Властелин Колец (№3) - Возвращение короля

Минуя тьму, минуя сомнение, к началу дня

Ехал он и пел песню, обнажив свой меч.

Он оживлял надежду и с надеждой погиб.

И над смертью, над ужасом, над судьбой

Поднялся к великой славе.

Мерри стоял у подножья зеленой могилы и плакал, а когда песня кончилась, он воскликнул:

— Король Теоден! Король Теоден! Прощай! Ты был мне как отец, хотя и не надолго… Прощай!

Когда погребение окончилось, стих плач женщин и король Теоден остался один в своей могиле, все собрались в золотом зале для великого пира, отбросив все печали — Теоден прожил долгую жизнь и закончил ее с честью, не меньшей, чем величайшие его предшественники. И когда наступило время во по обычаю Марки выпить в память королей, вперед выступила Эовин, леди Рохана, золотая, как солнце, и белая, как снег, и поднесла Эомеру полную чашу.

Тогда встали менестрель и сказитель и произнесли имена всех повелителей Марки по порядку; Эорл юный; Браго, Строитель Зала; Алдор, брат несчастного Балдора; Фреа; Френвайн; Голдвайн; Деор; Грам; Хэлм, лежащий в пропасти Хэлма. Так кончились девять могил с западной стороны, ибо здесь линия была прервана. А затем пошли могилы с восточной стороны: Фреалаф, племянник Хэлма; Леофа; Бедда; Фолка; Фолквайн; Фонгел; Тенгел; и последний — Теоден. И когда произнесли имя Теодена, Эомер осушил чашу. Тогда Эовин попросила наполнить чаши, и все собравшиеся встали и выпили за нового короля, восклицая:

— Привет тебе, Эомер, король Марки!

И когда пир подходил к концу, Эомер встал и сказал:

— Сейчас поминальный пир в честь короля Теодена; но я скажу радостную новость, и король не будет недоволен этим, потому что он был как отец моей сестре Эовин. Слушайте, мои гости, прекрасный народ разных земель, какой никогда не собирался в этом зале! Фарамир, наместник Гондора и принц Итилиена, просит руки Эовин, леди Рохана, и она согласна быть его женой. Поэтому они обручаются перед вами.

И Фарамир и Эовин вышли вперед и взялись за руки; и все выпили за их здоровье и возрадовались.

— Теперь, — сказал Эомер. — Гондор и Марка связаны новыми узами, и никто не радуется этому больше меня.

— Вы не скупы, Эомер, — сказал Арагорн, — вы отдаете Гондору прекрасное сокровище вашего королевства.

Эовин взглянула в глаза Арагорну и сказала:

— Пожелайте мне счастья, мой повелитель и целитель!

И он ответил:

— Я желаю тебе счастья первой встречи. И мое сердце радуется, видя твое счастье.

Когда пир кончился, те, кто должен был ехать, попросили позволения у короля Эомера. Готовился к отъезду Арагорн со своими рыцарями, народ Лориена и Раздола… Но Фарамир и Имрахил оставались в Эдорасе, осталась и Арвен вечерняя звезда, попрощавшись с братьями. Никто не видел ее последней встречи с Элрондом, ее отцом; они ушли в холмы и там долго разговаривали, и горько было их расставание, которое должно было длиться до конца мира.

Наконец перед отъездом гостей Эовин и Эомер пришли к Мерри и сказали:

— Прощайте, Мериадок из Удела и холвайн Марки! Поезжайте к доброй удаче и возвращайтесь поскорее!

И Эомер сказал:

— Короли древности нагрузили бы вас дарами, которые не смогла бы увезти телега с полей Мундбурга; и все же вы говорите, что не возьмете ничего, кроме оружия. У меня действительно нет достойного вашим деяниям дара; но моя сестра просит вас принять эту маленькую вещь в память о Дернхелме и о рогах Марки, трубящих на рассвете.

И Эовин дала Мерри древний рог, маленький, но искусно выложенный серебром, с зеленой перевязью; на нем была выгравирована линия всадников и руны с глубоким значением.

