Идея воскресения простирается гораздо дальше отрицания Природы, присущего "духовному гуманизму" буддизма; она означает ее полное преображение, вселенский алхимический труд над преобразованием Природы, как духовной, так и материальной, - как "небес", так и "земли". Нет идеала более возвышенного и идеи более смелой, более противоречащей всякому эмпирическому опыту, нет более мощного потрясения для здравого смысла, чем идея воскресения. Действительно, идея воскресения предполагает силу души, наделяющую ее способностью не только вырваться из-под гипнотизирующего влияния совокупности эмпирических фактов, т. е. вырваться из пут мира; не только решиться на участие в эволюции мира - уже в качестве не объекта, но субъекта - т. е. вместо духа "движимого" стать духом "побуждающим"; не только активно участвовать в процессе мировой эволюции; но и возвыситься до осознанного участия в деяниях священной магии, магического действа в космическом масштабе, целью которого является воскресение.
      Идея, идеал и труды воскресения - все это включает в себя понятие "пятого аскетизма". Ибо существует "естественный аскетизм" - сдерживание и обуздание желаний - ради сохранения здоровья; есть "аскетизм отрешенности" - аскетизм духа, осознавшего себя и свое бессмертие перед лицом вещей преходящих и незначительных - ради обретения свободы; есть "аскетизм привязанности", т. е. любви к Богу, где возлюбивший Его избавляется от всего, что может встать между ним и Возлюбленным - ради единения; есть еще "аскетизм деятельности", аскетизм активного участия в эволюции, т. е. человеческих трудов и подвигов, направленных на совершенствование; и есть, наконец, "аскетизм священной магии", аскетизм великих трудов воскресения. Этот "пятый аскетизм" включает и венчает собой все остальные виды, поскольку труды священной магии предполагаютединство с волей Божией, осуществление и выход за пределы эволюции, полную свободу духа, и исцеляющее воздействие на человека и Природу.
      Таким образом, идея, идеал и труды воскресения обращены ко всему, что есть в человеческой душе творческого, благородного и отважного. Ибо душе предлагается стать активным и сознательным орудием свершения - ни много ни мало - чуда в космическом масштабе. Сколько же веры, надежды и любви заложено в идее, идеале и трудах воскресения! Как не вспомнить в свете идеи и идеала воскресения слов святого Павла:
      "Где мудрец, где книжник? где совопросник века сего?... Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих" (1 Кор. 1: 20-21).
      "Юродство проповеди"... неужели и ныне, девятнадцать веков спустя, идея, идеал и труды воскресения все так же подпадают под категорию "юродства проповеди"... после девятнадцати веков усилий и развития религиозной, философской, научной и, не в последнюю очередь, герметической мысли человечества?... после Свв. Августина, Альберта Великого, Фомы Аквинского, Бонавентуры, великих мистиков, алхимиков, плеяды философов-идеалистов?... после научного "эволюционизма", глубинной физики и глубинной психологии?... после Анри Бергсона, Тейяра де Шардена и Карла Густава Юнга? Иными словами, неужели после колоссальных трудов в течение девятнадцати столетий человеческая мысль не обогатилась и не развилась настолько, чтобы - при наличии доброй воли - увидеть в идее, идеале и трудах воскресения нечто большее, нежели "юродство проповеди"?
      Искренняя и глубокая медитация на идее, идеале и трудах воскресения, т. е. на Двадцатом Аркане Таро, есть единственный способ прийти к положительному либо отрицательному ответу на этот вопрос. А посему углубимся в его анализ.
      Прежде всего разберемся в контексте карты этого Аркана. Как Марсельское Таро (1761), Таро Фотриза (1753-1793), так и Таро де Жебелена изображают мужчину и женщину, созерцающихвосстание из могилы третьегоперсонажа, ребенка или подростка. На карте представлен своеобразный "параллелограмм сил воскрешения" - вверху Ангел с трубой, родительская любовь отца (справа) и матери (слева), а внизу восстающий из открытой могилы ребенок. Мужчина и женщина находятся около могилы; воскрешается только их дитя. Таким образом, перед нами параллелограмм (см. рисунок).
