Телегин Константин Федорович
      Войны несчитанные вёрсты
      Аннотация издательства: Автор в годы Великой Отечественной войны был членом Военного совета ряда фронтов, участвовал в боевых действиях под Москвой, в Сталинградской и Курской битвах, при форсировании Днепра, освобождении Белоруссии, в Висло-Одерской и Берлинской операциях. В своих воспоминаниях, работу над которыми К. Ф. Телегин завершил незадолго до своей кончины в 1981 г.. он рассказывает о ярких событиях войны, о стойкости и героизме советских воинов, о совместной работе с Г. К. Жуковым, К. К. Рокоссовским, другими видными военачальниками.
      С о д е р ж а н и е
      Глава первая. Не отдали Москвы
      Глава вторая. Если враг не сдается...
      Глава третья. Огненная страда
      Глава четвертая. Освобождение Белоруссии
      Глава пятая. Последний шаг к победе
      Примечания
      Глава первая.
      Не отдали Москвы
      Война, день первый. "Прошу направить меня на фронт". Неожиданные повороты судьбы. П. А. Артемьев, Ф. К. Прудников, И. С. Белов и другие. Александр Сергеевич Щербаков. Формируется народное ополчение. Фронт Можайской линии обороны. Суровое небо Москвы. Перестраиваем работу политорганов. Тяжелый день 5 октября. Столичный округ вступает в бой. Встает страна огромная. Столица на осадном положении. Прерванный доклад. Парад войск на Красной площади. Контрудары Западного фронта. Враг от столицы отброшен. Подводим итоги участия округа в обороне Москвы.
      Много раз описан памятный всему человечеству день 22 июня 1941 года, и для каждого описания нашлись свои слова, свои краски, свои подробности. Сколько людей - столько и судеб, и каждая судьба по-своему неповторима.
      ...В рассветный час этого дня, поднятые и собранные по тревоге, работники управления политпропаганды пограничных войск СССР заполнили кабинет начальника управления бригадного комиссара П. Н. Мироненко.
      Вообще внезапные вызовы на службу для каждого из нас были делом обычным, однако собравшиеся на этот раз понимали, что случилось что-то очень серьезное.
      Уже почти два года в Западной Европе полыхал пожар второй мировой войны. Народы многих стран на себе испытывали предательские последствия Мюнхенского сговора. Кованые сапоги гитлеровских оккупантов громыхали по проспектам захваченных европейских столиц, клубились черные дымы над крематориями концлагерей.
      Агрессивный блок сил мирового империализма - Германии, Италии и Японии расширился и укрепился, к нему присоединились королевская Румыния, хортистская Венгрия, царская Болгария, а также Финляндия. Этот блок поддерживался всей международной империалистической реакцией.
      На наших западных границах командование немецко-фашистских войск развернуло активную разведывательную деятельность, значительно участились попытки заброса на нашу территорию гитлеровской агентуры, случаи провокационных нарушений границы, а начиная с весны 1941 года и вторжения в воздушное пространство СССР фашистских самолетов.
      Все сходилось к тому, что рано или поздно фашистская Германия нападет на Советский Союз. Нам было хорошо известно, что в этой обстановке Коммунистическая партия и Советское правительство делали все от них зависящее для того, чтобы отсрочить, выиграть время, необходимое для осуществления важных мероприятий, направленных на дальнейшее развертывание оборонной промышленности, увеличение численности Вооруженных Сил, их техническое перевооружение.
      Провокационная возня фашистов на нашей западной границе расценивалась у нас в Главном управлении пограничных войск НКВД достаточно однозначно, но при всем этом хотелось верить, что вооруженное столкновение с силами империализма - дело отдаленного будущего, а все, что происходит на границе, лишь изощренная форма военно-политического шантажа, преследующего цель дезинформации правящих кругов Англии с целью, скажем, скрыть от них намерение форсировать Ла-Манш.
      В то утро мы еще не знали, что такого рода самоуспокоительные размышления уже опровергнуты суровой действительностью. Фашистская Германия, вероломно нарушив пакт о ненападении, начала бандитское вторжение в пределы нашей страны. Пожар войны уже полыхал на наших западных границах.
      ...По тому, как обычно уравновешеннейший П. Н. Мироненко был не просто взволнован, но, можно сказать, потрясен, по тому, как он пытался свою взволнованность скрыть, нервно прохаживаясь по кабинету, мы все без слов поняли, что, по меньшей мере, где-то на границе произошел серьезнейший инцидент. А может быть, началась война? В тревоге, молча ждали мы, что же скажет начальник управления.
      Бригадный комиссар П. Н. Мироненко в который раз посмотрел на часы, обвел взглядом собравшихся, откашлялся, словно стараясь избавиться от досадной хрипоты, и негромко произнес:
      - Сегодня, в четыре часа, немецкие войска по всей западной границе внезапно атаковали пограничные отряды и части Красной Армии. Одновременно сильной бомбардировке о воздуха подверглись города Минск, Вильно, Киев, Одесса, Севастополь и другие. Началась необъявленная война фашистской Германии против нашей Родины!
      Представлял ли я себе в то утро, что происходило на западной нашей границе? Опыт боевых действий на озере Хасан, а позже в Финляндии позволял мысленно нарисовать довольно полную картину о характере боевых действий в современной войне, однако, судя по всему, внезапное вторжение немецко-фашистских войск в пределы нашей Родины на этот раз представляло собой не локальный пограничный конфликт, а начало смертельной схватки империализма с социализмом.
      Так оно и было. Наступление гитлеровских войск развернулось сразу на широком фронте от Балтики до Черного моря. Войска, брошенные Гитлером в наступление, насчитывали 190 дивизий. Пять с половиной миллионов человек, около 4300 танков, 47 200 орудий и минометов, 4980 боевых самолетов и свыше 190 боевых кораблей.
      В составе военных округов, принявших на себя вражеский удар к началу военных действий, находилось 170 дивизий и 2 бригады, насчитывавших в своем составе 2680 тысяч человек, 37500 орудий и минометов (без 50-мм), 1475 танков (КВ и Т-34), 1540 боевых самолетов новых типов, а также значительное количество танков и самолетов устаревших конструкций. Северный, Краснознаменный Балтийский и Черноморский флоты насчитывали 182 корабля основных классов.
      Внезапность удара и скрытое сосредоточение сил разрешили фашистскому командованию создать на ряде ударных направлений превосходство сил в 3-4 раза, что также ощутимо повлияло на характер событий первого периода войны.
      Мне лично все это стало известно значительно позже. А пока мы молча, и, не скрою, потрясенные сообщением П. Н. Мироненко, смотрели, как он вскрывает пакет - руководство к действию на случай начала войны.
      Не берусь здесь подробно перечислять все вопросы, решением которых были наполнены первые часы работы по осуществлению мероприятий, предписанных мобилизационным планом. Не все было ясно, не все и не сразу увязывалось с намеченным. Очень настораживали отсутствие необходимой информации обо всем, что происходит на границе, содержавшиеся в поступающих донесениях пробелы и неясности.
      Третий день войны принес известия, которые теперь уже в каких-то почти зримых подробностях раскрывали весь трагизм обстановки, сложившейся в ходе приграничных сражений, обусловленный внезапностью нападения немецко-фашистских войск. Как известно, соединения и части приграничных военных округов не были отмобилизованы и приведены в боевую готовность. Вступившие первыми в бой советские пограничные и передовые части войск прикрытия оказывали упорное сопротивление врагу, самоотверженно бились за каждую пядь советской земли. Уже в окружении сражался героический гарнизон Брестской крепости. Но несмотря на героическую оборону и контрудары наших войск остановить противника не удалось...
      В эти дни мне довелось побывать на нескольких призывных пунктах столицы. Буквально толпы добровольцев, не ожидая получения призывных повесток по объявленной всеобщей мобилизации, осаждали военкоматы. Кроме молодых людей можно было видеть мужчин явно не призывного возраста, девушек и женщин.
      ...Чувствуя какую-то взволнованную потребность выразить свое личное отношение к происходящим событиям, я придвинул к себе чистый лист бумаги и написал рапорт следующего содержания:
      "В час грозной опасности для Родины прошу направить меня на фронт на любую должность. Имея боевой опыт комиссара в гражданскую войну, в боях на озере Хасан, в освободительном походе в Западную Белоруссию и в боях с белофиннами, считаю, что на фронте принесу больше пользы, чем в аппарате управления политической пропаганды".
      П. Н. Мироненко мельком взглянул на бумагу, не спеша приобщил к стопке, по всей видимости, рапортов аналогичного содержания.
      - Таким образом, - обратился ко мне бригадный комиссар, - все сотрудники управления одновременно уходят на фронт, а мобилизационный план будет выполняться сам собой? Я вас правильно понял?
      Видимо, почувствовав, что его слова меня не убедили, Петр Никифорович добавил:
      - Сейчас, как вам известно, вместе с войсками Красной Армии сражаются 9-я пограничная застава Брестского пограничного отряда, 17-я - Рава-Русского, 13-я - Владимир-Волынского, личный состав Перемышльского пограничного отряда и многие другие пограничные части. Они ждут от нас не рапортов об отправке на фронт, а конкретной боевой помощи... Идите и выполняйте свои обязанности. Нужно будет - пошлем на фронт без всяких ходатайств!
      С первых минут войны, казалось, само время начало уплотняться до предела, сутки утратили привычное деление на периоды, а события развивались самым неожиданным образом. Буквально на другой день после разговора с начальником управления (мне показалось тогда, что чуть ли не через неделю) я был снова вызван в знакомый кабинет, и Петр Никифорович суховато сообщил о моем назначении на должность начальника отдела политпропаганды стрелковой дивизии, формируемой из состава пограничных и внутренних войск НКВД. И только после уточнения вопросов о передаче дел моему преемнику Мироненко тепло пожелал мне успехов и крепко, по-товарищески пожал руку.
      ...В приемной заместителя наркома внутренних дел по внутренним войскам генерал-лейтенанта И. И. Масленникова собрались командиры и политработники многих новых формирований.
      Заместитель наркома пригласил прибывших в кабинет. Его информация о положении на фронта была более подробной, чем та, которой мы ранее располагали, но... еще менее утешительной.
      - Приказано, - коротко заключил И. И. Масленников, - сформировать одиннадцать стрелковых дивизий из пограничных и внутренних войск НКВД и отправить их на фронт.
      Как далее выяснилось, командиром дивизии, в которой мне предстояло служить, назначался полковник Иван Иванович Мельников из отдела боевой подготовки наркомата внутренних дел - человек хорошо знакомый по многолетней совместной службе в пограничных войсках.
      В ночь на 25 июня, попрощавшись с семьей, выехал к месту формирования дивизии, куда уже начали прибывать люди, боевая техника, различное имущество.
      В пересказе, конечно, все звучит просто. Только следует учесть, что формирование соединения в предельно сжатые сроки требовало высочайшего напряжения. Ведь предстояло принять тысячи людей, сотни единиц техники, многие тонны имущества, боеприпасов, горючего, продовольствия. Распределили личный состав по подразделениям, начали создавать партийные и комсомольские организации. Я много беседовал с командирами и политработниками, чтобы составить о них хотя бы общее впечатление.
      В напряженной работе пролетела первая неделя формирования. За это время удалось многое успеть. Партийно-политический аппарат делал все возможное, готовя личный состав к боям.
      * * *
      Военный человек самим характером службы приучен к неожиданным поворотам в личной судьбе. И все же, признаюсь, удивила полученная в ночь на 3 июля телеграмма, согласно которой мне предлагалось немедленно передать дела своему заместителю и срочно явиться в Главное управление политпропаганды РККА.
      Принявший меня заместитель начальника Главного управления политической пропаганды Красной Армии корпусной комиссар Ф. Ф. Кузнецов, не объясняя причин вызова, попросил рассказать биографию.
      Коротко рассказал. Родился в крестьянской семье. В тринадцать лет начал самостоятельную трудовую жизнь. В 1918 году вступил в Омскую Красную гвардию, а затем - в Красную Армию. Принимал участие в боях с белочехами и колчаковцами в Сибири, сражался с врангелевцами на каховском плацдарме. Будучи помощником комиссара 459-го стрелкового полка, форсировал Сиваш во время Перекопско-Чонгарской операции 1920 года, после этого, уже в должности комиссара того же полка, принимал участие в преследовании противника и 15 ноября вошел в освобожденный Севастополь. В ноябре - декабре 1920 года, а затем в 1921 году - дрался с бандами Махно в Крыму и на Одесщине. С выделением в 1921 году из состава нашей 51-й Перекопской стрелковой дивизии батальона для охраны государственной границы стал сначала комиссаром погранотряда, а с 1935 года - начальником политотдела пограничного округа. Военно-политическую академию окончил в 1931 году, в ряды ленинской партии был принят в 1919 году.
      Внимательно выслушав мой рассказ, Федор Федотович Кузнецов сообщил, что я назначен на должность начальника управления политпропаганды Московского военного округа. Дела необходимо принять немедленно у бригадного комиссара Ф. К. Прудникова, временно исполнявшего обязанности начальника управления.
      Совершенно не ожидавший подобного поворота дел, я принялся уговаривать корпусного комиссара оставить меня в дивизии, завершающей подготовку к отправке на фронт.
      Федор Федотович дал мне возможность высказаться, затем озабоченно посмотрел на настольные часы и, явно полагая вопрос решенным, протянул мне руку.
      - Округ в сложившихся условиях, - сурово произнес Ф. Ф. Кузнецов, выполняет огромной важности задачу по формированию новых частей и соединений, ведет мобилизацию людских и материальных ресурсов для фронта. Постарайтесь сделать, Константин Федорович, все от вас зависящее, чтобы эти задачи решались своевременно и организованно.
      Предупредив, что в составе управлений округа, в том числе и политпропаганды, в связи с выездом многих их работников в действующую армию произошли большие изменения и что эти изменения создали определенные трудности, Федор Федотович посоветовал на первых порах не стесняясь обращаться к нему за советами.
      Напутствуя меня на новую должность, Ф. Ф. Кузнецов сообщил, что командующим округом назначен генерал-лейтенант Павел Артемьевич Артемьев.
      - Если не ошибаюсь, вы с ним знакомы? - поинтересовался Федор Федотович.
      Нам, действительно, довелось не раз встречаться. П, А. Артемьев в Красную Армию вступил добровольцем в 1918 году. После окончания гражданской войны работал на командных и штабных должностях в войсках НКВД. С 1938 года командовал отдельной дивизией НКВД, в 1941-м стал начальником управления оперативных войск НКВД.
      Направляясь в здание штаба округа по улицам Москвы, я невольно думал о превратностях военной судьбы. Разве не наглядный тому пример, когда человек, с трудом добившийся направления на фронт и уже готовый выехать на передовую, попадает вдруг в тыловой округ. Правда, войдя под своды большого здания, занимавшего целый квартал, я сразу же почувствовал, что обстановка в нем, сразу видно, не тыловая. Командиры и политработники, в полевой форме одежды, с оружием, торопливо сновали по длинным темноватым коридорам, накоротке о чем-то переговаривались, что-то друг другу доказывали, чего-то требовали, кого-то разыскивали. И еще только поднимаясь по широкой лестнице, ведущей от парадного входа в кабинет командующего округом, я ощутил напряженный ритм деятельности штаба, возникающий обычно в ходе решения ответственных и не терпящих отлагательства задач.
      В кабинете генерал-лейтенанта Артемьева находилось несколько старших командиров. Немало их ожидали вызова в приемной. Неудивительно, что командующий - человек не старый, крепкого телосложения, выглядел крайне утомленным. Видимо, нелегко ему дались шесть первых дней командования столичным округом.
      Дождавшись короткой паузы в его беседе с подчиненными, представился по всей форме. Павел Артемьевич, несомненно уже осведомленный о моем назначении, приветливо кивнул головой, широко улыбнувшись дал понять, что узнал меня, и произнес:
      - Давай поговорим после полуночи, а пока принимай дела, обживайся на новом месте.
      В управлении политпропаганды меня уже ждал бригадный комиссар Федор Кондратьевич Прудников.
      Уже с первого знакомства Федор Кондратьевич произвел на редкость приятное впечатление. И оно не оказалось ошибочным: Прудников сочетал в себе лучшие качества политработника - скромность, душевность в общении с товарищами, постоянное стремление принять на спои крепкие плечи самые трудные задания, готовность помочь в трудную минуту.
      К Федору Кондратьевичу располагала окружающих и его привлекательная внешность. Очень высокий рост, плавность в движениях, широкая, добрая улыбка. Сослуживцы говорили, что он напоминал им сказочного русского богатыря.
      В первом нашем разговоре, затянувшемся более чем на два часа, Прудников обстоятельно ввел меня в курс всех дел управления. Договорились с Федором Кондратьевичом о том, что после ознакомления с работой штаба округа мы наметим подробный план дальнейших действий.
      Должность начальника штаба округа исполнял генерал-майор Иван Сергеевич Белов, как мне вскоре пришлось убедиться - отличный штабист, собранный и организованный, уравновешенный в любой обстановке человек. Даже стоявший в его кабинете диван с аккуратно сложенными на нем постельными принадлежностями не только не нарушал, но даже усиливал впечатление раз и навсегда заведенного здесь и неукоснительно поддерживаемого порядка.
      До полуночи - срока, назначенного для встречи с командующим, - постарался хоть немного войти в курс дел других управлений округа. Успел познакомиться с командующим ВВС МВО полковником Н. А. Сбытовым, начальником артиллерийского управления генерал-майором артиллерии Н. Ф. Устиновым, начальником артснабжения генерал-майором М. М. Новиковым, начальником автобронетанкового управления полковником С. И. Богдановым и интендантом МВО бригинтендантом Ф. П. Погудо.
      Тогда, знакомясь с будущими сослуживцами по тыловому округу, я, конечно, не мог и представить, через какие суровые испытания придется нам вскоре пройти. Поэтому огорчение от того, что не попал в действующую армию и, может быть, так и прослужу всю войну далеко от линии фронта, не проходило. Конечно, я старательно сдерживал свои эмоции, но куда уйдешь от свойственных каждому из нас переживаний?
      Явившись в условленное время в кабинет командующего, застал там начальника штаба И. С. Белова. Чуть поодаль сидел человек в защитного цвета гимнастерке без знаков различия. Мельком взглянув на его полное лицо, очки в круглой черной оправе, я подумал, что где-то с ним уже встречался, но не успел вспомнить где, ибо П. А. Артемьев уже вышел из-за стола и, обращаясь именно к этому товарищу, произнес:
      - Вот, Александр Сергеевич, наш новый начальник управления политпропаганды - бригадный комиссар Телегин!
      - Щербаков! - произнес в свою очередь человек в защитной гимнастерке.
      Он поднялся со стула и протянул мне руку.
      Командующий отпустил И. С. Белова. Мы остались втроем.
      Теперь все стало на свое место. Припомнилось сразу, где мне доводилось уже слушать выступления секретаря ЦК ВКП(б) и 1-го секретаря Московского городского и областного комитетов партии Александра Сергеевича Щербакова. Так что не случайно его лицо показалось мне знакомым. Но мой мозг, перегруженный впечатлениями, встречами, разговорами, размышлениями, буквально обрушившимися на меня в этот бесконечно длинный день, просто не сработал. Да и не мог я представить себе возможность встречи с Александром Сергеевичем именно здесь, да еще в столь поздний час.
      Из последовавшего затем обстоятельного разговора стало ясно, что А. С. Щербаков является также и членом Военного совета МВО. Он расспросил о моей прежней службе, ответы выслушал внимательно, иногда покачивая в такт моим словам своей крупной головой с аккуратно гладкой прической.
      - Должен сказать, что за краткостью времени пребывания в новой должности, - откровенно признался я, - многое еще осталось неясным, а кое-что окажется значительно сложнее, чем могу сейчас предполагать. Так ведь не один здесь!
      - Вот именно! - одобрительно кивнул А. С. Щербаков. - Посему не робейте, действуйте смелее и решительнее, ориентируйтесь по обстановке, принимайте самостоятельные решения, ни на кого не надеясь, не оглядываясь, не думая, "как бы чего не вышло"! Но если нужна будет помощь - не стесняйтесь, обращайтесь в ЦК, МК и МГК. Всегда можете рассчитывать на помощь и поддержку.
      Перед отъездом А. С. Щербаков, словно завершая разговор, произнес:
      - Мы тут с Павлом Артемьевичем решили, что до назначения нового работника, вместо убывшего на фронт товарища Богаткина (В. Н. Богаткин - корпусной комиссар, член Военного совета МВО), часть обязанностей в мое отсутствие придется выполнять вам. Будете принимать участие в решении вопросов, требующих санкции члена Военного совета... А решение ЦК о назначении нового товарища на эту должность постараемся ускорить!
      ...Понадобилось не более двух суток, чтобы получить первое представление о характере первоочередных дел и, без преувеличения скажу, не мыслимой для мирного времени уплотненности событиями каждого прожитого дня.
      Убежден, что именно высокое чувство ответственности перед своим партийным и гражданским долгом помогало всем нам осваивать круг во много раз возросших служебных обязанностей военного времени. Практически все привычные мерки мирного времени оказались в новых условиях не приемлемыми. И это сознавали все без исключения работники управления Московского военного округа. Всеми ими руководило горячее стремление внести свой посильный вклад в дело разгрома ненавистного врага.
      Главная задача Московского военного округа определялась самой обстановкой и, как уже говорилось, состояла в формировании и подготовке войск для фронта. Понятно, что все, кто в округе был к этому причастен, старались сделать все возможное, а подчас, казалось бы, и невозможное для того, чтобы запланированное количество соединений и частей было отмобилизовано, в максимально короткие сроки обучено и отправлено на фронт.
      Решение большинства этих задач облегчалось всенародной поддержкой мероприятий, направленных на разгром врага.
      Одним из наиболее ярких выражений высочайшего патриотического подъема стало создание народного ополчения.
      Еще до того, как было положено начало записи в ряды вооруженных защитников столицы, трудящиеся города создавали добровольные истребительные батальоны, помогавшие в наведении революционного порядка. Более шести тысяч московских коммунистов попросили отправить их на фронт для пополнения рядов политработников. А затем тысячи и тысячи москвичей невзирая на возраст, служебное положение и состояние здоровья пошли по зову сердца в райкомы партии, комсомола, в военкоматы с просьбой записать их в народное ополчение. Но о том, как ширилось и развивалось это движение, речь впереди. Дело в том, что вплотную заниматься им мне довелось уже в новом качестве.
      В середине июля позвонил Александр Сергеевич Щербаков и пригласил меня в кабинет члена Военного совета. Зная, как экономно Александр Сергеевич расходует время, я заранее подготовил все документы, требовавшие его подписи или согласования с ним. Захватил папку с бумагами и поспешил на вызов.
      - Ну вот, Константин Федорович, - сказал Щербаков, - этот кабинет после отъезда на фронт товарища Богаткина пустовал до сегодняшнего дня. Теперь пришла пора его обживать.
      Не представляя, о чем конкретно идет речь, я спросил Александра Сергеевича, в какой мере это относится ко мне лично. Он ответил, что утром состоялось решение ЦК партии и Государственного Комитета Обороны о моем назначении членом Военного совета Московского военного округа, так что занять этот кабинет надлежит именно мне, причем без малейшего промедления.
      Признаюсь, что это очередное назначение меня весьма серьезно озадачило. Разумеется, в ходе войны вакансия члена Военного совета округа не могла бесконечно долго оставаться свободной. Но в то же время у меня были все основания предполагать, что на столь ответственный пост будет назначен человек, обладающий большим опытом политической работы в Красной Армии, занимавший ранее крупные посты в Вооруженных Силах и проявивший там свои организаторские способности. Справлюсь ли с обязанностями руководителя столь высокого ранга?
      Своими сомнениями прямо поделился с Александром Сергеевичем. Однако впервые за время совместной работы он прервал на полуслове, сказал, словно поставил точку:
      - Решение окончательное, пересмотру не подлежит, и не боги горшки обжигают. Жизнь покажет, что надо будет делать... В трудных случаях будем советоваться и сообща вырабатывать решения...
      И все же за всю предшествующую службу мне еще не приходилось приступать к исполнению новых обязанностей, столь сильно сомневаясь в своей готовности к тому. Можно понять мое состояние, если вспомнить, что всего за какие-то двадцать пять дней, минувших с начала войны, уже довелось принять участие в формировании стрелковой дивизии и начать осваивать обязанности начальника управления политпропаганды округа. Теперь - еще одно назначение!
      В принципе все это можно было бы воспринять спокойнее, как очередные повышения по службе, если бы был накоплен запас необходимых знаний и навыков. Следует, видимо, здесь упомянуть о том, что после окончания гражданской войны двадцать лет моей службы прошло в пограничных войсках, имеющих свою специфику, и задача должного понимания сути огромных перемен, которые произошли в Красной Армии за эти годы, выглядела далеко не простой.
      Военному совету - высшей командной инстанции войскового объединения предоставлены огромные права и, естественно, не меньшие обязанности. Однако в чем они конкретно заключаются, чем конкретно должен повседневно заниматься член Военного совета округа, мне еще предстояло уяснить, да к тому же в процессе работы, с полной мерой ответственности за ее результаты.
      К сожалению, никаких должностных инструкций, определяющих служебные права и обязанности члена Военного совета округа, в военное время не было. Правда, Постановлением Государственного Комитета Обороны от 9 июля 1941 года достаточно полно определялся служебный статус члена Военного совета армии на фронте, однако в условиях работы тылового округа это постановление было применимо только в его общих положениях.
      Ко всему этому следует добавить, что входить, как говорится, в должность мне довелось в условиях постоянно меняющейся обстановки - именно в те дни Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Командования приняли решения, которые коренным образом меняли характер деятельности руководящего состава МВО. Я имею в виду решение ГКО от 16 июля о строительстве Можайской линии обороны и приказ Ставки от 18 июля 1941 года об образовании фронта Можайской линии обороны, руководство которым возлагалось на командование Московского военного округа по совместительству.
      А 16 июля 1941 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР "О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в Рабоче-Крестьянской Красной Армии". Этот указ был встречен нами с чувством глубокого удовлетворения, ибо с начала войны, в условиях ожесточенных боев с врагом, возникла необходимость повысить ответственность и командиров, и политработников на все стороны боевой деятельности войск. Следовало также считаться с тем, что развертывание Вооруженных Сил по штатам военного времени, восполнение потерь, понесенных войсками уже в первые дни войны, потребовали массового призыва из запаса командных и политических кадров с разным уровнем боевой и политической подготовки, Особенно эта разница в степени подготовленности чувствовалась в ротном и батальонном звеньях вновь сформированных частей, а это, в свою очередь, отражалось на качестве боевой и политической подготовки рядового и младшего командного состава.
      Проводимая реорганизация значительно повышала ответственность Военного совета, политического управления округа и политорганов соединений и учебных заведений за повышение уровня боевой и политической подготовки формируемых боевых частей, резервов для фронта, а также кадров командиров и политработников, которые проходили курс ускоренной подготовки в военно-учебных заведениях округа.
      В эти дни для нас стали правилом постоянные личные посещения мест формирования новых частей. Каждодневное общение с бойцами, командирами и политработниками формирований давали нам возможность своевременно вскрывать и устранять на ходу всякого рода недостатки в ответственнейшей работе по подготовке резервов для фронта.
      Вспоминается одно из таких посещений Чернышевских казарм у Даниловского рынка, где новобранцы проходили ускоренный курс боевой выучки.
      Пожилой комиссар батальона, фамилии которого я, к сожалению, не помню, до войны преподаватель истории педагогического техникума, в личной беседе пожаловался мне на то, что никак не может найти общего языка с командиром батальона, который допускает грубость в обращении с подчиненными, на все замечания комиссара реагирует крайне болезненно.
      - Вы знаете, товарищ член Военного совета, - говорил комиссар с обидой, мне очень трудно воспитывать у бойцов уважение и любовь к командиру, который делает все для того, чтобы вызвать к себе неприязнь всех окружающих.
      - А почему вы не доложите об этом комиссару полка? - спросил я.
      - Видите ли... - Комиссар батальона несколько растерянно поткал плечами. Как-то неудобно подавать жалобы на товарища, с которым вместо буквально завтра предстоит вести бойцов в бой. Не деликатно это как-то, знаете ли!..
      Положение здесь действительно вкладывалось довольно серьезное. Конечно, батальон в масштабах округа величина не большая, но в воспитательной работе не существует мелочей, и часто малая помеха способна разрушить осуществление самых больших намерений.
      Пришлось задержаться в этом батальоне, пригласить командира и комиссара полка, в их присутствии и состоялся откровенный и довольно жесткий разговор с молодым командиром батальона.
      Конечно, каждое посещение частей помогало наметить меры, в том числе и неотложные, касавшиеся в первую очередь улучшения материально-технического обеспечения. Однако Военный совет постоянно держал в центре своего внимания вопросы слаженности руководства, использование политорганами и комиссарами, партийными организациями своих прав и возможностей для повышения уровня политико-воспитательной работы.
      Управление политической пропаганды округа было преобразовано в политическое управление, и его временно возглавил Ф. К. Прудников. Вместе мы за короткое время основательно изучили кадры политработников для того, чтобы на должности комиссаров назначить людей, хорошо зарекомендовавших себя на практической работе.
      Но организационные преобразования были лишь частью мер. Речь шла о необходимости коренной перестройки всей партийно-политической работы с личным составом войск, поднятии ответственности политорганов и партийно-политического аппарата частей и подразделений за выполнение приказов командования, повышения воспитательной роли пропаганды и агитации, боевитости в работе партийных организаций, обеспечении авангардной роли коммунистов и комсомольцев в решении боевых задач.
      Всякая перестройка, а тем более перестройка на ходу, требует больших усилий и безошибочности действий. Реорганизация работы политорганов проходила параллельно с решением многих других задач, по масштабам своим поистине государственного значения.
      В этой работе мы исходили из требований утвержденного тогда же Президиумом Верховного Совета СССР Положения о военных комиссарах, в котором со всей ясностью было записано:
      "Военный комиссар является представителем партии и правительства в Красной Армии и наряду с командиром несет полную ответственность за выполнение войсковой частью боевой задачи, за ее стойкость в бою и непоколебимую готовность драться до последней капли крови с врагами нашей Родины и с честью отстаивать каждую пядь советской земли".
      Теперь, прежде чем перейти к описанию событий более позднего периода, считаю уместным обратить внимание читателя на то, что в этой главе, посвященной обороне Москвы, рассказывается преимущественно о решениях и делах Военного совета, штаба и управлений Московского военного округа, то есть о том, в чем автор воспоминаний принимал непосредственное участие. Дело еще и в том, что, к сожалению, вклад МВО в оборону столицы нашей Родины не нашел, на мой взгляд, достаточно широкого освещения в военно-исторических трудах и мемуарной литературе.
      Прямо скажем, сегодня уже с трудом поддаются даже простому перечислению многочисленные задачи, одновременно поставленные на решение самим развитием событий. Чаще всего одно, казалось бы, отдельно взятое задание тянуло за собой целую цепочку других, требующих неослабного внимания, сил и времени. Вернусь в этой связи к формированию дивизий Московского народного ополчения.
      И сегодня, спустя десятилетия, невозможно без вол-нения вспоминать о высочайшем патриотическом подъеме, которым были охвачены советские люди в те дни. Записывалось в народное ополчение буквально все взрослое население Москвы. В ополчение шли рабочие и служащие, коммунисты и беспартийные. Нередко коллективы предприятий почти в полном составе подавали заявления о вступлении в ополчение.
      К 5 июля в Московское народное ополчение записалось более 300 000 человек.
      Как известно, первые в ходе Великой Отечественной войны формирования народного ополчения были созданы в Ленинграде, бои на дальних подступах к которому развернулись уже в начале июля. Причем запись добровольцев началась в Московском районе города Ленина. И мне показалось символичным, что почин этому патриотическому движению в Москве, одобренному Московским, а затем и Центральным Комитетом партии, теперь положили трудящиеся Ленинградского района.
      Пожалуй, одной из самых характерных особенностей этого благородного порыва было то, что он поднял советских людей в дни тяжелых испытаний, когда враг, используя преимущества внезапного нападения, численное и техническое превосходство на решающих направлениях, наступал в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. В условиях отправки на фронт всех регулярных частей Московского военного округа формирования народного ополчения сразу стали надежным резервом и источником пополнения действующей армии, а также войск, готовившихся к непосредственной защите столицы нашей Родины.
      Генеральным штабом Красной Армии командованию МВО было предписано сформировать двенадцать дивизий народного ополчения по 10000 человек в каждой. Дивизиям присваивались порядковый номер и наименование по месту создания: так, 1-я дивизия именовалась 1-й дивизией Ленинского района, 2-я - Сталинского, 4-я - Куйбышевского, 5-я - Фрунзенского, 6-я - Дзержинского, 7-я - Бауманского, 8-я - Краснопресненского, 9-я - Кировского, 13-я - Ростокинского, 17-я Москворецкого, 18-я - Ленинградского, 21-я - Киевского.
      Однако столь быстрое развертывание такого количества войск одновременно сразу поставило целый комплекс трудноразрешимых и даже просто неразрешимых проблем. Скажем, если обеспечить новые формирования командным и политическим составом мы как-то еще и могли за счет резерва, призыва из запаса, то гораздо сложнее решался вопрос укомплектования этих соединений транспортом, интендантским имуществом, средствами политпросветработы и многим другим. Только благодаря активному содействию местных партийных и советских организаций и с этой задачей, хотя и не так быстро, как того хотелось бы, удалось справиться.
      Самым же трудным оказалось обеспечение ополченцев оружием, боевой техникой, средствами связи. Командующий войсками округа генерал-лейтенант П. А. Артемьев обратился в Главное артиллерийское управление (ГАУ) Красной Армии, попросил разъяснить, как будет обстоять дело с вооружением ополченских дивизий. Ответ был малоутешительным: можно рассчитывать на обеспечение в централизованном порядке в пределах 20-25 процентов табельной потребности. А остальное следует изыскивать на месте.
      Мы понимали, что ГАУ ограничивает поставки оружия в силу чрезвычайных затруднений. Как проинформировал нас на специально проведенном заседании Военного совета округа А. С. Щербаков, сложность положения усугублялась серьезными потерями на фронте и необходимостью вооружения большого числа развертываемых по мобилизационным планам резервных соединений регулярных войск, маршевых подразделений и частей, направляемых прямо на передовую.
      Учитывая, что оружие, выделяемое по разнарядке ГАУ для плановых формирований неприкосновенно и может быть использовано только по прямому назначению, Военный совет принял решение о мобилизации всех ресурсов оружия, какие могли быть изысканы в учебных заведениях, штабах и тыловых частях. Лично мне предстояло связаться о партийными комитетами других областей, территориально входивших в пределы Московского военного округа, и попросить их провести аналогичную работу на местах.
      Военный совет не мог не считаться с тем, что дивизии народного ополчения уже сформированы, выведены в летние лагеря и их личному составу предстоит в предельно короткий срок изучить материальную часть табельного оружия, сколотить расчеты, провести боевые стрельбы. Поэтому отсутствие и даже некомплект артиллерийских орудий, минометов, пулеметов, да и винтовок ставил под угрозу срыва все запланированные учебные мероприятия, а это в свою очередь резко снизило бы качество боевой подготовки ополченцев.
      И работники управлений Московского военного округа с каждым днем наращивали усилия в поиске внутренних резервов. При внимательном изучении дел на местах выяснилось, что резервы все же есть, и даже немалые. Первый из них артиллерийские базы, непосредственно подчиненные ГАУ. Поскольку они относились к ГАУ, то у нас до них раньше, как говорят, руки не доходили. Напомнил нам о существовании баз секретарь Московского обкома ВКП(б) С. Я. Яковлев. "Открытию" же помог случай: до обкома дошли сигналы об отсутствии на одной из баз должного порядка.
      В ходе ознакомления с положением дел на этой артиллерийской базе мы получили право раскритиковать... самих себя. В круговерти повседневных дел и хлопот мы упустили из виду, что в Москве существует гарнизонный политотдел спецчастей, баз и складов, возглавляемый полковым комиссаром Бересневым. Первичная парторганизация базы ГАУ, о которой сообщил по телефону С. Я. Яковлев, в числе парторганизаций других пятидесяти восьми военных учреждений находилась в ведении этого политотдела. Как выяснилось, ни полковой комиссар Береснев, ни работники его отдела с самого начала войны на этой крупной базе ни разу не побывали.
      В те горячие дни артиллерийская база явилась для нас неоценимой находкой: оказалось, что она располагает значительными запасами отремонтированного или требовавшего ремонта иностранного стрелкового оружия, лежавшего на складах со времени гражданской войны.
      Объем ремонтных работ здесь был внушительным.
      Месячная норма ремонта до 30 000 единиц оружия была увеличена ГАУ до 120 тысяч. Однако перестройка ремонтных подразделений базы шла медленно.
      Совместно с промышленным и военным отделами горкома партии нам удалось срочно укомплектовать базу квалифицированными специалистами, увеличить численность станочного парка, улучшить условия труда и быта ее работников. К концу месяца база выдавала уже до 5 000 единиц отремонтированного оружия в сутки. Наша особая заинтересованность в повышении эффективности и качества работы на этой базе была вызвана и тем, что все оружие отечественного производства после ремонта отправлялось в действовавшие и формируемые войска, а оружие иностранных систем поступало полностью в распоряжение соответствующих управлений округа.
      Тем временем московские районные партийные организации собрали значительное количество винтовок, ручных и станковых пулеметов в гражданских военизированных организациях; большое количество оружия удалось изъять из запасов военных учебных заведений.
      Принятые меры помогли в значительной степени решить проблему обеспечения ополченских дивизий стрелковым оружием.
      Между тем, с выводом ополченских дивизий в лагеря в западные районы Подмосковья, где они проходили боевую учебу и строили оборонительные сооружения, вскрылись весьма ощутимые недостатки поспешного формирования.
      Пока дивизии находились в Москве, их формирование проходило в целом нормально, руководители предприятий и учреждений рассчитывали, видимо, что ополченцы будут проходить обучение и нести службу без отрыва от работы. Но как только дивизии ушли в учебные лагеря и стало трудно выполнять планы выпуска военной продукции, некоторые руководители предприятий и научных учреждений устремились в райкомы и штаб округа с просьбами вернуть тех или иных работников, так как их некем заменить. Одновременно от командиров и комиссаров стали поступать рапорты о том, что часть ополченцев по состоянию здоровья и возрасту не выдерживает трудностей боевой учебы и оборонительных работ.
      Пришлось буквально на ходу исправлять допущенные при комплектовании ополчения ошибки, возвращать на предприятия и в научные учреждения крайне необходимых в интересах обороны специалистов, отчислять больных и пожилых ополченцев. Не всегда это проходило гладко, многие добровольцы возмущались, писали протестующие заявления, усматривая в самом факте возвращения домой некий акт недоверия.
      В те дни политический аппарат ополченских формирований был ориентирован на проведение активной работы по разъяснению сути принятых мер. И все же непосредственно в политуправление округа, минуя военкоматы, а зачастую и с жалобами на них, являлись представители старой гвардии большевиков, требовавшие направления на передовую или, в крайнем случае, предоставления, как минимум, работы по специальности. С отказами, даже, казалось бы, самыми аргументированными, они не мирились и нередко жаловались выше - теперь уже на работников политуправления.
      Вспоминается появление в моем кабинете бывшего наркома лесного хозяйства Н. М. Анцеловича. Старый большевик, давно перешагнувший через свой шестидесятилетний юбилей, он сразу напустился на меня со всей непримиримостью задетого за живое человека.
      - То есть как это старик?! - кричал он на весь кабинет. - Что? Не призывного возраста? Давайте мне вашего образцового призывника, пойдемте в тир, будьте свидетелем. Я ему десять очков форы с закрытыми глазами дам! Я из нагана могу в подброшенный пятак попасть!
      Сообразив, видимо, что это утверждение выглядит несколько преувеличенным, он тут же поправился:
      - Ну а в фуражку - так это в любое время! Из уважения к возрасту и благородному порыву посетителя решил лучше промолчать.
      - Тогда я на вас прямо в вашем присутствии пожалуюсь!
      Ткнув пальцем в белый телефонный аппарат, он безошибочно определил:
      - Это у вас "кремлевка"! Разрешите?
      Не дожидаясь ответа, он подошел к аппарату, снял трубку, набрал номер и, услышав отзыв, с обидой произнес:
      - Привет, Анастас, это - Анцелович. Скажи ты товарищу Телегину, что я вполне здоров и годен к военной службе. Я прямо от него звоню, в его присутствии! - И, обращаясь ко мне, сказал: - Вот, поговорите, товарищ Микоян на проводе. Он подтвердит!
      Действительно, у телефона был А. И. Микоян. Он поздоровался, поинтересовался, не очень ли шумит неспокойный посетитель, и посоветовал подобрать ему какую-нибудь работу, связанную с военной промышленностью.
      - Он человек энергичный. Если найдете должность, может оказаться весьма полезным. Желаю успехов!
      Забегая вперед, скажу - работу нашли. Когда в политуправлении создали отдел военных заказов, Н. М. Анцелович представлял его в единственном числе, но работал за целый отдел.
      Этот отдел занимался поисками возможностей перевода работы различных мелких мастерских на нужды обороны, переоборудования их в предприятия по ремонту оружия, производства различного рода запчастей. В частности, на базе одной из мастерских, делавших металлические игрушки, им было организовано производство корпусов для противотанковых мин.
      Характерная для того периода быстрая, зачастую неожиданная смена обстановки и решений придавала всей нашей работе характер прямо-таки лихорадочный. Действовать приходилось одновременно по многим направлениям. Об одном из них - несколько подробнее.
      16 июля состоялось решение Государственного Комитета Обороны, а 18 июля приказ Ставки Верховного Командования о строительстве Можайской линии обороны общей протяженностью в 220 километров по рубежу Московское море (Волжское водохранилище), западнее Волоколамска, Можайска до слияния реки Угра с Окой. По самым предварительным подсчетам, требовалось выполнить огромный объем работ: выбросить 7,5 миллиона кубометров земли, уложить около 25 тысяч тонн цемента, 51 тысячу тонн гравия и щебенки, использовать 590 тысяч кубометров лесоматериалов. На обсчитанные работы предполагалось затратить более 5 миллионов человеко-дней и 68 тысяч машино-дней. Сроки определялись жесткие первая очередь к 15 октября, вторая - к 20-26 ноября.
      Постановлением ГКО о строительстве Можайской линии обороны не предусматривалось одновременного создания руководящего органа, способного со знанием дела вести проектирование и строительные работы. Не были указаны источники получения в нужном количестве дефицитных строительных материалов, необходимой строительной техники.
      Что касается руководящего органа, то после короткого обсуждения вопроса с командующим был найден, возможно, не лучший, но вполне приемлемый в тех условиях вариант - сформирование оперативной группы МВО по строительству Можайской линии обороны.
      Возглавил эту группу генерал-майор Александр Иванович Кудряшов. Следует отдать должное Александру Ивановичу. Отсутствие необходимых для руководства таким строительством инженерных знаний он компенсировал неиссякаемой энергией, умением подобрать инициативных и грамотных специалистов-фортификаторов и организовать их работу. Его человеческие качества - общительность и доступность - помогали успешно решать самые сложные задачи.
      Так, по инициативе Кудряшова и при содействии Военного совета округа было создано инженерное подразделение опергруппы, возглавил которое крупный специалист - старший преподаватель кафедры фортификации Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева кандидат технических наук бригинженер А. И. Пангсен. Для проведения рекогносцировочных работ удалось привлечь необходимое количество преподавателей и слушателей военных академий.
      Усилиями А. И. Кудряшова в короткие сроки, уже н середине августа, удалось в общих чертах решить проблему управления строительством Волоколамского, Можайского, Малоярославецкого и Калужского укрепленных районов полевого типа. Дело несколько осложнялось тем, что сотрудники Главного военно-инженерного управления Красной Армии, осуществлявшего контроль за ходом строительства, в те дни не всегда были готовы дать ответ на постоянно возникавшие многочисленные вопросы, и Александру Ивановичу, находившемуся чаще всего на различных участках строительства, приходилось решать их по своему усмотрению, на свою ответственность.
      Так вот, нам удалось получить указания Управлению оборонительного строительства о специальном сформировании 7 армейских управлений военно-полевого строительства, которые развернулись главным образом на волоколамском, можайском и малоярославецком направлениях. Военному совету разрешили приступить н формированию рабочих батальонов из лиц старших возрастов, не подлежащих мобилизации в армию.
      Энергия, инициатива и блестящие организаторские способности Александра Ивановича восхищали всех нас. Забегая несколько вперед, скажу, что, когда 2 декабря Московская зона обороны решением Ставки ВГК обрела статус оперативного объединения, А. И. Кудряшов был назначен начальником штаба М.з.о.
      Добавлю, что многие проблемы строительства удалось тогда решить благодаря помощи и поддержке местных партийных и советских органов.
      Пожалуй, единственное, в чем в то напряженное время строительство не испытывало нужды, - так это в рабочей силе! Как человек близко знакомый со всем, что происходило на можайском оборонительном рубеже, могу засвидетельствовать: главную силу на строительстве оборонительных сооружений составлял московский комсомол, рабочая молодежь со столичных предприятий.
      Какая бы сложная задача ни ставилась в ходе строительства, первой на зов партийных организаций откликалась молодежь. С самого начала развертывания работ на можайском рубеже Московский городской комитет ВЛКСМ во главе с его первым секретарем Анатолием Михайловичем Пеговым, ставший по-настоящему боевым штабом молодежи столицы, направил в рабочие батальоны десятки тысяч комсомольцев; не учтенное точно число дней отработала московская комсомолия на воскресниках без отрыва от производства. Достаточно сказать, что из 41 067 человек, работавших к началу августа на строительстве, 32 204 были комсомольцами. К концу августа их число возросло до 43012 человек. Наши сердца переполнялись гордостью за то, что выросла такая замечательная смена, готовая идти на любые испытания за честь, свободу и независимость Родины.
      Отправляя ополченские дивизии на подмосковные поля, Военный совет отдавал себе отчет в том, что недостаточность и нестандартность вооружения, слабая военная подготовка призванных из запаса командных кадров, особенно взводного и ротного звеньев, создавали дополнительные трудности в боевой учебе. Разновозрастность личного состава подразделений, значительные различия в образовании, профессиональной подготовке, привычках создавали определенные трудности и чисто бытового характера.
      Учитывая все это, Военный совет, политуправление округа, политорганы соединений уделяли большое внимание повышению уровня воспитательной работы, решению многочисленных проблем, связанных с улучшением материального обеспечения, питания и медицинской помощи ополченцам.
      В середине июля Военный совет округа обратился к Наркому обороны с просьбой разрешить вывести дивизии народного ополчения на Можайскую линию обороны - ведь враг приближался, 10 июля под Смоленском развернулось кровопролитное сражение. Стойкость и мужество защитников древнего русского города вселяли надежду на перелом в развитии событий в пашу пользу, однако пока еще не гарантировали от дальнейших осложнений оперативной обстановки на фронте. Все это, по мнению командования округа, диктовало необходимость создания резервной линии обороны в тылу сражавшихся войск Западного фронта. Личный состав соединений мог бы заниматься боевой подготовкой, активно участвовать в строительстве и освоении оборонительных рубежей.
      18 июля наша просьба была удовлетворена. Все выводимые на можайский рубеж дивизии предполагалось объединить в армии. Для этой цели были созданы управления 32, 33 и 34-й армий. По когда эта работа подходила к концу, нами был получен приказ: сформированные армии передать созданному 30 июля Резервному фронту.
      Дивизии Московского народного ополчения, в связи с переходом в состав регулярных войск, были реорганизованы в общевойсковые соединения перечисленных выше армий с присвоением соответствующих порядковых номеров (2, 8, 17, 18, 29, 60, 110, 113, 139, 140, 160, 173-я стрелковые дивизии).
      По тем отрывочным сведениям, которые поступали с фронта в штаб округа, эти дивизии сражались самоотверженно.
      Следует напомнить о том, что они оказались под Вязьмой, Ржевом, Старой Руссой на направлении главных ударов войск противника, рвавшегося к Москве и Ленинграду, вынуждены были отражать эти удары в кровопролитных боях. 32-я армия с 3 октября западнее Вязьмы вела тяжелые оборонительные бои с превосходящими силами врага и попала в окружение. Многие воины погибли в тяжелых неравных боях, остальные небольшими группами прорвались к своим и участвовали в разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.
      Это можно сказать о воинах бывшей Киевской дивизии народного ополчения, переименованной в 173-ю стрелковую дивизию 33-й армии. К 24 октября войска этой армии после длительных и очень напряженных боев остановили противника на реке Нара, а затем перешли в контрнаступление, вместе с кавалерийским корпусом генерала П. А. Белова в начале февраля 1942 года пытались с ходу овладеть Вязьмой. 173-я стрелковая дивизия была удостоена звания гвардейской (77-я гвардейская дивизия), награждена орденами. 67 бойцов и командиров этой дивизии получили звание Героя Советского Союза. Звания гвардейских были удостоены также 18, 110, 130-я стрелковые дивизии (соответственно 11, 84, 53-я гвардейские дивизии).
      * * *
      К концу июля для МВО определился еще один фронт - небо Москвы. В ночь на 22 июля противник совершил первый воздушный налет на столицу.
      Мы не сомневались ни в том, что враг рано или поздно попытается бомбить столицу, ни в том, что первые налеты на нее он совершит именно ночью, поскольку удаленность его аэродромов от целей пока исключала сопровождение бомбардировщиков истребителями. Без прикрытия же можно было рассчитывать на прорыв только под покровом темноты.
      Поскольку о противовоздушной обороне столицы 1941-42 годов уже немало написано, мне хочется обратить внимание читателя лишь на некоторые особенности выполнения воинского долга защитниками московского неба.
      Само собой разумеется, что защита неба над столицей осуществлялась зенитными и авиационными соединениями, составлявшими единый комплекс средств противовоздушной обороны. Но этими войсками руководили замечательные люди, каждый из которых внес весомый личный вклад в дело защиты столицы от ударов врага с воздуха.
      Командующим Московской зоной ПВО был генерал-майор артиллерии М. С. Громадин. Рослый, немного грузноватый, неторопливый в движениях, он обладал счастливой способностью привлекать к себе людей. Кроме большого личного обаяния обладал Михаил Степанович и замечательными деловыми качествами. Громадин, как это подтвердили дальнейшие события, был талантливым организатором противовоздушной обороны Москвы.
      Непосредственная защита столицы с воздуха возлагалась на подчиненные ему 1-й зенитно-артиллерийский и 6-й истребительный авиационный корпуса. Артиллеристами в тот период командовал лихой и неутомимый генерал-майор (в дальнейшем - генерал-полковник) артиллерии Д. А. Журавлев, получивший боевую закалку на фронтах гражданской войны и в боях с басмачами в Средней Азии. Кроме того, Даниил Арсентьевич был специалистом в такой сложной области, какой является теория и практика зенитной артиллерийской стрельбы. И то, что ему с самого начала войны доверили защиту Москвы от налетов вражеской авиации, говорило само за себя.
      Комиссаром корпуса был назначен полковой комиссар Н. Ф. Гритчин. Перед войной он работал секретарем Фрунзенского райкома партии Москвы. Опытнейший партийный работник, тактичный и скромный человек, Гритчин умело направлял партийно-политическую работу. Позже, когда я ближе познакомился с Николаем Федоровичем, то имел возможность не раз убедиться в том, что он не делил людей на начальников и подчиненных. Делил их по человеческим, деловым и партийным качествам, а его воспитанность, деликатность как-то сами собой исключали возможность складывания неправильных отношений как с начальниками, так и с подчиненными. Гритчин очень хорошо дополнял темпераментного командира корпуса, и мне думается, что личные качества комиссара сыграли не последнюю роль в высокой боевой и политической подготовке бойцов и командиров корпуса для решения чрезвычайно сложных задач.
      6-м истребительным авиакорпусом командовал полковник II. Д. Климов опытный летчик-истребитель, отличный тактик воздушного боя, талантливый руководитель, снискавший уважение всего личного состава соединения. Комиссар корпуса бригадный комиссар И. А. Орлов пришел на эту должность из Военно-политической академии имени В. И. Ленина, где он возглавлял отдел политпропаганды. Он быстро освоился с особенностями работы в авиационном соединении.
      Командующий войсками округа П. А. Артемьев, Военный совет и политическое управление округа все вопросы противовоздушной обороны столицы постоянно держали в центре своего внимания, тем более что и Ставка Верховного Командования, и Генеральный штаб с каждым днем все больше интересовались положением дел.
      Надо сказать, что определенная тревога по поводу надежности прикрытия столицы от воздушных налетов была обоснованной. В сложившихся конкретных условиях организация отпора сильному и опытному воздушному противнику имела много сложностей. Достаточно сказать, что к началу войны почти половина зенитно-артиллерийских частей находилась в летних лагерях, а последовавшая затем поспешная мобилизация для нужд фронта средств механической тяги замедлила возвращение этих огневых средств на боевые позиции к Москве. Та же причина - отсутствие штатного количества тягачей - привязывала значительную часть зенитных батарей к постоянному месту дислокации, ограничивала оперативный маневр огневыми средствами ПВО.
      По решению Государственного Комитета Обороны от 9 июля 1941 года "О противовоздушной обороне Москвы" уже к 21 июля было дополнительно сформировано 10 зенитно-артиллерийских полков, два отдельных зенитно-артиллерийских дивизиона, несколько отдельных батарей.
      Одновременно по указанию Генштаба было сформировано три зенитно-артиллерийских дивизиона для прикрытия плотины "Волга", моста через Волгу у Калинина и завода имени Куйбышева в Коломне. Труднейшей составной частью всей этой работы было вооружение новых формирований. Но и эту задачу удалось решить в основном успешно.
      Наибольшие сложности нас ожидали при организации и доукомплектовании службы воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС).
      Кадровых вносовцев не хватало, и расширение, к тому же значительное, сети постов ВНОС на дальних подступах к столице вынудило нас готовить квалифицированных специалистов прямо на боевых позициях, причем уже в то время, когда посты ВНОС, выдвинутые далеко на запад от Москвы, вели и воздушное, и наземное наблюдение, немедленно докладывая о любом изменении воздушной или наземной обстановки.
      Решить проблему комплектования вновь создаваемых постов помогал и Московский комитет партии, который провел специальную мобилизацию 600 коммунистов и комсомольцев, имевших необходимую общеобразовательную подготовку. Политорганы 1-го корпуса ПВО использовали это пополнение для повышения организованности, оперативности действий этих передовых отрядов наблюдения и связи.
      Таким образом, частями ВНОС вокруг Москвы были созданы 2 кольцевые полосы предупреждения и сплошное поле наблюдения. 1-я и 2-я полосы предупреждения проходили соответственно в 200-250 и в 50-60 км от города, а внешний рубеж сплошного поля наблюдения развертывался в 100-125 км от центра столицы.
      Одновременно шло оснащение авиационной техникой Соединений и частей 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО. Корпус пополнился семью истребительными авиаполками, оснащенными самолетами новых типов, однако подготовка летного состава этих полков была за-Кончена перед самой войной, по ускоренной программе. Полетам в ночных условиях было обучено всего 16 процентов летчиков. Это обстоятельство значительно снижало боеспособность авиационного корпуса при действиях в темное время суток. Очень остро стоял вопрос обеспечения управления самолетами в воздухе по радио.
      Для ликвидации недостатков в специальной подготовке летного состава были приняты срочные меры сразу по нескольким направлениям. С разрешения ГКО в составе корпуса была сформирована 2-я отдельная истребительная авиаэскадрилья летчиков-испытателей под командованием участника перелета через Северный полюс в США Героя Советского Союза А. Б. Юмашева. В состав эскадрильи были зачислены известные и опытные пилоты - М. К. Байкалов, М. Л. Галлай, Г. М. Шиянов, Е. Н. Гимпель и другие.
      Это конечно же не решало полностью проблему. По-этому командование 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО напряженно, день и ночь работало по обучению летного состава боевым действиям в ночных условиях.
      В свою очередь политуправление округа, командующий ВВС, отдел боевой подготовки приняли все меры к тому, чтобы снабдить части корпуса необходимыми учебными пособиями, разъясняли пилотам всю важность самого срочного овладения искусством ночных полетов. В корпус были прикомандированы в качестве руководителей обучения летчики-испытатели полковник М. Н. Якушин, П. М. Стефановский, старший инспектор ВВС округа по технике пилотирования майор Г. П. Карпенко. И все же... комиссар корпуса И. А. Орлов не скрывая беспокойства докладывал мне, что необходимость ускоренной подготовки летчиков-ночников заставила довести летную нагрузку на пилота до 7-8 часов в сутки, вместо предельных по нормам 3 часов. Для некоторых, мало тренированных молодых летчиков резкая смена режима и значительное повышение психологических нагрузок оказались неблагоприятными - заметно снизилось качество полетов, были отмечены случаи аварий и поломок авиатехники.
      В этот период Военный совет округа, политуправление, весь политический состав соединений ПВО Москвы делали все для того, чтобы в самые короткие сроки подготовить к предстоящим боям классных воздушных бойцов Московской зоны ПВО. Мы уделяли самое пристальное внимание вопросам улучшения бытовых условий жизни летного состава, в первую очередь - питания и отдыха.
      Московский комитет партии помог нам привлечь в полки лучшие медицинские силы. Полковой комиссар Н. Ф. Гритчин не встречал трудностей при организации выездов к летчикам бригад артистов московских театров, эстрады и филармонии.
      Одним словом, наряду с усиленной боевой и политической учебой, делалось все возможное для психологической разгрузки летного состава. И это помогало нашим соколам в такие короткие сроки подготовиться к действиям в ночных условиях, чтобы во всеоружии встретить воздушного противника.
      Думаю, что и современные летчики поймут меня и не обвинят в преувеличении оценки результатов, если сам факт освоения большинством пилотов 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО техники ночных полетов за неполные две недели (при соответствующем тому времени навигационном оборудовании) будут здесь названы подвигом, рожденным боевым энтузиазмом воздушных стражей московского неба и оперативным решением всего комплекса возникших при этом проблем.
      Как было договорено, ежедневно (а если обстоятельства не позволяли, то еженощно) члены Военного совета обязательно встречались у П. А. Артемьева. Приходил генерал И. С. Белов, нередко в то же время приезжал кто-нибудь из руководящих работников горкома партии. Вполне понятно, что после напряженной работы в штабе, войсках, различных учреждениях, все мы бывали к ночи изрядно вымотанными.
      - Ну, что? - словно заранее подготовившись к разговору на темы малоприятные, спрашивал Павел Артемьевич и терпеливо ждал, кто первым выступит на таком импровизированном заседании Военного совета. Начинал обычно тот, у кого назрели самые безотлагательные вопросы. Затем подключались и все остальные. Многословием не злоупотребляли, но нередко засиживались до рассвета.
      К концу второй декады июля все очевидней становилась вероятности скорого воздушного налета на Москву. Генерал М. С. Громадин ежедневно докладывал об усилении активности авиаразведки противника. Один из самолетов-разведчиков был сбит на ближних подступах к столице. Пленный летчик показал, что Гитлер отдал приказ начать в ближайшие дни массированные бомбовые удары по Москве. И на наших ночных заседаниях разговор теперь начинался чаще всего с этой темы.
      22 июля 1941 года начиная с 21 часа 30 минут посты ВНОС из районов Сычевки, Ржева, Можайска, Волоколамска и других населенных пунктов почти одновременно сообщили о появлении больших групп вражеских самолетов, идущих волнами курсом на Москву. Мы поняли, что наступил час решающего экзамена для всей системы ПВО Москвы, экзамена на способность зенитчиков, прожектористов, летчиков расстроить боевые порядки противника еще на подступах к столице, не допустить его стервятников в Москву.
      Военный совет с оперативной группой работников штаба и управлений перешел в командный пункт, который только что был сдан военными строителями. Предстояло в боевых условиях проверить работу системы связи и управления.
      Спустя некоторое время после объявления воздушной тревоги, когда стали ясно различимыми отдаленные залпы зенитных батарей, мы поднялись на наблюдательную вышку, оборудованную на крыше здания штаба округа. Отсюда было отчетливо видно, как с запада все ближе к городу придвигалась, становилась плотнее огненная завеса трассирующих пуль, как секли небо ослепительно яркие лучи прожекторов.
      Вот один из них на долю секунды выхватил из темноты блестящий предмет, проскочил мимо, но тут же вернулся, нащупал и, уже не выпуская, "повел" цель. На вражеском самолете тут же сомкнулись еще два луча, и тот заметался в ослепительных потоках света. Мгновенно вокруг самолета заискрились разрывы зенитных снарядов. Неужели уйдет? Нет! Бомбардировщик выпустил вдруг серебристую в свете прожекторов струю дыма, резко провалился вниз и, уже оторвавшись от прожекторных лучей, разгораясь ярким факелом, полетел к земле. Почти одновременно его участь разделили еще две машины противника.
      Не скрою, что в те минуты мы все забыли про усталость, она сменилась чувством гордости: самоотверженный труд воинов ПВО, граждан Москвы, принимавших участие в создании воздушного щита столицы, увенчивался первым зримым успехом.
      Однако удовлетворение увиденным вскоре сменилось озабоченностью: комендант Москвы генерал В. А. Ревякин доложил на наш командный пункт, что отдельные Самолеты противника все же прорвались к городу и сбросили бомбы на жилые кварталы. Бомбы упали, в частности, у Серпуховского вала. А сейчас, вслед за докладом Ревякина, словно торопясь подтвердить реальную опасность обстановки, близкий оглушительный разрыв тяжелой бомбы основательно тряхнул прочное, сложенное на века старинное здание штаба округа. Из многих окон вылетели стекла...
      Пять часов тридцать минут продолжалось отражение первого воздушного налета на Москву. Как выяснилось, 250 вражеских бомбардировщиков пытались донести свой смертоносный груз до столичных кварталов. Но лишь немногим это удалось. Встреченные ночной истребительной авиацией уже на дальних подступах к городу, в завязавшихся воздушных боях гитлеровцы потеряли 12 самолетов. В зоне зенитного огня за короткое время было сбито сразу три, а потом еще семь бомбардировщиков.
      Как мы узнали затем из полученных донесений, исключительное мужество проявили дружинники МПВО, обезвредившие, погасившие многие сотни зажигательных бомб. А возникшие кое-где после попадания "зажигалок" очаги пожаров были быстро ликвидированы.
      После отбоя воздушной тревоги москвичи с глубоким удовлетворением встретили переданное по радио сообщение: "Граждане! Первый воздушный налет немецко-фашистской авиации на Москву отражен нашими доблестными летчиками и зенитчиками. Опасность миновала!"
      Утром вся страна читала в газетах и слушала по радио сводку Совинформбюро: "...рассеянные и деморализованные действиями нашей ночной истребительной авиации и огнем наших зенитных орудий, немецкие самолеты большую часть бомб сбросили в леса и на поля на подступах к Москве. Ни один из военных объектов, а также ни один из объектов городского хозяйства не пострадал..."
      Утром, после напряженной, бессонной ночи, Военный совет рассмотрел некоторые итоги отражения воздушного налета на Москву. Были заслушаны доклады командующего Московской зоной ПВО, командиров и комиссаров корпусов, коменданта Москвы, работников штаба и политуправления МВО, начальника штаба МПВО.
      Отмечая героизм личного состава войск ПВО, выражая чувство искренней благодарности артиллеристам и летчикам, Военный совет в то же время не мог не обратить внимания на заметное несоответствие расхода снарядов и полученных результатов: за ночь зенитчики израсходовали 16000 снарядов среднего и 13000 снарядов малого калибра, уничтожив при этом лишь 10 вражеских самолетов.
      Всесторонний анализ действий зенитчиков, проведенный совместно с командованием соединений ПВО, некоторые итоги организации отражения вражеского налета были доведены в тот же день непосредственно до батарей и авиаэскадрилий, помогли вскрыть существенные недостатки и принять энергичные меры к их ликвидации. Очевидными стали необходимость улучшения технического оснащения частей ПВО, как зенитных, так и авиационных, совершенствования организации взаимодействия прожекторных, зенитных и авиационных подразделений при отражении вражеских налетов на Москву.
      В целом реализация намеченных мероприятий требовала определенного времени. Но сразу же развернутая в частях и подразделениях партийно-политическая работа но разъяснению отмеченных недостатков и путей их устранения помогла повысить эффективность системы ПВО столицы, что нашло подтверждение уже через несколько часов - 23 июля, когда в 22 часа 10 минут враг повторил налет, оказавшийся для него еще менее успешным.
      Снова и снова бомбардировщики противника пытались .прорваться к Москве, поразить жизненно важные объекты столицы. Не добившись желаемого результата от действий с одного направления, противник перешел к организации "звездных" налетов, атаковал одновременно с нескольких направлений, но и при этом получил сокрушительный отпор: из сотен самолетов сквозь огневое заграждение пробивались всего один-два самолета, да и те часто сбивали при попытке произвести прицельное бомбометание по намеченным целям. Такого мощного заслона хваленые гитлеровские асы еще никогда и нигде не встречали.
      Между тем в конце июля обстановка на фронтах Великой Отечественной войны продолжала ухудшаться. Правда, встретив упорное сопротивление наших войск на смоленско-московском направлении, гитлеровское командование вынуждено было прекратить наступление группы армий "Центр" и 30 июля ее войска перешли к обороне. Но мы все прекрасно понимали, что это явление временное. На одном из заседаний Военного совета округа Александр Сергеевич Щербаков обратил внимание присутствующих на то, что характер развития событий на фронтах настоятельно требует значительного повышения уровня всей политико-воспитательной работы, и в первую очередь в частях и подразделениях, подготовленных для вывода на передовую.
      Устало, машинально поправляя свои круглые, в тяжелой оправе очки, Александр Сергеевич говорил:
      - Сейчас в боях с осатанелым врагом нашим бойцам и командирам на передовой нужен огромный запас мужества, духовной прочности. Эти качества, способные наиболее прочно сцементировать оборону, можно лучше всего воспитать у воинов при полном осознании ими самой политической сущности происходящих событий, понимании каждым бойцом, командиром и политработником своей личной неделимой ответственности перед народом за судьбы Родины.
      Затем Александр Сергеевич рассказал о совещании в Центральном Комитете партии, посвященном вопросам укрепления обороны, подробно изложил ту часть требований, которая касалась Московского военного округа, обратил особое внимание на необходимость скорейшего сооружения укреплений Можайской линии обороны.
      Важность решения этой задачи мы в Военном совете понимали и делали, казалось, все возможное для успешного осуществления огромного комплекса военно-строительных мероприятий.
      К сожалению, закончить строительство рубежа в установленные сроки нам не представилось возможным. Причин тому было много, но самыми главными оставались ощутимые трудности в обеспечении транспортом и строительной техникой. Из 600 минимально потребных автомашин в наличии имелось только 250, да и то в основной своей массе требовавших капитального ремонта, И пенять но на кого ведь исправные транспортный средства мы сами направили на фронт, укомплектовав ими маршевые подразделения. Ручной же труд был, естественно, малопроизводительным. А тут еще в конце августа - начале сентября в районах строительства развернулась уборочная кампания. Часть строителей пришлось отпустить на сельскохозяйственные работы. Только летнее время миновало, пошли дожди, грунтовые дороги раскисли и условия доставки стройматериалов и людей на отдаленные участки резко ухудшились.
      Не обошлось без накладок и субъективного характера. Чего греха таить, находились в Москве отдельные руководители, не осознавшие еще всей серьезности положения. Так, управляющий 15-м Московским строительным трестом, получив задание сформировать рабочий батальон для возведения бетонных сооружений в Малоярославецком укрепрайоне, прислал на рубеж наспех собранную группу рабочих без техники, транспорта, кухонь и другого имущества, и не в начале, как предписывалось, а в конце августа. Конечно, виновные лица получили по заслугам, но самому-то делу был нанесен немалый ущерб.
      В конце сентября Генеральный штаб предписал развернуть строительные работы на новом рубеже - создать Калужский укрепрайон, продолжить на севере Можайскую линию обороны до Весьегонска. Не трудно было определить, что объем дополнительных работ превышал тот, что планировался ранее.
      Следует иметь в виду, что с Московского военного округа, который, несомненно, обладал большими, чем другие округа, материальными, людскими ресурсами и ближе многих из них находился к фронту, Ставка постоянно требовала увеличения количества воинских формирований для пополнения действующей армии. При этом учитывалось и то, что директивой Генштаба нам были подчинены военкоматы оставшихся неоккупированными районов Западного Особого и Орловского военных округов, а также пяти приволжских автономных республик и Кировской области. Все это, с одной стороны, расширяло мобилизационные возможности округа, а с другой - значительно усложняло управление отдаленными военкоматами, оперативное решение вопросов формирования там соединений и частей.
      К этому следует добавить, что мы почти ежедневно получили указания типа: следующее из такого-то округа такое-то соединение (часть, подразделение) принять, разместить, довооружить, дообеспечить и отправить на такой-то фронт.
      С приближением войск противника к территории Московской области и без того высокое напряжение в работе постоянно возрастало.
      * * *
      Теперь, думается, есть необходимость выделить одно из направлений работы Военного совета и политического управления округа, хотя для этого придется нарушить хронологический порядок изложения и вернуться к первым дням войны.
      Тогда в числе мер, направленных на усиление отпора врагу, на основе Постановлений Политбюро ЦК от 27 и 29 июня 1941 г. были проведены специальные партийные мобилизации коммунистов и комсомольцев. Эти политбойцы в качестве красноармейцев и краснофлотцев направлялись на фронт для усиления партийно-политического влияния в частях действующей армии, повышения их стойкости и боеспособности.
      Московской партийной организации, уже направившей на политическую работу в действующую армию 5479 человек из своего актива, предстояло мобилизовать еще 11 500 коммунистов и комсомольцев - активистов из Московской, Горьковской, Ивановской, Калининской и Тульской областей, входивших по военно-административному делению в состав Московского военного округа, для посылки в войска в качестве политбойцов.
      На основе постановления Политбюро ЦК 28 июня Главное управление политической пропаганды РККА возложило на Военный совет и управление политпропаганды округа ответственность за организацию военной подготовки мобилизованных коммунистов и комсомольцев.
      Это задание было своевременно выполнено, и полностью экипированные политбойцы убыли на фронт.
      Подобных мобилизаций в летние месяцы 1941 года было проведено несколько. Как информировал меня начальник Главного управления военных учебных заведений генерал-лейтенант И. К. Смирнов (мобилизованные коммунисты и комсомольцы проходили специальную подготовку продолжительностью от 2 недель до 1 месяца при военных училищах), только за первые 6 месяцев войны на фронт было направлено 60 тыс. коммунистов и 40 тыс. комсомольцев - всего 100 тыс. политбойцов.
      В эти специальные партийные мобилизации была заложена глубокая ленинская идея, проверенная в огне гражданской войны, когда на решающие участки фронтов партия направляла свои лучшие силы. Коммунисты, вливаясь в сражавшиеся части, поднимали боевой и революционный дух бойцов, крепили организованность и дисциплину, личным примером воодушевляли красноармейцев на подвиги.
      На своем собственном опыте участия в борьбе с Колчаком и Врангелем, в боях у озера Хасан и в снегах Финляндии мне довелось не раз убеждаться в том, что и один коммунист способен зажечь сердца сотен бойцов, в самый трудный момент увлечь их в атаку, укрепить в них мужество и стойкость.
      К сожалению, постановление Политбюро ЦК в части, предусматривающей военную подготовку всех политбойцов и дальнейшее их распределение по частям действующей армии, на практике по инициативе и распоряжению начальника Главного управления политпропаганды РККА армейского комиссара 1 ранга Л. З. Мехлиса уже через две недели было изменено. Мехлис приказал сформировать из политбойцов маршевые роты, отправить 75 рот на Западный фронт, а остальные 50 (столько всего было сформировано) - под Ленинград и на другие участки советско-германского фронта.
      Как докладывали некоторое время спустя сопровождавшие эшелоны работники управлений округа, в ряде случаев эти роты сразу после выгрузки были брошены в бой. Сражались политбойцы героически, стойко отражали натиск превосходивших сил врага, но и сами несли при этом тяжелые потери.
      Эталоном мужества и отваги стали действия этих бойцов под Ярцево, Ельней и Ленинградом. В ходе боев многие политбойцы были выдвинуты на командную и политическую работу. С гордостью я докладывал впоследствии на Военном совете о том, что в частях, участвовавших в Смоленском сражении, 465 политбойцов были назначены на должности среднего командного состава, 635 - стали политработниками, 134 - партийными и комсомольскими работниками. Однако использование политбойцов в маршевых ротах не способствовало укреплению партийно-комсомольской прослойки на фронте. А нужда в этом была крайне ощутимая.
      18 августа на должность начальника политуправления округа был назначен бригадный комиссар Н. М. Миронов. Большой опыт партийной работы, приобретенный им на посту секретаря Горьковского обкома партии, дал возможность Николаю Михайловичу быстро освоиться в новой для него роли, найти общий язык с работниками политуправления и политорганов соединений округа.
      Ф. К. Прудников некоторое время, до своего отъезда на фронт, оставался в должности заместителя начальника управления, сумел оказать новому начальнику существенную помощь.
      Да и формирование новых частей требовало все новых и новых кадров политработников, вопросы укрепления партийной и комсомольской прослойки в них постоянно занимали одно из первых мест в повседневных заботах Военного совета и политуправления округа.
      Зная обстановку в городской партийной организации, обращаться в МК партии по поводу проведения еще одной мобилизации коммунистов мы просто не решались. Ведь московские организации по общим и специальным мобилизациям уже направили на фронт десятки тысяч коммунистов и более 100 тысяч комсомольцев. В то же время значение мероприятий по организации обороны Москвы возрастало с каждым днем. В частности, надо было принимать все более решительные меры по ускорению ввода в строй оборонительных рубежей. Исходя из этих соображений, я при очередной встрече с А. С. Щербаковым все же рискнул начать разговор на эту трудную тему.
      Александр Сергеевич просьбу мою и ее обоснование выслушал с терпеливым вниманием, ответил же в не свойственной ему сердитой манере:
      - Москва не может без счета отдавать людей. Вам известно, что оборонно-промышленные предприятия столицы выполняют важнейшие задания фронта. Потребует обстановка, тогда все коммунисты и комсомольцы, до последнего, встанут под ружье и будут вместе со всеми биться с врагом.
      Пожалуй, впервые за время нашей совместной работы я видел Александра Сергеевича таким суровым. Однако его можно было понять. Он отлично знал положение, но на нем лежала ответственность не только за дела округа, но и за то, что должна сделать Москва для фронта.
      Он поднялся со стула, прошелся по кабинету и предложил:
      - А вы обратитесь к Мехлису с просьбой выделить максимально возможное количество из мобилизованных политбойцов для гвардейских минометных, танковых и артиллерийских частей. Ведь эти части идут на фронт и никакого "местничества" со стороны округа здесь нет.
      В этом был резон. Я позвонил Л. З. Мехлису, но лучше бы этого не делал. Пришлось выслушать пространное обвинение в нежелании понять обстановку на фронте, в стремлении защищать интересы своего округа.
      Словом, обстоятельства заставили нас с Н. М. Мироновым вести поименный учет всех призываемых коммунистов, возвращающихся из госпиталей после выздоровления, и держать их распределение по формируемым частям под неослабным контролем. В один из дней середины августа, в отсутствие командующего, зашел ко мне чем-то озабоченный и расстроенный начальник организационно-мобилизационного отдела комбриг А. М. Хрипунов, волнуясь доложил:
      - Товарищ член Военного совета! От Генштаба идут все новые и новые приказания о формированиях, маршевых пополнениях, о создании ряда запасных бригад и частей, а все ранее учтенные нами мобилизационные контингенты уже выбраны. Под угрозой выполнение ряда срочных заданий. Как быть? Действительно, казалось, что округ уже полностью исчерпал свои ресурсы. А фронт требовал новых людских и материальных пополнений. И их надо было найти.
      Этот вопрос обсуждался на Военном совете. Отдавая себе ясный отчет о причинах возрастания потребностей фронта в войсках, командующий округом приказал начальнику оргмоботдела комбригу А. М. Хрипунову организовать силами работников штаба и областного военкомата детальную проверку обоснованности бронирования рабочей силы на предприятиях и в учреждениях.
      В этой проверке непосредственное участие принял и весь аппарат политуправления. Результаты ее оправдали самые смелые ожидания - только на территории районов, приписанных к Московскому областному военкомату, удалось выявить 25 272 человека призывного возраста, заменить большую часть из них работниками старших возрастов.
      За счет населения, эвакуированного из западных областей, в короткое время удалось дополнительно сформировать 14 стрелковых дивизий и 5 строительных рабочих колонн по тысяче человек в каждой из них.
      Быстрое и повсеместное развертывание новых частей и соединений требовало от Военного совета, политуправления, всех политорганов, партийно-политических работников значительного повышения качества и углубления содержания политической работы с личным составом.
      Эта работа опиралась на моральный и политический подъем, вызванный единодушным стремлением народа защитить свою Родину, на ту духовную силу, которая помогала в эти дни советским людям пережить все лишения военного времени, вдохновляла на подвиги во имя победы над врагом.
      Однако и Военный совет и политуправление должны были теперь постоянно учитывать, что в частях нового формирования подавляющее большинство политработников составляли коммунисты, призванные из запаса, многие из них не владели зарекомендовавшими себя формами политико-воспитательной работы с личным составом, сами нуждались в обучении.
      С этой целью политуправление округа во всех частях развернуло занятия с политсоставом и партийным активом, с привлечением к проведению таких занятий кадровых политработников, в том числе старшего и высшего руководящего звена. Все это давало свои положительные результаты. Нам же, участникам проведения этих занятий, встреча с политработниками частей давала дополнительную возможность ознакомления с положением дел на местах.
      Одновременно с участием местных партийных комитетов была развернута работа по приему в партию бойцов и командиров сформированных частей народного ополчения. Местные партийные комитеты оказывали большую помощь в оформлении необходимых документов, сборе рекомендаций.
      В результате проделанной работы только в частях, размещенных на рубежах Московской зоны обороны, было принято в кандидаты и члены партии более 3 700 человек.
      Сейчас, сидя за рабочим столом, читая и перечитывая написанное, невольно думаю, что все здесь как бы вразброс, одно наслаивается на другое. Не успев рассказать о чем-то новом, возвращаюсь к оборванному на полуслове старому, ставшему в какой-то момент более острым, а быть может, и жизненно важным, Но ведь так и было на самом деле. Сегодня - перспективное строительство рубежей обороны, завтра - приравненная к боевой задаче уборка урожая, рассчитанная хоть на какую-то мизерную компенсацию немыслимых потерь продуктов в западных, оккупированных врагом районах и областях страны. И, мне думается, ровное, подогнанное под современное восприятие повествование о тех событиях и проблемах, об успехах (а они были) в преодолении трудностей, которых, к счастью, не испытывает современное поколение советских людей, наша молодежь, может в какой-то мере притушевать, сгладить неповторимо острые грани минувшего, ставшего нашей гордостью и болью, нашей немеркнущей славой.
      * * *
      Примерно спустя месяц после начала войны в Москву регулярно стали прибывать санитарные поезда с тяжело раненными воинами. Вскоре мы почувствовали,, что наличное, количество госпиталей не может восполнить определившейся в них потребности.
      В этой связи Военный совет рассмотрел на своем заседании вопрос о работе военно-санитарного управления округа и поручил его начальнику бригвоенврачу И. Л. Славину принять неотложные меры к развертыванию широкой сети госпитальных учреждений, в первую очередь хирургических, для лечения тяжело раненных бойцов и командиров. Работа санитарного управления в целом шла успешно: забегая несколько вперед, отмечу, что к 15 октября на территории округа удалось развернуть, дополнительно к имевшимся, 128 госпиталей на 41 тысячу коек, а к 15 ноября - еще 20 госпиталей на 5000 коек.
      Напомню, что население Москвы оказывало нам неоценимую помощь. С первых дней войны как-то словно сами по себе стерлись характерные для мирного времени грани, определяемые спецификой деятельности военного и гражданского секторов. Это очень заметно проявлялось в совместных усилиях при строительстве оборонительных рубежей и, пожалуй, с еще большей полнотой - в организации госпиталей, приеме и лечении раненых воинов, прибывающих с передовой.
      В порядке контроля за ходом выполнения решений Военного совета мы с начальником военно-санитарного управления бригвоеннрачом И. Л. Славиным в первых числах сентября побывали в некоторых из только что развернутых госпиталей.
      Поездка эта затянулась до глубокого вечера. Общение с врачебным и младшим медицинским персоналом, беседы с ранеными, обходы палат словно бы высветили еще одну черту времени - всенародное воплощение в жизнь основного принципа советского общества: человек человеку - друг, товарищ и брат.
      Госпитали развертывались, как правило, в помещениях, срочно приспособленных для медицинского обслуживания раненых. Сразу возникла проблема материального обеспечения, однако можно смело сказать, что эта проблема была быстро решена усилиями всего населения столицы.
      Жители города по своей доброй воле, по зову сердца несли в создаваемые госпитали постельное белье, столовую посуду, в дальнейшем постоянно делились с ранеными своими скромными запасами продовольствия, передавали на госпитальные склады различные продукты домашнего приготовления.
      Раненых в госпиталях постоянно навещали бригады артистов оставшихся в Москве театров, художественной самодеятельности. Школьники приходили к раненым, рассказывали о своих делах, о своей готовности помочь фронту, читали вслух, писали письма родным и близким воинов. Госпитали создавала, содержала, лелеяла вся Москва. Население города окружило раненых, прибывавших с фронта, всеобщей, подлинно семейной заботой. Тысячи пожилых женщин и старших школьниц не только выхаживали больных, но и овладевали одновременно профессиями младшего и среднего медперсонала.
      * * *
      Одной из действенных форм политической работы было своевременное разъяснение всему личному составу войск событий, происходящих в эти дни на фронте и в тылу, широкая популяризация примеров массового героизма бойцов, командиров и политработников, успехов на оборонительных рубежах тружеников героического тыла.
      Самым ярким таким примером, широко использованным в политико-воспитательной работе, была самоотверженная оборона Смоленска и затем переход войск Красной Армии в контрнаступление под Ельней.
      Работники отдела пропаганды и агитации политуправления разыскали в госпиталях выздоравливающих командиров и политработников - участников этих событий и организовали их встречи с воинами маршевых подразделений, подготовленных к отправке на фронт.
      С конца второй и с начала третьей декады сентября Военный совет, политическое управление, политорганы, все партийные и комсомольские организации начали широкое разъяснение приказа Народного комиссара обороны СССР No 308 от 18 сентября 1941 года. В приказе был сделан подробный анализ успешных боевых действий 100, 127, 153, 161-й стрелковых дивизий, переименованных соответственно в 1, 2, 3 и 4-ю гвардейские дивизии. На полях сражений на дальних подступах к Москве родилась советская гвардия.
      Бесценный боевой опыт, приобретенный гвардейскими дивизиями, был широко распространен во вновь формируемых частях, активно содействовал повышению их боеготовности и боеспособности, укреплению морально-политического состояния личного состава.
      Партийно-политическая работа была далека от шапкозакидательских настроений. Наоборот, делалось все, чтобы наши люди понимали: пора окончательного расчета с врагом еще не наступила, сил у гитлеровцев пока очень много и они не оставляют своих намерений овладеть Москвой. Надо готовиться к грозным испытаниям.
      Во второй половине сентября положение на советско-германском фронте стало еще более тревожным. На нашем западном направлении враг был еще летом остановлен на рубеже озеро Ильмень, Андреаполь, Ярцево, Жуковка, Глухов. Но резко усилил воздушную разведку строившихся оборонительных рубежей, ежедневно наносил бомбовые удары по железнодорожным узлам и населенным пунктам прифронтовой полосы. Начали поступать один за другим доклады о заброске противником своей агентуры в тыл советских войск. В такой напряженной, неустойчивой обстановке необходимо было всемерно повышать революционную бдительность личного состава войск и населения столицы и областей, усилить борьбу с провокационными слухами.
      Было совершенно очевидно, что, готовясь к захвату Москвы, противник предпринимает энергичные усилия, чтобы создать у людей настроение обреченности, сеять провокационные слухи о слабости обороны Москвы, безнадежности сопротивления. На одном из заседаний Военного совета и состоялся разговор о необходимости усиления работы политорганов по вопросам воспитания высокой политической бдительности, решительного пресечения деятельности распространителей провокационных слухов, разоблачения заброшенной противником агентуры. Потребовали привлечь к решению этих задач весь партийно-политический аппарат, всех коммунистов и комсомольцев, повысить ответственность командиров всех степеней.
      В частях и подразделениях, на политических занятиях в штабах и военных учреждениях округа начали регулярно выступать работники прокуратуры, особых отделов, военного трибунала. Активно использовались средства наглядной агитации.
      Забегая вперед, скажу с уверенностью, что именно такого рода работа, активно проводимая в войсках, затруднила проникновение в войска вражеских агентов, а там, где такие попытки и были предприняты, они, как правило, заканчивались полным провалом. Шпионы быстро разоблачились и ликвидировались.
      Между тем осень в Подмосковье вступала в свои права. 27 сентября Ставка отдала приказ о переходе войск к жесткой обороне, потребовав от командования фронтов срочно подготовить оборонительные рубежи. Все более очевидным становилось приближение решающих боев на подступах к столице, которую враг, очевидно, решил захватить до наступления зимних холодов. Вполне понятно, почему все возрастающее внимание Военный совет округа уделял можайскому оборонительному рубежу. Весь рубеж был спроектирован в расчете на занятие его 150 артиллерийско-пулеметными батальонами. Такого количества артпульбатов у нас не было, да мы, честно говоря, и не рассчитывали на штатное укомплектование укрепрайонов - ведь для этого надо было иметь примерно 20-25 стрелковых дивизий. Но одну задачу надо было обязательно решить без малейшего промедления - дать каждому укрепрайону хотя бы по одному артпульбату, перекрыть важнейшие направления возможного наступления гитлеровцев на Москву.
      Понимая это, Военный совет, политическое управление, штаб округа прилагали все усилия для формирования этих подразделений, однако, как только очередной батальон был готов занять позиции в укрепрайоне, главное управление формирования (Главупроформ) и укомплектования войск РККА, возглавляемое армейским комиссаром 2 ранга Е. А. Щаденко, тут же у нас его отбирало и отправляло на фронт.
      Учитывая основное направление деятельности Московского военного округа подготовку и формирование частей для фронта, - и командующему округом, и мне довольно часто приходилось обращаться в Главупроформ по различным вопросам.
      Встречи с Ефимом Афанасьевичем Щаденко я до сих пор вспоминаю, как принято говорить, со смешанным чувством. Было ему в 1941 году 56 лет. Высокого роста, могучего телосложения, он всем своим видом, а также энергичной манерой разговора и, будем откровенными, высоким воинским званием, внушал к себе уважение.
