Он не похож на других людей нашего времени, и каким бы не было его происхождение по какой-то случайности, кровь людей запада оказалась в нем, так же как и в его втором сыне Фарамире. У Денетора острый взгляд. Он может постигнуть, напрягая свою волю, многие мысли людей, даже тех, что живет далеко от него. Трудно обманывать его и опасно пытаться.

Помни это! Потому что ты поклялся служить ему. Не знаю, что в твоей голове или сердце заставило тебя поступить так, но это было хорошо сделано. Я не мешал: не следует мешать благородным деяниям, испытывая их холодным разумом. Твой поступок тронул его сердце и (насколько я могу судить) позабавил его. И по крайней мере ты свободно можешь теперь расхаживать по Минас Тириту, когда не исполняешь свои обязанности. Потому что у твоего поступка есть и другая сторона. Ты в его распоряжении, и он этого не забудет. Поэтому будь осторожен!

Он замолчал и вздохнул.

— Не будем думать о том, что может принести нам утро. Я уверен, что много наступающих дней будет хуже предыдущих. И я ничего не могу сделать. Доска установлена, и фигуры двинулись. Одна фигура, которую я так хочу увидеть, это Фарамир, он наследник Денетора. Не думаю, что он в городе, но у меня еще не было времени собирать новости. Я должен идти, Пиппин… Я должен идти на совет повелителя и узнать там, что нужно. Но теперь ход врага, и он вот-вот начнет игру. И пешки увидят не меньше других фигур, Перегрин, сын Паладина, солдат Гондора. Остри свой меч!

Подойдя к двери, Гэндальф повернулся.

— Я тороплюсь, Пиппин, — сказал он. — Сделай мне одолжение. Раньше, чем ляжешь спать, если ты не слишком устал, разыщи Обгоняющего тень и посмотри, как его разместили. Эти люди добры к животным, это хороший и мудрый народ, но у них мало искусства в обращении с лошадьми.

С этими словами Гэндальф вышел, в это время послышался чистый ясный звон с башни цитадели. Колокол ударил три раза — пришел третий час с восхода солнца.

Через минуту Пиппин вышел в дверь, спустился по лестнице и выглянул на улицу. Солнце сияло теперь тепло и ярко, башни и высокие дома отбрасывали на запад длинные и четкие тени. Высоко в голубом воздухе гора Миндолуин поднимала свой белый шлем и снежный плащ. Вооруженные люди проходили взад и вперед по улицам города: был час смены постов и дежурств.

— Мы в Уделе называем это девятым часом, — громко сказал самому себе Пиппин. — Как раз время для хорошего завтрака у открытого окна в веселом солнечном свете. Как мне хотелось бы позавтракать! Бывает ли у этих людей завтрак? И когда у них обед и где?

Вскоре он заметил человека, одетого в черное с белым, шедшего из центра цитадели по узкой улице к нему навстречу. Пиппин чувствовал себя одиноким и собирался заговорить, когда этот человек подойдет к нему, но в этом не было необходимости… Человек направлялся прямо к нему.

— Вы невысоклик Перегрин? — спросил он. — И мне сказали, что вы поклялись служить повелителю и городу. Добро пожаловать! — Он протянул руку, и Пиппин пожал ее. — Меня зовут Берегонд, сын Даранора, — сказал человек. — Сегодня утром я свободен, и меня послали к вам сообщить вам время и рассказать вам то, что вы пожелаете узнать. Со своей стороны, я хочу узнать о вас. Никогда раньше не видели мы в своей земле невысокликов, и хотя до нас доходили слухи о них, в наших сказаниях говорится о них очень мало. К тому же вы друг Митрандира. Вы хорошо знаете его?

— Ну, — ответил Пиппин, — я знаю его всю мою короткую жизнь; позже я далеко с ним путешествовал. Но в этой книге многое можно прочесть, и я не поклянусь, что сам прочел больше одной-двух страниц. Но я знаю его наверное так, как знают немногие. Я думаю, в нашем товариществе только Арагорн знает его по-настоящему.

— Арагорн? — спросил Берегонд. — А кто это?

