—Мы не знаем, где нам взять следующую партию, понимаешь, Педро. Мы не можем платить Жозе за эту неделю.

—Я даже доктору в среду не заплатил, — ответил Рас Петр.

—Пусть Жозе берет свою долю из тех семисот тысяч долларов, которые они оставили в Майами, ман. Не плати ему.

—Во всяком случае, мы должны объяснить ему ситуацию, — сказал Педро.

—Ничего не говори, сэр. Из-за таких, как он, армия пожгла все поля. Ничего не объясняй ему, к черту.

—Нет, брат, мы должны ему все объяснить. Возможно, не стоит отдавать ему всю долю, но нужно продемонстрировать, что мы намерены ему заплатить, хотя бы и не сразу.

В кафе «Одинокая звезда», куда они вошли, на этот раз не было ни торговцев, ни женщин, которых привлекало сюда свободное обращение торговцев с деньгами. Жозе потягивал пиво за столиком в позе одинокого величия, со своей ледяной непроницаемой маской.

—Риган, Педро, одна любовь, братья!

—Одно сердце! — сказал Рас Петр.

—Одна судьба! — ответил Жозе. Риган кивнул. — Хайле, ман. Рад видеть, что вы меня не забыли. Вы работали на этой неделе, и я вас не видел. Но вот вижу вас — и мое сердце радуется.

—Чо, — серьезно сказал Педро. — Ты знаешь, что мы не мухлюем с тобой, Жозе. Было такое хоть однажды?

—Первый и последний раз, — сказал Жозе и улыбнулся, чтобы показать, что это шутка.

—О чем ты… — начал было Айван, но Педро поспешил оборвать его.

—Мой бвай болеет, очень плохо…

—Жизнь тяжелая, — сказал Жозе, — но есть кое-что тяжелее ее.

—Я правда не могу заплатить тебе все за эту неделю. Ты должен нас понять и дать нам отсрочку.

—Если я пойму вас, мне придется понять и других, а тогда никто из моих людей меня не поймет. Пятьдесят долларов — только это меня касается.

—Я принес тебе все, что мог, Жозе, бвай у меня больной…

Жозе сделал рукой короткий жест отстранения, как бы от всего открещиваясь. Айван, загоревшись гневом, стал было говорить, но Педро энергично покачал головой. Жозе равнодушно смотрел на Айвана:

—Пойми, это не мои заботы. Мне жалко твоего бвая — честно, но если ты торгуешь, ты платишь. По-другому никак.

—Жозе, войди в мое положение, брат. Я не собираюсь тебя обмануть, я пришел к тебе как брат.

—Да не проси его, к черту, — сказал Айван. — Ты не можешь заплатить ему за эту неделю, вот и все. Не плати ему, ман.

Жозе ласково засмеялся.

—Погоди, Педро, — разве ты не объяснял этому маленькому бваю, как должны идти дела? Кажется, он что-то не понимает? Даппи морочат его.

—Забудь это, Жозе, и войди в мое положение, — сказал Педро. — Я прошу тебя.

—Без жалких историй, ман. Меня они не касаются. Я имею дело только с пятьюдесятью долларами. — Жозе сосредоточил взгляд на бутылке "Ред Страйп " и протянул открытую ладонь.

Педро долго смотрел на его ладонь.

—Так… тебя касаются только деньги. И больше ничего — только деньги?

—Только деньги, брат. — Он протянул руку и извлек деньги из слабого захвата Рас Петра. — Одна любовь, ман.

Айван стоял, сжимая и разжимая кулаки, и наблюдал за тем, как Жозе пересчитывает деньги и кладет их в карман. Жозе был лично знаком с Ман-Аем и знал, что он болен. А Педро — что ему такое известно, что заставляет его идти на поводу? Почему он позволил Жозе взять деньги? Пошли они все…

—Аи… Я не плачу тебе до следующей недели, Жозе. Скажи своему боссу, пусть возьмет мою долю из тех денег в Майами. Из-за них все поля сожгли.

—Расскажи ему обо всем, Педро, — велел Жозе.

—Не надо мне ничего рассказывать — я заплачу, когда смогу.

