Глава 16. Двойная отдача

«Время пришло… сейчас или никогда». Эти слова прозвучали в его голове, и Айван кивнул в знак согласия. Его посетило ясное и сильное чувство: наконец-то время пришло. Замысел давно уже подступал к нему, но поначалу Айван принял его без всякой теплоты. И тем не менее стал безотчетно делать какие-то приготовления, не сознаваясь себе в том, что все уже продумал. И наконец в какой-то момент понял: пора. Он встал с кровати и начал собираться, вот и все.

Конечно, не совсем так — в его холщовом мешке из-под ганджи уже лежали доказательства его намерений: голубая шелковая ковбойская рубашка, почти такая же, как и на нем, пара затемненных мотоциклетных очков, которые здесь называли «будь хладнокровнее» или «Ма-катас» по имени знаменитого американского генерала, женские ручные часы из светлого золота, на тридцати восьми (как клялся Ковбой) камнях, стоившие того, чтобы отдать за них пятнадцать долларов. И книга для Маас Натти — «Философия и суждения Маркуса Гарви», которую Айвану рекомендовал продавец, «очень сознательный» молодой браток из Университета. Только одно забыл взять — собственную пластинку. А ведь специально хранил ее для этой поездки…

Бессознательно Айван уже все спланировал, кроме точного дня отъезда, но все откладывал последний шаг, пока не встал как-то утром с кровати и не прислушался к утренним звукам. Солнце только-только вставало, и рассвет забрезжил над горой Дьябло.

Мотоцикл рычал, фыркал выхлопными газами, и колеса несли его вверх в гору. Воздух был бодрящим и свежим и, когда туман начал рассеиваться под солнечными лучами, стал на удивление прозрачным. Пора дождей недавно миновала, сверкавшая на солнце обновленная листва была изумительно зеленого цвета. Омытый свежестью сельский пейзаж блистал на утреннем солнце. Настроение Айвана было приподнятым, и вовсе не от ганджи. Ветер дул ему в лицо, донося запахи промокшей от дождя земли, которые властно напоминали ему о бабушкиных посадках ямса. Сейчас, после пролетевшего как один миг времени, после всех этих проволочек и отговорок, внезапная жажда оказаться в деревне заставляла его трепетать от страстного нетерпения.

С этим возбуждением нелегко было справиться. Забыв про опасность, Айван продолжал набирать скорость. Он хотел прокричать в долину и услышать оттуда эхо: «Риган едет домой! Раасклаат, едет домой бвай!» — но сдержал свое желание. Солнечный свет, играя на роскошных листьях, был слишком резким. Словно находясь под ганджой, Айван видел, как листва вибрирует и переливается всеми оттенками зеленого, голубого и даже пурпурного. Это опьяняло его. Прилив энергии не убывал. У него в кармане лежали деньги, и ехал он на новом мотоцикле. На нем была красивая одежда, он вез с собой подарки. Он был настоящим артистом, хотя и забыл взять с собой главное доказательство. Айван с небывалой ясностью видел все: дом Маас Натти, кафе мисс Иды, возможно, Дадус чинит лодку своего отца в бухте, и они смогут сплавать на ней к рифам. Айее, в деревне еще долго будут судачить о его возвращении домой. Может быть, удастся провести там несколько дней и снова проплыть по большой реке, величаво текущей мимо зеленых молчаливых холмов.

Сгорая от нетерпения, Айван отодвинулся назад и вытянулся к рулю, почти распластавшись на бензобаке. Он поддал газу, и «хонда»рывком вписалась в крутой поворот. Громкий повелительный рев заглушил звуки его мотоцикла. Иисусе, если это Кули Ман, я уже мертвый, подумал Айван и прижался поближе к краю узкой дороги. Он направил переднее колесо на узкую полоску травы между асфальтом и горным склоном. Испуская черный мазутный дым и отбрасывая гравий из-под колес, рядом с ним промчался огромный грузовик, обдав его порывом ветра. Айван не терял контроль над мотоциклом.

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — радостно сказал он себе и сбавил скорость.