— О, — заикаясь, сказал Пиппин, — это один человек, шедший с нами. Я думаю, что сейчас он в Рохане.

— Я слышал, вы были в Рохане. Я многое хотел бы узнать от вас и об этой земле: мы надеялись на этих людей. Но я забыл о своем поручении: вначале я сам должен ответить на ваши вопросы. Что вы хотели бы узнать, мастер Перегрин?

— Ну, — промолвил Пиппин, — сейчас меня больше всего интересует, как у вас насчет завтрака и все такое. Я хочу спросить, когда у вас время еды и где столовая. И есть ли гостиницы? Я смотрел, когда мы шли в цитадель, но ничего не увидел, хотя надеялся получить хотя бы глоток эля, когда окажусь в доме мудрых и вежливых людей.

Берегонд серьезно взглянул на него.

— Старый служака, я вижу, — сказал он. — Говорят, люди после долгих блужданий прежде всего думают о сне и питье: я сам не путешествовал, впрочем. Значит, вы еще сегодня не ели?

— Ну, если говорить вежливо, то как-то ел, — сказал Пиппин. — Но не больше чашки вина и одного-двух кусочков хлеба по доброте вашего повелителя.

Берегонд рассмеялся.

— У нас говорят, за столом и маленький человек может делать большие дела. Но вы получите еду, как и все люди в цитадели, и с большим почетом. Это крепость и башня стражи, и мы в состоянии войны. Мы встаем до восхода солнца, перехватываем чуть в предрассветных сумерках и отправляемся на выполнение своих обязанностей. Но не отчаивайтесь! — он снова засмеялся, увидев, какое отчаяние на лице Пиппина. — Те, у кого тяжелые обязанности, получают для подкрепления кое-что в середине утра. Затем в полдень, или когда позволяют обязанности, у нас бывает завтрак; а потом люди собираются для дневной еды, а вечером у нас бывает веселье.

Идемте! Мы немного пройдемся, возьмем еды и поедим где-нибудь в укреплениях, любуясь прекрасным утром.

— Минутку! — сказал Пиппин, покраснев. — Голод заставил меня забыть. Но Гэндальф, Митрандир, как вы его называете, попросил меня отыскать его коня — Обгоняющего Тень — большую лошадь из Рохана и зеницу королевского глаза, как мне говорили, хотя король отдал его Митрандиру в благодарность за помощь. Я думаю, новый хозяин любит это животное больше, чем многих людей и если его добрая воля что-то значит для города, вы будете обращаться с Обгоняющим тень со всем почтением и с большим вниманием, чем обращаетесь с хоббитом, если это возможно.

— Хоббит? — переспросил Берегонд.

— Так мы называем себя, — пояснил Пиппин.

— Я рад узнать это, — сказал Берегонд, — потому что теперь могу утверждать, что странный акцент не искажает хорошую речь, а хоббиты — народ, который хорошо говорит. Но идемте! Вы должны познакомить меня с этим конем. Я люблю животных, но мы редко видим их в этом каменном городе: ведь мой народ пришел из горных долин, а еще раньше — из Итилиена. Но не бойтесь! Посещение будет коротким, простым визитом вежливости, а оттуда мы пойдем в кладовые.

Пиппин обнаружил, что Обгоняющего тень разместили хорошо и ухаживают за ним тоже неплохо. В шестом круге, вне стены цитадели, находились прекрасные конюшни, где содержались несколько быстрых лошадей, используемых вестниками Гондора — они всегда были готовы отправиться в путь по требованию Денетора или его капитанов. Но сейчас все лошади и всадники отсутствовали.

Обгоняющий тень заржал и повернул голову, когда Пиппин вошел в конюшню.

— Доброе утро! — сказал Пиппин. — Твой хозяин придет, как только сможет. Он занят, но посылает свои приветствия, а я должен посмотреть, все ли у тебя есть. Я надеюсь, ты отдохнешь после долгой работы.

Обгоняющий тень покачал головой и переступил с ноги на ногу. Он позволил Берегонду потрепать себя по шее.

