Тьма (№2) - Тьма сгущается

А рота Леудаста продолжала двигаться на восток, но уже шаг за шагом. Мощеных дорог в Ункерланте было раз-два и обчелся, а уж проселки, которыми наступала армия, и вовсе отличались от полей только тем, что их не распахали. А пехотинцев, и коней, и единорогов, и бегемотов, и фуражирских возов по ним двигалось столько, что этой разницы не заметить было трудненько.

В распутицу обычные возы не годились — как бы ни мучились кони, упряжка завязала по оси. Но в каждой деревне можно было отыскать одну-две подходящие телеги: с гнутым днищем, точно поставленная на высокие колеса лодка. Только ими удавалось подвозить провизию и боеприпасы к фронту, когда все остальное тонуло в болоте.

Деревенские возы ункерлантская армия конфисковала, чтобы пополнить собственный гужевой парк, но это не слишком помогало: большую часть таких телег увели отступающие альгарвейцы.

Оглянувшись через плечо, капрал увидал медленно ползущие по разбитой дороге телеги. Он помахал возчику, и тот привстал на облучке.

— Эй, вы из подразделения капитана Хаварта?

— Ага! — гаркнул Леудаст.

Он бы согласился, даже если бы служил в каком-нибудь другом полку. Припасы на фронт подвозили так редко, что упускать из рук две доверху груженные подводы было бы просто нелепо. Ради сытого брюха и соврать не грешно.

В этот раз капралу не пришлось врать, чтобы заполучить вожделенный провиант. А вот подождать — пришлось. Телеги катились неспешно; еще спасибо, что они вообще могли двигаться по глубоким лужам. Так что Леудасту вдоволь хватило времени, чтобы скликать на подмогу солдат, прежде чем груз прибыл на место.

— Ну, и что ты нам привез? — живо поинтересовался капрал, пока его подчиненные суетились вокруг подвод, словно муравьи.

— Малость того, малость сего, — махнул рукой возчик. — Бинты, тушенку в горшках, заряды для жезлов, чтобы пленным глотки резать впопыхах не пришлось, — всякие полезности, в общем.

— Еще бы! — воскликнул Леудаст. Нечасто его бойцам попадало в руки такое сокровище. — Силы горние, мы уже так давно по нитке побираемся, что и не знаю, что с такой уймой барахла делать!

— Ну, приятель, коли вам не надо, так я другим отвезу!

Возчик рассмеялся, обратив свои слова в шутку, — и хорошо сделал, потому что несколько бойцов из роты Леудаста уже взяли его на прицел. Отпускать возчиков, пока телеги не будут разгружены, солдаты не собирались.

Работа еще не была закончена, когда, спотыкаясь в грязи, подошел капитан Хаварт:

— Знаешь, это не все твоей роте пойдет. — Капитан не шутил.

— Сударь, я и не думал жмотиться, — горячо возразил Леудаст.

— Конечно, не думал, — отозвался Хаварт. — Но я все равно за тобой присмотрю. Поразительно, как хорошо ведут себя люди, когда за ними пригляд есть, а?

— И к чему вы клоните, никак не пойму, — усмехнулся Леудаст.

Капитан рассмеялся. Они друг друга прекрасно поняли.

— Придется делиться, Леудаст, — пояснил Хаварт, — потому что нам приказано вести наступление на позиции рыжиков в Лаутертале — это вон там, за леском.

— Да ну? — равнодушно отозвался капрал. — Много нам времени дали на подготовку, а? И обойти их с фланга да врезать хорошенько, как в снегу получалось, мы тоже не сумеем.

— Это все правда, — согласился командир. — Но приказ есть приказ, и мы его выполним. Предполагается, что рыжиков в деревне засело немного… во всяком случае, так нам сообщили.

Судя по выражению лица капитана, он в это не слишком верил. Судя по тону — тоже. Леудаст попытался как-нибудь обтекаемо поинтересоваться, насколько жутким провалом должно закончиться это наступление:

— И насколько энергично нам приказано атаковать противника?

