Властелин Колец (№3) - Возвращение короля

Но назгулы неожиданно повернули, бежали и исчезли в тени Мордора, услышав внезапный ужас призыва башни тьмы; в тот же момент войско Мордора дрогнуло, страх и сомнение пронзили сердца солдат, их смех замер, руки задрожали. Власть, которая их толкала вперед, наполняла ненавистью и яростью, дрогнула, ее воля отвернулась от них; глядя в глаза своих врагов, они увидели в них смерть и ужаснулись.

Тогда все капитаны запада громко закричали, их сердца исполнились новой надеждой в самом центре тьмы. С осажденных холмов рыцари Гондора, всадники Рохана, дунаданцы Севера ударили по дрогнувшему врагу, пронзая неприятеля острыми копьями. Но Гэндальф поднял руки и еще раз крикнул ясным голосом:

— Стойте, люди запада! Стойте и ждите! Это час судьбы.

И в этот момент земля у них под ногами дрогнула. Потом высоко над башнями черных ворот, высоко над горами поднялся черный столб, обвитый огнем. Земля стонала и тряслась. Башни зубов закачались и обрушились, могучие бастионы рухнули; черные ворота превратились в развалины; издалека то затихая, то вырастая, вздымались до облаков. Донесся гулкий рев, грохот, гул, и долгое раскатистое эхо ответило ему.

— Настал конец королевства Саурона! — сказал Гэндальф. — Хранитель Кольца завершил свой поиск.

Капитаны взглянули на юг, на землю Мордора, и им показалось, что там поднялась огромная черная фигура, увенчанная молниями, и заполнила собой все небо. Невероятно возвысилась она над миром, протянув на запад угрожающие руки, ужасные, но бессильные. И когда она наклонилась к ним в угрозе, подул сильный ветер и развеял ее по небу. Наступила тишина.

Капитаны склонили головы; а когда подняли их, враги бежали, и власть Мордора рассыпалась, как пыль по ветру. Как муравьи, когда смерть обрушивается на их раздувшееся жилище, сходят с ума, бесцельно бегают взад и вперед и умирают, так и создания Саурона: орки, тролли, укрощенные заклинаниями звери — безумно бежали туда и сюда; одни убивали себя, другие бросались в ямы, с криками бежали прятаться в норы и темные проходы. Но люди Харада, жители востока и юга, увидели свое поражение войне и великую мощь и славу капитанов запада. И те, кто долго и верно служили злу, ненавидя запад, были однако людьми гордыми и храбрыми, они собрали все силы для последней отчаянной битвы. Но большинство бежало на восток; а некоторые бросали оружие и просили о милосердии.

Тогда Гэндальф, оставив все дела битвы Арагорну и другим капитанам, поднялся на вершину холма и позвал; к нему спустился большой орел — Гвайхир, Крылатый Владыка.

— Дважды нес ты меня, Гвайхир, друг мой, — сказал Гэндальф. — Третьего не миновать. Мой вес покажется тебе не большим, чем когда ты нес меня от Зиракзигила, где сгорела моя старая жизнь.

— Я понесу тебя, куда хочешь, — ответил Гвайхир, — даже если ты сделан из камня.

— Тогда летим, и пусть с тобой летят твой брат и кто-нибудь еще из самых быстрых! Нам нужна скорость быстрее ветра, чтобы поспорить с крыльями назгулов.

— Дует северный ветер, но мы перегоним его, — сказал Гвайхир. Он поднял Гэндальфа и полетел на юг, а с ним полетели Лендровал и молодой быстрый Монелдор. Они пролетели над Удуном и Горгоротом, совершенно разрушенными, и вот перед ними встала, блестя огнем, гора судьбы.

— Я рад, что ты здесь со мной, — сказал Фродо. — Здесь, в самом сердце и конце всего, Сэм.

— Да, я с вами, хозяин, — ответил Сэм, осторожно прижимая израненную руку Фродо к своей груди. — А вы со мной. И путешествие окончено. Но пройдя весь этот путь, я не хочу сдаваться. Мне это не нравится, если вы меня понимаете.