— Он выглядит так, как будто его подготовили к бегам, а не как вынесший долгое путешествие, — сказал Берегонд. — Как он силен и горд! Где его упряжь? Она должна быть богатой и прекрасной.

— Никакая упряжь недостаточно богата и прекрасна для него, — ответил Пиппин. — И у него ее совсем нет. Если он согласен везти вас, то понесет без упряжи; а если не согласен, то ни удар, ни кнут, ни узда не заставят его. До свидания, Обгоняющий тень! Потерпи немного! Битва близка.

Обгоняющий тень поднял голову и заржал так, что задрожала вся конюшня; они закрыли уши. Потом они ушли, проверив, полны ли ясли.

— А теперь позаботимся о себе, — сказал Берегонд и повел Пиппина назад в цитадель, а там к двери в северной стороне большой башни. Здесь они спустились по длинной и холодной лестнице в широкий коридор, освещенный лампами. В стенах по обоим сторонам были двери, и одна из них открыта.

— Это кладовая моего отряда гвардии, — сказал Берегонд. — Приветствую, Таргон! — обратился он к кладовщику. — Еще рано, но здесь новичок, которого повелитель принял к себе на службу. Он ехал долго и издалека с туго затянутым поясом, и к тому же у него была сегодня трудная работа, и он голоден. Дай нам, что у тебя есть!

Они взяли хлеб, масло, сыр и яблоки; те были из зимних запасов: сморщенные, но крепкие и сладкие; и кожаную фляжку с недавно приготовленным элем; а так же деревянные тарелки и чашки. Все это они сложили в плетеную корзину и снова поднялись на солнце; и Берегонд отвел Пиппина к месту на восточном конце большого выступающего укрепления, где в стене была амбразура с каменным сидением под нею. Отсюда они могли смотреть на утро над морем.

Они ели, пили и разговаривали о Гондоре, о его путях и обычаях, об Уделе и о странах, которые видел Пиппин. И пока они говорили, Берегонд смотрел на Пиппина все с большим удивлением; а хоббит сидел, скрестив ноги или встав на цыпочки, глядя в амбразуру.

— Не скрою от вас, мастер Перегрин, — сказал Берегонд, — что для нас вы выглядите, как один из наших детей, как мальчик примерно девяти лет; и однако вы испытали опасности и видели чудеса, как мало кто из наших седобородых, я думал, мысль принять вас на службу — просто каприз нашего повелителя: так, говорят, поступали некогда короли. Но теперь я вижу, что это не так, и прошу извинить меня за эту глупость.

— Извиняю вас, — сказал Пиппин. — Хотя вы не очень ошибаетесь. В представлении моего народа я немного старше мальчика, и пройдет еще четыре года, прежде чем я «приду в возраст», как говорят у нас в Уделе. Но не беспокойтесь обо мне. Расскажите лучше, что я вижу.

Солнце поднялось уже высоко, и туман в долине перед ними рассеялся. Последние из его клочьев уплывали, как кусочки белых облаков, несомые крепнущим ветром с востока, который трепал флаги и белые вымпелы цитадели. В глубине долины, на пять лиг и больше, сколько хватало глаз, видна была серая и блестящая великая река, текущая с северо-запада, изгибающаяся к югу и снова к западу, пока не терялась из виду в дымке и мерцании в том направлении, где далеко в пятидесяти лигах лежало море.

Пиппин мог видеть под собой весь Пеленнор, усеянный фермами и маленькими стенами, амбарами и хлевами, но нигде не видно было коров или других животных. Множество дорог и троп пересекало зеленые поля, и на них видно было большое движение: из больших ворот рядами выезжали телеги; а время от времени к воротам подъезжали всадники, спрыгивали с седла и торопились в город. Но движение большей частью устремлялось по большой дороге прочь от города, к югу, где телеги поворачивали вслед за поворотом реки и скоро исчезали из виду. Дорога была широкой и мощеной, вдоль ее восточного края шла зеленая верховая дорожка, а за ней стена. По дорожке взад и вперед скакали всадники, но все пространство дороги было заполнено большими телегами, двигавшимися к югу. Вскоре Пиппин заметил, что движение хорошо организованно, телеги двигались в три линии: в первой их быстро тащили лошади; в другой большие тяжелые фургоны медленно тащили быки; а вдоль западного края дороги двигалось множество маленьких тележек, которые толкали люди.

