Войны несчитанные вёрсты

      - Партизаны, - убежденно говорил В. И. Козлов, подкрепляя свою речь одержанными жестами больших сильных рун, - это сила уже сейчас такая, что фашисты постоянно вынуждены считаться с ее присутствием. Теперь же, после Сталинграда, после побед Красной Армии, о которых за линией фронта уже всем известно, партизанские силы удвоились, так что гитлеровцы уже получили второй фронт, причем у себя в тылу. Уверен, что для них он пострашнее чем тот, на который никак не отважатся наши доблестные союзники.
      На его суконном защитного цвета френче ярко блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза - знак высокого признания заслуг этого партизанского вожака.
      Несмотря на то, что в марте 1943 года Центральный штаб партизанского движения был расформирован, а после состоявшегося вскоре его восстановления все украинские соединения ушли в подчинение ЦК КП (б) Украины, наша оперативная связь с партизанами не прерывалась ни на минуту и действия партизанских отрядов оказывали очень заметное влияние на развитие событий того периода.
      Достаточно гибкая система партийного и военного руководства партизанским движением превратила его в силу, которая оказалась способной буквально сковать большие контингенты войск противника.
      В тылу врага в марте 1943 года действовало 1047 партизанских отрядов, в которых насчитывалось до ста тысяч патриотов. А к началу битвы на Курской дуге численность партизан возросла до 142 тысяч человек{27}. Нужно ли говорить, насколько важным был контакт Военного совета фронта с этим, по существу, его авангардом. Взаимодействие регулярных войск с партизанами еще сыграет свою роль. Так, перед самым началом Курской битвы партизаны, действовавшие на территории временно оккупированных прифронтовых областей, осуществят дерзкую согласованную с нами операцию по выводу из строя сети железнодорожных коммуникаций. Причем действенную помощь партизанским войскам окажет большая группа саперов из состава 12-го отдельного инженерно-минного батальона нашего фронта.
      В течение только одной ночи с 21 на 22 июня 1943 года на железных дорогах Брянской области будет подорвано 4100 рельсов. Работа такой важной для противника железнодорожной линии как Брянск - Хутор Михайловский, по которой в то время противник подбрасывал подкрепления к линии фронта, окажется полностью парализованной на трое суток. Но это будет позже. А пока...
      Пока фронт пребывал в состоянии напряженного ожидания разворота событий. Командующий, члены Военного совета, начальники всех фронтовых управлений и отделов почти непрерывно находились в войсках, еще раз проверяя уже проверенное, помогая командующим, Военным советам армий, командирам дивизий в организации всего комплекса подготовительных работ.
      Сам командный пункт фронта как разместился 23 февраля в поселке Свобода, так и оставался там в обжитых и в меру необходимого приспособленных к работе домиках, представлявших собой нечто среднее между избами н хатами. Военный совет располагался на тихой окраинной улочке, примыкавшей к полуразрушенной кирпичной ограде бывшего монастырского сада.
      В делах и заботах, чего теперь греха таить, мы как-то упустили вопросы личной безопасности, полагаясь, в общем-то достаточно легкомысленно, на царившую вокруг поселка сначала весеннюю, а потом и летнюю благостную тишину. И едва жестоко не поплатились за это.
      Судя по всему (судя, естественно, уже потом), то ли воздушная, то ли агентурная разведка противника обнаружила место нашего расположения. И вот как-то в начале второй половины июня, после позднего возвращения из поездок в войска, мы все несколько задержались в столовой - в доме, расположенном между "резиденциями" К. К. Рокоссовского и моей. При выходе из столовой на затемненном крыльце К. К. Рокоссовского встретил шифровальщик, доложивший о получении срочного документа.
      К. К. Рокоссовский пригласил меня и В. И. Казакова проследовать в рабочую комнату секретаря Военного совета, расположенную в этом же доме.
      Присев к столу, специально установленному в секретариате для ознакомления с документами, командующий углубился в изучение текста.
      В этот момент над головами, на сравнительно большой высоте, послышался звук моторов немецкого бомбардировщика. Вошедший в комнату порученец майор И. Я. Майстренко доложил, что самолет повесил осветительные ракеты - "люстры", и не исключено, что сейчас начнет бомбить.