 
 
      Эта геометрическая фигура, образуемая персонажами карты Двадцатого Аркана, отражает расстановку сил, осуществляющих воскрешение: звук Ангельской трубы, родительская любовь отца и матери и усилие восстающего из могилы воскресшего ребенка. Такую же расстановку действующих сил мы находим при воскрешении Лазаря из Вифании, где Иисус исполнил сразу все три роли: Ангела, отца и матери.
      "Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как Он любил его!... Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень... Итак, отняли камень от пещеры... Он воззвал громким голосом: "Лазарь! иди вон". И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его было обвязано платком. Иисус говорит им: "развяжите его, пусть идет" (Ин. 11: 35-44).
      Прослезившись, Иисус тем самым проявляет нежную любовь матери; восскорбев внутренне и подойдя ко гробу со словами: "отнимите камень", Иисус проявляет активную любовь отца; а громкое воззвание Иисуса: "Лазарь, иди вон!" звучит словно труба в руках Ангела воскресения. Громкий голос, воззвавший: "Лазарь, иди вон!" - это звук трубы воскресения, преобразующий любовь матери и отца в магический призыв.
      Магия воскресения, которая заключена в Двадцатом Аркане Таро, есть, следовательно, магия слившихся воедино голосов любви матери и отца. Подобно тому, как земные отец и мать дают жизнь ребенку в его воплощении, когда Ангел жизни трубным гласом призывает его душу к инкарнации - а "труба" эта суть его распахнутые и обращенные вверх крылья -так и небесные Отец и Мать возвращают при воскресении дитя к жизни, но "труба" распахнутых крыльев Ангела направлена при этом вниз.
      Таков общий смысл этого Аркана. Остается прояснить "детали", т. е. прийти к его конкретному пониманию. Нам еще предстоит вникнуть во всю безбрежность " как ?" воскресения.
      Мы уже говорили в тринадцатом письме, что в земной жизни человека забвение, сон и смерть противоположны вспоминанию, бодрствованию и рождению. Забвение, сон и смерть суть члены одного семейства. Говорят, что сон - это младший брат смерти; столь же правомерно утверждение, что забвение есть младший брат сна. Забвение, сон и смерть представляют собой три этапа одного процесса уничтожения живого и мыслящего существа. Немаловажно и то, что приведенный нами рассказ о воскрешении Лазаря также наводит на размышления о цепочке "забвение-сон-смерть". В Писании говорится:
      "Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же он услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. ... говорит им потом: "Лазарь друг наш уснул, но Я иду разбудить его"... Тогда Иисус сказал им прямо: "Лазарь умер"; .Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с ним" (Ин. 11:5-16).
      Фома понял так, что Учитель позволил забвению(оставаясь в том месте, где услышал весть о болезни Лазаря), сну(сказав: "Лазарь уснул") и смертидовершить свое дело. Если такова была воля Учителя, любившего Лазаря, то не лучше ли будет, заключил Фома, ученикам пойти и умереть вместе с Лазарем? Право, Фома не ошибался относительно того, что Учитель дал в этом случае полную силу забвению, сну и смерти. Отсюда и вывод: "Пойдем и мы умрем с Лазарем".
      Рассмотрим теперь подробнее две аналогичные и в то же время противоположные смысловые связи: с одной стороны забвение, сон и смерть, а с другой - вспоминание, бодрствование и рождение. Тем самым мы получим в свое распоряжение концептуальное средство, которое поможет нам в постижении таинства воскресения.
      Мы знаем, что сознание нашего "это", сознание, пребывающее снами в течение шестнадцати часов дневного бодрствования, есть лишь малая частица всей совокупности нашего сознания. Это всего лишь срез единого целого, всего лишь центральная точка действия, т. е. суждения, слова и поступка.
      По сути, в каждый конкретный момент содержимое нашего бодрствующего сознания ограничено рамками того, что как-то связано с тем, о чем мы судим, говорим или что делаем, либо собираемся судить, говорить или делать. Все прочее, т. е. все, что не относится к внешнему или внутреннему действию, в нашем сознании не присутствует и находится "где-то". Ибо действие подразумевает концентрациюсознания, т. е. отбор из множества принадлежащих нашему сознанию образов и понятий того, что интересует нас в плане этого действия. Так, всё, что мы знаем об астрономии, химии, истории и юриспруденции, будет бесполезными на время уйдет во тьму забвения, когда мы затеем разговор с садовником о нашем саде. - Чтобы действовать, нужно забывать.
