Но Рой ничего не говорит, а только мычит и пихает в нее. Ух — ах, ух — ах… и каждый раз, когда он пихает, все пружины так и скрипят, а девка стонет. «О, как хорошо, о, как сладко». Бедный Рафус не может уже себя сдержать, и как только Талия застонет, стонет тоже. Он был такой горячий, все парни говорили, что готовы были бежать со двора, только бы не рассмеяться во весь голос и не испортить всю игру.

Как бы там ни было, они слышат, как девка кричит: «Ооиее, Иисусе, Иисусе, Иисусе», после чего наступает тишина. Потом Рой говорит, как условились: «Я сейчас вернусь, дорогая, не двигайся». Она отвечает: «Ни на дюйм, сладкий мой, ни на один дюйм».

Слушай дальше! Когда Рафус услышал это, он стаскивает с себя одежду и начинает танцевать, скакать с ноги на ногу, и его длинный хрен торчит, как палка. Рой уходит и писает рядом с дверью, чтобы Талия слышала, зачем он вышел. Потом говорит: «Я иду, дорогая», но вместо него входит Рафус и устраивается с девкой на кровати.

Те снаружи ведут себя тихо, слушают, что будет дальше. Сначала слышат только шорохи, шуршание и скрип пружин — это Рафус устраивается на девке. Потом Талия что-то бубнит и начинает шептать голосом хриплым и сдавленным, как будто попала под пресс: «Боже мой, подожди, ман, подожди, я говорю. Подожди».

Затем она несколько раз запищала, а потом как закричит во весь голос:

— ВАЙОО, Господи Иисусе — он длиньше, чем в первый раз!

Затем хватает его в руки, и все слышат, как она начинает причитать: «Что случилось, почему он такой большой? Во мне столько места нет для такого! Ты что, убить меня хочешь, а?»

И тут они слышат, как этот чертов дурень Рафус говорит: «Пожалуйста, сладкая моя, не останавливай меня. Можно я кончу, а?»

Тут же раздается дикий грохот — это девка сталкивает Рафуса со своего живота, и он грохается на пол. Она визжит как резаная и пытается зажечь свет. "Но ты же не Рой? Какого черта ты тут? "

Но Рафус валит ее на кровать, а сам выбегает из комнаты со своей раскаленной штуковиной, которая торчит у него между ног и вдобавок ко всему плюется.

На следующее утро Талия, чопорная и затянутая в свою форму, появляется на улице с коляской, проходит мимо оград, но идет как сквозь строй. Как раз в это время все садовые мальчики, которых она так презирала, поливают свои газоны, и из-за каждой ограды приветствуют ее криками: «Господи Иисусе, во мне столько места нет для такого! Вайоо, Рой, он длиньше, чем в первый раз!»

Одну неделю она это выносила, но вскоре бросила работу без каких-либо объяснений. Рафусу дали прозвище Длиньше-чем-в-первый-раз, а затем просто Длиньша. Но и ему досталось: парни, которые его не любили, а таких было немало, стоило ему показаться им на глаза, не упускали возможности его поддразнить: «О, мисс Талия, прошу вас, можно я кончу, а?»

Пастор Рамсай был, вероятно, единственным человеком, который не знал, что означает прозвище Длиньша, подумал Айван. И этот мерзкий Длиньша разевает свой грязный рот на Эльзу?

Забыл, наверное, что с ним было! Он уже мертвым должен быть.

У этой истории было и продолжение: как-то ночью, шатаясь и захлебываясь в собственной крови, Длиньша приковылял на двор к пастору после того, как с ним поработал Король Ваппи, известный бэдмэн и драчун на ножах, которого Талия специально для этого наняла. Как говорят, то, что ходит вокруг да около, рано или поздно приходит.