— Будем наступать, покуда хватит сил, — отозвалс Хаварт.

Сказанные одним тоном, слова эти могли значить одно. Сказанные другим — совершенно другое. Леудасту не составило труда понять, что имел в виду его капитан.

— Так точно, сударь! — отчеканил он. — За нашу роту не волнуйтесь! Мы всегда выкладываемся изо всех сил.

— Знаю, — ответил Хаварт. — Ну, коли мы до сих пор живы, так будем живы — не помрем. Что скажешь?

— Так точно! — повторил капрал.

Он знал, что врет. И знал, что капитан это знает. Но если Леудаст мог соврать капитану — может, ему и себя удастся убедить?

— Можем мы при атаке на Лаутерталь рассчитывать на поддержку? — спросил он. — Ядрометы? Бегемоты? Волшебство?

«Волшебство» в данном случае означало «массовые жертвоприношения», но в этом капрал тоже попытался себя обмануть.

Так или иначе, а Хаварт покачал головой.

— Ядрометы все застряли в грязи за десять миль от передовой. Бегемоты — тоже. А для волшебства — слишком цель мелкая. Оно и к лучшему.

Он, вероятно, сам пытался обмануться.

— Будем надеяться, что альгарвейцы станут защищать эту дыру столь же вяло, — пробормотал Леудаст. Капитан кивнул. — Я передам своим ребятам. Не диво, что власти горние, — он имел в виде интендантскую службу, а не абстрактные потусторонние силы, — решили для разнообразия снабдить нас всем необходимым.

Когда Хаварт ушел, Леудаст передал приказ своим бойцам. Ветераны закивали устало. Новобранцы заухмылялись, переглядываясь. Они еще не знали, что их ждет. Но скоро узнают — те, кому не доведется заплатить самую высокую цену за урок, который обещают преподать им альгарвейцы.

Стоило Леудасту увидать за кромкой леса дома Лаутерталя, как он понял, что атакующих ждет большая беда. В городке уцелели пара зданий с высокими шпилями — это значило, что альгарвейцы непременно поставят на вышки дозорных. Неожиданной атаки не выйдет.

А еще в городе расположились ядрометы. Среди вязнущих в грязи ункерлантских солдат начали рваться снаряды. Часть колдовской силы поглощала мокрая земля — но только часть. Над полем понеслись крики обожженных и раненных осколками.

— Вперед! — кричал Леудаст. — Мы их сомнем! — Он не знал, справятся ли ункерлантцы с боевоей задачей, но если сейчас он выкажет неуверенность — точно не справятся. — Хох! — орал он. — За Свеммеля! Хох-хох-хох!

— Хох! — подхватили ункерлантцы.

Они держались. Они продержались все прошлое лето и осень, пока альгарвейцы гнали их перед собою, едва замечая. Леудаст до сих пор удивлялся про себя этой стойкости. Так легко было бы бросить жезл и поднять руки… но он продолжал сражаться, как и его соотечественники. А с тех пор как осень сменилась зимою, они перешли в наступление. Одного этого хватало, чтобы поддержать дух бойца.

Но не хватало, чтобы отдать Лаутерталь ункерлантцам. Солдаты Мезенцио провели в городке немало времени — и провели его с пользой для себя. По околице они выкопали, а затем искусно замаскировали огневые точки да вдобавок укрепили подходы к ним — иначе доты по весне утонули бы в грязи. А этого не случилось, и альгарвейцы теперь брали кровавую дань с наступающих. А ядра все сыпались Леудасту и его товарищам на головы.

Капрал заметил, как кувыркается в воздухе снаряд, и рухнул ничком в грязь. Над ухом зловеще просвистели осколки, и ходуном заходила пропитанная водой земля. Но, когда рыжики принимались сотнями резать пленных кауниан, бывало хуже. Тогда земля не содрогалась: она лопалась, окатывая пламенем бегущих, в то время как окопы и траншеи смыкались, поглощая несчастных солдат, что искали там укрытия. Альгарвейское чародейство стоило принимать всерьез.

