-нибудь другой вряд ли справится с девушкой со столь необузданным характером. Вот тогда-то ей и придется заточить себя в монастырских стенах на всю оставшуюся жизнь. Если этого желает Джессике мать-настоятельница, то она совершенно не знает свою подопечную.

Он много раз вспоминал эту беседу, перебирая в уме каждое слово, но так и не смог понять, что же убедило мать-настоятельницу поддержать его решение. Он ожидал, что ему укажут на дверь, но вместо этого монахиня пригласила его посмотреть монастырь, а когда они вернулись в ее комнату, предложила гостю стаканчик бренди. Следующие полчаса они говорили Джессике.

Девушка, о которой рассказала Лукасу мать-настоятельница, не имела ничего общего с Джессикой, которую знал он. Ее называли «сестра Совершенство»? Монахиня с безупречным поведением? Он ничего не понимал. Но точно так же он не мог представить себе Джессику в затхлых монастырских покоях, неукоснительно соблюдавшую монастырский устав.

Ее жизнь с отцом сладкой нельзя назвать, но по крайней мере девушка была свободной, могла уходить и приходить, делать, что ей вздумается. Всей душой она тянулась к людям, к жизни. Он помогал ей, наблюдал, как она взрослеет, и опекал вовсе не потому что жалел ее, а потому, что его сердце пленил этот очаровательный ребенок.

С тех давних пор ничего не изменилось, и в то же время изменило все. У него с Джесс не осталось общих воспоминаний, и теперь они начинали все сначала. Как посоветовала ему мать-настоятельница, он должен выбросить из головы все мысли о девочке, которую прежде знал, и помнить лишь о том, что Джессика знает только монастырскую жизнь.

Он принял это как данность, но с трудом представлял себе, как это скажется на их совместной жизни.

Я стану твоим мужем на твоих условиях.

Неужели это его собственные слова? Он надеялся, что сможет сдержать обещание.

В полутемном коридоре по пути в бильярдную ему пришлось увернуться от слегка подвыпившей, любвеобильной горничной, которая никак не хотела отстать от него. Он так и не привык к балам арендаторов, которые ежегодно устраивал Руперт. Это было развеселое сборище, на котором арендаторам и их хозяевам полагалось быть на равных. По этой же причине девушки из прислуги становились чересчур смелыми, и многим их избранникам, в том числе и Лукасу, приходилось быстро ретироваться.

Открыв дверь в бильярдную, лорд Дандас сразу попал в толпу тех, кто искал здесь укрытия. Под потолком висели клубы табачного дыма. Шум голосов, стихший было при его появлении, опять набрал силу, когда выяснилось, что явился не лакей с бутылкой бренди, обязанный следить, чтобы не пустовали стаканы, которые сжимали в руках многие из присутствующих здесь джентльменов.

Пробираясь сквозь толпу, Лукас нечаянно задел локтем одного из игроков и извиняюще улыбнулся ему. Однако улыбка исчезла, когда он узнал пожилого мужчину.

— Сэр Мэтью? — неуверенно произнес Лукас. Он полагал, что сэр Мэтью не посещает балы арендаторов.

Сэр Мэтью учтиво поклонился.

— Лорд Дандас, — холодно произнес он.

Теперь они не могли избегать друг друга. Они были вынуждены обменяться несколькими любезными фразами.

— Я думал, — начал Лукас, растягивая слова, — что вы ни ногой из Лондона до начала охотничьего сезона.

— А я думал, — точно так же растягивая слова, произнес сэр Мэтью, — что Джессика Хэйворд занимает последнее место в ряду ваших возможных невест. Но ваша мать убедила меня, что вы женитесь по любви. Поздравляю вас, сэр Лукас.

Оказавшиеся рядом джентльмены дружно расхохотались. Лукас присоединился к всеобщему веселью, хотя больше всего ему хотелось съездить кулаком по красной физиономии сэра Мэтью. Он не собирался верить слухам о том, что этот мужчина и его мать снова стали друзьями. Сплетни только разжигали в нем ярость.

Всякий раз при виде мистера Пейджа возникали горькие воспоминания. Он давно перестал быть наивным шестнадцатилетним юнцом, которого легко можно ранить. Но Лукас не в силах был подавить чувства, до сих пор бередившие душу. Когда-то сэр Мэтью был другом его отца, а может, только притворялся. Но был он также любовником его матери. Память об их предательстве все еще жила в нем, словно это случилось вчера.

Когда отцу стало хуже, мать находилась где-то неподалеку от дома, делая зарисовки пейзажей. Лукас искал ее везде, пока в конце концов не оказался в роскошном особняке сэра Мэтью. Он примчался к сэру Мэтью за помощью, потому что тот был другом отца, а Лукас не знал, к кому еще обратиться. Он обнаружил любовников в летнем домике.

До сих пор Лукас помнил пережитое тогда потрясение. Он всегда восхищался сэром Мэтью, считал его необыкновенным человеком. Сэр Мэтью был постоянным гостем в их доме, проводил целые часы с хозяином, прикованным к постели. Но Лукасу следовало догадаться, что в Лодж сэра Мэтью влекла отнюдь не привязанность к значительно старшему, чем он, человеку. Сэра Мэтью тянуло к его молодой, прехорошенькой жене.

Лукас не стал тогда дожидаться матери. Он лишь сообщил ей, что отцу плохо, развернулся и выбежал, предоставив ей одной добираться до дома. Он никогда не упоминал при ней о том случае в летнем домике, но после смерти отца ясно дал ей понять, что она должна выбрать между сыном и любовником. С тех пор Лукас избегал сэра Мэтью, как чумы.

Мужчины за бильярдным столом уступили им место.

— Может, сыграем? — вежливо предложил Лукас.

Сэр Мэтью глянул на бильярдный стол, потом перевел взгляд на Лукаса и улыбнулся.

— А почему бы нет? — весело согласился он.

Они взяли кии и принялись натирать мелом кончики, словно два дуэлянта, готовящие пистолеты. Мысль эта показалась Лукасу настолько мелодраматичной, что, не будь его соперником сэр Мэтью, молодой человек посмеялся бы над собой. Но сейчас он был весь внимание. Сосредоточенный и серьезный, Лукас напрасно пытался отыскать в себе малейший след обычной любезности и тактичности.

Они бросили монетку, чтобы решить, кому начинать, и сэру Мэтью повезло. Он играл в небрежной манере, присущей людям из высшего общества, хорошо воспитанным и обходительным. После очередного удара он промахнулся, и настал черед Лукаса.

Глаза и руки лорда Дандаса никогда еще не были такими твердыми. Никогда еще он не был так уверен в себе. Удар за ударом вгонял шары в лузы. Перед последним, решающим ударом он взглянул на своего противника.

Сэр Мэтью стоял в непринужденной позе, опираясь бедром о край стола, небрежно размахивая кием. Глаза его искрились пониманием, в улыбке угадывалась ирония.

Метким ударом Лукас послал шар в лузу. Поединок закончился.

Но, покидая бильярдную, Лукас не ощущал себя победителем. Ему не только пришлось принять от сэра Мэтью поздравления в связи с выигрышем, но и пожать ему руку. Сэр Мэтью знал, что делал: он протянул руку, и Лукас был вынужден пожать ее.

Проходя мимо лестницы, Лукас подумал, что, наверное, ему бы следовало подняться к Джессике, но, ступив на первую ступеньку, увидел наверху мать. Она уже спускалась вниз.

— Я только что от Джессики. Она все еще спит, — сообщила Лукасу мать.

Подав матери руку, он помог ей спуститься.

— Я решил пригласить к ужину самую красивую женщину на этом балу, — с улыбкой сказал он. — Поэтому я здесь и прошу разрешить мне сопровождать вас, матушка. Только сначала нам придется разыскать Элли.

В холле они прошли мимо сэра Мэтью, сделав вид, что, увлеченные беседой, не заметили его.

Ее веки словно налились свинцом. Она лежала, пытаясь открыть их, в то время как все ее тело каждой своей клеточкой молило о сне. Настойка опия… Слова эти всплыли из глубины сознания. Так вот почему она не может собраться с силами, вот почему она лежит здесь, неподвижная, словно каменная статуя, а тем временем рядом творится что-то ужасное.

Призвав на помощь всю свою волю, Джессика с трудом открыла глаза. В комнате царил мрак, однако, несмотря на затуманенное сознание, она все же поняла, где находится. Она была в Хэйг-хаусе, в спальне, любезно предоставленной в ее распоряжение Беллой Хэйг. Внизу собирались гости на званый ужин. Нет. Они съехались на ежегодный бал арендаторов. Если бы ей не было так плохо, она была бы там, внизу, вместе со всеми.

В спальню долетали звуки деревенской джиги, шум голосов, смех. Но разбудили ее не эти звуки. Она почувствовала запах роз, нет, не живых цветов, а искусственный аромат — сладковатый, почти тошнотворный.

Духи Беллы.

Сев на кровати, Джессика застонала от пронзившей бок резкой боли. У нее закружилась голова.

— Белла? — прошептала девушка. — Белла?

В комнате царила пугающая тишина.

Но не только тишина пугала Джессику. В спальне не горела ни одна свеча. Шторы на окнах были наглухо задернуты. Никто не откликнулся на призыв девушки: ни горничная, ни сестра Бригитта. Почему они оставили ее одну в. темноте? Почему задули все свечи?

Опустив ноги с кровати, она медленно встала. С ней происходило то же самое, что в тот вечер, когда она бежала от Родни Стоуна. Но сейчас ей стоит лишь дернуть за шнур сонетки[4], и кто-нибудь немедленно явится на помощь. Тогда она попросит, чтобы в комнате зажгли свечи.

Медленным, неуверенным шагом она двинулась вперед и уже протянула руку к спасительному шнуру, когда услышала странный звук — что-то с мягким стуком упало на ковер. Но прежде чем Джессика закричала, удар бросил ее на колени. Преодолевая волну боли и тошноты, девушка, стремясь избежать повторного удара, быстро откатилась в сторону. Но нового удара не последовало. Дверь открылась и закрылась, и она услышала звук удаляющихся по коридору шагов.

Она осталась одна.

Она долго не могла пошевелиться. Голова кружилась и раскалывалась от боли. Резко разболелся вновь ушибленный бок. К горлу подступила тошнота. Опираясь рукой о стену, Джессика все же смогла подняться. Стараясь сохранить равновесие, она сделала глубокий вдох, выпрямилась и, нащупав шнур сонетки, дернула за него. Потом медленно, держась за стену, она вернулась к кровати и присела на край постели.

Белла, наверное, пряталась за шторами. Это она задула свечи, а потом спряталась. Но зачем?

Все это очень странно. Какая-то бессмыслица. Зачем Белле прятаться в собственном доме, пробираться в чью-то комнату, как вор в ночи?

Дверь внезапно открылась, и на пороге появилась горничная со свечой в руке.

— О мисс, у вас все свечи погасли, — удивилась она.

Джессика молча смотрела, как девушка зажигала свечи ин каминной полке.

— Вам что-нибудь нужно, мисс? — вежливо спросила горничная.

Джессика хотела улыбнуться, но не смогла.

— Спасибо, Элиза, мне ничего не нужно. Только зажги, пожалуйста, все свечи. И посмотри, что там упало на ковер, — попросила она.

Горничная послушно склонилась над ковром в том месте, куда указала Джессика, и подняла с пола ножницы.

— Как сюда попали ножницы миссис Хэйг? — простодушно удивилась она.

После ухода горничной Джессика еще долго сидела на краю постели, сжимая виски руками. Сейчас она отдала бы все, лишь бы снова стать сестрой Мартой и оказаться в безопасной тишине своей кельи в монастыре сестер Девы Марии.

16

Три недели спустя Лукас и Джессика венчались в огромном парадном зале Дандас-хауса в Лондоне. В знак уважения к невесте была назначена еще одна церемония, благословляющая их брачный союз. Эта церемония, на которую приглашались только самые близкие родственники и друзья, должна была состояться в стенах монастыря сестер Девы Марии по возвращении отца Хоуи из папской курии в Риме.

Но сегодня огромный зал Дандас-хауса был полон гостей.

Надевая кольцо на палец Джессике, Лукас невольно подумал, что они с Джессикой слишком долго тянули с этой церемонией. Теперь она наконец стала его женой, но, будь у него хоть капля разума, они бы поженились еще семь лет назад, сразу после того, как она подстроила ему ловушку в его собственной конюшне едва ли не на глазах у Беллы и Адриана. Сколько лет он не придавал значения чувствам, которые к ней питал! Как он мог быть так слеп? А теперь он получил то, что заслужил. Эта свадьба нужна только ему. Семь лет назад Джессика была бы на седьмом небе от счастья, она бы ликовала, радуясь своей победе. Но сегодня… сегодня…

Джессика была самой прелестной женщиной из всех, кого он когда-либо знал, На ней было платье цвета морского жемчуга с длинными рукавами. Короткую фату украшали приколотые к нежной ткани прекрасные белоснежные лилии, выращенные в его собственной оранжерее; в руках она держала букет из таких же лилий. На тонкой шее девушки сверкал подарок жениха — золотой крестик, усыпанный сапфирами. Он составлял ансамбль с обручальным кольцом, которое Лукас подарил Джессике в день их помолвки. Солнечный луч упал на ее волосы, и каждая прядь засверкала, словно золотая нить. В такой торжественный день Лукасу показались едва ли не кощунственными мысли, которые приходили ему на ум.

Произнося слова брачного обета, Джессика посмотрела на жениха, и взгляд ее огромных серых глаз был робким и вопросительным одновременно. Все годы их знакомства он не оставался равнодушным к этому взгляду. Он запал ему в сердце, бередил душу, проник в самые глубокие уголки его сознания. С этого взгляда все и началось. Жаль, что тогда он не понял, как этот взгляд действует на него.

Джессика заметила на его лице серьезное выражение, и сердце у нее защемило. Если у него возникли сомнения относительно их брака, то они явно запоздали. Но в этом не было ее вины. Она не раз давала ему понять, что он может отступить, вовремя отказаться, но он явно торопил события. Ну что ж, теперь им придется, набравшись мужества, смириться и воспринимать все, как есть.

Джессика умела переносить удары судьбы, о чем накануне свадьбы напомнила Лукасу мать-настоятельница. Девушка очнулась в монастырском лазарете, не зная, кто она такая и как попала на больничную койку. Но постепенно, шаг за шагом, она сумела создать для себя новую жизнь. То же самое ждет ее в браке. Каждая невеста испытывает трепет перед будущим, перед той ролью, которую ей придется исполнять. Джессику ждет роль жены Лукаса.

Она вздрогнула от удивления, ощутив на устах прикосновение его горячих губ. Наклонив голову, Лукас поцеловал ее.

— Не делай такое испуганное лицо, леди Дандас, — шепнул он ей на ухо. — Свадьба — всегда радостное событие. Улыбнись!

Как странно! Сестра Марта, а теперь леди Дандас. Узнает ли Джессика когда-нибудь, кто она на самом деле?

Она улыбалась, когда их объявляли мужем и женой и когда они с Лукасом поворачивались к собравшимся в зале гостям.

Во время приема, последовавшего за церемонией венчания, Джессика ничем не выдавала терзавшего ее чувства неуверенности. Она старалась сыграть свою роль как можно лучше. Эта роль не казалась ей слишком трудной. Они с матерью Лукаса хорошо отрепетировали ее. Для Джессики стало делом чести успешно пройти испытание на глазах у многочисленных гостей, которые все были представителями высшего света. Они были расположены доброжелательно и держались с ней дружелюбно… за исключением Элли, Перри и Беллы. Элли ходила угрюмая, Перри раздражался по пустякам, а Белла подурнела от злобы и зависти.

Краешком глаза Джессика увидела, как Элли выскользнула из комнаты. Мрачный, как туча, Перри последовал за ней. Джессика тихонько вздохнула. Уж очень утомительно смотреть, как под ногами постоянно путаются двое неразумных молодых людей, не умеющих скрывать своих чувств. Только теперь она начинала понимать, какую скуку, должно быть, она сама навевала на взрослых, когда была подростком.

Ее взгляд остановился на Белле. Жена Руперта Хэйга в кругу мужчин о чем-то громко говорила. Видимо, предмет беседы интересовал ее маленькую аудиторию, но глаза красавицы блуждали по залу, жадно выискивая и рассматривая все новые и новые сокровища.

По иронии судьбы, в Хокс-хилле, где зоркий глаз Беллы подмечал каждый изъян, Джессике было стыдно за убогость своего дома. Теперь же глаза Беллы едва не вылезали из орбит при виде всего, что окружало ее, — бесценные полотна Тициана, украшавшие стены, севрский фарфор, абиссинские ковры и, разумеется, коринфские колонны. Об убранстве и интерьере, конечно же, позаботился сам несравненный Адам[5]. Джессика могла бы почувствовать себя отмщенной, могла бы даже торжествовать, но она ощущала только жалость. Сама того не подозревая, Белла владела тем, чего купить нельзя ни за какие деньги, — у нее был любящий муж. Руперт стоял подле нее с грустной улыбкой на лице, видимо, понимая, что ему никогда не удастся разжечь в глазах жены того восторга, который горел в них при виде богатства Дандас-хауса.

Джессика невольно вспомнила ночь в Хэйг-хаусе, когда кто-то покушался на ее жизнь. Но чем больше она об этом размышляла, тем сильнее убеждалась в том, что это сделала Белла. После событий той ночи Джессика настолько утратила присутствие духа, что, когда на следующее утро Лукас сообщил ей, что они сегодня же уезжают в Лондон, она готова была обещать ему все, что угодно, лишь бы он увез ее подальше от этого дома. В тот день Лукас помог ей сохранить достоинство без особых усилий с ее стороны. К тому же он обещал, что станет ее мужем на ее условиях. Джессика верила, что Лукас не нарушит обещания.

Ни одной женщины я не желал так сильно, как тебя, он сказал ей и это.

«Желал», а не «любил». Только наблюдая за поведением Руперта и его отношением к Белле, она заметила различия. Лукас предложил ей руку, но не сердце.

Вокруг нее люди оживленно беседовали. Джессика улыбалась, вежливо отвечала и сама задавала вопросы, но мысленно то и дело возвращалась к тому дню, когда в последний раз побывала в Хокс-хилле. Возможно, ей не следовало заезжать туда, но она не хотела, чтобы мальчики подумали, будто она их бросила. Прощание стало большим испытанием для всех. Джозеф сказал, что если ребята не прекратят плакать и ныть, то он, подобно Ною, построит себе ковчег и, уединившись в нем, уплывет от них по Темзе. Когда она высунулась из окна кареты, чтобы последний раз помахать им, Джозеф очень серьезно и тихо, только для нее одной, сказал:

— Да здравствует Джессика Хэйворд!..

— А не сестра Марта? — так же тихо спросила она.

Старик покачал головой.

— Я ставлю на Джессику Хэйворд, — уверенно произнес он.

Прощальные слова старого борца растрогали ее до слез.

Кто-то рядом очень громко сказал что-то о Дандас-хаусе, и Джессика вернулась к действительности. О да, это прекрасный дом, согласилась она и посмотрела вокруг. На ее скромный вкус, интерьер отличался слишком большой роскошью, но не мог не вызывать восхищения. Внутри дом был отделан мрамором цвета охры и украшен колоннами с золотым бордюром. Снаружи он представлял собой красивое здание в неоклассическом стиле. Особняк стоял в самом центре Мэйфер, но так как западный фасад выходил на Грин-парк, создавалось впечатление, что Дандас-хаус — загородный дом, хотя Пиккадилли, самая оживленная улица Лондона, находилась всего в нескольких минутах ходьбы от него.

— Ты о чем задумалась? — услышала она обращенные к ней слова мужа.

Она подняла взгляд на Лукаса, не сводившего с нее глаз.

— Я любовалась твоим домом, — ответила она. Лукас посмотрел по сторонам и удовлетворенно вздохнул.

— Не похож на Хокс-хилл и монастырь, да, Джесс? — спросил он.

— Да, но это не значит, что он лучше, Лукас, — сказала Джессика и добавила: — Просто они разные.

— К чему этот резкий тон, Джесс? — В глазах Лукаса угасли смешинки. — Мне казалось, что тебе здесь нравится. Ты сама сказала это моей матери.

— Это правда, мне здесь нравится, — кивнула Джессика. — Но я была счастлива и там, откуда приехала.

Поняв, что излишней резкостью она могла обидеть Лукаса, Джессика стала оправдываться, но гости прервали беседу молодых супругов. Мужчины, о чем-то увлеченно беседуя, увели Лукаса, и Джессика, оказавшись в одиночестве, прошла в столовую. Длинные столы, покрытые шелковыми узорчатыми скатертями, были заставлены разнообразными яствами. В свете канделябров ярко блестели серебро и хрусталь. Нарядные лакеи — в напудренных париках, белых шелковых панталонах и серебристых курточках — сновали взад-вперед, предлагая шампанское, виски и другие напитки. На возвышении небольшой оркестр играл что-то размеренное, даже несколько торжественное, если не сказать — величавое. Смех и громкие голоса порой заглушали музыку. Джессике казалось, что лицо превратилось в улыбающуюся маску. У нее разболелась голова. Через высокую арку она прошла, Малиновый зал и первой, кого там увидела, Элли.

Девушка стояла у огромного французского окна одетая в платье, которое Джессика считала слишком взрослым для нее. Платье из расшитого цветами голубого шелка имело глубокий вырез, чрезмерно обнажавший белую, не совсем еще оформившуюся грудь. Туго завитые локоны украшали нитки жемчуга. Она была хорошенькой юной девушкой, но очень старалась выглядеть старше своих лет.

При виде Элли Джессике захотелось незаметно выскользнуть из комнаты, но взгляд ее случайно остановился на спутнике девушки. Это был Перри. Он смотрел прямо на нее. Теперь у Джессики не было выбора, оставалось лишь присоединиться к ним.

При Лукасе Элли всегда вела себя весьма любезно, была мила, оживленна, но в его отсутствие не скрывала своей неприязни к Джессике. Вот и сейчас улыбка на лице леди Дандас угасла, как только она услышала первые слова Перри.

— Надеюсь, — устало произнес юноша, — сможешь образумить ее. Она весь вечер прячется углам. На нее начинают обращать внимание.

Элли презрительно фыркнула и сердито заявила:

— Почему ты не хочешь оставить меня в покое!

— Не могу! — не менее сердито ответил Перри. — Лукас попросил меня присмотреть за тобой.

— У меня болит голова! — заявила девушка и вернулась.

У Джессики тоже болела голова, но она обратилась к Перри, оборвав его язвительную реплику:

— Ты не мог бы принести мне что-нибудь поесть? Может, бутерброд… Я не ела весь день и теперь умираю от голода…

— Что? — не понял Перри.

— Бутерброд, — повторила свою просьбу Джессика. — Элли, ты что-нибудь хочешь?

Девушка протянула Перри стакан с вишневым соком.

— Да, — со злостью смотря на Джессику, сказала она. — Поменяй это на бокал шампанского.

Перри презрительно усмехнулся.

— Лукас спросит с меня, если ты напьешься, — ответил он. — Так что пей свой сок, дорогая, он полезен для подрастающей молодежи.

— Как ты сме… — начала Элли, но он удалился прежде, чем она закончила фразу. Злая, как оса, девушка обратила мечущий молнии взор на Джессику. — А ты пришла позлорадствовать, да?!

Громкий возглас негодования привлек внимание гостей. Джессика, чувствуя на себе их пристальные взгляды, тихо произнесла:

— Я не злорадствую, Элли. Честно говоря, мне не по себе в толпе этих высокородных особ. Я привыкла к обществу других людей.

— Ох, конечно. Но ты же хочешь принадлежать к высшему свету, не так ли, Джессика? — язвительно промолвила девушка. — Что ж, как бы ты ни старалась, ровней этим людям не станешь. Правда, теперь, когда ты стала графиней, тебя это, наверное, уже не волнует.

Высматривая в толпе Лукаса, Джессика наконец увидела его в другом конце зала. Он оживленно беседовал о чем-то с Рупертом и Адрианом. Она уже было подняла руку, чтобы подать ему знак, но, услышав последние слова Элли, застыла и повернулась к девушке.

— Я вышла замуж за Лукаса не из-за титула, — резко заявила она.

— Ну, разумеется, ты вышла за него из-за денег, — бросила Элли, и лицо ее перекосилось от злобы.

— Это неправда… — прошептала ошеломленная Джессика.

— Неужели? — Элли презрительно улыбнулась. — У тебя странные манеры доказывать, что это не так. Но Лукас не дурак. Он тоже видит, что ты за птица.

Джессика непонимающе глядела на Элли.

— О чем ты? Я не знаю… — промолвила она.

— А платья, которые ты заказала у миссис Марш? Ты уже забыла? Как быстро! Коробки доставляли дом целую неделю. Лукас говорит, что с таким аппетитом ты скоро сделаешь его нищим.

Слезы, повисшие на ресницах Элли, усмирили гнев и негодование Джессики. Когда она была в возрасте воспитанницы Лукаса, она тоже вела себя глупо из-за любви к нему. Ей вдруг захотелось, чтобы у Элли появилась какая-нибудь кузина или старшая подруга, которая смогла бы подсказать девушке, как вести себя в подобном случае.

— Элли, — тихо сказала она, — мы с Лукасом стали мужем и женой. Ты должна с этим смириться.

— Он никогда не полюбит тебя, — возразила Элли. — Уже много лет он любит Беллу. Она — совершенство, и ты никогда не сможешь с ней сравниться.

Сочувствие к Элли, которое Джессика испытывала, быстро исчезло.

— Я не собираюсь походить на Беллу и тебе советую. Ты — прелестная юная девушка, и я не понимаю, почему ты хочешь быть на кого-то похожей, — Джессика хотела вразумить Элли, но тут ее осенило. Элли пыталась походить на женщину, которую Лукас мог бы полюбить. Ее одежда, прически, манеры все, буквально все верно копировало Беллу. — О, Элли, — прошептала Джессика, жалея девушку, — будь собой, не отказывайся от самого ценного, что тебе даровано от рождения.

Но Элли не собиралась слушать ее.

— Ты лучше спроси Лукаса о его черных днях. Спроси любого. Тебе все скажут, что он все еще без ума от Беллы, поэтому страдает приступами депрессии.

Разрываясь между желанием задать Элли трепку и необходимостью избежать публичного скандала, Джессика сказала:

— Элли, ты сейчас сама не своя. Обсудим все попозже.

— Ты добилась своего, Джессика. Лукас — твой. И тебе наплевать, как ты этого добилась. Я ни на миг не поверю, что Родни Стоун хотел на тебе жениться. Я думаю, что ты с ним действовала сообща, чтобы заманить Лукаса в ловушку.

Слушая бессмысленные обвинения Элли, Джессика с облегчением подумала, что девушка все же не знает, что Лукаса застали в ее постели. Что ж, это неплохо, в противном случае Элли бы не преминула рассказать об этом всем знакомым. И все же щеки Джессики пылали от негодования. Все уже смотрели на них, а Элли даже не пыталась говорить тише. Но, поскольку Джессика стала обвиняемой, она сочла за лучшее покинуть зону боевых действий.

— Извини меня, Элли, — сказала она, — я должна вернуться к гостям.

Джессика повернулась, чтобы уйти, когда Элли вдруг крепко прижалась к ней, наклонила свой стакан, и поток вишневого сока хлынул на подвенечное платье.

Джессика смотрела, как красное пятно растекается по ее прелестному наряду, и вдруг ощутила безудержный прилив ярости. Схватив Элли за руку, она процедила сквозь стиснутые зубы:

— Ах ты, гадкая девчонка! Ты сделала это умышленно!

Элли вырвала руку и отпрянула. От сдерживаемой ярости голос Джессики стал пугающе глухим.

— Я нечаянно, нечаянно! — испуганно закричала Элли. Она оглядывалась вокруг, пока не заметила Лукаса, который уже направлялся к ним. Голос ее стал визгливым, когда она оправдывалась: — Это получилось случайно, Лукас, но Джессика не верит мне. И Элли бросилась к нему на грудь, уткнулась лицом ему в плечо и безудержно разрыдалась. — Я нечаянно… — всхлипывая, простонала она.

Лукас обнял ее, словно защищая от опасности.

— Успокойся, Элли, — ласково проговорил он. Джессика знает, что это случилось нечаянно. Теперь ты попросишь прощения, и на этом все закончится. Повернувшись к жене, он резко осведомился: — Что здесь, черт возьми, происходит?

Джессика посмотрела Лукасу в глаза и холодно произнесла:

— Она сделала это умышленно.

Лукас обвел взглядом толпившихся вокруг гостей и тихо сказал:

— Ради Бога, Джесс, успокойся. Она еще ребенок. Элли, извинись.

Девушка подняла голову, посмотрела на Джессику полными слез глазами и сказала:

— Я очень сожалею, Джессика, я действительно очень сожалею. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня.

Голос Джессики был лишен всяческой теплоты когда она произнесла:

— Если ты в самом деле сожалеешь, Элли, то конечно же, прощаю тебя.

Повернувшись, Джессика едва не столкнулась с Перри, который нес им еду. Увидев побелевшее лицо Джессики, он поставил тарелки на ближайший столик и сразу же потребовал объяснений:

— Что здесь происходит? Визг Элли был слышен в соседней комнате.

Элли разрыдалась по-настоящему.

— Боже мой, это напоминает плохой спектакль, — возмущенно бросил Лукас и обратился к кузену: — Проводи Джессику в ее комнату, а когда она переоденется, позаботься о том, чтобы она вернулась к гостям. Я отведу Элли к матери. Пойдем, Элли. — И уже мягче добавил: — Итак, ты испортила платье Джессики. Но это не конец света, Я куплю ей другое.

— Нет, — возразила Элли, повиснув на плече у Лукаса. — Я возмещу его стоимость из своих карманных денег.

Джессика слышала, как Лукас рассмеялся. Она все еще дрожала от возмущения и обиды.

— Элли сделала это нарочно, — повторила она, глядя на Перри.

— А я и не сомневался, — ответил он. — Элли давно заслуживает хорошей порки. Но попробуй сказать об этом Лукасу…

Эти слова будто развязали тугой узелок боли, застрявший где-то в желудке, и Джессика с трудом улыбнулась.

— Кажется, Лукас только что отдал нам распоряжение.

— О, это у него лучше всего получается, — расхохотался Перри. — Солдатская привычка. Но мы не его подчиненные.

— Теперь другие времена, — сказала Джессика.

Перри помрачнел.

— Да, совсем другие, — согласился он. — И чья в этом вина?

Джессика сразу пресекла дальнейшие рассуждения на эту тему.

— Нам пора, Перри, — заявила она.

Чтобы избежать любопытных глаз, они воспользовались лестницей для прислуги. Перри остался в коридоре, а Джессика прошла в свою спальню. Комната была обставлена и украшена менее изысканно, чем покои на первом этаже, но Джессике она казалась слишком холодной. Только сегодня утром сюда доставили те немногие вещи, которые принадлежали ей лично, но это не придало комнате индивидуальности и тепла. Более того, Джессика почувствовала себя самозванкой среди этого великолепия.

Она торопливо открыла дверь в гардеробную.

Прямо за дверью висел шнур сонетки для вызова горничной, но Джессика не привыкла, чтобы ее обслуживали, как ребенка, и стала раздеваться сама.

Увидев свое отражение в высоком, до потолка, зеркале, Джессика застыла, не в силах отвести взгляда от багрового, как кровь, пятна, которое веером расплылось от корсажа до подола. Платье было безнадежно испорчено — никакая чистка тут не поможет.

Я куплю ей другое.

Так сказал Лукас, провожая Элли к своей матери.

Но Джессика не хотела другого платья. Она хотела это платье. Это был ее подвенечный наряд. Она хотела сохранить его, любоваться им, может быть, надеть его по какому-то особенно торжественному случаю, например, на свадьбу собственной дочери, если ей посчастливится иметь дочь… Чуткий человек понял бы ее, но не Лукас.

На глаза навернулись слезы, и она торопливо сняла платье и принялась выбирать другое. Выбирать было из чего. Платья для любого случая из муслина, шелка, саржи. Элли была права, говоря о многочисленных коробках, которые всю прошлую неделю доставляли в Дандас-хаус. Но Джессика не имела к этому никакого отношения. Портниха явилась в дом, сняла мерки и ушла. Затем приехала миссис Марш и долго совещалась с матерью Лукаса. Спустя несколько дней стали привозить коробки. Ее собственную одежду пожертвовали в церковный приход для раздачи бедным. Джессике поменяли даже нижнее белье.

Под пальцами она ощутила нежную ткань. Шелк. Но удовольствие, которое она испытала, прихорашиваясь и наряжаясь к свадьбе, теперь, после выходки Элли, пропало без следа.

Сняв с плечиков муслиновое платье цвета горной лаванды, Джессика быстро оделась. Она уже покидала гардеробную, когда ее внимание привлекло яркое разноцветное пятно. На спинке стула, аккуратно сложенное, лежало лоскутное одеяло, которое она сшила в монастыре. Проходя в спальню, она взяла его и расстелила в ногах кровати. У двери Джессика обернулась, чтобы еще раз посмотреть на свою комнату — яркое цветное пятно на кровати бросалось в глаза.

Вот так-то лучше. Джессику Хэйворд не просто запугать. В любом случае она в этом доме оставит свой отпечаток.

Это касается и Лукаса Уайльда.

— Из-за чего ты поссорилась с Элли? — Вопрос Перри заставил Джессику вспомнить о неприятности.

— Это наше дело — Элли и мое, — не слишком вежливо ответила она и стала спускаться по лестнице.

— Ага, значит, из-за Лукаса, — догадался Перри. — Будь с ней поосторожнее, Джесс. Она — маленькая, ревнивая стерва и в отличие от меня не понимает, когда надо отступить.

Перри явно недолюбливал воспитанницу Лукаса, но и его неприкрытые намеки на чувства, которые он питал к Джессике, начинали надоедать девушке, и она твердо сказала:

— Мне бы хотелось сохранить нашу дружбу, Перри, но, если ты не будешь вести себя подобающим образом, дружбе этой придет конец. И случится это здесь и сейчас же. — Она остановилась и повернулась к нему. — Но я этого не хочу, потому что дорожу своими друзьями, которых у меня очень мало.

Мрачное лицо Перри озарила улыбка.

— Я постараюсь довольствоваться твоей дружбой, Джесс. Поверь, я высоко ценю наши отношения, — сказал он.

— Спасибо, Перри, — поблагодарила его девушка. — Я очень рада. Пойдем.

Но не сделали они и нескольких шагов, когда Джессика снова остановилась и повернулась к Перри.

— Расскажи мне, пожалуйста, что ты знаешь о черных днях Лукаса?

От неожиданности Перри вздрогнул.

— Это Элли сказала тебе об этом? — спросил он, изучающе смотря ей в лицо.

— Значит, это правда, — тихо произнесла Джессика.

— Да, но все уже в прошлом, — заверил ее Перри. — Он женился, и теперь его образ жизни изменится. — В ответ на ее вопросительный взгляд он шутливо заметил: — Немногие женатые мужчины, из тех, кого я знаю, позволяют себе покутить недельку-другую. Их жены строго следят за их поведением.

Она не собиралась говорить Перри, что он нечаянно сказал ей больше, чем она знала.

— Таким образом он, кажется, пытался залечить сердечную рану. Что скажешь? Это правда? — спросила Джессика, не дойдя до конца лестничного пролета.

Перри отвел взгляд.

— Лукас не поверяет мне своих тайн, но Адриан так не считает, — ответил он.

Джессике хотелось узнать больше, и она решила говорить прямо.

— Объясни мне, Перри, — потребовала она, — разницу между любовью к женщине и желанием женщины.

На щеках Перри вспыхнул румянец, он ужасно смутился.

— Нам не следует говорить на эту тему, — пробормотал он.

— Перри, — умоляюще глядя на юношу, сказала Джессика, — я ничего не знаю о мужчинах. Ты — мой лучший друг, Если ты мне не расскажешь, то кого еще я могу просить об этом?

Он мялся и краснел, молчал, потом что-то бормотал себе под нос, но в конце концов не устоял перед ее умоляющим взглядом.

— Мужчина любит только одну женщину, — потупив взор, сказал он, — но желать может многих. Ты, Джессика, из тех женщин, в которых мужчина влюбляется. Но существует тип женщин, которые созданы лишь для того, чтобы утолять мужские желания, как вода утоляет жажду.

Она нахмурила брови, подумала и спросила:

— А почему ты считаешь, что я принадлежу к женщинам, которых мужчины любят?

— Потому что ты вызываешь к себе уважение, — не задумываясь ответил Перри.

— Разве к женщине, которая утоляет жажду, мужчина не испытывает уважения? — спросила она.

— Как правило, нет. Такие женщины служат для удовольствия, — Перри в растерянности теребил свой шейный платок, словно эта полоска ткани мешала ему дышать. — Об этом говорила с тобой Элли? Она заслужила порку. Хватит спрашивать, Джессика. Я и так много тебе сказал.

Она решила сменить тему.

— Не стоит слишком сердиться на Элли. Кажется, я была такой же в ее возрасте. — Девушка насмешливо поглядела на Перри.

Он улыбнулся ей в ответ, довольный, что она решила отступить.

— О, ты была по уши влюблена в Лукаса, но это все, что вас с Элли объединяет. Элли баловали и портили с детства. Она была поздним ребенком, и родители души в ней не чаяли. После их смерти она переехала в дом своего брата и его жены, но и там пыталась задавать тон и командовать.

— Их звали Филипп и Джейн Брэгг? Они тоже умерли? — Джессика вспомнила имена, выбитые на надгробном камне.

Про их трагическую смерть Джессике рассказала Розмари Уайльд. Джейн Брэгг утонула во время лодочной прогулки по Темзе. Это был несчастный случай. Филипп же, муж Джейн и брат Элли, за несколько месяцев до этого погиб в битве при Ватерлоо. Он воевал вместе с Лукасом и был его близким другом. Поэтому Лукаса назначили опекуном Элли.

— Элли навязала себя Лукасу, — сказал Перри, — и…

— Навязала?! — воскликнула ошеломленная Джессика. — Перри, это нечестно…

— Честно или нечестно, но это правда, — Перри небрежно пожал плечами. — Может, и нечестно, — согласился он, — может, мне следовало сказать, что Элли выбрала Лукаса себе в опекуны…

— Выбрала? — не переставала удивляться Джессика.

— Ну да. Она еще могла выбрать Адриана или Руперта, потому что у них был договор, понимаешь? Но выбрала Лукаса, — пояснил Перри.

— Какой договор? — ничего не понимая, спросила Джессика.

— Разве ты не знаешь? — удивился Перри. — Они все были под Ватерлоо и накануне сражения поклялись друг другу, что тот, кто останется в живых, позаботится о семьях погибших. Лукас, Адриан, Руперт и Филипп были друзьями. Из четверых погиб Филипп.

— Господи, это, наверное, был для Элли настоящий удар. Какое несчастье! — Джессика искренне пожалела девушку.

— Ну, в общем, да, — не совсем уверенно подтвердил Перри. — Но я хотел сказать о том, что и Лукас, и его мать продолжают портить ее. Все ее страшно жалеют, а она этим пользуется.

В том, что говорил Перри, безусловно, была доля истины, однако по опыту работы с сиротами Джессика знала, что одинокие дети теряют уверенность в себя. Иногда это заставляет их искать помощи и опеки у взрослых, иногда же толкает на такие дерзости, которые не всякий стерпит. Джессика терпеливой себя не считала.

— А теперь расскажи обо мне, Перри, — попросила она. — Я тоже, кажется, была испорченным ребенком?

— Немного, — кивнул Перри и добавил: — Но это было другое. Просто ты была предоставлена сама себе и могла делать что хотела.

— Как жаль, что я ничего не помню, — вздохнула Джессика. — Очень жаль…

— О чем ты жалеешь, Джесс? — спросил Перри, с сочувствием глядя на нее.

— О том, что совсем не помню отца, — тихо произнесла она и спросила: — Какой он был, Перри?

Молодой человек задумался.

— Ты считала его самым замечательным человеком на свете. Это точно. Но…

— Что — но? — поторопила его Джессика.

— Но я больше ничего не знаю. Меня ведь отправили в школу, и я жил таи почти весь год, — словно оправдываясь, сказал он.

Джессика не сводила с него изучающего взгляда.

— Перри, ты не оскорбишь моих чувств, если расскажешь мне правду. Я знаю, что отец был заядлым игроком и любителем выпить. И еще я знаю, что в Челфорде его не любили. Но это не значит, что он был плохим отцом.

— Конечно, — согласно кивнул Перри. — Я знаю, что, возвращаясь из Лондона, он всегда привозил тебе подарки.

Глаза у нее вдруг загорелись.

— Какие, какие подарки? — от нетерпения она топнула ногой.

— Ну, всякие там девчоночьи безделушки, — улыбнулся Перри, — заколки, колечки, ленты. Джейн Хикс едва не упала в обморок от зависти, когда ты ей сказала, что отец привез тебе шелковое нижнее белье. А еще он привез тебе кольцо с сапфиром, которое ты носила на цепочке на шее, потому что оно было тебе велико. Все девочки тебе завидовали, а тебе только этого и было надо.

Рассказ Перри доставил Джессике такое удовольствие, что она от души рассмеялась и обняла его.

— Ох, Перри, я верю, я верю тебе! — воскликнула она. — Насколько я могу судить по разным рассказам, я в самом деле была маленьким чудовищем. Наверное, мой отец был слишком снисходителен ко мне.

— Еще бы, он тебя просто баловал. По крайней мере так всегда считала моя мать, — заявил Перри и тоже рассмеялся.

— Думаю, ему было нелегко одному воспитывать девочку, — вздохнула Джессика.

Она вдруг замолчала, поняв, что, словно ребенок в сиротском приюте, создает в своем воображении образ отца, каким он, возможно, не был. Но ее отец не бросил свою дочь. Возможно, он не был лучшим из отцов, как в свое время сказал Лукас, но он не был и самым плохим. Он таким быть не мог.

— Ты говорил, я была отчаянной девчонкой, — вспоминая слова Перри, она улыбнулась.

Он кивнул.

— Я называл тебя хокс-хиллским сорванцом, и ты сразу лезла в драку. Несколько раз мне здорово досталось.

— И ты перестал обзываться? — допытывалась Джессика.

— Я был ужасно хитрым мальчуганом, — Перри удовлетворенно хихикнул. — Я придумал тебе другое прозвище и стал называть ведьмой. Ты больше не стала драться, только расплакалась, как ребенок.

Джессика нахмурилась, напряженно вглядываясь в лицо собеседника.

— А почему ты называл меня ведьмой? — серьезным тоном спросила она.

Он пожал плечами и неуверенно улыбнулся.

— Потому что ты любила разыгрывать меня, притворяясь, что можешь видеть то, чего не видят другие, — неожиданно сообщил он.

— Как это? — не поняла Джессика.

— Однажды, когда у меня потерялась собака, ты подсказала мне, где ее искать, — заявил Перри и добавил, улыбаясь: — И, кстати, взяла с меня за это пенни.

Сердце у Джессики неожиданно так сильно забилось, что она схватилась за поручень, а потом даже облокотилась на лестничные перила, чтобы сохранить равновесие. От странного предчувствия у нее подкосились ноги.

— Это было не очень прилично с моей стороны, — прошептала она.

— Да, не очень, — добродушно-шутливым тоном заявил Перри. — Мы ведь были друзьями, но ты взяла с меня столько же, сколько брала с остальных.

Джессика слушала его, серьезная, как никогда, хотя и пыталась скрыть впечатление, которое произвел на нее рассказ Перри.

— Я брала деньги? С кого? — Ей хотелось знать как можно больше о том времени, которого она не помнила, но которое когда-то было ее жизнью.

— С детей, которые жили по соседству, — ничего не подозревая, говорил Перри. — Например, с дочери судьи Хокса. Она училась с тобой в школе. Я не помню, с кого еще…

— Я брала с них деньги за то, что находила вещи, которые они потеряли? — уточнила Джессика.

— Иногда за вещи, а иногда ты предсказывала будущее. На этом-то ты и попалась. Однажды ты сказала Фиб Фулхэм, что ее дедушка скоро умрет, и он умер. Ох, Джесс, не стоит так сильно удивляться! — воскликнул он, пытаясь успокоить действительно потрясенную его рассказом девушку. — Все, кроме нас, детей, знали, что он умирает. Лукас тогда сказал, что ты, наверное, слышала разговор взрослых н решила укрепить свою многообещающую карьеру предсказательницы.

— Предсказательницы… — словно эхо повторила Джессика.

— Именно так сказал Лукас, — напомнил ей Перри. — Мы же не зря называли тебя ведьмой. Вот и все.

— Полагаю, — осторожно произнесла она, — Лукас и положил конец моей карьере…

— Конечно, — кивнул Перри. — Он ужасно рассердился, но я рассердился больше, потому что он сказал, что ты, наверное, украла мою собаку и заперла ее в амбаре Хендерсонов, чтобы вытянуть у меня деньги. Я был готов вышибить тебе мозги.

Они дружно расхохотались, но Джессика горела желанием выяснить все до конца, поэтому она спросила:

— Так почему ты этого не сделал?

— Лукас обещал, что сам уладит это дело. Не знаю, о чем он с тобой говорил, но после этого разговора ты всем вернула деньги. На этом твоя карьера ведьмы закончилась, — торжественно произнес Перри.

— Понятно, — с грустью заметила Джессика и спустилась на одну лестничную ступеньку ниже.

Они молчали, пока не оказались внизу. Но, подойдя к дверям, ведущим из служебных помещений в парадную часть дома, Джессика остановила Перри, положила ему руку на плечо и очень серьезно сказала:

— Перри, я думаю о Родни Стоуне.

— О Родни Стоуне? Боже мой, почему о нем? — искренне удивился Перри.

Ей страшно захотелось рассказать ему обо всем, ведь он был ее другом, он заботился о ней, охранял и опекал ее, а она так устала от тайны, которую носила в себе.

— В чем дело, Джесс? Почему ты так странно смотришь на меня? — забеспокоился Перри.

Но она не решилась произнести слова, готовые сорваться с ее губ, — она боялась, что Перри не поверит ей, и тогда все между ними изменится. Перри был простым, самым обыкновенным молодым человеком, и ей не хотелось, чтобы он считал ее помешанной.

— Элли упомянула о нем, — сказала она, — и с той минуты я не могу выбросить его из головы.

— О, Элли запросто скажет любую гадость! Ты не должна винить себя за то, что случилось, — разволновался Перри.

— Нет-нет, что ты, я себя не виню. — Она говорила куда-то в пространство. Глаза ее были широко раскрыты и чисты, как родниковая вода. — Но чем дольше я думаю о случившемся, тем больше убеждаюсь, что мистер Стоун замышлял неладное. Для собственного спокойствия я должна узнать правду. Ты поможешь мне, Перри?

Он хотел отказаться, но, не выдержав умоляющего взгляда огромных серых глаз, согласно кивнул, вздохнул и спросил:

— Что я должен делать?

— Выясни все, что сможешь, об этом человеке. Откуда он родом, где живет, кто его друзья. Мне кажется, кто-то толкнул его на этот поступок, чтобы опорочить меня. — Когда Перри с сомнением покачал головой, Джессика в отчаянии воскликнула: — Перри, пойми, я должна знать. Сомнения сводят меня с ума. Я бы сама все узнала, если бы могла. Но ты знаешь, что это невозможно…

— Но ведь Лукас провел собственное расследование и не нашел ничего подозрительного и позорного в поведении мистера Стоуна, — напомнил Джессике Перри. — Ты ему не веришь?

— Верю, конечно, верю. Но расследование Лукаса было слишком поверхностным, — с грустью заметила Джессика. — Мне кажется, что мистер Стоун что-то скрывает, и я хочу знать что.

После небольшого раздумья Перри тихо сказал:

— Лукасу это не понравится.

Джессика знала, что Перри прав, но у нее не было выбора.

— Лукас ни в коем случае не должен об этом знать, — твердо заявила она и толкнула дверь, которая вела в парадную залу.

… Адриан положил в карман конверт, который Лукас только что вручил ему.

— В этом нет необходимости, ты это знаешь, — заверил он Лукаса.

Они вышли в сад, чтобы насладиться сигарой, как и многие другие мужчины, но остановились подальше от своих гостей. Прислонившись спиной к чугунной ограде Грин-парка, они тихо беседовали.

— Ты заблуждаешься, Адриан. Это и необходимо, и своевременно, — возразил кузену Лукас. Теперь Джессика — моя жена, и я обязан обеспечит ее соответствующим образом. Я принял решение передать Хокс-хилл монастырю, поэтому я буду содержать усадьбу, оплачивая все расходы. Банковский чек в конверте возвращает мой долг тебе.

— Но ты нам ничего не должен. Деньги за Хокс-хилл были частью нашего договора. Мы должны обеспечь Джессику. Это было делом чести, — противился Адриан.

— Я не помню никакого договора, — сказал Лукас, выпуская колечко дыма. — Руперт, между прочим, тоже не помнит.

— Ладно, — пробормотал Адриан и согласно кивнул: — Но прежде чем мы закончим этот разговор, я хочу кое-что тебе сказать. Джессика расспрашивала меня про Филиппа и Джейн Брэгг.

— Ну и что? — спокойно осведомился Лукас. Адриан пожал плечами.

— Если она не перестанет копаться в прошлом, это грозит неприятностями всем нам, — сказал он.

— Нет, — покачал головой Лукас. — Не забывай, что я был ее главным обвиняемым. Теперь, когда я стал ее мужем, она вряд ли захочет увидеть меня в зале суда. Ей любопытно узнать побольше об Элли, и я считаю это желание вполне естественным.

— Ты не рассказал мне, как тебе удалось заставить Джессику приинять твое предложение, — усмехнулся Адриан, искоса поглядывая на друга. — Я был почти уверен, что она тебе откажет, невзирая на весьма пикантную и красноречивую ситуацию, в которой вас застали. Лукас нахмурил брови.

— Полагаю, об этом ты узнал от Перри? — осведомился он.

— Только не смотри на меня таким осуждающим взглядом. В конце концов, я его брат, а он, бедняга, страдает от неразделенной любви. Кому, как не мне, он может довериться? Но никто больше об этом не знает. А любовь Перри еще незрелая. Он ею переболеет и исцелится.

— Он выставляет себя на посмешище, — вознегодовал Лукас.

Адриан посмотрел на свою сигару, еще раз затянулся и бросил окурок в кусты.

— Да не волнуйся ты. Он повторяет наш путь. — Адриан хлопнул Лукаса по плечу. — Помнишь вдову Уоткинс, из-за которой мы едва не подрались на дуэли? Слава Богу, что мы вовремя заметили, что сквайр Как-его-там давно спит с ней. Как мы тогда страдали…

— Адриан, нам было лет по четырнадцать, — напомнил Лукас двоюродному брату.

— Ну и что? — заявил Адриан и продолжил свои воспоминания: — А потом появилась Салли Мзтерс. Она, насколько я помню, была женой кузнеца, и мы оба влюбились в нее по уши. В поединке на кулаках мы решали, чьей она станет.

Лукас громко расхохотался.

— А потом ее муж выпорол нас как следует, и мы опять стали с тобой друзьями.

— Следующей была Белла… — напомнил Адриан. — Из-за нее мы тоже дрались.

Лукас отошел от ограды и прислонился к толстому стволу старого дуба. Так он мог лучше видеть лицо кузена.

— Какого черта тебя потянуло на старые воспоминания? — довольно резко спросил он.

— Свадьбы всегда наводят на меня грусть, — искренне ответил Адриан. — Сегодняшняя же — особенно. Ты женился, и я чувствую, что мои холостяцкие деньки сочтены. Мы всегда все делали вместе. Думаю, скоро и меня кто-нибудь заарканит — это лишь вопрос времени.

Лукас пристально посмотрел на друга.

— Кто она, твоя последняя пассия? — спросил он. — Ты говорил, она замужем?

— А, эта? — Адриан небрежно отмахнулся. — Все уже в прошлом. Разве я не рассказывал тебе? На самом деле я влюблен в леди Каролину Ховард. Прощай, старая любовь, здравствуй, новая. Таков мой девиз. Но мы говорили о Перри.

— А в чем дело? — полюбопытствовал Лукас.

— Если ему суждено влюбиться, — сказал Адриан, — пусть бы он влюбился в девушку, похожую на Джессику, которая отвергнет его мягко, не разбивая сердца. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Какой вопрос? — не понял Лукас.

— О Джессике. Что заставило ее изменить решение? — Адриан остановил взгляд на озабоченном лице друга, а потом оглушительно рассмеялся.

— Не вижу в этом ничего смешного, — холодно возразил Лукас.

— Как ты заставил ее выйти за тебя? Ты логически обосновал все «за» и «против»? Я прав? — предположил Адриан.

— А что в этом плохого? — разозлился лорд Дандас.

— Ничего, — Адриан изобразил удивление. — Но если ты не понимаешь, то мне будет весьма сложно объяснить тебе… На твоем месте я бы…

— Что? Что бы ты сделал на моем месте?! — перебил его Лукас.

— Я бы убеждал поцелуями, дурак, — бросил Адриан, развернулся на каблуках и зашагал к дому.

17

Джессика сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы, когда мимо дверей ее спальни прошел Лукас. Она слышала, как он разговаривал со своим камердинером, о чем-то спрашивал его, а слуга отвечал ему. Сама того не сознавая, она затаила дыхание, а когда где-то в глубине коридора закрылась дверь, с облегчением вздохнула.

«Эта ночь не будет обычной брачной ночью», — подумала она. Когда последние гости наконец покинули Дандас-хаус, они с Лукасом тоже попрощались. В присутствии матери Лукаса и Элли они обменялись лишь парой фраз, и Лукас пошел проверить, заперт ли на ночь дом. Джессика была рада такому повороту событий. У нее не было желания беседовать с мужем. Она чувствовала страшную усталость, но в то же время ощущала напряженность, готовую выплеснуться наружу. Она могла бы надерзить мужу, дай он ей к этому малейший повод. Так бывает, когда человек усилием воли сдерживает свои эмоции, делая вид, что доволен жизнью.

Она как раз открывала флакон с духами, когда из гостиной донесся шум. Рука у нее дрогнула, и Джессика, вернув на место флакон, невольно прислушалась. Далеко в коридоре хлопали двери, слышались невнятные разговоры, затем воцарилась тишина.

Ни одной женщины я не желал так сильно, как тебя.

Она подавила жалобный стон, подошла к кровати, сняла халат и швырнула его на спинку стула. Постель показалась ей ледяной. От простыней и одеяла чуть-чуть пахло лимоном. Откинувшись на подушки, она сложила руки на груди и воззрилась на украшенный лепниной потолок.

Она вполне могла бы задуть свечи, но почему-то не сделала этого. Лукаса она не ждала. Мужчина, который унижает жену в день бракосочетания, вряд ли может надеяться, что она с радостью примет его в своей постели. Кроме того, он обещал, что именно от нее зависит, когда их брак свершится. Взгляд, которым она одарила его при расставании, красноречивее любых слов говорил о том, что она не желает видеть его на брачном ложе.