      С другой стороны, чтобы действовать, требуется также, напротив, извлечь из той же тьмы временного забвения все сберегаемые памятью образы и понятия, которые могут оказаться полезными. - Чтобы действовать, необходимо вспоминать.
      Поэтому забывать означает отдалять во мрак скрытой памяти то, что нас не интересует; вспоминать же означает вновь вызывать интересующее нас в активном сознании "эго" из того же мрака скрытой памяти. Само собой разумеется, что эти образы и понятия не рождаются в тот момент, когда мы их вспоминаем, и не пропадают, когда мы их забываем; они, скорее, либо присутствуют в нашем разуме, либо удалены из него. Умение "сосредоточиваться" сводится, таким образом, к способности быстро и полностью изгонять из сознания все образы и понятия, которые бесполезны для данного действия. Это и есть совершенное владение искусством забвения.
      Напротив, обладание "хорошей памятью" означает овладение механизмом вспоминания, который делает присутствующиминеобходимые человеку образы и понятия. В этом состоит владение искусством вспоминания.
      Стало быть, между обычным бодрствующим (или церебральным) сознанием и сферой памяти происходит непрерывный процесс появления и исчезновения. Всякое "исчезновение" соответствует засыпанию или умиранию. Всякое же "появление" соответствует пробуждению или воскресению. Всякое представление, покидающее сферу церебрального сознания, ожидает та же судьба, о которой сказано: "Лазарь друг наш уснул... Лазарь умер". А судьба всякого вспоминаемого представления подобна той, что провозглашена устами Иисуса, громко воззвавшего: "Лазарь, иди вон!"
      Таким образом, памятьдает нам ключ к аналогии, позволяющей разуму не впадать в растерянность, столкнувшись с проблемой воскресения. Она делает воскресение доступным пониманию. Собственно, аналогия между "громким голосом", воззвавшим Лазаря к жизни, и внутренним усилием, вызывающим к жизни воспоминания, раскрывает - mutatis mutandis - сущность магии Иисусова "громкого голоса" и "трубного гласа" Ангела воскресения, в чем мы убедимся далее.
      Опыт учит, что мы легко забываем и с трудом вспоминаем то, что для нас не имеет значения, то, чего мы не любим. Человек забывает все, что не любит, но никогда не забудет того, что любит. Только любовь дает нам силу в любой момент вспомнить то, к чему сохранило "тепло" наше сердце. Безразличие, напротив, позволяет все забыть.
      Так же обстоит дело и с "пробуждением и воскресением из мертвых". И здесь главной действующей силой является не вселенское безразличие (называемое нами "материей"), но вселенская любовь (называемая нами "духом"). Именно она вершит магический акт воскрешения, восстановления неразделимого единства - единства духа, души и тела - не посредством рождения (реинкарнации), а с помощью магического акта Божией памяти... Что же можно сказать об этой памяти?
      Клиническим опытом современной невропатологии и исследованиями Анри Бергсона установлен факт, что в действительности ничто из всей совокупности психической жизни человека не забывается, а так называемое "забытое" пребывает в бессознательной (или экстрацеребральной) части психической жизни. В глубинах бессознательного живет совершенная память, где не забывается ничто.
      И подобно тому, как ничего не забывает микрокосм, т. е. человек, так же ничего не забывает и макрокосм, т. е. мир. То, что в оккультной литературе именуется "хроникой Акаши", так же соотносится с ходом истории, как совокупная память психического бессознательного -с действующей памятью сознательного "я". Хроника Акаши представляет собой макрокосмический аналог совокупной памяти микрокосмического бессознательного (вернее, микрокосмического "внесознательного"). И подобно тому, как далека от пассивности совокупная психическая память, нередко воздействуя на психическое здоровье, так и хроники Акаши часто играют решающую роль в ходе мировой истории.
