Поскольку было совершенно очевидно, что другого пути обеспечения фронта продовольствием просто не предвидится, мы приравнивали самозаготовку хлеба к первостепенным боевым задачам. Несомненно, что именно благодаря такому подходу, подкрепленному соответствующей разъяснительной работой и организационными мероприятиями, результат превзошел все наши ожидания. Бойцы повсеместно трудились с огромным подъемом, в два-три раза перевыполняли и без того достаточно напряженные задания. Подсчеты показали, что созданные запасы полностью обеспечивали нужды фронта продовольственным и фуражным зерном, сахаром и махоркой. Только одного зерна было заготовлено 13 607 тысяч пудов, что составляло пятимесячную потребность фронта. А на подходе и в местах содержания находилось уже до 40 000 голов крупного рогатого скота.
      Фронту пришлось обзаводиться и собственными мельницами, крупорушками, махорочной фабрикой в Прилуках. Большую помощь в этом оказали нам нарком пищевой промышленности СССР В. П. Зотов и Председатель Верховного Совета Украины С. Д. Коротченко.
      В освобожденных районах возрождалась жизнь. Некоторое затишье на передовой было использовано руководством фронта для оказания помощи в восстановлении народного хозяйства Белоруссии.
      На основании специального на этот счет решения Военного совета фронта 25 февраля 1944 года местным хозяйственным органам были выделены для весенней пахоты 45 тракторов с трактористами, команды специалистов по ремонту сельскохозяйственного инвентаря, построен высоководный мост через реку Сож в самом Гомеле, выделена строительная бригада по восстановлению и ремонту жилых домов, оборудованы детский дом-интернат, детские дома с полным обеспечением на 2000 детей, построено 400 бань, оборудованы и подготовлены к приему больных 15 больниц. Этим же решением предусматривалась передача сельскому хозяйству 300 племенных лошадей и 2200 жеребят, отбитых у фашистских захватчиков, выделение 350 тонн керосина, 200 тонн дизтоплива, 100 тонн солидола и многого другого.
      Я преднамеренно привожу столь подробный перечень, чтобы подчеркнуть постоянную заботу войск о нуждах гражданского населения, пострадавшего от разрушительной деятельности гитлеровских оккупантов.
      Указанным выше постановлением Военный совет потребовал от всех частей и тыловых учреждений, естественно без ущерба для боевой деятельности войск, оказывать всемерную помощь в районах своего расположения в подготовке и проведении весенней посевной кампании. Дословно в постановлении говорилось: "Каждый трактор, каждая лошадь, если позволяет обстановка, должны быть использованы на пахоте и севе. Личный состав частей должен принимать активное участие в возделывании колхозных и индивидуальных огородов, в первую очередь семей красноармейцев, офицеров и жертв немецких оккупантов. Военный совет обязывает генералов, офицеров и политорганы добиться, чтобы каждая крупная и мелкая часть, не находящаяся на нашей передовой линии, включалась бы в эту большую работу: пахота, сев, ремонт сельскохозяйственного инвентаря, колхозных построек, отдельных домов, принадлежащих вдовам и сиротам, семьям красноармейцев, офицеров..."
      Однако фронт оставался фронтом с главной его задачей - изгнанием гитлеровцев с территории родной земли. Самый беспристрастный анализ боевых действий подсказывал нам, что наличными силами такого рода задачу решить не представляется возможным.
      Из разговоров с работниками Генерального штаба нам было известно, что там идет работа над планами летнего наступления и что нашему фронту в нем отводится видное место, но по вполне понятным причинам знали мы далеко не все.
      Первые признаки повышенного внимания Ставки к белорусскому направлению появилось уже в феврале, когда между нашим и 1-м Украинским фронтами появился еще один - 2-й Белорусский. Наш фронт в этой связи был переименован в 1-й Белорусский.
      Вновь образованный сосед охватывал Полесье с юга. Линия соприкосновения наших фронтов проходила по левому флангу 61-й армии.