      Член партии с 1904 года, комиссар времен гражданской войны, член Реввоенсовета 1-й и 2-й Конных армий, он занимал с первых дней Великой Отечественной войны высокий пост заместителя Наркома обороны СССР - начальника Главного управления, ответственного за своевременную я качественную подготовку формирований для действующей армии. Работал Ефим Афанасьевич неутомимо. Ему можно было звонить в любое время суток и всегда застать на месте, а если Щаденко в кабинете не было, то порученцы давали его точные координаты.
      Словом, он относится к числу тех руководящих работников, для которых выполнение приказа было не просто незыблемым законом, но как бы даже смыслом существования.
      При всем этом, направляясь на прием к Ефиму Афанасьевичу, следовало заранее запастись терпением и быть готовым при решении самого срочного вопроса выслушать пространные нравоучения, пересыпанные примерами из практики работы в годы гражданской войны. Затем следовали обзор положения на фронтах, подробное обоснование необходимости направления на передовую всего, что удалось подготовить и экипировать, дорожа каждым бойцом и не растранжиривая вновь создаваемые подразделения на всякие второстепенные объекты. К числу последних Ефим Афанасьевич относил и Можайскую линию обороны.
      Думается, что в проявлении такого отношения к нашим нуждам Ефим Афанасьевич был не одинок. Имея представление о положении на фронтах, сложившееся под влиянием сведений, полученных от работников Главупроформа и, в меньшей мере, из Генерального штаба, который, видимо, информировал его только в тех пределах, в каких считал это необходимым, Щаденко отражал в своих суждениях взгляды некоторой части работников центрального аппарата Наркомата обороны, по мнению которых нам необходимо было только построить укрепления, а войска, если положение осложнится, отходя, сами займут их и организуют там оборону своими средствами.
      К сожалению, изменить направление мыслей этой части руководящих работников мы с П. А. Артемьевым, сколько ни старались, не смогли до самого начала октября. Забегая вперед, отмечу, что только после того, как враг 30 сентября обрушил удар 2-й танковой группы по войскам Брянского фронта в районе Шостки, нами было получено разрешение сформировать к 7 октября четыре артпульбата и вывести их на Можайскую линию обороны.
      Сейчас, самокритично оценивая свои действия уже на основе знаний того, как развивались события дальше, не могу снять с себя вины за то, что в начале сентября не проявил большей настойчивости, не сумел полностью внести свою долю участия в доказательство необходимости создания прочной, обжитой войсками и максимально технически оснащенной линии обороны на дальних подступах к Москве.
      * * *
      ...Итак, сентябрь подходил к концу. В ночь на 4 октября нами было получено тревожное сообщение о массированном ударе войск противника по обороне Брянского фронта. Сообщение было далеко не полным, однако и оно свидетельствовало, что в ряде мест противнику удалось добиться успеха.
      Еще ранее, 27 сентября, из полученных нами сообщений Ставки со всей ясностью следовало, что командование Западного, Резервного и Брянского фронтов было сориентировано на возможность наступления противника в самые ближайшие дни. Однако отрывочность сведений о событиях в полосе обороны Брянского фронта не давала тогда оснований полагать, что это и есть "то самое" наступление.
      Невзирая на некоторую неопределенность обстановки, II, А. Артемьев вызвал к себе руководящий состав управлений округа, приказал сосредоточить силы на решении вопросов, связанных с Можайской линией обороны.
      Весь день 1 октября мы пытались по всем доступным каналам выяснить положение дел на Брянском фронте, но сколько-нибудь заметных успехов не добились, что уже само по себе вселяло тревогу, усугублявшуюся еще и тем, что и в Генеральный штаб сведения поступали скупо. На Западном фронте обстановка как будто оставалась спокойной, и хотелось верить, что удар противника - не более чем частная операция подготовительного характера перед неизбежным наступлением на Москву, к отражению которого мы еще не были достаточно подготовлены.
      Учитывая, что оживление военных действий повлечет за собой увеличение потребности в новых формированиях, командующий войсками округа принял решение срочно выехать под Тулу в расположение 14-й запасной бригады, а своего заместителя генерал-майора Н. П. Никольского направил в запасные части на восток от Москвы, поставив перед ним задачу всемерно ускорить подготовку и отправку на можайский рубеж артиллерийско-пулеметных батальонов. Я, как принято было говорить, остался "на хозяйстве".
      Ночью 2 октября на КП позвонил из-под Тулы П. А. Артемьев и сообщил, что положение на Брянском фронте, судя по всему, очень сложное. Все попытки секретаря обкома партия В. Г. Жаворонкова связаться с командованием фронта оказались безуспешными. По поступившим отрывочным данным, оборона 13-й армии прорвана и клинья ударных группировок противника нависли над Орлом, фронт 50-й армии также прорван. Моторизованные части врага движутся в сторону Брянска.
      Командующий предложил срочно создать оперативную группу по руководству возведением тульского оборонительного рубежа и принять все необходимые организационные меры для форсирования строительства оборонительных сооружений вокруг Тулы. По просьбе В. Г. Жаворонкова II. А. Артемьев решил задержаться: в городе, чтобы оказать помощь в организации его обороны.
      Спустя несколько минут после окончания разговора с командующим я получил из Ставки сообщение о том, что в район Плавок, Мценск спешно перебрасываются резервные части и соединения, из которых формируется 1-й гвардейский стрелковый корпус. Нам было приказано ускорить продвижение воинских эшелонов и доукомплектовать личный состав корпуса всем необходимым. Командующему предписывалось оставаться в Туле и принимать безотлагательные меры по организации ее обороны, вплоть до прибытия назначенного Ставкой командира 1-го гвардейского корпуса генерал-майора Д. Д. Лелюшенко.
      А 3 октября, когда случилось непредвиденное - противник ворвался в Орел, над Тулой нависла непосредственная угроза, и командующий округом, правильно оценив сложившуюся обстановку, приказал начальнику Тульского оружейного военно-технического училища выслать передовой отряд в район Мценска и прочно оседлать шоссе на Тулу. Одновременно он издал приказ на оборону подразделениям 14-й запасной бригады и другим частям, находившимся в районе города.
      В тот же день был создан штаб тульского боевого участка. В боевом приказе командующего МВО начальнику боевого участка предписывалось сформировать из рабочих города Тулы боевой состав секторов обороны города. Для строительства оборонительного рубежа мобилизовать, с участием городских партийных организаций, местное население и необходимые средства.
      Так на четвертом месяце войны, 3 октября, для Московского военного округа, все еще продолжавшего жить по штатам округа тылового, началась боевая страда.
      Помню, что и в те дни (и, полагаю, не одному мне) еще верилось, что войска Брянского фронта сумеют отойти организованно, закрепятся на подходящем рубеже и положение нормализуется. Но время шло, а отрезанные друг от друга соединения 50, 3 и 13-й армий Брянского фронта продолжали отходить с тяжелыми боями.
      Правда, срочная переброска 1-го гвардейского корпуса под Мценск несколько улучшила положение. Его части успели занять выгодные позиции я остановили на этом направлении продвижение противника. Особенно отличилась танковая бригада полковника М. Е. Катукова: танкисты наносили по противнику неожиданные удары из засад и, невзирая на численное превосходство немецко-фашистских войск, в том числе и танковых, предпринимали смелые рейды по тылам противника. Попытка врага с ходу ворваться в Тулу была сорвана, однако, как показало дальнейшее развитие событий, нависшая над городом опасность не миновала.
      Как нам было известно, основное внимание Ставки в те дни было сосредоточено на орловско-курском направлении, куда спешно перебрасывалась с вяземского рубежа 49-я армия генерал-лейтенанта И. Г. Захаркина. Сам факт переброски туда целой армии вносил некоторое успокоение, однако крайне настораживало отсутствие связи с Западным и Резервным фронтами, и днем 4 октября я решил уточнить ситуацию в Генштабе. Ответ последовал самого успокоительного содержания: на Западном и Резервном фронтах за истекшие сутки существенных изменений обстановки не произошло...
      Незадолго до событий этого дня Военный совет направил на решающие участки строительства Можайской линии обороны нескольких работников штаба и политуправления. Из их докладов после возвращения следовало, что коллективными усилиями населения и выведенных на рубеж строительных подразделений уже удалось построить огневых точек из сборного железобетона - 289, деревоземляных и с железобетонными колпаками - 534, отрыть 111 километров противотанковых рвов и 95 километров эскарпов. В стадии завершения находилось строительство 110 дотов и 433 дзотов{1}. Работа за короткий срок была проделана поистине огромная, но все же оставалась далекой от завершения. Особенно слабо был подготовлен Калужский УР, ибо его оборудование началось позже других. Несколько отставал от общего хода строительства и Волоколамский укрепрайон. Но, повторяю, строителей рубежей обвинять было не в чем - они трудились на пределе человеческих сил, до кровавых мозолей, недосыпая и недоедая. Никто из наших замечательных советских людей не роптал, не пытался отлынивать от дела. Повседневная, целенаправленная политико-воспитательная работа, личный пример коммунистов и комсомольцев делали труд на оборонительных объектах столицы равным выполнению боевой задачи.
      Политическому и трудовому подъему строителей способствовали и работники выездной редакции окружной газеты "Красный воин". Они помогли политработникам и местным партийным организациям развернуть предоктябрьское социалистическое соревнование, разъясняли важность и срочность выполняемого задания партии и Государственного Комитета Обороны, широко освещали факты трудового героизма.
      Командир взвода товарищ Шальме написал в газете о своем бойце Кравченко: "Он не думает о своем времени, не считается с непогодой. Дождь ли сечет, свищет ли ветер, Кравченко не уйдет, пока не выполнит задания. Работает за двоих. На вопрос отвечает: "Я знаю, за что борюсь. Я борюсь за укрепление могущества моей Родины. Пусть мой скромный труд поможет разгромить и уничтожить фашистские полчища!"
      Газета опубликовала обращение передовиков стройбата, возглавляемого товарищем Дежкиным, ко всем строителям, рассказала о лучших его людях командирах отделений товарищах Тимофееве, Спиридонове, Тяпкине, Маскевиче, красноармейцах Акимове, Фомине, Родионове, выполнявших нормы на 150-200 процентов. Подлинными героями стройки проявили себя в те дни бойцы отделения Каюченко, впятеро перевыполнявшие нормы. Широко пропагандировался передовой опыт личного состава роты старшего лейтенанта Калинина и политрука Барсукова, освоившей скоростные методы строительства{2}.
      Газета "Красный воин" во главе с ее ответственным редактором полковым комиссаром Я. М. Ушеренко всей своей деятельностью, а главное, ее результатами еще раз подтвердила правоту ленинского положения о том, что газета не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор...
      * * *
      ...Несмотря на успокоительные ответы из Генштаба, меня все время беспокоила мысль о том, что мы приближаемся к какому-то качественно новому периоду обороны Москвы. Да ведь и причин для тревоги было предостаточно. Особенно настораживала неизвестность, противоречивость сообщений о положении на подступах к столбце.
      Вечером 4 октября снова позвонил П. А. Артемьев. Слышимость была хорошей, и в голосе командующего отчетливо чувствовалась предельная усталость. Он очень коротко проинформировал меня об обстановке, сложившейся под Тулой, и подчеркнул необходимость немедленного выведения на оборонительные рубежи воинских формирований, способных принять на себя неизбежный, по его мнению, в самое ближайшее время удар противника. Просил передать приказание М. С. Громадину срочно направить под Тулу два зенитных артиллерийских полка или отдельных дивизиона. Заканчивая разговор, Павел Артемьевич обещал связаться со мной еще раз попозже. Но где-то около полуночи последовал звонок от Василия Гавриловича Жаворонкова. Он сообщил о том, что Артемьев уехал с группой командиров в сторону Малоярославца и связь с ним утеряна. Положение становится все более угрожающим: прибывшие соединения 1-го гвардейского корпуса, части местного гарнизона пока отбивают атаки противника, но его нажим усиливается с каждым часом.
      Я вызвал начальника ВОСО полковника А. Г. Чернякова и вместе с ним переговорил с Наркоматом путей сообщения и комендантами нескольких станций об ускорении продвижения к Туле и Калуге эшелонов 1-го гвардейского стрелкового корпуса, управления 49-й армии, 5-й гвардейской и 194-й стрелковой дивизий.
      Отпустив А. Г. Чернякова, потушил свет, поднял светомаскировочную штору и открыл окно. Стояла глубокая ночь. Погруженный во тьму город отдыхал. Немного подышав свежим воздухом, закрыл окно, прилег на диван, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов. Но сон но шел и, ворочаясь с боку на бок, по привычке перебирал в памяти самые неотложные дела, которыми предстояло заняться с утра наступившего 5 октября. Мог ли я подумать тогда, что именно этот день станет для меня самым трудным за всю предыдущую, если не сказать, 0 последующую жизнь.
      В шесть утра в кабинет вошел порученец старший политрук В. С. Алешин и открыл окно. В прокуренное помещение ворвался сырой осенний воздух. Отходить ото сна не было необходимости: по существу, мне так и не удалось сомкнуть глаз.
      Через 15 минут, после обязательной физзарядки и утреннего туалета, чувствуя себя достаточно свежим, уже сидел за рабочим столом и, отхлебывая из кружки крепчайший чай, просматривал поступившие ночью донесения.
      Ровно в 8.00 пришел с докладом начальник штаба И. С. Белов. Наверное, следует напомнить, что по воле обстоятельств мне довелось в эти дай совмещать в единственном лице командование округом, то есть пребывать в качестве руководителя, никакими положениями и инструкциями не предусмотренного. Этим в значительной мере объясняется характер всех моих последующих действий.
      И. С. Белов доложил, что за минувшую ночь сколько-нибудь значительных событий не произошло, однако проводная связь Наркомата обороны со штабами Западного и Резервного фронтов все еще не восстановлена, что, как заметил И. С. Белов, какому-либо разумному объяснению не поддается. Что только ни делали связисты, но переговорить с кем-либо из работников штабов этих фронтов не удалось. Связь Генерального штаба с Брянским фронтом неустойчива: южнее Брянска части 13-й армии и группы генерала Ермакова ведут тяжелые бои, в районе Мценска противник перед рассветом возобновил наступление, а положение 50-й армии остается не выясненным.
      Доклад окончен. Задав несколько вопросов, я отпустил Белова.
      Из Тулы позвонил командующий. Он просил потребовать от штаба округа ускорения формирования дополнительных трех артиллерийско-пулеметных батальонов, так как 14-я бригада заняла оборонительный рубеж в другом районе.
      В десятом часу утра поступил первый тревожный сигнал с запада. Начальник оперативного отдела строительства рубежа полковник Д. А. Чернов, находившийся в Малоярославецком укрепленном районе, по телефону доложил, что рано утром на шоссе задержаны повозки и автомашины из тылов 43-й армии, а также отдельные военнослужащие, утверждавшие, что противник начал наступление: немецко-фашистские войска атакуют нашу оборону с применением большого количества танков, вражеская авиация беспрерывно бомбит наши войска, некоторые наши дивизии уже ведут бой в окружении.
      Как мало все это было похоже на обстановку, доложенную только что начальником штаба! Именно разительное несоответствие давало повод отнестись к новому сообщению с предельной осторожностью, заподозрить, в частности, возможность дезинформации. Был отдан приказ полковнику Д. А. Чернову выставить на всех дорогах западнее Москвы хорошо вооруженные заставы, задерживать и подробно опрашивать отходящих к столице военнослужащих и гражданских лиц, а в направлении Спас-Деменска выслать на автомашине разведку во главе с надежным командиром.
      Как будто все сделано правильно. Видимо, скоро Чернов доложит и прояснит обстановку. Но выжидать результатов нельзя. Звоню Д. А. Журавлеву, спрашиваю, нет ли каких-нибудь новых данных от передовых постов ВНОС о положении на Западном направлении и объясняю, почему об этом спрашиваю.
      - Пока ничего нового не поступало, - отвечает Журавлев. - Однако сейчас же дам предупреждение с главного поста о повышении бдительности и по получении каких-либо новых сведений немедленно доложу...
      Сразу же вслед за тем позвонил командующему ВВС МВО полковнику Н. А. Сбытову, спросил у него, что наблюдали летчики, вернувшиеся в минувшие часы из зон барражирования?
      Николай Александрович ответил, что во время облета зоны в 8.00 каких-либо существенных изменений в обстановке не отмечено. Только на дороге, идущей из Спас-Деменска через Юхнов на Медынь, обнаружено движение отдельных групп военных и гражданских автомашин, повозок, а также колонны артиллерии численностью до полка...
      Объяснив командующему ВВС, чем вызваны мои вопросы, приказал ему немедленно поднять в воздух два-три самолета, поставив экипажам задачу тщательно осмотреть дороги в районах Юхнова, Спас-Деменска, Рославля и Сухмничей.
      Несколько успокоенный единодушным содержанием докладов об отсутствии "чего-либо существенного", погрузился в текущие дела, тем более что многие из них требовали самого пристального внимания.
      Однако, когда около полудня позвонил Н. А. Сбытов, в его голосе не осталось и следа от недавнего спокойствия:
      - Товарищ член Военного совета! Вылетавшие на задание летчики только что приземлились в Люберцах и доложили, что ими обнаружено движение большой колонны танков противника со стороны Спас-Деменска на Юхнов!
      - Не может быть! - усомнился я. - Немедленно зайдите ко мне.
      Дождавшись Н. А. Сбытова, попросил нескольких посетителей, находившихся в кабинете перейти в приемную: полученные данные были пока весьма спорными и не следовало посвящать в них кого-либо, не имевшего к решению таких вопросов непосредственного отношения.
      Командующий ВВС взволнованно доложил, что воздушную разведку выполняли летчики 120-го истребительного авиаполка Дружков и Серов - люди мужественные я опытные, заслуживающие всяческого доверия. Видимо, заметив, что меня его аргументы еще но убедили, Николай Александрович продолжал настаивать:
      - Товарищ дивизионный комиссар! Если бы речь шла о передвижении подразделения, даже части, я тоже мог бы усомниться. Но ведь обнаружена колонна вражеской техники, растянувшаяся почти на двадцать пять километров. Летчики прошли над ней на небольшой высоте, ясно видели кресты на танках и были обстреляны из зенитных пулеметов и малокалиберной зенитной артиллерии. Никаких сомнений: враг движется на Юхнов!
      Николай Александрович Сбытов верил в своих людей, зная способности и возможности чуть ля не каждого летчика ВВС округа. Но сообщение, с которым он пришел, имело чрезвычайно важное значение не только для судьбы Москвы, но и для всей нашей Родины. И я прямо высказал свои сомнения Сбытову. Но он твердо стоял на своем.
      Ломать голову над вопросами, как такое могло произойти и почему округ не поставлен об этом в известность, не было смысла. Требовалось что-то предпринимать, и немедленно. Ведь оставлять без внимания такие сведения было бы преступлением. Но возможно, подобную информацию имеет уже и Генштаб?
      Снимаю трубку "кремлевки", вновь набираю номер Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова. У телефона дежурный генерал. Представляюсь ему, спрашиваю:
      - Скажите, пожалуйста, каково положение на Западном фронте?
      - От штабов Западного и Резервного фронтов новых данных не поступало! отвечает дежурный все тем же спокойным голосом.
      На этот раз меня все же ответ дежурного не удовлетворил. Ведь самые последние данные о продвижении войск противника к нему могли просто еще и не поступить. Поэтому попросил соединить меня с маршалом Б. М. Шапошниковым.
      Доложив маршалу обо всем, что сделано во исполнение срочных заданий Генштаба, я осторожно поинтересовался положением дел на Западном фронте.
      - Ничего, голубчик (известное любимое обращение маршала)! Ничего тревожного пока нет. Все спокойно, если под спокойствием понимать войну.
      Признаюсь, меня буквально бросило в жар при мысли о том, что мог, опираясь на неподтвержденные наблюдения двух летчиков, поднять в столь напряженное время ложную тревогу, чреватую труднопредсказуемыми последствиями.
      И все же... Приказываю Н. А. Сбытову немедленно послать на повторную разведку еще двух самых надежных летчиков, приказать им снизиться до бреющего, пройти над колонной, определить ее состав, примерную численность техники и направление движения.
      Сбытов поспешно покинул кабинет.
      Подсчет того, чем конкретно мы располагаем и что можно будет задействовать в случае, если разведчики все же не ошиблись, радости не прибавил.
      Из войск, непосредственно подчиненных округу, в повышенной боевой готовности находились только военные учебные заведения, два-три полка артиллерии и части ПВО.
      Правда, в районе Москвы формировались 14 танковых бригад, но пока что их боеготовность была очень низкой, личным составом они были укомплектованы только частично, боевой техники не имели. Прямо скажем, немного. Такими силами танковые соединения врага не остановишь. Возможно, что в самое ближайшее время понадобится принимать какие-то весьма ответственные решения. Как сейчас здесь был бы нужен командующий войсками! Однако попытки разыскать его закончились безрезультатно.
      И тогда, еще до получения очередного донесения воздушных разведчиков, мной был отдан приказ связаться с начальниками подольских военных пехотного и артиллерийского училищ, объявить в гарнизонах боевую тревогу. Туда же послали помощника командующего по вузам комбрига Елисеева. Он должен был форсировать приведение училищ в полную боевую готовность и наладить связь со штабом МВО. И. С. Белову дано указание тщательнейшим образом изучить состояние боеготовности 33-й запасной стрелковой бригады. Начальнику 1-го Московского Краснознаменного артиллерийского училища полковнику Ю. П. Бажанову принять меры к ускорению формирования первоочередных гвардейских минометных и противотанковых артиллерийских полков. С генералами М. С. Громадиным и Д. А. Журавлевым обсудили возможности перекрытия путей фашистским войскам силами и средствами ПВО.
      Нестерпимо медленно на этот раз тянулось время. Трижды звонил Сбытову:
      - Возвратились ли летчики?
      - Пока донесений не поступало.
      - А не сбил ли противник самолеты? Может быть, надо выслать еще?
      - Наши летчики не из таких, чтобы их так просто можно было сбить. Разрешите подождать еще 15 - 20 минут.
      - Хорошо, но держите аэродром на связи.
      Наконец около 14 часов в кабинет быстро вошел Н. А. Сбытов и теперь, как мне показалось, с трудом скрывая обиду за проявленное к его летчикам недоверие, доложил:
      - Летало три боевых экипажа. Прошли над колонной бреющим полетом под сильным зенитным огнем, имеют пробоины. При снижении самолетов пехота выскакивала из машин и укрывалась в придорожных кюветах. В момент разведки голова колонны в пятнадцати - двадцати километрах от Юхнова. Сомнений не может быть - это враг, фашисты.
      Теперь излишняя осторожность могла обернуться непоправимой бедой.
      Снова набрал номер телефона маршала Б. М. Шапошникова.
      - Борис Михайлович, не поступило ли к вам каких-нибудь новых данных о положении на Западном фронте?
      Еще не дождавшись ответа, по напряженной паузе почувствовал, что мое повторное обращение встречено с явным неудовольствием. Однако Борис Михайлович сдержал вполне объяснимые эмоции и его ответ был кратким, почти дословным повторением первого, произнесенным, правда, довольно сухо. Так же сухо прозвучали и сигналы отбоя.
      Вспоминается, что если в первые дни войны бывали нередкими случаи, когда выяснить положение на фронтах удавалось с большим трудом, а порой и вообще долго не удавалось, то после начала Смоленского сражения мы были достаточно полно и своевременно информированы обо всем, что происходило не только на Западном, но и на всех других фронтах. Вот почему трудно было даже допустить мысль, что все виды разведки могли просмотреть появление на ближних подступах к Москве вражеской танковой колонны столь внушительной протяженности. И при всем понимании того, что в войне с появлением высокоманевренных танковых, механизированных и воздушно-десантных войск неожиданности разного рода не исключены и даже в известной мере неизбежны, в данном случае, неосведомленность Генерального штаба, располагавшего достаточным количеством средств для своевременного вскрытия передвижений вражеских, войск и даже замыслов противника, казалась слишком маловероятной. У меня было больше оснований полагать, что ошиблись все-таки мы, а если более конкретно, то воздушные разведчики, оказавшиеся в плену показавшейся им наиболее убедительной версии. Но ведь породить ее могло и какое-то стечение обстоятельств! А мой доклад в Генштаб об этом, как об установленном факте, мог вызвать немедленное осуществление мер на государственном уровне, отвлечь силы и средства от участков действительно в этом нуждавшихся. Вот в таком случае последствия безответственной поспешности могли оказаться весьма тяжелыми.
      В третий раз по моему приказу были подняты в воздух самолеты. Их теперь пилотировали командиры эскадрилий. Они несколько раз прошли над разными участками колонны, были также встречены массированным огнем, на что ответили бомбометанием. Опытные авиаторы не только рассмотрели на бортах танков кресты, но и определили их типы: Т-3 и Т-4. Только после этого они вернулись на аэродром и тут же доложили о своих наблюдениях.
      А пока, еще не получив результатов последнего полета, я приказал комбригу Елисееву и начальникам подольских пехотного и артиллерийского училищ выступить" занять оборону на рубеже Малоярославецкого укрепленного района, надежно перекрыть Варшавское шоссе, выслав вперед на автомашинах передовой отряд пехотного училища, усиленный батареей или дивизионом артиллерийского училища, с задачей двигаться в сторону Юхнова, и в случае появления противника удерживать рубеж до подхода подкреплений. Если же противника не окажется, курсанты проведут этот марш по тревоге как учебный.
      В 15 часов Н. А. Сбытов доложил:
      - Товарищ член Военного совета! Данные полностью подтвердились. Это фашистские войска. Голова танковой колонны уже вошла в Юхнов. Летчики были обстреляны, среди них есть раненые.
      Отчетливо представляя реакцию на этот мой звонок, я снова попросил соединить меня с маршалом Б. М. Шапошниковым. Готовясь к докладу, я все же полагал, что и Генштаб теперь уже наверняка осведомлен о случившемся. Это намного упростило бы предстоявший нелегкий, как думалось, разговор.
      - Товарищ маршал, - спросил я с твердым намерением довесил дело до полной ясности. - Каково положение на Западном фронте?
      - Послушайте, товарищ Телегин, - уже явно не сдерживая раздражения, о чем свидетельствовало отсутствие привычного слова "голубчик", произнес Борис Михайлович. - Что значат ваши звонки и один и тот же вопрос? Не понимаю, чем это вызвано?
      И тогда я, не переводя дыхания, доложил обо всем, что стало мне известно. В трубке на несколько томительных секунд воцарилось молчание.
      - Верите ли вы этим данным, не ошиблись ли ваши летчики? - спросил наконец Б. М. Шапошников.
      - Нет, не ошиблись, - ответил я решительно. - За достоверность сведений отвечаю, за летчиков ручаюсь...
      - Мы таких данных не имеем... это невероятно... - озабоченно произнес Б. М. Шапошников и положил трубку...
      Не зная еще, как оценить такое неожиданное завершение беседы, все же почувствовал некоторое облегчение, словно бы с плеч свалился груз столь трудно давшегося решения. Так что же дальше?
      Через три-четыре минуты раздался звонок "кремлевки". Снимаю трубку, слышу чей-то хорошо поставленный голос:
      - Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным.
      Через несколько секунд - другой голос, хорошо знакомый:
      - Телегин?
      - Так точно, товарищ Сталин.
      - Вы только что докладывали Шапошникову о прорыве немцев в Юхнов?
      - Да, я, товарищ Сталин!
      - Откуда у вас эти сведения и можно ли им доверять?
      - Сведения доставлены лучшими боевыми летчиками, дважды перепроверены я достоверны...
      - Что вы предприняли?
      Подробно доложил и об этом.
      Сталин внимательно выслушал, одобрил и спросил, где Артемьев.
      - Артемьев в Туле, организует оборону города, - ответил я.
      - Разыщите его и пусть он немедленно возвращается в Москву. Действуйте решительно. Собирайте все, что есть годного, для боя. На ответственность командования округа возлагаю задачу во что бы то ни стало задержать противника на пять - семь дней на рубеже Можайской линии обороны. За это время мы подведем резервы. Об обстановке своевременно докладывайте мне через Шапошникова!
      Положив трубку, я тяжело опустился в кресло. Сознание того, что сигнал тревоги воспринят Верховным Главнокомандующим, сняло первое нервное напряжение, но физически я на минуту почувствовал себя совершенно разбитым.
      Да, все сразу завязалось в предельно тугой узел, но это было лучше, чем томительная неизвестность. Тут же приказал послать в Тулу за П. А. Артемьевым самолет У-2, позвонил В. Г. Жаворонкову, попросил его помощи в розыске командующего и собрал начальников управлений и отделов штаба округа.
      Сообщив об указаниях Верховного Главнокомандующего, предложил всем собравшимся принять самые неотложные, а если понадобится, то и крайние меры для сбора сил и вывода их в район Юхнова, не считаясь теперь ни с какими ведомственными интересами. Совещание продолжалось 15-20 минут, все присутствовавшие на нем немедленно приступили к выполнению приказа. Все центральные управления Наркомата обороны буквально без минутной задержки начали выполнять наши, Московского военного округа, заявки по вооружению и экипировке формируемых частей и подразделений. Командования военных академий выделили максимально возможное для них количество хороню подготовленных командиров и политработников.
      Что же происходило в это время юго-западнее столицы?
      К 17 часам передовые танковые отряды врага начали выдвижение из Юхнова в направлении реки Угра. Летчики доложили о скоплении сил противника западнее Юхнова.
      К сожалению, в те часы ни мне, ни работникам штаба округа ничего не было известно о положении дел на Западном и Резервном фронтах. Однозначно понимали только одно - враг предпринял решительное наступление, войска этих фронтов ведут тяжелые бои, возможен прорыв гитлеровцев к можайскому рубежу обороны, их удары надо отразить силами, имевшимися в распоряжении Московского военного округа. Держать жесткую оборону придется примерно неделю, пока не подойдут дивизии резерва Ставки и танковые бригады, часть которых, как уже было сказано, готовилась в Московском военном округе.
      В ночь на 6 октября наконец вернулся в Москву П. А. Артемьев, и я облегченно вздохнул: теперь все стало как бы более устойчивым. Что ни говори, а командовать должен командующий.
      Павел Артемьевич немедленно позвонил в приемную И. В. Сталину и, доложив о возвращении из поездки в Тулу, спросил, нужен ли он Верховному Главнокомандующему. Получив отрицательный ответ, пригласил генералов Белова и Кудряшова, обстоятельно рассмотрели и обсудили создавшуюся обстановку, а около четырех утра П. А. Артемьева вызвал на доклад И. В. Сталин.
      Моим надеждам на то, что возвращение командующего внесет облегчение в работу, не суждено было сбыться. Павел Артемьевич, вернувшись от Верховного Главнокомандующего, тут же отдал приказ начальнику училища имени Верховного Совета РСФСР полковнику И. С. Младенцеву немедленно двинуть курсантский полк численностью в 1500 человек на Волоколамск с задачей не позднее утра 7 октября занять там рубеж обороны.
      После этого он проинформировал руководящий состав округа о том, что Верховный Главнокомандующий приказал привести в боевую готовность все части на можайском рубеже, перекрыть подступы к нему инженерными заграждениями, дороги заминировать, мосты и перемычки противотанковых рвов подготовить к взрыву словом, сделать все возможное, чтобы выиграть хотя бы пять суток, необходимых для переброски сюда резервов Ставки.
      Решив несколько не терпящих отлагательства вопросов, связанных с формированием резервных частей, командующий вызвал машину и выехал, как он меня информировал, сначала в Калужский укрепрайон, а затем в Малоярославецкий и Можайский. Вернувшегося из поездки своего заместителя генерала Никольского командующий без промедления направил в Малоярославецкий укрепрайон для оказания помощи коменданту района в, укреплении обороны.
      Я снова остался вместе с Беловым и Кудряшовым на "хозяйстве", получив от командующего весьма внушительный перечень важнейших мероприятий.
      В течение 6-8 октября, в дополнение к батальонам подольских военных училищ и курсантского полка полковника И. С. Младенцева, на можайский участок были выведены сводные батальоны слушателей Военно-политической академии имени В. И. Ленина и курсантов Военно-политического училища имени В. И. Ленина, а также несколько строевых частей.
      Однако все эти занявшие рубеж войска ни количественно, ни по своему боевому оснащению не гарантировали прочности обороны, и мы предпринимали все меры к выявлению возможностей формирования новых частей, способных уплотнить пока еще только обозначенный оборонительный рубеж.
      Вполне понятно, что штаб округа и лично его начальник И. С. Белов делали все возможное для того, чтобы уточнить положение на фронтах, но результаты их усилий долгое время оставались более чем скромными. Только к концу 7 октября обстановка на Западном фронте несколько прояснилась: Генеральный штаб сообщил, что 19-я и 20-я армии Западного и 24-я и 32-я армии Резервного фронтов отрезаны противником. Выяснение подробностей оказалось затрудненным из-за крайне неустойчивой связи.
      Пока на самом можайском рубеже командующий войсками округа принимал меры по переформированию части рабочих батальонов в боевые подразделения, их вооружению, в штаб округа вечером приехали А. С. Щербаков и В. П. Пронин. Были обстоятельно рассмотрены все оборонительные возможности военных и гражданских учреждений; Вывод был таков: на случай чрезвычайной ситуации Москва располагает тремя дивизиями оперативных и внутренних войск НКВД. В двух из них имелись танковые полки, артиллерия. Могли внести свой вклад в оборону столицы не только в воздухе, но и на земле два корпуса Московской зоны противовоздушной обороны. Уже прошли обучение и были достаточно хорошо вооружены истребительные батальоны, насчитывавшие в своих рядах более 10 тысяч человек. Удалось вскрыть и кое-какие другие резервы. Следует еще раз подчеркнуть, что все события той поры, решение жизненно важных вопросов обороны столицы связало неразрывными узами Военный совет округа, его штаб, управления, всех коммунистов окружного аппарата с Московскими городским и областным комитетами партии. Мы с командующим входили в состав этих руководящих партийных органов, очень часто к нам обращались за решением вопросов работники райкомов партии.
      Именно в то время, в связи с захватом противником ряда территорий западной части Московской области, многие партийные работники переходили на нелегальное положение, формировали партизанские отряды. Всего за сравнительно короткий срок в Подмосковье было создано 12 подпольных партийных комитетов, сформировано 25 партизанских отрядов, 377 диверсионно-истребительных групп. Коммунисты Московского военного округа внесли свой посильный вклад в оснащение партизанских формирований всем необходимым для боевых действий в тылу врага.
      Однако наше главное внимание тогда было обращено на события, происходящие на можайском рубеже обороны. Здесь на многих участках, особенно на левом крыле, были отмечены многочисленные попытки противника прорвать уже занятые нашими войсками позиции. Бои в ряде мест приобретали исключительно ожесточенный характер, однако воины курсантских батальонов действовали с отвагой и мужеством, свойственными будущим командирам Красной Армии, и все попытки передовых отрядов противника продвинуться вперед не достигали цели.
      В ночь на 8 октября, как сообщили из Малоярославца, туда неожиданно для всех прибыл генерал армии Г. К. Жуков. Нам тогда было известно лишь, что он командовал Ленинградским фронтом.
      О подробностях своего появления в тот день на рубеже Можайской линии обороны много позже он мне рассказывал, удивляясь, кажется, не меньше меня превратностям военной службы. Но сейчас, чтобы быть точным в описании этого эпизода, я лучше сошлюсь на его личную запись в книге "Воспоминания и размышления". В ее 14-й главе Г. К. Жуков повествует о том, как, вызвав к себе на квартиру, И. В. Сталин подвел его и карте и сказал:
      "Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать"{3}.
      Приезд Г. К. Жукова породил у нас достаточно обоснованные надежды на изменение положения дел к лучшему. Он прибыл на рубеж с личным указанием Верховного: "Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронтов и по вопросам управления, обязательны для выполнения"{4}.
      Л 8 октября, словно торопясь опередить наши мероприятия по сбору войск и укреплению обороны, враг, теперь уже широким фронтом, начал накатываться на оборонительные линии можайского рубежа.
      Сколько-нибудь определенных данных об изменениях в положении войск Западного фронта нам все еще не поступало. Стало лишь известным, что в районе Вязьмы армии Западного и Резервного фронтов продолжают вести мужественную борьбу в окружении.
      Между тем наступил пятый день непосредственного участия войск Московского военного округа в обороне Москвы. Слово Ставки было крепким. Уже 9 октября подошли и стали под выгрузку первые эшелоны ее резервов. Это были полки 32-й Краснознаменной стрелковой дивизии полковника В. И. Полосухина. За ними прибыла 316-я стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Панфилова. На ближних подступах к Москве выгружались прибывшие с севера первые эшелоны с войсками 312-й стрелковой дивизии.
      Получив доклад о прибытии долгожданных подкреплений, мы с начальником политуправления Н. М. Мироновым отложили все дела и выехали на встречу с прибывшими - в 32-ю Краснознаменную стрелковую дивизию к В. И. Полосухину и в 316-ю к И. В. Панфилову.
      Уже первые минуты общения с комдивом полковником Виктором Ивановичем Полосухиным, с командирами и политработниками, о воинами прославленной в боях на озере Хасан 32-й Краснознаменной стрелковой дивизии как-то по-особому обрадовали и обнадежили.
      Сам командир дивизии чуть выше среднего роста, плотный, аккуратно подтянутый, умные глаза мягко сощурены. Он сразу понравился нам своим немногословием, но в то же время ненаиграиным вниманием к собеседникам. Этот опытный и знающий свое дело командир, как выяснилось в ходе беседы, тщательно изучал фронтовой опыт, на его основе готовил личный состав к тяжелым испытаниям.
      Состоявшийся чуть позже разговор о комиссаром дивизии полковым комиссаром Г. М. Мартыновым и начальником политотдела старшим батальонным комиссаром Г. Г. Трифоновым, его заместителем батальонным комиссаром В. И. Ярцевым убедил нас в том, что прибывшая дивизия по высокой боевой выучке и крепкому моральному духу способна выдержать самые ожесточенные удары врага. Это убеждение еще более окрепло после знакомства с личным составом одной из стрелковых рот прославленной дивизии.
      Вот уже много лет минуло с той поры, а впечатления от этого знакомства с воинами дивизии остались удивительно яркими. Чем-то широким, русским повеяло от бравых сибиряков, крепких, как на подбор, неторопливо приветливых в разговоре, уверенных в своей силе и правоте святого дела, которое прибыли защищать.
      Дивизии была поставлена задача занять оборону на историческом Бородинском поле, там, где русская армия совершила великий подвиг в Бородинском сражении 1812 года. Расценив этот приказ как выражение личному составу дивизии особого доверия, Виктор Иванович тогда сказал:
      - Эту высокую честь и доверие личный состав оправдает. Будем сражаться не на жизнь, а на смерть, но задачу свою выполним!
      От имени Военного совета я пожелал командиру дивизии самых больших успехов в выполнении этой почетной и ответственной задачи, попросил передать всему личному составу соединения наше приветствие и уверенность, что слава хасановцев будет приумножена в боях с немецко-фашистскими захватчиками.
      Забегая несколько вперед, могу засвидетельствовать - слово своего комдива дивизия сдержала с честью, вписав в историю обороны Москвы замечательные героические страницы.
      Должен сказать, что самые хорошие впечатления остались у нас и после пребывания в 316-й стрелковой дивизии.
      Одновременно с подходом пополнений с востока выходили из окружения и занимали места в боевых порядках обороны на можайском рубеже хотя и сильно потрепанные, но все же сохранившие знамена, оружие и боеспособность части ряда соединений. Например, под Медынью пробилась к своим 53-я стрелковая дивизия 33-й армии. Несмотря на заметно усилившиеся удары фашистской авиации по станциям выгрузки и дорогам, наши силы на рубежах обороны нарастали.
      Трудно представить себе, какого напряжения, какого размаха организаторской работы потребовала обстановка от Центрального Комитета нашей партии, Советского правительства, наркоматов, местных партийных и советских организаций. В те исключительно опасные для Родины дни они поднимали в тылу страны новые людские и материально-технические резервы, быстро перебрасывали их под Москву для укрепления ее обороны. Можно было без преувеличения сказать, что на защиту Москвы поднялась тогда вся страна. Однако положение у нас продолжало осложняться, ибо активные действия противника все еще опережали наращивание наших сил. Прибывающим на рубеж войскам и курсантским батальонам приходилось с ходу вступать в бой и сражаться со значительно превосходящими как численно, так и технически силами противника. Враг прорвался на стыке Можайского и Малоярославецкого укрепрайонов, создав угрозу охвата этих районов с флангов и тыла.
      Особую опасность представлял прорыв противника под Боровском, поскольку, кроме всего прочего, он препятствовал сосредоточению войск на этом важнейшем в тот момент направлении. Военный совет округа поставил перед командованием Московской дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского, а также перед командованием корпуса ПВО и Московской зоны ПВО задачу - срочно сформировать отряды с сильной артиллерией и по готовности выдвинуть их в район Боровска для совместных действий с частями Можайского укрепрайона. Боровск и Верею удерживать до подхода 110-й и 113-й стрелковых дивизий резерва Верховного Главнокомандования.
      9 октября Ставка приняла решение о создании франта Можайской линии обороны (командующий П. А. Артемьев, член Военного совета К. Ф. Телегин, заместитель командующего генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров, начальник штаба генерал-майор А. И. Кудряшов). Все - по совместительству, кроме генерал-майора артиллерии Л. А. Говорова.
      Здесь стоит отметить, что буквально полчаса спустя после получения этого приказа мы получили еще одну директиву: Московскому военному округу от имени Наркома обороны предписывалось его силами немедленно приступить к строительству в глубоком тылу округа трех оборонительных рубежей общей протяженностью более чем в тысячу километров!
      Я связался с командующим и сообщил ему о директиве Ставки. Отложив принятие практических мер по этим двум документам до возвращения командующего, мы все внимание сосредоточили на вопросе переброски на передовую новых резервов. Ночью П. А. Артемьев вернулся в Москву, а рано утром 10 октября мы подписали первый приказ о вступлении в должности. Подписав приказ, немного помолчали, вдумываясь в то, что последует за столь простой внешне процедурой. А потом, словно читая мои мысли, Павел Артемьевич произнес:
      - Думается, что все это не надолго. Сейчас Георгий Константинович Жуков соберет все силы в одни руки и образуется единый фронт обороны Москвы. - Он на минуту задумался, раскурил папиросу. Стали еще заметнее уже привычные глубокие складки под глазами - следы нечеловеческой усталости на его обветренном лице. - А нашу Можайскую линию обороны мы должны уже сейчас превратить в неприступный рубеж. Эта задача на нашей совести.
      Не сразу, но довольно скоро убедился, что мнение Артемьева, которое я вполне разделял, оказалось если и не пророческим, то хорошо обоснованным. Однако до этого пришлось пережить еще одну серьезную перестройку. Едва я успел, вернувшись в свой кабинет, ознакомиться с оперативными документами, решить некоторые вопросы по удовлетворению самых неотложных нужд рубежа, как позвонил Артемьев и попросил срочно зайти к нему.
      - Вот, познакомьтесь. Только что получено, - сказал командующий, протягивая новую директиву Ставки.
      Читаю: "Военным советам МВО, Западного фронта и командиру 1-го гвардейского стрелкового корпуса об образовании Московского резервного фронта и 5-й армии. 9 октября 1941 года.
      Для лучшего управления войсками Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
      1) Командующего войсками Можайской оборонительной линии генерал-лейтенанта Артемьева с его аппаратом управления переименовать в управление Московского резервного фронта..."
      Далее следовали указания об образовании к 11 октября в Московском резервном фронте 5-й армии, ее составе и назначении командующим ее войсками генерал-майора Д. Д. Лелюшенко и по ряду других вопросов, не имеющих прямого отношения к нам.
      Признаюсь, не слишком уютно себя чувствуешь, когда с такой калейдоскопической скоростью рождаются и исчезают фронты. Но быть может, этот Московский резервный окажется более стабильным? Как бы то ни было, надо срочно входить в новые роли, решить, с чего начинать...
      Пока мы с П. А. Артемьевым намечали последовательность действий, направленных на претворение требований директивы в жизнь, в кабинет быстро, один за другим вошли И. С. Белов и А. И. Кудряшов.
      - Новая директива Ставки! - почти торжественно произнес А. И. Кудряшов и положил перед командующим раскрытую папку. П. А. Артемьев начал читать вслух. Речь в директиве шла о выводе из состава войск Западного фронта пяти стрелковых дивизий и сосредоточении их 11-13 октября на Можайской линии в районах Волоколамска, Можайска, Боровска, Звенигорода.
      Снова все сразу! Примерно два часа ушло у нас о Н. М. Мироновым на обсуждение первоочередных мероприятий по политическому обеспечению всех этих перемен. Когда основные разделы плана были уже набросаны на бумаге, позвонил командующий и попросил срочно зайти к нему.
      П. А. Артемьева я застал хотя и несколько озадаченным, но в добром расположении духа.
      - Вот, Константин Федорович, уже третья за сегодняшний день директива... Руководство боевыми действиями на можайском рубеже берет в свои руки штаб Западного фронта во главе с новым командующим генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым. Управление Московского Резервного фронта, - Артемьев машинально повел рукой в сторону лежавшей на столе папки, видимо, с предыдущими директивами, - расформировывается, войска его объединяются о Западным фронтом.
      Однако это было пока только общее решение. О передаче войск в директиве не было ни слова. А если войска не переданы кому-то конкретно - они находятся в чьем-то подчинении, в данном случае нашем. Кроме того, многие части перечисленных в директивах соединений находились на марше и при всем нашем желании просто не могли быть кому-либо переданы. К тому же связь с штабом Западного фронта продолжала желать много лучшего. Было лишь известно, что из-под Можайска командный пункт фронта переместился в Алабино, а несколько позже - в Перхушково.
      Что говорить, подобного рода быстрота в изменении нашего положения, прав и круга обязанностей не радовала, однако можно было понять и Ставку, которая в этот критический момент искала наиболее радикальные решения острейших проблем, в частности рационального использования наличных сил, наиболее удобных форм управления войсками, часть которых отходила с боями к Москве, другая уже размещалась на можайском рубеже, прикрывая подходы к столице, а третья еще только выдвигалась из глубины страны на передовые позиции. Но пока все это приводилось в надлежащее состояние, мы конечно же продолжали нести полную ответственность за прочность Можайской линии обороны, как там ее ни переименовывай.
      А бои, и к тому же на редкость ожесточенные, шли, можно сказать, уже по всей Можайской линии обороны. Только два примера из сотен подобных - просто для того, чтобы облегчить читателю понимание характера действий на дальних подступах к столице войск, подчиненных все еще командованию Московского военного округа.
      Генеральный штаб несколько раз напоминал нам о необходимости сосредоточить особое внимание на районе Боровска. При выводе на этот участок частей Московской дивизии имени Ф. Э. Дзержинского первым вступил в бой под деревней Дылдино батальон 2-го полка под командованием капитана И. П. Ключко.
      Противник атаковал с использованием большого количества танков. Артиллеристы, входившие в состав этого батальона, с ходу развернули орудия и, замаскировав их на опушке леса, открыли по вражеским танкам губительный огонь. Сразу же загорелись два танка, потом еще два. Воспользовавшись замешательством в стане врага, воины-чекисты совместно с подоспевшими из Боровска бойцами 32-го истребительного отряда перешли в контратаку.
      Враг встретил наших воинов пушечно-пулеметным огнем из замаскированного в кустарнике танка, прижавшим их к земле. После этого бронированная машина выползла из-за укрытия и, продолжая вести огонь, двинулась на дзержинцев. За ней двинулись густые цепи вражеской пехоты. Но в тот момент, когда танк уже почти наполз на наших залегших бойцов, навстречу ему поднялся комсорг сержант Илья Никоненко. Под гусеницы танка полетела связка гранат, а на башню бутылка с горючей жидкостью. Объятая пламенем, машина замерла на месте, многие из следовавших за ней автоматчиков были уничтожены. Однако последней пулеметной очередью из танка Илья Никоненко был убит.
      Крепко отомстили врагу дзержинцы за смерть своего комсомольского вожака! Дружной атакой они выбили противника из деревни Дылдино и гнали его три километра до деревни Ищеино.
      Так повсеместно дрались с врагом защитники можайского рубежа.
      На калужском направлении противник силами двух армейских корпусов и при активной авиационной поддержке развивал наступление на Детчино и Калугу. Оборудование Калужского УР к этому времени не было завершено, обороняли его две наши дивизии, отдельные части и подразделения. Превосходство в силах у противника было огромное. На одном из участков обороны 4-й батальон курсантов Подольского пехотного училища предпринял решительную контратаку и выбил врага из населенного пункта Устье, захватив при этом две штабные автомашины с радиостанцией, оружием и документами.
      События тех дней изобилуют яркими примерами массового героизма защитников Можайской линии обороны. Мои личные записи, материалы из газет того времени, архивные документы сохранили описания отважных действий целых подразделений и частей, героизма бойцов, командиров и политработников. Немало в них и скорбных страниц о потерях, о героической гибели многих защитников столицы, грудью закрывших врагу дорогу на Москву.
      Подвиги их незабываемы и память о них священна!
      После выхода в свет второго издания моей книги "Не отдали Москвы" мной были получены сотни писем от участников оборонительных боев на дальних подступах к столице, от родственников воинов, сложивших там свои головы, с выражением искренней благодарности за то, что сохранились имена и память о делах близких им людей и товарищей по оружию. Однако на одной из читательских конференций совсем еще молодой человек задал мне вопрос примерно такого содержания: "Судя по изложенному в книге ходу событий судьбу обороны Москвы в те дни решило участие в ней курсантов нескольких военных училищ и нескольких частей, срочно сформированных и не менее срочно выведенных на рубеж? Но ведь был еще Западный фронт, его войска. Почему вы не пишете ничего о них? Разве враг, подошедший к Москве, был так слаб, что не мог преодолеть оборону курсантских батальонов?"
      Перечитав после этого разговора свою книгу, так сказать, глазами этого любознательного юноши, должен был признать, что сложившаяся тогда ситуация требует более подробного разъяснения.
      Тот факт, что ни пятого, ни шестого, ни даже седьмого октября мы не могли добиться от Генштаба сколько-нибудь ясной ориентировки о положении дел на Западном и Резервном фронтах, объясняется тем, что войска, сражающиеся там, как это выяснилось позже, оказались в тяжелейшем положении. И только спустя значительное время удалось расставить все по своим местам.
      Как известно, гитлеровское командование после провала попытки с ходу через Смоленск захватить Москву не отказалось от этого замысла. По плану операции, имевшей кодовое название "Тайфун", "группа армий "Центр" должна была тремя мощными ударами танковых группировок из районов Духовщины, Рославля и Шостки в восточном и северо-восточном направлениях расчленить оборону советских войск, окружить и уничтожить войска Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы и Брянского - в районе Брянска, затем сильными подвижными группировками охватить Москву с севера и с юга и одновременно фронтальным наступлением пехотных соединений овладеть советской столицей"{5}.
      Для осуществления этого плана группа армий "Центр" на 1 октября имела в своем составе 1 800 000 человек, свыше 14000 орудий и минометов, 1700 танков, 1390 самолетов.
      Группе армий "Центр" на 30 сентября противостояли 95 советских соединений, составлявших примерно 30 процентов состава нашей действующей армии. Часть соединений была укомплектована не полностью, многие из них, особенно дивизии народного ополчения, не имели боевого опыта, были слабо вооружены.
      Всего в составе трех фронтов - Западного, Резервного и Брянского насчитывалось около 1 250 000 человек, 7600 орудий и минометов, 990 танков, в основном легких, устаревших конструкций, 677 самолетов.
      Положение наших войск было осложнено еще двумя обстоятельствами. Во-первых, командованию фронтов не удалось своевременно вскрыть группировки и намерения войск противника, что привело к их размещению, не в полной мере соответствующему интересам обороны. Во-вторых, войскам ощутимо не хватало боеприпасов, горючего и транспортных средств.
      Операция "Тайфун", названная гитлеровским командованием "решающим сражением года", началась 30 сентября в полосе Брянского фронта. 2 октября наступление развернулось против Западного и Резервного фронтов. Здесь на стыке 30-й и 19-й армий противнику удалось в первый же день вклиниться в нашу оборону на 15-30 километров.
      3 и 4 октября командование Западного фронта силами армейских и своих резервов нанесло контрудары по прорвавшимся вражеским войскам, но успеха эти удары не имели, поскольку осуществлялись без должной артиллерийской и авиационной поддержки.
      6 октября войска противника подошли к Вязьме с севера, охватив значительную часть войск Западного фронта.
      Также, развернув 4 октября наступательные действия вдоль Варшавского шоссе, противник 5 октября овладел городами Спас-Деменск и Юхнов. Его соединения охватили вяземскую группировку наших войск с юга, создав угрозу ее полного окружения.
      Ставка Верховного Главнокомандования разрешила командующим фронтами в ночь на 6 октября отвести армии на ржевско-вяземский оборонительный рубеж, но это оказалось уже невыполнимым. К 7 октября 19-я и 20-я армии Западного фронта, а также 84-я и 32-я армии Резервного фронта были окружены западнее Вязьмы.
      Прочность, присущая сплошному фронту, нарушилась, значительная часть войск оказалась в окружении, резервы Ставки были практически исчерпаны. Так создалась реальная угроза прорыва противника к Москве.
      Именно в этой сложнейшей оперативной обстановке Центральный Комитет партии и Государственный Комитет Обороны мобилизовали на защиту столицы силы народа и ресурсы страны, активно участвовали в организации и осуществлении обороны и воины МВО.
      Немецко-фашистское командование ошиблось, считая, что наши войска перед фронтом группы армий "Центр" разгромлены и можно продолжать безостановочное движение к Москве, не ожидая подхода сил, действовавших против окруженных в районах Вязьмы и Брянска советских дивизий.
      Окруженные советские войска не сложили оружия. Они вели с противником упорные бои, в первые дни приковали к себе силы 28 дивизий противника, причем 14 из них не смогли освободиться до середины октября. Гитлеровцы потеряли тысячи солдат и офицеров, много боевой техники. Именно этот выигрыш времени, за который бойцы и командиры окруженной группировки заплатили десятками тысяч жизней, дал возможность подвести из глубокого тыла стратегические резервы Ставки и разместить их на Можайской линии обороны, создать новый фронт обороны Москвы.
      Еще раз подчеркну, что если бы противнику удалось быстро развязать себе руки под Вязьмой, то события на Можайской линии обороны могли приобрести значительно более драматический характер.
      Москву закрыла грудью вся страна, весь советский народ, руководимый славной ленинской партией. И в этом всенародном подвиге обороны Москвы от начала и до последнего дня каждому история определила свое место, и каждый защитник нашей славной столицы достоин самого глубокого уважения.
      Важной и памятной вехой в деятельности Военного совета, штаба и управления МВО и Московского Резервного фронта стала директива Ставки, согласно которой предлагалось о 23 часов 50 минут 12 октября 1941 года слить Московский Резервный фронт с Западным фронтом, передать (только теперь!) войска, стоявшие на Можайской линии обороны, Западному фронту. Командованию МВО этой директивой предписывалось немедленно приступить к строительству оборонительных рубежей Московской зоны обороны{6}.
      Теперь предстояло уже на ближних подступах к Москве создать систему оборонительных инженерных сооружений, включающую полосу обеспечения и два оборонительных рубежа-главный (подмосковный) и городской{7}.
      В ночь на 13 октября были подготовлены все необходимые документы, намечены и в возможной мере уточнены работниками инженерного управления позиции рубежей обороны. В райкомах партии разворачивалась работа по мобилизации сил на их строительство.
      Исключительно важную, организующую роль сыграло проведенное днем 13 октября собрание партийного актива Москвы.
      Этому событию суждено было оказать решающее влияние на всю работу по укреплению обороноспособности столицы.
      Вспоминается переполненный притихший зал. Здесь собрались члены Московского городского и Московского областного комитетов партии, советские работники, командование округа, командиры и комиссары частей и соединений, директора и парторги крупнейших предприятий столицы, руководители военных и гражданских высших учебных заведений, представители крупнейших научны:! учреждений Москвы.
      С докладом "О текущем моменте" выступил А. С. Щербаков.
      Говорил он спокойно, только временами повышал голос - с намерением подчеркнуть какую-то важную мысль. Разговор вел откровенный и доверительный.
      У меня сохранились записи его выступления, к сожалению, неполные, поскольку заносил в тетрадь только самое главное, касавшееся в первую очередь задач округа. Очень сейчас сожалею об этом, потому что Александр Сергеевич не обошел своим вниманием ни одну из сторон жизни столицы, ставшей уже фактически прифронтовым городом. Обращаясь к активу Москвы и области, докладчик не скрывал ни сложности, ни опасности сложившейся обстановки.
      - Мы вступаем в полосу наиболее тяжелых испытаний, - говорил Александр Сергеевич. - Москва находится в непосредственной опасности. Идет жестокий бой под Можайском и Малоярославцем. Враг занял Калугу, подходит к Боровску и Верее!
      Он подробно обрисовал обстановку в городе, рассказал о самоотверженной работе москвичей по укреплению обороны. От имени Центрального Комитета партии А. С. Щербаков поставил перед партийным активом задачи, которые я и хочу перечислить:
      - поднять Москву на строительство оборонительных сооружений на ближних подступах, превратить город в неприступную крепость;
      - считать всех коммунистов и комсомольцев мобилизованными, призвать трудящихся к оружию, приступить к формированию в каждом районе коммунистических рот и батальонов;
      - организовать на предприятиях, в учреждениях, в жилых домах отряды и дружины истребителей танков, пулеметчиков, гранатометчиков, снайперов, минеров;
      - каждое предприятие, мастерская должны наладить производство продукции для оборонительного строительства и защиты города, для помощи фронту;
      - установить трудовую повинность для всего трудоспособного населения;
      - каждый коммунист должен проявлять железную дисциплину, вести решительную борьбу с малейшими проявлениями паники, малодушия, трусости, с дезертирами и шептунами;
      - всем трудящимся проявлять высокую бдительность, максимум твердости духа и организованности.
      Как торжественная клятва прозвучали слова принятого активом постановления: "...московская партийная организация на протяжении всей своей истории всегда была боевым отрядом нашей партии, верной опорой ЦК, умела с беспредельной стойкостью и самоотверженностью работать и бороться за революцию, за Советскую власть в любых, самых трудных и опасных условиях.
      Актив выражает уверенность, что и в этом новом испытании московская организация покажет себя как подлинно большевистский отряд нашей партии, сплотит трудящихся Москвы на упорную и беспощадную борьбу против немецко-фашистских захватчиков, на организацию победы".
      И как-то особенно торжественно, исполненные сурового смысла, прозвучали под сводами зала, где проходило заседание партактива, слова партийного гимна: "Это есть наш последний и решительный бой!"
      Немедленно после партийного актива началось претворение его решений в жизнь. За какие-нибудь несколько часов были созданы и начали действовать городской и районные штабы формирования коммунистических и рабочих боевых подразделений.
      Районным штабам было предписано - для начала сформировать по одной роте. Однако уже к концу дня, после окончания работы, к штабам прибыло такое количество добровольцев, что во всех районах сразу приступили к формированию батальонов. В течение нескольких дней в Москве было сформировано 25 отдельных коммунистических и рабочих рот и батальонов, укомплектованных на три четверти коммунистами и комсомольцами.
      В связи с тем, что число добровольцев продолжало все увеличиваться, Военный совет по согласованию с горкомом партии дал указание штабам приступить к формированию дружин различного боевого назначения, но уже без отрыва от производства вступивших в них бойцов. Предлагалось также развернуть на всех предприятиях и учреждениях усиленную военную подготовку по специально разработанной программе.
      В эти дни трудящиеся столицы с особым вниманием прислушивались к радиосообщениям о положении на фронтах. 15 октября радио передало сводку Совинформбюро: "В течение ночи положение на Западном фронте ухудшилось".
      16 октября газета "Правда" в передовой, озаглавленной: "Враг продолжает наступать! Все силы на отпор врагу!" - призывала: "Пусть же в эти грозные дни вся мощь и сила нашей организованности, все мужество советских людей, бесстрашие и самоотверженность коммунистов и комсомольцев и всех трудящихся великой нашей столицы и всей нашей страны будут брошены на отпор гитлеровским бандитам!"
      А в это время через Сибирь, Урал, Поволжье на курьерской скорости приближались уже к Москве 82-я мотострелковая дивизия генерал-майора Н. И. Орлова, 78-я стрелковая дивизия генерал-майора А. П. Белобородова, 50-я генерал-майора Н. Ф. Лебеденко, 108-я генерал-майора И. И. Баричева, 144-я генерал-майора М. А. Пронина.
      Войска подходили почти одновременно. В день прибывало по нескольку частей. Требовалось их принять, временно расквартировать, доукомплектовать всем необходимым и без задержки направить на фронт.
      По предложению начальника политуправления бригадного комиссара Н. М. Миронова Военный совет установил порядок, по которому работники политического управления и привлеченные пропагандисты выезжали навстречу прибывающим воинским эшелонам и уже на подходе к Москве развертывали политическую работу, рассказывали о положении в столице и на фронте, о трудовых и ратных подвигах трудящихся и защитников Москвы.
      Одновременно с этим Военным советом и штабом округа были приняты меры к созданию в местах временного расквартирования проходящих войск пунктов материального и технического снабжения. На эти пункты заблаговременно, в меру наших возможностей завозились все виды вещевого довольствия, а также стрелковое вооружение и боеприпасы. Наличие под рукой всего самого необходимого значительно ускоряло доукомплектование частей маршевого пополнения и существенно повышало пропускную способность пунктов временного расквартирования проходящих войск.
      В октябре 1941-го мы все вынуждены были считать время не сутками, а буквально минутами, понимая, что крайне важно с предельной точностью определить ключевые звенья работы, обеспечить оперативное решение тех вопросов, от которых в первую очередь зависела прочность обороны города.
      Главными для Военного совета округа, работников политуправления и управлений штаба были вопросы организации и боевого совершенствования обороны непосредственно в частях и соединениях столичного гарнизона, работы военкоматов Московской и прилегающих областей, боевой и политической подготовки личного состава запасных бригад на территории Московского военного округа.
      Вечером 15 октября П. А. Артемьеву позвонил А. С. Щербаков и сообщил, что Центральный Комитет партии и Государственный Комитет Обороны приняли решение об эвакуации из Москвы некоторых учреждений и предприятий. В Куйбышев эвакуировалась часть партийных и правительственных учреждений, дипломатический корпус, вывозились на восток оставшиеся еще в городе крупные оборонные заводы, научные и культурные учреждения.
      - Какие же руководящие органы остаются в Москве? - спросил я.
      - Остаются почти в полном составе Политбюро ЦК, ГКО с необходимым аппаратом, Ставка Верховного Главнокомандования, основной оперативный состав Генерального штаба. В каждом наркомате остаются оперативные группы во главе с наркомами. Московским организациям разрешено эвакуировать часть актива и документы с необходимыми техническими работниками.
      - Когда начнется эвакуация?
      - Без промедления, сегодня же...
      А. С. Щербаков подчеркнул, что на Военный совет Московского военного округа возлагается ответственность за поддержание революционного порядка в городе, предложил нам продумать меры.
      День 16 октября, как и следовало ожидать, оказался на редкость трудным. Начавшаяся с рассветом эвакуация сразу нарушила многие установившиеся связи, весь трудовой режим города, работу связанных с нами учреждений.
      Эвакуация шла в основном организованно. На Ярославском, Казанском и Курском (горьковское направление) вокзалах, на их товарных и пассажирских платформах, не прерываясь ни на минуту, шла погрузка эшелонов с оборудованием заводов, имуществом учреждений и людьми.
      По магистралям города, выводящим на шоссе восточного направления, уже с рассвета заметно уплотнилось движение автомобильного и гужевого транспорта. Здесь, правда, не обошлось без нарушений порядка, однако наряды милиции и воинских частей быстро приводили ситуацию в норму.
      Все эти события, сопровождавшиеся усилением налетов авиации противника, породили провокационные слухи о якобы готовящейся сдаче Москвы, явно кем-то подогреваемые. Это оказывало негативное влияние на моральное состояние населения.
      С целью пресечения слухов 17 октября по столичной радиотрансляционной сети выступил А. С. Щербаков. Не скрывая от москвичей нависшей над городом серьезной угрозы, он от имени Центрального Комитета партии, Советского правительства, Московского городского комитета партии со всей решительностью заявил:
      - Москвы не сдадим! За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. Планы гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало.
      А. С. Щербаков и выступивший за ним председатель Моссовета В. П. Пронин призвали москвичей встать на защиту своего родного города, проявлять революционную выдержку, соблюдать спокойствие, активно участвовать в строительстве оборонительных сооружений вокруг столицы.
      18 октября на заседании Военного совета с участием А. С. Щербакова после обстоятельного обсуждения обстановки было принято решение обратиться к Государственному Комитету Обороны с просьбой о введении в Москве осадного положения.
      Не знаю точно, успел ли по нашей с П. А. Артемьевым просьбе А. С. Щербаков доложить Центральному Комитету партии сформулированные накануне наши предложения, но поздно вечером 19 октября П. А. Артемьева и меня срочно вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны.
      С немалым волнением вслед за П. А. Артемьевым я впервые переступил порог кабинета И. В. Сталина, впервые в жизни встретился с ним, членами Государственного Комитета Обороны.
      Выслушав наши доклады о прибытии по вызову, Сталин сразу же задал вопрос:
      - Каково по вашему мнению положение в Москве? П. А. Артемьев четко доложил:
      - Положение тревожное. Необходим более строгий порядок эвакуации. Паникеры будоражат население, это может дезорганизовать жизнь города.
      - Что предлагаете?
      - Военный совет считает необходимым ввести в Москве и пригородах осадное положение.
      Сталин задумчиво прошелся по кабинету, потом произнес, как о деле давно решенном:
      - Правильно!
      Тут же под его диктовку было записано постановление ГКО.
      "Сим объявляется, - значилось в принятом постановлении, - что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову... Оборона города на его подступах возлагается на начальника гарнизона города Москвы т. Артемьева...
      В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
      1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение... Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте..."{8}.
      Слушая эти слова, я испытывал какое-то необычное напряжение. Не потому, что на Военный совет ложилась основная тяжесть осуществления всех мер, вытекающих из этого решения. Нет, ответственности мы не боялись и сами шли к ней, внося предложение на заседании ГКО. Взволновали меня сама обстановка, в которой все это происходило, и сам факт, что такое решение принято ГКО. Из этого состояния меня вывел вопрос Сталина, заданный членам ГКО:
      - Есть ли возражения и замечания? Согласны ли с таким текстом?
      Текст одобрили единодушно, и Сталин подписал его.
      - Не позднее пяти часов утра поместить во всех газетах, объявить по радиотрансляционной сети, расклеить по городу и в пригородах, - отдал И. В. Сталин распоряжение вызванному секретарю.
      Вышли мы с заседания ГКО глубоко взволнованные участием в решении столь важных вопросов, самой атмосферой заседания.
      С выключенными фазами, медленно, словно на ощупь, катилась по московским улицам машина.
      - С чего начнем? - спросил я П. А. Артемьева, чтобы прервать сосредоточенное молчание командующего.
      - С наведения порядка в Москве. Сил у нас прибавилось, теперь мы можем распоряжаться и оперативными войсками НКВД, и флотским экипажем НК ВМФ, и всеми другими частями, которые до сих пор удерживались разными ведомствами. Подумаем, как по-новому организовать комендантскую службу. Ну а главная задача все та же - всемерно укреплять оборону города. Этими вопросами мы и займемся с тобой сейчас же...
      * * *
      21 октября штаб представил Военному совету подробный план сооружения оборонительных рубежей. По этому плану кроме упомянутых ранее трех радиальных полос укреплений создавались опорные пункты вдоль всех сквозных улиц, с размещением огневых средств в полуподвалах, цокольных этажах, на балконах зданий и на чердаках.
      Несколько позже Военный совет принял решение свести части, уже сформированные и занимавшие боевые участки, в три боевые группы Северо-Западную, Западную и Юго-Западную. На базе этих боевых групп, после усиления их истребительными батальонами Московской области, 28 октября были созданы дивизии полевого типа - Московские стрелковые дивизии. Одна из них, получившая название 3-й Московской Коммунистической стрелковой дивизии, была сформирована из коммунистических и рабочих батальонов. 4-ю и 5-ю Московские стрелковые дивизии было решено сформировать из истребительных батальонов, 2-ю - за счет мобилизованных контингентов москвичей, владимирцев и ярославцев.
      Эти четыре соединения насчитывали в своем составе 39023 человека. В них было 9190 коммунистов и 10572 комсомольца.
      В те же дни московские организации спешно готовили второй эшелон защитников Москвы - отряды и боевые дружины. На 20 октября было создано 169 боевых дружин общей численностью в 7000 человек, в их числе 300 девушек. В отрядах истребителей танков обучалось 2059 человек. Таким образом, трудящиеся Москвы и Подмосковья вновь собрали и поставили на защиту родного города 50000 воинов.
      Личный состав этих формирований отличался высоким боевым настроем, пониманием исторического значения происходивших событий, готовностью любой ценой отстоять родную столицу.
      К началу ноября Московские дивизии были полностью сформированы и выведены на внешний оборонительный рубеж. 3-я Коммунистическая перекрыла входы в город по Ленинградскому и Волоколамскому шоссе; 4-я - магистраль Москва - Минск; 2-я прикрыла Поклонную гору, Потылиху, Калужскую заставу; 5-я - Наро-Фоминское шоссе от Кунцева до Люберец.
      Ближние подступы к Москве прикрывались противотанковыми препятствиями общей протяженностью 324 километра, противопехотными препятствиями протяженностью 256 километров. Здесь было возведено 3800 огневых точек, из них 1500 железобетонных; установлено 37 500 металлических сварных ежей и железобетонных надолбов, на окраинных улицах возведены прочные баррикады. В этих работах участвовало более 100000 добровольцев и мобилизованных Московским областным советом.
      Однако, пожалуй, именно здесь следует подчеркнуть, что Москва не была неким изолированным участком огромного фронта, протянувшегося от Северного Ледовитого океана до Черного моря. Москвичи в те трудные и напряженные до предела дни жили заботами ближних и дальних своих соседей, понимали, что стойкость защитников Москвы - это живая питательная сила мужества и героизма защитников Родины, что к судьбе столицы приковано внимание всего советского народа как на фронтах, так и в тылу. С разных мест, с разных участков битвы с фашизмом шли в Москву ободряющие письма, поднимавшие боевой дух москвичей.
      В конце октября немецко-фашистские войска были остановлены на рубеже Волжское водохранилище, восточнее Волоколамска, по рекам Нара и Ока до Алексина.
      Однако, овладев аэродромами в непосредственной близости от Москвы, фашистские бомбардировщики получили возможность осуществлять налеты в сопровождении истребителей, что значительно осложнило защиту московского неба. Теперь налеты следовали не только ночью, но и днем. В воздухе то и дело возникали ожесточенные бои, воздушные тревоги объявлялись иногда по несколько раз в день. Но ни страха, ни смятения у москвичей они давно уже не вызывали Москва продолжала свою напряженную трудовую и ратную жизнь. Судя по всему, особую досаду врага вызывал спокойный и размеренный ход эвакуации из Москвы наиболее важных промышленных объектов.
      Последние дни октября были отмечены стремлением врага во что бы то ни стало вывести из строя жизненные центры столицы и железнодорожные объекты, наносить удары не по площадям, а по конкретным целям.
      Иногда это удавалось, что свидетельствовало об отборе для решения поставленных задач наиболее опытных экипажей, о назначении каждому из них определенной цели.
      В самых последних числах октября нас с командующим поздним вечером вызвали в здание ЦК партии к А. С. Щербакову для доклада об организации обороны города.
      Вечер выдался ясный, и безлюдные улицы Москвы в лунном свете выглядели совсем по-мирному.
      В кабинете А. С. Щербакова, когда мы там появились, уже находились секретари горкома и обкома партии, председатель Моссовета В. П. Пронин.
      Развесив карты и схемы, П. А. Артемьев приступил к докладу.
      Доклад уже подходил к концу, когда раздался огромной силы взрыв. Здание задрожало и, казалось, готово было рухнуть. Стекла окон разнесло на мелкие осколки. Свет погас, кабинет начал заполняться едким дымом. Двери кабинета оказались плотно заклиненными и не открывались.
      Высвободили нас подоспевшие пожарные - они просто выломали дверь запасного выхода, и мы все вышли в коридор, помогли выйти А. С. Щербакову, которого сильно контузило, поскольку он ближе всех сидел к окну.
      Теперь мы услышали шум с нижнего этажа - там занялся пожар, и его тушили прибывшие пожарные.
      Выяснение обстоятельств этого чрезвычайного события показало, что служба ВНОС своевременно предупредила главный пост о подходе на большой высоте одиночного самолета противника. Но на главном посту ПВО решили, что это разведчик, поэтому огня не открывали, тревоги не объявляли, а подняли на перехват истребители. Решение это было в какой-то мере обоснованным, ибо частые воздушные тревоги нарушали рабочий ритм на предприятиях Москвы, изнуряли летный состав и зенитчиков войск ПВО. Кроме того, заградительный огонь, который открывали батареи по воздушной тревоге, требовал большого расхода снарядов. Уже были случаи, когда при появлении одиночных самолетов тревоги не объявляли, а с непрошеным гостем разделывались истребители.
      Но в данном случае, как выяснилось, на Москву шел не просто пилот-разведчик, а матерый гитлеровский ас со специальным заданием - нанести удар по зданию ЦК ВКП(б). Избежав встречи с истребителями, самолет пробился к центру Москвы, и с небольшой высоты прицельно сбросил бомбу. По счастливому стечению обстоятельств бомба упала в стороне от цели в Варсанофьевском переулке.
      Во дворе мы увидели такую картину. Взрывной волной перевернуло машину А. С. Щербакова. На наших с П. А. Артемьевым машинах выбило стекла, водителю старшине В. П. Михайлову осколками стекла поранило лицо. Особенно сильно была у него травмирована переносица, что, кстати сказать, в дальнейшем помешало ему продолжать занятия боксом, лишило возможности отстоять звание первой перчатки страны.
      В это сложное время вся страна готовилась к достойной встрече 24-й годовщины Великого Октября. На предприятиях и в учреждениях, во всех воинских частях проходили предпраздничные митинги и собрания, на которых принимались решения, выражавшие волю москвичей к победе над заклятым врагом.
      Москвичи не спрашивали, будет ли традиционное торжественное заседание, военный парад. Понимали - враг близко, не до торжеств. И все-таки этот день ожидали с каким-то особым волнением.
      В самых последних числах октября П. А. Артемьева вызвали в Ставку. Вернулся он оттуда непривычно взволнованным.
      - Не знаю, как и сказать тебе о своем состоянии! - произнес он, входя не раздеваясь, в мой кабинет. - Мне поручено подготовить части Московского гарнизона к параду на Красной площади.
      Далее П. А. Артемьев поведал, как в ходе обсуждения вопроса он попытался доложить, что войска гарнизона заняты выполнением конкретных боевых заданий по обороне неба Москвы и поддержанию в столице революционного порядка, на что И. В. Сталин ему сказал:
      - Вы недооцениваете значимости этого мероприятия. Парад должен состояться, необходимые для этого войска следует найти.
      Свой рассказ П. А. Артемьев закончил так:
      - Одним словом, парадом командовать приказано мне. О подготовке парада докладывать маршалу Буденному, который будет его принимать. До ночи 6 ноября о подготовке к параду должен знать самый ограниченный круг лиц.
      Спустя несколько часов нами был составлен перечень частей - участников парада. В их числе было названо подразделение, которого еще не было, но которое следовало специально для этой цели создать как символ преемственности поколений защитников Родины - батальон бывших красногвардейцев.
      Позвонил А. С. Щербаков и сообщил, что Центральным Комитетом партии принято решение кроме парада войск провести еще 6 ноября в 18 часов торжественное заседание Московского Совета о представителями трудящихся Москвы и доблестной Квасной Армии, посвященное 24-й годовщине Великого Октября. Заседание состоится на станции метро "Маяковская".
      Военному совету округа поручалось принять меры к поддержанию в праздничные дни спокойствия и порядка в городе, совместно с ВВС Красной Армии обеспечить надежное его прикрытие с воздуха.
      Александр Сергеевич сообщил в заключение, что заседание будет транслироваться по радио, и просил принять все необходимые меры к тому, чтобы доклад И. В. Сталина был прослушан всеми воинами округа. При этом предупредил, что дата, время и место проведения заседания не подлежат разглашению.
      Сразу же после окончания этого разговора Военным советом, политуправлением были срочно оповещены командиры, комиссары и политорганы частей и соединений округа, войск, проходивших через Москву на фронт.
      А далее произошли события, поистине незабываемые.
      В 6 часов вечера из репродукторов радио, включенных повсюду постоянно, прозвучали волнующие слова Левитана:
      - Говорит Москва! Передаем торжественное заседание Московского Совета с представителями трудящихся города Москвы и доблестной Красной Армии, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции!
      Это был убедительный ответ на многочисленные вопросы о положении под Москвой и вообще на фронтах Великой Отечественной войны.
      Мы отдавали себе отчет в том, что противник использует все средства, чтобы попытаться осквернить праздник советских людей. В ожидании вероятного массированного воздушного налета Военный совет предупредил командование ПВО столицы о повышении бдительности, о необходимости привлечь к защите праздничного московского неба все наличные силы противовоздушной обороны.
      Предупреждение было своевременно. До 250 вражеских самолетов пытались прорваться к центру Москвы, но были встречены таким плотным огнем зенитчиков, такими яростными, стремительными атаками наших ночных истребителей, что были вынуждены обратиться в бегство. Ни одному самолету противника в ту ночь не удалось сбросить бомбы на густонаселенные районы столицы.
      Только после того, как мы вернулись с торжественного заседания, командующий вызвал к себе всех командиров и комиссаров частей, назначенных к участию в параде.
      Трудно передать словами реакцию собравшихся на сообщение командующего о том, что именно завтра на Красной площади состоится парад.
      Видимо, все же следует сказать и о том, что наряду с естественными чувствами гордости и радости нас не оставляла и тревога. Удастся ли, в частности, свести в стройные колонны подразделения и части, личный состав которых имеет слабую строевую подготовку. Ведь их командиры ни разу не участвовали в парадах такого масштаба. К тому же еще танковая бригада, предназначенная для участия в параде, только выгружалась из железнодорожного эшелона и ей было необходимо за считанные часы преодолеть расстояние до Красной площади, определить и занять свое место в парадном строю, усвоить порядок прохождения.
      Но, естественно, больше всего нас волновал вопрос: как поведет себя противник? Ведь Гитлер на весь мир заявил, что 7 ноября он проведет в Москве парад своих "непобедимых" войск. Веря его обещанию, интендантская служба вермахта доставила на склады второго эшелона парадное обмундирование. Знали мы и о приказе Гитлера - в ближайшие дни во что бы то ни стало захватить Москву. Солдатам было обещано размещение на теплых квартирах, владение всем имуществом города, отпуска в фатерланд. Фашистская пропаганда вбивала в головы своих солдат мысль о том, что захват Москвы будет означать конец войны, победное возвращение домой.
      В первую очередь мы учитывали вероятность воздушного налета противника и приняли самые решительные меры к повышению боеготовности частей ПВО. Все намеченные действия наземных и воздушных сил противовоздушной обороны столицы были согласованы с Генеральным штабом и ВВС Красной Армии. Перед рассветом 550 самолетов стояли на аэродромах в готовности No1.
      В эту ночь нам так и не удалось отдохнуть. К 6 часам утра Павел Артемьевич выехал на Красную площадь - проверить ход сбора войск - участников парада, проследить за порядком и размещением частей в строю. Меня он попросил остаться на время парада в Военном совете, принять все необходимые меры для обеспечения порядка и спокойствия в городе.
      Как нам стало известно, уже к 5 часам утра к Красной площади начали стекаться колонны участников парада. В предрассветной тишине от Московского комитета партии, от райкомов на автомашинах, снабженных особыми пропусками, во все концы столицы помчались посыльные с именными пригласительными билетами на парад. Можно себе представить счастливое удивление, радость людей, разбуженных перед рассветом или работавших у станков в ночную смену, когда им вручался поистине драгоценный пригласительный билет.
      В 8 часов утра начинался парад, а за несколько минут до этого по радио над всей страной прозвучал торжественный голос диктора:
      - Говорят все радиостанции Советского Союза... Начинаем передачу с Красной площади о параде частей Красной Армии, посвященном 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции...
      Вся страна, затаив дыхание, слушала звучание фанфар, звуки команд и слова обращения И. В. Сталина к войскам:
      - На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии!.. - Торжественно над притихшей Красной площадью прозвучали слова Верховного Главнокомандующего: - Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!..
      В репродукторе послышались приглушенные расстоянием слова команды, несколько искаженный высокий, взволнованный голос командующего парадом, громыхнули аккорды марша "Прощание славянки", исполненного, как в бесконечно далекое мирное время, сводным оркестром Московского гарнизона. Когда же послышались шаги проходивших мимо трибуны Мавзолея колонн защитников Родины, признаюсь, что в эти минуты почувствовал, как волнение невольно сдавило горло. Не скрою, что позавидовал П. А. Артемьеву и многим другим участникам этого волнующего события.
      Возвратившись с парада, командующий со все еще не отпускавшим его волнением, поведал мне о незабываемом впечатлении, которое производили колонны участников, прошедшие перед Мавзолеем, продемонстрировавшие хорошую строевую подготовку.
      Слушая рассказ П. А. Артемьева, я по его интонациям, непривычно возбужденной речи ощутил, какое сильное эмоциональное воздействие произвел парад буквально на всех. Удивил и его ответ на мой вопрос, не помешал ли прохождению войск по Красной площади обрушившийся на столицу обильный снегопад?
      Павел Артемьевич ненадолго задумался, словно бы восстанавливая в памяти то, чему недавно был свидетелем, и произнес с заметным смущением:
      - Знаешь, Константин Федорович, этот первый снег, падая на плечи людей, на крупы коней, на технику, не таял и придал всему какие-то сказочные очертания. Когда колонны тронулись, мне на минуту показалось, что мимо проходят не части Московского гарнизона, а чудо-богатыри, наследники ратной славы тех самых великих предков, о которых напомнил в своем выступлении товарищ Сталин, явившиеся по зову народному на защиту нашей древней столицы.
      Необычным в этом ответе было то, что я до этого знал П. А. Артемьева как человека далеко не сентиментального, мыслящего рационально и высказывавшего свои мысли, пожалуй, даже несколько суховато. А здесь если и не лирика, то вдохновение, душевный подъем просматривались достаточно отчетливо.
      А Павел Артемьевич, опять немного помолчав, добавил:
      - Незабываемое событие и незабываемое зрелище!
      Как известно, 15-16 ноября командование немецко-фашистских войск начало новое наступление на Москву. Советские войска на каждый маневр гитлеровцев отвечали контрманевром, на каждый удар - контрударом. Потерпев неудачу на северных и южных подступах к столице, противник 1 декабря осуществил отчаянную попытку прорваться к Москве в центре обороны Западного фронта. Враг нанес сильные удары в районе Наро-Фоминска и несколько потеснил оборонявшиеся здесь советские дивизии. Потеряв в ходе упорных и напряженных боев почти половину танков, гитлеровцы повернули на восток, в район станции Голицыне. Однако и эта попытка довести до победного завершения операцию "Тайфун" закончилась провалом.
      Подтянув свежие силы, использовав резервы 33-й и 5-й армий, советское командование подготовило сокрушительный контрудар, в результате которого наши войска не только восстановили положение, но и улучшили свои позиции.
      ...Рубеж, которого противнику удалось достигнуть 2 декабря, оказался пределом его наступательных возможностей. Гитлеровские соединения с танками и артиллерией буквально метались с одного участка на другой в поисках слабого места в обороне защитников Москвы. Но теперь все удары врага повсеместно заканчивались неудачей.
      Под влиянием успехов наших войск под Каширой, Дмитровом и Яхромой, под Белым Растем, Красной Поляной и Крюковом, под Кубинкой гитлеровское верховное командование вынуждено было отдать приказ о переходе к обороне северо-западнее Москвы с 5 декабря, а с 8 декабря - по всему советско-германскому фронту. Но было уже поздно! Советские войска перешли в решительное контрнаступление, и "непобедимое" воинство Гитлера сперва попятилось, а затем и обратилось в бегство, оставляя на поле боя тысячи убитых, раненых, боевую технику и имущество...
      * * *
      В конце декабря, когда военная ситуация под Москвой решающим образом изменилась в нашу пользу, пришла пора подвести итоги важнейшего этапа в жизни МВО и Московской зоны обороны. Этим вопросом и занялись коммунисты зоны на своей первой партконференции.
      Конференция открылась 26 декабря. В ее работе приняли участие А. С. Щербаков, председатель исполкома Моссовета В. П. Пронин, секретари Московского комитета партии, руководители исполкома Московского областного совета, представители Главного политического управления Красной Армии.
      С докладом "Об итогах работы и основных задачах парторганизации Московской зоны обороны" Военный совет поручил выступить мне. Тогда же, при обсуждении основных положений доклада, Военным советом было рекомендовано сосредоточить главное внимание на вопросах боевой готовности войск МЗО, на анализе недостатков в организации боевой подготовки личного состава, партийно-политической работы в частях и соединениях.
      Доклад, выступления командующего П. А. Артемьева, начальника политуправления Н. М. Миронова настроили делегатов на самокритичное рассмотрение итогов своей работы, на глубокий всесторонний анализ положения дел в частях и соединениях.
      Выступавшие говорили о боевых подвигах защитников столицы, приводили примеры, на которые следует равняться, прямо и принципиально вскрывали недостатки, предлагали пути к их быстрейшему устранению. С большим интересом делегаты конференции выслушали выступление секретаря парторганизации 250-го зенитно-артиллерийского полка старшего политрука Артемова, рассказавшего, как коммунисты этой части помогали командирам повышать эффективность борьбы с фашистской авиацией, добиваться высокой организованности, дисциплины, развивать чувство ответственности бойцов за образцовое выполнение воинского долга. В этом полку за шесть месяцев войны было принято в члены ВКП(б) 40 человек, в кандидаты - 125, во всех подразделениях созданы партийные организации, партийные группы.
      В выступлениях начальника политотдела 5-й Московской стрелковой дивизии батальонного комиссара И. И. Белова, начальника политотдела МЗО полкового комиссара Я. И. Чистогова, ответственного редактора окружной газеты "Красный воин" полкового комиссара Я. М. Ушеренко и других резко критиковалась деятельность тех политработников, которые, ограничиваясь разноской газет и читкой сводок Совинформбюро, решением не имеющих к ним отношения административно-хозяйственных вопросов, не проявляли в то же время инициативы в своей главной работе.
      Командующий II. А. Артемьев в своем выступлении призвал собравшихся не успокаиваться на достигнутом и от подготовки одиночного бойца переходить к планомерной и всесторонней подготовке подразделений, частей и соединений, уделив особое внимание обучению наступательным действиям и управлению в бою, поднять качество подготовки соединений МЗО на уровень лучших кадровых, ибо не далеко то время, когда Московские дивизии дойдут по нелегким дорогам войны до нашей полной победы.