— Это наследие нашего дома, — сказала Эовин. — Рог сделан гномами и достался нам из Орды Ската, прозванного червем. Эорл Юный принес его с севера. Если подуть в этот рог, то его звук вселит страх в сердца врагов и радость в сердца друзей. И друзья услышат его звук и придут на помощь.

Мерри взял рог и поцеловал руку Эовин; они обнялись и расстались.

Гости были готовы. Они выпили прощальную чашу и со словами похвалы и дружбы расстались. Прибыв в пропасть Хэлма, они отдыхали два дня. Здесь Леголас выполнил свое обещание и посетил с Гимли Блистающие пещеры; когда они вернулись, он молчал и сказал только, что Гимли один может найти подходящее слово для того, чтобы говорить о них.

— И никогда раньше гном не торжествовал победу над эльфом в словесном состязании, — сказал он. — Теперь пойдем в Фэнгорн, и счет сравняется.

Из пропасти Хэлма они отправились в Изенгард и увидели, чем занимаются энты. Все каменное Кольцо было разрушено, земля вокруг превратилась в сад, по которому протекал ручей; в середине находилось озеро чистой воды, и в нем стоял Ортханк, высокий и недосягаемый, и его черные стены отражались в воде.

Некоторое время путешественники стояли на том месте, где раньше находились ворота Изенгарда и где теперь, как часовые росли два высоких дерева в начале зеленой аллеи, ведущей к Ортханку. Они в удивлении смотрели на проделанную работу, но никого живого не было видно поблизости. Но вскоре они услышали «Хум-хум, хум-хум»; к ним по дороге шел Древобрад, а рядом с ним Быстрый Луч.

— Добро пожаловать в Ортханкский сад! — сказал он. — Я знал, что вы идете, но был занят работой в долине; тут еще многое нужно сделать. Я слышал, вы тоже не бездельничали на юге и на востоке; и все, что я слышал — хорошо, очень хорошо. — И Древобрад похвалил все их дела, о которых, по-видимому, хорошо знал; наконец он остановился и долго смотрел на Гэндальфа. — Что ж, — заключил он, — вы оказались сильнее, и вся ваша работа проделана хорошо. Куда же вы теперь направляетесь? И зачем пришли сюда?

— Посмотреть, как идет ваша работа, мой друг, — ответил Гэндальф, — и поблагодарить за вашу помощь во всем совершенном.

— Хум, это прекрасно, — сказал Древобрад, — разумеется, энты сыграли свою роль. И не только с этим, хум, с этим проклятым Древоубийцей, что жил здесь. Было большое передвижение этих, бурарум, этих злоглазых — черноруких — кривоногих — жестокосердных — когтелапых — кровожадных, моримайте — сиикахонда, хум, ну, вы торопливый народ, а их полное имя длинное, как годы пытки от этих паразитов — орков. Они шли по реке, и с севера, и со всех мест вокруг Лаурелиндоренана, в который они не могли войти, благодаря великим, присутствующим здесь. — Он поклонился госпоже и господину Лориена. — И эти подлые существа были более чем удивлены, встретив нас на Болде; они не слышали о нас раньше, хотя то же самое можно сказать и о лучших народах. И не многие могут нас вспомнить: мало кто ушел от нас живым, да и тех в большинстве приняла река. Но для вас это было хорошо, король травяных земель недалеко проехал бы, а если бы и смог проехать, то, вернувшись, не застал бы своего дома.

— Мы хорошо знаем это, — сказал Арагорн, — и никогда не забудем ни в Минас Тирите, ни в Эдорасе.

— Никогда — слишком длинное слово даже для меня, — сказал Древобрад. — Вы хотите сказать, пока живет ваш народ; он будет действительно жить долго, даже с точки зрения энтов.

— Начинается новая эра, — сказал Гэндальф, — и вполне может случиться, друг мой Фэнгорн, что в этой эре люди переживут энтов. Но скажите: как вы выполнили мое задание? Как Саруман? Он еще не устал от Ортханка? Не думаю, чтобы он поблагодарил вас за улучшение вида из его окна.

Древобрад хитро, как показалось Мерри, взглянул на Гэндальфа.

