Большой провал, Раскрытые секреты британской разведки MI-6

      Полковник Александр Симаков пригласил Раймена в гости. Квартира его находилась в далеком северном пригороде Москвы, он жил там вместе с женой, дочерью и тещей. Раймен был поражен жилищными условиями офицера с довольно высоким званием. Симаков жаловался на зарплату, на тесноту и сказал, что завидует образу жизни англичан.
      - Говорит, что едет в Англию только с целью повидать Стратфорд, Оксфорд и Кембридж, - сказал Раймен. - Но, - тут он заговорщически понизил голос, по-моему, хочет переметнуться и остаться в Англии.
      - Ладно, когда появится, выясним, знает ли он что-то стоящее, - ответил я.
      Симаков должен был предложить нечто особо секретное, чтобы его приняли, как перебежчика. Многие разведчики из Совблока, когда вместе с Берлинской стеной рухнул их мир, предлагали МИ-6 свои услуги, и почти все были отвергнуты. МИ-6 располагала средствами только для приема перебежчиков высокого полета, таких, как OVATION и NORTHSTAR, но даже им пришлось несколько лет работать en poste, прежде чем их допустили в Британию. Даже Виктор Ощенко, офицер КГБ, специалист по науке и технологии, предложивший свои услуги в июле 1992 года, с трудом убедил МИ-6, что достоин статуса перебежчика. Признание Ощенко в том, что, работая в Лондоне в середине восьмидесятых годов, он завербовал ведающего сбытом инженера фирмы "Джек-Маркони", было воспринято как маловажное. Я видел доклад МИ-5, где говорилось, что инженер Майкл Джон Смит не выдавал никаких наносящих ущерб секретов. Это не помешало МИ-5 арестовать Смита в операции-ловушке, и этот документ не был предъявлен для защиты его на суде. Смита приговорили к двадцати пяти годам заключения, судья заявил в резюме присяжным, что Смит причинил неисчислимый ущерб национальной безопасности Британии.
      Поскольку Ощенко добивался статуса перебежчика с таким трудом, я бы посоветовал Симакову вернуться в Россию и зарабатывать этот статус, регулярно поставляя сведения московской резидентуре. Если они окажутся ценными, то он мог бы получать неплохое жалованье, поступающее на его счет в Соединенном Королевстве, и его новоявленное богатство не вызывало бы подозрений. Возможно, после отставки ему дозволили бы выехать в Британию и тратить свои деньги, но даже и тут МИ-6, по всей видимости, стала бы убеждать его, что жить на родине лучше. Моей задачей на встрече с Симаковым было определить его возможности и побуждения, завербовать его, если в том будет смысл, потом убедить, что наилучшим выбором для него будет возвращение в Россию.
      На следующей неделе Раймен, открывая мне дверь, выглядел мрачно. Привел меня в гостиную, там царила полутьма, так как шторы были задернуты для защиты от послеполуденного солнца. Толстый, бледный, небритый человек в обтягивающей синтетической тенниске и джинсах грузно поднялся с дивана, встав босыми ногами на пол. Раймен холодно представил меня, раздернул шторы и нашел повод уйти. Симаков злобно глянул на закрывшуюся дверь.
      Возле дивана стояли два больших красных чемодана, связанных вместе веревкой. Рядом с ними - мятая картонная коробка с книгами и журналами, несколько раскрытых журналов валялось на низком кофейном столике рядом с немытыми чашками и обертками от бисквитов.
      - Я переметнулся, - торжественно заявил Симаков с сильным русским акцентом. Сделал паузу, потом, поняв, что я не собираюсь восторженно обнимать его, поправил диванные подушки и сел снова.