— Понимаю, Сэм, — сказал Фродо, — но так устроен мир. Надежды рассеиваются, и наступает конец. Нам осталось ждать совсем недолго. Мы затерялись среди разрушений и отсюда нет спасения.

— Что ж, хозяин, мы можем по крайней мере уйти подальше от этого опасного места, от щели судьбы, если она так называется. Идемте, мастер Фродо, попробуем спуститься по дороге.

— Хорошо, Сэм. Если хочешь, идем, — сказал Фродо.

Они встали и медленно пошли вниз по извивающейся дороге; но не успели они дойти до подножья горы, как большое облако дыма и пара вырвалось из Саммат Наура, конус раскололся и огромный яростный поток покатился длинным гремящим каскадом по восточному склону горы.

Фродо и Сэм не могли идти дальше. Последние силы их быстро подходили к концу. Они достигли низкого холма пепла, насыпанного у подножья горы, но с него не было пути. Теперь это был остров среди огненного моря Ородруина. И продержится он недолго. Вокруг него земля зияла трещинами, из них вырывался дым и ядовитые испарения. Гора сотрясалась в конвульсиях. И большие щели открывались в ее боках. Из них вытекали медленные огненные реки, направляясь к ним. Скоро они будут поглощены огнем. Шел дождь горячего пепла.

Теперь они стояли. Сэм продолжал гладить руку хозяина. Он вздохнул.

— Что за сказание могло бы быть, мастер Фродо, — сказал он. — Хотел бы я послушать его! Как вы думаете, скажут ли так: начинается история Фродо девятипалого и Кольца судьбы? И тогда все вокруг замолкнет, как замолкали мы, когда в Раздоле нам рассказывали о Берене Одноруком и о сильмариле. Как бы я хотел послушать! И мне интересно, что будет дальше, после нас.

Он говорил так, чтобы прогнать страх, и смотрел на север, в сторону ветра, расчищавшего небо, отгонявшего тьму и обрывки туч.

Такими и увидел их Гэндальф своими острыми и далеко видящими глазам, когда кружа в воздухе, опускался вместе с ветром: две маленькие фигурки, одинокие, держащиеся за руки, на низком холме, а весь мир под ними сотрясался, открывались глубокие щели, и реки огня подползали ближе. И, заметив их, быстро спускаясь, он увидел, что они упали, истощенные или отравленные дымом и испарениями, или пораженные отчаянием и страхом, пряча глаза от смерти.

Они лежали рядом. Опустился Гвайхир, и Лендровал, и быстрый Менелдор; путников, ничего не видевших, лежавших в беспамятстве, подняли и унесли далеко от тьмы и огня.

Проснувшись Сэм обнаружил, что лежит на мягкой постели, но над ним слегка раскачиваются широкие буковые листья, и сквозь них, зеленое и золотое, блестит солнце. Воздух был полон сладких смешанных ароматов.

Сэм помнил этот запах — запах Итилиена.

— Будь я проклят! — пробормотал он. — Долго же я спал! — Ему показалось, что он только что разжигал маленький костер, на солнечном пригорке. Он потянулся и глубоко вздохнул. — Но какой сон мне снился! — бормотал он. — Хорошо, что я проснулся.

Он сел и увидел, что Фродо лежит рядом с ним и мирно спит, одна рука его была под головой, другая лежала поверх одеяла. Это была правая рука, и третьего пальца на ней не было.

Память внезапно вернулась, и Сэм громко воскликнул:

— Это был не сон! Но где же мы?

Негромкий голос рядом произнес:

— В земле Итилиен под покровительством короля. Он ждет вас. — перед Сэмом стоял Гэндальф, весь в белом, борода его сверкала, как чистый снег, в мелькании солнечных пятен. — Ну, мастер Сэмвайс, как ты себя чувствуешь?

Но Сэм лег, широко раскрыл рот и, разрываясь между изумлением и великой радостью, ничего не мог ответить. Наконец он выдохнул:

— Гэндальф! Я думал, вы мертвы! А потом я решил, что сам умер. Неужели все печальное оказалось неправдой? Что же произошло с миром?