Леудаст опасался, что альгарвейцы могут и в этот раз ударить по наступающим кровавой волшбой, раз уж те столь тщательно укрепили позиции вокруг Лаутерталя. Но если рыжики и могли прирезать десяток-другой пленных, они не стали возиться. Нужды в этом не было. У Леудаста и его товарищей не оставалось ни единого шанса даже добраться до околицы, не говоря о том, чтобы вышвырнуть защитников из городка.

Капрал стер грязь с лица и оглянулся. За зиму солдаты конунга привыкли использовать альгарвейскую тактику — не штурмовать позиции противника в лоб, а обойти с фланга. Когда атакам ункерлантцев придавали мощи бегемоты в снегоступах, тактика эта срабатывала превосходно. Сейчас же…

Леудаст покачал головой. Утопавшие по колено в грязи солдаты едва ли смогут выполнить фланговый маневр в виду Лаутерталя, даже если альгарвейцы не подготовили им неприятных сюрпризов на других подходах к городу. Ункерлантцы не могли пойти в обход, не могли продвинуться вперед и едва в силах были удержаться посреди голого поля.

— Что делать, капрал?! — крикнул кто-то из рядовых, уверенный, что командир знает ответ. — Что делать-то?!

Первым ответом, что пришел Леудасту в голову, было «ничего». потом — «остаться на месте и терпеть». Эта мысль ему тоже не понравилась, хотя приказ в этом случае был бы исполнен буквально.

Он снова оглянулся, пытаясь сообразить, как же выбить рыжиков из Лаутерталя. Если бы капрал увидел хоть единый шанс на победу, он приказал бы бойцам продолжить атаку: без жертв не обходится ни одна война. Но победы не достигают, швыряя солдат в мясорубку. А ничего другого, сколько мог судить Леудаст, его товарищи на окраине Лаутерталя не могли достичь.

— Отступаем! — крикнул он. — На старые позиции! В другой раз врежем этим ублюдкам!

Так это или нет, он не знал. Понятно было только, что наступление провалилось.

Отход стоил полку Хаварта едва ли не больше крови, чем атака. По счастью, альгарвейцы не более способны были преследовать отступающих ункерлантцев, чем те — взять город, но вражеская артиллерия продолжала осыпать их разрывными снарядами.

Скорчившись в полных воды траншеях, солдаты конунга Свеммеля считали потери. Леудаст видал и похуже — что не особенно его утешало.

— Кто приказал отступить? — поинтересовался капитан Хаварт.

— Я, сударь, — ответил Леудаст, ожидая, что получит сейчас грандиозный разнос.

Но Хаварт только кивнул.

— Хорошо, — промолвил он. — Вовремя.

Капрал тяжело и устало вздохнул.

За долгие годы службы драколетчиком граф Сабрино никогда не встречал в воздухе противников столь упорных, как под холодным небом ледового края. Скрыться от них ему не удавалось при всем желании, и крыло Сабрино страдало от их атак неимоверно.

— Да неужели ж мы ничего не можем поделать?! — в отчаянии воззвал он к полковнику Брумидису, который возглавлял горстку янинских драколетчиков, отправленных на полярный материк. — Или мы бессильны перед ними?

Брумидис пожал плечами так вяло, как не позволил бы себе ни один альгарвеец. Янинский офицер — невысокий, худощавый мужчина с роскошными черными усами, слишком роскошными для его узкой физиономии, явно пытался дать понять, что судьба в данном случае правит человеком, а не человек судьбой. Вслух он заметил только:

— Что же нам остается делать, как не терпеть?

— Тронуться умом? — предположил Сабрино — в этой шутке была солидная доля правды. Он с силой огрел себя по шее и радостно вскрикнул: — — Вот! Один комар мертв. Остается, по моим подсчетам, еще сорок восемь миллиардов. Проклятые твари жрут меня живьем.

Полковник Брумидис снова пожал плечами.

— Здесь, на юге, только начинается весна, — промолвил он. Альгарвейский с сильным янинским акцентом в его устах звучал еще более похоронно, нежели родная речь. — Весь гнус вылетает разом, и каждая тварь голодна. Что нам остается, как не отмахиваться, и жечь вонючие свечки, и страдать?