      - Расскажите сперва кое-что о себе, - попросил я, отложив разговор о его перебежничестве на потом. Симаков на хорошем английском изложил свою биографию. Родился он в бедной семье, в селе к северу от Киева; когда ему было пять лет, отец погиб в катастрофе на шахте, мать, когда ему шел восьмой год, умерла от туберкулеза, поэтому его и двух младших сестренок растила бабушка со стороны матери. Возможно, юному Симакову пришлось бы идти по отцовским стопам на донбасские шахты, не проявись у него в раннем возрасте талант к математике. Учился он лучше всех в классе, правда, пропустил одну четверть, когда сломал ногу и не мог ходить в школу за пять километров. С выражением гордости на лице Симаков порылся в коробке и достал в подтверждение школьные табели. Успехи в математике были единственной его надеждой избавиться от нищеты.
      После школы Симаков поступил в военное училище в Киеве. Благодаря успехам в учебе был направлен в ракетные войска стратегического назначения на исследовательскую работу. Поступил в адъюнктуру в Ленинграде и защитил диссертацию. Занятия английским языком пробудили у него неугасающий интерес к Англии и в особенности к английской литературе; о пьесах Шекспира он знал гораздо больше меня. После защиты диссертации Симакова направили на ракетный полигон на Камчатке, и он весь срок службы проработал инженером-испытателем. В сорок с лишним лет он вышел в отставку, но не смог найти другой работы и вынужден был поселиться с женой и восьмилетней дочерью в двухкомнатной квартире старой тещи. Его военная пенсия обесценилась инфляцией, дочь заболела астмой, жена пришла в отчаяние. Жизнь стала невыносимой.
      Терпение его подошло к концу, когда однажды утром он обнаружил свою "Ладу" стоящей со снятыми колесами на кирпичах. Поклявшись перебраться в Англию, где, как он наивно верил, ничего подобного не случается, Симаков принялся рыскать по улицам Москвы в поисках англичанина, который помог бы ему осуществить этот план, и наткнулся на Раймена. Судьба решила свести их вместе в трагедии, начало которой, как я видел, близилось.
      Запросы Симакова были совершенно нереальными. За свой переход он хотел получить дом с соломенной крышей и полным цветов садом, сто тысяч долларов и "форд-орион". Он достал из коробки журнал "Автокар" и ткнул пальцем в фотографию машины своей мечты.
      Поставить его на место - непростая задача. Убедить Министерство внутренних дел позволить ему остаться в Британии было бы трудно. МИ-6 могла попросить министра внутренних дел сделать для него исключение, только если бы он обладал какими-то секретами. Если бы он предоставил достаточное количество секретных материалов, он мог бы получить единовременно несколько тысяч фунтов. А потом ему пришлось бы полагаться на поддержку Департамента социального страхования. Скверный характер Симакова не облегчал положения вещей. Он быстро надоел Раймену, но настолько привык к тесноте в квартире тещи, что не мог понять, почему Раймен по горло сыт его пребыванием на диване.
      - Не понимаю я Терри, - сказал Симаков, почесывая живот. - В Москве он вел себя словно брат после долгой разлуки. А теперь знать меня не хочет.
      Раймен точно так же был недоволен создавшимся положением. Он считал, что исполнил свой долг, и ждал, что я избавлю его от Симакова.
      - Жена готова от меня уйти, - объяснил он, когда Симаков не мог нас слышать. - Ему нельзя долго здесь оставаться.
      Я не мог сразу же решить этой проблемы. Все зависело от того, какими секретами располагал Симаков, но я был не в состоянии оценить его сведения, для этого требовался технический специалист. Простясь с этой странной парой в Клэктоне, я вернулся в Сенчури-хаус.
      В МИ-6 было около пятнадцати офицеров, дававших заключения в тех областях, в которых разведчики с их более широким профилем деятельности специалистами быть не могли. Например, в том, что касалось химического, ядерного и биологического оружия, баллистических ракет или зон особых интересов, скажем, нефтедобывающей промышленности Ближнего Востока. Мартина Ричардса, бросившего в свое время IONEC, готовили к работе в этом отделе.
