Остров мечты - Разведчик с Острова Мечты

      Едва завершили трапезу, явился Эркол. В руках он тискал небольшую тыквенную фляжку и, судя по блаженному виду, успел неоднократно ею воспользоваться.
      — Куля! — завопил музыкант, приблизившись. — Кончай жрать! Тебя с твоими дармоедами ждут у ворот. И в полном снаряжении. Пора подсушивать репутацию после вчерашнего.
      Четверо знакомых разбойников поспешно вскочили и, не пререкаясь, не поднимая глаз от земли, ретировались.
      — Куда их? — спросил Шагалан севшего рядом Эркола.
      — Так, намечается маленькое дельце. Ряж составляет отряд.
      — Зачем?
      — Как всегда, собирать подать с проезжающих. Некоторые у нас называют это «стричь овец».
      — Но, кажется, сегодня будут овцы, способные огрызнуться?
      — Все может статься, — фыркнул музыкант. — Это уже забота Ряжа.
      — Пожалуй, пойду гляну.
      — Валяй. А я покамест закушу капельку.
      — И я прогуляюсь, — встал Ретси. — А ты, дружок, заткнул бы лучше свою бутыль. Еще немного, и вести тебя на вечерние забавы потеряет смысл. И обременит.
      У ворот царило оживление, до сих пор такую сутолоку Шагалан наблюдал только возле кухни. Человек десять готовили к выезду лошадей. Никаких привычных шуток, исключительно серьезность и сосредоточенность. Вооружение тоже подобрали солидное, по большей части мечи, топоры, копья, у некоторых разведчик угадал под плащами даже чешую кольчуг. Очевидно, веселой прогулки не ожидали и обходиться заурядными дубинами, как вчера, не намеревались. Сборами руководил Ряж, все такой же статный и величественный. Он расхаживал меж лошадей, время от времени раздавая короткие указания. Слушались их беспрекословно. Кроме приятелей за суетой следила группа из мужиков и пары девок. Эти выглядели куда легкомысленней, но все равно старались не шуметь.
      — Как на войну, — заметил Шагалан вполголоса.
      — Не мудрено, — отозвался сбоку пузатый ватажник. — Озлобленный нынче народ пошел, за свое добро частенько дерется люто. Получается не хуже, чем на поле брани.
      — И на кого же они выступают?
      — Дело известное — обоз купеческий в Галагу ползет. Кусочек лакомый, да колючий. Взяли, понимаешь, купчины-выжиги моду нанимать в городе охраны сверх всякой совести. Сброд обычно, однако и там попадаются бывшие солдаты, безденежные дворянские сынки или просто добрые рубаки. Вот с такими удальцами порой морока.
      — Тогда не мало ли ратников?
      — Ничего, Ряж свое ремесло хорошо разумеет. Может статься, весь караван бить не будет, а отрежет последние возы. Может, ночевку подкараулит или еще чего выдумает. Он на эти уловки мастак.
      — Смотри внимательно, Шагалан, — произнес Ретси. — Через день-другой тебе самому, вероятно, так же выезжать. Не боязно?
      — Нет. — Ответ юноши потонул в гулкой команде Ряжа.
      Разбойники влезли на коней, и отряд шагом вытек за ворота. Зеваки начали понемногу расходиться, один Ретси промедлил, пока дед-привратник толкал створки ворот.
      — Жаль, трезв, чертова развалина, — кивнул хамаранец Шагалану. — Выйти не помешает, но донесет куда положено. Придется что-то сочинять.
      На обратном пути разведчик заскочил в полупустую казарму, забрал котомку. Содержимое сразу не проверял, хотя смекнул по узлу, что ее открывали. Уже на улице развязал, нащупал рукой кошель с серебром. Если оно и убавилось, то совсем незначительно. Запихнул в ту же котомку свою старую одежду, беречь ее имелся прямой резон — в подоле рубахи зашиты три золотые монеты, целое состояние, по здешним меркам.
      Нужную комнату в «доме свиданий» отыскал главным образом по запаху. На скрип двери вскинулись две женщины: Танжина с покрасневшими глазами и светловолосая незнакомка в облегающем пестром платье. Обе сидели на постели около отворенного сундука; увидев юношу, Танжина быстро захлопнула крышку.