— Большая тень ушла, — сказал Гэндальф и рассмеялся, и смех его звучал, как музыка или как вода в пересохшей земле; и слушая этот смех, Сэм подумал, что уже много дней не слышал смеха, чистого звука веселья. Но сам он разразился слезами. Потом слезы его высохли, как от весеннего ветра проходит тихий дождь и солнце сияет еще ярче, и зазвучал его смех, и со смехом он встал с постели.

— Как я себя чувствую? — воскликнул он. — Не знаю, как это выразить. Я чувствую, я чувствую… — Он помахал руками в воздухе, — я чувствую себя, как весна после зимы, как солнце на листьях; и как арфы, и трубы, и все песни, что я слышал! — Он остановился и повернулся к хозяину. — Но как мастер Фродо? — спросил он. — Разве не стыдно из-за его бедной руки? Но я надеюсь, все будет в порядке. У него были трудные времена.

— Да, я в порядке, — сказал Фродо, садясь и смеясь в свою очередь. — Я снова уснул, ожидая тебя, Сэм, сонная голова. Я проснулся сегодня рано утром, а теперь, должно быть, уже полдень.

— Полдень? — переспросил Сэм, пытаясь сосчитать. — Полдень какого дня?

— Четырнадцатого дня нового года, — сказал Гэндальф, — или, если хотите, восьмой день апреля по календарю удела (в марте — или в роте — по календарю удела тридцать дней, прим. Автора) но в Гондоре новый год теперь всегда будет начинаться двадцать пятого марта, в день падения Саурона, в тот день, когда вас уносили от огня к королю. Он лечил вас, а теперь ждет. Вы будете есть и пить с ним. Когда вы будете готовы, я отведу вас к нему.

— Король? — спросил Сэм. — Король чего и кто он?

— Король Гондора и повелитель западных земель, — сказал Гэндальф, — он взял все свое древнее королевство. Скоро он едет на коронование, но сейчас ждет вас.

— Что же мы наденем? — спросил Сэм: он увидел старую изорванную одежду, в которой они путешествовали. Она лежала свернутая у постели.

— Одежду, которая была на вас в Мордоре, — сказал Гэндальф. — Даже обрывки орочьих тряпок, что вы носили в черной земле, Фродо, будут сохранены. Ни шелк, ни полотно, никакое вооружение или украшения не могут быть более почетными. Но позже я, может быть, найду для вас другую одежду.

Он протянул к ним руки, и они увидели, что одна из них сияет.

— Что это у вас? — воскликнул Фродо. — Неужели…

— Да, я принес вам два ваших сокровища. Их нашли у Сэма, когда вас спасли. Подарки госпожи Галадриэль: твой сосуд, Фродо, и твой ящик, Сэм. Вы должны быть рады получить их снова.

Одевшись, умывшись и слегка поев, хоббиты последовали за Гэндальфом. Они вышли из буковой рощи, в которой лежали, и прошли по длинной зеленой лужайке, сверкающей в зеленых лучах и обрамленной стройными темнолиственными деревьями, усеянными алыми цветами. За деревьями слышался звук падающей воды, перед ними бежал в зеленых берегах ручей, у конца лужайки он вытекал в проход между деревьями, и вот в этом проходе хоббиты увидели далекий блеск воды.

Подойдя к выходу с лужайки, они удивились, увидев рыцарей в ярких кольчугах и высоких стражников в серебре и черном, что стояли здесь; воины приветствовали их поклоном. Затем один подул в длинную трубу, и они прошли в проход между деревьями у поющего ручья. Так они вышли на большое зеленое поле, за полем была широкая река в серебряной дымке, из которой поднимался длинный лесистый остров. У его берегов виднелось множество судов. На поле находилось большое войско. Стройные ряды его блестели на солнце. И когда хоббиты приблизились, войны обнажили мечи, потрясали копьями, запели рога и трубы, и все на множестве языков кричали:

Слава невысокликам!