      Малкольм Найтли был специалистом по ракетам в Восточноевропейском управлении. Физик по образованию, он стал знатоком советских ракет в штабе военной разведки (DIS). Работал в МИ-6 уже два года прикомандированным, но надеялся стать постоянным сотрудником, судя по тому, как долго засиживался перед полной корзинкой входящих бумаг. Я организовал Найтли встречу с Симаковым в "Комнате 14", апартаментах МИ-6 для собеседований в здании Адмиралтейства на Уайтхолле.
      - Этот человек - сущий клад, - сказал мне потом. Найтли. - Мы должны добиться для него возможности жить в Англии.
      И объяснил, что Симаков принимал участие во всех испытаниях советских ракет с 1984 по 1990 год. Его сведения будут бесценны для DIS, GCHQ и, что еще более важно, для американцев. Найтли зарезервировал "Комнату 14" для целого ряда еженедельных бесед.
      - Мы решили рекомендовать министру иностранных дел дать ему полный статус перебежчика, - сказал мне Рассел, когда первые отчеты дошли до него. - Вам нужно присвоить ему кодовое имя, написать представление министру иностранных дел и уладить вопрос о его переселении с AR (структурой, занимающейся переселением агентов).
      AR облегчает перебежчикам вхождение в новую жизнь, когда они перестают быть полезными для МИ-6. У OVATION, NORTHSTAR и других знаменитых перебежчиков были закрепленные за ними офицеры AR, помогавшие им найти жилье, приспособиться к жизни в Британии, оформить пенсии и по возможности найти приличную работу. AR связалась с клэктонским отделением DSS и нашла маленький коттедж для Симакова, так что, по крайней мере, он больше не стеснял Раймена. Через несколько недель к Симакову вылетели жена с дочерью, и AR позаботилась о пособиях из Департамента социального страхования и об устройстве девочки в школу.
      Я написал "представление" министру иностранных дел, указав, что есть основания разрешить SOU - Симакову было присвоено это кодовое имя - остаться в Соединенном Королевстве. МИ-6 не нуждается в разрешении проводить небольшие операции, такие, как TRUFAX. Но те, которые могут иметь затруднительные последствия или, как в данном случае, затрагивать интересы другой государственной службы, требуют разрешения министра иностранных дел. Дуглас Херд был очень придирчив при рассмотрении представлений, поэтому доводы мне требовалось подбирать тщательно.
      Тем временем Найтли завершил очередной долгий опрос SOU. Под вечер он заглянул ко мне в кабинет, сжимая толстую пачку бумаг с записями, сделанными во время четырехчасовой беседы.
      - Этот человек для нас просто неоценим, - восторженно произнес Найтли. - Он только что указал расположение новых стратегических командных пунктов русского министерства обороны. - Найтли продемонстрировал схематическую карту, где были указаны расположение и планировка новых, совершенно секретных командных пунктов где-то на Урале. Это был русский аналог американского комплекса NORAD в горах штата Колорадо. - Я подам это как СХ с пятью звездами. Донесение дойдет до премьер-министра, - сказал Найтли. Впоследствии он сообщил мне, что это донесение, в конце концов, попало в кабинет президента Джорджа Буша.
      - Но сведений еще будет множество, - добавил он. - Кажется, SOU оставил блокнот с записями об испытаниях в швейной шкатулке своей тещи в Москве. Если мы сможем раздобыть этот блокнот, дел у нас будет по горло.
      Найтли объяснил, что в блокноте отмечены пертурбации в траекториях всех баллистических ракет, выпущенных с камчатского полигона с конца 1987 года по начало 1990-го. В нарушение всех правил, SOU старательно записывал данные после каждого испытания в две обычные школьные тетрадки. Такие подробности позволят штабу военной разведки определить точность и дальность действия советских ракет.
      Более того, Найтли собирался передать эти данные американцам, чтобы те смогли использовать их для усовершенствования установок противоракетной обороны. Это принесло бы большую славу МИ-6.