      — Я, пожалуй, пойду, — понятливо встала незнакомка, — не хочу вам мешать.
      Танжина лишь кивнула в ответ и отвернулась, украдкой утирая щеки подолом юбки. Незнакомка подступила к Шагалану. Пространства было предостаточно, однако она прошла нарочито близко, медленно скользя всеми своими выпуклостями. Лицо показалось весьма симпатичным, зато настораживал взгляд — дерзкий, почти хищный.
      — А ты вправду хорош, прелестник, — протянула женщина, улыбаясь уголками накрашенных губ. — Молод, статен, свеж. Если тут у вас чего разладится, найди меня, поозорничаем вволю. Моя комната…
      — Денира! — сердито одернула ее Танжина. — Уйми-ка свой язычок… и прочие распущенные части.
      Усмехнувшись напоследок, незнакомка притворила за собой дверь. Шагалан бросил котомку у входа, занял еще теплое место, обнял Танжину за плечи. Та отвернулась, пряча глаза.
      — Ты плакала? — спросил он. — Почему?
      Молчание.
      — Кто-то обидел?
      — Кто меня может обидеть? — глухо отозвалась женщина.
      — Не знаю. Например, дружки Голопуза.
      — Голопузу сейчас не до меня, он, слыхала, жутко радуется, что зрения не лишился.
      — Тогда кто? Надеюсь, не я?
      Вновь тишина.
      — Неужели тебя так разволновал мой поход в Сошки, Танжи? Что особенного может там произойти?
      — Мало ли… не в Сошках дело… не только в них… но и в них тоже.
      — Я говорил, постараюсь не задерживаться там.
      — А поклянешься, что не загуляешь с какой-нибудь из тамошних потаскух?
      — Совсем недавно ты заранее прощала мне любые измены.
      — Считай это временным помутнением рассудка. Так можешь поклясться?
      — Могу, если настаиваешь. Правда, клятва ни на что не повлияет.
      — Как же? — Она оглянулась, и у юноши получилось коснуться горячей щеки.
      — Если потребуется, я, не колеблясь, переступлю через любую присягу. Ничего не попишешь, такими нас воспитали. И смысла давать обещания посему нет абсолютно.
      — Час от часу не легче, — вздохнула Танжина.
      — Так что с клятвой? Хорошо. Какие еще кручины?
      — Никаких.
      — Брось, милая. Совсем несложно догадаться — ты плакалась тут на плече у этой девицы, а она тебя утешала. Денира, кажется?
      — Забудь ее!
      — Уже забыл. Однако если ты изливаешь душу вероятной сопернице, то почему не поделиться со мной? По-моему, до сих пор мы неплохо друг друга понимали.
      Женщина снова отвернулась:
      — Ничего ты не поймешь. Я сама ничего не понимаю.
      — О чем речь?
      — Речь о тебе… обо мне… о нас обоих… Черт бы тебя побрал! — внезапно взорвалась она, всплеснув руками. — Жила себе тихо, спокойно, привычно, пусть без особых радостей, но и без сильных волнений. За что, за какие грехи Творец послал мне тебя? Я не вижу толку в этой его затее, здесь нет и не может быть будущего! Что общего у неопытного юноши и сдуревшей на старости лет бабы? Хоть временами ты меня пугаешь, я чувствую, как с каждой минутой все крепче и крепче привязываюсь к тебе. Зачем? Что это, нежданно-негаданно нагрянувшая любовь? Не понимаю, не верю, Господи, и оттого еще больше боюсь! Что ты можешь ко мне испытывать? Да, Шагалан, ты нежен и заботлив, но, уж прости, вовсе не влюблен. Женское сердце в таких вещах редко ошибается. Я ведь права?
      — Вероятно. — Слова юноши прозвучали спокойно. — Если тебя это утешит, милая, то, скорее всего, я вообще не способен пережить то, что принято величать безумной влюбленностью.
      — Но… так не бывает. — Голос Танжины дрогнул. — Разве рождался под солнцем мужчина, совершенно неподвластный любовным чарам? Хотя бы в молодости… Лишь древние старики…
      Она в какой-то растерянности заглядывала ему в глаза, будто тщась обнаружить там другое, но найденное обескураживало.
