Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Корни травы

ModernLib.Net / Современная проза / Телвелл Майк / Корни травы - Чтение (стр. 3)
Автор: Телвелл Майк
Жанр: Современная проза

 

 


Поговорив с мальчиком начистоту, мисс Аманда перестала обращать на Айвана внимание. Она закончила есть и достала из складок головной повязки так называемую ослиную веревку — кусок прокопченого и скрученного в веревку едкого табака, который обычно продают ярдами. Отрезала небольшой кусочек, аккуратно распотрошила и набила курительную трубку. Под кронами деревьев было сумрачно и прохладно. Мисс Аманда раскурила трубку и облокотилась о низкую каменную изгородь. Воцарился покой, воздух будто замер, деревья не шелестели, слышалось только жужжание насекомых. Пожилая женщина временами засыпала, глаза ее слипались в дыму, облаком поднимавшемся в неподвижном воздухе и образующем отчетливые контуры в лучах солнца. И все же она продолжала чутко следить за мальчиком, размышляя в полудреме: не слишком ли он мал для подобных разговоров? Но он, казалось, глубоко ушел в свои мысли, задумчиво пережевывая пищу. Нет, вовсе не рано думать о его будущем. Он станет прекрасным фермером, будет любить землю и заботиться о ней, как это делали его предки. Она подарит ему своих животных, а когда Айван немного подрастет, поговорит с Маас Натти, чтобы тот передал ему для начала небольшой, но хороший надел, богатый участок земли с краю, и мальчик сам будет его обрабатывать. Айван останется на земле. Мисс Аманда знала, что все, чего бы мальчик ни пожелал, все, что ему необходимо для жизни, находится здесь, в этих мирных долинах, на этих солнечных холмах. Она удовлетворенно пускала дым из трубки, погрузившись в полуденную дрему, радуясь, что внук рядом.

Перекусив, Айван поблагодарил бабушку. В ее душе царил мир и покой, казалось, она гармонично сливается с облаками дыма трубки, с каменной оградой, с раскинувшейся вокруг землей. Мальчик посмотрел на ее грубую ладонь с въевшейся в нее землей и, когда она поднесла трубку ко рту, заметил, как вздулись на руке крепкие мышцы — совсем такие же, как у мужчины. Он вспомнил округлые и нежные руки мисс Иды и словно впервые увидел свою бабушку. Несмотря на то что мисс Иду он встретил только что, он любил их обеих — но какая огромная разница была между ними! Айван понял, что они вряд ли понравятся друг другу и что у рук каждой из этих женщин своя история: одни руки — нежные, округлые, мягкие, другие — узловатые, мускулистые, сильные. Он задумался над тем, что скрывается за этим различием.

Внезапно крупные капли дождя упали в долину. Солнце продолжало сиять, дождь был ненадолго, но несколько минут тяжелые капли яростно барабанили по листьям и с глухим шлепаньем орошали поля. Айван выскочил на открытое место и принялся танцевать.

— Дух и его жена подрались из-за рыбьей головы! — со смехом выкрикнул он, повторяя для бабушки традиционное детское объяснение дождя в солнечную погоду.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и бабушка с внуком, водрузив на головы тяжелые корзины, отправились вверх, в горы. Новый, более сладкий запах шел от мокрой земли; листья сверкали на солнце. Мисс Аманда, осторожно ступая по мокрой тропинке, несла полную корзину легко, без усилий; она плавно поднималась по скользкому отрогу холма, худая высокая старуха, сопровождаемая внуком, воплощение этих холмов, над которыми время не властно. Высоко над их головами одинокий ястреб чертил свои круги, время от времени пронзая резким охотничьим клекотом глубину долины.

—Гм-м, — пробормотала мисс Аманда — Масса Ястреб голоден. — Она придержала корзину и посмотрела вверх. — Видишь вон там, как будто пятнышко над нами.

—Зачем он кричит, Ба, он что, предупреждает всех птиц?

—Постой, — сказала она. — Я покажу тебе кое-что. Она поставила корзину на землю. — Оглянись по сторонам, видишь что-нибудь?