      На конференции Военный совет выразил благодарность всем работникам военкоматов Московского военного округа, самоотверженно выполнившим свой долг, всему личному составу комендантской службы, бойцам, командирам и политработникам Особой Московской стрелковой дивизии особого назначения НКВД им. Ф. Э. Дзержинского, обеспечившим строгий порядок и спокойствие в столице и прилегающих районах.
      Партийная конференция в своем решении записала торжественное обязательство превратить подмосковные рубежи в еще более могучий бастион и подготовить части к выполнению любого задания партии и правительства.
      Все выступавшие на конференции с вдохновенными словами благодарности обращались к родной партии, к ее Центральному Комитету - организатору победы наших войск у стен столицы.
      Разгром немецко-фашистских войск под Москвой положил начало коренному повороту в ходе войны. Героические действия Красной Армии воочию убедили весь мир в том, что есть сила, способная дать сокрушительный отпор агрессору. Этими действиями была развеяна легенда о непобедимости фашистского воинства. Советский народ полностью разрушил надежды правящих кругов фашистской Германии на молниеносное осуществление своих военных намерений. Победа под Москвой имела большое международное значение. Укрепилась антигитлеровская коалиция, ослаб блок фашистских государств, воздержались от вступления в войну правительства Турции и Японии, еще больший размах приобрело освободительное движение порабощенных народов Европы.
      ...Дивизии противника, разбитые наголову, обращенные вспять в ходе контрнаступления и общего наступления, вынуждены были откатиться на 100 и более километров. По всем данным, которыми мы располагали, возобновление наступления противника на Москву в зимних условиях исключалось. Однако не вызывало сомнений и то, что гитлеровская клика не смирится с поражением, предпримет все от нее зависящее для восстановления своего пошатнувшегося военно-политического престижа.
      Учитывая достаточно реальные перспективы повторения удара на Москву, как только враг сочтет это для себя возможным, Ставка Верховного Главнокомандования предписала Военному совету Московского военного округа и Московской зоны обороны осуществить ряд мероприятий по дальнейшему значительному укреплению Можайской линии обороны.
      С другой стороны, Московский военный округ оставался одним из главных центров подготовки войск для фронта, что выдвигало перед его командованием и политорганами очередную группу неотложных задач. Однако все это уже входило в рамки повседневной и естественной для военного времени напряженной деятельности руководства тылового округа. Правда, теперь его название "Московский" было овеяно и боевой славой.
      Глава вторая.
      Если враг не сдается...
      Последние дни в Москве. Разговор с А. С. Щербаковым. Новое назначение. На Донском фронте. Знакомство с К. К. Рокоссовским. Боевой коллектив управления фронта. Совещание в Вертячем. С. Ф. Галаджев. Первая подпись. Неожиданная пауза. Прибытие Н. Н. Воронова. План операции "Кольцо". В центре внимания политическое обеспечение плана операции. Приняли войска бывшего Сталинградского фронта. "Плюс четыре дня". Ультиматум Паулюсу. Утро 10 января 1943 года. Этапы сражения. Войска соединились в Сталинграде. Капитуляция Паулюса. Над Сталинградом - тишина!
      4 декабря 1942 года меня вызвал к себе Александр Сергеевич Щербаков.
      Нужно сказать, что после того, как завершилась героическая оборона Москвы и разгромленные немецко-фашистские части были отброшены от ее стен, встречи с Александром Сергеевичем стали значительно более редкими, теперь главным образом встречались на различного рода совещаниях. Да это и понятно - А. С. Щербаков помимо выполнения обязанностей секретаря ЦК ВКП(б), секретаря МК и МГК вел большую работу как начальник Главного политического управления РККА, заместитель Наркома обороны и начальник Совинформбюро.
      Не будь я личным свидетелем исключительной работоспособности и целеустремленности Александра Сергеевича, его умения быстро схватывать суть любой, самой сложной проблемы и принимать правильные, всегда обоснованные решения - едва ли сумел бы понять, как один человек мог успешно справляться с таким обширным кругом ответственнейших обязанностей.
      Впрочем, с Военным советом Московского военного округа и Московской зоны обороны А. С. Щербаков по-прежнему поддерживал тесную связь: нередко справлялся о наших делах по телефону, запрашивал необходимые документы, подсказывал в трудных случаях, как лучше решить тот или иной вопрос.
      А округ продолжал трудиться для фронта. И, честно говоря, все те же внешне будничные, привычные уже заботы о формировании, комплектовании, боевой и политической подготовке резервов для действующей Красной Армии продолжали держать нас в постоянном напряжении, и, судя по всему, облегчения в обозримом будущем не предвиделось.
      Хотя основные события в 1942 году разворачивались, казалось бы, далеко от столицы, линия фронта, образно говоря, проходила по нашим сердцам. Поступавшие в штаб округа сводки, различного рода ориентировки, да и сообщения в печати, по радио свидетельствовали об ожесточенности и кровопролитности боев на юге страны, ежесекундно напоминали о необходимости пополнения войск действующей армии, подготовки для нее резервов.
      Надо сказать, что уже к середине 1942 года в подготовку резервов были внесены серьезные коррективы. В соответствии с накопленным нашими войсками боевым опытом, нарастанием мощности военной промышленности менялись организационная структура объединений и соединений Красной Армии, качественная и количественная оснащенность их оружием и боевой техникой. Создавались крупные танковые и артиллерийские формирования. В частности, на территории только Московского военного округа в мае была сформирована 3-я, а в июле - 5-я танковые армии. Правда, эти оперативные объединения вследствие нехватки современной бронетанковой техники имели пока еще смешанный состав, включали помимо танковых кавалерийские корпуса и стрелковые дивизии. Но и в них уже угадывались значительные наступательные возможности. Такой же наступательный потенциал концентрировался в растущем числе артиллерийских корпусов и дивизий, особенно оснащенных орудиями большой мощности и находящихся в резерве Ставки Верховного Главнокомандования.
      Все эти изменения происходили на наших глазах. Ко многим, в меру данных нам полномочий, мы и сами, как говорят, приложили руку. И вот теперь, после чрезвычайно тревожного развития военных событий летом и осенью 1942 года, свершилось долгожданное: окружение крупной группировки гитлеровских войск под Сталинградом и успешное наступление частей и соединений Красной Армии на Северном Кавказе. Ситуация изменилась или, скажем осторожнее, снова менялась в пользу Советских Вооруженных Сил. Кто же и как скоро подведет победную черту под боевой страдой сорок второго?
      Однако, направляясь в тот день по вызову к начальнику ГлавПУ РККА, я полагал, что разговор пойдет все же о работе Военного совета МВО, на чем и сосредоточил свое внимание, перебирая в памяти и оценивая события последнего времени.
      Принял меня А. С. Щербаков с неизменным радушием: приветливо поздоровался, предложил сесть, спросил о самочувствии, заговорил о делах в округе, но не о последних событиях, а вспомнил о самых тяжелых днях обороны столицы, о нашей совместной работе по организации отпора врагу. Это меня несколько озадачило, ибо я знал, насколько Щербаков дорожил каждой минутой и, как правило, сразу переходил к главному. Впрочем, этот разговор состоялся в канун годовщины начала контрнаступления наших войск под Москвой, и воспоминания о пережитом были вполне уместны.
      Однако в этом вступлении содержался и некий подтекст.
      Подчеркнув, что в результате успешного контрнаступления Красной Армии Москва стала снова тыловым городом, Александр Сергеевич спросил, нет ли у меня желания поехать на фронт.
      Услышав в ответ, что это самая заветная мечта с первого дня войны, Александр Сергеевич удовлетворенно кивнул и, поправив знакомым жестом очки, произнес:
      - Другого ответа и не ожидал!
      Далее он сообщил, что состоялось решение Центрального Комитета партии о моем назначении членом Военного совета Донского фронта.
      - Обстановка там сейчас серьезно осложняется, - продолжил Александр Сергеевич. - Гитлеровское командование приступило к сосредоточению юго-западнее и западнее Сталинграда войск с явным намерением деблокировать окруженную группировку. Допустить этого нельзя ни в коем случае! Окруженная группировка должна быть уничтожена в самый короткий срок, и мы надеемся, что Донской фронт сыграет в ее разгроме важную роль.
      А. С. Щербаков подчеркнул, что командующий войсками Донского фронта - один из героев битвы за Москву генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский - уже уведомлен о моем назначении.
      Я немного задумался. Принимать участие в боевых действиях такого числа войск мне не приходилось. По плечу ли такая должность?
      Заметив, что Александр Сергеевич вопросительно смотрит на меня, я прервал несколько затянувшуюся паузу и сказал:
      - Задача в общих чертах ясна, меру своей ответственности представляю. Только вот не уверен, справлюсь ли с таким огромным делом, не лучше ли приобрести соответствующий современным требованиям опыт на каком-нибудь более скромном участке работы?
      Александр Сергеевич выслушал меня внимательно, но уже хорошо знакомое, легкое постукивание кончиками пальцев по гладкой крышке стола подсказывало, что приводимые мною доводы не принимаются. И действительно, едва я закончил фразу, начальник Главного политического управления РККА уже более официальным тоном произнес:
      - Надеюсь, вы понимаете, что в Центральном Комитете партии и ГКО подобные вопросы рассматриваются всесторонне? В данном случае из нескольких кандидатур остановились на вашей в твердом убеждении, что с задачей вы справитесь. И давайте на этом дискуссию по уже принятому вышестоящими органами решению прекратим. Кстати, кандидатуру вашу выдвинул я, так что за результаты вашей деятельности теперь отвечать будем вместе. Учтите это обстоятельство.
      Последнее было сказано полушутливым тоном, но я отнесся к этому весьма серьезно.
      Получив от А. С. Щербакова добрые напутствия и покинув его кабинет, постарался собраться с мыслями. Выезжать следовало незамедлительно. За считанные часы надо было хотя бы в минимально необходимых пределах сориентироваться в обстановке на фронте, по возможности выяснить, какие и когда будут направлены ему пополнения, уточнить ряд вопросов материально-технического обеспечения, да еще и сдать дела.
      Мне, можно сказать, повезло в том смысле, что в оперативном управлении Генштаба, где появиться мне довелось на этот раз уже в новом качестве, начальник направления полковник К. Ф. Васильченко очень четко и достаточно полно обрисовал обстановку в районе Сталинграда, сосредоточив внимание на состоянии и планируемых действиях войск Донского фронта.
      - Вот подойдет 2-я гвардейская, - обнадеживающе закончил К. Ф. Васильченко свое сообщение, - и фронт будет иметь полную возможность завершить разгром окруженного врага!
      Получив затем необходимые сведения в мобилизационном управлении, я поехал к себе, в штаб Московского военного округа.
      Начальник политуправления МВО и МЗО бригадный комиссар Николай Михайлович Миронов, с которым мы так дружно трудились на протяжении полутора лет, был достаточно полно осведомлен о деятельности Военного совета, и сама передача дел, при всей их сложности, не заняла много времени. Несколько подробнее, до глубокой ночи, мы проговорили с ним о проблемах еще не решенных, о тех, которые выдвигались на повестку дня развитием событий на фронтах.
      Всю первую половину дня 5 декабря заняло посещение Главного управления тыла Красной Армии. К сожалению, на прием к его начальнику генерал-полковнику Андрею Васильевичу Хрулеву в тот день попасть не удалось, хотя и было у меня на этот счет основательное намерение. К нуждам Московской зоны обороны Андрей Васильевич всегда относился с неизменными чуткостью и вниманием. Несомненно, что разговор с ним накануне решающих событий на фронте был бы весьма уместным.
      Перед самым отъездом мне удалось все же связаться с А. В. Хрулевым по телефону, попросить поддержки в работе на новом месте.
      - Можете в поддержке не сомневаться! - ответил Андрей Васильевич. - Вы там добивайте поскорее окруженных фашистов, а за нами дело не станет!
      ...Вот и наступила минута расставания о командующим войсками округа и зоны обороны Павлом Артемьевичем Артемьевым.
      Вроде переговорили уже обо всем, а продолжали сидеть у стола в его кабинете, курили, невольно перешли на воспоминания о незабываемых днях начала разгрома немецко-фашистских войск под Москвой.
      Хотелось верить, что доживем до счастливого дня победы над врагами, встретимся снова, будем тан же вспоминать и о тех сражениях, которые пока еще только предстояли, хотя понимали оба, что война сурова и случиться с каждым из нас еще может всякое...
      - Ну, ладно! - Павел Артемьевич поднялся первым. - Пиши, не забывай москвичей!
      Мы крепко, по-братски, обнялись и расстались, чтобы встретиться только после окончания войны...
      К вечеру все было готово к отъезду.
      Со мной на фронт направлялись три человека: для особых поручений майор В. С. Алешин, адъютант капитан И. Я. Майстренко и водитель старшина В. П. Михайлов.
      На Павелецком вокзале было темно и холодно, на сердце грустно. Ведь еще не отзвучали, не отошли в прошлое добрые слова коротких домашних проводов с теми наказами, с какими в ту пору провожали близких людей на фронт, а вот уже садимся в вагон, устраиваемся в купе.
      Поезд тронулся. За окном в густых декабрьских сумерках, которые словно прилипли к заиндевевшим стеклам, неторопливо проплыли смутные очертания затемненных домов московской окраины, приглушенным, тусклым светом перемигнулись светофоры и все растворилось в кромешной вьюжной тьме - ни единого огонька, даже искорки во всем заоконном пространстве.
      В Саратове, куда мы прибыли 7 декабря, "личный состав" нашего вагона пополнился писателями Александром Корнейчуком и Вандой Василевской. Они тоже направлялись на Донской фронт - для встречи с воинами его частей и соединений.
      Поезд двигался от Саратова медленно - шпалы временной железной дороги, уложенные прямо на мерзлый грунт, не обеспечивали приемлемой прочности пути. Соответственно тянулось и время, образуя не частую в военную пору возможность для обстоятельного разговора с интересными собеседниками.
      Прислушиваясь к ленивому перестуку колес вагона, мы вели разговор о предстоящих встречах писателей с бойцами и командирами, о помощи, которая им понадобится для реализации творческих планов.
      Возвращаясь в общем разговоре к нашим военным делам, мы невольно касались новой пьесы Александра Корнейчука "Фронт", в которой ярко раскрывались темы героизма советских воинов и стиля командования, подвергались смелой критике устаревшие формы руководства боевыми действиями, ставился вопрос об этике поведения в бою командиров высокого ранга.
      Мне не удалось тогда увидеть эту пьесу в театре, но прочитал ее в газете "Правда", где она была опубликована полностью. Пьеса, выражаясь военным языком, была принята на вооружение в качестве активного средства, содействующего формированию нового подхода к решению задач, выдвигавшихся ходом боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны.
      Мне еще не раз доведется встречаться с этими интересными, талантливыми писателями, но это дорожное первое знакомство сохранилось в памяти в мельчайших подробностях.
      Прибыв утром 8 декабря в Камышин, мы пересели в автомашины и по накатанной фронтовой дороге направились прямо в Заварыкино, где располагались Военный совет и штаб фронта.
      Поездка наша подходила к концу, и я невольно старался представить себе, нарисовать в воображении образы людей, с которыми мне предстояло делить теперь все радости и огорчения.
      Многолетняя практика общения с командирами и политработниками самых различных рангов подсказывала, что в служебных и личных взаимоотношениях должностных лиц содержится множество подчас незримых, но постоянно присутствующих причин как для самой плодотворной, творческой работы, так и для мешающей делу обостренности отношений.
      Мне очень хотелось верить, что отношения на новом месте сложатся благоприятные, поскольку масштабы поставленных задач и ответственность перед партией и Родиной за успехи целого фронта не просто располагали к тому, а настоятельно требовали единоустремленной, без всяких оговорок дружной работы, при которой все способности и энергия командиров и политработников образуют в сумме единую, активно действующую силу.
      * * *
      ...Наскоро разместившись в отведенном мне просторном деревенском доме, привел себя в порядок после дороги, поинтересовался, как устроились мои подчиненные, и тут же пошел представляться командующему фронтом.
      Хотя время встречи и не было оговорено, мне показалось, что К. К. Рокоссовский меня ждал именно в ту минуту. Во всяком случае, едва я появился в дверях маленькой светелки, служившей, как оказалось, рабочим кабинетом, командующий по-молодому энергично поднялся из-за стола, сделал широкий шаг навстречу, протянул руку и, упредив меня, просто сказал:
      - Рокоссовский!
      Представился и я. Командующий чуть заметно улыбнулся:
      - Все знаю, Константин Федорович. Присаживайтесь, пожалуйста.
      Первое впечатление...
      Рокоссовский оказался человеком очень высокого роста. Но кроме того, отличался он той спортивной статью, которая столь привлекательно молодит людей. Я знал, что ему перевалило за сорок пять, и юношеская подвижность, с какой он поднялся и вышел из-за стола, была тем первым впечатлением, на которое потом наслаивались все последующие.
      Минуту-другую мы, словно подыскивая тему для разговора, обменивались малозначительными фразами: "Как доехали?" - "Спасибо, хорошо!" - "Как настроение?" - "Отличное!" - и еще что-то в этом роде. Однако мне больше запомнились не эти фразы, а то, что удалось прочитать во взгляде, уловить в жестах и поведении командующего.
      Вскоре, однако, разговор наладился. И, наверное, не случайно зашел он о Москве. Интерес к тому, как и чем живет сейчас Москва, что нового в столице, К. К. Рокоссовский проявлял не из вежливости - оставил он на полях Подмосковья частицу своего сердца, и немалую. Находились тогда в Москве и его близкие: жена Юлия Петровна и дочь Ариадна.
      Константин Константинович оказался на редкость открытым и даже более того - нараспашку открытым человеком. Привлекательной с первых же минут была его манера общения. Он был ровным, деликатным, внимательным и буквально во всех других отношениях располагающим к себе, и, как потом мне довелось узнать, был таким всегда, со всеми без исключения - от рядового бойца до командарма.
      Говорил негромко, иногда задумывался, словно взвешивал приведенные доводы. Очень заметной была его способность вовремя отреагировать на намерение собеседника вступить в разговор. В такие моменты он замолкал на полуслове или поощрительно спрашивал: "Вы хотели что-то сказать?"
      Была в его поведении легко ощутимая интеллигентность. Громко смеялся он очень редко, чаще улыбался. При этом лицо его становилось удивительно красивым.
      Пока я рассказывал о тех главных переменах, которые произошли в самой Москве, московских военном округе и зоне обороны уже после назначения К. К. Рокоссовского командующим Брянским, а затем и Донским фронтом, мой собеседник не только заинтересованно следил за рассказом, но и внимательно, причем неназойливо, рассматривал меня, бросая временами короткие оценивающие взгляды. Вероятно и я делал то же самое, ибо уже через несколько минут смог бы, закрыв глаза, нарисовать в памяти портрет своего собеседника.
      - Курите? - спросил Константин Константинович и, не дожидаясь ответа, протянул открытую пачку "Казбека".
      - Спасибо, я предпочитаю трубку.
      - Пожалуйста, это дело привычки, - согласился Рокоссовский, неторопливо разминая папиросу. - Как вас устроили?
      Я ответил, что устроен с заботой, заметив при этом, что рабочая комната у меня значительно просторнее, чем светелка, занятая командующим.
      К. К. Рокоссовский чуть заметно улыбнулся.
      - Так и было задумано. К вам по роду вашей деятельности должно людей побольше ходить... А мне и этой кубатуры достаточно.
      Постепенно разговор перешел на фронтовые дела. Я заметил, что слово "фронт" К. К. Рокоссовским временами заменяется выражением "северный фас окружения". В этом для меня было что-то новое.
      - Выходит, - сказал я, - что два фронта - Сталинградский и наш (даже не пойму, как у меня появилось слово "наш" через какие-то полчаса после прибытия к новому месту службы) - сейчас выполняют единую и неразделимую задачу?
      - Именно так и получается! - озабоченно подтвердил командующий и, явно упреждая мой вопрос о причинах сложившегося положения, добавил:
      - В конце ноября при докладе Верховному я высказал свое мнение о целесообразности объединения Сталинградского и Донского фронтов под единым командованием для проведения операции по ликвидации окруженной группировки врага. По этому вопросу ни тогда, ни позже никакого определенного ответа не последовало.
      Командующий глубоко затянулся, стряхнул пепел в массивную пепельницу и посмотрел мне прямо в глаза.
      - Вы понимаете, Константин Федорович, что повторное предложение мною такой реорганизации выглядело бы не лучшим образом. Его ведь можно истолковать и так, что я лично заинтересован в получении всей полноты власти. А ведь Андрей Иванович Еременко и по званию, и по возрасту старше меня, всю тяжесть оборонительного периода вынес на своих плечах. Знаем мы друг друга с двадцатых годов, взаимодействие с ним отработано надежно, и, в конце-то концов, если каждый из нас выполнит свои обязанности с должной ответственностью за успех общего дела, то все получит желаемое завершение... Что же это я? - спохватился Константин Константинович. - Вы ведь еще, наверное, и не обедали! Так пойдемте, хотя бы поужинаем!
      Мы оба оделись - мороз закручивал на улице с метелью - и прошли в соседний домик - столовую Военного совета.
      Как ни странно, но такое ординарное, в общем-то, событие, как посещение столовой не только способствовало пониманию особенностей отношений, сложившихся в управлении фронтом, но и значительно ускорило мое закрепление в этом боевом коллективе. Потому и запомнилось в подробностях.
      К началу ужина мы несколько припоздали. За внушительного размера столом уже сидели несколько генералов и три или четыре командира - порученцы генералов. Я поздоровался, и мы с командующим направились к свободным местам. Присутствующие посмотрели в мою сторону с разной степенью заинтересованности.
      Я хотел уже было садиться, но К. К. Рокоссовский, удержав меня, очень просто, как-то по-домашнему, произнес:
      - К нам прибыл новый член Военного совета. Прошу любить и жаловать генерал Константин Федорович Телегин! - И уже обращаясь ко мне: - Знакомьтесь, пожалуйста. Это - начальник штаба Михаил Сергеевич Малинин!
      Сидевший напротив генерал грузновато поднялся, несколько старомодно отвесил поклон и хрипловатым голосом заядлого курильщика произнес:
      - Добро пожаловать! В самое время прибыли! Таким же образом мне были представлены находившиеся тогда в столовой командующий БТ и МВ фронта генерал-майор танковых войск Г. Н. Орел, командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант артиллерии В. И. Казаков. Помню, что мне показалось почему-то несколько неожиданным равенство В. И. Казакова в звании с командующим фронтом. В тот период К. К. Рокоссовский пребывал еще также в звании генерал-лейтенанта.
      Опрятная официантка только лишь у меня осведомилась, что подать на стол, командующему же принесла ужин без заказа. Как здесь было заведено (и в этом я вскоре убедился), в столовой собирались в назначенное время все, кто из командования был в штабе, занимали свои привычные места, чувствуя себя так, словно должности и звания свои оставляли в прихожей и руководствовались в поведении непреложным правилом: за столом - ни слова о делах!
      Таким образом, столовая Военного совета превратилась в своеобразный клуб, где можно было накоротке расслабиться, отвлечься на минуту от трудных повседневных и ежечасных забот, перекинуться душевным словом и шуткой, на что в рабочей обстановке не всегда находилось время.
      После ужина меня пригласил к себе генерал М. С. Малинин. Беседа с ним затянулась далеко за полночь.
      Мы стояли у большого стола. На его чуть наклоненной к центру комнаты крышке была скатертью расстелена карта. Цветастые стрелы и условные обозначения давали наглядное представление о расстановке сил и средств войск фронта, расположении и средствах обороны противника.
      Я много ждал от этой беседы и не ошибся. К тому же Михаил Сергеевич несмотря на внешнюю простоту оказался человеком довольно тонким и проницательным.
      - Многие узелки нашего теперешнего бытия завязаны не сегодня, а значительно раньше! - заметил он почему-то с очевидным огорчением.
      Говорил он обстоятельно, неторопливо, словно размышляя вслух или даже дискутируя с самим собой; глухо покашливал, по дымившуюся папиросу из пальцев почти не выпускал, иногда пользуясь ею как указкой.
      Думаю, что нет необходимости воспроизводить здесь разговор дословно. Информацию я получил полноценную. Рассмотрев в подробностях события предшествовавшие окружению войск противника под Сталинградом, мы подошли к тому, что меня особенно сейчас интересовало.
      В выражении лица, во всем облике М. С. Малинина появились заметные признаки озабоченности. Вообще, при всей внешней суровости, как я потом понял, несколько напускной, Михаил Сергеевич умел обворожить собеседника откровенностью суждений, очевидной готовностью выслушать и оценить его мнение.
      - А с первого октября, - перешел Малинин к главному, - начал действовать и наш Донской фронт, созданный решением Ставки от 28 сентября из основных сил Сталинградского фронта, которые были отрезаны противником от города. В октябре и в первой половине ноября войска нашего фронта неоднократно переходили в наступление, захватывали и удерживали плацдармы на Дону, отвлекали силы гитлеровцев от города. А затем мы активно участвовали в выполнении оперативного замысла командования по окружению войск противника, прорвавшихся к Сталинграду.
      Отрываясь от карты, Михаил Сергеевич, почти не заглядывая в записи, на память раскрыл состав армий, перечислил стрелковые, артиллерийские и танковые соединения, привел сведения, касающиеся их укомплектованности, обеспеченности вооружением, боеприпасами, горючим, продовольствием...
      - Само собой разумеется, - заключил эту часть рассказа М. С. Малинин, как только главные силы наших соседей и дивизии правого фланга нашей 65-й армии закончили окружение, сразу была предпринята попытка расчленить окруженную группировку и общими усилиями трех фронтов - Юго-Западного, Донского и Сталинградского - добить ее. Только вот намерения, как показала практика, не всегда соответствуют возможностям, не всегда согласуются с реальным положением дел. Одним словом, решить эту задачу с ходу нам не удалось, и главным образом по причине явного недостатка сил.
      Помолчав немного и раскурив новую папиросу, Михаил Сергеевич огорченно поведал мне о том, что и штаб фронта, и разведорганы оказались не на высоте, определив численность окруженного противника в 80-85 тысяч человек.
      - Мы, в сущности, и сейчас не знаем, хотя бы более или менее точно, сколько их там на самом деле! - произнес он, уже вовсе не скрывая раздражения. Все попытки уточнить нужные данные пока ни к чему не привели. Обильные снега и множество глубоких оврагов помогают противнику маскировать сосредоточения войск от воздушного и наземного наблюдения. Плотность вражеских войск, заключенных в кольце окружения, соответствующие меры, предпринимаемые военной контрразведкой, предельно затрудняют использование разведывательных групп и результативную заброску агентуры...
      Вторая причина задержки с наступлением наших войск состояла, по мнению М. С. Малинина (что в дальнейшем подтвердилось полностью), в том, что, создавая круговую оборону, немецко-фашистские войска заняли выгодные в тактическом отношении высоты и дефиле, очень сильно их укрепили, используя для этого все средства. Например, неисправные и оставшиеся без горючего танки они зарыли в землю, превратили их в надежные огневые точки.
      Командование окруженных войск применяло драконовские меры для укрепления дисциплины. Сведения, полученные по различным каналам, в том числе показания захваченных "языков", подтверждали, что теперь всякое оставление солдатами и офицерами позиций каралось расстрелом перед строем, а семья расстрелянного подлежала отправке в концлагерь.
      Оказывали влияние на боеспособность окруженных войск и заверения Гитлера о скорой помощи и выводе из кольца.
      - Насколько можно судить, - заметил Михаил Сергеевич, - Гитлер решил свое слово сдержать. В районе Котельникова и Тормосина, вот тут и тут, - показал он на карте, - отмечено сосредоточение довольно крупных, в том числе танковых, сил противника. Сейчас совершенно необходимо их упредить, уничтожить окруженную группировку раньше, чем Манштейн соберет силы для нанесения деблокирующего удара по кольцу!
      Развивая эту мысль, М. С. Малинин поведал мне, что план такой операции уже разработан, с часу на час ожидается прибытие генерала Р. Я. Малиновского и его 2-й гвардейской армии, которой отведена в планируемых действиях фронта роль главной ударной силы.
      К концу беседы Малинин заметно устал. Глубже прорезались складки на лбу, набухли и покрылись синевой веки - признак постоянного недосыпания, бремени многочисленных нелегких забот. Можно было еще долго с интересом слушать Михаила Сергеевича, удивляясь его редкостной способности оперировать по памяти огромным количеством данных, однако время далеко уже перевалило за полночь.
      Расставаясь, я пожелал М. С. Малинину хорошего отдыха. Не знаю, как уж там он воспринял мое пожелание - верно говорят, что нет ничего проще, чем давать добрые советы, - но сам я в ту ночь почти не спал - уж очень много всякого пришлось на один день: перемена мест, лавина впечатлений и информации. Все надо было разложить по полочкам памяти или хотя бы положить этому начало.
      На другой день, прямо с утра, мы встретились с начальником политуправления фронта генерал-майором Сергеем Федоровичем Галаджевым. Однако едва успели мы познакомиться и обменяться первыми фразами, как позвонил К. К. Рокоссовский и предложил выехать с ним вместе в Вертячий. Оказывается, ночью прибыл генерал Р. Я. Малиновский, и было решено, прямо на месте, на командном пункте 65-й армии, решить все вопросы размещения его войск, уточнить полосу наступления, определить боевую задачу взаимодействующим войскам.
      По тому, как строго в назначенное время к домику командующего подъехали машины генералов В. И. Казакова и Г. Н. Орла, как К. К. Рокоссовский, подчиняясь, по всей видимости, раз и навсегда заведенному правилу, чуть ли не с секундной точностью вышел на крыльцо, я сделал для себя вывод о царившем в управлении фронта образцовом порядке, пример уважения к которому подавал сам командующий.
      Быстро поздоровавшись со своими спутниками, К. К. Рокоссовский сел в машину, и тут же вся наша группа тронулась в путь.
      Ехали очень быстро. Освещенные невысоко поднявшимся солнцем, розовато поблескивали колеи промороженной дороги, словно надвое разрезавшей бескрайний простор заснеженной степи.
      Примерно через час въехали в поселок Вертячий, довольно лихо проскочили по окраинной, изрядно разбитой улочке и остановились у входа в капитально оборудованный блиндаж.
      Навстречу нам из дверей блиндажа вышел командующий 65-й армией генерал-лейтенант Павел Иванович Батов. Он очень радушно поздоровался с каждым из приехавших, мельком взглянул на лениво поднимавшееся из-за горизонта дымчатое от мороза солнце и широким жестом гостеприимного хозяина пригласил всех проследовать в блиндаж. Вход был таким темным, словно вел он прямо в преисподнюю.
      "Преисподняя" оказалась, однако, просторной, теплой, хорошо освещенной и благоустроенной с тем вниманием ко всяким житейским удобствам, с каким устраиваются люди, склонные к комфорту и рассчитывающие на долгое здесь пребывание.
      Перехватив мой, видимо, откровенно удивленный взгляд, П. И. Батов пояснил:
      - Эту берлогу оборудовали немцы, собираясь, судя по всему, в ней зимовать. Восемь накатов уложено, плюс метровая земляная подушка. Ну и все удобства на, так сказать, западно-генеральском уровне! - Павел Иванович обвел помещение блиндажа оценивающим взглядом и с улыбкой добавил: - А мы-то все ломали головы: чего это противник так цепляется за Вертячий. Оказывается, не хотел сдавать жилплощадь законным хозяевам.
      Только теперь я заметил, что командующий подошел и поздоровался с крепко сложенным, рослым генерал-лейтенантом, стоявшим в глубине блиндажа. П. И. Батов, поняв, что мы с ним не знакомы, представил:
      - Командующий 2-й гвардейской армией генерал Малиновский... Родион Яковлевич, - добавил он после короткой паузы.
      Р. Я. Малиновский с достоинством наклонил голову. В жесткой короткой прическе "бобрик" под светом лампы сверкнули серебристые нити седины.
      К. К. Рокоссовский, заняв за столом председательское, как принято считать, за торцом стола, место, пригласил сесть всех собравшихся и открыл заседание Военного совета.
      Сидя вполоборота к висевшей на стене карте с нанесенными на ней обозначениями планируемых действий, К. К. Рокоссовский изложил смысл разработанного штабом фронта плана разгрома окруженной группировки.
      Состоял он в том, чтобы расчленить, а затем по частям уничтожить окруженные войска Паулюса. Эту операцию по плану предполагалось осуществить поэтапно. Сначала силами нашего фронта, в основном 2-й гвардейской армии, наступающей в сравнительно узкой полосе, отрезать от основных сил и уничтожить четыре немецкие пехотные дивизии западнее реки Россошка в так называемом мариновском выступе. На втором этапе, также в основном силами 2-й гвардейской, нанести удар в юго-восточном направлении на Воропоново и встречным ударом 64-й армии Сталинградского фронта, наступающей через Песчанку на Воропоново, окружить и уничтожить или пленить войска южной группы противника. Вслед за тем, на третьем этапе, согласованными действиями армий Донского и Сталинградского фронтов нанести удар в направлении на Гумрак, окончательно сломить сопротивление противника и покончить с окруженной группировкой.
      После вступительного, как следовало понимать, слова К. К. Рокоссовского началось обсуждение. Это тоже было для меня добрым предметным уроком, в котором постигался стиль руководства, утвердившийся в управлении фронта. Командующий выслушивал мнения участников заседания с тем терпеливым вниманием, какое всегда располагает к разговору откровенному, позволяет изложить свои соображения до конца. Глубокий разбор важнейших вопросов, порождавших подчас очень различные мнения, шел, по существу, на равных.
      Заседание Военного совета закончилось для меня несколько неожиданно. Выслушав всех, кто пожелал высказаться, К. К. Рокоссовский спросил, не хочу ли я принять участие в обсуждении. Естественно, на меня устремились взгляды всех присутствовавших. Ситуация сложилась не из простых. С одной стороны, не только логично, но и закономерно предложить слово члену Военного совета, который просто обязан изложить свое мнение. Конечно, кое о чем я бы мог сказать уже и тогда. Но ведь от меня ждали не гладких слов и общих рассуждений, а деловых предложений, отражающих всестороннюю осведомленность. А откуда все это взять, если я на новом месте менее суток? Так, по-честному, и пришлось ответить на вопрос командующего. Как мне показалось, все или по крайней мере большинство присутствовавших поняли меня правильно.
      Закрывая заседание Военного совета, командующий сказал, что окончательный вариант плана, с учетом высказанных здесь замечаний и предложений, он сегодня же доложит представителю Ставки генералу А. М. Василевскому.
      Из ставшего душноватым к концу заседания комфортабельного блиндажа мы с удовольствием вышли на свежий воздух. Солнце к тому времени поднялось по зимним понятиям высоко, и под его лучами теперь ослепительно сверкала белоснежная степь. А вокруг особенно контрастно чернели обгоревшие остовы полуразрушенных зданий. Над самим Вертячим стояла почти мирная тишина, и лишь долетавшие о передовой звуки редких, приглушенных расстоянием орудийных выстрелов словно напоминали о приближении грозных событий.
      Когда мы направились к машинам, К. К. Рокоссовский взял меня под локоть и увлек несколько вперед.
      - Вам, Константин Федорович, в известной мере, здорово повезло! - произнес он, как-то по-своему мягко выговаривая букву "л". - Кажется мне, наконец-то приступаем к уничтожению окруженной группировки с гарантированным успешным результатом. Дело только сейчас в том, чтобы принятый план осуществить без всяких задержек и накладок.
      Мне показалось, что в последней фразе командующего скрыто что-то недосказанное.
      - А у вас есть на этот счет какие-нибудь опасения? - спросил я.
      - Не то чтобы опасения. Скорее - готовность ко всякого рода неожиданностям. Вот, к примеру, Вертячий, по которому мы сейчас с вами идем. Его должна была брать 24-я армия с севера. Однако Галанин, вопреки ожиданиям, задачи не решил и по ходу дела пришлось перепоручить это Батову, который наступал сюда с запада, да еще с форсированием Дона.
      К. К. Рокоссовский поведал мне, что хотя генерал П. И. Батов это задание в конце концов выполнил, за что был тогда удостоен ордена Суворова, однако время было потеряно, взаимодействие не сложилось, большая группировка противника выскользнула из вполне реально осуществимого окружения, сохранив основные силы примерно тысяч в двадцать пять штыков, и теперь противостоит той же 24-й армии.
      - Мне этот Вертячий, - закончил К. К. Рокоссовский, - на всю жизнь запомнится! Наступление - это не оборона. Здесь взаимодействие предъявляет к участникам куда более жесткие требования.
      Командующий замолчал. До меня теперь долетали, прерываемые скрипом шагов по мерзлому снегу, громкие рассуждения П. И. Батова о преимуществах размещения командного пункта армии именно в Вертячем.
      - Вы знаете, - неожиданно сменил тему разговора К. К. Рокоссовский. - Я ведь профессиональный военный. Всю свою взрослую жизнь я или воевал или готовился к участию в военных действиях...
      Очень сожалею сейчас, что моя память не смогла удержать в неприкосновенности тот давний, очень значительный для меня разговор. Вынужден привести его сейчас в том виде, в котором он мне запомнился:
      - Понимаю, что бескровных войн не бывает и все же ни на минуту не могу примириться с тем, что сейчас, в этой войне, самая малая победа дается нам ценой жизни многих людей.
      Перемежая фразы короткими паузами, Константин Константинович говорил о том, что мера ответственности и мастерства командира любого ранга проверяется соотношением потерь личного состава и достигнутого оперативного результата.
      - А вообще-то, - словно подводя итог своим размышлениям, произнес он, - мы должны быть готовы к тому, что битва предстоит тяжелая, кровопролитная, в полном смысле истребительная.
      Необычно взволнованно прозвучали слова К. К. Рокоссовского. Много я думал потом о сказанном им в минуту дружеской доверительной откровенности, часто возвращался к этому разговору мыслями на протяжении всей войны.
      * * *
      ...По возвращении в Заварыкино мы продолжили с С. Ф. Галаджевым прерванный разговор. Сергей Федорович принадлежал к числу людей, сочетавших в себе способность к непринужденному общению с остро развитым чувством партийной принципиальности. В его суждениях неизменно главенствовали ясность мысли, четкое представление о путях достижения поставленной цели, точный аналитический учет всех привходящих обстоятельств. Деловые, партийные и человеческие качества людей он оценивал с непогрешимой объективностью. Замечая в ком-то недостатки, чаще огорчался, чем негодовал, старался найти им разумное объяснение. И если определял, что этому человеку просто нужны помощь, добрый совет, - принимал в его судьбе самое сердечное участие.
      Однако в случаях, когда служебные обстоятельства сталкивали его с проявлением недобросовестности при выполнении служебного или партийного долга, Сергей Федорович, не считаясь с рангом и былыми заслугами провинившегося, умел проявить строгость, взыскать полной мерой.
      Естественно, что обо всем этом я не мог узнать в день знакомства, да еще и от самого собеседника, отличавшегося большой личной скромностью. Во многих замечательных качествах этого человека мне довелось убедиться лично в последующие месяцы и годы совместной с ним работы, услышать от его давних сослуживцев. Однако и в ходе нашей первой беседы я почувствовал, что имею дело с человеком незаурядным, кровно заинтересованным в успехе нашего общего дела.
      Поначалу С. Ф. Галаджев попытался обрисовать состояние партийно-политической работы на фронте коротко, в общих чертах, но я попросил доложить все более обстоятельно, в подробностях, с выводами и оценками.
      Удивительно привлекательной была сама манера общения Сергея Федоровича с окружающими. Говорил он, тихо, очень внятно, произносил слова, строил фразу с безукоризненной законченностью, и оттого все сказанное им обретало какую-то предельно доходчивую убедительность.
      Надо сказать, что под влиянием всех разговоров о готовящемся ударе по окруженному врагу, под влиянием только что прошедшего, уже с моим участием, обсуждения детально разработанного плана у меня сложилось достаточно обоснованное мнение о всесторонней готовности войск фронта к развертыванию наступательных действий.
      Первая беседа с Сергеем Федоровичем мне особенно запомнилась тем, что выводы, изложенные им, заставили посмотреть на уровень этой готовности под несколько иным углом зрения.
      Ход неторопливых рассуждений С. Ф. Галаджева сводился вот к чему.
      Как известно, войска Красной Армии на протяжении всех полутора лет войны вели бои преимущественно оборонительного характера. Наступательные действия в ходе разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, кроме всего прочего явились для нас замечательной школой, что было доказано в ходе блестяще проведенной операции по окружению противника под Сталинградом.
      Однако в успешных наступательных действиях из состава войск Донского фронта участвовала только 65-я армия. Что касается 24-й и 66-й армий, то они, хотя и принимали участие в осуществлении плана окружения противника, но ожидаемого успеха при этом не добились, что в определенной мере сказалось и на морально-политическом состоянии их личного состава. Что касается нового пополнения, та воины маршевых частей в наступательных боях участия не принимали, а многие вообще не имели боевого опыта.
      Все эти обстоятельства и определяли теперь одно из главных направлений партийно-политической, воспитательной работы с личным составом. Требовалось укрепить веру в гарантированный успех готовящегося наступления, привить бойцам и командирам наступательный образ мышления, научить всех и каждого оправдавшим себя в недавнем прошлом тактическим приемам наступательных действий в бою.
      Как выяснилось из дальнейшего разговора, политическое управление, политорганы, весь партийно-политический аппарат фронта осуществили в этом направлении целый согласованный комплекс практических мероприятий. Вместе со штабами были разработаны, а затем отпечатаны массовыми тиражами и широко распространены в частях и подразделениях всех родов войск учебные памятки, раскрывающие особенности поведения воина в наступлении. Рекомендованные в этих пособиях приемы и действия подкреплялись примерами героизма воинов в ходе недавно отгремевших боев по окружению противника. Особое внимание уделялось пропаганде тактики действий штурмовых групп, показавших высокую эффективность в боях на улицах Сталинграда.
      Вводя меня в курс дел и забот политического управления, Сергей Федорович раскладывал на столе отпечатанные материалы, перечислял части и соединения, в которых политуправление и политорганы своевременно и наиболее успешно развернули работу по морально-политической подготовке войск к грядущим событиям.
      Одним из главных направлений во всей работе партийно-политического аппарата фронта было воспитание у личного состава безграничной любви к Родине, готовности к ее защите от гитлеровских захватчиков. В этих целях широко и повсеместно использовался доклад Председателя Государственного Комитета Обороны на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями, посвященном празднованию 25-й годовщины Великого Октября, приказ Народного комиссара обороны от 7 ноября 1942 года No 345. Большую популярность приобрела фраза "Будет и на нашей улице праздник!", прозвучавшая в приказе.
      Особое место в деятельности политорганов и всех партийных организаций соединений и частей фронта занимали вопросы пополнения партийных рядов. Именно сейчас, на пороге решающих событий, ежедневно сотни бойцов и командиров вступали в ряды ленинской партии, давали клятву на верность священному делу освобождения Родины от заклятого врага.
      Одним из постоянных направлений деятельности политорганов, всего политического состава и партийных организаций, особенно в свете определившихся задач подготовки войск к активным наступательным действиям, была работа с бойцами нерусской национальности.
      Дело в том, что в составе маршевых подразделений на фронт, в части и подразделения, готовившиеся к ликвидации окруженной группировки противника, прибывали бойцы, не владевшие или слабо владевшие русским языком. Предвидя это обстоятельство, Главное политическое управление РККА еще в мае 1942 года издало и довело до войск специальную директиву, в которой подробно излагались требования к политорганам в части работы с бойцами нерусской национальности, поскольку языковой барьер нередко препятствовал общению с ними политработников и командиров.
      Следует отметить, что упомянутая директива, как показала проведенная в войсках фронта специальная проверка, выполнялась - все бойцы нерусской национальности были, по возможности, сведены в отдельные подразделения, их возглавили командиры, знавшие соответствующий язык. Но дело в значительной мере осложнялось отсутствием печатных изданий на национальных языках, что затрудняло популяризацию подвигов прославленных воинов, препятствовало полноценному обучению прибывшего пополнения. Мало было политработников, владевших языками народов СССР. Политуправление фронта поставило и решало задачу вместе с различными организациями, чтобы листовки, памятки, инструкции переводились на соответствующие языки, издавались многотысячными тиражами, доводились до каждого бойца нерусской национальности...
      В решении этой задачи большую помощь оказала наша фронтовая газета "Красная Армия". Ее редакция в короткие сроки освоила издание переводных тиражей газеты вначале на грузинском и казахском, а затем на узбекском и азербайджанском языках. (В дальнейшем количество языков переводных изданий увеличилось до семи).
      Запомнился мне этот долгий обстоятельный разговор. Рассказ С. Ф. Галаджева основательно помог войти в курс забот и практической деятельности политорганов. Конечно, все это было только своеобразным введением. Еще предстояло лично ознакомиться с положением дел на местах, до той степени узнать обстановку, когда появилось моральное право активно влиять на положение дел в войсках.
      Вскоре после ухода С. Ф. Галаджева позвонил К. К. Рокоссовский, пригласил к себе.
      Командующего я застал сидящим за столом в глубокой задумчивости с дымящейся папиросой в руке. Он читал, видимо, не первый раз, текст какого-то документа.
      Встретив меня, К. К. Рокоссовский бережно коснулся кончиками пальцев лежавших перед ним листов плотной бумаги и произнес:
      - С учетом обсуждения составлен в окончательной редакции план решающего наступления на окруженную группировку. Прошу прочитать и, если не возникнет с вашей стороны каких-либо возражений, подписать для доклада представителю Ставки.
      Ну вот и первый здесь, на Донском фронте, высшей меры ответственности акт!
      В самом деле, только вчера я прибыл сюда, успел поговорить всего лишь с несколькими людьми, побывать на одном заседании Военного совета, а сегодня уже обязан подписать документ особой важности, поставить подпись члена Военного совета, дающую документу юридическую силу, с полной, наравне с командующим, ответственностью за все, что в нем изложено, за все предвидимые и непредвидимые последствия, которые произойдут с вводом его в действие.
      Передо мной на столе лежал не обычный документ, каких издавалось и издается великое множество. Это был ни много ни мало план операции по окончательному разгрому и уничтожению окруженного под Сталинградом, но еще очень крепкого противника. Мне было уже предельно ясно из хода обсуждения вопроса на заседании Военного совета, что главную силу в осуществлении этого плана представляли войска Донского фронта. Следовательно, и главная ответственность за все то, что и как будет принято, как будет осуществлено, возлагалась на нас.
      Утвержденный план - это уже приказ! Сейчас он будет подписан. После согласования и утверждения Ставкой уйдет в войска, приведет в действие огромный фронтовой механизм, а спустя некоторое время закипит сражение, в котором, как в зеркале, отразятся все достоинства и недостатки принятого решения, опыт, умение, талант всех тех, кто к созданию плана руку приложил.
      Я внимательно прочитал отредактированный штабом документ. Все оказалось достаточно знакомым, ничего нового по сравнению с оговоренным в Вертячем. И все же, не скрою, ставил свою подпись со сложным чувством, в котором преобладало недовольство тем, что за нехваткой времени не сумел еще побывать хотя бы в одной армии, вникнуть в наступление войск, изготовившихся к наступлению.
      План я подписал и, подняв голову, встретился с понимающим взглядом К. К. Рокоссовского. Словно прочитав мои мысли, он сказал:
      - Здесь предусмотрено все, что мы были в состоянии предусмотреть. Я лично убежден, что сколько-либо существенных просчетов план не содержит.
      После обстоятельной беседы с С. Ф. Галаджевым мне теперь хотелось выслушать и мнение командующего о степени подготовленности войск к наступательной операции.
      На мой вопрос К. К. Рокоссовский ответил не сразу. На его открытом лице появилось выражение озабоченности.
      - В ходе боевых действий по окружению вражеской группировки, - произнес он, словно бы прислушиваясь к собственным словам, - мы не раз отмечали наличие самых досадных промахов в организации взаимодействия. Неудача 24-й армии тому яркий пример. Но дело не только в командирских просчетах...
      После короткой паузы командующий закончил:
      - Многие бойцы нового пополнения вообще никогда не ходили в атаку. Немало бойцов и младших командиров вот уже за последнее время не раз участвовали в наступательных боях, но успеха добиться мы тогда не смогли. Наши люди видели безрезультатность атак, ненужные потери. Можно полагать, что кое-кто из них вообще потерял веру в саму возможность успешной атаки сильно укрепленных позиций противника.
      Словно предвосхищая мой вопрос, Константин Константинович пояснил:
      - Мы учитываем это обстоятельство. Сейчас все повсеместно заняты обучением всего личного состава именно наступательным действиям. Кое в чем преуспели, но хотелось бы большего...
      Явно прервав себя на полуслове, К. К. Рокоссовский сказал убежденно:
      - Предлагаемый план опирается на три обстоятельства - силу, выучку, оснащенность и укомплектованность 2-й гвардейской армии, мощь и грамотное использование артиллерии во взаимодействии с авиацией, что уже отработано на всех уровнях, и на плоды работы партполитаппарата, мобилизовавшего личный состав на выполнение задачи.
      Так вторые сутки моего пребывания на фронте закончились подписанием нового плана операции по ликвидации окруженной группировки врага. Мы тогда были все абсолютно уверены, что 12 декабря, как только выйдут на исходный рубеж соединения 2-й гвардейской армии, войска фронта начнут наступление.
      Однако действия противника внесли значительные коррективы в наши оперативные планы. Утром 12 декабря его котельниковекая группировка, входившая в состав группы армий "Дон", под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна перешла в наступление, преследуя совершенно очевидную цель - деблокирование войск окруженной под Сталинградом группировки. По данным разведки Юго-Западного фронта, в это же время угрожающе быстрыми темпами шло сосредоточение сил противника в районе Тормосина, где уже развертывались соединения 48-го танкового корпуса, также входившего в группу "Дон". Как нам стало вскоре известно, войска окруженной группировки также были переданы в подчинение Манштейну. Таким образом, все силы противника на котельниковско-тормосинском направлении и в кольце были задействованы под единым командованием в операцию по деблокированию окруженной группировки.
      Сводки о положении дел северо-восточнее Котельникова, полученные нами из штаба Сталинградского фронта, свидетельствовали о намерении вражеской группировки прорваться к юго-западной окраине города, где и соединиться с группировкой Паулюса. В то же время и наша воздушная разведка доносила о сосредоточении войск и боевой техники, в первую очередь танков, в юго-западном секторе окруженной территории. В этих действиях противника легко просматривалась подготовка встречного удара из кольца окружения.
      Удар Манштейна был нанесен утром 12 декабря по войскам 51-й армии Сталинградского фронта, сильно ослабленной в ходе недавних наступательных боев. Судя по информации, полученной 12 декабря, противнику удалось прорвать первую линию обороны армии.
      Обстановка сразу обострилась. Мы понимали, что на войска нашего соседа обрушилось суровое испытание. К. К. Рокоссовский попытался связаться по телефону с представителем Ставки А. М. Василевским, но из штаба Сталинградского фронта сообщили, что он вместе с командующим фронтом находится в войсках.
      Особенно нас настораживало отмеченное авиаразведкой оживление в западном секторе окруженной группировки. Поэтому я договорился с К. К. Рокоссовским, что поеду в 21-ю армию{9} и ознакомлюсь с обстановкой на месте.
      Зима уже полностью вступила в свои права. Засыпанные снегами степи Междуречья продувались студеными ветрами. Температура по ночам опускалась за 30 градусов. Зло скрипел снег под ногами и колесами машин.
      К вечеру я прибыл на командный пункт 21-й армии. Командующий армией генерал-майор Иван Михайлович Чистяков пригласил к себе члена Военного совета армии полковника Михаила Михайловича Стахурского и начальника штаба генерал-майора Валентина Антоновича Пеньковского.
      Завязался обстоятельный разговор. Характеризуя обстановку, генерал И. М. Чистяков доложил, что в последние дни, особенно в минувшие сутки, средства наземной разведки установили, что гитлеровцы стягивают в юго-западный сектор кольца окружения танковые и моторизованные войска. Наибольшее оживление отмечено против правого фланга 21-й армии в районе ее стыка с соседней 57-й армией Сталинградского фронта. Данные разведки свидетельствовали также о том, что противник ведет работы по укреплению оборонительных позиций в населенных пунктах Мариновка и Карповка.
      В ходе обсуждения обстановки командование армии заверило, что за всеми действиями противника ведется круглосуточное бдительное наблюдение и любые его попытки вырваться из окружения будут решительно пресечены. Работа армейского штаба согласовывается с работой штаба соседней 57-й армии Сталинградского фронта, поэтому какие-либо неожиданности практически исключены.
      В конце дня мы с М. М. Стахурским побывали в частях 52-й гвардейской стрелковой дивизии. Мне было особенно интересно общение с командирами, политработниками и воинами соединения, которое, как рассказал И. М. Чистяков, недавно сыграло немалую роль в окружении и пленении солдат, офицеров и генералов 4-го и 5-го румынских корпусов в районе Базковского, Распопинской, Белосоина.
      Встречи... Вопросы... Ответы... Всего не вспомнишь, всех разговоров в памяти не удержишь. Однако отрывочные впечатления обладают удивительным свойством объединения в нечто цельное, способное достаточно полно раскрыть общее состояние дел. И все-таки отдельные встречи запоминаются, некоторые на всю жизнь. И необязательно самые значительные.
      Помнится, как в одном из батальонов, в тесном заснеженном переходе, мы с трудом разминулись с бойцом гвардейского роста. Боец был в летах, а от белого инея, осевшего у него на усах, казался просто пожилым.
      Попросил бойца представиться. К сожалению, не запомнил фамилии представившегося, как выяснилось, сержанта (в полушубке, знаков различия не было видно), но вот встреча и разговор с ним запомнились в подробностях.
      На вопрос о самочувствии сержант ответил: "В порядке!" А вот на вопрос о жалобах и претензиях ответил не сразу, будто взвешивал про себя: говорить или не следует. И все-таки сказал:
      - Почта, товарищ генерал, без понятия работает. Я ведь знаю, что пишут мне и дочки и сын, только не доходят их письма, где-то по этим степям замороженным гуляют и никак меня не найдут. А ведь мы не на марше, третью неделю без движения стоим...
      Сопровождавший нас командир дивизии гвардии полковник Н. Д. Козин спросил находившегося тут же командира полка подполковника Юдовича:
      - В чем дело?
      Подполковник Юдович озадаченно пожал плечами:
      - Прикажу разобраться, товарищ гвардии полковник! Первая жалоба такого рода!
      - Не одного меня касается! - упрямо проговорил сержант. - Успеть бы прочитать, что пишут батьке, как там без хозяина управляются!
      Не скрою, расстроил меня этот разговор с сержантом. Высказал и полковнику Козину, и его заместителю по политчасти старшему батальонному комиссару Г. Ф. Боровикову, и подполковнику Юдовичу свое мнение на этот счет. Казалось бы, на фоне складывающейся перед наступлением обстановки что там о письмах вести разговоры? Но представилось как-то очень чувствительно, что сержанту этому завтра в бой идти. Ведь не случайно он обронил: "Успеть бы прочесть!"
      Может и не успеть, война по-своему все судит.
      Примерно в таком духе некоторое время спустя высказал свое мнение по этому поводу Михаилу Михайловичу Стахурскому. Тот принял близко к сердцу.
      - Завтра лично разберусь со связистами. К вечеру доложу.
      Так состоялось наше первое знакомство с тогда еще полковником Михаилом Михайловичем Стахурским, человеком, подарившим мне свою сердечную и бескорыстную дружбу на многие годы до последнего дня своей жизни...
      А в оставшееся время пребывания в дивизии мне представилась возможность убедиться в полной основательности слов К. К. Рокоссовского - личный состав дивизии, ее полков, батальонов, всех подразделений учился искусству побеждать. Даже в сравнительно поздний час, несмотря на холод, залезавший в любую щель сооруженных в степи землянок, - везде шли занятия. И не было в этой работе чего-то показушного, приготовленного для демонстрации начальству. Просто дивизия готовилась наступать, просто всеми средствами готовилась победить врага.
      * * *
      К рассвету 13 декабря я вернулся в Заварыкино и, отдохнув около двух часов, направился к К. К. Рокоссовскому. Едва перешагнув порог его кабинета, сразу заметил, что выглядит Константин Константинович очень утомленным и даже, я бы сказал, подавленным. Это невольно насторожило, ибо командующего фронтом, как я успел заметить, до сих пор ни разу не покидало состояние собранной уравновешенности. Очевидно, какие-то обстоятельства, совершенно исключительные, повергли его в уныние, которое он даже не пытался скрыть.
      Действительно, за ночь произошли события, имевшие для нашего фронта совершенно исключительное значение. Ставкой было принято решение о передаче 2-й гвардейской армии Сталинградскому фронту. На мой вопрос о том, как могло это произойти, К. К. Рокоссовский сначала лишь обиженно пожал плечами, а потом вдруг заговорил быстро и взволнованно, словно торопясь выплеснуть огорчение.
      Из его слов я понял, что удар Манштейна из района Котельникова пришелся по правому флангу 51-й армии Сталинградского фронта, изрядно ослабленной в ходе ноябрьских наступательных боев. Генерал-полковник А. И. Еременко, опасаясь дальнейшего неблагоприятного развития событий на участке прорыва, обратился в Ставку с просьбой о передаче ему 2-й гвардейской армии. Сегодня ночью этот вопрос так и решился. Представитель Ставки генерал А. М. Василевский поддержал А. И. Еременко. Его разговор с И. В. Сталиным по этому поводу шел в присутствии К. К. Рокоссовского. Когда Сталин запросил мнение К. К. Рокоссовского, Константин Константинович высказался категорически против передачи армии, предложил немедленно начать осуществление утвержденного плана разгрома окруженных войск, сыграв, как он выразился, на опережение. Для этого, по мнению К. К. Рокоссовского, следовало разрубить силами 2-й гвардейской армии окруженную группировку, уничтожить ту ее часть, что окажется заключенной в мариновском выступе, развернуть войска 21-й армии на отражение удара дивизий Манштейна. В это же время повернуть основные силы 2-й гвардейской на запад, во взаимодействии с войсками армий, ждавших сейчас команды на наступление, добить окруженную группировку, лишив тем самым всякого смысла деблокирующие действия Манштейна.
      Сталин выслушал обе стороны, а ближе к утру К. К. Рокоссовскому из Ставки сообщили, что принят вариант решения А. М. Василевского, как более надежный, и 2-я гвардейская армия без промедления направляется на рубеж реки Мышкова. Тогда К. К. Рокоссовский доложил Верховному, что без 2-й гвардейской войска Донского фронта не смогут ликвидировать окруженную группировку. В ответ И. В. Сталин согласился временно приостановить эту операцию. Он добавил, что для оказания нам помощи в усилении артиллерией и повышении оперативности связи со Ставкой пришлет на Донской фронт командующего артиллерией Красной Армии генерала Н. Н. Воронова.
      Посвятив меня во все подробности ночного разговора со Ставкой, командующий фронтом, словно бы смирившись с неизбежным, добавил:
      - Конечно, 2-ю гвардейскую Николай Николаевич не заменит, но уж артиллерией обязательно поможет. Наступать все равно скоро начнем!
      Поскольку никаких конкретных сроков начала перенесенных наступательных действий Донскому фронту тогда указано не было, положение создалось довольно неопределенное. Фронт перед этим, образно говоря, напоминал ружье со взведенными курками, готовое выстрелить в нужное время. Теперь, когда "выстрел" откладывался, требовалось уяснить, какое влияние это обстоятельство окажет на изготовившиеся к удару и не получившие ожидаемого приказа войска?
      Донской фронт, как известно, был создан специально в интересах планируемого наступления. Соответственно готовились и войска. И вот теперь, когда чувства и мысли всего личного состава были устремлены на скорое наступление, неожиданно возникла некая неопределенность.
      Эта неопределенность в сроках и характере дальнейших действий войск фронта усугублялась последующим значительным обострением обстановки на соседних фронтах. Рвались к окруженной группировке вражеские танковые и пехотные соединения группы армий "Дон". С 18 декабря частично развернувшиеся на реке Мышкова войска 2-й гвардейской армии отбивали беспрерывные атаки противника.
      Но уже с 16 декабря обстановка на фронте резко изменилась. В этот день после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в решительное наступление в районе Среднего Дона войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов. Советские войска разгромили 8-ю итальянскую армию и оперативную группу "Холлидт", действовавшую на левом крыле группы армий "Дон". На девятый день операции, достигнув района Тацинской и Морозовска, они нависли над левым флангом и тылом котельниковской группировки гитлеровцев.
      Мы понимали, что в сложившейся обстановке случайно возникшая пауза в действиях войск нашего фронта может быть нарушена в любую минуту, готовились к этому сами, готовили всеми средствами людей.
      Во фронтовой, всех армейских и дивизионных газетах, в листовках, в устных беседах командиров и политработников с бойцами на переднем крае и в тыловых учреждениях широко и подробно освещались действия и боевые успехи наших соседей - войск Сталинградского и Юго-Западного фронтов, воспитывались бдительность, готовность решительно пресечь любые попытки противника вывести из окружения хотя бы часть сил.
      Одновременно и еще активнее, пользуясь незапланированной паузой, в частях и подразделениях развернулась учеба, подготовка воинов к наступательным действиям на тех или иных направлениях. Теперь занятия, в пределах возможного, проводились прямо на местности, а штабные и командирские учения на специально оборудованных макетах конкретных участков. Обстоятельно изучался боевой опыт наступательных действий соединений и частей Юго-Западного фронта.
      С целью пресечения организованного сосредоточения войск противника в западном секторе окружения, улучшения им исходных позиций для будущего наступления были проведены частные операции силами войск 65-й и 21-й армий.
      Так, 19 декабря была предпринята попытка срезать мариновский выступ западную часть кольца окружения - и подойти к основному рубежу обороны противника на этом участке.
      К спланированной штабом 21-й армии частной операции привлекались две гвардейские, одна стрелковая, одна артиллерийская дивизии и армейская группа гвардейских минометных частей (ГМЧ).
      Придавая этой операции большое значение, мы с командующим рано утром 19 декабря выехали на КП 21-я армии, который находился на возвышенности прямо против населенного пункта Мариновка, занятого противником.
      К сожалению, операция эта ожидаемого успеха не принесла, но итоги ее оказались более чем поучительными.
      Мариновку атаковали 51-я и 52-я гвардейские стрелковые дивизии, имевшие значительный опыт ведения наступательных боев, который, как мне кажется, был использован далеко не в полной мере. Сложившиеся ранее традиции и тяготение к тактике обороны просматривались здесь со всей настораживающей очевидностью.
      Как выяснилось, штаб армии, казалось бы умудренный опытом блестяще проведенного ноябрьского наступления, на этот раз не смог организовать тесного взаимодействия пехоты с артиллерией, а командующий артиллерией, опытнейший генерал, смелый и умный артиллерист Д. И. Турбин и его штаб недостаточно продумали план использования имевшихся приданных и поддерживающих огневых средств. В результате такого "планирования" многие орудийные расчеты не получили конкретных задач и ряд важных целей не были подавлены. Стоит здесь сказать и о том, что Военный совет строго указал штабу артиллерии фронта на то, что, понадеявшись на исполнительность армейского артиллерийского начальства, не проконтролировал подготовку операции.
      Итак, Мариновка осталась у противника. Не оправдала наших надежд и частная операция, проведенная в тот же день войсками 65-й армии, которая тщетно пыталась овладеть Казачьим курганом.
      Само собой разумеется, что эти события стали предметом специального обсуждения на Военном совете фронта, где виновные получили по заслугам, однако значение этого урока не в том. Это был как раз тот случай, когда по справедливости можно повторить, что на ошибках учатся. Забегая несколько вперед, могу свидетельствовать, что впредь, до самого окончания операции "Кольцо", ничего похожего в планировании и организации наступательных действий ни в одной армии фронта больше ни разу не было.
      Вернувшись вечером из-под Мариновки к себе в Заварыкино (по пути заезжали еще в 65-ю армию), мы прочитали директиву И. В. Сталина о командировании генерала Н. Н. Воронова в качестве "заместителя, - как было в ней сказано, т. Василевского по делу о ликвидации окруженных войск противника под Сталинградом".
      Этой же директивой Н. Н. Воронову, как представителю Ставки, поручалось представить "не позднее 21 декабря в Ставку план прорыва обороны войск противника, окруженных под Сталинградом, и ликвидации их в течение пяти-шести дней".
      Директива была передана во второй половине дня 19 декабря, а в ночь на 20 декабря к нам прибыл Н. Н. Воронов, и уже с утра началась разработка плана операции.
      Нас всех, и, пожалуй, больше всего самого Н. Н. Воронова, озадачил срок представления плана, поскольку главный вопрос о пополнении фронта силами и средствами необходимой ясности еще не получил. Планировать же операцию, не имея четкого представления о собственных силах, просто невозможно.
      Когда мы посоветовались по этому вопросу с генералом Н. Н. Вороновым, он удрученно покачал головой, но потом со свойственным ему чувством юмора произнес:
      - Недавно, будучи на Юго-Западном фронте примерно в той же роли, что и здесь, у вас, я вынужден был просить Верховного о переносе срока начала наступления. Так что имею достаточно полное представление о характере разговора с ним на эту тему!
      Однако уже вечером Н. Н. Воронов сообщил К. К. Рокоссовскому, что окончательно отработанный план следует доложить не позже 28 декабря. Как протекал разговор со Сталиным "на эту тему", для меня в тот момент осталось тайной.
      Во всяком случае, теперь перспектива возобновления операции по уничтожению окруженной группировки войск противника обрела достаточно конкретные очертания, а командиры всех степеней и политорганы получили дополнительное время для более качественной подготовки к ней.
      Пока штабы фронта и армий отрабатывали планы этого завершающего этапа сражения, политуправление и политорганы, весь партийно-политический аппарат фронта значительно оживили работу по морально-политической подготовке войск к выполнению ими своего воинского и патриотического долга.
      24 декабря стало известно, что 2-я гвардейская и 51-я армии Сталинградского фронта, измотав в шестидневных ожесточенных боях войска армейской группы Гота, перешли в наступление и в первый же его день добились значительных успехов.
      По этому поводу во всех частях нашего фронта состоялись митинги, на которых бойцы, командиры и политработники приветствовали успехи соседей, давали торжественную клятву внести свой вклад в победное завершение Сталинградской битвы.
      Во многих случаях, когда приходится рассказывать об активнейшей работе политических органов, перечисляются видимые меры и средства идейно-политического воздействия на умы и сердца личного состава.
      Мне хочется здесь подчеркнуть, что и печатные издания, и листовки, и обращения к бойцам и командирам, все другие пропагандистские средства в эти дни использовались широко и повсеместно. Однако главным в политической работе было, есть и навсегда останется личное общение политработника, секретаря партийной организации, комсомольского вожака, наиболее сознательных бывалых бойцов-коммунистов с рядовыми бойцами, о командирами отделений, взводов, рот, батарей, эскадрилий. Именно там, в этом по структуре низовом, а по занимаемому в конечном результате месту - главном звене, и происходит преобразование идей в ту ощутимую моральную силу, которая обеспечивает победу.
      Воспитательную работу с личным составом приходилось вести в условиях жестоких морозов и нередко налетавших метелей. Войска в своем большинстве располагались вне теплых помещений, в открытой степи, и политорганы всех степеней в те дни особенно энергично сочетали воспитательную работу с проявлением предметной заботы о своевременной подаче на передовую горячей пищи и чая, об экипировке личного состава, соответствующей морозной зиме. Отсюда понятно и повышенное внимание Военного совета к работе тыловых органов, от которых в значительной мере зависело обеспечение материально-технических и продовольственных нужд фронта.
      В эти дни наши воины знали, что Ставка принимает все меры по укомплектованию фронта войсками и боевой техникой, в первую очередь, артиллерией. Естественно, что Военный совет принял под свой повседневный контроль движение эшелонов с личным составом, техникой и имуществом, которые стали особенно интенсивно поступать с середины последней декады декабря.
      Военный совет и политическое управление, политорганы на местах учитывали постоянно, что при участии в боевых действиях различных родов войск необходимо строго дифференцировать формы и методы воспитательной работы, учитывать, что каждый род войск отличается от других не только вооружением и технической оснащенностью, но и характером боевых действий, боевыми традициями и даже своими не сегодня сложившимися порядками. Требовалось также учитывать особенности подготовки, образовательного уровня, к примеру, танкистов и авиаторов, где зачастую воины вели боевые действия малыми группами (в танковых экипажах) или даже в одиночку (летчики истребительной, разведывательной авиации).
      Большое влияние на организацию политико-воспитательной работы в летных частях и соединениях оказывал член Военного совета фронта, командующий 16-й воздушной армией генерал-майор авиации Сергей Игнатьевич Руденко.
      Здесь, наверное, будет уместно напомнить, что воздушные армии своих Военных советов не имели и командующий воздушной армией руководил подчиненными ему войсками на положении единоначальника.
      С Сергеем Игнатьевичем я познакомился через два дня после прибытия на фронт. Первый разговор с ним состоялся непродолжительный, но впечатление оставил очень обнадеживающее.
      Обладавший, казалось, неисчерпаемым запасом отменно прочного врожденного здоровья, С. И. Руденко выглядел значительно моложе своих тридцати восьми лет, я румяное лицо и внимательный, все подмечавший взгляд голубых глаз, в которых отразилась синь того самого неба, без которого он не мыслил своего существования, буквально покоряли своей непосредственностью.
      В его внешнем облике своеобразно сочеталась почти юношеская способность к смущению с суровостью воина, не раз глядевшего в глаза смертельной опасности.
      Насколько я мог судить по первому впечатлению (что позже многократно подтверждалось в личном общении), С. И. Руденко, прошедший за неполные двадцать лет служебный путь от курсанта авиашколы до командарма, сумел достойно выдержать испытание властью, оставаясь столь же требовательным к себе, как и к подчиненным, личным примером воспитывая у авиаторов чувство долга перед Родиной.
      С провинившимися он всегда разбирался кропотливо и внимательно и, если вынужден бывал наказывать, то применял взыскания с завидным педагогическим эффектом.
      Позже, когда мне довелось ближе и основательнее познакомиться со стилем его работы, меня уже не удивило почти восторженное признание заместителя командующего 16-й воздушной армией по политчасти полковника А. С. Виноградова:
      - Рад тому, что работаю под командованием генерала коммуниста Сергея Игнатьевича Руденко. Своими успехами армия во многом обязана той повседневной воспитательной, партийной работе, которую командующий проводит со всем личным составом армии. Воспитывает и словом, и примером - у него одно с другим никогда не расходится!
      Используя каждую возможность для воспитания личного состава армии в духе сыновней любви к советской Родине, политаппарат авиасоединений по рекомендации политотдела армии, который возглавил деятельный и энергичный подполковник В. И. Вихров, широко использовал письма трудящихся, рабочих и инженеров заводов авиационной промышленности, которыми они часто сопровождали посылаемые на фронт самолеты.
      О многом говорит и такой факт: летчики и технический персонал, личный состав тыловых учреждений армии начали по собственной инициативе сбор денежных средств на строительство боевых самолетов. Забегая немного вперед, хочу напомнить, что в первых числах января собранные деньги в сумме 2,2 миллиона рублей с письмом-обращением к Верховному Главнокомандующему были направлены по назначению. В этом письме, подписанном генералом С. И. Руденко и его заместителем по политчасти полковником А. С, Виноградовым, говорилось:
      "Летчики-истребители, штурмовики и бомбардировщики 16-й воздушной армии, сражаясь со злейшим врагом человечества - фашизмом, помогли нашим наземным армиям осуществить мудрый план окружения отборных германских дивизий под Сталинградом. Личный состав армии решил принять участие в укреплении военной мощи Красной Армии и внес наличными 2 200 000 рублей. Сбор средств продолжается. Мы просим на собранные деньги построить полк истребителей имени защитников Сталинграда и передать самолеты нам, чтобы на этих самолетах разить фашистскую нечисть... Враг будет уничтожен!"
      Эту телеграмму, уже с ответом И. В. Сталина, газета "Красная звезда" опубликовала 13 января. В своем ответе Верховный Главнокомандующий передавал доблестным летчикам 16-й воздушной армии, собравшим 2 200 000 рублей, боевой привет и благодарность Красной Армии.
      В результате отлично организованного взаимодействия сил и средств трех (8-й - Сталинградского фронта, 17-й - Юго-Западного фронта и нашей, 16-й) воздушных армий, зенитных частей и соединений фронтов был полностью сорван гитлеровский план, снабжения окруженных войск при помощи авиации по так называемому "воздушному мосту". Встречаемые разящими атаками истребителей, плотным огнем зенитных батарей, фашистские пилоты сбрасывали грузы с большой высоты, иногда в нейтральную зону, а то и в расположение наших войск. Однако и это не спасало вражеские самолеты от гибели. Только за декабрь, особенно последнюю его декаду, то есть в период относительного затишья, противник потерял до 700 транспортных и боевых самолетов.
      Впоследствии бывший генерал немецко-фашистской армии Г. Дёрр в изданной на Западе книге "Поход на Сталинград" сделает такое признание: "Немецкая авиация понесла в этой операции самые большие потери со времен воздушного наступления на Англию, так как для выполнения поставленных задач (речь идет о снабжении по воздуху окруженных войск.-К. Т.) использовались в большинстве своем боевые самолеты. Не только сухопутные силы, но и авиация потеряла под Сталинградом целую армию".
      * * *
      Однако вернемся к событиям тех декабрьских дней. В штабах фронта и армий набирала темпы разработка плана разгрома окруженной вражеской группировки. Военный совет фронта счел необходимым привлечь к планированию операции и военные советы армий, которым эта работа помогла бы, как мы считали, еще раз скрупулезно оценить свои возможности, лучше расставить силы и из положения исполнителей готовых решений перейти, так сказать, в ранг соавторов разработанного оперативного плана, в равной мере ответственных за его качество. Нам казалось разумным использовать и накопленный армиями значительный опыт ведения боевых действий, опираясь на который можно было бы избежать каких-то недопустимых в столь ответственном деле просчетов.
      Тщательно и повсеместно проверял Военный совет фронта готовность войск, штабов и тыловых учреждений к предстоявшей завершающей операции.
      В эти дни довелось поближе познакомиться с работниками аппарата политуправления. С некоторыми из них мне уже и до этого приходилось часто общаться. На этот раз присутствие у них на совещании позволило мне значительно точнее составить мнение об этом дружном, организованном коллективе, обеспечивающем надежное руководство всеми областями партийно-политической работы в войсках фронта.
      С докладом на совещании выступил С. Ф. Галаджев. Он всесторонне, вдумчиво и образно проанализировал деятельность политорганов соединений, партийно-политического аппарата частей и подразделений в ходе ноябрьского контрнаступления, остановился на ошибках, допущенных в последних частных операциях.
      Из поднятых в ходе совещания вопросов мне хочется выделить два, поскольку их обсуждение дало возможность определить конкретные меры, которые оказали положительное влияние на весь ход последующих событий.
      Особое внимание в докладе С. Ф. Галаджева было уделено пополнению партийных рядов. Анализ работы партийных и комсомольских организаций в условиях наступательных боев еще раз подтвердил мобилизующую роль коммунистов, их самоотверженность, способность личным примером мужества и отваги увлечь бойцов на подвиг.
      При всем этом, а вернее сказать, именно по этим причинам партийные организации в ходе наступления понесли большие потери, что привело даже к прекращению деятельности некоторых ротных, а подчас и первичных организаций. И происходило это чаще всего на завершающем этапе боевых действий, когда более чем в другое время требовалось поддерживать высокий наступательный дух уставших воинов.
      Прием в партию, осуществлявшийся в самом ходе сражения, хотя и сохранял свою вдохновляющую роль и содействовал пополнению редевших партийных рядов, не мог полностью возместить понесенные утраты.
      Исходя из этого, было признано необходимым в качестве первоочередного и важнейшего шага еще в период подготовки к операции значительно активизировать работу по отбору и приему в партию наиболее достойных бойцов и командиров.
      Забегая несколько вперед, отмечу, что партийные и комсомольские организации, политорганы и их партийные комиссии в сравнительно короткий срок добились того, что к началу наступления наших войск на окруженную группировку ротные и равные им партийные организации были повсеместно восстановлены, а их количественный состав доведен до 8-12 и более человек.
      Второй вопрос, вызвавший оживленный обмен мнениями, касался места политработника в бою.
      В аналитических выступлениях работников политуправления, в частности, как мне запомнилось, одного из инструкторов организационно-партийного отдела, отмечались факты, когда некоторые политработники полкового звена, включая и заместителей командиров полков по политчасти, в целях активизации наступательных действий уходили на долгов время в батальоны и даже роты, выпуская из рук бразды правления политической работой именно в тот момент, когда в этом была самая острая необходимость.
      Выступающие при этом подчеркивали, что в отдельных случаях появление в атакующих рядах авторитетных политических руководителей играло ожидаемую положительную роль, способствовало благоприятному развитию событий. Однако все без исключения признавали, что подмена вдумчивого оперативного руководства политической работой - личным участием в атаках - в ряде случаев свидетельствовала не столько о личном мужестве, сколько о неумении определить свое место в сложной, быстро меняющейся обстановке наступательного боя.
      Признаюсь, что постановка вопроса мне тогда показалась несколько резковатой, излишне категоричной, поскольку личный пример, в данном случае политработника, как средство мобилизации людей на решительные действия всегда был предпочтительнее слов. Однако менялись условия, менялись задачи, менялись и приемы их решения. Изменение характера боевых действий, решительный и бесповоротный переход войск от обороны к наступлению, - судя по всему, переход необратимый - требовали совершенствования форм руководства партийно-политической работой, приведения их в соответствие с новыми условиями.
      Пожалуй, именно в ходе этого совещания, этого очень обстоятельного, откровенного разговора по существу я еще раз смог оценить педагогическую (лучшего определения не подберу) способность С. Ф. Галаджева без заметных усилий направлять разговор в нужное русло. И, думается, не случайно, не без его влияния практически все выступления участников совещания отличались деловитостью, конкретностью, лаконизмом, столь ценимыми в предельно сжатое военное время. Не вызывало сомнений, что здесь привыкли открыто смотреть на факты, оценивать события без робости и оглядки на мнение руководства. И в то же время самокритично и с уважительным достоинством воспринимать замечания старших товарищей.
      Коротко говоря, я убедился сполна, что в политическом управлении фронта собрались знающие дело люди. С полковниками Н. С. Сергеевым, Н. Д. Мельниковым и многими другими офицерами мне доведется проработать до самого конца войны, а потом часто вспоминать о них с чувством искренней благодарности за самоотверженную деятельность по организации партийно-политической работы в войсках.
      * * *
      Последние дни декабря ознаменовались для Донского фронта двумя знаменательными событиями, можно сказать, решающего значения.
      27 декабря был окончательно отредактирован, рассмотрен на Военном совете с участием представителя Ставки Н. Н. Воронова и в тот же час отправлен на самолете проект плана решающего наступления на окруженного противника, получивший кодовое название операция "Кольцо".
      28 декабря Ставка утвердила представленный нами план, внеся в него существенные поправки. Предложенный Военным советом фронта срок начала операции - 6 января 1943 года - был принят.
      Теперь фронт вступил в полосу подготовки к осуществлению не предположительного, а согласованного и утвержденного плана с конкретной датой начала и осуществления всех запланированных этапов.
      29 декабря Военный совет провел совещание командующих, членов военных советов и начальников политотделов армий, командиров и начальников политотделов отдельных корпусов. На совещании обсуждались вопросы организации взаимодействия на поле боя, тактической и морально-политической подготовки воинов к стремительным атакам при прорыве вражеской обороны, награждения отличившихся бойцов и командиров, популяризации их подвигов, а также деятельности партийных и комсомольских организаций по приему в партию и комсомол в динамичной, быстро меняющейся обстановке. Разговор шел деловой, обстоятельный и очень предметный.
      Начальники политорганов в своих выступлениях приводили примеры воспитательного воздействия проводимых в частях и соединениях политических мероприятий, данные о росте партийных и комсомольских рядов, говорили о мерах по укреплению дисциплины и повышению боевого мастерства, наступательного порыва бойцов и командиров.
      Одна проблема, затронутая мною в конце совещания, имела, на мой взгляд, особое значение и требовала привлечения всеобщего внимания. Когда я спросил начальников политорганов о том, как будет обеспечена эвакуация раненых с поля боя, один из товарищей попытался отделаться общими фразами, сослался на существующую практику и закончил заверением в том, что все силы санитарной службы нацелены на оказание помощи раненым. Дело, дескать, обычное!
      Пришлось обратить внимание собравшихся на то, что в сложившихся условиях оказание помощи раненым будет иметь весьма существенные особенности. Дело в том, что над степями междуречья Дона и Волги в конце декабря и в первой половине января свирепствовали особенно жестокие холода. В таких условиях любой раненый, лишенный подвижности, легко может замерзнуть, погибнуть от холода даже в том случае, если он будет своевременно обнаружен, перевязан и вынесен в укрытое от обстрела место.
      Пришлось предупредить товарищей о необходимости всесторонне продумать этот вопрос и принять меры по обеспечению оперативной эвакуации с поля боя каждого раненого, ибо малейший просчет в этом деле может повлечь за собой резкое и ничем не оправданное увеличение потерь в личном составе.
      Некоторое время спустя Военный совет фронта счел необходимым вернуться к этому вопросу и специально обсудить деятельность санитарной службы в предстоящем наступлении. Получив соответствующие указания, командиры и политработники провели в войсках большую работу по созданию санитарной службе необходимых условий для ускоренной эвакуации раненых с поля боя. Забегая вперед, отмечу, что все эти своевременно принятые меры спасли жизнь и сохранили здоровье многим раненым воинам...
      А сроки начала наступления неумолимо приближались. Военный совет, политуправление фронта, армейские политорганы внимательно учитывали малейшие изменения обстановки и в поведении противника.
      Так, в ходе проведенных во второй половине декабря частных операций выяснилось, что перед вашим передним краем и в тактической глубине обороны противника имеется большое количество всякого рода "сюрпризов", в том числе искусно замаскированных и плотно укрытых прошедшими снегопадами минных полей. Нужно было перед началом наступления точно определить их характер, расположение и принять все меры для беспрепятственного продвижения наступающих войск.
      Политорганы разработали ряд конкретных мероприятий по подготовке воинов к выполнению этой опасной и ответственной задачи. В обучении личного состава большую помощь оказала составленная штабом и политуправлением, одобренная Военным советом фронта листовка-памятка "О минных заграждениях противника", в которой содержались советы, как обнаруживать и обезвреживать вражеские мины. Было составлено и широко распространено в войсках фронта специальное обращение Военного совета к саперам с подробным описанием подвигов прославленных мастеров разминирования гвардейцев Романенко, Живидзе и других.
      Для воспитания ненависти к врагу и повышения боевого наступательного духа были широко использованы факты зверств над советскими военнопленными, совершенных фашистскими изуверами, в частности в лагере смерти в поселке Вертячем, где в бараке под соломой было обнаружено 87 трупов наших бойцов и командиров, в большинстве своем изуродованных до неузнаваемости.
      29 декабря Военный совет издал листовку-обращение к воинам фронта, в которой говорилось, что враг пытается сковать наши силы, чтобы любой ценой выиграть время для укрепления своей обороны. Воины призывались к смелым, активным и решительным действиям против вражеских войск. В листовке приводилась схема кольца окружения и оборонительных рубежей противника, которые предстояло преодолеть. В частях и подразделениях прошли митинги, на которых выступали командиры, политработники, бойцы, горячо поддержавшие это обращение.
      * * *
      В те горячие дни подготовки, когда в соответствии с планом операции из тыловых районов страны к нам стали поступать свежие части и соединения, подвозилось большое количество снаряжения, горючего и иного имущества, особо остро встали вопросы работы тыла.
      Как назло, продолжались сильные морозы и вьюги. Не все ладилось в работе управлений тыла. Военному совету пришлось обратить на этот участок особое внимание всех политорганов и партийных организаций. Были разработаны мероприятия, поставленные под неослабный контроль политотделов армий и дивизий. В частности, учитывая недопустимость какого-либо сбоя в осуществлении плана подготовки операции, необходимость исчерпывающей осведомленности командования фронтом обо всем, что касалось подхода резервов Ставки, Военный совет усилил контроль за работой железной дороги, прифронтовых станций выгрузки.
      С этой целью из числа политработников старшего звена и старших командиров была создана группа уполномоченных Военного совета, которым вменялось в обязанность тщательно разобраться с положением дел на определенном для каждого конкретном участке и оказать необходимую помощь там, где это требовалось, с использованием предоставленных им широких прав. Все они были подробно проинструктированы и направлены на железнодорожные станции, в автотранспортные части, на перевалочные базы, склады и другие "горячие точки", привлекавшие в эти дни повышенное внимание командования.
      Считаю своим долгом вспомнить здесь с чувством глубокой признательности ту практическую повседневную помощь, которую нам оказывали Саратовский и Сталинградский обкомы партии. В тех же сложнейших условиях, преодолевая многие трудности, вызванные близостью фронта, они обеспечили снабжение войск топливом, поставку большого количества печек-"буржуек", как их назвали в годы гражданской войны, оказали помощь в скорейшем продвижении к фронту воинских железнодорожных составов, помогали поддерживать в приемлемом состоянии тыловые автомобильные дороги.
      * * *
      Вторым знаменательным событием в жизни нашего фронта явилась передача нам из состава Сталинградского фронта (переименованного в Южный) всех армий, действовавших на внутреннем фронте, - 57, 64 и 62-й.
      Утром 31 декабря командующий войсками фронта, командующий артиллерией генерал В. И. Казаков а я выехали принимать переданные нам армии.
      На трех "виллисах" на предельной скорости проскочили, но задерживаясь, районы расположения наших армий, буквально в двухстах метрах слева оставили памятный всем нам армейский наблюдательный пункт, на котором довелось пережить двенадцать дней назад поучительно безуспешные действия соединений 21-й армии, пытавшихся овладеть Мариновкой.
      От этой самой западной точки внутреннего фронта окружения наши машины взяли курс сначала прямо на юг, потом свернули на юго-восток, выехали в расположение командного пункта 57-й армии.
      Здесь нас встретили командующий армией генерал-майор Ф. И. Толбухин, члены Военного совета генерал-майор Н. Е. Субботин и полковник И. М. Мартыненко, начальник штаба армии полковник Н. Я. Прихидько.
      Сам факт передачи всех армий, задействованных в операции по уничтожению окруженной группировки, под; единое командование представлял собой явление несомненно положительное. Однако не было с нами такой внушительной силы, какой была 2-я гвардейская армия. Передаваемые в состав Донского фронта армии были сильно истощены в ходе недавних наступательных боев, завершившихся окружением вражеской группировки.