      Оба эти аналогичных понятия - "совокупная психическая память" индивида и "хроника Акаши" (память космоса) - слишком обобщенны и по видимости сливаются. Между ними, однако, следует провести четкие границы, чего практически не сделали ни глубинная психология, ни оккультная литература. Напротив, обе трактовали совокупную психическую память и хронику Акаши en bloc (целиком), словно речь шла об однородных понятиях, лишенных каких-либо внутренних различий и противоречий. В действительности же как совокупная психическая память, так и хроника Акаши проявляют различия - и даже контрасты - каждая в своей сфере. В совокупной психической памяти следует различать три "картины памяти": простую, т. е. образную "картину прошлого"; "логическую картину", т. е. структурупрошлого; и, наконец, "моральную картину", т. е. пройденный путьпрошлого. Три эти "картины" психической памяти соответствуют трем типам памяти, известным нам в сознательной жизни - автоматической, логической и моральной. Автоматическая память есть психофизическая способность воспроизведения (полуавтоматически, благодаря действию механизма ассоциаций) в воображении всех фактовпрошлого независимо от того, соответствуют ли они конкретной ситуации. Она предоставляет в распоряжение сознательного "я" картинупрошлого в виде сырья, из которого последнее извлекает необходимые ему элементы. Картина прошлого, представленная ассоциативной или автоматической памятью, индифферентна в том, что касается логики или морали: это просто совокупность фактов прошлого, разворачивающихся перед внутренним взором словно цветная озвученная кинолента. А зрителю, т. е. сознательному "я", остается лишь извлечь из нее примечателъные и соответствующие ситуации факты.
      Автоматическая память - это "козырная карта" детства и юности. Благодаря ей дети и молодые люди способны - с присущими их возрасту поразительной легкостью и быстротой - научиться бесчисленному множеству вещей, научиться всему тому, что нужно знатъ или может понадобиться в этом мире. Однако для человека зрелых лет это далеко не так. Автоматическая память с возрастом слабеет. Находящийся между двумя крайними возрастными категориями человек уже не может так же полагаться на свою автоматическую память, как десять или пятнадцать лет назад, и для того, чтобы возместить и восполнить все более частые пробелы, ему требуются определенные усилия. И тогда на помощь изношенному полуавтоматическому механизму ассоциаций приходит логическоеусилие, и логическая стройность причинно-следственных связей постепенно сменяет автоматическую работу механизма ассоциаций. Полуфотографическая картина памяти прошлого последовательно и неотступно сменяется картиной логически взаимосвязанных фактов.
      Логическая память, в которой силой, воспроизводящей прошлое, становится разум, а не иррациональная автоматическая игра ассоциаций, сплетает из прошлого все более законченную картину, используя, как основу, нити последовательных рассуждений, которые разум находит правильными. Человек вспоминает нечто уже не потому, что оно происходило, а потому, что оно сыграло некую роль, результаты которой воздействуют на настоящее.
      И подобно тому, как автоматическая память уступает со временем свое в процессе вспоминания прошлого главенство памяти логической, так и последняя уступает свою доминирующую роль памяти моральной.
      Моральная память представляет картину прошлого, контекст которой указывает на факты и последовательности фактов, не столько потому, что они имели место или играли важную логическую роль, но прежде всего потому, что в них заключена некая моральная ценность и моральное значение. В преклонном возрасте моральная память все более вытесняет память логическую, а сила этой памяти зависит от моральной силы, от интенсивности моральной и духовной жизни конкретной личности. Поскольку же нет на свете ничего столь ничтожного, что не имело бы никакой моральной или духовной ценности, - как нет и ничего столь возвышенного, что превосходило бы эти ценности, - моральная память старика с живым сердцем может полностью заменить собой все функции автоматической и логической памяти.
      Итак, тройственная макрокосмическая память - тройственная хроника Акаши - соответствует тройственной микрокосмической памяти: автоматической, логической и моральной. Собственно говоря, существуют трихроники Акаши. Однако в оккультной литературе рассматривается, как правило, только первая ее разновидность, о которой обычно говорят как о своего рода кинофильме прошлого мира, который раскрывает взору зрителя дела давно минувших дней такими, как есть, со всеми их подробностями и с полуфотографической точностью.