— Ах, — сказал он. — Я так и думал, что вы подойдете к этому. Устал от Ортханка?.. Очень, но не столько от башни, сколько от моего голоса. Хум. Я рассказывал ему долгие сказания — долгие, по вашему мнению.

— Как же он слушал? Вы приходили в Ортханк? — поинтересовался Гэндальф.

— Хум, нет, не в Ортханк! — сказал Древобрад. — Но он подходил к окну и слушал, потому что хотел узнать новости любым путем, и хотя эти новости ему не нравились, он все же жадно слушал. Я видел, что он выслушивал. Но я добавлял кое-что для него, над чем ему можно было подумать. Он очень устал. Это была его гибель.

— Я замечаю, мой добрый Фэнгорн, — проговорил Гэндальф, — что вы говорите: жил, был, устал. Почему? Он умер?

— Нет, насколько мне известно, — ответил Древобрад. — Но он ушел. Да, семь дней назад. Я позволил ему уйти. Мало что от него осталось, когда он выполз; как и его червеобразный спутник, он был похож на бледную тень. Не говорите мне, Гэндальф, что я обещал стеречь его: я это и сам помню. Но с тех пор положение изменилось. Я стерег его, пока он мог еще причинить какой-либо вред. Вы знаете, что больше всего я ненавижу, когда живое существо держат в клетке, и даже такого, как он, я не стал бы держать взаперти без особой необходимости. Змея без жала может ползти куда захочет.

— Может, вы и правы, — сказал Гэндальф, — но у этой змеи остался по крайней мере один клык. У него сохранился ядовитый голос, и я думаю, что он убедил вас, даже вас, Древобрад, зная ваше слабое место. Что ж, он ушел, и говорить об этом больше не стоит. Башня Ортханк возвращается королю, которому она принадлежала раньше. Хотя, может, она ему и не нужна.

— Это мы увидим позже, — сказал Арагорн. — Но я позволяю энтам делать все, что им угодно, в этой долине, пока они следят за Ортханком и не позволяют туда входить никому без моего разрешения.

— Ортханк закрыт, — сказал Древобрад. — Я заставил Сарумана закрыть его и отдать мне ключи. Они у Быстрого Луча.

Быстрый луч поклонился как дерево, клонящееся на ветру, и передал Арагорну два больших черных ключа сложной формы, надетых на стальное кольцо.

— Еще раз благодарю вас, — сказал Арагорн. — Пусть ваш лес растет в мире. Когда эта долина будет заполнена, останется много свободного пространства западнее гор, где вы ходили когда-то давно.

Лицо Древобрада стало печальным.

— Леса могут расти, — сказал он. — Деревья могут размножаться. Но не энты. Энтийских жен больше нет.

— Однако, может, еще есть надежда в ваших поисках, — предположил Арагорн. — Для вас теперь открыты земли на востоке, куда давно не было доступа.

Но Древобрад покачал головой и сказал:

— Это очень далеко. И теперь там слишком много людей. Но я забыл о вежливости. Не хотите ли остановиться здесь и отдохнуть? И, может, кому-нибудь из вас будет приятно пройти по лесу Фэнгорн и сократить дорогу домой? — И он посмотрел на Келеборна и Галадриэль.

Но все, кроме Леголаса и Гимли, сказали, что должны отправляться немедленно и идти на юг или запад.

— Ну, Гимли! — сказал Леголас. — Теперь с разрешения Фэнгорна, я посещу глубины энтийского леса и увижу деревья, каких нигде больше нет в Средиземье. Вы должны идти со мной и сдержать свое слово; так мы вместе доберемся до наших земель — чернолесья и того, что за ним.

Гимли согласился с этим, хотя и не весьма радостно.

— Вот и кончается Товарищество Кольца, — сказал Арагорн. — Но я надеюсь, что вскоре вы вернетесь в мои земли с обещанной помощью.

— Мы придем, если наши повелители позволят нам, — сказал Гимли. — Что ж, прощайте, мои хоббиты! Вы благополучно доберетесь к своим домам, и я не буду плохо спать от страха за вас. Мы будем посылать слова, когда сможем, и, может быть, некоторые из нас еще встретятся. Но, боюсь, что все вместе мы больше никогда не соберемся.