      - Мы должны вывезти из Москвы этот блокнот, - заключил Найтли.
      ГЛАВА 7.
      МОСКОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ.
      Среда, 11 ноября 1992 г.
      Зеркальный зал гостиницы "Метрополь", Москва.
      Я увидел Голдстайна в противоположном углу заполненного людьми зала приемов за секунду до того, как он заметил меня. Чуть располнел, ворот рубашки, должно быть, на пару размеров больше. Он все так же обожал галстуки от Гермеса, туфли "Гуччи" и дорогущие итальянские костюмы, что было чересчур крикливо даже для вкусов такой разношерстной публики, как эти собравшиеся в элегантном зеркальном зале делегаты конференции. Последний раз я встречался с ним более пяти лет назад, вскоре после истории с прослушкой. Однако это несомненно он. Что было уже совсем плохо и заставило меня внутренне сжаться, так это его взметнувшаяся вверх бровь и подобие дружеской улыбки в мою сторону, означавшие, что и он меня не забыл. Адреналин ударил мне в кровь не потому, что я терпеть не мог Голдстайна, вовсе нет, а потому, что в тот момент мне меньше всего хотелось напороться на кого-то, кто знал меня как Ричарда Томлинсона. Такая нечаянная встреча вполне могла привести к тому, что мне пришлось бы отменить операцию и позорно вернуться в Лондон с пустыми руками. А ведь мне стоило такого труда убедить Рассела, Бидда, Р5 и С/СЕЕ, что я именно тот человек, которого следует отправить в Москву за тетрадями Симакова. В конце концов, их добил мой аргумент, что поскольку именно я разрабатывал "легенду" Хантли как раз для подобной операции, то лучше моей кандидатуры им не найти. И все равно они неохотно отправили меня, сравнительно малоопытного сотрудника, на задание, которое могло быть сопряжено с риском. И Голдстайн - намеренно или по воле случая - делал этот риск вполне ощутимым.
      Первый день работы конференции "Как делать бизнес в обновленной России-1992", организованной газетой "Файнэншл таймс" и проводившейся в роскошных интерьерах только что отремонтированного отеля "Метрополь" в самом центре Москвы, был более чем успешным. Зарегистрировавшись как Алекс Хантли из компании "Ист-Юропиен инвестмент", я легко затесался в толпу из иностранных бизнесменов, дипломатов и госслужащих, каждый из которых выложил полторы тысячи фунтов за участие в трехдневном мероприятии. Когда с докладами в день открытия было покончено, мы перебрались в импозантный зал с зеркалами, чтобы отдохнуть и пообщаться за бокалом шампанского. Сибирские предприниматели болтали с чиновниками Всемирного банка и МВФ, прощупывая почву относительно инвестиций в реконструкцию своих устаревших заводов. Нувориши из нефтяных баронов Казахстана обхаживали представителей "Бритиш петролеум", "Шелл" и "Амоко", обсуждая с ними условия создания совместных предприятий для освоения своих нефтяных и газовых месторождений. Торговцы из Армении и Грузии, алчущие доступа к дешевым кредитам и теоретическим познаниям, которые предоставляет финансируемый правительством Великобритании "Ноу-хау фанд", искали расположения британских дипломатов и сотрудников торгпредства. Российские политики фланировали по залу в сопровождении изящных переводчиц и на полном серьезе убеждали каждого, кто готов был слушать, что вкладывать деньги в их страну совершенно безопасно, несмотря на постоянную политическую нестабильность. Журналисты ловили обрывки разговоров в надежде по крупицам наклевать на статейку.