      Замечательное качество этой хроники - в существовании которой не приходится сомневаться - состоит в том, что по мере углубления в прошлое все сильнее проявляются две противоположные тенденции: тенденция восхождения в высшие сферы и одновременно тенденция нисхождения в сферы низшие. Можно сказать, что она разделяется на две части, одна из которых ведет вверх, а другая опускается вниз (см. рисунок).
 
 
      Таким образом, в хронике Акаши происходит двойственный процесс: он одухотворен иодновременно конкретизирован пропорционально отдаленности события во времени. Этот процесс можно сравнить с тем, что происходит с осенней листвой: листья опадают на землю, а само дерево - сведенное к своей сущностной форме -приобретает на фоне неба более аскетичные и четкие очертания.
      По сути, речь идет о процессе, сравнимом с процессом а бстрагирования. Подобно тому, как в процессе абстрагирования отбрасывается все незначительное и остается лишь то, что существенно, аналогичный процесс происходит и в хронике Акаши. Отбирается и сохраняется псе наиболее существенное, составляя итоговую, одухотворенную хронику Акаши, тогда как "отброшенное", словно опавшая листва, образует ее другую, низшую хронику, которая, нисходя из сферы в сферу, заканчивается в подземной сфере.
      Хроника Акаши, представляющаяся вначале единой и неделимой, раделяется, стало быть, на дверазличные хроники, расположенные в различных сферах. Две эти хроники несхожи, прежде всего, своим общим характером. Одна из них, главным образом, качественна, тогда как другая - количественна. Это означает, что высшая хроника состоит только из символических фактов - топологических фактов, представляющих целые их группы - независимо от их количества. Низшая же хроника состоит из таких же групп фактов, но отвергнутых высшей хроникой в силу их ненужности, ибо качественно они уже представлены символическим или типологическим фактом.
      Таким образом, подобно тому как логическая память выделяется из автоматической, полностью заменяя ее в зрелые годы человеческой жизни, так и хроника Акаши выделяет высшую хронику, аналогичную логической памяти человека, приходящую на смену тому, что в дальнейшем становится низшей хроникой и нисходит в подземную сферу.
      Высшая хроника есть разумная память мировой истории. Это "книга истины", которую можно не только прочитать, т. е. увидеть, но и "проглотить", т. е. усвоить настолько, что она всегда будет в нас присутствовать и "будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед" (Откр. 10: 9). Другая книга, "книга архивов" или "книга фактов", не является частью посвящения, т. е. "проглотить" ее нельзя; почерпнуть из нее сведения можно лишь посредством таких методов, как, например, психометрия и медиумическое ясновидение, либо прибегая к помощи сущностей, имеющих доступ в подземную сферу, где хранится эта хроника.
      Есть еще одна "книга" - "книга жизни", о которой сказано в Апокалипсисе:
      "И книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими" (Откр. 20: 12).
      "Книга жизни" есть третьяхроника Акаши, которая соответствует моральной памяти в жизни индивидуума. Она содержит лишь непреходящие ценности, т. е. то, что достойно жить вечно - что достойно воскресения. Третья хроника Акаши - "книга жизни" - содержит прошлое лишь в силу его значимости для будущего (а будущее лишь в силу его значимости для вечности).
      Но не подумайте, дорогой неизвестный друг, что третья хроника Акаши, или "книга жизни", содержит одно лишь великое, что нет в ней вещей обычных, принадлежащих к жизни "будничной". Есть в ней и это, поскольку, повторяю, нет на свете ничего столь ничтожного, что не обладало бы моральной (т. е. вечной) ценностью, как нет ничего столь возвышенного, что ее бы превосходило. Напротив, эта хроника содержит многое, что можно было бы отнести к вещам "ничтожным", но обладающим подлинным величием в моральном контексте жизни. Там можно, к примеру, найти полные тексты рукописей, авторы которых, отпуская свои детища в мир, вверяли их всем четырем ветрам, адресуя тому, в чьих руках они случайно окажутся. Там можно услышать молитву, порожденную последним вздохом умирающего атеиста или агностика, молитву, которой никто не слышал и не ожидал. Там можно увидеть блеск мелких монеток, брошенных "бедной вдовой" в "копилку храма" - и многое другое из того, что считается в мире ничтожным.