      — Тогда считай меня стариком… Что есть любовь, восславляемая менестрелями? Безумства, терзания, грезы, восторги, бессонные ночи…
      — Прекрасно!…
      — Прекрасно. Только дерзнешь ли ты назвать подобное чувство здоровым состоянием души? Мы же просто слишком нормальны, Танжи, для безумств. Слишком глубоко сидим в реальности, чтобы предаваться грезам. Хорошее это свойство или плохое? Всего-навсего иное. Непонятно?
      Он смотрел с нежной грустью, однако в ответ все же блеснул испуг.
      — Неужели вас… так воспитали?
      — Верно. Взгляни для сравнения на Эркола. Вот уж кто, по-моему, действительно в тебя влюблен. Причем искренне, с надрывом и сердечными муками.
      — Эркол? — откликнулась женщина рассеянно. — Совсем мальчишка, несмышленыш…
      — Хм, едва ли он заметно моложе меня, милая. Зато обычный человек, доступный для грез. Именно такой тебе необходим, если желаешь пламенного чувства, не я.
      — Ты непохожий… странный… Но ведь так не бывает! — повторила Танжина. — И к чему тут слова о воспитании или чьей-то воле, если все сущее наградил Творец способностью любить! Кто посмеет перечить Создателю, вершащему?… — Она осеклась. — Так, не будем. Еще немного, и я, чувствую… Только этого, Святые Небеса, недоставало!… Все, прекратили опасные разговоры. Молчи! Следственно, ты не в силах помочь мне разрешить сомнения?
      — Не в силах.
      — И тебя они ничуть не тревожат? У нас же нет будущего…
      — Давай не гадать, Танжи, что случится завтра. В этом нет проку, коль скоро мы все равно поступим, как должно. Вчера осталось вчера, завтра приспеет завтра, а жизнь существует лишь здесь и сейчас.
      Он притянул женщину к себе, размякшую от слез и волнений, необычно покорную. Ласково, но уверенно поцеловал. Все произошло естественно, как бы само собой.
 
      Дверь тихо скрипнула, в проем всунулась взъерошенная светловолосая голова.
      — Точно, вот они, голубчики, — раздался голос Эркола. — Так увлеклись, даже про щеколду забыли. Посмотри!
      Ниже возникла вторая голова, на сей раз рыжая.
      — Прелестная картина, но вынуждены ее нарушить, — заметил Ретси. — Эй, греховодники! Вставать пора, солнце закатилось! Самое время просыпаться, соблазнитель красавиц!
      Танжина, приглушенно вскрикнув, натянула одеяло до подбородка. Шагалан сел на постели, сонно, тяжело встряхнулся:
      — Погодите минутку, сейчас выйду.
      Друзей он нагнал уже на крыльце. Кругом впрямь сгущались сумерки, холодные и промозглые. На этот вечер никаких серьезных гуляний не намечалось, переулки хранили безлюдность.
      — Куда теперь? — спросил разведчик вполголоса.
      — Оружие взял? — отозвался Ретси. — Молодец, а то уж подумал, ты последние мозги вместе с семенем в бабу влил. Говорили же: не заигрываться… Ну да ладно. Идем потихоньку, здесь недалеко.
      Прошмыгнули на ощупь по задворкам, вскарабкались на пологий вал у тына. Где-то поблизости слышались отзвуки людского гомона, всполохи смеха, завывания дудки-сопели.
      — Давай подсажу, — хриплый шепот Ретси. — Не робей, тут ограда пониже.
      Подкинутый сильными руками, Шагалан оперся на гребень частокола, перебросил ноги, мягко спрыгнул на землю. Вокруг все было спокойно. Лезший вторым Эркол на гребне ухитрился зацепиться, едва не загремел вниз головой. Пришлось ловить тяжелое и неповоротливое тело, от которого вдобавок к перегару донеслась, почудилось, и памятная травяная сладость.
      — Я в порядке, — заявил тем не менее музыкант. — Хотя все равно спасибо.