—Нет, — сказал он, недоуменно оглядываясь.

—Правильно, — ответила она. — Ничего.

—Что ты имеешь в виду, Ба? На что я должен смотреть?

—На то, чего не видишь, — ответила она. — Обычно ты видишь много-много разных птиц, маленькие птички летают повсюду. Где они теперь?

Она была права; ни в небе, ни в кронах деревьев не было никакого движения.

—Они услышали ястреба и спрятались в кустарнике, залезли в самую гущу. А старый Масса Ястреб проголодался, или его детки в гнезде еды потребовали, вот он и летает — выманивает птичек на страх.

Они наблюдали, как ястреб спускается все ниже и ниже, оглашая долину своим резким пронзительным клекотом.

—Смотри, — сказала мисс Аманда, — видишь на той стороне холма рощу гуав? Вот куда он нацелился.

Ястреб постепенно приближался, и Айван уже мог разглядеть красные отметины в его хвосте и белую шею, когда он поднимался навстречу воздушному потоку.

—На него не смотри. Смотри на гуавы. Айван смотрел на деревья. Там ничего не происходило.

—Смотри, смотри, — повторила пожилая женщина многозначительно.

Ястреб кружился и время от времени клекотал. Долина затихла, и даже хор насекомых, казалось, реагировал на происходящее молчанием. Внезапно из рощи выпорхнуло что-то зелено-желтое: это попугай выдал свое убежище и полетел через всю долину, отчаянно и неистово взмахивая крыльями. Вероятно, он устремился к высоким деревьям по ту сторону холма, но на середине пути издал резкий крик, изменил направление и буквально свалился в низкий кустарник, в то время как ястреб, не снижая высоты, невозмутимо парил над ним.

—Он убежал, Ба, — крикнул Айван.

— Возможно, — ответила она. — Смотри дальше.

Ястреб неторопливо очертил высоко над кустарником еще один широкий круг. В своем полете он казался величавым и невозмутимым. Айван видел, как изгибается его широкий хвост, раскрывшийся навстречу потокам воздуха. «Крии, крии» — резкий, кинжальный клекот был таким громким и пронзительным, что у Айвана свело зубы. В зарослях кустарника попугай затянул жалобную песнь — не свои обычные хлопотливые звуки, а какой-то безостановочный плач, хныканье несчастного создания, сходящего с ума от ужаса.

— Бедняжка, — сказала мисс Аманда, — он видит свою смерть. Так испугался, что кричит во все горло.

Айван изо всех сил натянул рогатку и выстрелил в ястреба. Камень полетел точно в цель, но прошел чуть ниже хищника. Птица неторопливо повернула голову и с презрением проводила взглядом камень, который со свистом падал по дуге в долину. Попугай снова вылетел, направляясь назад в рощу гуав, где затаились остальные птицы. Ястреб, двигаясь с высокомерной грацией, сделал три мощных широких взмаха, сложил крылья и нырнул вниз с такой быстротой, словно собирался врезаться в землю. В последнюю долю секунды попугай дернулся и тут же сделался вялым и неуклюжим. Ястреб молотил несчастную птицу выпущенными когтями. В одно мгновение зеленые крылья попугая превратились в мелькающий клубок вырываемых перьев. Раздался громкий крик, оборванный жестоким ударом клюва ястреба. Ястреб вновь распростер крылья навстречу воздушному потоку и на ровном бреющем полете поплыл над деревьями в долину, а затем мощными взмахами стал подниматься к своему гнезду на вершине горы.

Последний крик попугая был невероятно громким и пронзительным. И словно по сигналу ему ответил нестройный хор из рощи гуав — шумная и визгливая какофония протеста и возмущения. Затем взлетела стая попугаев, на первый взгляд — пестрая неразбериха зеленого и желтого. Не прекращая испуганного гвалта, птицы выстроились клином и продолжали в полете ругаться и даже угрожать, словно они давали клятву никогда больше не возвращаться в эту долину смерти.