      Размышляя в период относительного зимнего затишья о перспективах развития военных действий в предстоящей летней кампании, мы все в Военном совете и штабе фронта не раз возвращались к рассмотрению возможности нанесения охватывающих ударов по войскам "нависавшей" над нашим левым флангом, а теперь и 2-м Белорусским фронтом, немецко-фашистской группой армий "Центр".
      Сама идея выглядела довольно заманчивой, однако наличие и расстановка сил сторон явно затрудняли ее реализацию. Целых четыре наших армии были прочно привязаны к Рогачевско-Жлобинскому, точнее сказать - бобруйскому направлению, где силы противника были достаточно внушительными, и ослабление этого участка полностью исключалось. На левом же фланге войска 61-й армии были растянуты на таком, скажем прямо, недопустимо широком фронте, что их скорое использование в каких-либо новых наступательных действиях далеко не гарантировало успеха.
      Трезво оценивая преимущества и недостатки расположения наших войск, мы не рае приходили к выводу о целесообразности объединения обоих Белорусских фронтов под единым командованием, создания единого фронта, протяженностью от Быхова на севере до Владимира-Волынского на юге.
      Правда, осуществление подобного решения привело бы к растягиванию линии фронта до 800 километров, однако предоставляло в распоряжение и крайне привлекательную возможность маневра внушительными силами, сосредоточенными на флангах.
      Пока мы таким образом планировали, войска 2-го Белорусского фронта под командованием генерала П. А. Курочкина, приняв на себя неожиданный и очень сильный удар противника, вынуждены были отойти и позволить противнику деблокировать гарнизон Ковеля. Это печальное событие лишний раз подтвердило наличие противостоявшей нам мощной группировки гитлеровцев, которая намерена отчаянно оборонять занимаемые рубежи, и всякое непродуманное, поспешное действие с нашей стороны в этих условиях было бы преступлением.
      Наличие двух фронтов на практически одном оперативном направлении, судя по всему, не устраивало и Верховное Главнокомандование. Во всяком случае, 5 апреля 1944 года 2-й Белорусский фронт был расформирован, а мы вскоре получили решение Ставки о передаче нам его 47, 61, 70-й армий. Наш фронт так и остался 1-м Белорусским. Несколько позже, 24 апреля 1944 года, в результате разделения Западного фронта теперь уже справа от нас, развернулись вновь созданные 2-й и 3-й Белорусские фронты.
      Вскоре после этих событий Военный совет и штаб фронта разработали и представили в Ставку свои первые предложения но проведению наступательной операции.
      На самом процессе разработки предложений и последовательности событий, связанных с поиском окончательного решения, я вынужден остановиться особо, поскольку на этот счет появилось в последнее время несколько не полностью совпадающих и не совсем точных, на мой взгляд, толкований.
      Встречаясь в те дни с К. К. Рокоссовским, я постоянно отмечал в его поведении признаки какой-то не свойственной ему самоуглубленной рассеянности.
      Я понимал, что, будучи человеком просто не способным делать что-либо вполсилы, он и сейчас полностью погружен в поиск того единственного решения, которое могло бы устоять против любых возражений, своей всесторонней продуманностью и основательностью гарантировать безусловный успех.
      Даже в редкие минуты отдыха, в ходе разговоров на какую-нибудь отвлеченную тему он иногда внезапно замолкал, уходил в себя, молча размышлял и вдруг, бросив коротко: "Прошу извинить!" - просил адъютанта соединить с нужным лицом.
      По вечерам, после ужина и до глубокой ночи, пригласив к себе начальника штаба и командующих родами войск, увлеченно работал на карте, спрашивал, уточнял, терпеливо выслушивал возражения.
      В такие минуты главенство К. К. Рокоссовского в кругу своих соратников, оставаясь неколебимым, никого и ни в чем не связывало. Разговор шел чаще всего живой, мнения высказывались свободно, подчас настойчиво защищались. Замечания к своим, высказанным здесь суждениям Константин Константинович принимал с завидной готовностью понять собеседника.
      Чаще всего на утро после таких затянувшихся бдений К. К. Рокоссовский с очевидной целью уточнения каких-то спорных положений сам выезжал в войска, целые дни проводил на передовой, возвращался затемно, случалось, что и промокший, со следами болотной грязи на своем любимом кожаном реглане.