      К сожалению, о степени укомплектованности передаваемых армий личным составом и вооружением мы имели представление далеко не полное, и внести ясность во все возникшие сразу вопросы нам предстояло в ходе личного ознакомления.
      В день нашего приезда чувствовал себя Федор Иванович Толбухин не лучшим образом, однако старался вида не подавать, толково и подробно доложил обстановку.
      Армия насчитывала в своем составе всего три дивизии, одну танковую бригаду и один укрепленный район. Мало было артиллерии даже по количеству частей. Если еще принять во внимание, что в ноябре армия вела активные наступательные действия, понесла ощутимые потери, то общая картина в более пространных пояснениях едва ли будет нуждаться.
      Дело осложнялось тем, что восполнения понесенных в наступлении потерь не последовало. Все, что дополнительно получил в свое время Сталинградский фронт, его командованием но вполне понятным причинам было направлено в 51-ю и-2-ю гвардейскую армии.
      Показывая по карте расположение войск армии, генерал Ф. И. Толбухин обратил наше внимание на несколько необычную расстановку сил. Практически весь фронт армии прикрывался частями 115-го укрепрайона, которым противостояла 29-я мотодивизия противника.
      15-я гвардейская стрелковая дивизия в условиях недавней угрозы прорыва танковых дивизий группы Манштейна была развернута на самом левом фланге армии, а 38-я и 422-я стрелковые дивизии и 20-я отдельная танковая бригада - более чем в 20 километрах восточнее от нее, в районе Цибенно, ближе к стыку с 64-й армией, откуда планировалось нанесение удара в ожидаемом наступлении по уничтожению окруженной группировки противника.
      Других соединений в армии не было. Правда, в районе ее расположения (так сложилось в заключительный период ноябрьского наступления) оказалась 120-я дивизия - резерв 21-й армии.
      В заключение доклада, деликатно обратив внимание К. К. Рокоссовского на слабую насыщенность войсками линии обороны занимаемой частями укрепрайона, Федор Иванович попросил командующего фронтом передать в его подчинение 120-ю стрелковую дивизию.
      В этом месте своего доклада командарм на минуту задумался и, подняв голову от карты, со спокойной уверенностью произнес:
      - При всем сказанном я хочу заверить Военный совет фронта, что весь личный состав армии от командующего до рядового готов отдать все свои знания и силы для выполнения поставленных задач. И говорю это не для успокоения руководства, а с твердой верой в возможности и способности людей, испытанных в недавних тяжелых боях... Ну а положение с укомплектованностью армии мной доложено без преувеличений.
      - Во всем, что вы сказали, Федор Иванович, у нас сомнений нет.
      К. К. Рокоссовский помолчал, прошелся взглядом по карте и после короткого раздумья завершил эту часть разговора:
      - 120-ю, видимо, передадим. Только предоставьте нам время для более обстоятельного рассмотрения вопроса. Мы ведь сегодня только начинаем знакомиться о состоянием переданных армий! - Словно призывая Ф. И. Толбухина к пониманию, он чуть заметно пожал плечами. - При всех условиях поможем артиллерией, а вот личного состава из резервов фронта выделить едва ли удастся! - почти не скрывая досады заключил Константин Константинович.
      В помещении командного пункта повисла настороженная тишина. Мне было известно, что не далее, как вчера, К. К. Рокоссовский по тому же поводу звонил в Генеральный штаб. Ответ был кратким: поможем, причем хорошо поможем, артиллерией. Личного же состава можем выделить фронту на всю операцию не более двадцати тысяч человек.
      Прерывая затянувшуюся паузу, К. К. Рокоссовский поднялся и, явно желая смягчить свой вынужденный отказ, добавил:
      - Удар, как вам известно, будет нанесен сразу по нескольким направлениям, что в известной мере облегчает задачу каждой из участвующих в нем армий. Легко, конечно, никому не будет, однако в успехе мы теперь не сомневаемся. Ждем от вас действий столь же решительных, как и в ноябрьском наступлении!
      - К тому и готовим войска! - вступил в разговор генерал Н. Е. Субботин. Военный совет и политотдел армии еще в конце ноября, прямо по следам горячих событий завершенного контрнаступления, провели во всех соединениях совещания с партийно-политическим аппаратом, на которых с подробным анализом боевых действий выступили работники штаба армии...
      Далее Н. Е. Субботин доложил о том, что несколькими днями позже подобные совещания были проведены в частях, провели и занятия с личным составом подразделений. До бойцов и младших командиров доведены итоги боевых действий, успехи армии в контрнаступлении, примеры мужества и героизма бойцов, командиров и политработников, подвергнуты критической оценке случаи промахов, несогласованности в действиях отдельных подразделений в ходе преследования войск противника.
      - Одним словом, - как бы подытожил разговор Федор Иванович, - готовимся к участию в решающих событиях по всем линиям, и могу заверить, что чести армии в назначенный час не посрамим!
      ...И снова дорога. На этот раз широкая, с темно-коричневым накатом, прорезанная в снежном просторе и потому казавшаяся еще более темной, почти черной. Нал навстречу теперь все чаще попадались машины, доверху загруженные снарядами, горючим, продовольствием.
      всем тем, что ежедневно потребляет армия, что готовит про запас на тот день, когда по приказу двинется на врага в смертельный бой.
      На командном пункте 64-й армии нас ждали командующий армией генерал-майор М. С. Шумилов, член Военного совета генерал-майор К. К. Абрамов, начальник штаба генерал-майор И. А. Ласкин. В блиндаже командарма было просторно, чисто и тепло.
      Я уже был раньше наслышан о хозяйственной распорядительности командующего 64-й армией, но тщательность, с которой был оборудован блиндаж, чистота и порядок, ковровые дорожки на полу и ковер на стене выглядели откровенным вызовом привычному дискомфорту военного размещения.
      От удивления я, кажется, довольно отчетливо хмыкнул. Во всяком случае, ответив на рукопожатие К. К. Рокоссовского, М. С. Шумилов повернулся ко мне и, пожимая руку, с шутливой улыбкой поинтересовался:
      - Наверное, подумали, что вот, дескать, командарм организовал только себе быт, а подчиненные - по землянкам, навалом?
      - Не знаю, - ответил я, задетый все же несколько прямолинейно высказанным подозрением. - Хочется думать, что и об остальных позаботились.
      - В какой-то мере так оно и есть, - кивнул головой М. С. Шумилов, одновременно хозяйским жестом приглашая всех к столу с картой. - Только одному командарму с подобной задачей не справиться. Заботиться о себе равно как и о своих подчиненных, обязан каждый командир...
      Взглянув при этом на меня и вспомнив, видимо, что ведет разговор с политработником, после короткой паузы добавил:
      - А политработник - тем более!
      Перешли к делам. Как выяснилось из доклада командарма, возглавляемая им армия, не в пример соседней, 57-й, укомплектована довольно основательно. Она насчитывала в своем составе трехбригадный 7-й стрелковый корпус, 36-ю гвардейскую, 29, 157, 169, 204-ю стрелковые дивизии, 143-ю стрелковую, 66-ю, 154-ю морские бригады, 77-й и 118-й укрепрайоны и несколько бронетанковых частей. Слабо была обеспечена армия только артиллерией.
      - И этот факт достаточно огорчительный! - заметил М. С. Шумилов. - Правым флангом мы ведем беспрерывные, иногда достаточно тяжелые бои в самом Сталинграде и нехватку артиллерии ощущаем постоянно! Обстоятельно доложив обстановку, Михаил Степанович мельком взглянул на часы и участливо спросил:
      - Вы ведь в дороге-то давно, наверное, еще не обедали?
      Оторвав взгляд от карты, Константин Константинович с улыбкой произнес:
      - Угадали!
      - Тогда разрешите пригласить к столу.
      Однако же и за столом, явно не желая упустить возможность общения с командующим фронтом, М. С. Шумилов, как бы между прочим, постарался ввести разговор в желаемое русло. Он вспомнил, как отбивала в недавнем прошлом 64-я армия массированные удары 4-й танковой армии Гота. Получалось из его слов, что отбивали в общем неплохо, но могли бы и получше, располагай армия чуть большим количеством артиллерии и танков. Мне, признаюсь, импонировала способность М. С. Шумилова довольно метко, откровенно и без рисовки (вот, мол, я какой!) критиковать и собственные просчеты, словно бы глядя на свои действия глазами пристрастного проверяющего.
      - Я вам о своих-то промахах не ради того, чтобы лолучить взыскание, докладываю. Просто о них сейчас нелишне вспомнить, поскольку, как я полагаю, не уяснив существа прежних промахов, не сумеешь их избежать и в будущем. А наши-то, генеральские, ошибки дорого стоят! - добавил командарм со вздохом.
      По выражению лица Рокоссовского я понял, что с доводами М. С. Шумилова он в общем согласился, по от каких-либо авансов все же воздержался. Когда, провожая командующего фронтом, М. С. Шумилов попытался, теперь уже довольно настойчиво, напомнить о своей просьбе, К. К. Рокоссовский сочувственно кивнул и ответил:
      - У нас, Михаил Степанович, интерес общий. Если бы имел - дал сам и, быть может, больше, чем просите. А сейчас, не гневайтесь, не могу. По ходу дела того не исключаю, однако пока прошу рассчитывать только на наличные силы!
      Расставшись с гостеприимными хозяевами, выслушав их добрые напутствия, выехали к генералу В. И. Чуйкову.
      Для продолжения начатого разговора и обмена накопившимися впечатлениями мы с В. И. Казаковым пересели в машину командующего, так что дальнейший путь показался более коротким, чем был он на самом деле.
      Миновали Бекетовку, переправились по прочному льду через Волгу. По правому берегу попасть в расположение 62-й армии не представлялось возможным, ибо армия В. И. Чуйкова от левого соседа была отрезана восьмикилометровым коридором, образовавшимся вследствие прорыва немцев к берегу реки. Проехали через боевые порядки частей 77-го укрепрайона, занимавших оборону по западному берегу острова Голодный, пересекли еще одну замерзшую водную преграду - реку Ахтубу и таким довольно далеким объездным путем выехали к левому берегу Волги, прямо против расположения командного пункта 62-й армии.
      На высоком противоположном берегу, словно гнезда стрижей (расстояние уменьшало размеры), ярусами располагались входы в блиндажи, землянки и другие укрытия для воинов легендарной 62-й армии.
      Мы благополучно перебрались через Волгу и были прямо на берегу встречены командующим генерал-лейтенантом В. И. Чуйковым и членом Военного совета армии генерал-лейтенантом К. А. Гуровым.
      Высокий берег защищал людей и средства связи управления от прямых попаданий снарядов. Зенитчики надежно прикрывали командный пункт от немецких пикировщиков. Однако навесной огонь вражеских гаубиц и минометов временами достигал цели - берег у кромки замерзшей реки был изрядно изуродован воронками, грудами развороченной земли и глыбами льда.
      Сюда отчетливо доносились звуки ружейно-пулеметной перестрелки, высоко над головой посвистывали вражеские пули, улетавшие за Волгу, - командный пункт армии (такого в истории современных войн, кажется, еще не бывало) находился практически на передовой.
      Когда мы вошли под своды душного блиндажа командующего, я невольно обратил внимание на то, что при каждом близком разрыве снаряда сквозь щели фанерной обшивки потолка сыпался на головы присутствующих мелкий, как пыль, песок.
      Обстановку доложил начальник штаба армии генерал-майор Н. И. Крылов. Он особенно подчеркнул, что по имевшимся данным немецко-фашистские войска с минуты на минуту ждали начала нашего наступления, старались без крайней нужды не покидать укрытий, всемерно укрепляли оборону.
      Вслед за тем мы выслушали доклады командарма и члена Военного совета. После заслушивания этих, если их так можно назвать, официальных ознакомительных докладов, командующий фронтом и генерал В. И. Казаков остались продолжать разговор с В. И. Чуйковым и И. И. Крыловым, а мы с генералом К. А. Гуровым прошли в его блиндаж. Там нас уже ожидал начальник политотдела армии бригадный комиссар И. В. Васильев.
      Разговор зашел о высоком и заметно нарастающем боевом духе закалившихся в огне защитников города, их непреклонной решимости выстоять до конца, об изумительных подвигах героев обороны Сталинграда.
      Как бывший омский красногвардеец, я, конечно, поинтересовался, насколько достойно мои земляки - воины 308-й Омской стрелковой дивизий - поддерживают и развивают героические традиции омской Красной гвардии.
      К. А. Гуров с большой теплотой сообщил, что с первых дней прибытия в Сталинград эта дивизия отразила более ста мощных атак, стойко сражалась, обойденная с флангов, временами окруженная, но не сдала позиции врагу. За это время дивизия уничтожила свыше 150 танков и тысячи гитлеровцев.
      - Если бы, - произнес Гуров, вспоминая о тех днях, - 308-я дивизия генерала Л. Н. Гуртьева запоздала с прибытием, не встала на пути наступавшего врага, не выдержала 4-6 октября его ударов, не отразила многочисленных ожесточеннейших атак противника 14 - 16 октября, трудно сказать, как сложилась бы судьба обороны города на этом ответственном участке.
      Далее К. А. Гуров сообщил, что дивизия понесла тяжелые потери, но многие воины своими героическими действиями активно способствовали успешному решению поставленной задачи. Большая заслуга в повышении боеспособности дивизии принадлежит ее командиру генералу Л. Н. Гуртьеву, который в самые критические минуты сам лично водил бойцов в контратаки.
      - Чтобы у вас сложилось более полное впечатление о том, какие у нас замечательные люди, - говорил далее К. А. Гуров, - прочтите вот этот протокол ротного комсомольского собрания ваших земляков.
      Вот что я прочел:
      "Слушали; О поведении комсомольцев в бою.
      Постановили: Лучше в окопе умереть, но не уйти о позором. И не только самому не уйти, но и сделать так, чтобы сосед не ушел.
      Вопрос к докладчику: Существуют ли уважительные причины ухода с огневой позиции?
      - Ответ: - Из всех оправдательных причин только одна будет приниматься во внимание - смерть"{10}.
      Поистине невозможно было без волнения, чувства гордости за нашу боевую молодежь, за ее горячий патриотизм, верность Родине читать этот ставший впоследствии широко известным документ.
      Приведенный выше текст протокола с достаточной полнотой освещает характер деятельности комсомольских организаций на передовой. В дни решающих сражений с врагом комсомол выступал как надежный помощник командиров, политработников, партийных организаций в воспитании стойкости и мужества у личного состава сражавшихся подразделений. Это по инициативе комсомольцев среди защитников Сталинграда было широко распространено своеобразное напоминание-лозунг, принесенное под Сталинград прибывшими сюда защитниками Севастополя: "Героем упадешь - тебя поднимут и имя твое прославят в веках, к могиле твоей не зарастет народная тропа. Трусом упадешь - имя твое будет проклято навеки и могила твоя зарастет чертополохом!"
      Объединенные усилия политработников, командиров, партийного и комсомольского актива по воспитанию в бойцах стойкости и мужества рождали массовый героизм, привлекали массы бойцов в партию, в которой защитники Родины видели средоточие чести и достоинства советского народа, выступившего на защиту своего социалистического Отечества.
      В ходе беседы И. В. Васильев показал записку, переданную в политотдел армии вместе с политдонесением: "Вступая в бой, заверяю командование, что буду драться храбро, умело, с достоинством, не щадя своей крови и жизни. С приветом, друзья-коммунисты! Беспартийный М. Ф. Ополченцев".
      Глубокое впечатление произвел на меня рассказ К. А. Гурова о героической, поистине подвижнической обороне своей позиции гарнизоном "дома сержанта Павлова", как к этому времени уже именовался опорный пункт обороны, против которого противник предпринял десятки безуспешных атак.
      Именно там, на командном пункте 62-й армии, в самой непосредственной близости к передовой, слушая рассказы о том, что составляло содержание и смысл каждого дня, прожитого, а точнее было бы сказать, провоеванного на этой, приплюснутой к Волге полоске родной земли, я всем сердцем ощутил историческое значение коллективного подвига защитников Сталинграда.
      Перед отъездом мы все снова собрались в блиндаже В. И. Чуйкова.
      - Ну, хорошо! - словно подытоживая все, что говорилось до этого, несколько задумчиво произнес К. К. Рокоссовский. - Вот мы сейчас, как уговорились, ударим с запада, севера и юга по окруженной группировке. Начнем противника теснить на восток, в вашу сторону. Нет ли опасности, что, пользуясь прочным ледовым покрытием Волги, враг попытается вырваться на этот берег и ударить по нашим тылам?
      В. И. Чуйков спокойно улыбнулся. Стали заметны глубокие морщины с въевшейся в них блиндажной серой пылью, улыбка, как это ни странно, только подчеркнула утомленное выражение мужественного лица.
      - Ну что вы, товарищ командующий! - произнес он убежденно. - Если они не сумели смять нашу оборону осенью всеми своими силами и резервами, фанатичным стремлением овладеть Сталинградом, то теперь такая попытка - дело полностью безнадежное. Разве сегодня это войско? - спросил В. И. Чуйков, теперь уже с иронической улыбкой. - Нет! - ответил он на свой вопрос. - Это лагерь пока еще вооруженных военнопленных и ничего больше!
      - Однако, все же вооруженных! - оценив одобрительной улыбкой жесткий оптимизм командарма, заметил К. К. Рокоссовский.
      И уже серьезно, словно бы предупреждающим от излишней самоуверенности тоном добавил:
      - И, судя по всему, вооруженных в достаточной мере.
      - Ну что ж, - также посерьезнев, ответил В. И. Чуйков. - В такой войне, какую мы сейчас ведем, легких побед ожидать не приходится. Стояли здесь насмерть четыре с лишним месяца, понадобится - еще постоим. Только стоять уже не хочется. Врежем наконец фашистам так, чтобы они и детям своим заказали с нами воевать!
      Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:
      - Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он. - Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.
      Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.
      * * *
      Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.
      К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:
      - Он еще и бомбить вздумал!
      - Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему. - Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.
      К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.
      Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.
      - Он-то, пожалуй, все же понимал, что три "виллиса" в кильватере - это не какие-нибудь походные кухни, иначе и бомбы не стал бы тратить, - присоединился я к мнению В. И. Казакова.
      - И все же не рискнул снизиться! - по-своему направил ход наших рассуждений К. К. Рокоссовский, давая всем тоном понять, что поскольку ничего существенного не произошло, то и говорить об этом не стоит.
      Заехав по пути на короткое время в 66-ю армию к А. С. Жадову, мы затемно вернулись в Заварыкино.
      - В столовой увидимся! - произнес К. К. Рокоссовский, первым покинув тесноватый, особенно для него, кузовок "виллиса" и с наслаждением расправив плечи.
      - Уж сегодня-то обязательно и непременно! - ответил я многозначительно, вылезая вслед за командующим на скрипевшую под ногами снежную дорогу. Однако заметив, что тон, которым я произнес эти слова, не Вызвал у К. К. Рокоссовского сколько-нибудь заметной реакции, добавил: - Ведь последний день старого года, Константин Константинович!
      - Довоевались! - буркнул В. И. Казаков несколько растерянно. - Ведь это надо - все из головы вон!
      - Как думаете, Константин Федорович, кто-нибудь успел распорядиться? озабоченно спросил меня командующий.
      - Конечно. Даже елка есть!
      - Да она-то откуда в этих краях?
      - Александр Александрович Новиков из Москвы в подарок прихватил! - пояснил я с откровенным удовольствием.
      Признаюсь, я даже не предполагал, что мое напоминание вызовет такой интерес. Подвижное, выразительное лицо Константина Константиновича засветилось какой-то внутренней радостью, возможно, всплыли воспоминания о новогодних елках других времен...
      Накануне к нам по заданию Верховного Главнокомандующего для координации действий военно-воздушных сил южного участка фронта в ходе наступления войск Донского фронта на окруженную группировку противника прибыли командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов и заместитель народного комиссара обороны СССР по авиации генерал А. А. Новиков. Они-то и доставили из Москвы несколько необычный для степной местности новогодний сувенир.
      - Отлично! - произнес К. К. Рокоссовский, все еще разминавший затекшие в длительной скованности плечи. - Все возвращается на круги своя. Словом, до встречи у елочки!
      Новый год встречали все в той же столовой. Только теперь у входа красовалась, издавая в тепле смолистый запах, убранная самодельными игрушками елка.
      Сели за стол, проводили старый год, подняли первый тост, как в то время было принято, за Сталина, затем за наш народ, за победу!
      Может быть, сейчас кому-то покажется малоправдоподобным, но хочу заметить, что в штабе фронта употребление спиртных напитков не то чтобы запрещалось, а. просто не было принято. В обычные дни в столовой не подавалось даже сухое вино, хотя в запасе его было достаточно. А вот за праздничным столом К. К. Рокоссовский пил светлое сухое вино, я предпочел кагор, М. С. Малинин и В. И. Казаков, как я заметил, одну рюмку водки ухитрились разделить на три тоста, С. Ф. Галаджев разбавлял красное вино лимонадом, а Н. Н. Воронов, выпив рюмку коньяку, перешел на нарван.
      Я здесь намеренно с подробностями воспроизвел картину нашего праздничного застолья по причине невольного сравнения с некоторыми застольями, в которых, уже после войны, мне по разным официальным поводам довелось принять участив. Меня совершенно искренне потом огорчало состояние отдельных участников подобного рода "мероприятий", садившихся за стол чаще всего по самым возвышенным поводам.
      Подогретая необычностью обстановки, за нашим столом текла оживленная беседа. Вполне понятно, что в ней были отражены наши мысли и чувства (а жили мы все ожиданием наступления). Присутствие же командующих артиллерией, авиацией дальнего действия и заместителя наркома по авиации придавало разговору, вопреки сложившейся традиции, характер достаточно деловой.
      Немало с того вечера минуло дней и событий, многое стерлось в памяти, да и подробности подчас не имеют решающего значения. Одним словом, я сейчас не берусь с исторической точностью установить, кто первым подал мысль о целесообразности направления Паулюсу ультиматума. Воспользуюсь краткой выдержкой из воспоминаний К. К. Рокоссовского:
      "В этом дружеском разговоре как-то был затронут вопрос о том, что история помнит много случаев, когда врагу, попавшему в тяжелое положение, предъявлялся ультиматум о сдаче"{11}.
      ...На другой день в результате переговоров К. К. Рокоссовского, а затем и Н. Н. Воронова{12} с Москвой идея направления ультиматума окруженным войскам противника была одобрена Ставкой. И далее уже М. С. Малинин, раздобыв бог знает где справочник по международному праву, засел за окончательное доведение текста.
      Наконец - это уже примерно 4 января - текст был составлен, вычитан, одобрен всеми нами, а также представителем Ставки генералом Н. Н. Вороновым и в тот же день нарочным отправлен в Москву.
      Между тем уже 2 января произошло очередное огорчительное событие, угрожавшее спутать все наши планы, доставившее мне лично немало дополнительных забот. Но предварительно - одно разъяснение.
      Обычно в состав руководства фронтом входили два политработника в ранге члена Военного совета. Один из них обычно ведал работой в войсках и оперативными вопросами, а второй курировал тыловые органы. Мне же в тот период довелось совмещать в одном лице все эти функции, что в известной мере поясняет характер моего участия в последующих событиях. А суть их заключалась вот в чем.
      По установленному для себя раз и навсегда твердому правилу: если что-то контролировать, то предметно - я сразу, как только определились сроки проведения операции, завел график, в который два раза в день порученец В. С. Алешин заносил полученные из управления тыла и от уполномоченных Военного совета данные о подходе и начале выгрузки на станциях назначения запланированных фронту пополнений.
      Некоторое, не очень заметное вначале, но постепенно все более настораживающее расхождение плановых наметок с реальными данными о подходе эшелонов ко 2 января достигло столь ощутимого разрыва, что поело крутого разговора с начальником тыла, пребывавшим до этого в благодушном настроении, пришлось вынести этот вопрос на обсуждение Военного совета. Картина складывалась более чем крайне неутешительная.
      Здесь, видимо, уместно напомнить, что утвержденный Ставкой план операции "Кольцо" предусматривал начало наступления 6 января 1943 года.
      Согласно расчетам средства боевого обеспечения операции, в первую очередь остро необходимые артиллерийские соединения и части усиления, должны были подойти за несколько дней до наступления, в крайнем случае - в день его начала. Теперь же по самым оптимистическим прогнозам выходило, что значительная часть направленных нам войск и боевой техники прибудет примерно 9 января.
      Наверное, здесь совершенно излишне говорить о том, как этот вывод был воспринят К. К. Рокоссовским. После продолжительной паузы он как-то непривычно тяжело поднялся со стула и предложил:
      - Идем к Николаю Николаевичу, доложим. С таким обеспечением начинать операцию не имеем права!
      Так вчетвером (на заседании Военного совета присутствовали М. С. Малинин и В. И. Казаков) мы направились через дорогу к домику, занимаемому Н. Н. Вороновым и отстоявшему от домика командующего примерно в сорока метрах.
      Поднимаясь по крутым скрипучим ступенькам высокого крыльца (все дома в этой части Заварыкина стояли почему-то на коротких деревянных сваях), я старался себе представить непредсказуемое - дальнейшее развитие событий.
      К моему удивлению, Николай Николаевич выслушал наш доклад, по крайней мере внешне, довольно спокойно. Однако затем, несколько демонстративно подсчитав свой пульс, произнес:
      - Попробуйте в такой обстановке сохранить нормальный ритм работы сердца!
      На минуту воцарилось молчание.
      - Вы представляете мое положение? - не без сарказма поинтересовался Николай Николаевич, прервав наконец затянувшуюся паузу. - О том, как я просил об отсрочке наступления Юго-Западного фронта, вы, насколько помню, мною информированы. Об отсрочке представления плана вашей операции я уже тоже просил. Правда, в тот раз с Верховным, слава богу, разговаривал Александр Михайлович Василевский, но от кого именно исходила просьба, товарищ Сталин конечно же понял без подсказки. И вот теперь вы предлагаете ходатайствовать о переносе срока начала согласованного по всем линиям наступления! Что же это выходит?
      - Николай Николаевич, - прочувствованно, но твердо произнес К. К. Рокоссовский,-мы все безусловно понимаем и что это значит для вас, и что за этим может последовать. Но ведь в тысячу раз будет хуже, если мы, едва начав, провалим наступление. Может быть, разрешите тогда...
      - Ваша деликатность здесь, Константин Константинович, уж и вовсе ни к чему! - в сердцах отмахнулся Н. Н. Воронов. - Я-то как буду выглядеть, если вы сами позвоните. Вы ведь это имели в виду?
      С этими словами Н. Н. Воронов снял трубку с аппарата ВЧ и попросил:
      - Соедините меня с Васильевым{13}, пожалуйста. И проследите, чтобы связь во время этого разговора не нарушилась помехами!
      Несколько минут, необходимых для соединения, просидели молча.
      Наконец телефон ожил. Н. Н. Воронов поднял трубку, поздоровался, ровным голосом доложил обстановку, после чего, секунду-другую помедлив, с хрипотцой произнес:
      - Мы просим плюс четыре!
      В комнате было так тихо, что отчетливо звучало каждое слово, доносившееся из далекой Москвы.
      - Что плюс четыре? - послышался вопрос Сталина.
      - Просим плюс четыре дня к сроку начала наступления, установленного планом, - не меняя тона повторил Н. Н. Воронов.
      Секунду трубка молчала. Потом донесся сердитый голос:
      - Вы просто не понимаете, чего просите! Вы там с Рокоссовским досидитесь до того, что вас самих Паулюс в плен заберет!
      Мне показалось, что при этих словах Николай Николаевич обиженно вздрогнул, но счел за благо промолчать.
      В трубке между тем послышался неразборчивый разговор, как это бывает, когда телефонный собеседник начинает общение с каким-то третьим лицом. Сталин о чем-то справлялся, чей-то почти совсем не слышимый голос что-то отвечал.
      Через минуту в трубке снова прозвучал голос Сталина:
      - Хорошо, разрешаю! - И резкий щелчок отключения связи.
      Несколько побледневший, Н. Н. Воронов извлек из кармана белоснежный платок, вытер высокий вспотевший лоб и спросил не без иронии:
      - Надеюсь, никто из присутствующих здесь мне не завидует?
      В этом конечно же он не ошибся.
      Поблагодарив Н. Н. Воронова, мы торопливо разошлись по своим рабочим местам. Перенос сроков операции такого масштаба - это не механическая перестановка событий во времени, а сложный комплекс взаимосвязанных проблем, а главное, мероприятий, каждое из которых - решающее, поскольку даже небольшой сбой на самом внешне второстепенном участке подготовки способен обернуться самыми неожиданными последствиями.
      Отобрав вместе с С. Ф. Галаджевым несколько наиболее надежных и энергичных политработников, вооружили их весьма полномочными мандатами и направили в дальние командировки на узловые станции той самой в общем-то единственной железнодорожной магистрали, которая соединяла прифронтовые станции с тылом страны. Направили с тем, чтобы они оказали соответствующее воздействие на станционное начальство, проконтролировали продвижение к обеспечили ускоренный пропуск к фронту ожидаемых войск. И уже на следующее утро мы имели уточненные данные о местонахождении воинских эшелонов и расчетное время их прибытия в пункты разгрузки. От них, наших уполномоченных, мы впервые узнали (потом это подтвердится в общении с работниками Ставки), что железная дорога по прямому указанию Генштаба, задержав другие эшелоны, пропустила некоторое количество составов с войсками и снаряжением для Юго-Западного фронта с целью форсировать его наступательные действия на внешнем фронте окружения.
      Одновременно на повестку дня встал вопрос усиления политической работы в войсках. Чем ни объясняй, а перенос сроков есть перенос сроков, со всеми вытекающими из этого моральными издержками. Поэтому всему политсоставу фронта, всем командирам от сержанта до командарма необходимо было в эти дни использовать весь свой опыт, все свое умение, найти способы и средства, чтобы не только удержать, но и укрепить в личном составе тот боевой подъем, который был вызван ожиданием близкой расплаты с заклятым врагом.
      Требовалось позаботиться и о том, чтобы такой же наступательный потенциал, который был накоплен бывалыми, обстрелянными воинами, быстро получил и личный состав прибывавших пополнений. С этой целью вместе с политуправлением мы разработали комплекс конкретных мероприятий по работе с пополнением, учитывающий и то обстоятельство, что часть войск прямо со станций разгрузки пойдет в бой.
      Политическое управление изыскало возможность выделить большой отряд политработников. Они встречали прибывавшие войска прямо на станциях выгрузки и уже на марше обстоятельно знакомили воинов с характером предстоявших боевых действий, приобщали к боевым традициям частей и соединений, в которые их направляли.
      Следовавшие на фронт бойцы читали на щитах, установленных на обочинах дорог: "Воин! Тебя зовут на помощь защитники Сталинграда!", "Воин! За твоей спиной судьба Родины. Будь смел и отважен в бою!", "Водитель - не медли! В твоих руках жизнь и успех защитников Сталинграда", "Сталинград - это путь к Берлину!".
      Вдоль некоторых путей подвоза были установлены-щиты с портретами героев минувших боев и описанием совершенных ими подвигов.
      В столь ответственный период подготовки к наступлению вносили свой весомый вклад все печатные органы фронта. Фронтовая газета "Красная Армия", армейские и дивизионные газеты помещали на своих полосах материалы, освещавшие опыт наступательных действий отличившихся в боях частей и подразделений, очерки и корреспонденции с поля боя, посвященные подвигам защитников Родины. Стала постоянной рубрика "Вести из тыла", в которой на ярких примерах раскрывалась титаническая работа тружеников оборонной промышленности, сельского хозяйства.
      Я сохранил своеобразную печатную реликвию тех далеких дней - новогодний номер газеты 65-й армии "Сталинский удар" с письмом-обращением к своим однополчанам знатного снайпера Максима Пассара.
      "Дорогие друзья, верные боевые товарищи! ...Сегодня я хочу вспомнить о самом дорогом и заветном, заполняющем мое сердце, - я хочу вспомнить родную семью, родной край - нанайских охотников и зверобоев, я хочу вспомнить и сказать о самом главном - о нашей великой Родине.
      Далеко мой отец, далеко любимая, убит на фронте мой брат. Я пошел в бой, чтобы отомстить за брата. Мне казалось, что, когда я убью двести оккупантов, кровью утолится и утихнет во мне жажда мести.
      Я убил двести тридцать фашистов, но я чувствую, что жажда мести не только не утихла во мне, но еще больше выросла.
      Нет, она не утихнет до тех пор, пока враг еще жив, пока он еще грозит моему народу..."
      Далее письмо-обращение одного из героев Сталинградской обороны призывало бойцов к действиям смелым и решительным, к уничтожению ненавистного врага...
      Перенос срока начала операции, дополнительно полученные четыре дня мы постарались с максимальной эффективностью использовать для проведения занятий по боевой и политической подготовке всего личного состава войск фронта.
      Противник, конечно, понимал, что теперь, после разгрома деблокирующей группировки, очередь за окруженными войсками. Можно было полагать, что для вражеского командования не представляло труда вычислить примерные сроки начала нашего наступления, равно как и определить вероятный характер действий наших войск.
      Не питали мы каких-либо иллюзий по поводу возможности использования элемента внезапности в предстоящем наступлении.
      Однако мы имели серьезное преимущество, состоявшее в запланированном развертывании наступательных действий одновременно на нескольких участках, в возможности осуществления широкого маневра силами и средствами.
      Эти условия, а также подход значительного числа артиллерийских соединений и частей, необходимость их введения в бой, часто без времени на подготовку, с особой остротой ставили вопросы об отработке всех видов взаимодействия, доведении конкретной задачи до каждого бойца.
      Занятия включали в себя изучение и практическое овладение приемами и способами наступления, быстрого, напористого "прогрызания" обороны врага, развития успеха в глубине расположения противника, прицельной стрельбы с ходу. Все формы и методы политической работы были направлены на укрепление веры в безусловный успех предстоявшего наступления, воспитание в личном составе глубокой убежденности в исторической правоте своего дела.
      Все это давало реальные плоды. Из войск в те дни шли доклады о небывалом политическом и боевом подъеме, который наиболее полно проявлялся в пополнении партийных, комсомольских рядов. Приток заявлений о приеме в партию и комсомол исчислялся тысячами. Многие воины за несколько часов до начала наступления на предбоевых митингах просили, если они погибнут в бою, считать их коммунистами. Такого рода прощальные послания потом не раз находили в карманах павших бойцов. Так, сраженный вражеским свинцом, разведчик М. А. Денисов писал: "Я завещаю победу всем товарищам, с которыми вместе иду в бой. Я ненавижу врага, я его презираю. Я всегда смотрел смерти в лицо и ее но боюсь. Если я погибну на поле боя, считайте меня большевиком".
      А вот выдержка из заявления в парторганизацию комсомольца лейтенанта Шевченко: "Прошу парторганизацию... принять меня в кандидаты ВКП (б). Вступая в бой, желаю быть кандидатом ВКП (б). А если погибну, прошу считать меня членом партии".
      Это всего два из многих тысяч документов того времени. Уходя на смертный бой, сталинградцы (а именно так, и, я думаю, совершенно заслуженно называли себя участники Сталинградской битвы, независимо от того, были ли они москвичами, киевлянами, ташкентцами или тбилисцами) все свои думы и чаяния, все свои предстоявшие ратные дела связывали с именем ленинской партии.
      Какое это тонкое и высокое искусство - политическая работа на передовой! Каким зарядом личной убежденности в бессмертии великих идеалов коммунизма, в неотвратимой победе над врагом должен обладать политработник, секретарь партийной организации, комсомольский вожак, каждый коммунист, чтобы добиться желаемых результатов в работе с людьми в сложнейших реалиях переднего края, до предела усложненных пребыванием войск под открытым небом в промороженной и завьюженной степи.
      Огромное значение в подъеме наступательного духа воинов Военный совет придавал разъяснению и проведению в жизнь Указа Президиума Верховного Совета СССР об изменении порядка награждения на фронте, предоставлявшего право награждения соответствующими орденами и медалями командирам частей, дивизий, Военным советам армий и фронтов. Заметное место в работе политсостава в те дни заняло разъяснение Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года об учреждении медали "За оборону Сталинграда", как высокой награды и свидетельства участия воина в исторической битве на Волге.
      Особое место в подготовке к решающему наступлению заняло вручение Боевых Знамен нового образца, установленного Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 декабря 1942 года. Политорганы широко использовали передовую статью газеты "Красная звезда" от 23 декабря 1942 года. В ней приводилась выдержка из Указа о том, что "красное знамя есть символ воинской чести, доблести и славы, оно является напоминанием каждому из бойцов и командиров воинской части об их священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и умело, отстаивать от врагов каждую пядь родной земли, не щадя своей крови и самой жизни".
      Вручение Знамен нового образца проводилось в торжественной обстановке. На митингах, сопутствующих вручениям, воины частей и соединений давали клятву на верность делу окончательного разгрома заклятого врага, заверяли командование, партию и правительство, что не пожалеют ни сил, ни жизни для достижения этой цели.
      * * *
      Проект ультиматума, направленный нами в Ставку, вернулся без заметных изменений. Теперь предстояло вручить его Паулюсу.
      Мы были готовы к тому, что получив наш ультиматум, командование 6-й немецко-фашистской армии вполне может утаить его содержание от личного состава окруженных войск. По этой причине было решено продублировать вручение передачей текста ультиматума по радио. Для этого использовались частоты, на которых работали засеченные органами нашей разведки радиостанции окруженных соединений противника, а также громкоговорящие установки политорганов, действовавшие на переднем крае. Одновременно с этим были в большом количестве отпечатаны листовки с переводом на немецкий текста ультиматума, которые в ночь перед его вручением были разбросаны с самолетов над территорией, занятой противником. Листовки были отпечатаны на разноцветной бумаге, хорошо заметной на белом снегу.
      Для вручения текста ультиматума непосредственно командующему 6-й немецко-фашистской армии генералу Паулюсу из числа добровольцев были отобраны - сотрудник штаба майор А. М. Смыслов и переводчик из политуправления капитан Н. Д. Дятленко.
      Когда они явились по вызову в Военный совет, я их спросил:
      - Можете ли вы выполнить такое ответственное и опасное поручение? Нам не известно, как встретит вас враг при вашем выходе из окопа. До сих пор он открывал огонь по выставленным шапкам и каскам.
      Оба, не колеблясь, ответили, что готовы к любым испытаниям и будут считать за честь выполнение почетного боевого задания.
      История вручения ультиматума Паулюсу описана с исчерпывающими подробностями во всех трудах, посвященных Сталинградской битве, во всех воспоминаниях участников тех событий. Поэтому разрешу себе здесь только напомнить, что первый выход парламентеров закончился неудачно: противник встретил их огнем. Ставкой было предложено повторить попытку. На этот раз парламентеры были допущены в первую линию вражеских окопов, откуда майор А. М. Смыслов, уже один, с завязанными глазами, был препровожден, судя по всему, к одному из командиров соединений. Этот немецкий генерал принял от парламентера пакет с ультиматумом, заявив при этом, что генерал Паулюс с текстом документа знаком из радиопередач и ультиматум отклоняет.
      Майору А. М. Смыслову вновь завязали глаза и доставили на пункт перехода парламентерами линии фронта, откуда он вместе с ожидавшим его там капитаном Н. Д. Дятленко и вернулся в расположение наших войск.
      Все это произошло утром 9 января. Получив сообщение о результатах миссии наших парламентеров, мы какое-то время еще продолжали ожидать ответа Паулюса. Но - напрасно! Наши станции радиоперехвата записали радиограммы, исходившие, судя по мощности сигнала и характеру передачи, из штаба армии. Адресованы радиограммы были в Берлин и Таганрог, но дешифровать за короткий срок их не смогли.
      На запрос Ставки о положении дел вся история попыток вручения Паулюсу ультиматума была доложена в подробностях. Тогда же Ставка одобрила наше решение - дальнейшие попытки прекратить и 10 января развернуть наступление согласно плану операции "Кольцо".
      Днем было написано обращение к воинам фронта, его рассмотрели на Военном совете, срочно отпечатали в типографии фронтовой газеты и с нарочными разослали в войска. В этом обращении говорилось:
      "Товарищи бойцы, командиры и политработники! Вы блестяще справились с задачей героической защиты Сталинграда и окружением крупной группировки немецко-фашистских войск. Своей стойкостью и героизмом вы прославили свое имя в веках.
      Но это только одна половина задачи. Весь наш советский народ с нетерпением ждет от нас радостного известия о ликвидации окруженных войск противника, полного освобождения из кровавых рук подлого врага героического города Сталинграда...
      В победный решительный бой, дорогие товарищи! Овеем свои знамена новой боевой славой, не посрамим чести родной земли. Вперед, боевые орлы! На штурм окруженного врага! Победа будет за нами!"{14}
      Незадолго до всех этих событий к нам в качестве члена Военного совета 4 января 1943 года был назначен Центральным Комитетом партии секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) Алексей Семенович Чуянов, который в тот же день и прибыл в Заварыкино.
      Новая работа, новые, огромного масштаба задачи, напряженная подготовка к наступлению на сильно укрепленную оборону противника без остатка поглощали силы и внимание. Признаюсь, что занятые согласованием различных направлений подготовки к штурму, мы как-то отвлеклись от размышлений о необычности условий, в которых жил, работал и боролся с иноземным нашествием сам город Сталинград - оставшееся там население, его поистине героический рабочий класс.
      Приезд А. С. Чуянова, его информация о положении в городе, рассказ о людях и их делах явился для всех нас напоминанием о том, что кроме чисто военных забот есть еще заботы несколько иного свойства, вызванные обстоятельствами особого рода.
      В городе, почти полностью разрушенном, в городе, на улицах и площадях которого почти круглосуточно шли бои или громыхали смертоносные разрывы артиллерийских снарядов и мин, беспрерывно атакуемые с воздуха, среди неугасающих пожаров сталинградцы продолжали (сейчас, наверное, трудно даже представить, как это удавалось) ремонтировать подбитые танки и артиллерийские орудия.
      При всем этом, уплотняя до предела и без того практически безграничные рабочие дни, коллективы заводов находили возможности выделять людей для комплектования артиллерийских расчетов и танковых экипажей.
      Помнится, что зима в тот год выдалась суровая, что особенно остро чувствовалось в разрушенном городе. Обкому партии, областным и городским партийным и советским органам приходилось проявлять все свое мастерство, изобретательность, способности и энергию для обеспечения повседневных нужд сражающегося города.
      Как-то очень основательно запомнился мне этот разговор с Алексеем Семеновичем, а то первое знакомство положило начало нашим многолетним, уже послевоенным дружеским отношениям, которые на всем протяжении укреплялись простотой манеры общения и какой-то органической скромностью этого мужественного человека.
      После окончания Сталинградской битвы наши пути-дороги на некоторое время разошлись, но после войны встречи возобновились, уже не по служебной надобности, а по товарищескому влечению...
      В напряженные дни подготовки к наступлению в еще большей мере раскрылся недюжинный организаторский талант Сергея Федоровича Галаджева. Возвращаясь из ежедневных поездок в войска, мы в те дни встречались с ним, как правило, поздним вечером, а иногда и ночью. Чаще всего он приезжал с кем-нибудь из своих помощников - начальником оргинструкторского отдела полковником Н. С. Сергеевым или помощником по комсомолу майором (чуть позже - подполковником) Носачевым.
      При некотором различии в возрасте и во внешности оба они отличались завидной, под стать своему руководителю, работоспособностью и отменным знанием положения в частях и соединениях фронта. Неудивительно, что все поручения по своей линии они выполняли с гарантированной надежностью, о чем не без гордости за своих подчиненных говорил мне Сергей Федорович. Их заботами руководство политорганов деятельностью партийных и комсомольских организаций частей и подразделений всегда находилось на уровне требований, ряды коммунистов и комсомольцев росли, партийная и комсомольская прослойки в войсках к началу наступления значительно увеличились.
      Эти регулярные встречи, как и почти ежедневные выезды в войска, давали возможность постоянно быть в курсе всех событий политической жизни фронта, отбирать и внедрять в повседневную практику партполитработы все заслуживающее внимания и применения, давать политорганам рекомендации, точно соответствующие сложившейся обстановке.
      ...Почти всю ночь перед началом операции Военный совет в полном составе провел в домике М. С. Малинина.
      Уже, казалось бы, несколько раз все проверено и перепроверено, все как будто шло по плану, однако, не скрою, тревогой полнились сердца: действительно ли все учтено? Чем ответит противник на наш первый удар?
      Мы все отлично понимали, что любой замысел свою истинную ценность обретает только в испытании практикой. На войне все дается с боем, все трудно, все достигается ценой чрезвычайных умственных и физических усилий. И, увы, жертв...
      Глядя в те минуты на представителя Ставки, на командующего, на его верных помощников, я без труда мог отгадать, о чем они думают, что их тревожит, и имел уже достаточно оснований для глубокой веры в их личную и коллективную способность найти нужное решение, если противник преподнесет какой-нибудь сюрприз.
      В четыре часа утра, не отдохнув, кое-как перекусив, Н. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский, В. И. Казаков, Г. Н. Орел и автор этих строк сели в свои видавшие виды "виллисы" и тронулись на передовой наблюдательный пункт командующего 65-й армией генерала П. И. Батова.
      По пути обгоняли все еще прибывавшие части из резерва Ставки. Этим теперь предстояло вступить в бой-прямо с марша.
      Над землей словно бы тяжело, неохотно поднимался морозный рассвет, по степи струилась холодная колючая поземка. Воздух потряхивало от далеких разрывов авиационных бомб в расположении противника - авиация дальнего действия и наши ночные бомбардировщики наносили удары по аэродромам, штабам, узлам связи, скоплениям живой силы и техники противника в районах Городище и Гумрак.
      А на земле - будто все вымерло, хотя боевые порядки изготовившихся для наступления частей были уплотнены личным составом, артиллерией, гвардейскими минометами, танками. Впервые за всю войну я увидел такое внушительное количество выстроившихся в длинный ряд тяжелых реактивных минометов М-31.
      Насыщенность направления главного удара войсками и боевой техникой буквально поражала воображение, рождала чувства гордости за нашу Родину, искренней благодарности героическим рабочему классу и колхозному крестьянству, сумевшим в невероятно трудных условиях одеть, накормить фронт и выковать для него оружие победы.
      7 часов 50 минут. Выполнив боевую задачу, ушли на свои аэродромы наши самолеты. Командующий артиллерией 65-й армии полковник И. С. Бескин подал команду:
      - Оперативно! Проверить часы!
      И в 8 часов 05 минут - долгожданное "Огонь!".
      После войны мне не раз доводилось читать описания залпов артиллерийского огня, и каждый раз я испытывал чувство досады по поводу разной степени несоответствия предмета его описанию. Потом самому однажды довелось предпринять такую попытку, признаюсь, до обиды неудачную.
      И все же... Все же непередаваемо это ни словесно, ни письменно, поскольку самое пылкое воображение едва ли способно воссоздать сколько-нибудь зримый образ того, что сухо именуется массированным артогнем, артиллерийским наступлением. Это нужно пережить самому, это нужно ощутить, чтобы сохранить в памяти на всю оставшуюся жизнь.
      Глядя с наблюдательного пункта П. И. Батова, кстати сказать, расположенного в пределах досягаемости ружейно-пулеметного огня противника, на то, как разрывы снарядов перепахивают полосу обороны противника на всю обозримую глубину, можно было лишь с трудом представить, что же творилось сейчас там, в сплошном клубившемся месиве из огня, дыма, стальных осколков, комьев промерзшей до бетонной твердости земли. Об этом мы узнаем позже из показаний военнопленных, чудом переживших этот ад.
      Артиллерийская подготовка, длившаяся секунда в секунду 55 минут, четкость взаимодействия семи тысяч стволов артиллерии и гвардейских минометов, точный и массированный перенос огневого вала в глубину вражеской обороны - все это по-новому открывало передо мной характер и сущность той кропотливой работы, которую провели штаб артиллерии фронта и ее командующий генерал В. И. Казаков, готовясь к этому решающему дню.
      И в тот день и позже много раз складывалось так, что с Василием Ивановичем Казаковым мы оказывались рядом и я неоднократно имел возможность наблюдать за его поведением в боевой обстановке. Задумчиво немногословный, среднего роста, он во фронтовых буднях как бы "растворялся" в любой группе людей, примерно равных ему по служебному положению. Однако делами своего огневого ведомства управлял с железной хваткой.
      Обладая драгоценной способностью терпеливо выслушивать собеседника до конца, он никогда не торопится с заключением - видимо, сказывалась чисто артиллерийская привычка к скрупулезному подсчету данных. Он действительно, как говорится в русской пословице, семь раз отмерял, не забывая при любых обстоятельствах и в самое подходящее время решительно "отрезать", когда сформировалось решение, добивался выполнения принятых решений полностью, без колебаний, не стесняясь в случаях необходимости возразить начальству, коль скоро полагал себя правым.
      Тщательно подобранный им лично аппарат штаба артиллерии, возглавляемый генерал-майором артиллерии Г. С. Надысевым (полковник Н. П. Сазонов, подполковник Е. И. Левит и другие), работал слаженно и оперативно.
      Лично у меня о Казаковым добрые, дружеские отношения сложились не сразу. Потом я понял и в душе одобрил его привычку не торопиться, выбирая друзей. Зато в дружбе, как мне доведется впоследствии убедиться на личном опыте, Василий Иванович до конца сохранял поистине рыцарскую верность.
      ...В 9 часов утра, словно оповещая войска об окончании артподготовки, небесный задымленный свод еще раз прочертили огненные строчки эрэсов и, прежде чем огонь артиллерии, согласно плану артиллерийского наступления, был перенесен в глубину обороны противника, над боевыми порядками изготовившихся к штурму частей призывно заполоскались алые полотнища боевых знамен, взрывной волной прокатилось дружное российское "ура!" - пехота поднялась и пошла в атаку на вражеские позиции. А обгоняя бойцов, прикрывая их броней и огнем, вперед рванулись танки, над головами атакующих, укрепляя в их сердцах веру в успех наступления, загудели авиационные двигатели: самолеты 16-й воздушной армии с секундной точностью появились над линией фронта и нанесли бомбовые и штурмовые удары по позициям, живой силе и боевой технике противника.
      На поле боя перед нашими глазами развертывалась широкая панорама наступления на оборонительные рубежи немецко-фашистских войск.
      Вскоре начали поступать доклады, да мы и сами видели, что первая линия траншей обороны противника взята, бой разгорелся в глубине, где отдельные огневые точки второй линии "ожили" и пехота штурмовала их при поддержке легкой артиллерии, сопровождавшей наступавшие войска огнем и колесами.
      Хотелось получше, а главное, поближе рассмотреть поле боя. Мы с К. К. Рокоссовским по ходу сообщения прошли вперед и, воспользовавшись земляной ступенькой в траншее, из которой еще недавно двинулась в атаку пехота, по пояс поднялись над бруствером. Противник изредка огрызался, вел неорганизованный артиллерийский огонь по нашим позициям. Иногда снаряды рвались в районе нашего наблюдательного пункта, огневых позиций артиллерии, практически не причиняя вреда, так что внимания мы на них просто не обращали, тем более, что настроение у нас было приподнятым - начало операции выглядело многообещающим.
      В это время фотокорреспондент Н. Калашникова, заметив нас в траншее, не удержалась от соблазна заснять командование фронта на переднем крае и, в буквальном смысле выкатившись из траншеи, лежа начала фотографировать. Неожиданно прозвучавшие одна за другой короткие пулеметные очереди обдали нас кусочками мерзлой земли, срикошетившие пули с визгом пронеслись над головами. Мы с К. К. Рокоссовским, схватив фотокорреспондента за полы полушубка, втащили ее в траншею.
      Оказалось, что в ходе артиллерийского обстрела землей и снегом забросало вражеский пулеметный дзот, своевременно не обнаруженный и не попавший на схему огня нашей артиллерии. Засевшие в укрытии гитлеровцы пропустили нашу пехоту, а затем попытались оживить свою огневую точку, тем более что метрах в 200 от них открылась такая более чем соблазнительная цель, как группа командиров. К нашему счастью, видимо, потрясенный мощью артиллерийской подготовки, вражеский пулеметчик не сумел толком прицелиться и вся эта история окончилась для нас вполне благополучно. А находившиеся невдалеке артиллерийские наблюдатели сразу засекли новую цель, и она тут же была уничтожена прямой наводкой.
      Командование фронта, командующие родами войск, командование армии - все собравшиеся в тот час на наблюдательном пункте, прекрасно понимали, что держат суровый экзамен на право руководства войсками, на умение разумно и с желаемым результатом использовать мощную военную технику, врученную народом, для справедливого возмездия врагу, отклонившему предложение о капитуляции. Главный экзамен - испытание практикой - держала сейчас и вся система проведенной ранее политико-воспитательной работы.
      Уже не оставалось сомнений в том, что противник и сегодня, и завтра, и до тех пор, пока не развеется в прах его вера в возможность сдержать стремительное наступление наших войск, будет защищать свои позиции с отчаянием обреченных, что прорыв через передний край его обороны - это лишь первый шаг. Надо найти после этого достаточные силы для длительного неотступного преследования врага до его полного разгрома.
      В таких условиях недостаточно только лишь разъяснить воинам содержание и смысл поставленной задачи. Требовалось заложить в их души убежденность в необходимости именно здесь, именно сейчас, любой ценой, вплоть до самопожертвования, сокрушить оборону противника, не дать ему закрепиться на промежуточных рубежах, гнать и бить его до полной потери способности к организованному сопротивлению.
      И вот теперь, видя, как впереди, справа и слева под развернутыми знаменами шли на штурм врага наши героические воины, как, ломая сопротивление противника, атакующие войска шаг за шагом все глубже вгрызались в новые и новые линии глубокоэшелонированных укреплений врага, я ощутил волнующее чувство сопричастности к событиям, которые развертывались буквально на глазах. Оценку многодневной, внешне малозаметной, будничной и кропотливой воспитательной работе давала боевая практика. Наши воины шли в бой, сцементированные духовно общей целью приближения победы над врагом, готовые скорее умереть, чем остановиться на полпути.
      ...Спустя некоторое время, после того как танки и пехота ушли вперед, двинулась вслед за ними и артиллерия. Однако враг еще не был повержен, его оборона оказалась настолько плотной, что даже после ошеломляющей артподготовки многие огневые точки, особенно второй линии обороны, все еще яростно сопротивлялись, каждый последующий шаг давался нашим войскам с большим трудом и ощутимыми потерями. Вот почему за первый день ожесточеннейших боев на направлении главного удара войска 65-й армии сумели продвинуться лишь на 1,5-4,5 километра.
      Несколько неожиданные стойкость, отчаянное сопротивление окруженных немецко-фашистских войск обусловливались целым рядом причин, о многих из которых мы узнаем несколько позже. Забегая немного вперед, все же назову некоторые из них.
      Прежде всего немецкие солдаты еще верили обещаниям фюрера вызволить армию Паулюса из окружения путем деблокирующих ударов и обеспечить ее снабжение всем необходимым с помощью авиации, по пресловутому "воздушному мосту". И это даже в то время, когда была разгромлена группировка Манштейна, а благодаря четким, слаженным действиям зенитчиков и летчиков 16-й воздушной армии (причем вражеские транспортные самолеты несли урон не только от атак истребителей, но и от огня штурмовиков и даже бомбардировщиков) от "воздушного моста" остались лишь воспоминания.
      Ожесточенность сопротивления объяснялась и реальными, намного превосходившими наши расчеты численностью вражеских войск в кольце, количеством боевой техники и боеприпасов.
      И не в последнюю очередь сыграло свою роль широко развернутое морально-психологическое давление, запугивание личного состава якобы неизбежностью жестокой расправы со всеми сдавшимися в плен, жестокостью советских людей. В этой связи, думается, нелишне привести выдержку из ставшего нам впоследствии известным документа, а именно из приказа командующего 6-й армией генерала Паулюса. В нем говорилось:
      "За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна - путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно: кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем. В остальном мы будем и в дальнейшем твердо надеяться на избавление, которое находится уже на пути к нам.
      Главнокомандующий Паулюс"{15}.
      Вернемся, однако, к развитию операции. Политработники в этом наступлении шли в первых рядах личного состава своих атакующих подразделений, показывая героическим примером, как следует действовать советскому воину в решающий час. Многие из них сложили в тот день головы на поле боя, но их отвага вдохновляла бойцов на подвиги.
      Бои фактически не прекращались ни днем, ни ночью. Политсостав подразделений, работники политорганов, находившиеся в первом эшелоне наступления, использовали каждую минуту относительного затишья для наиболее полного ознакомления всего личного состава с первыми успехами по уничтожению окруженного противника. Из рук в руки переходили оперативно отпечатанные листовки с описанием подвигов отличившихся бойцов и командиров. В боевые порядки, нередко под огнем противника, доставлялись свежие оттиски фронтовой и армейских газет, в которых уже с подробностями и всесторонне освещалась общая картина первого дня боев, приводились советы бывалых воинов о действиях при рукопашных схватках во вражеских траншеях, способах подавления огневых средств, преодоления заграждений.
      Командование фронта внимательно следило за ходом операции, своевременно переносило главные усилия с одного участка на другой, маневрировало силами и средствами. Оно руководило действиями авиации, подключая ее к активной поддержке войск на вспомогательных направлениях, поддерживало наступательный порыв армий, штурмовавших южный и восточный секторы кольца, нацеливало политорганы, партийные и комсомольские организации на всемерное повышение боевой активности воинов.
      В связи с повторным отказом Паулюса отдать приказ о капитуляции было принято решение незамедлительно покончить с остатками окруженных одним мощным ударом. Военный совет обратился к войскам о требованием: "Медлить нельзя! Стремительно и смело атакуйте врага, истребляйте всех, кто не сдается в плен. Дело чести каждого бойца, каждой части, соединения быстрее покончить с заклятым врагом, который находится перед вами. Смелее вперед, на окончательный разгром окруженных немецко-фашистских войск!"{16}.
      И когда наши войска подошли к внутреннему обводу - коммунисты повели воинов вперед с лозунгами: "Быстрее ворваться в город! Победа близка - еще сильнее удары по врагу!", "Честь и слава первым, кто ворвется в город с запада!". Войскам была передана полученная по телефону благодарность Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина за первые одержанные успехи. Все это подняло еще выше наступательный дух воинов, еще стремительнее пошло наступление.
      26 января соединения 21-й армии под командованием генерал-майора И. М. Чистякова, а затем и соединения 65-й армии генерал-лейтенанта П. И. Батова соединились с героической 62-й армией В. И. Чуйкова. Окруженная группировка была разрезана на две части. 31 января войска 57-й армии Ф. И. Толбухина и 64-й армии М. С. Шумилова закончили ликвидацию южной группы, пленив штаб 6-й немецкой армии во главе с ее командующим - теперь уже генерал-фельдмаршалом Паулюсом{17}.
      Краткую оперативную паузу, включавшую весь день 31 января и ночь на 1 февраля, мы использовали для перегруппировки войск, артиллерии, минометов, расстановки их на боевых позициях, подвоза боеприпасов, подготовки данных для уничтожения обнаруженных огневых средств и живой силы на позициях. Наши воины понимали, что это будет заключительный аккорд в героической симфонии, и готовились к ликвидации северной группы противника с подъемом, даже с особой торжественностью.
      Глубокой ночью мы вновь в том же составе, что и в начале операции, выехали на НП командующего 65-й армией П. И. Батова. Наблюдательный пункт находился в центре боевых порядков на главном направлении удара, у насыпи окружной железной дороги. По дороге повсюду мы видим огромное количество орудий с грозно приподнятыми в сторону врага стволами. Застыли ряды тяжелых реактивных установок. Мне пришлось побывать здесь раньше - еще засветло. Все ровное плато к западу от железной дороги представляло собой удивительное зрелище еще невиданного скопления такой могучей боевой техники. В самом деле, плотность артиллерийско-минометных стволов ударной группы доходила до 338 на километр фронта. Фронт располагал 1656 реактивными установками, один залп которых равнялся 15 тысячам реактивных мин, на каждую установку было подготовлено по пяти - восьми комплектов выстрелов. Глядя на все это, мы испытывали гордость за свою партию, за советский народ, которые не согнулись в беде, постигшей Родину в 1941 году, дали фронту все необходимое для того, чтобы не только остановить врага, но и нанести ему сокрушительный удар, открыть путь к полной победе.
      Вдоль всей насыпи окружной железной дороги почти сплошь были вырыты землянки, блиндажи, оборудованы наблюдательные пункты командиров дивизий, артиллеристов и командующего армией. Целый лес стереотруб направил свое всевидящее око в сторону противника. А там, восточнее железной дороги, в 500-700 метрах - траншеи врага, за ними - истерзанный, зияющий провалами разрушенных зданий город-герой.
      Под покровом ночной темноты и сумерек рассвета герои-пехотинцы в маскхалатах уже подошли ближе к противнику и укрылись в снежных окопах. Они были одеты в добротную зимнюю одежду, их согревала пламенная любовь к Родине, сердце их жгла лютая ненависть к фашистским разбойникам. Бойцы с нетерпением ждали сигнала к последнему штурму.
      И долгожданный момент настал. В 8 час. 30 мин. содрогнулась земля, мощные потоки воздуха взметнулись, закрутились в бешеном вихре, огненные хвосты реактивных снарядов взбороздили небо и смерчем невиданной силы обрушились на голову притаившегося врага. Залп сотен реактивных установок возвестил о начале артиллерийской подготовки. А затем загрохотала многотысячеголосая наша славная артиллерия.
      На позициях врага творилось что-то невообразимое. Даже видавшие виды боевые командиры от удивления могли только выговорить:
      - Вот это да! Вот это удар! Такого еще никогда не было.
      Люди забыли, что в сотне метров перед ними - еще сопротивляющийся враг. Бойцы поднялись над брустверами, вверх летели шапки, рукавицы, вздымались автоматы. Над полотном железной дороги, как густая цепь, готовая к атаке, выросла шеренга наблюдателей, связистов, связных. Они что-то кричали, махали руками. Все заглушала и перекрывала могучая симфония еще невиданной, неиспытанной артиллерийской подготовки. В этой симфонии свою особую мелодию вели летевшие на врага самолеты.
      Сила и мощь последнего удара настолько были велики, что подавили физически и морально остатки окруженной группировки. Гитлеровцы начали сдаваться в плен и лишь в отдельных местах еще продолжали сражаться. К 14 часам организованное сопротивление врага было окончательно сломлено. Некогда грозная и "непобедимая" 6-я и многие части 4-й танковой армий прекратили свое существование.
      И только в эти последние часы великого сражения мы обнаружили свои "просчеты". К 16 часам 2 февраля из всех подземелий, подвалов, разрушенных зданий, из балок потянулись на сборные пункты длинные колонны гитлеровцев. Свыше 40 тысяч немецких солдат и офицеров во главе с генералом Штреккером сдались в плен. Всего с 10 января по 2 февраля было взято в плен 91 тысяча, из них 24 генерала и 2500 офицеров. Остро встала проблема размещения, питания этой голодной армии, укрытия ее от холода, ибо пленные были одеты во что попало, укутаны тряпьем, женскими юбками. Наконец, нужно было оказать медицинскую помощь раненым и больным. Таких оказалось около 20 тысяч. Пришлось выделить несколько госпиталей, сотни медицинских работников.
      * * *
      Битва закончена. На лицах у всех радость победы, счастье от сознания выполненного долга. Все поздравляют друг друга, целуются, обнимаются, вверх летят шапки, каски, то в одном, то в другом месте взлетают вверх герои битвы качают любимых командиров и политработников, возникают летучие митинги.
      Еще с наблюдательного пункта П. И. Батова К. К. Рокоссовский доложил Верховному Главнокомандующему об окончании битвы, рассказал о трудностях, возникших в связи с большим количеством пленных. Вскоре начштаба М. С. Малинин получил указание о погрузке пленных в эшелоны и отправке в тыл. С радостным чувством, приподнятым настроением мы возвращались к себе в штаб. Наши машины обгоняли длинные колонны пленных, направлявшихся к станциям погрузки.
      Вот движется колонна пленных на запад. Впереди колышется белый флаг, но ни в конце колонны, ни по бокам не видно ни одного нашего конвоира. Подъезжаем к голове колонны и видим: во главе колонны идет немецкий унтер-офицер, на груди у него приколот лист бумаги, на котором написано: "в Сибир". Через переводчика спрашиваем этого унтера, кто их сюда направил и почему такая надпись? Он ответил, что их собрал в колонну советский офицер и приказал ему вести колонну на станцию Иловля, где их примут и погрузят в эшелон. К. К. Рокоссовский спросил, почему написано "в Сибир"? Унтер ответил, что их командиры говорили, будто всех пленных отправляют "в Сибир", поэтому он и написал, чтобы знали русские, куда их надо отправлять.
      Мы от души посмеялись над этим творчеством унтера, велели разорвать листок и продолжать путь на станцию, послав из штаба сопровождающего офицера.
      Почти всю оставшуюся дорогу мы следовали мимо длинных колонн военнопленных. Строем эти колонны назвать было трудно - одетые в невообразимые одежды, сквозь которые не часто просматривался материал почерневших грязных шинелей, обутые поверх сапог в какие-то невообразимые обмотки из тряпья, соломы и старых газет, они медленно брели, с натянутыми на уши крыльями пилоток, казалось, уже безразличные ко всему на свете - недобитые вояки поверженной армии.
      Следует отметить, что само управление этим потоком намерзавших людей оказалось делом далеко не простым, в чем мы убедились вскоре же после возвращения от П. И. Батова.
      Той же ночью работники штаба, прибывавшие на КП фронта с передовой, установили, что по дороге на Заварыкино движется колонна пленных примерно в пять тысяч человек. Это уже было опасно, потому что усилившийся к ночи мороз гнал замерзших до мозга костей пленных от одного населенного пункта к другому, где они заполняли до предела каждое жилое или подсобное помещение и никакой силой выдворить их оттуда не представлялось возможным.
      Пришлось принимать самые срочные и решительные меры, в частности, выслать надежный заслон, который с трудом остановил колонну и направил ее по другой дороге в соседний населенный пункт.
      Но это будет несколькими часами позже нашего возвращения в Заварыкино. А сразу же по приезде "домой" мы в полной мере ощутили торжественно-приподнятую атмосферу всеобщего ликования. Завершился ратный подвиг наших войск. Ценой огромного труда, беспримерных подвигов, ценой - об этом всегда следует свято помнить - больших жертв, была вырвана решающая победа над сильным противником.
      Трудно здесь описать то чувство, с которым мы - Н. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский, автор этих строк и М. С. Малинин - подписали боевое донесение Верховному Главнокомандующему:
      "Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00 2.11.43 г. закончили разгром и уничтожение Сталинградской группировки противника.
      ...В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграде и в районе Сталинграда прекратились"{18}.
      Уже вечером того же дня было получено экстренное сообщение Совинформбюро:
      "Сегодня, 2-го февраля, войска Донского фронта полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Наши войска сломили сопротивление противника, окруженного севернее Сталинграда, и вынудили его сложить оружие. Раздавлен последний очаг сопротивления. 2-го февраля 1943 года историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск".
      На фронт со всех концов страны потоком хлынули телеграммы и письма с горячими поздравлениями воинам, с выражением безмерной любви и преклонения перед их подвигом, заверениями в том, что трудящиеся советской державы сделают все от них зависящее для полного разгрома врага.
      Гитлеровская Германия оделась в траур.
      О военно-политическом значении победы на берегах Волги сказано достаточно в многочисленных исторических трудах и мемуарах, написанных участниками Сталинградской битвы. Воины Красной Армии продемонстрировали перед всем миром свои выдающиеся боевые и морально-политические качества. В приказе Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1943 года No 95 отмечалось, что "в ходе войны Красная Армия стала кадровой армией. Она научилась бить врага наверняка, с учетом его слабых и сильных сторон, как этого требует современная военная наука".
      И действительно, миллионы бойцов Красной Армии стали мастерами владения своим оружием, артиллерийского, минометного и саперного дела, боевого применения танков и авиации. Десятки тысяч командиров овладели искусством руководства войсками. Свое возросшее оперативное и тактическое мастерство они с блеском продемонстрировали в тяжелых боях у волжской твердыни.
      На 4 февраля 1943 года в освобожденном Сталинграде был назначен митинг. К. К. Рокоссовскому конечно же очень хотелось побывать на нем, разделить торжество героических воинов и трудящихся города, поздравить их со знаменательной победой. Но уже в ночь на 3 февраля мы получили из Москвы вызов командующему в Ставку и директиву Генерального штаба с приказанием Донскому фронту срочно приступить к погрузке в эшелоны войск 65-й и 21-й армий, соединений фронтовою подчинения и отправке их в район расположения Брянского фронта с разгрузкой на станциях Елец и Измайлово. А 15 февраля последовала директива Ставки об образовании нового, Центрального фронта на базе упраздненного Донского. Крепко спаянный коллектив командования и управлений бывшего Донского фронта, располагавший огромным опытом оборонительных и сокрушающих наступательных действий, убывал для решения новых боевых задач.
      Глава третья.
      Огненная страда
      Новый фронт - новые задачи. В освобожденных районах Курской области. Бескорыстная помощь населения. Войска на марше. Мы просим отсрочки. С ходу - в бой. Первые огорчения. Обстановка резко осложняется. 21-я армия уходит на Воронежский фронт. Оперативная пауза. Наступать или обороняться? Решение преднамеренная оборона. Войска овладевают наукой побеждать. Рост партийных и комсомольских рядов. Тревожное ожидание. Операция развивается по нашему плану! Горячие дни июля. Выстояли и переходим в контрнаступление. Первый салют Родины. Вышли к Днепру. Направление - гомельское.
      Мы все еще жили, казалось бы, вчерашними тревогами и заботами контрнаступления под Сталинградом, еще выплескивалась через край радость победы над врагом, а все это уже уходило в прошлое, в историю, уступая место новым задачам, подготовке к новым боевым делам.
      Эти задачи определялись переломным характером развития событий на фронте, открывавшимися стратегическими возможностями изменения всего хода войны с гитлеровской Германией.
      Когда у руин Сталинграда прозвучал последний выстрел, день в день - 2 февраля 1943 года, - после небольшой оперативной паузы снова перешел в наступление Воронежский фронт. Теперь наступление советских войск развертывалось одновременно на краснодарском, ростовском, донбасском, харьковском и курском направлениях - именно там, где гитлеровцы пытались добиться решающего успеха в летней кампании 1942 года. 18 января была прорвана блокада Ленинграда.
      При определении задач и сроков наступления Воронежского, а затем и Брянского фронтов Ставкой, несомненно, учитывалось ошеломляющее воздействие результатов Сталинградской битвы на войска противника и их командование, психологический шок, вызванный в стане врага сокрушительными ударами на южном участке фронта, крахом людоедских планов взятия Ленинграда измором. Теперь успешные действия Воронежского и Брянского фронтов подкреплялись созданием нового, Центрального, фронта, что при благоприятном развитии событий могло существенно и достаточно скоро изменить в нашу пользу оперативную обстановку на всем театре военных действий.
      Харьковская наступательная операция началась 2 февраля 1943 года ударами 3-й танковой и 69-й армий Воронежского и 6-й армии Юго-Западного фронтов. 3 февраля перешли в наступление 60-я и 40-я армии.
      Возобновившая наступление 60-я армия генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского во взаимодействии с 13-й армией Брянского фронта генерал-лейтенанта Н. П. Пухова развернула активные действия на курско-льговском направлении. За два дня 60-я продвинулась на 30 километров, освободила города Щигры и Тим. В это же время войска генерала Пухова вышли к линии железной дороги Орел - Курск.
      Командарм И. Д. Черняховский, получив данные разведки о том, что противник намеревается перебросить в район Курска крупные резервы, опережая его действия, создал две ударные группы и направил их в обход Кур-сна: одну с севера, другую с юга. К исходу 6 февраля войска армии завязали бои на окраинах города, а утром 8 февраля полностью освободили Курск от немецко-фашистских захватчиков.
      Успешно развивались в тот период и действия других объединений Воронежского фронта: 40, 69 и 3-я танковая армии продвигались в направлении к Харькову.
      По результатам этих наступательных действий был уточнен район размещения войск Центрального фронта, которому теперь предстояло во взаимодействии с войсками Брянского фронта нанести удар в направлении на Гомель и Смоленск, во фланг и в тыл орловской группировке противника. Начало этой глубокой охватывающей операции намечалось на 1б февраля 1943 года.
      Центральному фронту из состава прекратившего существование Донского фронта передавались 21-я армия генерала И. М. Чистякова, 65-я генерала П. И. Батова и 16-я воздушная генерала С. И. Руденко, а из резерва Ставки передавались 70-я общевойсковая, 2-я танковая армии, а также некоторое количество отдельных соединений и частей.
      Учитывая сложность сосредоточения на новом месте северо-западнее Курска большого количества войск, находившихся отсюда за сотни километров, мы срочно выехали обратно под Сталинград для принятия необходимых мер по ускоренной передислокации личного состава и техники в район предстоящих военных действий.
      Еще при получении задачи в Ставке командующий фронтом К. К. Рокоссовский был вынужден обратить внимание Верховного Главнокомандующего на нереальность предложенных сроков начала операции. Войска и все средства обеспечения находились далеко: те, что оставались пока в Сталинграде - за семьсот километров, а выделенные из резервов Ставки - подчас еще дальше от места назначения, и время их подхода зависело главным образом от работы железнодорожного транспорта.
      Если учесть, что войска, находившиеся пока в районе Сталинграда, необходимо было перевозить по единственной одноколейной железной дороге с путевым хозяйством, в свое время изрядно пострадавшим от налетов вражеской авиации, то станет достаточно очевидной основательность доводов командующего.
      Однако Ставка, стремясь использовать успешные действия Брянского и Воронежского фронтов, а также общую оперативную обстановку, требовала начать операцию Центрального фронта как можно скорее, мотивируя это необходимостью ударить в определявшемся направлении, пока противник не успел подтянуть в полосу наступления нашего фронта силы с других участков и из глубины своей обороны.
      С первых же минут осуществления самых неотложных подготовительных мероприятий Военный совет столкнулся с чрезвычайными сложностями. Скажем, планы перевозок войск и боевой техники сразу же начали давать сбои по всем направлениям. Следует иметь в виду, что среди эшелонов с передислоцируемыми войсками было немало составов с военнопленными, а вагонный парк на этих направлениях ни качественно, ни количественно не способствовал перевозке крупных контингентов войск в столь сжатые сроки. Заявки наши на подвижной состав удовлетворялись далеко не в полной мере, нередко подавались вагоны абсолютно не приспособленные для перевозки войск в условиях зимних холодов.
      В целях ускорения перевозок Военный совет направил большую группу политработников на железнодорожные станции по пути следования эшелонов. Но даже такое ранее безотказное средство не привело к положительным результатам.
      Нельзя было не считаться и с тем, что железные дороги севернее Сталинграда несли на себе тяжесть транспортного обеспечения действий Юго-Западного и Воронежского фронтов, вследствие чего узловые станции испытывали нагрузку значительно превышавшую их мыслимые и даже немыслимые, по понятиям мирного времени, возможности.
      В силу всех этих, а также ряда других причин чисто технического свойства, отправленные из района Сталинграда эшелоны прибывали на станции разгрузки с большим опозданием, причем нередко личный состав воинской части выгружался на одной станции, а ее техника и имущество - на другой, отстоявшей от первой на десятки километров.
      К сожалению, обращения Военного совета в Ставку с просьбой навести должный порядок в перевозках положительных последствий не имели. Около 170 тыловых частей и учреждений на довольно длительный период так и застряли под Сталинградом.
      Пробыв под Сталинградом несколько весьма насыщенных заботами дней, наладив в пределах возможного отправку войск к новому месту расположения и оставив для завершения всех дел заместителя командующего фронтом генерала К. П. Трубникова, Военный совет и штаб фронта выехали в район Ельца, где был уже развернут командный пункт.
      Новый район расположения войск встретил нас глубокими снежными заносами. Казалось бы, к снегу нам было не привыкать - и под Сталинградом его хватало с избытком. Однако там высокая плотность войск, оживленное их движение способствовали поддержанию дорог в рабочем состоянии. Здесь же обстояло иначе. Войска Брянского фронта сравнительно давно прошли вперед, и пути их продвижения были основательно засыпаны снегом, обильно выпавшим в первых числах февраля. К этому следует добавить, что, отступая под ударами наших войск из временно оккупированных им районов, противник наносил большой урон оставляемым селам и городам. Жизнь в них пробуждалась медленно, транспорта у местных жителей почти не оставалось, сообщение между населенными пунктами поддерживалось крайне слабо. Все это оказывало отрицательное влияние на развитие и поддержание дорог в более или менее приемлемом состоянии.
      По прибытии в Елец К. К. Рокоссовский, взяв с собой несколько старших офицеров штаба, выехал к командующему Брянским фронтом генералу М. А. Рейтеру для ознакомления с положением дел и согласования последующих действий. А после его возвращения мы сразу же засели за изучение материалов всех видов разведки. Докладывая, начальник разведотдела, теперь уже генерал-майор, И. В. Виноградов заметно увлекся и несколько раз, видимо, по старой привычке, повторил слово "приблизительно".
      К. К. Рокоссовский дал И. В. Виноградову закончить доклад и не без иронии спросил:
      - Насколько же "приблизительно"?
      И. В. Виноградов сразу понял, на что намекает командующий. На его лице отразились и досада, и раскаяние - слишком свежим в памяти был просчет относительно численности противника под Сталинградом.
      С трудом подавив смущение, Виноградов собрался и уже достаточно убежденно произнес:
      - На этот раз, товарищ командующий, значительно ближе к истине, чем случалось раньше.
      - Будем надеяться, - согласился К. К. Рокоссовский и тактично закончил) неприятный для подчиненного разговор, опустив взгляд к карте. - Рейтер начинает новое наступление 12 февраля и мы должны быть готовы к вводу в бой хотя бы части наших войск на правом фланге, чтобы, в случае успешного продвижения, левый фланг Брянского фронта не оказался внезапно оголенным. И очень хотелось бы обойтись без всяких сюрпризов, ибо нам и без того сложностей хватает.
      Для того, чтобы пояснить смысл заключительной фразы командующего, внести ясность в сложившуюся здесь обстановку, я разрешу себе описать в самых общих чертах размещение и действие сил на новом для нас участке.
      В результате осуществленных несколько раньше операций в районах Харькова, Курска и восточнее Орла, определились очертания той части временно оккупированной противником территории, которая получила наименование орловского выступа.
      По замыслу Ставки, дальнейшее успешное развитие действий советских войск создавало благоприятные условия для проведения операции, способной решить сразу несколько проблем: ликвидировать орловский выступ, поставить перед фактом неизбежного разгрома всю противостоявшую Москве группировку армий "Центр", закрепить успехи Юго-Западного фронта, приступить к освобождению западных областей Российской Федерации, а также Украины и Белоруссии.
      В то же время Ставка ориентировала нас о переброске в район севернее Курска и западнее Орла сразу нескольких сильных соединений противника о других участков восточного фронта и из глубины оккупированной территории.
      Ориентировка Ставки полностью подтвердилась. Оценив угрозу орловскому выступу, гитлеровское командование рассталось с намерением удержать ржевско-вяземский выступ (возникший севернее при ранее сложившихся обстоятельствах), рассчитывая со всей очевидностью на то, что, занятые осуществлением операций на юге и других участках советско-германского фронта, наши войска до поры до времени от наступления на ржевско-вявемском направлении воздержатся. Отсюда-то и были сняты несколько дивизий и в числе других (примерно 16) переброшены в район Орла.
      В условиях столь активного укрепления противником обороны орловского выступа наше промедление с началом активных наступательных действий только способствовало бы дальнейшему сосредоточению вражеских войск в той самой полосе, в которой нам предстояло разворачивать действия войск фронта. Однако вывод войск, прибывавших на укомплектование фронта, в район Воронеж, Елец крайне затруднялся тем, что железнодорожная линия от Касторной достигала только Курска, да и то пропуск поездов по ней осуществлялся лишь до станции Щигры. А единственная в условиях снежных заносов автогужевая дорога Елец Ливны - Золотухине просто не могла пропустить весь поток войск и грузов.
      Огромный район, только что освобожденный от противника, как я уже упоминал, очень сильно пострадал от разрушений. Отступая, гитлеровцы жгли села и города, взрывали все, что успевали взорвать, лишая наших воинов возможности отдохнуть в теплых помещениях. Однако, несмотря на то, что многие жители освобожденных районов сами ютились в полуразрушенных домах, в наскоро вырытых землянках, бойцы Красной Армии постоянно чувствовали поистине трогательную заботу - местное население в этих условиях делилось со своими освободителями кровом, а если из-за бездорожья возникали перебои в снабжении, то и куском хлеба.
      Больше того, колхозники - освобожденные из фашистской неволи, и те, которые при первой же возможности вернулись к родным очагам из эвакуации, бее всякого принуждения и безвозмездно предлагали своих лошадей, повозки для перевозки имущества и боеприпасов.
      Уместно здесь будет вспомнить, что помощь эта оказывалась по инициативно организованной эстафете. Колхозники из пристанционных деревень подъезжали прямо к местам выгрузки войскового имущества на железнодорожных путях, загружали свои розвальни и доставляли груз до соседнего крупного населенного пункта. Там имущество перегружалось на другие сани и перевозилось до следующей деревни. Понятно, что все эти перевозки осуществлялись без сопровождающих и какого-либо документального оформления.
      Трудно передать словами, сколько усилий было приложено работниками тыла всех степеней для того, чтобы обеспечить своевременное сосредоточение соединений на указанных рубежах, и все же к 14 февраля стало окончательно ясно, что большая часть войск не выйдет в отведенные ей районы, ибо многие части только приближались к пунктам высадки.
      Между тем Ставка уже проявляла явное беспокойство. Наш сосед справа Брянский фронт - хотя и начал наступление в назначенный срок, однако встретил ожесточенное сопротивление противника и ожидаемых успехов пока не добился. Гитлеровцы успели подтянуть свежие войска, и преодоление занятых ими рубежей обороны требовало организации сильного, сосредоточенного удара.
      К. К. Рокоссовский, оценив по достоинству сложившуюся обстановку, после обстоятельного обсуждения дел на Военном совете позвонил И. В. Сталину и со всей откровенностью доложил, что фронт к наступательным действиям не готов.
      Верховный Главнокомандующий, к нашему удивлению, выслушал на этот раз доклад и доводы Рокоссовского со вниманием, с просьбой о переносе сроков начала активных действий согласился, не выдвинув при этом никаких условий. Срок перехода в наступление был перенесен на 25 февраля.
      Однако силы и обстоятельства, препятствовавшие сосредоточению войск, продолжали действовать, ставя под угрозу и скорректированные планы. Даже к исходу добавленных нам десяти дней фронт имел в своем распоряжении только часть войск 65-й армии, далеко не полного состава войска 2-й танковой армии, направленный к вам из резерва Ставки 2-й кавалерийский корпус с двумя приданными ему лыжно-стрелковыми бригадами. На правый фланг 150-километрового фронта выходили соединения и части 70-й армии. Войска 21-й армии находились в пути следования, а часть ее соединений все еще задерживалась в районе Сталинграда.
      При всем этом назначенный срок начала наступления оставался теперь неизменным. Надо было не только преодолеть занесенные снегами пространства, не только подтянуть как можно ближе к линии фронта все средства боевого обеспечения, но и всемерно поднять боевой дух личного состава, морально подготовить бойцов и командиров к жестоким боям в сложнейших условиях многоснежной зимы.
      В те дни все руководство войсками было перенесено в соединения и части. Весь Военный совет фронта, начальники и старшие командиры фронтовых управлений, весь политический аппарат находился, как правило, на тех участках, где возникали непредвиденные задержки в движении войск, где возникала обстановка, угрожавшая сорвать запланированные сроки их сосредоточения на предусмотренных рубежах.
      Возвращаясь из длительных поездок в войска (длительных потому, что на машинах удавалось преодолеть в лучшем случае половину пути, далее следовали на лошадях или на лыжах), мы собирались у командующего, обменивались мнениями, намечали планы действий на ближайший срок, принимали необходимые решения.
      Излишне здесь говорить, что усталость подчас прямо-таки валила с ног. Но с этим никто не считался: все понимали, что предписанный Ставкой срок приближается с нарастающей быстротой, считанные сутки прямо-таки молниеносно сгорают, а любое промедление, в буквальном смысле, было смерти подобно.
      Работа, проведенная в те дни и в тех условиях политорганами всех степеней, политсоставом частей и подразделений, партийными и комсомольскими организациями заслуживает самой высокой оценки.
      Здесь необходимо краткое отступление.
      Вся моя сознательная жизнь связана с политической работой в Красной Армии. Давным-давно, еще в годы гражданской войны, будучи помощником военного комиссара, а затем и военным комиссаром одного из полков 51-й стрелковой дивизии В. К. Блюхера, штурмовавшей Перекоп, я не раз имел возможность убедиться в том, что качество всей партийно-политической работы в войсках определяется одним - весомостью достигнутого боевого результата. И чем сложнее обстановка, тем больше оперативности, инициативы и пропагандистского таланта должно быть вложено в идейно-политическое воспитание воинов, в их подготовку к решению поставленной задачи.
      Само собой разумеется, что со времен гражданской войны значительно изменились и условия работы, общеобразовательная и политическая подготовка всего личного состава, значительно усовершенствовались средства агитации и пропаганды: от печатных изданий - книг, журналов, газет, листовок - до стендов с наглядной агитацией, броских лозунгов, выразительных плакатов.
      Однако же само наличие всех этих средств вовсе не гарантировало успехов в воспитательной работе. Оно активно содействовало повышению ее качественного уровня. Эти средства давали (точно так же, как и в наши дни) желаемую отдачу только при их грамотном и своевременном использовании в соответствующей обстановке, применительно к сложившимся условиям.
      Политорганы фронта в сложный период подготовки к наступлению помогали партийно-политическим работникам частей и подразделений, говоря ленинскими словами, содействовали "сознательному выбору средств, приемов и методов борьбы, способных при наименьшей затрате сил дать наибольшие и наиболее прочные результаты"{19}.
      К сожалению, в первые дни сосредоточения удалось организовать издание только фронтовой газеты "Красная Армия". Однако редакционный коллектив сумел обеспечить не только ежедневный выпуск газеты, но и издание массовым тиражом различного рода листовок и воззваний, отдельных сводок Совинформбюро.
      В те дни главную тяжесть воспитательной работы с личным составом несли замполиты частей и подразделений, парторги и комсорги, коммунисты и комсомольцы - агитационный актив наших войск.
      Из своих многочисленных поездок по частям, из встреч и бесед в самых различных условиях с бойцами, командирами и партийно-политическими работниками мы все выносили самые обнадеживающие впечатления. Результаты работы, проведенной политорганами, проявлялись в главном: несмотря на немыслимо трудные условия преодоления глубоких снежных заносов, зимнее студеное бездорожье, подчас недоедание и постоянно - смертельную усталость, воины сохраняли высокий боевой дух. Усилиями командиров и политработников всех степеней, партийных и комсомольских активистов, агитаторов был обеспечен тот морально-политический подъем, который помогал преодолевать трудности походной жизни, готовил к участию в недалеких уже боевых действиях.