—Ты думаешь, попугая убил ястреб? — спросила мисс Аманда, когда они смогли наконец заговорить.

Айвана обуяла небывалая слабость. Зрелище было ужасным и вместе с тем завораживающим.

—Но как же? Мы ведь все видели.

—Мы видели, как ястреб схватил попугая. Но убил его страх. Останься он в гуавах вместе сосвоими родичами, ястреб бы его не поймал. Но он поддался страху и вылетел. Ты ведь видел?

Да, Айван видел. И впрямь можно, наверное, умереть от страха, затаившись и наблюдая за тем, как над тобой кружится тень твоей смерти. Невыносимо слышать этот клекот, и вот наконец ты не выдерживаешь, ты не в силах больше сидеть на месте и наблюдать все это — тебя оставляет чувство самоконтроля, сдают нервы, тобой овладевает паника. Да, страх может убить. Он вспомнил свой путь в горах прошлой ночью и проникся еще большей жалостью к мертвому попугаю.

—Ну что ж, — сказала мисс Аманда, поднимал корзину, — сегодня ты научился двум вещам.

—Да, мэм… — согласился Айван, не понимая, что она имела в виду под второй вещью.

Вечером, перед самым закатом, Айван пришел к мисс Аманде на кухню, где она готовила ужин. Она настояла на том, чтобы они поели перед тем, как выйти из дому, хотя им предстоял обряд очищения с последующим обильным угощением.

—Чего тебе надо? — Она почувствовала, что он хочет о чем-то попросить, хотя и не могла точно определить о чем.

—Я сбегаю вниз? — сказал он неопределенно. — Я скоро приду.

—Куда ты? Ужин почти готов.

—Ба, я быстро-быстро.

—Ты не хочешь мне сказать, куда идешь? В таком случае я тебя не отпускаю.

Айван надулся и стал просить.

—Ладно, мне все равно, куда ты направляешься. Но, если ты не вернешься через полчаса, я оставлю тебя здесь на ночь одного. Ты понял?

—Да, мэм… Спасибо, мэм.

И он побежал по тропинке, подпрыгивая, словно козленок.

Солнце уже закатывалось, когда Айван полз по земле, прячась за высокой травой, вдоль основания каменной стены недалеко от красного дерева, где прошлой ночью так сильно испугался. В руке он держал рогатку, сжимая в ее кожаной нашлепке тщательно выбранный круглый речной камень, тяжелый и гладкий. Он хотел выстрелить всего один раз — этого достаточно. Тени становились все длиннее, он знал, что настает время, когда птицы ищут безопасные места для ночлега. Маленькие птички уже разлетелись по гнездам. С того места, где он лежал, ему была хорошо видна вся крона дерева. И ствол, и сухие листья в багровых сумерках были подернуты коричневатым свечением. Айван лежал без движения, сосредоточившись на том месте, где, по его разумению, должна была появиться цесарка. Он чувствовал, что по его ноге ползет какое-то насекомое, но все равно не двигался. Несколько раз мальчик превращался в зрение и слух, задерживая дыхание при том или ином звуке в зарослях валежника. И каждый раз звук больше не повторялся.

Пока Айван так лежал, в его памяти разворачивалось главное событие этого дня. Безжалостное нападение ястреба было настолько выверенным, настолько ярким, что казалось в каком-то жутком смысле прекрасным. И все-таки он в него выстрелил. Почему? Ведь ему совсем не нравились эти попугаи. В прошлом году стая попугаев, возможно эта самая, склевала все гуавы на его любимом дереве, а потом, черт побери, они поклевали почти все райские яблоки — его любимые фрукты. Возможно, его тронул жалобный крик птицы, когда она полетела в кустарник? В ее крике был такой ужас, такое одиночество, такая безнадежность!

Но, как бы то ни было, сейчас все по-другому, и мисс Аманде очень нравится жаркое из цесарок, а кроме того, он до сих пор слышал злобные кат-кат-кат, их смех над ним, когда он прошлой ночью пустился наутек.

