В полутьме Айван почувствовал заразительный прилив возбуждения, чувство единения с окружающими его людьми. Поглядывая па Жозе, он, следуя его примеру, поудобнее откинулся на сиденье и попробовал расслабиться. Это оказалось невозможным. Он наблюдал за экраном, который сверкал и менял цвета. До начала сеанса оставалось еще несколько минут, но представление уже началось, обеспеченное не дирекцией кинотеатра, а теми неустойчивыми элементами среди публики, которым не под силу было выносить спокойное ожидание плененной аудитории. В воздухе явственно ощущался запах ганджи. Айван глянул вверх и увидел, что свет прожекторов прорезывает клубы дыма и исчезает в тропической тьме. Один из сидящих впереди подал первый сигнал.

—Цезарь! — крикнул он поверх гула разговоров. По непонятной причине все засмеялись.

—Цезарь тут, — раздался голос сзади.

Снова смех. Через минуту:

—Банго Джерри?

—Вот он я, Джа, — донеслось из дальнего угла. Опять смех.

Через некоторое время раздался пронзительный фальцет девушки, доведенной почти до слез.

—Если б я знала, с кем иду, то ни за что не пошла. Чо, отдай мои вещи, ман! — Всхлипывание.

—Отдай дочке ее вещи, ман! — прозвучал ироничный голос.

—Хорошо, любовь моя, не плачь, — сказал громкий успокаивающий голос, обращаясь скорее к публике, чем к обиженной девушке.

—Зачем ты позоришь меня так? — снова проговорил всхлипывающий фальцет.

—Смотрите, тут что, оно ничье? — победоносно крикнул мужской голос, снова обращаясь к публике, которая навострила уши, стараясь понять смысл происходящего.

«Смотрите, тут что». Мужчина встал и поднес что-то к лучам прожектора. Все головы повернулись к нему. Он махал над головой чем-то вроде большого куска ткани. Раздались первые смешки, но большинство людей сидели тихо, стараясь разглядеть предмет. Что это такое, дошло до Айвана только после того, как он услышал женский голос, конечно же не намеренный такое выносить:

—Боже мой, Дольфус, это ведь не женские трусы? В них полдюжины таких, как я, влезет.

Трудно сказать, что было смешнее: четкая, хотя и ненамеренная, синхронность публики, грохнувшей от смеха, явный испуг и раздражение в женском голосе или, наконец, двусмысленность ситуации? Чем она была больше шокирована — грубой вульгарностью инцидента или неправдоподобно абсурдным размером нижнего белья? Когда раскаты смеха стали наконец затихать, нашелся тот, кто, обладая даром пародии и мимикрии, крикнул:

—Боже мой, Дольфус… — и этого было более чем достаточно.

Айван открыто наслаждался грубоватой свободой и юмором.

—Вот это и есть Кингстон, — протяжно проговорил Жозе. — Здесь каждый — клоун.

Айван немедленно перестал смеяться и принял вид скучающего и безразличного ко всему человека, который Жозе носил на себе, подобно кепке. Он наблюдал за двумя девушками в соседнем ряду, которые усиленно старались придать своим лицам выражение чопорности и строгого неодобрения.

—Они ведут себя неприлично, правда?

—Ужасно, моя дорогая, — фыркнула ее подруга, стараясь не рассмеяться. В конце концов она не выдержала и расхихикалась, за что подруга посмотрела на нее с упреком.

Глубоко втиснувшись в сиденье, окруженный со всех сторон людьми и заключенный в четырех возвышающихся стенах, Айван чувствовал, что его уносит в другой мир. Он слышал, как снаружи шумит улица, но все это было таким далеким, таким нереальным… Даже луна, взошедшая прямо над таинственным многообещающим экраном с его меняющимися цветами, казалась совсем другой, не той, что всходила над холмами его детства.

— Начало сеанса! — крикнул кто-то и захлопал. К нему стали присоединяться другие люди, и вскоре уже весь зал охватил однообразный ритм аплодисментов, которые становились все громче и громче.