— Это дорога к долинам Тумладен и Лоссарнак и к горным поселкам, а дальше в Лебеннин, — сказал Берегонд. — Туда движутся последние телеги, которые увозят в убежища престарелых, детей и женщин, которые должны идти с ними. Все они должны выехать из ворот и дорога должна быть очищена на лигу до полудня — таков приказ. Печальная необходимость. — Он вздохнул. — Мало, может быть, из разлучившихся снова встретятся. В нашем городе всегда было слишком мало детей; теперь их совсем нет — лишь несколько мальчиков не уехали; для них найдется дело. Среди них и мой сын.

Они немного помолчали. Пиппин с беспокойством посмотрел на восток, как будто в любой момент ожидал увидеть тысячи орков, движущихся по полям.

— Что я там вижу? — спросил он, указывая на середину большого изгиба Андуина. — Это что, другой город или?..

— Это был город, — сказал Берегонд, — был главный город Гондора, и это была лишь его крепость. Это развалины Осгилиата по обе стороны Андуина, который много лет назад захватили и сожгли наши враги. В дни юности Денетора мы отбили его — не для того, чтобы жить в нем, а как передовой пост. Мы восстановили мосты, чтобы могла пройти наша армия. А потом пришли свирепые всадники из Минас Моргула.

— Черные всадники! — спросил Пиппин, широко раскрыв глаза, в которых светился воскрешенный страх.

— Да они были черные, — сказал Берегонд, — и я вижу, что вы кое-что знаете о них, хотя ни разу о них не говорили.

— Я о них знаю, — тихо сказал Пиппин, — но я не могу говорить о них теперь, находясь так близко… Так близко… — Он замолчал, посмотрев за реку, и ему показалось, что он видит там обширную угрожающую тень. Возможно, это были горы, маячившие на краю поля зрения, чьи резкие края смягчались вуалью двадцати лиг туманного воздуха, а может, всего лишь облако. Но даже пока Пиппин смотрел туда, ему показалось, что тьма растет и собирается, очень медленно, медленно поглощая области, освещенные солнцем.

— Так близко к Мордору? — спокойно спросил Берегонд. — Да, он лежит там. Мы редко называем его; но мы всегда жили на краю его тени; иногда она кажется слабее и отдаленнее, иногда ближе и темнее. Сейчас она растет и темнеет; поэтому растет и наш страх и беспокойство. И свирепые всадники меньше года назад снова захватили броды, и много наших лучших людей убито было там. Боромиру в конце концов удалось отбить у врагов этот, западный берег, и мы все еще удерживаем эту половину Осгилиата. Но сейчас мы ждем там нового нападения. Может быть, главного нападения надвигающейся войны.

— Когда? — спросил Пиппин. — У вас есть предположения? Прошлой ночью я видел маяки и скачущих всадников, а Гэндальф сказал, что это означает начало войны. И он отчаянно торопился. А теперь все кажется снова медленным.

— Только потому что все уже готово, — пояснил Берегонд. — Это как глубокий вздох перед прыжком в воду.

— Но почему горели маяки прошлой ночью?

— Слишком поздно посылать за помощью, когда тебя уже осаждают, — ответил Берегонд. — Но я не знаю решения повелителя и его капитанов. У них много путей для сбора информации. А повелитель Денетор на других людей не похож: он видит далеко. Некоторые говорят, что когда ночью он сидит один в своем высоком кабинете в башне и напрягает свои мысли, он может увидеть будущее: и что иногда он даже испытывает мозг самого Врага, борясь с ним. И поэтому он там стар, слишком стар для своего возраста. А мой повелитель Фарамир сейчас за рекой выполняет какое-то опасное поручение; может, он прислал вестника.