Ему показалось, будто кузов грузовика слегка погладил его по плечу, и Айван понял, что пора немного себя охладить и расслабиться. В конце концов, к чему такая спешка? В деревне ничего не изменилось, и никто его там не ждет. Полегче, ман. Радуйся дороге. Открывай для себя, как вольно и славно раскинулась земля Отца нашего. В его голове прозвучал голос Рас Петра. Дорога шла вдоль горного кряжа рядом с глубокой долиной, тесной, с крутыми склонами. У края дороги остановилась машина, и водитель что-то фотографировал. Айван тоже притормозил и посмотрел вниз. Там, на дне ущелья, виднелась мутная речка с липким илом — каким-то маслянистым веществом светло-красного неестественно-химического оттенка, медленно взбиравшимся, казалось, по склонам долины.

Айван решил, что у него начались галлюцинации. Но все было совершенно реально: неестественное присутствие чего-то диссонансом врывающегося в эти зеленые склоны.

—Вы знаете, что это такое, сэр? — спросил он мужчину.

—Да, знаю.

Айван подождал. Водитель, казалось, не обращал на него никакого внимания.

—Пожалуйста, сэр, расскажите, что это? — робко спросил он, стараясь скрыть свое разочарование.

—Это прогресс, — ответил мужчина, не глядя на него. — Промышленные отходы с фабрики бокситов. — Жесткая манера, в которой он ему ответил, отметала дальнейшие вопросы.

Айван поехал дальше, углубившись в свои мысли. Когда было возможно, он то и дело бросал взгляды в долину и видел все ту же смертоносную речку, что текла внизу вдоль дороги. Он думал, как долго еще будет тянуться этот кровавый поток из сердца его страны. В конце концов он остановился и выкурил сплифф, уставившись на красноватую маслянистую поверхность и гадая, откуда все это тут взялось и что оно вообще означает.

Довольно быстро Айван достиг вершины горы. Все то же бескрайнее поле раскинулось перед ним, напомнив о том времени, когда он видел его из автобуса Кули Мана. Сейчас нанесенные земле рубцы казались зловещими. Путешествие, только что казавшееся бесконечным, получилось совсем коротким. До Голубого Залива оставался лишь час езды. Все эти годы он был совсем недалеко оттуда — далеко он был только мысленно. В это трудно было поверить. Ощущение близости дома снова взбодрило его. Долго сдерживаемые воспоминания хлынули, не подчиняясь никакому порядку или контролю. Лица, места, звуки, голоса, запахи — все в сумасшедшей одурманивающей последовательности. Холмик у входа в дом мисс Аманды, дерево безумца Изика, раскачивающееся в лунном свете, златозубая улыбка мисс Иды, глаза марунов Мирриам, коралловый риф — все какими он их когда-то знал.

Дорога тянулась теперь по побережью, и Айван чувствовал, что вот-вот будет поворот на холмы. Первое, что он сделает, — подарит Маас Натти книгу и посидит рядом с ним. Теперь уже у самого Айвана есть истории, которые надо рассказать. От него он и узнает все про Дадуса и Мирриам. Потом поищет Дадуса — где же ему быть, как не на пляже? После этого он не знает еще…

"Ну-ка подожди! Но ведь… это уже Голубой Залив за поворотом? Не может быть! Как же я мог проскочить поворот? Невероятно, ман. Это уже город. Но ведь прямо здесь был рыболовецкий причал. А что это за стена и большие крыши? Неужели рыбацкий берег? Может быть, это не Голубой Залив? Я еще до него не доехал, а это другой городок? Бвай, неужели я ничего не помню? Какие-то ворота приближаются. Что там написано?