Внезапно свет в зале погас, и аплодисменты уступили место победным возгласам. Айван почувствовал, как наэлектризованная атмосфера ожидания изменилась и мощная спонтанная волна энергии прошла по всему залу. Молодые, черные, бедные, «страдальцы» и дети «страдальцев», они образовали аудиторию настолько чуткую и восхищенную, настолько впечатлительную и некритичную, что их самоотождествление с героями было почти полным. Они с детства были приучены к миру таинственного, к уличным прорицателям, пророкам и ясновидцам, к темным чудодейственным силам, но то, с чем им предстояло столкнуться, было еще большим таинством. Это таинство открывало им новые миры, совершенно не похожие на однообразную повседнезность, причем такие миры, которые в каком-то смысле были не менее реальными и захватывающими, чем она. Это была другая, еще более неотразимая реальность. Вот откуда пошла эта волна, которая захватила и Айвана.

Кисти его рук похолодели, по спине пробежал озноб. Послышалась зловещая воинственная мелодия государственного гимна «Боже, храни королеву». Занавес раздвигался медленно и, должно быть, не менее драматично, чем Иегова раздвигал предвечную тьму, и вот уже на экране возник гигантский разноцветный «Юнион Джек», подрагивая складками имперского величия, и было видно, как каждая его складка трепетно колышется в своей укрупненной подробности, словно колеблемая могучим ветром. Внезапно на экране появились солдаты в красных мундирах и высоких меховых шапках. Потом невысокая женщина в военной форме на громадной лошади. Королева. Несколько верноподданных граждан автоматически поднялись с места. Айван тоже начал было подниматься, но кто-то ему крикнул:

—Ты, олух, садись!

—Смотрите на этих банго!

—А ну, садитесь скорее!

—Постой-ка, — сказал Жозе, — ты, что ли, и впрямь хотел встать перед этой белой женщиной?

—Что ты имеешь в виду, ман? — спросил Айван таким тоном, словно Жозе только в безумии мог допустить такое. Он намеренно сменил позу, чтобы продемонстрировать, что просто устраивался поудобнее. Однако те люди, что встали, были непоколебимы; терпеливо снося оскорбления и улюлюканья, они выдерживали позу напряженного внимания до тех пор, пока не смолкли последние звуки гимна.

Называть все это картинками было, конечно же, неправильно. Вовсе не картинки; кино было плывущей реальностью, разворачивающейся подобно самому времени, оживающему на глазах у зрителя. Когда раздвинулся занавес, стена словно рухнула, и Айван сросся с другим миром, где бледные люди гигантских пропорций ходили, говорили, дрались и принимали решения в этой удивительной и невероятно убедительной реальности.

Именно так и воспринимала происходящее окружающая его публика. Люди смеялись, иногда плакали, общались с героями, выкрикивали предостережения и угрозы, в особых случаях швыряли в экран пивные банки и уворачивались от мчащихся на высокой скорости автомобилей или от стреляющих им прямо в лицо револьверов. Это отождествление, впрочем, оставляло место легкому недоверию, оно было спонтанным и кратковременным.

Айвану все казалось удивительным и в то же время странным. Он оказался в мире высоких серых зданий, населенных неестественно белыми людьми в длинных пальто, они были немногословны, разговаривали одним уголком рта, а в другом держали сигарету, грабили банки, спасались от погони на автомобилях, стреляли друг в друга и в полицию и погибали внезапной и насильственной смертью. Когда фильм закончился, Айван не мог понять, сколько времени он продолжался. Охрипший, опустошенный, он откинулся на спинку кресла, ошеломленный пережитым опытом. Никто, однако, не двигался, и вскоре начался новый фильм.