      Возле них большой кошкой опустился Ретси:
      — Вижу, в каком ты порядке, дурень… Так, я иду вперед, вы за мной след в след, не отставая. Шагалан, присмотри за этим пьяницей, чтоб не завалился в первый же овраг.
      Дорога, как после прикидывал разведчик, была коротка, около мили, однако пролегала через такие буераки, буреломы и заросли, что казалась длинней втрое. Сумерки, кучившиеся здесь гораздо плотнее, продолжали споро наливаться тьмой. Ту прерывистую стежку, которой вел их Ретси, разведчик различал лишь изредка, сам потерял ориентировку уже к середине путешествия. То есть он представлял, в какой стороне лагерь, но воспроизвести в подробностях обратный путь не взялся бы. Наконец за очередным холмом заблестели светлячки жилья.
      — Точно попали, — выдохнул довольный хамаранец. — Отряхнитесь, братцы, носы выше, покажем лапотникам, что такое настоящая удаль.
      Деревенька насчитывала дюжину домов, явственно жавшихся к громадине трактира — двухэтажное сооружение переливалось сейчас калейдоскопом огней из бессчетных окон и окошек. Дальше виднелся край изрядно заросшей дороги, столь же заброшенными выглядели и окрестные огороды. Сопровождаемые парой радостно брешущих собак, приятели приблизились к трактиру.
      — Ого! — Эркол оживился. — И музыка вовсю наяривает. Славная гулянка!
      — Похоже, только в этом кабаке жизнь и кипит, — сказал Шагалан.
      Ретси кивнул:
      — Верно подмечено, дружище. Как мы тут обосновались, деревенские умники смекнули, что их главная забота отныне — обслуживать ребят доблестного Ааля. Тогда получат и защиту и доход. От пашен с нивами таких деньжищ им вовек не отведать. Сообразив, местные принялись за дело: кто помоложе пошел в ватагу, кто постарше — работает при трактире. Ну, а более-менее пригожие бабы теперь поголовно зарабатывают собой. Ха, и все счастливы! Даже барон с префектом не в претензии — в Сошках никаких недоимок.
      — И в деревне никто не возражал?
      — Не беспокойся. Те немногие, кто возражал и печалился о воле, давно вольно кормят червей.
      Шагалану припомнилось виденное накануне истребленное село, но развивать мысль он не стал. У подножия массивного крыльца возлежало три неподвижных тела. Два производили впечатление окоченевших трупов, зато третье упрямо и безуспешно пыталось выдавить какую-то фразу — то ли песню, то ли ругательство. Переступив бедолаг, приятели поднялись в дом.
      Изнутри трактир представлял собой обширную невысокую залу, утыканную деревянными столбами. Частью маленькие окошки были растворены, но, несмотря на это, в нос ударила крепкая смесь традиционных кабацких запахов: пиво, пот, чеснок, кожа, рыба. Вдобавок присутствовал аромат свежего теса — заведение возвели совсем недавно. Жизнь действительно била ключом, плотно запруженная зала гудела как улей. За столами шло питейное бытие, стучали кружки, катались кости. Где-то бранились и хватались за грудки, где-то пьяно лобызались. По проходам метались несколько бойких парней, разнося выпивку и еду. В дальнем конце залы устроили танцы, убогость музыки покрывалась энтузиазмом при выбивании пыли из половиц. Численность публики Шагалан оценил примерно человек в тридцать. Кое-кого он уже встречал в ватаге, но имелся и обычный проезжий люд: крестьяне, купцы, даже солдаты. Довершал картину пышный букет всевозможных девиц и баб. От некоторых за милю разило лапотным прошлым, однако и к новому занятию они приспособились неплохо, охотно пили и развлекались с гостями.
      На остановившихся в дверях посетителей никто особого внимания не обратил. Пока Ретси высматривал место, Эркол нетвердо наклонился к Шагалану:
      — Увы, девки здесь в основном страшнее чертей. Смазливых моментально разбирают… Да это ничего, дружище! Если не зажигать свет, вполне терпимо.