Ворота были закрыты, но за ними он увидел подъездную дорогу из белого гравия, подстриженные газоны и выбеленные виллы, притаившиеся за изгородями цветущих кустов. Айван совсем растерялся. Ничто не соответствовало его воспоминаниям. Это ведь рыбацкий берег! Какая, к черту, частная собственность? Айван был разгневан и вместе с тем подавлен, и все никак не мог понять, в тот ли городок попал. Он поехал медленнее, глядя по сторонам, в надежде узнать что-то знакомое и собраться с мыслями. Он был совершенно сбит с толку. Ладно, надо бы зайти в кафе. Оно было там, за углом. Айван уже заметил очертания пней кокосовых деревьев. Там должны быть люди, которых он знает. Они объяснят ему, что означает эта стена. Он дал газ и свернул за угол.

Маленькое кафе по-прежнему стояло на узком мысу. Черт возьми! Что стало с деревьями и с берегом, кто его так вымостил? Бамбо! Все выглядело так, словно гигантское мачете откуда-то с неба срубило верхушки деревьев, оставив только высокие пни, выглядевшие как бесполезные издевательские стражи. Кафе осталось неизменным, за исключением того, что вместо песчаного берега здесь был кафельный пол, обнесенный низкой стеной. На этом месте группа белых людей раскинулась в шезлонгах. Они лежали в темных очках, в купальниках и загорали на солнце. Айван затормозил, стиснул зубы и в полном непонимании уставился на них. Единственным черным был официант в белой жилетке, который вышел из кафе с подносом. Надо спросить его про мисс Иду. Но почему-то Айван уже знал, что здесь ее нет.

Все головы повернулись на звук мотора. Официант энергично кивнул головой мужчине, которого обслуживал, и направился в кафе. Потом появился с той стороны кафе, что выходила на дорогу, и дождался, пока подъедет Айван. Он был не старше Айвана и не знаком ему. Когда их взгляды встретились, официант никак его не поприветствовал. Айван медленно подъехал к зданию и остановился.

—Чего-хочешь-приятель? — спросил официант, не делая промежутков между словами и гнусавя в нос. — Это частный клуб, меен.

Меены — вот кто теперь здесь хозяйничает! Айван сразу понял, что этот гнусавый голос был старательной копией акцента янки — голоса его господина.

—Повтори, что ты сказал? — потребовал Айван.

—Частный клуб, приятель, вход только членам, врубаешься?

—Врубаюсь, — протянул Айван и присел, с закипающей яростью глядя на парня. — Скажи-ка мне теперь, ты знаешь леди по имени мисс Ида?

—Ида? Нет, дэдио, точно нет. — Официант повернулся и двинулся прочь. — Мне по делам надо, меен, врубаешься?

—Врубаюсь, — сказал Айван. — Будь повежливее, бвай, я с тобой разговариваю.

Было что-то такое в голосе Айвана, что заставило официанта остановиться.

—Что ты еще хочешь спросить? — сказал он нелюбезно.

—Так-то лучше, бвай. Ты знаешь парня по имени Дадус? — Официант покачал головой. — Дадус Томас? Его отца зовут Маас Барт.

—Ты имеешь в виду Батча? Он работает здесь официантом.

—Где он живет?

—В Голубом Заливе.

—Где в Голубом Заливе?

—По соседству с Общественными работами. — Официант направился в здание.

Айван настиг его у дверей, схватил за ворот, развернул и, прижав к стене, уставился в его ошеломленные глаза.

—Ты, жопа гнусная! Здесь я родился и вырос, понял? Говоришь о частном клубе? Ты меня знаешь?

Мальчик энергично покачал головой. Айван встряхнул его.

—Откуда тебе меня знать! Твоя жизнь в моих руках сейчас, засранец. Я нутро твое порежу и заплачу за это, понял? В следующий раз, когда брат твой задаст тебе вопрос, будешь отвечать с манерами, ясно? — Он снова встряхнул его.

Мальчик кивнул.

—Что, эту сраную работу белого человека ты любишь больше, чем свою жизнь, да?

Мальчик отрицательно покачал головой, и Айван оттолкнул его.

Теперь он поехал медленнее, и ярость в нем постепенно уступила место смятению и грусти. Хамство официанта разозлило его, но он знал, что по-настоящему его тревожит что-то другое, более глубокое. Захваченный набегающими одна за другой мыслями, Айван повернул в сторону городка. Как он мог не подумать об изменениях? Но так оно и было. Он понимал, конечно, что люди станут старше, кто-то умрет, дети подрастут… Но только не такое. Кто же мог ожидать?