Он полностью затмил предыдущий. Только после того, как он начался, Айван сообразил, что первый фильм был черно-белый, и вместо деревьев повсюду был серый бетон и черный асфальт. А второй был наполнен яркими цветами; его действие происходило на земле с изумительно голубым небом, просторными равнинами и высокими горами, где обитали, в основном, лошади и коровы. Невероятно, но он оказался еще лучше первого — и не только благодаря цвету, но благодаря тому миру, который он открывал, такому же чужому, как первый, зато более привычному и узнаваемому, не столь запутанному в человеческих отношениях, прямому и ясному, где поступки людей определяла поруганная честь и где разворачивалась суровая история правосудия и справедливого возмездия.

Главным героем фильма был некто Джанго, простой мирный человек, которому довелось сразиться с отрядом безжалостных мародеров. Действие разворачивалось быстро, подробности были ясны. Мужчины падали, как подкошенные, под градом точно посланных пуль, которые входили в тело с отвратительным чмоканьем. Ножи смертоносно блистали; после удара ногой рот превращался в месиво крови и зубов. Крупным планом подавалась окровавленная плоть. Айван с болью переживал за немногословного Джанго, который переносил жестокие побои, горько страдал вместе с ним, когда убили его жену, разделял его унижение и растущую ярость под пятой творящегося беззакония и надругательства.

Когда небольшой отряд врагов, со спрятанными под красные капюшоны трусливыми лицами, выставив перед собой частокол ружей, появился у хижины, где, как они думали, скрывается Джанго, фильму, казалось, настал конец.

— Бог мой, это все, они схватят Джанго, — простонал Айван, не в силах справиться со страхом и тревогой, сдавившими его живот.

— Почему бы тебе не заткнуть свой рот? Ты думаешь, герой может умереть? Звездный Мальчик не умирает, ты понял? — В голосе Жозе звучало раздражение. И сразу же после его слов показался Джанго, чудесным образом оказавшийся позади отряда.

Низкий, одобрительный, утробный гул раздался в зале, превращаясь в радостный, истерический, горловой рев счастливого избавления и восстановленной справедливости, когда Джанго, один, с хмурым лицом, само олицетворение праведного возмездия, окинув взглядом убийц в масках, стал осыпать их от бедра заслуженными пулями из своего револьвера. Врагов скашивало наземь, подбрасывало в воздух, они катались по земле в гротескных конвульсиях. Гигант с бородатым лицом, сжатыми челюстями, точеными скулами, безумными глазами, стократно увеличенный до каждой морщинки, пристально вглядывался в зрительный зал — могучая простая сила, ангел-мститель в широкополом сомбреро.

Наконец оргия разрушения была завершена. «Вот так! Джанго пленных не берет». Продолжительный эпизод с одиноко стоящей фигурой и усеянным трупами склоном холма. Зрители пританцовывали и завывали в порыве ликования еще долго после того, как на экране стало темно. Айван сидел, не в силах подняться с места, и прислушивался к радостному голосу Жозе.

— Ты думал, герой может умереть, пока не кончился фильм?

Постепенно вопли и возгласы стихли, и толпа, возбужденно переговариваясь (а некоторые забегали вперед и самостоятельно разыгрывали концовку), пошла на выход, охваченная нервной энергией, которая так и полыхала огнем среди них, и каждый стал высотой в девять футов, едва касался ногами земли, не чувствовал боли.

В ушах у Айвана все еще звенело металлическое стакатто револьверных выстрелов, и образы насилия скакали перед глазами. С кружащейся головой, щурясь на электрический свет, Айван следовал за Жозе в ночь.

—Неплохо, правда? — сказал Жозе. — Много действия.

—Да, — пробормотал Айван. — Правда.

Но каким бы потрясающим не было действие, что-то другое пьянило его. Мир, показанный в фильме, был кровавым и брутальным, это правда. Но это был мир, где справедливость, однажды разбуженная, восстала во всем своем сокрушающем могуществе и оказалась сильнее всех злодеев. Айван подумал, что Маас Натти такой мир должен был бы понравиться.

—Отлично, братишка, сдается мне, скоро ты подружишься с городом, — сказал Жозе, когда они подошли к мотоциклу.