Вот снова, кат-кат-кат, — и Айван увидел цесарок. Самец, жирный и грузный, с черно-синими перьями с белой каймой чуть вразвалку шел первым. В крови Айвана вспыхнула охотничья страсть. За самцом торопилась самка, а следом за ней, один за другим, — весь выводок, восемь или девять птенцов, крохотные копии своих родителей. Самец был лысый, с белыми разводами вокруг глаз, как у маски, и, когда шел, вертел головой из стороны в сторону на манер змеи, с подозрением вглядываясь туда и сюда своими желтыми глазками-пуговичками. Через каждые несколько шагов он останавливался и наклонял голову, словно прислушивался. Айван ждал; он бы и сейчас не промахнулся, но хотел стрелять наверняка. Еще два шага, еще один. Птица застыла, осторожно подняв лапу. Прицелившись в ее неподвижную голову, Айван медленно натянул рогатку. Стрелять надо было в голову, туловище у этих птиц очень крепкое и защищено перьями, в нем застревает иногда даже дробь. Повинуясь импульсу, Айван встал, С диким воплем птица взмахнула своими куцыми крыльями и подпрыгнула. Камень попал птице в грудь и свалил ее наземь, но она тотчас вскочила и суетливо помчалась в заросли, издав душераздирающий визг, которым так славятся цесарки.

— Иди ищи свое семейство, — засмеялся Айван. — Будь я злодей, ты бы уже лежал на земле лапами кверху. Спорим, ты больше меня не напугаешь.

Довольный донельзя, Айван поспешил домой.

Было еще не совсем темно, когда мисс Аман-да и Айван вышли на дорогу к дому Маас Натти. Айван знал, что бабушка хочет прийти пораньше, чтобы помочь старику в приготовлениях к обряду очищения. Она обернула вокруг головы новую повязку из шотландки и надела яркий передник из нее же. Ее уши украшала самая большая драгоценность — пара золотых сережек, которые Маас Натти подарил ей по приезде из Колона и которые она надевала только по особым случаям. Желтый металл играл живым блеском на фоне ее темной кожи. Она несла в руках маленький деревянный стул, а мальчик — связку зеленых бананов на голове. С первого же ее шага Айван понял, что бабушка хочет прийти раньше других женщин. Сам он был босиком и время от времени больно наступал на острые камни, попадавшиеся по дороге.

Сообразно статусу хозяина, дом Маас Натти был улучшенной и более внушительной версией дома мисс Аманды: опрятный коттедж с тремя или четырьмя комнатами, деревянным срубом и блестящей жестяной крышей. Он расположился в стороне от проезжей дороги, на маленьком плато, после которого земля резко ниспадала в долину. Живая изгородь из гибискусов и бугенвиллий отделяла двор от дороги. О мастерстве Маас Патти в работе по дереву свидетельствовали богатый резной орнамент, карнизы, желоба и наличники, обрамляющие двери, окна и углы коттеджа. Деревянные стены дома были окрашены в сложные сочетания красного, желтого, зеленого и черного, так что общий эффект был ярким и достаточно ошеломляющим. Богатые люди и туристы, проезжавшие по дороге на своих автомобилях, время от времени останавливались здесь, чтобы сфотографировать дом и прилегающий к нему сад. Один бородатый белый человек к вящему удовольствию Маас Натти пришел в немалое возбуждение и все повторял: «Какое дивное совершенство!», — добавляя что-то про «африканское чувство цвета».

— Заботься о земле и никогда не будешь голодным, — была одной из любимых поговорок Маас Натти, придерживаясь которой, он преобразил землю вокруг дома в цветущий сад, где нашлось место почти всем островным фруктам, травам и цветам. Он занимался скрещиванием растений и выращивал небывалые экзотические фрукты, которые всем с гордостью показывал. — Благословенная земля, благословенная — нет ничего такого, что нельзя на ней вырастить, — приговаривал он, показывая то на карликовое банановое дерево, на котором висели пурпурные бананы, то на дерево со стручковыми фруктами, где примостились заодно и горькие орехи, которые он называл «бизи».