Отыскав домик, прилегающий к дому Общественных работ, Айван остановился и долго его изучал. Он уже решил не заходить туда, как вдруг дверь открылась и вышел упитанный молодой человек в черных брюках и белой рубашке. Айван сразу же узнал Дадуса.

—Прошу меня простить, вы, кажется, кого-то ищете? — вежливо спросил Дадус.

—Так и есть, — ответил Айван.

—Здесь живу только я и моя семья. Кто вам нужен?

—А ведь я кого-то знал когда-то, — сказал Айван.

Дадус сморщил лицо в недоверчивой гримасе и сделал несколько осторожных шагов в сторону мотоцикла.

—Подожди-ка? — Он прищурился и сделал еще пару шагов. — Быть не может! Ну-ка подожди. — Он продолжал приближаться.

—Да, — протянул Айван. — Это я, Айван. — Он снял очки.

—Бог мой! — крикнул Дадус. — Это правда ты?

Они с воплями и проклятиями бросились друг к другу в объятия. На шум из дома вышла худощавая молодая женщина с ребенком на руках.

—Черт возьми, Дадус, ну и растолстел же ты!

—Хорошая жизнь, ман. Бог мой, смотри сюда — это Айван! Айван, бомбаклаат! — радовался Дадус.

—Так ты тот самый Айван, о котором я столько слышала? — спросила молодая женщина.

Вид ребенка вызвал у Айвана долгий приступ смеха. Ребенок был толстый, коричневый, круглолицый, в веснушках и невероятно жизнерадостный.

—Чо, Дадус, от такого не отвертишься, что это не твой! — сказал он.

—Айван такой, Айван сякой, Айван в печенках у меня уже сидит, — сказала его жена, изучая, насколько Айван соответствует сложившимся у нее представлениям.

—Слушай, сходи-ка за пивом, — сказал ей Дадус.

—Я угощаю, — сказал Айван и полез в карман.

—Ни за что, — возразил Дадус.

—Давай я довезу тебя до магазина, — сказал Айван.

Мотоцикл вызвал восхищенные восклицания, и он покатал всех по очереди. Да, они слышали его песню по радио. У всех она есть. Они ждут следующей записи. Айван стал восхищаться домом, мебелью и снова ребенком. Они пили пиво и болтали, пока Дора готовила.

Он узнал, что Маас Натти умер в том же году, когда уехал Айван. Его немного огорчило, что Дадус не сразу вспомнил, кого он имеет в виду. Мисс Ида продала кафе белому человеку и отбыла неизвестно куда. Дадус не был уверен, что знает место, где похоронили старика, и что случилось с его землей. Он не жалеет, что бросил ловить рыбу. Работать в кафе легче, меньше грязи и больше денег. Дадус посмотрел на жену, подмигнул Айвану и изобразил губами какую-то фразу. Айван разобрал только что-то о «белых женщинах». Маас Барт, сказал он, все еще в силе, но он тоже больше не рыбачит, а возит туристов и показывает им коралловый риф. С ним работает мальчик-ныряльщик — отламывает от коралла кусочки, которые они потом высушивают и продают.

—Он ныряет под риф? — спросил Айван.

—Не он один, — ответил Дадус. — Это хорошие деньги.

Айван покачал головой, вспоминая, как Маас Барт смеялся, попыхивая трубкой и приговаривая: «Вот так красотища, ман».

—Мирриам вышла замуж. Детишек нарожала. Угадай, за кого она вышла? — Дадус изобразил на лице таинственную улыбку. Айван пожал плечами. — За Черного Рафаэля.

—Врешь! За своего кузена?

—За него, мы еще называли его Король Реки.

—Вот это да! Но ведь у него нет средств, чтобы кормить семью и детей.

—Ты на реке уже был?

—Нет еще.