Тогда Древобрад попрощался со всеми по очереди и трижды медленно и низко, с большим уважением, поклонился Келеборну и Галадриэль.

— Давным-давно мы не встречались у ствола или камня, а занимар, заннмалион ностарн! — сказал он. — Печально, что встречаемся еще раз лишь в самом конце. Мир меняется: я чувствую это в воде, и в земле, и в воздухе. Не думаю, что мы встретимся вновь.

И Келеборн сказал:

— Не знаю, старейший.

А Галадриэль добавила:

— Не в Средиземье и пока земля, лежащая под водой, не поднимется вновь. Лишь тогда на лугах Тасариона мы сможем вновь встретиться. Прощайте!

Последними попрощались со старым энтом Мерри и Пиппин, и он немного повеселел, глядя на них.

— Ну, мои веселые друзья, — сказал он, — хотите ли еще выпить моего напитка перед уходом?

— Конечно, хотим, — сказали они, и он отвел их в сторону в тень одного большого дерева, и они увидели, что там стоит большой каменный кувшин. Древобрад налил три чаши, и они выпили; и они увидели, как его странные глаза смотрят на них через край чаши.

— Осторожней, осторожней! — сказал он. — Вы уже и так выросли с тех пор, как я видел вас в последний раз.

И они рассмеялись.

— Что ж, до свидания! — сказал он. — И не забудьте, услышав новости об энтийских женах, прислать мне слово.

Он помахал своей большой рукой и исчез среди деревьев.

Путешественники ехали теперь быстрее, направляясь к Роханскому проходу. И здесь вблизи того места, где Пиппин смотрел в камень Ортханка, Арагорн попрощался со всеми. Хоббиты очень опечалились при этом расставании: Арагорн был их верным другом и предводителем во многих опасностях.

— Хотел бы я иметь камень, чтобы видеть в нем своих друзей, — сказал Пиппин. — И чтобы мы могли разговаривать.

— Остался только один камень, который вы могли бы использовать, — ответил Арагорн, — потому что вы не захотите видеть то, что показывает камень Минас Тирита. Но палантир Ортханка останется у короля, чтобы он мог видеть, что происходит в его королевстве и что делают его слуги. И не забудьте, Перегрин Тук, что вы рыцарь Гондора и я не освобождаю вас от службы. Сейчас вы уходите, но я могу позвать вас. И помните, мои дорогие друзья из Удела, что мое королевство простирается и на север — и однажды я приду туда.

Арагорн попрощался с Келеборном и Галадриэль, и госпожа сказала ему:

— Эльфийский камень, через тьму пришли вы к вашей надежде и получили теперь все, что желали. Хорошо используйте дни!

Но Келеборн добавил:

— Прощайте, родич! Пусть ваша судьба будет другой, чем у меня, и ваше сокровище останется с вами до конца!

С этим они расстались на закате: и когда немного спустя они повернулись и посмотрели назад, то увидели короля запада на большом коне в окружении рыцарей; и заходящее солнце осветило его, и белая мантия его запылала алым пламенем. Арагорн поднял зеленый камень, и из его руки вырвался зеленый огонь.

Вскоре уменьшившийся отряд, следуя по Изену, повернул на запад и прошел проход в пустынные земли за ним, а оттуда, повернув на север, добрался до границ Дунленда. Жители Дунленда бежали, завидев путников: они боялись эльфов, хотя те редко заходили в их земли. Но путники не обращали внимания, потому что их все еще было много и у них было все необходимое; и они, не торопясь, двигались своим путем, натягивая для отдыха палатки, где хотели.

На шестой день после расставания с королем они двигались по лесу, спускавшемуся с холмов у подножья туманных гор, которые теперь находились справа от них. А выбравшись на открытое пространство на закате солнца, они догнали старика, опирающегося на посох, одетого в обрывки серой и грязно-белой одежды. У его ног сидел другой нищий, сутулящийся и скулящий.

— Ну, Саруман! — сказал Гэндальф. — Куда вы идете?