—Когда сможешь? Когда выйдешь, ты хочешь сказать? Расскажи ему обо всем, Педро.

—Откуда я выйду? Откуда? — Сделав шаг в сторону Жозе, Айван потянулся к рубашке. — Иее, откуда это я выйду? Я не боюсь тебя, Жозе, ты это знаешь.

—Знаю. Как тебе меня бояться? Риган же у нас — бэдмэн, Риган — ганмэн. — Жозе улыбался так, словно что-то его сильно развеселило. — Но и я не боюсь тебя, ты тоже это знаешь. Педро, ты хорошо поговори с этим бваем.

И ведь не кто-нибудь, а я все сделал для этого бвая. С того первого дня, когда эта бедная жопа в город приехал. Да, на сей раз паренек пролетел мимо гнездышка. Видите, как все бывает. Где тонко, там и рвется. Если пойдет слух, что Риган торгует и не платит, другие тоже пойдут по его пути. Но рано или поздно я ожидал чего-то подобного, так что все к лучшему. Возможно, давно уже пора было показать ему, что бывает с теми, кто нарушает закон. А ведь он и хотел бы дать Педро передышку. Но сначала один, а потом — все остальные. Маас Рэй поставил все под его личную ответственность, для этого человека нет ничего невозможного. Когда торговец делает большие деньги, он сам рад платить. Какие они неблагодарные, ман. Чувство собственной брошенности и людской неблагодарности привело его в ярость. Чем больше он думал, тем больше закипал. Особенно на Ригана. Этому парню он всегда делал только хорошее. К тому же в каком-то очень тонком смысле ему нравится его стиль. Но бизнес есть бизнес, и он знает, что хуже ужасного Маас Рэя нет никого…

—Маас Рэй, видите ли, сэр, беда тут небольшая. Забавное время сейчас, знаете, в торговле все как на ниточке… Один тут есть торговец, сэр — да, сэр, тот, что работает с Рас Петром… Его зовут Риган. Но это не моя промашка, сэр… Что я от вас хочу? Понимаете ли, это нахальный бвай и рот у него большой-пребольшой, — если он уйдет с этим, все обо всем узнают… Так точно, сэр. О'кей, сэр, так и придется сделать. — Жозе готов был уже повесить трубку, но внезапный импульс остановил его. Он не собирался этого говорить, но у него сложилось впечатление, что Маас Рэй винит во всем случившемся его. Он не хотел дальнейших порицаний.

—Подождите, сэр, еще одно. — Жозе замолчал, но было уже поздно. — Вот что, сэр, возможно, это и неправда, но вы должны знать — говорят, что этот бвай — ганмэн. Хорошо, сэр. — Еще не повесив трубку, он уже пожалел о сказанном. Но сожаления никому еще не помогали. Теперь пусть Риган сам о себе заботится. «Если козочка не знает, как устроена ее дырка в заднице, ей не стоит есть столько гороха», в конце концов…

Айван вбежал в комнату, где Рас Петр и Эльза несли свою бдительную вахту над Ман-Аем. Хотя он и старался приглушить голос, всем стало ясно, что он очень возбужден.

—Я привезу траву, Педро. Очень хорошую траву.

—Сколько бензина мы сожгли из-за напрасных слухов, Джа? У того есть трава, у этого есть трава… А как до дела, то ни травы, ничего. — В голосе Рас Петра звучала апатия.

—Но надо хотя бы проверить. Как Ман-Ай?

—Не лучше и не хуже — как обычно.

—Мы должны заработать немного денег… Я поеду проверить, есть ли трава.

—Чем ты заплатишь за нее, Айван, даже если — а я в это не верю — она где-то есть?

—Говорят, у Бхуа она есть. Он поверит нам и подождет, — сказал Айзан. — А если нет…

—А если нет, что тогда? — спросил Рас Петр, впервые за все это время поднимая голову.

—Тогда… тогда мне придется его уговорить, — сказал Айван и вздохнул.

—Так вот до чего мы дошли? Джа свидетель, Айван, Бхуа — мой приятель. Мы не имеем права этим заниматься.