—Так сходи и посмотри, — сказал Дадус с той же таинственностью. — Прогресс, ман. Ты что, не заметил, что ли, как у нас все преобразилось?

—Да видел я.

—Ты, наверное, думаешь, — сказал Дадус сияя, — что прогресс только в Кингстоне.

—Нет, — ответил Айван, — вижу, что не только там.

Внезапно им овладело сильное беспокойство. Он вручил Дадусу шелковую рубашку и очки, а Доре, немало удивленной и переполненной чувством благодарности, подарил золотые часы. Пообещав вернуться к обеду, он направился к реке, с тревогой предугадывая, какие формы там принял прогресс. Он надеялся увидеть Мирриам хотя бы издали. Но больше всего его заинтриговала таинственность Дадуса. Какие там, интересно, изменения? Каким это образом одинокий нелюдим Рафаэль превратился в кормильца большой семьи? Возможно, Рафаэль по-прежнему выращивает свою легендарную высокогорную ганджу, и они вместе смогут делать бизнес?

Ничто, казалось, не соответствовало его воспоминаниям. А река? Что они могли сделать с рекой? Он ничего не смог придумать, но, судя по тому, что уже видел, вряд ли что-нибудь хорошее. А Дадус — это вам не Батч — гордится этим. Айван давно здесь не был, поэтому для него все так неожиданно… Черт возьми, как ему хочется, чтобы все оставалось таким, как он помнит. Но жизнь течет, и ничего постоянного в мире нет.

Мост не изменился с тех пор, как он прыгнул с него. Разве что казался теперь не таким высоким — и все же это был адский прыжок, особенно для ребенка. Река, неторопливо катившая свои воды между гор, была такой же зеленой, загадочной и спокойной. Добавился только маленький белый домик рядом с пляжем. Горы такие же высокие, величественные и прекрасные, какими он их запомнил. Бог Всемогущий, есть все-таки что-то неизменное, наконец-то можно сказать, что все происходило в реальности, а не в мечтах и видениях.

Айван присел на мосту, устремив глаза и душу вверх, к холмам, и позволив воспоминаниям реять в свободном потоке, и почувствовал, как на него нисходит мир и покой. Он еще никого не видел, но слышал пение: где-то за излучиной реки женщины стирали белье. Легко и радостно он представил себе, что мисс Аманда и Мирриам стирают вместе со всеми.

Солнце начало спускаться к реке, омывая своим светом речную долину и окаймляя холмы с детства знакомым багрово-золотым свечением. Пронзительная тишина, которую только подчеркивало отдаленное пение, воскресила его детство с такой силой, что ему захотелось плакать, — но не от горя или гнева, и даже не от боли, а от железной тирании времени. Сейчас Айван был уже далеко от своей бездумной надежды, что все здесь будет прежним, охваченный смиренным чувством благодарности к тем немногим вещам, которые остаются неизменными. По реке плыли плоты, неспешно продвигаясь в сторону моря. Два или три из них огибали далекую излучину — темные, постепенно увеличивающиеся пятна на зеленом фоне. Айван смотрел на поток, в который он с такой бесшабашностью когда-то прыгнул — как давно это было! Вряд ли он сумеет сегодня повторить этот прыжок. Но было что-то живительное, почти гипнотическое в том, как бесшумно закручивались крохотные водовороты.

Когда Айван снова поднял глаза, плоты подошли ближе. Они были массивные и нагруженные, но не грузом, а людьми. Рафаэль благоговейно совершает с семьей воскресную прогулку по реке, которую некогда держал в своем подчинении? Тогда там наверняка окажется Мирриам, которая может его заметить. Не лучше ли ему уйти? Узнает ли его Мирриам? Эта мысль повергла Айвана в шок, сковала нерешительностью. Он внимательно посмотрит на ее старшего ребенка… Тот день, проведенный на реке, когда умерла мисс Аманда… Возможно, этим и объясняется ее внезапное замужество? Ладони его покрылись потом.