—Да, знаешь, — протянул Айван. — Мне тоже так кажется.

—Ну так что же? Хочешь поймать удачу новичка? — Тон Жозе был развязный.

—Ну да, парень. Почему бы нет? — Айван так же небрежно выразил согласие. Он намеренно избрал этот тон, чтобы скрыть свое полное непонимание того, о чем говорит Жозе. Возможно, его слова неким образом относились к нарядно одетым, вызывающе прогуливающимся девушкам, которых он видел в кинотеатре, но даже если это было что-то другое, все равно, после всего, что он увидел, он пойдет за Жозе хоть на край света.

Та же шумная группа мальчишек, что клянчила на билет перед сеансом, заметила, как Жозе заводит мотор, и глаза их загорелись завистью.

—Гром и молния! — выдохнули они, когда Жозе развернул мотоцикл. — Лев, лев, черт побери.

Айван чувствовал, что удача не оставляет его в эту первую ночь в городе: он мчался под рев мотора навстречу ветру, перед его внутренним взором танцевали красочные образы фильма, и дружба Жозе вместе с восхищением подростков согревала его нутро. Сидя на мотоцикле позади бесконечно элегантного и крутого Жозе, он уже совершенно забыл о том, что всего несколько часов назад был забытым всеми отщепенцем.

—Поехали, братец Жозе! Какой кайф ехать так! — восклицал он про себя.

Низкое здание из бетонных блоков, казалось, сотрясалось от давления тяжелых басов, исходивших из гигантских динамиков.

—Айя, вот и мы, — протянул Жозе, сделав вираж и подняв облако пыли.

Айван увидел яркую вывеску, на которой горящими синими буквами было написано «Райские сады».

—Вот где мы испытаем удачу новичка, — сказал Жозе, отсалютовав дормэну, который с широкой улыбкой помахал ему рукой.

—Мой новый партнер, — сказал Жозе, похлопав Айвана по плечу. — Его зовут Риган. Он недавно в городе, и я показываю ему места, удачу новичка, да?

—Что ж, счастливого пути, братец. — Мужчина засмеялся и кивнул Айвану. — Послушай теперь — поскольку ты первый раз в этом доме, первая выпивка — за наш счет, потому что брат Жозе — браток с понятиями.

Они прошли через зал с эмалевыми столами и металлическими стульями и вышли на танцплощадку, которая представляла собой не зал, а кафельный пол, окруженный бетонными стенами без крыши. Там было полно людей, которые танцевали под самую громкую музыку, которую Айван когда-либо слышал. Проходя мимо динамика, он почувствовал оттуда ветер и увидел, как колышется его одежда. Несмотря на отсутствие крыши, здесь стояла влажная жара. Для деревенского носа Айвана запах потеющей плоти, табака и ганджи, рома и густой парфюмерии был одновременно удушливым и эротичным.

Когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел стойку бара в одном конце зала, а в другом — что-то вроде кухни, где готовились патти и жареное козье мясо. Он последовал за Жозе по длинному темному коридору к закрытой двери.

—Кто там? — потребовал ответа чей-то голос,

—Жозе.

—А еще кто?

—Новый браток — с ним все о'кей, он со мной.

Дверь щелкнула и открылась. Несколько мужчин и женщин сидели и стояли вокруг деревянных столиков, на которых лежали карты и деньги.

—Как ты, Жозе?

—Ты сегодня счастливчик, Жозе?

—Всегда и во всем, ман, — сегодня я показываю этому братку весь район.

Несколько пар глаз быстро глянули на Айвана.

—Что ж, вот это место, — сказал Жозе с чувством хозяина положения. — Все, что захочешь, здесь найдется: ваппи, покер, тонк, блэк-джек, корона-и-якорь, домино, крэп, все что угодно. Ты чувствуешь удачу?

— Бвай, — сказал Айван, с легкой тревогой оглядывая напряженные лица игроков с тяжелыми веками. — Я даже не знаю.