      Расположились в самом углу, заказали пиво и большой копченый окорок. С ужином, почуяв состоятельных клиентов, подскочили сразу три девицы, раскрашенные и хмельно беззаботные. Ретси посадил одну себе на колени, вопросительно покосился на Шагалана:
      — Все прекрасно, курочки, но кому-то из вас кавалера, похоже, не заполучить. Наш товарищ недавно обзавелся пассией, на других еще смотреть не может.
      — Какая досада! — Обиженная девка надула губки. — Тогда принимай двоих, герой. Монет хватит?
      — О чем речь! Монет-то хватит, хватило бы стойкости, — расхохотался Ретси.
      Веселье понеслось своим чередом. Кружка за кружкой, кусок за куском. Девицы не отставали от мужчин и при этом делали вид, будто не замечают, как тисканья ухажеров становятся все смелее. Эркол с Ретси попеременно рассказывали занимательные и смешные истории, каковые, впрочем, неизменно оборачивались пустыми побасенками. Шагалан сидел молчаливый, бесстрастный, пил мало, по большей части созерцая посетителей вокруг. Вторая из подружек Ретси, молоденькая чернявая девка, настойчиво порывалась прильнуть к нему, заглядывала в глаза, улыбалась, пыталась безыскусно заигрывать. И уже отчаялась растопить холодность гостя, как тот сам неожиданно предложил потанцевать. Друзья поддержали решение нестройными подбадривающими выкриками. Танцевали долго и довольно азартно. В конце концов, совершенно обессилев, девка вытащила Шагалана отдышаться на крыльцо.
      На улице было темно, накрапывал мелкий дождь, редкие всплески ветра кидали его в лицо. Тихо, лишь мычание пьяного горемыки у ступеней да непонятный шум где-то сбоку. Разведчик повернулся в ту сторону, однако тьма грудилась сплошной стеной, пятна света от окон только уплотняли ее. Источник звуков смог распознать, когда немного улеглось дыхание, — не далее как в десятке шагов от крыльца кто-то азартно и самозабвенно наяривал бабу. Девка тоже затихла, вслушиваясь. Размеренные звуки чужого соития странным образом завораживали. Вскоре ритм участился, прорезались женские стоны и вскрики, сопровождаемые победным мужским уханьем. Вдруг девка обвила шею Шагалана руками, потянула к себе. Поцелуй получился терпким и страстным.
      — Давай, возьми меня так же, прямо здесь, — горячо зашептала она на ухо.
      — Не в этот раз, красотка. — Ответ потребовал нешуточной борьбы.
      — Но я же вижу, ты меня хочешь! Что же в другом случае вот это?
      Шагалан мягко отклонил ее руку:
      — Не дави, крошка. Если б мог — взял, хотения бы и вправду достало.
      — Тогда почему? Из-за той… пассии?
      — В том числе из-за нее. Ты вообще-то представляешь, с кем имеешь дело?
      — А чего мудреного? — пожала девка плечами. — Вы же из ватаги Большого Ааля? Мне ли не знать! Мало, что ли, денег просаживают у нас его ребята? Да те же твои приятели, Ретси и тот второй, наведываются, почитай, каждую неделю. Всех баб, поди, успели перепробовать, все столы мордами пьяными пообтерли. А тебя я встречаю впервые. Новичок?
      — Вроде того. Так, выходит, всем здесь известно о парнях Ааля? Неужели не боятся принимать? Они ведь как бы вне закона, в розыске…
      — Ну, не знаю. Поначалу как будто боялись, а ныне свыклись. У нас место не бойкое, оттого, наверное, закон проще: лишнего не замечай и проживешь свой век спокойно. Да их… вас то есть, не особо и тронешь, так? А то как бы ватага столько времени тут без забот и хлопот обреталась?
      — Хороший вопрос, — кивнул Шагалан. — А проезжающие разве Аалем не интересуются? За него, слышал, большие деньги назначены.
      — Бывает, спрашивают. Но как поймут, что к чему, враз замолкают. Больно слава за вашим атаманом крепкая тянется. Иногда, правда, попадались любопытные типы, подробности разные вынюхивали, да их наши мужики неподалеку в перелеске и закопали.
      — Занятно. Что ж, красавица, пошли под крышу.
      Она придержала его за рукав:
      — А может, все-таки… Наверху полно комнатенок, в каждой найдется лежанка… Хоть на минутку… Я многое умею…
      — Не получится, говорил же.