Вскоре Айван разглядел, что, не считая тех, кто управлял плотами, все люди на них были белыми. В ярких шикарных одеждах, с фотокамерами через плечо, они громко разговаривали, и ветер донес до него обрывки их разговоров. Дребезжащий звук расколол тишину и диссонансом ворвался в его настроение. Белые люди сидели на возвышениях, а черные, упершись в багры, выгибали свои потные спины. Если бы Джонни Байсмюллер с гиканьем свалился с одного из нависших над рекой деревьев и схватился в воде с крокодилом, вряд ли это удивило бы его больше.

Река несла плот к нему, он подплывал к мосту. Айван молча изучал людей, ни словом не ответив на веселое приветствие, которым наградила его толстая пара, разлегшаяся на небольшом возвышении. Он был уверен, что человек, который управляет плотом, и есть Рафаэль. Эти гигантские мускулистые плечи непревзойденной черноты явно принадлежали ему. Когда плот подплыл к мосту, полная женщина наклонилась и что-то сказала Рафаэлю. Айван заметил, что, пока она говорила, ее рука небрежно погладила Рафаэля по ноге. Но ничуть не интимно, а с той рассеянностью и бесцеремонностью, с какой гладят любимого скакуна. Рафаэль наклонился к ней, стараясь понять смысл ее слов. Она засмеялась, и только после этого лицо Рафаэля расплылось в глупой улыбке. Он покорно закивал, его зубы ослепительно блеснули на солнце. Затем, по-прежнему улыбаясь, отошел в дальний конец плота, напряг мускулы и принял позу. Мощные мускулы налились как блестящие черные гроздья, но сама поза была вымученной и подобострастной, а лицо превратилось в маску заискивающего и глуповатого дружелюбия.

—Изумительно! — сказала женщина, засмеялась и щелкнула фотоаппаратом. Течение унесло их под мост.

Так, значит, дело не в реке. Вот, оказывается, что случилось с одиноким и нелюдимым гигантом, которого они звали Король Реки. Каких же кровей этот улыбчивый шут, занявший королевское место?

Неудивительно, что Айван пропустил поворот и оказался на каменистой тропинке, крутой и нехоженой, поднимающейся к самой вершине горы. Мотоцикл, объезжая корни, прыгал и брыкался, словно мул. Все казалось ему незнакомым, даже очертания деревьев, когда-то такие родные и близкие, выглядели непривычно. Раньше он знал здесь каждое деревце, каждую тропку. Теперь ему приходилось напоминать себе: бабушкин дом в четырех милях отсюда, то ли через одну, то ли через две водонапорные колонки. Ориентируйся на большое сливовое дерево. Он едва не проехал колонку. А сливовое дерево неожиданно оказалось там, где он обычно стрелял цесарок. Нет, дерево другое — то было большое-большое. Постой, оно и есть, только стало теперь маленьким — а что с тропинкой? Вся поросла кустами. Но… может быть, это не то место? Где-то рядом должна показаться жестяная крыша. Кусты, что ли, так разрослись, что скрыли ее?

Айван оставил мотоцикл и стал выискивать какой-нибудь ориентир, чтобы не заблудиться, но вскоре им овладела паника, и он вслепую бросился в заросли, где, как подсказывала ему память, находились бабушкины владения. Виноградные лозы били его по ногам и хлестали по лицу, колючки царапали кожу и цеплялись за одежду. Айван продвигался медленно и с трудом. Сквозь завесу густой листвы он старался отыскать хлебное дерево, отбрасывающее тень на могилы его предков. Тщетно. Где кухня? Где свиное стойло? Кофейные посадки? Загон для коз? Господа Иисусе, где я нахожусь?