      В высоком боевом настрое воинов я убедился лично, об этом же докладывал и С. Ф. Галаджев, проводивший много времени в поездках по частям и соединениям.
      Чем дальше уходили войска от мест разгрузки к назначенным рубежам, тем ощутимее становилась необходимость следования за ними всех фронтовых учреждений, в том числе и Военного совета.
      22 февраля вечером Военный совет и штаб фронта начали передислокацию на новый командный пункт, оборудованный в поселке Свобода, расположенном вблизи от железной дороги примерно на полпути между Курском и станцией Поныри.
      Стояла обычная для этих мест февральская погода. Предвещая оттепель, на землю падали редкие лохматые хлопья снега.
      Колонна штабных легковых и грузовых машин довольно быстро преодолела путь от Ельца до Чернавы, и тут, в опустившейся на землю непроглядной темени, разыгралась жестокая метель. Снег падал на землю косо, подхватываемые буранным ветром миллионы сухих колючих снежинок упруго били в стекла автомашин.
      Учитывая полную застрахованность от налета вражеской авиации, водители сняли с фар светомаскировочные чехлы, включили дальний свет, однако видимость улучшилась незначительно, ибо снегопад "экранировал", рассеивал световые лучи.
      Выведя из колонны несколько вездеходов и поставив их в голове движения, мы продолжили путь. Несколько более ста километров от Чернавы до Золотухине преодолевали почти восемь часов. От Золотухина до Свободы проезжей дороги уже не было и руководители колонны вывели машины прямо на полотно железной дороги, с которого ветром сдуло значительную часть снега. Поезда по этой линии тогда не ходили, ибо севернее дорога упиралась в линию обороны противника и уходила на территорию временно оккупированной Орловской области.
      Добрый десяток километров проехали по шпалам, словно по стиральной доске, но все же ощущая под колесами земную твердь. Пришло, однако, время сворачивать, и колонна тут же увязла в снегу в каких-нибудь двух километрах от места назначения. Сняв с машин шанцевый инструмент, водители, бойцы охраны, командиры, невзирая на ранги, принялись прокапывать дорогу по низине, примерно на метр занесенной снегом.
      Я об этой "одиссее" рассказываю с несколько излишними, на первый взгляд, подробностями только для того, чтобы помочь читателю представить погодные условия, в которых разворачивалась подготовка к операции. Ведь эта отбушевавшая вскоре метель оказала самое отрицательное влияние на развитие всех последующих событий.
      Утром 23 февраля, когда, вздремнув по паре часов, мы вышли на улицу поселка, то были буквально ослеплены яркими лучами предвесеннего солнца, сиявшего в чистом безоблачном небе. Ну прямо-таки несколько упредивший календарь левитановский "Март"! О пролетевшей метели напоминали только бескрайние, сверкающие мириадами искр голубовато-белые просторы. Поселок Свобода раскинулся на краю довольно высокой складки местности, и нам было хорошо видно, как по этим просторам, преодолевая заносы, медленно движутся колонны войск.
      Праздничный день 25-й годовщины Красной Армии принес нам прямо с утра весьма неприятные известия.
      Первое состояло в том, что, пользуясь установившейся летной погодой, резко активизировала свою деятельность вражеская авиация. Положение осложнялось тем, что самолеты противника базировались на стационарных аэродромах, да к тому же, как выяснится позже, метель захватила главным образом южную часть орловского выступа, на которой располагались наши войска.
      Самолеты соединений и частей 16-й воздушной армии, передислоцированных на грунтовые, наспех подготовленные аэродромы и посадочные площадки, оказались в эту ночь занесены снегом буквально по крылья и могли подняться в воздух лишь после расчистки взлетно-посадочных полос. На это были брошены все наличные силы.
      И не будет преувеличением, если назвать подвигом яростный труд воинов батальонов аэродромного обслуживания, техников, механиков, вооруженцев, которые перелопатили горы снега ради того, чтобы уже в первой половине дня в небе появились и наши самолеты, все чаще стали закипать воздушные схватки с вражескими бомбардировщиками.
      Не меньшую тревогу вызвало и сообщение о том, что вследствие заносов практически полностью вышла из строя проложенная в низинной местности дорога Золотухине - Моховое, по которой в это время двигались части 2-й танковой армии. Заносы, как сообщило командование ВАД, в некоторых местах оказались здесь настолько глубокими, что преградили путь танкам.
      Здесь, наверное, будет уместно напомнить о значении предусмотрительности на войне. В данном случае вышло так, что вся дорожная техника, будучи имуществом одного из тыловых управлений, была назначена к перевозке на новое место одновременно с тылами, то есть во вторую очередь.
      Никто, конечно, не мог предположить, что средняя полоса России встретит нас такими парализующими движение заносами, однако, февраль - везде метельный и предусмотреть его снежные атаки мы были просто обязаны.
      Военный совет, оценив сложившуюся ситуацию как чрезвычайную, направил на пути продвижения 2-й танковой армии группу наделенных особыми полномочиями командиров и политработников - представителей штаба и политуправления фронта. В соответствии с полученными инструкциями они принимали на местах самые решительные меры: останавливали двигавшиеся к фронту стрелковые подразделения, ставили их на расчистку дорог, используя все средства, проталкивали по выкопанным в снежной целине траншеям, глубиной местами в два человеческих роста, технику и транспорт со следующими к передовой войсками.
      Однако, несмотря на все принятые меры, дорожные неурядицы привели к средине дня к образованию пробок и заторов, скоплению на узостях автомашин и артиллерийских орудий.
      Как и следовало ожидать, воздушные разведчики противника быстро обнаружили эти заторы и летчикам-истребителям 16-й воздушной армии сразу работы прибавилось. Экипажи летных частей делали по несколько вылетов в день на прикрытие наших войск, несли немалые потери, но полностью отразить налеты вражеской авиации пока не могли. И наземные войска несли урон, еще не вступив в бой с противником.
      Только сутки спустя военно-дорожные и саперные части с помощью проходивших войск и местного населения смогли наладить почти бесперебойное движение личного состава и техники.
      Хотя нам не удалось завершить сосредоточение всех войск в назначенных районах, фронт 26 февраля начал активные наступательные действия. Войска 65-й армии (командарм генерал-лейтенант П. И. Батов, члены Военного совета полковники Н. А. Радецкий и Г. Е. Гришко), уплотнив свои боевые порядки за счет нескольких дивизий Брянского фронта, оказавшихся в полосе наступления армии, повели наступление в направлении Лютеж, Михайловка. Развернувшаяся правее часть войск 70-й армии, в том составе, в каком она определилась к этому времени, начала наступательные действия в направлении на Дмитровск. Левее 65-й армии, в направлении на Севск наступала 2-я танковая армия (командарм генерал-лейтенант танковых войск А. Г. Родин, члены Военного совета генералы П. М. Латышев и В. В. Сосновиков). На самом левом фланге в направлении на Новгород-Северский взламывала оборону противника конно-механизированная группа в составе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала В. В. Крюкова, а также приданных ему двух лыжно-стрелковых бригад и одного танкового полка.
      Несмотря на сложности сосредоточения войск и условия, в которых готовилось, а теперь развивалось наступление, начало активных действий складывалось обнадеживающе. Войска 65-й армии при поддержке войск 70-й армии (командарм генерал Н. И. Тарасов, члены Военного совета полковники Н. Н. Савков и С. К. Васев) достигли Комаричей и Лютежа. 2-я танковая армия овладела населенным пунктом Середина-Буда. Еще перспективнее, казалось, развивается наступление конно-механизированной группы, которой удалось прорваться к Десне у Новгород-Северского.
      Однако на этом наступление войск Центрального фронта закончилось. Перебросив на угрожаемые участки сильные подкрепления, противник занял жесткую оборону явно (и значительно) превосходящими силами. Реально надеяться на успехи наших северных соседей мы не имели оснований, ибо, начав наступление на Орел 12 февраля, войска Брянского фронта, продвинувшись местами до тридцати километров, также вынуждены были перейти к обороне.
      Военный совет фронта, всесторонне обсудив итоги проведенных наступательных боев, сложившееся положение, расстановку сил и перспективы развития военных действий, вынужден был обратиться в Ставку с просьбой о некотором изменении оперативной задачи фронту. Наиболее весомым аргументом мы считали задержку прибытия 21-й армии, входившей в расчет сил и средств спланированной и проводимой операции. В то же время противник, используя хорошо развитую и сохранившуюся железнодорожную сеть, через железнодорожный узел Брянск круглые сутки перебрасывал в орловский выступ крупные силы, опережая нас в сосредоточении войск.
      Рассмотрев ходатайство Военного совета фронта, изложенное К. К. Рокоссовским лично И. В. Сталину, Верховное Главнокомандование изменило нам оперативную задачу. Теперь Центральному фронту предстояло, сосредоточив необходимые силы, наносить удар в северном направлении на Орел и, взаимодействуя с войсками Брянского и левого крыла Западного фронта, ликвидировать орловскую группировку противника.
      К сожалению, как это уже не раз бывало, реальный ход событий вновь нарушил осуществление намеченных планов.
      Дело в том, что конно-механизированная группа генерала В. В. Крюкова, вырвавшаяся довольно далеко на запад, оказалась в крайне сложном положении. Руководствуясь, как можно полагать, тактическими соображениями, безотказно приводившими к положительным результатам на полях гражданской войны, генерал В. В. Крюков пробивался на северо-запад, не очень-то заботясь о прикрытии своих обнаженных флангов, рассчитывая, видимо, на то, что его глубокий рейд в тылы противника деморализует оборонявшиеся в этом районе гитлеровские войска.
      Заметив нависшую над группой реальную опасность, командующий фронтом приказал В. В. Крюкову прекратить наступление, закрепиться на рубеже реки Сев и удерживать его до подхода частей 65-й армии.
      Однако противник уже принял контрмеры, выдвинул против конно-механизированной группы весьма значительные силы (как потом выяснилось до девяти дивизий) , ударами с флангов сковал ее маневр и отрезал пути отхода. Усилия и время, затраченные на вывод группы из окружения при содействии соединений 65-й и 2-й танковой армий, внесли значительные изменения и в дислокацию, и в характер дальнейших действий войск фронта. К тому же враг попытался на этом участке перейти в контрнаступление и, чтобы сорвать его замыслы, пришлось развернуть войска 65-й армии по реке Сев, где она и заняла жесткую оборону.
      Итак, наш фронт настойчиво стремился выполнить поставленную задачу по разгрому гитлеровских войск, укрепившихся в районе орловского выступа. Но развитие событий со всей очевидностью показало нереальность достижения цели наличными силами. Противник, располагая, в отличие от нас, развитой сетью железных и шоссейных дорог, имел возможность широко маневрировать, быстро перебрасывать на угрожаемые направления внушительные резервы, чем он и не преминул воспользоваться.
      В то же время значительная часть наших войск, участие которых было запланировано в проводимой операции - целиком 21-я армия и ощутимое количество тыловых частей фронта, - все еще были на подходе и расчет на их участие в боевых действиях оказался нереальным.
      Признаюсь, что мне в голову тогда не раз приходило сравнение сложившейся сейчас обстановки с памятными днями ожидания подхода 2-й гвардейской армии на Донской фронт. Однако я не предполагал тогда, что события повторятся с весьма огорчительным сходством! Но об этом - чуть ниже.
      А между тем и у наших соседей дела складывались не лучшим образом. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, вынуждены были прекратить продвижение. В разговоре с К. К. Рокоссовским командующий войсками фронта генерал М. А. Рейтер сообщил, что орловская группировка противника настолько усилена подошедшими из глубины резервами, что с часу на час можно ожидать перехода гитлеровских войск в контрнаступление.
      Резко осложнилась ситуация и на Воронежском фронте. Противник, перегруппировав силы, получив из тыла существенные подкрепления, развернул наступление на Харьков и Белгород. Воронежский фронт, еще недавно помогавший Юго-Западному, теперь сам испытывал потребность в неотложной помощи.
      Можно представить, как нас обрадовало в этот момент сообщение о прибытии на станцию Мценск головных частей 21-й армии!
      Однако радость оказалась преждевременной: 13 марта мы получили приказ Ставки направить 21-ю армию в район Обояни, в распоряжение командования Воронежского фронта. И долгожданная армия прямо с колес убыла к нашему левому соседу. Вот теперь - полная аналогия с тем, что произошло в свое время со 2-й гвардейской. Причем и последствия оказались весьма схожими. В самом деле: командующий фронтом К. К. Рокоссовский после обстоятельного обсуждения сложившейся обстановки на Военном совете вынужден был доложить в Ставку, что при определившейся теперь расстановке сил наше наступление полностью лишено перспектив на успех.
      И на этот раз наши аргументы Ставка приняла во внимание. Центральному фронту было предписано наступление прекратить и перейти к обороне. Примерно в это же время Ставкой с целью централизации руководства военными действиями в районе орловского выступа был ликвидирован Брянский фронт. Однако довольно скоро выяснилось, что в условиях зимнего бездорожья принятое решение ожидаемых результатов не принесло. Командование Западного фронта, оказавшееся нашим соседом справа, теперь было крайне удалено от своих левофланговых армий, что не могло не сказаться на качестве управления. Такое же примерно положение сложилось и у нас по отношению к армиям правого фланга.
      Надо отдать должное: Ставка быстро исправила допущенную ошибку - Брянский фронт был восстановлен, хотя и в несколько измененном составе. К нам перешли из него войска 13-й армии (командарм генерал-лейтенант Н. П. Пухов, члены Военного совета генерал-майор М. А. Козлов и полковник Н. Г. Чернышевский).
      Изменена была и линия разграничения Центрального фронта с Воронежским. К нам отходила 60-я армия под командованием генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского (члены Военного совета генерал-лейтенант А. И. Запорожец и полковник В. И. Родионов). На пополнение к нам прибыла из резерва Ставки 48-я армия (командующий генерал-лейтенант П. Л. Романенко, члены Военного совета генерал-майор Н. А. Истомин и полковник П. В. Соболев).
      Войска соседних фронтов передавались нам вместе с районами их расположения и линиями обороны. К концу второй половины марта полностью определилась к линия обороны всего Центрального фронта. Она проходила по населенным пунктам Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево. Примерно тогда же в тылу Центрального и Воронежского фронтов был образован еще один фронт, получивший наименование Резервного. Определилась и примерная расстановка сил в обороне, принявшей на себя удар немецкого летнего наступления 1943 года.
      Сложившаяся линия обороны в дальнейшем образовала северный фас Курской дуги. Южную ее часть занимали войска Воронежского фронта.
      Тем временем претерпел некоторые изменения состав Военного совета фронта. Вторым членом Военного совета был назначен полковник М. М. Стахурский. А в двадцатых числах марта в качестве члена Военного совета фронта к нам прибыл первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко{20}.
      Здесь, видимо, следует внести некоторую ясность в вопрос, который уже после окончания войны мне не раз задавали на встречах не только с коллективами трудящихся, но даже в воинских частях и военных учреждениях: в чем же, собственно, состояли должностные обязанности члена Военного совета фронта?
      Руководство фронтом (равно как и армией, за исключением воздушной) осуществлялось Военным советом во главе с командующим. Хотя в то время командующий еще и не именовался официально председателем совета, но, по существу, и в практике сложившихся отношений он возглавлял этот коллегиальный орган.
      В постоянный состав Военного совета входили: командующий войсками, два члена Военного совета, начальник штаба, командующие артиллерией и воздушной армией.
      Член Военного совета делил с командующим всю полноту ответственности за политико-моральное состояние, боевую готовность и деятельность войск, принимал самое непосредственное участие в разработке всех оперативных планов.
      Согласие члена Военного совета с решением командующего было обязательным условием его осуществления. Все документы директивного характера, исходившие от командования фронтом, подписывались командующим и членом Военного совета по установленному порядку в одну строку, а ниже ставил подпись начальник штаба. Этим, казалось бы, чисто внешним обстоятельством как бы подчеркивалось равенство ответственности командующего и члена Военного совета за результаты реализации принятого решения.
      При всем том первейшей обязанностью члена Военного совета было поддержание в войсках высокого морально-политического состояния, воспитание личного состава в духе беспредельной преданности партии и народу, священного долга защиты Родины от ее врагов.
      Выступая в роли организатора партийно-политической работы в войсках, опираясь в этой работе на политорганы, направляя деятельность партийных организаций, член Военного совета обязан был проявлять постоянную заботу о расстановке партийных кадров, росте партийных рядов, воспитании у коммунистов и всего личного состава готовности к подвигу.
      В круг обязанностей члена Военного совета входило также обеспечение правильных взаимоотношений войск с населением и органами власти в прифронтовой полосе и, забегая вперед, отмечу добавление в дальнейшем своего рода дипломатической функции - установления и поддержания контактов с местными органами власти за пределами Советского государства, содействия процессу демократического возрождения стран Восточной Европы, сбросивших гитлеровское иго.
      Думается, что о той роли, которую отводили членам военных советов фронтов Центральный Комитет партии, Ставка Верховного Главнокомандования, Государственный Комитет Обороны, достаточно красноречиво свидетельствует назначение на этот пост не только крупных политработников, имевших большой практический опыт, но членов Политбюро ЦК ВКП(б) и членов ЦК ВКП(б), секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии.
      В связи с этим позволю себе сказать несколько слов о том, что в силу трудно объяснимых обстоятельств характер деятельности члена Военного совета, его роль в планировании операций, их проведении, морально-политической подготовке войск осталась в буквальном смысле слова "за кадром". В частности, даже в такой широкомасштабной киноэпопее, как "Освобождение", роль члена Военного совета свелась к присутствию "при сем", передаче телефонной трубки командующему, да высказанному мимоходом сомнению по одному из элементов замысла командующего, которое последний, столь же мимоходом, признал несостоятельным.
      Между тем ничего похожего на такой эпизод в моей, например, практике не было. И П. А. Артемьев, и К. К. Рокоссовский, и Г. К. Жуков, с которыми мне довелось пройти через всю войну, с должным вниманием относились к мнению члена Военного совета, и нередко оно находило отражение в утверждаемых документах.
      Хотелось быть правильно понятым: речь идет не лично обо мне, ибо партия и Родина высоко подняли меня - бывшего крестьянского парня, щедро отметили мой скромный труд, за что я им бесконечно признателен. Дело в исторической правде, в которой недопустимо произвольно манипулировать пропорциями, смещать акценты, расчленять единое целое на неравные части, если это не диктуется классовым, партийным подходом к действительности.
      К сожалению, и многие командующие фронтами или армиями не нашли в своих воспоминаниях достаточно места, чтобы рассказать о подчас многолетней совместной работе с членами военных советов, а в художественных произведениях, посвященных видным полководцам и военачальникам, подчас и упоминаний о Военном совете не найдешь. Хотелось бы верить, что это странное положение в дальнейшем будет исправлено.
      Вернусь, однако, к своему повествованию.
      Прибытие новых членов Военного совета заметно укрепило наш коллегиальный орган руководства фронтом.
      С Михаилом Михайловичем Стахурским я познакомился еще под Сталинградом, в бытность его членом Военного совета 21-й, а затем 24-й армий, хорошо знал о его высоких деловых качествах и не сомневался, что с более широким теперь кругом далеко не простых обязанностей он справится успешно. Так оно и оказалось.
      По моему совету, прежде чем "сесть в кресло", Михаил Михайлович побывал в ряде соединений и частей на переднем крае, основательно изучил положение со снабжением войск, их нужды и запросы, после чего, получив информацию, как говорится, из первых рук, с полным знанием обстановки принял на себя значительную часть забот по налаживанию деятельности органов фронтового тыла. Отличаясь завидной работоспособностью, логичностью суждений и действий, он буквально заряжал своей энергией всех тех людей, с которыми соприкасался по службе. Большой опыт руководящей партийной работы (а пришел он в Красную Армию с ответственного поста в Центральном Комитете компартии Украины) помогал ему легко ориентироваться в сложной обстановке, оперативно принимать ответственные решения и добиваться претворения их в жизнь. С его приходом значительно активизировалась работа партийных организаций и политорганов тыловых учреждений.
      К этому хотелось бы повторить, что эти наши служебные отношения вскоре переросли в прочную и надежную дружбу, которая продолжалась до самой кончины Михаила Михайловича в 1971 году.
      Назначение к нам членом Военного совета Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко кроме всего прочего способствовало разработке и укреплению организационных основ взаимодействия войск фронта с широко развернувшимся в тылу врага партизанским движением.
      Пробыл Пантелеймон Кондратьевич у нас не долго, был отозван Ставкой на другую должность, однако и за короткий срок его пребывания в составе Военного совета нам удалось установить прочные и не ослабевавшие в дальнейшем оперативные связи как с партизанскими соединениями, действовавшими на севере оккупированной территории Украины, так и с белорусскими партизанами, что помогло нам некоторое время спустя, уже в ходе наступления в Белоруссии, активно использовать возможности партизанских ударов по врагу для развития наступления войск фронта. Но об этом - несколько позже. Пока Центральный фронт, пребывая в обороне, готовился к наступательным действиям, Военный совет самым тщательным образом анализировал причины неудач в ходе зимнего наступления. Мы понимали, что их нельзя сводить только к объективным обстоятельствам, а именно к задержке с прибытием войск, да непредсказуемому разгулу снежной стихии, вызвавшему бездорожье. Гораздо важнее было вскрыть собственные просчеты, продумать меры, чтобы они не повторились. А ошибок действительно избежать не удалось.
      Так, получив задачу наступать непосредственно против орловской группировки с целью ее разгрома и ликвидации нависшего над нашим фронтом орловского выступа, командование перегруппировало войска и на самый ответственный участок, на стык с войсками Брянского фронта, поставило 70-ю армию, на которую мы возлагали большие и, казалось бы, обоснованные надежды. Ведь эта армия, как уже говорилось, была сформирована из всегда отличавшегося высокой надежностью личного состава пограничных войск. В нее входили шесть кадровых стрелковых дивизий, вооруженных по табельной потребности.
      Однако действия армии ожидаемых результатов не принесли и, как только из полосы ее наступления были получены первые тревожные сигналы, мы с К. К. Рокоссовским немедленно выехали на место боевых действий.
      Добирались до армейского командного пункта с большим трудом: сначала на машинах, потом на розвальнях, а последние примерно десять километров прошли на лыжах.
      И вот только прибыв в армию, ознакомившись с работой командования и штаба по обеспечению наступательных действий, мы убедились, что разведка здесь поставлена далеко не лучшим образом, что дивизии вводились в бой прямо с марша, без организации должного взаимодействия между соединениями и частями. Откровенно слабо было организовано артиллерийское обеспечение вследствие нехватки боеприпасов соответствующего калибра. Командующий армией генерал-майор Г. Ф. Тарасов в сложившейся сложной обстановке действовал неуверенно, а Военный совет не обеспечил разумной и твердой последовательности в управлении войсками.
      В результате всего этого армия с поставленной задачей не справлялась и в то же время несла неоправданные потери. Пришлось поставить вопрос перед Ставкой о срочной замене командующего армией. По представлению Военного совета фронта такая замена была произведена.
      Ну а что же Военный совет фронта, как он выглядел в свете этих событий? Скажем прямо - далеко не лучшим образом. Ведь это мы, и никто другой, перенадеявшись на высокую боеспособность войск армии, сформированной из личного состава пограничных и внутренних войск НКВД, не ознакомились как следует с ее командованием перед решающими боями. Занятые достаточно важными событиями, постоянно возникавшими на других участках фронта, не нашли времени для того, чтобы проверить истинные готовность объединения к решающим сражениям и обеспеченность всем необходимым, в первую очередь средствами ведения боя. Так серия недоработок, допущенных во многих звеньях, обернулась неудачей. И вовсе не для успокоения собственной совести все же скажу, что Военный совет фронта извлек из этого серьезный урок. Во всяком случав, впредь он неотступно руководствовался более чем разумным правилом: доверяй, но проверяй!
      Я преднамеренно подробно задержался на событиях, формировавших в свое время столь изменчивую, многогранную обстановку в полосе действий нашего фронта. Многочисленные беседы после войны с самыми равными людьми, в том числе и бывшими фронтовиками, привели меня к выводу о том, что за давностью лет в памяти собеседников сохранились главным образом события, отражающие завершающий результат наиболее крупных операций. Подавляющее же большинство воспринимало рассказы о подчас весьма неоднозначных предшествовавших обстоятельствах чуть ли не как откровение.
      В ряде исторических трудов и воспоминаниях ветеранов войны, даже непосредственных участников Курской битвы, о зимних сражениях упоминается скороговоркой, скорее всего по необходимости, поскольку они, как говорится, все же имели место. Не видя в этом какой-либо преднамеренности и тем более не претендуя на детальное исследование упомянутых событий, я просто хотел заострить на них внимание военных историков, полагая, что без глубокого анализа промежуточных этапов может создаться ложное впечатление о сравнительной легкости достижения конечных целей, чуть ли не самовозникновении победного финала.
      Мне думается, что именно раскрытие характера действий войск в зимнем наступлении поможет четко представить, какой ценой были созданы предпосылки для победы наших войск в Курской битве. Трудная пора зимних боевых действий на курской земле оказала непреходящее влияние на последующие события. Я не случайно упомянул о наших просчетах, поскольку и они не прошли без следа, вооружили нас во многих отношениях драгоценным опытом предусмотрительности.
      Оценивая результаты зимних боев, конфигурацию образовавшейся "дуги", мы пришли к единодушному выводу о том, что противник, обладая двумя укрепленными выступами севернее и южнее Курска, именно с них при первой возможности предпримет активные и решительные действия.
      Как и каждый предыдущий, наступивший этап войны имел свои особенности, которые необходимо было учитывать при организации политической и морально-психологической подготовки воинов. Не отказываясь от традиционных, оправдавших себя в прошлом форм и методов агитационно-пропагандистской работы в вожжах, требовалось наполнить ее новым содержанием.
      Несомненно, разгром вражеской группировки под Сталинградом, успешные наступательные операции войск других фронтов воодушевили бойцов, укрепили их уверенность в том, что мы можем бить врага, и не просто бить, а наносить ему сокрушительные поражения. Понятно, что значение Сталинградской эпопеи, подвиги ее героев широко пропагандировались в войсках. Но сейчас этого было недостаточно, ибо эхо крупнейшей битвы второй мировой войны прокатилось по всей планете, приобрело, как теперь принято говорить, глобальный размах, привело к значительным изменениям международной обстановки.
      Вот и надо было довести до ума и сердца каждого советского воина, что именно благодаря его беспримерному подвигу изменилась военно-политическая обстановка в мире в пользу антигитлеровской коалиции, нарастало, ширилось национально-освободительное движение народов в оккупированных гитлеровцами европейских странах.
      С другой стороны, нельзя было допустить благодушия, самоуспокоенности, о чем постоянно напоминали итоги нашего неудавшегося зимнего наступления. Судя по оказанному врагом сопротивлению, он еще далеко не израсходовал сил, готов был ожесточенно сражаться и, скорее всего, дать решающий бой именно в предстоявшей весенне-летней кампании.
      От опрометчивых выводов и решений предупреждал также Приказ Верховного Главнокомандующего No 95 от 23 февраля 1943 года, в котором в частности говорилось: "Красной Армии предстоит суровая борьба против коварного, жестокого и пока еще сильного врага. Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей"{21}.
      В духе требований этого приказа, с учетом конкретных условий, сложившихся в полосе Центрального фронта, и осуществлялось планирование партийно-политической работы в войсках как на самое ближайшее время, так и на обозримую перспективу. При этом потребовалось решить немало сложных проблем.
      Скажем, если ранее в зависимости от обстановки перед личным составом ставились целевые, по сути однозначные задачи, например, стойко оборонять занимаемые рубежи, то при этом выдвигались лозунги: "Ни шагу назад!", "Стоять насмерть!". А в ходе подготовки к наступлению усилия концентрировались на развитии наступательного порыва, на укреплении убежденности в успехе операции. Сейчас же, пока отсутствовала ясность, какой характер примут, по крайней мере в начальный период, предстоявшие боевые действия, нелегко было решить, к чему и как именно готовить в первую очередь войска: к наступлению или обороне?
      Была в тот момент еще одна особенность, которая не могла пройти мимо внимания Военного совета и политуправления фронта. Имеется в виду неоднородность сложившегося тогда состава войск. Причем не только армии, что в какой-то мере естественно. Отличались друг от друга боевым опытом, традициями, слаженностью в действиях соединения и части. По существу, чуть ли не в каждой роте, в связи с поступившим в них, образно говоря, пестрым но составу пополнением, мог сложиться и разнородный микроклимат, зависевший от многих обстоятельств.
      Казалось бы, ну что в этом особенного? Если не бывает двух абсолютно похожих людей, то тем более но может быть двух полностью аналогичных коллективов. Но на войне далеко не любые аксиомы незыблемы. Известно, что на фронте все до последнего должны воевать, бить врага с предельным напряжением сил, с применением всего мастерства, с полным сознанием правоты дела, во имя которого народ вручил воину оружие, доверил защиту чести, свободы и независимости Отчизны. Но добиться победы, особенно над таким опытным, технически оснащенным и идеологически обработанным в духе антикоммунизма врагом, как немецко-фашистские агрессоры, можно было лишь при единстве помыслов и стремлений всех наших воинов, при согласованных действиях всех элементов сложного фронтового механизма. А поскольку известно, что вся цепь не прочнее своего слабейшего звена, вот и требовалось добиться, чтобы не было в наших рядах слабых звеньев, независимо от характера решаемых войсками задач, и сделать это в самые минимальные сроки.
      Собственно говоря, такие задачи Военный совет, весь партийно-политический аппарат фронта решал и раньше. Новым же было то, что помимо "необстрелянности" пополнения, многие из новобранцев длительное время находились на временно оккупированной противником территории, вследствие чего имели весьма приблизительное, а чаще искаженное представление о событиях, происходивших в стране и за ее пределами. Для части из них не прошло бесследно и разлагающее воздействие вражеской пропаганды.
      Все эти проблемы мы очень обстоятельно обсудили с С. Ф. Галаджевым, и они были учтены в разработанном политическим управлением фронта плане мероприятий, одним из важнейших положений которого была организация в подразделениях политических занятий с обязательным охватом всех воинов фронта.
      В соответствии с планом политотделы армий и политорганы соединений провели обстоятельные инструктивные занятия с политработниками частей и подразделений, с партийно-комсомольским активом, привлеченным для проведения политзанятий. Особое внимание уделялось подготовке агитаторов. Фронтовая и армейские газеты были призваны широко освещать ход и пропагандировать передовой опыт организованной учебы.
      Занятия проводились ежедневно. Кропотливой, целенаправленной работой (которая в силу ее многогранности, массы вовлеченных в нее людей с трудом поддается описанию и статистическому учету) в умах и сердцах воинов закладывался тот прочный фундамент политической сознательности, на котором строились прочность обороны, самоотверженность в наступательных действиях, то поистине легендарное мужество, которое будет проявлено воинами в развернувшихся летом сражениях.
      Осуществляя мероприятия по политическому воспитанию войск, Военный совет исходил и ив того ленинского указания, что "самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены"{22}.
      Учитывая первостепенную важность укомплектования соединений всем положенным табельным имуществом, продовольствием, горючим, оружием всех видов и боепитанием, Военный совет несколько раз заслушивал доклады заместителя командующего по тылу генерал-майора интендантской службы Н. А. Антипенко.
      С назначением генерала Антипенко на эту должность - а это произошло почти одновременно о созданием Центрального фронта - работа большинства подразделений тыла довольно скоро стала более организованной и целенаправленной.
      Отчетливо представляя огромную роль тыла в проведенных и предстоявших крупных операциях, трудности в организации их материально-технического обеспечения, я внимательно присматривался вначале к деятельности нового начальника тыла. Признаюсь, что поначалу меня несколько насторожила и, как мне показалось, излишне нетерпеливая манера принятия им решений и проведения их в жизнь. Но постепенно убедился, что в этом проявлялась бьющая через край энергия. За ее внешним, несколько насторожившим меня проявлением стояли точный расчет, глубокое знание дела. Впрочем, и подвижность заместителя командующего фронтом сыграла положительную роль - задала повышенный ритм в работе сотрудников всех - сверху донизу - тыловых органов. А после назначения вторым членом Военного совета М. М. Стахурского между Военным советом, руководством и штабом тыла фронта сложились надежные и доверительные отношения.
      Как-то уж так повелось, что интендантская служба чаще других попадала и попадает под огонь критики. Думается, что в этом виноват и сам термин "тыл", который у многих ассоциируется с чем-то весьма далеким от линии фронта. Да и в литературе, не исключая некоторых военно-исторических трудов, работа тыловых органов подчас лишь кратко упоминается в ряду факторов, сопутствовавших успеху или неудаче той или иной операции. На самом же деле даже трудно перечислить круг вопросов, решаемых сотрудниками фронтового тыла, подсчитать объем выполняемых ими работ, а подсчитав, перевести эти миллионы и сотни тысяч единиц, тонн, километров в зримый, доступный пониманию образ.
      Мне тоже не набежать в дальнейшем хотя бы минимальной статистики. Но здесь хотелось бы коснуться лишь одного из штрихов работы тыла.
      Как ни важны снаряды, продукты, обмундирование, но одной из важнейших забот, возлагаемых на тыловые органы, является забота о раненых. Известно немало случаев, когда гитлеровские вандалы, отступая, добивали своих раненых солдат, считая их обузой. У нас же каждый воин не только знал, но и видел сам, многократно убеждался, что в случае ранения его не оставят в беде, быстро вынесут с поля боя, немедленно окажут квалифицированную помощь и сделают все, чтобы поставить на ноги, а если только возможно, вернут в боевой строй. Эти требования, отражающие высокий гуманизм нашего социалистического строя, выполнялись неукоснительно, как бы ни складывалась обстановка, какие бы преграды не пришлось преодолеть. За примерами далеко ходить не надо.
      Я уже писал, что в то время, когда значительная часть войск фронта продвинулась далеко на запад от Курска, многие тыловые подразделения и мастерские все еще оставались в районах Волги и Дона, ожидая своей очереди на перевозку по железной дороге. В значительной мере это коснулось и госпиталей, в том числе наиболее оснащенных.
      Как мне представляется, читатель, ознакомившийся с ходом боевых действий на нашем фронте в зимний период, получил представление о тех трудностях, которые испытывали войска в условиях снежной зимы и почти полного бездорожья, о потерях, понесенных нашими войсками в жестоких боях того периода.
      Несмотря на самые решительные действия санитарной службы, большинство раненых, в том числе и те, которым было предписано длительное стационарное лечение, остались в госпиталях ближнего тыла.
      И вот усилиями работников службы тыла, санитарной службы, руководимой генерал-лейтенантом медицинской службы А. Я. Карабановым, усилиями политработников тыловых подразделений город Курск и прилегающие к нему населенные пункты были превращены в мощную госпитально-оздоровительную базу. А штаб тыла расчетливо и очень оперативно использовал транспортные самолеты авиации дальнего действия (части которой в это трудное время были привлечены Ставкой для переброски в наиболее труднодоступные районы боевых действий имущества и снаряжения) для эвакуации тяжелораненых в тыловые медицинские учреждения. Таким образом, в условиях исключительных транспортных трудностей было вывезено в стационарные госпитали более 21 тысячи воинов.
      Повторяю, что это лишь один компонент многоплановой деятельности фронтового тыла, но работа медицинских учреждений, всех причастных к точно названной издревле "службе милосердия", начиная от санинструкторов и кончая начальником службы, находилась под постоянным и строгим контролем Военного совета.
      К этому добавлю, что в описываемый период с высокой отдачей работали все тыловые службы фронта. С глубокой признательностью вспоминаю о плодотворной деятельности интенданта фронта генерала Н. К. Жижина, начальника отдела горючего и смазочных материалов полковника Н. И. Ложкина, начальника финансового отдела полковника В. Н. Дутова, начальника автомобильного управления полковника В. С. Вайзмана и многих других, чьим трудом обеспечивалось снабжение войск всем необходимым для боя и быта.
      Между тем вслед за метельными заносами появились все более ощутимые признаки наступления весны с неизбежной распутицей. Мартовская довольно затяжная оттепель словно бы торопилась предупредить о том, что ожидает тыловые службы и войска фронта после схода снегов здесь, в полосе черноземной лесостепи.
      В то же время противник, располагая довольно развитой сетью действовавших железнодорожных магистралей, шоссейных дорог с твердым покрытием, спешил использовать это преимущество для сосредоточения войск.
      Как свидетельствовали данные разведки, гитлеровцы систематически сгоняли большие массы местного населения для расчистки и реконструкции подъездных путей, ремонта поврежденных партизанами и налетами нашей авиации железнодорожных линий.
      ...Итак, фронт занял оборону. В военных действиях возникла напряженная пауза, чреватая неизбежным, как мы чувствовали, в самое ближайшее время оживлением наступательных действий противника. Такого рода предположения активно и ежедневно подкреплялись данными всех видов разведки о концентрации вблизи линии фронта большого количества бронетанковых частей и соединений, мощной группировки авиации.
      Верховное Главнокомандование стремилось с предельной точностью определить характер военных действий противника, выяснить, с какими намерениями начнут гитлеровцы летнюю кампанию 1943 года.
      Одним из мероприятий этого периода явилось совещание в Ставке, проведенное 12 апреля 1943 года, за два дня до которого Военный совет фронта получил телеграмму за подписью заместителя начальника Генерального штаба генерала А. И. Антонова: "Прошу к 12.4 - 43 г. сообщить Вашу оценку противостоящего противника и возможные направления его действий".
      В тот же день, то есть 10 апреля, оперативные предположения руководства Центрального фронта за подписью начальника штаба М. С. Малинина ушли в Ставку.
      Этот документ публиковался неоднократно в различных трудах, посвященных Курской битве. Поэтому напомню читателю лишь одно его положение: "...перехода в решительное наступление (противника. - К. Т.) можно ожидать ориентировочно во второй половине мая 1943 года"{23}.
      Вечером 12 апреля на совещании в Ставке с участием командования фронтов после всестороннего и довольно продолжительного обсуждения сложившейся обстановки был сделан вывод, что противник в предстоявшей летней кампании приложит все усилия для окружения и уничтожения войск Центрального и Воронежского фронтов, занимавших оборону на Курской дуге, с тем чтобы, введя затем в образовавшийся прорыв подвижные войска, создать угрозу восточным районам страны, в том числе, возможно, и Москве.
      Поэтому было решено сосредоточить в районе Курска крупные силы, встретить здесь удар противника, обескровить его в оборонительных боях, а затем, перейдя в решительное контрнаступление, завершить разгром противостоящей группировки.
      Высказывались на этом совещании и несколько иные точки зрения, но они поддержки не получили. Учитывая возраставшую концентрацию войск противника на этом направлении, было решено создать глубокоэшелонированную оборону на всем стратегическом фронте и в первую очередь на курском направлении.
      Тогда же предусматривался и другой вариант: переход наших войск в наступление в случае, если немецко-фашистское командование откажется от наступательных действий или отложит их на более поздний срок. Таким образом, нам предстояло готовить войска комплексно; к решению оборонительных задач и одновременно к переходу в решительное наступление.
      Фронт приступил к реализации утвержденного Ставкой плана преднамеренной обороны. Теперь учебно-воспитательная работа в войсках была направлена на всемерное укрепление обороноспособности боевых порядков частей и подразделений, организацию прочного взаимодействия пехотных частей с артиллерией и авиацией, на придание всей системе обороны активного противотанкового и противосамолетного характера.
      Уделяя особое внимание воспитанию в личном составе войск фронта стойкости в обороне, политорганы развернули активную деятельность и по подготовке воинов к решительным наступательным действиям. Проводя эту работу, и Военный совет, и политическое управление фронта исходили из того, что наступление (вероятнее всего - контрнаступление) при всех обстоятельствах будет осуществлено в основном наличными силами. На сколь-либо ощутимое подкрепление при сложившейся обстановке мы рассчитывать не могли. Из этого же соображения мы исходили и планируя переход в контрнаступление после того, как противник будет обескровлен в ходе попыток преодолеть нашу оборону. Здесь нам приходилось рассчитывать не столько на численное превосходство, сколько на силу наступательного порыва и возросшее боевое мастерство войск.
      С учетом того, что войска теперь пополнились, как было сказано, в основном за счет местных формирований, из личного состава, не имевшего необходимой военной подготовки, первостепенное значение приобрела и задача ускоренного обучения их приемам современного боя. Командиры, штабы и политорганы взяли это дело нод контроль. Фронтовыми штабами родов войск совместно с политуправлением фронта были срочно изготовлены многочисленные печатные памятки-инструкции, где в предельно доступной форме излагались основы военного дела для пехотинцев, артиллеристов, личного состава инженерных войск. Отдельно, учитывая более высокий образовательный уровень воинов, готовились памятки-инструкции для летных и танковых экипажей.
      Все фронтовые органы печати начали публикацию серии статей об опыте минувших оборонительных боев, об эффективных приемах ведения наступательного боя.
      Примерно к этому времени относится назначение секретаря Курского обкома партии товарища П. И. Доронина членом Военного совета нашего фронта. Это позволило значительно укрепить связи воинских частей с тружениками освобожденных районов области, привлечь их для помощи в решении весьма крупномасштабных задач, связанных с созданием глубокоэшелонированной обороны и развитием транспортных коммуникаций во фронтовом тылу.
      Помощь эта была поистине неоценимой. А чтобы определить истинную весомость вклада местного населения в обеспечение действий Красной Армии, следует еще учесть и условия, в которых оказались жители освобожденных районов после изгнания немецко-фашистских захватчиков.
      Все хозяйство области находилось в состоянии почти полной разрухи. По сообщению П. И. Доронина, гитлеровцы, отступая, сожгли более 100 тысяч колхозных хат и все хозяйственные постройки, почти поголовно забили или угнали скот, забрали транспортные средства, уничтожили сельскохозяйственные машины.
      Испытывая огромные трудности буквально во всем, местные жители - в основном люди преклонного возраста, женщины и подростки, к тому же ослабевшие от голода и болезней, - под руководством возрождавшихся партийных организаций не только сразу приступили к восстановлению разрушенного хозяйства, но и приняли самое непосредственное и активное участие в строительстве оборонительных сооружений.
      Так, в апреле на территории курского выступа в создании оборонительных сооружений участвовало 105 тысяч местных жителей, а в июне их число на оборонительных работах возросло втрое, достигло 300 тысяч человек.
      Все, кто мог носить оружие, шли в военкоматы, записывались добровольцами в ряды Красной Армии, в строительные подразделения различного назначения, в том числе железнодорожные отряды.
      Эти отряды в дальнейшем выполнили огромную работу во восстановлению поврежденных железнодорожных путей и мостов. Параллельно одноколейной дороге Касторное - Курск ими была построена новая железнодорожная ветка, которая соединила Московско-Донбасскую и Южную железные дороги. На ее строительстве за два месяца - такой срок установили для себя сами строители - надо было проложить 95 километров железнодорожного пути и построить десять мостов. Фактически поезда по этой дороге пошли через 32 дня после того, как в насыпь был уложен первый кубометр земли.
      На сооружении оборонительных рубежей очень часто воины Красной Армии трудились плечом к плечу с местным населением, что кроме всего прочего оказывало большое воспитательное влияние на личный состав войск. Бойцы на многочисленных конкретных примерах трудового героизма рабочих и колхозников могли воочию убедиться в несокрушимости духа советских людей, в их способности не жалеть ни сил, ни самой жизни во имя защиты Родины.
      Это особенно ярко проявлялось в те минуты, когда противник подвергал районы строительства оборонительных сооружений ожесточенным ударам с воздуха. Переждав очередной налет и похоронив павших товарищей (а избежать жертв при таком скоплении людей было невозможно), мужественные куряне вновь принимались за прерванную работу, трудились еще упорнее, стремясь наверстать упущенное время.
      Здесь мне хочется отметить, что всеми работами по созданию оборонительных рубежей с самого начала их развертывания руководил заместитель командующего фронтом - начальник инженерных войск фронта генерал-лейтенант инженерных войск Алексей Иванович Прошляков. Впрочем, "руководил" - это, пожалуй, не то слово. Он был душой оборонительных инженерных работ. Это его инженерным талантом было определено наиболее целесообразное расположение оборонительных рубежей, его энергией обеспечивалось своевременное и полное осуществление утвержденных Военным советом планов строительства.
      Удивительно скромный, немногословный, пожалуй, даже молчаливый по натуре, он буквально загорался в случаях, когда приходилось отстаивать свое решение. А делал это он всегда точно, грамотно, кратко, аргументированно. Вспоминается, как однажды, перед рассмотрением итогов очередного этапа работ, Михаил Сергеевич Малинин, дотошнее всех других вникавший в суть предложений А. И. Прошлякова, после недолгого, но горячего диспута с Алексеем Ивановичем отложил в сторону свои наметки и примирительно произнес, обращаясь к присутствовавшему при этом К. К. Рокоссовскому и ко мне:
      - А чего, в сущности, с ним спорить? Он ведь в конце концов все равно свое докажет и все с ним согласимся. Нет, я лично не берусь тягаться с ним в знании фортификации!
      В действительности же знал Алексей Иванович не только "фортификацию", как выразился М. С. Малинин, он хранил в памяти едва ли не все данные о ходе работ, в любую минуту, не заглядывая в записи, мог самым исчерпывающим образом обрисовать положение.
      Чувствую, что даю повод читателю обвинить меня в излишне восторженных характеристиках людей, о которых здесь вспоминаю, с кем довелось пройти войны несчитанные версты. И все-таки хочу убедить читателя в том, что оценки и характеристики этих боевых соратников полностью соответствуют их истинным качествам. По всей вероятности, большую роль в формировании такого аппарата управления фронтом сыграли личные качества командующего - Константина Константиновича Рокоссовского, его удивительное чутье на порядочных и добросовестных людей. И мне просто повезло, что довелось служить в годы войны в таком коллективе. Сколько ни выпадет прожить, всегда буду помнить, что в великой нашей победе над фашизмом немалую роль сыграли люди, которых талант и знание дела выдвинули в суровый час испытаний на руководящие посты и свели воедино. А еще думается мне, что описание деяний ряда командиров и политработников, о которых идет речь в этой книге, еще ждет своих авторов. Вернусь, однако, к рассказу о фронтовых делах.
      Как известно, подготовка к осуществлению любой спланированной операции ведется одновременно по многим взаимосвязанным направлениям. Военный совет фронта и политорганы всех степеней в проведении воспитательной работы с личным составом исходили из того, что формирование боевых качеств воина - это сложный и непрерывный процесс, не допускающий однобокости, формализма и начетничества.
      Политорганы, партийные и комсомольские организации к тому периоду, о котором идет речь, уже располагали опытом почти двух лет войны, включавшим как опыт тяжелых оборонительных боев в 1941 и 1942 годах, так и опыт разгрома гитлеровцев под Москвой, на Северном Кавказе, под Сталинградом...
      Эти события и то обстоятельство, что войска нашего и Воронежского фронтов занимали оборону на территории, только что отбитой с боями у противника, несомненно оказывали влияние на ход солдатских размышлений о войне и своем месте в общем строю, о той исторической роли, которую выполняла Красная Армия и весь советский народ в деле разгрома фашизма.
      При всем этом мы вынуждены были учитывать, что и сам характер боевых действий изменился, что ожесточенность каждого последующего сражения нарастала, приблизилась вплотную к тому критическому рубежу, на котором каждая из воюющих сторон должна задействовать все свои силы, средства, ибо вопрос теперь шел о выигрыше или проигрыше не отдельного сражения, а о выигрыше или проигрыше всей войны.
      Быстрое накопление войск противника, вывод в районы сосредоточения крупных сил авиации и танковых войск как раз и свидетельствовали о том, что немецко-фашистское руководство на этот раз ставит на карту буквально все, что имеет на сегодняшний день, а недавние бои в полосе Воронежского фронта, вынужденный отход наших войск из Харькова и Белгорода подтверждали, что враг имеет здесь уже немало сил и продолжает накапливать их для решающего сражения, рассчитывая переломить ход войны в свою пользу.
      В этих условиях, развертывая воспитательную работу, командиры соединений, политорганы, партийные и комсомольские организации, командиры частей и подразделений, все политработники исходили из того, что предстоящие бои будут, как никогда ранее, плотно насыщены артиллерийским огнем, массированными действиями танковых войск и авиации.
      Это обстоятельство требовало неотложного повышения воинского мастерства всего поступившего и поступающего пополнения до уровня мастерства опытных, обстрелянных бойцов. Надо было у всего личного состава воспитать отсутствие страха перед танками противника и его авиационными ударами, научить надежным приемам борьбы с танками, в том числе и с новейшими типами, на которые, как нам было известно, враг возлагал большие надежды.
      В целях обеспечения единства обучения и воспитания воинов к воспитательной работе был привлечен огромный отряд младших командиров, командиров подразделений и частей, что, как покажут дальнейшие события, дало достаточно убедительные результаты.
      Учебно-воспитательная работа в тот период развернулась на специально оборудованных учебных полях, на умело, хотя подчас и элементарно, оборудованных миниатюр-полигонах, на ящиках с песком. Разумеется, что все это увязывалось с конкретной местностью, рельефом участка занимаемой обороны и занимаемыми позициями.
      На учебных полях в ближнем тылу отрабатывались приемы борьбы с танками, причем только в условиях максимально приближенных к реальным боевым. Так, каждый участник занятий побывал в окопе, который проутюжили танки. Танки, конечно, были своими, но такая серьезная психологическая закалка укрепляла веру бойцов в прочность и надежность оборонительных сооружений.
      На учебные поля при первой же возможности были доставлены и трофейные танки. Их использовали в качестве мишеней для стрельбы из противотанковых ружей, проводился обстоятельный разбор как удачных, так и неудачных попадании. Наибольший воспитательный эффект таких занятий достигался организацией взаимодействия расчетов ПТР и противотанковой артиллерии.
      Пройдя краткий курс такого обучения и возвращаясь на свой участок обороны, видя размещенные поблизости противотанковые орудия и имея уже наглядное представление об эффективности их огня, бойцы нового пополнения чувствовали себя все более уверенно.
      В период подготовки к решающим боям большую помощь командирам и политработникам подразделений, агитаторам и младшим командирам оказало политическое управление фронта и политотделы армий. Пожалуй, за все время войны полиграфические средства действующей армии не издавали такого количества различных учебно-методических материалов. В частности было выпущено и распространено большое количество иллюстрированных листовок, в которых раскрывались конкретные примеры успешного единоборства бойцов с танками противника в минувших боях. Политуправление фронта выпустило массовым тиражом "Памятку бронебойщику", "Памятку артиллеристу - истребителю танков", "Памятку пехотинцу по борьбе с вражескими танками", множество листовок с изображением новых вражеских танков и советами, как с ними успешно бороться.
      Учитывая требования момента, политорганы, совместно со штабами инженерных войск, издали и довели до личного состава многие тысячи листовок о правилах ведения земляных работ, строительстве разного рода укрытий и дзотов. Позднее, когда инженерно-строительные работы развернулись на всех оборонительных полосах, политорганы организовали среди личного состава социалистическое соревнование на лучшие окоп, блиндаж, землянку.
      Следует, видимо, напомнить, что, готовясь к отражению ударов противника, создавая глубокоэшелонированную оборону, воины частей в подразделений сооружали не только окопы и огневые точки, но и вместительные подземные помещения для медицинского обслуживания раненых на передовой. Сооружались и оборудовались подземные ленинские комнаты.
      Поступавшие на фронт маршевые подразделения нуждались в пополнении командным составом, особенно ротного и взводного звеньев. Придавая исключительно важное значение укреплению и повышению качества командования именно в этих решающих звеньях, Военный совет посчитал одной из самых неотложных задач организацию курсов младших лейтенантов, где получал необходимую подготовку сержантский состав, главным образом уж.е проявивший себя в командовании отделениями. Многие из них имели опыт командования и взводами. Большинство составляли коммунисты и комсомольцы.
      Особенность созданных курсов состояла в том, что обучение на них велось в условиях, предельно приближенных к боевым. Преподавателями мы назначили многих боевых командиров, способных не только но уставам и наставлениям, но в по личному опыту строить занятия с курсантами.
      Впрочем, в тот период, можно без преувеличения сказать, учились все - от рядовых до генералов. Именно тогда, использовав относительное затишье, Главное политическое управление РККА провело в Москве несколько совещаний с руководящими работниками фронтовых и армейских политорганов, в партийным и комсомольским активом.
      Широкий отклик в войсках получила состоявшаяся в апреле 1943 года встреча участников Всеармейского слета агитаторов с членом Политбюро ЦК ВКП(б). Председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Ивановичем Калининым. Его высокая оценка работы агитаторов в боевых условиях, его советы и пожелания сразу облетели все войска фронта - агитаторы, вернувшись из Москвы, рассказали об этой встрече на совещаниях агитаторов, проведенных в соединениях и частях.
      Между тем весна все более зримо вступала в свои права. В прифронтовой полосе освобожденных районов колхозное крестьянство развернуло посевную кампанию. Буквально соседствовавшие теперь военные действия а мирная работа оказывали большое взаимное воспитательное влияние на тружеников тыла и воинов, свидетельствовали о прочности и надежности позиций, занятых Красной Армией, ее готовности защитить героический труд колхозного крестьянства освобожденной Курской области.
      Отдавая себе отчет в том значении, какое имеет посевная в районе со сложившейся высокой продуктивностью угодий для продовольственного снабжения действующей Красной Армии, Военный совет фронта 12 апреля 1943 года принял решение о помощи войск колхозникам Орловской и Курской областей на весеннем севе. В этом решении, в частности, говорилось: "Оказать практическую помощь в проведении весеннего сева, вспашке, бороновании, подвозе семян с пунктов Заготзерно; выделить специалистов для ремонта сельскохозяйственного инвентаря, оказать помощь в ремонте тракторов; передать Курскому облисполкому 420 тонн керосина, 100 тонн дизтоплива"{24}.
      Помощь местному сельскому населению, колхозам и совхозам активно содействовала тому, что только в Курской области в том году было засеяно 500 000 гектаров черноземных плодоносных пашен, в том числе 30 тысяч гектаров сахарной свеклой.
      А время листало календарь. Миновала весенняя распутица, наступило лето, а вместе с ним и новые заботы.
      Все более отчетливо проявлялись замыслы противника, что дало возможность конкретизировать подготовку к отражению готовившегося удара. Было ясно, что противник нанесет его, как только сконцентрирует в районе Курской дуги силы, соответствующие по численности и техническому оснащению наступательным намерениям.
      Учитывая, что в предстоящих боевых действиях немецко-фашистское командование, несомненно, использует массированные налеты авиации, Ставка спланировала широкое применение авиации дальнего действия для нанесения упреждающих ударов по аэродромам противника. В этой воздушной операции активное участие принимали и соединения 16-й воздушной армии, которые таким образом первыми на фронте приступили к активным боевым действиям. Совершая налеты на вражеские аэродромы, наши авиаторы систематически уничтожали самолеты, предназначенные противником для использования в предстоявшей летней кампании.
      По всем расчетам и данным о сосредоточении вражеских войск вблизи орловского выступа, противник готовился применить классический прием - удар в основание выступа в направлении на Курск против войск Центрального фронта и встречный удар от Белгорода, на север, также в сторону Курска, против войск Воронежского фронта.
      Исходя из того, что противник, преследуя в операции самые решительные цели, будет наносить удар крупными силами, с применением большого количества артиллерии, танков и авиации, особое внимание было уделено прочности возводимых сооружений. Подготовка обороны всего курского выступа осуществлялась планомерно о конца марта и до самого начала операции.
      По плану Военного совета, согласованному с Генеральным штабом, вначале предполагалось осуществить строительство пяти оборонительных полос общей глубиной в 120-130 километров от линии фронта. Однако несколько позже глубина обороны на некоторых наиболее важных участках была увеличена до 250 и более километров.
      Армии первого эшелона оборудовали по три полосы обороны, за которыми возводились три фронтовых оборонительных рубежа. Вся эта система инженерных сооружений насчитывала десятки тысяч окопов - стрелковых, пулеметных, артиллерийских, около пяти тысяч командных и наблюдательных пунктов, более 15 тысяч землянок и убежищ. Было установлено на минных полях и полосах заграждения несколько сотен тысяч противотанковых и противопехотных мин, возведены сотни километров проволочных заграждений.
      Особое внимание Военным советом было уделено организации противотанковой обороны. В войсках были созданы мощные опорные пункты, объединенные для наибольшей эффективности управления и маневра огневыми средствами в противотанковые районы. Практически вся масса противотанковой артиллерии была сосредоточена в полосах обороны 13-й (главным образом), а также 48-й и 70-й армий.
      Параллельно велась организаторская работа по созданию и подготовке специальных саперных подразделений - подвижных отрядов заграждения, способных по ходу развития боевых действий создавать минные заграждения прямо на пути приближающихся танков.
      В самый разгар этих работ 24 мая 1943 года Центральный Комитет ВКП(б) принял постановление "О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет".
      Этим постановлением, в частности, предусматривалось создание первичных партийных и комсомольских организаций в батальонах, дивизионах и равных им подразделениях. С учетом того, что в условиях активных боевых действий проведение выборных собраний крайне затруднено, этим постановлением вводился институт назначаемых парторгов я комсоргов, а в тех случаях, когда это диктуется необходимостью, - членов партийных и комсомольских бюро.
      К этому же времени относится выход в свет Постановления ГКО об упразднении института заместителей командиров рот, батарей, эскадронов и эскадрилий по политической части. Таким образом, речь шла о коренной перестройке всей партийно-политической работы с личным составом, и следует отметить, что с этой задачей политуправление и политорганы фронта справились вполне успешно.
      Структурная перестройка партийных организаций была закончена к середине июня. В результате значительно повысилась оперативность работы партийных организаций, что разрешило значительно приблизить их повседневную деятельность к решению боевых задач, облегчить и ускорить оформление заявлений от воинов, выразивших желание вступить в ряды ленинской партии.
      В ходе перестройки в войсках Центрального фронта было образовано 1612 новых первичных партийных организаций, после чего их число возросло до 3816{25}.
      За счет создания большого числа новых партийных организаций в батальонах, дивизионах и равных им подразделениях расширились и заметно укрепились ряды партийного актива. Одновременно политорганы провели большую работу по реорганизации структуры и деятельности комсомольских организаций.
      Могу засвидетельствовать, что итоги проведенной реорганизации были весьма плодотворными и в первую очередь тем, что значительно усилился приток воинов в ряды партии. Не затрудняя читателя статистическими выкладками, скажу, что только в июле, в самый разгар ожесточеннейших оборонительных, а потом и наступательных боев, было принято в партию 13697 наиболее отличившихся в боях воинов.
      К началу Курской битвы в войсках Центрального фронта насчитывалось 120000 коммунистов и 132000 комсомольцев{26}. Их вдохновляющий пример, подвиги на поле боя, способность увлечь за собой воинов в решающий момент в немалой степени способствовали победному исходу исторического сражения.
      Большую роль в формировании высоких морально-политических качеств защитников Родины продолжала играть партийная печать. Фронтовая, армейские и дивизионные газеты на своих полосах день за днем освещали героические будни боевой жизни вой"к, публиковали сводки Совинформбюро, по заслугам популяризировали отличившихся в бою, распространяли боевой опыт, рассказывали бойцам о подвигах тружеников тыла, воспитывали безграничную преданность партии и Родине, готовность к самопожертвованию во имя победы над заклятым врагом. В ходе подготовки к сражению газеты воспитывали и укрепляли у воинов чувство уверенности в прочности созданной обороны, в могуществе советского оружия, в неизбежности победы над врагом, воспитывали безграничную ненависть к фашистским изуверам. Они помогали новичкам освоиться в сложной фронтовой обстановке, обогащали опыт бывалых воинов знанием приемов и методов борьбы с врагом, проверенных на практике боевых действий. Газеты помогали бойцам и командирам постоянно и достаточно точно ориентироваться во всем, что происходило рядом, что происходило на фронтах, в международной жизни.
      Можно смело сказать, что постоянное знакомство с информацией, помещенной на газетных полосах, давало возможность воинам ощущать себя лично причастными к великому движению самой истории.
      Своеобразие форм подачи информации на газетной полосе, способности и опыт фронтовых газетчиков и всех литературных сил страны, принимавших живое участие в военной печати, - все это позволяло освещать события не только актуально, но и в той доходчивой манере, которая разрешала вести с читателем самый доверительный, самый проникновенный разговор.
      Партийная печать на фронте представляла силу внушительную. Многотысячным тиражом издавалась фронтовая газета "Красная Армия", причем часть тиража печаталась на семи языках народов СССР. Каждая армия и каждая дивизия имели свою газету. Ежедневный тираж всех газет достигал 400, а в некоторые дни 500 тысяч экземпляров.
      В сложившейся обстановке, как и в дни завершения Сталинградской битвы, Военный совет и политическое управление фронта считали одной из своих первейших обязанностей повседневное руководство фронтовой, армейскими и дивизионными, газетами, оказание им всемерной помощи.
      Выполняя роль коллективного организатора личного состава войск на успешное решение поставленных командованием боевых задач, газеты вели действенную воспитательную работу среди бойцов и командиров, пропагандируя смелость и непреклонность в обороне, решительность и самоотверженность в наступлении.
      Нашу фронтовую газету "Красная Армия" возглавлял опытный и широко образованный профессиональный военный газетчик - полковник Н. С. Потапов. Его личной заслугой, причем заслугой весомой, является создание боевого коллектива редакции, умевшего в самых сложных условиях нащупать главное направление в воспитательной работе и своевременно внести свой вклад в успешное решение оперативных задач.
      Будучи человеком не способным довольствоваться достигнутым результатом, он не навязчиво, однако же повседневно шефствовал над армейскими и многими дивизионными газетами, наставляя их добрым словом и полезным советом не только в личном общении, но и примером четкой работы коллектива фронтовой газеты.
      Следует напомнить, что типографии газет выпускали также и другие печатные материалы, в частности многочисленные листовки. И Н. С. Потапов, как правило, лично участвовал в подготовке к изданию каждой листовки, а работники редакции и типографии находили для них броскую, привлекательную форму, добивались доходчивости и наглядности.
      Как известно, еще при осуществлении неудавшейся попытки деблокировать окруженную группировку немецко-фашистских войск в районе Сталинграда, в боевых порядках наступавших вражеских войск действовал батальон танков Т-VI "тигр". Воины нашего фронта были об этих танках наслышаны, однако, как это часто бывает, отсутствие точных знаний приводило к рождению всякого рода слухов, в том числе и преувеличивавших боевые качества этих машин.
      Военный совет, не сомневаясь в том, что в предстоящих сражениях противником эти танки будут использованы в значительно большем количестве, ориентировал политорганы на проведение соответствующей разъяснительной работы. В наставлениях, помещенных на полосах всех газет и изданных в форме листовок, было точно указано, каким оружием, с какого расстояния, по каким уязвимым местам следует вести борьбу с этими мощными бронированными машинами.
      Иллюстрированные листовки, указывая слабые места "тигров", подчеркивали их низкую маневренность, медлительность, утверждали возможность успешной борьбы с ними всеми средствами противотанковой обороны.
      В редакции нашей фронтовой газеты чуть ли не со дня ее основания работал и еженедельно печатал свои стихотворения поэт Евгений Долматовский, в ней выступали Илья Эренбург, корреспонденты центральных газет, аккредитованные при штабе фронта: Петр Олендер, Павел Трояновский, Леонид Первомайский. Частым гостем редакционного коллектива был Константин Симонов, стихи и очерки которого также появлялись на газетной полосе "Красной Армии"...
      Фронт готовился к отражению удара с соблюдением принципа полной и тесной согласованности практических действий всех управлений родов войск и служб. Это было очень важно, поскольку точной даты начала наступления противника мы не знали. И не потому, что наши разведчики оказались не способными своевременно вскрыть планы противника. Дело, как выяснилось значительно позже, состояло в том, что само гитлеровское командование проявляло в тот период колебания и неуверенность.
      Срок начала наступления самим Гитлером переносился три раза, и каждый раз, как только в имперской канцелярии произносилась очередная дата, Генеральный штаб Красной Армии имел возможность доводить эту дату до Военных советов фронтов, которые каждый раз принимали необходимые меры.
      Если немецко-фашистские сухопутные войска в ожидании сигнала к началу выступления особой активности не проявляли, то в воздушном пространстве противник вел себя гораздо агрессивнее. Стремясь, судя по всему, заблаговременно завоевать превосходство в воздухе, вражеская авиация наносила массированные бомбовые удары по местам выгрузки и сосредоточения наших резервов, по аэродромам и стратегически важным узлам транспортных коммуникаций.
      Особое внимание вражеской авиации привлекал город и железнодорожный узел Курск, первый массированный налет на который был совершен 22 мая. В нем участвовало 170 бомбардировщиков под прикрытием 70 истребителей.
      На перехват вражеских самолетов поднялись истребительные полки 16-й воздушной армии и авиации противовоздушной обороны района. В завязавшихся воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в тот день было сбито 76 вражеских машин. К Курску прорвалось считанное количество самолетов, а уцелевшие бомбардировщики, встретившие столь внушительное противодействие, не рискнули выходить на боевой курс и, сбросив бомбы куда придется, убрались восвояси.
      Несмотря на внушительные силы, привлеченные противником для налета, ущерб, нанесенный городу и станции, был невелик. Уже через несколько часов работа железнодорожного узла вошла в нормальную колею.
      2 июня фашисты нанесли по Курску второй удар. Он начался днем, продолжался вечером и ночью. На этот раз в налете участвовало 550 самолетов. Это была вполне очевидная попытка взять реванш за поражение 22 мая. Удар наносился одновременно с двух направлений - с севера, из района Орла, и с юга - от Белгорода.
      В результате действий нашей истребительной авиации и зенитной артиллерии противник и теперь понес жестокие потери, недосчитавшись в общей сложности 145 боевых самолетов. Семь пилотов "люфтваффе" были взяты в плен.
      Защищая освобожденную землю от воздушных налетов противника, летчики 16-й воздушной армии в ожесточенных воздушных схватках готовили себя к решающим сражениям. Командующий 16-й ВА генерал С. И. Руденко, требуя от авиаторов действовать с полным напряжением сил, в то же время правильно ориентировал подчиненных, что псе происходившее в период затишья на фронте - это лишь своеобразный пролог к грядущей битве, которая потребует десятикратного напряжения сил.
      Я не случайно коснулся чуть раньше вопроса сработанности и взаимодействия всех звеньев фронтового механизма. Мы помнили, к чему привела недооценка этого фактора, материализовавшаяся в неудачном наступлении войск 70-й армии и в его последствиях. Военный совет с озабоченностью воспринял сообщения об осложнении отношений между командующим 60-й армией генералом И. Д. Черняховским и членом Военного совета армии генералом А. И. Запорожцем, человеком уже, как говорят, именитым, имевшим в прошлом немалые заслуги.
      Поначалу я лично воспринял возникшие трения как результат проявления по-молодому эмоционального характера Ивана Даниловича Черняховского. Однако при ближайшем ознакомлении с положением дел на месте выявилась картина значительно более сложная.
      Здесь многое не складывалось не по причине особенностей характеров сторон, хотя и это, как нередко бывает, конечно же, играло свою усложняющую роль. Но в данном случае столкнулись прежде всего оценки качеств происходивших событий, стиль работы, отношение к своим личным воинским обязанностям, манера общения с подчиненными.
      Командующий армией генерал И. Д. Черняховский, блестяще образованный командир, полководческая зрелость которого проглядывала буквально в каждом его решении и действии, при всей своей внешней, не всеми, кстати, одобряемой горячности был в то же время удивительно ровным и уважительным в общении с подчиненными, всегда готовым разделить с боевыми товарищами и радость успехов, и горечь неудач. На редкость привлекательный внешне, лично меня он еще больше привлекал остротой мышления, твердостью убеждений, глубокой партийностью, составлявшей, как это было совершенно очевидно, все его существо. Не случайно командующий пользовался в армии непререкаемым авторитетом и искренней любовью подчиненных.
      К сожалению, с генералом А. И. Запорожцем дело обстояло значительно сложнее. Сравнительно недавно (с сентября 1940 года) он занимал пост начальника Главного управления политической пропаганды РККА, а за" тем (с марта 1941 года) заместителя Наркома обороны СССР в самом высоком для политработника воинском звании армейского комиссара.
      Однако во время войны служба его сложилась, как теперь известно, не лучшим образом. Получив звание генерал-лейтенанта, значительно ниже того, на которое мог рассчитывать, он был понижен и в должности.
      Считая себя, очевидно, несправедливо обиженным, А. И. Запорожец стал проявлять недопустимое для политработника высокомерие и необоснованную резкость в отношении с подчиненными, да и не только с подчиненными. Все это не могло не сказаться на отношениях столь разных по своей натуре людей.
      При разборе выяснилось, что, к сожалению, отношения эти достигли непримиримой остроты. В большинстве своих претензий к командарму А. И. Запорожец был не прав, а там, где и был прав, свою правоту пытался доказать в такой форме, что о нормальной работе Военного совета армии не могло быть и речи.
      Пришлось докладывать Верховному Главнокомандующему. Через некоторое время А. И. Запорожец был отозван. Назначенный на его место полковник В. М. Оленин быстро нашел общий язык с командармом, чему и командарм был несказанно рад. Работа Военного совета армии была полностью нормализована.
      Осуществляя руководство всем комплексом мероприятий по дальнейшему укреплению обороны, Военный совет при непосредственном и активном содействии члена Военного совета начальника Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко завязал прочные связи с руководством партизанских соединений, действовавших в тылу врага, на временно оккупированной территории Орловской, Курской, Брянской областей и ряда областей Украины, Белоруссии.
      Здесь уместно будет подчеркнуть, что связь эта сразу обрела характер прочно организованного взаимодействия. Командование фронта поддерживало теперь постоянные, при возможности личные контакты с руководителями партизанских соединений, в частности с прославленным деятелем белорусского партизанского движения В. И. Козловым, а несколько позже - с широко известными своими подвигами партизанскими вожаками С. А. Ковпаком и А. Н. Сабуровым.
      В. И. Козлов, с которым военная судьба сводила меня еще не раз, при первом же знакомстве произвел впечатление человека собранного, сильного и смелого. Меня очень подкупила его манера излагать мысли. Говорил он неторопливо, словно бы по полочкам расставляя слова. В его четких формулировках звучала уверенность в своих силах, за чем, естественно, стояла сила народная. Трудностей жизни партизанской не преуменьшал, но и не стремился к их преувеличению, откровенно отмечал недостатки в руководстве, в том числе и свои личные.
      - Партизаны, - убежденно говорил В. И. Козлов, подкрепляя свою речь одержанными жестами больших сильных рун, - это сила уже сейчас такая, что фашисты постоянно вынуждены считаться с ее присутствием. Теперь же, после Сталинграда, после побед Красной Армии, о которых за линией фронта уже всем известно, партизанские силы удвоились, так что гитлеровцы уже получили второй фронт, причем у себя в тылу. Уверен, что для них он пострашнее чем тот, на который никак не отважатся наши доблестные союзники.
      На его суконном защитного цвета френче ярко блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза - знак высокого признания заслуг этого партизанского вожака.
      Несмотря на то, что в марте 1943 года Центральный штаб партизанского движения был расформирован, а после состоявшегося вскоре его восстановления все украинские соединения ушли в подчинение ЦК КП (б) Украины, наша оперативная связь с партизанами не прерывалась ни на минуту и действия партизанских отрядов оказывали очень заметное влияние на развитие событий того периода.
      Достаточно гибкая система партийного и военного руководства партизанским движением превратила его в силу, которая оказалась способной буквально сковать большие контингенты войск противника.
      В тылу врага в марте 1943 года действовало 1047 партизанских отрядов, в которых насчитывалось до ста тысяч патриотов. А к началу битвы на Курской дуге численность партизан возросла до 142 тысяч человек{27}. Нужно ли говорить, насколько важным был контакт Военного совета фронта с этим, по существу, его авангардом. Взаимодействие регулярных войск с партизанами еще сыграет свою роль. Так, перед самым началом Курской битвы партизаны, действовавшие на территории временно оккупированных прифронтовых областей, осуществят дерзкую согласованную с нами операцию по выводу из строя сети железнодорожных коммуникаций. Причем действенную помощь партизанским войскам окажет большая группа саперов из состава 12-го отдельного инженерно-минного батальона нашего фронта.
      В течение только одной ночи с 21 на 22 июня 1943 года на железных дорогах Брянской области будет подорвано 4100 рельсов. Работа такой важной для противника железнодорожной линии как Брянск - Хутор Михайловский, по которой в то время противник подбрасывал подкрепления к линии фронта, окажется полностью парализованной на трое суток. Но это будет позже. А пока...
      Пока фронт пребывал в состоянии напряженного ожидания разворота событий. Командующий, члены Военного совета, начальники всех фронтовых управлений и отделов почти непрерывно находились в войсках, еще раз проверяя уже проверенное, помогая командующим, Военным советам армий, командирам дивизий в организации всего комплекса подготовительных работ.
      Сам командный пункт фронта как разместился 23 февраля в поселке Свобода, так и оставался там в обжитых и в меру необходимого приспособленных к работе домиках, представлявших собой нечто среднее между избами н хатами. Военный совет располагался на тихой окраинной улочке, примыкавшей к полуразрушенной кирпичной ограде бывшего монастырского сада.
      В делах и заботах, чего теперь греха таить, мы как-то упустили вопросы личной безопасности, полагаясь, в общем-то достаточно легкомысленно, на царившую вокруг поселка сначала весеннюю, а потом и летнюю благостную тишину. И едва жестоко не поплатились за это.
      Судя по всему (судя, естественно, уже потом), то ли воздушная, то ли агентурная разведка противника обнаружила место нашего расположения. И вот как-то в начале второй половины июня, после позднего возвращения из поездок в войска, мы все несколько задержались в столовой - в доме, расположенном между "резиденциями" К. К. Рокоссовского и моей. При выходе из столовой на затемненном крыльце К. К. Рокоссовского встретил шифровальщик, доложивший о получении срочного документа.
      К. К. Рокоссовский пригласил меня и В. И. Казакова проследовать в рабочую комнату секретаря Военного совета, расположенную в этом же доме.
      Присев к столу, специально установленному в секретариате для ознакомления с документами, командующий углубился в изучение текста.
      В этот момент над головами, на сравнительно большой высоте, послышался звук моторов немецкого бомбардировщика. Вошедший в комнату порученец майор И. Я. Майстренко доложил, что самолет повесил осветительные ракеты - "люстры", и не исключено, что сейчас начнет бомбить.
      - Сейчас, сейчас! - отмахнулся К. К. Рокоссовский, углубившийся в чтение документа.
      Однако в те же секунды послышался нарастающий гул самолетных двигателей, вой падавшей бомбы и почти тут же - сильный взрыв. Дом изрядно тряхнуло. Мы услышали громкую команду К. К. Рокоссовского: "Ложись!", - звон вылетевших из оконных рам стекол и еще два разрыва - уже несколько дальше.
      В наступившей тишине мы поднялись с пола. Секретарь Военного совета майор В. С. Алешин зажег чудом найденную в наступившей темноте свечку.
      - Все живы? - озабоченно спросил К. К. Рокоссовский.
      Судя по тону вопроса, свою собственную невредимость он полагал, как всегда, само собой разумеющейся.
      В комнате, где мы находились, все на этот раз обошлось благополучно, однако уже минуту спустя нам было доложено, что первая бомба упала в непосредственной близости от дома К. К. Рокоссовского, взрывная волна повредила угол строения, снесла одну из двух росших неподалеку от дома берез. Один из бойцов охраны был убит, тяжело ранило еще несколько человек, оказавшихся неподалеку от места разрывов бомб.
      Поистине случайно остался в живых командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Г. Н. Орел. Из столовой он вышел несколько раньше нас и в момент налета находился у себя, в отведенном ему для жилья и работы домике, расположенном на соседней от нашего порядка улице поселка. Оповещенный об угрозе воздушного налета, он перешел в отрытую рядом щель. Однако когда самолет повесил "люстры", вернулся в дом за папиросами. В это время начали рваться бомбы. Первая, как было сказано, упала около дома командующего. Вторая за домом-столовой Военного совета, а вот третья превратила в огромную воронку ту самую щель, которую за десяток-другой секунд до того покинул Г. Н. Орел.
      После этого поучительного события, еще раз напомнившего, что мы имеем дело с коварным и опытным врагом, способным наносить расчетливые удары, командный пункт был переведен в блиндажи, отрытые в глубине рощи, раскинувшейся рядом с поселком.
      * * *
      Готовясь к отражению удара противника, мы постоянно ощущали всенародную заботу о прочности нашей обороны. Первые реорганизованные по новым штатам и значительно укрупненные артиллерийские и танковые соединения мы начали получать еще под Сталинградом. А к началу лета все войска перешли на новую форму организации - была укреплена и прочно определила свое место в управлении войсками корпусная структура, в том числе и общевойсковых объединений, значительно повысились огневая мощь стрелковой дивизии, удельный вес артиллерии в боевых порядках пехоты.
      Теперь наши дальнейшие действия виделись достаточно четко. По общему стратегическому замыслу представлялось необходимым не только измотать и разбить в оборонительных боях противостоявшие вражеские войска, но и, ликвидировав орловский и белгородский выступы, перейти в решительное и стремительное наступление по всему фронту, приступить к освобождению временно оккупированных противником территорий, в первую очередь Украины и Белоруссии.
      Разумеется, никто не строил иллюзий насчет легкого решения этой задачи. Враг был еще очень силен. По имевшимся у нас сведениям, гитлеровское руководство, готовясь к летнему наступлению, провело у себя тотальную мобилизацию, пополнило войска личным составом и вооружением. Для операции, ставкой в которой была сама судьба фашистского рейха, на фронт направлялись новые тяжелые танки "тигр" и штурмовые орудия "фердинанд" о мощным вооружением и усиленной броневой защитой.
      Понятно, что и наша сторона не сидела сложа руки, готовилась встретить врага во всеоружии. Расстановка сил в первых числах июля на нашем участке выглядела так: войска Центрального фронта насчитывали в своих рядах 710 тысяч человек, 5282 орудия, 5637 минометов, 1783 танка и САУ, 1092 самолета. Нам же противостояли 22 дивизии 9-й немецко-фашистской армии и 4 пехотных дивизии 2-й армии, а всего 19 пехотных, 6 танковых и 1 моторизованная дивизия, отдельный батальон тяжелых танков, иначе говоря - 460 тысяч человек, 6000 орудий и до 1200 танков.
      Однако на ожидаемом нами направлении главного удара - в полосе обороны 13-й и правого фланга 70-й армии - гитлеровцам удалось создать перевес в людях в 1,2 раза и равенство в танках. Данные разведки свидетельствовали о том, что противник намерен взламывать нашу оборону большими силами, используя их в узкой полосе наступления.
      Учитывая это обстоятельство, мы главные свои силы сосредоточили в районе Понырей. Правда, это привело к довольно рискованному ослаблению левого фланга, но командование исходило из того, что район Понырей представлял наиболее опасное в случае прорыва противником обороны направление, поскольку проход врага напрямую к Курску, при взаимодействии с южной группировкой от Белгорода, создал бы реальную опасность окружения наших войск. При ударе же на любом другом участке противник мог только оттеснить наши войска к Курску, а окружение исключалось.
      2 июля 1943 года из Ставки последовало третье по счету предупреждение о возможном начале наступления противника, хотя самое пристальное наблюдение за поведением вражеских войск этого не подтверждало. Однако наша разведка буквально не спускала с противника глаз.
      Начиная со 2 июля весь аппарат политуправления фронта, политорганов армий, корпусов и дивизий находился непосредственно в войсках, главным образом на передовой. Все понимали, что пора временного затишья подошла к критическому рубежу и сражение, к которому мы так тщательно и так всесторонне готовились всю весну и весь июнь, может развернуться с часу на час.
      Следует отметить, что в эти дни наиболее полно проявилось стремление командиров всех степеней подкрепить воспитательную работу с бойцами своим личным участием.
      Проводя теперь политико-массовую работу совместно с командирами подразделений, помогая политработникам низового звена, партийным и комсомольским организациям, в первую очередь только недавно созданным, в их повседневной деятельности по мобилизации личного состава на ратный подвиг, командиры и политработники не ослабляли внимания и к вопросам материально-бытового обеспечения воинов всем необходимым. Важность такой заботы о бойцах определялась тяжестью ожидаемых испытаний. Военный совет и политорганы исходили из того, что предстоявшее сражение будет жестоким и продолжительным, а после изматывающих оборонительных боев войскам предстояло, не дав врагу опомниться, перейти в контрнаступление по всему фронту.
      На протяжении моей уже и в то время продолжительной военной службы, на опыте гражданской войны, событий на Хасане, войны с белофиннами, а теперь вот и с гитлеровскими захватчиками мне не раз доводилось убеждаться в том, что успех любой операции закладывается задолго до того, как заговорят пушки. И успех этот слагается из двух основных частей: материального обеспечения оперативного замысла и высокого политико-морального состояния участвующих в операции войск.
      Именно в те часы, в предгрозовой атмосфере смертельной схватки с ненавистным врагом, весь политический аппарат фронта действовал предельно организованно и, не побоюсь преувеличить, вдохновенно. Быстро росли и пополнялись свежими силами первичные партийные и комсомольские организации, что было чрезвычайно важно, так как после введения в действие постановления Государственного Комитета Обороны от 24 мая 1943 года об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти роль партийных к комсомольских организаций в воспитательной работе с личным составом значительно возросла.
      Наконец в ночь на 5 июля 1943 года группа разведчиков из 1-й гвардейской инженерной бригады полковника М. Ф. Иоффе под командованием лейтенанта И. С. Милешникова, действовавшая в полосе обороны 13-й армии, захватила немецких саперов, занятых скрытым разминированием проходов в своих минных полях. На допросе захваченные в плен саперы показали, что генеральное наступление назначено на 3 часа утра 5 июля.
      Все эти данные поступили в Военный совет фронта в 2 часа ночи, то есть всего за час до названного немецкими саперами срока наступления противника.
      Здесь мне хотелось бы привлечь читателя к участию в оценке сложившейся ситуации. Ведь если захваченные саперы не лгали, то следовало прямо сейчас, немедленно открывать огонь, начинать запланированную на этот случай артиллерийскую контрподготовку. И не просто открыть огонь, а израсходовать половину комплекта боеприпасов значительной частью орудий, выставленных на переднем крае.
      Но что если саперы подосланы противником с целью дезинформации, провокации наших войск к каким-то действиям, способным, скажем, раскрыть систему обороны? Что если противник, надеясь на успех дезинформации, заблаговременно отвел свои войска в глубину обороны н мы, выпустив огромное количество снарядов, как говорится, в белый свет, вынуждены будем отбивать его атаки с ограниченным количеством боеприпасов?
      Времени на размышление оставалось меньше, чем в обрез. Пользуясь присутствием у нас на нашем командном пункте представителя Ставки заместителя Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовский, оторвавшись от чтения показаний пленных немецких саперов, спросил его:
      - Что будем делать, Георгий Константинович?
      Г. К. Жуков спокойно выдержал вопросительный взгляд К. К. Рокоссовского и так же спокойно ответил:
      - Ты командуешь фронтом, ты и решай, с полней ответственностью за принятые решения.
      К сожалению, в мемуарах Маршала Советского Союза Г. К. Жукова этот момент, как я полагаю, за давностью времени приобрел несколько иное освещение. В подтверждение достоверности приведенного здесь разговора могу привести только фразу из книги К. К. Рокоссовского "Солдатский долг": "Присутствовавший при этом представитель Ставки, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне"{28}.
      Я лично считаю, что приведенный выше, скажем прямо, неординарный ответ Г. К. Жукова был единственно правильным и его следовало рассматривать как выражение самого высокого доверия к способности командующего фронтом решать даже те вопросы, от которых в конечном счете мог зависеть и ход всей войны. Приняв же за командующего фронтом столь ответственное решение, Г. К. Жуков, по логике, обязан был взять на себя и руководство его осуществлением, хотя бы на первом этапе.
      Между тем М. С. Малинин, связавшись по ВЧ со штабом Воронежского фронта, получил подтверждение: и в полосе обороны 6-й гвардейской армии захвачен сапер, также занятый разминированием прохода для своих войск.
      Сомнений не оставалось. И тогда К. К. Рокоссовский приказал В. И. Казакову открыть огонь.
      В ночной тишине на командном пункте фронта в тридцати километрах от передовой мы услышали громоподобный гул начала сражения. Как выяснилось некоторое время спустя, огонь нами был открыт всего за десять минут до начала артиллерийской подготовки противника.
      Но об этом мы узнаем потом. А в те минуты, о которых идет речь, такой исчерпывающей ясности, конечно же, не было. Отгромыхали залпы нашей контрартподготовки, и над всей линией фронта нависла зловещая тишина.
      Командующий 13-й армией генерал Н. П. Пухов доложил, что противник не проявляет никаких признаков активности. Это особенно настораживало - ведь основной удар артиллерийскими средствами наносился в полосе обороны этой армии, ибо именно здесь и ожидалось наступление противника.
      Потянулись томительные минуты ожидания. Противник молчал. И так длилось невероятно долгие два часа. Наконец в 4 часа 30 минут на нашу оборону обрушился ответный артиллерийский удар, а еще через час, в 5 часов 30 минут, в ярком свете раннего июльского утра противник начал наступательные действия. Удар, хотя и ослабленный контрартподготовкой, но достаточно чувствительный, был нанесен по всей полосе обороны 13-й армии и примыкавшим к ней флангам ее соседей: слева - 70-й, справа - 48-й армий.
      Противник предпринял наступление большими, в первую очередь танковыми, силами на узком участке обороны практически одной армии. Уместно здесь отметить, что только через несколько часов после начала гитлеровского наступления мы по достоинству могли оценить, какой силы удар готовился германским верховным командованием.
      На определившемся почти сразу ольховатском направлении против сражавшихся здесь 81-й стрелковой дивизии генерала А. Б. Баринова и 15-й стрелковой дивизии полковника В. Н. Джанджагавы враг бросил до трех пехотных и две танковые дивизии. Наступательные действия этих соединений были поддержаны большими силами артиллерии и авиации. Действуя группами по 50-100 самолетов одновременно, авиация противника пыталась бомбовыми ударами разрушить нашу оборону на всю тактическую глубину.
      Однако вполне очевидные расчеты врага на то, что массированное применение авиации поможет решить задачи, поставленные сухопутным войскам, оказались иллюзорными, основанными на ушедших в прошлое его превосходстве в количестве и качестве самолетов, боевом опыте летного состава.