      А ведь всего за несколько лет до этого, при прежнем советском, коммунистическом режиме, подобная свобода торговать, обмениваться информацией и дружить была совершенно немыслима. В России - стране только что победившего капитализма, перемены происходили в таком бешеном темпе, что это граничило с хаосом. Умные, предприимчивые, бесчестные и жадные в одночасье сколачивали себе состояния. Неосторожные или неудачливые с такой же легкостью все теряли. Свирепствовала инфляция, превращая в ничто зарплаты, сбережения, пенсии и сами жизни миллионов работников государственного сектора, которые не обладали нужной квалификацией или сноровкой, чтобы приспособиться к меняющимся временам. По всей стране десятки тысяч рабочих и инженеров военно-промышленного комплекса, который прежде финансировался государством, становились безработными, в то время как элита Москвы и Санкт-Петербурга вовсю делила между собой профессиональные ниши, которые были созданы капитализмом и системой свободной торговли: в банковском деле, в управленческом консалтинге, в импортно-экспортной торговле, в сфере финансовой отчетности и, к сожалению, не в последнюю очередь в организованной преступности.
      И все же посреди всей этой неразберихи кое-что оставалось неизменным. Для двух древнейших в мире профессий в новой России наступила эпоха процветания, и представители обеих слетелись в "Метрополь" на запах власти и денег, который воцарился в отеле во время проведения конференции "Файнэншл таймс". Вечером накануне ее открытия облаченные в мини-юбки жрицы первой профессии расселись в Артистическом баре "Метрополя", пытаясь ввести в соблазн делегатов. И хотя в отличие от девиц из бара мы старались скрыть, кто мы такие, я был там далеко не единственным представителем второй из самых древних профессий. Некоторые из американских "дипломатов", что попивали липковатое от избытка сахара грузинское шампанское под небрежную болтовню о рекламе обезболивающих таблеток и дипломатических перипетиях, отчеты свои посылали в Лэнгли, а вовсе не в государственный департамент в Вашингтоне. Любезными и вроде бы ни к чему не обязывающими, расспросами они аккуратно прощупывали каждого русского, с которым встречались. Имеет ли он доступ к каким-либо секретам? Есть ли в нем те своеобразные психологические черты, что необходимы хорошему шпиону? И если да, то нуждается ли он в деньгах и готов ли продать секретную информацию?
      Несомненно, там присутствовали и агенты ФСБ, но сказать определенно, кто именно, было невозможно. Скрываясь под личиной журналистов, бизнесменов, а может быть, даже одетых в смокинги официантов, они исподволь вели наблюдение за всеми делегатами и за дипломатами в особенности. Соглядатаи из ФСБ уже "наизусть знали физиономии, характеры, увлечения, детали биографий и даже ресторанные пристрастия всех подозреваемых иностранных разведчиков. Группы наружного наблюдения тайком следовали за их машинами по пути от дома до "Метрополя". Все их перемещения отслеживались. Стоило одному из них побеседовать с каким-нибудь русским слишком долго или оживленно, как личность этого русского тут же устанавливалась и бралась на заметку, заводилось досье, проверялись его место работы, материальное положение, наличие доступа к тайнам. И если дипломат снова вступал в контакт с тем же русским, поднималась тревога. Ничто не было оставлено на волю случая. После того как один из дипломатов, извинившись, посещал туалет, отхожее место тщательно проверяли: не сделал ли он закладку в тайник, чтобы ее потом смог забрать агент?
      Я видел, как лавирует среди делегатов Гай Уилер, заместитель резидента в Москве, работавший под прикрытием советника по вопросам торговли посольства Великобритании. Прежде я встречался с ним лишь однажды, когда он ненадолго прилетал в Лондон на время отпуска, но зато имел с ним обширную переписку шифрованными телеграммами, в которых мы согласовывали все детали предстоящей операции. Уилер был живым воплощением классического образа британского шпиона. Получив степень бакалавра гуманитарных наук в Оксфорде, он недолго проработал в одном из старинных семейных банков Сити. Обходительный, прекрасно воспитанный, немного скучноватый, он идеально вписался в свою дипломатическую "легенду" и к работе относился крайне серьезно, недовольно хмурясь в ответ на шутки или легкомысленные ремарки, связанные со шпионским бизнесом. Подобно многим офицерам разведки, прошедшим через опыт работы в Москве, Уилер приобрел раздражающую привычку говорить чуть слышно, даже когда поблизости и в помине не могло быть посторонних ушей.