— Чо, я вижу, удача с тобой, братец. Можешь

сделать небольшую ставку для начала, начать свою жизнь в городе, ман.

—Согласен, брат, но чуть позже. Я, видишь ли, хочу сперва оценить музыку и вон тех девочек.

—Теперь я понимаю, почему тебя зовут Риган. Ты — человек плоти.

—Пожалуй, ты прав, и танцор в придачу, -сказал Айван.

Прислонясь к стене и потягивая пиво, они наблюдали, как танцующие отплясывают под тяжелые ритмы. Фэтс Домино жаловался на женщину, которую никак невозможно удовлетворить, Билл Доггетт выдавал лихой инструментал под названием «Хонки Тонк». Биг Джо Тернер завывал что-то о Коринке, и еще кто-то был «усталым и больным, болтаясь рядом с тобой».

—Айя, вот это звук-и-напор, — сказал Жозе, раскуривая страто-крузер. Он протянул траву Айвану, который старался обращаться с ней как можно безразличнее, но дым обжег ему горло, и он закашлялся. Он отчаянно пытался унять кашель, вдыхая дым через зубы, как, он успел заметить, делает Жозе. Наконец Айван почувствовал прилив: он расслабился, ощутил приятное покалывание в теле и в легкой беспечной манере стал чутко настраиваться на происходящее вокруг, захваченный великим и все расширяющимся чувством уверенности и благости. Пиво уже не было таким горьким. Он не мог остановиться в танце, когда жаркая музыка подняла вокруг бурлескные волны фанка, и каждый удар сердца отдавался в его позвоночнике.

—Контакт, — сказал Жозе с улыбкой, увидев, что Айвана вставило.

—Земля, — ответил Айван и мечтательно улыбнулся. Музыка волнами входила в его тело, как это было с куминой. Казалось, он слышит ее всем своим существом, причем так, как никогда еще не слышал. Некоторые танцоры были отменные, они без усилий двигались в такт ритму, входя и выходя из мелодии, отмечая линиями и изгибами своих движений контуры саунда. Его внимание то и дело возвращалось к высокой черной девушке в блестящем красном платье, которое роскошно облегало ее удивительно пропорциональное молодое тело.

Жозе, заметив, что Айван оценивает девочек, сказал:

—Вижу я, ты и впрямь человек плоти. В тебе правильный дух, но ты неотесан. Тебе нужно образование.

—Что ты имеешь в виду? — спросил Айван, немного горячась. Он чувствовал, что в его манерах не меньше прохладцы, чем у Жозе.

Жозе притянул его к себе поближе и стал говорить на ухо:

—Чо, ман, ты новичок на этой сцене. Я имею в виду вот что — на кого ты смотришь? Все твои мысли заняты дочками этими, а это первый знак того, что ты не знаешь, как делаются дела. Слушай, — продолжал он, — прежде всего ты должен оценить мужчин. Первым делом людей Джа. Оцени всех мужчин, потому что здесь источник всех бед. Видишь вон того тощего парня? Это плохой парень. Его зовут Нидл. Не вздумай связываться ни с одной дочкой, что крутятся вокруг него. Запомни это имя — Нидл. И оцени вон того, как-бы-Раста. Выглядит как Раста, но пусть тебя не одурачат его дреды. Это полнейший десперадо. Его зовут Стимул. Держись от него подальше, я не уверен, в своем ли он уме. А вон тот Королек Китаец в углу, видишь? Черный Китаец его зовут. Я думал, что он все еще сидит в тюрьме за то, что разрезал живот человеку. Бот тебе первый урок — сперва проверь расклад, оцени соперников. Усвоил?

Айван кивнул, впечатленный и в какой-то степени подавленный. Тонкий, как игла, опасный Нидл танцевал шикарно и с особой развязностью с этой поразительной девушкой в красном.