      - Сейчас, сейчас! - отмахнулся К. К. Рокоссовский, углубившийся в чтение документа.
      Однако в те же секунды послышался нарастающий гул самолетных двигателей, вой падавшей бомбы и почти тут же - сильный взрыв. Дом изрядно тряхнуло. Мы услышали громкую команду К. К. Рокоссовского: "Ложись!", - звон вылетевших из оконных рам стекол и еще два разрыва - уже несколько дальше.
      В наступившей тишине мы поднялись с пола. Секретарь Военного совета майор В. С. Алешин зажег чудом найденную в наступившей темноте свечку.
      - Все живы? - озабоченно спросил К. К. Рокоссовский.
      Судя по тону вопроса, свою собственную невредимость он полагал, как всегда, само собой разумеющейся.
      В комнате, где мы находились, все на этот раз обошлось благополучно, однако уже минуту спустя нам было доложено, что первая бомба упала в непосредственной близости от дома К. К. Рокоссовского, взрывная волна повредила угол строения, снесла одну из двух росших неподалеку от дома берез. Один из бойцов охраны был убит, тяжело ранило еще несколько человек, оказавшихся неподалеку от места разрывов бомб.
      Поистине случайно остался в живых командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Г. Н. Орел. Из столовой он вышел несколько раньше нас и в момент налета находился у себя, в отведенном ему для жилья и работы домике, расположенном на соседней от нашего порядка улице поселка. Оповещенный об угрозе воздушного налета, он перешел в отрытую рядом щель. Однако когда самолет повесил "люстры", вернулся в дом за папиросами. В это время начали рваться бомбы. Первая, как было сказано, упала около дома командующего. Вторая за домом-столовой Военного совета, а вот третья превратила в огромную воронку ту самую щель, которую за десяток-другой секунд до того покинул Г. Н. Орел.
      После этого поучительного события, еще раз напомнившего, что мы имеем дело с коварным и опытным врагом, способным наносить расчетливые удары, командный пункт был переведен в блиндажи, отрытые в глубине рощи, раскинувшейся рядом с поселком.
      * * *
      Готовясь к отражению удара противника, мы постоянно ощущали всенародную заботу о прочности нашей обороны. Первые реорганизованные по новым штатам и значительно укрупненные артиллерийские и танковые соединения мы начали получать еще под Сталинградом. А к началу лета все войска перешли на новую форму организации - была укреплена и прочно определила свое место в управлении войсками корпусная структура, в том числе и общевойсковых объединений, значительно повысились огневая мощь стрелковой дивизии, удельный вес артиллерии в боевых порядках пехоты.
      Теперь наши дальнейшие действия виделись достаточно четко. По общему стратегическому замыслу представлялось необходимым не только измотать и разбить в оборонительных боях противостоявшие вражеские войска, но и, ликвидировав орловский и белгородский выступы, перейти в решительное и стремительное наступление по всему фронту, приступить к освобождению временно оккупированных противником территорий, в первую очередь Украины и Белоруссии.
      Разумеется, никто не строил иллюзий насчет легкого решения этой задачи. Враг был еще очень силен. По имевшимся у нас сведениям, гитлеровское руководство, готовясь к летнему наступлению, провело у себя тотальную мобилизацию, пополнило войска личным составом и вооружением. Для операции, ставкой в которой была сама судьба фашистского рейха, на фронт направлялись новые тяжелые танки "тигр" и штурмовые орудия "фердинанд" о мощным вооружением и усиленной броневой защитой.
      Понятно, что и наша сторона не сидела сложа руки, готовилась встретить врага во всеоружии. Расстановка сил в первых числах июля на нашем участке выглядела так: войска Центрального фронта насчитывали в своих рядах 710 тысяч человек, 5282 орудия, 5637 минометов, 1783 танка и САУ, 1092 самолета. Нам же противостояли 22 дивизии 9-й немецко-фашистской армии и 4 пехотных дивизии 2-й армии, а всего 19 пехотных, 6 танковых и 1 моторизованная дивизия, отдельный батальон тяжелых танков, иначе говоря - 460 тысяч человек, 6000 орудий и до 1200 танков.