Я давно уже обо всем догадывался, понимаете. Ясно все как день, и я одного понять не могу, как это Его преподобие ничего не замечает. Слепой, и тот бы все увидел. Но как бы там ни было, с самого первого раза мой дух невзлюбил этого чертова бвая. Не понимаю, какого рожна Его преподобие держит мальчишку так долго. Давно уже я заподозрил, что он ходит на канавы в Тренчтаун курить ганджу, пить ром и якшаться с руд-бваями. Сначала заподозрил, а теперь точно знаю, после того как он обронил словечко о Кули Рое и этой наглой девке Талии. Откуда бы он все это узнал?

Но меня голыми руками не возьмешь. Я подожму хвост и буду дожидаться удобного случая, смотреть в какую сторону ветер дует. Я заметил, кстати, как мисс Эльза пришла в мастерскую, как только Его преподобие уехал. Уже давно вижу, как она загорается, когда бвай к ней подходит. Вполне уже созревшая маленькая женщина. Возможно, красоткой себя считает, почти как Талия. Я с самого начала догадывался, что с бваем этим чистая беда, сообразил в первую же секунду. Помните, как он пришел сюда грязный и голодный? А сейчас ничего делать не хочет, кроме как слушать музыку по радио и одеваться в стильные вещи, словно самый первый красавец-раскрасавец. А с тех пор как начал собирать велосипед, и вообще перестал к работе притрагиваться. Кто знает, что он еще может тут натворить?

Вспомним-ка прошлое утро! Бвай вошел в мастерскую в десять утра, одетый в красивую шляпу и модную рубашку. Играет радио, и он пальцы свои веером растопыривает, как мальчик-звезда. Ни одного движения, чтобы приступить к работе. Нет, сэр, только напевает что-то, смотрит на велосипед и скалит зубы в улыбке. Меня не слышит, когда я говорю:

—Значит, сегодня ты надел красивую шляпу? Ничего не ответил, только цокнул языком и все слушает свою руд-бвайскую реггей-песню о Джонни-очень-плохом. Наверное, знаете: «Ходишь по дорогам, пистолет за поясом, Джонни ты плохой, ой-ой-ой». Опять меня не слышит:

—Эй, мальчик-красавчик, красивая шляпа, Джонни-очень-плохой, подай-ка мне молоток.

Знаете что он ответил, а?

—В чем дело, ты и сам можешь его взять!

Да, вы не поверите, так он ведет себя во дворе Его преподобия, это при том, что приставлен-то ко мне в ученики. Снова ему говорю:

—Нет, это ты должен взять его — ты мой ученик.

Он протянул мне молоток с самым недовольным видом. Но меня этим не проймешь. Я-то знаю что еще вчера никакой шляпы у него не было. Наверняка кто-то подарил. Говорю ему:

—Я вижу па тебе красивая шляпа!

—А что такое, тебе она нравится?

Я прямо ему не ответил.

—Ты выглядишь в ней прямо как тот Джонни— очень-плохой, не хватает только револьвера, тогда — вылитый Джонни. — Он даже улыбнулся на это; видно, и впрямь верит в то, что он звезда. Я решил опустить его немного: — Ладно, прежде чем брать револьвер, возьми-ка лучше веник и подмети как следует мастерскую. Как-никак ты мой ученик.

—Чо, тебе лучше делать всю работу самому, — сказал он. Как будто подметать полы — занятие не для него, вскочил на свой велосипед и был таков.

Он думает, я разозлился — ничего подобного. Я рад, что он так поступает, потому что уверен, что Его преподобие сам увидит, кто из нас работает, а кто нет. Плюс ко всему в этом деле кто-то еще замешан, и я обязан все разузнать. Поэтому я продолжаю заниматься своим делом, а сам мотаю себе на ус. Стараюсь все понять. Наконец до меня доходит. Зову детишек-поварят, что играют во дворе.

—Ну-ка, скажите мне, не знаете ли вы, где мисс Эльза?

—Нет, Миста Длиньша, мы мисс Эльзу не видели.