Когда Джессика жила в монастыре, злые и мстительные мысли не приходили ей на ум.

Она снова подавила тихий стон, готовый вырваться у нее из груди.

«Я требую лишь справедливости», — сказала она себе, вспоминая события минувшего вечера. Элли нарочно облила соком ее подвенечное платье, а Лукас, поощряя девушку, большую часть времени провел с ней, вместо того чтобы уделить хоть немного внимания собственной молодой жене. Ему давно пора набраться ума и не пренебрегать женой.

Лежа в холодной постели, Джессика чувствовала себя покинутой. Но, в конце концов, кого она пытается одурачить? Ведь Элли всего лишь небольшая часть происходящего. Весь вечер слова Перри не выходили у нее из головы.

Мужчина любит только одну женщину, но желать может многих.

Что ж, теперь она точно знала, кто она такая. Женщина, которая может доставлять удовольствие, не более того.

Эта мысль занимала Джессику настолько, что она не услышала, как отворилась дверь в спальню. Лукаса она заметила только тогда, когда он подошел к кровати. На нем был темно-бордовый халат, стянутый в талии поясом, в одной руке он держал бутылку вина, в другой — два бокала. На лице сияла улыбка.

Эта улыбка и была его большой ошибкой. Джессика сразу почувствовала, как в ней восстает стихшая было ярость. Когда Лукас прошел к камину и, ставя бокалы и вино на маленький столик красного дерева, повернулся к ней спиной, Джессика встала с кровати, поспешно накинула на себя шелковый халат и потуже затянула пояс.

— Я полагала, что это — моя комната, — ледяным тоном произнесла она.

— Разумеется, это — твоя комната, — ответил Лукас, наливая вино в бокалы.

— Не помню, чтобы я тебя приглашала, — заметила она.

Он поднес к губам бокал с вином и сделал маленький глоток.

— Муж имеет право навещать жену в ее комнате в любое время, — мягко произнес он. — Ты выпьешь немножко? — Он протянул ей бокал.

Прежде чем она вспомнила, как сильно обижена на него, она взяла бокал, но тут же поставила его на столик.

— У нас с тобой есть договор, Лукас, и я хочу, чтобы ты его выполнял, — потребовала она. В глазах Лукаса заплясали смешинки.

— Почему ты решила, что я не собираюсь его выполнять? — Он отпил из бокала и бросил на Джессику лукавый взгляд. — Ты подумала, что я хочу напоить тебя, чтобы добиться исполнения моих порочных желаний? Джесс? А Джесс?.. — Он корил ее, улыбаясь. — Вообще-то, я принес вино не для тебя. Бутылка и бокалы должны ввести в заблуждение слуг. Они должны считать наш брак самым что ни на есть настоящим. Иначе пойдут разговоры… Поверь, это очень неприятно.

Слушая его, Джессика понемногу приходила в себя, гнев стих.

Лукас посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

— Я очень сожалею о том, что Элли испортила твое платье.

Джессика неуверенно улыбнулась.

— В самом деле? Ты сожалеешь? — удивилась она.

Он кивнул.

— Она сделала это нарочно, Лукас, — заявила Джессика, поглядывая на мужа.

Лукас явно нервничал. Он беспокойно задвигался, переступая с ноги на ногу.

— Я знаю, — заверил он Джессику. — Но, прошу, пойми се. Она относится ко мне… ну, в общем… почти как к отцу. Джесс, поставь себя на ее место. Она еще совсем ребенок. Одинокий, несчастный ребенок, потерявший родителей, а затем и брата. Их смерть стала для нее ужасным потрясением. Я стараюсь заменить ей семью, но она все еще не оправилась от утраты. Она ревнует тебя ко мне, опасаясь, что ты отнимешь меня у нее. Но это нормально, этому не надо удивляться. Со временем она все поймет. Дай ей шанс, Джесс.

Джессика вдруг почувствовала себя виноватой в том, что обиделась ма несчастного ребенка, причем зря. Но это ничего не меняло. Она сокрушенно покачала головой.

— Мне жаль ее, Лукас, искренне жаль. Но ты поощряешь ее дикие выходки, позволяешь вести себя, как ей вздумается…

Он похлопал жену по руке, беззаботно улыбаясь.

— Ничего страшного не случилось, Джесс. Это всего лишь платье. У тебя их полно, — заявил он.

Она отдернула руку.

— Я говорила не про платье, а про Элли и то, что для нее полезно, а что вредно. Что же касается платья, то это было мое подвенечное платье, а не первое попавшееся. — Она с удовольствием отметила, что на лице Лукаса появилось беспокойство. — Мой подвенечный наряд, Лукас, — с нажимом повторила она.

— Я заменю его другим, — пообещал он.

— Для твоего сведения, Лукас, — холодно заметила она, — подвенечное платье невозможно заменить другим.

— Что ты хочешь Этим сказать, Джесс? — сердито осведомился он.

Разочарованная, она отвернулась, но в голову неожиданно пришла новая мысль, и Джессика, опять встав к мужу лицом, довольно резко спросила:

— Что ты имел в виду, когда говорил Элли, что я сделаю тебя нищим?

— Что?.. — Лукас от неожиданности заморгал, а потом уставился на Джессику, не понимая, что происходит.

— Не пытайся отрицать, — сказала она ледяным тоном. — Ты сказал ей, что с моими аппетитами я скоро сделаю тебя нищим. Так ведь? Разговор касался моих туалетов.

— Но это была шутка. Я говорил об этом с матушкой, увидев счета за платья, которые ты заказала. Элли, наверное, не поняла, — Лукас пытался оправдаться.

Действительно ли Элли не поняла шутки? Джессика хотела верить, что это возможно.

— Я ничего не знаю о девочках-подростках, — проговорила она, — но…

— Но?.. — Лукас смотрел на Джессику широко открытыми глазами, ожидая ее дальнейших объяснений.

— Но я подумала о мальчиках, которые воспитываются в монастырском приюте. — В голосе Джессики зазвучали нотки уверенности. — Они нуждаются в любви, это верно, но им нужна и сильная рука.

— Джесс, — с упреком отозвался Лукас, — здесь не сиротский приют. Элли — член нашей семьи. Я обещал ее брату, что позабочусь о ней, если с ним что-нибудь случится.

— Да, я слышала о каком-то договоре с друзьями, — кивнула Джессика. — Но он в равной степени касался всех, кто пережил сражение при Ватерлоо. Об Элли должны также заботиться Адриан и Руперт. Перри сказал мне об этом.

— Мы были близкими друзьями, — ответил Лукас, — и обещали друг другу заботиться о семьях павших. Но только Филиппу не повезло. Ты предлагаешь, чтобы я сейчас отказался от опеки над Элли в пользу Адриана или Руперта?

— Нет, мне бы такое и в голову не пришло. Это было бы жестоко, — возразила Джессика.

— Я рад, что ты так думаешь… — Лукас замолчал, но спустя мгновение неожиданно предложил: — А может, ты попытаешься подружиться с Элли. Я уверен, что тогда все уладится само собой.

Джессика попробовала представить себе, как она пытается завоевать дружбу и доверие Элли, но у нее не получилось — даже в воображении. Она знала, что до тех пор, пока Элли будет слепо влюблена в Лукаса, девушка будет считать его жену своим заклятым врагом. Лукас не понимал, в чем заключается истинная причина их конфликта. Он полагал, что Элли видит в нем отца, которого потеряла, и относился к ней как к ребенку. История повторялась. Точно так же Джессика когда-то смотрела на Беллу, на месте которой сейчас сама оказалась.

При этой мысли она внезапно вздрогнула. По спине побежали мурашки, ее стало знобить. Она ни за что не хотела, чтобы Элли невзлюбила ее так, как в свое время Джессика возненавидела Беллу Клиффорд. Должен же быть какой-то способ, чтобы завоевать расположение девочки! Но как! «Сестра Эльвира! « — мелькнуло в голове у Джессики. Ведь у нее есть к кому обратиться! Именно так она и сделает. Она напишет сестре Эльвире и попросит ее совета.

Вздохнув, Джессика сказала:

— Я попытаюсь, но ты особенно не надейся.

— Ни о чем другом просить тебя не стану, просто попытайся, сделай усилие, — сказал Лукас, и улыбка на его лице могла бы смягчить и каменное сердце, тем более ее.

Внезапно на Джессику навалилась ужасная усталость — слишком много переживаний за несколько часов. Они лишили ее последних сил. Ей пришлось нелегко и с Перри, и с Элли, и с сомнениями насчет выходки Родни Стоуна и существования Голоса, а теперь еще и с ролью жены Лукаса. Джессике захотелось побыть одной, и она решительно сказала:

— А сейчас, Лукас, если ты не возражаешь, я бы хотела лечь спать.

Он хитро ухмыльнулся, и в глазах его блеснули озорные огоньки.

— Это намек, Джесс? Ты предлагаешь лечь в постель?

От такой наглости она опешила.

— Я хотела сказать… — начала она, но, увидев в его глазах пристальное внимание, холодно заявила: — Возможно, я чего-то не понимаю, Лукас, но я, кажется, высказалась предельно ясно: я хочу лечь спать.

Повернувшись к нему спиной, она направилась к кровати, легла и укрылась одеялом.

Одним глотком осушив бокал, он поставил его на столик и последовал за Джессикой. Она напряглась и отодвинулась, когда он наклонился над ней.

— Джесс, — тихо сказал он, — слова не имеют значения. Важно, что у тебя на уме.

Она недоверчиво посмотрела на него. Он громко рассмеялся и продолжил:

— Хочешь, я докажу тебе? Вот, например, что приходит тебе на ум, когда ты думаешь о кухонном столе? Точнее, о кухонном столе в Хокс-хилле?

Лукас играл с ней, он явно над ней насмехался. Неужели так ведут себя молодые супруги в брачную…

— О кухонном столе? — переспросила она. — Ну, в общем… я думаю о…

Она вдруг вспомнила стол в Хокс-хилле, и жаркая волна возбуждения прокатилась по ее телу. Дыхание участилось, когда она вспомнила о том, как он едва не овладел ею на широком кухонном столе в Хокс-хилле. Ей показалось, что она чувствует тяжесть его тела и свое бессилие… Нет-нет, это не бессилие, это желание, непреодолимое желание отдаться мужчине, принадлежать ему. Тогда он впервые пробудил в ней это желание. Теперь же оно вновь проснулось глубоко в ее теле.

Лукас смотрел на нее и понимал, что она поняла ход его мыслей. Глаза у него потемнели, черты лица обострились, улыбка угасла на губах. Он глядел на нее серьезно и строго, и она видела, как пульсирует жилка у него на шее. Она ничего не могла поделать с собой — ее тело отзывалось на призыв мужчины.

Он протянул руку и медленно дотронулся до ее бедра. Джессика вздрогнула, отстранилась и вскочила с кровати. Она не могла найти нужных слов, которые бы помогли снять вдруг возникшее между ними напряжение.

— Резке овощей! — выпалила она.

Лукас недоуменно моргнул.

— Что? — спросил он, удивленно смотря на Джессику.

— Когда я думаю о кухонном столе, я вспоминаю о резке овощей, — пояснила она, опуская глаза.

Губы Лукаса дрогнули.

— Кто тебя научил лгать, Джесс? Только не говори мне, что монахини. Стыдись, Джесс.

Она стала пятиться, но вовсе не потому, что испугалась его, а потому, что рядом с ним она теряла самообладание. Он излучал силу и мужественность, а жар его тела передавался ей. К тому же он хотел, чтобы она почувствовала этот жар. О его желаниях говорил взгляд Лукаса.

Она решила немедленно положить этому конец, поэтому сердито спросила:

— Что тебе нужно, Лукас?

Он наклонился к ней.

— Я хочу поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи, — хрипло произнес он. — Неужели жена откажет мужу в поцелуе в их первую брачную ночь?

Огонек свечи мерцал, зажигая светлые блики на коже женщины, согревая ее и обостряя чувства. Она слышала прерывистое дыхание Лукаса и не в силах была отвести взгляда от его серьезного лица. Глаза мужчины, ставшие черными, как ночь, гипнотизировали ее, лишали воли к сопротивлению. Когда он снова наклонился к ней, она тихонько застонала.

— Это всего лишь поцелуй, Джесс, — прошептали его губы, ласково и нежно касаясь ее уст.

Этот поцелуй не был ни требовательным, ни страстным, но она почувствовала, как все ее тело напрягается, а ноги подкашиваются под ней. Она положила ладонь ему на грудь, чтобы оттолкнуть его, и под пальцами почувствовала мощные удары его сердца. От этого ощущения кровь быстрее заструилась по венам, отзываясь во всем теле резкими толчками.

Раздвигая языком ее теплые губы, он проник в сладкую глубину ее рта. Сильные мужские пальцы дернули за ленту, удерживавшую массу волос, и золотистый водопад окутал ее плечи. Разум восставал, противясь происходящему, но плоть ее жаждала близости. Разве можно устоять перед желаниями собственного тела?

Не прерывая поцелуя, Лукас просунул ее руку в разрез своего халата и прижал к своей обнаженной груди. Пальцы женщины коснулись мягких волос и ощутили легкое подрагивание мышц. Лукас всем своим весом навалился на нее, прижимая Джессику к стене. Его упругие бедра нажали на ее мягкий живот, и бурный прилив желания поглотил последние островки страха.

Отстранившись, Лукас посмотрел на нее. Серые глаза Джессики затуманило желание. Он уже не сомневался, что она желает его так же сильно, как и он ее.

Встряхнув головой, он попытался вернуть себе самообладание. Оказавшись в ее спальне, полный желания овладеть ею, он не мог нарушить данного ей слова. В то же время он не мог припомнить, когда его тело столь настойчиво требовало разрядки. Но он должен остановиться, ему следует подумать. Сделав глубокий вдох, он вернул себе способность здраво рассуждать.

После разговора с Адрианом он решил, что не поставит себя в положение супруга, который незнаком с желаниями и ожиданиями своей жены. И все же ему глубоко претила мысль о тои, что Джессика сама станет устанавливать правила их взаимоотношений. Но как случилось, что она без слова протеста позволила ему целовать себя и потирать набухшую плоть о ее мягкое и столь податливое тело?

Они зашли слишком далеко, и теперь он не представлял, как отступить, как выпустить ее из своих объятий. Но в то же время он знал, что, утоли он жажду сегодня, завтра об этом горько пожалеет.

Вздохнув, он выпрямился, но Джессика обняла его за шею и прильнула к нему всем телом.

— Джесс? — спросил он сдавленным шепотом.

Тихий стон возбуждения был ему ответом, и он снова стал целовать ее. Он целовал ее брови, глаза, щеки, уши, и ее хриплый голос, повторявший его имя, сводил его с ума. Надавив на ее ягодицы, он прогнул ее назад, ритмично потирая бедрами ее бедра. Распустив пояс у ее халата, Лукас коснулся ладонью ее тугой полной груди. Неистово сжав ее в объятиях, он не почувствовал никакого сопротивления. От такой уступчивости его страсть разгоралась все сильнее.

Подхватив ее на руки, он отнес Джессику на кровать, уже не думая о том, правильно ли он поступает. Рядом с ним была женщина, овладеть которой он мечтал годами. Для него всегда существовала лишь Джессика. Как же слеп он был, не поняв этого сразу! Никогда больше он не отпустит ее, не позволит уйти!

Он уже устроился между ее бедер, мечтая овладеть ею, когда кто-то дернул дверную ручку, а затем послышался стук в дверь. Лукас застонал, приподнимая голову. Он дышал неровно, тяжело и сбивчиво, так же, как и Джессика. Она медленно открыла глаза, увидела Лукаса и заморгала, приходя в себя.

— Джессика! — прозвучал за дверью звонкий, как колокольчик, голос Элли. — Я знаю, что ты еще не спишь. Я вижу свет под твоей дверью.

Джессика изумленно огляделась и в ужасе застонала. Она лежала на спине на своей кровати, раздвинутыми ногами касаясь пола. Между ее ног лежал Лукас, всем телом прижимая ее к постели. Она чувствовала, как отвердевшая мужская плоть упирается в ее лоно. Единственной преградой между ними была лишь тонкая ткань ее ночной рубашки. На Лукасе, кроме расстегнутого халата, тоже ничего не было.

— Не шевелись, не двигайся, ради Бога, — взмолился он, — иначе я не отвечаю за себя.

— Джессика! — позвала Элли за дверью. — Открой. Я хочу поговорить с тобой.

Лукас вдруг тихо рассмеялся. Щеки Джессики зарделись, и она закрыла глаза.

Из-за двери донесся голос Розмари. Она что-то шепотом внушала Элли. Хотя слов нельзя было разобрать, сомнений в резкости тона не оставалось.

— Но, тетя Розмари, — громко возразила Элли, — я только хотела извиниться перед Джессикой.

Голоса удалялись, пока не стихли вдали. За дверью воцарилась тишина.

Лукас посмотрел Джессике в глаза и бесстыдно предложил:

— Теперь ты можешь двигаться сколько угодно.

Она изо всех сил толкнула его в грудь. Но легче было бы сдвинуть гранитную плиту, чем Лукаса. Увидев сердитое выражение ее лица, он скатился с нее и сел на край постели.

— В чем дело? — спросил он. Он был сердит, неутоленное желание не давало ему покоя. Когда раздался стук в дверь, он собирался погрузить свою плоть в теплое, жаждущее тело женщины и теперь не понимал, почему они не могут продолжить начатое.

Голос Джессики дрожал, когда она сказала:

— Я хочу, чтобы ты сдержал свое обещание.

— Обещание? — переспросил он с недоверчивым изумлением. — Мое обещание? После того, чем мы только что занимались?

Она готова была разрыдаться от унижения или просто убежать и спрятаться, С трудом проглотив комок, застрявший в горле, она облизнула пересохшие губы и кивнула, не в силах произнести и звука. Она с ужасом вспомнила то, что только что произошло между ними. Ведь она молила его овладеть ею! Если Элли не постучала в дверь, уже бы все свершилось! И стала бы она для него женщиной, утолившей его жажду, обычной игрушкой в его руках. Она не собиралась умолять его о любви, но его уважения она добьется!

Он нетерпеливо махнул рукой.

— Черт с ним, с обещанием! — воскликнул он. Я хочу тебя, ты для меня самая желанная из всех женщин на земле. И ты охотно уступала мне, даже боле чем охотно. Ведь все это так просто.

И ни слова о любви. Но она уже не ждала от него заверений в глубоких чувствах. Гордо вздернув подбородок, Джессика заявила:

— Для меня, очевидно, не все так просто.

Он помрачнел.

— Это было бы совсем просто, если бы ты забыла о том, что ты…

— Кто?! — угрожающе спросила она, когда он на мгновение прервался.

Он не хотел с ней ссориться, он только хотел снова оказаться с ней в постели.

— Монахиня, — тихо произнес Лукас и извиняющимся тоном добавил: — Я только это имел в виду.

— Высохшая, бесчувственная монахиня, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Вот что ты имел в виду.

— Ради Бога, Джесс! — взмолился он.

— Следи за своим языком! — взорвалась она.

— Если бы ты легла со мной, нам бы не пришлось сейчас так глупо препираться! — выплеснул он накопившиеся в нем раздражение и разочарование.

— Лечь с тобой! — сквозь стиснутые зубы процедила она. — Только постель у тебя на уме?!

— Да! — вскричал он, напугав ее еще больше. — И если бы в тебе была хоть крупица честности, ты бы призналась, что думаешь о том же.

Ее губы все еще горели от его поцелуев, сердце бешено стучало в груди. Он был прав, прав! Но ни один человек на этой грешной земле не смог бы заставить ее признать его правоту.

— Ты понятия не имеешь, чего хочу я, — сказала Джессика, стараясь говорить твердо и уверенно, и поморщилась, расслышав жалобные нотки в своем голосе.

— О, ты можешь говорить все, что угодно. Я и так знаю, чего ты хочешь, — почти спокойно произнес Лукас. — Слова ничего не значат. Но твое тело мне не лжет.

Он устремил взгляд на ее полуобнаженную грудь, и Джессика ощутила странный холодок в месте, на которое он смотрел. Тоненькая ткань ее ночной сорочки туго обтягивала тело, и сквозь нее, словно две спелые ягоды земляники, просматривались набухшие соски.

— Вот именно, — сказал Лукас, и его низкий голос вновь окрасился чувственностью. — Твои груди тоскуют по моим поцелуям, и я хочу их целовать.

Она вздрогнула и закрыла грудь руками.

Лукас долго смотрел на нее, и его разочарование постепенно уходило, исчезало, пропадало. Широко раскрытые серые глаза испуганно глядели на него. Губы трепетали. Он понимал, что произвел на нее впечатление, но, видимо, этого не хватило, чтобы побороть ее девичью стыдливость и сомнения. И это не позволило ей отдаться ему.

— Все равно это случится. Рано или поздно ты станешь моей, — уверенно сказал он.

Она закусила губу, он мрачно улыбнулся.

— Я не собираюсь нарушать свое обещание, но не намерен оставить тебя в покое. Особенно после того, что произошло сегодня. Ты требуешь слишком многого.

Она молчала. Лукас тяжело вдохнул.

— Выпей вина, — посоветовал он, — это снимет напряжение и поможет тебе уснуть. Спокойной ночи, Джессика. — Он повернулся и медленно вышел из комнаты.

В своей спальне Лукас налил в стакан немного виски и выпил его в два глотка. Сердце его по-прежнему гулко стучало, тело жаждало разрядки. Он не мог понять, почему женщины так любят все усложнять.

Наливая себе вторую порцию виски, он вдруг сообразил, что поступает неверно, и со стуком поставил пустой стакан на стол. Джесс была единственной женщиной, из-за которой он напивался.

Сначала он вспомнил совет матери-настоятельницы, а потом Адриана, и задумался. Спустя минуту, уныло улыбаясь, он все же плеснул бренди на дно стакана и медленно поднес ко рту.

Вскрикнув от испуга, Джессика проснулась. Вся дрожа, она лежала неподвижно, сердце ее неистово колотилось, кровь стучала в висках. Сообразив наконец, что это был всего лишь сон, она тихонько вздохнула и села на кровати.

Ей снилась детская игра, самая обыкновенная детская игра, которая внезапно превратилась в ночной кошмар. Он вскоре сотрется из ее памяти, и она снова уснет.

Но этого не происходило. Яркие, словно наяву, образы продолжали тревожить ее воображение, и она не могла избавиться от них. Смирившись с тем, что уснуть ей не удастся, Джессика откинула одеяло и опустила ноги на пол.

В комнате было темно, лишь серебристые полоски бледного лунного света проглядывали сквозь щели задернутых штор. Не зажигая свечи, Джессика подошла к окну и раздвинула шторы.

Окна ее комнаты выходили на Грин-парк, но, хотя ночной мрак уже уступал место рассвету, все вокруг было еще подернуто неясным туманом. Лишь вдалеке, по ту сторону парка, виднелись огни Букингемского дворца.

Она потерла шею, снимая скованность мышц. Следуя совету Лукаса, она выпила немного вина перед тем, как лечь спать, и теперь подумала, что, возможно, вино стало причиной ночного кошмара. Но едва эта мысль пришла ей в голову, как Джессика отвергла ее. Вино или поднимает настроение, или усугубляет печаль. Но оно не вызывает томительного ощущения беспокойства.

Однако Джессика не ощущала беспокойства. В ней нарастало более сильное чувство. Вскоре она поняла — это был страх.

Она нашла свой халат, поспешно накинула его на плечи и села у окна. Ложиться в постель не имело смысла. Она точно знала, что не сомкнет глаз, пока не разберется в своих ощущениях.

Сон, который она запомнила до мельчайших подробностей, начался вполне безобидно. Она, монахини и ребята играли в «апельсины и лимоны» на лужайке в Хокс-хилле. Они громко смеялись и говорили разом, но все внезапно изменилось. Дом превратился в церковь, а монахини и мальчики куда-то исчезли. У входа в церковь она увидела большой каменный крест. Это был ее крест, и они играли около него. Но игроки поменялись, и слова детского стишка тоже стали другими.

Один пропал, остались двое. Эти слова хором повторяли игроки.

Взявшись за руки, Лукас и Белла сделали арку, под которой все должны были пройти. Когда настала очередь Джессики, они опустили руки, пытаясь поймать ее. Она ловко увернулась и, оглянувшись, увидела, что вместо нее они поймали Родни Стоуна. Его куда-то увели, и игра закончилась.

Страх холодной волной окатил Джессику. Она знала, что видела она вовсе не игру. Попавшим в плен игрокам рубили головы. Она громко закричала, чтобы они остановились, и помчалась догонять Родни Стоуна, во он уже переступил порог храма и растворился во мраке внутреннего помещения. Его нигде не было, но Джессика вдруг увидела каменные ступени, которые вели вниз, прямо в недра земли. Она сразу поняла, что попала в свой собственный склеп.

Вскоре за ней пришли — все те, кто был приглашен на ее свадьбу.

— Кто следующий, систра Марта? Кто следующий? — хором кричали они. — Кто следующий?!

Объятая ужасом, Джессика вскочила на ноги.

— Нет! О Боже! Нет! — вскричала она. Она не сознавала, что кричит. — О Боже, нет!

Она видела не собственный сон. Это был сон ее Голоса. И она знала, что он означает: либо Голос уже убил Родни Стоуна, либо собирается это сделать в ближайшее время.

Устремив невидящий взор в пространство за окном, она призвала на помощь всю силу своего разума, чтобы противодействовать замыслам Голоса. Лукас и Белла. Но во всем виновата Элли. Она говорила о них как о супружеской паре, и именно такими они явились ей во сне. Она не могла не думать о Родни Стоуне, остальным же ничего не угрожало. Всех их она видела на свой свадьбе.

Рассуждения казались Джессике вполне логичными, однако не до конца убедили ее в правоте суждений.

Она снова опустилась в кресло у окна и устремила взгляд в туманный полумрак парка. Уже давно она не общалась со своим Голосом, да и не стремилась к общению с ним — удовольствия от этого она не получала. Возможно, это и не был Голос… Возможно, это был просто сон…

— Голос? — прошептала Джессика, открывая перед ним свое сознание. — Голос? Но он не ответил на ее призыв.

18

Джессика раздвинула муслиновые занавески и выглянула в окно, выходившее на аллею и подъезд у парадного входа в Дандас-хаус. Во дворе стоял экипажей, дожидаясь пассажиров. Мать Лукаса и Элли отправлялись на музыкальный вечер в дом леди Боуз на Манчестер-сквер. В последнюю минуту Джессика отказалась от поездки, сославшись на сильную головную боль. Сегодня вечером ей предстояло свидание, которое она должна была сохранить в тайне.

Она тщательно подобрала подходящий момент. Лукас в тот день отсутствовал — он с друзьями уехал в Твикенхзм на состязания по боксу, — и сказал, что вернется не ранее следующего утра. Джессика была довольна, что мужа не было в Лондоне. Лукас обладал слишком зорким глазом и острым умом. Его вряд ли обмануло бы ее притворство, и он скорее всего остался бы дома, чтобы составить ей компанию. И тогда она, разумеется, не смогла бы явиться на встречу с Перри.

У подъезда царила суматоха. Слуги суетились, миссис Уайльд и Элли уже спускались по парадной лестнице, лакеи заторопились к экипажу, чтобы открыть дверцу и помочь им сесть в карету. Розмари Уайльд подошла к экипажу, рядом с ней шагала Элли в сопровождении своего молоденького слуги, одетого в ливрею особого покроя и цвета; такие ливреи носила вся прислуга лорда Дандаса. Джессика с любопытством наблюдала за слугой Элли — это был Пип, предводитель мальчишек из Хокс-хилла. Он появился здесь после того, как Джессика написала сестре Эльвире, прося у нее совета и помощи.

«Девушке, — отвечала сестра Эльвира, имея в виду Элли, — нужно сосредоточить внимание на ком-то, помимо себя. А новый жизненный опыт будет полезен и Пипу».

Было весьма странно, но Элли и Пип понравились друг другу с первой же встречи. Элли взяла Пипа под свое крыло, и его благополучие стало ее личной заботой.

С тех пор Элли переменилась и уже не была нелюдимым, своенравным и сварливым подростком, но к Джессике по-прежнему относилась с неприязнью. Более того, иногда Элли вела себя с женой Лукаса просто отвратительно.

Джессика как раз размышляла об этом, когда Элли неожиданно обернулась и посмотрела на окна дома. Опустив занавеску и быстро отступив в глубь комнаты, Джессика все же успела заметить широкую улыбку, расплывшуюся на лице Элли, словно той былоизвестно о том, что затевает жена Лукаса.

Но она не могла знать об этом. Джессика и Перри, соблюдая особую осторожность, обсуждали свои планы во время прогулок в Грин-парке, когда никого не было поблизости. Теперь в Джессике отозвалась нечистая совесть.

Когда экипажей, миновав ворота, выехал на площадь Сент-Джеймс, Джессика с облегчением вздохнула, развернулась на каблуках и поспешила в свои покои на другой половине дома. До встречи с Перри оставалось еще несколько часов. Выскользнуть из дома незаметно она могла лишь в темноте и теперь ругала долгие летние вечера, которые, казалось, тянулись бесконечно.

Джессика беспокойно прогуливалась по своей комнате, когда раздался стук в дверь. Испытывая неловкость из-за своего обмана и немного испугавшись при мысли о том, что, быть может, Лукас вернулся раньше, чем ожидалось, она юркнула в постель и натянула одеяло до подбородка. Дрогнувшим от волнения голосом она приказала:

— Войдите!

Дверь открылась, и вошла горничная. Слава Богу, это была всего лишь горничная. Она принесла поднос с ужином для «больной». Джессика поблагодарила девушку, а когда та вышла, быстро села на кровати и посмотрела на часы.

Сколько ей еще томиться в ожидании?

Она перевела взгляд на поднос, который горничная поставила на столик возле кровати. Приятный запах защекотал ноздри. Джессика была уверена, что в таком возбужденном состоянии она не сможет съесть и крошки, но все же подняла серебряную крышку, которая сохраняла блюдо горячим. На этот раз повар буквально превзошел себя. Нарезанная тонкими ломтиками говядина в пряном винном соусе, мелкие кусочки жареного картофеля и цветная капуста в масле, посыпанная миндалем, искусно уложенные на большом фарфоровом блюде, возбуждали аппетит. На десерт подали ее любимый бисквит со взбитыми сливками.

Спазм в желудке напомнил Джессике о том, что она сегодня почти ничего не ела. Она весь день слишком волновалась. Придвинув кресло к столику, она удобно расположилась в нем, взяла вилку и принялась за еду.

В доме леди Боуз на Манчестер-сквер гости неторопливо приступали к ужину. Молодых людей среди них было немного, музыкальным вечерам они предпочитали балы и другие развлечения, и Элли громко сетовала по этому поводу, жалуясь на скуку своей опекунше миссис Уайльд. Они накладывали на тарелки салаты и всякие кушанья, расставленные на столах, которые тянулись вдоль стен огромной гостиной. В этом самом бальном в доме зале леди Боуз устраивала свои приемы.

— У молодых людей довольно странное отношение к серьезной музыке, — говорила миссис Уайльд, заполняя свою тарелку. — Большинство из них, насколько мне известно, подобное времяпрепровождение считают позорным для мужчин, — особенно если где-то неподалеку идут состязания по боксу. Бедная Петти выбрала неудачный день для своего вечера.

Она взглянула на Элли, и брови ее удивленно поднялись, когда она увидела, что ее воспитанница накладывает на свою тарелку.

— Земляничное мороженое? — спросила она. — А я-то думала, ты терпеть не можешь мороженое…

Элли от смущения покраснела.

— Это для Пипа, — пояснила она. — Я обещала ему, что, если он в течение недели ни разу не выругается, я вознагражу его. Это и есть его награда.

Миссис Уайльд улыбнулась, провожая взглядом Элли, которая отправилась на поиски своего подопечного. С тех пор как в их доме появился Пип, Элли заметно повеселела. Правда, в присутствии Джессики она становилась угрюмой и грубой, что всегда отмечала мать Лукаса, и теперь улыбка на лице Розмари сразу погасла. Элли ревновала, но эту ревность нельзя было объяснить одной лишь пылкой влюбленностью девочки-подростка в Лукаса Уайльда. Элли всегда была в центре всеобщего внимания, а теперь, утратив привилегированную позицию, возненавидела Джессику.

Миссис Уайльд считала себя виноватой за такое положение дел. Розмари искренне обрадовалась, когда Элли появилась в доме. Лукас не нуждался больше в материнской заботе, и присутствие Элли наполнило жизнь миссис Уайльд новым смыслом. Она отнеслась к Элли как к собственной дочери, которой у нее никогда не было. Она баловала девочку, исполняя любые ее капризы, и испортила Элли так, что изменить сложившиеся в их семье отношения теперь было почти невозможно.

Краем глаза она увидела, как в комнату вошел сэр Мэтью Пейдж, и позволила себе окинуть его оценивающим взглядом. Потом сделала вид, что занята лишь содержимым своей тарелки.

Сэр Мэтью пока не заметил ее, ей же он показался едва ли не самым привлекательным из всех мужчин, присутствующих на приеме. Он ничуть не изменился за долгие годы их разлуки — очаровательный мужчина, с красивой осанкой, человек, от которого исходило ощущение внутренней силы и уверенности в себе.

Она нашла свободное место на конце длинного стола. Заметив ее, он неспешно направился к ней и сел рядом.

— Улыбайся, — вместо приветствия сказал он, — а то люди начнут обращать на нас внимание.

Розмари послушно улыбнулась.

— На нас уже обратили внимание, Мэт, — ответила она.

И, разумеется, в большей степени интересуются ею. Она думала, что между ними давно все кончено, но в последние месяцы, где бы она ни появлялась, следом за ней являлся он. Всякий раз, когда она оборачивалась или поднимала глаза, он был тут как тут. Они обменивались взглядами, долгими и пристальными, и настроение у нее поднималось.

Однако она не хотела, чтобы прошлое повторилось. «Господи, спаси и сохрани», — каждый вечер молилась она.

— Кто, например? — спросил Мэт, не спуская с Розмари внимательных глаз.

— Моя невестка Джессика, — ответила она ему. — Она спрашивала о тебе. И Элли тоже. Куда бы мы ни отправились, там непременно появляешься ты. Прекрати преследовать меня, Мэт. Ты же знаешь, что из этого ничего не получится.

— Впервые об этом слышу, — заявил он.

Сердце ее гулко забилось в груди; она изо всех сил сжала в пальцах нож и вилку, чтобы унять дрожь. Ее до глубины души потрясли его слова и красноречивый взгляд прозрачно-голубых глаз. Мэт мог соблазнить женщину и свести ее с ума одним своим взглядом.

— Твой сын тоже говорил с тобой обо мне? — отрывисто спросил он.

— Нет — поспешно возразила Розмари. — Лукас никогда о тебе не говорит. А почему ты об этом спрашиваешь?

— О, я подумал, что, может быть, он советовал тебе держаться подальше от меня, — сказал Мэт.

— Зачем? — удивилась миссис Уайльд. — Он знает, что в этом нет необходимости. Мы с тобой чужие люди, Мэт. По крайней мере, сейчас.

Беседа прекратилась. Они ели молча. Первым заговорил сэр Мэтью.

— Ты когда-нибудь задумывалась о будущем, Роди? — непринужденным тоном спросил он. — Ты пыталась представить себе, что тебя ждет?

Она изобразила беззаботную улыбку, не понимая, как ей это удалось.

— Я живу настоящим, Мэт, — сказала она. — У меня есть семья и много друзей. Мне некогда задумываться о будущем.

— Но теперь твой сын женился, — напомнил ей Мэт. — Ты ему больше не нужна.

— А моей воспитаннице? — спросила Розмари с легким раздражением.

— Я полагал, что Элли опекает твой сын, — заметил сэр Мэтью.

— Но ей нужна мать. — Она опять улыбнулась, хотя далось ей это с большим трудом. — А там, возможно, появятся внуки…

— И ты собираешься посвятить остаток жизни своей семье? — спросил сэр Мэтью, наблюдая за выражением ее лица.

— Разве это плохо? — тихо ответила она. Он пренебрежительно пожал плечами.

— Ох, разумеется, у тебя будет место где-то на обочине их жизни, но неужели ты не хочешь пожить для себя? — удивился он.

— Мне самой ничего не нужно, Мэт. Я счастлива. Это правда, — сказала она и добавила: — Более того, многие завидует мне. У меня ведь есть все, чего я ни пожелаю.

У Розмари вдруг появилось чувство, что она поперхнется словами, если ей и дальше придется врать. В отчаянии она огляделась вокруг, пытаясь найти повод, чтобы прекратить этот утомительный разговор. Но пока никакого повода не было. Элли в компании друзей удалилась в соседнюю комнату. Никто не смотрел в сторону Розмари и не собирался подойти к ней. Ей пришлось самой позаботиться о том, чтобы вернуть себе утраченное самообладание.

Подняв взгляд на Мэтью Пейджа, она спросила:

— Мэт, вместо того чтобы препираться со мной, скажи мне честно: что ты хочешь от меня?

Он долго не сводил с нее изучающего взгляда, потом согласно кивнул и сказал:

— Я хочу тебя. Я все еще люблю тебя, Роди, и уверен, что ты тоже меня любишь. Мы теперь оба свободны и можем пожениться. Думаю, что именно так нам надо поступить.

Его слова не просто шокировали ее, они взволновали ее до глубины души. Она долго молчала, прежде чем ответить:

— Мэт, с тех пор минуло пятнадцать лет. Любовь не вечна. Она проходит.

— Моя — нет. А твоя? — спросил он, разглядывая бокал с вином, будто в нем скрывался ответ.

Розмари не смогла выдавить ни слова. Глубоко в душе затеплился вдруг огонек надежды и желания, и с каждой секундой он разгорался все ярче и ярче. Мэт заставил ее пожелать того, чего она никогда не сможет заиметь.

Оторвав взгляд от бокала, он посмотрел в лицо Розмари и улыбнулся.

— Я не предлагаю тебе бросить все, Роди. Порвать с семьей и тому подобное. Мы уже не дети, и я не собираюсь похищать тебя. Наши отношения не станут помехой в твоей семейной жизни. Я хочу давать, а не отнимать. Мы можем отправиться в путешествие на континент, поехать во Флоренцию, Рим, Париж. Побывать везде, посетить места, которые мечтали повидать в молодости. Неужели ты забыла?

О нет, ничего она не забыла. Она помнила. О Господи, она все-все помнила! В те далекие дни, утолив страсть, они лежали в объятиях друг друга и строили планы на будущее. Какими же наивными они тогда были!

Но отчаяние и боль ее отступили, когда она, посмотрев в его прекрасные печальные глаза, поняла, что душа его так же ранима, как ее собственная душа. Она не хотела причинять ему боль, но была вынуждена раз и навсегда покончить с неопределенностью.

— Ты любишь не меня, Мэт, — сказала она. — Ты любишь женщину, которой я когда-то была. Но той женщины больше нет. Посмотри на меня. Посмотри внимательно.

Она знала, о чем говорила. С того самого злополучного бала в доме Беллы, на котором они впервые встретились спустя пятнадцать лет, она взяла привычку разглядывать себя обнаженную в зеркале перед сном, и вид собственного тела отнюдь не прибавлял ей уверенности в себе. Мэт же все эти годы не переставал менять юных, едва достигших брачного возраста любовниц.

Он прищурил глаза.

— Твоя красота не увяла, Роди, — уверенно заявил он. — Ты стала зрелой женщиной, и я нахожу тебя гораздо привлекательнее, чем ту девушку в молодости.

— Мэт, я уже не молода… — прошептала Розмари.

— Я тоже, — кивнул сэр Мэтью.

— Я… — она ненавидела это слово, — вдова. Это звучит жалко. До меня доходили слухи о тебе и сплетни о твоих любовницах и подружках на одну ночь. Я слышала о твоих бурных романах и любовных похождениях. Я никогда не смогу удовлетворить тебя. Если тебе нужна спутница в путешествии, пригласи Мадлен Картье. Она развлечет тебя. Я говорю это не для того, чтобы обидеть тебя. Такова правда, и ты знаешь это.

— И о чем я буду говорить со своей юной любовницей? — поинтересовался Мэт.

— Что? — Розмари не поняла странного возражения.

— Если я возьму Мадлен во Флоренцию, о чем мы с ней будем говорить? — повторил Мэт свой неожиданный вопрос.

Она не сразу поняла, в чем дело, и только удивленно покачала головой.

— Роди, мне до смерти наскучила молодежь. У меня с ней нет ничего общего, ни одной темы для разговора. Все любовницы несут чушь. Об этом даже не стоит упоминать. С тобой же мы не могли наговориться. Ты помнишь?

На мгновение на ее лице появилось молодое, задорное выражение. Она рассмеялась. На один миг она стала прежней Роди.

— Насколько я помню, мы встречались не только для бесед, — весело произнесла она.

— О да. Не могу отрицать, — улыбнулся Мэт. Неловкость между ними вдруг исчезла, и Розмари наконец смогла говорить откровенно.

— Наверное, мы тогда просто сошли с ума, — взволнованно произнесла она, — если не понимали, что наша любовь может нашим близким принести страдания.

— Моя жена так ни о чем и не узнала, — сказал Мэт. — Но если бы даже узнала, ей бы было на все наплевать. Она не любила меня, Роди. Мы стали чужими задолго до того, как с ней случилось несчастье. И тебе это известно.

Вспоминая, она смотрела куда-то вдаль. Факт, что жена Мэта не любила его, стал одной из причин ее дружбы с милым соседом. Они были одиноки и жалели друг друга. У него было меньше оснований чувствовать себя виноватым, чем у нее, поскольку ее супруг всегда хорошо к ней относился, но эти отношения мало напоминали супружеские.

— Ты никогда не говорила мне, как ты перенесла нашу разлуку, — очень серьезно проговорил сэр Мэтью. — Я получил твою записку, в которой ты сообщала мне, что больше не хочешь меня видеть. Но что произошло на самом деле?

— Разве сейчас это имеет значение? — неохотно отозвалась она.

— Для меня — да, — таким же серьезным тоном, без малейшей улыбки, подтвердил он.

Для нее — тоже, но возвращаться мыслью в те дни было невыносимо больно. То были самые тяжелые воспоминания всей ее жизни.

— Произошло то, — с грустью промолвила она, — что ко мне вернулся разум. Я поняла, что была не права, считая, что никому не причиняю боль своим… — Она остановилась, подыскивая нужные слова, чтобы поточнее высказать свою мысль.

— Да, твой сын, — не без горечи произнес он. — Он поставил тебя перед выбором — либо он, либо я.

— Мэт, — мягко упрекнула его Розмари, — все было гораздо сложнее. Ты был женат, а я — замужем. К тому же у меня был совсем еще юный сын, благополучие которого значило для меня больше, чем все остальное на свете.

— Но это обстоятельство уже не является самым главным в твоей жизни, — сказал сэр Мэтью и замолчал. Он решил дать ей возможность обдумать его слова. Затем улыбнулся и посмотрел в ее встревоженные глаза. — Я не хочу причинять тебе боль, Роди. Но я намерен ухаживать за тобой. У нас достаточно времени, чтобы подумать о будущем и принять решение. Не стоит воздвигать препятствия прежде, чем они возникнут сами.

Он встал и медленно удалился. Ей показалось, что в зале вдруг погас свет.

Она сказала себе, что это не имеет значения и что она привыкнет к отсутствию Мэта так же, как привыкла тогда. У нее по-прежнему есть сын, который для нее важнее, чем кто-либо на земле.

Но в душе, в самом укромном уголке, искорка надежды не желала угаснуть.

Стоя у окна своей спальни, Джессика высматривала условный сигнал. А вот и он. Крохотный, но яркий огонек в ночи. Это Перри размахивал фонарем, который снял со стены у черного хода. Она поднесла к окну зажженную свечу, давая понять, что заметила его знак. Выждав еще пять минут, чтобы дать Перри время найти на улице наемный экипажей и приказать кучеру ждать их в условленном месте, она стала одеваться. Они продумали свой план до мельчайших мелочей. Даже одежда их была простой, удобной, немножко поношенной, чтобы не привлекать излишнего внимания.

Перри ждал ее у ворот, чтобы проводить к экипажу. Сразу за площадью Сент-Джеймс начиналась улица закрытых клубов для джентльменов, и Джессика надела шляпу с вуалью, чтобы ее никто не узнал. Перри открыл дверцу экипажа, подал ей руку и помог сесть в карету. Затем, высунув голову из окна, громко назвал кучеру улицу вблизи Стрэнда, где снимал жилье мистер Родни Стоун.

— Кто-нибудь видел, как ты выходила из дома? — тихо спросил Перри.

— Нет, — заверила его Джессика. — В одиннадцать вся прислуга уже спит, и я вышла через черный ход.

Они молчали, пока экипажей не свернул на Пэлл-Мзлл.

— Мне стыдно обманывать Лукаса, — не выдержав, стал оправдываться Перри. — Что будет, если он узнает, что мы сегодня были вдвоем? Ты можешь себе представить, о чем он подумает?

С уверенностью, которой на самом деле она не чувствовала, Джессика ответила:

— Во-первых, он ни о чем не узнает, а во-вторых, если и узнает, то ничего плохого не подумает. Я скажу ему всю правду.

Перри грустно улыбнулся.

— О да, разумеется, ты скажешь правду, а он тебе поверит. А я? Как быть со мной? — взволнованно спросил он. — Как я мог позволить тебе участвовать в этом деле? Прошу тебя, не возражай. Мы с тобой взломщики. Самые обыкновенные взломщики. А тебе известно, как власти поступают со взломщиками, когда их поймают? Их отправляют в колонии. Вот. — Перри разволновался не на шутку.

— Мы будем осторожны, и нас не поймают, — уверенно заявила Джессика.

— А если поймают? — возразил Перри.

— Ну, тогда… тогда… — Джессика пыталась найти оправдание на ходу. — В общем, скажем, что мы знакомые Родни Стоуна. Мы беспокоимся о нем, потому что никто из его друзей не может толком сказать, куда он подевался.

— Поэтому мы и залезли в его квартиру, чтобы найти адрес его родственников… — подхватил Перри.

Джессика одобрительно кивнула. Это было почти правдой. Дело в том, что Родни Стоун действительно бесследно исчез. Тайное расследование Перри, которое он проводил по просьбе Джессики, навело юношу на след лондонских приятелей мистера Стоуна, но они считали, что он уехал в Брайтон, однако его брайтонские друзья полагали, что он как ни в чем не бывало живет себе в Лондоне. Но если он исчез, то лишь по той простой причине, что решил скрываться от кредиторов до тех пор, пока его родственница не уладит всех его дел. Правда, родственницы Стоуна никто в глаза не видел и адреса ее не знал, посему сообщить о нем Перри не мог.

Джессике хотелось верить, что все у них получится и в квартире мистера Стоуна они найдут ответ на главный вопрос: куда исчез Родни Стоун?

Когда экипажей свернул на улицу, где проживал Стоун, Перри дал знак кучеру остановиться. Уплатив за поездку, молодой человек взял Джессику под руку и повел ее к ближайшей подворотне.

— Почему ты отпустил экипажей? — разволновалась Джессика.

— Здесь полно театров, — ответил Перри, — и когда закончатся представления, сюда примчатся экипажи едва ли не из всего Лондона. К тому времени мы тоже завершим свое дело и сразу же уедем. — Он вдруг запнулся и с сомнением покачал головой. — Наверное, я сошел с ума. Зачем я только согласился взять тебя с собой. Это напоминает мне времена нашего детства. Ты всегда умела подбить меня на дурные поступки.

— Правда? — Глаза Джессики весело блеснули.

— Правда, правда, можешь посмеяться надо мной, — он улыбнулся, смягчив неожиданную резкость ответа. — А потом за все доставалось мне одному. — Вдруг вспомнив о главном, он спросил: — Ты взяла трут[6], чтобы зажечь свечу?

Она похлопала по сумочке и успокаивающе произнесла:

— Взяла, не беспокойся, хотя я с ним плохо управляюсь.

— Я тоже, — признался Перри.

— А отмычку ты взял? — в свою очередь спросила она.

— Угу… — буркнул Перри.

— А ломик? — напомнила Джессика. Перри указал на оттопыренный карман своего плаща.

— Тут он, — уверенно заявил он.

— Ну что ж. Тогда можно начинать, — скомандовала Джессика.

… Комнаты, которые Родни Стоун снимал в большом доходном доме, располагались на первом этаже. Еще утром Перри выяснил, как к ним подойти но хозяйка дома — сущая мегера — не захотела открыть ему дверь. Теперь молодой человек уверенно вел Джессику прямо под окна жилища мистера Стоуна, предупредив, что нужно вести себя как можно тише, поскольку квартира бдительной хозяйки находилась точно над комнатами Родни Стоуна.

Пока Перри взламывал окно, чтобы проникнуть в комнату, Джессика следила за улицей. Это было не так уж и сложно, самое трудное ждало их внутри дома. Сначала они довольно долго возились с трутом чтобы зажечь свечу, но после бесплодных усилий принялись за дверь, ведущую в прихожую, из-под которой сочился свет. Дверь была закрыта на ключ, Перри в конце концов удалось ее открыть с помощью длинной заколки для волос, которую дала ему Джессика. В прихожей горел фонарь. Джессика сняла его гвоздя и вернулась в комнаты мистера Стоуна. Через мгновение все свечи в комнатах уже горели, а фонарь вернулся на место в прихожей.

— Кажется, я начинаю уважать взломщиков, — сказал Перри, вздохнув. — Не понимаю, как им это удается.

— Тише, — прошептала Джессика.

Она стояла у окна, проверяя, плотно ли задернуты шторы. Потом, указав на стул и дверь, знаком приказала Перри закрыть ее и приниматься за дело. Подсунув ножку стула под дверную ручку, Перри блокировал дверь.

— Это задержит полицейских на целых две секунды, — буркнул он себе под нос, направляясь в комнату справа.

— Тссс! — зашипела Джессика.

Стоя спиной к окну, она разглядывала комнату. Несмотря на убогость обстановки, в комнате царил идеальный порядок. Мебели было совсем немного у камина стояла кресло, обтянутое набивной тканью, рядом — небольшой обеденный стол с двумя стульями, буфет и письменный стол. Нигде не было видно ни кухонной утвари, ни каких бы то ни было кухонных приборов, и Джессика сделала вывод, что мистер Стоун, видимо, питался в городе или заказывал на дом готовые блюда. У нее сложилось впечатление, что мистер Стоун покинул свое жилище несколько недель назад. В затхлом воздухе пахло сыростью, на мебели густым слоем лежала пыль.

Когда Перри принялся открывать и просматривать ящики письменного стола, Джессика взяла одну из свечей и прошла в спальню. Тени трепетали и плясали на стенах и потолке. Поспешно задернув штору, она повернулась и принялась разглядывать крошечную комнатенку. В неглубокой нише стояла кровать, напротив — стул и большой гардероб красного дерева, в помещении был еще красивой работы умывальник, над которым на полочке, словно на женском туалетном столике, в беспорядке стояли стеклянные бутылочки, флаконы и баночки.

Подойдя к гардеробу, Джессика открыла все дверцы. На полках стопками лежало белье, на плечиках висели разноцветные сюртуки, белые батистовые рубашки, жилетки, панталоны… Сердце вдруг стало учащенно биться, но она не поняла почему. Захлопнув дверцы шкафа, она вытащила один из нижних ящиков, большую часть которого занимали аккуратно сложенные чистые шейные платки, чуть-чуть пахнувшие крахмалом. В ящике была также стопка батистовых носовых платочков с вышитыми на них инициалами Родни Стоуна.

Она протянула руку, чтобы ощупать платки, когда по коже вдруг пробежали мурашки, в горле у нее пересохло, в ушах возник непонятный шум. Сделав усилие над собой, она решила пойти до конца и быстро сжала в руке один из платочков с монограммой. В памяти внезапно возник вчерашний кошмарный сон. Она увидела храм и гостей, которые побывали на свадьбе. Теперь все увлеченно играли в тени креста. Они как раз поймали Родни Стоуна и куда-то повели его.

— Нет! Нет! — испуганно крича, она повернулась и бросилась прочь из спальни.

В комнате рядом никого не было. Дверь в прихожую, открытая настежь, манила ее.

— Перри? — дрожащим голосом позвала Джессика. — Перри?

Задув свечу, Джессика бросила ее на стол и направилась к двери. Перри, ссутулившись, неподвижно сидел на полу у стены. Она сделала шаг-другой, чьи-то сильные руки обхватили ее, большая ладонь зажала ей рот, оборвав пронзительный крик. Волна животного ужаса придавала Джессике сил, и она боролась с неизвестным противником со свирепостью дикой кошки. Однако напавший на нее был явно сильнее и вскоре заставил ее прекратить сопротивление.

Затем, не ослабляя хватки, он громко крикнул:

— Я поймал второго мерзавца. Он здесь. Иди сюда, Джек.

Перри застонал, медленно приходя в себя. Он поднял руку и дотронулся до затылка. Мутным взглядом он озирался вокруг, еще не поняв, что случилось. Входная дверь открылась, и на пороге возник краснолицый крепкий мужчина. В руке он держал тяжелую дубинку.

Сощурив глаза, Перри посмотрел на Джессику и сказал:

— Полицейские с Боу-стрит. Я тебя предупреждал, Джесс.

Констебли отвезли их для допроса в участок на Боу-стрит и заперли каждого в отдельной камере. Мировой судья[7] обещал скоро приехать. Никто не поверил рассказу ни Джессики, ни Перри, никто не поверил и в то, что они принадлежат высшему обществу. Полицейские устроили им засаду, получив сигнал от хозяйки, которая заподозрила неладное, когда утром Перри крутился возле дома. Их приняли за самых обычных квартирных воров, застигнутых на месте преступления, и никто их протесты не принимал во внимание.

Все изменилось, когда наконец прибыл в участок мировой судья. Он узнал Перри, старого школьного приятеля одного из своих сыновей, и страшно удивился. Перри сразу же воспользовался Этим знакомством, сочинив рассказ и о «дружбе» с Родни Стоуном, тоже якобы его старым школьным приятелем, исчезновением которого он был крайне обеспокоен. Судья не только отпустил их немедленно, но и пообещал расследовать исчезновение Родни Стоуна.

Один из полицейских срочно побежал нанять для них экипажей. По дороге домой Перри наконец заговорил:

— Не переживай, Джесс. Нас, конечно, не было дома целых три часа, но Лукас об этом не узнает. Вы увидитесь только за завтраком, хотя даже к завтраку он может не успеть вернуться. После состязаний любители спорта обычно пируют до утра. Держу пари, они сейчас завалились спать пьяные, как сапожники. Мне бы хотелось быть с ними.

Но Джессика думала не о Лукасе, а о Родни Стоуне и том ужасном предчувствии, которое охватило ее, когда она коснулась его носового платка. Единственным положительным результатом их небезопасного предприятия было обещание мирового судьи заняться поисками мистера Стоуна.

— Ты нашел что-нибудь в столе Стоуна? — спросила она.