Славим их великой славой!

Куйо и Перианн анаан!

Агларни Периан-пат!

Славьте великой славой

Фродо и Сэмвайса!

Даур а Бархаэль, кония ан Аннун!

Эглерис! Слава им! Эглерис!

А лайте те, лайте те!

Андаве лайту валмет! Слава им!

Корминолиндор, а лайта тариенна!

Слава им! Хранители Кольца,

великая слава им!

Лица их вспыхнули, глаза светились удивлением. Фродо и Сэм прошли вперед и увидели три высоких сидения, сделанные из зеленого дерна. У правого сидения развевался, белый на зеленом, бегущий большой конь; у левого на серебряно-синем знамени корабль-лебедь, плывущий по морю; у самого высокого трона в середине стояло большое знамя, развеваемое ветром, и на нем на черном фоне под сияющей короной и семью звездами цвело белое дерево. На троне сидел человек, одетый в кольчугу, на коленях у него лежал большой меч, шлема на нем не было. Когда они подошли, он встал. И хотя он изменился, они узнали его, узнали повелителя людей с прекрасным и радостным лицом, темноволосого, с серыми глазами.

Фродо побежал ему навстречу, и Сэм последовал за ним.

— Вот это да! — воскликнул он. — Бродяжник или я еще сплю?

— Да, Сэм, Бродяжник, — сказал Арагорн. — Долог путь от Пригорья, не правда ли, где вам не понравилась моя внешность. Долгий путь для всех нас, но у вас он был самым трудным.

И затем, к удивлению и совершенному смущению хоббитов, он опустился перед ними на колено. Потом, взяв их за руки, Фродо за правую и Сэма за левую, повел их к трону. Посадив их на трон, он повернулся к войску и воскликнул так, что голос его прозвенел над всем войском:

— Славьте их великой славой!

И после того, как радостный крик прокатился по полю и замер, к окончательному удовлетворению и радости Сэма, вперед выступил гондорский менестрель, поклонился и попросил разрешения спеть. И сказал:

— О вы, повелители и рыцари, о люди доблести, короли и принцы, и прекрасный народ Гондора, и всадники Рохана, и вы, сыны Элронда, и дунаданцы севера, и эльф, и гном, и жители Удела с великими сердцами, и весь свободный народ запада, слушайте мое ле. Я спою для вас о Фродо девятипалом и о Кольце Судьбы.

И, услышав это, Сэм громко засмеялся от радости, встал и воскликнул:

— О слава и великолепие! Все мои желания исполняются!

И заплакал.

И все войско смеялось и плакало, а посреди веселья и слез ясный голос менестреля звенел серебром и золотом, и все люди затихли. И он пел, то на языке эльфов, то на общем языке запада, пел до тех пор, пока их сердца, раненные сладкими словами, не переполнились, и радость их была подобна мечам, и они погрузились задумчиво в те области, где боль и радость текут рядом и где слезы — это вино благословения.

Наконец, когда полдень уже давно прошел и тени деревьев удлинились, менестрель кончил.

— Славьте их великой славой! — воскликнул он и поклонился.

Тогда Арагорн встал, а за ним все войско, и они прошли в подготовленные павильоны и ели, пили и веселились, пока не кончился день.

Фродо и Сэма отвели в палатку, где с них сняли их старую одежду, аккуратно свернули и унесли с почетом; им же дали чистое полотно. Пришел Гэндальф; к удивлению самого Фродо, он нес меч, эльфийский плащ и митриловую кольчугу — все, что у него было отобрано в Мордоре. Для Сэма он принес золоченую кольчугу и его эльфийский плащ, починенный и отглаженный. Затем он положил перед ними два меча.

— Я больше не хочу никаких мечей, — сказал Фродо.

— По крайней мере сегодня вечером у тебя должен быть меч, — сказал Гэндальф.

Тогда Фродо взял меньший меч, принадлежащий Сэму и положенный с ним рядом в Кирит Унголе.

— Я отдаю жало тебе, Сэм, — сказал он.