      Уилер бросил взгляд в мою сторону и столь же быстро отвел глаза. Подойти ко мне и поздороваться он не мог: наблюдатели из ФСБ тут же сообразили бы, что мы знакомы. В то же время его беглый взгляд, в котором промелькнуло узнавание, придал мне ободряющей уверенности, что я здесь не в полном одиночестве, что есть хоть кто-то, кто может оценить мою работу.
      Работая под дипломатическим прикрытием, Уилер занимался спокойной, чистой, своего рода джентльменской разновидностью шпионажа. Будь он уличен в деятельности, "несовместимой со статусом дипломата", его просто объявили бы persona non grata и отправили ближайшим самолетом домой. Разгорелся бы небольшой международный скандальчик, последовала бы ответная высылка с противоположной стороны, но никаких более серьезных мер в отношении разведчика, защищенного дипломатическим иммунитетом, предпринимать бы не стали. Гораздо сложнее и опаснее работать по "легенде" бизнесмена, журналиста или представителя любой другой профессии, потому что на них дипломатический иммунитет не распространяется.
      С того момента, как Голдстайн заметил меня, действовать нужно было быстро. Он знал меня как Ричарда Томлинсона и явно все еще меня помнил. Ему стоило бросить всего несколько слов, чтобы от моей "легенды" не осталось камня на камне. Я уже мысленно видел свои имя и фотографию на первых полосах газет всего мира под заголовками об аресте британского шпиона. Ведь даже если я буду цепляться за свою выдуманную историю, русские в нее не поверят. Теоретически, в соответствии с российскими законами, за шпионаж меня могли приговорить к пожизненному заключению или даже расстрелу, но на деле русские не стали бы прибегать к таким драконовским наказаниям. Зато они, несомненно, постарались бы выжать из такого инцидента все, что поставило бы Великобританию в максимально неудобное положение.
      Не замечать Голдстайна или делать вид, что мы не знакомы, было бы просто глупо. Он слишком хорошо меня знал, и такое поведение вызвало бы у него подозрения. Я решил взять быка за рога и довериться Голдстайну в надежде, что он не подведет.
      Вежливо ускользнув от мсье Пуатье, француза из Лилля, специалиста по системам водоснабжения и канализации, который увлеченно описывал перспективы инвестиций в подлежащую скорой приватизации московскую канализационную систему, я направился в сторону Голдстайна. Он заметил мое приближение и тоже освободился от общества своих собеседников-бизнесменов.
      - Привет, Эрнст! Рад снова тебя видеть. Я - Алекс. Помнишь, несколько лет назад мы работали вместе? - Я представился вымышленным именем, полагаясь на то, что Голдстайн поначалу растеряется.
      - Конечно, я тебя помню. Только прости, как ты сказал, тебя зовут? спросил он недоуменно.
      - Не пойти ли нам подышать свежим воздухом, Эрнст? Прогуляемся немного. Мне нужно сообщить тебе нечто важное.
      С некоторой неохотой Голдстайн согласился, мы выскользнули через боковую дверь, спустились по ступенькам и вышли в сыроватый вечерний воздух проспекта Маркса. Сидевшая на нижней ступеньке старуха, завернувшаяся в грязное одеяло, подняла на нас просительный взгляд. Протягивая к нам помятую жестяную банку, она что-то неразборчиво бормотала по-русски. И хотя мы не поняли ни слова, в ее голосе отчетливо звучало отчаяние. Эта фигура резко контрастировала с той обстановкой роскоши, которую мы только что покинули, и живо напоминала, какие страдания выпали в обновленной России на долю менее удачливых. На мгновение мне стало стыдно, что я прибыл сюда, чтобы шпионить, пользуясь воцарившимся хаосом. Все это были лишь игрушки в сравнении с той реальностью, в которой приходилось существовать этой пожилой женщине. Запустив руку в карман пиджака, я выгреб для нее все оказавшиеся в нем рубли.