Пожилой человек в отутюженном пиджаке цвета хаки и блестящих черных ботинках, казалось, поджидал их, когда они подходили к воротам.

—Мисс Аманда и малыш Айван! Всех благ и всего доброго. Всего доброго и всех благ. Как вы поживаете?

—В добром здравии, слава Богу, Маас Натаниэль.

Они всегда называли друг друга полными именами. Двое пожилых людей тепло пожали друг другу руки, пристально вглядываясь друг в друга, словно пытаясь распознать какие-то новые изменения, отпечатавшиеся на их лицах.

—Вы в добром здравии, — повторял он. — По вам это видно. Выглядите прекрасно, как шелк, мисс Аманда, и много лучше.

Мисс Аманда расцвела, как молодая девушка.

—А это что? — спросил он, поворачиваясь к Айвану и указывая на связку бананов. — Бвай, ты боишься, что у меня не найдется, чем тебя угостить, да?

—Нет, сэр, мы с бабушкой уже ужинали.

—Айван! — обрывая его, голос мисс Аманды стал резким.

Старик громко рассмеялся.

—Так я был прав, вы уже поели?

—Не подумайте, что мы решили, будто у вас нет еды… Просто бвай хочет преподнести вам несколько бананов, зная, что вы очень их любите. К тому же они с его собственного дерева.

—Вот это да! Вот до чего мне довелось дожить! — воскликнул Натаниэль. — Малыш приносит мне то, что он вырастил сам, и отдает все прямо в мои руки.

Он принял бананы преувеличенно церемонно и понес их за дом на кухню, где на огне готовились разные кушанья. Мисс Аманда незамедлительно начала досмотр, заглядывая под крышки, под белые тряпицы, помешивая и проверяя стоящие на огне кастрюли.

Чуть поодаль от кухни находился плоский заасфальтированный дворик, называемый «барбе-кю», где обычно сушили пшеницу, кофе, кокосовые бобы, семена клещевины для изготовления касторового масла и тому подобное. Сегодня все мешки с пшеницей были свалены в один из углов: дворик расчистили и подмели — именно здесь должен был состояться обряд очищения. По углам барбекю Натаниэль поставил три керосиновые лампы. Кроме того, он принес большие ябба, глиняный горшок с имбирным пивом для детей и женщин и бутыль крепкого белого рома, известного в этих местах как «Джо Луис» или «бой родителям» по причине его убойной силы. Присев возле гигантской плетеной бутыли, старик заурчал в предвкушении выпивки.

—Ммм, понюхай-ка, мальчик, — сказал он, вытаскивая пробку и вдыхая едкий запах сахарного тростника. Дорогие мои, там, где его пьют, небезопасно курить. Может взорваться. Не зря его называют «Джо Луис», сами знаете.

—Я надеюсь только на то, что вы, мужчины, не сможете все это выпить, — отозвалась из кухни мисс Аманда. — Кто бы столько ни выпил, работать уже не будет, и драка обеспечена. Это уж точно.

— Мужчина не может работать без малого жара в животе, вы должны это знать, мисс Аманда, — старик ей подмигнул.

— Не знаю, про какую работу вы речь ведете, но мужчинам это не к лицу, — сказала она. — А ты, бвай, над чем смеешься? Какой ты невоспитанный! Никогда не слушай, о чем говорят пожилые люди.

—Нет-нет, не беспокойся за мальчика, он станет взрослым, прежде чем вы это заметите. И совсем скоро отправится искать себе жену.

—Натаниэль Френсис, прикусите свой язык и не вкладывайте в голову этого недоросля преждевременные мысли. Ты слышишь меня? — мисс Аманда пошла обратно на кухню и гневно загремела там поварешками.