      Расстроенная девушка помолчала, кусая губы, вздохнула тяжело:
      — Гнусная жизнь…
      Когда вернулись за стол, Ретси с подружкой не было. Эркол отчаянно клевал носом, игнорируя все усилия доставшейся ему девицы. Разочаровавшимся в кавалерах женщинам довелось утешаться лишь болтовней друг с другом да выпивкой, на которую неудавшаяся любовница Шагалана, казалось, налегала с особой жадностью. Вскоре разведчик заметил и Ретси. Тот спускался по лестнице с верхнего этажа, одежду имел растрепанную, а вид — довольный. Сел, хлопнул по плечу задремавшего Эркола:
      — Неплохой вечерок! — Потянул к себе кружку с пивом. — Совсем запалился с этой молодухой… Только вот вы мне, ребята, сегодня не нравитесь. В чем дело? Один надрался заранее, и теперь ему на все наплевать, второй вздумал хранить целомудрие в совершенно непригодном для того месте. Или я уже не прав, Шагалан?
      — Еще как прав, — буркнула чернявая девка.
      — Что с вами случилось, братцы? Стоило ли ради сна и молчания сюда выбираться?
      Эмоциональная речь эффекта не произвела: Эркол был слишком вял, а Шагалан — бесстрастен. Вернулась подружка Ретси, раскрасневшаяся и удовлетворенная.
      — Посиди, милая, отдохни, — махнул ей кавалер. — Не уверен, получится ли снова прогуляться: друзья сегодня не в духе, и, возможно, мне придется отдуваться за всех троих.
      — Послушай, Ретси, вот ты в ватаге старожил… — заговорил Шагалан.
      — Истинно так.
      — Тогда и ответь: не подмечал ли ты в ней чего-нибудь странного, ненормального?
      — В каком смысле странного?
      — Я ведь за последнее время посетил несколько ватаг. Видел всякие, подчас совершенно непохожие, но ваша просто живет иной жизнью.
      — Ну… сразу и не сообразишь, приятель. Ватага Ааля, должно быть, впрямь уникальна, да и вожак у нас легендарный. Может, разгадка в этом? Хотя я-то как раз другие отряды не навещал, сравнивать не с чем.
      — Однако ты рассказывал, что Ааль часто общается с соседями.
      — Этого сколько угодно. Посланцы какие-то у нас гостили, о некоторых только слухи бродят. А по сути… Союзами-то, Шагалан, атаманы занимаются, до нас долетают брызги.
      — Но знаете-то вы о многих?
      — Естественно. Не будем упоминать разную мелочь и шушеру, сотрудничать с ними глупо. Они либо присоединяются без оговорок, либо трусливо освобождают дорогу. Если же брать крупные отряды, то это, прежде всего, «армия Сегеша». Вот уж кто действительно достойный союзник Аалю — умный, сильный и широко известный.
      Разведчик насторожился:
      — Ааль сумел найти к нему подход?
      — Не хотелось бы обсуждать секреты в заведении вроде этого… — Ретси понизил голос. — Скажу коротко, приятель: сумел. Совсем недавно шли переговоры, и, мыслю, вполне успешные.
      — Убежден? А подробней?
      — Не-не, про то лучше у атаманов допытывайся. Мне лишние шишки без надобности.
      — Хорошо, еще кто есть?
      — Ну, в отрогах Хамарани, где начинали, здорово шумел Макоун, мир его праху. Он сам был из тех мест и легко поднимал на борьбу целые края. Горцы, конечно, взбалмошны и грубы, зато в бою им цены нет.
      — Неужели они выступали за ненавистных им Артави? — хмыкнул Шагалан.
      — Имелись другие резоны. Мелонги ведь в свое время сулили Хамарани собственную корону, пусть и в составе Империи. Такими баснями долгие годы покупалась лояльность горцев, но в конце концов у многих лопнуло терпение. Независимость — их больная тема, навязчивая идея, священная цель. Мне ли, хоть горцу и на четверть, этого не знать? Годик бы, два, мог заполыхать весь север.
      — Вы сотрудничали с Макоуном?