      Сейчас группам вражеских самолетов приходилось прорываться к целям сквозь плотный огонь зенитной артиллерии, под непрерывными атаками наших истребителей. В дымном небе, как и на земле, развернулось ожесточеннейшее сражение, в котором одновременно участвовали сотни самолетов. И целью его был не частный успех, а завоевание стратегического господства в воздухе. Вот почему за ходом этой борьбы, исход которой определился не сразу, с напряженным вниманием следили не только командование 16-й воздушной армии и Военный совет фронта, но и Ставка Верховного Главнокомандования.
      Между тем на земле воины Центрального фронта держали труднейший боевой экзамен. Четыре мощных атаки, следовавшие почти без передышки, отбили в первый день бойцы 13-й армии. И только ввод противником свежей танковой дивизии вынудил части сражавшихся на этом направлении дивизий отойти на вторую линию обороны. Однако темп наступления противника был сбит.
      Наиболее полно мне запомнился первый день гитлеровского наступления - и по количеству событий, и по определившимся первым итогам. По этой причине мне хочется воспроизвести по памяти некоторые подробности того незабываемого дня.
      Примерно через два часа после начала наступления противника командующие родами войск, согласовав свое местонахождение, разъехались в войска. На командном пункте кроме Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского неотлучно оставался только М. С. Малинин.
      Вполне понятно, что большинство руководящих работников управления фронта направилось в расположение войск 13-й армии, принявшей на себя главный удар гитлеровских полчищ.
      ...Уже издалека стал виден затянутый дымом горизонт. Короткие часы относительной ночной прохлады с восходом солнца сменились удушливой жарой. В белесом безоблачном небе висело раскаленное солнце.
      По степным пыльным дорогам, к линии фронта, повсеместно поднимая за собой длинные пыльные хвосты, двигались колонны грузовиков.
      Водитель, сержант Гришанов (старшина Михайлов в связи с заболеванием глаз был еще из-под Сталинграда направлен в один из тыловых госпиталей), проявляя всю свою сноровку, с трудом обгонял утопавшие в пыльных шлейфах транспортные колонны. Только примерно через час мы добрались до командного пункта 13-й армии. Здесь уже было отчетливо слышно громоподобное дыхание передовой.
      Командующего 13-й армией генерал-лейтенанта Н. П. Пухова я застал за разговором по телефону. При моем появлении он разговор прервал, доложил о том, что армия ведет оборонительный бой и, пристально оглядев меня с головы до ног, сочувственно произнес:
      - Разрешите предложить вам умыться. Да и форму не мешает почистить - я ведь вас с трудом узнал под слоем пыли.
      Выглядел Николай Павлович бодрым, хотя, судя по покрасневшим векам, минувшую ночь он тоже не спал. Когда минут пятнадцать спустя начальник штаба генерал-майор А. В. Петрушевскиа, обрисовав по моей просьбе обстановку, доложил, что первая атака противника отбита с большими для него потерями, Николай Павлович огладил ладонью свою до блеска выбритую голову и произнес, откровенно доверяя мне свои опасения:
      - Так ведь это только первая... А сколько их еще предстоит нам выдержать?
      На командном пункте беспрерывно звонили телефоны, включались рации, входили, докладывали и уходили люди. Незримые, но прочные нити связывали командарма с войсками, позволяли наиболее разумно распорядиться имеющимися у него силами, образно говоря, постоянно держать руку на пульсе боя. Войска 13-й армии не дрогнули и пока надежно удерживали обороняемые рубежи.
      Поступили новые доклады из соединений, свидетельствующие о нарастании напряжения. Теперь, когда главные события разгорелись на ольховатском направлении (а мы в свое время полагали, что первый удар будет нанесен в направлении на Поныри), следовало ожидать, что сила ударов на этом участке будет нарастать до тех пор, пока противник не убедится в безнадежности своих усилий и не попытается поискать в нашей обороне другое, более слабое место. То, что действия такого рода будут гитлеровцами обязательно предприняты, мы не сомневались.
      Примерно через два часа после того, как была отбита вторая атака и над передовой на некоторое время стало относительно спокойно, мы с членом Военного совета армии генералом М. А. Козловым выехали в район Понырей, в 307-ю стрелковую дивизию генерал-майора М. А. Еншина.
      Здесь противник также пытался взломать оборону, но делал это 5 июля столь, я бы сказал, осторожно, что не оставалось сомнений во второстепенности этого направления, в отвлекающем характере наносимых ударов. Воины дивизии М. А. Еншина успешно отбивали демонстративные наскоки. Однако, поскольку действия противника весьма напоминали усиленную разведку боем, комдив высказал достаточно основательное предположение о возможности переноса направления главного удара именно сюда.
      Мы побывали в войсках, отметили готовность личного состава дать противнику достойный отпор. Люди были хорошо накормлены, опрятны и подтянуты, оружие держали в боевой готовности, имели достаточный запас боеприпасов.
      Пользуясь затишьем, мы провели с работниками политотдела краткое совещание, на котором подвели первые итоги боев на ольховатском направлении. Полковник Еншин ознакомил политсостав с дальнейшим планом обороны занимаемого участка.
      Вернулся я в Свободу (как все мы по старой памяти продолжали именовать перенесенный из поселка командный пункт) к концу дня. По дороге заехал в Волобуево, где размещалось политуправление фронта.
      С. Ф. Галаджева застал на месте - он только что вернулся из поездки на передовую.
      - Трудный день! - озабоченно произнес С. Ф. Галаджев, но тут же, словно погрузившись в воспоминания, начал быстро рассказывать обо всем, что увидел за день, о чем передумал.
      - Вот что значит подготовка! - словно подводя итог своим размышлениям, заметил он с удовлетворением. - Удивительно рационально организованная оборона, помноженная на массовый героизм наших людей.
      С. Ф. Галаджев доложил об активном притоке воинов в партию, настолько массовом, что партийные комиссии политотделов, не успевавшие производить необходимое, положенное по инструкции оформление документов, перенесли всю свою работу прямо на передовую.
      - Очень хорошо, что командир 8-й стрелковой дивизии полковник Гудзь, - с удовольствием доложил далее С. Ф. Галаджев, - в ходе сражения сам несколько раз интересовался у начальника политотдела, как идет прием в партию. По его инициативе накануне боя повсеместно были проведены партийно-комсомольские собрания с повесткой дня "Коммунист и комсомолец в предстоящем бою". На партийных собраниях в ходе обсуждения вопроса выступали командиры полков подполковники Жданов и Томиловский, командиры батальонов и рот.
      Думается, что весьма показательным был сам по себе уже тот факт, что командиры в самый разгар оборонительных боев, когда на счету у них каждая минута, выступали в роли единоначальников, отдававших себе полный отчет о значении воспитательной, партийно-политической работы в войсках для достижения желаемого успеха.
      С. Ф. Галаджев развернул изрядно потертую газету и разложил на столе многочисленные боевые листки, листовки-молнии, выполненные от руки.
      - А это вот - копии! - с горечью произнес Сергей Федорович, придвигая ко мне поближе несколько листков. - Оригиналы остались в делах партийных комиссий...
      "Если погибнуть придется в схватке с фашистами, - прочитал я неровные строчки, набросанные чернильным карандашом на тетрадочной линованной бумаге, прошу считать меня коммунистом-большевиком!"
      - Погиб! - не дожидаясь вопроса, подтвердил мое подозрение Сергей Федорович. - Увлек за собой бойцов, как и подобает коммунисту!
      Учитывая, что ход боевых действий войск в сражении на Курской дуге подробно описан в многочисленных военно-исторических трудах и воспоминаниях участников, я разрешу себе ограничиться только общим перечислением событий, краткой передачей некоторых личных впечатлений в дополнение к тому, что большинству читателей уже известно.
      С началом Курской битвы случилось так, что личные качества К. К. Рокоссовского открылись для меня с новой стороны.
      За месяцы совместной работы у меня сложилось достаточно полное представление о характере и поведении командующего фронтом в самых различных обстоятельствах. И в дни трудных размышлений при разработке плана операции "Кольцо", и в напряженные дни наступления на промороженных просторах сталинградских степей, и в волнующие дни победного завершения великой битвы на Волге, и в ходе разбора огорчительных неудач наших войск уже на новом месте, севернее Курска, - я привык видеть Константина Константиновича иногда задумчивым, внешне даже несколько рассеянным, иногда энергично, с подъемом действовавшим, в том числе и в обстановке, достаточно тревожной, но всегда спокойным и ровным в общении со всеми окружающими без исключения.
      У меня подчас возникало даже что-то похожее на чувство хорошей зависти к способности командующего неизменно находиться как бы выше обстоятельств, граничащей с вроде бы очевидной всепрощающей мягкостью, впрочем, как мне казалось, не всегда и оправданной. Однако 7 июля я получил убедительное подтверждение ошибочности своего мнения.
      В тот день немецко-фашистское командование, не добившись успеха на ольховатском направлении, перенесло главный удар на Поныри. Хотя и до этого здесь шли беспрерывные бои, однако удар, сконцентрировавший в себе все, что противник смог тогда собрать, был и хорошо организован, и обеспечен большим количеством танков. Собранная группировка пыталась овладеть Понырями при активной поддержке значительных сил артиллерии и авиации.
      Вот в этих условиях, где-то к середине дня и сложилась ситуация, которую с полным основанием можно назвать критической: пробивая себе дорогу мощным огневым шквалом, пытаясь проломить героическую оборону наших войск посредством введения больших групп танков на узком участке, немецко-фашистскому командованию удалось незначительно продвинуться вперед, несколько потеснить части 13-й армии.
      Должен сразу подчеркнуть, что воины 13-й армии под командованием смелого и инициативного генерала Н. П. Пухова покрыли себя в том сражении неувядаемой славой, их заслугу в разгроме фашистов на северном фасе Курской дуги не представляется возможным переоценить.
      Однако именно на участке 13-й армии в этот день решалась судьба сражения и малейшее ослабление обороны было чревато самыми тяжелыми последствиями.
      Так случилось, что командующий армией генерал Н. П. Пухов, докладывая фронту об отходе частей на вторую полосу обороны, как следовало понимать километра на три, по чистой случайности не застал на месте К. К. Рокоссовского и переключился на начальника штаба. Не спавший двое суток М. С. Малинин не сдержал эмоций и, не очень затрудняя себя выбором выражений, дал более чем резкую оценку этому событию, в горячке зацепив и личность самого командарма.
      Вполне естественно, что генерал Н. П. Пухов, не привыкший к такой манере разговора, все-таки сумел вскоре связаться с К. К. Рокоссовским, доложить ему о сложившемся положении, присовокупив и жалобу на М. С. Малинина.
      К. К. Рокоссовский, только что закончивший непростой разговор с генералом П. И. Батовым об изъятия у него войск для укрепления угрожаемого направления, начал разговор с Н. П. Пуховым в свойственной ему благожелательной манере. Однако услышав (разговор шел по ВЧ и слышимость была отличной, можно сказать, на всю комнату) доклад об отходе нескольких частей на вторую полосу обороны, круто изменил тон. Его загоревшее до бронзового отлива лицо стало не бледным, а каким-то серым, трубка в руке дрогнула, побелели суставы сжимавших ее пальцев.
      - Товарищ генерал, - произнес К. К. Рокоссовский звеневшим от негодования голосом, - в полосе обороны вашей армии почти вдвое больше противотанковой артиллерии, чем на других участках фронта, организованный огонь тридцати семи противотанковых районов. Дивизия Еншина стоит насмерть, отбивает одну атаку за другой. Как могло случиться, что кто-то не выстоял?
      Было слышно, как Н. П. Пухов пытался что-то сказать в оправдание, но командующий фронтом решительно перебил его:
      - Я всегда ценил и продолжаю ценить ваши качества как человека и командарма! - произнес он, упрямо склонив голову. - И очень хочу видеть вас и завтра, и во всяком случае до конца боев в этой по праву занимаемой должности. Не дайте мне повода для разочарования. Желаю успехов! - закончил он, уже явно овладев собой.
      Однако и в этом эпизоде К. К. Рокоссовский оказался верен себе. Узнав из доклада начальника разведуправления генерала В. В. Виноградова, что противник сосредоточивает севернее Понырей большое (до 150 единиц) количество танков, он тут же отдал приказ генералу С. И. Руденко рассеять бомбовыми и штурмовыми ударами это скопление. Всю остальную часть дня он вместе с М. С. Малининым занимался усилением обороны 13-й армии. Противник был остановлен и на этом направлении.
      А позже болью отозвались в сердце сообщения о том, что гитлеровцы продвинулись под Понырями на несколько километров лишь после того, как почти полиостью уничтожили защитников одного из оборонительных рубежей. Больше отступивших здесь не было!
      Когда сегодня люди поколения, не познавшего войны, спокойно рассуждают о ратных подвигах воинов на передовой, достаточно ли четко они представляют, что за этим стоит? Надо сделать все, чтобы представляли, понимали, помнили и гордились этим всегда!
      Лично я в выступлениях, беседах с самой различной аудиторией нередко рассказывал о воине - представителе самой мирной на земле профессии, профессии земледельца. Бывший бригадир одного из колхозов Тульской области старшина К. С. Седов, прибыв под Поныри в составе 540-го артиллерийского полка резерва Верховного Главнокомандования, подал заявление о приеме в партию и был принят кандидатом в члены ВКП(б).
      Готовя свой расчет к боям, старшина Седов, привыкший сызмальства делать все обстоятельно, по-хозяйски, также скрупулезно обучал и воспитывал подчиненных, тренировал в отражении танковых атак, прививал любовь к боевой технике, веру в ее надежность и мощь.
      Когда противник 7 июля предпринял попытку овладеть Понырями, артиллеристы 540-го противотанкового полка, подпустив танки на близкое расстояние, почти в упор расстреляли их.
      Гитлеровцы бомбили позицию батареи, в составе которой сражался расчет старшины Седова, сосредоточили на ней артиллерийский огонь. Но даже после того, как почти все воины расчета были ранены или контужены, никто из них не покинул поля боя. Отражая одну атаку за другой, они подбили 8 танков противника и погибли сами от прямого попадания тяжелого артиллерийского снаряда.
      Подвиг старшины-коммуниста К. С. Седова вдохновил бойцов полка, и они стойко отражали все следующие одна за другой атаки гитлеровцев. Здесь противнику не удалось вклиниться в нашу оборону.
      Испытывая чувство глубокой благодарности к храброму воину за его подвиг, мы в тот же день подписали представление на коммуниста К. С. Седова к высокому званию Героя Советского Союза (посмертно). Государственных наград были удостоены посмертно и все остальные воины расчета.
      Высочайший героизм проявили в этих сражениях воины артиллерийской противотанковой бригады полковника В. Н. Рукосуева, минеры 1-й гвардейской бригады специального назначения полковника М. Ф. Иоффе, бойцы, командиры, политработники многих других стрелковых, танковых, артиллерийских частей. Следует здесь подчеркнуть, что одним из решающих факторов, определивших результат сражения в целом, является завоевание нашей авиацией полного господства в воздухе.
      Всего полгода назад гитлеровские асы разрешала себе охоту чуть ли не за каждой автомашиной, появлявшейся в поле их зрения на фронтовых дорогах.
      Поражение под Сталинградом и на некоторых других участках советско-германского фронта, последовавшие затем ощутимые потери, понесенные в воздушном сражении на Кубани, налетах на Курск, не только резко снизили численность самолетов гитлеровской авиации, но и нанесли тяжелый удар по психике летного состава, от былого высокомерия фашистских летчиков не осталось и следа.
      К началу планируемого наступления немецко-фашистское командование сосредоточило в полосе действий своих войск значительные силы авиации. Хотя в первый день боевых действий советские авиаторы уничтожили до 250 самолетов противника, однако наши наземные войска все еще продолжали ощущать удары вражеских военно-воздушных сил. По всему было видно, что гитлеровское командование шло напролом, не считаясь с потерями. Похоже, оно уже понимало: или сейчас, или никогда!
      Исход воздушного сражения волновал и наше руководство. 6 июля К. К. Рокоссовскому позвонил И. В. Сталин и выразил недовольство тем, что нашей авиации еще не удалось завоевать полного господства в воздухе при наличии, если судить по данным разведки, ее численного превосходства в боевых самолетах.
      С позиции арифметики это было, конечно, правильно. Однако следовало учитывать, что наша авиация в первые дни вела бои оборонительного характера и, задействовав основные силы 16-й воздушной армии на прикрытие оборонительных порядков войск фронта, на отражение танковых атак, ее командующий генерал С. И. Руденко оставил в резерве несколько авиачастей с тем, чтобы обрушить их удар по противнику при переходе наших войск в утвержденное Ставкой последующее контрнаступление.
      При разговоре К. К. Рокоссовского с Верховным Главнокомандующим С. И. Руденко присутствовал и сделал для себя необходимые выводы. Он вообще относился к числу тех военачальников, которым достаточно только уяснить задачу, а за выполнение ее можно было особенно не беспокоиться. Схватывая самую суть с полуслова, Сергей Игнатьевич в растолковывании и напоминаниях не нуждался.
      Не задерживаясь ни на минуту на командном пункте фронта, он выехал к себе. И, как потом выяснилось, по прибытии на КП армии сразу пригласил туда своего заместителя по политчасти генерала А. С. Виноградова, начальника штаба генерала П. И. Брайко и его подчиненных, а также практически весь руководящий состав политотдела армии во главе с начальником политотдела подполковником В. И. Вихровым. На решение задачи, поставленной Верховным Главнокомандующим, были направлены все средства и силы. В частях в тот же день прошли партийные и комсомольские собрания, митинги личного состава. Одновременно велась тщательная подготовка всего самолетного парка.
      А ранним утром 7 июля, собрав в единый кулак до 600 самолетов, С. И. Руденко бросил их на районы сосредоточения войск и аэродромы противника. Поднятые гитлеровцами по тревоге самолеты прикрытия были или уничтожены, или разогнаны в воздушных боях.
      Фашистская авиация на нашем участке понесла в этот день невосполнимые потери. Большой ущерб был нанесен и наземным войскам противника.
      Не собираясь оспаривать мнение военных авторитетов, хочу высказаться в защиту суждения о том, что наше контрнаступление фактически началось уже в тот день. И начала его авиация, которая (не только по моему мнению) начиная с 7 июля овладела господством в воздухе и с того дня не упускала его до самого дня Великой Победы.
      Так усилиями члена Военного совета генерала-коммуниста С. И. Руденко, политотдела армии, командного и политического состава частей и соединений, всей деятельностью в этот момент партийных и комсомольских организаций личный состав армии был подготовлен к совершению массового подвига.
      * * *
      ...Не добившись успеха под Понырями, а затем вновь на ольховатском направлении, гитлеровское командование вынуждено было отдать приказ о прекращении наступления и начать перегруппировку войск с целью нанести удар западнее, в стык между 13-й и 70-й армиями, попытаться прорвать оборону на этом участке. И вновь безрезультатно.
      К 11 июля натиск гитлеровцев заметно пошел на убыль. 12 июля, полностью измотав силы наседавшего врага, войска 13, 48 и 70-й армий мощным ударом отбросили противника на исходный рубеж, с которого он менее чем неделю назад начал наступление. Так была решена первая часть задачи по разгрому войсками Центрального фронта противостоявшей ему немецко-фашистской группировки на северном фасе Курской дуги.
      Военный совет фронта докладывал в Ставку: "Встретив противника стеной разящего металла, русской стойкостью и упорством, войска Центрального фронта измотали в непрерывных ожесточенных восьмидневных боях врага и остановили его натиск. Первый этап сражения закончился"{29}.
      15 июля после очень короткой подготовки и передышки, если так можно назвать трое суток, наполненных продолжавшимися в разных местах боевыми действиями и перегруппировкой сил, армии правого крыла Центрального фронта перешли в контрнаступление.
      Сегодня, когда от событий того жаркого в прямом и переносном смысле июля 1943 года нас отделяют десятилетия, и они стали уже достоянием истории Великой Отечественной войны, даже у. ее ветеранов сгладилась в памяти острота ситуации, связанная с резким, все переворачивающим в сознании переходом в наступление после ожесточеннейших, скажем прямо - истребительных оборонительных сражений, подобных тем, что гремели на курской земле на протяжении почти десяти дней. Достаточно вспомнить, что в оборонительном сражении на Курской дуге в составе войск Центрального, Воронежского и Степного фронтов насчитывалось в общей сложности около 2 миллионов человек. Противник, наступавший на узком участке как на севере, так и на юге, задействовал на направлениях главного удара свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и около 2050 самолетов. При такой плотности войск и вооружения, при том упорстве, с каким стремились гитлеровцы к поставленной цели, потери с обеих сторон исчислялись многими десятками тысяч. Отбивая ожесточенные атаки противника, наши войска буквально стояли насмерть, многие подразделения - целые роты и батареи - нотабли полностью, но не отступили, не пропустили врага.
      Именно в свете этих огромных потерь и сверхпредельного морального и физического напряжения всех бойцов вызывает чувство взволнованного преклонения способность наших оставшихся в строю воинов, словно на втором дыхании, сразу перейти к наступательным действиям, начать преследование хотя и измотанного, по не сложившего оружия и ожесточившегося неудачей противника!
      Потерпев фиаско в наступлении, враг не отказался от попытки хотя бы удержать за собой орловский выступ, собрать здесь новые силы и повторить удар. Свидетельством тому служило трудно развивавшееся наступление войск нашего соседа - Брянского фронта.
      Как известно, добиваясь успеха на северном участке, противник предпринял отчаянные усилия, чтобы пробиться к Курску со стороны Белгорода, завершавшиеся грандиозным встречным танковым сражением под Прохоровкой.
      Своевременный переход войск нашего фронта в контрнаступление, активные боевые действия войск Брянского и Западного фронтов привели к ликвидации орловского выступа и освобождению Орла от гитлеровских оккупантов.
      А 3 августа перешли в контрнаступление Воронежский и Степной фронты. Быстро продвигаясь вперед, войска Степного фронта 5 августа освободили Белгород. В тот же вечер столица нашей Родины Москва впервые салютовала героям, освободившим Орел и Белгород.
      Итак, время перевернуло еще одну славную страницу истории беспримерно трудной войны советского народа за свою свободу, честь и независимость. Противник был разбит и притом на определенном им самим "решающем направлении". Поражение врага оказалось сокрушительным, поставило немецко-фашистскую армию перед катастрофой. Поняло ли это тогда политическое и военное руководство фашистского рейха? Нет, оно все еще рассчитывало на то, что способно перехватить, вернуть стратегическую инициативу, и делало для этого все возможное.
      Советское Верховное Главнокомандование конечно же отдавало себе отчет в том, что противник еще силен, что впереди - нелегкая задача освободить всю временно оккупированную территорию Советского государства, загнать зверя в логово и там уничтожить окончательно. Было совершенно очевидным, что враг теперь с упорством обреченного будет цепляться за любую возможность изменить ход событий в свою пользу.
      Оценив по достоинству реальный смысл сложившейся военно-политической ситуации, Ставка, как нам стало известно, предприняла ряд решительных шагов по закреплению достигнутого успеха.
      Характерная особенность наступательных действий Красной Армии летом 1943 года состояла в том, что удары по врагу наносились один за другим, преследовали цель разгрома войск противника одновременно на нескольких направлениях, что исключало для него возможность свободного маневра силами и средствами даже в оборонительных целях.
      Теперь взаимодействие наших войск достигло поистине всеохватывающего размаха. При наличии успешных действий Южного, Юго-Западного, Воронежского и Центрального фронтов перешел в успешное наступление и Западный.
      Нашему фронту ставилась конкретная задача наступать в общем направлении на Севск, Хутор Михайловский и не позднее 1-3 сентября выйти на рубеж реки Десна, южнее Трубчевска, Новгород-Северский, Шостка, Глухов, Рыльск. В дальнейшем развивать наступление на Конотоп, Нежин, Киев, при благоприятных условиях форсировать реку Десна и наступать по правому берегу в направлении Чернигова. Операцию намечалось начать 19-20 августа.
      На подготовку к участию в этой операции мы получили всего десять дней. Если бы исходить только из собственных возможностей и интересов, то можно было бы посетовать, что срок почти нереален. Но ведь предстояли скоординированные действия нескольких фронтов, да еще с такой вдохновляющей конечной целью! К тому же, захватив инициативу, навязав противнику свою волю, нельзя было терять темпа, ослаблять усилия, ибо враг мог использовать каждый час для укрепления своей обороны. Значит, фронту следовало обгоняя время готовиться к новым упорным наступательным боям.
      Военные советы фронта и армий, политорганы всех степеней, совершенно ясно представляя себе состояние войск, их усталость от участия в недавно отгремевшей Курской битве, принимали все возможные меры для организации пусть краткого, но максимально полноценного отдыха.
      Серьезное внимание уделили оказанию необходимой медицинской помощи всем в ней нуждающимся - ведь многие воины, получив в боях ранения и контузии, отказывались от госпитализации, а подчас и лечились разного рода "народными средствами". Теперь таких воинов, подчас даже вопреки их нежеланию, отправляли на долечивание в госпитали или, в случаях допустимых, организовывали квалифицированную медицинскую помощь на месте.
      Были созданы необходимые условия для приведения в порядок обмундирования, белья, проведена санобработка всего личного состава, изысканы дополнительные возможности для организации усиленного питания.
      Вновь нелегкие заботы легли на плечи работников тыловых органов. Впрочем, им было бы еще труднее, не произойди ранее одно событие... Чтобы разъяснять его суть, вернусь немного назад.
      В свое время, когда бои в районе Понырей достигли кульминационного пункта, некоторые работники тыловых учреждений поставили перед Военным советом вопрос о передислокации наиболее уязвимых и трудно перемещаемых фронтовых складов в глубину обороны. Тогда К. К. Рокоссовский со свойственной ему логичностью в суждениях доказал, что в сложившихся условиях начало передислокации складов в глубину личный состав может воспринять как свидетельство неуверенности командования в положительных результатах сражения, что отнюдь не будет содействовать укреплению прочности обороны.
      - Вы лучше вот что сделайте, - закончил несколько неожиданно свою мысль командующий. - Передислоцируйте-ка эти самые склады поближе к линии фронта, в частности в Фатеж. Закончим обороняться, пойдем вперед - вам же легче будет на коротком плече подвозить войскам все необходимое.
      Мысль командующего оказалась прямо-таки пророческой. Тогда генерал Н. А. Антипенко перебросил изрядную часть фронтовых запасов продовольствия и вещевого имущества в Фатеж. Теперь же эта мера значительно облегчила решение всего комплекса снабженческих проблем. А они, как можно понять, не исчерпывались само собой разумеющейся заботой о бойце. Развернувшаяся подготовка к операции для органов тыла означала подвоз в войска огромного количества боеприпасов, снаряжения, горючего и смазочных материалов. Требовалось в самые сжатые сроки отремонтировать поддающуюся ремонту боевую технику, выполнить фронтовым и армейским транспортом перевозки войск по плану их сосредоточения.
      Паузу в наступательных действиях партийно-политический аппарат фронта использовал для дальнейшего усиления политико-воспитательной работы с личным составом, и, как всегда, в первую очередь с пополнением, которое теперь состояло почти исключительно из призванных в армию лиц, находившихся на временно оккупированной врагом территории. Благо, что мы утке имели достаточный опыт работы с этим контингентом, проверенный в ходе ожесточенных боев на Курской дуге. И политорганы, политаппарат частей и подразделений действовали дифференцированно, с учетом индивидуальных особенностей, склонностей, настроений каждого новобранца и складывавшихся в их среде неформальных групп.
      Как и следовало ожидать, основная масса призывников, получивших оружие после длительного пребывания под игом фашистской оккупации, буквально рвалась в бой, показывала примеры самоотверженного выполнения воинского долга в самых сложных ситуациях оборонительных, а затем и наступательных боев. Поэтому в основе боевой и политической подготовки пополнения лежало доверие к мим, правдивое слово о событиях в стране, жизни советского народа и его Вооруженных Сил, нанесших уже врагу ряд сокрушительных ударов, мощь которых будет постоянно возрастать.
      Однако приходилось считаться и с тем, что на первых порах работы с таким контингентом не обошлось без ошибок, наблюдались случаи формального подхода к организации воспитательных мероприятий, в результате чего они не всегда достигали цели. Поэтому-то и было обращено особое внимание на глубокое изучение морально-психологических качеств каждого новобранца, обеспечивавшее действенность его политического и воинского воспитания.
      Надо сказать, что среди этих призывников крайне редко, но встречались и бывшие пособники оккупантов, скажем, полицаи или трусливые обыватели, приспособившиеся к "новому порядку" и разложившиеся под влиянием фашистской пропаганды. Их, как правило, быстро разоблачали сотрудники органов контрразведки "Смерш" (так в то время именовались особые отделы НКГБ в воинских частях и соединениях). Попытки же отдельных новобранцев сеять смуту, распускать ложные слухи и т. п. немедленно пресекались командирами, политработниками, бойцами. Что касается коммунистов и комсомольцев, то по существу все они стали активными помощниками командиров в пропагандистской работе с пополнением. Активизации такой деятельности Военный совет придавал особое значение.
      Ну а пока на земле продолжалось короткое временное затишье, в воздухе шло горячее сражение.
      Препятствуя отходу немецко-фашистских войск в глубину их обороны, летчики 16-й воздушной армии в тесном взаимодействии на этот раз с авиаторами 15-й воздушной армии Брянского фронта и соединениями авиации дальнего действия днем и ночью наносили массированные удары по колоннам отступавших войск, железнодорожным узлам, аэродромам, уничтожая живую силу и технику врага, усеивая дороги отступления трупами гитлеровских солдат и офицеров.
      Как выяснилось позже, эти массированные удары о воздуха, активизировавшаяся деятельность партизан воспрепятствовали осуществлению противником его бесчеловечных замыслов - угона в фашистское рабство всего трудоспособного населения, разрушения Орла и вывоза большого количества награбленного имущества.
      Между тем в заботах, обучении и морально-политической подготовке войск, перебазировании ближе к фронту учреждений тыла и перегруппировке сил для предстоявшего наступления, буквально как солома в жарком огне, сгорели десять дней, отпущенные нам на подготовку.
      26 августа фронт приступил к выполнению боевой задачи, нанося главный удар на новгород-северском направлении.
      Данные всех видов разведки, тщательно проведенной аэрофотосъемки свидетельствовали о наличии впереди наших изготовившихся к наступлению войск сильной оборонительной полосы противника, который успел основательно закрепиться по берегам рек Сейм и Сев, превратил все прилегавшие к линии фронта населенные пункты в прочные узлы сопротивления. По сообщениям партизан, гитлеровцы закопали в землю подбитые и неисправные танки, штурмовые орудия, превратив их в малоуязвимые огневые точки.
      Первый день наступления показал, насколько основательно враг рассчитывал задержаться на занятом рубеже. Для прорыва линии его обороны, казалось, было предпринято все, что предусматривалось планом наступательной операции. Однако, несмотря на ураганный огонь артиллерии, почти непрерывные удары бомбардировочной и штурмовой авиации, гитлеровцы в тот день не только не оставили своих позиций, но и неоднократно предпринимали контратаки при поддержке десятков танков, вводили в бой свежие резервы. В результате продвижение наших войск в первый день операции было медленным. Более того, определив направление нашего главного удара, противник в ночь на 27 августа перебросил на этот участок еще две танковые и две пехотные дивизии, значительно укрепив здесь свое положение.
      Если учесть, что неудачные наступательные действия сопряжены, как правило, с большими потерями, что неизбежно оказывает угнетающее влияние на настроение личного состава, следует представить себе, какой силой убеждения надо обладать, чтобы в этих условиях поддержать и укрепить в сознании воинов веру в неизбежность близкого успеха. Особенно следовало считаться с тем, что часть бойцов принимала участие в боевых схватках впервые и этой неудачей была особенно подавлена.
      В такой обстановке командирам всех степеней, всему партийно-политическому, агитационно-пропагандистскому аппарату войск фронта выпала задача использовать короткую ночную передышку для убеждения всего личного состава в нереальности попыток гитлеровцев задержать ход общего наступления Красной Армии.
      В эти минуты широко были использованы сводки Совинформбюро, листовки о подвигах героев первого дня наступления, сообщения об успехах советских войск на других фронтах.
      Особое место заняли письма партизан и жителей временно оккупированных территорий. В этих письмах, полученных по каналам партизанской связи и размноженных для войск, содержались горячие призывы к воинам Красной Армии приложить все усилия для освобождения оккупированных территорий, приводились многочисленные факты зверств немецко-фашистских оккупантов в захваченных ими городах и селах, угона молодежи на каторжные работы в Германию.
      На другой день, к вечеру, войскам 65-й армии при поддержке соединений 2-й танковой армии удалось сломить сопротивление противника и овладеть городом Севск, однако на этом наше наступление снова застопорилось и развить определившийся здесь успех не удалось. Подкрепленные свежими силами, гитлеровцы предприняли ряд ожесточенных контратак.
      Исходя из сложившейся обстановки, Военный совет фронта дал приказ командующему 60-й армией генералу И. Д. Черняховскому нанести вспомогательный удар, поставить противника перед фактом образования второго направления наступления, сковать его возможности маневра силами.
      Следует отдать должное генералу И. Д. Черняховскому. Получив приказ, он приступил к его выполнению, действуя так, как умели действовать далеко не многие. Довольно рискованно, он все свои резервы и часть сил перебросил с правого фланга на левый и, собрав таким образом мощную ударную группировку, буквально проломил оборону противника, изменив тем самым всю оперативно-тактическую обстановку в нашу пользу.
      Впоследствии стало известно, что командование немецко-фашистских войск не ожидало столь активных ваших действий на этом участке фронта, произвело перегруппировку сил, и оборона южнее Севска оказалась слабо обеспеченной.
      Полностью разрушив в полосе удара систему вражеской обороны, не встречая далее сколько-нибудь серьезного сопротивления, войска, возглавляемые Иваном Даниловичем Черняховским, быстро продвинулись далеко вперед.
      Командование фронта в целях развития успеха перебросило на это направление фронтовые резервы, подкрепило действия сухопутных войск активными действиями авиации.
      Теперь отступление противника напоминало беспорядочное бегство. По сравнительно узкому коридору войска 60-й армии, во взаимодействии со спешно переброшенной сюда 13-й армией, 30 августа освободили город Глухов, а день спустя продвинулись уже на 60 километров и расширили прорыв до 100 километров.
      Немецко-фашистское командование пыталось предпринять ряд энергичных оборонительных действий, однако войска фронта прочно удерживали оперативную инициативу. С вводом в сражение 48-й армии вперед двинулся весь фронт. Противник действовал все более неуверенно, его оборона утратила былую организованность. Чувствовалось, что действует он теперь в основном по инерции, не очень-то веря в возможность поправить положение.
      Прорвав оборону гитлеровцев и наращивая темпы наступления, 65-я армия менее чем за неделю прошла с боями 125 километров, причем в рейде через Брянские леса ей существенную помощь оказали партизанские соединения. 5 сентября войска армии овладели населенными пунктами Середина-Буда и Хутор Михайловский.
      Трудно передать словами духовный подъем воинов, которые теперь, преодолевая сковывавшую усталость, входили победителями в освобожденные села и города, видели, ощущали радостное ликование встречающих их советских людей, дождавшихся наконец своих освободителей.
      Эти встречи, эти скромные бесчисленные букеты полевых цветов, слезы радости поднимали боевой дух бойцов, звали на новые подвиги.
      Командиры и политработники выступали на стихийно возникавших митингах, заверяли советских людей в том. что никогда не допустят возвращения гитлеровских палачей на освобожденную советскую землю. Жители, в свою очередь, горячо благодарили воинов, желали им скорейшего возвращения домой с победой.
      Вот теперь вступили в действие все положительные факторы успешной операции и, в первую очередь, боевой порыв, охвативший в те дни весь личный состав. К тому же на этот раз части и подразделения шли в бой под командованием офицеров - 24 июля Президиум Верховного Совета СССР издал Указ о введении в Красной Армии офицерских званий.
      В передовой статье газеты "Правда" от 28 июля, озаглавленной "Советские офицеры", говорилось, что "отныне наименование "офицер" закрепляется за командирами Красной Армии государственным актом. Отныне законом устанавливается офицерский корпус Красной Армии".
      Издание Указа определило содержание работы политорганов и партийных организаций с офицерским составом, содействовало укреплению авторитета командиров, воспитанию в этих достойных наследниках русской воинской славы и доблести высокого чувства собственного офицерского достоинства, смелости и самоотверженности в действиях по руководству подчиненными воинами в бою.
      Я посчитал уместным упомянуть об этом Указе и работе, развернутой в связи с его опубликованием, именно здесь потому, что в том трудном наступлении офицерский корпус проявил себя выше всякой похвалы.
      Можно было бы привести любое количество фактов боевой деятельности подразделений и частей, где решающим образом проявили себя офицерские опыт, знания и воля. Однако речь идет не о единичных примерах, сколь бы они ни были многочисленны, а о качественно возросшем уровне командирского мастерства во всех областях боевой деятельности. Причем это в равной мере касалось и командиров, и политработников, и офицерского состава органов тыла.
      Теперь, после Москвы, Сталинграда и Курской дуги, мы имели, несмотря на немалые потери, сложившиеся кадры руководящего состава, обладавшие прочными знаниями и навыками ведения наступательных действий, способные в любых условиях организовать четкое взаимодействие, проявить в условиях изменчивой боевой обстановки хладнокровие, выдержку, зрелое тактическое мастерство.
      Этими качествами и ранее отличались командиры и политработники Красной Армии. Но теперь, подкрепленная опытом, прочным знанием как успехов, так и допущенных ошибок, сама методика командования подразделениями и частями обрела значительно более осмысленный, творческий характер.
      Генерал И. Д. Черняховский, генералы и офицеры его армии осуществили смелый до дерзости прорыв войск по узкому коридору на большую глубину. И действовали так не из излишней лихости, которая в зимнем наступлении едва не стала роковой для конно-механизированной группы генерала В. В. Крюкова, а по трезвому расчету, верной оценке своих сил и сил противника в конкретной фазе сражения.
      Огромную мобилизующую роль играли в те дни приказы Верховного Главнокомандующего. Теперь каждый весомый успех фронта отмечался всенародно, гремели победные залпы салюта над Москвой. Только за период с 9 по 17 сентября Москва трижды салютовала войскам фронта за взятие городов Бахмач, Нежин и Новгород-Северский.
      В связи с приказами о присвоении отличившимся соединениям почетных наименований им вручались новые боевые знамена. При исполнении этого торжественного акта командиры и политработники широко разъясняли личному составу политическое значение этого события, ибо за каждой победой советского оружия на поле сражения стоял героический труд работников советского тыла, и вручение каждого такого знамени как бы олицетворяло победный результат совместных действий армии и народа...
      Между тем войска нашей 60-й армии, преследуя хотя и отступавшего, но активно контратаковавшего противника, достигли мощного водного рубежа - реки Десна. Освободив 30 августа город Глухов, 9 сентября Бахмач, а еще через шесть суток прямо на плечах отступавшего противника после короткого боя овладели городом Нежин - последним крупным узлом обороны; врага на киевском направлении, прикрывавшим подступы к Днепру.
      Уже сам факт выхода наших войск на Днепр имел огромное политико-воспитательное значение. Ведь почти во всех выступлениях командиров и политработников, относящихся к тому периоду боевых действий, в печатных изданиях тема выхода к берегам великой реки звучала постоянно, ибо именно это было одной из основных целей довольно длительного и упорного сражения на широком фронте действий всех наших армий.
      В соединениях политработники активно разъясняли специальную директиву Ставки ВГК от 9 сентября 1943 года о форсировании Днепра, изучался опыт переправы через Десну, Сейм, готовились переправочные средства.
      Военный совет фронта, командование армий да, можно сказать, и весь личный состав войск отдавали себе полный отчет в том, что бои за Днепр будут упорными и кровопролитными, что гитлеровское командование намерено использовать эту мощную водную преграду для того, чтобы остановить наступление Красной Армии, попытаться отсидеться за Восточным валом, подогревая себя надеждами на пришествие "лучших времен".
      Если еще в начале года разговор шел об освобождении от гитлеровцев берегов Волги и Кубани, то теперь на повестку дня уже стала битва за Днепр. Однако даже в такой благоприятной ситуации война оставалась войной со всеми ее неизбежными тяготами, предвиденными и непредвиденными сложностями.
      Напомню, что войска нашего соседа слева - Воронежского фронта, - усиленные 3-й гвардейской танковой армией, с продвижением по разным причинам несколько задержались и вели в то время бои в районе Ромен, Лох-вицы, что привело к образованию разрыва между передовыми частями обоих фронтов примерно в 100-120 километров.
      Генерал И. Д. Черняховский, войска которого набрали хороший темп наступления, вынужден был довольно значительную часть сил выделить на прикрытие своего растянутого левого фланга, ослабив тем самым силы ударной группировки. Несмотря на это, соединениям армии совместно с войсками Воронежского фронта удалось 18 сентября освободить город Прилуки, находившийся уже за пределами фронтовой разграничительной линии в полосе наступления Воронежского фронта.
      Оценив обстановку, К. К. Рокоссовский после обстоятельного обсуждения на Военном совете вопроса связался со Ставкой и предложил использовать глубокое вклинение наших войск для нанесения удара во фланг вражеской группировке, сдерживавшей наступление Воронежского фронта. Такой удар при благоприятном развитии событий (а захват Прилук, осуществленный без особых трудностей, свидетельствовал о перспективности предложенного решения) мог не только ослабить оборонительные возможности противника, но и завершиться его окружением. Предложение К. К. Рокоссовского учитывало то важное обстоятельство, что гитлеровские войска, отходившие в полосе наступления Воронежского фронта, не ощущая реальной угрозы удара во фланг и сохраняя значительные силы, основательно изматывают соединения нашего соседа слева. Кроме того, не будучи окруженными и истребленными еще на левом берегу Днепра, гитлеровцы имели возможность, продолжая организованно отступать, без особых помех переправиться за Днепр и значительно усилить оборону, созданную противником по западному берегу Днепра.
      Разгром и возможная ликвидация левобережной группировки противника способствовали бы решению целого ряда наших задач, в частности уничтожению или значительному ослаблению сил противника, а следовательно, и обороноспособности врага на правом берегу Днепра, выравниванию фронта наступавших войск Красной Армии, подтягиванию их тылов и более организованному наступлению на Киев.
      По неясным и по сей день для меня причинам это предложение было отклонено, а К. К. Рокоссовский сверх всякого ожидания получил строгое внушение за взятие Прилук. Последнее было явно лишено оснований хотя бы потому, что уже более года действовал приказ Верховного Главнокомандующего, осуждавший буквальное, догматическое толкование нерушимости разграничительных линий вопреки реально сложившейся обстановке.
      Правда, оценив ситуацию, Ставка подчинила нашему фронту 61-ю армию генерала П. А. Белова (член Военного совета генерал Д. Г. Дубровский), которая была вскоре введена в полосу между 65-й и 13-й армиями, что позволило сузить полосу наступления соединений И. Д. Черняховского и ускорить их продвижение к Лиеву.
      А близость столицы Украины, в скором освобождения которой теперь уже никто не сомневался, еще больше поднимала боевой дух яичного состава, вселяла новые силы. В те дни партийно-политическая работа в войсках опиралась на предельно ясный каждому лозунг: "Освободим столицу Советской Украины!" - а если сформулировать еще короче: "Даешь Киев!"
      Можно понять наше настроение, когда во второй половине сентября, буквально в преддверии ожидаемых всеми событий, решением Ставки разграничительная линия между Центральным и Воронежским фронтами была отодвинута далеко на север, и Киев целиком отошел в полосу нашего левого соседа, а главным направлением действий Центрального фронта стало черниговское!
      Получив такой приказ Ставки, всегда уравновешенный К. К. Рокоссовский так расстроился, что, кажется, впервые за все месяцы нашей совместной работы даже ив пытался скрывать своего настроения.
      С трудом овладев собой, он позвонил И. В. Сталину. В тишине рабочего кабинета был хорошо слышен ответ Верховного, прозвучавший в трубке телефона, которую командующий намеренно несколько отвел от уха. Отвечал на этот раз Сталин в несвойственной ему уклончивой манере, как человек, не очень уверенный в правильности своего решения:
      - Это сделано, - произнес он, как мне показалось, несколько раздраженно, по настоянию товарищей Жукова и Хрущева... Они находятся там, им виднее!..
      И, явно не желая входить в дальнейшее обсуждение вопроса, положил трубку.
      Ну что же - приказ есть приказ! 21 сентября войска фронта овладели городом Чернигов. В тот же день 13-я армия начала подготовку, а 22 сентября первой форсировала Днепр. Короче говоря, 23 сентября войска 13-й армии овладели на западном берегу Днепра плацдармом глубиной 35 и шириной до 30 километров.
      30 сентября Черниговско-Припятская наступательная операция Центрального фронта была завершена. 5 октября Ставка, отметив, что Центральный фронт свою задачу полностью выполнил, передала Воронежскому фронту 60-ю и 13-ю армии вместе с их участками, а 20 октября наш фронт был переименован в Белорусский.
      * * *
      Февраль - октябрь. Немногим более восьми месяцев отделяло нас от знаменательного дня победоносного завершения боевых действий под Сталинградом. А позади уже остались многие сотни километров передислокаций, не самых удачных для нас зимних сражений в глубоких снегах курских равнин, невиданная по своим масштабам подготовка к летним сражениям при ясном понимании того, что эта битва будет одной из решающих в судьбе Родины. Потом сама эта битва на Курской дуге, осуществленное на втором дыхании решительное контрнаступление, освобождение ряда областей Украины...
      Одним словом, за эти месяцы было пережито, вынесено, преодолено много такого, что не просто понять поколениям людей, не испытавшим лично, что такое война.
      И все-таки главное место в тревожной памяти прошедших месяцев войны занимает огненная страда Курской битвы.
      Пожалуй, только теперь, когда все, что втайне готовил противник, стало предельно ясным, когда весь ход событий предстал перед нами в исчерпывающей полноте, представляется возможным оценить и поставить на достойное место в истории человечества все произошедшее на Курской дуге летом 1943 года.
      Отдавая себе отчет в том, что победа или поражение в битве на Курской дуге окажет решающее влияние на весь ход последующих событий, Гитлер в своих приказах весной 1943 года требовал от генералитета собрать в ударный кулак лучшие дивизии, лучших солдат и офицеров, лучшую технику, максимум боеприпасов и обязательно уже в 1943 году добиться на Восточном фронте полной победы.
      Готовя наступательную операцию, гитлеровское командование принимало в расчет и то обстоятельство, что схватка предстоит, так сказать, один на один, что обещанный англо-американскими союзниками второй фронт к этому времени не будет открыт.
      И снова Советские Вооруженные Силы, советский народ, руководимые ленинской партией, выиграли решающее сражение в условиях единоборства с предельно отмобилизованными вооруженными силами германского фашизма, показав всему миру способность к победе над заклятым врагом человечества.
      И вот войска бывшего Центрального, а теперь уже Белорусского фронта, принимавшие наряду с войсками других фронтов участие в этой исторической битве, готовились к новым наступательным - и мы были убеждены - только наступательным операциям!
      Глава четвертая.
      Освобождение Белоруссии
      Впереди - Гомель. Дерзкий маневр 65-й армии. Предложение генерала А. В. Горбатова. Осенняя распутица. Болотные дороги. Работа политорганов в непривычных условиях. Транспорт - ключевая проблема. Верные помощники белорусские партизаны. Гомель - наш! Необычная уборочная. Мы - 1-й Белорусский. Готовимся к операции "Багратион". Кто кому "протянет руку". Бобруйск и другие города. Растут в боях партийные ряды. Массовый героизм воинов. Авиация громит окруженные войска противника. О друзьях и товарищах. Первые шаги на польской земле.
      В значительной части военно-исторических трудов и публикаций, отражающих события, связанные с освобождением Белоруссии, дается обстоятельный анализ операции "Багратион". По вполне объяснимым причинам внимание военных историков гораздо меньше привлекли события, составившие предысторию летнего наступления 1944 года, в ходе которого была полностью освобождена территория Советской Белоруссии.
      Однако же на войне (истина общеизвестная) все взаимосвязано и взаимообусловлено. Поэтому мне кажется совершенно необходимым уделить здесь внимание тем событиям, которые составили смысл и содержание деятельности Военного совета фронта в трудные дни осени и зимы 1943-44 годов.
      Итак, наш Центральный фронт получил новое направление, новую задачу и 1 октября 1943 года - три новые армии из состава войск правого соседа Брянского фронта - 3, 50 и 63-ю, вместе с занимаемыми ими участками. Фронт стал называться Белорусским. В полосе нашего наступления теперь лежала земля белорусская, впереди был Гомель.
      С передачей трех армий Брянского фронта Ставка предписала нам подготовить и провести Гомельско-Речицкую наступательную операцию. Замысел операции заключался в нанесении ударов по флангам гомельской группировки врага с целью ее обхода и уничтожения. Главный удар намечался с плацдарма у Лоева в общем направлении на Речицу, с последующим выходом в тыл врага. На четвертый день операции планировалось нанести удар из района севернее Гомеля в направлении на Жлобин с задачей обойти гитлеровцев с северо-запада и во взаимодействии с главными силами ликвидировать гомельскую группировку. Войскам правого крыла фронта предстояло выйти к Днепру севернее и южнее Нового Быкова.
      Однако прежде чем рассказывать об этой операция, вернемся к событиям конца сентября, когда 65-я армия вышла к берегам реки Сож южнее Гомеля. Почти одновременно с ней на этот рубеж вышли и войска 48-й армии.
      Форсировав реку Сож, войска обеих армий завязали бои в междуречье Сожа и Днепра. Однако, вымотанные предшествовавшим длительным наступлением, встретив здесь ожесточенное сопротивление заблаговременно подготовившего оборону противника, развить наметившийся успех войска этих армий не смогли. Совершенно очевидно, что противник отдавал себе отчет в том, к каким последствиям приведет потеря Гомеля, и делал все возможное для удержания выгодных оборонительных позиций.
      Несколько дней потребовалось военным советам армий и фронта на поиски радикального решения сложившейся здесь ситуации, и оно было найдено, кажется, единственно возможное, хотя и не совсем обычное. Состояло оно в том, чтобы в междуречье оставить только соединения 48-й армии, которые своими активными действиями должны были приковать к себе силы противника.
      Воспользовавшись этим, войска 65-й армии оставили завоеванные дорогой ценой позиции на западном берегу Сожа, возвратились на восточный берег, перешли скрытно на юг, после чего совместно с войсками 61-й армии форсировали Днепр, захватили город Лоев и развивали наступление на северо-запад, в обход гомельской группировки врага.
      Вот здесь мне хочется попросить читателя поразмышлять вместе со мной.
      Описания действий войск, как правило, содержат .данные об обстановке, характере поставленной задачи, о привлекаемых средствах, принятом решении и путях его осуществления. В расчете на осведомленность читателей суть самой тактической или оперативной задачи, равно как и этапов ее осуществления, излагается с предельной лаконичностью.
      Все мы, военные, в разной степени, но постоянно грешим скорописью, не учитываем того, что состав читательской аудитории коренным образом изменился и чисто уставные формулировки, еще недавно способные внести полную ясность в предмет описания, сегодня большинством людей воспринимаются как набор фраз, раскрывающих некое неодушевленное действие. Пробелы лаконичной схемы описания событий читатели послевоенного поколения собственными воспоминаниями заполнить не могут.
      В то же время каждая операция, даже каждое действие по передвижению войск, всегда бывали наполнены неперечислимым количеством конкретных событий, иногда предвиденных, чаще возникавших вопреки расчетам и ожиданиям.
      В каждом таком действии участвовали части, соединения, иногда целые армии, их командиры, политработники, личный состав войск - живые люди со своими представлениями о происходящем, со своим миром самых разнохарактерных ощущений и переживаний, которые -оказывают активное влияние на поведение воина в определившихся условиях.
      Повторим, что войска 65-й армии с ощутимыми потерями, понесенными при форсировании Сожа, прочно захватили плацдарм на его западном берегу. Плацдарм этот был гордостью всего личного состава армии. Предполагалось поначалу, что именно отсюда развернется новое успешное наступление на запад.
      Высокий смысл осуществления освободительной операции был доведен до воинов с использованием всех средств политического воздействия, и вера личного состава в разумность и оперативно-тактическую целесообразность форсирования Сожа, захвата и удержания плацдарма была безграничной. Кроме всего прочего оперативные действия армии в полной мере соответствовали стремлению бойцов и командиров, рвавшихся на запад по пятам отступавшего с боями противника.
      Теперь нужно было вернуть войска с завоеванного плацдарма на восточный берег, перебросить их на юг, осуществить еще одно форсирование, на этот раз полноводного русла Днепра, я захватить новый плацдарм. И все это необходимо было сделать не разъясняя бойцам истинных целей совершаемого маневра, поскольку отвод соединений армии должен быть сохранен в полнейшей тайне от противника, должна быть обеспечена полная внезапность удара с неожиданного для него направления.
      Военный совет 65-й армии, отдавая себе отчет о некоторой необычности маневра, должен был обеспечить не просто перемещение большой массы войск (до двух корпусов с частями армейского подчинения), но и разместить их на новых позициях с такой степенью скрытности, чтобы у противника не возникло повода для укрепления своей обороны на участке нанесения нового удара.
      Вполне естественно, что в этих условиях поддержание боевого наступательного духа передислоцируемых войск и сохранение тайны этого перемещения от настороженного наблюдения противника являлось главной, двуединой задачей, выдвинутой ходом событий перед всеми политорганами, начиная с политуправления фронта.
      С целью поддержания у противника уверенности о нашем твердом намерении развивать наступление с захваченных плацдармов командующий 65-й армией генерал П. И. Батов в дополнение к находившимся ближе к Гомелю войскам 48-й армии оставил на плацдарме 19-й стрелковый корпус генерала Д. И. Самарского (начальник политотдела полковник Д. Н. Патрушев) и одну дивизию из резерва армии. Командованию оставляемых войск было приказано обозначить своими активными действиями присутствие ушедших с плацдарма корпусов, демонстрировать неизменность наших наступательных намерений.
      В ночь на 8 октября под грохот орудий оставшихся дивизий 19-го стрелкового корпуса начался организованный отвод войск с плацдарма. Пасмурная, с мелким пронизывающим дождем осенняя погода парализовала действия фашистской разведывательной авиация и этим содействовала скрытности передвижения войск. Правда, она же, эта погода, отрицательно влияла на настроение бойцов, поскольку холодная изморось пропитывала влагой их одежду - ни обсушиться, ни обогреться было негде. К тому же обратный переход через полноводный Сож в полной темноте не обошелся для некоторых бойцов без купания в холодной воде.
      Поистине огромную организаторскую работу провел в эти дни политотдел 65-й армии и его начальник полковник X. А. Ганиев. Учитывая особое значение операции по овладению Лоевом, мы все выехали в войска. Над поймой Сожа уже господствовала глухая осенняя темень, кое-где, очень яркие в темноте, горели костры, создавая у противника впечатление о стабильности нашей обороны.
      С полковником X. А. Ганиевым в эту ночь мне довелось встретиться на самом плацдарме, примерно в километре от переправы, у небольшого костра.
      В промокшей дочерна плащ-накидке, с капюшоном, надвинутым на фуражку, он почтя ничем не выделялся из круга стоявших около огня бойцов, узнал я его только по характерным энергичным и размашистым жестам рук.
      Судя по всему, разговор с бойцами подходил к концу. Выслушав чей-то не очень внятно произнесенный вопрос, полковник X. А. Ганиев обнадеживающе улыбнулся.
      - Мы, товарищи, не отходим! - послышался его громкий, в тот раз несколько простуженный голос. - Мы наступали и будем наступать. Только всему свое время, свой порядок, свой маневр. Сейчас главное - уйти отсюда так, чтобы гитлеровцы и заметить этого не могли. Насчет всего остального можете быть, в полной надежде. Все идет, как нами задумано!
      - Вот ведь ситуация! - чуть позже с досадой поведал мне X. А. Ганиев. Привыкли люди к ясности, к полному пониманию того, что им надлежит выполнить... Весь политотдел сейчас в войсках... Объясняем вот, наверное, слышали как? Рад тому, что пока нам люди без сомнения верят. Теперь только эту веру обязательно следует подкрепить успехом, подтвердить разумную необходимость всего происходящего...
      Ночью мы с X. А. Ганиевым побывали на переправе. Перевод частей через широкую пойму реки проходил в сосредоточенной тишине. В полной темноте, ориентируясь скорее по интуиции, чем по зрительным приметам, полки армии П. И. Батова уходили на новое направление.
      Все эти события описаны с приведением памятных подробностей в качестве примера того, что стоит за лаконичной фразой о передислокации войск 65-й армии к новым местам сосредоточения.
      Ко всему сказанному следует добавить, что генерал Д. И. Самарский, его комдивы, весь личный состав корпуса свою задачу выполнили с честью. Они не только сумели ввести противника в заблуждение, но и нанесли ему ощутимые потери, расширили границы плацдарма.
      В общем, эта часть операции была проведена во всех отношениях успешно. Несколько большую сложность представило осуществление той части плана, для выполнения которой были задействованы полученные из состава Брянского фронта 3-я (командарм генерал А. В. Горбатов, члены Военного совета генералы И. П. Коннов и И. Д. Пинчук) и 50-я (командарм генерал И. В. Болдин, члены Военного совета генерал А. И. Карамышев и полковник А. Н. Рассадин) армии.
      С целью отвлечения внимания противника от действий армий южного фланга, готовившихся к форсированию Днепра и захвату Лоева, Военный совет фронта вынужден был поставить перед этими армиями задачу на наступление севернее Гомеля. Именно вынужден, ибо было известно, что переданные нам войска так же, как и те, что ранее входили в состав нашего фронта, прошли с боями сотни километров, пришли к берегам Сожа уставшими до предела. С трудом обеспечивалось их снабжение по растянувшимся тыловым коммуникациям, раскисшим дорогам. Нам было известно, что в войсках северного фланга можно набрать не более 20 процентов штатного боевого комплекта снарядов и мин, ощущалась нехватка даже в патронах.
      И все же в сложившихся условиях наступление этих армий было, пожалуй, единственной гарантией успешных действий армий южного фланга.
      Военный совет фронта отдавал себе отчет в сложности поставленной задачи, однако учитывал, что генералам А. В. Горбатову и И. В. Болдину мужества и полководческого мастерства не занимать.
      Генерал Александр Васильевич Горбатов сочетал в себе непреклонную командирскую волю с поистине отеческой заботой о подчиненных. Впервые я познакомился с ним еще под Сталинградом, где он занимал должность заместителя командующего 24-й армией. И тогда он произвел самое благоприятное впечатление основательностью суждений, обширными профессиональными знаниями, способностью проникать в самую сущность рассматриваемых явлений и при всем этом органически присущей ему скромностью поведения, стремлением делить с подчиненными все трудности военной жизни. Известно было, например, что и питается командарм из солдатского котла.
      Генерал Иван Васильевич Болдин командовал 50-й армией с ноября 1941 года. С ней он участвовал в героической обороне Тулы, в контрнаступлении под Москвой, в Курской битве, а сейчас привел сюда, на берега реки Сож. Не лишним будет напомнить, что еще в конце июля памятного 1941 года в приказе Наркома обороны, подводившем суровый итог первым неделям войны, действия генерала И. В. Болдина в районе Одессы были противопоставлены действиям тех командиров, которые, поддавшись панике, не сумели использовать для обороны вверенных участков даже те войска, которые сохранили способность оказать организованное сопротивление натиску врага.
      Мне в подробностях запомнился разговор К. К. Рокоссовского с Л. В. Горбатовым при постановке ему задачи на наступление.
      Выслушав командующего фронтом, А. В. Горбатов со свойственной ему прямотой заявил, что в сложившихся условиях наступательные действия его армии приведут только к неоправданным потерям.
      - В полосе планируемого удара, - говорил он, - перед армией широкая, полноводная, вспухшая от дождей река и высокий правый берег за ней, который сам по себе представляет очень серьезное естественное препятствие. Крутой, местами обрывистый сход к воде, сейчас намокший и скользкий, почти на всем протяжении трудно преодолим для танков и тягачей, тем более для автотранспорта.
      Слушая А. В. Горбатова, мы с К. К. Рокоссовским терпеливо ожидали выводов командарма из сказанного им. Ведь командарм несомненно знал о принятом в Военном совете фронта правиле: не согласен - предлагай! Впрочем, уже по самой интонации доклада чувствовалось, что за ним последует по-горбатовски смелое предложение. Так оно и получилось.
      - Вот если бы мне разрешили продвинуться километров на пятнадцать севернее Пропойска, - произнес, словно бы размышляя вслух, А. В. Горбатов, - в полосу наступления моего соседа... Даже при том условии, что генерал Болдин заберет оттуда свои войска, можно было бы там сотворить что-нибудь стоящее! - И, точно боясь быть неправильно понятым, тут же пояснил: - Река там не такая широкая, берега поудобнее, подходы - не в пример здешним, и даже брод есть, моста наводить не надо.
      Судя по осведомленности А. В. Горбатова, предлагаемое им решение было всесторонне взвешено и просчитано. Для него расширение полосы наступления представлялось удобным, да я для 50-й армии в предложении А. В. Горбатова также содержалась выгода - ощутимое уплотнение боевых порядков ее наступающих частей.
      Предложение А. В. Горбатова было принято и 12 октября обе правофланговые армии нанесли удар по обороне противника.
      3-я армия в месте, указанном самим командармом, успешно форсировала Сож и со сравнительно малыми потерями захватила плацдарм до шести километров по фронту и до трех километров в глубину. Однако уже на другой день противник дал понять, что свои позиции он намерен защищать до последнего, подвел свежие силы из глубины обороны и предпринял мощные контратаки, пытаясь ликвидировать захваченный нашими войсками плацдарм.
      Целый день войска 3-й армии и ее правого соседа, 50-й армии (войска которой перешли в наступление одновременно с войсками 3-й армии, однако сколько-нибудь заметного успеха не достигли), отбивали массированные контратаки противника. К концу дня Военный совет фронта согласился с предложением командармов перейти к активной обороне, пресекая все намерения противника развить здесь наступательные действия.
      Приведя этот эпизод, мне хотелось бы подчеркнуть, что в рассматриваемых событиях той поры достаточно полно проявилась полководческая зрелость генерала А. В. Горбатова. Причем в его собственном мнении, в поиске наиболее эффективного варианта действий не было и тени присущей отдельным командармам "строптивости" или желания облегчить за чей-то счет положение своей армии. Речь шла об интересах фронта в целом, что именно так и было нами расценено.
      Можно, конечно, сейчас задать вопрос: разве не мог И. В. Болдин, уяснив замысел своего соседа, осуществить форсирование Сожа собственными силами?
      Ответ однозначен - мог бы! Однако войска А. В. Горбатова имели очевидное преимущество в обеспеченности боеприпасами, их снабжение осуществлялось на более коротком плече подвоза. Войска же 50-й армии на день начала наступления не располагали необходимым количеством снарядов и их подвоз крайне осложнялся бездорожьем. Да и не только снарядов: эти войска находились на самом большом удалении от складов и баз снабжения всеми видами довольствия.
      При всем этом следует отдать должное мужеству командиров и воинов 50-й армии. Они выполнили свою часть задачи с честью.
      Противник поверил в то, что наш фронт предпринял решительное наступление своим правым флангом и проглядел маневр войск 65-й армии, чем командарм П. И. Батов не замедлил воспользоваться со свойственными ему энергией и мастерством. Уведя свои силы с плацдарма на правом берегу Сожа, сосредоточив их предельно скрытно в районе Лоев, Радуль, он в активном взаимодействии с войсками 61-й армии при поддержке авиацией 15 октября нанес внезапный удар по укреплениям противника на правом берегу Днепра. Преодолев 400-метровую ширину реки, войска армии сломили вражеское сопротивление и овладели городом Лоев. Используя успех соседа, двинулись в наступление и войска 61-й армии генерала П. А. Белова, действовавшие южнее.
      Немецко-фашистское командование, скованное по рукам и ногам активными действиями войск 3-й и 50-й армий, не могло снять с этого участка фронта ни одного батальона. Больше того - оно вынуждено было начать отвод частей с междуречья Сожа и Днепра, что позволило теперь и 48-й армии двинуться вперед и значительно улучшить свои позиции, сковав действия противника еще на одном направлении.
      Вся операция была проведена в буквальном соответствии с известным определением - не числом, а умением: освобождена значительная территория, захвачен большой плацдарм на правом берегу Днепра. На повестку дня встала задача, как бы естественно вытекающая из решения предыдущей, - преследовать отступающего противника, гнать, не давая опомниться, пресекать все его попытки закрепиться на новом рубеже обороны.
      Но теперь стало уже совершенно очевидным, что силами для такого рода действий войска фронта не располагают.
      Данные всех видов разведки свидетельствовали о том, что противник каждую из многочисленных речек, каждую высотку и каждый населенный пункт превратил в рубежи иди целые оборонительные районы, оказывал все более упорное сопротивление продвижению ваших войск, наступательный порыв которых к атому времени ощутимо ослабел, - сказывались потери, усталость, перебои в снабжении.
      Отойдя в полосе наступления наших соединений километров на двадцать, противник занял заранее подготовленную вторую линию своей обороны и здесь встретил наши войска сильными, организованными контратаками.
      Военный совет фронта 20 октября принял решение: наступление на время приостановить, закрепиться на достигнутом рубеже, готовить уже упомянутую мною операцию с далеко идущими целями: овладеть Речицей, выйти в тыл гомельской группировки войск противника.
      Я совершенно преднамеренно описал эти события с такими подробностями, поскольку в них достаточно ярко отражаются этапы осуществления оперативного замысла, точное понимание и настойчивое, самоотверженное выполнение командирами и политработниками всех степеней и всем личным составом войск своей части общей задачи. Мне хочется также обратить внимание читателя на то, что решающий результат, достигнутый в последовавшем позже летнем наступлении, был в значительной мере предопределен успехами войск нашего и соседних с нами фронтов именно в те непередаваемо трудные дни и ночи осенних боев с врагом.
      На войне, как известно, любое время года имеет в зависимости от характера боевых действий (оборона или наступление) как определенные преимущества, так и, особенно, недостатки. Для нас в сложившейся тогда ситуации тяжелейшей оказалась осень. Беспросветное ненастье, всепроникающие дожди, непролазная грязь, пронизывающие сырые ветры, от которых бойцу чаще всего и укрыться негде, распутица, препятствовавшая снабжению войск хотя бы минимально необходимым для боя и быта - все это активно вмешивалось в осуществление всесторонне продуманных и весьма перспективных в иных условиях оперативных замыслов.
      Осенняя низкая облачность прижала к земле самолеты, препятствовала использованию сил воздушной армии именно в то время, когда фронт особенно нуждался в авиационной поддержке.
      Осенняя распутица значительно осложнила взаимодействие пехоты с артиллерией. Пробиваясь вперед, бойцы увязали в осенних хлябях, часто вынуждены были ожидать момента, когда артиллерия преодолеет превращенные в сплошное месиво непролазные дороги и прибудет в назначенное время.
      Пауза, срок которой был установлен Военным советом фронта до 10 ноября, давала возможность в сложившихся условиях перегруппировать желаемым образом войска, подтянуть отставшие базы снабжения, насытить передовую всем самым необходимым для развертывания активных наступательных действий.
      Военный совет фронта, политорганы всех степеней в те осенние дни проявляли постоянную заботу о поддержании количества и численного состава низовых ротных и равных им - партийных и комсомольских организаций. Теперь, в условиях короткой оперативной паузы, эта работа была значительно оживлена. Представилась более благоприятная возможность навести должный порядок во всем партийном и комсомольском хозяйстве. Надо было восстановить прекратившие существование в ходе наступательных боев 1224 низовые партийные организации (и примерно столько же комсомольских) в тех подразделениях, где в связи с боевыми потерями осталось менее трех коммунистов. Это было особенно необходимо, нескольку после ликвидации института заместителей командиров рот по политчасти партийные и комсомольские организации приняли на себя значительную часть работы по политическому воспитанию воинов.
      Как это ни печально, но очень ощутимые потери в отгремевших тяжелых боях понесли войска и в политическом составе, что объяснялось самоотверженными действиями политработников всех рангов в тех случаях, когда надо было поднять на очередной подвиг бойцов примером своего личного мужества. И сделать это под огнем врага, не считаясь со смертельной опасностью.
      Мы видели внутренние источники пополнения партийных и комсомольских организаций за счет правильного распределения сил в частях и соединениях, переброски из армейских и фронтовых тылов, приема в партию и комсомол лучших бойцов и командиров.
      Довольно продолжительная пауза в наступательных действиях давала возможность организовать серьезную, систематическую боевую а политическую учебу. Пришедшие к руководству низовым звеном политработники, парторги, агитаторы нуждались в систематической помощи. Для ее оказания при политотделах дивизий, армий, при политуправлении фронта были организованы постоянно действующие семинары, на которых помимо ознакомления с практикой организации партполитработы читались различные лекции.
      Такая учеба проводилась и с рядовым, и с сержантским составом. Военные советы и политорганы армий совместно со штабами использовали каждую минуту затишья для проведения занятий. Теперь можно было более обстоятельно, чем в динамике активных боевых действий, разъяснять вопросы внешней и внутренней политики Коммунистической партии, доводить до сведения бойцов успехи соседей, рассказывать о героических усилиях тружеников тыла по обеспечению потребностей фронта. Нередко к проведению занятий подключались бойцы, командиры и политработники партизанских отрядов, которые рассказывали о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на временно оккупированной ими территории, об ударах народных мстителей по вражеским тыловым объектам, транспортным коммуникациям.
      Вопросы учебы решались в соответствии с директивой Главного политического управления РККА об улучшении идеологического воспитания офицерских кадров, повышении их идейной закалки. В армии были созданы передвижные парткабинеты, группы лекторов и докладчиков, налажено организованное пользование имевшейся литературой.
      Здесь есть повод привлечь еще раз внимание читателя к неутомимой повседневной деятельности нашей фронтовой газеты "Красная Армия", к участию ее боевого коллектива в политико-воспитательной работе среди личного состава.
      Уже после того, как, завершив сражение на Курской дуге, наши войска вырвались на оперативный простор и погнали противника на запад, газета подробно информировала читателей об успехах наступательных действий частей и соединений, об освобожденных территориях и городах. Особое внимание личного состава в эти дни привлекали очерки Е. Долматовского под общим названием "По освобожденным городам Украины".
      В сложный период переориентации нашего фронта на белорусское направление неоценимую мобилизующую роль выполнила статья И. Эренбурга "Скорей!", помещенная в No 237.
      "...К нам взывают женщины, - писал И. Эренбург в этой статье, - нас ждут дома и хаты. Жить хочет замученная Белоруссия. Она шепчет: "Скорей!" Мы слышим, и мы идем!"
      Сотрудники редакции обеспечивали выход фронтовой газеты в любых условиях. В дни перемещения фронта на черниговское направление в октябре 1943 года поезд редакции, с наборным и печатным цехами, складами и всем прочим хозяйством, задержался в районе Конотопа, где попал под бомбежку авиации противника. Фугасными и зажигательными бомбами вагоны поезда были сильно повреждены и почти полностью сожжены. Работникам редакции в условиях воздушного налета удалось спасти только часть бумаги, краски и шрифтов.
      За несколько часов специалисты отремонтировали одну печатную машину. Невзирая на чрезвычайно сложное положение, на гибель десяти сотрудников редакции, газета в этот день вышла лишь с некоторым опозданием. Выходила она и далее бесперебойно.
      * * *
      Предстоящие наступательные действия в условиях лесисто-болотистой местности вызвали срочную необходимость обучения воинов фронта приемам и способам преодоления водных преград, которые здесь встречались буквально на каждом шагу - от малых, но вздувшихся после обильных дождей речушек до таких полноводных даже в летнее время, а тем более сейчас, как Сож, Днепр, Проня, Припять. А впереди еще были Друть, Березина, Птичь и многие другие, в той или иной степени способные воспрепятствовать продвижению войск. Не следовало забывать, что водные рубежи, как правило, использовались противником и в качестве оборонительных, то есть были соответствующим образом оборудованы, насыщены войсками и боевой техникой.
      Надо было научить войска преодолению обширных болот, изобилующих коварными трясинами. Надеяться на скорое замерзание болотных пойм не приходилось сапропелитовые болота замерзали только в период самых свирепых морозов, да и то ненадолго.
      Однако мало было научить, что само по себе не так просто. Надо было самодеятельно изготовить различные вспомогательные средства в виде мокроступов (плетенных из тонких прутьев широких лыж), вместительных волокуш, иа которых с относительным риском, но можно было все-таки перетаскивать через почти непроходимые топи минометы и легкие орудия непосредственного сопровождения пехоты, производить эвакуацию раненых из труднодоступных заболоченных мест.
      Нужны были, и в большом количестве, переправочные средства. Температура воздуха, а следовательно и воды в реках, падала с каждым днем, что вносило в решение задач по форсированию водных преград дополнительные ощутимые сложности.
      Никогда до этого не отнимали у нас столько времени заботы о дорогах, состоянии их покрытия, их пропускной способности. Именно здесь и далее были проложены (вернее сказать - выстроены) сотни километров гатевых дорог (дорог с деревянным покрытием), которые хотя и пытались местами тонуть в болотистых низинах, однако при внимании к ним саперных частей свою роль выполняли более или менее исправно.
      В конце концов героическими - без преувеличения - усилиями транспортных и саперных частей, всех учреждений тыла снабжение войск фронта всем необходимым, хотя и по минимальному расчету, по было повсеместно обеспечено. Это значило, в частности, что бойцы будут теперь своевременно и в пределах возможного накормлены, одеты и обуты, что все раненые и больные будут оперативно эвакуированы для продолжения лечения.
      Обстановка в войсках в какой-то мере осложнялась тем, что весь личный состав наступавших, а теперь занявших оборону передовых частей почти постоянно находился под открытым небом. Большинство освобожденных нами населенных пунктов было практически полностью уничтожено отступавшим противником. Попытки оборудовать землянки чаще всего заканчивались безуспешно - их немедленно заливали подпочвенные воды.
      Главная забота всех политорганов, всего партийно-политического аппарата частей и соединений, всех командиров, независимо от занимаемой должности, состояла в тот сложный период в том, чтобы всемерно поддерживать боевой дух личного состава. Военный совет фронта направил в войска директиву, в которой подчеркивалась важность соединения политико-воспитательной работы среди личного состава с повседневной и неустанной заботой об удовлетворении бытовых запросов воинов - снабжения горячей пищей, горячим чаем, безотлагательной замене износившихся одежды и обуви.
      В тот период снова до предела обострилась обстановка на транспортных коммуникациях. В район расположения нашего фронта стало в ощутимых количествах прибывать долгожданное пополнение - людское и материальное: шли маршевые подразделения, мощным потоком поступали боеприпасы, горючее, продовольствие, фураж... Вес этих грузов достигал многих десятков тысяч тонн, включавших и текущее довольствие, и запасы для выполнения подготавливаемых военных действий.
      Естественно, Военным советом фронта принимались все меры для обеспечения скрытности осуществляемых перевозок и передвижения войск. Однако укрыть от вражеской воздушной разведки основные магистрали было просто невозможно. Поэтому огромную роль в деле охраны дорог сыграли самолеты 16-й воздушной армии, патрулировавшие над наиболее уязвимыми местами. Лишь отдельным самолетам противника удавалось временами прорываться через воздушный заслон и наносить бомбовые удары по дорогам, обстреливать из пушек и пулеметов автомашины с грузами.
      Не берусь однозначно объяснять причины того, что сегодня в воображении многих людей, особенно молодых, не знавших войны, эта самая война представляется как некое непрерывное сражение. Сегодня редко кто задумывается над тем, что любое, даже ограниченное, боевое действие, особенно наступательное, требовало самой основательной организационной подготовки, огромного объема работ по его политическому, психологическому и материальному обеспечению.
      Готовясь к продолжению наступательных действий и конкретно к овладению Гомелем, мы все понимали, что четырехмесячное, почти беспрерывное напряжение, изнурительность проведенных боев, большие потери, вызванные попытками противника остановить или хотя бы временно задержать наше продвижение на запад, требовали от всех нас, и от политорганов в первую очередь, самых решительных мер по дальнейшей активизации воспитательной работы среди личного состава.
      Теперь уже не было необходимости скрывать от противника свои дальнейшие намерения. Он, несомненно, понимал, что в самое ближайшее время мы снова начнем наносить удары по его боевым порядкам, и готовился к этому всеми средствами. Поэтому мы получили возможность прямо и точно объяснять воинам задачи на ближайший период. Политорганы, партийные организации и под их непосредственным руководством организации комсомольские, многотысячный отряд агитаторов повели повсеместное разъяснение общих оперативных и политических задач соединений и частей фронта, увязывая эти задачи с конкретными предвидимыми действиями каждой части, подразделения, бойца и командира.
      В ночь на 7 ноября 1943 года к нам на фронт поступили сообщения об освобождении войсками 1-го Украинского фронта столицы Украины - города Киева и приказ Верховного Главнокомандующего No 309 к 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, в котором ставилась задача активизации боевых действий, направленных на полный разгром врага, освобождение советской земли от фашистской нечисти.
      Сообщение об освобождении Киева, приказ Верховного Главнокомандующего вызвали в войсках фронта высокий подъем боевого духа. На многочисленных митингах, посвященных годовщине Великого Октября, воины давали клятву не щадить сил и самой жизни для выполнения стоявшей перед ними патриотической задачи - освобождения родной Белоруссии из-под гитлеровского ига.
      В тот период, осложненный капризами холодной дождливой белорусской осени, на фронтовых коммуникациях развернулось форменное сражение за выигрыш времени, за доставку на передовую всего того, что было необходимо, без чего запланированная операция была бы обречена на провал.
      И я вспоминаю те дни наряду с днями самых ожесточенных и решающих боев.. Член Военного совета фронта Михаил Михайлович Стахурский, которому по распределению обязанностей между членами Военного совета легли на плечи заботы о снабжении фронта, заместитель командующего фронтом по тылу Николай Александрович Антипенко, начальник инженерной службы фронта Алексей Иванович Прошляков почти все время проводили тогда на коммуникациях. Туда же были выделены группы политработников, которые своим непосредственным участием значительно усилили воспитательную работу с водительским составом, налаживали связи с местными органами власти, а также с населением, привлекая его на помощь для ремонта поврежденных дорог.
      Большое внимание было в те дни уделено продолжению разъяснения воинам и особенно личному составу пополнения содержания директивы Ставки Верховного Главнокомандования от 9 сентября 1943 года о наградах за форсирование Днепра. Были изданы листовки с рассказами о подвигах бойцов и командиров, удостоенных высокого звания Героя Советского Союза. Практически до каждого бойца нового пополнения был доведен приказ Наркома обороны от 24 июня 1943 года о поощрениях за уничтожение вражеских танков и самолетов.
      Армейские, корпусные и дивизионные газеты, не говоря уже о специальных тематических листовках, широко освещали опыт боевых действий в условиях лесисто-болотистой местности.
      Тогда же была проведена значительная работа по выводу из боя ослабевших частей, проведения с их личным составом необходимых санитарно-оздоровительных мероприятий, пополнения всем необходимым. Само собой разумеется, что сразу при выводе таких частей в тыл, с бойцами и командирами развертывалась боевая и политическая учеба.
      Из всего сказанного можно сделать вывод о той основательности, с какой и на этот раз готовился фронт к осуществлению поставленной перед ним оперативной задачи.
      Знаменательным событием этого периода явился приход в состав фронта 11-й армии (командарм генерал И. И. Федюнинский) и ряда других соединений и частей, значительно укрепивших наши силы. Однако прибытие новых войск требовало от нас организации в самые короткие сроки той сложной системы связей, которая именуется взаимодействием, превращения некоей суммы оперативных единиц в единое оперативное целое, способное в самое ближайшее время решить сложный комплекс наступательных действий.
      Так в первых числах ноября войска фронта готовились к операции, имевшей целью в короткие сроки освободить город Гомель, разгромить очень сильную гомельскую группировку немецко-фашистских войск, разрушить оборону противника, созданную по западному берегу Днепра. Успешное решение поставленной фронту боевой задачи открывало нашим войскам пути к столице Белоруссии - Минску.
      Казалось, не велик был срок, отпущенный на подготовку, но после длительных беспрерывных выматывающих боев он явился ощутимой передышкой, разрешил принять и освоить пополнения, сконцентрировать войска на нужных направлениях, провести с ними необходимую политико-воспитательную работу, создать запасы боепитания и всего необходимого.
      По плану операции главный удар наносился войсками 48, 65 и 61-й армий с лоевского плацдарма. Отвлекающий удар, имеющий цель приковать внимание войск противника, как я уже рассказывал, наносили севернее Гомеля в направлении на Жлобин соединения 11-й и 63-й армий.
      Отвлекающий удар требовал привлечения значительных сил и средств, поскольку наносился в районе, плотно насыщенном вражескими войсками, что само по себе не исключало нанесения противником ответного удара, способного поставить под угрозу срыва всю столь тщательно подготовленную операцию.
      В ходе подготовки к операции Военным советом фронта было уделено серьезное внимание организации взаимодействия войск с партизанскими соединениями, действовавшими в полосе наступления фронта.
      Еще в сентябре 1943 года, в предвидении неизбежности преодоления войсками Пинских и Полесских болот, в Военный совет 61-й армии была нами направлена оперативная группа Полесского обкома партии в составе П. Л. Левицкого, В. В. Лебедева, П. Т. Яковлевича, Г. В. Ковалева, Е. И. Галькевича, И. И. Строкина и других товарищей, которая помогла Военному совету армии установить прочную связь с полесскими партизанами. А силы у них оказались внушительными - на территории Полесской области к тому времени действовала 14 партизанских бригад и 9 отдельных отрядов общей численностью до 10000 человек.
      Оперативная группа Полесского обкома совместно со штабом 61-й армии разработала тогда конкретный план совместных действий. Этим планом предусматривалось постоянное укрепление связей армейских и партизанских сил, активизация действий партизан на направлениях наносимых армией ударов по врагу, проведение массово-политической работы среди населения, оказание помощи партизанам оружием и боеприпасами.
      Примерно тогда же Военный совет 65-й армии установил прямую связь с Минским партизанским соединением В. И. Козлова. Этому соединению по распоряжению Военного совета фронта было передано из армии 500 винтовок, 200 автоматов, 100 противотанковых ружей, полмиллиона патронов, пять боекомплектов мин к минометам, 20 тонн взрывчатки и взрыватели и некоторое количество инженерного имущества.
      В свою очередь из этого соединения, в частности из бригады имени Пархоменко, в состав 37-й гвардейской стрелковой дивизии прибыло партизанское пополнение в количестве 280 человек, а несколько позже и вся 1-я Бобруйская партизанская бригада, численностью в 1200 человек, полностью перешла в состав регулярных вовек Красной Армии. В условиях ограниченного подхода пополнений из наших тыловых формирований такая помощь именно в тот период была очень своевременной.
      ...Утром 9 ноября мы с К. К. Рокоссовским и командующими родами войск выехали: на командный пункт 65-й армии для окончательного уточнения действий ударной группировки на решающем направлении. Все планы и намерения командования армией были еще раз подвергнуты самому, можно сказать, придирчивому анализу.
      Не вдаваясь в подробности обсуждения планируемых действий армии, хочу отметить запомнившееся мне обстоятельство: докладывая о готовности войск к выполнению задачи, командующий армией Павел Иванович Батов, упоминая свои соединения, в перечисляемый ряд ставил танковые и кавалерийские корпуса, артиллерийский корпус прорыва, полученные из резерва франта, словно бы подчеркивая тем самым свою личную ответственность за дальнейшие успешные действия этих соединений.
      Командующий фронтом, уловив в интонации доклада П. И. Батова невысказанную просьбу, с единодушного согласия всех участников этого совещания и, как я наметил, к большому удовольствию командования армии - П. И. Батова и Н. А. Радецкого, нового начальника штаба генерала М. В. Бобкова (генерал И. С. Глебов был переведен на должность начальника штаба 48-й армии), - принял решение подчинить эти танковые и кавалерийские корпуса командующему армией, предоставив тем самым командарму максимум самостоятельности в распоряжении всеми приданными войсками по своему усмотрению. Только артиллерийский корпус прорыва генерал-лейтенанта артиллерии Н. В. Игнатова командующий фронтом оставил в своем подчинении.
      Запомнился мне и доклад на этом совещании члена Военного совета армии генерала Н. А. Радецкого. Информируя о политико-моральном состоянии войск, он со свойственной ему обстоятельностью перечислил проведенные в войсках армии политико-воспитательные мероприятия, их результаты и особо остановился на взаимодействии с партизанскими соединениями.
      - Уже сам по себе факт действий в тылу противника значительных сил народных мстителей, их активная непримиримая борьба с оккупантами, смелые удары по вражеским объектам активно содействуют подъему наступательного духа личного состава соединений и частей, изготовившихся для решительного удара по врагу, - закончил Н. А. Радецкий с подъемом.
      В этом член Военного совета армии был безусловно прав. Вдохновленные приближением Красной Армии, ее успехами на фронте, партизаны Белоруссии день ото дня наращивали силу своих ударов по врагу.
      Еще в октябре 1943 года Центральный комитет КП (б) Белоруссии и Совет Народных Комиссаров республики приняли и разослали во все партизанские отряды текст обращения к белорусскому народу, в котором отмечались выдающиеся победы Красной Армии и выдвигалось перед партизанскими силами Белоруссии требование "слить мощные удары всенародного партизанского движения с мощными ударами Красной Армии, несущей освобождение белорусам".
      Попытки гитлеровцев хотя бы разобщить деятельность партизанских соединений закончились полным провалом. Теперь уже значительные по площади территории в тылу у фашистских захватчиков находились под управлением восстановленных органов Советской власти.
      Как явствовало из доклада командования армией, перед самым началом наступления прочное взаимодействие было налажено с партизанскими отрядами, действовавшими в районе Речицы.
      ...Из армии возвращались в приподнятом состоянии. Оставались считанные часы до начала возобновления наступательных действий, и сразу по прибытии на командный пункт мы собрались у М. С. Малинина, где словно бы продолжили совещание, начатое у П. И. Батова. Только теперь мы, как всегда бывает перед решающей минутой, к которой долго и трудно шли, рассмотрели в комплексе итоги подготовки войск фронта к наступлению, уточнили еще раз, все ли сделано для обеспечения успеха, нет ли каких-то упущений. Пришли к выводу, что все от нас зависевшее предусмотрено, спланировано и обеспечено. Оставалось только ждать проверки качества проделанной работы огнем.
      И вот утром 10 ноября войска 65-й армии при активной поддержке войск 61-й и 48-й армий начали наступление с лоевского плацдарма. В этом наступлении командование армии расчетливо использовало созданное здесь скрытно от противника значительное численное преимущество, а также отвлекающие удары армий северного фланга фронта и действия партизан в тылу оборонявшихся гитлеровских войск.
      Противник, несомненно, понимал, что в этой операции решается судьба его гомельской группировки и с самых первых минут развития операции оказал весьма ожесточенное сопротивление (я вынужден повторять термин "ожесточенное", поскольку он более чем любой другой соответствует характеру оборонительных действий противника). Однако вражеская оборона была прорвана уже в первый день наступления, а на второй день П. И. Батов ввел в прорыв теперь подчиненные ему танковые и кавалерийские корпуса.