      Следовательно, "книга жизни" есть моральная память мира. И потому в ней не найти прощенных и искупленных грехов. Всякое прощение и искупление приводит к изменениям в "книге жизни", или третьей хронике Акаши. Вот почему она постоянно изменяется, пишется и переписывается изо дня в день. Подобно тому, как в моральной памяти человека отпускаются - сознательно забываются - неоплаченные долги тем, кому даруется прощение, так и прощенные и искупленные грехи вычеркиваются из "книги жизни". Божественная память забываетпрощенные и искупленные грехи.
      Эта третья хроника Акаши, или "книга жизни", представляет собой сущность кармы. С момента Воплощения Христова карма стала делом Повелителя Кармы, каковым является Иисус Христос. Ибо Иисус Христос не только проповедовалновый закон, который должен прийти на смену старому, гласившему "око за око, зуб за зуб" (Исх. 21: 24), но и осуществилего на космическом уровне, возвысив "книгу жизни" над "книгой долгов", - книгой строгого, неумолимого правосудия. Таким образом, карма уже не является исключительно законом причин и следствий, действующим от воплощения к воплощению. Теперь она прежде всего представляет собой средство спасения, т. е. средство внесения в "книгу жизни" одних записей и удаления из нее других. Космический смысл таинства крещения -это акт перехода души от древней кармы к новой карме, т. е. от закона "сведения счетов" к закону прощения -закону "книги жизни". Именно эта истина заложена в словах Символа веры: "Confiteorunum baptisma in remissionem peccatorum" - "Исповедую едино крещение во оставление грехов"). Ибо "оставление грехов" означает их удаление из третьей хроники Акаши, из "книги жизни".
      Описанные нами три хроники Акаши находятся в различных сферах:
       ----------------------------------------
       МОРАЛЬНАЯ ХРОНИКА
       ----------------------------------------
       ЛОГИЧЕСКАЯ ХРОНИКА
       ----------------------------------------
       ХРОНИКА ФАКТОВ
       ----------------------------------------
      На основе, прежде всего, первой хроники - хроники фактов - черпают доказательства своих обвинений сущности иерархий левой руки, т. е. иерархий строжайшего правосудия. Она представляет собой архивы космической прокуратуры.
      Что до второй, логической хроники, то она по сути является совокупностью всех счетов, предъявленных в ходе тысячелетних дебатов между космической защитой и космическим обвинением, т. е. между иерархиями левой и правой руки, или между добром и злом. Вторая хроника Акаши в каждый момент времени указывает на существующее в мире равновесиемежду добром и злом.
      В третьей хронике Акаши черпают силы иерархии правой руки; в ней содержатся основы, поддерживающие их веру в справедливость во имя мировой эволюции и человечества и веру в конечное всеобщее спасение. Третья хроника устремлена к воскресению - к реинтеграции сущего, - тогда как вторая представляет собой историю равновесия, т. е. мировой кармы, равновесия между добром и злом. Первая же хроника - хроника фактов - попросту предоставляет точки опоры доводам иерархий левой руки, не верящих в человечество и обвиняющих его во всех мыслимых грехах.
      Немецкому философу Лейбницу принадлежит высказывание, которое считается классической формулой радикального философского оптимизма: "Этот мир - наилучший из всех мыслимых миров". Трудно было бы понять этот радикальный оптимизм в устах человека, бывшего в личной жизни несчастнее многих, если не принять во внимание его ночных общений с третьей хроникой Акаши. Примечательно, что некоторым индивидам (число которых не имеет значения) иногда разрешается читать "книгу жизни", т. е. по милости хранителя этой "книги" третья хроника Акаши является им во сие. В дневном сознании они неизменно забывают свои ночные ощущения, поскольку оно не в силах воспринять столь огромный рост знаний, но в душе у них остается некий общий вывод в виде энергии оптимистической веры, такой как, например, была у Лейбница. Его оптимистическая вера была сохранившимся в дневном сознании осадком забытого ночного знания.