Но если хотите знать, что я подумал, когда увидел горящие маяки, то это вчерашние новости из Лебеннина. Большой флот пиратов из Умбара далеко на юге подошел к устью Андуина. Они всегда опасались могущества Гондора, заключили союз с врагом и теперь готовы нанести тяжелый удар в помощь ему. Потому что этот удар отвлечет силы Лебеннина и Белфаласа, чей народ и храбр и многочислен. Поэтому сейчас наши мысли устремлены к северу, к Рохану: тем более радуемся мы привезенной вами новости и победе.

И однако, — он замолчал, встал и посмотрел на север, восток и юг, — события в Изенгарде предупреждают нас о том, что мы пойманы в большую сеть. Это уже не перебранка у бродов, не набеги на Итилиен или от Анориена, не засады и грабежи. Это большая, тщательно и давно планируемая война и мы лишь один ее участок, что бы ни говорила наша гордость. Сообщают, что пришел в движение далекий восток, за внутренним морем, и север, за Чернолесьем, и юг, в Хараде. Теперь все государства подвергаются испытанию — выстоят они или же упадут перед тенью.

Однако, мастер Перегрин, у нас особая честь — мы должны нанести главный удар ненависти Повелителя Тьмы, потому что эта ненависть идет из глубины времени и из глубины моря. Сюда падет главный удар молота. Именно поэтому сюда спешно прибыл Митрандир. Ибо, если мы падем, кто тогда устоит? Надеетесь ли вы, мастер Перегрин, что мы устоим?

Пиппин не отвечал. Он смотрел на могучие стены, на башни и знамена, на солнце в высоком небе, а потом на собирающуюся Тьму на востоке: и думал он о длинных руках Тьмы: об орках в лесах и горах, о предательстве Изенгарда, о птицах со злыми глазами и о черных всадниках, пробиравшихся даже на дороги Удела — и о крылатом ужасе, о назгулах. Он вздрогнул, надежда увяла. И в тот же момент лучи солнца ослабели, какая-то темная крылатая фигура на мгновение затмила солнце. Почти на пороге слышимости долетел до него с неба высокий и далекий крик, слабый, но леденящий сердце, жестокий и холодный. Он побледнел и укрылся за стеной.

— Что это было? — спросил Берегонд. — Вы тоже что-то почувствовали?

— Да, — пробормотал Пиппин. — Это знак нашего падения, тень судьбы, это свирепый всадник в воздухе.

— Да, тень судьбы, — сказал Берегонд. — Боюсь, что Минас Тирит падет. Ночь надвигается. Все тепло моей крови, кажется, ушло.

Некоторое время они сидели со склоненными головами и не разговаривали. Потом Пиппин поднял голову и увидел, что солнце по-прежнему сияет, и знамена развеваются по ветру. Он встряхнулся.

— Прошло, — сказал он. — Нет, сердце мое еще не впало в отчаяние. Гэндальф пал и однако вернулся, он с нами. Мы можем выстоять, хотя бы и на одной ноге.

— Хорошо сказано! — воскликнул Берегонд, вставая и прохаживаясь взад и вперед. — Ну нет, пусть даже все зло мира соберется здесь, Гондор не исчезнет. Врагу придется оставить горы трупов перед нашими стенами, прежде чем он возьмет их. А есть и другие крепости и тайные ходы в горах. Надежда и память сохраняются в скрытых долинах, где зеленеет трава.

— Я хотел бы, чтобы все уже кончилось, — сказал Пиппин. — Я не воин, и самая мысль о битве мне не приятна: но ждать на краю, когда знаешь, что нельзя спастись, хуже всего. Какой долгий день! Мне было бы легче, если бы я не должен был стоять и ждать, не имея возможности ударить первым.

— Ах, вы коснулись раны, которую ощущают многие, — сказал Берегонд. — Но дела могут измениться, когда вернется Фарамир. Он отважен, более отважен, чем считают многие: в наши дни люди не склонны верить, что капитан может быть мудр и знаком со свитками и сказаниями, как он, и в то же время быть смелым человеком, умеющим принимать быстрые решения в поле. Таков Фарамир. Менее суровый и горячий, чем Боромир, но не менее решительный. Но что может он сделать? Мы не можем напасть на горы… того королевства. У нас коротки руки, и мы не можем ударить, пока враг не приблизиться к нам. Тогда наша рука будет тяжелой!