—Что ты говоришь? — взорвался Айван. — Взгляни на Ман-Ая. Мы обязаны сделать для него все, что потребуется.

—Но не этого брата, не этого. Мы ведь не звери! У нас есть разум, ман.

—Ну, и что тогда?

—Лучше, брат мой, продадим «хонду». Если кто и должен ехать за травой, так это я, но мне не оставить Ман-Ая.

—Я сам съезжу, в чем проблема?

—Айван — ты не заплатил Жозе за прошлую неделю… Ты разве не понимаешь, как ты рискуешь? Лучше продадим «хонду», не езди, ман.

Эльза, которая молча все слушала, наблюдая за их лицами, сказала:

—Если есть хотя бы один шанс, хотя бы один… — Она закусила губу и уставилась в пол. — Педро, Айван прав, если есть хотя бы один шанс, мы должны попробовать.

Педро посмотрел на мальчика и промолчал.

—Ладно, просто поговори с Бхуа, Айван. Только поговори со стариком, оставь пистолеты и просто поговори с ним, ты понял меня? Когда он узнает о нашем положении, он нас поймет.

—Но я не знаю, где Жозе поджидает меня? Ты с ума сошел — оставить пистолеты? Я только поговорю со стариком, хорошо?

Вставленный умопомрачительной ганджой, которую они покурили со старцем Бхуа, ликующий от сознания успеха, Риган с револьвером за поясом мчался по Спаниш-Таун-роуд. Старец Бхуа, которого торговцы называли Кули Раста, кое-что ему показал. Пристыдил его как следует, хотя траву «выбивать» из него не пришлось. Услышав про болезнь мальчика, старик сел на корточки, закурил глиняную трубку и не проронил ни слова, внимательно изучая Айвана своими потускневшими от катаракт сероватыми глазами. Прямые седые волосы обрамляли его лицо и смешивались с жидкой бородкой.

—Айеее, — горестно стенал он высоким ворчливым голосом. — Я чувствую Рас Петра сердцем своим. — Он выпустил дым. Айван заерзал. — Расслабься, молодой бвай. Что ты такой… нервный со старым Бхуа?

—Я тороплюсь, — объяснил Риган. — Вы можете нам помочь?

—А если я скажу «нет»? Что тогда? Ты выпалишь мне в живот? Пристрелишь старого Бхуа, как голубка?

Надтреснутый голос словно вопрошал Ригана, знает ли он, какое сейчас время стоит на дворе.

—Что вы сказали? — спросил Айван.

—Я давно уже заметил, что ты прячешь там под рубашкой, молодой человек. Но одно только я хочу знать — тебя Педро послал или нет? Если он послал, знал ли он, что ты придешь такой вот? Я не верю в это, понимаешь. Педро никогда такого не делал. Другие торговцы да, делали. Но только не Рас Петр, он не пес. Он не бычье. Он — сознательный молодой человек.

—Это правда, — сказал Риган.

—Мой мальчик, знай кое-что… Кули-ман не боится смерти, он уже старик. Что ему смерть? Но я дам тебе столько ганджи, сколько у меня есть. Скажи Педро, пусть в следующий раз сам приедет, я буду жечь кали маленькому на выздоровление. Скажи ему, Кули Раста шлет любовь.

Он поднялся, слегка неустойчивый на тонких ногах, и вышел, неся в себе хрупкое величие, которое пристыдило Ригана.

—Маас Бхуа, Маас Бхуа. — Старик обернулся. — Не думайте так, сэр, дитятя больной и очень плох, а времена сейчас отчаянные. Но я не принес к вам в дом насилия, сэр, я не мог так сделать.

Старик кивнул и сделал рукой то ли жест принятия, то ли отстранения — Айван точно не понял. В любом случае теперь у него за спиной был полный мешок сочной смолистой ганджи. Старик просто сказал: «Скажи Педро, пусть заплатит, когда сможет». По нынешним ценам они сумеют купить Ман-Аю все, что нужно, и еще останется кое-что про запас. Это была не просто помощь, старец спас их жизни. Он гадал, какие нити связывают Рас Петра и полуслепого старого индуса, который видит все так ясно и который напомнил ему о том человеке…

Он мчался как угорелый и совершенно забыл об ограничении скорости. Что, если бы его остановил какой-нибудь болван Вавилон и он попался бы из-за такой ерунды? Он поискал взглядом постоянного Вавилона под деревом манго, что обычно сидел на большом черном мотоцикле. Но там его не оказалось. Вскоре Айван увидел, что он вместе с мотоциклом прячется в кустах.