      Однако на ожидаемом нами направлении главного удара - в полосе обороны 13-й и правого фланга 70-й армии - гитлеровцам удалось создать перевес в людях в 1,2 раза и равенство в танках. Данные разведки свидетельствовали о том, что противник намерен взламывать нашу оборону большими силами, используя их в узкой полосе наступления.
      Учитывая это обстоятельство, мы главные свои силы сосредоточили в районе Понырей. Правда, это привело к довольно рискованному ослаблению левого фланга, но командование исходило из того, что район Понырей представлял наиболее опасное в случае прорыва противником обороны направление, поскольку проход врага напрямую к Курску, при взаимодействии с южной группировкой от Белгорода, создал бы реальную опасность окружения наших войск. При ударе же на любом другом участке противник мог только оттеснить наши войска к Курску, а окружение исключалось.
      2 июля 1943 года из Ставки последовало третье по счету предупреждение о возможном начале наступления противника, хотя самое пристальное наблюдение за поведением вражеских войск этого не подтверждало. Однако наша разведка буквально не спускала с противника глаз.
      Начиная со 2 июля весь аппарат политуправления фронта, политорганов армий, корпусов и дивизий находился непосредственно в войсках, главным образом на передовой. Все понимали, что пора временного затишья подошла к критическому рубежу и сражение, к которому мы так тщательно и так всесторонне готовились всю весну и весь июнь, может развернуться с часу на час.
      Следует отметить, что в эти дни наиболее полно проявилось стремление командиров всех степеней подкрепить воспитательную работу с бойцами своим личным участием.
      Проводя теперь политико-массовую работу совместно с командирами подразделений, помогая политработникам низового звена, партийным и комсомольским организациям, в первую очередь только недавно созданным, в их повседневной деятельности по мобилизации личного состава на ратный подвиг, командиры и политработники не ослабляли внимания и к вопросам материально-бытового обеспечения воинов всем необходимым. Важность такой заботы о бойцах определялась тяжестью ожидаемых испытаний. Военный совет и политорганы исходили из того, что предстоявшее сражение будет жестоким и продолжительным, а после изматывающих оборонительных боев войскам предстояло, не дав врагу опомниться, перейти в контрнаступление по всему фронту.
      На протяжении моей уже и в то время продолжительной военной службы, на опыте гражданской войны, событий на Хасане, войны с белофиннами, а теперь вот и с гитлеровскими захватчиками мне не раз доводилось убеждаться в том, что успех любой операции закладывается задолго до того, как заговорят пушки. И успех этот слагается из двух основных частей: материального обеспечения оперативного замысла и высокого политико-морального состояния участвующих в операции войск.
      Именно в те часы, в предгрозовой атмосфере смертельной схватки с ненавистным врагом, весь политический аппарат фронта действовал предельно организованно и, не побоюсь преувеличить, вдохновенно. Быстро росли и пополнялись свежими силами первичные партийные и комсомольские организации, что было чрезвычайно важно, так как после введения в действие постановления Государственного Комитета Обороны от 24 мая 1943 года об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти роль партийных к комсомольских организаций в воспитательной работе с личным составом значительно возросла.
      Наконец в ночь на 5 июля 1943 года группа разведчиков из 1-й гвардейской инженерной бригады полковника М. Ф. Иоффе под командованием лейтенанта И. С. Милешникова, действовавшая в полосе обороны 13-й армии, захватила немецких саперов, занятых скрытым разминированием проходов в своих минных полях. На допросе захваченные в плен саперы показали, что генеральное наступление назначено на 3 часа утра 5 июля.
      Все эти данные поступили в Военный совет фронта в 2 часа ночи, то есть всего за час до названного немецкими саперами срока наступления противника.
      Здесь мне хотелось бы привлечь читателя к участию в оценке сложившейся ситуации. Ведь если захваченные саперы не лгали, то следовало прямо сейчас, немедленно открывать огонь, начинать запланированную на этот случай артиллерийскую контрподготовку. И не просто открыть огонь, а израсходовать половину комплекта боеприпасов значительной частью орудий, выставленных на переднем крае.
      Но что если саперы подосланы противником с целью дезинформации, провокации наших войск к каким-то действиям, способным, скажем, раскрыть систему обороны? Что если противник, надеясь на успех дезинформации, заблаговременно отвел свои войска в глубину обороны н мы, выпустив огромное количество снарядов, как говорится, в белый свет, вынуждены будем отбивать его атаки с ограниченным количеством боеприпасов?