      — И очень тесно. Шла молва даже про объединение, не успели… судьба распорядилась иначе… Из тех же, кто жив, весьма славны Дельшан и Рапси, тоже генералы Голтейка «Грозы». Первый сражается на западе отсюда от Оронса до гор Кентарна, второй — в Редгарсии. Там у островитян те же заскоки, что и в Хамарани, разве что боевитость народа пожиже. Люди Дельшана здесь бывали, о Рапси мы только наслышаны. А кроме них… пожалуй, одна мелюзга, пекущаяся исключительно о наживе. Да в придачу мифические фигуры, вроде Черного Дожа или банды Зубастых.
      — Полагаешь, они — чистый вымысел?
      — Скорее всего. По крайней мере, ничего определенного про них неизвестно.
      Внезапно ожил Эркол, оторвал голову от стола, поднял слипающиеся глаза:
      — Есть еще одна знаменитая компания. — Его язык едва ворочался.
      — Иди ты к черту, пьянчуга, — отмахнулся Ретси. — Снова взялся за свои сказки.
      — И вовсе не сказки! Сущая правда!
      — О чем это? — заинтересовался разведчик.
      — Да ну его! — Хамаранец фыркнул. — Как напьется, начинает бубнить одну и ту же историю. Эй, приятель! Поделись-ка с Шагаланом, он пока не устал от твоих выдумок.
      — Никаких выдумок! Говорю только то, что сам видел… Короче, когда пришли мелонги, мы с семьей жили в Ринглеви. Белокурые сразу устроили грабеж, пожар, смертоубийство, в той катавасии я потерялся. Мальчонка совсем, лет шесть. Почитай, месяц бродил по городу, голодал, то попрошайничеством, то воровством перебивался. А тут как-то подходит ко мне на улице мужчина, немолодой, седоусый, неплохо одетый. Отвел в харчевню, накормил, расспросил. Потом предлагает: «Не хочешь ли, паренек, поквитаться за свою жизнь, страну и родных?» Мы, дескать, собираем мальчишек вроде тебя, чтобы вырастить из них могучих воинов. Таких могучих, что сумеют сокрушить ненавистных мелонгов! Дело это, конечно, займет много лет, зато будешь сыт, одет, защищен, а когда подрастешь, получишь шанс и на справедливое возмездие врагам.
      — Очень подозрительный тип, — вставил Ретси.
      — Ничего подобного! — обиделся Эркол. — Вполне достойный человек, из бывших солдат. А во главе всей затеи знаете кто находился? Сам великий мастер Бентанор Иигуир, о котором уже при жизни легенды слагали! Одно имя дорогого стоит. Короче, я согласился, терять-то нечего.
      — И чем же все завершилось? — спросил Шагалан.
      — Завершилось? Утром солдата схватили на выходе из города. Точно не помню, кажется, кто-то его вдруг признал. Меня он успел в последний момент выпихнуть в толпу, а сам… Два дня я бродил вокруг тюрьмы в надежде увидеть его. Но увидел лишь на третий — с прочими мятежниками повешенным на Ратушной площади.
      — Наверняка твой солдат был заурядным вором, — усмехнулся Ретси. — Вот кто-то из обкраденных его и уличил.
      — А зачем ему тогда я?
      — Мало ли… Может, хотел взять в ученики, воспитать себе напарника. А может, склонность имел к симпатичным мальчикам. Вывел бы за ворота, попользовался да зарезал бы на всякий случай. И о подобном слыхать доводилось.
      Эркол, подумав, замотал головой:
      — Нет. Не верю я в это, не такой был человек! И потом, в то время воров с мародерами вешали быстро, зачастую прямо на месте. А того солдата мурыжили два дня, и не просто, а измочалили в кровавое рубище, чтобы затем повесить с храбрецами, нападавшими на караулы мелонгов. Разве это компания для обыкновенного вора?
      — Как его звали? — спросил Шагалан тихо.