— Какое вам дело? — ответил тот. — Вы хотите и в этом распоряжаться мной? Вы еще не удовлетворены моим падением?

— Вы знаете ответ? — сказал Гэндальф. — Нет и нет. Но в любом случае моя работа подошла к концу. Король принял на себя ношу. Если бы вы подождали в Ортханке, вы увидели бы его, и он проявил бы свою мудрость и милосердие.

— Тем больше было причин уйти поскорее, — ответил Саруман, — мне ничего от него не нужно. Если вы хотите получить ответ на свой первый вопрос, то я ищу пути из его королевства.

— Значит, вы опять идете неверным путем, — сказал Гэндальф, — и я не вижу надежды в вашем пути. Вы не хотите нашей помощи? Мы предлагаем ее вам.

— Мне? — удивился Саруман. — Нет, не смейтесь надо мной. Я предпочитаю, чтобы вы хмурились. А что касается присутствующей здесь госпожи, то я не верю ей: она всегда ненавидела меня и интриговала в вашу пользу. Я не сомневаюсь, что она привела вас этим путем, чтобы полюбоваться моей нищетой. Если бы я знал о вас, я не доставил бы ей этого удовольствия.

— Саруман, — сказала Галадриэль, — у нас другие дела и заботы, более важные, чем отыскивать вас. Скажите лучше, что вас догнала удача: это ваш последний шанс.

— Если на самом деле последний, то я рад, — сказал Саруман, — ибо я избавлюсь от необходимости отказываться в следующий раз. Все мои надежды рухнули, но я не хочу разделять ваши. Если они у вас есть.

На мгновение глаза его блеснули.

— Я не зря тратил долгие часы, изучая эти дела, — сказал он. — Вы обречены, и сами знаете это. И мне доставляет немалое удовольствие в моих скитаниях думать, что разрушая мой дом, вы разрушили и свой. И какой же корабль перенесет вас обратно через широкое море? — насмехался он. — Серый корабль, полный призраков.

Он засмеялся хрипло и неприятно.

— Вставай, идиот! — закричал он второму нищему, сидевшему на земле, и ударил его посохом. — Поворачивайся! Если они идут по нашему пути, мы пойдем по другому. Вставай, или не получишь свою корку на ужин!

Нищий встал с хныканьем:

— Бедный старый Грима! Бедный старый Грима! Всегда его бьют и ругают. Как я его ненавижу! Я хотел бы уйти от него!

— Тогда уходи! — сказал Гэндальф.

Но Змеиный Язык бросил на Гэндальфа взгляд, полный ужаса, и заторопился за Саруманом. Когда зловещая пара проходила мимо хоббитов, Саруман остановился и посмотрел на них. Они смотрели на него с жалостью.

— Значит, вы тоже пришли поиздеваться надо мной, пострелята? — Сказал он. — Вам не интересно, в чем нуждается нищий. Ведь у вас есть все, что вам нужно: еда, и одежда, и лучшее зелье для ваших трубок. О, да я знаю. Я знаю, откуда оно. Не дадите ли нищему на затяжку?

— Я бы дал, если бы оно у меня было, — сказал Фродо.

— Можете взять все, что у меня осталось еще, — сказал Мерри, — если немного подождете. — Он нагнулся и порылся в мешке. Потом протянул Саруману кожаный мешочек и сказал. — Возьмите это. Оно из Изенгарда.

— Мое, мое, и дорого за него заплачено! — воскликнул Саруман, сжимая мешочек рукой. — Это только часть, вы взяли гораздо больше. Но нищий должен быть благодарен, если ему возвращают хоть горстку его собственного добра. Ну, что ж, оно хорошо послужит вам дома, если вы обнаружите, что в южном Уделе не все обстоит так, как вам хотелось бы. Долго в вашей земле будет не хватать листа!

— Спасибо! — сказал Мерри. — В таком случае я хочу получить обратно кисет. Он не ваш, он путешествовал вместе со мной. Заверните лист в какую-нибудь тряпку.

— Один вор стоит другого, — ответил Саруман и, отвернувшись от Мерри и пнув своего спутника, пошел к лесу.