— Я бы предпочел забросать ядрами с воздуха все здешние болота, чтобы проклятый гнус передох, не родившись, — со злостью выпалил Сабрино.

Брумидис молча поднял кустистую бровь. Сабрино невольно покраснел. Он знал, что несет чушь: когда сходили снега, в болото превращалась половина побережья — и, как верно подметил янинец, гнус выходил на боевое задание, намереваясь вместить всю жизнь в несколько теплых недель, которые готова была подарить ему полярная земля.

Сабрино оглянулся на Хешбон — янинский форпост, который помогали удерживать сам полковник и его крыло драколетчиков. «Жалкая дыра, — подумал он. — Пролетал я над сотнями деревень, где мог бы поселиться, — но в ункерлантской деревне я поселился бы только через свой труп».

— Киноварь, — буркнул он под нос, и в его устах слово это прозвучало ругательством.

— Да, киноварь, — подтвердили Брумидис все так же скорбно. — Она притягивает солдат, как янтарь — перья. Нас, лагоанцев, — чтоб этих толстозадых шлюхиных детей силы преисподние пожрали! — теперь вот вас.

— Заверяю вас, я бы с бОльшим удовольствием остался по другую сторону Узкого моря, — промолвил Сабрино.

Полковник Брумидис оскорбленно покосился на него. Ясные черные глазищи его прекрасно подходили для обиженных взглядов. Сабрино вздохнул. Он еще много чего мог бы сказать боевому товарищу, но оскорблять союзника не хотелось, а орать «Если б вы, паразиты, умели воевать сами, я мог бы остаться по другую сторону Узкого моря!» было определенно невежливо.

— Ну что же, придется воевать как сможем.

Брумидис тоже вздохнул. Янинцы недолюбливали старших партнеров по альянсу не меньше, чем те — их. То был гордый, обидчивый народ — тем более обидчивый, что успехами на поле боя похвастаться он не мог.

— Вон, — указал Брумидис, — везут кормежку для наших ящеров.

Несколько верблюдов волокли на горбах короба с мясом — мясом других верблюдов. По мнению Сабрино, порубить проклятую скотину на части было для нее самым разумным применением. Характер у верблюдов был почти столь же мерзопакостным, что и у драконов — более страшного оскорбления Сабрино не в силах был придумать.

Куски мяса комаров не привлекали — эти жаждали свежей крови. Мухи, мошка и гнус были не столь разборчивы. Звенящими тучами клубились они над коробами, но и на верблюдов, груженных мясом, покушались попутно. А те только начали сбрасывать тяжелую зимнюю шерсть и страдали невероятно.

В отличие от погонщиков, туземцы ледового края даже летом кутались в меховые шубы, почти не оставляя гнусу места, куда можно впиться. Сабрино начинал жалеть, что не может ничего надеть под форменную юбку; бедра его уже напоминали куски мяса, которые швыряли драконам. И…

— Прежде чем попасть сюда, я думал, что обитатели льдов заросли шерстью, чтобы спасаться от холода. Теперь мне кажется, что это и от комарья неплохо должно помогать.

— Помогает, — уверенно подтвердил Брумидис. — Я мог это оценить, пока служил здесь. — Он открыл рот, чтобы набрать воздуху, но подавился мошкой и добрую минуту кашлял. — И все же, — добавил он, вновь обретя дар речи, — я не хотел бы оказаться в их числе.

— Само собой, дражайший мой товарищ! — воскликнул Сабрино.

Приданные его крылу драконеры принимали короба от туземных погонщиков и, щедро присыпав куски молотой киноварью и серой, швыряли драконам.

— Здесь, по крайней мере, можно не жалеть порошка, — заметил граф. — Оно и к лучшему.

— Да, драконы наши мечут огонь далеко и палят жарко, — согласился его янинский коллега. — Не случайно мы так нуждаемся в поставках из глубины материка.