— Ничего, абсолютно ничего. Это-то как раз и интересно, — задумчиво протянул Перри. — Он вычистил все ящики. Похоже, он уехал в спешке.

Джессика отрицательно покачала головой. Она помнила, какой порядок царил в обеих комнатах, как аккуратно была сложена одежда в большом гардеробе.

— Если бы он торопился, — сказала она, — одежда валялась бы повсюду, а не лежали на своих местах.

— Гм… — пробурчал Перри. — Что бы это начало?

— Понятия не имею, — сказала Джессика.

У дома Перри помог Джессике выйти из экипажа проводил ее к черному ходу для слуг, комнаты которых располагались в цокольном этаже особняка, прощался и уехал.

Она тихо, как мышка, проскользнула в дом, поднялась по лестнице, открыла дверь и заглянула в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет, а потом на цыпочках подошла к двери своей комнаты.

Закрыв за собой дверь, Джессика облегченно вздохнула, чувствуя, как силы покидают ее. На нее навалилась страшная усталость. Как хорошо оказаться в своей спальне! Она еще успела подумать, что Лукас никогда ничего не узнает, как тут же застыла месте, словно каменный истукан. В комнате горели свечи, хотя она была уверена, что погасила их, отправляясь на встречу с Перри. Она хотела, чтобы все думали, что она спит, и не беспокоили ее.

Встревоженный взгляд обежал комнату и остановился на открытой двери гардеробной. На пороге стоял Лукас. Он был полностью одет, только плаща на нем не было.

На его лице застыло угрожающе спокойное выражение.

19

Она долго, как завороженная, смотрела на него, но, придя в себя, приняла молниеносное решение. Нападение — лучшая защита! Расправив плечи и изобразив неимоверную усталость (что, впрочем, далось ей без труда), она сбросила плащ и швырнула его на спинку стула.

— Ты сказал, что вернешься не раньше утра, — произнесла она равнодушно.

— А мне сказали, — ответил он учтивым, но в то же время зловещим тоном, — что ты отказалась побывать на музыкальном вечере, потому что у тебя разболелась голова и ты решила остаться дома.

— Так ты был на музыкальном вечере? — удивилась Джессика.

Он неприятно улыбнулся.

— Разве Элли ничего тебе не сказала? Я попросил ее передать тебе, что как только закончатся состязания, я заеду к леди Боуз, В конце концов — мы молодожены. Мои друзья сочли бы странным, если бы я не отказался от некоторых своих холостяцких привычек ради молодой жены.

Она не почувствовала сарказма в его словах — она думала об Элли. Ей вспомнилась улыбка, появившаяся на лице девушки, когда та оглянулась, бросив последний взгляд на окна дома, прежде чем села в экипажей. Видимо, Элли догадалась, что Джессика что-то задумала, и надеялась, что Лукас разоблачит жену. Так оно и получилось.

— Нет, она ничего мне не сказала, — ответила Джессика, направляясь к двери в гардеробную.

— Ох, она, наверное, не хотела тебя беспокоить, раз ты себя плохо почувствовала, — сказал Лукас, наблюдая за действиями жены.

— Как это похоже на Элли, — проговорила она сладким голоском, — проявлять заботу о моем здоровье…

— Конечно, — согласился он. — А ты знаешь, что Перри тоже нездоровится?

— Перри? — Голос Джессики дрогнул.

Лукас кивнул, не сводя с нее внимательного взгляда.

— Он не смог поехать на состязания, потому что у него было… Что там у него было?.. Ах да, простуда… Так он, по-моему, сказал Адриану. Какое совпадение, ты не считаешь? Вы оба в один вечер пожаловались на недомогание.

Лукас произносил свою речь настолько дружелюбным тоном, что заставил Джессику разволноваться не на шутку. Ее нервы, и без того напряженные до предела, казалось, вот-вот не выдержат, и она впадет в истерику. Страшным усилием воли она заставила себе сохранять внешнее спокойствие. Облизнув пересохшие губы, она сказала:

— Всякие случаются совпадения, ты сам знаешь…

Внезапно он взорвался и закричал так, что она вздрогнула и попятилась назад.

— Не лги мне! — заорал Лукас. — Ты была с Перри сегодня ночью. Я больше не потерплю лжи и уверток. Я давно заместил, как он смотрит на тебя, повсюду ищет тебя глазами. Я хочу знать правду, Джессика, и ты расскажешь мне все прямо сейчас. Зачем ты встречалась с Перри?

Она медленно повернулась к мужу. В огромных серых глазах больше не было испуга. В них горел огонь ярости.

— Посмотри на меня, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, ты не имеешь в виду того, о чем я сейчас подумала?!

— Об этом расскажешь мне ты. — В голосе Лукаса слышалась злоба.

Он произнес это так, словно бросил ей вызов, и она не замедлила принять его. Все ее тревоги и чувство вины, которое она испытывала по отношению к нему, вытеснило другое, более сильное чувство — возмущение. Она с трудом разжала стиснутые зубы, глаза по-прежнему метали молнии ярости.

— Неужели ты настолько развращен, что поверил, будто мы с Перри способны на такое?

Он долго и пристально смотрел на нее, а потом вдруг отвел глаза. Сделав несколько шагов по комнате, он остановился напротив нее.

— Черт побери, что я, по-твоему, должен думать? — В возмущении он взъерошил рукой волосы. — Где бы я ни оказался, даже в собственном доме, я то и дело натыкаюсь на этого молокососа.

— Во-первых, Перри — мой друг, — ледяным тоном парировала она. — А во-вторых, насколько мне известно, он — твой близкий кузен. Адриан ведь тоже бывает здесь, но я ни разу не слышала, чтобы его присутствие волновало тебя. Ты никогда на него не жаловался.

— Я не жалуюсь. — Досада и отчаяние слышались в его голосе. — Просто я…

— Что? — требовательно спросила Джессика, оборвав его на полуслове.

Он резко выпрямился.

— Ты не должна поощрять его. Перри молод и впечатлителен…

Она в изумлении уставилась на Лукаса.

— Я не должна поощрять Перри? — повторила она слова мужа. — На что я, по-твоему, его поощряю! Я никогда не поощряла ни одного мужчины, — ледяным тоном заявила она.

Лукас, явно волнуясь, не смотрел ей в глаза, когда произносил очередную фразу:

— Кроме твоей странной дружбы с Перри, есть еще кое-что, о чем мы должны серьезно поговорить. — Он сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить: — Наши с тобой отношения нельзя считать нормальными, Джессика. Поэтому Перри и стал для нас проблемой.

— Перри стал для нас проблемой? — удивилась Джессика. — Я так не считаю.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Стараясь успокоиться, Лукас вновь принялся вышагивать из угла в угол. — Я не могу понять, где мое место. Ты не подпускаешь меня к себе.

— Ты бываешь в моей комнате до поздней ночи, — напомнила ему Джессика. — Ежедневно.

— Да, я читаю, в то время как ты штопаешь и шьешь одежду для мальчишек из приюта, черт бы их побрал, — не вытерпев, пожаловался Лукас.

— И мы разговариваем, — сказала Джессика. — Я считала, что так и должно быть. Мы ведь решили лучше узнать друг друга.

Лукас вдруг рассердился.

— Я имел в виду совсем… — Он замолчал и пожал плечами. — Но сейчас это не важно. Меня интересует, где вы с Перри были сегодня ночью и чем вы занимались.

Он все еще был зол на нее, но Джессика больше не ощущала угрозы с его стороны. Очевидно, он все же пришел к выводу, что между ней и Перри ничего не было. Сама того не желая, она смягчилась. Ей очень хотелось выговориться после всего, что ей сегодня пришлось пережить. Сейчас, когда гнев угас, Лукас казался ей таким понимающим, сильным, надежным, а ей нужна была опора. Один его вид дарил ей приятные ощущения.

Она тихонько всхлипнула.

— Это была, наверное, самая ужасная ночь в моей жизни, — прошептала она и добавила: — По крайней мере в той жизни, которую я помню. О Лукас, последние три часа мы с Перри просидели взаперти в камерах на Боу-стрит. — Она устало опустилась на край кровати и сквозь слезы посмотрела на него. — Мы ужасно боялись, что нас сошлют в колонии и никто никогда не узнает, что с нами случилось.

Лукас ошарашенно уставился на Джессику.

— На Боу-стрит! Три часа! Ты и Перри! — вскричал он в полнейшем недоумении.

Они кивнула и опять всхлипнула.

Он долго озадаченно молчал, а потом вдруг разразился громким хохотом и, только увидев в ее глазах безмолвный упрек, принял серьезный вид. Присев на корточки перед ней, он взял ее руки в свои ладони и сочувственно прошептал:

— Бедненькая ты моя! Какой ужас тебе пришлось пережить. Я прикажу моим адвокатам возбудить дело против этих негодяев за незаконный арест. Если кто-нибудь из них обидел или оскорбил тебя, то жестоко поплатится за это.

Его слова, словно бальзам, лились на ее исстрадавшуюся душу. Она еще раз всхлипнула и призналась:

— Все было не столь уж страшно. Мировой судья узнал Перри, и нас сразу отпустили. Лукас нахмурил брови.

— Значит, у них был повод арестовать вас, — после минутного раздумья проговорил он.

Она несколько раз сглотнула, чтобы избавиться от комка в горле, который появлялся и душил ее каждый раз, когда она сильно волновалась.

— Они решили, что мы взломщики, — наконец выдавила она.

— Взломщики? — не понял Лукас. — Вы с Перри — взломщики? Почему они так решили?

— Потому, что они поймали нас, когда мы тайком проникли в дом Родни Стоуна, — почти шепотом призналась Джессика.

Он отпустил ее руки и встал. Растерянно глядя на жену, Лукас решил прояснить все до конца.

— А что вы там делали? — спросил он.

— Мы решили разыскать мистера Стоуна, а в его доме надеялись найти бумаги или хотя бы что-нибудь, что подсказало бы нам, где его найти, — смущенно проговорила Джессика.

— Зачем вам это было нужно? — недоумевал Лукас. — Вы действительно залезли в чужую квартиру, как настоящие ночные воры?

Она горячо и торопливо принялась все ему объяснять.

— Тебе известно, что никто не знает, где сейчас находится мистер Стоун? В последний раз друзья видели его, когда он отправлялся в Челфорд на бал в доме Беллы. После бала он не вернулся в город. Тебе не кажется, что это довольно странно?

— Нет. Стоун сказал мне, что из Челфорда и едет в Брайтон, — заявил Лукас.

— В том-то все и дело. Друзья Стоуна в Брайтоне тоже его не видели, — сказала Джессика. — Лукас, я боюсь, что с ним что-то случилось.

— Чушь какая! — улыбнулся Лукас. — Я разговаривал с его родственницей, которая мне сказала, что мистер Стоун опять залез в долги, но на этот раз она решила проучить его — пусть, мол, поволнуется немного, прежде чем она поможет ему расплатиться с кредиторами. Теперь скорее всего он где-то скрывается от них.

— Ты встречался с его родственницей? — осведомилась Джессика, недоверчиво посматривая на мужа. — Когда?

— Тогда, — ответил Лукас, — когда ты приходила в себя после злосчастного падения с обрыва. Но какое это, в конце концов, имеет значение?

— Как это — какое? — возмутилась Джессика. — Мы с Перри вообще усомнились в ее существовании. Как ты нашел ее?

— Домовладелица Стоуна дала мне ее адрес, — ответил Лукас удивленно. — А что здесь особенного?

— Она сказала Перри… — начала Джессика, но вдруг осеклась.

— Что? — требовательно спросил Лукас.

— Ох, ничего особенного. Это не важно, — отмахнулась Джессика. — Видимо, она не поверила Перри, потому сама и вызвала полицейских.

— Может, ты все же соизволишь объяснить мне, в чем дело, черт побери? — снова разволновался Лукас.

Она встала на ноги, так как он, возвышаясь над нею, глядел сверху вниз, и она чувствовала себя подавленной и беспомощной в этом невыгодном для нее положении.

— Это означает, — скороговоркой произнесла она, заставляя себя поскорее высказать свои предположения, чтобы не передумать, — что я до сих пор сомневаюсь в чистоплотности мыслей и поступков мистера Стоуна, в чем ты, похоже, полностью убежден. Нет-нет, не перебивай! Послушай меня внимательно, Лукас Уайльд! Разве ты не видишь, что все грубо шито белыми нитками? Все сходится, и его поступки имеют объяснение. Стоун залез в долги, а кто-то заплатил или обещал заплатить ему большие деньги за то, что он похитит меня. А теперь Родни Стоун бесследно исчез.

— Боже милостивый! Ты опять за свое! — Лукас развернулся на каблуках и направился к камину.

Но Джессика решила не отставать и последовала за ним.

— Он не живет в своей квартире уже несколько недель, — заявила она. — Но вся его одежда лежит на месте. Лишь в ящиках письменного стола не осталось ни клочка бумаги. — Джессика говорила, а в уме у нее начинала складываться четкая картина случившегося. — Знаешь, о чем я думаю, Лукас? Я думаю, что кто-то опустошил его стол, кто-то, не желавший, чтобы мы обнаружили письмо или записку, которая могла бы навести нас на след Стоуна или послужила обвинением в преступлении.

Лукас повернулся к ней и довольно грубо заметил:

— Я мог бы согласиться с тобой, если бы ты привела хоть один довод, свидетельствующий о том, что тебя собирались похитить.

— Неужели ты ничего не понимаешь? Разве это не очевидно? — взволнованно проговорила она. — Меня хотели похитить потому, что я интересовалась обстоятельствами убийства отца. Видимо, я мешаю убийце своими расспросами, возможно, я подошла слишком близко к разгадке тайны, и он хотел напугать меня или даже…

— Только не говори мне опять про убийство твоего отца! — оборвал ее выводы Лукас.

— Но это единственное разумное объяснение всего, что произошло, — спокойно возразила Джессика.

Он наклонился к ней так низко, что коснулся лбом ее лба.

— Значит, ты все еще пытаешься разузнать, кто его убил? — грозно спросил он. — Все дело в том, не так ли?

— Да, — резко ответила она.

Воцарилось напряженное молчание, затем пугающе мягким тоном Лукас спросил:

— Я все еще под подозрением, Джесс? Ответь мне: да или нет?

— Если бы я считала тебя убийцей или хотя бы подозревала в этом злодеянии, меня бы здесь не было, Лукас, можешь не сомневаться, — уверенно заявила она.

— Тогда кого ты подозреваешь? — спросил он, все так же грозно глядя на нее.

Она вдруг перешла на шепот, и какое-то странное, жуткое чувство охватило ее. Он стоял, застыв как изваяние. Лишь горевшие негодованием глаза выдавали, что он все-таки живой человек. Они с такой силой воззрились на нее, что Джессика не выдержала и отступила на шаг.

— Я никого не подозреваю и подозреваю всех, — повторила она свои давние обвинения. — Но кто бы ни сделал этого, у него должен был быть повод и возможность совершить преступление.

— Я вспомнил, — хрипло произнес он, — ты однажды сказала это обо мне.

— Не ты один был в ту ночь в «Черном лебеде», — напомнила ему она.

— Ты права, там было по меньшей мере человек двадцать, — сказал он, согласно кивая. — И все они видели, как я дрался с твоим отцом. Ты подозреваешь их всех?

— Нет, я думаю не о них, — ответила Джессика.

— Тогда о ком же? — напряженно вглядываясь в ее лицо, осведомился Лукас.

— Об Адриане, Руперте… не знаю. В ту ночь ты ужинал с ними. И они уехали незадолго до того, как мой отец появился в «Черном лебеде». Это мог сделать один из них… или кто угодно…

Она мысленно представила себе, как все происходило. Вот они увидели, как отец зашел в таверну, и один из друзей Лукаса отправился на тропу, ведущую в Хокс-хилл, и устроил там засаду, подстерегая Вильяма Хэйворда.

— Это полнейший абсурд, — возмутился Лукас. — Ты понимаешь, о кои говоришь? Адриан и Руперт — мои друзья. Мы вместе учились и вместе воевали. Я знаю их с детства. И заявляю тебе — никто из них не убивал твоего отца.

После этих слов ее обвинение и в самом деле показалось Джессике абсурдным. Тем более что и Адриан, и Руперт нравились ей, и она представить себе не могла, что они способны на столь гнусное преступление.

Люди всегда были так глупы, — внезапно вспомнились ей картины, которые Голос рисовал в ее воображении. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. Он был слишком умен для них.

— Джессика, — голос Лукаса вернул ее к действительности, — Адриан и Руперт — люди чести. Они никогда бы не выстрелили в спину твоему отцу, даже если бы у них была причина убить его.

Она встрепенулась, пристально посмотрела на него и кивнула.

— Возможно, это так. Но у меня давно создалось впечатление, что ты знаешь гораздо больше, чем рассказал мне. Что ты скрываешь от меня, Лукас? — спросила она.

— О Господи! О чем ты?! Что я могу скрывать от тебя? — взмолился он, словно просил ее о пощаде. Она была не менее настойчива, чем он.

— Я не знаю, но собираюсь выяснить это. Кого ты защищаешь, Лукас?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Ты когда-нибудь слушаешь меня? — Он был зол, стиснутые зубы заскрежетали, руки сжались в кулаки. — Единственный человек, которого я защищаю, — это ты! — вскричал он. — У тебя была веская причина разделаться с ним. Да и возможностей больше, чем у кого бы то ни было. Разве не это ты пытаешься выяснить?

— Какая причина могла быть у меня? — презрительно усмехнулась она. — Все знают, что я любила отца. Возможно, он был неуживчив, но он был предан мне, а я — ему. Так говорят все. Я бы никогда сделала ничего, что причинило бы ему боль. Ты должен назвать очень убедительную причину, чтобы я поверила, что могла бы из-за нее убить собственного отца. Но такой причины не существует, Лукас, и ты это знаешь!

— Твой обожаемый отец, — сквозь стиснув зубы прошипел лорд Дандас, — собирался продать тебя в бордель. И не просто продать. Он собирался устроить своеобразный аукцион, организовать торги, наподобие лошадиных, в которых часто сам участвовал, и выставить на них тебя, называя наивысшую цену. О, твой отец очень хотел разбогатеть.

В ее широко распахнутых серых глазах застыл ужас.

— Нет, — прошептала она, — я не верю тебе.

— Ты совсем не знала своего отца, Джесс, — с сочувствием промолвил Лукас. — Ты считала, что он собирается взять тебя в Лондон для того, чтобы ты помогала ему там вести дела его игорного дома. Ты просила меня о помощи, и я обещал помочь тебе. Но все вдруг осложнилось. Ты и понятия не имела, что он собирается продать тебя. Уже были назначены торги…

На мгновение в ее сознании промелькнули воспоминания, но они были слишком болезненными, чтобы к ним обратиться, и она подавила их, не решившись оформить сомнения в слова.

— Лжец! — пронзительно вскричала Джессика и рванулась к двери, прочь от мужа, подальше от его дома.

Он успел схватить ее за плечо и остановить, и она, развернувшись, с размаху влепила ему пощечину. Она ударила бы его еще и еще, но он заключил ее в объятия и прижал к себе, не давая Джессике пошевелиться.

— Джесс, Джесс, — в великом смятении шептал он. — Успокойся, ради Бога, умоляю тебя. Ты делаешь себе больно!

Его утешения и просьбы привели лишь к новой вспышке ярости и новым неистовым попыткам вырваться из его объятий. Он непроизвольно оттолкнул ее, когда она вцепилась зубами ему в плечо, но тут же снова схватил и потащил к кровати. Бросив ее на постель, он навалился на нее сверху. Только тогда она наконец перестала отбиваться, но ненависть, кипевшая в ее сердце, ничуть не остыла.

Перемежая слова стонами и всхлипами, она с трудом проговорила:

— Ты нарочно сказал мне это, чтобы причинить боль. Ты добился своего, но я тебе не верю. Это все неправда. Я знаю, что это неправда. Отец любил меня. Он меня любил. Он собирался взять меня в Лондон, потому что не хотел расставаться со мной. Он, должно быть, любил меня. Да, должно быть, любил…

Лицо Лукаса стало белым как полотно, а глаза — почти черными.

— Я не должен был говорить тебе об этом, Джесс. Я этого не хотел. Может, я ошибаюсь. Это было так давно, и я не могу вспомнить все подробности. Джесс, Джесс, — взмолился он, видя ее страдания, — не переживай так сильно, дорогая моя, пожалуйста! Сейчас это уже не имеет значения. Столько лет прошло… это уже не может иметь значения.

Она понимала, что он старается утешить ее, каждое его слово вонзалось в ее сердце раскаленной иглой. Видимо, все, что он говорил, было правдой, иначе не пытался бы он взять свои слова обратно. К тому же на его лице отразилось множество чувств: и тревога, и растерянность, и угрызения совести. Сейчас он явно сожалел, что, не сдержавшись, сказал слишком много.

Значит, это правда. Отец продал бы ее тому, предложил бы за нее самую высокую цену. А раз так то ей вряд ли стоит столь сильно переживать. Точно так же поступали родители со многими сиротами до того, как они попадали в монастырский приют. Им повезло, их вызволили добрые монахини Девы Марии.

Его губы коснулись ее лба, и Джессика резко двинулась.

— Не прикасайся ко мне! — вскричала она.

С громким стоном отчаяния она отвернулась, уткнулась лицом в подушку и горько разрыдалась.

Джессика не знала, сколько времени она пролежала на кровати, не подавая никаких признаков жизни словно сломанная кукла. Наконец до ее слуха дошли звуки его беспокойных шагов, и она с трудом приподняла голову. В руке она сжимала большой белый носовой платок, чей — она не знала, она понятия не имела как он у нее оказался, но теперь вытерла им щеки и глаза и громко высморкалась.

Лукас неподвижно застыл у камина; поднеся к губам хрустальный стакан, он медленно цедил золотистое бренди, настороженно поглядывая на Джессику поверх стакана. Она подумала, что так мышь наблюдает за кошкой, и это многое меняло.

— Ты можешь расслабиться, Лукас, — спокойным и сильным голосом отозвалась она. — Все слезы, какие у меня еще были, я выплакала. Теперь мне нужны ответы.

— Джесс, уже поздно… — промямлил он.

— Ты сам начал этот разговор, — твердо напомнила Джессика.

Он подошел и, ссутулившись, сел в ногах кровати.

— Извини, что доставил тебе столько переживаний, — попросил он. — Но ты должна знать, что я никогда не верил и не поверю в то, что ты убила своего отца. Я сказал это в порыве гнева.

Меньше всего ее сейчас интересовало, кто был убийцей, ей хотелось как можно больше узнать об отце. И о себе.

— Расскажи мне о намечавшемся аукционе, на котором должны были продавать меня, — потребовала она.

— Я знаю лишь то, что сказал мне твой отец. Все это мероприятие должно было состояться в Лондоне. Я понимал, что Вильям Хэйворд медлить не станет, поскольку он погряз в долгах, — начал свой рассказ Лукас.

— Кто еще знал об этом? — перебила его Джессика.

— Никто, — уверенно заявил он. — Если бы об этом узнали в Челфорде, твоего отца без суда и следствия вздернули бы на ближайшем столбе. Ни один человек не питал к нему симпатии, Джесс.

— Кроме меня, — с горечью вставила она. — Какую сумму он был должен?

— Не знаю. Но он считал, что твой брак со мной станет для него катастрофой. Это я знаю точно. В то время я был лишь бедным солдатом, который только что вернулся с войны. И речи быть не могло о брачном контракте, которой хоть в какой-то степени помог бы оплатить его долги или обеспечить ему приличную жизнь. Он был зол и пьян, когда в тот вечер появился в «Черном лебеде», и просто взбесился, когда я…

Лукас вдруг замолчал.

— Когда ты отказался жениться на мне? — холодно спросила Джессика, всем своим видом давая понять, что ждет дальнейшего рассказа.

— Джесс, — тихо продолжил Лукас, решив рассказать все, не утаивая от нее ничего, — за несколько часов до этого я сделал Белле предложение. Я не мог отказаться от данного ей слова, по крайней мере тогда. И я рассердился на тебя за то, что ты настроила против меня своего отца. Ты, конечно же, солгала ему и сказала, что ты уже не девственница. — Лукас мгновение колебался, но потом все же произнес: — Испорченный товар, так он, по-моему, выразился, говоря о тебе. Но это было неправдой, Джесс.

— Не беспокойся, Лукас, и не пытайся щадить мои чувства. Мне уже не больно. Я почти привыкла, но хочу понять своего отца, — спокойно проговорила молодая женщина. — В тот день, как ты сам мне сказал, ты пришел, чтобы повидать меня. Расскажи, тогда произошло.

— Утром я пришел к твоему отцу, но застал только тебя, — продолжал Лукас. — Я страшно злился на Вильяма Хэйворда, а после того, что я узнал от Адриана, я буквально освирепел. Во время моего отсутствия, когда я был на воине, ты сделалась настоящей затворницей. Ты никуда не ходила, ничем не занималась, ничто тебя не интересовало. Ты потеряла всех друзей. А твоему отцу на все было наплевать. Он стал заядлым игроком и пьяницей, и имение Хокс-хилл вот-вот должны были продать с молотка за уплату его долгов.

— Теперь я понимаю, — вмешалась Джессика, в голосе ее прозвучали нотки горечи, — почему ты хотел, чтобы я пошла на бал к Белле. Ты боялся, все отвернутся от меня.

— Нет, ты ошибаешься, Джесс, — возразил Лукас. — К тому времени жители Челфорда полюбили тебя и стали считать своей. Ты им понравилась, Джесс.

— О да. И в этом немалая твоя заслуга. Я тебе очень благодарна! — съехидничала она. — Только я не понимаю, в чем причина такой заботы обо мне — тогда и сейчас.

— Неужели не понимаешь? — искренне удивился Лукас. — Наши отношения всегда значили для меня больше, чем я готов был признать.

Ее мало тронуло упоминание о том, что было когда-то между ними. Он причинил ей боль, и ей казалось, что она никогда не сможет простить его за то, что сделал он это умышленно.

— Расскажи, что произошло в то утро, когда ты застал меня одну, — потребовала она тоном, не терпящим возражений.

Лукас долго смотрел на нее, а потом опустил глаза и стал разглядывать стакан с остатками бренди, который все еще держал в руке.

— Ты сказала мне, что уезжаешь с отцом в Лондон, что он открывает в столице игорный дом, и ты будешь там его игорной картой. Я почти не слушал тебя, поэтому не сообразил, что ты просишь меня о помощи, — задумчиво говорил Лукас, вспоминая время трехлетней давности. — В голове у меня вертелась только одна мысль — что ты станешь шлюхой в игорном доме, что превратишься в девку для развлечений, как служанки из «Черного лебедя». — Он покачал головой и горько улыбнулся. — Ты представить себе не можешь, каким это было ударом для меня. Я не умею объяснить тебе этого; могу только сказать, что со мною случилось какое-то умопомрачение. Я забыл о чести. Я забыл о Белле. Я… .

Залпом опорожнив стакан, он долго молчал, прежде чем заговорил снова:

— Я сожалею о том, что произошло потом. Я напугал тебя, и это привело меня в чувство. Тогда-то я наконец более внимательно выслушал тебя. Я не верил в честные намерения твоего отца, поэтому смог предположить худшее. Я решил во что бы то ни стало увезти тебя из Хокс-хилла. Моя мать жила в Лондоне, и я собирался отправить тебя к ней. Ты должна была жить у нее какое-то время, пока я не придумаю, дальше делать с тобой.

— И я согласилась? — удивилась Джессика.

— Я не оставил тебе выбора, — сказал Лукас.

— Я умоляла тебя жениться на мне, да? — потупив глаза, спросила Джессика, уже догадываясь о том что произошло дальше.

На щеке Лукаса напрягся и дрогнул мускул.

— Да, — сказал он, не пытаясь скрыть правды.

«Это не имеет значения, — сказала себе Джессика. — Это не имеет никакого значения. Ровным счетом никакого».

— И что случилось потом? — изображая полнейшее равнодушие, вслух осведомилась она.

— Вечером я отправился к Белле, — ответил он.

Сидя на кровати, Джессика поджала ноги и обхватила колени руками. Ему показалось, что таким образом она защищает себя.

— И сделал ей предложение, — догадалась она.

Он смущенно усмехнулся.

— Да. Ты сказала мне, что я горько пожалею этом, но я не слушал тебя. В том, что ты была права, очень скоро убедился. — Он задумался на мгновение, но почти сразу возобновил свой рассказ: — Белла ответила согласием на мое предложение, а я никогда забуду, как после этого я сидел в ее гостиной, застыв словно ледяная скульптура, и удивлялся, отчего мне так холодно. Меня стало знобить.

— А потом ты отправился с друзьями поужинать в «Черном лебеде», — догадалась Джессика. — А где в тот день был мой отец?

— Кажется, в Оксфорде, — ответил Лукас, ничуть не удивляясь ее проницательности. — Он продавал там свои последние акции. Твой отец, Джесс, всегда имел долги, причем большие.

— Что случилось, когда отец нашел тебя? — не дрогнувшим голосом спросила Джессика.

Лукас тяжело вздохнул.

— К тому времени я уже был один, и он, увидев меня, сел рядом. Он успел изрядно выпить до того, как явился в таверну. Поначалу я не понимал, о чем он говорит. Он утверждал, что я погубил его грандиозные планы. А потом все-таки проболтался. Оказывается, в Лондоне были люди, готовые щедро заплатить за тебя, но только в случае, если ты — девственница. Но теперь, когда товар испорчен… — Лукас еще раз вздохнул и замолчал, а потом предложил: — Джесс, может, хватит об этом…

В сердце ее зарождалась тупая боль. Медленно расползаясь, она охватила грудь, застучала в висках, добралась до затылка. Из последних сил сохраняя видимость спокойствия, Джессика спросила:

— Неужели я так сильно ненавидела отца, что убила его?

— Мне наплевать, что ты сделала, даже если ты и убила его, — с яростью заявил Лукас.

— Значит, ты действительно думаешь, что я сделала это… — прошептала Джессика.

Искры гнева, горевшие в его глазах, погасли.

— Нет, Джесс, ты на такое не способна. Ты бы никогда не смогла никого убить. Просто тогда ты поняла, что за человек был твой отец. Но я думаю, что даже тогда ты его не смогла возненавидеть. Я до сих пор уверен, что ты простила бы ему все, что угодно, лишь бы он погладил тебя по голове. Ты всегда находила для него оправдания.

На ум ей вдруг пришла еще одна мысль, которой она сразу же поделилась с Лукасом:

— Мне, наверное, бесполезно было искать место гувернантки или компаньонки, не так ли? Я не пользовалась ни уважением, ни хорошей репутацией, чтобы приличная семья пригласила меня в свой дом. Поэтому я жила с отцом. Что я еще могла сделать? — Она прикусила губу, а он успокаивающим жестом похлопал ее по плечу.

— Джесс… — прошептал Лукас.

Джессика сбросила с плеча его руку и встала с кровати. Бесцельно пройдясь по комнате, она остановилась у окна и раздвинула шторы.

— Когда-то у меня было сапфировое кольцо, — сказала она, смотря куда-то вдаль. — Оно было мне велико, и я носила его на цепочке на шее. Это правда, Лукас?

Он молчал, и она повернулась лицом к нему.

— Ты помнишь кольцо? — удивился он.

— Нет, — ответила она. — О нем я узнала от Перри.

— Это было кольцо твоей матери, — пояснил Лукас. — Единственная вещь, которая досталась тебе от нее. Ты очень им дорожила.

— Я его потеряла? — спросила она, опуская ресницы, чтобы скрыть боль, отразившуюся в ее огромных серых глазах.

— Откуда ты знаешь об этом? — вопросом на вопрос ответил Лукас.

— Я помню, или мне только кажется, что помню, будто я пришла в «Черный лебедь», чтобы разыскать тебя и рассказать тебе об этом, — странно глухим голосом ответила Джессика.

Он согласно кивнул, смотря на нее.

— Ты была в отчаянии, — подтвердил он. — И я обещал, что, когда разбогатею, непременно куплю тебе другое кольцо с сапфиром. Но обещания не помогли. Ты и думать не хотела о другом кольце. Ничто не могло заменить тебе материнское кольцо.

С внезапной проницательностью она вдруг сказала:

— Я ведь не теряла его, не так ли? Кольцо забрал отец и продал его, да?

— Я… я точно не знаю, — запинаясь, ответил Лукас. — Возможно, так оно и было…

— Скажи мне правду, — потребовала она. — Я же имею право знать правду.

— Да, — решился Лукас, несмотря на то, что, возможно, причиняет ей боль этим новым заявлением. — Он продал его и почти сразу проиграл все деньги. Я выяснил, что кольцо купила леди Радфорд. Ты ее не помнишь. Когда она умерла в прошлом году, я приобрел кольцо на распродаже ее имущества.

Широко открытыми глазами Джессика всматривалась в кольцо на своей руке.

— Ты хочешь сказать, что это и есть кольцо моей матери? — спросила она недоверчиво.

— Да, — тихо ответил он.

Неожиданно из глаз ее хлынули слезы, они потекли ручьями, и Джессика отвернулась, чтобы Лукас не заметил, что с ней происходит. Любую женщину тронул бы такой поступок и ее тоже задел до глубины сердца. Но вместе с тем она испытывала чувство огромного стыда, причины которого сама не знала.

Минуту спустя, убедившись, что голос не выдаст ее душевного смятения, Джессика сказала:

— Я пыталась убедить всех в том, что мой отец балует и портит меня, как истинно любящий родитель. Но ты-то никогда этому не верил, не так ли, Лукас?

— Нет, я всегда знал, что это не так, — дрогнувшим голосом заявил он. — Но тебе самой очень хотелось в это верить, и ты всех заставляла верить. Он был эгоистом и человеком жестоким во всех отношениях. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось воспитать такую дочь, как ты. Ты ведь никогда не сказала о нем ничего дурного.

Она усмехнулась, но в ее улыбке было столько грусти, что сердце Лукаса больно сжалось в груди.

— С тех пор я стала умнее, Лукас. Может, тебе будет приятно услышать такое, — заявила она. — Я много работала с детьми и поняла, что происходило со мной. Ты представления не имеешь, какое множество обид и несправедливостей способны вынести дети, оставаясь при этом глубоко преданными своим родителям, которых и ты, и я сочли бы людьми омерзительными.

— Я понимаю тебя, — тихо проговорил он, с сочувствием качая головой.

Она стремительно повернулась и подошла к нему.

— Ты понимаешь? Ты действительно понимаешь? — спросила она, и во взгляде ее сквозила неприкрытая боль. — Ты не понимаешь ничего! Ты не можешь ничего понимать! Что ты знаешь о том, как страшно ребенок жаждет любви? У тебя были любящие родители. Ты рос, уверенный в том, что все должны любить тебя и восхищаться тобой. И они любили и восхищались. Теперь же ты стал самым популярным и уважаемым человеком в Челфорде, всеобщим любимцем. Спроси констебля Клэя, спроси мистера Ремпеля, если не веришь мне. — Дыхание ее сбилось, и фразы, перемежаемые глубокими вздохами, звучали подчеркнуто резко. — Наблюдать за тобой на балу было одно удовольствие. У тебя столько друзей! Поэтому не говори мне, Лукас Уайльд, что ты понимаешь, потому что ты никогда не знал, что такое одиночество.

Он поставил на столик пустой стакан, который до сих пор крутил в пальцах, и поднялся с кровати.

Но Джессика продолжала, не в силах остановиться:

— Да, я страстно мечтала о том, чтобы в моей жизни появился кто-то, кто полюбит меня и станет считать особенной. У тебя столько друзей. Неужели один человек — для меня много?

Голос ее сорвался, и она замолчала. Лукас подошел и остановился напротив.

— Не думай, что я упиваюсь жалостью к себе, — снова заговорила Джессика. — Мне больно не за себя, а за ту девочку, которой я когда-то была. Я часто проливала слезы, думая о судьбе наших детей-сирот. Почему же тогда мне не поплакать о ней?

Он взял ее за руку, но она отстранилась.

— Что же во мне было такого, что никто не любил меня, даже родной отец? Я была слишком испорченной? — спросила она с горечью.

Ей стало стыдно за слезы, которые опять ручьем потекли у нее по щекам, и она попыталась оттолкнуть Лукаса, когда он обнял ее, но он не позволил.

— Не надо меня жалеть! — воскликнула она. — Не смей жалеть меня! Слышишь?!

Он обнимал се, преодолевая ее слабые попытки вырваться из его объятий и осыпая легкими поцелуями ее лицо, которое она от него отворачивала.

— До чего ж ты глупенькая, — шептал он, — если не понимаешь, что тебя ждет впереди. Нет, не вырывайся и не отворачивайся, лучше, послушай меня. Ты никогда не была одинокой. А я, Лукас Уайльд, всегда считал тебя особенной. Ты не можешь этого знать, потому что ничего не помнишь. Как ты думаешь, почему я так страшно рассвирепел, узнав, что ты должна стать игрушкой для развлечений мужчин в игорном доме?

— Ты любил Беллу, — всхлипнула Джессика. — Белла всегда была для тебя единственной и желанной.

Он легонько встряхнул ее за плечи и сказал:

— Неужели ты так думала? Не отрицаю, я хотел, чтобы она была моей единственной. Но когда я воевал в Испании и проливал кровь под Ватерлоо, я вспоминал только тебя. Меня преследовал твой образ, и по ночам мне снилась ты. Вряд ли стоит говорить, что я был этим потрясен. Я твердил и твердил себе, что ты всего лишь ребенок, а Белла и я прекрасно понимаем друг друга. И я не мог отказаться жениться на ней. Я дал слово, и она меня ждала. Отказаться было бы бесчестно. Кроме того, я искренне верил, что мое чувство к тебе быстро пройдет.

Она не сводила с него удивленных глаз.

— Бесчестно? — удивилась она. — Странно, что ты употребил это слово.

— Для меня честь всегда была превыше всего. Так меня воспитал отец, — ответил Лукас. — Я мог избежать женитьбы на Белле лишь в том случае, если бы она освободила меня от данного слова. Но даже если бы этого не произошло, я бы все равно попросил ее разорвать нашу помолвку. Да, не отрицаю, я был взбешен, когда ты напустила на меня своего отца, но в любом случае я бы скоро сам разобрался в своих чувствах. Мне требовалось время, чтобы осознать, что ты уже выросла и мои мысли о тебе больше не были греховными.

Он замолчал, всматриваясь в ее лицо.

— Если ты хотела наказать меня, то ты преуспела. Последние три года без тебя были для меня кошмаром. Я испытывал страшные приступы отчаяния — те самые «черные дни», как называли их мои друзья. Меня терзали и сводили с ума мысли о том, что случилось с тобой. Увидев тебя в Хокс-хилле, я сразу понял, что ждет нас с тобой. Для меня ты — особенная женщина, Джесс. Я никогда больше не расстанусь с тобой. Разве ты еще ничего не поняла?

Она с сомнением покачала головой.

— Ты женился на мне, потому что так сложились обстоятельства. Ты был просто вынужден сделать это.

— Обстоятельства только ускорили мои действия, — ответил он с серьезным видом. — Рано или поздно я попросил бы тебя выйти за меня. Ты — моя, Джесс. Моя. Навсегда.

У нее кружилась голова и, как всегда в минуты волнения, к горлу подступил ком.

Голос Лукаса стал хриплым, когда он сказал:

— Теперь, когда я наконец нашел тебя, я никогда больше тебя не потеряю. Ты всегда была смелая, Джесс. Прошу тебя, прояви отвагу сейчас, со мной.

Его пальцы гладили ее щеку, он взял ее лицо в ладони, губы медленно коснулись ее губ, затем сильнее прижались к ним. Ее веки отяжелели, она закрыла глаза и обняла Лукаса.

20

Он решил, что, когда все будет позади, он скажет ей о том, какая она замечательная и необыкновенная. У него болела за нее душа, но это не была жалость. На него нахлынули самые разнообразные переживания. Она была здесь, рядом. И его жизнь всегда была легче, чем ее. Даже когда он был солдатом и преодолевал свою долю трудностей и лишений, на самом деле никогда не знал настоящего одиночества. И ему действительно трудно было представить себе, что переживала Джессика и тогда, и теперь. Его губы легко касались ее губ. Но когда ее рот приоткрылся навстречу ему и он ощутил языком его вкус и аромат, дикий огонь желания разгорелся в нем с такой силой, что каждый мускул, казалось, лопнет от напряжения. Все его тело было словно отлито из металла. Ему стало трудно дышать.

— О Господи! — воскликнул он, усилием воли заставив себя оторваться от ее губ. — Не этого я хотел для тебя! Я знаю, я знаю… Я не должен богохульствовать. — И он снова жадно приник к ее губам.

Он не понимал, почему она улыбается. Его трясло. Он боялся напугать ее, но он рисковал именно этим, если не возьмет себя в руки. Поэтому он сделал над собой еще одно усилие и постепенно обрел спокойствие.

В ее глазах застыл вопрос.

— Ты сам не свой, Лукас — сказала Джессика. — Что с тобой происходит?

— Да, я знаю, — ответил он все еще хриплым голосом, в котором, однако, слышались радость и удовлетворение.

— А почему? — Она хотела знать.

— Потому, что все происходит не так, как должно. И ты не такая, как всегда. — Он беспомощно пожал плечами, подбирая нужные слова. — Мне казалось, я знаю все о том, как заниматься любовью с женщинами. Но с тобой я чувствую себя неопытным юнцом. А для меня очень важно, чтобы у тебя остались самые замечательные впечатления о нашей первой ночи любви. Я постоянно ошибался в отношении тебя, Джесс, серьезно ошибался. Я не хочу, чтобы это повторилось.

Когда ее брови медленно поползли вверх, он сообразил, что опять допустил непростительную оплошность. Находясь в постели с одной женщиной, мужчина не должен вспоминать про других.

Она отвела глаза, пальцы теребили его рубашку на груди.

— Когда ты почти взял меня на кухонном столе в Хокс-хилле, ты действовал как вполне опытный мужчина, правда, не слишком искушенный, — напомнила ему Джессика.

Ему стало неловко.

— Я бы хотел, чтобы ты забыла об атом, — попросил Лукас. — Я тебе уже говорил, что я страшно ошибся в отношении тебя, и больше не хочу, чтобы подобное повторилось.

— Или когда ты прижал меня к стене в кухне, а наверху были дети и сестры, и преподал мне урок мужской анатомии, — продолжала Джессика, не обращая внимания на его возражения. — Это было довольно жестоко, Лукас.

Он смутился и покраснел. Такое с ним случилось впервые, и он не знал, как себя вести.

— Мне бы хотелось, чтобы ты и об атом тоже забыла, — пробормотал он.

— Или, — упорно продолжала она, — во время нашей брачной ночи, когда я была на волосок от того, что считала для себя хуже смерти, и только появление Элли у дверей моей спальни остановило тебя.

— Джесс, — запротестовал было он, но вдруг замолк. Ее глаза светились озорством, губы подрагивали от сдерживаемого смеха, совсем как у прежней Джессики. — Что такое?

— Лукас, — ответила она, — если бы ты только знал, сколько раз я проклинала Элли за то, что она появилась у дверей моей спальни в самый неподходящий момент! И как часто я вспоминала кухонный стол и урок анатомии, сгорая от желания снова почувствовать твои прикосновения!

Сейчас она почти не отличалась от прежней Джессики — веселой, лукавой, не упускающей возможности подразнить его, — но он мог только стоять и молча глядеть на нее.

Она обвила руками его шею и улыбнулась, смотря ему в глаза.

— Лукас Уайльд, — проворковала она, — не старайся стать кем-то другим, или я знать тебя не хочу. Будь просто самим собой.

— Джесс! — только и смог выговорить он.

Нежность захлестнула его. Она возвращалась к нему! Это была прежняя Джессика, и она была с ним. Радостно рассмеявшись, он подхватил ее на руки и отнес на кровать. Когда он растянулся на постели рядом с ней, глупо улыбаясь и пьянея от одного ее присутствия, ему вдруг пришло в голову, что она может застесняться. Однако его беспокойство улетучилось, когда он увидел, что она расстегивает пуговки своего корсажа, все так же смотря ему в глаза.

— Мне это уж знакомо, — вдруг прошептала Джессика. — Не верится, что это со мной впервые. Я… — Ее взгляд упал на пуговицы, пальцы в нерешительности застыли.

— Что случилось, Джесс? — спросил Лукас, не спуская с нее внимательных глаз.

Она подняла на него тревожный взгляд.

— Лукас, скажи мне правду. Мы с тобой были любовниками? — потребовала она.

— Нет, я уже говорил тебе. Нет, клянусь! — заверил он Джессику.

Она опять посмотрела на пуговки и медленно расстегнула еще одну. Потом очередную. У нее дрожали пальцы. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь.

— Что я должен еще сказать тебе? — обеспокоенно спросил мужчина.

Ее руки метнулись к горлу, она сдавленно прошептала:

— Я это уже делала. Я уверена…

— Делала — что? — нахмурился Лукас.

— Я была с мужчиной! — выпалила она.

— Как ты могла быть с мужчиной?! — вскричал он, но осекся и замолчал. А потом упавшим хриплым голосом добавил: — Это совершенно невозможно.

— Но однажды ты уже так думал, разве нет? — напомнила ему Джессика. — Ты приехал в Хокс-хилл и решил, что я ничуть не лучше служанки из «Черного лебедя». Ты, не стесняясь и не щадя меня, сам сказал мне об этом.

— Я имел в виду совсем не это! — вскричал Лукас. — Я сказал, что ты станешь такой же, как служанки в «Черном лебеде»! В будущем!

— Это ничего не меняет… По сути, конечно… — удрученно проговорила Джессика.

Он в недоумении развел руками.

— Просто невероятно, как ты вдруг переменилась — в отчаянии вскричал Лукас. — Что мне делать? Я не знаю! Минуту назад ты была готова упасть в мои объятия. А теперь ты холодна как лед…

— Минуту назад у меня еще не было ужасных подозрений в том, что я уже делала это раньше, — угрюмо пояснила Джессика. — А сейчас у меня создалось впечатление, что такое со мной уже было.

Он с сомнением покачал головой.

— В таком случае с чего бы это твой отец так на меня разозлился в ту ночь, когда мы поссорились? — вслух стал рассуждать Лукас.

— Ты имеешь в виду ночь, когда ты отказался жениться на мне? — уточнила Джессика.

— Он тогда сказал, что я испортил ему товар, потому что обесчестил тебя… — в задумчивости проговорил Лукас и поспешно пояснил: — Вот поэтому-то я и разозлился. Он сказал, что если ты была со мной, то кому ты теперь будешь нужна?

Лукас увидел, что она вздрогнула, и потянулся к ней. Но она отпрянула, а потом и вовсе встала с кровати. Он поднялся вслед за ней и попытался положить ей руку на плечо, однако она отстранилась, и рука его повисла в воздухе.

— А что, — вдруг сказала Джессика, повернувшись к нему лицом, — если мой отец знал, что я не девственница, и пытался всучить меня тебе? Он ведь вполне мог пойти на такое, тебе не кажется?

В ее огромных серых глазах Лукас увидел такую боль, что ему стало страшно за нее.

— Джесс, не надо больше мучить себя! — взмолился он, протягивая к ней руки.

Ее голос понизился почти до шепота, в нем слышалось страдание.

— Где же я была, Лукас, в ту ночь, когда его убили? — простонала она. — С кем я была? Как я добралась до Лондона?

Все Эти вопросы до сих пор оставались без ответа.

— Я не знаю, Джесс. Правда не знаю, — опустив голову, прошептал Лукас. — Да мне это и не важно, — вдруг встрепенувшись, заверил он ее.

— А что, если я была с каким-то мужчиной? — упавшим голосом произнесла она. — Что, если я ничего не могла поделать? Если он вынудил меня подчиниться?

Одно только предположение, что такое могло произойти, доставило ему невыразимые страдания. Но, не подавая виду, он как можно спокойнее сказал:

— Я готов не задумываясь убить любого, кто заставил тебя страдать. Но это все равно ничего не изменит. Однако я хочу, чтобы ты знала: все, что имеет значение для тебя, важно и для меня.

— А если я сделала это добровольно? — спросила она, и взгляд ее серых глаз стал пронзительным и острым до боли. — Тогда ты изменишь свое мнение обо мне?

— Джесс, — отозвался Лукас, сдерживая эмоции, — Ты же знаешь, что у меня имеется кое-какой опыт в отношениях с женщинами. Ты ведь ничего не имеешь против?

— Имею! — выпалила она, и это отчаянное возражение заставило его улыбнуться.

— Послушай, Джесс, — мягко произнес он, словно уговаривал ребенка исполнить желание взрослого, которого тот уважал и любил, — мы оба с тобой сейчас начинаем новую жизнь. Все, что было, давно забыто и похоронено. Давай не будем ворошить прошлое. Не позволяй былому разрушить твою настоящую жизнь. — Он протянул к ней руки. — А теперь иди сюда и позволь мне любить мою жену.

Серые глаза широко раскрылись.

— Ну, конечно же, — проговорила она, — тогда ты узнаешь, девственница я или нет, правда, Лукас? И я тоже это узнаю. Наконец-то… Все сомнения разом рухнут…

— И что из этого? — серьезно осведомился он.

— Но я не хочу этого знать, — быстро проговорила Джессика. В ее голосе появились нотки паники.

— Что?! — вскричал Лукас. — Это не имеет значения!

— Я не хочу этого знать… — шепотом повторила она.

— Джесс, это в самом деле не важно, это просто смешно. Я же сказал тебе, что для меня это не имеет никакого значения. Ровными счетом никакого, — убеждал ее Лукас. — Для тебя тоже не должно иметь значения.

Но она, застыв на месте, смотрела на него невидящим взглядом, а потом, словно соглашаясь, легонько кивнула головой и отвернулась. Ее охватил смертельный ужас. Она была в отчаянии. Ведь вполне возможно, что в ее мрачном прошлом было нечто такое, о чем Лукас и не догадывался. Теперь, когда ее иллюзии насчет отца развеялись, все казалось возможным. Она ведь питала иллюзии и насчет себя. Поэтому сейчас она не чувствовала себя готовой к тому, чтобы лицом к лицу встретиться с правдой о себе. Только не сейчас. Еще не сейчас!

Она так погрузилась в свои раздумья, что почти забыла о Лукасе. Ничего не замечая, она медленно подошла к кровати и присела на краешек. Она сидела на краю постели совершенно неподвижно, и только руки беспокойно теребили простыню, выдавая ее смятение.

Он просто обязан был все это прекратить.

— Ты никогда не сможешь успокоиться, — ровным голосом произнес он, — пока не узнаешь правды.

Звук его голоса вернул ее к действительности. Она подняла глаза и увидела, как Лукас расстегивает рубашку.

— Лукас, нет! — взмолилась она.

Он не обратил на ее слова никакого внимания.

— А может, дело во мне? — тихо спросил он. — Может, я не тот мужчина, который нужен тебе?

Ее губы дрогнули в жалкой улыбке.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — шепотом ответила она и испуганно спросила: — Что ты делаешь?

— Я собираюсь показать тебе, как глупы и необоснованны твои страхи, — сказал он твердым, непреклонным голосом.

Со все возрастающей тревогой она смотрела, как он снял рубашку и отшвырнул ее прочь. На его сильных руках и мощной груди напряглись мускулы. Черные рейтузы плотно обтягивали длинные мускулистые ноги. Казалось, что это не тот Лукас, которого она хорошо знала. Этот человек выглядел устрашающе, от него веяло природной, почти первобытной силой.

У нее вырвался всхлип, когда он опустился на кровать рядом с ней.

Легким движением руки он заставил ее лечь. Она попыталась отвести глаза, но его мрачный и в то же время успокаивающий взгляд притягивал ее. Тревога вдруг исчезла, уступив место спокойствию и уверенности, что это все тот же Лукас, которого она так хорошо знала. И желала.

— Да не смотри ты так затравленно, Джесс. — Он тихонько убрал с ее лица непокорные пряди волос. — Я твои первый и единственный любовник, и я собираюсь доказать тебе это.

Ее снова охватил страх. Она была вовсе не такой, как он думал, и скоро он это узнает. Несмотря на его слова, она не могла поверить, что это не имеет для него значения. Для нее ведь имеет!

Пока она лежала, не сводя с него тревожного взгляда, он начал расстегивать пуговки на ее корсаже. Когда его пальцы коснулись ее груди, он почувствовал, как застучало ее сердце, увидел биение жилки на шее. А в глазах блеснула паника — паника пойманного в ловушку зверька. Чтобы предупредить ее попытку удариться в бегство, он одной рукой нежно, но твердо придержал ее за плечо.

Он только улыбался, когда она стала бормотать всякую ерунду насчет визита к доктору, чтобы удостовериться, была ли она раньше с мужчиной. Что они должны еще повременить. Что ему надо сначала все хорошенько обдумать. Что она, наверное, не та девушка, за которую он ее принимает. Что все не так и все неправильно. Что после он изменит свое к ней отношение.

Он прервал этот поток слов нежным поцелуем. Прижав ее ноги бедром, он заставил ее лежать смирно. Не обращая внимания на ее протесты, он легко и нежно стал поглаживать ей грудь, опускаясь рукой к талии, к бедрам. Он смаковал вкус ее губ, чувствуя, как страх оставляет ее. Приподнявшись на локтях, он лег на нее сверху.

Жар его тела передался ей, но ум по-прежнему оставался расчетливо-холодным. В мозгу одна за другой возникали картины. Ей хотелось обнимать его. Ей хотелось, чтобы он обнял ее. Она хотела, чтобы между ними не было преград. Она хотела, чтобы он прижал ее и овладел ею. Все это было так знакомо, так ужасно, так кошмарно знакомо! И в то же время так неправильно, так…

Он точно угадал момент, когда она потеряла контроль над собой. У нее вырвался короткий жалобный стон, потом ее дыхание изменилось, стало более быстрым и прерывистым. Руки, которые только что отталкивали его, вдруг обвились вокруг талии, обхватили, притягивая к себе.

Он целовал ее закрытые глаза, щеки, нежные мочки ушей, пульсирующую жилку на шее, губы. Он не мог оторваться от ее губ. Как они вздрагивали, мягкие и податливые, какие они были чувственные, как отзывались на прикосновения его губ! Слезы струились из-под се ресниц, и он осушал их поцелуями. Весь его жизненный опыт никуда не годился. Лукас не был готов к тому, что он вдруг ощутил. Внезапно его переполнило неизвестное доселе чувство собственности, в котором был и оттенок горечи от проснувшихся угрызений совести. Если бы он был более чутким, если бы прислушивался к голосу сердца чаще, чем к голосу разума, все могло бы сложиться по-другому. Она бы не была такой одинокой и беззащитной все эти годы. Сейчас бы ее не мучили призраки прошлого, которого она не помнит. Он не верил в то, что она потеряла невинность, но даже если и так, то это не имело для него никакого значения. Бог свидетель, он не допустит, чтобы это приобрело значение. Пусть у нее был любовник или даже несколько мужчин, она останется для него все той же Джессикой. Когда он целовал ее грудь через ткань платья, он чувствовал, как в ней нарастает волна возбуждения. Но он решил во что бы то ни стало сдержать собственную страсть. Он хотел, чтобы она поняла, какая она красивая и какая желанная. Он хотел убедить ее в том, что прошлое не имеет значения и что она всегда будет для него самой прекрасной и желанной из всех женщин на свете. Медленно, очень Медленно он начал раздевать ее.