Стали собираться люди. Все приветствовали Маас Натти и мисс Аманду, соблюдая все положенные приличия. Мужчины были в рабочей одежде — поношенных серых рубашках и брюках из плотного английского материала, за его цвет и прочность прозванного «старым железом». Они несли с собой мачете, острые серебристые клинки в тридцать дюймов длиной, такую же неотъемлемую часть мужчины, как рука. Женщины, работавшие наравне со своими мужьями, многие — беременные, приоделись в новые платья. Золотые сережки и браслеты, купленные за деньги, вырученные с торговли на рынке, сверкали на черной коже, которая блестела, словно от кокосового масла. Многие надели новые яркие головные позязки. Их появление сразу же создало у всех праздничное настроение. Вскоре вокруг барбекю собралось человек двадцать пять. Зажгли лампы. Маас Натти уселся на высокий стул. Лампы отбрасывали на собравшихся желтые круги света. В полумраке деревьев сотни светлячков пунктиром размечали сумерки. Темными громадами возвышались вокруг тускло очерченные горы. От огня на кухне исходило радушное теплое свечение.

Старик подобрал кукурузное зерно и сказал:

— Я благодарю Бога за хороший урожай. — Раздался одобрительный шепот. — И я благодарю всех моих друзей, которые пришли помочь старому человеку. — Сильным решительным движением он очистил початок кукурузы от сухих листьев. — Все, что можно здесь есть, нужно есть. Все, что можно пить, нужно пить. Тут немного всего, но все, что вы видите, — ваше.

Несколько голосов запротестовали на скромные заявления Маас Натти, потому что люди, хотя и не видели всей приготовленной еды, знали его щедрость. Щедрость была непременным условием; люди, охотно участвующие в очистке кукурузных початков, понимали, что соседи не оставят их без помощи, когда они сами объявят обряд очищения или копания. Маас Натти мог не волноваться. Ни о какой плате не могло быть и речи, но если бы кто затеял какое-то большое дело и ему потребовалась помощь, достаточно было только о ней попросить. В свою очередь и он был связан обязательством позаботиться о тех, кто нуждался в рабочих руках. "То-то и то-то стоит мне рабочего дня " — с этим обязательством всем приходилось считаться. Но помимо чисто экономического аспекта у такого рода событий имелся и социальный: радость общения.

Поначалу дружеские разговоры велись вполголоса, прерываемые взрывами смеха. Подобно библейскому патриарху, Маас Натти сидел на высоком стуле в дальнем углу барбекю; люди расселись по обеим сторонам площадки на низеньких скамейках. Дети и молодежь принялись подначивать всех на состязание — чья сторона очистит больше кукурузы. Они вовлекли в соревнование взрослых и после внимательно рассматривали кучи очистков и початков, определяя, кто оказался победителем. Во время работы женщины болтали между собой, а мужчины обсуждали виды на урожай, цены на продукцию, новую сельхозтехнику. Вскоре начались заигрывания между мальчиками и девочками постарше и поддразнивания между детьми помоложе, и все отвлеклись от работы. То и дело вспыхивала легкая перебранка, которую тут же пресекали взрослые женщины. Маас Натти прочистил горло.

—Как вам известно, на все, что я делаю, у меня есть свои причины. Знаете ли вы, почему для обряда очищения я избрал именно сегодняшний день? Ммм, неужели не знаете? — Он сделал паузу, и собрание замерло в почтительном молчании.

—В таком случае я скажу: сегодня — годовщина битвы при Адуа.

—Учи, брат.

—Да, сэр.

—Знание — да!

То и дело прерываемый восхищенной аудиторией, старик напомнил всем, как в 1896 году в Эфиопии бедно вооруженные и плохо обученные крестьяне Рас Менелика сокрушили и погнали вспять итальянских захватчиков.

— Такие же, как мы, черные люди за время от восхода солнца до его заката, порубили и обратили в бегство больше десяти тысяч врагов!

Конец рассказа был встречен одобрительными криками: «Слова, сэр!», «Мудрость, да!» «Черному человеку — сила!» Это стало сигналом: историям — найти своих рассказчиков, песням — быть спетыми, загадкам, пословицам и ритмам — послужить для обмена знаниями, и каждый старался превзойти соседа в красноречии и уме.