      Какое-то время мы с Голдстайном шли молча. Мы оба понимали, насколько наши маленькие проблемки и волнения тривиальны в сравнении с ситуацией этой бабульки. Я заговорил первым:
      - Прости, Эрнст, за излишний драматизм, но, как полагаю, ты хотел бы услышать мои объяснения?
      - Да. Что происходит? Помнится, тебя звали Ричардом. Почему же теперь ты Алекс?
      Вкратце я поведал ему, как случилось, что я оказался в Москве под вымышленным именем. Голдстайн постарался скрыть свое изумление, но был явно заинтригован. Моя история произвела на него впечатление.
      - Уверен, ты понимаешь, в каком я окажусь дерьме у себя на родине, если хоть что-то из того, что я тебе сказал, выплывет наружу, но ты ведь наверняка из тех, кто умеет держать язык за зубами, - сказал я, надеясь, что Голдстайн клюнет на мою маленькую лесть. - До окончания конференции нам с тобой лучше не общаться. Конечно, мы будем здороваться, но продолжительных разговоров нужно избегать. Когда вернемся в Лондон, угощу тебя обедом, тогда и поговорим как следует, - предложил я и сменил тему, поскольку мы уже приближались к главному входу в отель, у которого могла дежурить наружка ФСБ в ожидании, когда Уилер и другие подозреваемые в шпионаже лица начнут разъезжаться. Голдстайну хотелось вернуться в зал приемов, и потому, поболтав с ним еще немного, я пожал ему руку и поднялся наверх в свой номер, чтобы все хорошенько обдумать.
      На эту операцию ушли месяцы планирования и подготовки, к тому же на нее уже были потрачены приличные деньги. Если я сейчас прерву ее осуществление, все пойдет насмарку. А с другой стороны, мог ли я полностью положиться на Голдстайна? Он сообщил мне, что вечером того же дня у него ужин с несколькими приближенными Ельцина, во время которого он рассчитывает провернуть крупную сделку. Одно его неосторожное слово под воздействием лишней рюмки водки, и я могу оказаться в Лефортовской тюрьме. И все же, хотя я очень нервничал при мысли о необходимости продолжать операцию, отступать было уже поздно. Завтра я заполучу тетради, как и было намечено. Приняв это решение, я встал, прихватил свою спортивную экипировку и спустился в оздоровительный центр при гостинице.
      Высокий длинноногий мужчина пятидесяти, но в хорошей для своего возраста форме, занимал один из тренажеров - беговых дорожек. Для разминки я встал на такой же рядом с ним.
      - Добрый день, - приветствовал он меня в той доброжелательной, но снисходительной манере, в какой армейские офицеры обращаются к своим солдатам. Мы представились друг другу. Он был из "Контрол риске" - агентства корпоративной безопасности, которое готовило консультационный отчет для своих клиентов, пожелавших вложить деньги в России.
      - Чертовски рад, что оказался здесь, - сказал он. - Я впервые в России, здесь интересно. Вот только до сих пор не возьму в толк, как мне дали визу.
      - Почему это? - спросил я.
      - Я ведь армейский полковник. Они тут повсюду за мной следят. - Он кивнул в сторону молодого человека, упражнявшегося на гребном тренажере. - С этим все в порядке. Можно разговаривать свободно. Он англичанин, работает на "Морган Гренфелл". Я уже успел проверить, - сообщил полковник заговорщическим шепотом.