      Может спаться, что кому-нибудь доведется в ночи перелистать страницы второй хроники Акаши, результатом чего будет непоколебимая уверенность, подобная Шиллеровой ("Die Weltgeschichte ist das Weltgericht") в том, что мировая история есть мировой суд, т. е. что мировая история мира есть вечный суд, или карма.
      Следует знать, что существуют не только различные хроники Акаши, но и различные способыих восприятия или "чтения". Можно "увидеть" хронику Акаши, можно ее "услышать" и можно "войти" или "погрузиться" в нее. Это означает, что одни фрагменты хроники Акаши можно увидеть воочию, другие можно услышать в драматическом или даже музыкальном исполнении. Иные же ее фрагменты могут стать составной либо неотъемлемой частью духа и души того, кто их переживает. Он отождествляет себя с нею, а она живет и действует в нем. Именно это подразумевается в Апокалипсисе Св. Иоанна, повествующем о проглоченнойкниге: "И она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем" (Откр. 10:10). Причем характерно, что в интуитивныйопыт второй хроники Акаши входит состояние психической депрессии, вызванной тяжким бременем ее содержания. Но как только этот интуитивный опыт постигнут и усвоен разумом, т. е. становится "словом изреченным", депрессия преображается в радость, становясь "сладкой как мед в устах моих".
      Следует добавить, что каким бы ни был способ "чтения" хроники Акаши, речь всегда идет лишь о ее фрагментах или выдержках, ибо ни один человеческий дух, даже бесплотный, не в силах вынести ее целиком. Необходимо обладать духовным могуществом Архангела Михаила, чтобы устоять под бременем второй хроники Акаши, и силой охраняющего врата рая Херувима, чтобы вынести всю громаду третьей хроники.
      Поэтому сведения, почерпнутые из хроники Акаши оккультистами, эзотерис-тами, мистиками и герметистами, всегда фрагментарны. Как правило, критический предел ее переносимости находится в сфере интуитивного опыта; в сфере вдохновенного опыта этот предел ниже, и еще более он ограничен в сфере визуального опыта. Так, например, Фабр д'Оливе положил в основу своей книги "Философская история человечества" ("Histoire philosophique de genre humain") целый ряд видений и сцен из второй хроники Акаши. Речь здесь шла о фрагментах отдельных страниц великой книги, а его интеллектуальные размышления выявили связи между отдельными сценами его видений и заполнили пробелы между тем, что он видел, и чего не видел. Вот почему он совершенно справедливо назвал свое сочинение " Философскойисторией человечества" - ибо большая часть его труда основана на его философии, т. е. на интеллектуальной интерпретации и размышлениях. Было бы грубой ошибкой рассматривать книгу Фабра д'Оливе как откровениелибо только как отчет о прочтенном им в хронике Акаши. В ней проявляются местами не только пристрастия автора, но и совершенно явные предубеждения (например, против христианства). Это, впрочем, нисколько не вредит его заслуженной репутации "ангела традиции" начала девятнадцатого века, как и тому, что он возродил - а возможно, и спас - некоторые важнейшие аспекты герметической традиции. Ибо он был первым, кто возвысил историюдо уровня герметизма, которому ранее явно недоставало видения мировой истории.
      До Фабра д'Оливе главную роль в герметизме достаточно долго играл мистический аспект - этот великий алхимический процесс, духовный труд нового человека и священной магии. Благодаря же д'Оливе был приведен в движение поток эзотерической истории, представителями которой были Сент-Ив д'Альвейдр, Е. П. Блаватская и Рудольф Штайнер, - назову лишь наиболее известные имена. Но со времен Фабра д'Оливе эзотерический историзм прошел впечатляющий путъ развития: увидели свет такие солидные труды в этой области, как, например, книга "Из хроники Акаши" ("Aus Der Akasha-Chronik") и главы космической истории в "Науке тайноведения" ("Geheimwissenschaftin Umriss") Рудольфа Штайнера.
      Сказанное нами о трудах Фабра д'Оливе в равной мере можно отнести к его последователям в области эзотерического историзма, основанного на хронике Акаши.