      — Да не помню я! Долго помнил, сейчас… стерлось. После той истории судьба меня начала мотать и швырять, отмерять щедро скитаний, боли, голода. И получается, был шанс изменить злодейку, но вот… ускользнул из-под самого носа. А ведь на юге до сих пор живет молва об «армии Иигуира», что готовится где-то за проливом. И значит, мог я находиться там, служить святому делу вместо потрошения мошны лавочников…
      — Ну вот, совсем сопли распустил. — Ретси поморщился. — Сочинил себе красивую сказочку и верит в нее, ровно маленький. А жизнь куда грубее и жестче. Мастер Иигуир действительно исчез при завоевании, однако все разговоры про его «армию» — байки. Если старик и перебрался через пролив, то затаился тише воды ниже травы. С тех пор же о нем ничего не слышно, правильно? А такому большому человеку сложно усидеть в тени. О какой тогда «армии» может идти речь? — Ретси скосил глаза на Шагалана: — А ты что, дружище? Неужели веришь этому вздору?
      — Верю, — сдержанно ответил разведчик. — Чего только не приключается в нашем мире.
      Они провели в трактире еще часа полтора. За это время Ретси успел сходить наверх и с чернявой девкой. Пьяная, та едва переставляла ноги, тем не менее ремесло свое знала крепко, вполне ублажив клиента. Понемногу оклемался Эркол, к которому тотчас прилипла единственная оставшаяся без работы девица. Ее упорные и откровенные труды не пропали даром, юноша в конце концов тоже дозрел для похода на второй этаж. Возвращение же их совпало с непременной кабацкой бузой. Впрочем, возможно, музыкант сам как-то спровоцировал скандал, во всяком случае, сразу оказался в его центре. Когда на шум обернулись друзья, на Эркола, прижатого к стене у лестницы, уже наскакивали двое плечистых парней. Вокруг ссоры росла толпа, хмельная и агрессивная. Выяснить причины конфликта вряд ли удалось бы, да и озаботиться следовало не ими — выживанием. По счастью, несколько людей Ааля со своими приятелями быстро протолкались к Эрколу. Образовались две гурьбы, обменивающиеся пока только яростными взглядами и площадной бранью. Под шумок кое-кто за спиной незаметно вытягивал на свет нож или кастет, драка обещала быть кровавой. Враждующие стороны, похоже, успели забыть о поводах к раздору, который жил теперь по собственным законам, однако в самой его пасти продолжал шататься растерявшийся Эркол.
      Не выжидая ни секунды, Шагалан стремглав метнулся по узкой полоске между компаниями, ухватил бледного как мел музыканта за шиворот и поволок наружу. Обе стороны опешили от подобной наглости. Шагалан почти покинул зону назревающего боя, когда сильная рука вцепилась в полу куртки:
      — Стой, молокосос! — Сзади очутился один из зачинщиков скандала, рослый парень с красным, перекошенным пьяной злобой лицом. На ногах он стоял не очень твердо, зато в плечах был существенно шире разведчика. — Куда это ты его повел?
      — Он чересчур пьян для драки, — холодно откликнулся Шагалан.
      Парень на мгновение осел под его взглядом, но хмель и гудение дружков за спиной толкали в атаку.
      — Чересчур пьян? Да какая разница, пьян или трезв? Он нас оскорбил! Оскорбил и должен за это ответить! И будет презренным трусом, если попробует бежать отсюда. Не смей его уводить, слышишь? Или, может, сопляк, сам ответишь вместо своего трусливого приятеля?
      Спорить было бесполезно. Шагалан переложил музыканта в левую руку, раскрытую правую поднял на уровень подбородка. Подождал, пока парень сфокусируется на ней.
      — Хочешь драки? А ты к ней готов? Внимательно смотри.
      Позже некоторые утверждали, будто успели увидеть движение удара. Скорее всего — пустое бахвальство. Когда рослый парень внезапно и молча обрушился на пол, Шагалан, развернувшись, скачками бросился к дверям. По пути он не только тащил Эркола, но и ухитрился выпихнуть перед собой Ретси. Вылетели на крыльцо, захлопнули дверь, подперли спинами. Внутри стремительно нарастал галдеж, но настоящей погони не случилось. Лишь раз кто-то попытался толкнуть дверь, а затем все потонуло в грохоте мебели, воплях и визге — обычной музыке кабацких баталий. Разведчик оглядел приятелей: Эркол был еще не в себе, зато Ретси совершенно оправился.