Не успел Сабрино ответить, как какая-то мошка укусила его в загривок. То был не банальный комар — ощущение было такое, словно под темя графу вонзился раскаленный гвоздь. Полковник взвыл, подпрыгнув, и хлопнул себя по шее. Что-то хлюпнуло под ладонью, и Сабрино увидал на пальцах кровь и внутренности насекомого. Он с омерзением вытер руку о молодую траву, что лезла из-под тающего снега. Как и гнус, как все живое на полярном континенте, трава торопилась жить, будто знала, что мешкать ей природа не даст.

С восхода прискакал еще один верблюд — ездовой. На нелепой дощечке, заменявшей седло, восседал один из обитателей льдов. Завидев Брумидиса, гонец направил своего скакуна к нему и, едва приблизившись, разразился тирадой на своем гортанном наречии, поминутно тыча пальцем себе за плечо.

— Вы понимаете, о чем он толкует? — поинтересовался Сабрино. Шея его до сих пор ныла.

— Вполне, — ответил Брумидис, — когда не пытаюсь в то же время слушать вас.

Сабрино заткнулся. Янинец бросил что-то на туземном наречии, выслушал ответ и заговорил снова. Перебросившись таким образом с гонцом несколькими вопросами, он повернулся к альгарвейцу:

— Лагоанцы наступают. Патрусим заметил, как они переходят вброд реку Яббок, в сорока милях к востоку отсюда. Сейчас они ее уже, конечно, одолели, но далеко отойти не могли — пехота, что с нее взять, а ездовые верблюды несутся как ветер. Мы можем нанести по ним удар. Роковой.

Голос его дрожал в предвкушении. Если бы все янинцы с таким энтузиазмом отправлялись в бой против солдат короля Витора, Сабрино мог бы остаться в Ункерланте, на фронте, который — он был уверен — значит для будущности державы больше, нежели эта полярная интермедия. Но лучший способ покончить с этой интермедией — покончить и с лагоанцами. Если вышвырнуть их с южного континента, Сабрино сможет вернуться на Дерлавай.

Альгарвеец кликнул горниста, и тот примчался мигом.

— Труби «к бою»! — скомандовал Сабрино. — Вылетаем на лагоанцев!

Отзвучали знакомые ноты, и драколетчики посыпались из палаток. Визжали драконы, обидевшись, что их оставили без обеда. Правда, ящеры отправлялись драться с себе подобными, а добрую драку они любили не меньше жратвы, но мозгов, чтобы сообразить это, у них не хватало.

Пару минут спустя затрубили и в янинской стороне лагеря. Подчиненные Брумидиса пошевеливались вяло, как ни поносил их сорвавший голос командир. «Бедолага, — пожалел его Сабрино. — Толковый офицер в самой бестолковой армии». Крыло альгарвейцев в полном составе поднялось в воздух и устремилось на восток, тогда как первый янинский дракон только оторвался от земли. Сабрино вздохнул: вот поэтому солдатам короля Мезенцио и приходилось подерживать здешний гарнизон. Тем, у кого янинцы в союзниках, враги не нужны.

С высоты седла на драконьем загривке Сабрино заметил парочку лагоанских бегемотов, топотавших в авангарде наступления. Лагоанцы тоже засекли противника и открыли по драконам огонь из станкового жезла, установленного на спине одного из чудовищ. По счастью, крыло шло высоко, и даже мощные лучи не в силах были поразить ящеров, но Сабрино все же отказался от мысли бросить своих летчиков на столь соблазнительную мишень — слишком высокой могла быть плата.

Несколько летчиков отбомбились по бегемотам разрывными ядрами. Здесь, на южном континенте, каждый дракон вынужден был служить одновременно бомбардировочным, истребительным и штурмовым. Пострадали ли от этого лагоанские звери — Сабрино не заметил. Он был занят тем, что пытался высмотреть вдали основную массу вражеских войск.