В отчаянном волнении, весь исцарапанный, Айван повернул назад, к дороге. Задыхаясь, липкий от пота, он был словно в лихорадке. Царапины болели. Он утер пот со лба и взобрался на сливовое дерево. Берега маленькой бухты вес поросли кустами. Но это было то самое место, он узнал вид на долину и противоположный холм! Там виднелись проглядывающие сквозь листву крыши, поднимающийся от кухонных костров дым… Люди по-прежнему там живут. Где-то там растет дерево безумного Изика. Это было то самое место…

Айван увидел хлебное дерево, но каменной ограды не заметил. Небольшое плато, на котором когда-то располагался дом, кухня, скотный двор и фруктовые деревья, буйно поросло растительностью. Никаких следов человеческого присутствия! Порядок, организация, кустарное производство — все это бесследно исчезло, и ему понадобилось бы мачете, чтобы прорубить себе путь к могилам своих предков. Ни малейшего следа присутствия многочисленных поколений, чей разум, усердие, трудолюбие и умение создали когда-то поселение. Ничего. Полное разорение.

Иисус Христос Боже Всевышний… Не могу в это поверить… Не верю… Айван обреченно покачал головой… Ничегошеньки, ни единой вещи не осталось. Ничего нет, я даже спуститься туда не могу… Господи Иисусе, мои люди там… Люди мои. Господи Иисусе, люди мои!

Айван тупо уселся под деревом. Запах разбросанных по земле гниющих фруктов ударил ему в ноздри, рядом жужжали слетевшиеся на сладкое мухи. Ему нелегко было снова обрести согласие с самим собой и переварить то чувство горя и разорение, с которым он столкнулся. Я должен тут остаться! Остаться и привести все в порядок, подумал он. Самым сильным оскорблением, которым люди удостаивали друг друга, была презрительная фраза: «Чо, ты ведь взялся ниоткуда». Впервые в жизни Айван понял наконец, что она значит. Он осознал, как важно чувство места для самого главного в понимании себя. Его объял тот же самый порыв, который он пережил, когда умерла бабушка: ухватиться руками за голову и выть, выть во все горло. Ему хотелось схватить мачете, прорубить дорогу к могилам, очистить землю от кустарника. Но… какой в этом смысл?… Какой, к черту, смысл? Он чувствовал себя опустошенным, помраченным от страха, жалким, бесполезным и невероятно одиноким. Никогда в жизни, поклялся он себе, он больше сюда не вернется.

Машинально, как лунатик, он добрался до мотоцикла и завел его. Раз уж я тут оказался, подумал он, надо добраться до дома Маас Натти… Сделаю все за один раз.

Айван проехал над низко нависшей скалой, по которой в ту давнюю темную ночь скакал на лошади за спиной старика. Он миновал группу людей, одетых для церковной службы, которые, как он понял, шли на реку принимать крещение. Они смотрели на него с любопытством и приветствовали с вежливостью. Айван знал, что, если бы он сейчас остановился и сказал им, кто он такой, они бы бросились к нему, принялись громко обсуждать его возвращение и предлагать ему угощение. Они были составной частью его видения этих мест, но сейчас, вернувшись сюда, он ответил на их приветствия очень сухо, опасаясь их прищуренных глаз, узнавания и восклицаний: «Постой-ка, а не тот ли ты Мартин?» Поэтому Айван повернул голову в другую сторону и поехал дальше.

Он узнал ворота Маас Натти и притормозил. Из-за ограды доносились голоса, поэтому он проехал чуть дальше и вернулся пешком, надеясь незаметно заглянуть во двор. Ему хотелось, по возможности, избежать нового потрясения. Поначалу он никого во дворе не увидел, не считая двух привязанных к дереву козлов. Дом стоял во всем великолепии своих красок. Барбекю было треснуто, из трещин пробивалась трава. Кусты и фруктовые деревья стояли на своем месте, хотя и не такие ухоженные, как раньше, и трава была высокой. Значит, здесь живут люди. Гамак, как он заметил, висел между двумя деревьями гуава, и в нем лежал кто-то с длинными вылинявшими на солнце волосами. Женщина? Белая женщина в доме Маас Натти? Бамбо! Чертовщина какая-то, ум мой точно помутился. Безумие! Белые люди никогда здесь раньше не жили! Они останавливались в гостиницах или в больших городских домах. До чего я дожил?