— Нет, хозяин! Его вам дал мастер Бильбо вместе с серебряной кольчугой; он не хотел, чтобы кто-нибудь другой владел им.

Фродо уступил; и Гэндальф, как будто он был их оруженосцем, склонился и надел на них пояса с мечами; встав, он надел им на головы серебряные венцы. И тогда они отправились на большой пир и сидели за королевским столом с Гэндальфом, с Эомером, королем рохиррим, принцем Имрахилом и всеми главными капитанами; и с ними были Гимли и Леголас.

И когда, после стоячего молчания, принесли вино, появились два оруженосца, чтобы служить королям. По крайней мере они похожи были на оруженосцев; один в черно-серебряном мундире гвардии Минас Тирита, другой в бело-зеленом. Сэм удивился, что такие мальчишки могут находиться в армии могучих мужей. Когда же они подошли ближе и он смог разглядеть их ясно, он воскликнул:

— Смотрите, мастер Фродо! Ведь это Пиппин! Я хотел сказать, мастер Перегрин Тук и с ним мастер Мерри! Как они выросли! Я вижу, что тут должно быть рассказано не только наше сказание!

— Правильно, — ответил Пиппин, поворачиваясь к ним. — И мы начнем его рассказывать как только кончится пир. А пока попросите Гэндальфа. Он теперь не так скрытен, как раньше, хотя и смеется больше, чем говорит. А мы с Мерри сейчас заняты. Мы рыцари города и марки, как, я надеюсь, вы заметили.

Наконец радостный день окончился; и когда зашло солнце и круглая луна вышла из туманов Андуина и замерцала в листве, Сэм и Фродо сидели под шепчущимися деревьями посреди аромата прекрасного Итилиена; они говорили далеко заполночь с Мерри, Пиппином и Гэндальфом, а немного спустя к ним присоединились Леголас и Гимли. Тут Фродо и Сэм узнали многое из того, что случилось с их друзьями после распада товарищества в злой день на Парт Гален у водопадов Рауроса; и еще оставалось много, о чем нужно было поговорить и что рассказать.

Орки, говорящие деревья, лиги травянистых равнин, скачущие всадники, блестящие пещеры, белые башни и золотые залы; битвы, плывущие высокие корабли — все это проходило перед пораженным Сэмом. Но среди всех этих изумительных событий больше всего его удивил рост Мерри и Пиппина. Он заставил их встать спиной с Фродо и с самим собой и почесал в затылке.

— Не могу понять этого в вашем возрасте, — заявил он. — Но так и есть: вы на три дюйма выше, чем должны быть, или я гном.

— Вы определенно не гном, — ответил Гимли. — Но что я говорил? Смертный не может выпить энтийского напитка и рассчитывать на то, что он на него подействует не больше, чем кружка пива.

— Энтийский напиток? — переспросил Сэм. — Вы опять об энтах. Но кто они такие? Я вижу, нужны недели, чтобы все узнать.

— Конечно, недели, — сказал Пиппин. — А потом Фродо должен будет закрыться в башне Минас Тирита и все это записать. Иначе он забудет добрую половину, и бедный старый Бильбо будет сильно разочарован.

Наконец Гэндальф встал.

— Руки короля — руки целителя, дорогие друзья, — сказал он. — Вы были на самом краю смерти, и он вытащил вас оттуда, напрягая все силы, и отправил вас в следующую забывчивость сна. И хотя вы спали долго и спокойно, теперь вам следует снова поспать.

— И не только Сэму и Фродо, — сказал Гимли, — но и вам тоже, Пиппин. Я люблю вас, хотя бы за ту боль, что вы нам стоили и которую я никогда не забуду. Не забуду я и как отыскивал вас на холме после битвы. Я уже решил, что вы навсегда утеряны для гнома Гимли. Но теперь я знаю, как выглядит нога хоббита: это все, что виднелось из под груды тел. А когда я снял с вас огромное тело, я был уверен, что вы мертвы. Я чуть не порвал свою бороду. И всего лишь день прошел, как вы встали с постели. В постель! Да и я пойду спать.