И тем, что деятельно волновался. Ему уже приходилось сражаться против лагоанских драколетчиков над Валмиерским проливом — островитяне свое дело знали. И, в отличие от ункерлантцев, пользовались хрусталиками столь же широко, как альгарвейцы. Экипажи бегемотов уже сообщили наступающим лагоанским частям о воздушной атаке.

Так и вышло. Драконов в составе экспедиционного корпуса почитай что не было, зато бегемотов оказалось в избытке. Некоторые чудовища несли на спинах бесполезные при атаке сверху ядрометы, но те, что вооружены были тяжелыми жезлами, разом открыли огонь по альгарвейскому крылу.

В хрустальном шарике Сабрино проявилась физиономия капитана Домициано.

— Сударь, пикируем? — спросил звеньевой; судя по всему, только об этом он и мечтал.

Но полковник покачал головой.

— Нет. Слишком велики будут потери. Мы не можем позволить себе терять людей — неизвестно, смогут ли прибыть к нам подкрепления, и, в любом случае, воздушная атака не сможет остановить целую армию.

— Янинская пехота их тоже не остановит, — предрек Домициано. — Или нам сюда и солдат придется посылать?

— Не знаю. Я что, похож на короля Мезенцио? И, силы горние, только не вздумай сказать «да»! — предупредил Сабрино, прежде чем звеньевой успел открыть рот. — Одно я знаю точно: лагоанцы у нас легко не отделаются.

С высоты, на которой лучи тяжелых жезлов не могли повредить крылатым ящерам, на солдат короля Витора посыпались разрывные ядра. К несчастью, прицельно метать снаряды с такой высоты летчики тоже не могли. Тут и там вражеские пехотинцы разлетались, будто куклы, но по большей части снаряды лишь рыли землю.

Вскоре запас ядер истощился.

— Возвращаемся на дракошню, ребята, — скомандовал Сабрино. — Загрузимся снова и еще раз врежем сукиным детям.

Крыло послушно выполнило приказ. Снижаясь по широкой спирали к взлетному полю на окраине Хешбона, полковник снова влетел в тучи гнуса и мошки. Как ни ругался он, как ни отмахивался, проку не было.

Немногочисленные драконы полковника Брумидиса садились рядом со своими альгарвейскими соратниками. Они неплохо показали себя, как мог заметить Сабрино. И все равно альгарвеец про себя поносил их последними словами — за то, что не остановили лагоанцев без помощи старшего брата. Тогда ему не пришлось бы на берегах полярного континента рисковать жизнью в сражениях с комарами.

Теперь, когда Земля обитателей льдов оттаяла немного, Фернао мог хотя бы отрыть себе окоп, когда с небес начинали сыпаться ядра. Конечно, когда лезешь в грязную яму, не замараться невозможно, но лучше замараться, чем погибнуть.

Над головой кружили альгарвейские драконы — кружили высоко, не осмеливаясь спикировать на лагоанские части и облить солдат и зверей жидким огнем. На взгляд Фернао, это была своего рода духовная победа, но по сравнению с практическими победы духовные значили немного. Альгарвейцы могли нанести вред его товарищам — и самому чародею, хотя об этом он предпочитал не вспоминать — в то время как экспедиционный корпус ничего не мог поделать с вражескими ящерами, когда те держались на большой высоте.

И словно в подтверждение этих мыслей, поблизости заорал от боли лагоанский пехотинец. Выругавшись про себя — вылезать из спасительного окопа ему было не по душе, — Фернао выкарабкался из своего укрытия и, пригибаясь, побежал к раненому. Солдат бился в муках, зажимая руками разорванный живот. Из-под пальцев струилась кровь. То ли осколок снаряда, то ли подхваченный взрывом обломок камня распорол солдата ловко, как мясницкий тесак.

Фернао не успел даже подготовить заклятие, тормозящее жизненные процессы, чтобы раненый дотянул до операционного стола, как тот, простонав в последний раз, содрогнулся и обмяк. Глаза его закатились. Чародей пощупал пульс — ничего. Что ж, возможно, оно и к лучшему: когда заклятие спадает, боль снова возвращается, а лихорадка, которой даже чародеи ничего не могли противопоставить, опасна для жизни не менее, чем рана. Фернао вновь нырнул в окоп.