— Вот это мне нравится! — воскликнул Пиппин. — А как же насчет засады, связывания и похода с орками через весь Рохан?

— Ах! — сказал Сэм. — Дорого заплачено, он сказал, интересно, кому? И мне не нравится то, что он сказал о южном Уделе. Пора нам возвращаться домой.

— Да, — согласился Фродо. — Но мы не можем идти туда, не увидев Бильбо. Я же во всяком случае сначала иду в Раздол.

— Так будет лучше, — сказал Гэндальф. — Жаль Сарумана! Боюсь, больше ничего нельзя для него сделать. Но не думаю, чтобы Древобрад был прав. Саруман еще может навредить.

На следующий день они прибыли в северный Дунланд, где сейчас не жили люди, хотя это была зеленая и приятная страна. Наступил сентябрь с золотыми днями и серебряными ночами, и они ехали налегке, пока не добрались до реки Лебединый Полет и нашли старый брод к востоку от водопадов, где река неожиданно спускается в низины. Далеко на запад в дымке лежали озера и острова, через которые река извиваясь текла к Грейфлуду; здесь, в тростниках жили бесчисленные лебеди.

Так прошли они в Эрегион, и в одно прекрасное утро, глядя из своего лагеря на низком холме, путники увидели на востоке три освещенных солнцем пика над плывущими облаками: Карадрас, Келебдил и Фриундол. Они приближались к воротам Мории.

Здесь они задержались на семь дней, ибо близилось еще одно печалившее их расставание. Вскоре Келеборн, Галадриэль и их народ должны были повернуть на восток и пройти через проход Красного Рога, спуститься по лестнице Димрилла к Сильверлоуд и к своей стране. Они так далеко прошли западным путем, потому что им о многом нужно было поговорить с Элрондом и Гэндальфом, и, задержавшись, они продолжали беседы со своими друзьями. Часто после того, как хоббиты засыпали, они сидели под звездами, вспоминая ушедшие века, и свои радости, и свою работу в мире, или советуясь о наступающих днях. Если бы мимо случилось пройти какому-нибудь путнику, мало что он услышал бы и увидел, ему показалось бы только, что он видит вырезанные из камня серые фигуры — воспоминание о давно забытых днях в ненаселенной земле. Ибо они не двигались и не говорили словами, а прямо обменивались мыслями от мозга к мозгу; и лишь глаза их горели и жили при этом.

Но наконец все было сказано, и они расстались на время, пока не наступит час ухода Трех Колец. Быстро слившись с камнями, одетый в серое народ Лориена двинулся к горам. А те, что должны были идти в Раздол, сидели на холме и смотрели, пока из тумана вдали не блеснула вспышка. Фродо знал, что это Галадриэль подняла руку в знак прощания.

Сэм отвернулся и вздохнул:

— Я хотел бы снова побывать в Лориене!

Наконец однажды вечером они неожиданно, как всегда кажется путникам, оказались на высоком краю долины Раздола и далеко внизу увидели огни дома Элронда. Они спустились и пересекли мост, и подошли к двери и весь дом наполнился светом и радостными песнями.

Прежде всего, не поев, не помывшись, и даже не сняв плащей, хоббиты отправились на поиски Бильбо. Они нашли его одного в его маленькой комнате. Она была забита бумагами, перьями и карандашами. Бильбо сидел в кресле перед очагом, в котором ярко горел огонь. Он выглядел очень старым, но мирным, и он… спал.

Бильбо открыл глаза и взглянул на них.

— Здравствуйте! — сказал он. — Вы уже вернулись? А завтра мой день рождения. Как хорошо с вашей стороны! Вы знаете, мне исполнится сто двадцать девять. Через год, если проживу, я сравняюсь со старым Туком. Мне хочется побить его рекорд, но посмотрим.