Ошеломленная захлестнувшими ее чувствами, она молча смотрела на него. Но когда он освободил ее от платья и отшвырнул его прочь, к ней вдруг вернулось здравомыслие. Она схватила его за руки, прежде чем он добрался до ее нижнего белья.

— Не лги мне, Лукас. Скажи мне правду. Мы когда-то были любовниками? — Ответ на этот вопрос не давал не покоя.

Но он опять покачал головой.

— Только в моих мечтах. Я ждал тебя все эти годы, Джесс, — сказал он проникновенно. — Не отталкивай же меня сейчас.

Он поцеловал ее, не давая ей возможности привести мысли в порядок. Не прерывая поцелуя, он снял с нее остатки одежды. Легкими поцелуями он осыпал все ее тело. Он не мог оторваться от ее груди. При первом прикосновении языка к соскам она вздрогнула. Когда он крепче приник губами к ее груди, она выгнулась со стоном. Его рот исследовал ее тело, опускаясь от груди к гладкому животу, к маленькой родинке на внутренней поверхности бедра. Чувствуя, что она дрожит, он улыбнулся.

Она хотела подумать, поразмыслить обо всем, но его чуткие руки и губы не давали ей возможности сосредоточиться ни на чем другом, кроме этих восхитительных ощущений. Она не могла поверить в то, что он шептал ей на ухо. Она не была так красива, как он об этом говорил. Она не могла вызвать в нем все те чувства, которые, по его словам, она в нем вызывала. Он не мог желать ее с такой силой. Правда, ложь, все перепуталось у нее в голове, когда ее захлестнула волна наслаждения от его прикосновений там, между бедер. Вчера и завтра перестали существовать. Ум, душа и чувства не хотели признавать ничего и никого, кроме Лукаса.

Он остановился на минуту, чтобы освободиться от одежды. Потом он вернулся к ней, продолжая целовать ее нежными легкими поцелуями. Его руки скользили по ее телу, открывая и исследуя потаенные места, прикосновения к которым доставляли ей неземное наслаждение. Он не собирался давать ей время на раздумья. Он не хотел, чтобы она передумала.

Кровь стучала в ее жилах тяжелыми медленными толчками. Ее охватило возбуждение. Ей казалось, что в комнате слишком жарко. Ее легким не хватало воздуха. Кожа стала влажной. Из горла вырывались почти животные стоны. Ожидание неизбежного вызывало в ней дрожь. И она знала, знала наверняка, что никогда в прошлом, что бы там ни было, она не испытывала такого сильного желания. Никогда.

— Лукас! — требовательно сказала она. — Лукас?

Он лег на нее сверху. Ее пальцы то сжимали, то отпускали его руки и плечи, она не могла совладать с этим неистовым желанием, охватившим ее. А в нем все ликовало и пело. Он осторожно раздвинул коленями ее ноги, приготовившись овладеть ею.

Когда она почувствовала, что он замер, она внимательно вгляделась в его лицо. Свет и тени от мерцающих свечей резче обозначили его черты, четче обрисовали скулы. Волосы казались черными как смоль. Но ее взгляд притягивали глаза. В них читалось нечто странное — ярость и решимость одновременно.

— Послушай меня, Джесс, — сказал он с усилием. — Это впервые для нас обоих, ты понимаешь? Со мной никогда ничего подобного не было. Никогда, И я не позволю тебе все нам испортить. Мне плевать, были ли у тебя любовники до меня. Начиная с этого дня я буду твоим единственным мужчиной, а ты — моей единственной женщиной. И только это имеет значение. Поверь мне.

Нежность, он был сама нежность, сама доброта. Она больше не сомневалась, что любила его, будучи девочкой. Потому что она любила его и сейчас. Дважды в своей жизни она влюблялась в него, и, если бы жизнь их разлучила, а потом опять свела вместе, она знала, что снова полюбила бы его. И только его. Она всегда будет его любить. Но это чувство она сохранит в тайне. Она не станет обременять его тем, о чем он не просил и чего не желал.

Она обеими руками обхватила его лицо и поцеловала в губы. Он сделал короткий резкий вдох и медленно вошел в нее. Острая боль пронзила ее тело, когда он взломал барьер невинности. Она задыхалась. Она не могла сказать ни слова, потому что воздух не поступал в ее легкие. Но он не понимал. Он знал лишь то, что не отпустит ее, не остановится. Она вонзила ногти в его плечи, пытаясь донести до него свою боль. И он понял: что-то было не так. Но это казалось невозможным. Она понимала, что он старается быть нежным, но боль становилась сильнее. Он шептал успокаивающие слова, но они не помогали. Она толкалась, брыкалась, пытаясь спихнуть его с себя, но он застыл неподвижно. Она прекратила борьбу, когда поняла, что, пытаясь высвободиться, каждым движением только помогает ему проникнуть в нее еще глубже. Неожиданно обжигающая боль прошла, и ее тело расслабилось.

Он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, а взгляд винил его за боль, которую он причинил ей. Он не мог высказать всего, что чувствовал в этот момент, — ему не хватало воздуха. Но она, должно быть, прочитала что-то в его глазах, потому что взгляд ее изменился — осуждение исчезло, и появилось недоумение. А когда она наконец поняла, ее щеки порозовели и на губах появилась победная улыбка. Сияющие на ее лице радость и восторг ослепили его.

— Ты мой первый любовник, — выдохнула она.

— Нет, — поправил он ее, — я твой первый и последний любовник. И так будет всегда.

Она дотронулась до его лица и озабоченно нахмурилась.

— Ты в порядке? — спросила она, глядя на него полными восторга глазами.

— Сейчас — да. Но признаюсь тебе, что никогда больше я не хотел бы пройти через такое испытание. — Он вздохнул с облегчением и улыбнулся.

Она хихикнула.

— Лукас, а знаешь, что я думаю? — спросила она.

Он понял, что ей хочется поговорить и что она даже не представляет тех мучений, которые он сейчас испытывал. Она была вся горячая, влажная и невероятно зажатая, а он был готов взорваться. Он боялся, что ему не хватит сил ни минуты больше сдерживать себя.

— Я думаю… — начала она, но он закрыл ей рот поцелуем.

Когда он медленным толчком вошел в нее глубже, он услышал, что она вздохнула. Поняв, что страсть в ней не угасла, он начал двигаться более энергично, стремясь к заветной цели сильными, глубокими толчками. И она последовала за ним, не позволяя ему больше сдерживать страсти. Она приподнималась навстречу ему, отдаваясь полностью, без страха и сомнений. Он мечтал о такой Джесс. Выбравшись из передряг в Испании, он только о ней и думал. Он желал ее именно такой, дикой и своенравной, под стать ему самому. Его мысли оборвались, когда он почувствовал, как сильно она дрожит под ним.

— Да, да, я жду тебя, я хочу тебя, как ни одну женщину на свете, — прошептал он хрипло и властно потребовал: — Отдайся мне. Ты навсегда моя.

Он понял, что она стремительно несется к вершине блаженства, и перестал сдерживаться. Их тела слились в едином стремлении достичь пика наслаждения, и не было на свете ничего, кроме этого желания, и никого, кроме них.

Она медленно приходила в себя, постепенно осознавая, что с ней произошло. Она лежала на смятых простынях, волосы спутались и разметались по подушке. Сквозь полуприкрытых веки она видела мерцание свечей. Все ее тело было жарким и влажным. Она ощущала доселе незнакомые запахи. Любви. Страсти.

В широко раскрытых глазах Джессики читался восторг и удовлетворение. Отбросив простыни, Лукас наслаждался видом ее прекрасного обнаженного тела. Он сидел на краю кровати, накинув халат. Его рука покоилась на ее груди, нежно поглаживая и пощипывая розовый набухший сосок. Наклонившись, он легонько подул на чувствительный бутон. Джессика сглотнула комок, вставший у нее в горле, а он то ли увидел, то ли услышал это и улыбнулся.

Перед ней сейчас предстал совсем другой Лукас, какого она не знала. Взгляд его стал немного сонным, а улыбка — ленивой и… греховной.

Ей захотелось, чтобы он прилег рядом и она смогла бы показать ему, что тоже может быть греховно-чувственной. И она бы сделала это, если бы ей не было так стыдно. От одной мысли о минувшей ночи ее бросало в жар.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, но прежде, чем его губы коснулись ее уст, она вскочила с кровати. Она должна сделать кое-что до того, как опять потеряет голову. Прошлой ночью перед тем, как заснуть, она испытала такую близость к нему, такое доверие, что ей захотелось поделиться с ним всеми своими тайными мыслями и чувствами. Она решила, что обязательно сделает это. Она не хотела, чтобы между ними стояли ложь и недоговоренность. Она хотела, чтобы они стали одним целым. А для этого ей надо сейчас с ним поговорить.

Он вздохнул.

— Опять у тебя в глазах этот беспокойный блеск. Ну, что на этот раз? — спросил он. — Я надеялся, что теперь-то уж ты будешь счастлива, убедившись, что до меня у тебя не было любовников.

— Ну да, я счастлива… — начала она, но он не позволил ей закончить фразы.

— Но?.. — поинтересовался он. Она отвела взгляд. Он приподнял ей подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

— Но?.. — мягко повторил он.

Он был таким честным, откровенным, тогда как ее все еще угнетали неясные подозрения, тени прошлого тревожили ее, она не понимала сама себя. Лукас всегда думал обо всех только хорошее, не допуская и мысли о том, что кто-то может его обмануть. В характере же Джессики лежали недоверие и подозрительность. Почему у нее не получается быть такой же доверчивой и доброй, как он?

Когда он отпустил ее руки, она смущенно натянула на себя простыню.

— Лукас, — начала она серьезно, но вдруг осеклась. Ей было мучительно трудно подобрать нужные слова. Слишком большое значение придавала она этому разговору. — Лукас, ты ведь знаешь, что меня сбила карета? — Когда он кивнул, она продолжила: — Так вот, я боюсь, что в результате этого происшествия я не только потеряла память, но и… В общем, что-то не так с моей головой…

— Я слушаю, — ободрил он ее. — Продолжай. Он действительно слушал ее внимательно, и его сосредоточенность помогла ей собраться с мыслями.

— Дело в том, что прошлой ночью, — продолжила она, — все казалось мне таким знакомым, как будто это уже происходило со мной когда-то. Я знала, что случится за несколько мгновений до того, как это действительно происходило. Я не знала всего до мелочей, то есть я не знала, что буду при этом чувствовать. Но я знала, как ты будешь ко мне прикасаться, что ты будешь делать и чем все это кончится. Разве это не странно, как ты думаешь?

— По-моему, ничего странного в этом нет, — ответил он не задумываясь. — Возможно, к тебе возвращается память.

— Я… я не знаю, — сказала она. — Есть какие-то мелочи, совсем незначительные. Но они не могут объяснить того, что со мной случилось. По крайней мере, я не могу собрать их воедино, выстроить логический ряд причин, действий и последствий.

— Может, это проблески памяти? — предположил Лукас, внимательно следя за ее рассказом.

— Но я не знаю, что это значит, — пожаловалась, Джессика.

— Честно говоря, ты была развита не по годам, а я сходил по тебе с ума, хотя держал себя в руках. Раза два мы с тобой заходили довольно далеко. Может, проблески этих воспоминаний волнуют тебя?

— Я была не по годам развита? — возмутилась она. — Ты упрекаешь меня, хотя ты старше меня! Это нечестно! А как далеко мы заходили, Лукас Уайльд? А?

Его глаза заблестели. Не отводя взгляда от ее лица, он взял руку жены и поцеловал раскрытую ладонь.

— Клянусь, не дальше, чем мы заходили с тех пор, как ты вернулась ко мне. Разумеется, за исключением прошлой ночи, — ответил он с улыбкой.

— И ты меня никогда не раздевал? — спросила она.

— Только в мечтах, — признался он. — Джесс, ты была девственницей. Мы убедились в этом прямо здесь, на этой кровати. Я не понимаю, в чем проблема.

— Вся проблема в том, — сказала она, начиная раздражаться, — что теперь я не знаю, что со мной было на самом деле, а что мне только кажется.

Он поцеловал ее в губы.

— Постарайся не беспокоиться по этому поводу, — попросил он. — Ты не сумасшедшая, могу поклясться. Ты потеряла память. Ты жила в монастыре целых три года, как настоящая монахиня. Тебе действительно никто не мог подсказать, что произошло на самом деле, а что являлось лишь плодом твоего воображения. Успокойся, подожди, потерпи немного, пройдет время, и все встанет на свои места. Джесс, ты абсолютно нормальная. Просто на твою долю выпало слишком много испытаний, вот и все.

Сумасшедшая. Ненормальная. Эти слова отдавались в ее голове тревожным звоном. Он ей не поверит. Он будет думать, что она душевнобольная. И он ошибается, если думает, что время все расставит по своим местам. Время здесь бессильно. Все будет только запутываться. Она думала сейчас не о прошлой ночи, а о том, что все это было ей так знакомо, будто она пережила подобное давно. Она хотела рассказать Лукасу о Родни Стоуне. А еще больше она хотела рассказать ему о своем Голосе. Но сейчас она не ощущала присутствия Голоса, и это было тоже довольно странно.

Лукас смотрел на нее, подбадривая взглядом. Он хотел, чтобы она выговорилась. А она струсила. Ей ни за что не хотелось, чтобы мнение Лукаса о ней изменилось или он стал бы смотреть на нее с отвращением. А может, он прав?

Лукас молча наблюдал, как менялось выражение ее глаз, отражая борьбу эмоций и переживаний, и думал о том, что такое же выражение он видел в глазах у раненого оленя, когда охотники готовились добить его. Но вдруг это выражение в глазах Джессики сменилось сиянием улыбки. Однажды он уже попался на такую улыбку. Теперь он ей не поверит. Он достаточно хорошо знает ее.

— Джесс, в чем дело? — спросил он мягко.

— Ни в чем. Правда ни в чем, — заверила она его, но он ей не поверил.

— Поговори со мной, — попросил он, подсаживаясь к ней поближе.

Он изучающе смотрел на нее, и ей пришлось отвлечь его внимание, иначе он вынудил бы ее рассказать всю правду. А она как раз решила, что лучше бы ему не знать, насколько она ненормальная. Она подняла руки, запрокинула голову и пробежалась пальцами по волосам. Простыня соскользнула с ее груди, как она и хотела. Однако Лукас и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на нее вопрошающим взглядом.

Она улыбнулась, но улыбка получилась неуверенной. Она положила его руку себе на грудь.

— Вот это — настоящее, — сказала она. — Когда ты прикасаешься ко мне, когда ты ласкаешь меня, я забываю обо всем на свете. Люби меня, Лукас. Прямо сейчас.

Несколько мгновений он еще держался. Но потом его пальцы дрогнули, поглаживая нежный бугорок ее груди, и она затрепетала. Он прикоснулся к ней снова. Она в истоме откинулась на подушки. И тут он отдернул руку.

— Потом, — возразил он. — Мы не закончили разговор.

На самом деле он не был так тверд, как хотел казаться. Она видела это по его потемневшим глазам, распознала по хрипоте, которая вдруг возникла в его голосе. Столь долго сдерживаемое самообладание почти покинуло его.

— Я больше не хочу разговаривать. — Она надеялась, что ее улыбка достаточно соблазнительна. — Лукас, я хочу тебя. Я умираю от желания.

Она не стала ждать, пока он ей ответит. Она просунула руки ему под халат и одним движением сбросила его с плеч. При первом же прикосновении ее пальцев все его мышцы напряглись. Он не сказал ни слова, не пошевелился, и это его молчание и неподвижность только сильнее взволновали се. Она совершенно не была знакома с искусством обольщения и боялась, что все делает неправильно.

Древнейший инстинкт подсказал ей дальнейшие действия: она прикоснулась губами к его набухшей плоти. Сдавленный стон наслаждения, вырвавшийся из его груди, прозвучал для нее как сладчайшая музыка. Она приободрилась, толкнула его на подушку и улеглась на нем сверху.

Он являл собой великолепный образец мужчины. Но она уже знала об этом. Сейчас она увидела его как бы с другой стороны. Столько необузданной силы, столько безусловной мужественности, которую он ради нее так жестко сдерживал. Он не воспользовался своей силой во время любовного акта. Вместо этого он полностью подчинился ей, предоставив ей возможность распоряжаться им.

Она дотронулась до его напряженной мужской плоти, но тут же отдернула руку. Он резко приподнялся, а потом, сжимая ее в объятиях, перекатился и оказался сверху. Его взгляд был полон страсти, но где-то в глубине зрачков плясали искорки смеха.

— Дорогая, — сказал он, — есть вещи, которые не может выдержать ни один мужчина. Ожидание убивает меня.

Тут веселые искорки исчезли из его глаз. Осталась только страсть.

Его губы, требовательные, настойчивые, приблизились к ее губам, и она поняла, какой же самонадеянной дурочкой она была, надеясь, что сможет все делать по-своему. Его покорность обернулась неистовством. Поцелуем он требовал подчиниться ему. И она подчинилась, но не потому, что боялась его, а потому, что упивалась его мужественностью. Никогда в жизни она не ощущала себя женщиной. Сейчас ей казалось, что на свете нет ничего чудеснее этого ощущения.

— Я ждал тебя много лет, — прошептал он, — я мечтал о тебе и желал. Я хочу тебя всю, до последней клеточки.

Он не был нежным, да ей и не нужна была сейчас нежность. Они оба вдруг стали нетерпеливыми, необузданными, дикими. В какой-то момент, когда он был слишком грубым, она вскрикнула. Он замер и удивленно взглянул на нее.

— Ну же, — выдохнула она, — ну же!

Ее ногти вонзились в его плечи, заставляя его взять ее всю.

Он тихо засмеялся и опустился на нее. Она вскрикнула, когда он вошел в нее. Он приподнялся на руках, делая проникновение самым глубоким. Они смотрели друг другу в глаза, а потом их взгляды затуманило наслаждение. Потеряв способность мыслить трезво, она рванулась ему навстречу, и это послужило ему сигналом, которого он с таким нетерпением ждал. Он перестал себя контролировать. Пламя страсти охватило их и одновременно привело к желанной кульминации. Позже тишину нарушало только их прерывистое дыхание.

Когда эмоции улеглись, он захотел поговорить. Она же мечтала уснуть. Он долго еще лежал без сна, вспоминая разговор, который произошел у них до того, как они вновь занялись любовью. Она намеревалась что-то сказать ему, что-то, что беспокоило ее, но в последний момент почему-то передумала. Чем дольше он об этом размышлял, тем больше убеждался в том, что она нарочно увела его от темы, которая действительно беспокоила ее.

Но сейчас она спала. Ее дыхание было спокойным и ровным. Он убрал волосы с ее лица и, устроившись поудобнее, обнял ее. Голова Джессики покоилась у него на плече. Он испытывал настоящее умиротворение. Наконец-то она стала его. Возможно, она еще не знает, даже не догадывается, но теперь все в их отношениях будет по-другому.

21

— Перри, если бы это был не ты, — серьезно глядя на младшего кузена, сказал Лукас, — а кто-нибудь другой, то мы целились бы сейчас друг в друга с двадцати шагов из дуэльных пистолетов. Надеюсь, ты это понимаешь, не так ли?

Перри ослабил шейный платок, словно ему вдруг стало нечем дышать. Лукас стоял спиной к окну, и неяркий солнечный свет мешал Перри разглядеть выражение лица двоюродного брата. Голос Лукаса тоже звучал необычно — он был лишен всякой выразительности, — и все вместе привело к тому, что Перри здорово разволновался. Ему чертовски захотелось выпить.

Взгляд молодого человека пробежал по комнате; это была одна из двух комнат, расположенных на Бонд-стрит над мануфактурной лавкой, которые он снимал. Взгляд Перри остановился на подносе с графинами, стоявшем на боковом столике. Все графины, однако, были пусты.

Перри кашлянул, прочищая горло.

— Прошу прощения, но мне даже нечего предложить тебе выпить, — неуверенно проговорил он.

— Я не стал бы ничего пить, даже если бы у тебя имелась выпивка, — несколько грубовато ответил Лукас и, окинув взглядом комнату, презрительно заметил: — Перри, эта твоя комната — настоящий свинарник! Не понимаю, как ты можешь так жить? Ты что, никогда не слышал слова чистота?

Перри удивленно огляделся. Он никогда не замечал ни грязных тарелок на столе, ни книг, в беспорядке разбросанных по комнате, ни замаранной одежды, кучами громоздившейся на всех стульях.

— Ну, не все же ведь графы, — защищаясь, заявил он с дурацкой улыбочкой, — и не у всех есть армия слуг, чтобы сутками наводить чистоту.

— Хорошая отговорка, но она не сработает, — заверил его Лукас. — Ты еще не забыл, что я — твой опекун? И мне прекрасно известно, что ты можешь себе позволить, а чего — нет? Итак, где твой лакей?

— Он известил меня о том, что оставляет службу, — ответил Перри, — но я забыл подыскать ему замену. И вообще не понимаю, что ты ко мне придираешься? — Юноша обиженно поджал губы и замолчал, но долго не выдержал и укоризненно произнес: Я отлично помню те комнаты в Оксфорде, в которых жили вы с Адрианом. Там не было ни одной вещи, не засиженной мухами со всех сторон!

Увидев, что Лукас рассмеялся, Перри глубоко и облегченно вздохнул. Ведь ему предстояло дать Лукасу отчет об их, Перри и Джессики, вчерашних ночи похождениях. Перри заговорил — и на протяжении следующих пятнадцати минут, вслушиваясь в собственный рассказ о происшествии, не мог не задать себе — со всей серьезностью — вопрос: уж не стоит ли его, Перри, немедленно отправить в сумасшедший дом? Ведь он глухой ночью бродил по улицам Лондона с чужой женой! Да еще не с чьей-нибудь, а с женой Лукаса! А Лукас был метким стрелком… Перри, конечно же, понимал, что кузен не стал бы убивать его, если бы дело дошло до дуэли. Но не преминул бы преподать ему хороший урок, отстрелив, например, кончик пальца. Или сделав проборчик на голове. И ходить бы Перри всю оставшуюся жизнь с этим пробором…

Выслушав Перри, Лукас сказал:

— Итак, из всего этого следует, что моя жена, — последние два слова он произнес с нажимом и улыбнулся, когда Перри при этом вздрогнул, — моя жена убеждена, что мистер Стоун плохо кончил…

— И я с ней вполне согласен, — откликнулся Перри.

— На Боу-стрит все же, судя по всему, считают, что он скрывается от кредиторов, — напомнил Лукас.

Перри изумленно вскинул голову, и Лукас утвердительно кивнул:

— Да-да, не удивляйся, я уже побывал на Боу-стрит. Сегодня утром я первым делом отправился туда, а потом уж поехал к тебе. Я тоже думаю, что это самое вероятное объяснение исчезновения мистера Родни Стоуна. Однако нельзя исключать, что, возможно, с ним произошел несчастный случай… Так или иначе, но именно неизвестность терзает Джессику.

Лукас присел на подоконник и, скрестив руки на груди, продолжил:

— А мне не нравится, когда моя жена терзается сомнениями, Перри.

— Да-да, разумеется, — отозвался Перри; что-то в тоне Лукаса заставило молодого джентльмена замереть на стуле.

— Мне не нравится, когда она ночью сбегает из дома, — перечислял Лукас, — и носится по всему городу, а меня нет рядом, чтобы защитить се.

Перри, не поднимая глаз, сдавленно произнес:

— Я тебя понял.

— А больше всего мне не нравится, — продолжал лорд Дандас довольно резким тоном, — когда ее запирают в камере на Боу-стрит, как какую-то мелкую воровку.

Перри молчал, ему нечего было сказать.

Лукас издал утомленный вздох.

— Думаю, что Джессика не успокоится, пока не будет точно знать, что же произошло со Стоуном, — после небольшой паузы сказал Лукас и внезапно продолжил: — И вот тут-то тебе и карты в руки, Перри. Давай-ка выясним, кто в Челфорде его запомнил? Кто последний видел его? Кто заметил, как он уезжал? На твоем месте я начал бы с «Розы и короны». Именно там он останавливался.

— В Челфорде?! Но у меня множество дел в Лондоне! — разволновался молодой человек. — Я не смогу уехать отсюда еще несколько дней, а то и недель!

Лукас изобразил улыбку и заявил:

— Полагаю, что вам с Джессикой будет во всех отношениях полезно отдохнуть немного друг от друга. — Он принялся натягивать перчатки.

— К тому же, оказавшись в Челфорде, — бросил он небрежно, — ты сможешь еще кое-что сделать для меня.

С улицы вдруг донеслись громкие крики, мешая их разговору. Прямо под окном завязалась злобная перебранка, и Лукас повернулся, чтобы взглянуть, что там происходит. Оказалось, что выехавшая из боковой улочки телега загородила дорогу потоку экипажам. Лукас уже отворачивался от этой сценки, когда взгляд его упал на даму и на джентльмена, шедших по другой стороне улицы. Никогда еще Лукас не видел свою мать столь прелестной и оживленной. Объектом ее внимания являлся сэр Мэтью Пейдж, и смотрела она только на него. Ни он, ни она даже не заметили яростной перепалки возчика и кучера, изливавших друг на друга потоки брани.

— Ну? — покорно спросил Перри. — Что же еще ты хочешь мне поручить?

Сделав над собой усилие, Лукас перестал хмуриться и повернулся к Перри.

— Когда ты будешь в Челфорде, навести там Беллу, — он стал давать указания младшему кузену. — Попроси у нее список всех джентльменов, которым она разослала те самые незаполненные приглашения на свой благотворительный бал. Пришли этот список мне, и я займусь им здесь. Да, и еще. Поговори с ее дворецким. Возможно, он что-нибудь помнит.

— Не понимаю, каким образом это поможет нам найти мистера Стоуна? — искренне удивился Перри, но возразить еще раз поостерегся.

— Возможно, и никаким, — ответил ему Лукас. — Но мне хотелось бы понять, как Стоуну удалось заполучить приглашение на этот бал, хотя никто его там, по-видимому, не знал.

— Так вот в чем дело! — воскликнул Перри, и внезапная догадка мелькнула у него в голове, — Значит, и ты тоже начинаешь подозревать, что мистер Стоун куда более загадочная личность, чем все думали!

— Нет, — возразил Лукас. — Я просто пытаюсь связать все воедино, чтобы развеять страхи Джессики. Вот и все.

Когда Лукас Уайльд наконец вышел на улицу, ему ужасно не хотелось верить, что за исчезновением Родни Стоуна кроется что-то зловещее; ведь стоило бы ему, Лукасу, заподозрить здесь грязную игру, как это немедленно навело бы его на самые разные мысли… Предположения… Догадки… А Лукас ни о чем таком не хотел и думать. Не говоря уж о том, чтобы предпринимать в связи с этим какие-то шаги.

Вскоре он очутился на Бонд-стрит, но ни его матери, ни сэра Мэтью нигде не было видно. Похоже, они отправились к ней домой. А путь Лукаса лежал сначала к жилищу Родни Стоуна, а потом за город, в Хэмпстед, где ему надо было еще раз поговорить с родственницей мистера Стоуна. Но все равно… В последнее время Лукас слишком часто сталкивался с сэром Мэтью Пейджем — и это лорду Дандасу нравилось все меньше и меньше. Ему давно хотелось высказать все, что он чувствует н думает по этому поводу, и сдерживаться становилось все труднее.

У чугунных ворот Дандас-хауса Розмари Уайльд остановилась, но не спешила попрощаться с сэром Мэтью.

— Почему бы тебе не зайти и не выпить рюмочку шерри? — предложила она. — Мне хотелось бы, чтобы ты познакомился с моей невесткой. Она совсем не похожа на томную новобрачную, Мэт. Думаю, она попросит тебя помочь с устройством приютских детей или станет уговаривать, чтобы ты сделал пожертвование ее монастырю.

Розмари засмеялась.

В ответном смехе сэра Мэтью сквозила горечь.

— Мне бы очень хотелось, — сказал он, — зайти к тебе, Роди, но не думаю, что это понравится твоему сыну.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Кое-что все-таки изменилось, Мэт, — тихо ответила она. — Теперь при встречах вы с Лукасом всегда вежливы друг с другом.

— О, не заблуждайся на этот счет, дорогая! — возразил сэр Мэтью. — Твой сын по-прежнему видит во мне своего смертельного врага.

Женщина побледнела.

— Я уверена, что ты ошибаешься, — быстро проговорила она.

— Ты действительно так думаешь? — всматриваясь в ее лицо изучающим взглядом, осведомился мистер Пейдж. — Тогда отчего Лукас до сих пор не соизволил представить меня своей жене? Случаев для этого было предостаточно. К тому же, учитывая происшествие на балу у Беллы…

— Лукаса сейчас нет, — быстро вставила Розмари, стараясь прервать неприятный разговор, но предложила: — Ничто не помешает мне представить тебя Джессике.

Сэр Мэтью нахмурился.

— Роди, — раздраженно промолвил он, — дело совсем не в этом! Ты же все прекрасно понимаешь. Так к чему притворяться? Между твоим сыном и мной никогда не будет мира. И ты должна это признать.

Розмари накрыла его руку ладонью и взглянула на него с мольбой в глазах.

— Ему нужно время, — попыталась она оправдать сына, — чтобы привыкнуть к мысли, что мы будем вместе. Будь терпелив, Мэт. Лукас давно не ребенок. Он смирится…

Но, увидев, что лицо Мэта окаменело, она воскликнула:

— Мы заставили его страдать, Мэт! Наш поступок он помнил все эти годы и испытывал боль. Такое нелегко простить…

— Меня не интересует, простил он нас или нет, — довольно резко ответил сэр Мэтью. — Я не стыжусь того, что мы были любовниками. Жизнь наша была невыносимой. Мы дарили друг другу радость, которой потом я был лишен пятнадцать лет! И если счастье мое зависит от твоего сына, то прямо скажи мне об этом. Тогда я буду знать: надеяться мне больше не на что.

Наступило молчание, и тихий стук собственного сердца показался женщине медленным и мерным, как похоронный звон. Еще минуту назад она наслаждалась теплом и светом солнечного дня. Они с Мэтью были счастливы и флиртовали друг с другом, довольные уже тем, что они вместе. Теперь же холод в его глазах пугал Розмари. Лицо Мэтью стало бледным и напряженным, точно он ожидал удара.

Но удара не будет. Она не собирается отказываться от Мэтью второй раз — и не столько потому, что сама мечтает о любви, сколько ради счастья этого мужчины. Все те годы, что они прожили в разлуке, Розмари по-настоящему не понимала, как он страдал. Она была слишком поглощена собственными чувствами: виной, горем, отчаянием… Она знала, что у него были после нее другие женщины, много женщин; и решила, что, потеряв ее, он оправился от потрясения гораздо быстрее, чем она. Однако это было не так. Несмотря на все его романы и всех его любовниц, он был все время страшно одинок. Господи, она даже не представляла себе, как же одинок он был! Ведь у нее был сын. А все, что было у Мэтью, — это жена, больная, прикованная к инвалидной коляске, которая к тому же глубоко презирала его.

Розмари знала об этом и все это понимала — умом. Теперь же она почувствовала все это сердцем. Мэтью не был непобедимым рыцарем в сверкающих доспехах, каким казался ей в те давние годы, когда она была молодой. Он был нормальным мужчиной, со всеми недостатками и сомнениями, присущими живым людям.

И она не могла допустить, чтобы он снова страдал от одиночества.

Наконец Розмари прошептала:

— Когда я с тобой, все кажется таким простым…

— А все действительно очень просто! — Глаза его сверкнули. — Давай перестанем оглядываться на других. И поженимся немедленно. Что мешает нам сделать это? В конце концов, мы ведь можем сбежать. Я хочу сказать — прямо сейчас, в эту самую минуту. Мы могли бы купить все необходимое по пути в Шотландию или в какую-нибудь другую страну на континенте. Мы отправимся туда, куда ты сама захочешь. Ну давай хоть раз в жизни подумаем о себе! А лучше — вообще не будем думать и поступим так, как велит нам сердце!

Она изумленно взглянула на него.

— Ты шутишь, Мэт! — воскликнула она.

— Никогда в жизни я не был более серьезным, — заверил ее сэр Мэтью.

— Но, Мэт, я же не могу просто так взять и все бросить! — в отчаянии вскричала она. — У меня есть обязательства, долг перед семьей… К тому же я несу ответственность за свою подопечную. Ты должен это понять!

— То же самое — или что-то очень похожее — ты уже писала мне однажды иного лет назад, — с горечью напомнил ей мистер Пейдж. — Значит, ничего не изменилось… Все осталось по-прежнему, верно, Роди?

— Тогда мы оба состояли в браке и… — стала оправдываться она.

Он прервал ее, не дав договорить.

— Да, и с той поры мы только и делали, что расплачивались за свои грехи, — заявил он несколько язвительно. — И если твой сын будет стоять на своем, то мы будем расплачиваться за них до конца своих дней.

Розмари тихо сказала:

— Я прошу только об одном: дай мне еще немножко времени! Ты же понимаешь, что дело тут не во мне, а в моем сыне. Я не хочу сделать ему больно, Мэт, и не хочу потерять его.

В глазах сэра Мэтью появилось неприятное выражение холодной покорности, и, прежде чем он заговорил, Розмари уже знала, что он сейчас скажет.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, — с горечью промолвил сэр Мэтью. — Мне кажется, я давно подозревал, каким будет твой ответ, хотя и пытался убедить себя в обратном. Из нас двоих — меня и твоего сына — ты всегда выберешь сына.

Розмари побледнела.

— Да почему я должна выбирать кого-то из вас?! — вскричала она в страшном волнении.

— Потому что он заставит тебя это сделать, — ответил сэр Мэтью.

Он стряхнул ее ладонь со своей руки и отступил на шаг назад.

— Я думал, что мое терпение безгранично, — проговорил он спустя мгновение, — однако теперь понял, что заблуждался. Оказывается, всему есть предел. Больше я вынести не в силах. Я был глуп, полагая, что смогу воскресить прошлое. Я был глуп, надеясь, что ты когда-нибудь изменишься. Лучше бы мне не начинать все это снова! Нас всегда будут преследовать мысли о старых грехах и о неизбежной расплате.

В голосе его было столько горечи и отчаяния, что душу Розмари захлестнула волна леденящего страха.

— Нет… Мэт… нет… Я поговорю с Лукасом. Я расскажу ему про нас, — запинаясь и холодея от одной мысли о предстоящем объяснении с сыном, обещала она. — Может быть, ему это придется не по нраву, однако в конце концов он смирится. Он вынужден будет смириться. Вот увидишь.

Она говорила, сама не веря в возможность желаемого поворота событий.

Сэр Мэтью с сочувствием улыбнулся, но глаза его остались холодными.

— Я уже довольно давно подумываю о том, — сказал он, — чтобы посмотреть мир. Я надеялся, что ты поедешь вместе со мной.

— И я поеду! Поеду! — пылко вскричала она.

— В самом деле? — Он смотрел куда-то мимо Розмари, на возвышающийся за забором особняк.

Когда же через несколько минут сэр Мэтью вновь взглянул на женщину, глаза его были совершенно лишены выражения.

— До отъезда я должен покончить со многими делами. До сих пор не понимаю, почему я продолжал содержать дом в Челфорде, — он вдруг махнул рукой, словно пришел к какому-то решению. — Наверное, придется продать его на ближайшем аукционе. Возможно, я никогда не вернусь в Англию.

Его слова привели ее в такое волнение, что в горле вдруг образовался ком, который мешал дышать и говорить. С трудом взяв себя в руки, она прошептала:

— Мэт, что ты говоришь?

Он как-то странно, неестественно улыбнулся ей.

— Завтра утром, — сообщил он, — я отправляюсь в Челфорд. Решение моих дел там может занять несколько дней, возможно, даже недель. В Лондон я больше не вернусь. Если я тебе понадоблюсь, Роди, ты знаешь, где меня найти.

Она исступленно глядела на него, не до конца понимая, что происходит.

— Ты ставишь мне ультиматум? — наконец спросила она.

— Нет, — ответил он. — Я думаю, что ты уже приняла решение.

Он учтиво поклонился, отвернулся и зашагал в направлении Сент-Джеймс. Она безмолвно смотрела ему вслед, а когда он скрылся за углом, со стоном ухватилась за чугунную решетку ограды, чтобы не упасть. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в себя, но в дом она вошла преисполненная решимости.

Необходимо сделать так и найти такие слова, чтобы ее сын понял, что сэр Мэтью Пейдж вовсе не негодяй, каким Лукас представлял его себе все эти годы. Пришло время простить и забыть давние обиды. Никто ведь не совершенен, и все люди — грешны. Необходимо проявить чуть больше снисходительности и доброжелательности, и все уладится самым лучшим образом.

Подходя к лестнице, Розмари услышала странный шум в библиотеке. Подумав, что там скорее всего она найдет Лукаса, женщина решилась немедленно поговорить с сыном, постучала в дверь и вошла. Однако за письменным столом у окна она увидела не Лукаса. На его месте сидела Джессика. Розмари удивленно воззрилась на невестку.

— Что ты здесь делаешь, Джессика? — спросила она.

Джессика вздрогнула от неожиданности и подняла глаза, но, увидев свекровь, улыбнулась.

— Я дала Лукасу письмо, — объяснила она, — которое написала Анне Ренкин, но решила еще кое-что добавить. Оно должно быть где-то здесь, потому что почту еще не отправили.

Она указала на груду корреспонденции, разбросанной по столу.

Розмари подошла поближе.

— Думаю, что ты все-таки опоздала. Полагаю, он забрал все письма с собой, чтобы лично отнести их на почту, когда уходил сегодня утром, — сказала женщина и спросила: — Ты не знаешь, когда он вернется?

Джессика откинулась на спинку большого кожаного кресла Лукаса и внимательно посмотрела на свекровь. Ей показалось, что Розмари выглядит как-то необычно, чего Джессика не разглядела сразу, когда свекровь только вошла в библиотеку.

— Он сказал, что задержится в городе, потому что у него там масса неотложных дел, но к обеду будет непременно, — ответила она и встревоженным взглядом окинула свекровь. — Розмари, с вами все в порядке? — Она не удержалась от вопроса.

Розмари провела ладонью по лбу прямо над глазами.

— Ох, ничего страшного, небольшая головная боль. Ничего такого, что нельзя вылечить. Мне следует заказать себе очки. Суета и беспокойство — вот что меня погубит, — заявила она с улыбкой, и Джессика улыбнулась ей в ответ. — Элли дома?

Джессика покачала головой.

— В город неожиданно приехала Белла, чтобы сделать кое-какие покупки, и они с Элли отправились по магазинам, — ответила она.

— За обедом Элли, несомненно, расскажет нам обо всем в мельчайших подробностях, — Розмари снова улыбнулась, но Джессике показалось, что свекровь лишь изображает хорошее настроение. — Она, наверное, очень обрадовалась встрече с Беллой. Она ведь ни о ком, кроме Беллы, никогда не говорит. От Беллы она в полном восторге. А мне бы хотелось, чтобы Лукас… — Она вдруг оборвала фразу на полуслове и тяжело вздохнула. — Ну, Лукас, конечно, все равно этого не сделает, так что нет смысла затрагивать эту тему…

Когда Розмари вышла из библиотеки, Джессика медленно перевела дух. Она знала, что Розмари сильно разочарована тем, что они с Элли не стали подругами. Может быть, она приложила к этому слишком мало усилий? Однако, что бы ни предпринимала Джессика, Элли отметала напрочь все ее предложения, сводя на нет усилия жены Лукаса. Элли упорно сопротивлялась всем ее попыткам завязать дружбу. Сегодняшний поход за покупками стал очередной демонстрацией неприязни. Джессика предложила пойти вместе с ними, сказав, что заодно они смогли бы вернуть книжки в библиотеку. Но оказалось, что Белла и Элли идут в противоположном направлении. Они собирались нанести визит портнихе, которая шила платья для Беллы, и библиотека им не по пути. Джессика не стала настаивать, понимая, что ее присутствие нежелательно. Настойчивость в таком вопросе только обострила бы и так сложные отношения. Она могла добиться лишь того, что Элли осталась бы дома.

Вздохнув, Джессика опустила глаза на груду писем, в которой искала свое, адресованное Анне Ренкин, и принялась приводить в порядок корреспонденцию. Вчера еще она бы не осмелилась войти в библиотеку и шарить в личных вещах мужа. Но после минувшей ночи, когда они наконец стали любовниками, все изменилось. Утром она долго думала о муже, и легкая улыбка блуждала у нее на лице. Он заставил ее почувствовать себя любимой и желанной, он согрел ее душевным теплом, а теперь, в эту самую минуту, занимался сбором сведении о Родни Стоуне не потому, что сам полагал, будто с ним что-то случилось, а потому, что хотел успокоить жену, вернуть ей душевный покой. Раз она сказала, что сможет успокоиться, только увидев собственными глазами, что мистер Стоун жив и невредим, он займется этим делом и приведет его к ней.

Собираясь уходить и поднимаясь с места, она что-то задела рукой, и тонкий лист бумаги соскользнул со стола на пол. Джессика решила, что не станет проявлять чрезмерного любопытства, — она не считала правильным читать личную корреспонденцию мужа, — однако, заметив на бумаге собственное имя, ее глаза сами пробежались по листу.

Это было письмо от поверенного Лукаса, адресованное лорду Дандасу, в котором сообщалось, что в соответствии с полученными инструкциями он выплатил различные суммы денег из трастового фонда, который был учрежден для Джессики Хэйворд. В письме назывались имена получателей: Руперт Хэйг и Адриан Уайльд.

Сложив письмо, она поместила его сверху аккуратной стопки, которую образовала корреспонденция Лукаса. Она вспомнила, как муж говорил ей о том, что занимал у друзей деньги на покупку Хокс-хилла. Странным, однако, показалось ей то, что он так долго ждал, прежде чем расплатился с ними.

В глубокой задумчивости она покинула библиотеку.

Джессика присела на краю кровати и принялась вплетать в косу длинную ленту. Она думала о том, как утром проснулась здесь, в этой комнате и в этой постели, в объятиях мужа, все еще ощущая ту интимную близость, которую с ним разделила. Она была счастлива, полна надежд и лишена всех страхов. Но состояние безмятежности и счастья улетучилось во время обеда. За столом царило напряженное молчание. Ее свекровь была явно чем-то расстроена, Элли — подавлена, а мысли Лукаса витали где-то очень далеко. На невинное замечание матери Лукас внезапно ощетинился. Атмосфера в столовой стала вдруг взрывоопасной.

— Сэр Мэтью, — сказала Розмари, — срочно продает свой дом в Челфорде. Думаю, было бы неплохо устроить вечер в его честь, пригласив, разумеется, всех наших челфордских друзей.

Не поднимая глаз от тарелки, Лукас зло заметил:

— А я и не знал, что у сэра Мэтью имеются друзья.

— Лукас, — резко произнесла Розмари, — ты прекрасно знаешь, что это неправда. У сэра Мэтью множество друзей, многие искренне любят и уважают его.

— Но не я, — бросил Лукас.

Холод в его голосе поразил Джессику, и она стала подыскивать слова, которые разрядили бы обстановку.

— Он был очень добр ко мне, — заметила она, — в ту ночь в поместье Хэйгов, когда я упала с обрыва и он первым нашел меня.

— Сэр Мэтью Пейдж, — ледяным тоном проговорил Лукас, — является человеком, который никогда не переступит порог моего дома.

Произнося эти слова, Лукас смотрел в лицо матери, и у Джессики возникло ощущение, что она видит незнакомого человека.

— Лукас… — испуганно прошептала она. Он остановил ее движением руки.

— Почему бы вам с Элли не выпить кофе в гостиной, Джессика? — предложил он жене. — Полагаю, моя мать желает поговорить со мной. Мы к вам присоединимся позднее.

— Но, Лукас… — Джессика попыталась возразить, но осеклась, видя непреклонное выражение его лица.

— Идите, — приказал он.

Приказ был произнесен довольно мягким тоном, но однозначно пресекал все возражения. Джессика и Элли тотчас встали и вышли из комнаты, но ни Лукас, ни его мать так и не присоединились к ним в гостиной. Через прислугу Джессике и Элли сообщили, что миссис Уайльд удалилась в свою комнату, а лорд Дандас уехал по делам в город.

Утреннее состояние безмятежности и счастья растворилось в воздухе, оставив вместо себя тревожную пустоту. Она считала, что знает Лукаса, что понимает его, что они близки друг другу, но сегодня стало очевидным, что это вовсе не так.

Более того, о своем муже она почти ничего не знала.

Возможно, нельзя до конца узнать другого человека. Каждый что-то скрывает, каждый носит маску. Но в тот момент, когда Лукас разговаривал с матерью, на нем не было маски. Джессике казалось, что она никогда не сможет забыть жестокое выражение его лица и леденящий душу холод во взгляде.

Она долго лежала без сна, ожидая, что он придет к ней, но он не появился. А наутро все было так, словно неприятное происшествие за обедом никогда не имело места. Жизнь шла своим чередом. Правда, улыбки, если они вообще появлялись на лицах, почти сразу блекли, но никто не извинился и ничего не объяснял. И никто больше не упоминал имени сэра Мэтью.

22

Монастырь сестер Девы Марии располагался неподалеку от Флит-стрит, возле Темпл-Бар, возвышаясь над обветшалыми, тесными лачугами бедняков. Это был район, где таверны и бордели соседствовали друг с другом, где процветали порок и нищета. Почтенные лондонцы, проезжая мимо, предпочитали не покидать своих экипажей. Лишь полицейские и монахини ордена Девы Марии отваживались пешком бродить по здешним улочкам и кривым грязным переулкам. Стражей порядка местные жители боялись и обходили стороной, к монахиням относились с любовью и почтением. Монахини славились своим милосердием, и каждый знал, что, попытайся он обидеть хоть одну из них, разгневанная толпа обрушит на обидчика свои жестокий гнев.

Выйдя замуж за лорда Дандаса, Джессика не порвала связей с монастырем. Став графиней, она теперь имела возможность помогать сестрам, привлекая пожертвования состоятельных людей, а также устраивая на работу старших детей из сиротского приюта. Но больше всего ей нравилось в свободное от светских обязанностей время приезжать в монастырь и лично помогать сестрам в работе с малышами.

Сегодня был как раз такой день. Лукас рано утром отправился в город по делам, сообщив жене, что вернется лишь к вечеру. Розмари отдыхала с друзьями в Кентербери, а Элли была с Беллой. Это означало, что Джессика может весь день заниматься, чем захочет.

Стоя на коленях, она в большой лохани купала младенца, когда сестра Бригитта привела к ней посетительницу.

— Мисс Брэгг, — громко назвала Бригитта имя гостьи и выразительно хмыкнула.

В этот момент Джессика как раз вынимала маленькую Сару из воды и не сразу смогла повернуться. Она подумала, что, наверное, ослышалась в общем шуме, царившем в детской. Малыши дружным криком напоминали о том, что приближается пора кормления.

Завернув Сару в полотенце, Джессика наконец обернулась. К ее немалому удивлению, посетительницей действительно оказалась Элли. Джессика не раз приглашала девушку съездить вместе в монастырь, но та неизменно отказывалась. Конечно, здесь явно чувствовалось влияние Беллы, сердце которой, как она сама заявляла, было слишком ранимым, чтобы наблюдать за страданиями несчастных малюток, и Элли, разумеется, решила, что испытывает те же чувства.

Джессика подхватила Сару на руки и поднялась с колен.

— А где Белла? — спросила она.

— Белла утром уехала в Челфорд, — ответила Элли, оглядываясь по сторонам.

— В Челфорд? В таком случае кто привез тебя сюда? — забеспокоилась Джессика.

— Я наняла экипажей. Джессика, Пип пропал. Его нигде нет. — Элли была настолько расстроена, что едва сдерживала слезы.

Хотя Джессика знала о привязанности Элли к ее маленькому слуге, молодую женщину удивило выражение отчаяния на лице Элли.

— Наверное, кто-то из слуг послал его куда-то со срочным поручением, и он скоро вернется, — предположила Джессика, пытаясь успокоить девушку. — Не волнуйся, насколько я знаю Пипа, он не захочет опаздывать к обеду, — пошутила она.

— О, если бы дело было только в этом! — в отчаянии воскликнула Элли, и слезы ручьем хлынули у нее из глаз.

Джессика привела Элли в свою бывшую келью, усадила на единственный стул и дождалась, пока девушка справится с приступом безудержных рыданий. Только тогда можно будет выяснить, что же произошло на самом деле. Она уже поняла, что Элли решила, будто Пип убежал из дома и, возможно, нашел приют в монастыре.

— Я не верю, что он сбежал, — бодрым тоном заявила Джессика, — но даже если и так, то он непременно вернется. И знай, что это будет повторяться. С девочками все гораздо проще, Они хотят учиться, поэтому мы отправляем их в нашу школу в Челси. Иногда мне кажется, что мальчишки рождаются только для того, чтобы всем доставлять неприятности.

Шутливое заявление Джессики не нашло отклика у Элли, не вызвало ответной улыбки, но по крайней мере она постаралась взять себя в руки. Приняв от Джессики предложенный ей носовой платок, она вытерла глаза и высморкалась, а потом с мольбой во взгляде посмотрела на жену Лукаса. Джессика опустилась на краешек своей бывшей кровати, ожидая объяснений.

— Ему ведь только восемь лет, — жалобно проговорила Элли.

— Да, это так, но он гораздо смышленее многих своих сверстников, — успокоила ее Джессика. Элли впервые посмотрела в глаза Джессике.

— Джессика, — с дрожью в голосе спросила она, — ты действительно прожила в этой келье три года?

— Да, а почему ты об этом спрашиваешь? — удивилась Джессика.

Элли опустила глаза.

— Это… это так страшно… — прошептала она.

— Ох, тебе только так кажется, потому что ты сравниваешь эту комнатку со своей комнатой в Дандас-хаусе, — без тени улыбки ответила Джессика. — Если бы ты знала, в каких жалких, убогих и грязных лачугах ютятся родители детей, которых ты только что видела, ты бы посмотрела на монастырь совсем другими глазами. Здесь дети обретают надежду на благополучие в будущем. Без любви и преданности монахинь их жизнь действительно была бы страшной. Пип тоже жил здесь. А теперь расскажи мне о нем.

Не поднимая головы, Элли теребила в пальцах носовой платок.

— Я предала его, — едва слышно проговорила она. В ее голосе слышалось отчаяние и… покаяние.

Джессике трудно было поверить в такое. Элли во многом можно было упрекнуть, но только не в том, что она искренне не заботилась о своем маленьком слуге. Она постоянно следила за тем, чтобы Пип не пропускал уроки, а другие слуги относились к нему с пониманием и не обижали его. Элли всегда помнила о тяжелых испытаниях, выпавших на его долю с раннего детства, и даже баловала мальчика.

— Как это случилось? Как ты предала его? — внимательно следя за выражением лица девушки, спросила Джессика.

— Я знала, что он беспокоится о своем брате. — Элли подняла на Джессику полные страдания глаза. — Я хотела сказать тебе об этом еще три дня назад, но постеснялась.

— У Пипа несколько братьев. Которого ты имеешь в виду? — деловитым тоном спросила Джессика. Она нарочно выбрала такой тон, зная, что только так можно прекратить истерику и направить беседу в нужное русло.

— Его младшего брата Мартина. Руперт взял его к себе мальчиком на конюшню, — уже спокойнее ответила Элли.

Джессика кивнула.

— Мартин всегда хотел работать с лошадьми. Он их очень любит, хотя пока ничего в них не смыслит, — сказала Джессика и попросила: — Продолжай, пожалуйста.

— Дело в том, что, когда я написала Белле о Пипе, она тоже захотела иметь маленького слугу и взяла Мартина к себе. Но Мартин еще слишком мал, он нечаянно разбил ее любимую вазу, и Белла ужасно на него рассердилась. Она наказала его — я, правда, не знаю как, — и он сбежал. Но Белле было все равно, что с ним случится. До возвращения в Челфорд она даже не пыталась найти его. А сегодня утром… — от волнения Элли перешла на сдавленный шепот, — Пип не принес мне шоколад на завтрак. Никто не знает, где он.

— Мартин тоже пропал, если я правильно поняла тебя? — суровым тоном уточнила Джессика.

— Да, — всхлипнула Элли, готовая снова разрыдаться.

— И как давно ты узнала об этом? — спросила Джессика.

Элли отвела глаза.

— В тот день, когда я с Беллой ездила за покупками, — смиренно ответила она.

На мгновение Джессика онемела, а затем вскочила на ноги.

— Значит, вот почему ты была такая молчаливая тогда за обедом! И потом в гостиной, когда мы с тобой вдвоем пили кофе, ты тоже молчала как рыба! — Глаза Джессики метали молнии. — Маленький мальчик уже три дня как пропал, а ты не сочла нужным сообщить мне об этом?

— Белла сказала, что Мартин просто прогуливает, потому что не хочет работать, — промямлила Элли. — Она еще сказала, что, когда он вернется и узнает, что она уехала в Челфорд без него, это станет для него хорошим уроком. Белла уверена, что он вернется, когда проголодается.

— Белла сказала, Белла сказала… — гневно передразнила Джессика. — Что она знает об этих детях? Что она знает о жизни бездомных на улицах Лондона? Разве она имеет хоть малейшее представление о том, на что иногда вынуждены согласиться несчастные дети ради куска хлеба?

В голосе Элли слышалось страдание, когда она сказала:

— Джессика, я не знала…

— О нет, ты знала! — ледяным тоном возразила ей Джессика. — В тот день за обедом ты испытывала угрызения совести, но я была слишком слепа, чтобы понять, что с тобой происходит. Из-за своей неприязни ко мне, нет, из-за своей ненависти ко мне ты обрекла двух невинных детей на страдания. Да, ты права, ты действительно предала Пипа. Когда ты отказалась помочь разыскать его маленького брата, ты вынудила его отправиться самому на поиски Мартина.

Слезы ручьем текли по щекам Элли.

— Прости меня, Джессика. Прости меня, — простонала она.

— Избавь меня, пожалуйста, от своих слез, истерика здесь не поможет, — резко бросила Джессика.

Она принялась расстегивать широкий халат, который защищал ее одежду от грязи. Элли была слишком подавлена, чтобы еще что-то сказать в свое оправдание. Она с горестным видом наблюдала, как Джессика сняла с крючка на двери обычное монашеское одеяние и стала переодеваться. Когда же Джессика взяла в руки апостольник, Элли наконец пришла в себя. Откашлявшись, она шепотом спросила:

— Джессика, что нам делать? Где искать Пипа и Мартина?

— Я найду их, — уверенно сказала леди Дандас.