Он сжал рукоять меча.

Пиппин посмотрел на него: высокий, гордый и благородный, как все люди этой земли: при мысли о битве глаза его загорелись. «Увы, моя собственная рука легка, как перо, — подумал он, но ничего не сказал. — Пешка, как сказал Гэндальф? Возможно. Но на неверной шахматной доске».

Так они разговаривали, пока солнце не поднялось высоко; неожиданно прозвенели полуденные колокола, в цитадели началось движение: все, кроме часовых, шли обедать.

— Пойдемте со мной? — спросил Берегонд. — На сегодня вы можете присоединиться к моему отряду. Я не знаю, в какой отряд вас назначат — повелитель может оставить вас при себе для поручений. Но вас встретят с радостью. И вам лучше познакомиться с многими людьми, пока еще есть время.

— Я пойду с радостью, — сказал Пиппин. — Я одинок, по правде говоря. Лучший мой друг остался в Рохане, и мне не с кем поговорить и пошутить. Может, я и на самом деле присоединюсь к вашему отряду. Вы его капитан? Если так, возьмите меня или замолвите за меня слово.

— Нет, нет, — засмеялся Берегонд, — я не капитан. Я всего лишь простой солдат третьего отряда цитадели. И однако, мастер Перегрин, быть даже простым солдатом гвардии башни Гондора очень почетно, и такие люди пользуются большим уважением в нашей земле.

— Тогда это не для меня, — сказал Пиппин. — Отведите меня в нашу комнату, и если Гэндальфа там нет, я пойду с вами — как ваш гость.

Гэндальфа не было, и никаких сообщений он не присылал; поэтому Пиппин пошел с Берегондом и познакомился с людьми третьего отряда. По-видимому, Берегонд пользовался большим уважением в отряде, потому что Пиппина приняли хорошо. В цитадели было много разговоров о товарище Митрандира и его долгом разговоре с повелителем. Ходили слухи, что с севера прибыл принц невысокликов, чтобы предложить Гондору союз и пять тысяч мечей. Говорили также, что когда прибудут всадники Рохана, каждый привезет за собой невысоклика, может и маленького, но отважного.

Хотя Пиппин с сожалением опроверг все эти обнадеживающие разговоры, он не мог объяснить свою новую службу только прежней дружбой с Боромиром; они поблагодарили его за посещение, слушали его рассказы о чужих землях и дали ему столько еды и эля, сколько он захотел. Единственной заботой Пиппина было сохранить «осторожность», как посоветовал ему Гэндальф, и не позволить своему языку свободно болтать, как обычно поступают хоббиты среди друзей.

Наконец Берегонд встал.

— Я с вами прощаюсь на время, — сказал он. — До захода солнца мне нужно выполнить свои обязанности; остальные тоже будут заняты, я думаю. Но если вы чувствуете себя одиноко, как вы сказали, может вам нужен веселый проводник по городу. Мой сын с радостью пойдет с вами. Он хороший парень. Если хотите, отправляйтесь в Нижний Круг, спросите старую гостиницу и Рат Келердайн на улице Ламповщиков. Там вы найдете его вместе с другими подростками, оставшимися в городе. У больших ворот должны произойти события, достойные того, чтобы их увидеть.

Он вышел, и вскоре за ним последовали и остальные. День по-прежнему был хорош, но воздух подернулся дымкой; для марта, даже так далеко на юге, было слишком жарко. Пиппин чувствовал сонливость, но в комнате оставаться ему не хотелось, и он решил погулять по городу. Он захватил с собой несколько кусочков для Обгоняющего тень, которые были с благодарностью приняты, хотя лошадь ни в чем не испытывала недостатка. Потом Пиппин пошел вниз по многим извивающимся улицам.