Отметив день рождения Бильбо, четверо хоббитов еще несколько дней оставались в Раздоле; большую часть времени они проводили со своим старым другом, который теперь почти не выходил из комнаты, разве что лишь поесть. Ибо он по-прежнему был очень пунктуален в этом и никогда не просыпал время обеда или ужина. Сидя у огня, они во очереди рассказывали ему о своих приключениях. Вначале он пытался кое-что записывать, но часто засыпал; а проснувшись, говорил: «Как прекрасно! Как удивительно! Но на чем мы остановились?» И они продолжали рассказ с того места, где он начал дремать.

Единственный момент в их повествовании, который действительно привлек его внимание, был рассказ о короновании и женитьбе Арагорна.

— Меня, конечно, пригласили тоже, — сказал он. — Но нашлись дела. А собираться — это такие хлопоты!

Однажды утром, посмотрев в окно, Фродо увидел, что ночью был заморозок и что паутина похожа на белые сети. И он понял, что должен попрощаться с Бильбо и идти. Погода по-прежнему была прекрасной после одного из лучших лет, какие только могли припомнить люди. Наступал октябрь, и вскоре должны были начаться дожди. А путь еще предстоял неблизкий. Но не мысль о погоде заставляла его торопиться. Он чувствовал, что пора возвращаться в Удел. Сэм разделял это чувство. Лишь накануне вечером он сказал:

— Что ж, мастер Фродо, мы ходили далеко и видели много, но я думаю, что места лучше этого так и не нашли. Здесь все есть, вы меня понимаете: и Удел, и золотой лес, и Гондор, и дворцы королей, и гостиницы, и луга, и горы — все смешано. И все же я чувствую, что нам пора уходить. Я беспокоюсь о своем старике, по правде говоря.

— Да, Сэм, все кроме моря, — ответил Фродо и повторил как бы про себя. — Кроме моря.

Фродо поговорил с Элрондом, и было решено, что они выступят на следующее утро. К их радости, Гэндальф сказал:

— Думаю, что я тоже должен идти. По крайней мере до Пригорья. Хочу увидеться с Баттербуром.

Вечером они зашли к Бильбо.

— Что ж, если вы должны идти, значит, должны, — сказал он. — Жаль. Я теряю вас. Приятно будет думать, что вы дома. Но я стал таким соней.

Затем он отдал Фродо митриловую кольчугу и жало, забыв, что когда-то уже сделал это. Он дал ему также три книги записей, сделанных им в разное время. На их красных переплетах было написано «Переведено с эльфийского Б. Т.»

Сэму он дал мешочек с золотом.

— Последняя капля сокровищ Смога, — сказал он. — Пригодится, если ты задумаешь жениться, Сэм. — И Сэм покраснел.

— У меня нет ничего для вас, мои юные друзья, — сказал он, обращаясь к Мерри и Пиппину, — кроме доброго совета. — И он дал им немало советов, добавив в лучших традициях Удела. — Не допускайте, чтобы ваши головы становились слишком великими для шляп. Если будете продолжать расти, скоро одежда обойдется вам в копеечку.

— Если вы хотите побить старого Тука, — парировал Пиппин, — не вижу, почему бы нам не попытаться побить бычьего рева.

Бильбо засмеялся и достал из кармана две прекрасных трубки с жемчужными наконечниками и отделкой из серебра.

— Думайте обо мне, когда будете курить их, — сказал он. — Их сделали для меня эльфы, но я больше не курю. — Тут он уснул ненадолго, а проснувшись, сказал. — Где мы остановились? Да, конечно, подарки. И, кстати… Кстати, я вспомнил кое-что, Фродо, а где мое кольцо?

— Я потерял его, Бильбо, дорогой, — ответил Фродо. — Точнее, я избавился от него.

— Какая жалость! — проговорил Бильбо. — Я хотел бы еще раз взглянуть на него. Но что я говорю глупости! Для этого ведь вы и уходили — чтобы избавиться от него. Но все это так сложно, и у меня смешалось в голове: дела Арагорна, и Белый Совет, и Гондор, и Всадники, и южане, и элефанты, ты на самом деле видел элефанта, Сэм? — и пещеры, и башни, и золотые деревья, и бог знает еще что.