      Едва поужинав, шел к себе или к Малинину, куда, словно на манящий огонек, без приглашения, а по заведенному порядку собирались все те же лица, многие из которых также целый день провели в войсках.
      Сейчас можно смело сказать, что именно тогда, в ходе пристрастного обсуждения самых различных мнений, и родились, точнее сказать, оформились основные положения предложенного позднее плана действий.
      Одновременно с нами над предложениями по проведению наступательной операции в предстоявшей летней кампании работало и командование 1-го Украинского фронта, которым тогда уже командовал Г. К. Жуков, сменивший на этом посту умершего генерала Н. Ф. Ватутина.
      Первый вариант плана, представленный командованием нашего фронта, как и план командования 1-го Украинского, предусматривал задействование большого количества танковых сил и по этой причине был отвергнут Ставкой, не располагавшей возможностью введения в бок просимого количества танковых соединений. Эти планы подробно изложены в специальной литературе, и я не буду повторять здесь их содержания, поскольку они не были осуществлены.
      Однако ничто не проходит без следа. Отсутствие возможности выделения необходимого количества танковых войск чуть не поставило наш фронт под угрозу нового разделения на два самостоятельных объединения. Связь же тут просматривалась такая. С точки зрения работников Генерального штаба, огромная растянутость линии нашего фронта могла быть оправдана только возможностью осуществления глубинного охватывающего удара, требующего, как было уже сказано, значительных танковых сил. А поскольку сам план этого охватывающего удара не получил одобрения, то и надобность в столь протяженном фронте вроде бы отпадала сама собой.
      И только настойчивость К. К. Рокоссовского предотвратила осуществление такого решения. Командующий, отстаивая неделимость фронта, исходил из неповторимости местных географических условий, наличия поистине непроходимых зон, отсутствия в связи с этим возможности использования большого количества войск на одном избранном направлении. Он доказывал, что именно наличие во фронте двух группировок войск, размещенных на отдаленных флангах, разрешает превратить недостатки местности в достоинства, помогающие наносить удары сразу на нескольких неожиданных направлениях. При этом, по расчетам командующего, атакуемые войска противника лишатся возможности маневра резервами в болотистых районах. В свою очередь наши войска в сложившейся обстановке способны сравнительно малыми силами захватить оперативную инициативу, внося ударами на широком фронте полную дезорганизацию в управление войсками врага.
      Как нам в дальнейшем стало известно, примерно во второй половине апреля в Генеральном штабе были сведены воедино все предложения относительно проведения летней кампании.
      На этом этапе все вырисовывалось в такой последовательности. Начинал Ленинградский фронт наступлением на Выборг, за ним выступал Карельский фронт с целью разгрома Свирско-Петрозаводской группировки противника. Оба эти удара преследовали цель вывода из войны финского партнера гитлеровской Германии.
      В это время и должны были вступить в дело наши северные соседи и наш фронт.
      После отклонения предложенного нами варианта наступления с использованием большого количества танков Военный совет снова приступил к поиску решения, основанного на эффективном использовании наличных средств. В начале мая Генеральный штаб повторно запросил наши соображения, сообщив при этом, что фронту для усиления будут переданы из резерва Ставки 28-я армия и 9-й танковый корпус. На этом помощь Ставки следовало полагать исчерпанной.
      Теперь, когда очередность действий фронтов и наши возможности определились с достаточной полнотой, развернулся напряженный поиск нового, надежного оперативного решения.
      Не берусь здесь перечислять все предложенные, рассмотренные и отвергнутые варианты. Коротко отмечу только, что окончательный вариант входил в явнве противоречие с классическими канонами оперативного искусства. По замыслу К. К. Рокоссовского, опиравшегося на всестороннее, детальное знание сложившейся обстановки, принятым вариантом предусматривалось нанесение двух ударов, из которых каждый был в своем роде главным{30}.
      Окончательный вариант предложений, обработанных Генеральным штабом, обсуждался в Ставке с участием командующих 1-м Прибалтийским и Белорусскими фронтами, командующих родами войск Красной Армии.