—Порядок, — протянул Жозе, осмотрев комнату, — кажется, сегодня ночью должна блеснуть сталь. Только не давай никому из братвы себя одурачить. Некоторые из них очень молодые, но уже шустрые, готовые доказать свое имя. Поэтому не играй ни с кем в этом городе в легкую.

—Понял я, — сказал Айван.

—О'кей тогда. Теперь можно перейти к "мясцу ". Есть три типа мужчин, за которыми идут женщины. Первый тип называется Мордашка. Гм-м, давай покажу тебе такого. Вон тот парень за стойкой. Видишь, какое у него лицо? Красавчик, красивый на лицо. Это Мордашка. Но больше у него ничего нет. Одно лицо. Смотри, одеваться стильно он не умеет. Второй тип называется Папик или Стилист. Видишь того бвая в синем — не ахти какой красавец, но как одет, как все сидит на нем. И как держит себя стильно! Это Стилист, но у него нет лица. И наконец третий тип, — Жозе заговорил высокопарно, словно открывая великую тайну. — Тут мы подходим к вершинам, это когда Мордашка обладает стилем. А если у него вдобавок есть речь и есть сердце, то его называют Звездный Мальчик. — Он отступил на шаг и церемонно поклонился. — Звездный Мальчик. Вот почему я здесь все контролирую. Конец урока.

Жозе снова поклонился. Выпрямившись, он сделал шаг вбок, выпростал руку и перехватил руку красотки в красном, которую Нидл только что отпустил на пируэт. Нидл замер, и его лицо угрожающе нахмурилось, когда он увидел свою пустую руку, глупо зависшую в воздухе. Несколько тактов Жозе вел девушку, двигаясь с кошачьей грацией, затем особым взмахом отбросил ее Нидлу, поклонившись ему при этом. Выражение лица девушки не изменилось, и она не сбилась с ритма. Нидл произнес что-то заглушенное звуками музыки и продолжил танец.

—Ты же говорил, что он плохой, — удивился Айван.

—Он плохой, да, — буркнул Жозе, — но я еще хуже — и он это знает. Я хуже.

Итак, Нидл — плохой, но Жозе утверждает, что сам он еще хуже. Смотря на худые точеные черты его лица и тусклое мерцание стекол, Айван безоговорочно ему верил. Как хорошо, что Жозе его друг. Но девушка в красном никак не давала ему покоя. Бвай, думал Айван, как мне нравится ее стиль. Она казалась молодой, но одновременно вне возраста, и в том, как она держалась, было что-то вызывающее и дерзкое. Ее полные надутые губки выражали легкое недовольство, а полусонные глаза были почти закрыты. Она ни разу не сбилась с ритма и не пропустила ни одного жеста своего партнера. И все же в ее движениях чувствовалось тяжелое томление, которое можно было принять за скуку или усталость и которое создавало иллюзию, что она медленно движется сквозь некую густую водную среду. Глядя на нее, Айван думал, что она — самая вожделенная женщина, которую он когда-либо видел. Острое желание разрасталось в его животе, пульсировало между ног.

Жозе мягко подшучивал над ним, говоря в самое ухо:

—У растаманов есть песня, знаешь:

Ты не попадешь в Зайон с умом от плоти.

Так что бросай дела плотские, ман. От женщин ночью в городе нет отбоя. А у меня сегодня чисто денежный интерес. Давай-ка попытаем твою удачу новичка, ман. Получится, и — с большими деньгами на кармане — ты возьмешь себе хоть полдюжины таких, как эта, женщин своего счастья.

Проплывая на облаке травы и плотских грез, Айван отправился следом за Жозе в дальние комнаты. «Имеет смысл», — пробормотал он, заинтригованный.

Все случилось враз. Разгневанные крики и глухие удары кулаком по лицу, которые ни с чем не перепутаешь. Утробные звуки. Вопли и дикая толчея спотыкающихся друг о друга ослепленных людей, пихающих и толкающих друг друга в надежде увидеть, что происходит. Чувство паники в тесном многолюдном месте.