Люди смотрели на него, когда он проходил мимо. Перед его взглядом люди были серьезно вежливы, приветствуя его по обычаю Гондора со склоненными головами и руками прижатыми к груди; но за собой он слышал множество возгласов: с улицы кричали тем, кто оставался в домах, чтобы те вышли и посмотрели на принца невысокликов, товарища Митрандира. Многие говорили на общем языке, но вскоре Пиппин догадался о значении слов Эркил и Фарнакиат и понял, что так называют в городе его.

Наконец по узким улицам, многим перекрестным дорогам он пришел в самый нижний и самый широкий круг; здесь ему показали широкую улицу ламповщиков, ведущую прямо к большим воротам. Здесь он отыскал старую гостиницу — большое здание из серого обветренного камня с двумя крыльями уходящими от улицы; между ними находилась узкая лужайка, а за ней дом со множеством окон; вдоль всего дома тянулась колоннада, а к траве сбегала широкая лестница. Среди колонн играли мальчики — единственные дети, которых увидел Пиппин в Минас Тирите, и он остановился, чтобы посмотреть на них. Вскоре один из них его увидел и с криком побежал по траве к улице, сопровождаемый несколькими другими. Он остановился перед Пиппином, разглядывая его с ног до головы.

— Здравствуйте! — сказал мальчик. — Откуда вы? Вы не житель города.

— Не был таковым, — ответил Пиппин, — но теперь я, говорят, стал человеком Гондора.

— О, мы все люди Гондора! — заявил мальчик. — Но сколько вам лет и как вас зовут? Мне уже десять лет, и скоро я буду пять футов ростом. Я выше вас. А отец мой в гвардии, он один из самых высоких там. А кто ваш отец?

— На какой вопрос отвечать сначала? — спросил Пиппин. — Мой отец обрабатывает землю вокруг Битвелла вблизи Танбора в Уделе. Мне скоро будет двадцать девять лет, так что я тебя обогнал; хотя во мне четыре фута, я вряд ли вырасту больше, разве что в стороны.

— Двадцать девять! — удивился мальчик и присвистнул. — Ну, вы совсем старик! Старше моего дяди Парласа. Но, — добавил он с надеждой, — держу пари, что я могу поставить вас на голову или уложить на спину.

— Может быть, и сможешь, если я позволю, — сказал Пиппин со смехом. — А может я то же самое сделаю с тобой: мы в нашей маленькой стране знаем кое-какие хитрые приемы. Позволь тебе сказать, что я считаю себя большим и сильным, и что никогда и никому не позволял ставить себя на голову. Так что, если понадобится сопротивляться и ничто другое не сможет помочь мне, придется мне тебя убить. Став постарше, ты узнаешь, что не следует судить только по внешности; и хотя ты принял меня за незнакомого слабого мальчишку и легкую добычу, позволь предупредить тебя; я не мальчишка, я невысоклик, жестокий, свирепый и злобный! — Пиппин состроил такое свирепое лицо, что мальчишка отступил на шаг, но тут же вернулся со сжатыми кулаками и огнем в глазах.

— Нет! — засмеялся Пиппин. — Не верь всему, что говорит о себе чужеземец! Я не борец. Но с твоей стороны было бы вежливее перед дракой назвать себя.

Мальчик гордо ответил:

— Я Бергил, сын Берегонда из гвардии.

— Так я и думал, — сказал Пиппин, — потому что ты похож на отца. Я знаю его, и он послал меня к тебе.

— Почему же вы не сказали этого сразу? — спросил Бергил и неожиданно отчаяние появилось на его лице. — Не говорите мне, что он изменил свое намерение и отсылает меня с девчонками! Но нет… Последние телеги уже ушли.

— Его послание менее дурное, — проговорил Пиппин. — Он говорит, что если ты откажешься от мысли поставить меня на голову, то можешь показать мне город и скрасить мое одиночество. А я в уплату расскажу тебе кое-что о других странах.

Бергил захлопал в ладоши и с облегчением рассмеялся.

— Хорошо! — воскликнул он. — Идемте! Пойдем к воротам.

— А что там происходит?

— Ждут до захода солнца капитанов с юга. Пойдемте с нами, и вы увидите.