— А я, — сказал Леголас, — пойду в леса этой прекрасной земли, которая наконец-то получила отдых. В будущем, если позволит наш повелитель, мы вернемся сюда; и когда мы поселимся здесь, земля эта будет благословенна — на некоторое время. На некоторое время: на месяц, на жизнь, на сто лет жизни людей. Но Андуин близко, а Андуин ведет к морю. К морю!

К морю! К морю!

Кричат белые чайки, дует ветер, летит белая пена.

На запад, на запад падает круглое солнце

Серый корабль, серый корабль, слышишь ли ты голоса,

голоса моего народа, ушедшего до меня?

Я покину, покину леса, где родился,

потому что наши дни подходят к концу

я пройду по широкой воде под одиноким парусом

длинны волны, накатывающиеся на последний берег,

сладки голоса, зовущие с забытого острова в Эрессию,

в землю Эльфов, недоступную людям, где не опадают листья

— в землю моего народа навсегда!

И, напевая так, Леголас спустился с холма.

Тогда и остальные расстались, и Фродо, и Сэм пошли к себе и уснули. Утром они встали в надежде и мире; и они провели много дней в Итилиене. Поле Кормаллен, где расположилось войско, было недалеко от Хеннет Аннуна, и по ночам слышен был гул водопадов. Хоббиты бродили по окрестностям, навещая места, в которых уже бывали раньше; и Сэм все надеялся где-нибудь в тени леса или на тайной поляне увидеть огромного Элефанта. И когда он узнал, что в осаде Гондора участвовало много этих зверей, но все они были убиты, он подумал, что это печальная утрата.

— Что ж, я не могу одновременно находиться всюду, — сказал он. — Но, похоже, я многое потерял.

Тем временем войско готовилось к возвращению в Минас Тирит. Уставшие отдохнули, а раненные выздоровели. Некоторым пришлось сражаться с остатками войск востока и юга, пока все не были покорены. Наконец позже всех вернулись те, кто уходил в Мордор и разрушал крепости на севере этой земли.

Наконец, когда приближался май, капитаны запада снова выступили; они ступили на корабли и поплыли от Каир Андроса вниз по Андуину к Осгилиату; здесь они оставались в течении дня; на следующий день они прибыли на зеленые поля Пеленнора и снова увидели белые башни под высоким Миндолуином, город людей Гондора, последнее воспоминание о великом западе, что прошел через тьму и огонь и вступил в новый день.

И здесь посреди поля они установили павильоны и ждали утра; был канун мая, и король должен был вступить в ворота с восходящим солнцем.

5. НАМЕСТНИК И КОРОЛЬ

Над городом Гондора нависли сомнения и страх. Прекрасная погода и яркое солнце казались насмешкой людям, в чьей жизни было мало надежды и кто каждое утро ждал новостей о своей судьбе. Повелитель их был мертв и сожжен, мертвый король Рохана лежал в их цитадели, а новый король, пришедший к ним ночью, отправился на войну с властью, слишком темной и ужасной, чтобы кто-то мог надеяться успешно соперничать с ней. Не было никаких известий. После того, как войска оставили долину Моргула и двинулись в тени гор по северной дороге, ни один вестник не возвращался и не доходило никаких слухов.

Через два дня после ухода капитанов леди Эовин попросила женщин, ухаживающих за ней принести ей одежду. Когда ее одели и подвесили руку на полотняную перевязь, она отправилась к главе домов излечения.

— Сэр, — сказала она, — я в большом беспокойстве и больше не могу спокойно лежать в лености.

— Леди, — был ответ, — вы еще нездоровы, и мне приказано особо заботиться о вас. Вы не должны подниматься с постели в течении семи дней. Прошу вас вернуться.

— Я здорова, — возразила она, — по крайней мере телом, если не считать руки, да и она ранена нетяжело. Но я снова заболею, если ничего не буду делать. Нет ли новостей о войне? Женщины ничего не говорят мне.