      Времени на размышление оставалось меньше, чем в обрез. Пользуясь присутствием у нас на нашем командном пункте представителя Ставки заместителя Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовский, оторвавшись от чтения показаний пленных немецких саперов, спросил его:
      - Что будем делать, Георгий Константинович?
      Г. К. Жуков спокойно выдержал вопросительный взгляд К. К. Рокоссовского и так же спокойно ответил:
      - Ты командуешь фронтом, ты и решай, с полней ответственностью за принятые решения.
      К сожалению, в мемуарах Маршала Советского Союза Г. К. Жукова этот момент, как я полагаю, за давностью времени приобрел несколько иное освещение. В подтверждение достоверности приведенного здесь разговора могу привести только фразу из книги К. К. Рокоссовского "Солдатский долг": "Присутствовавший при этом представитель Ставки, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне"{28}.
      Я лично считаю, что приведенный выше, скажем прямо, неординарный ответ Г. К. Жукова был единственно правильным и его следовало рассматривать как выражение самого высокого доверия к способности командующего фронтом решать даже те вопросы, от которых в конечном счете мог зависеть и ход всей войны. Приняв же за командующего фронтом столь ответственное решение, Г. К. Жуков, по логике, обязан был взять на себя и руководство его осуществлением, хотя бы на первом этапе.
      Между тем М. С. Малинин, связавшись по ВЧ со штабом Воронежского фронта, получил подтверждение: и в полосе обороны 6-й гвардейской армии захвачен сапер, также занятый разминированием прохода для своих войск.
      Сомнений не оставалось. И тогда К. К. Рокоссовский приказал В. И. Казакову открыть огонь.
      В ночной тишине на командном пункте фронта в тридцати километрах от передовой мы услышали громоподобный гул начала сражения. Как выяснилось некоторое время спустя, огонь нами был открыт всего за десять минут до начала артиллерийской подготовки противника.
      Но об этом мы узнаем потом. А в те минуты, о которых идет речь, такой исчерпывающей ясности, конечно же, не было. Отгромыхали залпы нашей контрартподготовки, и над всей линией фронта нависла зловещая тишина.
      Командующий 13-й армией генерал Н. П. Пухов доложил, что противник не проявляет никаких признаков активности. Это особенно настораживало - ведь основной удар артиллерийскими средствами наносился в полосе обороны этой армии, ибо именно здесь и ожидалось наступление противника.
      Потянулись томительные минуты ожидания. Противник молчал. И так длилось невероятно долгие два часа. Наконец в 4 часа 30 минут на нашу оборону обрушился ответный артиллерийский удар, а еще через час, в 5 часов 30 минут, в ярком свете раннего июльского утра противник начал наступательные действия. Удар, хотя и ослабленный контрартподготовкой, но достаточно чувствительный, был нанесен по всей полосе обороны 13-й армии и примыкавшим к ней флангам ее соседей: слева - 70-й, справа - 48-й армий.
      Противник предпринял наступление большими, в первую очередь танковыми, силами на узком участке обороны практически одной армии. Уместно здесь отметить, что только через несколько часов после начала гитлеровского наступления мы по достоинству могли оценить, какой силы удар готовился германским верховным командованием.
      На определившемся почти сразу ольховатском направлении против сражавшихся здесь 81-й стрелковой дивизии генерала А. Б. Баринова и 15-й стрелковой дивизии полковника В. Н. Джанджагавы враг бросил до трех пехотных и две танковые дивизии. Наступательные действия этих соединений были поддержаны большими силами артиллерии и авиации. Действуя группами по 50-100 самолетов одновременно, авиация противника пыталась бомбовыми ударами разрушить нашу оборону на всю тактическую глубину.
      Однако вполне очевидные расчеты врага на то, что массированное применение авиации поможет решить задачи, поставленные сухопутным войскам, оказались иллюзорными, основанными на ушедших в прошлое его превосходстве в количестве и качестве самолетов, боевом опыте летного состава.