Бергил оказался хорошим компаньоном, и лучшего у Пиппина не было со времени расставания с Мерри, и вскоре они смеялись и весело разговаривали, идя по улице и не обращая внимания на взгляды встречных.

Вскоре они оказались в толпе, идущей к большим воротам. Здесь Пиппин сильно поднялся во мнении Бергила, потому что когда тот назвал свое имя и пароль, охранник отсалютовал и пропустил его; больше того, он позволил Пиппину взять с собой своего спутника.

— Это хорошо! — сказал Бергил. — Мальчишкам больше не разрешается выходить за ворота без старших. Здесь нам будет лучше видно.

За воротами вокруг большой мощеной площади, где сходились все дороги, ведущие в Минас Тирит, стояла большая толпа. Глаза всех были устремлены на юг, и вскоре поднялся гул.

— Там пыль! Они идут!

Пиппин и Бергил пробрались в передний ряд и ждали. В удалении звучали рога, гул приветствий приближался к ним, как бы гонимый ветром. Послышались громкие звуки труб, и все люди вокруг них закричали.

— Фарланг! Фарланг! — услышал Пиппин голоса и спросил:

— Что они говорят?

— Идет Фарланг, — ответил Бергил, — старый толстый Фарланг, повелитель Лоссарнаха. Там живет мой дед. Ура! Вон он! Добрый старый Фарланг.

Впереди отряда двигалась большая, с толстыми ногами, лошадь, а на ней сидел необыкновенной толщины человек, с широкими плечами, старый, седобородый, однако одетый в кольчугу, черный шлем и вооруженный длинным тяжелым копьем. За ним гордо маршировала пыльная линия людей, хорошо вооруженных и несущих большие боевые топоры: у них были угрюмые лица, они были ниже и смуглей людей Гондора.

— Фарланг! — кричали встречавшие. — Правдивое сердце, истинный друг!

Но когда люди Лоссарнаха прошли, послышалось бормотание:

— Так мало! Всего две сотни. Мы надеялись, что придет в десять раз больше. Это новое известие о черном флоте. Они смогли уделить лишь десятую часть своей силы.

Так проходили отряды, их встречали приветственными криками, в ворота проходили жители областей, пришедшие защищать столицу Гондора в темный час; но их было весьма мало, гораздо меньше, чем надеялись горожане, меньше чем требовалось. Люди из долины Рингло шли пешком за своим повелителем Дерворина — триста человек. С нагорий Мортонда, из долины Блекрут высокий Дуинхир со своими сыновьями и пятью сотнями лучников. Из Анфаласа, с далекого Лонготренда длинная цепочка людей самого разного вида: охотники и пастухи, жители маленьких деревушек, плохо вооруженные, за исключением отряда Роларшида, их предводителя. Из Ламедена несколько угрюмых горцев без предводителя. Рыбаки из Этира, несколько сотен снятых с судов моряков, Кирлуин прекрасный с зеленых холмов от Пиннет Голина с тремя сотнями нарядных, одетых в зеленое людей. И последний и самый гордый Имрахил, принц Дол Амрота, родственник повелителя Гондора, с золочеными знаменами с изображением корабля и серебряного лебедя, с отрядом рыцарей в полном вооружении на серых лошадях; а за ними семьсот вооруженных воинов: высоких, сероглазых и темноволосых.

И это было все, меньше трех тысяч. Больше некому было приходить. Крики и топот затихли в городе. Зрители некоторое время стояли молча. Пыль висела в воздухе, потому что ветер затих и вечер был тяжел. Приближался час закрытия ворот. Красное солнце заходило за Миндолуин. Тень накрыла город.

Пиппин взглянул вверх, и ему показалось, что небо стало пепельно-серым, как будто над ними нависло огромное облако пыли и дыма, и посылало столбы пламени, и теперь Миндолуин казался черным на фоне костра с пылающими углями.

— Так в гневе кончается прекрасный из дней! — сказал Пиппин, забыв о мальчике.

— Так и будет, если я не вернусь до вечернего колокола, — сказал Бергил. — Идемте? Сейчас прозвучит труба закрытия ворот.