—Что значит, «не видели»?

—С самого утра, сэр, не видели.

—Вот так-таки с самого утра?

—Да, Миста Длиньша, почему вы улыбаетесь, сэр?

Правду сказать, я изо всех сил старался громко не засмеяться. Вот он мой шанс, наконец-то! По крайней мере, бвай теперь там, где я хотел. Осталось только дать знать обо всем Его преподобию, но так, чтобы он не догадался, что узнал через меня. Поэтому я сделал серьезное лицо и склонился над работой. Когда придет Его преподобие, он сам увидит, что есть по крайней мере один человек, который находится там, где ему положено, и делает то, что ему положено. Конечно, я помолился хорошенько, чтобы Его преподобие не пришел позже того, как они вернутся, и не пропустил их, и потому, когда увидел, что подъезжает машина, сказал: «Спасибо тебе, Иисус». Прошло немного времени, и я вижу, что Его преподобие идет сюда, и, хотя изо всех сил старается смягчить лицо и не повышать голоса, все равно что-то сильно его беспокоит.

—Длиньша, ты знаешь, где этот мальчик?

Я, конечно, понимаю, что ищет он вовсе не Айвана, но играю в дурачка, чтобы сойти за умного. Говорю:

—Не знаю, Ваше преподобие. Возможно, поехал прокатиться на своем велосипеде. Покататься немного, развлечься.

—Развлечься? А как же работа?

—Сэр, я и сам с ней справлюсь, не беспокойтесь, сэр.

Его преподобие ничего не сказал. Он ушел в дом, но минут через пятнадцать вышел и стал ходить по двору.

—Не вернулся еще?

—Нет, сэр. Надеюсь, ничего плохого с ним не случилось. — Поднимаю глаза и делаю озабоченный вид.

Он говорит:

—Да, да, конечно. — И снова уходит.

На четвертый раз он уже понимает, что это выглядит смешно, и потому говорит:

—Все из-за этого шествия, Длиньша, из-за шествия. Специалисты по звукозаписи приехали прямо из Америки, и, если они не попадут на студию Хилтона, у нас не будет пластинок.

—О-о, я понимаю, сэр. — Киваю, чтобы показать, что я понимаю его проблемы. Само собой, во все глаза смотрю на автопарк под деревом манго, но ничего не говорю, только мотаю головой, как будто верю, что его беспокоит именно это. Его преподобие, кажется, за дурака меня держит. Я понимаю, что он хочет сказать: «Длиньша, надо их поймать», но я осторожен и сам ему этого не предлагаю. В первую очередь потому, что ему нужен повод, чтобы рассердиться как следует, а мне интересно на них всех посмотреть, когда и Его преподобие, и Айван, и Эльза встанут на дыбы.

Но вышло само собой все так, что лучше не придумаешь. В четыре часа дня бвай как ни в чем ни бывало въезжает на своем велосипеде во двор. Эльза с самым бесстыдным видом сидит на раме. Бвай вниз пригнулся, улыбается и шепчет ей что-то на ухо, а она улыбается так вкрадчиво. Как в пословице: «Курочки веселятся, ястреб поджидает». Так все и получилось.

Не знаю, где был в это время Его преподобие, но он выскочил к ним, когда она еще и слезть не успела. Его преподобие такой злой, что даже заикаться начал: «И ч-т-т-т-то… где вы были!» — прокричал он.

Эльзу как водой из ведра облили. Улыбка тут же сошла с ее лица, она спрыгнула с рамы.

Слышу, как бвай говорит:

—Катались мы, Ваше преподобие.

—Катались, а я не могу вас найти? Эльза, иди немедленно в дом, позже я с тобой поговорю.

Эльза поджала хвост и улизнула совсем как кукла побитая — все слова забыла.

Его преподобие подает бваю знак рукой.