Джессика стояла у осколка зеркала, укрепленного на стене, и тщательно прилаживала на голове апостольник, так, чтобы не видно было волос.

Элли смотрела, как Джессика одевается, а потом сказала:

— Я бы хотела пойти с тобой.

— Нет, — резко бросила Джессика и повернулась к девушке. — Мне придется искать их в местах, о которых тебе и не снилось в самых кошмарных снах. Я не хочу, чтобы ты видела эти места или то, что там происходит. Кроме того, Лукас придет в ярость, если узнает, что я позволила тебе увидеть эти клоаки и отбросы общества, не говоря уже о том, чтобы войти туда и говорить с ними.

— Но я хочу загладить свою вину, — упавшим голосом прошептала Элли.

Теперь, когда Джессика была готова действовать, гнев ее немного стих.

— Возможно, тебе на самом деле этого хочется, но есть вещи поважнее, чем твое душевное спокойствие, и именно о них я должна сейчас думать, — заявила Джессика, собираясь покинуть свою бывшую келью.

— Но… — Элли еще пыталась переубедить ее.

— Нет! — твердо возразила Джессика. — Ты немедленно отправишься домой и будешь ждать меня там. Все, что ты можешь сейчас, — это молиться. Молиться за мальчиков, Элли. А теперь — идем.

Они простились в холле монастыря. Элли осталась на попечении сестры Бригитты, а Джессика в сопровождении двух других сестер и привратника — мужчины могучего сложения — двинулась в направлении Флнт-стрит.

Элли не смогла долго выдержать тягостного молчания.

— Я не знала, что вы в Лондоне, сестра Бригитта, — первой отозвалась она.

— Я пробуду здесь недолго, — ответила молоденькая сестра. — Мы, послушницы, работаем по очереди: месяц — здесь, месяц — в Хокс-холле.

— Понимаю, — смущенно прошептала Элли.

— На углу Флит-стрит стоит наемный экипажей, — заметила сестра Бригитта. — Когда сестры подойдут к нему, они пришлют его сюда, за вами. — Заметив раскаяние на лице Элли и страдание в глазах девушки, монахиня немного смягчилась. — Сестра Марта знает, что делает, и к ней прекрасно относятся в этих местах. Она разыщет ваших мальчиков. Не беспокойтесь, Элли.

— Сестра Марта? — повторила девушка, недоуменно глядя на монахиню.

— Джессика. Леди Дандас, — пояснила сестра Бригитта, совершенно не смущенная своей оговоркой.

— Она действительно монахиня? — спросила Элли, в глазах которой застыл вопрос и удивление.

— А вы еще сомневаетесь? — вопросом на ее вопрос ответила послушница.

— В общем, нет, но Белла сказала… — Элли не договорила.

— Да? — спросила сестра Бригитта, не сводя с девушки внимательных глаз. — И что такое сказала Белла?

— Нет, ничего, не важно, что она сказала. — Элли посмотрела сестре Бригитте прямо в глаза и тихо произнесла: — Я не была с вами любезна, когда вы ухаживали за Джессикой. Я вела себя ужасно, как капризный, испорченный ребенок. Я очень сожалею об этом и надеюсь, что вы простите меня. Мне бы хотелось сделать для вас хоть что-нибудь, чтобы загладить мою вину перед вами.

Секунду помолчав, сестра Бригитта улыбнулась и мягко сказала: .

— Я прощаю вас при одном условии.

— Каком? — с надеждой спросила Элли. — Я все сделаю… Обещаю…

— Приберегите эти слова для сестры Марты, — сказала монахиня и протянула руку Элли.

Джессика, падая от усталости, все еще в своем монашеском облачении, вернулась домой на закате дня. Элли, которая ни на минуту не отходила от окна с того самого момента, как экипажей доставил ее в Дандас-хаус, наблюдала за улицей, с замиранием сердца ожидая появления Джессики. Увидев, как из подъехавшего экипажа выпрыгнул Пип, она подобрала юбки и стремглав выбежала из комнаты. Выскочив во двор, она увидела, как кучер на руках нес в дом брата Пипа.

— Мартин сильно истощен, — негромко сообщила Джессика. — Я понимаю, от него ужасно пахнет, но последние три дня он провел в сточных трубах. Могло быть и хуже. Поверь мне, могло быть гораздо хуже.

Она принялась отдавать распоряжения горничной, появившейся у входной двери, которая округлившимися от ужаса глазами наблюдала за происходящим. Нужно поскорее согреть воды для купания, приготовить чистую одежду для обоих мальчиков и принести еды — побольше и повкуснее.

— Лукас уже вернулся? — обратилась Джессика к Элли.

— Нет еще, — быстро ответила девушка.

— Хорошо. Значит, у меня есть время, чтобы привести себя в порядок, — облегченно вздохнула Джессика.

Поднимаясь по лестнице, Элли держала Пипа за руку, но мальчик руку высвободил, чтобы жестами помочь себе более выразительно изобразить, как сестра Марта кулаком дала в нос старине Скарви.

— Ну и вид был у этой жабы! — восторженно рассказывал Пип. — Кровь ка-а-ак брызнет! Здорово! Это было здорово!

— Кто такой Скарви? — поинтересовалась Элли.

— Скарви, — ответила Джессика, — это один мерзкий старикашка, который чистит сточные трубы. Такие люди, в общем, неплохо живут за счет того, что находят в стоках. Но все дело в том, что часто эти трубы слишком узки или так забиты нечистотами, что взрослому мужчине по ним не пробраться. Вот они и используют для этой работы мальчишек. Но Мартин никогда больше не будет чистить сточных труб.

— Ты действительно ударила его, Джессика? — спросила Элли, смотря на Джессику с ужасом и восторгом одновременно.

— Ох, не умышленно, разумеется, — серьезно проговорила Джессика и пояснила: — Он неожиданно наклонился и ударился о мою руку.

Пип громко хихикнул, даже Мартин приподнял голову и легонько улыбнулся.

Пока мальчиков раздевали в комнате Джессики, история постепенно обросла подробностями. В одной из грязных пивнушек Джессика и монахини отыскали приемную мать мальчиков. Сначала женщина отрицала, что вообще видела детей, но, когда Джессика пригрозила ей судебным разбирательством с предварительным заключением, она призналась, что три дня назад, как только домой вернулся Мартин, она определила его на работу к мистеру Скарви, чистилыцику сточных труб. Что же касается Пипа, то он сразу же ушел искать брата, и она не помнила, когда видела его в последний раз.

— Отыскать их приемную мать труда не составило, — рассказывала Джессика, — а вот найти Скарви оказалось гораздо сложнее. В городе множество труб, по которым нечистоты текут в Темзу. Если бы Пип не заметил и не окликнул меня, поиски могли бы затянуться.

Стоя на коленях у медной лохани, в которой сидели мальчишки, Джессика протянула Элли мочалку.

— Я помою Пипа, а ты можешь заняться Мартином, — предложила она.

Элли уставилась на мочалку, словно впервые увидела ее, а потом нерешительно взяла ее из рук Джессики. Сделав вид, что она не заметила этого небольшого колебания, Джессика пояснила:

— Они привыкли, что их купали монахини, поэтому относятся к этой процедуре без ложной стыдливости.

Элли посмотрела на мальчишек. Они сидели в лохани по грудь в теплой воде, поджав под себя колени.

Глаза ребят слипались от усталости. Тело Пипа было относительно чистым, но Мартин походил на маленькую куклу, которую сначала окунули в бадью с жиром, а потом вываляли в саже. Элли вдруг почувствовала, что от жалости к детям слезы наворачиваются ей на глаза.

Быстро опустившись на колени напротив Джессики, она заявила:

— Тебе придется показать мне, как это делается.

Джессика рассмеялась.

— Ох, это не так уж и сложно. Просто представь себе, что перед тобой картофелина, которую надо почистить.

Мартин, вдруг открыв глаза, воскликнул:

— Ты видел, Пип? Вот это был удар! Прямо в нос! Наша сестра Марта настоящий боксер! — И, ударив кулачком по воде, чтобы показать, как все получилось, окатил женщин фонтаном брызг.

После того как мальчиков выкупали, переодели, отнесли наверх и уложили в постели, а комнату Джессики вымыли и привели в порядок, она тоже переоделась в халат и вызвала камердинера. Вскоре тот явился с графином бренди и двумя стаканами.

— Ты выглядишь так, — сказала Джессика, посматривая на Элли и наливая бренди на дно стаканов, — что помочь тебе может только капелька знаменитого эликсира сестры Долорес.

От острого взгляда Джессики не укрылось, что Элли измучена до предела. Румянец на щеках поблек, под глазами появились темные круги, очень похожие на синяки. Губы ее то и дело вздрагивали, а глаза застилали слезы. Три бессонных ночи, которые она провела в раздумьях и тревоге, давали о себе знать. Казалось, Элли вот-вот упадет от усталости.

— Это всего лишь жалкое подобие эликсира сестры Долорес, — проговорила Джессика, протягивая Элли стаканчик с бренди, — но и это подойдет. Выпей! Капелька бренди пойдет тебе на пользу и поможет быстро уснуть.

Элли послушно пригубила бренди, а Джессика опустилась в кресло у камина напротив нее.

— Нет-нет, — остановила она девушку, увидев, как Элли брезгливо поморщилась и попыталась отставить стаканчик на боковой столик рядом со своим креслом. — Я знаю, что у бренди противный вкус, но тебе полезно выпить немножко. Считай, что это лекарство.

Элли снова поднесла стакан к губам и отпила немного бренди, потом еще немного.

— Джессика, как могут люди так жестоко обращаться с детьми? — после минутной паузы спросила она. Элли была явно подавлена.

— Из-за денег, — просто объяснила Джессика. — Дети — это безропотные рабы, которым можно платить столько, чтобы хватило на скудное пропитание. И все это вполне законно. Пипу и Мартину повезло. Они оказались под покровительством сестер Девы Марии и католической епархии. В противном случае мне пришлось бы выдержать настоящую битву, чтобы вызволить их из неволи.

Элли молча осмысливала услышанное. Потом тихим, полным чувств голосом произнесла:

— Думаю, монахини — святые, если они постоянно занимаются тем, что сегодня делала ты. Я понятия не имела, что они — а ты вместе с ними — ежедневно подвергаются опасностям. Про оскорбления, наверное, не стоит даже упоминать. А мне казалось, что монахини все время проводят в монастыре.

— Не делай из меня святую, пожалуйста, Элли? — с улыбкой ответила Джессика. — Рано или поздно ты можешь разочароваться во мне.

Элли покраснела и смущенно опустила глаза.

— Я знаю, ты имеешь в виду Беллу. Мне сейчас трудно поверить, что совсем недавно я была о ней столь высокого мнения. Ей было совершенно все равно, что случится с Мартином. — Девушка замолчала, а потом вдруг нервно рассмеялась. — А ведь и я знала, что Мартин пропал, и тоже ничего не сделала! Значит, я не лучше Беллы!

Джессика внимательно посмотрела на девушку и тихо произнесла:

— Я не хотела обидеть тебя, когда мы с тобой разговаривали в монастыре. Я очень беспокоилась о мальчиках, поэтому говорила не думая.

— Я заслужила это, — смиренно прошептала девушка.

— Элли, если уж корить кого-то за то, что случилось, то меня в первую очередь, — сказала Джессика.

Элли подняла на нее удивленный взгляд.

— Я знала, что ты была чем-то расстроена в последнее время, — тихо произнесла Джессика. — Мне бы подойти к тебе и спросить, в чем дело, что случилось, но моя ложная гордость мешала мне сблизиться с тобой. Я боялась, что могу получить отпор. Поэтому, как видишь, я сама во многом виновата.

Слова эти возымели действие, которого Джессика никак не могла предвидеть. Глаза Элли наполнились слезами, она закрыла лицо носовым платком. Но когда она наконец справилась с собой н подняла голову, во взгляде ее сквозило страдание.

— Я каждый день надеялась, — прошептала она, — что Белла скажет мне, что Мартин вернулся. Ведь он до сих пор жил в хорошем доме, где всегда тепло и уютно, и он не голодал.

— Это правда, — спокойно ответила Джессика. — Но для бедного Мартина жизнь в этом прекрасном доме вдруг стала невыносимой.

Элли, глядя в глаза Джессике, внезапно предположила:

— Наверно, Белла сделала что-то ужасное, что-то такое, что заставило мальчика сбежать и искать помощи и защиты у этого омерзительного существа, которое называет себя его приемной матерью.

— Да, она поступила с ним жестоко, — кивнула Джессика.

— Что она сделала, Джесс? — сквозь слезы проговорила Элли.

— Белла… она обозвала его, — ответила Джессика.

Элли с недоумением посмотрела на нее.

— Обозвала? Обозвала ребенка? Как? — Девушке не хотелось верить, что прекрасная Белла могла упасть так низко.

— Самым отвратительным словом, которым только можно назвать маленького мальчика. Хоть мне и больно говорить об этом, но Белла произнесла запретное слово, — пояснила Джессика.

— Какое слово? — выдохнула Элли.

— Сосунок, — громко и внятно проговорила Джессика.

От неожиданности Элли выпрямилась в своем кресле.

— Сосунок?.. — Она ничего не понимала.

— Да, — кивнула Джессика. — Но это еще не самое страшное. Она вообще перестала называть его по имени и обращалась к нему только «сосунок», потому что, как она сама сказала, только у сосунков все валится из рук. Все слуги в доме, как один, тоже стали называть его «сосунок». А какой уважающий себя мальчик смирится с таким оскорблением?

Элли вздохнула с облегчением и тихо рассмеялась.

— А я думала, что она выпорола его или сделала что-то еще хуже.

— О, Мартин выдержал бы порку не моргнув глазом. Он, возможно, даже хвастался бы этим. Но его обозвали, унизили, уязвили его гордость. Ему стало стыдно. Это хуже телесного наказания, — сказала Джессика очень серьезным тоном.

Улыбка на лице Элли вдруг угасла, и она опустила голову. Спустя мгновение плечи девушки бессильно опустились, и она горько разрыдалась. Джессика поднялась, подошла к ней и крепко обняла.

— Ну, ну, успокойся, дорогая, — мягко сказала она. — Все, слава Богу, кончилось благополучно. Теперь, когда мы разыскали Мартина, мы никому его не отдадим. И Пип будет счастлив. Он очень любит младшего брата.

Элли рыдала в голос, ее слова едва можно было разобрать, когда она произнесла:

— О, Джессика! Я была жестока к тебе. Я не заслуживаю твоей дружбы…

— Не говори так, дорогая, — утешала девушку Джессика. — Если бы каждому приходилось заслуживать дружбу, ни у кого из нас не было бы друзей. Разве не так?

— Ты не понимаешь! Ты ничего не знаешь! — рыдала Элли. — Я сделала что-то ужасное!

— Что ты сделала? — удивилась Джессика, не выпуская Элли из своих объятий.

— Я сожгла… я сожгла твою повозку в Хокс-хилле… я хотела напугать тебя… я хотела, чтобы ты уехала… а потом я… ночью, когда ты спала, пришла к тебе в комнату. — Элли вдруг выпрямилась, и слезы высохли у нее на глазах. — Но я клянусь, Джессика, у меня и в мыслях не было ударить тебя ножницами. Я хотела срезать полог на твоей кровати, чтобы напугать тебя. Понимаешь? Я хотела во что бы то ни стало показать тебе, как сильно тебя ненавидят в этом доме.

Джессика на мгновение замерла, осмысливая услышанное, затем с изумлением спросила:

— Так это ты подожгла повозку? И это ты была ночью в моей комнате в Хэйг-хаусе в день бала арендаторов?

Элли опустила голову и кивнула.

— Но… я не все понимаю, — сказала Джессика. — Тогда, в Хэйг-хаусе, я почувствовала запах роз, эта был запах духов Беллы.

— Наверное, я надушилась ими, — неуверенно пояснила Элли. — Не знаю. Я не помню. Ты… ты случайно не подумала, что это была Белла?

— Именно так я и подумала, — ответила Джессика. — А когда сожгли нашу повозку, мы решили, что это дело рук местных мальчишек.

— О Боже! Теперь ты видишь, какая я подлая?! — простонала Элли.

— Успокойся, — ласково проговорила Джессика, когда рыдания усилились и слезы опять хлынули из глаз Элли. — Я прощаю тебя. Как мне говорили, в твои годы я была точно такой же. Когда девушки рано влюбляются, они способны на любые глупости.

Элли подняла голову, посмотрела на Джессику и быстро заговорила:

— Не в этом дело! Вся причина в Джейн. Мне казалось, я предаю ее. Я не могла позволить себе полюбить тебя. Джейн была такой же доброй, как и ты. Она никогда не стала бы винить тебя за то, что сделал твой отец. — Слова лились безудержным потоком. Элли никак не могла остановиться. — Я чувствовала страшную вину за то, что с ней случилось. Мне казалось, что я могла остановить ее. Ведь я могла сделать хоть что-то, чтобы не допустить несчастья. Но мне и в голову не пришло, что она может утопиться. Клянусь!

— Джейн? Кто такая Джейн? — спросила Джессика.

— Жена Филиппа, моего брата, я очень ее любила, — прошептала Элли.

Джессика застыла на месте. Она вспомнила могилу Джейн Брэгг на кладбище святого Луки и то, что молодая женщина утонула в Темзе во время лодочной прогулки, о чем позже сказала ей мать Лукаса. По словам Розмари, это был несчастный случай. Джессика вспомнила еще кое-что. Филипп Брэгг, ее муж, несколько месяцев до этого погиб в битве при Ватерлоо, оставив Элли одну-одинешеньку на всем белом свете, пока Лукас не стал ее опекуном.

Она пристально посмотрела на Элли, которая так и сидела, не поднимая головы.

— Нет, Элли, — уверенно сказала Джессика, — ты ошибаешься. Это был несчастный случай.

— Так считают все, — тихонько произнесла Элли. — Но я знаю то, чего никто не знает.

Джессика вдруг ощутила, как страх ледяной ладонью медленно сжимает ее сердце. Страшная догадка вдруг мелькнула в голове. Джейн Брэгг и Вильям Хэйворд, ее отец? Она не хотела, она боялась думать об этом. Едва слышно она прошептала:

— Ты невзлюбила меня, потому что была без ума от Лукаса…

— Нет, — всхлипнула Элли. — Я ненавидела тебя потому, что твоя фамилия — Хэйворд! Я ненавидела тебя за то ужасное, что твой отец сотворил с Джейн!

Джессика онемела. Постепенно всхлипывания Элли затихли, и лишь редкие вздохи нарушали тишину. Наконец Элли подняла голову, посмотрела на Джессику и с трудом выдавила:

— Я сказала слишком много, прости меня. Тебе необязательно все это знать.

— Что мой отец сделал с Джейн? — спросила Джессика, невидящим взором глядя куда-то вдаль.

Элли отрицательно покачала головой, но Джессика прочитала ответ по ее лицу — на нем застыло выражение боли и отчаяния.

— Он изнасиловал ее? — догадалась Джессика. Элли глубоко вздохнула, и глаза ее вновь наполнились слезами.

— Да, — с трудом разомкнув губы, прошептала она.

Джессика почувствовала, как сердце ее сжалось в груди, но настоящего потрясения не испытала, словно давно знала об этом. Где-то в глубине ее сознания события выстраивались в логический ряд.

— Об этом тебе сказала Джейн? — по возможности спокойно спросила она.

— Нет, — ответила Элли.

— Ох, Элли, неужели это произошло на твоих глазах? — с сочувствием произнесла Джессика.

— Нет, — повторила Элли. — Я подслушала, как Лукас и другие говорили об атом.

— Лукас? — удивилась Джессика.

Элли кивнула.

Джессика поспешно схватила стаканчик с бренди и отпила большой глоток. Ей нужно было подкрепиться и сохранить спокойствие. Затем, удивляясь собственному бесстрашию, она сказала:

— Выпей и ты, Элли. Совсем немножко, это поможет тебе восстановить силы. А теперь, не торопясь, расскажи мне все с самого начала.

Элли послушно отпила глоточек бренди. Она все еще не поднимала головы, опущенные глаза смотрели в пол. После небольшой паузы она наконец решилась.

— Лукас только что вернулся с войны, — заговорила она, — а я в это время жила в семье судьи Хокса, который с женой заботился обо мне. Я жила в их доме, пока не было принято решение, куда мне переехать. Об этом решении Лукас с друзьями пришел поговорить к судье. Они не пожелали, чтобы я присутствовала при их разговоре, и я отправилась в сарай. Там, на чердаке, жила кошка, у которой недавно родились котята, и я стала с ними играть. А потом я вдруг услышала голоса. Лукас с друзьями почему-то пришли поговорить в сарай. Они не знали, что я играю с котятами на чердаке. Тогда-то я и узнала о Джейн.

Джессика, ласково смотря на девушку, спросила:

— Кто зашел в сарай, Элли?

— Лукас, Адриан и Руперт, — ответила девушка.

— Продолжай, — попросила Джессика. Элли вздохнула и сказала:

— Они говорили о Джейн. Они сказали, что она утопилась.

— Но откуда они узнали, если все были уверены, что она утонула? — недоумевала Джессика.

— Она оставила письмо, адресованное моему брату. Оно было у Руперта, — ответила Элли. — Тогда я еще не понимала, что все это означало.

— Да, — кивнула Джессика. — И что они решили?

Элли. вдруг замолчала. Потом быстро взглянула Джессику и опять опустила глаза.

— Они… они решили… наказать твоего отца, — выдохнула она. — Они хотели вызвать его на дуэль, , но потом решили, что он недостоин этой чести. Обсуждали возможность отхлестать его кнутом или… сделать еще что-нибудь. Наказать его они считали делом чести.

— Что? — вдруг встрепенулась Джессика. — Они все вместе собирались наказать моего отца?

Элли покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Они тянули жребий, ну… как это обычно делают мальчишки… Они тянули соломинки, кто из них должен сделать это.

— Они тянули соломинки… — глухо повторила Джессика.

Элли была слишком молода и наивна, чтобы понимать то, что она только что рассказала Джессике.

Они хотели вызвать его на дуэль, или отхлестать кнутом, или сделать еще что-нибудь.

Именно «что-нибудь» и было их окончательным решением. И они тянули соломинки, чтобы выбрать того, кто станет исполнителем их общей воли.

Перед мысленным взором Джессики мелькали сцены, словно не Элли, а она сидела на чердаке сарая и глядела вниз через открытую крышку чердачного люка. Какими красивыми, решительными и справедливыми должны были казаться девочке-подростку эти молодые люди, только что вернувшиеся с войны герои. Какими благородными и честными. Они говорили языком хорошо воспитанных, образованных людей. В противном случае Элли не смогла бы понять их намеков. Если же она услышала бы что-то странное, она бы ни за что не поверила.

Они считали себя людьми чести. Об этом нетрудно было догадаться. Они свято хранили тайну своего уговора. Они взяли на себя заботу об Элли, они решили обеспечить и ее, Джессики, будущее. Но сделали они это только потому, что считали, что у нее есть основания рассчитывать на их помощь. Не надо было обладать богатым воображением, чтобы догадаться, каковы могли быть эти основания. И почему она, Джессика, не разглядела этого раньше?

Теперь она поняла, что за информация содержалась в письме поверенного, адресованном Лукасу. Женясь на ней, Джессике Хэйворд, он становился единственным ее покровителем и опекуном, человеком, который отныне будет сам заботиться о ее благополучии. Поэтому он расплатился со своими друзьями.

Сделав столь неожиданное открытие, она не ощутила никаких эмоций — ни гнева, ни отвращения, ни страха. Она подумала, что многие считают свершившееся возмездие справедливым. Злой, безнравственный человек заслужил жестокую, но справедливую кару и понес наказание. Если она и чувствовала отвращение, то лишь к собственному отцу. Если она и сострадала, то лишь несчастной молодой женщине, которая стала его жертвой.

Посмотрев Элли в глаза, Джессика спросила:

— Кто вытянул короткую соломинку, Элли?

Девушка покачала головой и отвернулась.

— Я не знаю, — прошептала она.

— Это был Лукас, да? — мягко спросила Джессика, обнимая ее за плечи и заглядывая ей в глаза.

— Да, — с несчастным видом прошептала Элли.

Вот еще одно открытие — и никаких переживаний. Об этом она тоже уже догадалась. Слова давались ей легко, когда Джессика успокаивающе сказала:

— Не стоит принимать все так близко к сердцу, Элли. Тот разговор окончился ничем. Дуэль не состоялась. Лукас не отхлестал кнутом моего отца. У моего отца было множество врагов. Очевидно, кто-то из них опередил мистера Уайльда.

Лицо Элли прояснилось, и она глубоко, со стоном облегчения вздохнула.

— Кто-нибудь еще знает о том, о чем ты только что мне рассказала? — спросила Джессика.

— Нет, — поспешно заверила ее девушка. — Я никому не могла сказать об этом, потому что… — Элли облизнула пересохшие губы. — Если Джейн утопилась, если она сделала это по своей воле, ее не смогли бы похоронить в освященной земле. Она не лежала бы на кладбище святого Луки.

— Да, таков церковный закон, но его придумали люди, и я уверена, что Господь накажет их в угодное Ему время, — ободряюще проговорила Джессика. — Я рада, что ты рассказала мне о Джейн. И все-таки я думаю, что мы должны сохранить в тайне все, что ты мне поведала, и не только ради Джейн, но и ради Лукаса.

— Я никогда не сделаю ничего, что может причинить вред Лукасу, — горячо заверила Джессику девушка.

— Я знаю, милая, я знаю, — прошептала Джессика. — И я тоже никогда этого не сделаю.

— Ты не скажешь ему о нашем разговоре? Ты не сделаешь этого, Джессика? — встревоженно спросила Элли. — Понимаешь, это выглядит так, будто я хотела предать его, но я никогда его не предам.

— Нет, — ответила ей Джессика. — Лукас никогда не узнает о нашем разговоре. Пусть это останется нашей тайной. А теперь пора спать, пойдем, я уложу тебя в постель.

Вечером Джессика долго бродила по дому, не находя себе места, и перебирала в уме все, что она узнала от Элли. Вначале она думала о Джейн Брэгг, о тех муках, которые вынесла молодая женщина, прежде чем покончила с собой. И чем дольше Джессика думала о Джейн, тем сильнее презирала своего отца.

Трудно было, конечно, смириться с тем, что сделал Лукас, но она понимала его. Он был солдатом и верным другом Филиппа. В битве при Ватерлоо погибло множество молодых мужчин — цвет и надежда Англии. После этого жизнь одного негодяя ничего не значила для Лукаса Уайльда.

Единственным утешением стала для Джессики мысль о том, что это убийство — отдельный случай, который никогда не повторится. Все кончено и забыто. Все осталось в прошлом. Нет причин опасаться за будущее.

Но новая мысль вдруг возникла в мозгу, беспокоя ее и терзая. Это не был отдельный случай. Родни Стоун пропал, и никто не знал, что с ним случилось.

— Нет, — прошептала она, уверенная в своей правоте. — Лукас — не мой Голос.

И сама не поверила собственным словам.

23

Лукас вернулся домой вскоре после полуночи. Он вошел в библиотеку и от удивления замер на пороге. Свернувшись калачиком, на диване безмятежно спала Джессика. Камин был разожжен, и свечи в подсвечнике еще не догорели.

Лукас постоял несколько секунд, внимательно разглядывая жену. Он терялся в догадках. Получив нынче утром срочное послание от Перри, он весь день тщательно проверял и перепроверял все то, о чем там говорилось. Поразительно, но Джессика оказалась права! Ей было известно о Родни Стоуне гораздо больше, чем его собственной родственнице и его друзьям. Лукасу казалось бесспорным, что Джессика давно знала Родни Стоуна, — иначе где бы она раздобыла все эти сведения? Но почему, почему она таилась от него, почему не рассказала о своем знакомстве со Стоуном?

Он подошел к маленькому столику у стены, на котором стояли графин и стаканы, и налил себе немного бренди. Держа в руке хрустальный стаканчик, опять повернулся к Джессике. Свет свечей мягко золотил ее кожу. Длинные волосы растрепались, и несколько медового цвета прядей упало на щеки и шею. Вышитый платок, прежде целомудренно прикрывавший ее декольте, сбился и позволял видеть кремовые холмики грудей. Весь облик девушки так и дышал невинностью и очарованием, и Лукас почувствовал, что ему хочется защищать ее, всегда быть за нее в ответе…

Он сделал большой глоток бренди и нахмурился. Защищать? Не стоит себя обманывать. Сейчас он мечтал только об одном — сжать ее в объятиях, обладать ею, дать понять этой красавице, что он имеет на нее права. Черт возьми, ведь он был ее мужем и вовсе не собирался уподобляться комнатной собачонке, которую в зависимости от настроения можно сегодня приласкать, а завтра пнуть ногой!

Его терзало то, что она не до конца откровенна с ним.

Еще один глоток — и бокал опустел. Лукас со стуком поставил его на столик. Ресницы спящей дрогнули, и она медленно открыла глаза.

— Который час? — сонно спросила она, приподнявшись на локте.

Ответа не последовало.

Что-то в молчании мужа заставило Джессику окончательно проснуться и внимательно взглянуть на него. Он так пристально смотрел на жену, что у той перехватило дыхание. Перед ней стоял Лукас, человек, которого она любила, но сейчас он выглядел как-то странно. От камина волнами шло тепло, но Джессике внезапно показалось, что в комнате очень холодно. Не может быть, чтобы он выяснил, что именно рассказала ей Элли, но если так, то почему он не сводит с нее потемневших глаз и упорно молчит?

Она была не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться. Ей казалось, что его взгляд пригвоздил ее к месту. Она попыталась сказать что-нибудь, чтобы прервать это тяжелое гнетущее молчание, повисшее в комнате, но слова не шли у нее с языка. Они умирали, даже не успев родиться. Какая-то дрожь, не имевшая, впрочем, ничего общего со страхом, пробежала по ее телу. И внезапно она все поняла. Ей помог особый женский инстинкт, которым праправнучки Евы имеют полное право гордиться.

Должно быть, он прочел кое-что в ее глазах, потому что на губах у него мелькнуло подобие улыбки. Он медленно развязал галстук и бросил его на ближайшее кресло. Потом он снял сюртук и принялся расстегивать пуговицы жилета.

— Лукас… — прошептала она.

— Пожалуйста, Джессика, помолчи, — попросил он. — Не нужно сейчас ничего говорить.

Ее сердце учащенно забилось, когда он направился к дивану. Его грудь вздымалась от волнения, а ноздри раздувались. Горящий взор был по-прежнему устремлен на нее и удерживал ее на месте лучше, чем любые путы. Джессика понимала, что он непременно догонит ее, если ей вздумается спасаться бегством. Он почти не владел собой; его подхватила и несла горячая волна желания.

И Джессика почувствовала, что хочет принадлежать ему. Она откинулась назад, призывно полуоткрыв рот.

Взгляд Лукаса скользнул вниз — на ее стройную шею с бьющейся на ней голубой жилкой, на холмики грудей, на стройные ноги, прикрытые юбками… Когда он опустился рядом с ней на диван, из его горла вырвался сдавленный стон.

Он прерывающимся шепотом рассказывал о том, сколько пришлось ему пережить и как страдать из-за того, что ей было позволено поступать так, как хочется. Она была создана для него, уверял Лукас, создана для любви… Раздевая свою жену, он говорил, что очень хочет ее, что мечтает о том, чтобы она раскрылась навстречу ему, чтобы ни в чем не отказывала… Но ей и в голову не приходило хоть в чем-нибудь отказать ему, пойти наперекор его желаниям. Ее тело стало для них обоих источником наслаждения, и она мечтала лишь о том, чтобы эти мгновения длились и длились.

Прошло немало времени, прежде чем он бережно перенес ее на ковер возле камина, а потом быстро сбросил с себя одежду.

Задыхаясь от непривычной страсти, она в изумлении смотрела на его великолепное тело. Когда их глаза встретились, наступила глубокая тишина. Он стоял совершенно неподвижно, и ей почему-то пришло в голову, что, пока она столь бесстыдно наслаждалась его умелыми ласками, он думал вовсе не о ней.

— Лукас, — прошептала она, протягивая к нему руки.

И он, словно ее призыв послужил для него сигналом, тут же бросился на нее и крепко прижал к полу. Джессика неловко поцеловала его в щеку, и он вошел в нее, да так глубоко, что оба вскрикнули от восторга. Его поцелуи были обжигающими, руки — ласковыми и настойчивыми, и она отдавалась ему, забыв обо всем.

— Лукас, — опять прошептала она, чувствуя, как ее переполняет нежность к нему. Сейчас ей было безразлично, верны или нет ее предположения на его счет. Ее нимало не заботило, кто он был на самом деле. О нем следовало заботиться, его следовало защищать…

«Я люблю его, — думала она. — Люблю! «

— Лукас, о Лукас… — И ее горло сжималось от волнения.

Спустя несколько восхитительных минут, показавшихся им обоим вечностью, Джессика внезапно разрыдалась. Ее сердце снедала непонятная тревога, и она никак не могла унять слезы.

Лукас испугался. Он сжал ее в объятиях, приговаривая:

— Джесс, Джесс, милая, успокойся! Чего ты боишься?

Опершись спиной о диван, он усадил Джессику так, что ее голова оказалась у него на плече. Гладя ее волосы и осыпая целомудренными поцелуями щеки, глаза и лоб, он еле слышно твердил:

— Мне казалось, я понял тебя. Казалось, что ты тоже этого хотела…

Он и сам толком не понимал, откуда берутся эти ласковые слова, но зато понимал, что немного лукавит. Он намеревался привлечь ее внимание, намеревался показать ей, что имеет на нее права… Однако он зашел слишком далеко. Джессика не должна была опасаться его. Он вовсе не стремился к этому.

— Больше такого не будет, — мягко сказал он. — Я могу быть совсем другим любовником — нежным и внимательным. Я понравлюсь тебе, вот увидишь!

Джессика подняла голову и внимательно взглянула на мужа. Ее слезы уже высохли.

— Я поняла… — медленно произнесла она. — Ты прав. Я действительно хотела этого, потому что знала: тебе это доставит удовольствие. И ты не напугал меня, Лукас… Разве что вначале, — добавила она нерешительно.

Он облегченно улыбнулся.

— Но почему же тогда ты плакала? — И, наклонившись над Джессикой, он легонько коснулся губами слезинки, задержавшейся в уголке рта.

— Потому что… — Она, не договорив, чуть повернула голову, и их губы встретились.

— Так почему же? — Он не хотел целовать ее, он хотел получить ответ на свой вопрос. — Почему? — мягко, но настойчиво повторил Лукас.

Потому что она любит его. Потому что боится прошлого и в ужасе отшатывается от будущего. Но она не могла сказать ему этого.

— Потому что… видишь ли, я не знала, что это может быть так… так чудесно. — Джессика помолчала, а потом нехотя призналась: — Но я все-таки немного испугалась. Ведь…

Она умолкла на полуслове, потому что его пальцы принялись поглаживать ее грудь. Оба соска набухли и отвердели. Она слабо застонала.

— Лукас, что ты делаешь? — Джессика едва узнавала свой голос.

Он усадил ее к себе на колени и ответил:

— Ласкаю свою жену. Разве это предосудительно?

Сердце Джессики затрепетало от радости, когда он вдруг сказал:

— Я люблю тебя! Люблю!

Это были как раз те слова, которые она больше всего жаждала услышать от него. И она повторила следом за ним:

— Я тоже люблю тебя, Лукас! Я люблю тебя!

Оба переживали минуты упоительного счастья.

— Так что же ты собирался сказать мне? — спросила она.

Муж и жена сидели в ночных халатах перед столиком в ее гостиной и пили чай. Лукас только что сообщил, что намерен рассказать ей нечто важное, и добавил, засмеявшись:

— Придется пить чай. Если мы отправимся в постель, я так ничего и не расскажу.

Его смех не обманул Джессику, которая знала, что Лукас терпеть не может чай. Итак, дело, как видно, и впрямь было важное.

— Нет, — проговорил Лукас и тут же скорчил недовольную гримасу, потому что ему пришлось-таки глотнуть жидкость, которую он всегда втихомолку именовал «лошадиной мочой», — начинай ты. Почему ты ждала меня?

Джессика задумчиво посмотрела на свою чашку.

— У меня родился один замысел, и мне очень хотелось поделиться им с тобой. — Она помолчала, лихорадочно повторяя в уме ту речь, что так старательно репетировала перед его приходом.

— И что же это за замысел? — с любопытством поинтересовался Лукас.

Джессика изо всех сил старалась сохранить непринужденный вид.

— Помнишь, ты как-то предлагал мне вместе отправиться в Париж, чтобы провести там медовый месяц? — сказала она.

— Помню. И прекрасно помню твой ответ. Ты сказала, что никуда не желаешь ехать, — ответил Лукас.

— А теперь я передумала, — с озорной улыбкой заявила она. — Только мне непонятно, почему именно Париж? По-моему, мы могли бы предпринять большое путешествие — провести на континенте, скажем, полгода.

— Значит, ты бы с удовольствием покинула Англию? — спросил Лукас, с удивлением глядя на жену.

— Мне так хочется повидать мир! — воскликнула она. — Я ведь провинциалка, Лукас. Я всегда стесняюсь твоих друзей. Они такие умные, такие образованные… — И Джессика потупилась.

Лукас отхлебнул чаю и хмыкнул:

— Как странно! Все словно сговорились. С утра до вечера только и твердят о поездке на континент! Ты. Моя мать. Белла. Не удивлюсь, если Элли тоже одобрит эту затею.

— Знаешь, Лукас, — задумчиво проговорила Джессика, — тебе это, наверное, покажется странным, но мы с Элли подружились. — И она коротко, без подробностей поведала мужу о событиях минувшего дня.

Она говорила, адресуясь в основном к его спине.

Лукас обнаружил на буфете графин с шерри, взял с подноса две рюмки, показал графин Джессике. Та отрицательно покачала головой. Наполнив одну рюмку, Лукас вернулся к жене. Чтобы скрыть внезапное волнение, Джессика протянула руку к чайнику и налила себе еще чаю.

— Джесс, когда бы ты хотела уехать из Англии? — неожиданно спросил Лукас.

— Как можно скорее, — поспешно отозвалась она.

— Тогда не стоит откладывать. Завтрашний день тебя бы устроил? — предложил Лукас. Джессика рассмеялась.

— Это было бы чудесно! Мы с тобой уехали бы первыми, а неделю или две спустя к нам присоединились бы твоя мать и Элли, — мечтательно проговорила она.

— Нет, нам придется поступить иначе, — возразил Лукас и пояснил: — Видишь ли, у меня дела в Челфорде, так что я еще задержусь в Англии. Однако тебе незачем дожидаться меня.

Джессика судорожно глотнула, сердце, казалось, замерло у нее в груди.

— Но… но я и думать не хочу о том, чтобы ехать без тебя! — разволновалась она. — Какой же это медовый месяц без мужа? И объясни, пожалуйста, что за неотложные дела появились у тебя в Челфорде?

— Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, — заявил Лукас. — Нынче утром, когда ты еще спала, от Перри пришло срочное письмо.

— А что это такое — срочное письмо? — спросила она, недоумевая.

— Это письмо, которое доставляется с посыльным, — пояснил Лукас.

В его взгляде явственно сквозила настороженность, и Джессика решила, что ее обманывают. Он относился к ней так же опасливо, как она к нему.

— Должно быть, в этом письме сообщалось что-то очень важное, — предположила она неуверенно.

— Ты права. Это касается Родни Стоуна. Ты не ошиблась, Джесс. Он действительно не покидал Челфорда, — сказал он, внимательно следя за выражением ее лица.

— Он мертв, — сказала она еле слышно.

— Пока никто не знает этого наверняка, но полиция уже подозревает что-то неладное. Кажется, последним мистера Стоуна видел сторож. Стоун шел по берегу реки, направляясь к монастырю. С тех пор он не показывался ни в «Розе и короне», ни в другой гостинице, — сообщил Лукас.

— Сторож? — переспросила она.

— Да. Он присматривает за старой плотиной и крестом святой Марты. Его зовут мистер Фром, — рассказывал Лукас. — Он запомнил Стоуна потому, что видел его в тот же день после обеда в «Розе и короне». Фром решил, что Стоуну просто захотелось прогуляться возле реки.

Крест святой Марты!.. Почему ей знакомо это название? Перед ее мысленным взором на мгновение возникла картина: каменный крест, стоящий перед церковью, и дети, которые, бегая по лужайке, играют в «апельсины и лимоны». Но потом все вдруг меняется, и это уже вовсе не игра. Вокруг креста собрались свадебные гости, а тех из них, кого поймали, отводят прочь, чтобы отрубить им головы.

Крест святой Марты. Она была уверена, что никогда прежде не слышала о нем. Но сторож заметил Стоуна возле этого креста, и дети в ее видении бегали неподалеку от него, и жуткая уродливая четырехугольная тень ложилась на траву…

Один пропал, осталось двое. Один пропал, осталось двое…

Кто следующий, сестра Марта? Кто следующий?

Люди всегда были так глупы. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. И вот он совершил это снова.

Кто вытянул короткую соломинку, Элли? Кто? Кто?

Это был Лукас. Это был Лукас. Лукас…

«Нет! «

Она пришла в себя и увидела, что Лукас спокойно пьет шерри. Пошарив на столике, она схватила чашку и глотнула обжигающе горячий чай. На глазах у не тут же выступили слезы. Заметив это, Лукас нахмурился.

— Извини, что испугал тебя, — сказал он.

— Когда он исчез? — спросила Джессика, невидящим взором смотря куда-то вдаль.

— Сразу после того, как приходил повидаться тобой у Беллы, — ответил Лукас.

— Когда я выздоравливала после падения? Тогда ты привел его ко мне… — вспоминала Джессика, но голос ее звучал глухо и как-то отрешенно.

— Да, — подтвердил Лукас и кивнул.

— Ты упомянул крест святой Марты. Где это? — обеспокоенно спросила она. — То есть я хочу знать, существует ли он на самом деле?

— Сейчас уже нет, — без всякого волнения сообщил Лукас. — Но местные жители помнят, где он находился. Это в старом монастыре. Констебль Клэй и его люди прочесали развалины, однако им не удалось обнаружить ничего подозрительного. Стоун как сквозь землю провалился.

Джессика старалась справиться с подступившей к горлу тошнотой. Монастырь. Церковь. Сколько раз видела она их во сне!.. Лукас снова заговорил, и она попыталась вникнуть в смысл его слов.

— Прочитав письмо Перри, — принялся рассказывать Лукас, — я решил поближе познакомиться с жизнью мистера Стоуна и начал с посещения банка, где он хранил свои сбережения. Ты знаешь, оказывается, этот человек незадолго до приезда в Челфорд получил кое-какие деньги. Его друзья ошибались, когда утверждали, что у него много долгов. Он никому не был должен. Перед тем как покинуть город, он расплатился со всеми своими кредиторами. Я снова посетил его родственницу и выяснил, что она, подобно мне, не имеет ни малейшего понятия о том, откуда взялись эти деньги. Если, разумеется, он не выиграл их в карты… — Лукас помолчал, глядя на пламя, полыхавшее в камине, а потом спросил: — Ты подозревала, что Стоун намеревался похитить тебя?

— Но ты же помнишь, как я рассказывала тебе о своих опасениях. Ты тогда еще высмеял меня, мол, трусиха, боюсь непонятно чего, — напомнила мужу Джессика.

— По-моему, ты даже предполагала, что ему кто-то заплатил за это, — вспомнил Лукас.

— Предполагала? Неужели? Не помню, — ответила Джессика.

— А еще ты говорила, что его, возможно, убили, хотя все друзья Стоуна были убеждены, что все дело в невыплаченных долгах. С чего ты взяла, что он мертв? — спросил Лукас. — Откуда ты об этом могла знать?

— Я… я не знала… — прошептала Джессика и попыталась пояснить: — Понимаешь, когда Перри обнаружил, что никто из близких друзей мистера Стоуна ничего не знает о его судьбе, я… нет, мы оба начали подозревать худшее.

— Но почему тебя так занимает судьба Стоуна? Джесс, зачем ты ходила в его комнату? Что ты там искала? — настойчиво спрашивал Лукас.

— Ничего я не искала. Мы с Перри беспокоились о Стоуне, — ответила она, — и надеялись, что что-нибудь в его жилище наведет нас на след хозяина, вот и все.

— И вы ничего не нашли? — допытывался Лукас.

— Ничего, — покачала головой Джессика. — Если ты не веришь мне, поговори с Перри.

— Я верю тебе, Джесс. Я всегда верю тебе, если ты не кривишь душой, — заметил Лукас.

— Перри передает в своем письме некоторые слухи. Люди говорят, что накануне бала в доме Беллы у Стоуна была женщина.

— Женщина? Какая женщина? — удивилась Джессика.

— Понятия не имею. Никто не знает ее имени, не оборачиваясь, сказал Лукас. — Может, ее и вовсе не существует, — добавил он.

Неожиданно Лукас обернулся, и Джессика сжалась под его пронизывающим изучающим взглядом. Комната закружилась перед ее глазами.

— Джесс, — почти ласково спросил Лукас, — ничего не скрываешь от меня? Ты рассказала мне все, что тебе известно? Любая мелочь может таить в себе опасность. Ты должна понимать это. Если Стоун впрямь убит, один Бог знает, кто будет следующим. Вот почему я хочу, чтобы ты пока держалась от Челфорда подальше.

— Мне нечего больше тебе сказать, — прошептала Джессика и неожиданно для самой себя всхлипнула.

Лукас подошел к ней и остановился. Его лицо приняло озабоченное выражение. Он был так добр к ней. Нет-нет, она наверняка ошибалась, когда плохо думала о нем.

Он так убедителен, так уверен в себе. Кажется, что он может объяснить абсолютно все. Но почему она не верит ему? Он женился на ней, удивив близких и друзей. Он чуть ли не силой заставил ее выйти за него. Что может быть лучше, если хочешь присматривать женщиной, задающей слишком много опасных вопросов?

Вдобавок жена не может давать показаний в суде против собственного мужа.

Когда он склонился над ней, она испуганно отпрянула.

— Джесс, — прошептал он, — дорогая! — И сжал ее в объятиях. — Мне не следовало говорить с тобой о Стоуне. Я напугал тебя.

Она слышала биение его сердца, ощущала тепло его крепких рук.

— Лукас, — сказала она, и в ее голосе прозвучал страх, — не уезжай в Челфорд. Останься со мной.

— И все же мне придется покинуть тебя, — возразил он. — Не волнуйся, дорогая. Я сумею постоять за себя.

— Тогда позволь мне поехать с тобой, — попросила она.

— Нет, — резко бросил он.

— Но зачем тебе понадобилось так срочно отправляться в Челфорд? — умоляюще смотря мужу в глаза, спросила Джессика.

— Ты же знаешь, там сейчас Перри. Мы хотим выяснить судьбу Стоуна, — сообщил он спокойно и уверенно.

— Но… — обеспокоенно возразила она. Лукас нежно поцеловал ее, заставив замолчать.

— Успокойся. Все будет хорошо, — заверил он ее. — Мы с Адрианом отправляемся в путь завтра утром. Пройдет всего несколько дней — и я вернусь.

Он отнес ее в спальню и уложил на кровать. Потушив свечи, он лег рядом с женой и обнял ее.

— Ты озябла. Позволь мне согреть тебя, — сказал он тихо.

И они снова ласкали друг друга, и в его объятиях ей было уютно и покойно. Она ругала себя за то, что любила его, но поделать с собой ничего не могла. Ее сердце принадлежало Лукасу.

Когда он заснул, Джессика осторожно высвободилась из его объятий и выскользнула из постели. Накинув халат, она вышла в гостиную. В нижнем ящике шкафа мужа она на ощупь отыскала заряженный пистолет, который Лукас держал там на тот случай, если в дом заберутся воры.

Осторожно закрыв ящик, она пошла в свою комнату и спрятала оружие в секретере. Потом ей захотелось взглянуть на большой особняк, расположенный по другую сторону Грин-парка. Он весело подмигивал своими ярко освещенными окнами, как бы говоря: не волнуйся, все хорошо, вокруг царит спокойствие.

Чтобы подавить рвущееся из груди рыдание, Джессика прижала ко рту руку. Ей надо быть сильной. Она обязана выстоять и не поддаться собственным чувствам. О, если бы ей удалось вернуть себе хотя бы частичку той решимости, которой она обладала, когда покидала монастырь, чтобы вернуться в Хокс-хилл! Тогда ею двигало только одно — желание остановить убийцу, не дать ему совершить следующее злодеяние.

Но тогда она еще не знала и даже не могла предполагать, что влюбится в свой Голос.

— Голос, — прошептала она в ночной тишине, — я не позволю тебе сделать это. Покуда не поздно, уходи прочь!

Она ощутила какое-то легкое дуновение, некий трепет понимания — но не более. Никакого волнения, никакого раскаяния.

— Голос, ты еще здесь? — опять прошептала она, желая проверить себя. Впрочем, она отлично знала, что ничего не изменилось, что Голос никуда не делся, что он где-то рядом.

И она открылась ему навстречу, решив поговорить с ним.

— Голос, Голос, отзовись! — сказала она.

Лукас пошевелился, и она подошла к нему.

— Джесс, я люблю тебя, слышишь? — прошептал он во сне.

От нежных его слов что-то дрогнуло у нее в груди. Умный, умный Лукас. Не было такого оружия, которого бы он не использовал, чтобы рассеять ее подозрения. Но он опоздал. У нее не осталось подозрений. Они превратились в уверенность. Она могла бы простить ему смерть отца, но не Родни Стоуна и не его следующую жертву.

— Я остановлю тебя, Лукас. Остановлю. Я сделаю это, — прошептали ее губы, и собственные слова показались ей нереальными, неправдивыми, фальшивыми.

— Джесс, вернись в постель, — услышала Джессика, подошла к кровати и устроилась рядом с мужем.

Его руки тотчас же обвились вокруг ее талии, прижали к груди. Когда он принялся ласкать ее, она лежала совершенно неподвижно, стараясь не отвечать ему — только не в этот раз!

Он приподнял голову.

— Джесс, что случилось? Что-то не так? — удивленно осведомился он.

— Ничего, ничего не случилось, — пробормотала она и обняла его за плечи.

— Тогда люби меня. Люби меня, Джесс, — взмолился он.

Ее сопротивление сразу исчезло, будто его и не было вовсе. Она не могла отказать, противиться собственному сердцу.

— Лукас, — беспомощно и безнадежно прошептала она, когда он вошел в нее. — Лукас…

Ее тело было не в состоянии разделить сдержанность ее ума. Оно приветствовало его, отвечало ему, когда он требовал от него наслаждения и страсти. В момент высочайшего блаженства она в отчаянии вскрикнула, и слезы полились у нее из глаз.

Когда их страсть угасла, он стал бесконечно нежен. В его голосе появились радость и удовлетворение, когда он почти извинялся перед ней:

— Знаю, знаю, я был ужасен, но я так люблю тебя…

А потом она тихо лежала, дожидаясь, когда он уснет, и думала, думала, думала…

… Утром, когда она проснулась, Лукаса уже не было рядом. Она не стала накидывать на себя халат и в одной ночной рубашке выскочила из комнаты. На лестнице она встретила лакея. На ее настойчивые расспросы слуга, запинаясь, нерешительно ответил, что хозяин рано утром вместе со своим кузеном мистером Адрианом Уайльдом уехал в Челфорд.

Час спустя Джессика со своей служанкой уже сидела в экипаже. Она тоже направлялась в Челфорд.

24

На ночь Джессика остановилась в гостинице «Черный кабан», расположенной в нескольких милях от Челфорда. Хотя в этих местах никто ее не знал, она все же решила обезопасить себя, потому и надела шляпку с черной вуалью, которую не снимала до тех пор, пока не вошла со служанкой в свою комнату. Если бы только было возможно, она отправилась бы в путь одна, поскольку решила действовать тайно, но даме нельзя обходиться без прислуги, — это неизбежно рождает толки, сплетни и пересуды, — вот и пришлось Джессике взять с собой Седи.

Леди Дандас очень устала, и у нее не осталось сил вести даже легкую беседу, поэтому она сразу легла в постель. Кровать оказалась удобной, но молодая женщина долго не могла уснуть. Джессика пыталась молиться, но давно знакомые слова не шли на ум. Она прислушивалась, но ничего, кроме неразборчивого шума, различить не могла. Она лежала, устремив в потолок взор широко раскрытых глаз, но ее ум словно окаменел, став недоступен ни мыслям, ни эмоциям. Поздно ночью она наконец забылась.

Утром она все же почувствовала себя достаточно бодрой для того, чтобы разыграть маленький спектакль перед служанкой. Она сказала Седи, что отправляется в город, где ей предстоят дела, на решение которых потребуется часа три-четыре, но после возвращения они сразу поедут в Лодж.

Готовясь к поездке в город, Джессика размышляла о том, нужно ли ей брать с собой пистолет Лукаса, но потом решила, что там, куда она отправляется, оружие не понадобится. Кроме всего прочего, пистолет был громоздким и тяжелым, и спрятать его было нелегко. Когда же она приедет в Лодж, чтобы встретиться с Лукасом, она будет не одна.

В наемном экипаже она поехала в Челфорд, но сошла, не доезжая милю до города. Возможно, она вела себя слишком предусмотрительно, но не могла допустить, чтобы кто-нибудь увидел, куда она идет или что собирается делать.

Расплатившись с кучером, Джессика сделала вид, что направляется к кладбищу святого Луки, но как только экипажей скрылся из виду, она тотчас свернула с дороги на тропинку, которая вела вдоль реки.

В ее сознании всплывали знакомые образы, еще разрозненные, но уже узнаваемые, и по мере того как она продвигалась вдоль берега реки, напряжение росло. Она внимательно следила за своими мыслями, но справиться могла лишь с немногими. Поэтому она позволяла себе думать только о том, что видела и к чему стремилась.

С реки поднимался туман, легкой вуалью окутывая берег. Сквозь тонкую пелену видна была зыбь на поверхности воды. Ни одна баржа, ни одно судно не плыли в тот день по реке в Хэнли и Лондон. Не было также ни яликов, ни лодок. Солнце закрыли облака, стал моросить мелкий дождик. Джессика прошла мимо аккуратного домика возле старой плотины. Это, наверное, и было то место, где сторож Фром видел Родни Стоуна во время его последней прогулки по берегу реки.

Вскоре Джессика подошла к развилке дорожки и стала удаляться от реки. Дорожка плавно поднималась вверх, и Джессика совсем не устала от этого подъема. На вершине она остановилась и огляделась по сторонам. Слева открывался вид на долину, на противоположном конце которой стоял Хэйг-хаус. Сверху был виден и павильон над обрывом, в который упала Джессика, убегая от преследовавшего ее Родни Стоуна. Если в ту ночь Родни Стоун выполнял приказ Лукаса, то Лукас… Она не хотела больше думать об этом, слишком глубокая рана еще кровоточила в ее сердце…

Она поспешно отбросила эту мысль… В конце концов, это теперь уже не имело значения. Она должна остановить Лукаса. Для этого она явилась сюда, все остальное было не важно. Утраченную любовь, рухнувшие надежды и мечты она будет оплакивать позже.