      Я сдержал позыв рассмеяться над его разыгравшимся воображением и сосредоточился на беге. Полковника я снова увидел следующим утром на проспекте Маркса. Он изучал лица прохожих с сосредоточенностью полицейского, высматривающего на трибуне во время футбольного матча лица известных хулиганов. Пройдя метров пятьдесят, он вдруг остановился и наклонился, чтобы заняться шнурками своих ботинок, осторожно оглядываясь в поисках привидевшегося ему "хвоста".
      x x x
      В то утро я побывал на последних лекциях в "Метрополе". Гвоздем программы стало выступление Виктора Черномырдина - будущего премьер-министра, а тогда главы Газпрома, огромной российской газодобывающей корпорации. Послушать его приехали несколько работников британского посольства, включая и Уилера, чье прикрытие давало ему удобный предлог побывать на подобном мероприятии. Я тоже что-то царапал в блокноте, чтобы соответствовать "легенде", но содержания лекции почти не улавливал. Мыслями я полностью сосредоточился на предстоящем деле.
      Наскоро пообедав, я поднялся к себе в номер, хорошенько запер дверь и вынул из "дипломата" тетрадь для записей формата А4 производства фирмы "У.Х.Смит". Страниц двадцать в ее начале я заполнил записями с конференции, которые в Лондоне были никому не нужны. А вот пятую страницу с конца я аккуратнейшим образом вырвал, перешел в ванную и расстелил ее на пластмассовой крышке унитаза, после чего достал из дорожного несессера флакон лосьона после бритья "Ральф Лорен поло спорт". Смочив небольшой ватный шарик подмененным содержимым флакона, я стал медленно и методично водить им по поверхности бумаги. Через несколько секунд на нем стали проступать крупные русские буквы, выведенные почерком Симакова, которые постепенно темнели, приобретая насыщенный розовый цвет. Я тщательно просушил бумагу гостиничным феном, стараясь не помять ее слишком сильно и в то же время хотя бы частично удалить резкий парфюмерный запах. Листок выглядел теперь как самое обычное письмо, только написанное несколько необычными розовыми чернилами. Затем я потянул за мягкую, телячьей кожи внутреннюю обивку "дипломата", которым меня снабдили в отделе технического обеспечения, отодрал ее от "липучки", крепившей ее к корпусу чемоданчика, вложил письмо в образовавшуюся узкую щель и вернул обивку в первоначальное положение. Обнаружить такой тайник можно было только при тщательном обыске.
      Р5, в свое время работавший в московской резидентуре, объяснил, что такому новичку в разведке, каким был я, не стоило даже пытаться применять методы обнаружения слежки в российской столице. "Их служба наружного наблюдения действительно работает очень хорошо, - говорил он. - Даже разведчикам с большим опытом обнаружения "хвостов" в Москве приходится тяжело. Обычно требуется месяцев шесть, чтобы вновь прибывший наш сотрудник научился четко их вычислять. Тебе нет смысла даже пробовать". Тем не менее по дороге от "Метрополя" до станции метро я не удержался от того, чтобы не использовать все попадавшиеся мне естественные ловушки для соглядатаев, вроде лестниц, где со следующего пролета хорошо виден предыдущий, подземные переходы под улицами с оживленным движением, крупный универсальный магазин. Никаких очевидных признаков слежки за собой я не заметил.
      Поездка в Зеленоград - пригород Москвы, где располагалась российская версия Силиконовой долины, была делом долгим, утомительным и сложным. Немногие из жителей этого городка ведали, что своим появлением он был обязан двум эксцентричным перебежчикам из США, помогавшим в годы Второй мировой войны советскому шпиону Джулиусу Розенбергу, потом укрывшимся в СССР и ненадолго возглавившим советскую микроэлектронику. Теперь в Зеленограде царило запустение. Брошенная недостроенной высотка на центральной площади возвышалась над статуей Ленина символом горькой судьбы, постигшей прежнюю гордость российской науки и техники.
      Р5 приказал мне пользоваться только обычным городским транспортом, поскольку риск, что водитель предоставленного "Метрополем" такси доложит куда следует об иностранце, совершившем поездку по необычному маршруту, был слишком велик.