Айван уже успел полюбить обряды очищения, Он радовался человеческой доброте и чувству сообщества, ему нравились истории, в которых постоянно открывались все новые грани, сколько бы раз их не рассказывали. Все делалось согласно установленным правилам, но никто не знал — когда и кто их установил. В конце или в начале истории про паука Ананси рассказчик обязательно должен был сказать:

Как мы услышали — так и рассказали, Джек Мандора, ничего мы Не присочинили.

Никто не знал, кто такой Джек Мандора, но с него все обязательно начинали свой рассказ. А загадывая загадку, нужно было сказать:

Задай мне загадку,

Загадай мне две.

Скажи мне отгадку

Или же нет.

Истории были, как правило, очень драматичными, с песнями, персонажи говорили разными голосами; находясь в ярости, они рычали, если им было страшно, голоса дрожали; когда пытались одурачить кого-то, голоса становились хитрыми. Некоторые люди рассказывали истории лучше других. Талантливый рассказчик мог продержать слушателей в напряжении в течение целого часа. Сейчас все пели песню об одной великой трагедии. Молодой полицейский, с которым плохо обошлось начальство, задумал недоброе. Это была медленная меланхолическая песня о том, как он решил, что только кровь смоет бесчестие с его имени и вернет мужество. Подробно описывалось, как он взял револьвер и:

Полицейский молодой,

Револьвер — в руке,

Ходит-ищет тех людей,

Кто ему не мил.

Айван пел страстно. По его спине бегали мурашки и тело горело от возмущения, когда творилась несправедливость. Его дух поднимался, когда он слышал, как Рой в рождественское утро подходит к полицейскому участку и стреляет в своих мучителей. Его дух опускался, когда последний грустный куплет (о том, как Роя с восходом солнца вздернули на виселице) и последние торжественные погребальные ноты растворялись в ночном воздухе. Для каждой большой драмы такого рода имелась своя песня. Вскоре после случившегося события в округе появлялся музыкант и пел песню, которая только и могла сохранить память о нем, и за два пенса продавал отпечатанные на бумаге слова. Спустя некоторое время песня входила в репертуар общины — и становилась частью истории этой земли. Все песни были грустные и трагические. Юные девушки рвали на себе одежды, когда прекрасные и смелые молодые герои заканчивали жизнь на виселице, куда, казалось, большинство из них и стремилось. Иногда, в зависимости от случившегося, сами герои оказывались злыми и бессердечными, и тогда они в конце концов расплачивались за свои злодеяния.

Песня о молодом полицейском Рое Мараге была самой грустной и самой любимой Айваном. Она пелась в медленном темпе, известном как «долгий размер», который ассоциировался с похоронами. Во время пения Айван слышал ровные приглушенные удары. Он сообразил, что какая-то женщина взяла ступку и задает ритм песни. Он знал, что она толчет. Первый очищенный початок всегда поджаривали на огне, пока он не становился ломким и хрустящим, потом посыпали сахаром, солью, специями и толкли в ступе, превращая в сладкий коричневый порошок ашам. На подобных сборищах, этим обычно занимались дети.

—Я — мудрец, но я же и олух, а ответ на вопрос не вызубришь в школах. — Слово взял Маас Джо Бек. Айван знал, что Маас Джо, мужчина с телом красно-коричневого оттенка, каких люди зовут красный ибо, всегда был тише воды и ниже травы. Источник его превращения, подвигший обратиться ко всем с историей, находился в плетеной бутыли «Джо Луис», которую он навещал чаще других. Из предисловия Айван понял, что его рассказ — не просто история о даппи, пугающих мирных путешественников, которых они встречают в заброшенных местах, и не история про Ананси, обманывающего Льва, Тигра, Такуму и других животных. Это проблемная история, и потому аудитория сама должна была выбрать, как следует поступить героям истории и каким будет конец. Такие истории нравились Айвану больше всего. Маас Джо, которого за глаза прозывали «Горит-над-морем» или просто «Горит», начал рассказывать. -Жил-был король, и была у него красавица-дочь. Какой бы мужчина ни увидел ее, ему тут же хотелось взять ее себе в жены. Дочь была такая раскрасавица, какой отродясь не было. Но она была к тому же очень резвой и дерзкой, и потому ни один мужчина ее не устраивал. Как-то король сильно на нее рассердился. Он сказал: «Что же… никто тебе не нравится? В таком случае поступим так. Тот, кто поймает дикого буйвола без помощи веревки, ружья или других орудий, одними голыми руками, пусть и берет тебя в жены. Неважно — урод он или дурак-дураком, если он справится с диким буйволом, значит, справится и с тобой». Никто из молодежи в том городке и пробовать не стал. Они сказали: «Буйвол — беда, а девка еще бедовее, к чему нам такие хлопоты?»