—Тебе известно, как долго мы этого ждали, а? Если сейчас никто не поедет на студию, мы останемся без пластинок для нашего шествия.

—Я прямо сейчас все сделаю, сэр.

—Когда ты приедешь на студию, она будет уже закрыта.

—Нет, сэр, я мигом. — Он вскочил на велосипед и укатил, радуясь, что подвернулся случай скрыться от Его преподобия.

Жаль, что все случилось так быстро. Айван может, конечно, думать, будто сумел улизнуть, но я убежден, что все еще впереди. Если бы он видел лицо Его преподобия, который с гневом смотрел ему вслед, он бы понял, что все только начинается.

Я глядел на Его преподобие, шагающего в дом, и восхищался. Второй уже раз вижу, как он действует, когда ему нужен повод, чтобы разозлиться. Но с каких это пор Его преподобию понадобился повод, чтобы наказать грех? Интересно, знает ли он сам, из-за чего на самом деле злится? Я услышал, как он с силой хлопнул дверью и прокричал:

—Эльза! Эльза!

Я бы и денег приплатил, чтобы узнать, что он ей наговорил, но в одном я совершенно уверен: долго этот бвай здесь не продержится.

Я сказала Айвану:

— Давай я спрыгну возле дороги.

А он только засмеялся и сказал, что нам нечего скрывать, и я, как дура, его послушала. А сейчас всему конец. Сижу и гадаю, что будет делать Его преподобие? Сердце мое так и заходится в груди. Никогда еще не видела Его преподобие таким сердитым. Почему он все не приходит, а?

Айван — зто что-то особенное. Когда я с ним, я чувствую, что все могу. Все мне кажется легким, а у него на все готов ответ. Нет ничего, что мы не можем сделать, и когда я его слушаю, я всему верю. Как с этим велосипедом — кто бы мог поверить, что он его соберет? Но он сделал все как надо. Все свои деньги истратил на запчасти, каждый вечер работал, чтобы привести велосипед в порядок.

А что, если Его преподобие будет меня бить? Не знаю, перенесу ли я это. Я уже слишком взрослая. И кроме того, хотя и говорю это про себя, я никогда не была дочерью греха. Я всегда воспринимала Иисуса как своего спасителя и Его преподобию не было нужды проверять мою веру или отчитывать меня за плохое поведение. В таком случае почему же я поехала сегодня с Айваном? Ведь я точно знала, что Его преподобию это не понравится? Почему этот парень не идет у меня из головы? И все-таки, что я сделала плохого?

Не знаю, когда все это началось, и это пугает меня и заставляет трепетать. Я падаю на колени и молюсь, молюсь, молюсь, снова и снова, пока коленки не начинает жечь, но всякий раз, когда я ложусь в кровать, перед моими глазами возникает лицо Айвана. То, как он ходит, как улыбается, и что-то внутри него — в глазах его видишь, как что-то там горит, горит как огонь… Бог мне судья, я не хотела на целый день уезжать с Айваном. Но когда я зашла за угол и увидела, как он подъезжает ко мне, такой приятный и красивый в своей шляпе… И все его лицо загорелось, когда он увидел меня, а у меня аж коленки от слабости подогнулись. Заметив меня, он ничуть не удивился.

—Привет, тебе нравится моя шляпа?

—Выглядит симпатично.

—Тебе нравится?

—Очень милая.

Внезапно его глаза сделались вкрадчивыми, застенчивыми такими, и он говорит:

—А ведь знаешь, кто-то мне ее подарил?

—Гм-м, ты счастливый.

—По крайней мере, надеюсь на это.

У меня лицо загорелось, и я не знала, что сказать и что сделать, но про себя повторяла: «Я так рада, так рада». Потому что догадываюсь, что он знает, что это я ему шляпу купила, и рада тому, что он это знает.

—Ну что, поехали покатаемся, а?

—Ой, Айван, я не могу.

—Ты хочешь?

—Ну да.