Я, очевидно, пришел домой из своего путешествия слишком прямой дорогой. Думаю, Гэндальф мог бы и мне кое-что показать. Да, но ведь все началось после моего возвращения. Да и поздно: мне сейчас кажется гораздо удобнее и приятнее сидеть здесь и слушать об этом. Огонь здесь такой уютный и еда очень хороша, а когда захочешь, к тебе приходят эльфы. Чего еще можно пожелать?

Дорога уходит все вперед и вперед от двери, где она начинается,

Далеко вперед ушла дорога, пусть идет по ней, кто может!

Пусть они начнут новое путешествие, а я поверну наконец

Свои усталые ноги

К освещенной гостинице навстречу ужину и сну.

С последними словами голова Бильбо опустилась на грудь, и он уснул.

Вечер сгущался в комнате, огонь в очаге горел ярче. Они смотрели на спящего Бильбо и видели, что он улыбается во сне. Некоторое время они сидели молча. Затем Сэм, осмотревшись по сторонам, негромко сказал:

— Не думаю, мастер Фродо, чтобы он много писал, пока мы отсутствовали. Он не сможет записать наш рассказ.

Бильбо открыл глаза, как бы услышав.

— Понимаете, я стал таким сонливым, — сказал он. — А когда у меня есть время писать, я люблю писать только стихи. Фродо, ты как-то привел в порядок здесь все. Возьми с собой мои заметки, бумаги и мой дневник тоже, если захочешь. Понимаешь, теперь у меня для этого мало времени. Пусть тебе поможет Сэм, а когда вы все разберете, возвращайтесь, и я перечитаю. Я не буду слишком критиковать.

— Конечно, я это сделаю, — сказал Фродо, добавив. — И, конечно, я скоро вернусь: теперь это не опасно. Есть настоящий король, и он скоро наведет порядок на дорогах.

— Спасибо, мой дорогой, — сказал Бильбо. — Это принесет мне большое облегчение.

Тотчас же он снова уснул.

На следующий день Гэндальф и хоббиты попрощались с Бильбо в его комнате, потому что у дверей было холодно; попрощались они и с Элрондом и другими жителями Раздола.

Элронд пожелал им счастливого пути и сказал:

— Я думаю, Фродо, может быть, вам и не понадобиться возвращаться. В это же время года, когда листья золотятся перед падением, ищите Бильбо в лесах Удела. Я буду с ним.

Никто не слышал этих слов, но Фродо их запомнил.

7. ДОРОГА ДОМОЙ

Наконец хоббиты повернулись лицами к дому. Им очень хотелось снова увидеть Удел; но вначале они ехали медленно, потому что заболел Фродо. Когда они подъехали к броду Бруинен, он остановился, и, казалось, не хотел въезжать в воду; и они заметили, что глаза его не видят ни их, ни окружающего. Весь этот день Фродо молчал. Было шестое октября.

— Тебе больно, Фродо? — спросил Гэндальф негромко, подъехав к нему.

— Да, — ответил Фродо. — В плече. Рука болит, и память о Тьме тяготит меня. Это было ровно год назад.

— Увы! Существуют раны, которые невозможно излечить полностью, — сказал колдун.

— Боюсь, со мной именно так, — согласился Фродо. — Настоящего возвращения назад не будет. Хоть я и вернусь в Удел, это будет не то: я сам уже не тот. Я ранен ножом, жалом, зубом и тяжелой ношей. Где мне найти отдых?

Гэндальф не ответил.

К концу следующего дня боль и беспокойство прошли, и Фродо был снова весел, так весел, как будто забыл о тьме прошлого. После этого путешествие шло хорошо, и дни бежали быстро; они ехали не торопясь и часто задерживались в прекрасных лесах, где листья отсвечивали красным и желтым на осеннем солнце. Наконец они прибыли на Заверть; день клонился к вечеру, и темная тень холма лежала на дороге. Фродо попросил всех поторопиться и не смотрел на холм, но проехал через тень со склоненной головой и завернувшись в плащ. Ночью погода изменилась, подул западный ветер, пахнущий дождем, и желтые листья кружили в воздухе, как птицы. Когда они приехали в Четвуд, ветви деревьев были почти голые и большой занавес дождя закрывал от их взора холм Пригорья.