      Продвигаясь шаг за шагом, буквально подтаскивая за собой тылы по разрушенным дорогам, уничтожая сильные узлы сопротивления противника, наши войска 15 ноября вышли к участку железной дороги Гомель - Калинковичи и перерезали ее, а заодно и шоссейную дорогу, вынудив войска противника к отходу.
      В то же время севернее Гомеля 11-я и 63-я армии непрерывно атаковали врага, ограничивая его маневр.
      Используя результаты вспомогательных ударов, наносимых войсками 48-й армии, командарм П. И. Батов повернул две стрелковые дивизии на север, подкрепил их действия ударом двух танковых бригад из состава 1-го гвардейского Донского танкового корпуса, зашел в тыл немецко-фашистских войск, оборонявших Речицу, и совместно с войсками 48-й армии в ночь на 18 ноября во взаимодействии с партизанским соединением И. П. Кожара овладел этим городом в короткий срок и о незначительными потерями. В тот же день ударом 2-го гвардейского механизированного корпуса с востока и юго-востока были освобождены Василевичи.
      Вдохновленные определившимся успехом, войска 65-й армии повели решительное наступление по всему фронту. Наступали, приближаясь к Мозырю, войска 61-й армии, не снижали активности действий войска армий северного фланга фронта. Развивая успех, 48-я армия частью сил форсировала Березину при ее впадении в Днепр и захватила плацдарм южнее города Жлобин.
      Противник отступал в полесские леса и болота. Так называемый Восточный вал - полоса сплошных, заранее подготовленных укреплений, оборонительных рубежей, узлов и сооружений - оказался прорванным на фронта в 100 километров.
      Однако продвижение наших войск проходило трудно. Враг делал все от него зависящее для того, чтобы воспрепятствовать успешному развитию нашего наступления на этом участке.
      Учитывая сложность маневра войск в условиях наступившего почти полного бездорожья, противник, отступая, разрушал дороги и мосты. Специальное устройство - металлический крюк, укрепленный на тяжелой платформе, - им было использовано для уничтожения железнодорожной колеи. При движении этой платформы крюк разрезал пополам каждую шпалу. Часть рельсов при этом выборочно подрывалась взрывчаткой, что еще более затрудняло восстановление колеи.
      И все же нашим войскам удалось выйти в глубокий тыл группы неприятельских войск, оборонявшей Гомель.
      Успешному продвижению нашей ударной группировки содействовало нанесение 22 ноября войсками 3-й армии генерала А. В. Горбатова и 50-й армии генерала И. В. Болдина неожиданного для противника удара из района Пропойска (ныне Словгород) в направлении на Новый Быхов. Усилили нажим на противника соединения 11-й и 63-й армий. Объединенные действия войск фронта вынудили противника оставить свои укрепления в районе Гомеля. 26 ноября этот областной центр, крупный железнодорожный узел и речной порт в нижнем течении реки Сож был полностью освобожден от противника. В ознаменование этого радостного события в освобожденном городе состоялся большой митинг, на котором выступили представители воинских соединений, руководители партийных и советских органов, подполья и партизанских отрядов.
      Население города в невероятно сложных условиях приступило к восстановлению почти полностью разрушенного и сожженного жилого фонда, восстановлению разрушенных и разграбленных промышленных предприятий, средств транспорта и связи.
      Освобождение городов и сел Белоруссии внесло некоторые изменения в характер и содержание работы политорганов, партийных и комсомольских организаций. Местное население, особенно жители районов, удаленных от зон активных действий партизан, находившееся под игом немецко-фашистской оккупации более двух лет, имело нередко искаженное представление о событиях на фронте и в тылу страны. Местные партийные организации, как восстановленные, так и вышедшие из подполья, были пока еще малочисленными.
      Все это вместе взятое возлагало на армейские политорганы, партийные и комсомольские организации непростые обязанности по осуществлению целого комплекса политико-воспитательных мероприятий среди местного населения.
      Весь пропагандистский аппарат армейских политорганов, кинопередвижки, радиопередвижки, большое количество газет, журналов, художественной литературы были задействованы для усиления разъяснительной работы среди местного населения освобожденных территорий. Делалось все возможное по созданию условий для нормальной деятельности восстанавливаемых органов Советской власти.
      В сложной обстановке тяжелейшего наступления Военный совет фронта оказывал практическую помощь населению в восстановлении экономики, налаживании народного образования и здравоохранения.
      В свою очередь восстановленные на освобожденной земле местные партийные, советские и комсомольские органы, профсоюзные комитеты делали все возможное для оказания помощи Красной Армии, для содействия ее успехам на фронте.
      К 30 ноября за двадцать дней непрерывных наступательных боев войска фронта отбросили противника на 130 километров, освободили Гомель, Речицу, десятки крупных населенных пунктов и повели бои за создание выгодного исходного положения для развертывания боевых действий, направленных на полное освобождение всей Белоруссии от фашистского ига.
      Решая эту задачу, 65-я армия своим левым флангом вышла к Калинковичам. Подошла к Мозырю 61-я армия. В ходе операции, как нам стало очевидным по разведданным и характеру боевых действий, враг пытался остановить наступление советских войск контрударами севернее и южнее Речицы, а затем из районов Паричи и Озаричи.
      То, что противник еще очень силен, что он способен к сосредоточению на угрожаемых направлениях значительных сил и средств, мы могли за предшествующие недели убедиться не раз. Именно по этой причине, продолжая обеспечивать развитие наступательных действий, Военный совет и штаб фронта внимательно следили за перемещениями войск противника, используя для этого все виды разведки.
      В разгар боев на подступах к Калинковичам разведорганы фронта отметили интенсивную переброску противником своих войск к правому, наименее защищенному флангу группировки П. И. Батова. Здесь назревала ситуация, в известной мере напоминавшая сложившуюся в ходе неудачного прорыва корпуса генерала В. В. Крюкова на первом этапе зимних боев под Курском.
      Нащупав слабое место на правом фланге войск П. И. Батова, противник преднамеренно ослабил сопротивление на главном направлении его наступления. Генерал П. И. Батов немедленно использовал это обстоятельство, закрепил успех и усилил главное направление, к сожалению, за счет войск своего правого фланга.
      Судя по всему, противник только этого и ожидал. Пользуясь ослаблением правого фланга, гитлеровские войска нанесли здесь неожиданный для командарма сильный контрудар.
      Само собой разумеется, что полученные сведения о сосредоточении войск противника командование фронтом не просто приняло к сведению. Генерал П. И. Батов был своевременно поставлен обо всем в известность, предупрежден об опасности, назревавшей на его правом фланге, но, увлеченный перспективой овладения Калинковичами (что при неизбежном в этом случае захвате войсками 61-й армии города Мозыря создавало чрезвычайно выгодную ситуацию для развития последующих действий), он уверовал в осуществимость опережения противника, в возможность смелым маневром поставить врага перед фактом частичного окружения большой группы его войск.
      Однако все получилось вопреки расчетам командарма. Когда, увлеченный преследованием отступавшего противника, П. И. Батов перехватил железную дорогу Калинковичи - Жлобин, занял город Паричи и даже перенес туда свой командный пункт, противник подтянутыми из глубины силами нанес удар по ослабленному правому флангу армии, несколько потеснив в этом месте соединения, не ожидавшие столь сильного удара.
      Командный пункт в Паричах подвергся артиллерийскому обстрелу, о чем генерал П. И. Батов доложил Военному совету фронта, присовокупив к докладу просьбу о переносе командного пункта. Поскольку в сложившейся обстановке оставление Паричей нам было крайне невыгодно, К. К. Рокоссовский вполне резонно отказал П. И. Батову в удовлетворении его просьбы.
      Некоторая необычность поведения прославленного командарма вынудила командующего фронтом вынести вопрос на обсуждение Военного совета. В конце концов было решено направить к генералу П. И. Батову для рассмотрения на месте возникшей ситуации и оказания командарму необходимой помощи в восстановлении положения члена Военного совета. В тот же час я выехал в 65-ю армию.
      Должен сейчас признаться, что эта поездка была для меня по ряду причин далеко не самой желанной. Дело прежде всего в том, что, оценивая со всей служебной требовательностью промах командарма, я прекрасно понимал, что допущен он Павлом Ивановичем все же из самых лучших побуждений, допущен человеком, который никогда за личной славой не гнался и, действуя с вдохновенной увлеченностью, всегда стремился честно выполнить свою часть общей задачи.
      А кроме того я понимал, что без крайней необходимости самолюбивый в хорошем понимании этого слова командарм никогда не попросит разрешения оставить противнику завоеванную ценой жизни его подчиненных территорию. Следовательно, положение создалось действительно критическое и перспектива быть не только свидетелем, но в известной мере и судьей неудачных действий человека, к которому я всегда относился с глубоким уважением, меня не радовала.
      Однако все эти размышления годились только для личного пользования. Ставка ждала от нас не размышлений, а конкретных решительных и результативных действий.
      По прибытии в Паричи я застал Павла Ивановича в непривычном для меня состоянии. Худощавые "суворовские" черты его лица еще более заострились от усталости и, не в последнюю очередь, от досады. Было по всему видно, что прибытие фронтового начальства радости ему не принесло.
      Отметив, что командующий армией пребывает в предельно напряженном состоянии, возникшем в результате беспрерывного горения в длительных, без отдыха, упорных сражениях, а теперь вот и постигшей его неудачи, я постарался сделать вид, что это состояние мной не замечено и попросил собрать Военный совет армии для выработки необходимого решения. Павел Иванович без лишних слов отдал необходимые распоряжения.
      Не буду рассказывать о ходе всего заседания. Отмечу лишь, что к его окончанию после делового выступления генерала Н. А. Радецкого, после обстоятельного подсчета сил, уже выдвигавшихся на угрожаемое направление, и тех, какие еще могли быть выделены за счет внутренних армейских резервов, командующий армией заметно оживился, словно бы перешагнул через постигшую его неудачу. Мне показалось, что он даже немного раскаивался в поспешности своих заключений о положении, сложившемся на правом фланге армии.
      В Паричах я пробыл дней пять. Чем сумел (со стороны, как говорят, виднее!) помог Военному совету преодолеть критическую ситуацию. В дополнение к силам, которыми располагала армия, Военный совет фронта счел возможным перебросить для отражения удара противника части 4-го артиллерийского корпуса прорыва, выделить в распоряжение командарма несколько стрелковых и артиллерийских полков.
      Войска правого фланга армии, усиленные фронтовыми резервами, в тесном взаимодействии с партизанскими формированиями, ликвидировали прорыв и в скором времени восстановили положение.
      Пользуясь пребыванием в армии, главное внимание я уделил работе политорганов и вопросам снабжения передовой всем необходимым. Вместе с начальником политотдела армии полковником X. А. Ганиевым, при активном участии членов Военного совета, мы провели инструктивное совещание с начальниками политотделов корпусов и дивизий, на котором были определены задачи армейских политорганов и всего партийно-политического аппарата войск армии в предстоящей битве за окончательное освобождение Белоруссии.
      Большую часть времени мы с командармом находились в войсках на передовой. Во время этих выездов я имел возможность лично убедиться в той популярности, которой пользовался П. И. Батов среди подчиненных. Даже в приданных армии соединениях его успели и узнать, и оценить по достоинству.
      Как бы там ни было, а урок мы получили основательный. Мы не делали тайны из постигшей нас неудачи, напротив, довели до сведения всех командующих армиями и родами войск выводы из того, что случилось по причине недооценки способности противника маневрировать силами и достаточно оперативно собирать их на том или ином направлении для нанесения контрударов.
      Правда, теперь его войска отваживались наносить контрудары только там, где у нас по каким-либо причинам возникала слабина, однако при распутице, разрушенности дорог, да еще в болотистой местности, и это представляло достаточно весомую угрозу, поскольку подтягивание резервов для отражения контрударов сильно затруднялось.
      Именно это обстоятельство заставило нас еще раз обратить особое внимание командиров и политработников всех степеней на повышение уровня учебной и политико-воспитательной работы в подразделениях и органах разведки.
      Добавлю, что именно в ходе этого наступления со всей полнотой стали заметными, более ощутимыми некоторые обстоятельства, усложнявшие решение поставленных перед фронтом задач.
      К этому времени войска фронта прошли за сравнительно короткий срок от Курска до Гомеля и Полесья, преодолев с непрерывными боями расстояние более чем в 400 километров. Личный состав действовал на пределе человеческих возможностей даже по тем представлениям и нормам, какие сложились в суровых условиях военного времени. Тылы значительно отстали, транспорт на подвозке, испытывая постоянную нехватку горючего, с трудом преодолевал бездорожье, заметно истощились запасы всего самого необходимого, в том числе и боеприпасов всех видов.
      Воины, продвигавшиеся по территории, преднамеренно опустошенной противником, в условиях холодной дождливой осени и сменившей ее снежной зимы не имели самых минимальных условий для сушки одежды и обогрева. Отмечались случаи заболевания таким тяжелым для бойцов недугом, как ослабление остроты зрения в темное время суток, вызванное отсутствием в рационе достаточного количества витаминов ("куриная слепота").
      Войска фронта продолжали наступление, но рассчитывать на решающий успех уже не приходилось. Теперь в основном задача сводилась к улучшению позиций. И в то же время не было и малейших сомнений в том, что не за горами новые активные наступательные действия, освобождение всей территории Белоруссии, выход на Государственную границу СССР.
      В этот период на других фронтах Великой Отечественной войны происходили события, качественно менявшие характер всей, и оперативной, и стратегической, обстановки борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.
      На юге советские войска прорвали мощную оборону противника на реке Молочная, освободили южную часть Левобережной Украины, блокировали вражескую группировку в Крыму, изгнали гитлеровцев с обширных территорий Северного Кавказа и захватили прочный плацдарм на Керченском полуострове.
      А далеко от этих мест 17 сентября войска Брянского фронта освободили города Брянск и Бежицу, 25 сентября войска Западного фронта освободили города Смоленск и Рославль.
      Одним словом, наступление Красной Армии шло теперь по всему советско-германскому фронту.
      Все эти события вдохновляли советских людей на новые ратные и трудовые подвиги во имя все более зримой победы над заклятым врагом.
      Однако, как показали события и у нас, и у наших соседей слева - на 1-м Украинском фронте, противник все еще не терял надежд на изменение хода событий в свою пользу. В специальном приказе Гитлера, изданном 29 октября 1943 года, говорилось: "Я перебросил на восток дивизии о юга и запада, чтобы обеспечить разгром сил противника, наступающих через Днепр... Это наступление будет означать решающий перелом в обстановке на всем южном крыле фронта".
      На практике за текстом этого приказа стояло сосредоточение на житомирском направлении целых 15 свежих дивизий, в том числе семи танковых и одной моторизованной. Сила эта была достаточно ощутимой, однако даже такие крайние меры оказались способными привести только к некоторой задержке в развитии успешных действий Красной Армии.
      Что касается нашего фронта, то к началу декабря его соединения достигли с боями рубежа Чаусы, Новый Быхов, восточнее Рогачева и Мозыря, вышли на реку Припять. Здесь фронт временно стабилизировался.
      И снова, как и всегда в период относительного затишья, во всех частях и подразделениях фронта была развернута организованная учебно-воспитательная работа с воинами всех категорий. На этот раз особое место было отведено марксистско-ленинской подготовке офицерского состава.
      Вооруженные Силы Советского государства готовились к полному изгнанию врага с родной земли. Всем было понятно, что предстоящие бои будут и трудными, и кровопролитными, что противник сделает все от него зависящее, чтобы добиться если не победы, то такого завершения военных действий, которое гарантировало бы капитуляцию на приемлемых условиях, дало возможность сохранить фашистское государство, предоставить передышку для подготовки новых военных авантюр.
      Предвидимый размах предстоящих операций требовал всесторонней и в первую очередь морально-политической подготовки всего личного состава. В этой работе заметную роль призваны были сыграть командиры всех рангов.
      Офицерский состав к тому времени претерпел большие изменения, значительно пополнился молодежью, не прошедшей в полном объеме военно-теоретической и политической подготовки. Все это требовало проведения ряда таких политико-образовательных мероприятий, которые помогли бы офицерскому составу по возможности более глубоко и всесторонне разобраться в сложной международной обстановке, в политике Коммунистической партии и Советского правительства, помогли одним оживить в памяти, углубить, а другим изучить основы марксизма-ленинизма.
      Должен признать, что начало этой работы в частях было встречено по-разному. Раздавались голоса сторонников того взгляда, что война не самое подходящее место для учебы, что, дескать, вот отвоюемся, победим противника, тогда и сядем организованно за парты, наверстаем все упущенное но этой линии.
      Однако первые две недели проведения занятий, хотя и организованы они кое-где были не лучшим образом, привлекли к себе самое заинтересованное внимание слушателей и дальше дело пошло значительно лучше. Инструктивные семинары с руководителями занятий, лекции в группах старшего офицерского состава проводили и читали члены военных советов, начальники политорганов, лекторы Главного политического управления РККА, специально командированные на фронт.
      В предвидении выхода к Государственной границе СССР и вступления на территории сопредельных стран в этих занятиях особое место уделялось воспитанию пролетарского интернационализма, широко и по возможности подробно раскрывалась деятельность коммунистических и рабочих партий, проводивших работу в глубоком подполье, мотивы и характер деятельности групп антифашистского сопротивления на территории оккупированных стран Европы.
      Сейчас, вспоминая об этой работе политорганов, по заслугам увязывая ее с результатами последующих действий наших войск как на своей территории, так и на территории Польши, а затем и Германии, я просто считаю себя обязанным сказать о ее положительном влиянии на решение всех военных, политических (а как читатель вскоре убедится - и дипломатических) проблем, которые выдвигала повседневная боевая жизнь перед войсками фронта.
      Приходится который уже раз вспомнить, что военная пора щедра на всякого рсда неожиданности.
      Еще в те дни, когда войска южного фланга нашего фронта развивали наступление в направлении на Калинковичи и Паричи, до нас через партизан дошли сведения о том, что гитлеровцы организовали под поселком Озаричи, что расположен на полпути между Калинковичами и Паричами, нечто вроде концлагеря. Говорю "нечто вроде", потому что никаких признаков жилых построек на территории этого лагеря не было. Просто был большой участок заболоченной местности, обнесенный несколькими рядами колючей проволоки с пулеметными вышками по углам.
      За это ограждение фашисты согнали около 30 тысяч стариков, женщин и детей, после чего собрали по окружающим деревням большое количество больных сыпным тифом и также свезли их, бросили за ограждение с варварским расчетом заражения всех заключенных.
      Вначале мы готовы были оценить эти действия фашистских бандитов как очередную акцию по уничтожению мирного населения, как попытку выместить на нем досаду за свои неудачи на фронте.
      Однако сообщения из других районов примерно аналогичного содержания поставили нас перед фактом использования противником сыпного тифа в качестве средства, рассчитанного и на снижение боевой активности наших войск.
      Расчет был прост - наши войска, войдя в соприкосновение с больными тифом, непременно заразятся. Вспыхнет эпидемия, которая в условиях военной разрухи, отсутствия условий для полноценной, своевременной и массовой санитарной обработки войск способна нанести тяжелый ущерб.
      Естественно, нами была поднята на ноги вся санитарная служба фронта. Правительство Белоруссии создало специальную противоэпидемическую комиссию под председательством заместителя председателя Президиума Верховного Совета БССР П. Г. Грекова. Сложившееся положение явилось предметом специального обсуждения на Военном совете фронта.
      Главное состояло в том, чтобы не допустить проникновения инфекции в войска, что в целом представлялось делом довольно затруднительным, поскольку тиф свирепствовал на всей оккупированной части территории Белоруссии. Впрочем, трудности трудностями, а очевидным оставалось одно - дальнейшее продвижение войск, если не будут приняты надлежащие меры, приведет к эпидемии в соединениях фронта.
      И меры были приняты. Предупреждение возможности распространения инфекции проводилось со всей строгостью, соответствовавшей остроте положения.
      Фронтом, его санитарной службой, с привлечением санитарной службы армий и соединений, за короткое время было сформировано 389 бригад, в состав которых входили врачи, фельдшеры и санитары - всего более 2500 человек. В дальнейшем в зависимости от обстоятельств они выступали то в качестве органов медицинской разведки на только что освобожденных от противника территориях, то выполняли обязанности эпидемотрядов - выявляли больных, создавали пункты их карантинной госпитализации. Главной задачей созданных санитарных подразделений явилась полная санитарно-профилактическая обработка всего населения освобожденных территорий.
      В целях успешного устранения угрозы эпидемии тифа в качестве временных подразделений в те дни формировались санитарно-контрольные посты и пункты, обмывочно-дезинфекционные отряды, банно-прачечные подразделения. Главное военно-санитарное управление Красной Армии направило в наше распоряжение несколько дезинфекционных поездов.
      Следует здесь упомянуть, что деятельность противоэпидемических подразделений до крайности усложнялась отсутствием элементарных условий для их работы. Большинство зданий было разрушено гитлеровцами, а дело происходило глубокой осенью и зимой. Вынужденная скученность населения под крышами чудом уцелевших построек также крайне затрудняла борьбу с тифом.
      Воздадим должное медицинским работникам, которые в те дни смело и самоотверженно трудились, неся при этом немалые потери, справедливо сравнимые с боевыми.
      Продвигаясь вместе с передовыми частями, нередко под огнем отходившего противника, они первыми вступали в контакт с очагами эпидемии. Многие из врачей, фельдшеров и санитаров погибли в этом "тихом" сражении с грозной опасностью, однако задача в целом была решена! Все освобожденное из-под ига временной оккупации местное население прошло надежную санитарно-эпидемическую обработку, войска почти полностью были ограждены от заболеваний тифом. Только в частях 19-го стрелкового корпуса было отмечено несколько случаев, вернее, несколько очагов заболеваний, но их быстро удалось ликвидировать.
      Между тем наступила зима. Весь район боевых действий покрыли обильные снега. Умеренные морозы сменялись сырыми оттепелями. Обилие снегов затрудняло работу транспорта по боевому обеспечению войск. Обширные районы заболоченной местности, по которым были проложены гатевые дороги, представляли собой глубокие наслоения торфяников с отложениями болотного ила - сапропелия, который постоянно сохранял достаточно высокую температуру, прогревая обширные болотные поймы, над которыми теперь часто можно было видеть отражавшую белизну снегов туманную пелену.
      Эти болота представляли в зимних условиях особую сложность для преодоления войсками, продолжавшими на ряде участков боевые действия по улучшению позиций. Нередко бойцам приходилось идти на штурм вражеских укреплений по пояс в холодной воде, разбивая прикладами винтовок и автоматов тонкий лед, образовавшийся за ночь на поверхности гнилых болотных вод.
      О характере и сложностях ведения боевых действий в январе можно сделать вывод из событий, развернувшихся в полосе наступления 61-й армии.
      Овладев в ходе осеннего наступления Хойниками, войска армии вышли на подступы к Мозырско-Калинковичскому узлу укреплений противника. И Мозырь, и Калинковичи, занимая выгодное оперативно-тактическое положение, соединенные с вражескими тылами надежными путями сообщения, могли в дальнейшем значительно осложнить наступательные действия наших войск. Нужно было лишить противника возможности использовать эти сильные опорные пункты, выгнать его из-под теплого крова в леса и болота, заставить отойти к следующему рубежу обороны, наспех создаваемому в глубине временно оккупированных центральных областей Белоруссии.
      Данные разведки и полученные от партизанских отрядов свидетельствовали, что Калинковичи и особенно Мозырь, расположенный на правом берегу Припяти, сильно укреплены с востока, и лобовое наступление на них силами уставших войск ничего, кроме неоправданных потерь, не принесет.
      Командованием армии было принято решение осуществить обходный маневр во взаимодействии с Мозырской партизанской бригадой.
      Как выяснилось, в районе Ельска, что южнее Мозыря, сплошной обороны противник не создал. Рассчитывая на непроходимость болот, немецко-фашистское командование исключало возможность их преодоления нашими войсками. Это обстоятельство и было использовано соединениями 2-го кавалерийского корпуса генерала В. В. Крюкова, которые, пройдя где по тропам, а где и вброд поймы непроходимых болот, вышли к Припяти западнее Мозыря, оседлали участок железной дороги Мозырь - Брест. Одновременно с севера мозырско-калинковичскую группировку противника обходили танковые соединения 1-го гвардейского танкового корпуса генерала М. Ф. Панова.
      В результате этого смелого маневра войска 61-й армии, во взаимодействии с войсками 65-й армии и партизанами, в ночь на 14 января овладели городом Мозырь.
      14 января Москва салютовала войскам Белорусского фронта, многие соединения и части которого получили почетные названия Мозырских и Калинковичских.
      ...Я часто думаю, какой силой воображения должны обладать советские люди из поколения, не испытавшего ужасов минувшей войны, чтобы представить себе степень разрушенности, опустошенности территорий, оставляемых при отступлении немецко-фашистскими вандалами. В селах и деревнях, обозначенных в основном черными обгоревшими трубами домашних очагов, где в погребах, часто залитых подпочвенными водами, в неумело вырытых землянках ютились чудом пережившие кровавую гитлеровскую оккупацию старики, старухи, женщины и дети.
      Помню, как-то по пути в 61-ю армию мы остановились на окраине одной такой, почти стертой с лица земли полесской деревушки. Заметив машину и вышедших из нее военных, буквально прямо из-под земли начали появляться люди. Первыми, конечно, приблизились ребятишки, вернее было бы сказать, подвижные комочки прокопченных лохмотьев, из которых с предельно истощенных лиц, посиневших от голода и холода, на меня настороженно смотрели не по-детски серьезные глаза. По ним без вопросов можно было представить себе, какие ужасные испытания пришлось перенести в фашистской неволе.
      Подошли взрослые - две старухи и старик. Я поздоровался. Старик ответил поклоном. Старухи смотрели молча и отрешенно.
      Я еще раз поздоровался. Старик устало махнул и хрипло пояснил, что старухи - это его дочери. Они все слышат, но ничего не разумеют. Не очень связно, подавленно опустив голову, он рассказал, что обе дочери сошли с ума, когда на их глазах в избе - старик при этом показал рукой на то место, где, видимо, стояла изба, - сгорели заживо их мать и по двое малых детей. Гитлеровцы, поджигавшие дома, держали дочерей за руки и не пускали к горящей избе спасать тех, кто принимал страшную мученическую смерть.
      Присмотревшись теперь к лицам молчаливых женщин, я заметил, что они еще сравнительно молоды, похожи друг на друга, и не только внешне - их роднило отрешенно горестное выражение, кажется, навсегда застывшее в их глазах.
      Я прошел через бои гражданской войны, воевал на Хасане в Финляндии. Вот и теперь уже полтора года на фронте. Много видел бед человеческих, но, кажется, впервые в жизни почувствовал и понял, каким ранимым может быть человеческое сердце, коль оно способно от горячего сочувствия и жалости заболеть.
      Не раз и не два наши воины сталкивались с непередаваемо тяжелыми последствиями гитлеровских злодеяний, со страданиями населения, особенно детей, немощных стариков и старух. Видимо, этим следует объяснить, что повсеместно, куда бы ни приходили наши войска, на освобожденной ими земле сразу закипала работа по оказанию помощи местному населению.
      В условиях зимних холодов эту помощь невозможно было переоценить. Только войсками 61-й армии за несколько месяцев, согласно далеко не полным данным (поскольку многое делалось без всякого учета), было отремонтировано более 100 общественных зданий, более 300 жилых домов колхозников, 250 колхозных конюшен и скотных дворов. На все это в общей сложности затрачено около 28 000 человеко-дней с привлечением большого количества гужевого и автомобильного транспорта. В Калинковичах воины армии отремонтировали вместительное здание для размещения в нем детского дома для осиротевших детей, который и был торжественно открыт 23 февраля 1944 года.
      Вызволяя из неволи узников фашистских концлагерей, а только в районе Озаричей воинами 65-й армии было освобождено более 30 000 человек, войска делились с ними всем, чем могли - пищей, одеждой и обувью.
      По мере освобождения из-под оккупации районов действия партизанских сил, многие партизанские отряды вливались в регулярные войска, пополняя их состав. Очень часто, еще до образования райвоенкоматов, прямо в воинские части приходили местные жители с просьбой зачислить их в ряды Красной Армии, дать оружие для возмездия гитлеровским оккупантам за учиненные ими злодеяния.
      Учитывая поистине бедственное состояние освобожденных районов, Военным советом по согласованию с ЦК КП (б) Белоруссии и белорусским правительством многие партизанские командиры, политработники и специалисты народного хозяйства были оставлены для организации восстановления разрушенной экономики, помощи местному населению.
      Мы все знали, что в самое ближайшее время будет продолжено освобождение Белоруссии, в победном результате которого никто не сомневался. Однако, как ни велики были наши успехи, они не давали ни малейшего повода для самоуспокоения, тем более что, выполнив первую часть задачи, поставленной Ставкой Верховного Главнокомандования, и овладев Калинковичами и Мозырем, вторую часть - о наступлении главными силами на Бобруйск, Минск, а частью сил на Лунинец фронт выполнить так и не смог.
      15 апреля, во исполнение приказа Ставки, фронт перешел к обороне и приступил к разработке предложений по организации наступательных действий. Оценив в ходе недавно завершенных боев силу и оперативные возможности партизанских соединений, мы прежде всего осуществили ряд практических мер по совершенствованию взаимодействия регулярных войск Красной Армии с партизанами, продолжавшими действовать в тылу врага.
      При активном содействии первого секретаря ЦК КП (б) Белоруссии П. К. Пономаренко и секретаря ЦК П. З. Калинина Военный совет фронта обстоятельнейшим образом ознакомился с составом, расстановкой сил и боевыми возможностями партизанского движения, наносившего удары по противнику. Как мне стало известно впоследствии, к началу лета 1944 года в тылу врага действовало около 1100 партизанских отрядов, насчитывавших в своем составе более 180 000 человек. Почти 150 000 из них сражалось на территории Белоруссии и Литвы. Во всех областях Белоруссии функционировали областные и районные партийные и комсомольские комитеты. Координировал всю многогранную деятельность партизанских отрядов, партийного и комсомольского подполья Белорусский штаб партизанского движения, возглавляемый секретарем ЦК КП (б) Белоруссии товарищем П. З. Калининым, который к этому времени перенес место своего постоянного пребывания в штаб Белорусского фронта.
      Помнится, новый, 1944 год руководящий состав фронта встречал за общим столом с прославленными руководителями партийного подполья и командирами партизанских соединений, прибывшими в освобожденный Гомель через линию фронта. Встреча эта мало походила на традиционное новогоднее застолье. Разговоры шли самые деловые, вопросы решались самые конкретные, относившиеся к согласованным совместным акциям.
      В дальнейшем успешная координация действий войск фронта и партизан была достигнута в значительной мере благодаря тому, что П. З. .Калинин как-то очень легко, я бы сказал, органически, "вписался" в круг дел и повседневных забот дружного коллектива командования и штаба фронта. Укрепляя связи и взаимодействие с партизанами, только за время подготовки к Белорусской операции наша авиация совершила 369 самолето-вылетов в тыл врага, сбросила на парашютах и доставила на посадочные площадки около двухсот тонн боевых грузов, 37 работников руководящего звена, радистов и других специалистов. Обратными рейсами авиаторы вывезли 305 больных и тяжело раненных партизан, большое количество партизанских детей.
      Мы понимали, что успех приближавшихся наступательных действий фронта, его участия в летней наступательной кампании (а другой она, естественно, теперь уже и быть не могла) будет в значительной мере зависеть от нашей осведомленности о расположении, организации и огневой насыщенности обороны противника. Вопросы деятельности разведки вновь выдвигались на передний план. Военный совет фронта вынужден был уделить повышенное внимание укреплению разведподразделений и всей службы разведки в целом.
      Политорганы направили в подразделения разведки самых боевых и опытных в военном отношении коммунистов и комсомольцев, бывалых воинов, уже зарекомендовавших себя с положительной стороны.
      Была заметно усилена воспитательная работа в органах и подразделениях разведки. Дивизионные и армейские газеты широко освещали подвиги разведчиков, политуправление фронта издало целую серию листовок, поднимавших престиж этой боевой профессии. Военный совет фронта и Военные советы армий позаботились о том, чтобы ни один подвиг разведчика не остался без внимания, чтобы все отличившиеся своевременно и по достоинству награждались за выполнение боевых заданий.
      В то время приобрела широкое распространение практика посылки командованием благодарственных писем родителям лучших воинов, а также на предприятия и в колхозы, где герои трудились До войны.
      Между тем войска Красной Армии своими боевыми действиями на советско-германском фронте закладывали прочный фундамент разгрома немецко-фашистских войск в предстоявших летних сражениях.
      Еще в конце декабря 1943 года началось успешное наступление войск 1-го Украинского фронта, которое в дальнейшем продолжалось с участием всех четырех Украинских фронтов. В начале 1944 года в соответствии с планами Ставки начались три объединенные общим замыслом наступательные операции Корсунь-Шевченковская, проводимая войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов, Ровенско-Луцкая, на правом фланге 1-го Украинского фронта, и Никопольско-Криворожская, проводимая силами 3-го и 4-го Украинских фронтов.
      Теперь войска Красной Армии неудержимо шли вперед, опираясь на прочное, широкое, заблаговременно организованное взаимодействие. Последовательные, взаимосвязанные, чаще всего внезапные удары по различным районам обороны противника на всем советско-германском фронте вносили в действия верховного гитлеровского командования лихорадочность и сумятицу, все чаще приводили к принятию решений скорее отчаянных, чем продиктованных трезвым оперативным расчетом.
      Все это, как и потеря еще недавно оккупированных территорий Советского Союза, вносило в умы и настроения рядового и офицерского состава гитлеровских войск, в умы и настроения наиболее трезвомыслящего генералитета разброд, потерю веры в позитивные перспективы войны, развязанной против Советского государства, мысли о последствиях неизбежного поражения.
      Но у нас еще хватало проблем. Например, в ходе осенне-зимних боевых действий с исключительной остротой предстали вопросы обеспечения фронта продовольствием и фуражом. Еще в ходе завершения летнего наступления нашему фронту, как я уже упоминал, было предложено решать проблему продовольственного снабжения путем проведения самозаготовок зерна и мяса. Для заготовок мяса были выделены Саратовская, Ульяновская и некоторые другие удаленные области. Специально посланными в эти области представителями войск закупался скот, сводился в гурты и перегонным порядком направлялся в сторону фронта. Это был не лучший способ доставки, поскольку в долгом пути к месту назначения скот много терял в весе, однако железные дороги и без того не справлялись с объемом перевозок, и рассчитывать на них не приходилось.
      Заготовка хлеба и махорки предписывалась нам в районах освобожденных нашими войсками Орловской, Сумской, Черниговской, Гомельской областей. Однако период созревания хлебов, там, где они были посеяны и не сильно пострадали в.ходе боевых действий, совпал с разгаром боев. Снять людей из боевых расчетов на хлебозаготовки, естественно, не представлялось возможным.
      Теперь, в начале зимы, с огромным, не допустимым в других условиях опозданием, фронт вынужден был развернуть уборочную кампанию. Хлеб на полях был, но находился он... под снегом.
      Военный совет выделил для этой необычной уборочной 27 000 бойцов и сержантов, 1400 офицеров, 2000 автомашин, несколько сотен повозок.
      Кое-где заготовка хлеба и махорки велась и осенью, но только теперь представилась возможность придать ей необходимый размах.
      В каждой области (Орловская, Сумская, Черниговская, Гомельская), в каждом районе этой работой руководили в тесном контакте с местными партийными и советскими органами специальные уполномоченные Военного совета фронта. Местное население самоотверженно помогало войскам всем, чем могло.
      Погода не баловала заготовителей. Прижимали, хотя и не очень сильные, но ощутимые в открытом поле морозы. Теперь не скошенные своевременно хлеба приходилось поднимать из-под снега граблями и срезать серпами. В сложившихся условиях никакая другая техника не могла быть использована.
      В тех населенных пунктах, где удалось восстановить хозяйственные постройки, были организованы пункты обмолота и сушки верна. Борьба шла за сохранение буквально каждого колоска, каждого зернышка.
      Высокая остаточная влажность зерна, от которой примитивными средствами избавиться не представлялось возможным, требовала организации умелого хранения, так как существовала реальная опасность самовозгорания недосушенного хлеба.
      Поскольку было совершенно очевидно, что другого пути обеспечения фронта продовольствием просто не предвидится, мы приравнивали самозаготовку хлеба к первостепенным боевым задачам. Несомненно, что именно благодаря такому подходу, подкрепленному соответствующей разъяснительной работой и организационными мероприятиями, результат превзошел все наши ожидания. Бойцы повсеместно трудились с огромным подъемом, в два-три раза перевыполняли и без того достаточно напряженные задания. Подсчеты показали, что созданные запасы полностью обеспечивали нужды фронта продовольственным и фуражным зерном, сахаром и махоркой. Только одного зерна было заготовлено 13 607 тысяч пудов, что составляло пятимесячную потребность фронта. А на подходе и в местах содержания находилось уже до 40 000 голов крупного рогатого скота.
      Фронту пришлось обзаводиться и собственными мельницами, крупорушками, махорочной фабрикой в Прилуках. Большую помощь в этом оказали нам нарком пищевой промышленности СССР В. П. Зотов и Председатель Верховного Совета Украины С. Д. Коротченко.
      В освобожденных районах возрождалась жизнь. Некоторое затишье на передовой было использовано руководством фронта для оказания помощи в восстановлении народного хозяйства Белоруссии.
      На основании специального на этот счет решения Военного совета фронта 25 февраля 1944 года местным хозяйственным органам были выделены для весенней пахоты 45 тракторов с трактористами, команды специалистов по ремонту сельскохозяйственного инвентаря, построен высоководный мост через реку Сож в самом Гомеле, выделена строительная бригада по восстановлению и ремонту жилых домов, оборудованы детский дом-интернат, детские дома с полным обеспечением на 2000 детей, построено 400 бань, оборудованы и подготовлены к приему больных 15 больниц. Этим же решением предусматривалась передача сельскому хозяйству 300 племенных лошадей и 2200 жеребят, отбитых у фашистских захватчиков, выделение 350 тонн керосина, 200 тонн дизтоплива, 100 тонн солидола и многого другого.
      Я преднамеренно привожу столь подробный перечень, чтобы подчеркнуть постоянную заботу войск о нуждах гражданского населения, пострадавшего от разрушительной деятельности гитлеровских оккупантов.
      Указанным выше постановлением Военный совет потребовал от всех частей и тыловых учреждений, естественно без ущерба для боевой деятельности войск, оказывать всемерную помощь в районах своего расположения в подготовке и проведении весенней посевной кампании. Дословно в постановлении говорилось: "Каждый трактор, каждая лошадь, если позволяет обстановка, должны быть использованы на пахоте и севе. Личный состав частей должен принимать активное участие в возделывании колхозных и индивидуальных огородов, в первую очередь семей красноармейцев, офицеров и жертв немецких оккупантов. Военный совет обязывает генералов, офицеров и политорганы добиться, чтобы каждая крупная и мелкая часть, не находящаяся на нашей передовой линии, включалась бы в эту большую работу: пахота, сев, ремонт сельскохозяйственного инвентаря, колхозных построек, отдельных домов, принадлежащих вдовам и сиротам, семьям красноармейцев, офицеров..."
      Однако фронт оставался фронтом с главной его задачей - изгнанием гитлеровцев с территории родной земли. Самый беспристрастный анализ боевых действий подсказывал нам, что наличными силами такого рода задачу решить не представляется возможным.
      Из разговоров с работниками Генерального штаба нам было известно, что там идет работа над планами летнего наступления и что нашему фронту в нем отводится видное место, но по вполне понятным причинам знали мы далеко не все.
      Первые признаки повышенного внимания Ставки к белорусскому направлению появилось уже в феврале, когда между нашим и 1-м Украинским фронтами появился еще один - 2-й Белорусский. Наш фронт в этой связи был переименован в 1-й Белорусский.
      Вновь образованный сосед охватывал Полесье с юга. Линия соприкосновения наших фронтов проходила по левому флангу 61-й армии.
      Размышляя в период относительного зимнего затишья о перспективах развития военных действий в предстоящей летней кампании, мы все в Военном совете и штабе фронта не раз возвращались к рассмотрению возможности нанесения охватывающих ударов по войскам "нависавшей" над нашим левым флангом, а теперь и 2-м Белорусским фронтом, немецко-фашистской группой армий "Центр".
      Сама идея выглядела довольно заманчивой, однако наличие и расстановка сил сторон явно затрудняли ее реализацию. Целых четыре наших армии были прочно привязаны к Рогачевско-Жлобинскому, точнее сказать - бобруйскому направлению, где силы противника были достаточно внушительными, и ослабление этого участка полностью исключалось. На левом же фланге войска 61-й армии были растянуты на таком, скажем прямо, недопустимо широком фронте, что их скорое использование в каких-либо новых наступательных действиях далеко не гарантировало успеха.
      Трезво оценивая преимущества и недостатки расположения наших войск, мы не рае приходили к выводу о целесообразности объединения обоих Белорусских фронтов под единым командованием, создания единого фронта, протяженностью от Быхова на севере до Владимира-Волынского на юге.
      Правда, осуществление подобного решения привело бы к растягиванию линии фронта до 800 километров, однако предоставляло в распоряжение и крайне привлекательную возможность маневра внушительными силами, сосредоточенными на флангах.
      Пока мы таким образом планировали, войска 2-го Белорусского фронта под командованием генерала П. А. Курочкина, приняв на себя неожиданный и очень сильный удар противника, вынуждены были отойти и позволить противнику деблокировать гарнизон Ковеля. Это печальное событие лишний раз подтвердило наличие противостоявшей нам мощной группировки гитлеровцев, которая намерена отчаянно оборонять занимаемые рубежи, и всякое непродуманное, поспешное действие с нашей стороны в этих условиях было бы преступлением.
      Наличие двух фронтов на практически одном оперативном направлении, судя по всему, не устраивало и Верховное Главнокомандование. Во всяком случае, 5 апреля 1944 года 2-й Белорусский фронт был расформирован, а мы вскоре получили решение Ставки о передаче нам его 47, 61, 70-й армий. Наш фронт так и остался 1-м Белорусским. Несколько позже, 24 апреля 1944 года, в результате разделения Западного фронта теперь уже справа от нас, развернулись вновь созданные 2-й и 3-й Белорусские фронты.
      Вскоре после этих событий Военный совет и штаб фронта разработали и представили в Ставку свои первые предложения но проведению наступательной операции.
      На самом процессе разработки предложений и последовательности событий, связанных с поиском окончательного решения, я вынужден остановиться особо, поскольку на этот счет появилось в последнее время несколько не полностью совпадающих и не совсем точных, на мой взгляд, толкований.
      Встречаясь в те дни с К. К. Рокоссовским, я постоянно отмечал в его поведении признаки какой-то не свойственной ему самоуглубленной рассеянности.
      Я понимал, что, будучи человеком просто не способным делать что-либо вполсилы, он и сейчас полностью погружен в поиск того единственного решения, которое могло бы устоять против любых возражений, своей всесторонней продуманностью и основательностью гарантировать безусловный успех.
      Даже в редкие минуты отдыха, в ходе разговоров на какую-нибудь отвлеченную тему он иногда внезапно замолкал, уходил в себя, молча размышлял и вдруг, бросив коротко: "Прошу извинить!" - просил адъютанта соединить с нужным лицом.
      По вечерам, после ужина и до глубокой ночи, пригласив к себе начальника штаба и командующих родами войск, увлеченно работал на карте, спрашивал, уточнял, терпеливо выслушивал возражения.
      В такие минуты главенство К. К. Рокоссовского в кругу своих соратников, оставаясь неколебимым, никого и ни в чем не связывало. Разговор шел чаще всего живой, мнения высказывались свободно, подчас настойчиво защищались. Замечания к своим, высказанным здесь суждениям Константин Константинович принимал с завидной готовностью понять собеседника.
      Чаще всего на утро после таких затянувшихся бдений К. К. Рокоссовский с очевидной целью уточнения каких-то спорных положений сам выезжал в войска, целые дни проводил на передовой, возвращался затемно, случалось, что и промокший, со следами болотной грязи на своем любимом кожаном реглане.
      Едва поужинав, шел к себе или к Малинину, куда, словно на манящий огонек, без приглашения, а по заведенному порядку собирались все те же лица, многие из которых также целый день провели в войсках.
      Сейчас можно смело сказать, что именно тогда, в ходе пристрастного обсуждения самых различных мнений, и родились, точнее сказать, оформились основные положения предложенного позднее плана действий.
      Одновременно с нами над предложениями по проведению наступательной операции в предстоявшей летней кампании работало и командование 1-го Украинского фронта, которым тогда уже командовал Г. К. Жуков, сменивший на этом посту умершего генерала Н. Ф. Ватутина.
      Первый вариант плана, представленный командованием нашего фронта, как и план командования 1-го Украинского, предусматривал задействование большого количества танковых сил и по этой причине был отвергнут Ставкой, не располагавшей возможностью введения в бок просимого количества танковых соединений. Эти планы подробно изложены в специальной литературе, и я не буду повторять здесь их содержания, поскольку они не были осуществлены.
      Однако ничто не проходит без следа. Отсутствие возможности выделения необходимого количества танковых войск чуть не поставило наш фронт под угрозу нового разделения на два самостоятельных объединения. Связь же тут просматривалась такая. С точки зрения работников Генерального штаба, огромная растянутость линии нашего фронта могла быть оправдана только возможностью осуществления глубинного охватывающего удара, требующего, как было уже сказано, значительных танковых сил. А поскольку сам план этого охватывающего удара не получил одобрения, то и надобность в столь протяженном фронте вроде бы отпадала сама собой.
      И только настойчивость К. К. Рокоссовского предотвратила осуществление такого решения. Командующий, отстаивая неделимость фронта, исходил из неповторимости местных географических условий, наличия поистине непроходимых зон, отсутствия в связи с этим возможности использования большого количества войск на одном избранном направлении. Он доказывал, что именно наличие во фронте двух группировок войск, размещенных на отдаленных флангах, разрешает превратить недостатки местности в достоинства, помогающие наносить удары сразу на нескольких неожиданных направлениях. При этом, по расчетам командующего, атакуемые войска противника лишатся возможности маневра резервами в болотистых районах. В свою очередь наши войска в сложившейся обстановке способны сравнительно малыми силами захватить оперативную инициативу, внося ударами на широком фронте полную дезорганизацию в управление войсками врага.
      Как нам в дальнейшем стало известно, примерно во второй половине апреля в Генеральном штабе были сведены воедино все предложения относительно проведения летней кампании.
      На этом этапе все вырисовывалось в такой последовательности. Начинал Ленинградский фронт наступлением на Выборг, за ним выступал Карельский фронт с целью разгрома Свирско-Петрозаводской группировки противника. Оба эти удара преследовали цель вывода из войны финского партнера гитлеровской Германии.
      В это время и должны были вступить в дело наши северные соседи и наш фронт.
      После отклонения предложенного нами варианта наступления с использованием большого количества танков Военный совет снова приступил к поиску решения, основанного на эффективном использовании наличных средств. В начале мая Генеральный штаб повторно запросил наши соображения, сообщив при этом, что фронту для усиления будут переданы из резерва Ставки 28-я армия и 9-й танковый корпус. На этом помощь Ставки следовало полагать исчерпанной.
      Теперь, когда очередность действий фронтов и наши возможности определились с достаточной полнотой, развернулся напряженный поиск нового, надежного оперативного решения.
      Не берусь здесь перечислять все предложенные, рассмотренные и отвергнутые варианты. Коротко отмечу только, что окончательный вариант входил в явнве противоречие с классическими канонами оперативного искусства. По замыслу К. К. Рокоссовского, опиравшегося на всестороннее, детальное знание сложившейся обстановки, принятым вариантом предусматривалось нанесение двух ударов, из которых каждый был в своем роде главным{30}.
      Окончательный вариант предложений, обработанных Генеральным штабом, обсуждался в Ставке с участием командующих 1-м Прибалтийским и Белорусскими фронтами, командующих родами войск Красной Армии.
      Не ставя перед собой задачи анализа и сравнения существующих теперь толкований событий, связанных с рассмотрением и утверждением окончательного плана летнего наступления, участием в нем войск нашего фронта, я разрешу себе воспроизвести собственный рассказ К. К. Рокоссовского по возвращении его из Москвы на фронт. Рассказ этот записан хотя и по памяти, но вскоре после окончания войны. Ряд положений мной выверен (при записи) в личном общении с К. К. Рокоссовским.
      - Наши предложения рассматривались первыми, - начал свой рассказ Константин Константинович. - "Мы уже ознакомились с вашим планом, - сказал Сталин, обращаясь ко мне, - и большинство присутствующих здесь его не одобряет. Они утверждают, что ваше намерение наносить два главных удара на правом фланге идет вразрез с прописными положениями военной науки. Вы настаиваете на своем варианте?"
      Я подтвердил обоснованность нашего варианта. Тогда Сталин обратился к присутствовавшим и предложил им высказать свою точку зрения. Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. "Где это видано, - говорил один из выступавших, - чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?"
      - Выслушав всех критиков нашего предложения, Сталин вновь обратился ко мне с вопросом: продолжаю ли я настаивать на своем? Я ответил, что продолжаю настаивать, потому что наш план разработан всесторонне, с учетом всех существующих обстоятельств и ожидаемых последствий, что весь руководящий состав фронта исползал буквально на животе передний край, так что знаком с обстановкой не по чьим-то докладам. В плане заключено всесторонне продуманное и наиболее целесообразное использование сил для наступления в сложных и очень своеобразных условиях заболоченной местности. И еще я посчитал себя обязанным доложить Верховному, что в предложенном нами решении заключено коллективное мнение не только командования фронта, но и командующих армиями, командиров многих соединений. Решение принято на основании данных тщательной разведки расположения сил и средств противника, анализа их возможностей.
      Мое заявление вызвало новую волну критических замечаний. Меня даже кое-кто попытался призвать к благоразумию, ссылались на военные авторитеты. Приводились примеры из военной истории... Сталин внимательно слушал выступления, курил, временами вроде бы сочувственно кивал головой.
      Когда я, выслушав все эти упреки, заявил, что, относясь с полным уважением к военным авторитетам, продолжаю стоять на своем, Сталин проявил явные признаки раздражения. "Однако вы упрямый человек! - произнес он с осуждением. - Идите в соседнюю комнату, подумайте!"
      Вышел я, сел в тишине изолированной комнаты и думаю. Впрочем, о чем, собственно, я должен еще был думать? Ведь по-другому-то у нас все равно ничего не получалось! Однако для прочности позиции еще раз перебрал в памяти все, что мы здесь оценивали, взвешивали, вырабатывая окончательный вариант, и снова пришел к решению - стоять на своем до конца!
      Минут через двадцать меня вызвали в кабинет Верховного. Сталин, как только я вошел, дал знак собравшимся прекратить разговор и спросил: "Ну как, переменили вы свое решение?" "Нет, - говорю, - товарищ Сталин. Наше решение твердое и неизменное и я прошу утвердить его в представленном виде. Если вы его считаете ошибочным, а, следовательно, меня неспособным правильно оцепить обстановку, принять грамотное решение - прошу освободить меня от командования фронтом, поскольку ни у меня лично, ни у Военного совета фронта иного решения нет".
      По той напряженной тишине, которая наступила в кабинете, по тому, что кто-то сочувственно вздохнул, словно уже проводив меня с должности, я понял, что сейчас решится все и, очевидно, далеко не лучшим для меня образом. И еще подумал, что кто-то другой или придет к нашему решению, или провалит операцию. Так что отступать от того, в чем был убежден, не намеревался ни на шаг.
      "Вот что, товарищ Рокоссовский, - сказал в этот момент Сталин, на этот раз, как всегда, спокойно, без раздражения. - Пойдите подумайте еще раз. Хорошенько подумайте!"
      Вышел я снова в соседнюю комнату, которую успел уже рассмотреть во всех подробностях, и, как ни странно, почувствовал вдруг такую уверенность в своей правоте, что, не ожидая приглашения, сам вернулся в кабинет Верховного. Теперь, как мне показалось, Сталин посмотрел на меня с каким-то пристальным любопытством. Я оценил это по-своему и решил, что придется мне в лучшем случае снова командовать армией. "Ну, так что же вы решили?" - спросил Сталин. Здесь Константин Константинович на минуту умолк, явно переживая вновь происшедшее. Потом продолжил: - Я сказал, что настаиваю на принятии нашего решения, другого не вижу и, пока отвечаю за успех действий фронта, буду стоять на своем!
      Пожалуй, я только в этот момент почувствовал, что в кабинете жарковато. Сталин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. Потом поводил в воздухе черенком трубки, точно подчеркивая свои слова, и произнес: "Вот это мне нравится! Чувствуется, что в человеке есть твердая внутренняя убежденность в своей правоте, ясное понимание и обстановки, и возможностей фронта, вера в успех... Не то, что некоторые наши военачальники. Скажешь ему: "Может, лучше так?" - и он соглашается. Скажешь ему: "А, может быть, лучше этак?" - он опять немедленно соглашается. И не поймешь такого человека, есть ли у него что-то свое, какое-то убеждение, собственное мнение? От таких начальников не жди хорошего. Командующий должен быть убежден в правильности своего единственного решения, должен уметь и отстоять его. Поведение Рокоссовского - хороший тому пример! - Потом, обращаясь ко мне, Сталин произнес, как отрубил: - Ваш план утверждаю и желаю успеха!"
      - И как вы реагировали на это? - спросил я тогда у Константина Константиновича.
      - Наверное, в первый раз за всю службу в армии захотелось расстегнуть воротничок кителя! - рассмеялся К. К. Рокоссовский.
      В связи с этим памятным разговором мне хочется подчеркнуть, что последнее слово в решении оставалось всегда за Ставкой, так было на протяжении всей войны. Но это последнее слово обязательно впитывало в себя и отражало чаще всего то, что следует назвать коллективной мудростью военачальников действующих войск, Военных советов фронтов и армий, командиров и штабов многих соединений.
      Во всех случаях, когда это представлялось возможным по условиям сохранения военной тайны, в работу по составлению всякого рода предложений вовлекался определенный круг будущих исполнителей оперативных решений. Так было под Сталинградом, так было на Курской дуге, так было, насколько мне известно, всегда, когда разрабатывались планы очередного удара по противнику.
      Пожалуй, именно в этом и состоял основной залог реалистичности утвержденных к действию планов, это и гарантировало выполнение их с полным пониманием не только ближайших, но и достаточно отдаленных задач, которые и сформулировать сразу с необходимой точностью не всегда представлялось возможным.
      Великая Отечественная война выдвинула на передний край истории нашего государства имена и действия многих видных, талантливейших полководцев и военачальников - командующих фронтами и армиями, военных специалистов командующих родами войск, штабных деятелей. Чисто историческая справедливость исключает право причисления этих известных теоретиков и практиков военного дела к кругу чуть ли не технических исполнителей решений Ставки, сколь бы авторитетными эти решения не были!
      Итак, решение было утверждено. Оперативный план в том виде, в каком он обрел силу приказа, входил составной частью в общий план операции "Багратион" - план освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.
      По этому плану операцию начинали войска 1-го Прибалтийского, 2-го и 3-го Белорусских фронтов 23 июня 1944 года. На второй день - 24 июня - переходили в наступление войска нашего фронта. Таким образом, на подготовку операции оставался целый месяц, что при разумном использовании времени давало возможность полностью обеспечить ее успешное проведение.
      Нужно ли говорить, что подготовка к наступлению должна была проводиться в полной скрытности от противника. Именно внезапность ударов, необычность сосредоточения сил, вытекавшая из необычности самого оперативного решения, должны были принести успех в прорыве прочной обороны противника и его развитие в глубине.
      Следовательно, предстояло решить три главных задачи, составлявшие комплекс мер по подготовке войск к продолжительному наступлению на большую глубину.
      Во-первых, следовало подтянуть тылы как можно ближе к линии фронта. Это требовалось сделать заблаговременно, поскольку при успешном наступлении передовые части и соединения обязательно оторвутся от тылов именно в тот. момент, когда от полноценного их снабжения будет почти полностью зависеть выполнение поставленных боевых задач.
      Во-вторых, надо было частично передислоцировать войска фронта, расставить их в соответствии с расчетом сил и средств, заложенным в оперативном решении.
      В-третьих, надо было обеспечить высокий уровень морально-политической подготовки войск к самоотверженным действиям при прорыве обороны противника и его длительном упорном преследовании.
      И все это, повторяю, предстояло сделать скрытно, введя немецко-фашистское командование в заблуждение относительно наших истинных намерений. Об этом требовании я настойчиво упоминаю, поскольку оно оставалось ключевым во всей деятельности войск фронта вплоть до завершения подготовительного периода.
      Как ни желательно перечислить все, что следовало и что успели сделать Военные советы, штабы и политорганы войск фронта для обеспечения успеха, приходится мириться с возможностью перечисления только самых главных дел.
      О мерах, принятых политорганами и штабами по укреплению органов и подразделений разведки было уже сказано. Но приходилось считаться и с тем, что противник, предвидя неизбежность наступления советских войск, сделает все возможное для своевременного раскрытия наших замыслов и конечно же организует наблюдение за передислокацией наших войск, перевозками, районами сосредоточения, используя для этого все имевшиеся у него средства.
      В таких условиях следовало не только убедить противника в отсутствии у нас каких-либо наступательных намерений, но и заставить уверовать в устойчивый оборонительный характер всех наших действий как в настоящее время, так и в ближайшем будущем.
      С целью дезинформации противника наши фронтовая, армейские и дивизионные газеты систематически публиковали материалы о необходимости всемерного укрепления обороны. Приводились, в частности, многочисленные данные об успехах частей, создававших прочные укрепленные позиции во второй оборонительной линии. Информация, передаваемая с помощью средств связи, должна была убедить подслушивающего противника в том, что войска на нашем участке фронта пребывают в состояния глубокой оперативной паузы. Прекратили передачи почти все радиостанции кроме имевших специальное задание по дезинформации, были прекращены переговоры на оперативные темы по проводной связи...
      Дезинформация противника была организована с небывалым размахом, разнообразием привлеченных средств и используемых методов. К примеру, в те дни часто можно было наблюдать в светлое время суток движение по дорогам от фронта в тыл колонн пехоты и артиллерия, танков и механизированных подразделений. Уйдя за день на достаточно убедительное удаление от линии фронта, эти колонны под покровом темноты скрытно возвращались на передовую.
      Не обходилось без удивленных вопросов. Трудно было понять бойцам, зачем нужны такие продолжительные, по всем внешним признакам бесцельные "прогулки"? Однако в этот период политработники и командиры были лишены возможности обстоятельно обосновать причину подобного рода действий и объясняли их главным образом потребностями учебы.
      Несколько более откровенная постановка задач была проведена только в саперных частях и подразделениях.
      В представлении многих читателей, сложившемся под воздействием художественной литературы и кино, фильмов о войне, саперы главным образом заняты минированием, поиском и обезвреживанием мин. Однако далеко не все знают о том, что саперы - это великие труженики войны. Они сами редко стреляли, куда как чаще стреляли по ним. Но в тишине строительства тыловых объектов или под бомбежкой, шквальным огнем артиллерии противника на передовой саперы прокладывали пути и переправы, строили оборонительные сооружения, создавали целые районы обороны. Каждый вид их деятельности на войне был исполнен того неброского, но подлинного героизма, без которого немыслим даже самый малый успех.
      Теперь, в период подготовки к операции "Багратион", саперные части были привлечены для выполнения и не вполне свойственной им роли - роли "декораторов".
      На правом фланге войск фронта, там, где планировалось нанесение ударов, была создана высокая плотность артиллерийских средств. 53 артиллерийских соединения и части готовились обрушить на врага огромной силы огневой удар. В их числе 4 артиллерийских дивизии, 12 артбригад и большое количество отдельных артиллерийских частей.
      По линии командующего артиллерией фронта были приняты необходимые меры по глубокой маскировке этих артиллерийских средств. Все батареи, которые вели хоть один раз огонь с занятой позиции, в безусловном порядке передислоцировались на другое место и тщательно маскировались от воздушного наблюдения без права открытия огня до особого распоряжения. А вместо сменивших позиции орудий саперы создавали достоверную декорацию артиллерийских батарей, "неумело" маскировали их так, чтобы при желании можно было засечь средствами воздушной разведки, создать у противника впечатление устойчивости боевых порядков нашей обороны.
      Выведенные на полуоткрытые места специально для засечки воздушной разведкой противника танковые подразделения вскоре заменялись деревянными макетами. Командующему 16-й воздушной армией пришлось уступить несколько удобных, но наверняка разведанных противником аэродромов для создания на них ложных сосредоточений авиационной техники.
      Следует также помнить, что именно саперы, и никто другой, должны были обеспечить высокую проходимость утопавших в болотах дорог. А ведь по этим дорогам двигались и пехота, и автомашины, и тяжелые артиллерийские системы, и танковые части! По этим дорогам обеспечивалась переброска личного состава, боевой техники и материальных средств, поддерживалось маневренное взаимодействие между двумя группировками войск, наносивших удары по сходящимся направлениям. В значительной мере именно по таким дорогам осуществлялось бесперебойное сообщение вдоль всей линии фронта, растянувшейся более чем на 800 километров!
      Само собой разумеется, что и разминирование минных полей оставалось для саперных частей предметом постоянной заботы.
      По сохранившимся отчетным данным эта часть работы количественно выглядит так - за 20 дней июня саперы фронта сняли 34 465 мин, 76 мощных зарядов "сюрпризов", - 132 фугаса, проделали в минных полях противника 193 прохода для пехоты и танков, навели и подготовили 42 переправы через реки Друть и Днепр, заготовили большое, не поддающееся учету, количество деталей мостов, креплений для гатевых дорог.
      В дни, предшествующие началу наступления, были проведены завершающие мероприятия по укреплению связей и взаимодействия с партизанскими соединениями. По согласованному с Центральным и Белорусским штабами партизанского движения оперативному плану 20 июня в тылу врага была проведена мощная партизанская операция - полетели под откос воинские эшелоны противника, на ряде участков рухнули железнодорожные мосты. Народные мстители почти полностью парализовали движение по железнодорожным линиям Минск - Орша, Полоцк - Молодечно, Минск - Брест, Пинск - Брест.
      Разрешу себе отступление. Дело в том, что в тылу врага, на временно оккупированной территории, образовались обширные партизанские края, и партизаны под руководством подпольных партийных организаций возрождали там советские порядки.
      Если до 1944 года основными задачами отрядов и соединений партизан были боевые действия и разведка сил противника, то теперь, в предвидении близкого освобождения всей территории Белоруссии, партизанские формирования, подпольные партийные комитеты развернули борьбу за... успешное проведение весеннего сева.
      Содержание этой работы, осуществляемой согласно директиве ЦК КП (б) Б и правительства Белоруссии, может быть пояснено выдержкой из постановления Узденского подпольного райкома партии Минской области от 20 апреля 1944 года. В нем, в частности, говорилось:
      "Партийным организациям, командирам и комиссарам отрядов до 25 апреля провести среди населения во всех прикрепленных сельсоветах широкую разъяснительную работу по своевременному и доброкачественному проведению весенних полевых работ и обеспечить засев всей площади ярового клина. К каждому населенному пункту прикрепить лучших агитаторов"{31}.
      Само собой разумеется, что подобного рода факты, доведенные до сознания бойцов, вселяли в них уверенность в исторической предопределенности освобождения Белоруссии. Крестьяне засевали поля в предвидении прихода Красной Армии!
      Многообразной была в те дни учеба личного состава. Относительное затишье на передовой разрешало вывести в тыл на доукомплектование и учебу многие артиллерийские и танковые части. Здесь буквально денно и нощно шла боевая и политическая подготовка личного состава, включая и подготовку командиров всех категорий.
      Можно с уверенностью сказать, что учеба войск была выдвинута на уровень главной задачи. Тон в этой работе задавали военные советы фронта и армий. 14 и 15 июня, за десять дней до начала активных действий, К. К. Рокоссовский в присутствии представителя Ставки Г. К. Жукова и ряда ответственных работников Генерального штаба, прибывших на фронт, провел розыгрыш предстоявшей операции в 65-й и 28-й армиях. К занятиям были привлечены командиры соединений, командующие и начальники родов войск, начальники политорганов. Аналогичные занятия в последующие трое суток прошли во всех армиях фронта.
      Для офицерского состава были повсеместно организованы занятия с отработкой тем: "Наступление стрелкового батальона в условиях лесисто-болотистой местности", "Прорыв обороны противника усиленным стрелковым полком в лесисто-болотистой местности" и других, аналогичных по своему содержанию.
      Подобного рода всеохватывающая учеба с участием командиров всех рангов диктовалась тем обстоятельством, что войска на этот раз готовились к участию в операции, невиданной еще по своим масштабам. Операция "Багратион" должна была охватить огромную территорию - более 1000 километров по фронту - от Западной Двины до Припяти и до 600 километров в глубину - от Днепра до Вислы и Нарева.
      Подробное описание действий войск не входит в мою задачу. Всех, кто интересуется военной историей, я с удовольствием адресую к многочисленным исследованиям и трудам по этому вопросу. Я же уделю внимание только тем событиям, которые отложились в памяти наиболее ярко, которые необходимы, на мой взгляд, для общей характеристики развития наступательных действий войск фронта.
      В ходе подготовки к операции военные советы, политорганы и партийные организации уделяли самое большое внимание сочетанию боевой учебы личного состава войск с их политической подготовкой. Не ставя сроков, не определяя характера конкретных боевых действий на ближайшее время, партийно-политический аппарат фронта видел свою первейшую задачу в разъяснении воинам их священного долга перед Родиной - освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.
      В этих целях широко были использованы опубликованные 30 апреля и 14 июня в газете "Красная звезда" сообщения Чрезвычайной государственной комиссии о новых фактах злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками на советской земле. Факты злодеяний фашистов на освобожденной территории Белоруссии систематически публиковались на страницах фронтовой, армейской и дивизионной печати, выпускались листовки с призывом к воинам покарать фашистских извергов за их преступления против мирного белорусского населения.
      Военный совет фронта в эти дни призывал всех политработников, весь партийный и комсомольский актив к участию в разъяснении главной задачи момента - полного разгрома гитлеровских оккупантов. Партийно-политический аппарат настойчиво ориентировал весь личный состав частей и подразделений на скорое возобновление победоносных ударов по врагу, чем содействовал успеху проведения всех подготовительных мероприятий.
      Огромный объем воспитательной работы был проведен в войсках фронта рядовыми коммунистами.
      Мне думается, что любой человек, коль скоро он берет на себя труд показать организующее влияние коммунистов на успешное осуществление подготовки к наступательным сражениям, неизбежно встанет перед сложностью описания коллективных усилий огромной массы людей, действующих одновременно в разных местах, в разных условиях, с разным по составу контингентом.
      Нелепо представлять себе не то что армию или дивизию - самое малое подразделение как некую обезличенную группу одинаковых людей, лишенных человеческой индивидуальности. Напротив, каждый человек - это сложный и неповторимый мир. Может быть, именно здесь еще раз следует вспомнить сию прописную истину, поскольку вся партийно-политическая работа была направлена на формирование, совершенствование духовных качеств, личности воина Советской социалистической державы, защитника независимости, чести и достоинства своей Родины, личности бойца, вдохновляемого на подвиги ленинскими идеями равенства и братства, борьбы за уничтожение фашизма на земле.
      Исходя из этого положения, партийные организации, а под их руководством и организации комсомольские, в своей повседневной деятельности стремились всемерно использовать индивидуальные формы работы, личное общение бывалых воинов-коммунистов с новичками, своеобразное боевое шефство над бойцами нового пополнения, душевный обстоятельный разговор на актуальную тему, а там, где по обстановке возникала необходимость, - то и личный пример.
      В условиях подготовки к наступлению Военные советы фронта и армий, политорганы соединений уделили повышенное внимание дальнейшему укреплению партийных организаций, росту их рядов как количественному, так и особенно качественному.
      Только в июне 1944 года первичные партийные организации частей фронта приняли в ряды Коммунистической партии 17 632 человека. Таким образом, к началу операции численность коммунистов возросла до 250000 человек, что дало возможность в каждом подразделении создать крепкие партийные организации. Одновременно укрепились и численно возросли комсомольские организации.
      Во всей партийно-политической работе мы исходили из задач, поставленных перед Вооруженными Силами СССР на лето и осень 1944 года Центральным Комитетом Коммунистической партии и Советским правительством: очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю, восстановить Государственную границу Советского Союза от Баренцева до Черного морей.
      Путь к достижению этой цели был изложен в приказе Верховного Главнокомандующего No 16 от 23 февраля 1944 года: "...Чтобы выиграть войну, нужно подвести противника к пропасти и столкнуть его туда. Только неуклонно нарастающие в своей силе сокрушительные удары могут сломить сопротивление врага и привести нас к окончательной победе".
      В период подготовки к операции значительно повысилось внимание Главного политического управления РККА ко всем сторонам жизни фронта. Часто вечером, или даже ночью, звонил Александр Сергеевич Щербаков, интересовался ходом подготовки, просил при этом:
      - Вы, пожалуйста, поподробнее, не торопясь и основательно!
      Выслушав доклад, задавал вопросы. Чуть помолчав, очень точно формулировал рекомендации, просил держать его в курсе всех дел. Нередко его звонок предшествовал получению различных директивных документов.
      Мне хочется здесь подчеркнуть, что директивы Главного политического управления РККА выполняли неоценимую организующую роль, каждым своим словом активно содействовали повышению уровня всей политико-воспитательной работы с личным составом. Ими определялось основное содержание партийно-политической работы в войсках, заключавшееся в систематической пропаганде идей марксизма-ленинизма, революционных и боевых традиций партии, народа, армии, преимуществ общественного и государственного строя СССР, источников силы и могущества Советского государства, решений партии и правительства, наших успехов на фронтах, героических подвигов нашего народа в тылу и воспитании ненависти к врагу.
      Надо заметить, что к этому времени политорганы всех степеней накопили богатый опыт партийно-политической работы в действующей армии, научились быстро и точно ориентироваться в быстро менявшихся условиях, твердо и неукоснительно выполнять любое задание партии. Был установлен повсеместно тесный контакт политорганов со штабами.
      Особую роль играла согласованность действий политуправления и штаба фронта. И здесь снова сказалась личная способность С. Ф. Галаджева к налаживанию деловых отношений, его заинтересованная в достижении целей внимательность, покорявшая всех, кому доводилось хотя бы раз решать с ним вопросы.
      Так в тесном содружестве политических и штабных работников рождались инструкции, листовки, посвященные подвигам героев боев, советы бывалых бойцов и многие другие печатные издания, игравшие заметную роль в воспитании и обучении личного состава, знакомившие бойцов и командиров с эффективными приемами и способами прорыва вражеской обороны и многим другим, необходимым для того, чтобы каждый боец не только знал свой маневр, но и мастерски его выполнял.
      Кроме того, штабом и политуправлением фронта были сформированы и направлены в армии группы офицеров для устной пропаганды и показа наиболее действенных приемов ведения наступательного боя, проверенных в минувших сражениях.
      Вообще, тесному повседневному сотрудничеству командования и политорганов Военный совет и раньше придавал особое значение. Так что в этом отношении у нас был накоплен большой и поучительный опыт.
      Помню, когда в боях за Речицу фронт понес значительные потери в танках, это встревожило Военный совет. Посланные на места боев командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал Г. Н. Орел и группа работников политуправления установили, что враг применил не известные нам до сих пор фаустпатроны. А поскольку в бою было захвачено значительное их количество, приняли решение использовать это трофейное оружие для борьбы с танками противника. Из числа пленных отобрали солдат и младших офицеров, хорошо знавших технические и боевые свойства фаустпатронов, способы их применения. Пробные стрельбы по разбитым вражеским танкам показали, что это действительно грозное противотанковое оружие ближнего боя.
      Получив необходимые данные, штабы бронетанковых поиск и артиллерии фронта разработали инструкцию по борьбе с "фаустниками", а политорганы развернули повсеместную работу по разъяснению способов борьбы с этим новым оружием, распространению приемов его использования против танковых сил врага. Были изданы листовки-памятки, развернуто движение за создание в наших частях команд, хорошо владеющих боевым применением фаустпатронов.
      В результате целеустремленной работы в танковых частях заметно сократились потери, а наши бойцы и командиры успешно применяли захваченное на поле боя оружие против вражеских танков и штурмовых орудий.
      Для того чтобы держать личный состав в курсе дел, происходивших в нашем героическом трудовом тылу, во фронтовой и армейских газетах была введена постоянная рубрика "Вести из тыла", в которой систематически освещалась трудовая жизнь страны, особенно тех областей, с которыми фронт поддерживал постоянную связь.
      Этим дело не ограничивалось. Нередко фронт посещали делегации трудовых коллективов, завязалось шефство крупнейших предприятий страны над соединениями действующей армии.
      Вот один из примеров такого шефства. Госпитали фронта испытывали острую нужду в гипсе. Об этом стало известно нашим уральским шефам. Вскоре на фронт прибыла делегация рабочих Челябметаллургстроя с двумя вагонами гипса в подарок.
      Поездка шефов по частям сопровождалась встречами с воинами, летучими митингами, на которых уральские рабочие выступали с призывом быстрее добить фашистского зверя. Мы передали делегации красный вымпел, один из тех, что водружался воинами над освобожденными селами и городами. Этот вымпел, как нам потом писали челябинские друзья, стал на Челябметаллургстрое переходящей наградой, вручаемой победителям социалистического соревнования.
      В период подготовки к операции политорганы использовали письма трудящихся на фронт. Эти послания олицетворяли собой прочные нити духовной связи воинов фронта с тружениками героического тыла, раскрывали перед личным составом частей и соединений все величие подвига рабочего класса и колхозного крестьянства, вселяли в души бойцов и офицеров веру в то, что тыл не подведет, что операции любого масштаба будут обеспечены всеми видами оружия и довольствия, необходимыми для победы над врагом.
      В письмах тружеников тыла выражалась глубокая вера в скорый разгром ненавистных захватчиков, содержались горячие призывы приблизить светлый день победного окончания войны.
      21 июня, за три дня до перехода войск нашего фронта в решительное наступление, во фронтовой газете "Красная Армия" было опубликовано письмо колхозников прифронтового Ельского района Полесской области.
      "По ту сторону фронта, - писали колхозники воинам, - каждый день, каждый час гибнут от рук фашистских палачей наши братья. Освободите их, верните им свободную жизнь на нашей земле!"
      В канун наступления Центральный Комитет компартии Белоруссии обратился к воинам фронта с призывом сделать все возможное для скорейшего освобождения многострадальной Белоруссии.
      В ответ на эти обращения воины на предбоевых митингах давали клятвенное обязательство не пожалеть сил и жизни для вызволения из фашистской неволи белорусского народа.
      В частях и соединениях 16-й воздушной армии на митингах личного состава в ответ на обращение ЦК КП (б) Б было принято письмо-клятва такого содержания:
      "Мы слышим тебя, наша родная многострадальная Белоруссия. Твой зов для нас дороже жизни. Твой зов - это мольба и надежды наших братьев и сестер, это голос нашей совести и чести.
      Сотни километров прошли мы с жестокими и кровопролитными боями, пока вступили на твою священную землю. Но мы всегда думали о тебе, Беларусь! Эта мысль всегда вдохновляла нас в бою и укрепляла нашу волю к победе. Мы видели и слышали тебя сквозь густые сталинградские метели, сквозь дым и развалины Курска, Ливен, сквозь руины и пожарища Чернигова. И наши сердца рвались вперед. И наш напор возрастал с каждым днем".
      Письмо-клятва заканчивалось такими словами: "За муки и слезы, за кровь и смерть лучших твоих сынов и дочерей противник жестоко поплатится!"
      Морально-политическая подготовка войск к участию в операции завершилась разъяснением сообщения Совинформбюро об итогах трех лет Великой Отечественной войны.
      Сводки Совинформбюро в условиях успешного наступления Красной Армии на различных участках советско-германского фронта оказывали большое влияние на настроение личного состава. Политорганы, партийные и комсомольские организации, многотысячная армия агитаторов широко использовали каждое сообщение об очередном успехе наших Вооруженных Сил.
      Теперь же, предупрежденное заблаговременно, политуправление фронта в ночь на 22 июня 1944 года распорядилось все радиоприемники политорганов настроить на прием важного сообщения, подготовить редакции всех газет к оперативной публикации переданного материала.
      "Красная Армия, - говорилось в сообщении Совинформбюро, - сорвав в первый период Отечественной войны гитлеровские планы молниеносной войны, опрокинула и похоронила в последующий период оборонительную стратегию врага, его расчеты на закрепление захваченных советских территорий. Немецко-фашистская армия оказалась битой и стоит теперь перед полным разгромом".
      И далее заявлялось: "Советское государство, основанное на нерушимом братском содружестве народов, в ходе войны окрепло и упрочилось, а фашистское государство, основанное на угнетении народов, не выдержало испытаний войны и стоит перед неминуемой катастрофой".
      Военный совет фронта обратился к войскам с призывом нанести сокрушительный удар по врагу, разгромить его и вышвырнуть с территории нашей Родины. Одновременно с этим в войсках были распространены лозунги: "Освободим родную Белоруссию!", "Воины! Фашистские палачи мучают и убивают наших советских людей, грабят и уничтожают их имущество. Они ждут вашей помощи и спасения. Спешите вперед! Смерть немецким оккупантам!", "Бойцы! Родина ждет от вас нового подвига. Будьте смелы и отважны в бою, взламывайте оборону врага и гоните его вон с нашей земли, не давая передышки!".
      Во всех частях и подразделениях фронта 23 июня прошли партийные и комсомольские собрания. Главным в их решениях звучало обязательство коммунистов быть примером в бою, увлекать бойцов на подвиги, не пощадить ни сил, ни жизни для достижения успеха в решении боевой задачи, любой ценой выполнить приказ командира, сделать все возможное для скорейшего освобождения родной Белоруссии.
      В тот же день на многих участках проводилась разведка боем. Противник огрызался бешено. Не оставалось сомнений в том, что битва предстоит жаркая и продолжительная, враг всеми силами будет держаться за бобруйский выступ, опираясь на сильные, хорошо укрепленные позиции.
      Давая слово действовать мужественно и самоотверженно, коммунисты и комсомольцы понимали, на что идут. Уж кто-кто, а воин на передовой очень тонко чувствует приближение решающих событий. Занимая свое место на исходной позиции, готовя себя к решительному броску в атаку, он с предельной ясностью представляет себе вероятность того, что предстоящий бой может оказаться для него последним.
      И вот высшее, царящее над всеми прочими чувствами стремление к победе, к освобождению своей родной земли от иноземных захватчиков и помогает воину в эти решающие минуты преодолеть естественное чувство страха, одухотворяет каждый его шаг, каждое его действие в разгоревшемся бою, поднимает на подвиги в смертельной схватке с врагом.
      Теперь, когда мы подошли к порогу решающих событий, думается, вполне уместно привлечь внимание читателя к той роли, которую сыграли полководческий талант и воля Константина Константиновича Рокоссовского в успешном решении поставленной фронту задачи.
      Как помнит читатель, свое решение К. К. Рокоссовскому довелось защищать в достаточно критической ситуации на специальном заседании в Ставке. Вполне допустимо, что некоторые участники того обсуждения остались при своем мнении, относились с недоверием к самой возможности и целесообразности столь необычной расстановки войск, какая предусматривалась идеей организации и нанесения двух ударов.
      Согласившись с решением, предложенным и защищенным К. К. Рокоссовским, поддержав его публично, Сталин сам, видимо, не сумел до конца расстаться с сомнениями, навеянными критикой со стороны военных авторитетов.
      Как бы там ни было, но к нам на фронт совершенно неожиданно прибыл на должность еще одного члена Военного совета Н. А. Булганин. Правда, пробыл он в этом качестве у нас всего два месяца и после окончания Белорусской операции был отозван на другую работу, оставив у всех, кому с ним пришлось иметь дело, далеко не самые лучшие воспоминания, и вот почему.
      5 июня к нам прибыл представитель Ставки Г. К. Жуков, который с самого начала обсуждения оперативных замыслов нашего фронта отстаивал идею нанесения главного удара из района расположения 3-й армии с плацдарма, захваченного нашими войсками на правом берегу Днепра.
      Можно без труда представить себе, что командующий фронтом с первых дней начала операции "Багратион" не просто выполнял свою часть поставленной задачи, а доказывал на практике справедливость и основательность своего решения, решения, раскритикованного и осуществляемого в значительной мере на собственный риск. И риск этот был не мал - решался, кроме всего прочего, вопрос о его способности, а следовательно, и о праве командовать фронтом.
      Осуществляя свой рискованный план с полной верой в его успех, К. К. Рокоссовский еще раз продемонстрировал главный принцип своего поведения на войне - не искать личной служебной выгоды, искать единственно надежное решение задачи - разгрома противника, считаясь в каждом случае только с интересами дела.
      ...В ночь на 24 июня К. К. Рокоссовский, автор этих записок, В. И. Казаков и Г. Н. Орел выехали в расположение 28-й армии (командарм генерал-лейтенант А. А. Лучинский, члены Военного совета генерал-майор А. Н. Мельников, генерал-майор и/с П. Л. Печерица). Перед выездом мы были сориентированы на то, что войска наших соседей справа - 2-го и 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов начали наступление и прорвали "борону противника во многих местах. Однако мы также были информированы о том, что на оршанском направлении действия 31-й армии и левого фланга 11-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта в тот день успеха не имели, что подтверждало готовность противника защищать занимаемые позиции всеми средствами до конца.
      Перед нашим отъездом к А. А. Лучинскому Г. К. Жуков в свойственной ему манере вновь твердо высказался в защиту преимуществ нанесения главного удара из района Рогачев, Жлобин, но, встретив не менее твердую убежденность К. К. Рокоссовского в правильности избранного им решения, полушутя-полусерьезно произнес:
      - Ну ладно. Будь по-твоему! Я поеду все же к Горбатову (в 3-ю армию. - К. Т.). Подадим вам руку через Березину, вытащим вас из болот к Бобруйску!
      С тем и уехал в район Рогачева.
      Можно себе представить наше общее настроение, настроение единомышленников, решение которых поставлено на суровую проверку в присутствии арбитра далеко не беспристрастного, да еще и обладавшего высоким авторитетом и большой властью!
      Наблюдательный пункт командующего 28-й армией генерал-лейтенанта Александра Александровича Лучинского представлял собой сооружение в некотором смысле необычное - это была высокая деревянная башня, наверху которой, чуть выше вершин окружавших ее многолетних величественных сосен, была оборудована хорошо замаскированная смотровая площадка. Отсюда оборона противника просматривалась на большую глубину.
      Генерал А. А. Лучинский, человек, в характере и поведении которого сочетались смелость и решительность с дальновидной осмотрительностью, привлекал к себе симпатии всех его знавших способностью всегда быть уважительным и внимательным как к начальникам, так и к подчиненным. Был он в этом своем свойстве характера чем-то сродни К. К. Рокоссовскому.
      Вступив сравнительно недавно в командование армией, Александр Александрович сумел за неполный месяц прочно взять в свои руки, как принято говорить, бразды правления и подготовить армию к наступлению.
      Помогали и его личные организаторские качества, и огромный боевой опыт. От командира взвода разведки в знаменитой 25-й дивизии, которой командовал прославленный начдив В. И. Чапаев, до командарма - таков боевой путь этого скромного, обаятельного, но в то же время и требовательного человека. Хотелось бы сказать и о том, что А. А. Лучинский, выполняя обязанности командарма, предложил свои услуги как лектор по вопросам марксистско-ленинской и военной теории. Его лекции на занятиях со старшим офицерским составом проходили на высоком уровне, содействовали повышению качества всей политической учебы в армии.
      У подножия наблюдательной башни нас встретили командующий и член Военного совета армии генерал-майор А. Н. Мельников.
      ...На рассвете завязался бой. Обрушила на противника мощный удар артиллерия, а затем двинулась вперед героическая матушка-пехота. Мы знали, что чуть раньше начала наступление северная группа войск - 3-я и 48-я армии, наступавшие в районах Рогачева и Жлобина.
      Противник ожесточенно сопротивлялся. Часам к 12 дня улучшилась погода, и наша авиация нанесла первый массированный удар по врагу, в котором вместе с штурмовиками участвовало 224 бомбардировщика. .
      К концу дня мы уже могли по заслугам оценить правильность решения командующего фронтом. Именно левая ударная группировка сумела захватить инициативу в наступлении. Особенно отличились войска 65-й армии генерала П. И. Батова. Здесь 18-й стрелковый корпус (командир генерал-майор И. И. Иванов, начальник политотдела полковник И. Ф. Верещагин) полностью прорвал сильно укрепленную оборонительную полосу врага, что позволило для развития успеха первого эшелона войск армии ввести в образовавшийся прорыв 1-й гвардейский танковый корпус, который в свою очередь стремительно с боями продвинулся до 20 километров в тыл паричской группировки противника. Благодаря этому наступление здесь набирало силу, и 65-я армия, а также 28-я армия к вечеру продвинулись до 10 километров и увеличили прорыв до 30 километров по фронту. Однако доклады о действиях правой группировки не радовали - за первый день наступления 24 июня решающего успеха она не добилась.
      Можно только представить себе, что пережил (скрывая, правда, свои эмоции ото всех, стоявших рядом) командующий фронтом в те часы, когда на северном участке наступления, там, где наносился второй главный удар, все началось не так, как планировалось, когда наступление правой группы войск сразу увязло, казалось, в непреодолимой обороне противника.
      Вечером того же дня Г. К. Жуков позвонил К. К. Рокоссовскому, справился о ходе наступления левой группировки. Судя по всему, он был об успехах 28-й и 65-й армии осведомлен, поскольку выслушал до конца и - это было слышно из трубки ВЧ - поздравил К. К. Рокоссовского с успешным началом операции.
      - Только неясно, - откровенно признался он в заключение разговора, - кто кому теперь протянет руку?
      Ну что же, главное все же признание, а форма, в конце концов, не имеет решающего значения!
      Двое суток потребовалось правой группировке для того, чтобы наконец прорвать оборону противника и развить наступление в соответствии с полученной задачей. Нужно ли говорить, что только тогда все мы вздохнули с облегчением?
      События описываемого здесь периода Великой Отечественной войны уже нашли всестороннее отражение во многих воспоминаниях, научно-исторических трудах и публикациях. Уделив основное внимание менее других освещенному в литературе подготовительному периоду, я попытаюсь привести здесь только общую схему событий, из которых сложились победоносные итоги Белорусской операции, и осветить некоторые военно-политические обстоятельства, определившиеся в результате этой победы советского оружия.