      Не ставя перед собой задачи анализа и сравнения существующих теперь толкований событий, связанных с рассмотрением и утверждением окончательного плана летнего наступления, участием в нем войск нашего фронта, я разрешу себе воспроизвести собственный рассказ К. К. Рокоссовского по возвращении его из Москвы на фронт. Рассказ этот записан хотя и по памяти, но вскоре после окончания войны. Ряд положений мной выверен (при записи) в личном общении с К. К. Рокоссовским.
      - Наши предложения рассматривались первыми, - начал свой рассказ Константин Константинович. - "Мы уже ознакомились с вашим планом, - сказал Сталин, обращаясь ко мне, - и большинство присутствующих здесь его не одобряет. Они утверждают, что ваше намерение наносить два главных удара на правом фланге идет вразрез с прописными положениями военной науки. Вы настаиваете на своем варианте?"
      Я подтвердил обоснованность нашего варианта. Тогда Сталин обратился к присутствовавшим и предложил им высказать свою точку зрения. Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. "Где это видано, - говорил один из выступавших, - чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?"
      - Выслушав всех критиков нашего предложения, Сталин вновь обратился ко мне с вопросом: продолжаю ли я настаивать на своем? Я ответил, что продолжаю настаивать, потому что наш план разработан всесторонне, с учетом всех существующих обстоятельств и ожидаемых последствий, что весь руководящий состав фронта исползал буквально на животе передний край, так что знаком с обстановкой не по чьим-то докладам. В плане заключено всесторонне продуманное и наиболее целесообразное использование сил для наступления в сложных и очень своеобразных условиях заболоченной местности. И еще я посчитал себя обязанным доложить Верховному, что в предложенном нами решении заключено коллективное мнение не только командования фронта, но и командующих армиями, командиров многих соединений. Решение принято на основании данных тщательной разведки расположения сил и средств противника, анализа их возможностей.
      Мое заявление вызвало новую волну критических замечаний. Меня даже кое-кто попытался призвать к благоразумию, ссылались на военные авторитеты. Приводились примеры из военной истории... Сталин внимательно слушал выступления, курил, временами вроде бы сочувственно кивал головой.
      Когда я, выслушав все эти упреки, заявил, что, относясь с полным уважением к военным авторитетам, продолжаю стоять на своем, Сталин проявил явные признаки раздражения. "Однако вы упрямый человек! - произнес он с осуждением. - Идите в соседнюю комнату, подумайте!"
      Вышел я, сел в тишине изолированной комнаты и думаю. Впрочем, о чем, собственно, я должен еще был думать? Ведь по-другому-то у нас все равно ничего не получалось! Однако для прочности позиции еще раз перебрал в памяти все, что мы здесь оценивали, взвешивали, вырабатывая окончательный вариант, и снова пришел к решению - стоять на своем до конца!
      Минут через двадцать меня вызвали в кабинет Верховного. Сталин, как только я вошел, дал знак собравшимся прекратить разговор и спросил: "Ну как, переменили вы свое решение?" "Нет, - говорю, - товарищ Сталин. Наше решение твердое и неизменное и я прошу утвердить его в представленном виде. Если вы его считаете ошибочным, а, следовательно, меня неспособным правильно оцепить обстановку, принять грамотное решение - прошу освободить меня от командования фронтом, поскольку ни у меня лично, ни у Военного совета фронта иного решения нет".
      По той напряженной тишине, которая наступила в кабинете, по тому, что кто-то сочувственно вздохнул, словно уже проводив меня с должности, я понял, что сейчас решится все и, очевидно, далеко не лучшим для меня образом. И еще подумал, что кто-то другой или придет к нашему решению, или провалит операцию. Так что отступать от того, в чем был убежден, не намеревался ни на шаг.
      "Вот что, товарищ Рокоссовский, - сказал в этот момент Сталин, на этот раз, как всегда, спокойно, без раздражения. - Пойдите подумайте еще раз. Хорошенько подумайте!"