— Новостей нет, — ответил глава. — И мы знаем лишь, что войско миновало долину Моргула; говорят, войско ведет новый капитан с севера. Он великий повелитель и целитель; и мне кажется странным, что целительная рука владеет и мечом. Теперь в Гондоре не так, хотя некогда, как говорят у нас было так, если только правдивы старые сказания. Но уже долгие годы мы, целители, можем лишь исправлять то, что сделали другие мечами. И у нас хватает дела: мир и без войны полон боли и ран.

— Нужен лишь один враг, чтобы развязать войну, а не два, мастер, — ответила Эовин. — И те, у кого нет мечей, тоже могут умереть от них. Вы хотите, чтобы люди Гондора лишь собирали для вас травы, когда повелитель тьмы собирает армии? И не всегда хорошо выздороветь телом. Так же как и не всегда плохо погибнуть в битве, даже в боли и муках. Если бы мне было позволено, в этот темный час я выбрала бы второе.

Глава посмотрел на нее: высокая, стояла она перед ним, глаза ее ярко горели, руки сжимались, когда она повернулась и посмотрела через открытое окно на восток. Он вздохнул и покачал головой. После паузы она снова повернулась к нему.

— Разве нечего делать? — спросила она. — Кто распоряжается в городе?

— Не знаю точно, — ответил он. — Меня это не касается. Здесь есть маршал над всадниками Рохана, а лорд Хурин, как мне говорили, командует людьми Гондора. Но наместником города по праву является повелитель Фарамир.

— Где я найду его?

— В этом доме, леди. Он был тяжело ранен, но сейчас находится на пути к выздоровлению. Но я не знаю…

— Отведите меня к нему. Тогда узнаете.

Повелитель Фарамир прогуливался один в саду домов излечения, солнце грело его, и он чувствовал, как жизнь возвращается в его тело; но на сердце у него было тяжело, и он смотрел на восток. Подойдя, глава домов излечения, позвал его по имени: он повернулся и увидел леди Эовин Роханскую; он был тронут жалостью, так как увидел, что она ранена, и его ясный взор проник в ее боль и беспокойство.

— Повелитель, — сказал глава, — это леди Эовин Роханская. Она ехала с королем и была тяжело ранена, теперь она находится у меня на излечении. Но она не удовлетворена и хочет поговорить с наместником города.

— Не поймите его неверно, повелитель, — заметила Эовин. — Не недостаток забот печалит меня. Не может быть лучших домов для исцеляющихся. Но я не могу лежать в лености, без дела, взаперти. Я искала в битве смерти. Но я не умерла, а битва все продолжается.

По знаку Фарамира глава поклонился и ушел.

— Что же делать мне, леди, — спросил Фарамир. — Я тоже пленник лекарей.

Он взглянул на нее, и ее красота и печаль глубоко тронули его сердце. А она посмотрела на него и увидели серьезную нежность в его глазах, и так как она выросла среди людей войны, она поняла, что перед нею стоит тот, с кем ни один всадник Рохана не сможет соперничать в битве.

— Чего же вы хотите? — снова спросил Фарамир. — Если это в моей власти, я выполню ваше желание.

— Я хочу, чтобы вы приказали главе выпустить меня, — сказала она; но хотя слова ее оставались гордыми, сердце ее дрогнуло и впервые она почувствовала сомнение. Она подумала, что этот высокий человек, одновременно строгий и мягкий, решит, что она просто капризничает, как ребенок у которого не хватает твердости, чтобы закончить скучную работу.

— Я сам сейчас подчиняюсь главе, — ответил Фарамир. — Я еще не принял власть над городом. Но даже если бы я сделал это, я все равно прислушался бы к его советам и не противоречил бы ему в вопросах его мастерства, разве лишь в случае крайней необходимости.

— Но я не хочу лечиться, — сказала она. — Я хочу отправиться на войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, который погиб и лежит в чести и мире.