Казалось, что альгарвейские драконы кружат над армией целую вечность. Отчасти время казалось бесконечным от страха — с этим Фернао уже доводилось сталкиваться. Отчасти же виновато было холодное южное солнце. Когда экспедиционный корпус высадился на полярных берегах, дневное светило лишь изредка проглядывало над горизонтом — еще немного южнее, и оно не взошло бы совсем. Теперь же, с приходом весны, дни с поразительной скоростью становились длинней. Очень скоро солнце будет садиться лишь ненадолго — а по другую сторону Барьерных гор воцарится нескончаемый день.

Наконец вражеские ящеры улетели в сторону Хешбона — должно быть, снаряды кончились. Фернао помотал головой — от грохота разрывов он совсем оглох. Злобно зудели комары — даже звон в ушах не мог заглушить их нытья. Стоило чародею вздохнуть, и в нос тотчас набились мошки. Фернао поспешно фыркнул: не хватало еще раскашляться и наглотаться гнуса.

Кто-то помахал ему рукой. Афонсо.

— Ты еще живой? — поинтересовался младший чародей.

— Ага, похоже, — ответил Фернао. — Как и ты. Поздравляю.

Афонсо отвесил ему поклон.

— Премного благодарен! Хотел бы я приписать себе эту заслугу, но тут виною удача или воля сил горних — на твой вкус, — а не моя. — Он звонко шлепнул себя по ноге над коленом, где кончались толстые шерстяные гетры. — Клятый гнус!

— Когда я был в здешних местах в прошлый раз, комариное время уже прошло, — отозвался Фернао. — А сейчас просто чудо, что они никого еще до смерти не заели.

— Не они, так альгарвейцы, — уныло пробормотал Афонсо.

На это Фернао только кивнул. Альгарве куда проще было перебрасывать солдат и боеприпасы через Узкое море на полярный континент, чем Лагоашу. К Янине это относилось в равной мере, но подданные короля Цавелласа воевали без того энтузиазма, что был присущ солдатам Мезенцио.

— Если они подвезут с большой земли пехоту и бегемотов, — заметил Фернао, — нам крышка.

— Угу! — еще более уныло согласился Афонсо. — Мало нам драконов. Если они не швыряют ядра нам на головы, так высматривают с высоты, куда мы двинемся. С такой поддержкой даже янинцы чего-нибудь навоюют. Альгарвейцы… даже думать о них не хочу.

— Нам нужны собственные драконы, — заключил Фернао, — и думать нечего.

Он развернулся, крутанувшись на пятках.

— Ты куда? — спросил Афонсо.

— Хочу сказать об этом генерал-лейтенанту Жункейро, — ответил Фернао. — Может, он еще до этого не додумался. Чем дольше я общаюсь с военными, тем больше сомневаюсь в их способности справляться с тем, чего не предусматривает устав.

Когда чародей нашел Жункейро, генерал вел бурный спор с заложниками, которых оставил при лагоанском штабе Элишамма, племенной вождь обитателей льдов. Поскольку объясниться на одном языке генерал с заложниками не мог, беседа их по необходимости была ограниченной по смыслу, но весьма эмоцональной.

Один из заложников, некий Абинадаб, немного знал янинский, хотя и не сознался в этом, когда Элишамма подсунул его лагоанцам. Завидев Фернао, он тут же обернулся к чародею.

— Скажи свой вождь отпустить нас! — вскричал он. — Наш вождь не знать, что у шелудивый янины столько сильный шелудивый други, когда отдавать мы!

— Ничего не поделаешь, — отозвался чародей. — У нас хватит сил. Мы прошли долгий путь. Хешбон перед нами. Скоро мы возьмем его. Тогда альгарвейцам непросто будет с нами справиться.

— Ты мечтать. — Абинадаб презрительно отвернулся.

— О чем он там болбочет? — поинтересовался Жункейро. — О чем они все болбочут? Си-илы горние, вот же вонючие уроды…

Фернао перевел. Командующий схватился за голову.