      Вышел я снова в соседнюю комнату, которую успел уже рассмотреть во всех подробностях, и, как ни странно, почувствовал вдруг такую уверенность в своей правоте, что, не ожидая приглашения, сам вернулся в кабинет Верховного. Теперь, как мне показалось, Сталин посмотрел на меня с каким-то пристальным любопытством. Я оценил это по-своему и решил, что придется мне в лучшем случае снова командовать армией. "Ну, так что же вы решили?" - спросил Сталин. Здесь Константин Константинович на минуту умолк, явно переживая вновь происшедшее. Потом продолжил: - Я сказал, что настаиваю на принятии нашего решения, другого не вижу и, пока отвечаю за успех действий фронта, буду стоять на своем!
      Пожалуй, я только в этот момент почувствовал, что в кабинете жарковато. Сталин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. Потом поводил в воздухе черенком трубки, точно подчеркивая свои слова, и произнес: "Вот это мне нравится! Чувствуется, что в человеке есть твердая внутренняя убежденность в своей правоте, ясное понимание и обстановки, и возможностей фронта, вера в успех... Не то, что некоторые наши военачальники. Скажешь ему: "Может, лучше так?" - и он соглашается. Скажешь ему: "А, может быть, лучше этак?" - он опять немедленно соглашается. И не поймешь такого человека, есть ли у него что-то свое, какое-то убеждение, собственное мнение? От таких начальников не жди хорошего. Командующий должен быть убежден в правильности своего единственного решения, должен уметь и отстоять его. Поведение Рокоссовского - хороший тому пример! - Потом, обращаясь ко мне, Сталин произнес, как отрубил: - Ваш план утверждаю и желаю успеха!"
      - И как вы реагировали на это? - спросил я тогда у Константина Константиновича.
      - Наверное, в первый раз за всю службу в армии захотелось расстегнуть воротничок кителя! - рассмеялся К. К. Рокоссовский.
      В связи с этим памятным разговором мне хочется подчеркнуть, что последнее слово в решении оставалось всегда за Ставкой, так было на протяжении всей войны. Но это последнее слово обязательно впитывало в себя и отражало чаще всего то, что следует назвать коллективной мудростью военачальников действующих войск, Военных советов фронтов и армий, командиров и штабов многих соединений.
      Во всех случаях, когда это представлялось возможным по условиям сохранения военной тайны, в работу по составлению всякого рода предложений вовлекался определенный круг будущих исполнителей оперативных решений. Так было под Сталинградом, так было на Курской дуге, так было, насколько мне известно, всегда, когда разрабатывались планы очередного удара по противнику.
      Пожалуй, именно в этом и состоял основной залог реалистичности утвержденных к действию планов, это и гарантировало выполнение их с полным пониманием не только ближайших, но и достаточно отдаленных задач, которые и сформулировать сразу с необходимой точностью не всегда представлялось возможным.
      Великая Отечественная война выдвинула на передний край истории нашего государства имена и действия многих видных, талантливейших полководцев и военачальников - командующих фронтами и армиями, военных специалистов командующих родами войск, штабных деятелей. Чисто историческая справедливость исключает право причисления этих известных теоретиков и практиков военного дела к кругу чуть ли не технических исполнителей решений Ставки, сколь бы авторитетными эти решения не были!
      Итак, решение было утверждено. Оперативный план в том виде, в каком он обрел силу приказа, входил составной частью в общий план операции "Багратион" - план освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.
      По этому плану операцию начинали войска 1-го Прибалтийского, 2-го и 3-го Белорусских фронтов 23 июня 1944 года. На второй день - 24 июня - переходили в наступление войска нашего фронта. Таким образом, на подготовку операции оставался целый месяц, что при разумном использовании времени давало возможность полностью обеспечить ее успешное проведение.
      Нужно ли говорить, что подготовка к наступлению должна была проводиться в полной скрытности от противника. Именно внезапность ударов, необычность сосредоточения сил, вытекавшая из необычности самого оперативного решения, должны были принести успех в прорыве прочной обороны противника и его развитие в глубине.
      Следовательно, предстояло решить три главных задачи, составлявшие комплекс мер по подготовке войск к продолжительному наступлению на большую глубину.