Айван с силой тряхнул головой, надеясь стереть эту картину, но женщина в гамаке продолжала раскачиваться, и ее волосы время от времени волочились по земле. Потом она заговорила, и Айван испытал повторный шок, потому что голос несомненно принадлежал мужчине. Дверь открылась, и во двор вышли два других привидения. «Бамбо, — пробормотал Айван, снимая очки, — Бамбо! Ты хочешь сказать, что есть американские растаманы?» Это они и были — белые дредлоки. Волосы вышедшего мужчины взъерошенной копной торчали во все стороны и падали на плечи. На нем были только джинсы, обрезанные по колено, большущая борода, такая же лохматая, как волосы на голове. Женщина рядом с ним была блондинкой, с очень коричневым цветом кожи, и на ней ничего не было. Вообще ничего! Айван увидел пушистое облачко волос в основании ее выступающего живота. Эта пара, судя по их широким странно-застывшим улыбкам, была счастлива. Женщина держала в руке жестяное ведро, мужчина — трубку, которую он протянул лежащему в гамаке. Женщина подошла к козлам и в самой бесстыдной манере присела перед ними на корточки. Козлы отбежали, насколько позволяла веревка. Женщина схватила веревку и подтянула одного из них поближе. Затем, поставив ведро на землю, протянула руку в шерстистое подбрюшье в поисках вымени.

—Давай-давай, подои его хорошенько. Спорим, у тебя получится? — пробурчал Айван, и чуть не рассмеялся вслух, когда ее рука нащупала козлиные яйца.

—Говорят, белые люди все могут — выдои-ка из него немного молочка.

Женщина выругалась и потянула к себе другого козла. Айван понял, что у него начались видения. Колли, который он недавно покурил, наверное, самый мрачный на этом острове. Но кто эти люди? Они тут, кажется, давно, кожа у них глубоко коричневая, не считая красных пятен от укусов москитов.

Все трое были так обдолбаны, что едва передвигались, и мужчины, не переставая смеяться, говорили медленно и с большим трудом.

—Я такой заебаный, — пробормотал один из них.

—Это точно, — пробубнил Айван. — Но я этого не вынесу.

Мужчина встал и усталой походкой отправился в сторону барбекю.

—Ну давай, — выразила свое недовольство женщина. — Возьми эту ебаную трубку.

—Давай-давай, — сказал другой мужчина.

—Все в порядке. — Женщина поднялась и поспешила за ними. Ее плоская батти была испещрена воспаленными красными прыщами. Мужчины сняли шорты, и все трое улеглись на теплое барбекю, напоминая Айвану свиные туши, выложенные на просушку.

Подождите-ка, пока солнце сядет, москиты закусают ваши задницы. Бвай, кто бы мог поверить в такое, а? Но ведь это точь-в-точь даппи. Маас Натаниэль Френсис, где же вы? Вы не видите, что творится у вас на дворе, сэр? Лучше я уйду отсюда, с меня довольно. Проезжая мимо ворот, он заметил какую-то вывеску. «Что бы это могло значить? — подумал он. — Южный Вудсток?»

Айван поспешил в город, на большой скорости вписываясь в крутые повороты. Он гнал так, словно демоны сидели у него на хвосте. Два раза чуть не разбился, но все равно скорость не сбавлял. Он весь отдался езде: ритму спусков и крутых виражей, встречному ветру, темным дорогам и изо всех сил старался опустошить свое сознание. Но духи скорби и разорения не отставали от него.

Дорога назад показалась ему гораздо короче. Когда Айван ехал туда, он оставил одну страну и оказался в другой, и расстояние было соответствующим. Сейчас, к глубокой своей печали, он понял, что это все одна и та же страна, и путешествие его оказалось коротким.

Он чувствовал себя лишенным корней, по воле случая заброшенным в мир, который не знает ни законов, ни границ. «Айванхо Мартин, ты ведь взялся ниоткуда», — горько говорил он себе и, испытывая боль от потери чего-то очень важного, понимал, что осознание его важности приходит только с потерей. «Умножающий знания умножает скорбь», — как говорит Рас Петр.