Он, как обычно, помахал ему и, все еще размахивая рукой, заметил, что Вавилон берет уоки-токи и заводит мотоцикл. Чем-то он не был похож на обычного полицейского. В зеркало заднего вида он увидел, как полицейский вырулил на шоссе и помчался за ним. Водитель в шлеме и защитных очках на большом черном полицейском мотоцикле был зловещим знаком, и этот знак приближался. Когда Айван услышал вой сирены, его обуял страх. Он погнал свою маленькую «хонду», но силы были неравные. Черная колесница стремительно приближалась. Айван глянул через плечо и увидел, что рука Вавилона в перчатке держит пистолет. Страх оставил его, и следующие несколько секунд он помнил как нельзя более ясно. Не торопясь, он полез под рубашку и, прижав револьвер к животу, чтобы спрятать его от Вавилона, взвел курок. Когда мотоцикл поравнялся с ним, он сделал неторопливый плавный полуоборот, как Рэндольф Скотт, и выстрелил. Револьвер дернулся в его руке. Выстрел был громким и эхом вернулся с равнины. Это вернуло Айвана к реальности. Тяжелый черный мотоцикл врезался в тротуар и проскрежетал металлом по асфальту, отбрасывая искры. Полицейского словно сорвало с седла. Казалось, на какое-то время он повис над дорогой, но потом с глухим стуком упал на горячий асфальт. Мотоцикл с ревущей сиреной закружило и поволокло бок о бок с «хондой»,словно умирающее животное, но в конце концов снесло в канаву.

С Айвана градом стекал пот. Тошнота заклокотала в горле, наполнив его горечью. Айвана вырвало прямо на ветер, так что серебристые струи просверкали на солнце. Риган не терял управления «хондой», но чувствовал себя очень слабым. На первом же повороте он свернул с шоссе и взял курс на окраинные низкие холмы. У него возник план, как проехать обратно в город. Как разведчик, внезапно оказавшийся в стане врага, он понял, что должен вернуться домой окольными путями и сбросить траву, которая означает для Ман-Ая жизнь. После чего немедленно ускользнуть. Этот образ льстил ему. Он увидел себя как крутого, хладнокровного и хитроумного десперадо, водящего за нос вооруженные поисковые отряды. Доехать до дома — это первое, что нужно сделать, прежде чем весь Вавилон поднимется на ноги и начнется поиск.

Когда он подъехал, Рас Петр и Эльза сидели на ступеньках крыльца. В знак триумфа он поднял кулак над головой.

—Я все провернул, — крикнул он, поднимая мешок высоко вверх, как призовой выигрыш,

—Тссс, — сказала Эльза. — Мальчик спит.

—Вот трава, она нам поможет. Это все, что было у Бхуа. — Педро напряженно вглядывал ся в его горящее лицо.

—Айван, я надеюсь…

—Ничего такого… Бхуа шлет траву тебе. -Айван прошмыгнул мимо них в спальню и принялся рыться под кроватью.

—Что случилось, Айван? Почему ты врываешься в дом как сумасшедший?

—Где эти чертовы патроны, а?

—Что случилось? — вскрикнула Эльза. — Господи Иисусе, что-то случилось, я знаю.

—Нет времени рассказывать — надо идти искать Жозе. Слушай сводку новостей, ты еще обо мне услышишь, ман. — Он поспешил к двери.

Педро остановил его:

—Что ты сделал, Айван? — Его глаза потускнели.

—Чо, все в порядке… В новостях узнаешь. Если у тебя все будет хорошо, найди меня. Сходишь завтра на ранчо — спросишь Богарта. А если не найдешь, я сам объявлюсь. Одна любовь, ман.

У дверей он обернулся, улыбнулся всем и бодро отсалютовал. После чего ушел.