      Сейчас группам вражеских самолетов приходилось прорываться к целям сквозь плотный огонь зенитной артиллерии, под непрерывными атаками наших истребителей. В дымном небе, как и на земле, развернулось ожесточеннейшее сражение, в котором одновременно участвовали сотни самолетов. И целью его был не частный успех, а завоевание стратегического господства в воздухе. Вот почему за ходом этой борьбы, исход которой определился не сразу, с напряженным вниманием следили не только командование 16-й воздушной армии и Военный совет фронта, но и Ставка Верховного Главнокомандования.
      Между тем на земле воины Центрального фронта держали труднейший боевой экзамен. Четыре мощных атаки, следовавшие почти без передышки, отбили в первый день бойцы 13-й армии. И только ввод противником свежей танковой дивизии вынудил части сражавшихся на этом направлении дивизий отойти на вторую линию обороны. Однако темп наступления противника был сбит.
      Наиболее полно мне запомнился первый день гитлеровского наступления - и по количеству событий, и по определившимся первым итогам. По этой причине мне хочется воспроизвести по памяти некоторые подробности того незабываемого дня.
      Примерно через два часа после начала наступления противника командующие родами войск, согласовав свое местонахождение, разъехались в войска. На командном пункте кроме Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского неотлучно оставался только М. С. Малинин.
      Вполне понятно, что большинство руководящих работников управления фронта направилось в расположение войск 13-й армии, принявшей на себя главный удар гитлеровских полчищ.
      ...Уже издалека стал виден затянутый дымом горизонт. Короткие часы относительной ночной прохлады с восходом солнца сменились удушливой жарой. В белесом безоблачном небе висело раскаленное солнце.
      По степным пыльным дорогам, к линии фронта, повсеместно поднимая за собой длинные пыльные хвосты, двигались колонны грузовиков.
      Водитель, сержант Гришанов (старшина Михайлов в связи с заболеванием глаз был еще из-под Сталинграда направлен в один из тыловых госпиталей), проявляя всю свою сноровку, с трудом обгонял утопавшие в пыльных шлейфах транспортные колонны. Только примерно через час мы добрались до командного пункта 13-й армии. Здесь уже было отчетливо слышно громоподобное дыхание передовой.
      Командующего 13-й армией генерал-лейтенанта Н. П. Пухова я застал за разговором по телефону. При моем появлении он разговор прервал, доложил о том, что армия ведет оборонительный бой и, пристально оглядев меня с головы до ног, сочувственно произнес:
      - Разрешите предложить вам умыться. Да и форму не мешает почистить - я ведь вас с трудом узнал под слоем пыли.
      Выглядел Николай Павлович бодрым, хотя, судя по покрасневшим векам, минувшую ночь он тоже не спал. Когда минут пятнадцать спустя начальник штаба генерал-майор А. В. Петрушевскиа, обрисовав по моей просьбе обстановку, доложил, что первая атака противника отбита с большими для него потерями, Николай Павлович огладил ладонью свою до блеска выбритую голову и произнес, откровенно доверяя мне свои опасения:
      - Так ведь это только первая... А сколько их еще предстоит нам выдержать?
      На командном пункте беспрерывно звонили телефоны, включались рации, входили, докладывали и уходили люди. Незримые, но прочные нити связывали командарма с войсками, позволяли наиболее разумно распорядиться имеющимися у него силами, образно говоря, постоянно держать руку на пульсе боя. Войска 13-й армии не дрогнули и пока надежно удерживали обороняемые рубежи.
      Поступили новые доклады из соединений, свидетельствующие о нарастании напряжения. Теперь, когда главные события разгорелись на ольховатском направлении (а мы в свое время полагали, что первый удар будет нанесен в направлении на Поныри), следовало ожидать, что сила ударов на этом участке будет нарастать до тех пор, пока противник не убедится в безнадежности своих усилий и не попытается поискать в нашей обороне другое, более слабое место. То, что действия такого рода будут гитлеровцами обязательно предприняты, мы не сомневались.
      Примерно через два часа после того, как была отбита вторая атака и над передовой на некоторое время стало относительно спокойно, мы с членом Военного совета армии генералом М. А. Козловым выехали в район Понырей, в 307-ю стрелковую дивизию генерал-майора М. А. Еншина.