Легкая пелена тумана проплыла у нее перед глазами и сразу развеялась. Неожиданно запела птица, и Джессика испуганно вздрогнула. Со старой рябины взмыл вверх дрозд, и молодая женщина подняла глаза, следя за его полетом. На лицо упали первые крупные капли дождя, в кронах деревьев зашумел ветер.

Джессика замерла, подставив лицо дождю. Лучи солнца, до сих пор согревавшие ее, скрыли густые облака. Закрыв глаза, она стала шептать слова молитвы. Вскоре на нее снизошел покой и умиротворение. Она знала, что только она одна, и никто другой, сможет остановить Лукаса. Потому что никто другой не любит его так, как она. Этот день должен был наступить неизбежно. Она знала об этом давно, поэтому и была послана в Хокс-хилл.

Отвернувшись от Хэйг-хауса, она посмотрела в противоположном направлении и увидела разрушенный монастырь из своего сна. Он лежал в долине, отделенный от Хэйг-хауса плотной стеной деревьев. Поэтому, наверное, она никогда прежде не видела его. От когда-то крупного монастырского хозяйства сохранились лишь полуразрушенные каменные стены и церковная башня.

Однако Джессика знала, что не все можно увидеть, рассматривая монастырь издали.

Туман поднимался быстро, причем уже не только с реки, но и с долины. Она была благодарна Господу за завесу, посланную ей свыше, которая поможет ей незаметно проникнуть в развалины.

Пока она спускалась с холма, Хэйг-хаус тоже окутал саван из тумана.

Не доходя до монастыря, дорожка резко сворачивала влево, чтобы почти сразу круто взобраться наверх холма и исчезнуть среди густого леса. Джессика, подобрав юбки, пошла по свежескошенной траве к низкой каменной ограде. Пробраться через ограду не составило труда.

Что скрывалось за ней, Джессика знала, потому и не удивилась, увидев развалины храма из своих сновидений. Но при виде голой каменной плиты, на которой когда-то стоял каменный крест, на нее накатила волна жуткого страха. От других построек остался каменный фундамент, все кругом заросло густой травой. В ее сне именно здесь, на этой поросшей травой площадке, играли дети, а потом гонялись друг за другом гости, присутствовавшие на ее свадьбе.

Нервная дрожь охватила Джессику, когда она подошла к развалинам храма, возле которого схватили Родни Стоуна, чтобы отрубить ему голову. Во сне храм был цел, а может, ей только так казалось. Потому что все, что являлось ей в сновидениях, было всего лишь игрой воображения.

Один пропал, осталось двое. Один пропал, осталось двое.

Слова детской песенки барабанным боем отзывались у нее в голове.

Кто следующий? Кто следующий? Кто?

Она невольно оглянулась на возвышающийся над обрывом Хэйг-хаус. Туман клубился перед глазами словно простыня из полупрозрачного муслина. Стояла гулкая, напряженная тишина, будто все живое затаилось в ожидании ее дальнейших действий.

Развернувшись на каблуках, Джессика быстро прошла под сводом сохранившейся арки и пошла нефу. Эта часть храма осталась почти нетронутой, но в нее можно было также попасть, переступив через кучу битого кирпича и полевого камня. Не задумываясь, Джессика шагнула в дверной проем и тотчас же поняла, что верно повторяет путь, которым прошла во сне.

В том месте, где когда-то сводчатый потолок образовал купол, сейчас зияло огромное отверстие; под ее ногами на каменных плитах раньше возвышался алтарь. В нишах сохранились еще мраморные статуи, а кое-где на остатках стен — рельефные изображения давно умерших рыцарей. И сюда тоже пробрался туман, мешая ей разглядеть все вокруг, но иногда полупрозрачная пелена поднималась вверх, открывая взору печальное великолепие давно минувших дней. Но туман не смог закрыть от ее внутреннего взора то, что она искала.

Волна страха поднялась из груди, когда Джессика приблизилась к подножию несуществующего ныне алтаря. С каждым шагом ее чувства обострялись.

Дождь тем временем прекратился, где-то вдали залаяла собака. Джессика ощущала на себе чужой взгляд — кто-то наблюдал за ней. Мокрые края юбки липли к ногам; запах горящего дерева и пряный аромат свежескошенной травы висели в воздухе.

Неподалеку от алтаря в небольшой нише она обнаружила то, что искала. Подобно входу в храм, эта часть здания неплохо сохранилась, по крайней мере нетронутым остался пол, выложенный каменными плитами. В самом центре ниши стояла прекрасная надгробная скульптура одинокой женщины с молитвенно сложенными руками.

— Святая Марта, — прошептала Джессика, с трудом шевеля губами. — Склеп святой Марты.

Она стояла у входа в склеп из своего сна. И места упокоения Родни Стоуна.

Из груди вырвался тихий стон, спазм сжал горло, но страшным усилием воли она подавила рыдания. Сейчас не время думать о том, чем кончатся ее поиски. И думать о Лукасе тоже нельзя. Слишком высокая ставка в этой игре.

Подавив все эмоции, она принялась исследовать надгробный камень и фигуру святой на нем. Это не было могилой, а скорее знаком, указывающим на склеп, расположенный внизу. Во сне Джессика видела ряд ступенек, ведущих в недра земли.

Она трогала и нажимала, легонько касалась и сильно надавливала на все детали скульптуры. Она тянула и толкала каждый выступ. Но ничего не происходило. Опустившись на корточки, она внимательно рассмотрела постамент, на котором стояла скульптура. Ведь должно же быть что-то такое, чего она до сих пор не заметила.

Вдруг ее глаза остановились на рельефном изображении святой в натуральную величину в глубине ниши, прямо за изваянием. Святая Марта стояла там под украшенным листьями крестом, в одной руке держа рыбу, а в другой — фонарь. Но взгляд Джессики приковал к себе крест со сложным орнаментом. Это был крест из ее сна.

Только теперь она заметила, что каменная плита с изображением святой не являлась частью стены, а была лишь прислонена к ней. Джессика провела пальцами по нижнему краю плиты. Из-под камня тянуло холодом. Со все возрастающим возбуждением она стала нажимать на все точки, которые могла нащупать пальцами. Наконец она коснулась латинской надписи у ног святой Марты. Что-то вдруг громко щелкнуло, а когда она нажала сильнее, надпись сдвинулась вбок и послышался резкий звук, похожий на скрежет ключа в проржавевшей замочной скважине.

Положив руку на каменную скульптуру, Джессика изо всех сил надавила на нее. Несколько секунд ничего не происходило, а потом, словно передумав сопротивляться, фигура святой Марты углубилась в стену.

У ног Джессики открылся люк в каменном полу, и она увидела знакомые ступени. Они вели вниз, в черные недра земли.

Широко зевая, в столовую вошел Адриан. Лукас уже ждал его, сидя за столом. Заполнив тарелку закусками, расставленными на буфете, Адриан присоединился к кузену.

— А где Перри? — спросил Лукас, поднося ко рту чашку с кофе.

— Принимает ванну, — ответил Адриан, бросая взгляд на огромные напольные часы в углу комнаты. — Какие у нас планы на сегодняшнее утро? — осведомился он, наклоняясь над тарелкой.

— Прежде всего тебе надо одеться, — не слишком вежливо заметил Лукас.

Адриан посмотрел на свой халат и усмехнулся.

— А зачем? Здесь нет дам, которых мой вид мог бы смутить или, не дай Бог, оскорбить, — пошутил он. — Сегодня в Лодже собрались одни мужчины, как в добрые старые времена, — мечтательно закончил он.

— И куда подевались добрые старые времена? — несколько раздраженно повторил Лукас. — Я начинаю сомневаться, что они вообще были.

С лица Адриана исчезла улыбка, он пристально посмотрел на Лукаса и сказал:

— Похоже, ты сегодня встал с левой ноги. Что случилось?

— Случилось то, — ответил ему кузен, комкая в пальцах и бросая на стол салфетку, — о чем я говорил тебе по пути сюда. — В явном возбуждении он принялся барабанить пальцами по столу. — Во-первых, Родни Стоун в самом деле исчез, и можно предполагать, что он был замешан в преступлении или же с ним самим случилось худшее. Во-вторых, если верить Перри, у дворецкого Хэйг-хауса сохранились все приглашения гостей, присутствовавших на балу у Беллы, кроме приглашения Родни Стоуна, которого, кстати, дворецкий запомнил — тот был одет как лондонский денди и просто бросался в глаза. Без следа пропала также карточка с его именем, которой обозначают место гостя за столом. Так что же с ними случилось? В-третьих, ходили упорные слухи о Стоуне и какой-то женщине, на свидание с которой тот отправлялся, но никто не знал, что это за таинственная женщина. Никто также не может сказать, откуда пошли эти слухи. В-четвертых, моя жена считает, что Стоуну или заплатили, или посулили большие деньги за то, чтобы он похитил ее и напугал так, чтобы она больше не задавала вопросов относительно смерти своего отца. И так далее, и тому подобное. Можно перечислять и перечислять… — Лукас устремил взор куда-то в пространство и уже другим тоном добавил: — В одном я точно уверен, Адриан: здесь действительно происходит что-то странное и имеет оно отношение к той ночи, когда погиб Вильям Хэйворд.

Адриан в задумчивости поднес к губам чашку кофе, отпил большой глоток и сказал:

— Я не вижу во всем этом ничего особенного или странного. Думаю, что Родни Стоун отправился куда-нибудь в горы Шотландии или другое укромное место, но все нам объяснит, когда вернется. В этом я абсолютно уверен.

— Это было бы прекрасно, — ответил Лукас, — но я не могу отказаться от проверки других версий, пока он скрывается.

— Каких еще версий? — удивился Адриан.

— От версий, что на Джессику действительно покушались и что в будущем с ней может произойти несчастье, — резко заявил Лукас.

Адриан был настолько шокирован внезапным предположением друга, что проглотил слишком большую порцию обжигающе горячего кофе. Отпив из бокала холодной воды, чтобы уменьшить боль от ожога, он недоверчиво и требовательно спросил:

— Ты серьезно? Кто может желать зла Джессике?

— Тот, кто убил ее отца, — без колебаний ответил Лукас.

В комнате воцарилось молчание. Адриан долго думал о том, что услышал от Лукаса. Наконец он покачал головой и заявил:

— Надеюсь, ты не думаешь, что кто-то из нас хочет причинить вред Джессике?

— Не знаю, Адриан, я не знаю, что мне думать, — в голосе Лукаса слышалось отчаяние.

— Но ведь это ты… вытащил… и если ты этого не сделал… — Адриан запнулся, но почти сразу добавил: — В таком случае я тоже ничего не понимаю.

В глазах Лукаса сверкнул огонь ярости, но он сдержался и тихо сказал:

— Я не убивал Вильяма Хэйворда. Да, мы все трое знаем, что именно я вытащил короткую соломинку, но я его не убивал. Уже тогда я сказал тебе, что не сделаю этого, потому что не смогу. Но кто-то все-таки убил его, и я хочу знать — кто?

— Если ты не сделал этого, то мы с Рупертом тоже, — уверенно заявил Адриан.

Лукас промолчал.

Адриан поднял голову, и в его глазах блеснул такой же огонь ярости, как и в глазах кузена. Взгляды обоих мужчин стали жесткими.

— А что, — отозвался Адриан, — если один из нас все же сделал это? Узнав, ты выдашь его властям? Ты сможешь предать товарища, отказавшись от данного ему слова? Где границы лояльности, Лукас?

Лукас вскочил со стула и схватил Адриана за руку.

Чашка с кофе взлетела высоко в воздух и ударилась о стену, фарфор разлетелся на мелкие осколки, а на белоснежной скатерти расплылось черное пятно. Но ни Лукас, ни Адриан не обратили на это ни малейшего внимания.

Сдавленным голосом Лукас тихо произнес:

— Я готов на все ради благополучия и счастья моей жены, ты это понимаешь, Адриан? Ни прошлое, ни наша дружба, ни клятвы, которые я произносил, ничто не имеет значения. Ничто! И если я выясню, что кто-то пытался причинить зло Джессике или пугал ее, этот человек станет моим смертельным врагом и я поступлю с ним соответствующим образом. И не важно — кто он. Я ясно выразился?

Отпустив Адриана, он резко отвернулся, подошел к окну и уставился на густую полосу деревьев, скрывавших от взоров обитателей дома руины старого монастыря. Он ругал себя за то, что позволил себе выплеснуть на Адриана все свои страхи и сомнения. Но он боялся результатов расследования, которое сам предпринял, беспокоили его также сведения, которые прошлым вечером передал ему Перри.

Приглашение Стоуна бесследно исчезло, а Лукас знал, сколь точен и обязателен в выполнении своих обязанностей Верни — дворецкий Хэйгов. Если он сказал, что приглашение пропало, то кто-то непременно должен был его взять. Однако больше всего Лукаса тревожили слухи о «таинственной» женщине, имя которой не произносили, но кругом шептались о… Джессике. Кто-то распускал слухи о том, что именно она встречалась с Родни Стоуном, и, если выяснится, что Стоун мертв, Джессику обвинят в его смерти.

Теперь он был рад, что оставил ее в Лондоне, где ей ничего не угрожало.

Повернувшись к Адриану, он изобразил на лице жалкую улыбку.

— Прости, — извиняющимся тоном проговорил Лукас, — за то, что я не сдержался. — Помолчав немного, он сказал: — Я не ответил на твой вопрос относительно планов на сегодняшний день. Так вот, сегодня утром нам предстоит встреча с Рупертом у него дома. Но до того, как мы отправимся в Хэйг-хаус, мне бы хотелось еще раз переговорить с кучером экипажа, который отвез Стоуна на бал у Беллы. Джессика настаивает на том, что кучер видел ее. Возможно, он лжет, отрицая это. Может, ему есть что скрывать?

Адриан все еще растирал руку, которую с нечеловеческой силой сжал Лукас.

— А почему мы должны ехать к Руперту? — задумчиво проговорил он. — Почему бы не пригласить его сюда?

— Потому что я хочу заодно поговорить с его дворецким, — ответил Лукас, — да и по пути в Хэйг-хаус посмотреть развалины старого монастыря.

— Лукас… — начал было Адриан, но Лукас отозвался, словно эхо:

— Адриан…

Они заговорили одновременно. Вдруг в дверь постучали, и в комнату вошел дворецкий Лукаса.

— Милорд, — с порога заявил он, — приехала служанка миледи и хочет видеться с вами.

Он шире открыл дверь, пропуская в столовую Седи. Лукас сразу узнал ее.

— Какого черта ты делаешь в Челфорде? — вспылил он.

Маленькая служанка покраснела под суровым взглядом своего хозяина и испуганно вздрогнула.

— Я приехала с миледи… — прошептала она и вдруг залилась слезами.

В разговор вмешался дворецкий:

— Милорд, Седи привез в Лодж кучер наемного экипажа. Он говорит, что миледи приказала ему подвезти ее к кладбищу святого Луки, но он решил за ней присмотреть, пока она не войдет в церковь или на кладбище. Но ваша жена пошла вдоль берега реки по дорожке, которая ведет к старому монастырю.

— Я пошел одеваться, — на ходу бросил Адриан, ни о чем больше не спрашивая, и скрылся за дверью. Лукас уже мчался к выходу.

Джессика перекрестилась, прежде чем перешагнула порог и ступила на первую ступеньку каменной лестницы, ведущей в подземелье. Она колебалась, охваченная леденящим душу ужасом. Голова у нее кружилась, вызывая тошноту. Она так страшно боялась того, что может обнаружить в склепе, что не подумала ни о свече, ни о фонаре, который ей следовало прихватить с собой.

Издали послышался слабый звук — будто лошадь фыркнула на дорожке за монастырской оградой. Мышь, а может крыса, прошмыгнула мимо, коснувшись ее ноги, и Джессика вздрогнула от испуга. Вокруг вился туман, окутывая руины молочной пеленой. Больше ни один звук не нарушал тишину. Глубоко вздохнув и прижавшись спиной к каменной стене, Джессика стала спускаться по лестнице.

Вскоре она встала на плотно утрамбованную землю, которая вместо каменных плит образовала пол в подземелье. Воздух здесь был холодный и влажный, но в нем не ощущалось зловония разлагающейся плоти, чего ожидала и боялась Джессика. И тем не менее она была уверена, что в этом склепе покоятся останки Родни Стоуна, поскольку знала это непосредственно от убийцы. Он пропускал ее в свое сознание, сообщая о своих действиях. Он также пытался проникнуть в сознание Джессики, чему она до сих пор успешно сопротивлялась. Теперь она не знала только одного: в какой стадии разложения находится тело Родни Стоуна.

Напрягая зрение, она вглядывалась во мрак, но, хотя ничего не видела в окружающей темноте, воображение рисовало ей картины, от которых мурашки бегали по коже. Склеп был, несомненно, местом захоронения, и только Богу известно, что ей суждено здесь найти. Однако она оказалась не столь храброй, как сама полагала и надеялась.

Сделав несколько глубоких вдохов, Джессика немного успокоилась и в тот же момент почувствовала запах, которого до сих пор не ощущала. В воздухе витал слабый, несколько приторный аромат цветов. Это был запах роз.

Беспорядочные мысли пронеслись у нее в голове, пока наконец не оформились в слово:

— Белла, — простонала Джессика.

Слово эхом вернулось к ней, точно издевательский припев.

Задержав дыхание, она прислушалась. Кругом царила гробовая тишина. Держась рукой за стену, Джессика медленно продвинулась вперед. Возможно, это ее воображение так сильно разыгралось, но ей показалось, что запах роз усиливается. Вдруг нога наступила на что-то маленькое и мягкое, и Джессику охватила паника. С диким криком она отшатнулась. Запах роз ударил в ноздри. Собрав всю свою волю, она заставила себя опуститься на корточки. Медленно протянув руку вперед, она нащупала предмет, на который наступила. Это был бутон розы. Пальцы судорожно сомкнулись вокруг стебелька, шипы воткнулись в ладонь.

— О Белла, — прошептали побелевшие губы.

Потрясенная и объятая ужасом, Джессика припала к земле, вглядываясь в темные глубины склепа, и все нарастающее чувство страха, такого же, как тот, который она испытала в комнате Родни Стоуна, овладело ею теперь. Она вся дрожала, пытаясь закричать, но издала лишь испуганное хныканье. В ужасе она, как безумная, вскочила на ноги и бросилась вон из мрачного склепа.

Пронесясь по лестнице, словно все демоны ада гнались за ней, она выскочила из ниши и попала прямо в объятия человека, выступившего из тумана.

— Джессика… — с удивлением и в то же время с огромным облегчением произнес он, прижав ее к груди. Она страшно закричала и, извиваясь и вырываясь, попыталась высвободиться из кольца его рук, все сильнее сжимавших ее. Когда у нее не осталось больше сил отбиваться и она стала задыхаться, жесткое объятие несколько ослабело.

— Джесс, что случилось? — обеспокоенно спросил он, над ее плечом бросая взгляд на ступени, ведущие во мрак. — От чего ты убегаешь?

Убийца!

Она хотела крикнуть это ему в лицо, но вдруг в ней проснулся чисто животный защитный рефлекс. Он знал, что она в Челфорде, и точно знал, где ее найти. Об этом мог знать только ее Голос, который с легкостью читал ее мысли, как она читала его. Значит, Лукас и был ее Голосом.

До сих пор она отказывалась признаться самой себе, поверить, что это так, но теперь убедилась, что она была права, — самые худшие ее опасения оправдались. Сердце ее было разбито. Она зря цеплялась за слабую надежду, что какое-то чудо докажет ей, что она ошибается. Однако теперь надежда умерла, что-то внутри у нее сломалось, и Джессика погрузилась в тихое отчаяние.

— Джесс, не молчи, скажи, скажи мне, пожалуйста, что случилось?! — Он встряхнул ее, чтобы она пришла в себя и обрела дар речи.

— Там… внутри… — задыхаясь, произнесла она, указывая на склеп. — Там… внутри…

— Ты нашла тело Родни Стоуна?! — вскричал Лукас. — Где? Покажи мне, Джесс!

Она знала, что он убьет и ее и никто никогда не узнает, где ее искать.

— Почему, Лукас? Почему? — простонала она.

— Кто знает, что творится в голове убийцы? — спросил он, мимо нее глядя в черную глубину склепа. — Я знаю только одно — его необходимо остановить. А теперь покажи мне, где ты нашла тело.

Да, убийцу надо остановить, и только она может сделать это. У нее нет выхода, и она должна доиграть этот спектакль до самого конца, как бы си ни было горько и страшно. И Джессика, изображая приступ истерии, цепляясь за его плечо, стала что-то невнятно бормотать. Это была всего лишь игра, но она обманула его. Мужчина обнял ее за плечи успокаивающим жестом, и слова его прозвучали мягко и сердечно. Но это тоже была только игра.

Они остановились на первой ступеньке каменной лестницы, ведущей в склеп святой Марты. Лукас смотрел вниз так, будто впервые видел и нишу, и подземелье под статуей святой Марты. Он был непревзойденным актером.

Приложив палец к губам, она прошептала дрожащим голосом:

— Там внизу кто-то есть. Я ударила его камнем. Наверное, я его оглушила.

Недоуменно глядя на жену, Лукас, хмуря брови, приказал:

— Оставайся здесь, — и из кармана сюртука достал пистолет.

Он попался, он попался на ее удочку! Он поверил! Значит, она тоже оказалась неплохой актрисой.

Подождав, пока Лукас исчез в черной яме, Джессика ухватилась за край плиты и толкнула ее. Она услышала удивленный возглас, потом стук его ботинок, когда он бросился наверх, чтобы помешать ей закрыть склеп. Каменная плита была очень тяжелой, но ужас придал ей сил.

И только когда плита встала на место, Джессика поняла, насколько глупой она была. В отличие от нее Лукас должен был знать, как выбраться из склепа. Ведь он столько раз входил и выходил оттуда. Она выиграла лишь немного времени.

Осознав это, она повернулась и бросилась бежать. Страх гнал ее вперед, подсказывая путь, и она выбрала извилистую дорожку среди развалин, ведущую к каменной разрушенной ограде. Ступив на развалины, она вдруг почувствовала, как покачнулась плита у нее под ногами, и Джессика, потеряв равновесие, свалилась на землю. Ударившись головой об один из камней, которых множество валялось вокруг, оглушенная, она лежала, как безжизненная кукла.

Она не знала, как долго это продолжалось, но вдруг стала осознавать, что с ней творится что-то странное. Встряхнув головой, она, моргая, широко открыла глаза, но, испугавшись, свернулась калачиком и застонала так, словно кто-то ножом ударил ее прямо в сердце. Она вспомнила… Она вспомнила все! Воспоминания, горькие и жестокие, поднимались из глубин ее сознания, захлестывали ее, затопляли, душили…

Лукас был ее Голосом! И он уже пытался убить ее раньше. Вот почему она убежала из Хокс-хилла.

История повторялась…

Но ей уже все было безразлично. Ничто больше не имело значения. Она доверяла ему полностью, без остатка. Она думала, что он заботится о ней, — но это была ложь. Он хотел заставить ее замолчать… Она знала слишком много…

У нее больше не было слез… Сухие рыдания душили ее. Ее била нервная дрожь, и зубы у нее стучали. Если бы Лукас нашел ее в этот момент, она не смогла бы защититься, не смогла бы спастись.

Придя наконец в себя, Джессика горько рассмеялась. Сколько раз она молилась, прося Господа вернуть ей память? А теперь… Теперь она считала, что было бы лучше навсегда оставаться в неведении. Бог мог бы проявить к ней свое милосердие…

Его надо остановить. Эта мысль не давала ей покоя, снова и снова возвращаясь, терзая и лишая самообладания. Сначала он убил ее отца, потом Родни Стоуна, а теперь и Беллу. Правда, тела Беллы она не нашла, но в тот жуткий момент в мрачном склепе, когда она всем естеством ощутила злобу убийцы, именно Беллу она увидела глазами души.

Но ее миссия окончилась ничем. Ее постигла неудача, неудача, неудача… Если бы Джессика не доверяла ему, Белла была бы сейчас жива.

Медленно встав на колени, она с трудом поднялась на ноги. Она не позволит себе впасть в отчаяние. Пока еще не закончился ее собственный личный ад.

Из-за толстой каменной стены донесся слабый звук, а потом Джессика услышала тихий призыв:

— Джессика?..

Лукас!

Не обращая внимания на боль от сильного ушиба, собрав все силы, она бросилась бежать.

Хэйг-хаус был единственным домом, в котором можно было найти приют и просить о помощи. Но Лукас тоже знал об этом. Она попытается опередить его, поэтому ей надо спешить. Если ей удастся проскользнуть незамеченной и найти Руперта, она будет спасена. Руперт должен знать, что делать.

Остановившись на мгновение, она старалась разглядеть в тумане дорожку и, возможно, найти лошадь, на которой в монастырь прискакал Лукас. Однако вокруг клубился туман, то поднимаясь, то опускаясь и закрывая изгороди, стены и нагромождения камней, которые от них остались и обозначали границы старого монастыря. Но, даже увидев лошадь, она не могла быть уверена в том, что возле коня ее не поджидает Лукас.

Не отрывая глаз от тропинки, она медленно продвигалась вперед. Туман мешал ей видеть, но он точно так же закрывал ее от глаз преследователя. Обеспокоенная, она оглянулась. Где он? Что он делает? Чего он ждет?

— Джессика… — послышалось откуда-то сбоку.

Страх ледяной рукой сжал горло, и она снова бросилась бежать.

Оказавшись среди деревьев, она остановилась и перевела дух. Оглянувшись назад, она не услышала и не заметила никаких признаков погони. Было тихо, копыта лошади не стучали по тропе. Она решила пойти так, чтобы он не смог преследовать ее на лошади.

Закрыв глаза руками, она согнулась и почти вползла под густые ветки старой ели. Прижавшись к шершавой коре, она посмотрела вверх. Капли дождя, повисшие на ветках и сучках, упали ей на лицо. Верхняя одежда еще не совсем промокла, но стала неприятно влажной. На мягкие кожаные полуботинки налипла грязь — их нельзя будет привести в порядок. При виде этих совершенно новых, но безнадежно испорченных ботинок она вдруг горько разрыдалась. Капля переполнила чашу.

Ей пришлось приложить массу усилий, чтобы взять себя в руки, вернуть себе самообладание, подавить рыдания и сердитым взмахом руки смахнуть с лица слезы. Двигаясь быстро и тихо, она миновала густую полосу деревьев и вышла на дорогу. Где-то высоко на холме стоял Хэйг-хаус, но сейчас его скрывал белесый туман. Вокруг не было ни одной живой души. Ветер стих, ни один лист на дереве не пошевелился.

Подобрав юбки, Джессика перебежала через дорогу и скрылась среди деревьев по другой ее стороне. С этого места начинался крутой подъем, для преодоления которого ей потребуется много сил. Не раздумывая, она стала подниматься по склону. Вскоре она ощутила острую боль в боку, икры свела судорога, дыхание стало тяжелым. Но все сразу забылось, как только она увидела дом.

Хэйг-хаус появился перед ней совершенно неожиданно и казался таким безопасным и прочным в этом сумасшедшем мире, что слезы опять навернулись у нее на глаза.

Еще раз оглядевшись вокруг, она побежала через лужайку.

25

Продравшись сквозь густые заросли кустарника, разросшегося вдоль стен Хэйг-хауса, Джессика прижалась к стене дома, словно камни могли защитить ее. Она позволила себе минутку отдохнуть перед тем, как двинуться дальше. Она все еще не была в безопасности, и Лукас в любой момент мог настичь ее. Подумав об этом, она решила осмотреться и определить, где находится ближайший вход в огромный старый особняк.

Туман немного рассеялся — молочную пелену относил вбок легкий ветерок, который всегда дул на вершинах холмов. Но как только ветерок замирал, туман немедленно сгущался, опускаясь вниз.

Джессика стояла, прислонившись спиной к стене дома в том месте, откуда была хорошо видна лужайка, на которой во время благотворительного бала стоял гигантский шатер, где гостям подавали ужин. От террасы с огромной стеклянной дверью, ведущей в бальную залу, Джессику отделяла оранжерея.

Замерев у стены дома, Джессика прислушивалась, но тишину нарушал лишь тихий звон капель, падавших с крыши в лужи. Неподалеку пропела одинокая птица. Больше ничего не было слышно. Ничего, что могло бы обеспокоить девушку.

Оторвавшись от спасительной стены, она быстро и бесшумно двинулась к террасе, но в тот самый момент, когда Джессика поравнялась с оранжереей, дверь в розарий открылась и на пороге появился Руперт. Он, наверное, испугался больше, чем она, потому что от неожиданности уронил глиняный горшок, который держал в руках. Застыв, как мраморное изваяние, Джессика не моргнув глазом смотрела, как горшок падает на траву и цветущая роза, в нем посаженная, ломается пополам.

— Джессика! — придя в себя, воскликнул Руперт. — Я и не подозревал, что ты — в Челфорде. О Господи! Что с тобой случилось?

Она смущенно опустила глаза и увидела заляпанные грязью ботинки и мокрую обшарпанную юбку. Она была похожа на огородное пугало. Но это не имело никакого значения. Она подняла на него полные страдания глаза, понимая, что ей предстоит уничтожить его счастье. Она не знала ни одного мужчины, который бы так сильно, как Руперт, любил свою жену. И вот она должна сообщить ему скорбную весть, которая разрушит всю его жизнь.

Вместо этого она слабым голосом произнесла:

— Извини, как жаль, что роза сломалась…

— Ты извиняешься, потому что сломалась роза? — удивился Руперт.

Она показала рукой на горшок со сломанными стебельком и розовый бутон, валявшийся рядом.

Руперт наклонился и поднял цветок.

— Не переживай, роза не пропадет, — сказал он с улыбкой и булавкой прикрепил бутон к лацкану сюртука.

Она стояла и смотрела, как ловкие пальцы Руперта достают из горшка, который совсем не пострадал от падения, сломанный стебель вместе с корнями.

— Ничего страшного не случилось, — сказал Руперт и добавил, жестом приглашая ее войти в дом: — Пойдем, ты расскажешь мне, что с тобой приключилось.

Не обращая внимания на его приглашение, Джессика вдруг схватила Руперта за руку и потащила в оранжерею. Вдоль стен, на специально сооруженных полках и подставках она увидела море роз — всевозможных цветов и оттенков. От густого запаха роз у нее закружилась голова.

Возле самой двери стояли две каменные скамейки. К одной из них Руперт подвел Джессику и заставил ее сесть. Замешательство в его взоре сменилось испугом.

— Итак, что же случилось, Джессика? — осведомился он, с тревогой наблюдая за ней.

— Эту дверь можно запереть, Руперт? — взволнованно спросила она.

Он ничего не сказал, только утвердительно кивнул.

— Пожалуйста, Руперт, запри дверь, — взмолилась Джессика. — И покрепче. Я… Лукас преследует меня…

Руперт нахмурил брови, однако сделал то, о чем она просила. Вернувшись к ней, он присел рядом на скамейку и спокойно поинтересовался:

— Что же все-таки у вас с Лукасом случилось? Вы повздорили?

— Руперт, — медленно произнесла она, подыскивая слова, которые могли бы смягчить удар, — когда ты в последний раз видел Беллу?

— А при чем тут Белла? — удивился Руперт.

— Ну, пожалуйста, ответь мне! Потом я отвечу на все твои вопросы, — возбужденно заговорила Джессика.

Он еще больше удивился, даже немножко вознегодовал из-за того, что она говорит с ним в столь резком — тоне, но все же ответил, стараясь скрыть свои эмоции:

— Четыре дня назад Белла уехала в Лондон за покупками. Разве ты не виделась с ней там?

— Да, — скороговоркой ответила Джессика, — она была в Лондоне, но вчера уехала, сказав, что возвращается в Челфорд. Она уже давно должна быть дома.

— Насколько я знаю Беллу, — спокойно возразил Руперт, — она вполне могла заехать по пути к какой-нибудь из своих подруг. Она часто останавливается погостить у кого-то, прежде чем вернется домой. Поэтому, моя дорогая, для беспокойства никакого повода нет. Ну а теперь расскажи мне, из-за чего вы поссорились с Лукасом.

Слова Руперта ничуть не успокоили Джессику. В склепе святой Марты она настолько явственно ощутила присутствие Голоса, что сразу поняла, что недавно он был там. И воздух в подземелье был весь пропитан запахом духов Беллы.

Она судорожно сглотнула, чтобы снять спазм в горле, и решительно произнесла:

— Руперт, все то, что я собираюсь поведать тебе, — очень серьезно. Мой рассказ может показаться тебе выдумкой или игрой больного воображения, но он от начала до конца — чистая правда. Выслушай меня, пожалуйста, несмотря на то, что мои слова могут потрясти тебя до глубины души. — Она прервалась, но тут же, взяв себя в руки, громко и четко сказала: — Лукас — убийца! Нет! Не возражай, прошу тебя! Выслушай меня! Он убил моего отца. Это так, я присутствовала при этом. Я видела его. Потом он пытался убить и меня. И… Руперт! О Руперт, я почти уверена в том, что он убил Беллу. Я пришла сюда из старого монастыря в долине. Я отыскала там склеп святой Марты и нашла тело Родни Стоуна. Там было темно, как в гробу, но я почувствовала запах духов Беллы. И нашла розу. Белла — там. Разве это не понятно?

Губы Руперта посинели, лицо стало мертвенно-бледным.

— Я боялась, что это может повториться, — продолжала Джессика, — но я не могла предположить, что следующей жертвой станет Белла. Мы должны его остановить, Руперт. Я заперла его в склепе, но с той минуты прошло довольно много времени, и он, наверное, уже выбрался оттуда. Я слышала, как он звал меня по имени.

Руперт не сводил с Джессики ошеломленного взгляда.

— Ты заходила в склеп? — спросил он и вдруг умолк. После короткой паузы он, недоумевая, спросил: — Джессика, о чем ты говоришь?

Она вскочила на ноги, подошла к стеклянной двери и посмотрела на лужайку перед домом.

— Он сразу догадается, что я прибежала сюда. Он в любой момент появится здесь. Возможно, он уже где-то поблизости, — теряя самообладание, говорила Джессика. — У него пистолет, Руперт, он опасен. Что же нам делать?

Но слова замерли у нее на губах, когда она повернулась и посмотрела на Руперта Хэйга. Согнувшись пополам, он сидел на скамейке, сжимая голову обеими руками.

Она присела рядом и положила руку ему на плечо.

— Руперт, пожалуйста, ты должен остановить его, — взмолилась она. — Прошу тебя, не падай духом, Убийцу надо остановить. Но будь осторожен, Лукас опасен. Прости меня. Мне очень жаль. Это я во всем виновата.

Руперт вдруг словно встрепенулся. Он поднял голову и посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Джессика, — после небольшой паузы заговорил он, — я не поверю, что Белла умерла, и вообще, что ты имела в виду, рассказывая о Родни Стоуне? У тебя, наверное, случилось временное помутнение рассудка. Я абсолютно уверен, что это так. А теперь успокойся и расскажи мне все по порядку, что произошло. Что ты делала в развалинах монастыря? И не говори, пожалуйста, что Лукас кого-то убил, потому что в это я тоже не поверю.

Она с трудом держала себя в руках, она действительно была на грани паники, и то, что Руперт не собирался верить ни одному ее слову, не помогало ей выйти из состояния ужаса и отчаяния. Понимая, что будет только хуже, если она не успокоится, Джессика постаралась как можно точнее рассказать о происшествиях, имевших место сегодня утром. Рассказывая, она ни на минуту не спускала глаз со стеклянной двери, наблюдая за лужайкой.

Руперт слушал ее внимательно, а когда она наконец замолчала, заговорил он:

— Я считаю, что нет причин поднимать панику, Джессика. Беллу сопровождает ее личная служанка, а также четверо слуг и кучер. Она путешествует в собственном экипаже. С ними, ты считаешь, тоже что-то произошло?

— Не знаю! — воскликнула она. — Возможно, она тайно пришла в монастырь, чтобы встретиться с Лукасом.

Но Руперт лишь скептически улыбнулся и покачал головой.

— В это я поверить не могу, — произнес он уверенным тоном.

— Тогда почему в склепе лежала роза? — спросила Джессика, вспоминая бутон, который в темноте растоптала ботинком.

— Какая роза? — удивился Руперт.

Она стала лихорадочно шарить по карманам, но извлекла оттуда только свои перчатки. Отложив их на скамейку, она засунула руку поглубже. Но розы в кармане не было.

— Должно быть, я потеряла ее, когда упала, — сокрушенно оправдывалась она.

— В тот самый момент, когда ты ударилась головой о камень и к тебе вернулась память? — уточнил Руперт, не сводя с нее изучающего взгляда.

— Да, — подтвердила Джессика смущенно.

— А перед этим ты заперла Лукаса в склепе? — спросил Руперт.

— Да! — вскричала она раздраженно. — Да, да, да! Руперт, я не сумасшедшая, — заверила она Хэйга. — Я говорю правду, клянусь тебе. Я совершенно уверена, что тело Родни Стоуна находится в склепе, и Белла… о Господи, с ней тоже, должно быть, случилось что-то ужасное.

Поднявшись со своего места на каменной скамье, Руперт подошел к стеклянной двери, открыл ее настежь и выглянул наружу. Стоя спиной к Джессике, он сообщил:

— Ветер усиливается и разгоняет туман. Ничто не свидетельствует о том, что Лукас находится где-то поблизости. Я не думаю, что он смог так быстро выбраться из склепа, Джессика. Полагаю, он все еще там.

Он повернулся к ней так резко, что от неожиданности она вздрогнула. На лице Руперта сияла улыбка.

— Думаю, — сказал он, — ты понимаешь, как мы будем себя чувствовать, если вызовем констебля, а Белла спустя час приедет домой. И как будет чувствовать себя Лукас, когда узнает, что жена обвинила его в убийстве. Предлагаю пойти туда и выпустить его из заточения, прежде чем кто-либо узнает об этой истории.

Констебль? Ей и в голову не пришло посылать за констеблем. Она вовсе этого не хотела. Она хотела… хотела… А чего, собственно, она хотела? Она знала только одно — Лукаса нужно остановить. Нельзя допустить очередного убийства…

Руперт жестом пригласил ее покинуть оранжерею, широко распахнув перед ней стеклянную дверь.

— Не забывай, что Лукас попал в монастырь после тебя. Если я пошлю за констеблем и он обнаружит погребенное в склепе тело Родни Стоуна, в убийстве могут обвинить тебя, — вдруг заявил Руперт и, щуря глаза, посмотрел ей в лицо.

Потом он вдруг опустил взгляд и посмотрел себе под ноги, чтобы узнать, что же она так пристально разглядывает на полу. На каменной плите лежала роза, которая выпала из лацкана его сюртука.

Джессика резко подняла голову, и взгляды их встретились.

Он со вздохом закрыл дверь и наклонился, чтобы поднять розу. Лепестки опали и посыпались на пол.

Она попыталась сказать что-то, но язык не подчинился ей.

— Ох, как это неосторожно с моей стороны, — произнес Руперт и, раздавив розу пальцами, отбросил ее в сторону. — Но это ведь еще не все, не так ли? О чем ты еще хотела сказать мне, Джессика?

Она смотрела в его глаза и понимала, что ложь не спасет ее. Она выдала себя с головой, и теперь он знал, что она разоблачила его. Стараясь двигаться медленно, чтобы раньше времени не заставить его действовать, она встала со скамьи.

— Когда я спустилась в подземелье, — сказала Джессика, — то поразилась, почему там нет запаха разлагающейся плоти. Ты только что ответил на мой вопрос, Руперт. Ты похоронил Родни Стоуна в земле в склепе, не так ли?

— Так уж вышло, — он печально улыбнулся. — У меня не было другого выхода. Мне очень жаль, дорогая. Я не хотел пугать тебя заранее и собирался покончить со всем этим прежде, чем ты догадаешься, в чем дело.

Он только что заявил, что собирался убить ее. Она сразу поняла, что он принял это решение давно, а не в тот момент, когда она подошла к нему возле оранжереи. Теперь озарение снизошло на нее, и все вдруг прояснилось.

— Ты — мой Голос, — уверенно заявила она.

— Голос? — Он склонил голову набок, пристально вглядываясь в ее лицо. — Я бы этого так не назвал. Ты проникала в мое сознание без разрешения. Я не звал, не приглашал тебя. Это случилось раза два и удивило меня. Но это было давно и совсем не серьезно. Мне тогда показалось, что мое воображение сыграло со мной злую шутку. Но все изменилось в ту ночь, когда умер твой отец.

— Да, — кивнула она, и воспоминания нахлынули волной. — Поначалу ты не верил, что я могу читать твои мысли. Ты не хотел поверить. Но так и не смог закрыть передо мной дверь в свое сознание.

— И тогда, — тихо произнес он, — в меня вселился ужас.

— Поэтому ты решил убить меня. Ты шел за мной, но я тебя не видела, — рассказывала Джессика, — по крайней мере видела нечетко. Тебе нечего было опасаться.

Он заговорил голосом бесцветным, равнодушным, бесстрастным, от него повеяло смертельной угрозой.

— Мне нечего было опасаться? — повторил он ее слова задумчиво и медленно, а потом возразил: — Я так не думаю. Ты согласишься со мной, если поставишь себя на мое место. Мне пришлось бы вечно опасаться твоей способности читать мои мысли. Испытывать страх всю жизнь… Не иметь возможности защитить себя… Нет, так жить нельзя.

С удивлением смотря на него, она не смогла удержаться от вопроса:

— Но почему именно ты, почему я могла читать твои мысли, почему передо мной открывалось твое, а не кого-либо другого сознание? Мне казалось, что я могу читать мысли Лукаса. Когда я взрослела, превращаясь из девочки в юную женщину, я была уверена в этом.

— Тогда ты ошибалась, — спокойно пояснил Руперт. — Это должно было быть мое сознание. Видишь ли, дело в том, что мы с тобой родственники, — вдруг заявил он и торопливо добавил: — Нет-нет, не близкие. Просто троюродные, а может, даже четвероюродные брат и сестра. У нас был общий предок — прапрадядюшка. Его звали Альберт и считали в семье черной овцой. Его лишили наследства и выгнали из дома без единого пенни, и, насколько мне известно, вполне заслуженно. Он опозорил наше имя и весь наш род. Все это записано в семейных анналах, и я исследовал этот вопрос после того, как ты сбежала из Хокс-хилла.

— Мы — родственники? — уставившись на Руперта, ошеломленно произнесла Джессика, пытаясь свыкнуться с этой мыслью и понять смысл того, что только что рассказал ей Руперт.

— Мы даже похожи друг на друга. Разве ты не замечала? У нас одинаковые глаза и волосы, — каким-то странным, отрешенным голосом говорил Руперт.

Несмотря на то, что она внимательно слушала признания Руперта, стараясь осмыслить каждое его слово, какая-то часть ее сознания была поглощена мыслями о Лукасе. Что она наделала? О Боже, что же она наделала?

— Лукас не поможет тебе, Джессика, — услышала она глухой голос Руперта — в нем явственно звучали нотки удовлетворения. — Ему потребуется не один час, чтобы найти способ выбраться из склепа. Поверь мне, уж я-то точно знаю.

Джессика вдруг встрепенулась, и в глазах ее вспыхнули ярость и негодование.

— Ох, нет, не беспокойся, — неожиданно сказал он, — я не читаю твои мысли. Я просто догадался, что ты думаешь о нем и, разумеется, жалеешь о том, что сделала. Видишь ли, в нашей семье только женщины обладали неким даром ясновидения. Назовем это так за неимением более точного определения, ты согласна? А вот мы, мужчины, были наделены повышенной чувствительностью, правда далеко не все, однако это особая сила, и, как нетрудно себе представить, мой дед был этим напуган, полагая, что это нечто отвратительное. И я с ним соглашался, полностью разделяя его мнение. Эту тайну мы тщательно охраняли, ведя уединенный образ жизни.

Он не был похож на убийцу. Даже в этой оранжерее, где все происходило, словно в мрачном кошмаре, он предстал перед ней все таким же любезным, обаятельным, очаровательным мужчиной, каким она знала его всегда.

Люди всегда были так глупы. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. Он был слишком умен для них.

Перед внутренним взором промелькнуло воспоминание: Руперт рядом с Беллой — олицетворение преданного супруга. Всем было известно, как Руперт баловал Беллу. Ни один мужчина так сильно и преданно не любил свою жену, как Руперт Хэйг Беллу.

— Уже пора, Джессика, — голос Руперта нарушил стройную картину, возникшую в ее мозгу.

Убив однажды, он мог совершать это снова и снова. На самом деле он непременно должен был сделать это опять.

Дрожь пробежала по телу Джессики, но она усилием воли подавила нервный трепет и как можно спокойнее произнесла:

— Белла должна была стать твоей следующей жертвой. Ты собирался убить собственную жену. И ты убил бы ее, если бы я вдруг не вернулась в Хокс-хилл.

Почему она так поздно догадалась об этом? Ведь это было не так уж и трудно. Она приготовилась сразиться с ним, со своим дьявольским кузеном, и страх, казалось, покинул ее.

— Совершенно верно, — кивнул Руперт, и очаровательная улыбка появилась на его лице. Он был явно доволен собой, поэтому без всякого опасения открывал ей все свои тайны. — Но ты и представить себе не можешь, какой ужас я пережил, когда ты внезапно вернулась. Три года я думал, что тебя либо нет в живых, либо ты находишься так далеко, что не представляешь для меня никакой угрозы. А потом в моем мозгу стали возникать странные ощущения, словно кто-то дергает за веревочки, и это встревожило меня. Я хорошо помню тот день, когда я настроил свое сознание на мысли о том, как мне убить Беллу. И я никогда не забуду того странного ощущения, будто я сам с собой разговариваю вслух.

Нужно все тщательно спланировать. На этот раз не должно быть никаких ошибок. Он сделает так, чтобы все приняли это за несчастный случай. Два убийства, произошедшие в небольшом кружке людей, могут здорово растревожить осиное гнездо, а этого никак не следует допускать.

— О да, я помню, — отозвалась Джессика ясным голосом. — Это было во время вечерни. Я поняла, что мой Голос опять собирается совершить убийство, но это было все, что я знала.

— Когда мне сказали, что ты лишилась памяти, я обрадовался, надеясь, что ты потеряла также свои ясновидящие способности или хотя бы они в значительной степени утратили свою силу, по крайней мере настолько, чтобы ты стала для меня не опасной… — Руперт вдруг громко расхохотался, сощурил глаза и окинул Джессику презрительным взглядом. — Но ты была неосторожна, моя дорогая кузина. Однажды ты сама передала мне одну свою мысль. Ты пыталась наладить со мной контакт, не так ли? Но потом испугалась…

— Ты прав, — спокойно подтвердила Джессика. — Я тогда шла по тропинке через хокс-хиллский лес, думая про то, как был убит мой отец. Я тогда поняла, что выдала себя. А почему, ты не знаешь? Что я такое сделала, что обнаружила себя?

— Ты думала или видела дом на вершине холма, — медленно изрек Руперт, вспоминая собственные ощущения, — дом состоятельного человека. Ты передала мне его образ, и я увидел Хэйг-хаус твоими глазами. Но я с трудом узнал его. Он был другим, я не видел его отчетливо и думал о нем не как о собственном доме, а как об особняке богатого человека. И тогда я понял, нет, я тогда уже знал наверняка, что ты пробралась в мое сознание. После этого случая я стал осторожнее, бдительнее, я все время был настороже. Ты представить себе не можешь, насколько это утомительно.

Он замолчал, думая о чем-то своем, а Джессика вспомнила, как, стоя на дорожке, вдруг почувствовала его присутствие и осознала, что открылась для него: в голове у него роились те же мысли, что и у нее. Затаив дыхание, она волевым усилием запретила себе думать о чем-либо, чтобы он не смог обнаружить ее присутствия. Но один из образов, который передался ему от Джессики, был ему знаком, и он остановился, чтобы осмыслить эту картину. Значит, вот в чем было дело: она видела Хэйг-хаус, не подозревая, что это дом ее Голоса.

— Тебе не удалось закрыться от меня, — сказала Джессика. — Я почувствовала твой гнев и ярость в ту ночь, когда сбежала от мистера Стоуна.

— Да, это так, — с сожалением признал Руперт. — В минуты сильнейших потрясений, когда эмоции захлестывают меня и я не в силах справиться с ними, мое сознание остается беззащитным. В него легко проникнуть, и именно из-за этого я отложил осуществление моих планов, связанных с Беллой, до тех пор, пока не разберусь с тобой.

Она внезапно вздрогнула, словно проснулась от гипноза.

— Но почему, Руперт?! Почему ты делаешь это?! — в отчаянии вскричала она. Он ответил ей мягко и тихо:

— У нас нет времени, чтобы углубляться в обсуждение этого вопроса. Да и не думаю я, что вообще сумел бы объяснить тебе все это. Ты бы скорее всего ничего не поняла. — Он сделал паузу, а затем продолжил: — Но ты должна понять, что я не могу оставить тебя в живых. Однако обещаю убить тебя безболезненно, насколько это, разумеется, будет возможно. Ты видишь, как я к тебе отношусь? На самом деле я тебя люблю. И то, что я должен сделать, я сделаю без злобы. Просто у меня нет выбора.

Она вся напряглась, пытаясь остановить его.

— Тебе не удастся выйти сухим из воды, — сказала она. — Лукас знает, что я побежала сюда. Он перевернет Хэйг-хаус вверх дном и не успокоится, пока не отыщет меня.

— Я знаю, — ответил Руперт, — но не стоит заранее беспокоиться. Я очень умный, очень смышленый человек. Это будет самый обычный несчастный случай: падение с отвесной скалы в момент, когда у тебя помутился рассудок. Я, разумеется, ничего не утаю от властей. Я скажу констеблю, что ты была здесь, и Лукас, когда наконец выберется из склепа, подтвердит мои слова. Ты была не в себе, ты говорила бессвязно и вела себя как безумная.

Он настежь открыл дверь оранжереи, пропуская ее вперед.

— У тебя есть один-единственный шанс остаться в живых, — неожиданно заявил он. — И состоит он в том, что ты доберешься до склепа и выпустишь Лукаса из подземелья до того, как я остановлю тебя. Я дам тебе фору. Но если поймаю тебя, то сломаю тебе шею.

Если бы Руперт производил впечатление сумасшедшего, если бы кричал и вел себя агрессивно, ужас, охвативший Джессику, не был бы столь велик. Она могла бы преодолеть и угрозу, исходившую от сумасшедшего, и собственный страх. Но Руперт не был сумасшедшим. Он был красивым, обаятельным, образованным, умным мужчиной и… хладнокровным убийцей.

Паника, волной захлестнувшая Джессику, казалось, парализовала ее разум и волю. Она не поверила ни одному слову Руперта. Он не оставит ей ни малейшего шанса на спасение. Она не сможет убежать от него. Облизнув пересохшие губы, охрипшим от волнения голосом она спросила:

— А если я откажусь бежать?

— Тогда мы покончим с этим прямо здесь, — спокойно заявил он. — Конечно, из-за этого у меня возникнут определенные неудобства. Мне придется тащить тело на утес. Но туман сегодня достаточно густой, и никто ничего не заметит. На твоем месте я бы не надеялся, что тебе помогут слуги, которые придут тебе на помощь, если ты их позовешь или наткнешься случайно на кого-то из них. Они поверят мне, если я скажу им, что у тебя приступ истерии и временное помрачение рассудка, и не будут мне препятствовать увести тебя подальше от дома.

Закончив свои объяснения, он неподвижно постоял с минуту, а когда она по-прежнему не сдвинулась с места, вздохнул и сказал:

— Я помогу тебе принять решение. Вот, смотри…

Оставив дверь раскрытой настежь, он направился в самый конец одного из боковых проходов в длинной оранжерее. Он удалялся, повернувшись к ней спиной, когда она наконец решилась. Рванувшись вперед, она одним прыжком выскочила за дверь.

Повинуясь инстинкту самосохранения, она в первый момент кинулась к дому, к стеклянной двери на террасе. Если бы ей удалось попасть в дом, она смогла бы найти там слуг и обратиться к ним за помощью, невзирая на предостережения Руперта, что они ее не защитят. Однако в мозгу внезапно молнией сверкнуло вполне определенное знание, уверенность в том, что дверь на террасу заперта и путь этот для нее закрыт. Она вдруг осознала, что читает его мысли! Она понимала их так, словно он громко выкрикивал свои соображения и рассказывал о каждом предпринимаемом шаге и действии. Находясь во власти сильных чувств, он был не в состоянии что-либо утаить от нее. Свернув в сторону, она скрылась под сенью деревьев.

Прислушиваясь к звукам его шагов позади, гонимая животным страхом, Джессика бросилась вперед и вскоре оказалась на одной из знаменитых прогулочных тропинок в огромном парке Хэйг-хауса. Она не знала, на которую из них она попала. Одно дело — гулять вдоль обрыва, любуясь открывавшимся с высоты видом на долину и далекие домики Хокс-хилла, а совсем другое — упасть вниз, не заметив края обрыва в густом тумане. Но убийца шел вслед за ней, и если она сойдет с тропинки, то вполне может сорваться вниз с высокого крутого утеса.

Страх подступил к горлу, ледяной рукой сжимая грудь. Сердце, казалось, разорвется от волнения и перенапряжения. В панике она подумала, что спастись она не сможет, что скоро умрет, потому что он твердо решил убить ее, и никто никогда не узнает, что с ней произошло. А потом наступит очередь Беллы.

Кто следующий, сестра Марта? Кто следующий?

Никто! Никто! Ее миссия еще не окончена, и не может она окончиться таким образом!

«О Лукас, Лукас! Что я наделала?» — про себя шептала Джессика, чувствуя, что совсем другие эмоции поднимаются со дна ее души.

Неожиданно обретя покой и полную уверенность в своей силе и правоте решения, она приготовилась читать его мысли! Эта идея захватила ее полностью. Она узнает, что он собирается предпринять! И словно окунаясь в ванну с теплой водой, она скользнула в глубь сознания Руперта.

В тот момент он как раз вспоминал события той ночи, когда она сбежала от Родни Стоуна, а потом он (делая вид, что страшно озабочен ее состоянием, и в то же время мечтая собственными руками прикончить Джессику) помогал переносить ее в дом по той самой тропе, по которой теперь она вновь убегала. Если бы тогда он добрался до нее первым! Но сегодня он действительно был сильно озабочен… Однако вскоре всему придет конец. На этот раз она не ускользнет от него.

А вот и план. Она увидела план местности, словно Руперт любезно развернул перед ней карту своего поместья, точно так же, как когда-то он показал ей план места, где совершилось убийство ее отца.

Джессика отчетливо увидела дорожку, которая вела прямо к павильону над обрывом, и она бежала по этой дорожке. Свернуть с нее было некуда. Можно было только прыгнуть со скалы головой вниз.