Айван застыл, озираяясь по сторонам. Толпа освободила середину зала, разделившись надвое, как порыв ветра разделяет кучу листьев. Бородатое лицо Жозе загорелось. Он снял очки, чтобы лучше рассмотреть происходящее; в глазах его сверкал азарт.

—Драка, драка, черт возьми! — бодро крикнул он и побежал проталкиваться к месту события.

Но все уже кончилось: руки молотили воздух, и угрожающие выпады ног приходились далеко от цели. Мужчин оттащили друг от друга и придерживали, они кипятились и тряслись от ярости.

—Пустите! Пустите! Я убью этого сукина сына!

—Я отмечу твое лицо! Отмечу твое лицо, старик. Я еще увижу тебя.

—Чо, — протянул Жозе, снова надевая очки. — Ребята шутят. Они думают, драка такая и бывает? — Он презрительно цыкнул и повернулся спиной.

—Что там случилось? Кто победил? Ты видел, кто победил? — спросил опоздавший, торопясь к месту события.

—Дерьмо, — ответил Жозе. — Оба проиграли.

Он выглядел рассерженным, словно обиделся на обоих бойцов за то, что они не сумели устроить зрелище поприличнее.

Айван почувствовал облегчение и также небольшое разочарование, хотя поначалу, прежде чем увидел, что происходит посреди кричащей толпы, испытал сильный страх. Но представление, тем не менее, продолжалось — к нему подключился новый персонаж.

Это был невысокий мужчина с остекленевшими пьяными глазами. Его торжественные и степенные манеры выглядели довольно комичными.

— Глупость! — заявил он. — Разве это не глупость? Двое мужчин дерутся из-за одной женщины? — Он обращался к толпе, которая начала посмеиваться. — Уважаемые господа, вы видели когда-нибудь такую глупость?

—Нет, братан, поведай нам, — шутливо крикнул Жозе.

—Да, как ослица поведала Валааму, — выкрикнул кто-то еще.

Пьяница по-совиному отвесил поклон и вознес вверх указующий перст.

—Вот что я скажу! Какой смысл в том, что двое мужчин поубивают друг друга из-за женщины? Никакого смысла, поэтому слушайте! — Он сделал паузу, как человек, готовый высказать решающий аргумент: — Слушайте меня — если женщина сама не позволит ничего мужчине, ровно ничего не случится. Разве не так? Да, вот почему я говорю… — Тут он повернулся к обоим бойцам с видом царя Соломона и тщательно произнес каждое слово: — Вот почему я говорю — сначала-ударъ-бабу. Всегда бей бабу!

Воцарилось веселое, приподнятое настроение; в порыве общего согласия люди смеялись и поддакивали его словам. Пьяница был очень доволен тем, как люди восприняли его мудрость. Потом над ним возвысилась чья-то фигура. Пьяница, не замечая ее, продолжал восклицать: «Всегда бей…» — как вдруг высокая и крупная, удивительно крепко сбитая женщина схватила его за воротник и резко приподняла вверх так, что ноги пьяницы едва касались земли.

—Ах ты козел! Ты кого это бить собрался? Какую это женщину ты бить хочешь, а? — потребовала сообщить она.

Пьяница хрипел от удушья, и потому, каков бы ни был его ответ, никто его не расслышал. Он слабеющей рукой пытался освободиться от хватки женщины и извивался.

—Смотри на меня — будешь бить? — грозно прошипела женщина, прежде чем как следует встряхнуть пьяницу и с презрением швырнуть на пол.

—Вот про что ты говорил, — хитро сказал Айван, придя в себя. — Что не следует заглядываться на этих девочек?

—Да, некоторые дочки не робкого десятка, — признал Жозе.

Пьяница тряхнул головой, как будто пытаясь опомниться. С болезненным усилием он принял вертикальное положение, но его все равно качало из стороны в сторону.

—Ну как же я мог знать, что они дерутся из-за такой здоровой дочки?