Да, он разыгрывал эту сцену как Звездный Мальчик… Человек в бегах. Когда о нем сообщат по радио, Педро и Эльза узнают, какой он крутой. Он чувствовал себя неуязвимым и был готов к любому сражению. Вместе с тем в душе его царил покой, а в теле кипела жизнь. Сердце его стучало, он чувствовал, как оно гонит кровь к голове. Прежде всего надо найти Жозе. Наверняка его сдал Жозе. Иначе почему же этот Вавилон бросился за ним с пистолетом наизготовку? Если это так, они сразу поймут, что это он. Отыщут его имя и адрес. Короткий приступ страха сотряс все его существо. Его имя, адрес и приметы будут передавать по радио. Хей, ну и что? Пускай себе передают. Пусть все знают, кто завалил этого Вавилона. Травля пойдет, ну и к чертям ее… Пока Жозе ничего не докажет, он будет все отрицать. И полиция пусть ищет неизвестного ганмэна, а если у Вавилона уже есть его имя — два раза тебя все равно не повесят. Черт, Жозе ведь, получается, информатор? Что за мир такой? Но пусть сначала пожнет свои плоды… Ему хорошенько придется со мной поговорить…

В кафе он ожидал увидеть торговцев, обсуждающих перестрелку, и с огорчением обнаружил, что там почти никого нет, за исключением компании женщин, которые сидели за столиком, пили коктель и болтали.

—Кто-нибудь видел Жозе?

—Нет, — сказала одна из них.

—А в задней комнате его нет?

—Не знаю, — она пожала плечами. — Сходи и посмотри. Я туда не ходила.

Женщина едва оторвалась от своего разговора. Ее ответы были небрежными. Она определенно не знает, с кем так беспечно разговаривает. Риган прошел мимо и, держа руку на револьвере, заглянул в заднюю комнату. Пусто, черт возьми. Почувствовав себя в чем-то обманутым, он сел и задумался. Он знал, что долго здесь оставаться нельзя. Странно, что нет никого из торговцев, только компания женщин. Где же, к черту, Жозе? Может быть, Вавилон следит за этим местом — и за ними всеми. Где Даффус, Ночной Ковбой, и Сидни, и Баллах, и Тренер? Нет, здесь оставаться нельзя. Но куда идти? Какой сделать следующий шаг? Ладно, Вавилон так быстро не очухается, всего два часа прошло, как он завалил копа…

Песня буквально ворвалась в помещение. Ритм и собственный голос немедленно его подхватили. Усталость и депрессия, пришедшая после такого выброса энергии, куда-то исчезли. Он двинулся к выходу. Музыка ему не померещилась — одна из женщин поставила пластинку на проигрыватель.

Женщина стояла на одном месте, опустив голову, закрыв глаза, и ее тело раскачивалось под бурлескный фанковый бит со сладкой, отдаленно знакомой ему грацией. Судя по выражению ее лица, она отъехала далеко-далеко. Айван остановился взглянуть на нее и вскоре обнаружил, что движется вместе с ней в совершенной эротической гармонии. Острый настойчивый прилив страсти, который невозможно отринуть, объял его плоть. Он наблюдал, как она всем телом входит в вязкий-вязкий ритм, и знал уже, что эта женщина — его, был уверен в этом. Айван надеялся, что она его заметила. Сила и уверенность переполнили его, когда он в ритме танца направился к ней. Он чуть подпрыгивал в ритме музыки, совершая грациозные медленные движения, как это бывает в замедленных кадрах фильмов.

—Тебе нравится эта песня, дочка?

—Да. — пробормотала она, не открывая глаз. — И певец тоже.

—Ты знаешь его?

—А кто ж его не знает?

—Я не знаю, — улыбнулся он. — А кто он такой?

Женщина пристально посмотрела ему в глаза и мечтательно улыбнулась:

—Бедный маленький мальчик, который думает, какой он приятный. — Розовым кончиком языка она облизнула верхнюю губу.

Айван громко рассмеялся. Ему понравился ее стиль.

—А что, если он и правда такой? — протянул он. — Приятный?

—Такой, как ты? — спросила она.

—Кто знает? — сказал он.