      Здесь противник также пытался взломать оборону, но делал это 5 июля столь, я бы сказал, осторожно, что не оставалось сомнений во второстепенности этого направления, в отвлекающем характере наносимых ударов. Воины дивизии М. А. Еншина успешно отбивали демонстративные наскоки. Однако, поскольку действия противника весьма напоминали усиленную разведку боем, комдив высказал достаточно основательное предположение о возможности переноса направления главного удара именно сюда.
      Мы побывали в войсках, отметили готовность личного состава дать противнику достойный отпор. Люди были хорошо накормлены, опрятны и подтянуты, оружие держали в боевой готовности, имели достаточный запас боеприпасов.
      Пользуясь затишьем, мы провели с работниками политотдела краткое совещание, на котором подвели первые итоги боев на ольховатском направлении. Полковник Еншин ознакомил политсостав с дальнейшим планом обороны занимаемого участка.
      Вернулся я в Свободу (как все мы по старой памяти продолжали именовать перенесенный из поселка командный пункт) к концу дня. По дороге заехал в Волобуево, где размещалось политуправление фронта.
      С. Ф. Галаджева застал на месте - он только что вернулся из поездки на передовую.
      - Трудный день! - озабоченно произнес С. Ф. Галаджев, но тут же, словно погрузившись в воспоминания, начал быстро рассказывать обо всем, что увидел за день, о чем передумал.
      - Вот что значит подготовка! - словно подводя итог своим размышлениям, заметил он с удовлетворением. - Удивительно рационально организованная оборона, помноженная на массовый героизм наших людей.
      С. Ф. Галаджев доложил об активном притоке воинов в партию, настолько массовом, что партийные комиссии политотделов, не успевавшие производить необходимое, положенное по инструкции оформление документов, перенесли всю свою работу прямо на передовую.
      - Очень хорошо, что командир 8-й стрелковой дивизии полковник Гудзь, - с удовольствием доложил далее С. Ф. Галаджев, - в ходе сражения сам несколько раз интересовался у начальника политотдела, как идет прием в партию. По его инициативе накануне боя повсеместно были проведены партийно-комсомольские собрания с повесткой дня "Коммунист и комсомолец в предстоящем бою". На партийных собраниях в ходе обсуждения вопроса выступали командиры полков подполковники Жданов и Томиловский, командиры батальонов и рот.
      Думается, что весьма показательным был сам по себе уже тот факт, что командиры в самый разгар оборонительных боев, когда на счету у них каждая минута, выступали в роли единоначальников, отдававших себе полный отчет о значении воспитательной, партийно-политической работы в войсках для достижения желаемого успеха.
      С. Ф. Галаджев развернул изрядно потертую газету и разложил на столе многочисленные боевые листки, листовки-молнии, выполненные от руки.
      - А это вот - копии! - с горечью произнес Сергей Федорович, придвигая ко мне поближе несколько листков. - Оригиналы остались в делах партийных комиссий...
      "Если погибнуть придется в схватке с фашистами, - прочитал я неровные строчки, набросанные чернильным карандашом на тетрадочной линованной бумаге, прошу считать меня коммунистом-большевиком!"
      - Погиб! - не дожидаясь вопроса, подтвердил мое подозрение Сергей Федорович. - Увлек за собой бойцов, как и подобает коммунисту!
      Учитывая, что ход боевых действий войск в сражении на Курской дуге подробно описан в многочисленных военно-исторических трудах и воспоминаниях участников, я разрешу себе ограничиться только общим перечислением событий, краткой передачей некоторых личных впечатлений в дополнение к тому, что большинству читателей уже известно.
      С началом Курской битвы случилось так, что личные качества К. К. Рокоссовского открылись для меня с новой стороны.
      За месяцы совместной работы у меня сложилось достаточно полное представление о характере и поведении командующего фронтом в самых различных обстоятельствах. И в дни трудных размышлений при разработке плана операции "Кольцо", и в напряженные дни наступления на промороженных просторах сталинградских степей, и в волнующие дни победного завершения великой битвы на Волге, и в ходе разбора огорчительных неудач наших войск уже на новом месте, севернее Курска, - я привык видеть Константина Константиновича иногда задумчивым, внешне даже несколько рассеянным, иногда энергично, с подъемом действовавшим, в том числе и в обстановке, достаточно тревожной, но всегда спокойным и ровным в общении со всеми окружающими без исключения.