—Так давай немного прокатимся, что тут плохого?

Что плохого? Спросите у Его преподобия, что тут плохого. Но Айван смотрел на меня так умоляюще, с такой надеждой в глазах, как будто все, что он хочет, это… И кроме того, прости меня Иисус, но мне очень хотелось покататься.

—Хорошо, одна короткая прогулка.

Короткая? Я бы не сказала, что мне было удобно сидеть на раме, но это было так здорово! Упираюсь в его грудь, а он обнимает меня, чтобы я крепче сидела, и его лицо рядом с моим… Чувство, которого я никогда не испытывала! Совсем забыла о времени, о Его преподобии и почти забыла о грехе. Но, клянусь перед Богом, ничего такого, что можно назвать грехом, не было, ничего.

Все, что я сделала, — это просто прокатилась с Айваном. Какое море в нашей стране, а я об этом до сегодняшнего дня и не знала! Айван рассказал, что когда он жил в деревне, то каждый день купался в море, но Его преподобие таких вещей не одобряет. К тому же когда рубашка мокрая, ее нужно повесить и высушить, так ведь? Но ничего плохого не было и не могло быть… О Боже, скорее бы Его преподобие пришел, это все же лучше, чем сидеть так и ждать. Господи Боже мой, что он мне скажет?

Что же делать? Прости Господи, но я не могу бросить Айвана, не могу. Когда он положил меня на песок, я такие чувства испытала, о Иисус, такие чувства… Я бы все ему отдала, все, что у меня есть. Я ничего не могу спрятать от него, и если это грех… но ведь Айван доказал свою любовь, и я не могла его остановить… Пойду-ка умою лицо и причешусь… Боже мой, Его преподобие идет — и уже по походке слышно, какой он сердитый.

Эльза уставилась на дверь, шаги приближались.

— Но ведь я ничего такого не делала, — прошептала она. — Ничего.

Пастор Рамсай возник в дверях, сухая неумолимая фигура. Эльза попыталась взглянуть ему в глаза, но не смогла, и вовсе не его гнев заставил ее потупить взор.

—Я ничего не сделала, — робко начала она, когда переносить тишину стало уже невозможно.

—Лучше молчи, — его голос был хриплым, — ты предала меня.

—Нет, Ваше преподобие.

—Послушание лучше, чем жертва. — Его губы дрожали, и он выдавливал из себя каждое слово так, словно ему было больно. Неровным резким шагом он приблизился к ней как человек в состоянии транса.

—У меня были на тебя такие надежды, такие надежды.

—Но Ваше преподобие…

—Стань на колени и молись. Молись о прощении.

—Но Ваше преподобие…

—На колени, грешница, ты слышишь меня! Молись о том, чтобы зло в сердце твоем ушло от тебя так же далеко, как запад от востока. На колени, кому я говорю!

Под его взглядом, не в силах сопротивляться или протестовать, Эльза встала на колени.

— Молись и кайся. Молись, чтобы пожар твоей плоти не спалил твою душу, которой суждено гореть в адском пламени.

Когда он услышал ее всхлипывания, в нем пробудилось неистовое красноречие. Он опустился на колени на холодный бетой и принялся молиться вслух. Голосом дрожащим, срывающимся, надтреснутым, раскатывающимся как гром, он молился над плачущей девочкой. Он молился так истово, что пот стал стекать с его лба и каплями падать на пол, и белая пена выступила на его губах. Но слова все никак не могли остановиться в бешеном потоке.

Колени Эльзы были в огне, ноги дрожали, голова куда-то плыла. Он продолжал молиться, пока его голос не превратился в шепот, в хриплый, каркающий шепот. Наконец его губы зашевелились беззвучно. Обессиленная Эльза в слезах упала на пол.

—О Боже, Его преподобие сошел с ума… О Иисусе, Айван, что мне делать! О Боже, я не перенесу этого… Его преподобие сошел с ума!