Она кивнула в знак согласия и вошла в каскад пируэтов, каждый раз попадая в ритм. Когда она оказывалась с ним лицом к лицу, она произносила по одному слову:

—Его… зовут… Риган.

—Вот как? В таком случае я отлично его знаю, — сказал Айван, словно выражая нечаянное удивление.

—Говорят, что он алиас, очень плохой.

—Правда?

Теперь настал ее черед удивляться.

—Я слышала, что он очень хорош, Я бы хотела узнать его.

—Почему?

—Потому что я тоже хороша.

—Это видно.

—Ты так думаешь? — Она застенчиво улыбнулась.

—Я так думаю, да.

—Хорошо тогда?…

—Поедем со мной, дочка.

—Но здесь приятно, давай останемся. — Она изогнулась под музыку и надула губки.

—Ты можешь поехать — а я не могу остаться. — Айван повернулся к выходу.

—Хорошо тогда, — быстро сказала она и пошла за ним.

Он знал, что так оно и будет.

Они уселись на «хонду», ее руки обняли его за талию, и он почувствовал, как ее ладонь мягко скользнула по рукоятке револьвера. Она не подала виду, но он почувствовал, как ее рука прильнула к нему, пока сама она устраивалась у него за спиной.

—Куда едем? — крикнул он через плечо.

— Мы не можем ехать ко мне, — прошептала она ему на ухо.

—Почему? — Его немедленно охватили подозрения. Он уже свыкся с мыслью, что сейчас лучшее место для него — кровать незнакомой женщины.

—У меня есть мужчина, мой друг. Вряд ли ему понравится то, чем мы будем с тобой заниматься.

Айван чувствовал, как ее теплые влажные губы двигаются возле его уха.

—Так куда тогда? Ко мне мы тоже не можем. Казалось, она какое-то время соображала.

—У тебя есть деньги, милый?

—Всегда со мной, бэби.

—Тогда поедем в гостиницу — очень милая пустая гостиница, где я могу покричать, если захочу.

—Так ты — крикунья?

—Когда мне очень приятно, да.

—Покричать? Ты еще так не кричала!

—Так вот ты какой, Риган? — поддразнила она. — Быстрый на слово, тяжелый на подъем.

—Да, тяжелый на подъем, — пошутил Риган. — Потрогай его, бэби. — Он запустил ее руку себе между ног.

—Иисус Христос, — выдохнула она с глубоким уважением. — Откуда у тебя такой? Ты же сам карапуз! Наверное, у кого-то взял напрокат! — Она крепко его ухватила и исполнила вопиющий каскад сексуальных предложений, обещаний и призывов.

—Имя ему — Его Высочество Джон Завоеватель, — сказал Айван. — Тебе он нравится?

—Мой милый, — простонала она. — Наконец-то я тебя нашла.

Неплохая гостиница, подумал он. Она сама договорилась о комнате, он решил, что так будет безопаснее. Такого острого желания он не ощущал с тех времен, когда был совсем юным. В этой женщине, так сладко прильнувшей к нему, с ее неутомимым язычком и изобретательным мышлением, было что-то призывное, что раздразнило его, обещая все мыслимые и немыслимые удовольствия. Он узнал что-то очень знакомое, естественное, и вместе с тем понял, что его долгие поиски наконец-то увенчались успехом. Это чувство сообщило ему прилив экзальтации и какую-то дерзкую и безрассудную радость. Ничто, он чувствовал, не может ему сейчас повредить, даже коснуться его. Перед ним пронесся образ полицейского, отброшенного назад, словно он наскочил на натянутый трос. На этот раз образ был стерилен, удален от него, очищен от страха, вины и отвратительного чувства разрушения — чистый, абстрактный образ силы и движения, прямо как на экране. Ему очень захотелось ей об этом рассказать.

Все это время она не переставала говорить, называя его «мой сладкий». Но даже объятый желанием, он заметил в ее бьющей через край призывной вульгарности что-то отработанное. Он и раньше знал шлюх. Но если она такая и есть, все равно она вела себя так, словно потеряла над собой контроль. Повиснув на его триумфально восставшем Его Высочестве, она предлагала себя, доходя до грациозного исступления, и ее возбуждение отвечало его собственному. Без сомнения, это была та самая девушка в красном, которую он запомнил в свою первую ночь в городе. «Если ты живешь долго, с тобой может случиться все что угодно», — любила говорить мисс Аманда. Сейчас он мог это проверить.