Но как-то пришли к королю двое сильных и красивых молодых черных мужчин и сказали, что поймают буйвола. И ушли за ним. Две недели прошло — от них ни слова. Люди решили, что буйвол убил их. Или засосала болотная трясина, или поглотили зыбучие пески. Но как-то вечером тот, что помоложе, объявился. Весь порезанный-перерезанный, одежды рваные-драные, и сам едва живой, так что и ходил-то едва-едва. Он сказал: «Я пришел требовать себе жену. Я знаю, что я не поймал буйвола, но сотню миль бежал за ним. Я бежал через лес. Плыл через реку. Взбирался на гору. Спускался с горы. Но так и не схватил его. Последний раз я видел буйвола, когда он вместе с моим братом падал со скалы. Оба они не могли выжить. Я не люблю смерть и потому повернул обратно. И поскольку выжил я один, я требую себе девушку».

Король и его люди принялись совещаться и, поскольку второй мужчина не поймал буйвола и не вернулся живым, решили отдать девушку этому. Закололи множество птиц и коз, набрали гору бананов и ямса, принесли бочки с ромом. Король пригласил всех окрестных жителей, позвал музыкантов и танцоров и объявил великий пир. И вот все сели есть и пить. Бвай сидел рядом с дочерью короля, и оба не могли наглядеться друг на друга. Сердце короля таяло, таяло и совсем растаяло… И вдруг они слышат, как кто-то кричит: «Никто не будет есть, никто не будет пить. Я говорю — не прикасайтесь к еде, не пробуйте ром. Я пришел сюда требовать себе жену».

Все испугались, подняли головы, и что же они увидели? Они увидели старшего брата — могучего черного человека сажень-в-плечах. Одежда рваная-драная, сам весь порезан-перерезан, как будто кто-то взял мачете и порубил его. И весь с ног до головы обернут в буйволиную шкуру с головой и хвостом, как Джонкану.

«Вы сказали, что тот, кто поймает буйвола, возьмет ее, и вот смотрите… Я поймал буйвола».

И король сказал тогда: «Я вижу, что это правда, и не могу нарушить своего слова. Но беда в том, что я уже пообещал свою дочь твоему брату. Мы решили, что ты мертвый. Уже месяц прошел, а тебя все нет».

«Вот он я. И я требую жену».

И больше он не сказал ни слова, а только сделал страшные глаза и заскрежетал зубами так, словно очень рассердился. Тогда король снова собрал своих людей и стал обсуждать с ними случившееся. Он дал слово сразу двум мужчинам, а получить жену должен один. Как быть? И вот король пошел к себе домой и совещался там со своими главными людьми, а потом говорил с людьми с улицы.

Одни советовали ему никому не отдавать девушку. Другие утверждали, что ее достоин тот, кто поймал буйвола. Третьи сказали, что это несправедливо: смотрите, как молодая девушка и молодой человек любят друг друга, смотрите, как он приоделся — жених женихом. Несправедливо прерывать все в последнюю минуту. А девушка ни слова не сказала. Только один раз взглянула на старшего брата в окровавленной шкуре буйвола, и на мух, что слетелись на кровь, и как открыла рот, так и заревела. Обхватила голову руками и ревет, ревет. Сплошной переполох! Один каас-каас! А теперь передаю вам право решить — как должен поступить король?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29