— Слишком поздно, леди, следовать за капитанами, даже если бы у вас хватило для этого сил, — сказал Фарамир. — Но смерть в битве может ко всем нам прийти, хотим мы этого или нет. Вам лучше подготовиться к этому и исполнять советы лекарей. Вы и я, мы должны терпеливо выносить часы ожидания.

Она не ответила, но когда он взглянул на нее, ему показалось, что что-то ней смягчилось, как будто суровый мороз уступил первым признакам весны. Слезы блеснули на ее глазах и поползли по щеке, как сверкающая дождевая капля. Ее гордая голова немного опустилась. Потом спокойно, скорее разговаривая с собой, чем с ним, она сказала:

— Но лекари заставят меня семь дней лежать в постели. А мое окно выходит не на восток…

Теперь у нее был голос юной и печальной девушки.

Фарамир улыбнулся, хотя сердце его было полно жалости.

— Ваше окно не выходит на восток? Это легко исправить. Я прикажу главе. Если вы останетесь в этом доме, леди, и будете отдыхать, то вы сможете гулять в саду на солнце, если захотите; и будете смотреть на восток, туда, где находятся все наши надежды. И здесь вы найдете меня. Я тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне будет лучше, если вы будете гулять и разговаривать со мной.

Она подняла голову и снова посмотрела в его глаза; на ее бледном лице появился и цвет.

— Чем я облегчу ваше положение, повелитель? — спросила она. — Я не хочу ни с кем разговаривать.

— Вы хотите получить ясный ответ?

— Да.

— Тогда, Эовин Роханская, я скажу, что вы прекрасны. В долинах среди наших холмов растут прекрасные и яркие цветы, а девушки наши еще краше, но я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь прекрасных и печальных. Может быть, лишь несколько дней осталось миру до наступления тьмы; и когда она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет легче на сердце, если, пока светит солнце я смогу видеть вас. Мы с вами оба прошли под крыльями тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.

— Увы, не меня! — возразила она. — Тень все еще лежит на мне. Не ищите лекарей. Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Благодарю вас за то, что мне не нужно возвращаться в мою комнату. Я буду гулять, с позволения наместника города.

И, вежливо поклонившись, она ушла. А Фарамир долго ходил один по саду, и теперь его взгляд чаще устремлялся на дом, чем на восток.

Вернувшись в свою комнату, он вызвал главу и выслушал то, что тот мог сказать о леди Роханской.

— Не сомневаюсь, повелитель, — сказал глава, — что вы больше узнаете от невысоклика, который с нею; он ехал с королем и был с нею до конца.

Так Мерри был послан к Фарамиру, и пока длился день, они долго разговаривали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено в словах. И он подумал, что понимает теперь печаль и беспокойство Эовин Роханской. И прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в саду, но она не пришла.

Но на утро, выйдя из дома, Фарамир увидел ее. Она стояла на стене. Одетая в белое, она сверкала на солнце. Он позвал ее и она спустилась, и они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда разговаривая. И каждый последующий день они поступали так же. И глава домов, глядя на них из окна, радовался: он был целитель, и задача его облегчалась. И хотя дни были тяжелы от страха и дурных предчувствий, эти двое с каждым днем становились сильнее.

Так наступил пятый день с тех пор, как Эовин впервые пришла к Фарамиру; они вместе стояли на стене города и смотрели наружу. Все еще не приходило никаких новостей, и сердца всех были омрачены. Погода тоже стала хуже. Было холодно. Дул резкий северный ветер, земля вокруг города выглядела серой и унылой.

Они были одеты в теплую одежду и теплые плащи, а поверх всего на леди Эовин была большая накидка цвета летней ночи, вся усаженная серебряными звездами. Фарамир послал за этой накидкой, укутал в нее Эовин; и она стояла рядом с ним, была прекрасна и горда, как королева. Накидка эта была изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей; и для него она была лишь смутным воспоминанием о чем-то ласковом и о первом большом горе; и ее одежда казалась ему соответствующей красоте и печали Эовин.

Она вздрогнула под звездной накидкой и посмотрела на север.

— Куда вы смотрите, Эовин? — спросил Фарамир.