—Как тебя зовут? — спросил он.

—Долорес, — шепнула она. -Долорес…Тебе нравится?

—А ты знаешь парня по имени Нидл? — спросил он и тут же об этом пожалел. — Неважно — это все ерунда.

—Но… я хорошо его знала, — ответила она. — Теперь он уже мертвый.

Как тот Вавилон, подумал Риган. Не день, а целая пропасть. И как все сходится! Это летящее чувство глубокой благости и силы, ощущение свершающейся судьбы, чувство неуязвимости… словно впервые в жизни он наконец стал самим собой… И какое это все плохое, какой плохой я… Затем он кое-что вспомнил. Он так привык к легким временам и полным карманам, что совсем забыл, что денег у него с собой почти не было.

—Черт! У меня деньги почти все кончились, понимаешь!

Он подождал, как она отреагирует. Для таких женщин мужчина без денег — это уже не мужчина. Причмокнув губами и засмеявшись с издевкой, она презрительно ответила:

—Чо, ты думаешь меня это волнует? Я знаю, куда мы пойдем, мой сладкий.

Все сомнения оставили его, и он понял, что этот день — его день.

Трудно было сказать, кто больше стонал — женщина или пружины на кровати. Когда первый прилив желания иссяк, Айван почувствовал себя неудовлетворенным. Что-то было неправильно. Долорес лежала рядом с ним, содрогаясь всем телом после испытанного оргазма и издавая легкие всхлипы.

—Слушай, давай перейдем, — прошептал он и почувствовал, как она вся напряглась.

—Что ты хочешь сказать? Куда? — она смотрела на него почти в страхе.

Айван рассмеялся, поспешив ее ободрить.

—Неважно куда. У нас же еще ничего не было. Просто пойдем в соседнюю комнату. Эта кровать слишком громко скрипит.

—Как мы это сделаем? Ты с ума сошел?

—Да весь этаж пустой, пойдем.

Она заспорила, но он настаивал. С большой неохотой, все еще препираясь, она пошла следом за ним. Кровать там оказалась еще хуже.

—Видишь — я тебе говорила. Пошли обратно, — стала упрашивать она.

—Ни за что, — сказал он и швырнул матрасы на пол. — А сейчас, — сказал он, улыбаясь, — ты от меня никуда не денешься. Придется тебе сдаться.

Она была в ярости, что-то бормотала и упиралась, изо всех сил стараясь вырваться. Они упали на пол и сцепились, снова и снова заключая друг друга в объятия. Были в этом моменты безмерной сладости, но в целом все напоминало первобытную войну, бездумную, бессловесную, утробную. Сверкая от пота, усталый, распаленный, но так и не насытившийся, Риган приподнялся над ней на руках, упираясь локтями в пол и улыбаясь. Ее глаза блестели, губы поджались, как у кошки, обнажив сияющие белизной зубы, а ноздри раздувались при каждом выдохе.

—Подожди, скажи мне кое-что.

—Ммм?

—Ты знаешь Жозе?

—Какого Жозе?

—Я тебя в кафе про него спрашивал. Того Жозе, который мне на хвост Вавилона посадил, а я его выстрелом с мотоцикла сбросил. Того самого.

Он пристально изучал ее лицо. Глаза у нее прояснились, и она сфокусировала взгляд на нем. Затем быстро закрыла глаза. Она глубоко простонала, подняла ноги, обвила его ими и потянула к себе.

—О Боже, а-ты-оказывается-бэдмэн, — выдохнула она. Она одновременно испугалась и очень возбудилась, когда услышала то, что он сказал.

Он почувствовал, как внизу у него снова восстает сила.

—Да, — проворчал он, — я теперь бэдмэн-бэдмэн.

—О! — сказала она, — бэдмэн… бэдмэн…, бэдмэн, — И затем: — Так ты можешь убить меня? Расслабься, все хорошо. О-о!