— Передай им, что, если не хотят быть заложниками, — станут жертвами! Сомневаюсь, что их гнилая кровь даст много силы, но чтобы зарядить пару жезлов — хватит.

Что бы ни думал Фернао о командире экспедиционного корпуса, с туземцами тот повел себя совершенно правильно. А если волшебник испытал немало удовольствия, переводя его слова на янинский, чтобы Абинадаб смог пересказать их своим соплеменникам, — это никого не касалось. Обитатели льдов повозмущались шумно и яростно, но когда двое лагоанцев сделали вид, что не слышат, в конце концов удалились, качая головами.

— Это должно вселить в них страх перед силами горними, — пробурчал Жункейро, буравя взглядом спины заложников.

— Не верят они в силы горние, а верят только в своих нелепых богов , — ответил Фернао. Последнее слово по необходимости прозвучало на туземном наречии. — Но силу понимают. И слабость — тоже. Если мы не обзаведемся собственными драконами, сила окажется не на нашей стороне.

Он ждал, что генерал-лейтенант взорвется, как ядро. Никакой дракон не мог бы пролететь без посадки от Лагоаша до восточной оконечности полярного континента, не говоря о том, чтобы добраться до Хешбона. Но, к изумлению чародея, командир только кивнул.

— Этим уже озаботились, — промолвил он.

— Да? — Фернао заморгал от неожиданности. — Как?

Жункейро фыркнул.

— А, значит, вы, чародеи, не все на свете знаете? — Фернао пронзил его взглядом; только что в разговоре с Афонсо он усомнился в большом уме командующего и весьма обиделся, когда то же обвинение попало в его адрес. — Покуда вы, ваше волшебство, хлопали ушами, — продолжал Жункейро, — куусаманский флот строил становые транспортники для перевозки драконов. Они здорово показали себя против дёнок в Ботническом океане. Теперь у нас появились свои, и парочка уже вышла в Узкое море, чтобы помочь нам избавиться от драконов Мезенцио.

— Да ну? — Уже не в первый раз Фернао обнаружил, что и впрямь знает не все на свете. Открытие это не уставало его раздражать. — Когда они доберутся к нам? Удачно ли миновали Сибиу?

— Да, как уверяет меня штабной кристалломант, — отозвался Жункейро. — Теперь, когда ледовые поля растаяли, корабли могут следовать становым жилам, что проходят южней, в то время как мы зимой не могли рисковать. Ни драконы, ни левиафаны альгарвейских оккупантов Сибиу их не засекли. Через пару дней они будут здесь, и тогда у нас, слава силам горним, появятся собственные драконы.

— Действительно, слава силам горним, — поддакнул Фернао. — Ничто так не поднимет мне дух, как возможность преподнести ребятам Мезенцио неприятный сюрприз, когда они в следующий раз наведаются в гости.

— Да уж! — довольно пропыхтел лагоанский генерал сквозь седеющие усы. — Задержать нас они сумели, но только не остановить!

Он с самым отважным и грозным видом выпятил грудь. В том, что генералу хватает отваги и грозности, Фернао никогда не сомневался. Гораздо больше чародея интересовало, есть ли у Жункейро мозги. По всему выходило — есть.

Но когда альгарвейские драконы в следующий раз нанесли визит экспедиционному корпусу, лагоанские ящеры не смогли преподнести им неприятный сюрприз, потому что случилось это вечером того же дня, незадолго до того, как закат привел за собою краткую весеннюю ночь. Ядер они на себе приволокли еще больше прежнего. Скорчившись в окопе, Фернао осыпал вражеских драконов проклятиями — а заодно и комаров, продолжавших жрать чародея. И против тех, и против других проклятия были бессильны.

В этот раз пара ящеров спикировала, чтобы окатить огнем лагоанских пехотинцев, и одного удалось сбить лучом станкового жезла. Фернао от восторга орал так, что сорвал горло, хотя смертные корчи огромного зверя причинили едва ли не больше вреда, чем пламенное дыхание.