      Во-первых, следовало подтянуть тылы как можно ближе к линии фронта. Это требовалось сделать заблаговременно, поскольку при успешном наступлении передовые части и соединения обязательно оторвутся от тылов именно в тот. момент, когда от полноценного их снабжения будет почти полностью зависеть выполнение поставленных боевых задач.
      Во-вторых, надо было частично передислоцировать войска фронта, расставить их в соответствии с расчетом сил и средств, заложенным в оперативном решении.
      В-третьих, надо было обеспечить высокий уровень морально-политической подготовки войск к самоотверженным действиям при прорыве обороны противника и его длительном упорном преследовании.
      И все это, повторяю, предстояло сделать скрытно, введя немецко-фашистское командование в заблуждение относительно наших истинных намерений. Об этом требовании я настойчиво упоминаю, поскольку оно оставалось ключевым во всей деятельности войск фронта вплоть до завершения подготовительного периода.
      Как ни желательно перечислить все, что следовало и что успели сделать Военные советы, штабы и политорганы войск фронта для обеспечения успеха, приходится мириться с возможностью перечисления только самых главных дел.
      О мерах, принятых политорганами и штабами по укреплению органов и подразделений разведки было уже сказано. Но приходилось считаться и с тем, что противник, предвидя неизбежность наступления советских войск, сделает все возможное для своевременного раскрытия наших замыслов и конечно же организует наблюдение за передислокацией наших войск, перевозками, районами сосредоточения, используя для этого все имевшиеся у него средства.
      В таких условиях следовало не только убедить противника в отсутствии у нас каких-либо наступательных намерений, но и заставить уверовать в устойчивый оборонительный характер всех наших действий как в настоящее время, так и в ближайшем будущем.
      С целью дезинформации противника наши фронтовая, армейские и дивизионные газеты систематически публиковали материалы о необходимости всемерного укрепления обороны. Приводились, в частности, многочисленные данные об успехах частей, создававших прочные укрепленные позиции во второй оборонительной линии. Информация, передаваемая с помощью средств связи, должна была убедить подслушивающего противника в том, что войска на нашем участке фронта пребывают в состояния глубокой оперативной паузы. Прекратили передачи почти все радиостанции кроме имевших специальное задание по дезинформации, были прекращены переговоры на оперативные темы по проводной связи...
      Дезинформация противника была организована с небывалым размахом, разнообразием привлеченных средств и используемых методов. К примеру, в те дни часто можно было наблюдать в светлое время суток движение по дорогам от фронта в тыл колонн пехоты и артиллерия, танков и механизированных подразделений. Уйдя за день на достаточно убедительное удаление от линии фронта, эти колонны под покровом темноты скрытно возвращались на передовую.
      Не обходилось без удивленных вопросов. Трудно было понять бойцам, зачем нужны такие продолжительные, по всем внешним признакам бесцельные "прогулки"? Однако в этот период политработники и командиры были лишены возможности обстоятельно обосновать причину подобного рода действий и объясняли их главным образом потребностями учебы.
      Несколько более откровенная постановка задач была проведена только в саперных частях и подразделениях.
      В представлении многих читателей, сложившемся под воздействием художественной литературы и кино, фильмов о войне, саперы главным образом заняты минированием, поиском и обезвреживанием мин. Однако далеко не все знают о том, что саперы - это великие труженики войны. Они сами редко стреляли, куда как чаще стреляли по ним. Но в тишине строительства тыловых объектов или под бомбежкой, шквальным огнем артиллерии противника на передовой саперы прокладывали пути и переправы, строили оборонительные сооружения, создавали целые районы обороны. Каждый вид их деятельности на войне был исполнен того неброского, но подлинного героизма, без которого немыслим даже самый малый успех.
      Теперь, в период подготовки к операции "Багратион", саперные части были привлечены для выполнения и не вполне свойственной им роли - роли "декораторов".
      На правом фланге войск фронта, там, где планировалось нанесение ударов, была создана высокая плотность артиллерийских средств. 53 артиллерийских соединения и части готовились обрушить на врага огромной силы огневой удар. В их числе 4 артиллерийских дивизии, 12 артбригад и большое количество отдельных артиллерийских частей.