Они лежали утомленные. Риган чувствовал, что они стали одним телом. Руки его покоились на тех выступах матраса, под которые он сунул два своих револьвера. Слышно было только их размеренное дыхание. Потом он услышал, как где-то снаружи заскрипел пол. Быстрые движения. Он скатился с женщины, выхватил револьверы и приставил палец к губам. Наступила тишина. Долорес с круглыми глазами лежала на матрасе, дрожа всем телом. Дверь, ведущая в коридор, была распахнута. Револьверные выстрелы оглушительно ворвались в замкнутое пространство.

Голый, с блестящим, как у новорожденного, телом, со вставшим членом в женской смазке, источая все запахи плоти, с револьвером в каждой руке, Риган выскочил за дверь — и вошел в легенду.

Трое стоявших у двери рухнули после первого же шквала выстрелов, их беспорядочная пальба только усилила общее смятение. Риган не думал, не чувствовал, не видел. Он прыгнул через перила на первый этаж, приземлившись за спиной своих преследователей. Его револьверы стреляли. В шуме, криках и смятении невозможно было ничего разобрать. Он выскочил через заднюю дверь.

В ушах у него звенело, яркие желтые вспышки танцевали на сетчатке, запах пороха и женщины стоял в ноздрях. Айван выбежал в ночь, ныряя в каждую темную аллею, встречавшуюся на пути. Потом перелез через железную ограду и, припав к земле, забрался под автомобиль. Только бы собаки чертовой не было, подумал он. Что же со мной случилось? Перед глазами проплывали какие-то картинки. Никогда еще это не было так похоже на сон. Все еще нереальнее, чем в фильмах, которые он смотрел. Вой сирен в отдалении усилил кинематографический эффект. Весь Вавилон собрался. Звуки стрельбы в его ушах зазвучали громче. Он увидел, как в пустую комнату врываются трое полицейских и их словно сметает какой-то ураган. Потом полное светопреставление. Он пытался вспомнить какие-то детали, но не смог. Шум и пальба. Он помнил, что сам палил во все стороны, стрелял так быстро, как только можно. Но не помнил, какие слова при этом говорил, и говорил ли вообще.

Айван стал осознавать свое тело, липкий пот, высыхающий на прохладном ночном воздухе, гравий, врезающийся в его подошвы, удушливую пыль. На плечевом мускуле он увидел аккуратную дырочку, из которой сочилась густая струйка крови. Боли он не чувствовал, и казалось, что рука его силы не утратила. «Черт возьми, как это так: я ранен, а боли не чувствую? Но слушай, что там… Вавилон озверел от ярости, но сегодня у них настоящий шок — сколько я их положил, сэр?» Впервые он начал осознавать чудовищную нереальность случившегося. Это же история, к чертям. Подожди, когда вся братия услышит обо всем. Он стал гадать — а продают ли еще те музыканты свои песни за полпенни? Какую бы они написали песню для Девятого Дня!

Чувство силы и неуязвимости снова переполнило его. Звездный Мальчик не умирает. Звездный Мальчик не может умереть. Педро, Маас Натти, вы разве не видите! Смотри, Рас Мученик! Вавилон получил свое. Кесарю кесарево! Но мне-то куда идти? Голый, он прятался под автомобилем где-то на заднем дворе в Западном Кингстоне. Если утро застанет его здесь, ему конец. Айван прислушался к истошному вою сирен и понял, что ничто еще не потеряно. Если где-то здесь есть люди, они сбежались на звук сирен. В переулке, что начинался за изгородью, звуки не были слышны. Он вылез из-под машины и осмотрелся. Переулок был пустым и темным. Айван перебрался через ограду и пошел по переулку. Ничто ему теперь не страшно, ничто его не заденет. Совершенно голый, весь покрытый потом вперемешку с пылью, с разряженными револьверами в обеих руках, он неторопливой и горделивой походкой направился к канавам Тренчтауна.

Те воруют, те палят, те стонут — в городке лачуг.

«Я никому не смогу рассказать об этом, мне все равно не поверят». — Пьяница, уставившись в темноту, заморгал своими красными глазами.