Она попала в западню. И сама была во всем виновата. Она отдалась ему прямо в руки, рассказав все до мельчайших подробностей, а он, задавая ей вопросы, убедился, что находится вне всяких подозрений. Кроме того, поблизости Хэйг-хауса не было никого, кто мог бы спасти ее. И она, как последняя дурочка, выложила все своему убийце. К тому же она, выскочив из оранжереи, избрала единственный путь, который вел ее прямо в объятия смерти, — она побежала по единственной дорожке, ведущей к обрыву. А ведь он только этого и ждал. Этот путь приведет ее в никуда, если только она не станет спускаться вниз по отвесной скале.

Или же — карабкаться вверх.

Эту мысль Джессика отмела сразу, едва она пришла ей на ум. В этом случае он непременно отрежет ей все пути к спасению. Уже сейчас он бесшумно ступает вслед за ней, позволяя ей опережать себя, потому что она бежит в нужном ему направлении. В тот момент, когда она свернет с тропы, он набросится на нее, подтащит к краю обрыва и столкнет в пропасть.

Пробегая мимо купы деревьев, росших рядом с тропой, она обнаружила, что туман здесь был более густым, почти молочного цвета. Деревья служили преградой ветру, удерживая туман в маленькой, неглубокой лощине. Прекрасное укрытие — так назвал его он, и это место в самом деле могло бы им стать, если бы Джессике удалось отбежать на достаточно большое расстояние, чтобы Руперт не смог обнаружить ее. Она смогла бы там спрятаться и подождать, пока придет помощь.

Она устала, силы ее были на исходе, от быстрого бега резко покалывало в боку, ноги подкашивались. Посматривая по сторонам, она искала путь к спасению. Это была гонка не на жизнь, а на смерть, и, чтобы выиграть ее, она должна перехитрить своего преследователя. Возможно, даже убить его.

Внезапный порыв ветра вдруг разогнал туман, и она едва сдержала крик ужаса. Неподалеку она увидела крышу павильона, выстроенного у самого обрыва. Здесь кончалась тропа, по которой она бежала.

Ей ничего другого не оставалось, как свернуть с тропы в густой подлесок. Из последних сил она неслась сквозь колючие кусты шиповника, слыша позади шаги убийцы. На мгновение он потерял ее из виду, остановился и удивленно хмыкнул, а потом двинулся следом, окликая ее по имени.

Смертельный ужас обострил все ее чувства. Джессика вдруг сообразила, где она находится. Она бежала в обратном направлении по той самой тропинке, по которой гуляла с Родни Стоуном. Она опять увидела в воображении точный план местности, да так четко, словно смотрела на подробнейшую карту, которую держала в собственной руке. Она почти поравнялась с той ложбинкой, в которую провалилась, убегая от Родни Стоуна. У нее в самом деле появился шанс выжить — пусть ничтожный, но все же, — если только она сможет продвигаться в верном направлении.

Но он настигал ее. Его замыслы не были для нее тайной. Вот он уже тянет к ней руки, он почти касается ее…

Она упала на колени столь неожиданно, что он не смог остановиться, и, теряя равновесие, замахал руками. Споткнувшись о Джессику, он перекувырнулся и полетел вниз. Она надеялась, что он свернул себе шею или, на худой конец, сломал ногу, но не стала проверять, что с ним случилось. Подобно раненому животному, на которого охотится свирепый хищник, она на руках и коленях поползла прочь от этого места.

Джессике казалось, что она не в состоянии подняться на ноги, так страшно она устала, однако, услышав позади его тихий смех, она вскочила и помчалась вперед.

Несмотря на ужас и усталость, она все же не забывала контролировать его мысли, и вот теперь уловила, что он тоже задыхается, теряя силы, к тому же, падая, он сильно ушиб колено. Но травма была несерьезной. Боль в колене не помешает ему продолжать погоню.

Понимая, что уйти от него она уже не сможет, Джессика оглядывалась по сторонам, ища глазами место, где можно было бы спрятаться. Он, конечно же, предположит, что его жертва постарается отойти подальше от обрыва, поэтому она сделает то, чего он не ожидает. Прижимаясь к земле, она медленно и осторожно придвинулась к обрыву.

Посмотрев в пропасть, которая разверзлась прямо перед ней, Джессика принялась разглядывать почти отвесную скалу, ища глазами выступ или расщелину, в которой могла бы укрыться. Туман поредел, и она действительно заметила выступ в скале шириной в носок собственного ботинка. До выступа она могла достать ногой, если спустилась бы с обрыва, держась руками за его край.

Он пошевелился, и Джессика внезапно ощутила новый прилив сил. Не раздумывая, она повернулась спиной к пропасти и медленно опустила ноги вниз, пытаясь нащупать ботинками выступ в скале. Вскоре она почувствовала опору сначала под одной, потом и другой ногой.

— Джессика?.. — раздалось поблизости, и она лихорадочно задвигала руками в поисках расщелины или камня, на котором могла бы повиснуть.

Распластавшись на шершавой поверхности скалы, она ободрала коленки, но боли не почувствовала. Затаив дыхание, она в отчаянии ожидала момента, когда над обрывом появится голова Руперта.

— Я знаю, что ты прячешься где-то здесь, — услышала она его голос. — Ты не сможешь улизнуть от меня.

Она услышала звук удаляющихся шагов и, нащупав очередной выступ и расщелину в скале, стала медленно спускаться. Камень под ногой вдруг зашатался и рухнул вниз, увлекая за собой небольшую каменную лавину, Джессике показалось, будто в небе прогремел гром, который многократным эхом повторила долина внизу. Напрягая руки и ноги, она отчаянно искала другую опору и нашла ее как раз в тот момент, когда голова Руперта появилась над обрывом. Убийца, улыбаясь, смотрел на нее.

Он опустился на колени у самого края обрыва, одной рукой схватился за небольшой куст и наклонился вперед, изучая расстояние, отделявшее его от Джессики. Белый туман, словно крылья, поднимался за его спиной. Легкий ветерок взъерошил светлые волосы, влажные пряди упали Руперту на лоб.

Не сводя глаз с девушки, он распластался на земле и попытался дотянуться до нее обеими руками. Стоило ему надавить на ее ладони, судорожно вцепившиеся в расщелину в скале, и Джессика рухнула бы в пропасть.

Инстинкт самосохранения заставил девушку искать спасения. Несмотря на страх и головокружение, она стала шарить одной рукой по стене, пока не наткнулась на крошечный выступ. Уцепившись за него, она сразу же оторвала от скалы другую руку, но, не найдя опоры, стала медленно сползать вниз. Она громко вскрикнула, но в тот же миг ее нога встала на узкую, но довольно длинную скальную полочку, которой Джессика не смогла разглядеть раньше. Не зная, выдержит ли скальная полочка вес ее тела, девушка не переставая шарила второй рукой по стене, ища, за что бы ей уцепиться.

— Джессика, — послышалось сверху.

Она подняла голову и опять увидела Руперта.

— Зачем ты это делаешь? — сказал он, сокрушенно качая головой, и вдруг исчез.

Она знала, что он вернется. За то время, пока он ищет камень или толстую ветку, которой сможет дотянуться до нее, она должна спуститься как можно ниже. Однако резкое движение привело лишь к тому, что скальная полочка тихо хрустнула и стала смещаться у нее под ногами. Замерев на месте, Джессика поняла всю тщетность своих действий. Все было бесполезно. Она не могла ни спускаться вниз, ни карабкаться наверх. Она попала в ловушку.

Она слышала, как ом возвращается, и посмотрела вверх. Он уже стоял на краю обрыва, и его силуэт нечетко вырисовывался на фоне молочной завесы тумана. Она видела, как Руперт поднимает вверх большой камень и наклоняется вперед. Вытянувшись в струнку, она всем телом прижалась к стене, не в состоянии отвести взгляда от своего мучителя.

— Я восхищен твоей отвагой, — сказал он. — Да-да, это правда. И как ни странно это звучит, я отношусь к тебе хорошо.

— Ты — безумец! — крикнула она.

— Нет, ты ошибаешься, — ответил она. — Просто я попал в безвыходное положение.

— В таком случае ты чудовище! Исчадие ада! Ты — дьявол во плоти! — вскричала она, ни на миг не отворачивая глаз.

Он вздрогнул и весь содрогнулся, словно от пощечины, но тут же все тело его напряглось, он поднял камень над головой и…

Джессика услышала грохот, потом быстрый топот ног и крики людей. Руперт упал навзничь и вдруг исчез за краем обрыва. Кто-то явно набросился на него и оттащил назад. Казалось, прошла целая вечность, пока над обрывом не появилась голова другого человека.

Лукас, мрачный, с мертвенно-бледным лицом, глядел на нее сверху. Перегнувшись и опустившись через край обрыва как можно ниже, он протянул ей руку и тихо приказал:

— Спокойно, Джесс, подай мне правую руку.

При виде его из глаз Джессики брызнули слезы.

— Я… я… не могу… — прошептала она.

— Можешь, дай мне руку, побыстрее, — велел Лукас, и она подчинилась.

Через пару минут она уже лежала на траве у края обрыва, близкая к обмороку от усталости и нервного перенапряжения. Рядом стояли Адриан и Перри с пистолетами в руках, а напротив них — Руперт с глуповатой ухмылкой на лице.

Джессика не хотела смотреть на Руперта, она не сводила внимательного взгляда с Лукаса. Больше всего ей хотелось оказаться в его объятиях и умолять о прощении за все то, что она сделала. Но выражение его глаз удержало ее на месте.

— Уберите пистолеты, — приказал он, обращаясь к Адриану и Перри, а сам подошел к Руперту.

Он смотрел на бывшего друга с такой ненавистью и презрением, что тот не выдержал и заговорил:

— Предлагаю пройти в дом и объясниться, как это принято среди воспитанных и цивилизованных людей…

Лукас метким ударом в солнечное сплетение оборвал его речь. Руперт рухнул на колени, корчась от боли, но Лукас, дернув за воротник, поставил Хэйга на ноги.

— Предлагаешь объясниться? — тихо переспросил Лукас. В голосе его звучала угроза, на лице появилось выражение брезгливости. — Хорошо, мы все пройдем в дом, но не жди от меня ни воспитанности, ни манер цивилизованного человека.

И резким движением Лукас отшвырнул от себя Руперта. Тот пошатнулся и упал.

— Пошевеливайся, — приказал Лукас сквозь стиснутые зубы. — Адриан, присмотри за ним.

Повернувшись спиной к Руперту, Лукас направился к Джессике, опустился рядом на колени и заключил жену в объятия. Она спрятала лицо на его груди и дала волю слезам.

26

Войдя в Хэйг-хаус, Лукас прежде всего послал слугу за констеблем, дворецкому же приказал приготовить экипажей Руперта, чтобы немедленно отвезти Джессику домой в Лодж. Однако она наотрез отказалась уехать, и после непродолжительного спора Лукас сдался. Он отвел ее в библиотеку, усадил на диван и укутал ей ноги шерстяным пледом. Она все еще дрожала от пережитого напряжения, но теперь почувствовала и озноб — вся ее одежда была влажная, а юбка промокла насквозь. Устраивая жену на диване, Лукас так ни разу и не посмотрел ей в глаза.

Она сидела молча, наблюдая за происходящим.

Оказавшись в привычной для себя обстановке, в собственной библиотеке, которая в то же время служила и кабинетом, Руперт сразу переменился.

По пути в Хэйг-хаус он был молчалив и задумчив, хотя никто ему не угрожал неизбежным возмездием. Теперь он повел себя смелее и, войдя в роль хозяина, попросил Перри налить всем по стаканчику бренди. Однако все отказались, и только Руперт проглотил немного золотистой жидкости — видимо, для храбрости, — сам налив себе бренди из графина, который, как всегда, стоял на боковом столике у стены.

С хрустальным стаканчиком в руке он сел на свое место за письменным столом. Лукас встал возле холодного камина, одной рукой опираясь на массивную дубовую каминную полку. Адриан пристроился на широком подоконнике в узкой оконной нише. Перри присел рядом с Джессикой на диване напротив камина. До сих пор никто не произнес ни слова. Все смотрели на Руперта. Молчание затягивалось, и Руперт в конце концов не выдержал.

— Я мог бы отрицать все, — сказал он, — и вы не смогли бы привести в суде никаких доказательств, чтобы обвинить меня в попытке убийства. Но я не хочу, чтобы дело дошло до суда, поэтому намерен рассказать вам все, ничего не скрывая.

— Ты пытался убить Джессику, — резко заговорил Лукас, — мы видели это и будем свидетельствовать против тебя. Так что даже не думай, будто тебе удастся избежать наказания.

— Ты не понял меня, Лукас, — ответил Руперт. — Я только хочу сказать, что дело вряд ли дойдет до суда. По крайней мере, я на это надеюсь.

Из-под полуопущенных ресниц Джессика наблюдала за выражением лица Лукаса и Адриана. Оба были мрачны и напряженны, но и тот и другой промолчали.

Да, это дело вряд ли дойдет до суда. Но она не верила, что они позволят Руперту уйти от наказания. Когда они наконец-то узнают, что он совершил и на что вообще способен, они будут вынуждены изменить о нем свое мнение.

Ее все еще бил озноб, и она не смогла скрыть дрожь, пробежавшую по всему телу, но, когда Перри похлопал ее по руке, Джессика улыбнулась ему. Однако улыбка у нее получилась жалкая, безжизненная. Ей казалось, что Перри — единственный из всех присутствующих в библиотеке мужчин — понимает, что она чувствует в этот момент. А она была в отчаянии. Причина ее печали и глубокого отчаяния крылась в поведении Лукаса — почти равнодушном к ней отношении. Она могла легко перенести боль от ушибов и ссадин, забыть про раскалывавшую виски головную боль, если бы Лукас хоть раз посмотрел на нее с пониманием и сочувствием. Но он, с того самого момента, как вытащил ее из обрыва, наградил ее всего лишь несколькими мимолетными взглядами.

Затянувшуюся паузу нарушил Руперт.

— Ты ведь знаешь, — заметил он, глядя на Лукаса, — что мы не оказались бы сегодня в этой комнате и не обсуждали бы этот из ряда вон выходящий случай, если бы ты исполнил свой долг три года назад. У нас был договор, Лукас. Не забывай, что это ты вытянул короткую соломинку, но так и не выполнил своего обещания. Когда ты в тот вечер пригласил нас на встречу в «Черном лебеде», мне в голову не пришло, что ты не сдержал слова. Я впал в ярость, когда увидел Хэйворда у входа в таверну, и решил взять дело в свои руки. Ведь кто-то из нас должен был выполнить клятву, данную другу, павшему на поле брани.

— Клятва, которую мы дали друг другу перед сражением при Ватерлоо, не имела никакого отношения к убийству, — жестко произнес Лукас, — и Филипп никогда не потребовал бы от нас этого, Он был порядочным и честным человеком. И если ты помнишь, — Лукас бросил на Руперта презрительный взгляд, — мы тогда поклялись позаботиться о тех наших близких, кто останется один, если кто-то из нас падет в бою. Нельзя было тянуть жребий, это было ошибкой, и я очень скоро пожалел об этом. Такого рода возмездие ставит человека вне закона, и, какова бы ни была причина его поступка, он — преступник.

— Это не было убийство, — резко возразил Руперт. — Мы приговорили Хэйворда к смертной казни за его злодеяние, и обязаны были привести приговор в исполнение. Мы все знаем, каким подонком был Хэйворд и чтя он сделал с женой Филиппа. Он заслуживал смерти.

— Но дело не в том, что сделал Хэйворд и заслуживал он смерти или нет, — сощурив глаза, с угрозой в голосе произнес Лукас. — Мы все хотели отомстить за поруганную честь жены нашего друга, но мы все отказались от мести. Это ты нарушил данное слово, Руперт.

— Ты не просто убил человека, Руперт, — вмешался Адриан, — ты предательски выстрелил ему в спину.

Руперт повернул голову к Адриану и совершенно равнодушно пояснил:

— Я сделал это только для того, чтобы сбить власти со следа, если они начнут что-то подозревать. Никому и в голову бы не пришло обвинить меня в столь низком и бесчестном поступке. И я оказался прав. К тому же это была казнь, и я не сожалею о содеянном. Кто-то должен был сыграть роль палача.

Джессика внутренне содрогнулась, слушая это полное цинизма объяснение. Она уже знала, что отец ее был далеко не ангелом, возможно, он заслуживал смерти за то, что сделал с Джейн Брэгг, но Руперт только что признался, что был не лучше Вильяма Хэйворда. Ей показалось странным, что Руперт этого не понимает. Но несмотря на то, что она тоже осуждала Вильяма Хэйворда, ей было невыносимо больно слышать, как в ее присутствии эти молодые мужчины обвиняют его в преступлении. Несмотря ни на что, он был ее отцом, и она любила его.

— А что сделал Родни Стоун? — негромко спросил Лукас, пристально смотря на Руперта. — Чем он заслужил смерть? Полагаю, это его могилу мы нашли в склепе в старом монастыре?

— Мы? — удивленно переспросил Руперт.

— Да, мы — Адриан и я, — ответил Лукас. — Адриан услышал мои крики и выпустил меня из склепа.

— Боже, что за ирония судьбы! Какая злая шутка! — сдавленно рассмеялся Руперт. — Если бы в монастыре ты оказался один, тебе потребовалась бы уйма времени, чтобы выбраться из склепа. Сдвинуть плиту ты бы сам не смог. Но там есть другой выход, он ведет прямо к реке. Ты бы в конце концов нашел его. Занимаясь в свое время контрабандой, мой отец перестроил склеп и прорыл проход к реке. Он, разумеется, только чуть-чуть промышлял контрабандой, обеспечивая нужными товарами себя и нескольких своих друзей… — Он внезапно повернулся к Джессике и сказал: — А ты не сказала мне, что и Адриан приехал в Челфорд…

— Я видел, как ты бежала из монастыря, спотыкаясь о груды камней, — пояснил Адриан, глядя на Джессику, — я звал тебя и просил остановиться, но ты не ответила мне.

— Я… я была на грани помешательства от страха и отчаяния… — прошептала Джессика, поплотнее закутываясь в плед. Она снова вся дрожала.

— В глубине склепа, в самом углу, земля была рыхлая, там явно недавно копали яму, — продолжал Лукас, не обращая внимания на слова Адриана и Джессики. — Это там ты похоронил Родни Стоуна?

Руперт согласно кивнул, он не собирался ничего отрицать.

— Да. Я похоронил его в склепе, — сообщил он, — когда Джессика в моем доме выздоравливала после падения в ложбинку.

Хотя Руперт не сказал прямо, что там же, среди руин старого монастыря, он и убил Родни Стоуна, смысл произнесенной им фразу стал понятен всем. В комнате внезапно воцарилась гнетущая тишина. Первым нарушил ее Лукас.

— Объясни, Руперт, — приказал он, — в чем провинился Родни Стоун? Какую роль он играл?

Руперт, задумавшись, не сразу ответил. Потом, пригубив стакан и глотнув виски, решился:

— Прежде всего тебе следует знать, что Джессика доставляла мне массу хлопот, а в последнее время сильно беспокоила меня. Ее присутствие в Хокс-хилле угрожало моей безопасности. Дело в том, что она может читать мои мысли, — неожиданно заявил Хэйг и поспешно добавил: — Я хочу сказать — она способна делать это в буквальном смысле. У меня нет времени объяснять это более доходчиво, углубляться в подробности. Она сама все тебе расскажет после того, как… в общем, она все объяснит тебе попозже…

Перри почти подпрыгнул на диване и изумленно уставился на Джессику.

— Черт побери, Джесс, — ошеломленно прошептал он, — так, значит, ты все-таки немножко ведьма? И я не ошибся, называя тебя так в детстве?

— Ох, нет, это не совсем так, — испуганно проговорила она, не смея поднять глаз на Перри. — Просто я обладаю довольно острым чутьем, ну, своеобразной интуицией, что ли. Я, наверное, более чувствительна, чем другие люди, но за всю свою жизнь смогла проникнуть в сознание только одного человека. Однако я не знала, кто он.

Она быстро глянула на Лукаса, но его лицо не выражало ничего — ни понимания, ни антипатии, оно казалось застывшей каменной маской.

В памяти ее вдруг возникла картина: Лукас со свирепым видом отчитывает ее за то, что она продолжает играть в свои колдовские игры, и объясняет, что, если она немедленно не прекратит это занятие, все ее друзья с презрением отвернутся от нее. Нормальные люди не хотят общаться с ведьмами. Вот что Лукас сказал ей тогда. После этого разговора ей было слишком стыдно делиться странными мыслями с кем бы то ни было, давая таким образом понять, что она все-таки отличается от других детей.

— Кажется, — вмешался Адриан, — я припоминаю, что слышал о чем-то таком, правда, это было очень давно. Лукас, ты не…

— Да, это так, ты совершенно прав, — перебил кузена Лукас. — Я все прекрасно помню, но я считал, что Джессика придумывает… У девочек ведь такое богатое воображение…

— Но я ничего не выдумывала, — прошептала Джессика и смущенно опустила глаза.

— Однако это выглядело именно так, — чуть сердясь — то ли на нее, то ли на себя, — продолжал Лукас. — Судя по тому, что ты сейчас рассказываешь, к тебе вернулась память… Джессика, неужели ты вспомнила все, что произошло до того, как ты сбежала из Хокс-хилла?

— Когда я сегодня убегала от… то есть… в старом монастыре… — Она запнулась и умолкла.

Все смотрели на нее, ожидая дальнейшего повествования, и она сказала:

— Я поскользнулась на большой каменной плите и упала. Падая, я ударилась головой о камень и, кажется, потеряла сознание, но очень быстро пришла в себя. И тогда со мной произошло что-то странное. Голова страшно разболелась, закружилась, и вдруг я вспомнила прошлое. Я, конечно, не уверена, что вспомнила все, но, наверное, многое…

— Понятно, — ответил Лукас равнодушным тоном и обратился к Хэйгу: — Мы говорили о Родни Стоуне, Руперт, но так и не закончили нашего разговора.

Вот и все. Он ничем не показал своей радости от чудесного возвращения памяти, словно это было ему совершенно безразлично. Джессика почувствовала себя надоедливым ребенком, которого отшлепали за то, что он всем мешает, и таким образом заставили сидеть смирно и не вмешиваться в разговор взрослых. Теплая рука Перри коснулась ее ладони, и Джессике сразу стало лучше. Она подняла на молодого человека благодарный взгляд н увидела его ободряющую улыбку.

Тем временем Руперт объяснялся с Лукасом.

— Если бы Джессика не обладала этим проклятым даром ясновидения, — заявил он, — она была бы в полной безопасности. Я восхищаюсь ею. Она мне нравится. Она всегда мне нравилась. Я говорю это совершенно искренне.

— Расскажи мам о Родни Стоуне, — повторил Лукас голосом, лишенным всякого выражения и оттого прозвучавшим строго и требовательно.

— Я познакомился с ним в Лондоне, — ответил Руперт. — Он любил жить на широкую ногу, но денег у него не было, зато долгов — хоть отбавляй. Он иногда выполнял для меня мелкие поручения, и вот однажды, когда я понял, что мне надо избавиться Джессики, я нанял его — он должен был похитить ее. Я не мог действовать сам, опасаясь, что она прочтет мои мысли и догадается, кто я такой. Поэтому Родни Стоун должен был увезти ее из поместья в своем экипаже… Но все получилось не так, как мы задумали. Джессика… Я не знаю… Она что-то почувствовала… догадалась…

— Стоун должен был похитить ее, — повторил Лукас бесцветным голосом и вдруг, словно в нем проснулся глубокий интерес, спросил оживленно: — И что потом?

Руперт промолчал. Он сидел за письменным столом, с огромным вниманием изучая хрустальный стаканчик, который он продолжал вертеть в руках.

— Боже мой! — неожиданно вскричал Лукас. — Я не могу в это поверить!

В библиотеке стало тихо, долгую паузу нарушил Адриан.

— А зачем ее надо было похищать? — спросил он, адресуя вопрос к Руперту. — Почему ты не убил ее в доме или где-нибудь в парке? Столько было шума в тот вечер, столько людей вокруг, что вряд ли кто-нибудь заподозрил бы тебя?

— Именно потому, — ответил Руперт, — что вокруг было слишком много людей, я не мог рисковать. Кроме того, я не мог надолго покидать гостей. В. конце концов, бал происходил в моем доме… Но теперь какое это имеет значение?

Он посмотрел на Джессику, и она поняла, почему он глядит на нее. Он позволял ей читать свои мысли, он открыл для нее свое сознание, и она отчетливо представила себе, как все было задумано.

— Экипажей было два, — заявила она и, повернувшись к Лукасу, сказала: — Ты расспрашивал не того кучера, Лукас. Стоун должен был оглушить меня, ударить чем-то твердым по голове, когда я сяду в первый экипажей.. Он собирался отвезти меня в склеп святой Марты и запереть в нем, чтобы позже Руперт мог разделаться со мной. Первый экипажей должен был немедленно уехать, а Стоун пешком вернуться в Хэйг-хаус и присутствовать на балу. В толпе людей никто бы не заметил его непродолжительного отсутствия. После бала он вместе со всеми покинул бы Хэйг-хаус и уехал в экипаже, который привез его в поместье. Кучер, которого ты расспрашивал, Лукас, действительно ни о чем не знал и подтвердил бы слова Стоуна. Что, впрочем, он и сделал. — Джессика замолчала, посмотрела на свои руки — исцарапанные, с поломанными ногтями, — и, покраснев, заговорила снова: — Скажу вам вот что. Родни Стоун не знал, что, выполняя поручение Руперта, он станет соучастником убийства. Он считал, что я нужна Руперту для… для…

— Ты собирался убить ее и закопать тело в склепе, — Лукас выговаривал слова с таким трудом, словно они душили его, застревая у него в горле. — Джессика исчезла бы опять, и я бы никогда не узнал, что с ней случилось…

Лукас замолчал, но никто не решился нарушить тишину, пока он сам не заговорил снова:

— Где ты взял экипажей, в котором Стоун собирался увезти Джессику?

Руперт поднес ко рту стаканчик с бренди и одним глотком осушил его до дна. Он ответил не сразу.

— Эту часть плана готовил Стоун, — после некоторых раздумий произнес он. — Кучером был мелкий воришка, которому заранее заплатили, чтобы он держал язык за зубами. Он не знал меня, а я его.

— Ты хочешь сказать, — догадался Лукас, — что, если бы я вышел на его след, он бы привел меня к Стоуну?

Руперт кивнул и улыбнулся. Он действительно считал себя очень хитроумным и ловким человеком.

— Если бы Джессика не почувствовала… — сказал Лукас и отвернулся. — А я не поверил ей.

Адриан подошел к дивану, на котором сидели Перри и Джессика, и попросил:

— Расскажи нам, Джессика, что такое ты почувствовала, когда Стоун пытался посадить тебя в экипаж?

Она закрыла глаза, вспоминая события той роковой ночи.

— Я посмотрела на экипаж, и волна злобы и ярости нахлынула на меня. Она исходила от этого двухколесного экипажа. Это было предупреждение, — сказала она. — Такое же ощущение появилось у меня, когда мы с Перри осматривали комнаты Родни Стоуна. То же самое я почувствовала сегодня в склепе святой Марты.

— Ты можешь описать точнее, что с тобой происходило? — спокойно попросил Лукас.

Он не глядел на нее, но она чувствовала, как он усилием воли сдерживает проявление любых своих эмоций. Опустив глаза, она опять уставилась на свои поцарапанные руки и поломанные ногти.

— Мне очень трудно объяснить, что со мной творится в такие минуты, — ответила она. — Во мне рождается неприятное ощущение чего-то злобного, нехорошего, что вот-вот хлынет на меня. Оно приходит извне. В сознании возникают образы, я слышу слова, обрывки фраз. — Подняв голову, Джессика посмотрела на Руперта. — Ты был в доме Стоуна и совсем недавно побывал в склепе…

Он кивком головы подтвердил правильность ее слов.

— Я хотел проверить, — сказал он, — не оставил ли чего-нибудь, что могло бы послужить уликой против меня. Я не должен был этого делать, это было крайне неосторожно с моей стороны, но я не ожидал, что кто-то станет интересоваться, куда исчез Родни Стоун.

Джессика поежилась и обхватила плечи руками, чтобы унять озноб.

Лукас, не сводя испытующего взгляда с Руперта, уточнил:

— Полагаю, ты заранее решил избавиться от Родни Стоуна?

Руперт пожал плечами.

— Неужели я мог оставить его в живых? — удивился он. — Он мог бы стать опасен, мог шантажировать меня. Кроме того, Стоун — просто ничтожество, презренное и жалкое. От его смерти общество только выиграло.

Лицо Лукаса оставалось неподвижным, на нем не отражались никакие эмоции. Голосом ровным он возразил:

— Его родственница не согласилась бы с тобой — она любила племянника, оплачивала его долги и пеклась о нем. Однако мне бы хотелось узнать другое: если ты утверждаешь, что Джессика способна читать твои мысли, то каким образом тебе удалось сохранить в тайне то, что ты убил Стоуна?

— Ох, все дело в том, — начал Руперт, — что ее чувства в то время были сильно притуплены, я же был более бдителен. Она не может читать мои мысли по своему желанию.

— Ее чувства были притуплены? — переспросил Лукас.

— Я подмешивал в ее лекарство настойку опия, — пояснил Руперт. — Только так я мог чувствовать себя в безопасности, пока она находилась в моем доме. После того как я избавился от Стоуна, мне приходилось избегать малейшего риска. Я очень устал, можешь мне поверить.

Лукас сжал кулаки. Он вспомнил, как Джессика, выпивая эликсир сестры Долорес, становилась вялой и сонливой. Значит, во время болезни Руперт потчевал ее настойкой опия, чтобы обезопасить себя. Поэтому она чувствовала себя плохо, выглядела уставшей, ее тошнило, и, только покинув Хэйг-хаус, она начала поправляться.

Все опять надолго замолчали, обдумывая слова Руперта.

— Значит, ты сам дал Стоуну приглашение на бал Беллы? — уточнил Лукас, хотя уже давно обо всем догадался.

— Я собственной рукой вписал в карточку его имя, — ответил Руперт, — и это было едва ли не самой глупой ошибкой в моей жизни. Но, как я уже говорил, мне и в голову не пришло, что кто-либо станет разыскивать Стоуна.

— А когда ты понял, что Стоуном интересуются, то собственноручно уничтожил приглашение, — продолжал Лукас.

Руперт только кивнул и наклонил голову.

— Ты также распускал слухи о том, будто Стоун встречался в Челфорде с какой-то женщиной? — спросил Лукас.

— Да, — подтвердил Руперт, который давно ничего не скрывал.

— Ты решил отвести от себя подозрение? — Лукас задал очередной вопрос.

— Да, — кивнул Руперт и улыбнулся.

— Ты хотел, чтобы подозрение пало на Джессику, — уверенно сказал Лукас.

— Разумеется, — ответил Руперт. — Я считал, что, если она обвинит меня в чем-либо, кривотолки помогут мне сохранить лицо — поверят мне, а не ей. И я был на верном пути. Если бы вы не успели задержать меня, я сбросил бы Джессику с обрыва, и вы никогда не заподозрили бы меня в убийстве.

Лукас посмотрел на Джессику и спокойно произнес:

— Ты ошибаешься, Руперт. Я бы поверил Джессике.

Скажи это Лукас в другое время и в другом месте, его слова глубоко взволновали бы Джессику. Сегодня они обожгли ее, словно удар плетью.

Лукас еще мгновение смотрел на жену, а потом перевел взгляд на Руперта Хэйга.

— Мне следовало послушать ее. Она подозревала Стоуна в покушении на нее и хотела узнать, куда он подевался. Она не поверила в его якобы благородные намерения, — сказал Лукас.

Перри, до сих пор сидевший смирно, не выдержал и, кипя от гнева, вскричал:

— Ведь именно Джесс, а не кто другой, постоянно расспрашивала о нем, и если бы не она, мы все давно забыли бы о Стоуне!

Лукас повернулся к жене и поинтересовался:

— Как ты узнала о склепе, Джессика?

Ну вот, опять он сказал «Джессика», хотя всегда называл ее «Джесс». Это могло означать только одно — он сильно в ней разочаровался.

— Этот склеп я однажды увидела во сне, — ответила она медленно, с расстановкой. — Поначалу я думала, что это обычный сон, но вскоре поняла, что это видение передалось мне от… от моего Голоса.

— Я был для нее этим Голосом, — пояснил Руперт. — Голосом, а не человеком. Но вы должны понять положение, в котором оказался я. Она должна была разоблачить меня — это было делом времени.

Адриан вдруг махнул рукой, и этот неожиданный и резкий жест привлек к нему внимание всех присутствующих в библиотеке.

— Что? — удивленно спросил Лукас. — Что ты хочешь сказать?

— Обращаю ваше внимание на то, — заявил Адриан, — что все это предпринималось якобы для того, чтобы сохранить в тайне убийство Вильяма Хэйворда. По крайней мере именно в этом хочет убедить нас Руперт. Однако я вовсе так не думаю. Здесь кроется нечто большее. У нас был договор, и мы условились, что если кого-то из нас обвинят в преступлении, остальные встанут на его защиту. Мы должны были обеспечить алиби друг другу. Джессику высмеяли бы в суде, если бы она обвинила Руперта в убийстве лишь на том основании, что может читать его мысли. Поэтому я утверждаю: здесь кроется нечто большее, о чем мы пока не знаем.

— Ты говоришь так потому, — вознегодовал Руперт, — что она читает не твои мысли. Ты вообще представляешь, как утомительно следить за своими собственными мыслями, переживаниями и любыми эмоциями? Мне, как правило, удавалось не впускать ее в свое сознание, однако постоянно сохранять бдительность невозможно. И в тот первый раз, когда я запаниковал, испугался… — Он внезапно умолк.

— И когда же был этот первый раз? — полюбопытствовал Лукас.

Руперт смотрел куда-то вдаль невидящим взором. Он лишь покачал головой и равнодушно сказал:

— Это не имеет значения.

— Это случилось в ту ночь, когда он убил моего отца, — дрогнувшим от волнения голосом заявила Джессика. — Я видела его, хотя и не очень отчетливо. Но сознание его было для меня открыто, и я впервые ощутила его ярость и ненависть. Тогда он понял, что я проникла в его мысли, и погнался за мной. Он убил бы меня, если бы поймал.

— Я был в панике, — стал оправдываться Руперт. — Она была там, в хокс-хиллском лесу, на тропинке, по которой из «Черного лебедя» возвращался домой Вильям Хэйворд. И она видела, что я убил ее отца. Она читала мои мысли, словно раскрытую книгу. Я хотел схватить ее, но она ускользнула от меня.

Она ускользнула. Разве эти слова могли передать весь ужас, который Джессика пережила тогда и потом? Он охотился за ней, как хищник за раненым зверьком, мучения которого он собирался прекратить. И это было ужасно — такое странное его настроение.

Она ощущала его сострадание, его раскаяние и страх. И в то же время сердце ее разрывалось от боли, потому что она была уверена, что за ней гонится Лукас.

Она действительно ускользнула от него, найдя укрытие на одной из речных барж, которую как раз грузили продуктами для продажи в Лондоне. Она спряталась в бункере с картофелем. Незадолго до рассвета баржа отчалила от берега, а поздним вечером следующего дня вошла в лондонский порт. Покинув баржу, она бродила по незнакомым улицам огромного города, не зная, куда податься. Отца ее убили по ее вине. Теперь Лукас убьет и ее. Ничего не замечая, не чувствуя ничего, кроме своего горя, она вдруг оказалась на мостовой, по которой несся экипажей.

— Значит, — сказал Адриан, — Руперт столько трудился, чтобы замести следы, и ему не повезло. Бедняга! — Адриан изобразил сочувствие.

— Нет, — возразила Джессика, — он готовил очередное убийство.

Руперт тихо рассмеялся. Поднявшись со своего стула за письменным столом, он подошел к столику с графинами и плеснул на дно своего стакана еще немного бренди. Возвращаясь на место, он сказал:

— Мне, наверное, не стоит рассчитывать на снисхождение.

— Чье убийство?! — встрепенулся Лукас, и в голосе его послышались властные нотки.

— Беллы, конечно, — ответил ему Руперт, не дожидаясь, пока за него все расскажет Джессика. — Но, судя по вашим лицам, вы уже об этом догадались. Неужели ты видишь насквозь все мои маленькие хитрости и уловки? — В голосе Руперта прозвучала насмешка. — Как же я ошибся! Подумать только! Кого я выбрал хозяйкой дома моих предков! Будь жива моя мать, она бы такое не допустила. Белла пустая, глупая и вульгарная женщина. У нее нет ни сердца, ни вкуса. У нее также нет мозгов. С ней невозможно разговаривать. Единственное, что интересует ее в жизни, — это она сама. Хотя, надо сказать, мы все были высокого мнения о ней, когда добивались ее благосклонности. Но тогда мы были молоды и глупы. — Он со стуком поставил стакан на стол. — Она ни в грош не ставит ни этот дом, ни его великое прошлое. И не собирается ценить и уважать старые традиции. Она презирает, моих арендаторов и их жен, потому что у них натруженные мозолистые руки. Я уверен, что они относятся к ней не лучше, чем она к ним.

Он умолк, думая о чем-то своем, потом покачал головой и продолжил:

— Я знаю, что вы оба — и ты, Лукас, и ты, Адриан, — благодарны судьбе за то, что Белла выбрала меня. Уверяю вас, что не прошло и месяца, как я понял, какую страшную ошибку совершил. Каким же я был дураком. — Но я терпеливо ждал целых три года, прежде чем что-то предпринять. Убив однажды, я решил, что смогу сделать это снова.

Руперт посмотрел на Джессику и заявил:

— Но ты тогда уже могла читать мои мысли и выведала все мои секреты…

— Это не так, Руперт, — ответила она. — Твой мысли являлись мне в виде размытых картин и ощущений. — Она посмотрела на Лукаса и пояснила: — Голос я слышала и прежде. Он рассказывал мне об убийстве отца, рисовал передо мной картины местности, где это случилось. Но только недавно я поняла, что это было на самом деле. В Хокс-хилл я вернулась с одним-единственным желанием — остановить убийцу, не позволить ему убить еще раз.

— Представьте себе, что она спасла Беллу! — со смехом воскликнул Руперт. — Вот настоящая ирония судьбы! Ты с детства ненавидела ее. Да и она никогда не сказала о тебе доброго слова. В этом ее беда, Белла не разбирается в людях.

Лукас скривил губы.

— Итак, ты решил убить Джессику, чтобы избавиться от опасного свидетеля? — спросил он.

— У меня не было выбора, — с сожалением заметил Руперт.

— И как ты собирался это сделать? — полюбопытствовал Лукас.

— Я заранее не думал об этом, — сообщил Руперт. — Я знал, что мне нельзя долго вынашивать планы. Джессика могла обо всем узнать. Решение должно быть принято и осуществлено немедленно, как только возникнут благоприятные обстоятельства. — Он замолчал, но вскоре заговорил вновь — Сегодня, когда она неожиданно возникла передо мной из тумана, а рядом не было никого, я подумал, что удача улыбнулась мне. — Он одним глотком опорожнил стаканчик виски и, словно извиняясь, пояснил: — Я хотел, чтобы все кончилось быстро и безболезненно. Я не хотел, чтобы Джессика страдала. Но она оказалась очень умна, к тому же проявила необычайную отвагу и силу духа.

— А Белла? Что с ней? — спросил Лукас — Что ты собирался сделать со своей женой?

Руперт посмотрел на свои руки, сжал кулаки и ответил:

— Я обещал ей путешествие на континент. Она всегда хотела побывать в Париже. Уж я бы что-нибудь придумал, Лукас. Несчастный случай… что-нибудь в этом роде… Пока я не решил… — Он поднял глаза на бывшего друга. — Я не жестокий человек, Лукас. Ты же знаешь. Она бы не страдала.

Тишина, наступившая после его последних слов, показалась всем странно гнетущей, зловещей. Руперт вдруг оживился и сказал, обращаясь к Лукасу:

— Время идет, Лукас. Я рассказал вам все. Полагаю, у нас с тобой и Адрианом есть дела, которые не терпят отлагательства и которые мы должны обсудить втроем.

Лукас кивнул и прошелся по библиотеке. Не ответив Руперту, он повернулся к Перри.

— Присмотри, чтобы Джессика благополучно добралась домой, — приказал он кузену, но вдруг изменил решение: — Нет. Лучше отвези ее в Хокс-хилл. Передай ее на попечение монахиням. Они позаботятся о ней. И, Перри, не оставляй ее одну. Я не желаю, чтобы кто-либо докучал ей и изводил вопросами. Ты все понял?

— Понял, не беспокойся, — тихо ответил Перри. — Пойдем, Джессика, — обратился он к девушке.

Джессика почувствовала, как сердце сжалось в груди. У нес вдруг разболелась голова.

— Я не хочу ехать в Хокс-хилл, — запротестовала она. — Я хочу поехать в Лодж.

— Таи нет никого, кто бы позаботился о тебе, — ответил Лукас, качая головой. — Я навещу тебя позже. Перри! Пора…

Она все еще пыталась возражать, но Перри положил руку ей на плечо и мягко сказал:

— Пойдем, Джесс. — Он поддержал ее под локоть, помогая подняться с дивана. — Если ты в состоянии ехать верхом, давай прокатимся на лошадях. Погода сейчас прекрасная. Дождь кончился, туман рассеялся. Ты можешь взять мою лошадь, а я возьму коня Адриана.

Лицо Перри было сосредоточенным и хмурым, и Джессика ощутила тревогу, но, когда он увидел, что она внимательно наблюдает за ним, он улыбнулся и легонько, успокаивающе похлопал ее по плечу.

У дверей она обернулась и посмотрела на мужчин, которые еще недавно были близкими друзьями. У нее возникло жуткое, неестественное ощущение, будто она видит каменные статуи. Ни один из них не пошевелился. Ей показалось, что они даже не дышат. Ни один не взглянул на нее.

Она сбросила с плеч теплый шерстяной плед, которым укутал ее Лукас, и положила его на кресло у входа.

Перри предложил ей руку, и они вместе вышли из библиотеки.

27

Когда дверь за ними закрылась, Адриан повернул ключ в замке, подошел к окну и выглянул наружу.

— У нас не так много времени, — проговорил он. Лукас, не двинувшись с места, внимательно посмотрел на Руперта.

— Я не уверен, что мы с вами знакомы, — процедил он сквозь зубы.

— Когда-то вы хорошо знали меня, — ответил Руперт, — и, смею утверждать, я не изменился. Господи, Лукас, что ты на меня так смотришь? Вам обоим прекрасно известно, что собой представлял Вильям Хэйворд. Неужели вы думаете, что Джессика, к которой, по счастью, вернулась память, прольет по нему хотя бы одну слезинку? Я уверен, что нет. Ведь он был никудышным отцом и настоящим злодеем. Что же до Стоуна, то и его жалеть не стоит. Право слово, не стоит. Я ни за что бы не лишил жизни достойного человека, а Стоун вызывал у меня острое чувство неприязни. Ради денег он был готов на все. Ну а Белла… Ведь вы оба презирали ее ничуть не меньше моего, это было написано на ваших лицах в тот момент, когда вам казалось, что за вами никто не наблюдает. Или вы полагаете, что мне хотелось навсегда остаться привязанным к этой женщине?

— Опомнись! — вскричал Лукас. — Ты все же говоришь о людях, а не о животных!

Руперт презрительно усмехнулся.

— Да брось ты! — воскликнул он и пренебрежительно махнул рукой. — Каждый из этих троих был бы способен не моргнув глазом расправиться с любым из нас. Вам обоим отлично известно, что я искренне оплакивал своих товарищей, павших на поле брани. Они погибли, хотя многим из них еще могла бы улыбнуться судьба, а эти… Эти мерзавцы жили, и земля носила их. Я не мог смириться с этим.

— А как же Джессика? — звенящим от бешенства голосом осведомился Лукас.

Руперт опустил голову и принялся листать какие-то бумаги, лежавшие перед ним на письменном столе.

— Да, я, пожалуй, не должен был трогать ее, — задумчиво проговорил он. — Но вот что я хочу сказать тебе, Лукас: ты сам во многом виноват. Если бы я знал, что она дорога тебе, я бы изменил свое намерение. Однако мне всегда казалось, что ты просто жалеешь ее. Ты такой скрытный человек, друг мой! Очень, очень жаль, что истина открылась мне слишком поздно, когда пути назад были уже отрезаны.

Адриан, стоявший у него за спиной, отрывисто произнес:

— Приехал констебль Клэй.

— Лукас, — медленно проговорил Руперт, — окажи мне последнюю услугу. Прошу тебя в память о нашей давней дружбе. У меня в библиотеке нет пистолета. Не одолжишь ли ты мне свой?

Лукас пробормотал сквозь стиснутые зубы:

— Я бы хотел посмотреть, как тебя вздернут на виселицу за то, что ты собирался сделать с Джессикой!

— Не сомневаюсь, — спокойно ответил Руперт. — Так вот, ради ее же блага — дай мне пистолет!

В холле зазвучали торопливые шаги, а потом послышался стук в дверь.

— Сэр? — Человек подождал несколько мгновений и повернул дверную ручку. Но когда дверь не поддалась, он громко сказал: — Они там, констебль, я в этом уверен.

На этот раз в дверь забарабанили сильнее. Дверная ручка резко задвигалась. Раздался голос констебля Клэя:

— Немедленно откройте. Лукас, слышите? Что, черт возьми, у вас происходит?

— Лукас, — проговорил Руперт и протянул к нему руку, — я прошу тебя ради нашей старой дружбы…

И тут Лукас мысленно перенесся в далекое прошлое. Они четверо — он, Адриан, Руперт и Филипп — снова были неразлучны. Они все вновь стали беззаботными детьми, носившимися то вверх, то вниз по лестницам этого старого дома, в библиотеке которого сейчас находились. Лукас вспомнил, как отмечался его четырнадцатый день рождения на той самой лужайке Хэйг-хауса, на которой во время бала Белла приказала разбить шатер для гостей, вспомнил, как он занимал деньги на приобретение Хокс-хилла… Вспомнил всю свою жизнь.

«Ради нашей старой дружбы», — сказал Руперт. Как звучал когда-то их девиз? «Никогда не покидай друга в беде» — так, кажется. Лояльность — вот о чем шла речь.

Его глаза наполнились слезами. Господи, что же это за ужас?! Нет-нет, такого просто не может быть! Он сейчас проснется — и кошмар рассеется. Безумные мысли проносились у него в голове, пока он лихорадочно искал ответ на свой вопрос. Но ответа не было. Осталось только горькое сожаление.

Он вынужден был признать и смириться с тем, что все происходило наяву, и ему предстояло решить, как следует поступить. И времени у него почти не оставалось.

Лукас встряхнул головой. Тот, кто поднял руку на Джессику, не мог не стать его заклятым врагом, и ему казалось, что он вот-вот задушит Руперта, или хотя бы затеет с ним драку, или…

— Ради нашей старой дружбы, — повторил Руперт. В его глазах тоже стояли слезы.

Лукас быстро подошел к нему и вложил в его руку оружие.

— Я объяснюсь с полицией, — проговорил Лукас, — но только расскажи мне, как умер Стоун.

— Я свернул ему шею, — поспешно ответил Руперт.

В дверь ударили чем-то тяжелым, и одна из створок разлетелась вдребезги.

Мужчины в последний раз посмотрели друг на друга, и Руперт прошептал:

— Прости меня, если сможешь.

Раздался выстрел. Несколько человек, ворвавшихся в библиотеку, склонились над мертвым телом.

Находившейся за много миль от Хэйг-хауса Джессике показалось, что ее ослепил яркий солнечный свет. Она пошевелилась на постели и раскрыла глаза. Ее окружали знакомые предметы. Она была в своей комнате. На столике лежал молитвенник и стоял графин с водой.

— Лукас, — прошептала Джессика и приподнялась на локтях.

Он сидел в полумраке на единственном здесь кресле, скрестив вытянутые вперед ноги. Когда она произнесла его имя, он резко встал и подошел к кровати. На его лицо падали лунные лучи, и Джессика отчетливо видела жесткие складки в углах рта, глаза, в которых читалась тревога за нее, ввалившиеся от усталости щеки.

— Он умер, — тихо сказала она, — да?

Лукас сел на край кровати и ответил:

— Он застрелился из моего пистолета.

Вздох вырвался у нее из груди. Нет-нет, ей вовсе не хочется знать, как именно все это произошло. И скорее всего она никогда не станет расспрашивать об этом.

— Что же вы сказали констеблю? — спросила она, понимая, как трудно пришлось им с Адрианом объясняться с властями.

Он пробормотал что-то неразборчивое, а потом коротко рассмеялся:

— Ты же отлично нас знаешь! Да, мы снова сомкнули ряды, чтобы защитить одного из нас.

В его голосе слышалась такая боль, что ей захотелось погладить его по щеке. Однако она не стала этого делать, понимая, что сейчас он вряд ли нуждается в ее поддержке.

— Я сказал констеблю, — продолжал тем временем Лукас, — будто Руперт посчитал, что Стоун оскорбил тебя, когда ты гостила в его доме. Они поссорились, объяснил я Клэю. Стоун споткнулся о каминную решетку, неловко упал и сломал себе шею. Руперт, мол, испугался и похоронил покойника в склепе в старом монастыре. Я же обнаружил могилу и обвинил его в убийстве. Чтобы избежать бесчестия, Руперт застрелился.

Джессика помолчала, а потом тихо спросила:

— И констебль Клэй поверил тебе?

— Конечно, нет, — покачал головой Лукас. — Моя история была явно шита белыми нитками. Взять хотя бы склеп святой Марты. Я так и не смог толком объяснить, как мне удалось попасть туда. Думаю, что констебль Клэй что-то подозревает, но докопаться до истины ему не удастся, если только… если только он не узнает всего того, что известно тебе.

— Понимаю, — прошептала Джессика, хотя смысл его слов ускользнул от нее.

Лукас резко поднялся и подошел к окну.

— Если ты хорошенько подумаешь, то признаешь, что это был наилучший выход из положения, — проговорил он, не оборачиваясь. — Таким образом я защитил всех нас, а не только Руперта. Если бы я передал его в руки констебля, многое всплыло бы наружу, слишком многое пришлось бы объяснять… Полиция проведала бы о том, как твой отец поступил с Джейн Брэгг, какую роль на самом деле сыграл Родни Стоун… в общем, ты уже, надеюсь, поняла, что я имею в виду. Пострадали бы ни в чем не повинные люди.

— Понимаю, — повторила она.

— Неужели ты искренне так считаешь? Ты сейчас искренна со мной?! — воскликнул Лукас и изумленно взглянул на нее. — Господи, Джесс, да ты же само милосердие и всепрощение! Ведь он почти добрался до тебя! Помнишь, что случилось там, на том обрыве? Если бы мы не отыскали тебя тогда, если бы мы опоздали, ты лежала бы нынче не в постели, а в гробу!

Она вздрогнула и невольно взглянула на свои руки, которые блестели от мази. Сестра Долорес щедро смазала все ее многочисленные царапины и порезы. Джессика поежилась, подумав об острых камнях и шершавой скальной стене, по которой она спускалась, и внимательно взглянула на собеседника.

— А ведь ты так и не рассказал мне, — негромко произнесла она, — что именно тогда произошло. Как ты сумел найти меня?

— Это было невероятное везение, улыбка фортуны, перст Божий, просто судьба — называй как хочешь! — Лукас подошел поближе. Его голос звучал так резко, что Джессика опасливо посмотрела на него и на всякий случай отодвинулась к стене. — Я знал, что ты отправилась в Хэйг-хаус. Куда еще ты могла пойти? Но когда мы добрались туда, слуги сказали, что не видели тебя и что Руперт в оранжерее. Однако в оранжерее его не было. Зато там лежали твои перчатки. И тогда я понял, я понял, что…

Лукас умолк. Он выглядел сейчас точно так же, как в тот момент, когда она вышла из библиотеки Руперта и внезапно увидела его. Он опять показался ей не человеком, но каменной статуей.

Лукас пошевелился, глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ:

— Мы разъехались в разные стороны. Мы искали тебя повсюду. Сам я двинулся к павильону. Не знаю, почему я так поступил. И вскоре мы услышали шум осыпающихся камней, бросились туда и нашли вас — Руперта и тебя… Какое счастье, что мы были на лошадях и подоспели вовремя! Ты понимаешь, что бы произошло, опоздай мы хотя бы на несколько минут? Ты была на волосок от смерти, Джессика! Так почему, почему ты сделала это? Впрочем, молчи, я и так знаю ответ. Ты полагала, будто убийца — это я. Другого объяснения попросту не существует. Ты была уверена, что я убил твоего отца и договорился с Родни Стоуном о твоем похищении и натворил Бог знает что еще! А главное, ты решила, что я вот-вот накинусь на следующую жертву. Ты решила, что именно я и был твоим таинственным Голосом!..

Джессика почувствовала, как все темное и гнетущее, что накопилось в ее душе, поднимается наверх. Как же ей хотелось освободиться от этого груза!

— Пожалуйста, попытайся понять меня, Лукас, — тихо произнесла она. — Элли рассказала про соломинки. Она все видела и слышала. А я была уверена, что если мне удастся отыскать убийцу отца, то я наконец пойму, кто такой мой Голос. Он собирался убивать, и я должна была остановить его. Моим долгом было помешать ему совершить очередное убийство.

— Когда Элли рассказала тебе про соломинки? — удивленно спросил Лукас.

Она никак не могла припомнить точную дату. Мысли путались у нее в голове.

— Это было во время нашей последней встречи в Лондоне, вечером, после того, как мы нашли Пипа и Мартина, — сказала Джессика.

— А до этого ты подозревала меня в убийстве?.. — подавленно произнес он.

— Нет! — воскликнула Джессика. — Клянусь тебе, нет! Я лишь считала, что ты что-то скрываешь от меня, не говоришь мне всей правды об этом загадочном соглашении друзей. Я знала все, что касалось Элли, но не донимала, какая роль отводилась мне. Я прочла письмо твоего адвоката. Случайно, поверь мне. Тогда-то мне и стало известно, что Адриан и Руперт дали тебе денег на покупку Хокс-хилла. Но до сих пор я не знаю, почему они это сделали.

— А как ты сама думаешь, почему? — устало спросил Лукас. — Наш договор касался тебя напрямую. Если бы я погиб в сражении, остальные должны были бы позаботиться о тебе. Я заставил их поклясться в этом. Я не хотел, чтобы ты осталась без средств к существованию. Да, Руперт и Адриан действительно помогли мне с деньгами, когда я решился купить Хокс-хилл. Теперь я знаю, что не ошибался, когда думал, будто оба они… или хотя бы один из них… считают себя виновными в гибели твоего отца. Руперт очень настаивал, чтобы я купил эту усадьбу. Сейчас я понимаю почему.

— Лукас!.. — Ее голос прервался. Она не находила слов, чтобы открыть ему все то, что творилось в эту минуту в ее сердце. Господи, как же она была слепа!

— Почему ты не призналась мне во всем? Почему, Джесс?! — спросил он, и столько боли и мольбы было в его голосе, что сердце девушки сжалось от сострадания к нему.