      По линии командующего артиллерией фронта были приняты необходимые меры по глубокой маскировке этих артиллерийских средств. Все батареи, которые вели хоть один раз огонь с занятой позиции, в безусловном порядке передислоцировались на другое место и тщательно маскировались от воздушного наблюдения без права открытия огня до особого распоряжения. А вместо сменивших позиции орудий саперы создавали достоверную декорацию артиллерийских батарей, "неумело" маскировали их так, чтобы при желании можно было засечь средствами воздушной разведки, создать у противника впечатление устойчивости боевых порядков нашей обороны.
      Выведенные на полуоткрытые места специально для засечки воздушной разведкой противника танковые подразделения вскоре заменялись деревянными макетами. Командующему 16-й воздушной армией пришлось уступить несколько удобных, но наверняка разведанных противником аэродромов для создания на них ложных сосредоточений авиационной техники.
      Следует также помнить, что именно саперы, и никто другой, должны были обеспечить высокую проходимость утопавших в болотах дорог. А ведь по этим дорогам двигались и пехота, и автомашины, и тяжелые артиллерийские системы, и танковые части! По этим дорогам обеспечивалась переброска личного состава, боевой техники и материальных средств, поддерживалось маневренное взаимодействие между двумя группировками войск, наносивших удары по сходящимся направлениям. В значительной мере именно по таким дорогам осуществлялось бесперебойное сообщение вдоль всей линии фронта, растянувшейся более чем на 800 километров!
      Само собой разумеется, что и разминирование минных полей оставалось для саперных частей предметом постоянной заботы.
      По сохранившимся отчетным данным эта часть работы количественно выглядит так - за 20 дней июня саперы фронта сняли 34 465 мин, 76 мощных зарядов "сюрпризов", - 132 фугаса, проделали в минных полях противника 193 прохода для пехоты и танков, навели и подготовили 42 переправы через реки Друть и Днепр, заготовили большое, не поддающееся учету, количество деталей мостов, креплений для гатевых дорог.
      В дни, предшествующие началу наступления, были проведены завершающие мероприятия по укреплению связей и взаимодействия с партизанскими соединениями. По согласованному с Центральным и Белорусским штабами партизанского движения оперативному плану 20 июня в тылу врага была проведена мощная партизанская операция - полетели под откос воинские эшелоны противника, на ряде участков рухнули железнодорожные мосты. Народные мстители почти полностью парализовали движение по железнодорожным линиям Минск - Орша, Полоцк - Молодечно, Минск - Брест, Пинск - Брест.
      Разрешу себе отступление. Дело в том, что в тылу врага, на временно оккупированной территории, образовались обширные партизанские края, и партизаны под руководством подпольных партийных организаций возрождали там советские порядки.
      Если до 1944 года основными задачами отрядов и соединений партизан были боевые действия и разведка сил противника, то теперь, в предвидении близкого освобождения всей территории Белоруссии, партизанские формирования, подпольные партийные комитеты развернули борьбу за... успешное проведение весеннего сева.
      Содержание этой работы, осуществляемой согласно директиве ЦК КП (б) Б и правительства Белоруссии, может быть пояснено выдержкой из постановления Узденского подпольного райкома партии Минской области от 20 апреля 1944 года. В нем, в частности, говорилось:
      "Партийным организациям, командирам и комиссарам отрядов до 25 апреля провести среди населения во всех прикрепленных сельсоветах широкую разъяснительную работу по своевременному и доброкачественному проведению весенних полевых работ и обеспечить засев всей площади ярового клина. К каждому населенному пункту прикрепить лучших агитаторов"{31}.
      Само собой разумеется, что подобного рода факты, доведенные до сознания бойцов, вселяли в них уверенность в исторической предопределенности освобождения Белоруссии. Крестьяне засевали поля в предвидении прихода Красной Армии!
      Многообразной была в те дни учеба личного состава. Относительное затишье на передовой разрешало вывести в тыл на доукомплектование и учебу многие артиллерийские и танковые части. Здесь буквально денно и нощно шла боевая и политическая подготовка личного состава, включая и подготовку командиров всех категорий.