      У меня подчас возникало даже что-то похожее на чувство хорошей зависти к способности командующего неизменно находиться как бы выше обстоятельств, граничащей с вроде бы очевидной всепрощающей мягкостью, впрочем, как мне казалось, не всегда и оправданной. Однако 7 июля я получил убедительное подтверждение ошибочности своего мнения.
      В тот день немецко-фашистское командование, не добившись успеха на ольховатском направлении, перенесло главный удар на Поныри. Хотя и до этого здесь шли беспрерывные бои, однако удар, сконцентрировавший в себе все, что противник смог тогда собрать, был и хорошо организован, и обеспечен большим количеством танков. Собранная группировка пыталась овладеть Понырями при активной поддержке значительных сил артиллерии и авиации.
      Вот в этих условиях, где-то к середине дня и сложилась ситуация, которую с полным основанием можно назвать критической: пробивая себе дорогу мощным огневым шквалом, пытаясь проломить героическую оборону наших войск посредством введения больших групп танков на узком участке, немецко-фашистскому командованию удалось незначительно продвинуться вперед, несколько потеснить части 13-й армии.
      Должен сразу подчеркнуть, что воины 13-й армии под командованием смелого и инициативного генерала Н. П. Пухова покрыли себя в том сражении неувядаемой славой, их заслугу в разгроме фашистов на северном фасе Курской дуги не представляется возможным переоценить.
      Однако именно на участке 13-й армии в этот день решалась судьба сражения и малейшее ослабление обороны было чревато самыми тяжелыми последствиями.
      Так случилось, что командующий армией генерал Н. П. Пухов, докладывая фронту об отходе частей на вторую полосу обороны, как следовало понимать километра на три, по чистой случайности не застал на месте К. К. Рокоссовского и переключился на начальника штаба. Не спавший двое суток М. С. Малинин не сдержал эмоций и, не очень затрудняя себя выбором выражений, дал более чем резкую оценку этому событию, в горячке зацепив и личность самого командарма.
      Вполне естественно, что генерал Н. П. Пухов, не привыкший к такой манере разговора, все-таки сумел вскоре связаться с К. К. Рокоссовским, доложить ему о сложившемся положении, присовокупив и жалобу на М. С. Малинина.
      К. К. Рокоссовский, только что закончивший непростой разговор с генералом П. И. Батовым об изъятия у него войск для укрепления угрожаемого направления, начал разговор с Н. П. Пуховым в свойственной ему благожелательной манере. Однако услышав (разговор шел по ВЧ и слышимость была отличной, можно сказать, на всю комнату) доклад об отходе нескольких частей на вторую полосу обороны, круто изменил тон. Его загоревшее до бронзового отлива лицо стало не бледным, а каким-то серым, трубка в руке дрогнула, побелели суставы сжимавших ее пальцев.
      - Товарищ генерал, - произнес К. К. Рокоссовский звеневшим от негодования голосом, - в полосе обороны вашей армии почти вдвое больше противотанковой артиллерии, чем на других участках фронта, организованный огонь тридцати семи противотанковых районов. Дивизия Еншина стоит насмерть, отбивает одну атаку за другой. Как могло случиться, что кто-то не выстоял?
      Было слышно, как Н. П. Пухов пытался что-то сказать в оправдание, но командующий фронтом решительно перебил его:
      - Я всегда ценил и продолжаю ценить ваши качества как человека и командарма! - произнес он, упрямо склонив голову. - И очень хочу видеть вас и завтра, и во всяком случае до конца боев в этой по праву занимаемой должности. Не дайте мне повода для разочарования. Желаю успехов! - закончил он, уже явно овладев собой.
      Однако и в этом эпизоде К. К. Рокоссовский оказался верен себе. Узнав из доклада начальника разведуправления генерала В. В. Виноградова, что противник сосредоточивает севернее Понырей большое (до 150 единиц) количество танков, он тут же отдал приказ генералу С. И. Руденко рассеять бомбовыми и штурмовыми ударами это скопление. Всю остальную часть дня он вместе с М. С. Малининым занимался усилением обороны 13-й армии. Противник был остановлен и на этом направлении.