— А что бы я сказала тебе? Что мне чудятся голоса? Что меня посещают видения? — в отчаянии ответила она. — Я боялась, что ты сочтешь меня сумасшедшей. И потом… Я ведь пыталась рассказать тебе кое-что, но у меня не получилось.

— Зато в библиотеке Руперта ты была более чем красноречива! — вскричал уязвленный Лукас. Она закусила губу и отвернулась.

— У меня просто не было выбора. А разве ты поверил бы мне, если бы Руперт не подтвердил каждое мое слово? — спросила она.

— Да, — просто ответил Лукас.

— Пожалуйста, — сказала она, — пожалуйста, попробуй понять меня, Лукас! Когда ты появился тогда в монастыре, я была потрясена до глубины души. Я была уверена, что тело Родни Стоуна находится именно там, в старом склепе святой Марты, потому что эту мысль внушил мне Голос. Разумеется, я подумала, что ты и есть мой Голос, наконец представший передо мной во плоти, дабы раз и навсегда отбить у меня охоту к поиску мертвецов.

— Я все понял. Значит, тебе даже не пришло в голову, что я, обеспокоенный рассказом твоей служанки и кучера, отправился искать тебя? Может быть, я показался тебе тогда немного странным. Что ж, у меня были для этого серьезные причины. Ведь в тот день я был предан двумя людьми, которым доверял больше всех на свете, — с горечью заявил Лукас.

Сейчас он держался с ней так холодно, что у нее замирало сердце. Он совсем не походил на того Лукаса, которого она знала. Лучше бы он ругался, богохульствовал, в ярости метался по комнате… Эта его вежливая отчужденность пугала ее.

— Нет-нет, — сказал он. — Я ни на чем не настаиваю. Я не требую от тебя никаких признаний. Тебе пришлось пройти через тяжкое испытание. Давай отложим этот разговор до лучших времен.

— Ну уж нет! — воскликнула Джессика. — Надо выяснить все до конца. Надо объясниться. Я не хочу, чтобы между нами выросла стена непонимания. Пожалуйста, задавай мне любые вопросы!

Лукас непринужденно оперся плечом о прикроватный столбик.

— Расскажи мне про свой Голос. Расскажи мне, почему ты думала, что это я, — потребовал он. — Когда ты впервые услышала его? Я ведь не знаю даже этого. В общем, расскажи мне все без утайки.

Она помолчала некоторое время, собираясь с мыслями, а потом заговорила так тихо, что Лукасу пришлось напрячь слух.

— Я называла его своим Голосом, потому что не знала, как назвать его иначе. Он не беседовал со мной, а посылал всяческие видения… так сказать, живые картинки. Впервые я обнаружила это, когда ты проявил интерес ко мне. Я почти уверена, что в то время Руперт не собирался причинять мне зла. Он считал, что я умна, привлекательна и неплохо воспитана. Впрочем, я мало думала о Руперте. Меня занимал лишь один человек — ты! Но говорить с тобой о Голосе я не могла, потому что ты недвусмысленно объявил, что относишься к подобной «чепухе» с отвращением.

— И все же — почему именно Руперт? — не мог понять Лукас. — Почему он?

— Мы с ним, видишь ли, были дальними родственниками, то ли троюродными, то ли четвероюродными братом и сестрой, — ответила Джессика — Во всяком случае, он уверял меня, что это так.

И Джессика рассказала Лукасу все, о чем поведал ей Руперт.

Прошло довольно много времени, прежде чем Лукас прервал молчание.

— А что произошло в тот вечер, когда ты убежала из Хокс-хилла? — напряженно вглядываясь в лицо Джессики, спросил Лукас. — Ты действительно солгала своему отцу, что мы с тобой были любовниками? И послала его разыскивать меня?

— Да, — виновато кивнула Джессика. — Видишь ли, я решила, что ты все-таки любишь меня, хотя и пытаешься уверить в обратном. И я подумала, что Белла не выйдет за тебя замуж, если услышит про нашу связь. Ведь она такая гордячка.

Джессика смахнула с ресниц слезы и продолжила:

— Я поступила так не только ради себя. Я заботилась о твоем благе. Нельзя было допустить, чтобы ты стал мужем Беллы. Ведь никто не знает ее так хорошо, как я. Она лжива, жестока и бессердечна. Я обо всем этом догадалась раньше, еще до того, как Руперт рассказал мне о ней… То есть… конечно, не на словах… Просто он очень переживал из-за своей ошибки, и я могла читать его мысли. Но и без Руперта я знала, что ты не будешь счастлив с ней.

Она перевела дыхание и заговорила опять:

— В тот вечер… в вечер убийства… я не могу объяснить почему, но я очень беспокоилась. Я направилась к твоему дому, потому что была уверена, что именно туда пошел отец. Голос не оставлял меня в покое, и я думала, что это ты. Ты был тогда не то что раздражен, но попросту взбешен, и я винила во всем себя, свою взбалмошность. А потом Голос сообщил мне, что вот-вот произойдет убийство, и я опять побежала по тропинке к твоему дому, надеясь остановить тебя. Я бежала кратчайшей дорогой, но все-таки опоздала. Я не знаю в точности, что именно случилось потом, но только убийца преследовал меня по пятам, и я была уверена, что это ты. Я чувствовала себя обреченной. Голос хотел моей смерти…

Тут Джессика опустила голову, помолчала, а затем коротко поведала собеседнику, как ей удалось спастись и как она, в отчаянии бродя по улицам Лондона, попала под колеса кареты прямо у ворот монастыря сестер Девы Марии.

Снова наступило бесконечное молчание, которое первым нарушил Лукас. В его голосе Джессика услышала странные нотки.

— А тебе не показалось, что Руперту было жаль убивать тебя? Неужели он мог испытывать сожаление или даже сострадание?

Джессика кивнула.

— Руперт боялся того странного дара, которым я обладала, и ненавидел его. Но ко мне он всегда относился хорошо. Он не лгал, когда говорил, что любит меня, — ответила девушка.

В другой части дома заплакал ребенок. Ветер пошевелил оконные занавески. В дальнем конце коридора открылась и тут же захлопнулась дверь.

Лукас глубоко вздохнул.

— Джесс, попытайся сейчас уснуть, — посоветовал он и пообещал: — Завтра я снова навещу тебя.

Она сделала последнюю попытку разрушить тот невидимый барьер, который ом возвел между ними.

— Лукас, пожалуйста, возьми меня с собой, — попросила она. — Я не хочу оставаться одна. Я знаю, как много значил для тебя Руперт. О Господи, как ужасно все то, что случилось!

— Я верю, что ты говоришь искренне, — тихо отозвался Лукас, но он не смотрел ей в лицо.

— Да, это так. Мне очень жаль… — прошептала Джессика.

Впервые его голос выдал то страшное напряжение, в котором он находился последнее время, когда он снова заговорил, отвечая на ее просьбы:

— Нет, Джесс, тебе лучше остаться на попечении монахинь. Нам с Адрианом предстоит много дел. В частности, мы должны согласовать все детали и договориться о том, что будем говорить на допросе. Ведь необходимо, чтобы наш рассказ звучал правдоподобно. Ну а после расследования состоятся похороны Руперта. Мы должны также подумать и о перезахоронении останков Родни Стоуна. Нам придется заняться всем этим.

— А где будет похоронен Руперт? — спросила Джессика.

— В старом монастыре. Там уже более двухсот лет покоятся все Хэйги. Я думаю, церковники станут возражать, потому что он наложил на себя руки, но я надеюсь уговорить их, — тихо произнес Лукас. — Так что, как видишь, мне не удастся в ближайшее время уделять тебе достаточно внимания.

Она только молча кивнула. Спорить было бессмысленно. Лукас и Адриан очень любили Руперта, и она не могла разделить с ними их горе. Джессика все понимала, но все же ей было больно и горько.

— Тогда до завтра, — сказала она.

— Спокойной ночи, Джесс, — попрощался Лукас.

Дверь за ним закрылась, и Джессика осталась одна. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться, и перебирала в памяти все события, происшедшие с той самой вечерни, на которой она поняла, что Голос опять собирается убивать. Да, она натворила много глупостей, но если бы ей еще раз пришлось прожить эту часть своей жизни, она, наверное, поступала бы точно так же. Ей было очень жаль Родни Стоуна, и все же она не проиграла. Не проиграла, потому что не позволила Голосу убить снова.

Белла. Ей опять вспомнились слова Руперта, сказавшего: «Какая ирония судьбы! « И он был прав. Судьба действительно сыграла с ним злую шутку. Ей же, Джессике, выпали на долю все испытания и несчастья, которые она терпела ради спасения жизни женщины, которую она всю жизнь ненавидела. Ради Беллы. И Джессика расплакалась.

28

Розмари оставила Джессику и Элли пить чай, а сама отправилась на поиски Лукаса. Она нашла его в кабинете, где он неспешно складывал в кожаный саквояж — ее подарок ему на день рождения — какие-то документы. Розмари понимала, что сейчас не самое лучшее время для разговора с сыном. Все они только что вернулись из монастыря, где состоялись похороны Руперта. Лукас очень скорбел о своем друге, и она разделяла эту его скорбь. Лукас был душеприказчиком Руперта и через час отправлялся в Лондон, где он собирался посоветоваться с адвокатами покойного. Белла должна была сопровождать его.

Розмари не хотелось еще больше огорчать сына, но другого выхода у нее не было. Ей следовало незамедлительно сообщить ему одно известие. Она не могла ждать его возвращения.

— Это вы, матушка? — сказал он, увидев ее на пороге. — Заходите, пожалуйста. — И Лукас закрыл саквояж. — Я надеюсь, вы позаботитесь о Джессике, пока меня тут не будет. Ей пришлось столько пережить. Прошу вас, заставьте ее побольше отдыхать и почаще есть. За последние несколько дней она проглотила только пару ложек бульона.

— Видишь ли, Лукас, — медленно проговорила Розмари, — боюсь, что на этот раз, к сожалению, я не смогу выполнить твою просьбу. Меня здесь скорее всего тоже не будет.

Сын, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Я не понимаю вас, матушка. Что вы имеете в виду, говоря, что вас тоже не будет? — удивился он.

— Я, наверно с, приму предложение сэра Мэтью Пейджа и уеду с ним, — ответила она спокойно, — если, конечно, он позволит мне это. Ведь я обошлась с ним не слишком хорошо.

Она прошла в глубину комнаты, однако садиться не стала. Лукас продолжал стоять, и она понимала, что окажется в невыгодном положении, если позволит ему возвышаться над собой. Ей не хотелось выступать в роли просительницы, тем более что она вовсе не собиралась умолять сына об одолжении. Она просто намеревалась открыть ему истинное положение дел.

— Та-ак, — мрачно протянул он.

— Я рассчитываю, что ты меня поймешь, — сказала Розмари Уайльд. — По крайней мере — попытаешься. Я поняла, что должна поступить именно так, когда увидела сэра Мэтью на похоронах Руперта. — Розмари не выдержала и всхлипнула. — Господи, он так постарел, что я с трудом узнала его. У меня просто сердце разрывалось от боли, когда я глядела на него.

— Но, матушка, кажется, вы позабыли, что он обычный пьяница, — возмутился Лукас. — Вот почему он кажется дряхлым стариком.

— Как презрительно звучат твои слова, — печально сказала Розмари. — Впрочем, ничего удивительного: ведь раньше ты называл Мэта и негодяем, и распутником. Для тебя он всегда был кем-то вроде преступника.

Лукас вздрогнул, как если бы его ударили, но она этого не заметила, потому что доставала из ридикюля платок, чтобы вытереть повлажневшие глаза.

— Лукас, я не хочу ссориться с тобой, — тихо произнесла она. — Я пришла лишь затем, чтобы попрощаться. Как-то ты сказал мне, что Мэту не позволено переступать порог этого дома. Не думаю, что теперь ты переменил свое мнение. Ты полагаешь, Мэт не заслуживает даже презрения. Что ж, значит, ко мне ты относишься ничуть не лучше. Да, Лукас, мы с ним обманывали твоего отца, но я знаю, что твой отец — в отличие от тебя — умел прощать.

Тут Розмари подошла к сыну почти вплотную.

— Лукас, я всегда гордилась тобой, — заявила она. — И я хочу, чтобы ты понял: я люблю тебя даже тогда, когда, как мне кажется, ты поступаешь дурно. Сейчас ты заблуждаешься. Жизнь куда сложнее, чем тебе представляется. Но ведь ты обитаешь в придуманном, сказочном мире.

Лукас жестом остановил ее.

— Когда-то и Джесс говорила мне нечто подобное, — пробормотал он.

— И она была права, — кивнула Розмари. — Не все так счастливы, как ты. На жизненном пути многие из нас оступаются и потом вынуждены платить за свои прегрешения. Но это не значит, что мы испорчены до мозга костей. Ты смотришь на Мэта и видишь лишь пьяницу и распутника, но неужели тебе не встречались и другие люди, которых…

— Я понимаю, матушка, вы говорите о Руперте, — произнес с горечью Лукас. — Но мне и в голову не приходило, что он покончит с собой. Его жена была потрясена случившимся не менее остальных…

Лукас замолчал, и Розмари продолжала:

— Думаю, я сказала тебе достаточно. Если ты не возражаешь, за своими вещами я пришлю позже. И не тревожься за меня. Я знаю, что ты не любишь Мэта, но не сомневайся: он сумеет сделать меня счастливой. Впрочем, это не самое важное. Главное, чтобы он сам был счастлив, но это уж моя забота. Прощай, дорогой. Мне будет очень недоставать всех вас. — И она со слезами на глазах направилась к двери.

Она почти вышла из комнаты, когда Лукас наконец пришел в себя и торопливо нагнал ее.

— Матушка, — проникновенно сказал он, — вы всегда будете желанной гостьей в любом из моих домов. Она печально покачала головой.

— Как я смогу навещать тебя, если Мэт, подобно собаке, должен будет дожидаться меня у дверей? — спросила она. — Ведь мой сын по-прежнему считает его негодяем. А я не хочу и не стану обижать старого друга.

И она ступила на порог. Лукас преградил ей путь.

— В чем дело, сынок? — спросила она удивленно.

— Дело в том, что я уже давно не считаю сэра Мэтью негодяем! — заявил он.

— Неужели? — И она пристально посмотрела на него. — Я только повторяю твои собственные слова.

— Да, когда-то я и впрямь так думал, но теперь… — от волнения Лукас не смог закончить фразу.

— Что — теперь? — полюбопытствовала Розмари.

Лукас помолчал, а потом медленно проговорил:

— Я ничего не знаю, матушка. Я запутался. Но мне кажется, что сейчас правда на вашей стороне.

— Я не совсем понимаю тебя, — озабоченно заметила Розмари. — Лукас собрался с духом и выпалил:

— Я не утверждаю, что мы с сэром Мэтью непременно станем неразлучными друзьями, но если вы с ним поладите, то я с радостью пожму ему руку.

Розмари обняла его и разрыдалась.

Розмари решила не обращать внимания на косые взгляды слуг и их явную неприветливость.

— Вас, должно быть, зовут Брим, — мягко обратилась она к одному из них. — Сэр Мэтью много рассказывал о вас.

Взгляд слуги заметно потеплел.

— Да, мэм, это мое имя. Благодарю вас, мэм, — сказал он, сгибаясь в почтительном поклоне.

— Так вы говорите, его сейчас нет дома? — осведомилась еще раз Розмари Уайльд.

— Совершенно верно, мэм, — ответил Брим.

— Что ж, значит, мне придется подождать его в библиотеке, — заявила Розмари решительным тоном.

Предъявив таким образом свои верительные грамоты, она величественно прошествовала мимо изумленного слуги к единственной запертой двери, выходящей в этот огромный квадратный холл. То, что дорогу она выбрала верную, доказало огромное облако табачного дыма, выплывшее ей навстречу, как только она раскрыла дверь.

Сэр Мэтью сидел, развалившись, в одном из глубоких старинных кресел. Возле его ног стояла бутылка, а в руке он держал бокал с янтарной жидкостью. В другой руке дымилась тонкая сигара. Галстук его съехал набок, сюртук был дурно выглажен. На лбу резко выделялись морщины. Глаза были тусклыми и безжизненными. Розмари потрясла его ужасная бледность.

Увидев ее, он медленно поднялся.

— Роди? — проговорил он так, словно перед ним вдруг возникло привидение.

Брим открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но потом посмотрел на этих двух людей, которые не могли отвести друг от друга глаз, слегка улыбнулся, поклонился и бесшумно выскользнул из библиотеки.

Щелчок дверного замка заставил Розмари встрепенуться. Она подошла к большому, доходившему до самого пола, окну и настежь распахнула его.

— Если я правильно поняла тебя, — сказала она, — ты отправился в Челфорд, чтобы продать этот дом? Верно ли, что ты также собираешься предпринять далекое путешествие?

Когда она вновь повернулась к нему, он уже успел избавиться от бокала и сигары и тщетно пытался привести в относительный порядок свою одежду.

— Погоди-ка, — сказала она, — у меня это получится лучше. — И Розмари поправила его галстук, а потом взглянула прямо ему в глаза и произнесла с мягким укором: — Друг мой, ты совсем не заботишься о себе.

Он отвел ее руки, отодвинулся и холодно спросил:

— Послушай, какого дьявола тебе тут нужно?

Она слегка вздрогнула, неприятно удивленная его тоном и словами, и ответила:

— Я видела тебя на похоронах Руперта, и мне показалось, что ты плохо выглядишь.

— Но почему же ты не подошла ко мне, не улыбнулась, даже не поздоровалась? — обиженно осведомился сэр Мэтью. — Мне почудилось, что я внезапно стал невидимым.

— Мэт… — прошептала она, и в голосе ее послышались нотки извинения.

— Конечно, именно этого мне и следовало ожидать. Ведь там был твой сын, — язвительно продолжал сэр Мэтью, — этот образец всяческих добродетелей. Стоит ему недовольно нахмуриться, как ты впадаешь в отчаяние и готова выполнить любую его прихоть. Как же ты боишься его разгневать! — Он поднес руку к глазам и глухо закончил: — Извини, Роди, но ты явилась сюда в очень неподходящий момент. Не так должно встречать гостей. Брим проводит тебя.

Она притворилась, будто не слышала его полных горечи слов, и сказала:

— Мэт, Анна Ренкин сообщила мне, что ты сделался затворником, никуда не выходишь и ни с кем не встречаешься. Все так удивились, когда увидели тебя на похоронах.

Сэр Мэтью попытался ехидно усмехнуться, но у него не вышло — вместо ухмылки получилась жалкая гримаса.

— Как я понимаю, твои сынок счел меня наглецом, — заметил он после небольшой паузы. — Я же осмелился появиться в обществе приличных людей! Так вот: отправляйся к нему и скажи, что он не ошибся на мой счет. Я действительно пьяница и гнусный развратник. Это известие наверняка порадует его.

— Я не могу передать ему твои слова. Сейчас он едет в Лондон и… — Розмари не закончила, потому что сэр Мэтью поспешно перебил ее:

— Ах да, как же я сам не догадался! Разумеется, твоей ноги не было бы в моем доме, если бы не эта его отлучка. И ты что же, прикажешь мне чувствовать себя польщенным твоим внезапным визитом?

Розмари потеряла самообладание и крикнула:

— Я прикажу тебе немного помолчать и выслушать меня!

Ее вспышка произвела желаемый эффект. Он скрестил на груди руки и присел на край стола.

Ободренная его молчанием, она начала свою небольшую речь, которую несколько раз старательно репетировала.

— Мэт, — начала она, — Лукас сильно изменился. Я думаю… нет, я почти уверена, что это смерть Руперта так повлияла на него. Она сделала его менее самодовольным, самонадеянным и менее уверенным в своей правоте. Да и все мы в последнее время несколько изменились, не так ли? Ведь Руперт был настоящим жизнелюбом. Мне до сих пор с трудом верится, что он смог выстрелить в себя. Наверное, его самоубийство и заставило Лукаса по-иному взглянуть на окружающих его людей. Он стал более терпимым к чужим ошибкам. Его сердце смягчилось, вот что я хотела сказать.

Она улыбнулась, вспомнив о последнем разговоре с сыном, и подошла к Мэтью.

— Мэт, — произнесла она радостным тоном, — он благословил наш брак. Мы можем пожениться, когда только пожелаем.

Но ее возлюбленный смерил ее таким свирепым взглядом, что она невольно отшатнулась. — Благословил?! — закричал он. — Вот как? А кто его просил делать это? Только не я, слышишь, не я! При таких обстоятельствах ты мне не нужна! — Й сэр Мэтью еще больше возвысил голос: — Брим! Брим!

Слуга появился тут же, выскочил, словно чертик из табакерки. Он, без сомнения, подслушивал под дверью библиотеки.

— Да, сэр? — подобострастно спросил слуга.

— Брим, проводи миссис Уайльд, — приказал сэр Мэтью.

— Слушаюсь, сэр. — Брим печально посмотрел на Розмари, и его взгляд многое рассказал ей. — Прошу вас, миссис Уайльд.

— Я никуда не пойду, — решительно заявила женщина. — Брим, приготовьте, пожалуйста, для сэра Мэтью крепкий кофе. И передайте кухарке, чтобы она прислала сюда тарелку бутербродов. Больше нам пока ничего не требуется.

— Слушаюсь, мэм, — ответил слуга, готовый уже скрыться за дверью.

— Брим! — прорычал сэр Мэттью.

— Да, сэр, сию минуту, сэр, — ответил слуга и пулей выскочил из библиотеки.

Сэр Мэтью проводил его возмущенным взглядом и повернулся к Розмари.

— Не понимаю, чего ты хочешь добиться? — устало проговорил он.

Розмари подошла ко второму окну и безуспешно попыталась отворить его.

— А я не понимаю, — проворчала она, — как ты умудряешься дышать этим угарным газом. Тут же полно дыма. — Она старалась говорить непринужденным тоном. — Мэт, неужели тебе нравятся эти сигары?

— Очень! — вызывающе ответил он. Окно наконец то поддалось, и она жадно вдохнула полной грудью свежий воздух.

— Значит, и мне придется привыкать к их запаху, — вздохнула Розмари и махнула рукой. — Не знаю, смогу ли, но постараюсь…

Пожалуй, подумалось ей, она несколько переигрывает. Сколько можно демонстрировать уверенность, которой вовсе нет? Но стоило ей случайно поймать его взгляд, который он, впрочем, тут же попытался отвести, как к ней вернулось спокойствие.

— Садись, Мэт, — сказала она. — Мне нужно кое-что сообщить тебе.

— Я не желаю, чтобы ты приходила ко мне, предварительно заручившись чьим-то согласием! — запальчиво заявил он, а потом повторил то же самое, но куда тише: — Да-да, я не хочу, чтобы ты приходила ко мне, предварительно заручившись чьим-то согласием.

Она молча и без улыбки смотрела на него. Он вздохнул и уселся на стул, который стоял у стола. Она села подле него.

— Мэт, ты не дал мне возможности ответить тебе, — проговорила она. — Впрочем, ты и не спрашивал. Ты скорее упрекал. Я не заговорила с тобой на похоронах Руперта лишь потому, что не могла спокойно смотреть на тебя. Ты так изменился, Мэт! Если бы я подошла к тебе, я наверняка бы расплакалась. Ты выглядел таким несчастным, таким… одиноким, что у меня ныло сердце от сострадания.

Он уставился в пол, Розмари же смотрела на свои стиснутые руки.

Потом она продолжила:

— Думаю, для тебя не секрет, что я всегда старалась следовать правилам приличия.

Его ответ прозвучал хотя и грубовато, но искренне:

— Да уж, в этом мне пришлось убедиться на собственной шкуре.

— Меня есть за что упрекать, но в главном я себе не изменила… — сказала она.

— Роди, к чему ты клонишь?! — почти прокричал он. Она улыбнулась.

— Терпение, Мэт, терпение. Когда я сегодня увидела тебя, то поняла, что нет на свете человека, который бы больше нуждался во мне, чем ты, — ответила она и улыбнулась. — Когда-то я потеряла тебя…

Он поднял глаза и вопросительно посмотрел на нее.

— Прежде я не осознавала этого, — продолжала она. — Я всегда чувствовала себя виноватой в том, что произошло тогда между нами, и это чувство вины ослепляло меня и мешало видеть, чем я обязана тебе. Всю свою жизнь я выполняла долг, и это было мучительно трудно. А с тобой мне трудно не будет. Да-да, с тобой мне будет легко, потому что я стану прислушиваться к своим чувствам. Я хорошо усвоила урок и не хочу снова потерять тебя. Ты меня понял?

— Нет, — сказал он довольно резко, но почти не сердито.

— Что ж, — вздохнула она, — тогда я кое-что добавлю. Сегодня я объявила своему сыну, что не войду в его дом если и ты не будешь там принят. Я сказала, что никогда не оставлю тебя и что, если он станет возражать против этого, я навсегда разлучусь с ним. И он ответил, что мечтает пожать тебе руку. Вот как обстоят дела, Мэт.

— Но ты пришла ко мне вопреки его желанию? — хрипло спросил сэр Мэтью.

— Да, мне показалось, что он бы предпочел, чтобы я осталась дома. Однако я выбрала тебя, Мэт, — заявила Розмари. — И мы сможем пожениться, как только ты захочешь. Куда пойдешь ты, туда же направлюсь и я. Я обещаю быть тебе преданной и любящей женой.

— Роди… — Тут его голос прервался. — О Роди! — И он обнял ее.

В эту минуту в библиотеке появился Брим с подносом, на котором дымилась чашка кофе и стояло блюдо с бутербродами. Увидев несколько странную сцену, он замер в изумлении, затем поскорее избавился от подноса, поставив его на стол, сделал изящный пируэт и незаметно выскользнул вон. Его лицо украшала широкая улыбка.

Десять дней спустя Джессика сидела возле окна в малой столовой. Внезапно туда вошла Элли. Джессика аккуратно сложила письмо, полученное ей нынче утром от Лукаса, и с любопытством поглядела на сверток, который Элли прижимала к груди.

Положив сверток на стол, Элли сказала:

— Возвращаясь сегодня из Хокс-хилла, я видела двух наших голубков. Тебе не кажется странным, что пожилые люди могут быть так счастливы вдвоем? Представляешь, они держались за руки и прогуливались по дорожке для верховой езды.

— Сэр Мэтью и Розмари не такие уж пожилые, — ответила Джессика. — Влюбляться можно в любом возрасте. А то, что они держались за руки, умиляет меня до слез.

— Но я никогда не замечала, чтобы вы с Лукасом ходили, взявшись за руки. Это письмо от него? — Элли не удержалась от любопытства.

— Да. Оно пришло с утренней почтой, — ответила Джессика.

— И что же он пишет? — спросила девушка.

— Ему кажется, что Белла никогда уже не вернется в Челфорд, — передала Джессика последнюю новость.

— Невелика потеря, вот что я тебе скажу, — заметила Элли.

— Элли, — спросила Джессика, не желая долее говорить на эту тему, — а что в свертке?

На губах Элли заиграла озорная улыбка, хотя в глазах пряталась застенчивость.

— Джесс, это для тебя. Надеюсь, тебе понравится, — сказала она. — Во всяком случае, Лукас уверял меня, что тебе должно понравиться…

— Лукас? — Джессика удивленно вскинула брови.

— Ну да. Он сказал мне это перед своим отъездом. — Элли подошла к шкафу и вернулась с ножницами. — Перережь ленточку.

Джессика послушно взяла ножницы и осторожно перерезала ленту. В свертке оказалось ее свадебное платье.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она.

Элли, улыбаясь, поднесла платье к свету.

— Ну что скажешь? — торжествующе спросила она.

Джессика глазам своим не верила. От вишневого сока и следов не осталось!

— Изумительно! Но как тебе удалось вывести пятно? — спросила она.

— Ничего я не выводила, — ответила Эли. — Это и правда было невозможно. Мы попросту заменили у платья весь перед. Это был замысел Лукаса. Он привез от твоей портнихи кусок нужной ткани, а тетя Розмари показала мне, как делать выкройку. Я бы провозилась целую вечность, если бы не монахини. Они очень помогли мне. Знаешь, ты сможешь надеть его уже на следующей неделе, когда отец Хоуи будет служить обедню.

Джессика не могла налюбоваться своим платьем.

— Господи, оно же совсем как новое! — воскликнула она. — Ах, Элли, это так мило с твоей стороны!

Но Элли нахмурилась и медленно проговорила:

— Джесс, я, конечно, рада, что угодила тебе, но это самое малое, что я могла сделать. Я так гадко вела себя прежде!

В глазах Элли появилось молящее выражение, и Джессика торопливо ответила:

— Я не стану разубеждать тебя и говорить, что ты всегда была мила со мной, потому что мы обе знаем, что в таком случае я бы солгала, но затея с платьем очень порадовала меня. Еще раз спасибо!

Элли тут же просияла.

— А теперь, — попросила Джессика, — расскажи мне про отца Хоуи. Я и не знала, что он собирается приехать в Челфорд.

— Ты не знала? Лукас написал мне об этом, — сообщила Элли. — Он уверен, что ты не согласишься на пышную свадебную церемонию, но все же попросил меня попытаться уговорить тебя.

— Значит, он уже все решил? А я узнаю об этом последняя? — суровым тоном уточнила Джессика.

— О Господи! — огорченно воскликнула Элли. — Он приготовил тебе сюрприз, а я все испортила!

— В этом весь Лукас, — улыбнулась Джессика. — Я думаю, он просто забыл, что я еще ничего не знаю.

В холле послышались шаги, и спустя мгновение в столовую заглянул Перри.

— Ну что, Элли, — спросил он, — ты готова к уроку верховой езды?

Элли покраснела, пробормотала что-то невразумительное и взяла Перри под локоть. Он смущенно улыбнулся ей, и они вышли из комнаты, оставив изумленную Джессику ломать голову над увиденным.

Элли н Перри? Но когда же это случилось?..

Она снова перечитала письмо Лукаса. Там не было ничего, о чем бы не мог прокричать во всеуслышание глашатай на городской площади. Строки дышали любовью, однако никаких интимных сведений письмо мужа не содержало, если, конечно, не считать таковыми рецепт испанского снадобья, которое улучшает цвет лица.

Джессика поднялась наверх, осторожно неся полученное от Элли подвенечное платье. У себя в комнате она бережно расправила его на кресле, провела рукой по шелковистой ткани… «Господи, — подумала она, отступив на несколько шагов, чтобы еще раз полюбоваться платьем, — сколько событий произошло с тех пор, как я надевала его!»

Она опустилась перед креслом на колени и позволила потоку воспоминаний унести себя в прошлое.

Спустя некоторое время она вышла из дому, одетая в костюм для верховой езды.

29

Прогулка оказалась просто упоительной. Светило солнце, дул легкий ветерок, и было очень приятно снова вдыхать свежий воздух полей и чувствовать, как мягко пружинит под лошадиными копытами подстриженная трава дорожки для верховой езды. Умное животное отлично слушалось повода, и Джессика изумлялась самой себе — как она могла забыть, что истинное удовольствие доставляли ей прежде только такие вот поездки?!

Конечно, во всем был виноват несчастный случай в Лондоне, в результате которого она потеряла память.

А теперь, когда память к ней вернулась, она как бы рождалась заново и осознавала, что ее жизнь всегда была связана с лошадьми. Ее отец-ирландец, прежде чем спиться и пристраститься к картам, выращивал лошадей на продажу и сызмальства привил дочери любовь к этим благородным созданиям. Но почему-то никто не помнил тех лет, когда Вильям Хэйворд трудился на благо своей семьи, когда усадьба в Хокс-хилле процветала, зато все говорили Джессике об отце-пьянице, дебошире и картежнике. И все же глубоко в душе она хранила образ любящего родителя, которого, несмотря ни на что, сама любила.

К тому времени, когда она превратилась в привлекательную девушку, ей пришлось оседлать и объездить не один десяток лошадей. Она знала о них все. Она умела делать целительные мази, ставить припарки, принимать крохотных жеребят, прилаживать подковы, запаривать корм. Но она была неграмотна и своенравна. И сторонилась людей. Соседи звали ее дикаркой и смеялись над ней. А потом в ее жизнь вошел Лукас Уайльд…

Разве она могла оттолкнуть его? Никто другой не интересовался тем, что происходило с нею до того, как ее отец спился. Она придумывала всяческие истории о том, как родитель любил ее, как баловал и покупал дорогие подарки. Но ничего этого не было — ни игрушек, ни шелкового нижнего белья. И Лукас прекрасно понял это, но не стал вышучивать ее, а по-прежнему терпеливо выслушивал. На самом же деле она научилась очень ловко избегать своего отца. Но ей это удавалось лишь до тех пор, пока она не стала взрослой и жадность не подсказала ему, как извлечь из красоты дочери выгоду. К счастью, Лукас вмешался вовремя.

Лукас. Она полюбила его в ту самую минуту, когда он защитил ее от двух противных девиц, которые принялись корить «дочь лошадиного барышника» прямо на пороге церкви. Они стыдили ее за то, что она не обучена грамоте, и говорили, что все прихожане смеялись; видя, как она «читает» свои молитвенник, хотя и держит его вверх ногами. Лукас заявил, что это под силу только ученым и очень умным людям, и немедленно доказал, что он тоже может читать книгу, перевернув ее. Они обменялись понимающими взглядами, и Джессика навсегда отдала ему свое сердце.

Бедняжка Лукас! Знал бы он, что она следила за ним, взобравшись на высокий сеновал Хокс-хилла! При малейшей возможности она оказывалась рядом с любимым, мечтая насладиться его обществом. Теперь-то она понимала, что все ее нехитрые уловки искренне забавляли Лукаса, но тогда она надеялась обратить на себя его внимание. Однако же он начал ухаживать за Беллой. Господи, как она ненавидела эту заносчивую и глупую женщину!

Собственно говоря, ненависть пришла позже. В глубине души Джессика всегда понимала, что Лукас принадлежит к другому миру, путь в который ей заказан. Он был принцем из сказки, а Белла — принцессой. Всем казалось, что эти двое идеально подходят друг другу, и Джессика смирилась с неизбежным.

Но Джессика не могла не испытать на Белле свои удивительные способности. Тут-то и выяснилось, что душа у этой женщины черная и отталкивающая Джессика пришла в ужас. Белла была не только лгуньей и лицемеркой, но еще и воровкой. Вдобавок она отличалась поразительной злопамятностью. Слуги, близкие, друзья — те из них, кто имел несчастье когда-нибудь не угодить Белле, в конце концов платили за это очень высокую цену. Больше всего не повезло лакею, который оказался сосланным в колонии за преступление, совершенное Беллой.

Джессика пыталась спасти его. Она пришла к сэру Генри Клиффорду, отцу Беллы, и рассказала ему про лавку ювелира, где Белла продавала семейное столовое серебро, фарфор, хрусталь и драгоценные безделушки. Но сэр Генри пригрозил упечь в тюрьму саму Джессику — если та не будет молчать. И ее отец был подкуплен и то и дело требовал от нее соблюдения тайны.

Она не смогла помочь лакею, но решила во что бы то ни стало уберечь Лукаса от этого брака. Вот почему в ту мочь она послала отца к Лукасу с требованием жениться на обесчещенной дочери. Ведь Белла никогда не вышла бы за человека, который изменил ей с другой.

Но ничего этого Джессика не помнила, она не знала. Где правда, а где ложь, поэтому на церемонии венчания ее лицо пылало от стыда. Еще бы! Ведь все кругом судачили о том, что, вернувшись с войны, Лукас в первую очередь направился в Хокс-хилл. Он якобы собирался навестить отца Джессики, на самом же деле встречался с ней на сеновале.

После того как память вернулась к ней, Джессика не могла без стыда вспоминать эту встречу. Впрочем, каждый из них по-разному вспоминал ее. Сначала Лукас пришел в ярость и даже назвал ее девкой, но потом притянул к себе и крепко поцеловал. Джессика была вне себя от счастья, по ее телу пробежала неведомая ей дотоле дрожь… И Лукас решил, что она боится его. Он оттолкнул ее и грубо обругал самого себя.

Несколько следующих часов она вновь и вновь переживала этот поцелуй и молила небо, чтобы Лукас поцеловал ее еще раз. Именно это ощущение счастья и стыда вспоминала Джессика в день венчания. Немудрено, что она покраснела.

А все-таки жаль, что тогда, на сеновале, она выказала себя такой неопытной… Но тут Джессика устыдилась своих мыслей и встряхнула головой, отгоняя их. Однако губы ее улыбались.

Поднявшись на холм, она бросила поводья на луку седла и окинула взглядом приветливую зеленую долину. Широкая серебристая лента Темзы была испещрена черными точками барж, плывших вверх и вниз по течению. Радовали взор ухоженные поля. На востоке возвышались шпили Челфорда, Хэйг-хаус же и развалины старого монастыря скрывала от глаз излучина реки…

Больше никаких мрачных мыслей, никаких гнетущих предчувствий! Все кончилось. Призраки и тени оставили ее сознание. Джессика была свободна. Свободна!

Она спустилась по склону и поскакала вдоль изгородей. Даже когда перед Джессикой выросла каменная стена, она не заставила лошадь сбавить ход. Она каждый день выезжала на Ромашке — тезке старой Ромашки из Хокс-хилла — и была уверена, что та легко возьмет препятствие. Пригнувшись к шее лошади, Джессика прошептала:

— Ну, хорошая моя, давай! Не подведи!

Ромашка в ответ тихонечко заржала и приготовилась прыгнуть. Но тут откуда-то выскочил заяц и метнулся прямо под ноги лошади. Та отпрянула и встала как вкопанная, а Джессика перелетела через стену и распростерлась на земле.

Некоторое время она лежала неподвижно, изо всех сил пытаясь вздохнуть. Ей казалось, что легкие разорвались и она вот-вот умрет от удушья. Но вдруг она почувствовала, как в груди у нее точно расправились мехи, и она жадно и часто задышала.

Она поднялась и в этот момент увидела всадника, преодолевавшего злополучную стену. Мужчина спрыгнул с лошади и подбежал к Джессике еще до того, как животное остановилось.

Велико же было ее удивление, когда она узнала в безрассудном всаднике Лукаса! А ведь он писал ей, что вернется только в конце недели…

— Джесс! — Он опустился на колени и начал бережно ощупывать ее руки и ноги, проверяя, целы ли кости. — С тобой все в порядке? Ты сильно ушиблась? Ради Бога, скажи хоть что-нибудь!

— Не волнуйся, — ответила Джессика. — У меня просто сбилось дыхание, вот и все.

— Значит, у тебя ничего не болит? — встревоженно уточнял он.

— Ничего, — она уверенно кивнула.

— Черт возьми! — неожиданно вскричал Лукас. — Кто тебе позволил ездить на Ромашке? С ней может справиться только сильный мужчина! И что ты делаешь так далеко от дома, одна, без конюха, который при необходимости мог бы защитить тебя? А если бы ты сломала ногу? А если бы на тебя кто-нибудь напал? Или произошло бы еще что-нибудь страшное? Когда же ты наконец станешь благоразумнее?

Она была оскорблена его словами и тоном и уже открыла рот, чтобы дать ему достойную отповедь, но тут увидела страх в его глазах и виновато опустила голову. Ей вспомнилось, как однажды один из их мальчиков в Хокс-хилле упал с яблони и как она, убедившись, что ребенок цел и невредим, хотела задать ему трепку, но потом просто облегченно разрыдалась.

Она обеими руками закрыла лицо и глухо пробормотала:

— Ты совершенно прав, Лукас. Я вела себя очень неосторожно. Обещаю, это было в последний раз.

Но ее раскаяние не произвело на него ни малейшего впечатления.

— И почему, черт побери, твоя хваленая интуиция не предостерегла тебя об опасности?! Эта стена смертельно опасна, — почти кричал Лукас, не в силах сдержаться. Руки у него дрожали. Он был вне себя от пережитого испуга. — Несколько человек уже сломали здесь шеи. Разве ты не знала этого? Разве ты ничего не почувствовала?

«Да, — подумала она, — верно». Как странно! Неужели она лишилась своих способностей? Господи, какое счастье!

— Все кончилось, — сказала она и улыбнулась. — Я стала обыкновенной женщиной.

И тут он крепко схватил ее за плечи и привлек к себе. Джессика вся сжалась, потому что решила, что сейчас он изо всех сил встряхнет ее, но в нем неожиданно наступила перемена. Прерывающимся шепотом он назвал ее по имени и обнял.

Когда же он наконец разжал объятия, они долго смотрели друг на друга, а потом принялись торопливо срывать с себя одежду. И прямо на склоне холма, под ласковыми лучами солнца, они отдались своей страсти. Слова оказались не нужны. Слова не могли бы передать то, что чувствовали эти двое. Разговор — даже самый короткий — требует времени, а они слишком спешили насладиться друг другом.

Позднее Джессика и Лукас будут беседовать целыми часами, но пока их любовь требовала молчания. Они были уверены, что на свете нет никого счастливее их.

— Джесс, — спустя целую вечность сказал Лукас, — я до сих пор не верю, что это случилось! — Он лежал навзничь, прикрывая ладонью глаза.

Джессика прильнула к нему и нежно подула на волоски на груди.

— Я тоже, — прошептала она.

Их взгляды встретились, и она улыбнулась.

— Ты вернулся домой раньше, чем собирался, — сказала она.

— Ты бы сделала то же самое, если бы провела целых десять дней в обществе Беллы. — И он помрачнел. — Хотя главная причина заключалась в том, что мне очень недоставало тебя.

— А мне — тебя, — прошептала она и улыбнулась. Его пальцы играли ее медовыми кудрями.

— Могу ли я надеяться, — спросил он серьезно, — что ты простила меня?

— Простила? — Она приподнялась на локтях. — Но за что?

— За дурацкое соглашение, за мою слепую преданность друзьям, за то, что я позволил втянуть тебя во все это. — Он опустил глаза. — И почему только я с самого начала не прислушался к твоим словам?! Но клянусь, я и представить не мог, что тебе действительно угрожает опасность!

Джессика видела, что он не пытается оправдаться в собственных глазах. Все, что он говорил ей сейчас, было искренне, и она должна была помочь ему снять тяжесть с души.

— Так почему же ты не послушался меня? — спросила она.

Лукас сел и обхватил руками колени.

— Я не хотел, чтобы ты волновалась. Я мечтал только об одном — защитить тебя и Элли, — пояснил он. — Что же до моих друзей, то о них я думал отнюдь не в первую очередь. Я боялся, что все узнают о преступлении твоего отца, о том, как он поступил с бедняжкой Джейн, которая потом покончила с собой. И, прости меня, Джесс, но я не очень-то горюю из-за его смерти. Мне кажется, он ее вполне заслужил.

Она мягко спросила:

— Джейн забеременела?

Лукас кивнул.

— Да. И она понимала, что ее ждет позор, — сказал Лукас. — Она была в отчаянии. Ведь никто не поверил бы, что отец малыша — Филипп.

Лукас помолчал, а потом взглянул на Джессику и продолжал:

— Конечно, дорогая, мне никогда не приходило в голову, что за этим может стоять один из моих друзей. Я доверял Руперту. Мы все были честными людьми и всегда руководствовались определенным кодексом поведения. И Руперт, как мне казалось, был едва ли не самым благородным из нас. Его я заподозрил бы последним. Только трус мог бы убить человека, стоящего к нему спиной, а Руперт не был трусом. В бою он проявлял чудеса храбрости, и солдаты всегда обожали его. Нет, ты только послушай, что я тут наговорил! — неожиданно взорвался Лукас. — Даже теперь, когда я отлично знаю, что представлял собой Руперт, я все равно пытаюсь выгородить его!

— Он был твоим другом, — тихо отозвалась Джессика, — так что иначе ты себя вести не можешь.

— Другом, которого я никогда не знал по-настоящему! До конца жизни буду помнить, как тогда в библиотеке он заявил, что нисколько не раскаивается в содеянном, — вознегодовал Лукас. — А это его разделение людей на нужных и ни на что не годных! Он играл с нами. Мы стали марионетками в его руках! Меня просто тошнит от всего этого, хотя…

— Что — хотя? — спросила она, всматриваясь в лицо мужа.

Его лицо исказила гримаса отвращения. Отвращения к самому себе.

— Видишь ли, недавно я понял, что от Руперта меня отделяла очень тонкая грань. Нет, я, разумеется, никого не убивал, но я тоже играл судьбами людей, причем людей мне близких, — заявил он и тяжело вздохнул. — Я говорю о моей матери и о сэре Мэтью. Раньше я думал, что знаю, что такое честь и верность, но теперь я запутался. После смерти Руперта мне уже никогда не стать прежним.

Джессика промолчала. Она понимала, что ему есть за что судить себя.

Лукас еле слышно добавил:

— И, наконец, еще одно. Когда я давал Руперту пистолет, я думал не о тебе, а только о нем, о моем друге. Я не мог допустить, чтобы он оказался в руках полиции. Не мог, хотя и понимал, что он — преступник, заслуживающий суда и казни. Ты способна понять меня?

— Да, — четко и ясно произнесла Джессика. Она хотела, чтобы у него не осталось никаких сомнений насчет того, что она может понять его.

— Правда? — изумленно спросил он. Джессика кивнула.

— Правда, — ответила она. — Знаешь, Лукас, я ведь тоже не безгрешна.

Он удивленно вскинул голову.

— Как это? — не понял он.

— Когда Элли рассказала мне про соломинки, я решила, что это ты убил моего отца и что ты способен убить еще много раз, — призналась она. — Но я вовсе не собиралась заявлять на тебя в полицию. Помнишь, я предложила тебе вместе поехать на континент? Я надеялась, что вдали от Англии ты будешь в большей безопасности. Однако ты отказался. И тогда я пробралась в твою комнату и взяла твой пистолет.

— Ты похитила мой пистолет? Но зачем он тебе понадобился?! — удивился Лукас.

— Я думала… я думала, что, если в дом все же нагрянет полиция, я сама смогу застрелить тебя, — прошептала Джессика.

— Застрелить меня? Ну и ну! — В глазах Лукаса она увидела удивление и… безграничный восторг.

— Видишь ли, Лукас, я просто объясняю тебе, что хорошо понимаю, почему ты не предал своего друга, — сказала она, оправдываясь. — Я не знаю, зачем тебе нужно мое прощение, но я тебя прощаю. И Руперт был не таким уж плохим. Ведь ты любил его, а ты не мог любить человека дурного и неисправимого. Так что не казни себя.

Ом задумчиво сорвал травинку и сунул ее в рот. Молчание было таким приятным, что Джессика невольно улыбнулась. Лукас повернулся к ней и пощекотал травинкой ее нежную шею.

— И все-таки, — хмуро произнес он, — я еще немного сержусь.

Джессика почувствовала, что их беседа подошла к очень неприятному пункту.

— Ты сердишься потому, — осторожно поинтересовалась она, — что я долго считала тебя убийцей? Что заперла тебя в склепе святой Марты и убежала? Что не решилась довериться тебе?

— Нет, — ответил он. — Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что ты и не могла думать иначе.

Джессика изумилась. Неужели это все? Неужели она отделалась так легко?

— Тогда что же тебя беспокоит? — недоумевая, спросила она.

— Да то, что между тобой и Рупертом существовала некая тайная связь. А у меня с тобой такой связи не было, хотя я всегда любил тебя, — пояснил Лукас, и Джессике показалось, что в его голосе она различает нотки ревности. — Ведь Руперт был к тебе совершенно равнодушен. Чем я-то плох? Почему он, а не я стал твоим Голосом? Нет, я, конечно, понимаю, что твое желание тут ни при чем, но как же я ревновал тебя к Руперту! — признался он, и Джессика поняла, что не ошиблась. — Хорошо, что теперь все позади.

Но когда смысл его слов наконец дошел до нее, Джессика даже вскочила от возмущения. Она не находила слов — так велика была ее обида.

— И ты называешь это связью?! — прошипела она. — Да это же были кандалы, каторжное ядро, которое я против воли тащила за собой! Я чувствовала себя узницей, и только сейчас я стала свободной! Понимаешь, свободной!

И вдруг Джессику охватила радость. Она воздела руки к небу и принялась повторять, точно заклинание:

— Я свободна! Свободна!

Она закружилась в каком-то бешеном танце, не обращая внимания на высокую траву, которая цеплялась за ее ноги. Она кружилась и пела, и невидимая цапля аккомпанировала ей. Лукас встревожился и попытался остановить жену, но она вырвалась из его объятий. И тогда он сдался и, улыбаясь, наблюдал за ней до тех пор, пока она, устав, не рухнула рядом с ним.

Полежав какое-то время, она повернулась на живот и ткнула Лукаса указательным пальцем в грудь.

— Предупреждаю тебя, Лукас Уайльд, — угрожающе сказала она, — предупреждаю, что, если когда-нибудь ты попытаешься вернуть мне мой утраченный дар, я собственноручно застрелю тебя из твоего-то же пистолета! Мы обычные люди, и мы будем разговаривать, а не читать мысли друг друга! В общем, тебе придется научиться разговаривать со мной.

— Обещаю, что научусь, — прошептал он, не сводя с нее восторженного взгляда.

— А когда мы будем в разлуке, мы станем писать письма, — требовательно заявила она. — И не вздумай болтать со мной о погоде или обсуждать меню ближайшего обеда. Тебя не было дома целых десять дней, и я ничего не знаю о твоих чувствах ко мне. Да-да, не знаю, — повторила она, заметив, как Лукас удивленно поднял брови. — Ты ни словечка не написал мне об этом, а только изводил себя мыслями о Руперте.

— Но я не мастер писать письма, — он сокрушенно вздохнул. — Я попытаюсь исправиться, ладно?

— А ты не будешь возражать, если иногда мы станем держаться за руки? — предложила она.

— Дай мне свою руку, — попросил он. Она протянула ему руку и заявила:

— И еще вот что. Пожалуйста, научись танцевать, чтобы я могла танцевать с тобой на балах все танцы.

— Хорошо, Джесс, я превращусь в заядлого танцора, — пообещал он с улыбкой.

— А теперь скажи, что любишь меня, — потребовала она.

— Я люблю тебя, — послушно произнес Лукас.

— Повтори, пожалуйста, — сказала она.

— Я люблю тебя, я люблю тебя! — Он перевел дыхание и предложил: — А хочешь, я докажу тебе это не только словами? — И когда она кивнула, он со смехом повалил ее на спину.

Мать-настоятельница поправила на голове плат и улыбнулась. Как же славно говорит нынче отец Хоуи! Она удовлетворенно огляделась по сторонам. Жарковато, конечно, но ведь сестра Марта непременно хотела, чтобы на ее свадебной церемонии присутствовали все дети из приюта, все до единого, а в Хокс-хилле не нашлось бы такой огромной комнаты, вот и пришлось расположиться на лужайке. Молодая и ее привлекательный супруг преклонили колени на подушки, и отец Хоуи благословил их союз. Наконец-то, подумала достопочтенная матушка, сестра Марта обрела счастье. Девушка совершенно преобразилась. Она так и сияла внутренним светом, и все радовались, глядя на нее.

Мать-настоятельница перевела взгляд на Лукаса. Да, он удивительно привлекателен, но главное в нем не это. Он наверняка будет сестре Марте хорошим супругом — недаром он так долго добивался ее благосклонности, с умилением подумала достойная монахиня, не до конца осведомленная об истории отношений Джессики и Лукаса. Она помнила, как молодой человек явился в монастырь, чтобы умолять ее убедить Марту выйти за него замуж. Для умудренной жизнью настоятельницы было ясно, что Лукас любит и сестру Марту, и ту девушку, которой она была когда-то. А еще она понимала, что с ним ее подопечная будет в безопасности. И она не ошиблась. Нет-нет, мать-настоятельница не жалела, что написала тогда письмо, которое заставило Марту задуматься и ступить на путь, ведущий к верному решению.

Когда Марта только появилась в монастыре, мать-настоятельница сразу почувствовала, что эта девушка принесет всем им счастье. И теперь, глядя на множество людей, явившихся, дабы присутствовать на церемонии, она еще раз убедилась в атом. Хокс-хилл процветал. Дети были крепкими и здоровыми, и пшеница колосилась на тучных нивах. Для этого приходилось много трудиться, но труд был всем сестрам в радость.

Она посмотрела на группку, укрывшуюся под сенью огромного дуба. Там стояла мать лорда Дандаса со своим новым мужем сэром Мэтью Как-бишь-его-там, две кузины новобрачного и его воспитанница Элли. Почему-то мать-настоятельница была уверена, что появление в ее монастыре сестры Марты повлияло и на жизнь этих пятерых.

Услышав неподалеку чье-то жизнерадостное щебетание, она недовольно взглянула в ту сторону. Там стояли сестры Долорес и Эльвира и болтали, как две сороки. Увидев, что мать-настоятельница сурово смотрит на них, обе сразу замолчали. Когда служба кончилась, она подошла к ним.

— И о чем же вы так оживленно беседовали? — с укоризной глядя на монахинь, спросила мать-настоятельница.

Сестры точно воды в рот набрали. Они надеялись, что пари на ириски и засахаренные сливы все же осталось их тайной.

— Ладно уж, говорите. Небось спорили о чем-нибудь светском и суетном? — догадалась пожилая монахиня.

Сестра Эльвира быстро взглянула на настоятельницу, поняла, что та не сердится, и ответила:

— Мы, достопочтенная матушка, вовсе не спорили. Мы обе сошлись на том, что их первый ребенок появится на свет ровно через девять месяцев, считая от сегодняшнего дня.

Мать-настоятельница ахнула, всплеснула руками и закрыла глаза. Постояв так какое-то время, она повернулась лицом к солнцу и что-то прошептала. Открыв глаза, она с улыбкой обратилась к сестрам Эльвире и Долорес:

— Что ж, возможно, вы и правы. Мало того, я почти уверена, что их первенец будет мальчиком.

Сказав эти удивительные слова, матушка отошла от изумленных монахинь и направилась к гостям, которые окружили молодых и наперебой желали им счастья. Мать-настоятельница считала своим долгом тоже поздравить Джессику и Лукаса.

1

Апостольник — головной убор, монашеский плат.

2

Сэр Галаэзд — благородный принц, родившийся в призрачном замке Карбонек, сын сэра Ланселота Озерного, рыцаря короля Артура, и Эленны, дочери короля Пелеса, владетеля Опустошенных земель.

3

Хокс-хилл — Ястребиная гора.

4

Сонетка — комнатный звонок для вызова прислуги, обычно приводнившийся в действие шнурком.

5

Роберт Адам (1728 — 1792) — английский архитектор, представитель классицизма. Строил загородные усадьбы, особняки в Лондоне и Эдинбурге, общественные задания и целые городские кварталы. Его творения отличались строгой и рациональной планировкой, интерьеры домов — изящным декором.

6

Трут — зажигающийся от искры материал (фитиль, ветошка), который употреблялся при высекании огня ударом огнива о кремень. Первые спички появились в 30-х годах прошлого столетия. Они были ядовиты — в состав головки входил белый фосфор.

7

Мировой судья — судья, рассматривающий мелкие уголовные и гражданские дела.