      Мне только хотелось бы обратить внимание читателя на то, что начиная с 24 июня, буквально с первых часов проведения операции, наступательные действия, вначале на ряде участков, а спустя некоторое время - повсеместно, приобрели, если можно так сказать, лавинообразный характер.
      Город за городом, ежедневно десятки сел, деревень и поселков освобождали наступавшие советские войска.
      Следует особо отметить, что в ходе Белорусской операции войсками наступавших фронтов были осуществлены Витебско-Оршанская, Могилевская, Бобруйская, Полоцкая, Минская, Шяуляйская, Вильнюсская, Каунасская, Белостокская и Люблин-Брестская, в сущности, самостоятельные наступательные операции. Две из них - Бобруйскую и Люблин-Брестскую - наш фронт провел самостоятельно, а Минскую, завершившуюся освобождением столицы Белоруссии, совместно с войсками 2-го и 3-го Белорусских фронтов.
      Итак, на третий день операции и правая группировка выполнила полностью поставленную ей задачу - оборона противника была прорвана на всю тактическую глубину. К утру 28 июня все транспортные артерии и переправы противника северо-восточнее Бобруйска были перерезаны. Левой группировке удалось тем временем выйти северо-западнее и южнее Бобруйска. В этом районе и было завершено полное окружение 6 дивизий и 40 тысяч солдат и офицеров 35-го армейского и 41-го танкового корпусов противника.
      Немалые силы врага попали в этот котел - Бобруйский. Однако наши попытки с ходу ворваться в город не имели успеха - гарнизон гитлеровцев бешено сопротивлялся. Ведя упорные бои, наши войска теперь все теснее сжимали стальное кольцо.
      Враг предпринимал отчаянные попытки вырваться из окружения. Контратаки следовали одна за другой. 29 июня группировке численностью до 5 тысяч человек с танками, самоходками и артиллерией во главе с командиром 41-го танкового корпуса генералом Гофмейстерам удалось прорвать разреженные к этому времени боевые порядки 356-й дивизии, но все же уйти от заслуженной кары не удалось. Прижатая вскоре к Березине группировка гитлеровцев была разгромлена, а Гофмейстер сдался в плен.
      Военному совету воздушная разведка доложила, что да дороге Жлобин Бобруйск образовалось крупное скопление живой силы и техники противника, возникла угроза прорыва этой группировки на запад. 16-й воздушной армии было дано задание разгромить это скопление с воздуха и пресечь всякие попытки вырваться из окружения.
      Считаю просто необходимым несколько задержать внимание читателя на этом, казалось бы, частном эпизоде грандиозного сражения.
      Пожалуй, впервые за всю войну авиаторам нашего фронта удалось в невиданно сжатые сроки (за 1,5 часа) сосредоточить большие силы авиации и организовать небывало мощный удар, начисто сорвавший намерения гитлеровцев вырваться из окружения. 27 июня за 1 час 45 минут воздушной армадой в составе 526 самолетов, без участия наших наземных сил, в условиях наступавших вечерних сумерек (налет начался в 19 часов 15 минут) была разгромлена крупная группировка гитлеровцев. Весь район ее сосредоточения был охвачен огнем многочисленных пожаров - горела техника, тысячи солдат и офицеров, попавших под удар авиации, рассыпались во все стороны, не находя нигде спасения от разрывов бомб и реактивных снарядов, огня бортового авиационного оружия. Противник бросил все танки и штурмовые орудия, около 5 тысяч артиллерийских орудий и 1 тысячу автомашин. Ночью остатки разбитой, еще недавно сильной и организованной группировки попытались пробиться в Бобруйск, но попали под удары соединений 105-го стрелкового корпуса 65-й армии. Вскоре подошли войска 48-й армии, ударили с нескольких направлений и к 13 часам 28 июня уничтожили или пленили гитлеровцев.
      Военный совет сердечно поблагодарил командующего армией генерала С. И. Руденко, начальника штаба генерала П. И. Брайко и заместителя командующего по политчасти генерала А. С. Виноградова за умелое осуществление этой самостоятельной авиационной операции.
      * * *
      Изменение характера боевых действий и содержания оперативной задачи вносило существенные изменения и в боевую деятельность партизанских сил. В частности, если одной из основных задач партизан ранее было разрушение транспортных коммуникаций, по которым противник мог подводить к линии фронта войска из глубокого тыла, то теперь в ряде случаев, сообразуясь с боевой обстановкой и учитывая стремительность наступления войск Красной Армии, они принимали на себя охрану многочисленных мостов в полосе наступления регулярных войск и даже, при наличии к тому возможностей, наведения переправ через бесчисленные водные преграды и труднопроходимые болотные участки. Достаточно сказать, что партизаны Белоруссии при активной поддержке населения республики значительно облегчили войскам Красной Армии преодоление таких рек, как Березина, Друть, Птичь, Лахва, Случь, Вилия, Котра, Неман, Шара, и многих других.
      Всего один пример. 26 июня четыре бригады минского соединения партизан захватили переправу через реку Птичь и мост в районе Березовки Глусского района. На этом участке наступала 48-я гвардейская стрелковая дивизия 28-й армии. Ее войска преодолели водный рубеж без малейшей задержки.
      Наступление набирало темп и силы. Ночью 27 июня Военный совет направил войскам фронта специальное обращение, в котором благодарил их за успешные действия, сообщал, что в окружение попали пять пехотных и одна танковая дивизии врага, что в стане противника началась паника, идут расстрелы солдат, желающих капитулировать, эсэсовские команды жгут и разрушают населенные пункты, уничтожают всех попадающихся на глаза советских людей. Военный совет призывал усилить удары, действовать по-сталинградски, разгромить окруженного врага.
      Из армий и корпусов стали поступать многочисленные донесения об исключительном боевом подъеме, массовом героизме воинов.
      Военный совет 65-й армии докладывал, что в ожесточенном бою у станции Пильня экипаж танка под командованием лейтенанта Комарова (механик-водитель Бухтуев) - из 15-й гвардейской танковой бригады 1-го гвардейского Донского танкового корпуса - совершил бессмертный подвиг. В единоборстве с вражеским бронепоездом танк был подожжен, Комаров - ранен. Приказав Бухтуеву вести танк на таран бронепоезда, Комаров открыл огонь по бронепоезду из пушки. Охваченный огнем, окутанный дымом, не прекращая огня до последней секунды, танк врезался в один из вагонов и, сбив его с рельсов, вывел из строя весь бронепоезд.
      Командир корпуса и Военный совет армии ходатайствовали о присвоении погибшим звания Героя Советского Союза. Преклоняясь перед величием духа этих воинов, Военный совет фронта поддержал ходатайство. Лейтенант Д. Е. Комаров и сержант М. А. Бухтуев посмертно были удостоены высшего отличия Родины.
      И еще об одном подвиге хочу рассказать. Его совершили наши славные танкисты-гвардейцы. Внезапным налетом на станцию Брожа они отбили 22 вагона с детьми, преимущественно мальчиками, которых гитлеровцы пытались отправить в фашистскую неволю. Всего в составе находилось около 700 измученных и голодных детей.
      ...Наконец утром 29 июня сопротивление врага было полностью сломлено и Бобруйск освобожден. Командир 105-го стрелкового корпуса генерал Д. Ф. Алексеев доложил, что город очищен от противника полностью. Одним из первых ворвался в Бобруйск командир отделения 1-го батальона 1199-го стрелкового полка старший сержант Печкуров. Это был город, где он вырос, учился, работал. И велико было ликование отважного воина, когда он водружал красный стяг на крыше здания аэроклуба.
      С первых часов начала операции "Багратион" развернула боевые действия Днепровская военная флотилия.
      За несколько дней до начала активных наступательных действий Военный совет фронта заслушал доклады командующего флотилией капитана 1 ранга (с 1 октября 1943 года - контр-адмирал) В. В. Григорьева и члена Военного совета капитана 1 ранга П. В. Боярченко.
      Личный состав кораблей сформированной в сентябре 1943 года Днепровской военной флотилии{32} принимал активное участие в боях за Днепр, внес существенный вклад в освобождение городов Речица и Гомель. Теперь, переведя свои корабли в русло реки Березина, используя полноводность ее притоков, командование флотилии умело и с большой пользой для успеха общего дела маневрировало боевыми средствами, эффективно используя внушительную огневую мощь своих кораблей.
      Военный совет флотилии заверил командование фронта, что советские моряки в предстоящей операции будут верны своим героическим традициям и готовы до конца выполнить воинский долг.
      Слово свое моряки сдержали. Утром 24 июня все огневые средства кораблей приняли непосредственное участие в артиллерийской подготовке. С этой минуты и до последнего часа операции корабли и личный состав флотилии всегда находились на самых горячих участках сражения.
      В тесном оперативном взаимодействии с 65-й и 48-й армиями, действовавшими по берегам Березины 105-м и 53-м корпусами, корабли 1-й бригады Днепровской военной флотилии, поднявшись вверх по реке за линию фронта, к исходу 27 июня вышли на ближние подступы к Бобруйску.
      Оценив силу флотских ударов, противник перегородил русло реки противокатерными минными заграждениями, однако они оказались малоэффективными. Корабли прорвались к мосту у Паричей, нарушили переправу немецких войск. Облегчив войскам 65-й армии возвращение Паричей, бронекатера флотилии 28 июня днем на виду у противника прорвались через его огневое заграждение в черту Бобруйска, где с ближней дистанции прямо в упор расстреляли переправы через Березину, высадили десант 48-й армии в черте города.
      Особое место в боевой деятельности флотилии занимали переброски войск на передовую, что при существовавшем бездорожье значительно облегчало маневрирование войсками в наступлении. Только в течение 28 июня на борту кораблей флотилии были перевезены по Березине на новые места сосредоточения в полном составе войска пяти стрелковых дивизий 48-й армии.
      29 июня, завершив свое участие в штурме Бобруйска, флотилия по приказу командования фронтом ушла на Припять, в район Лунинец, совершив в кратчайший срок переход по Березине, Днепру и Припяти общей протяженностью 600 километров.
      Много еще славных страниц впишут моряки флотилии в историю битвы за освобождение Белоруссии, и Родина в дальнейшем по достоинству оценит их коллективный подвиг.
      Итак, Бобруйская операция завершилась. В течение шести дней наши войска продвинулись на 100-110 километров. 9-я немецкая армия группы армий "Центр" оказалась разгромленной. В частях и подразделениях из рук в руки передавалась листовка политуправления фронта "Три котла за шесть дней", которая рассказывала воинам об окружении и ликвидации врага под Могилевом, Бобруйском и Витебском, о сокрушительном поражении фашистских войск, разгромленных ударами взаимодействующих фронтов в 700-километровой полосе нашего победного наступления.
      А наступление развивалось. С освобождением 28 июня Осиповичей открывалась дорога на Барановичи и Минск. И снова перед нами предстала незабываемая картина гитлеровских зверств. Район города Осиповичи был превращен фашистскими захватчиками в сплошную зону концентрационных лагерей и тюрем. Тут были лагеря специально для 18-летних, для военнопленных, для стариков, для женщин с детьми от 8 до 15 лет. Гитлеровцы провели специальную акцию поиска близнецов. Всех, кого удалось найти, увезли в неизвестном направлении.
      Сталкиваясь с фактами нечеловеческих зверств фашистских захватчиков, воины давали клятву мести, наращивали силу ударов по врагу.
      В период с 29 июня по 4 июля войска фронта совместно со 2-м и 3-м Белорусскими фронтами, с партизанами Белоруссии при содействии 1-го Прибалтийского фронта провели Минскую наступательную операцию. В ходе этой операции были освобождены Слуцк, Столбцы и Городея, Несвиж и Старобино. Утром 3 июля танкисты 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса генерала А. С. Бурдейного во взаимодействии с соединениями 1-го гвардейского Донского танкового корпуса генерала М. Ф. Панова ворвались в Минск и совместно с частями 5-й гвардейской танковой армии и пехотинцами 31, 3, 11-й гвардейской армий освободили многострадальный город. Взаимодействующими войсками 3, 2, и 1-го Белорусских фронтов было замкнуто еще одно кольцо восточнее Минска вокруг 105-тысячной группировки неприятеля.
      Освобожден Минск - столица родной Белоруссии. Газета "Правда" писала тогда: "Пали стены еще одного бастиона, сооруженного гитлеровцами для защиты своей разбойничьей крепости".
      Подводя итоги тех боевых дней и ночей, мы как-то невольно сопоставляли их с действиями наших союзников на западе, в Нормандии.
      Прошел уже месяц со дня открытия второго фронта, но радость по этому поводу, та радость, с которой было встречено сообщение о начавшихся наконец боевых действиях наших союзников на территории оккупированной Франции, постепенно сменялась удивлением. Продвигались союзники с удручающей медлительностью. Имея превосходство в силах над противником, как впоследствии стало известно, на суше в 3 раза, в воздухе в 60 раз и на море в 2 раза, войска союзников за шесть дней наступательной операции сумели расширить захваченный ими плацдарм лишь на 82 километра по фронту, углубились в оборону противника всего на 21 километр. За тот же срок только наш 1-й Белорусский фронт расширил прорыв до 200 километров, прошел в глубину до 110 километров, разгромил при этом до 10 дивизий противника, взял большое количество пленных и богатые трофеи.
      В период активного преследования отступавшего врага политорганы и весь партийно-политический аппарат фронта еще более активизировали свою повседневную работу. Значительно оживилась устная пропаганда успехов Красной Армии, расширились и укрепились ряды агитаторов, возросла роль личного примера коммуниста-вожака.
      Широко использовались такие формы политической работы, как вручение грамот и благодарностей Верховного Главнокомандующего, зачтение поздравительных писем командования соединений непосредственно на поле боя, доведение через громкоговорящие установки текстов приказов Верховного Главнокомандующего, сообщения о салютах в Москве в честь одержанных побед. Только в 283-й стрелковой дивизии командир соединения полковник В. А. Коновалов и начальник политотдела подполковник Т. А. Коваленко лично вручили бойцам более 250 поздравительных писем.
      Исключительную, вдохновляющую роль сыграли в эти дни вручения государственных наград на поле боя воинам, отличившимся в сражениях.
      Во всех войсках эта работа проводилась по принципу: совершившего подвиг наградить немедленно, вручить ему орден или медаль тут же, при первой возможности, используя ближайшую паузу. Военный совет фронта еще перед началом наступления обратил внимание всех командиров соединений и начальников политотделов на необходимость личного контроля за выполнением именно такого порядка награждения отличившихся.
      Политуправление, в первых числах июля подытожив работу политорганов на первом этапе наступательных действий войск фронта, доносило Военному совету:
      "За период с 24 по 30 июня с. г. по стрелковым соединениям 65-й армии вручены на поле боя правительственные награды (ордена и медали) 699 бойцам, сержантам н офицерам, награжденным за образцовое выполнение боевых заданий командования в наступательных боях. По четырем стрелковым дивизиям 48-й армии за тот же период вручено на поле боя 155 орденов и медалей, в стрелковых соединениях и частях 28-й армии - 430 орденов и медалей. Всего по указанным выше соединениям с 24 по 30 июня вручены на поле боя правительственные награды 1284 награжденным"{33}.
      Награждения во всех случаях, когда позволяла обстановка, производились на митингах личного состава подразделений.
      В ходе успешных боевых действий крепла воля воинов к победе. Пример в поведении бойцам, сержантам, офицерскому составу подавали коммунисты и комсомольцы.
      Значительно возросло и влияние личного примера бывалых воинов. Их умелые смелые действия восхищали новичков, помогали быстрее освоиться в сложной боевой обстановке.
      Запоминающийся пример инициативных смелых действий одного из таких воинов в эти дни привел Сергей Федорович Галаджев. Он рассказал, что в ходе наступления одна из рот 471-го стрелкового полка 73-й стрелковой дивизии вышла к мосту. Старший сержант Грышковец по собственной инициативе еще до подхода саперов тщательно обследовал мост, обнаружил, что он заминирован, и, не мешкая, сам снял с заминированного моста 8 противотанковых и 3 противопехотные мины, обеспечив тем самым успешное продвижение подразделения и всего полка.
      - Самое примечательное во всей этой истории, - улыбнулся Сергей Федорович, - то, что старший сержант Грышковец по занимаемой должности - санинструктор роты. Начальник политотдела дивизии подполковник Анохин доложил, что Грышковец награжден прямо у разминированного моста.
      Политорганы и партийные организации, замполиты и агитаторы, комсомольский актив постоянно популяризировали героические подвиги, сообщая о них в листовках-молниях, просто в порядке личной беседы. Многообразным был арсенал средств, форм и методов партийно-политической работы, богатым опыт, накопленный политорганами и партполитсоставом за три года войны.
      Готовя войска к наступлению, вдохновляя их на сокрушение обороны противника, на преследование врага по труднопроходимой, заболоченной территории, политорганы в своих рекомендациях подчеркивали, что любую избранную форму следует обогатить доходчивым содержанием, мастерством общения с воинами, горячим желанием достижения положительного результата.
      В дни наступления все политорганы перенесли свою работу непосредственно в наступающих войсках. Члены Военных советов, начальники политорганов словом и личным примером оказывали действенную помощь партийным вожакам и политработникам в организации политико-воспитательной работы, выступали на митингах в частях и подразделениях.
      С пониманием того, что столь общая характеристика не лучшим образом содействует раскрытию существа работы руководителей политорганов, разрешу себе задержать внимание читателя на двух живых примерах - двух митингах с участием начальников политотделов армий - 48-й - полковника А. Ш. Мифтахова и 61-й полковника А. Г. Котикова.
      И время и тема выступлений - тождественны. Время - первый этап наступления. Тема - необходимость развития достигнутого первого успеха.
      Полковник А. Ш. Мифтахов - неторопливый, крепко сложенный офицер средних лет. Грубоватые черты широкого лица, на котором постоянно пребывало удивительно привлекательное выражение какой-то отеческой доброй озабоченности. Выступать в эти дни ему, в частности, довелось на митинге личного состава 713-го самоходного артиллерийского полка.
      В отчетных записях это событие прозвучит так: на митинге воинов такого-то самоходного артиллерийского полка выступил начальник политотдела армии. В своем выступлении он призвал артиллеристов усилить удары по отступающему врагу.
      Все здесь верно. Можно было бы и текст выступления частично процитировать. И все-таки не может такая запись передать духовную обстановку, царившую на митинге.
      Надо было видеть, как полковник А. Ш. Мифтахов грузно шагнул к строю, как, помолчав, сочувственно осмотрел усталые лица самоходчиков, как они (каждый со своим выражением на лице) осмотрели полковника, тоже усталого, в плохо отмытых от болотной грязи сапогах-, его защитного цвета фуражку с околышем, несущим на себе следы подтеков пота, видели, оценивали, понимали, что при всем различии служебного положения сейчас разговор идет на равных, разговор идет о самом главном.
      А, Ш. Мифтахов заговорил не очень громко, по манере своей не очень внятно, дважды, слив в одно слово, произнес: "Товарищи!" И как-то по-отечески проникновенно повел речь о том, что есть, о том, что надо, очень надо, сделать, без чего не мыслится день грядущий.
      Мастерство проникновенности - я бы так это рискнул назвать - помогло начальнику поарма донести до бойцов и офицеров полка все, что в эти часы и представлялось самым главным. И выступления участников этого митинга свидетельствовали о том, что слова А. Ш. Мифтахова дошли до сердец и разума всех его услышавших.
      Несколько дней спустя мне довелось присутствовать на митинге в 60-м гвардейском корпусном артполку 61-й армии, видеть и слышать выступление начальника политотдела армии полковника А. Г. Котикова.
      Высокого роста, несколько полноватый, однако же очень подвижный, полковник А. Г. Котиков производил впечатление человека энергичного и целеустремленного. Общительный и остроумный собеседник, он за неполные полгода пребывания в должности успел снискать к себе самое уважительное отношение. Особенно запоминались его круглое, всегда розовое моложавое лицо и пристальный, словно оценивающий, взгляд выразительных серых глаз, его заметная, подчеркнуто воспитанная манера разговора, грамотная законченность произносимых фраз. Для полноты портрета следует, видимо, добавить, что пышная шапка совершенно седых волос придавала его внешности черты какой-то особой солидности.
      На митинге он говорил примерно о том же, о чем говорил у себя А. Ш. Мифтахов. Но если выступление А. Ш. Мифтахова достигало желаемой цели сердечной доверительностью обращения, проникновенностью сказанных слов, то у А. Г. Котикова в его прочно составленных, торжественно произнесенных фразах звучала такая прочная вера в неизбежный успех, в скорую победу над врагом, что бойцы без всякой на то команды откликнулись на выступление троекратным дружным "Ура!".
      В обоих случаях цель была достигнута с использованием одной и той же формы воспитательной работы, хотя и при полном различии манеры общения с людьми.
      В этом, как и во всех других случаях воспитательного общения партийно-политических работников с личным составом, избранная форма выступала в качестве организующего начала. Воспитательный результат всецело зависел от содержания, наполнявшего эту форму, от личных качеств, от способностей воспитателя.
      ...Успехи войск вдохновляли и радовали. Почти каждый день теперь столица нашей Родины - Москва славила подвиги героев салютами.
      В период подготовки к нанесению нового удара войска левого фланга нашего фронта 6 июля частью сил освободили Ковель, а утром 18 июля перешли в наступление из этого района на Барановичи - Брест с задачей овладеть последним и захватить плацдарм на Западном Буге. В первый же день оборона врага была прорвана,, к 20 июля наши войска продвинулись на 70 километров, на широком фронте вышли к реке Западный Буг, с ходу форсировали ее, вышли на Государственную границу СССР и вступили в пределы союзной нам Польши.
      Успеху левого крыла нашего фронта во многом способствовала удачно начавшаяся Львовско-Сандомирская наступательная операция 1-го Украинского фронта.
      Благоприятно развивались боевые действия войск наших ближних и дальних соседей - 2-го и 3-го Белорусских фронтов, нарастала сила ударов, приумножался счет побед 1, 2 и 3-го Прибалтийских фронтов. Огромной силы согласованный удар войск Красной Армии развалил до основания так тщательно и длительное время готовившуюся глубокую оборону противника. Удар оказался таким сокрушающим, что привел к полной катастрофе немецко-фашистскую группу армий "Центр" на главном, варшавско-берлинском стратегическом направлении.
      А в самой Германии вновь раздался похоронный звон. Вновь была объявлена "тотальная" мобилизация, к работе привлекались мужчины и женщины старше 65 лет, рабочий день увеличился до 12 часов. В печати и по радио развернулась кампания против "нытиков", "маловеров", "пораженцев" с требованиями "хватать их за шиворот", "дать по зубам", "физически уничтожить". Были резко усилены репрессии: тюрьмы, концлагеря, расстрелы - вот арсенал средств, задействованный с новой силой главарями рейха в ответ на поражение в Белоруссии.
      Но ничто уже не могло остановить стремительное продвижение наших войск к заветной цели - полному изгнанию гитлеровских захватчиков из пределов родной земли.
      Однако было бы ошибкой полагать, что наши войска в этом наступлении двигались триумфальным маршем, не встречая больше сопротивления. На всем пути шли жестокие бои, враг беспрерывно подбрасывал свежие силы из глубинных районов, даже из Норвегии, усиленно пополнял живой силой и техникой разбитые дивизии.
      За каждый важный населенный пункт, за каждый рубеж и естественную преграду противник дрался с ожесточением. По два дня и две ночи гремели бои под Слуцком, Барановичами, Пинском, Хельмом и Луковом, пять суток шло сражение за Брест. В районе Клещели войска 65-й армии подверглись сильному удару двух танковых и пехотной дивизий. Пришлось даже немного отойти, перегруппироваться, подтянуть свежие силы, чтобы разгромить эту группировку противника.
      В этом необозримом по своим размерам наступлении войска двигала великая сила глубокой веры в историческую справедливость святого дела защиты Родины от иноземных захватчиков. Высокая политическая сознательность воинов повседневно укреплялась повсеместной и всеохватывающей, разнообразной по формам и методам, глубокой по содержанию партийно-политической работой.
      Эта работа не прекращалась ни на минуту, она проводилась и в относительной тишине коротких межбоевых пауз, и в ходе наступательных боев, под огнем вражеской артиллерии, под разрывами вражеских авиабомб, под свист пуль, вселяя в души воинов готовность к подвигу.
      Укреплению кадров политического аппарата частей и подразделений передовой линии, сохранению численности и влияния партийных и комсомольских организаций, их боевитости и идейной вооруженности было уделено Военным советом и политическим управлением фронта самое главное внимание.
      Задача эта была, скажем прямо, далеко не легкой. За время, прошедшее после начала наступления, фронт потерял большое количество политработников и партийных вожаков в полковом, батальонном и ротном звеньях. Необходимо было найти им замену, создать резервы политработников, партийного и комсомольского актива, научить их оправдавшим себя приемам партийно-политической работы в боевых условиях. Для этой цели политическим управлением фронта и политотделами армий даже в разгар боевых действий проводились краткосрочные сборы, семинары, инструктивные занятия с отобранным составом.
      Эта работа дала свои результаты, были подготовлены резервы парторгов и комсоргов, полнокровная партийная и комсомольская жизнь в частях и подразделениях не замирала ни на минуту.
      Жизнь полностью подтвердила мудрость решения Центрального Комитета Коммунистической партии о перестройке первичных партийных и комсомольских организаций с полковых и им равных на батальонные, замене выборных начал при создании их руководящих органов назначением парторгов и комсоргов.
      Могучая сила партийного влияния на бойцов, личного примера коммунистов выражалась в дни наступления и в огромной тяге воинов в ряды партии. Только в войсках 48-й армии, которой вначале довелось с большим трудом взламывать оборону противника, нести при этом ощутимые потери, количество коммунистов не уменьшалось, а увеличивалось. За период с 24 июня по 20 июля здесь было подано 3116 заявлений с просьбой о приеме в ряды ленинской партии. А всего только в июле в войсках фронта было принято в партию 24 354 человека.
      Наиболее характерно общее стремление воинов, решивших вступить в ряды партии, выразил в своем заявлении младший сержант 102-й стрелковой дивизии Вадюхин.
      "Мы сражались с врагом, - писал в своем заявлении младший сержант, - не щадя ни своих сил, ни своей крови, и побеждали. Этим мы завоевали себе право быть в рядах великой партии большевиков!"
      Выполняя священный долг перед Родиной, воины в этом наступлении проявляли поистине массовый героизм. За период с конца июня по конец августа на нашем фронте было награждено орденами и медалями более 150 тысяч человек!
      В ходе стремительного преследования противника перед Военным советом снова и с особой остротой встал вопрос о работе транспорта, от которой зависели качество и полноценность материального обеспечения нужд наступающих армий.
      Линии коммуникаций растягивались с каждым днем, железнодорожное полотно было сильно разрушено, пострадали почти все мосты, гатевые дороги с трудом выдерживали непосильную нагрузку. Восстановление путей сообщения в силу трудоемкости не могло поспеть за темпами продвижения войск. К примеру, на восстановление участка железной дороги Жлобин - Бобруйск (65 километров) потребовалось 20 суток, а войска за это время ушли вперед на 350-400 километров. К концу операции суточный пробег автотранспорта снова вырос до 500-750 километров. Фронт начал буквально задыхаться от недостатка автотранспорта. Пришлось взять на строгий учет все автомашины, организовать достаточно крупные колонны, внести в перевозки централизованное начало, разработать и осуществить графики движения по маршрутам транспортных средств с вооружением, боеприпасами и продовольствием, осуществить повсеместный контроль за эвакуацией больных и раненых.
      В целях повышения уровня работы тыловых органов, инженерно-саперных и автотранспортных частей Военный совет направил в них большое количество политработников из резерва политорганов.
      Одновременно были приняты меры по обслуживанию личного состава транспортных частей на путях движения, разработана система поощрения отличившихся шоферов, усилена среди них воспитательная работа.
      Все эти меры оказали благотворное влияние на решение проблемы снабжения войск фронта всем необходимым, немало содействовали успешному выполнению войсками оперативных задач.
      Дни завершающего периода участия нашего фронта в операции "Багратион" были днями, скажу без преувеличения, высшего напряжения физических и духовных сил всего личного состава войск, от рядового бойца до командующего фронтом.
      И пожалуй, именно в этой операции с наибольшей полнотой раскрылись личные и деловые качества моих боевых друзей и товарищей.
      Я уже имел возможность охарактеризовать деятельность ближайших помощников К. К. Рокоссовского. Теперь на фоне отгремевшей еще одной сложнейшей операции стали более заметными определившиеся в конкретных делах возросшее мастерство и хорошая сработанность сотрудников всего фронтового аппарата. С еще большей полнотой прояснилось "кто есть кто".
      Считаю, что мне, как члену Военного совета, просто повезло, когда судьба в лихую военную годину свела с людьми, возглавлявшими командование, штаб и службы этого фронта, независимо от того, какое фронт получал очередное наименование. В успехе победоносного наступления в Белоруссии есть частица души и таланта каждого из них.
      Художественная литература, кинофильмы, личные воспоминания ветеранов войны довольно прочно сформировали в общественном восприятии некий обобщенный образ начальника штаба - служебного лица, неотлучно пребывающего на командном пункте, прочно привязанного к карте и телефонам.
      Действительно, начальники штабов больше, чем кто-либо другой, связаны с работой над документами. Возглавляя основной орган управления войсками, собирая, изучая и обрабатывая данные оперативной обстановки, во всяком случае принимая во всем этом руководящее участие, начальник штаба обеспечивает подготовку предложений, необходимых для принятия командующим решения на боевые действия. В ходе осуществления операции начальник штаба организует управление взаимодействием участвующих в сражении сил.
      Широк и многообразен круг обязанностей начальника штаба, и каждый из высокого ранга командиров, назначенных на этот пост, стремится найти наиболее приемлемую для себя форму руководства штабными делами.
      Мне довелось провести много часов в общении с Михаилом Сергеевичем Малининым и убедиться не раз в универсальной широте его способностей, неисчерпаемости его общих и военных познаний.
      Схватывая с полуслова смысловую суть любого сообщения, он не всегда с должным терпением дослушивал собеседника, однако тот чаще всего сразу убеждался в том, что понят правильно, и старался докладывать, не отвлекаясь на второстепенные подробности.
      Очень часто, выслушивая кого-нибудь из своих помощников или прибывших с докладами из штабов армий, Михаил Сергеевич внезапно задумывался, раскуривал очередную папиросу и, привалившись боком к краю стола с наклонной крышкой, "застеленной" картой, недоверчиво скользил взглядом по привлекшему его внимание участку.
      - М-да! - произносил он в таких случаях с явным раздражением, рассматривая не очень достоверные, по его мнению, топографические обозначения. - Здесь, понимаете ли, одним воображением не проживешь!
      И, испросив разрешения у командующего, оставив за себя аккуратнейшего и исполнительнейшего начальника оперативного управления генерала Ивана Ивановича Войкова, он на целый день отправлялся - "выскакивал на часок", как сам говорил об этом, - на передовую и, кажется забыв о своем высоком служебном положении, лазил по окопам переднего края, "расширял свой оперативный кругозор" (его же выражение).
      Сработанность начальника штаба и командующего фронтом была, не преувеличу, редкостной. Сейчас даже трудно определить точную меру участия того и другого в рождении того или иного оперативного решения.
      В этой сработанности, в этом полном взаимопонимании состоял залог непрерывности командования войсками фронта даже тогда, когда командующий пребывал в пути или был обстоятельствами прикован к какому-либо отдаленному участку фронта.
      Свои высочайшую военную эрудицию, способность держать в руках все нити управления войсками Михаил Сергеевич с особым блеском продемонстрировал в ходе боевых действий на ковельском направлении.
      События здесь развернулись две недели спустя после освобождения Минска, когда главные силы фронта в основном завершили изгнание немецко-фашистских захватчиков с белорусской земли. В этих условиях координация усилий всех задействованных в сражении десяти общевойсковых, одной танковой и двух воздушных армий, входивших к этому времени в состав войск фронта, представляла собой задачу, сложность которой трудно передать словами. Но с этой, назовем ее сверхзадачей, Михаил Сергеевич справился безупречно. Под стать своему начальнику работали в те дни и коллективы штаба фронта, штабов армий и соединений, получавшие без опоздания точные и исчерпывающие указания по управлению наступающими войсками.
      Большую, во многих случаях решающую, роль в успехе наступления сыграла артиллерия фронта, руководимая командующим артиллерией, членом Военного совета фронта генералом Василием Ивановичем Казаковым.
      Артиллерия, как известно, "бог" войны. Но какую поистине грандиозную работу следует осуществить, прежде чем этот "бог" заговорит во весь голос! Ведь не грохот орудий, а попадание снарядов в цель решает успех выполнения задачи. Следовательно, все начинается с разведки, точечно-точного определения мест нахождения целей.
      Только на правом крыле фронта, где в первую очередь развернулись боевые действия 1-го Белорусского фронта, в войсках насчитывалось 5213 орудий всех калибров, 3792 миномета и 749 установок реактивной артиллерии. Кроме того, было задействовано 762 зенитных орудия.
      Каждое из этих орудий и вся система наблюдения должны были обрести привязку к местности, получить заблаговременно цели и задачу на действия по времени и этапам боя. Вот эту работу и проделала до открытия огня артиллерия фронта. И твердо руководил всем этим, с полной ответственностью за последствия, как всегда уравновешенный, пожалуй, только еще более сосредоточенный, чем обычно, командующий артиллерией.
      Сегодня можно оценить беспристрастно - артиллерия выполнила свою задачу образцово, что в значительной мере определило общий успех всей операции.
      Меня всегда удивляла в Василии Ивановиче выдающаяся способность быть именно там и именно в то время, где и когда он был нужнее всего.
      Под стать своему командующему работал и весь штаб артиллерии фронта во главе с генерал-майором артиллерии Г. С. Надысевым.
      Само собой разумеется, что я далек от мысли весь успех действий артиллерии фронта приписывать только качествам руководителя - В. И. Казакова. Речь конечно же идет о коллективном подвиге многих тысяч людей - от командующего до наводчика орудия. Но организация усилий всей этой массы людей всегда находилась на личной ответственности командующего артиллерией и его штаба.
      Много было сказано ранее о работе органов тыла. Теперь еще раз - лично о генерале Николае Александровиче Антипенко.
      Во многом и много раз проявил он себя как начальник, глубоко понимающий свою роль в обеспечении успешных действий войск фронта. Здесь же мне хочется особо отметить его поистине творческое отношение к порученному делу, подтвердив это всего одним примером.
      Как известно, в проведении любой крупномасштабной операции одной из решающих гарантий ее успеха является обеспечение артиллерии боеприпасами.
      До поры до времени повсеместно считался нормальным порядок, при котором в ходе подготовки к наступлению на огневые позиции заблаговременно доставлялось два боекомплекта снарядов, что по принятым расчетам гарантировало полноценное проведение артиллерийской подготовки.
      Учитывая, что плотность артиллерии подчас достигала двухсот и более стволов на один километр фронта, можно без труда представить себе количество заблаговременно запасенных снарядов.
      Практика боевых действий между тем показала, что на самом деле снаряды выкладывались с солидным запасом. Артиллеристы, продвигаясь вперед за стремительно наступавшими войсками, зачастую оставляли недорасходованные боеприпасы на старом месте, а прибыв на новые позиции, естественно, требовали новых снарядов. А ведь речь шла о тысячах тонн боеприпасов, разбросанных на сотнях квадратных километров среди лесов и болот. Сбор оставленных снарядов в условиях наступления зачастую просто не представлялся возможным.
      Со свойственной настойчивостьюначальник тыла фронта генерал Н. А. Антипенко вторгся в область артиллерийского снабжения. Командующий фронтом разрешил ему изложить свое мнение на этот счет командованию армий.
      Военный совет фронта, готовя наступление на ковельском направлении, созвал совещание членов Военных советов, начальников тыла и начальников артснабжения армий левого крыла фронта, где Н. А. Антипенко обстоятельно выступил по этому вопросу, подкрепив доклад убедительными примерами и расчетами. По его докладу тогда же было принято решение, которое действовало во фронте до конца войны, не выкладывать на огневую позицию более одного боекомплекта, складировать остальные снаряды вблизи от надежных путей сообщения и расположения транспортных средств, подавать боеприпасы на позиции по мере необходимости.
      Можно оценить ту экономию в боеприпасах, какой добился своей настойчивостью, своим пристрастием к делу генерал Н. А. Антипенко, если иметь в виду, что общий расход снарядов составил в Белорусской операции 400 000 тонн.
      Самые теплые чувства и светлые воспоминания сохранились у меня о верном товарище, с которым довелось пройти через годы войны, - о Сергее Федоровиче Галаджеве. И вспомнить о нем мне именно сейчас есть основательный повод.
      Начальник политического управления фронта, он был не просто руководителем, он был душой того сложного комплекса забот и мероприятий, который кратко именуется партийно-политической работой в армии, который включает в себя все организованные усилия по формированию идейной убежденности, высоких морально-политических и боевых качеств личного состава войск.
      Итоги Великой Отечественной войны с предельной очевидностью свидетельствуют, что наша победа была обусловлена всем историческим развитием Советского государства, объективными возможностями, заложенными в самой природе социализма, политическими и экономическими преимуществами социалистического общественного строя.
      Однако все эти безусловные предпосылки победного завершения войны нужно было полностью использовать в исключительных по своей трагичности и сложности условиях бешеного сопротивления врага, который до самого конца своего лелеял надежду - вначале на свое превосходство в силах и средствах, потом на чудо-оружие и, наконец, просто на чудо, способное задержать, предотвратить окончательное уничтожение фашистского государства, дать возможность завершить войну на приемлемых условиях.
      Если полководцы и командиры всех степеней искали и находили пути и средства для достижения победы над врагом, то политорганы, политсостав, партийные и комсомольские организации осуществляли морально-политическую подготовку войск, закладывая тем самым прочный духовный фундамент под реализацию стратегических в оперативно-тактических замыслов командования.
      В этом смысле значение деятельности политорганов в достижении успеха невозможно переоценить. Именно в результатах их работы проявлялась историческая справедливость ленинского положения: "Армия, знающая, за что она борется, - непобедима!"
      Политическое управление нашего фронта представляло собой закаленный в суровых испытаниях, прочно спаянный коллектив. Сергей Федорович Галаджев воспитал своих помощников в духе высокой исполнительности, творческой инициативы в интересах достижения поставленных целей, целеустремленной самоотверженной работы без оглядки на обстоятельства и личную безопасность.
      Всему этому он учил в первую очередь личным примером.
      Очень полезно, с ощутимыми результатами трудились в войсках начальники отделов политуправления полковники И. А. Прокофьев, Н. С. Сергеев, Н. Д. Мельников, подполковники Носачев, Б. М. Марушевский и многие другие.
      Понимаю, что простое перечисление фамилий не способно отразить качество работы этих людей, их вклад в победу над врагом. Но с этим приходится мириться, поскольку объем любого печатного труда имеет пределы. Мне остается только просить читателя поверить очевидцу, что трудились эти люди, как и другие их товарищи по работе, с неоценимой пользой для успеха общего дела.
      Политическая работа, ее результаты, успехи и промахи, ее последствия с трудом поддаются предметному или цифровому учету. Действенность политической работы отражается в результатах сражений, в наступательном порыве войск, в массовом героизме, в самоотверженности, смелости и неутомимости при решении поставленных боевых задач.
      Можно с полным основанием сегодня сказать - все успехи Красной Армии в значительной мере основаны на положительных результатах повседневной, целеустремленной работы по морально-политическому воспитанию войск, а общие итоги этой воспитательной работы нашли свое полное и совершенное выражение во всемирно-исторической победе советского народа и его Вооруженных Сил над немецко-фашистскими захватчиками, уничтожении нацизма.
      Всей этой кропотливой, не знавшей передышек и пауз деятельностью по воспитанию воинов фронта в духе беспредельной преданности партии и Родине, в духе непреодолимого стремления к достижению победы над врагом на протяжении всего времени талантливо и мудро руководил Сергей Федорович Галаджев.
      Что говорить, успехи в проводимой операции всем давались нелегко. Динамичное изменение обстановки, возникновение порой непредвиденных ситуаций требовали постоянной собранности, готовности к ответственным решениям. Все мы к концу операции "Багратион" вымотались до предела, однако С. Ф. Галаджева ни на минуту не покидала готовность предложить, где нужно, свою помощь, спокойно, без нервотрепки, разобраться в любой конфликтной ситуации, своевременно дать толковый и исчерпывающий совет. Все это не мешало Сергею Федоровичу проявлять принципиальность и твердость при рассмотрении любого факта нечестности, трусости, разгильдяйства и халатности - словом, всего того, что препятствовало успешной организации дела.
      Он очень много уделял внимания повышению качества устной и печатной пропаганды. Написанные или отредактированные им лично листовки отличались яркостью выражений, доходчивостью заложенного в них призыва. Отдавая должное роли печати в воспитательной работе, он не жалел времени для решения вопросов, связанных с работой фронтовой, армейских и дивизионных газет.
      При политуправлении были, как теперь принято говорить, аккредитованы представители центральных органов печати - Борис Огнев и Леонид Коробов ("Правда"), Евгений Кригер ("Известия"), Петр Олендер (до своей гибели) и Павел Трояновский ("Красная звезда"), Георгий Пономарев (Совинформбюро) и др. Во фронтовой и армейских газетах работали поэты Михаил Светлов, Евгений Долматовский, постоянно наезжали и довольно подолгу пребывали на фронте писатели Константин Симонов и Леонид Леонов. Бывал, хотя и несколько реже других, Илья Эренбург. И для бесед с каждым из них у Сергея Федоровича всегда хватало и времени, и дружеского расположения. Никому из них не приходилось проситься к нему на прием дважды. Ко всем он относился ровно, приветливо, не выделяя и не обходя кого бы то ни было своим вниманием. Исключение составляли его отношения с Леонидом Леоновым и Ильей Оренбургом, к которым он питал нескрываемое почтение. По моим наблюдениям - взаимное.
      Много внимания уделял Сергей Федорович деятельности нашего отдела, ведавшего работой среди войск противника. При политуправлении находилась группа немецких антифашистов, которую возглавлял Вальтер Ульбрихт. Члены этой группы часто выходили прямо на передовую и под огнем гитлеровцев через громкоговорящие установки разъясняли солдатам вермахта истинное положение дел на фронтах, призывали к прекращению уже бессмысленного сопротивления, разъясняли условия сдачи в плен.
      В числе положительных качеств Сергея Федоровича Галаджева мне хотелось бы особо выделить его способность без лишних слов, спокойно, со знанием дела оказать лично практическую помощь начальникам политорганов во всех случаях, когда в этом возникала необходимость. Его беседы в частях с партийно-политическими работниками всегда являлись для каждого из них прекрасной школой общения, помогали в решении многих назревших вопросов партийно-политической работы с личным составом.
      Политическое обеспечение, как было отмечено, представляло собой сложный комплекс мероприятий, подчас не предусмотренных никакими положениями. Обстоятельства ставили перед политорганами нередко такие задачи, которые при поверхностном рассмотрении вроде бы прямого отношения к политработе и не имели. И все-таки именно вмешательство политорганов в их решение оказывало в ряде случаев самое положительное влияние на исход дела.
      Приведу один, достаточно, на мой взгляд, показательный пример.
      ...Преодолевая ожесточенное сопротивление противника, конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева в районе Янув-Подляски попала во временное окружение.
      Следует здесь признать, что сам факт окружения конно-механизированной группы, имевшей в своем составе три кавалерийские дивизии и механизированный корпус, явился для всех нас неприятной неожиданностью. Увлеченные успехами широкого наступления, мы как-то не очень строго учитывали саму возможность подобного поворота событий. Во всяком случае, не подготовились к нему должным образом. И это имело свои достаточно сложные последствия. Неожиданную остроту приобрела доставка окруженным танковым и механизированным частям горючего и масел.
      Все потребное для боевых действий окруженной группы имущество мы теперь вынуждены были забрасывать самолетами По-2. Однако для переброски этими самолетами горючего не было подходящих емкостей. Правда, у водителей автомашин имелись бочки и канистры, но расставаться с ними по доброй воле водители не собирались, и на это были свои резоны: тылы растянуты до предела, заправочные пункты стали на дорогах редкостью - их расставили по растянувшимся коммуникациям, - суточный прогон машин далеко не обеспечивался одной заправкой, так что запас бензина приходилось везти с собой и т. д.
      В этих условиях Военный совет вынужден был пойти на самые решительные меры. Из состава работников политического управления и некоторых армейских политорганов были созданы специальные контрольные посты, на которых офицеры пристрастно осматривали все проходившие автомашины, отбирали у чрезмерно "запасливых" водителей всю лишнюю тару. Не ограничиваясь этими мерами, политработники обратились за помощью к населению, которое за одни сутки собрало большое количество мелких, брошенных гитлеровцами при поспешном бегстве емкостей. Как помнится, в этой работе отличился сотрудник политуправления майор И. П. Баринов.
      В результате проведенных мероприятий тара была собрана, конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева получила необходимое количество горючего, а для нас вся эта история послужила добрым уроком на будущее. Когда я сегодня пытаюсь охватить мысленным взором деятельность всех управлений и служб фронта в Белорусской операции, то каждый раз прихожу к выводу о необъятности их коллективной работы. Много, очень много уже написано об этом, проанализировано, оценено. И все же давайте представим себе, что значит, чего стоит, сколько "весит" по делам своим один только день работы, к примеру, управления связи фронта, всех отделов связи армий, всех подразделений войск связи за всего один день продвижения войск фронта вперед? Ведь речь, кроме всего прочего, идет о войсках, растянутых на линии фронта вначале операции почти на 800 километров, а связь между ними, устойчивая, непрерывная, служила одним из главных залогов успешного руководства операцией.
      К сожалению, в воспоминаниях участников битвы за Белоруссию редко упоминается имя начальника войск связи фронта генерал-лейтенанта войск связи П. Я. Максименко, организаторским талантом которого подкреплялись все действия возглавляемой им службы. Велика его заслуга в том, что в самые сложные периоды осуществления Белорусской операции связь работала практически безотказно.
      Чего греха таить - о связи чаще всего вспоминают только тогда, когда по каким-либо причинам возникают перебои. Бывали сложности и у нас, больше в подготовительном периоде, когда шла организация взаимодействия между отдаленными друг от друга флангами фронта. Не располагая достаточными силами для нанесения ударов по войскам Красной Армии, разрозненные банды националистов, скрывавшиеся в обширных заболоченных лесных массивах, нередко разрушали наведенные линии, и связистам в таких случаях приходилось их восстанавливать, принимая бой в глубоком тылу своих войск. Как ни сложно было охранять проводные линии, растянутые на сотни километров, связисты фронта с этой задачей справились. И в этом немалая заслуга П. Я. Максименко, человека хотя и несколько замкнутого, не очень разговорчивого, но, могу отметить без преувеличения, предельно дисциплинированного, способного для достижения поставленной цели на действия самые решительные, даже самоотверженные.
      Думается, в заключение будет вполне уместно подчеркнуть, что весь руководящий состав штаба и управлений фронта в те дни действовал выше всякой похвалы. Были, конечно, и промахи, случались всякого рода накладки, но это - в порядке исключения.
      ...Между тем войска фронта, форсировав Западный Буг, вступили на земли братского польского народа. Началось освобождение Польши из-под тяжкого гнета фашистских поработителей.
      Для населения польских сел и городов радость освобождения подкреплялась надеждой на близкое возрождение родины - ведь рядом с войсками Красной Армии они видели воинов нового и сильного Войска Польского. Жители освобождаемых польских земель воочию убеждались в том, что это войско прекрасно вооружено, хорошо экипировано, его личный состав проникнут высоким сознанием своей патриотической освободительной миссии.
      Все успехи войск нашего фронта были достигнуты в тесном взаимодействии с соседними фронтами, явились результатом блестящего выполнения плана Верховного Главнокомандования о развертывании последовательного наступления по всему советско-германскому фронту.
      Решающими успехами Красной Армии на советско-германском фронте наша Родина продемонстрировала всему миру способность один на один довести до победного конца войну с фашистской Германией и полностью освободить народы Европы от гитлеровского порабощения.
      В победном наступлении 1944 года нашли свое завершенное отражение ленинская мудрость, несгибаемая воля, неутомимый организаторский труд нашей Коммунистической партии, мобилизовавшей духовные и материальные силы народа и государства, воспитавшей в воинах высокое чувство советского патриотизма, мужество и бесстрашие.
      Наш фронт выполнил свою задачу в небывалой по масштабам стратегической операции, выполнил все, что было ему предписано в части освобождения родной Белоруссии, за короткий срок освободил значительные территории Восточной Польши и вышел к Висле.
      За широкой лентой реки раскинулась столица государства Польского Варшава. А за ней открывался путь на Берлин.
      * * *
      Все заметные события истории имеют свой, достаточно четко прочерченный путь развития. Повествуя о каких-то глобальных исторических сдвигах, мы довольно часто только вскользь упоминаем о сопутствующих им явлениях и обстоятельствах, полагаясь на память читателей, которые, как предполагается, обо всем осведомлены из других источников.
      К сожалению, надежды такого рода чаще всего несостоятельны. Беспощадное время непреодолимо размывает в памяти человеческой очертания многих существенных подробностей, хотя нередко именно они определяют истинное содержание фактов, место, занимаемое ими в истории.
      Именно по этой причине освещение каждого значительного события требует обстоятельного и достаточно подробного раскрытия логики развития исторического сюжета и поведения причастных к нему лиц.
      После окончания второй мировой войны на Западе появилось немало изданий, в которых предприняты (чем дальше, тем с большим усердием) попытки оболгать историю, представить отдельные исторические события в намеренно искаженном свете, злоупотребить несовершенством человеческой памяти, нажить на злобных антисоветских инсинуациях политический капитал.
      В начале 80-х годов, стремясь всемерно обострить политический кризис, возникший в жизни Польской Народной Республики, пропагандистский аппарат и спецслужбы западных держав, в первую очередь США и Англии, запустили в обращение модернизированную в соответствующем духе легенду о мотивах возникновения, ходе и причинах поражения Варшавского восстания в конце лета 1944 года.
      Согласно этой легенде Варшавское восстание явилось стихийным выражением стремления жителей польской столицы к освобождению от гитлеровской оккупации. Оно закончилось поражением якобы по той причине, что Советское правительство и его Вооруженные Силы отказали восставшим в помощи по сугубо политическим соображениям. Главное из этих соображений состояло якобы в том, что руководство восстанием возглавили представители польского эмигрантского правительства, с которым СССР еще раньше разорвал дипломатические отношения.
      Само собой разумеется, что авторы запущенной в обращение легенды, злостно искажая позицию Советского правительства, в то же время совершенно преднамеренно умалчивают о тех объективных исторических обстоятельствах, которые определяли оперативную обстановку на театре военных действий, расположение и состояние советских войск, меру способности их к широкому наступлению на сильно укрепленную оборону противника.
      В связи с тем что Варшавское восстание в заключительный период Белорусской операции занимало в наших мыслях, чувствах и действиях особое место, считаю себя на правах свидетеля и участника событий обязанным обратить внимание читателя на ряд существенных обстоятельств, без учета которых не представляется возможным дать сколь-либо объективную оценку всему, происшедшему в те дни в Варшаве.
      Обратимся прямо к фактам.
      Заканчивалась грандиозная по своим масштабам и стратегическим последствиям операция Великой Отечественной войны - "Багратион". К первым числам августа 1944 года оперативная обстановка на нашем фронте обрела ощутимую остроту. Войска правого крыла фронта, преодолевая реки и болота, преследовали цепко оборонявшегося противника, прошли с тяжелыми боями около 600 километров за неполные полтора месяца.
      Войска левого крыла в ходе двухнедельных активных наступательных боевых действий форсировали Западный Буг, освободили Хелм и Люблин, а войска 8-й гвардейской и 69-й армий во взаимодействии с войсками 1-й армии Войска Польского форсировали Вислу, заняли и теперь героически удерживали плацдармы на ее правом берегу в районах Магнушева и Пулав.
      В последних числах июля, завершая выполнение задачи освобождения территорий Восточной Польши, с юга, от Люблина, двинулись на север в целях освобождения Праги (предместье Варшавы на левом берегу Вислы) войска 2-й танковой армии. Вели ожесточенные бои, развернувшись фронтом на север, войска 47-й армии. В их задачу входило овладение городом Седлец.
      Определив наше намерение освободить Прагу, немецко-фашистское командование вывело сюда четыре танковые дивизии, которые успели занять оборону на сравнительно большом расстоянии от города, рассчитывая на оперативные возможности всего Варшавского укрепленного района.
      Действия гитлеровских танковых войск в районе Праги можно было назвать оборонительными достаточно условно. 2 августа этими силами противник нанес сильный контрудар в южном направлении с явным намерением расчленить войска нашего фронта, выйти в тыл соединениям, форсировавшим Вислу. Опасность глубокого прорыва удалось ликвидировать в ходе многодневных, тяжелых, тянувшихся весь август и первую декаду сентября, кровопролитных боев.
      Следует здесь особо отметить, что в первых числах августа, когда нам стали известны отрывочные сведения о восстании в Варшаве, войска правого крыла нашего фронта - 48-я и 65-я армии еще пробивались через Беловежскую Пущу, а войска 70-й армии вели тяжелые бои в районе Бреста.
      Выехав 2 августа в расположение 2-й танковой армии к наблюдательному пункту исполнявшего обязанности командующего армией генерала А. И. Радзиевского (командующий генерал С. И. Богданов был ранен), мы с К. К. Рокоссовским поднялись на наблюдательный пункт, оборудованный на высокой заводской дымовой трубе. Отсюда при взгляде через стереотрубы открывалась далекая панорама Варшавы, задымленная пожарами и взрывами. Что именно там происходило, понять на таком расстоянии было невозможно. В ходе обмена мнениями была даже высказана мысль - не является ли все это провокацией гитлеровского командования, преследующей цель вызвать нас на поспешные, неподготовленные действия, заставить ринуться без должной подготовки под огонь хорошо организованной вражеской обороны?
      Всем нам не терпелось внести ясность в сложившуюся в Варшаве обстановку, но разведывательные возможности фронта значительно ограничивались прочностью и круговым характером обороны польской столицы немецко-фашистскими войсками.
      Само собой разумеется, что лучшим способом прояснения обстановки было занятие Варшавы или хотя бы плацдарма поблизости от города. Однако противник рассматривал вислинскую оборонительную полосу как свою последнюю надежду удержать наступающие советские войска за пределами Германии. Следующим, примерно равным по мощности водным рубежом обороны был только Одер. На Висле и Нареве были собраны противником силы, призванные остановить советские войска если не насовсем, то на достаточно продолжительное время.
      Кроме того, следовало иметь в виду, что наши войска, прошедшие, как уже было помянуто, более 600 километров, основательно оторвались от своих тылов, испытывали крайние трудности (хотелось бы подобрать более сильное определение!) со снабжением всем необходимым. Что касается войск правого крыла фронта, то они сумели выйти к Висле только в начале сентября и только 5 сентября форсировали Нарев значительно севернее Варшавы, заняли плацдарм в районе Пултуска. Чуть позже, использовав этот успех 65-й армии, войска 48-й армии заняли второй плацдарм в районе Ружан.
      В то же время не менее загадочным, чем обстановка в Варшаве, было для всех нас поведение руководителей восстания. Все наши многократные попытки войти в связь с восставшими (весь август и начало сентября!) с использованием радиоволн, на которых работали (как мы могли предполагать) рации руководства восстанием, ни к чему не привели. На наши запросы рации не откликались. Не делалось попыток выйти с нами на связь и при помощи наших западных союзников, хотя с ними руководители восстания связь поддерживали постоянно, о чем нам стало известно из информации работников Генерального штаба.
      Нам было известно, что в конце июля 1944 года глава польского эмигрантского правительства Миколайчик находился в Москве, что Советским правительством, несмотря на разрыв дипломатических отношений с лондонской кликой, принимаются меры к созданию условий для обсуждения польских дел самими поляками. Для этой цели из Люблина были приглашены в Москву председатель Крайовой Рады Народовой Б. Берут, председатель Польского комитета национального освобождения Э. Осубка-Моравский и главнокомандующий Войском Польским генерал М. Роля-Жимерский.
      Несколько позже нам стало известно, что переговоры эти окончились безрезультатно. Лондонские эмигранты держали себя вызывающе, стремились доказать основательность своих неограниченных претензий на представительство интересов польского государства в международных делах.
      Державные амбиции польского эмигрантского правительства лишены были всякого, хоть сколько-нибудь убедительного, основания, поскольку на протяжении всей войны эта клика защитников интересов буржуазии упорно отказывалась от военного сотрудничества с Советским Союзом, хотя было ясно, что по своему территориальному положению Польша в конце концов будет освобождена именно Красной Армией. Больше того, созданную в 1941-1942 годах при полном материальном обеспечении советской стороной польскую армию ее командующий генерал Андерс по приказу своего лондонского правительства увел в Иран, подальше от района боевых действий. Уводя армию в Иран, Андерс отказался выделить хотя бы две дивизии для участия в обороне Сталинграда, где в это время решались судьбы всей войны, в том числе и судьба Польши.
      Восточную Польшу уже летом 1944 года освободили войска Красной Армии и Войска Польского, к созданию которого польское эмигрантское правительство не имело никакого отношения. Военные формирования Армии Крайовой, созданные польским эмигрантским правительством на территории оккупированной Польши в целях восстановления в стране буржуазно-помещичьего строя, не только не содействовали Красной Армии в освобождении поляков из-под ига немецкого фашизма, но и всячески тому препятствовали, не останавливаясь перед совершением актов открытого военного сопротивления и диверсий в тылу наступавших освободительных армий.
      Из многих фактов, определивших в дальнейшем судьбу Варшавского восстания, следует упомянуть о следующем событии.
      31 июля 1944 года находившийся еще в Москве Миколайчик на приеме в Наркоминделе впервые заявил, что разработан план действий сопротивления оккупантам и "правительство накапливает силы". В этом же разговоре, как свидетельствуют протокольные записи, Миколайчик в общих слонах заметил, что польское правительство обдумывает план генерального восстания и хотело бы просить Советское правительство о бомбардировке германских аэродромов, расположенных около Варшавы. Никакого желания к согласованию действий и сроков Миколайчиком проявлено не было. А ведь его пребывание в Москве, присутствие там в это же время представителей Крайовой Рады Народовой и командования Войска Польского создавали великолепную возможность договориться о координации всех сил, способных обеспечить успех восстанию, о наиболее целесообразных сроках начала боевых действий в самом городе.
      Характерно, что первая официальная информация о Варшавском восстании содержалась не в письмах или радиопередачах польского эмигрантского правительства, а в письме премьер-министра Великобритании У. Черчилля И. В. Сталину от 4 августа 1944 года. В этом письме Черчилль сообщал, что Армия Крайова просила английское правительство срочно помочь восставшим вооружением и боеприпасами и что эта просьба будет удовлетворена. Именно в этом письме содержалось сообщение о том, что повстанцы просят помощи у русских и надеются, что она придет скоро.
      Более чем странное положение. От общения, даже от всякой связи, с нами руководители восстания отказываются, а английский премьер утверждает, что восставшие просят русских о помощи!
      По воспоминаниям очевидцев, И. В. Сталин не поверил в саму возможность того, что восставшие смогут овладеть Варшавой. В своем ответе У. Черчиллю от 5 августа 1944 года он написал: "Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию "Герман Геринг"{34}.
      Спустя десять дней после начала восстания мы все еще не могли добиться хотя бы ответа на наши непрестанные попытки войти в связь с восставшими. В то же время в своем очередном письме И. В. Сталину У. Черчилль снова просит за руководителей восстания: "Они умоляют дать им пулеметы и боеприпасы. Не можете ли Вы оказать им еще некоторую помощь, так как расстояние от Италии очень велико?"{35}
      Мы продолжали поиски возможностей налаживания связи. С этой целью в район восстания был сброшен парашютист с рацией. Как стало потом известно, этот парашютист, не зная расположения очагов восстания, приземлился в расположении противника.
      В это же время в лондонской печати появились провокационные сообщения, из которых со всей очевидностью следовало, что восставшие находятся и действуют в контакте с советским командованием, которое будто бы не желает оказать им помощь.
      Советское правительство отреагировало на эту фальшивку соответствующим Заявлением ТАСС, в котором мировая общественность ставилась в известность об отказе руководителей восстания от согласования своих действий с советским командованием и вся вина за происходящее в Варшаве возлагалась на польские эмигрантские круги в Лондоне.
      О том, сколь близко к сердцу принимало Советское правительство разгоревшуюся в Варшаве народную трагедию, красноречивее всего свидетельствует тот факт, что, отправив У. Черчиллю письмо от 5 августа, И. В. Сталин позвонил находившемуся у нас Г. К. Жукову и приказал ему обсудить с Военным советом фронта возможность овладения Варшавой в самое ближайшее время и срочно доложить соображения на этот счет.
      Примерно сутки Военный совет и штаб фронта потратили на изучение возможностей. Короче говоря, 6 августа Военный совет вынужден был признать, что фронт необходимыми силами не располагает. В качестве крайней меры Военный совет просил разрешения вернуть на передовую 70-ю армию, только что выведенную в резерв, в после этого дать три дня на подготовку.
      "Раньше 10 августа, - докладывали И. В. Сталину Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский, - перейти в наступление не представляется возможным в связи с тем, что до этого времени мы не успеваем подвезти минимально необходимое количество боеприпасов".
      Ставка просьбу выполнила. 70-я армия была введена в бой. С ее участием была предпринята попытка пробиться к Варшаве с севера. Войска понесли большие потери, но ожидаемого результата добиться не удалось.
      16 августа И. В. Сталин направил У. Черчиллю очередное письмо, в котором после сообщения о распоряжении сбросить оружие повстанцам и неудаче, которую потерпела очередная попытка установления связи с руководителями восставших, следует такого рода замечание:
      "...ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет собой безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт.
      При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию"{36}.
      При всем этом, как показало дальнейшее развитие событий, Верховное Главнокомандование, отмежевавшись от варшавской авантюры, ни на минуту не оставляло намерений освободить польскую столицу от гитлеровских оккупантов, оказать посильную помощь восставшему пароду, поскольку он поднялся на борьбу с захватчиками из самых высоких побуждений защиты свободы и независимости своей родины, в полной, кстати сказать, уверенности, что лондонская клика и ее ставленники в Варшаве действуют в тесном контакте с командованием Красной Армии.
      Именно из этих побуждений Верховное Главнокомандование приказало осуществить еще одну попытку освобождения Варшавы. На основании этого приказа Военным советом фронта при участии и под руководством представителя Ставки Г. К. Жукова был разработан новый план овладения Варшавой.
      На этот раз предполагалось осуществить операцию следующим образом:
      1. Вывести армии правого крыла фронта на реку Нарев с захватом плацдармов в районах Пултуска и Сероцка.
      2. На левом крыле фронта силами двух армий, кавалерийского и танкового корпусов в те же сроки провести частную операцию в целях расширения плацдармов южнее Варшавы с последующим развитием успеха вдоль левого берега Вислы на Варшаву.
      Для усиления состава наступающих здесь войск испрашивалась передача из состава войск 1-го Украинского фронта 1-й танковой армии.
      В этом плане отдельно выделялась задача 1-й армии Войска Польского. Операцию предполагалось начать 25 августа.
      В назначенный день эта операция началась. Однако, проведенная без должной подготовки, не подкрепленная необходимыми резервами, она завершилась, коротко говоря, упомянутым выше скромным результатом - войска правого крыла, преодолев в длительных боях сопротивление противника, вышли к Нареву и захватили там плацдармы. На южном крыле успехи войск, наступавших с плацдармов, обозначились еще более скромными результатами.
      На этом оперативные наступательные возможности войск фронта были полностью исчерпаны, его соединения еще более ослаблены. Стало ясно, что без обстоятельной и длительной подготовки, без внушительного накопления войск задача по преодолению Вислинского вала на широком фронте и освобождению Варшавы не может быть осуществлена.
      Уже в ходе развернувшейся подготовки к этой операции Ф. Рузвельт и У. Черчилль, великолепно осведомленные о том, что руководитель восстания Бур-Комаровский настойчиво игнорирует все наши попытки войти с ним в связь, направили И. В. Сталину 20 августа письмо, в котором содержался фарисейский намек на то, что реакция мирового общественного мнения будет неблагоприятной, "если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты"{37}.
      Можно себе представить, с каким чувством воспринял И. В. Сталин это послание. Впрочем, об этом можно судить по ответу от 22 августа, который, как можно заключить по стилю, составлен лично им самим:
      "Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы"{38}.
      Мне хотелось бы обратить внимание читателя на то, что при осуществлении обеих попыток овладения Варшавой ни на минуту не прекращались боевые действия наших войск на подступах к Праге, где они в ожесточенных сражениях упорно перемалывали гитлеровские танковые соединения, оборонявшие это восточное предместье Варшавы.
      13 сентября, в часы завершающих действий наших войск на этом участке, на командный пункт фронта были доставлены по их просьбе две переправившиеся через Вислу представительницы варшавских повстанцев - Елена Яворская и Янина Янцежак. Их рассказ раскрыл перед нами всю трагичность положения восставших.
      - Все мы были уверены, - сообщили прибывшие, - что действия повстанцев будут тут же поддержаны Красной Армией, что все это согласовано!
      Разговор шел без переводчика, К. К. Рокоссовский разговаривал с прибывшими на их родном языке и только потом передал содержание разговора, хотя нам и без того было в общих чертах понятно, о чем идет речь. Представители просили оказать помощь отрядам Армии Людовой, которые примкнули к восстанию с верой в организованное взаимодействие с войсками Красной Армия.
      В ходе этого разговора Яворская и Янцежак впервые указали нам на карте примерное расположение отрядов Армии Людовой.
      Обсудив положение и наши возможности, К. К. Рокоссовский тут же связался со Ставкой и доложил о состоявшемся разговоре. Ставка приказала организовать всю возможнейшую помощь восставшим, перебросить им оружие, боеприпасы, медикаменты и продовольствие.
      Командующему 16-й воздушной армией генералу С. И. Руденко было дано задание установить связь с польскими патриотами. Уже через час заместитель командира штурмового авиаполка майор Борщев во исполнение полученного приказа поднялся с аэродрома, пролетел над улицами Варшавы, по ориентировке прибывших обнаружил несколько очагов сопротивления я в один из них сбросил письмо следующего содержания:
      "Красная Армия шлет боевой привет героическим бойцам Варшавы. Подойдя к стенам города, мы получили возможность оказать вам братскую помощь. Сегодня, 13 сентября, наш самолет сбросит вам эту записку, а ночью в ваше расположение будут направлены боеприпасы и продовольствие. Для этого необходимо разложить три костра треугольником на площади Лелевела, на улице Черняковской или на других открытых местах в этих районах.
      Если есть электрические фонарики, можно заменить костры подсвечиванием треугольника из фонарей.
      Самолеты появятся в 9 часов 30 минут вечера, то есть через 30 минут после наступления темноты... Ваши делегаты прибыли.
      Командование Красной Армии у Варшавы. 13 сентября 1944 г."
      Той же ночью, как доложил С. И. Руденко, была сброшена первая партия груза с письмом, устанавливающим код зрительной сигнализации.
      Первые наши связные с группировкой повстанцев, с той их частью, что находилась на площади Лелевела, были сброшены на рассвете 18 сентября. Связные были снабжены средствами радиосвязи, приземлились довольно удачно. Некоторое время спустя были сброшены еще четыре связных, и связь с восставшими отрядами Армии Людовой и примкнувшим к восстанию населением города с этого момента стабилизировалась.
      Снабжение восставших всем необходимым обеспечивалось теперь бесперебойно. Только с 13 сентября по 1 октября летчики-ночники, преодолевая плотный зенитный огонь противовоздушной обороны противника, совершили в Варшаву 2435 самолето-вылетов на сбрасывание грузов. Они доставили повстанцам 156 минометов, 505 противотанковых ружей, 2667 винтовок, карабинов и автоматов, 41 780 гранат, 3,3 миллиона патронов для стрелкового оружия, 515 килограммов медикаментов, 100 тонн продовольствия, телефонные аппараты, кабель и даже одну 45-миллиметровую противотанковую пушку со снарядами к ней.
      В дневное время районы, занятые польскими патриотами, прикрывали советские истребители. Всего на прикрытие было совершено за это же время истребителями 16-й воздушной армию 448 самолето-вылетов.
      Следует здесь подчеркнуть, что наши западные союз-лики, зная обо всем, что происходило в Варшаве с первого дня восстания, только в середине сентября предприняли попытки оказать помощь восставшим - трижды сбрасывали ночью с самолетов "Либерейтор" какие-то грузы в район города. Об эффективности этих ночных сбросов не представляется возможным судить. Однако уровень организации этого дела стал нам полностью очевидным, когда 18 сентября американская авиация предприняла дневной сброс контейнеров со 100 "летающих крепостей" Б-17, прилетевших в сопровождении истребителей "Мустанг". Всего, по донесениям наших постов наблюдения, с этих самолетов была сброшена 1100 контейнеров на парашютах, из которых лишь несколько десятков приземлилось в районах действий повстанческих отрядов. Остальные упали в расположение противника. Около 20 контейнеров вообще перелетело через Вислу. Сброс осуществлялся с большой высоты - американские летчики торопились уйти из зоны действия немецких зениток.
      В послевоенные годы мне как-то довелось читать об этой воздушной операции в каком-то переводном сборнике воспоминаний. Ее результаты оценивались как "выдающиеся".
      15 сентября войска 1-й армии Войска Польского были полностью передислоцированы в только что освобожденную Прагу. Перед ними была поставлена задача форсировать Вислу, захватить плацдарм непосредственно в Варшаве и установить боевой контакт с повстанцами. Характерно, что, даже оказавшись в положении критическом, Бур-Комаровскяй отказывался установить связь не только с командованием Красной Армии, но и с командованием Войска Польского.
      После установления связи с восставшими отрядами Армии Людовой командование Войска Польского забросило в Варшаву своего офицера с радиостанцией и радистом. Этому офицеру удалось добиться приема у Бур-Комаровского, однако говорил с ним не Бур-Комаровский, а его заместитель генерал Монтер.
      Разговор с Монтером закончился безрезультатно. Заместитель командующего восстанием, несмотря на то что события в городе обретали все более трагическую окраску, прекратил разговор, сославшись на то, что представитель Войска Польского не имеет официальных полномочий для ведения политических переговоров.
      Начиная с 16 сентября несколько дней шли упорные бои за овладение плацдармом в городе. За это время шести батальонам Войска Польского под ураганным огнем противника удалось переправиться на левый берег Вислы. Несмотря на очень сильную поддержку сосредоточенных в районе форсирования сил артиллерии, мощных поддерживающих ударов авиации, удержать захваченную штурмом часть городской набережной батальонам Войска Польского не удалось и они были вынуждены 24 сентября возвратиться на правый берег реки.
      Вскоре стало известно, что по распоряжению Бура-Комаровского части и отряды Армии Крайовой к моменту высадки десанта Войска Польского были отозваны с прибрежной полосы. Их место заняли гитлеровцы. При этом оказались в катастрофическом положении находившиеся рядом отряды Армия Людовой, которые даже не были поставлены в известность об отводе частей АК. Оставленные отряды Армии Людовой гитлеровцы подвергли уничтожению.
      Предательская своекорыстная политика лондонского эмигрантского правительства и его агентуры в Польше привела восставив к трагическому концу 2 октября Бур-Комаровский, опять же даже не пожелав уведомить о том командование Красной Армии и отряды Армии Людовой, примкнувшие к восстанию, подписал акт о капитуляции.
      Так бесславно и так трагически закончилась авантюра польской реакции и поддерживающих ее сил на Западе. В ходе Варшавского восстания, продолжавшегося 63 дня, погибло около 200 000 повстанцев и мирного населения польской столицы.
      Не скрою, что все мы были буквально потрясены трагическим исходом преступной затея польского эмигрантского правительства. Могу только представить себе, как все события этого периода принимал к сердцу К. К. Рокоссовский, знавший Варшаву как свою ладонь, как город своей юности и из всех нас наиболее ярко, с недоступными для нас подробностями представлявший развитие событий в Варшаве.
      Глава пятая.
      Последний шаг к победе
      Новый этап - новые проблемы. Военные комендатуры. Переходим к обороне. Смена командующего фронтом. На главном направлении. Готовим войска к наступлению. 40 учебных дней. Эхо событий в далеких Арденах. Верность союзническому долгу. Сроки подготовки сокращены. Выходили на берег "катюши". Предусмотрительность Г. К. Жукова. Прорыв Вислинского вала. Помогаем в строительстве польских вооруженных сил. Форсируем Одер. Рискованная конфигурация линии фронта. Размышления в 80 километрах от Берлина. Зеловские высоты и каменные крепости Берлина. Последние залпы. Этот День Победы!
      Итак, закончилась Белорусская операция - самая крупная с начала Великой Отечественной войны. Осуществленная при участии войск четырех фронтов, она охватила полосу наступления шириной до тысячи километров. Войска, задействованные в операции, преодолевая упорное сопротивление противника, продвинулись с боями на 550-600 километров - и это по болотам, через полноводные реки с преднамеренно разрушенными противником мостами и переправами, через лесные завалы на разбитых дорогах.
      Наши войска вступили на территорию Польши - страны, с представительным государственным органом которого - Польским комитетом национального освобождения - Советское правительство 26 июля 1944 года подписало Соглашение между правительством Союза Советских Социалистических Республик и Польским комитетом национального освобождения об отношениях между советским Главнокомандующим и польской администрацией после вступления советских войск на территорию Польши.
      Политическое положение Польши в тот период осложнялось тем, что кроме немецко-фашистской армии на территории страны действовала гитлеровская агентура, ее приспешники и такая значительная, откровенно враждебная сила, как Армия Крайова. Среди некоторой части населения, сотрудничавшей ранее с оккупантами (кулацких элементов, буржуазной интеллигенции и части католического духовенства), господствовали антисоветские, националистические настроения. Гитлеровская агентура и подполье лондонского эмигрантского правительства подобного рода настроения всячески подогревали, используя для этой цели любой подходящий повод.
      В этих, повторяю, далеко не простых условиях надо было неотложно выработать и внедрить в практику соответствующую линию поведения наших войск, командования, политорганов, линию, способную в конечном итоге нейтрализовать и изолировать влияние враждебных элементов на трудовой народ Польши, который в своей массе приветствовал победу Красной Армии. Надо было наиболее организованные ряды рабочего класса и трудового крестьянства превратить в прочную опору проведения нашей интернационалистической политики по отношению к освобожденной Польше, опору органов новой, демократической власти, гаранта твердого порядка в тылу наших войск и делового спокойствия, обеспечивающего нормальную работу всех прогрессивных сил по восстановлению разрушенной экономики государства.
      В сложившихся условиях каждый командир и политработник, а если брать глубже, каждый рядовой воин выступали в глазах освобожденного населения в триедином качестве - воина, дипломата, государственного деятеля-представителя страны-освободительницы. Поведение воинов, ступивших на землю дружественного польского государства, закладывало основы будущих дружественных отношений как в условиях еще не законченной войны, так и в дальнейшем, в условиях послевоенного мира.
      К тому же экономическое положение Польши было исключительно тяжелым. Экономика государства была, в сущности, полностью разрушена, административный аппарат, созданный оккупационными властями, длительное время служил интересам немецко-фашистских захватчиков. В особо бедственном положении находился трудовой народ Польши. В городах практически не было запасов продовольствия, топлива, нарушена система энергоснабжения. Промышленные предприятия, даже те, которые сохранились, не могли производить продукцию из-за отсутствия энергии и сырья. Если сельское население еще как-то могло обеспечить себе удовлетворение минимальных повседневных жизненных потребностей, то горожане, особенно рабочий класс, переживали крайние трудности.
      Обсудив сложившееся положение, Военный совет доложил Ставке и Государственному Комитету Обороны о бедственном положении населения в районах Польши, по которым прошли активные боевые действия, еще более осложнившие экономическую обстановку.
      Следовало считаться с тем, что продовольственные, в первую очередь хлебные, запасы нашего государства, которое продолжало наращивать силу ударов на фронтах, были сильно истощены. Уборка хлебов урожая четвертого года войны только началась, велась она в разрушенных войной южных районах, и выделить дополнительные фонды продовольствия в этих условиях просто не представлялось возможным. И в то же время какие-то действенные меры требовалось принимать незамедлительно.
      Поэтому Военный совет, тщательно оценив имеющиеся возможности, решил срочно передать для удовлетворения самых неотложных нужд местного населения часть своих фронтовых запасов продовольствия, своим транспортом подвезти топливо, своими силами пустить электростанции. Короче говоря, занялся делами, очень далекими от решения оперативных задач.
      Несмотря на то что Государственный Комитет Обороны санкционировал эти наши действия и обещал оказать помощь из первых же поступлений хлеба нового урожая, мы понимали: ожидаемая помощь не сможет удовлетворить все потребности освобожденных районов, поэтому выход из положения следует искать на месте, тем более что уже с конца 1943 года фронт перешел на самоснабжение продовольствием, фуражом и табаком. Путь к этому - организация строгого учета и распределения всего, что мы имели в наличии, в том числе и захваченного у противника.
      Крестьяне, как показало изучение вопроса, располагали некоторыми возможностями, могли поддержать городское население, однако с помощью не торопились, их следовало убедить в необходимости в их же собственных интересах содействовать оживлению экономической жизни городов, развитию промышленного производства.
      Вся эта многоплановая организаторская работа осложнялась заметным обострением классовой борьбы в отраве. Представители лондонского эмигрантского правительства, националисты, вооруженные формирования Армии Крайовой, кулачество повели злостную агитацию среди населения, призывая к сопротивлению военным властям и органам молодого демократического самоуправления. Они не останавливались перед применением оружия, нападениями на тылы наших войск.
      И еще одна ощутимая сложность - ни в политуправлении фронта, ни в политорганах соединений почти не было офицеров, свободно владевших польским языком, не было никаких структурных подразделений для работы среди местного населения, как, к примеру, это было у нас в годы гражданской войны.
      Все это привело Военный совет к решению о необходимости создания особых военно-административных волостных и уездных органов в виде военных комендатур, на которые возлагались задачи проведения политической работы среди населения, поддержания порядка в тыловых воинских гарнизонах, содействия местным демократическим органам самоуправления, оказания им помощи в становлении и повседневной работе.
      Для того чтобы на первых шагах не допустить каких-либо ошибок дипломатического и политического свойства в связи с полным отсутствием опыта в организации чего-либо подобного, я обратился за советом к члену ГКО и секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову. Обращаясь по такому, далеко не простому, вопросу, я себя заранее настроил на то, что ответ последует не сразу, что мое обращение должно навести руководство на мысль о необходимости внести в дело те ясность и определенность, которые бы могли содействовать успеху этой работы и в будущем. Ведь у нас впереди была Германия, а на южном фланге советско-германского фронта началось освобождение народов стран Юго-Восточной Европы...
      Однако ответ меня, мягко выражаясь, озадачил. Не дослушав моего вопроса, Маленков ответил:
      - Вы - член Военного совета фронта, представитель партии. Вам на месте виднее, что и как надо делать. Ошибетесь - ЦК вас поправит, сильно ошибетесь, наделаете глупостей - отстраним от должности и накажем!
      Получив столь исчерпывающее руководство к действию, мы вынуждены были приступить к созданию военных комендатур, так сказать, на свой страх и риск, исходя из самых лучших намерений ускорить процесс нормализации жизни на освобожденной от фашизма земле.
      Прежде всего было необходимо подобрать политически зрелые кадры комендантов, их заместителей по политической части, на которых ложился весь круг непростых обязанностей по организации воспитательной работы среди населения, подобрать аппарат комендатур, разработать их структуру, определить места размещения, круг конкретных обязанностей каждого работника.
      Хотя мы и нарекла эти органы комендатурами, они имели мало общего с военными комендатурами гарнизонов на нашей территории. Они должны были в конкретных, малознакомых условиях представлять прежде всего Советскую власть на территории дружественного государства, олицетворять интернациональную сущность политики нашей партии, высокую гуманную миссию Красной Армии освободительницы. Предполагалось при этом, что там, где по каким-то причинам задержится формирование местных органов демократической власти, эти комендатуры примут на себя все обязанности по поддержанию порядка, оживлению экономики, решению проблем снабжения населения жизненно важными предметами первой необходимости, продовольствием и медикаментами, организации медицинской помощи, а в ряде случаев и ограждению местного населения от мародерских налетов бандитствующих подпольных формирований Армии Крайовой.
      Нужно было на первых порах выработать достаточно полную инструкцию, определявшую права и обязанности комендатур в целом и каждого сотрудника в отдельности, исключить полностью всякие намеки на какое-либо самоуправство на территории дружественного суверенного государства, четко определить характер взаимоотношений с местными органами власти, местным населением.
      Как я уже упоминал, у нас для этого не было ни опыта, ни готовых рецептов, да, честно говоря, до вступления на территорию Польши мы как-то об этом и не думали, не до того было.
      Набросав черновой вариант инструкции, набрав в ходе ее подготовки солидный перечень вопросов, требовавших по меньшей мере уточнения, я, памятуя разговор с Маленковым и полагая, что к ответу на мой первый вопрос он, попросту говоря, не был готов, вновь позвонил ему. Напомнил о первом обращении, доложил, что Военный совет принял решение образовать комендатуры. Учитывая новизну дела и то, что речь идет теперь уже не только о Польше, высказал просьбу поручить компетентным инстанциям проверить соответствие положений инструкции правовым нормам. И получил ответ следующего содержания:
      - Действуйте по обстановке. Вам на месте виднее. Центральный Комитет уполномочил вас решать вопросы в интересах дела. Поскольку вам доверяют, потрудитесь делать то, что следует, как подсказывает обстановка. О ваших действиях и принятых мерах информируйте Центральный Комитет!
      Больше по этому вопросу мы никуда не обращались и решили действовать сами "как подсказывает обстановка", а по существу, - наше классовое чутье, партийная совесть, марксистско-ленинское мировоззрение. И конечно же воинский долг. Начали с обсуждения и составления Инструкции военным комендантам на территории Польши.
      В связи с тем что войска фронта продолжали военные действия, что растянувшиеся тылы и дополнительные трудности материального свойства, вызванные к жизни бедственным положением оставленных противником территорий отнимали все дневное время, мы с начальником политуправления С. Ф. Галаджевым работали над составлением этого довольно объемистого документа по ночам, оставляя себе для отдыха два-три предрассветных часа.
      Дней через пять Инструкция была готова и тщательно рассмотрена М. С. Малининым - человеком, как я уже ранее отмечал, высокообразованным, замечательным знатоком военной истории и (как это оказалось кстати!) основ международного права. В заключение ее обстоятельно изучил К. К. Рокоссовский, который внес в текст Инструкции несколько поправок, очень точных и необходимых в свете происходивших в Польше внутриполитических событий.
      Не вдаваясь в подробности, могу признаться, что и на этот раз меня удивила способность К. К. Рокоссовского подмечать такие тонкости самых различных явлений, которые для их обнаружения требовали знаний фундаментальных. Я ведь, как, впрочем, и все, кто близко с ним общался, знал, что все официальное образование Константина Константиновича завершилось незаконченной гимназией, что уже позже, занимая высокое-положение в Красной Армии, ему довелось учиться на годичных курсах высшего комсостава я, если не считать различных, крайне редких курсовых сборов, - на этом все и закончилось. Формально. Однако сила знаний нашего командующего состояла в том, что он всю жизнь, каждую минуту, любую возможность до конца использовал для самообразования. Это была настоящая академия, пускай без штатных преподавателей и зачетных книжек, но с напряженными экзаменами. Он сдавал их теперь на полях сражений Великой Отечественной войны и начиная с первых шагов своего участия в ней сдавал только на отлично - и под Москвой, и под Сталинградом, и на Курской дуге, и в Белоруссии. А теперь вот готовился к сдаче заключительных экзаменов, так сказать, по всему курсу. Его проницательность, умение найти самую сердцевину любого явления (а как выяснилось при работе над Инструкцией, и дать руководство к действиям, которые отвечали самой сущности советской дипломатии) приводили меня в невольное восхищение.
      Интересно отметить здесь, что выработанную нами Инструкцию, насколько я понимаю, по своей собственной инициативе рассмотрел и Генеральный штаб. С некоторыми добавлениями применительно к специфическим особенностям других стран Генеральный штаб издал ее уже в качестве официального руководящего документа, распространив ее действие на войска Белорусских и 1-го Украинского фронтов. А несколько позже Инструкция была введена в действие на всех фронтах.
      У нас на должности военных комендантов были отобраны лучшие командиры и политработники из резерва и прибывшие после лечения из госпиталей. В наших действиях и намерениях в данном случае не было противоречия, поскольку предстояло еще готовиться к решительному форсированию Вислы, овладению Варшавой и к полному изгнанию немецко-фашистских оккупантов с территория дружественной Польши, а затем преследовать противника до самого Берлина. Так мы сразу и представляли свою задачу, к ее выполнению и готовились. По этой причине каждый офицер был, как говорят, на счету. Пополнение мы хотя и получали, но в пределах минимальных потребностей.
      Учитывая важность не только создания, но и главным образом организации деятельности комендатур, мы всех отобранных для комендантской службы офицеров Подробно проинструктировали и об обстановке в Польше, и об их обязанностях, снабдили Инструкциями, а затем силами аппарата Военного совета и политуправления проконтролировали первые мероприятия вновь образованных подразделений, поправили там, где в этом была необходимость.
      Предпринятые нами шаги заметно повлияли на укрепление порядка во фронтовом тылу, создали условия для усиления позиций демократических органов самоуправления, значительно улучшили взаимопонимание между Красной Армией и широкими массами польского населения, помогли более эффективно пресекать бандитскую деятельность аковского вооруженного подполья. А это в свою очередь стало первоосновой дальнейшего укрепления уз дружбы советского и польского народов, упрочения дальнейшего сотрудничества наших стран во всех областях международной жизни.
      По распределению обязанностей в Военном совете руководство деятельностью комендатур было вначале полностью сосредоточено непосредственно в руках члена Военного совета. Однако очень скоро я почувствовал, что эта задача в конкретных условиях единолично не выполнима. Решением Военного совета при нем был создан специальный отдел по руководству военными комендатурами во главе с опытным и грамотным политработником - полковником Шестаковым.
      С созданием этого отдела, сотрудники которого специализировались на конкретном направлении, оперативное руководство деятельностью комендатур заметно оживилось. Учитывая, что вся транспортная система в освобожденных районах была полностью разрушена, что железные дороги, даже те, что в той или иной мере сохранились, не могли принимать составы из Советского Союза по причине несоответствия ширины колеи, фронт был вынужден передать комендатурам большое количество автомобильного транспорта, поскольку даже собранное в сельской местности продовольствие в города доставлять было не на чем. В городах была введена карточная система, осуществлен ряд подчас жестких мер, направленных на искоренение спекуляции и мародерства.
      Одновременно с решением экономических задач комендатуры приступили к широкой разъяснительной работе, привлекая для этой цели активистов из числа членов Польской рабочей партии. Нелишне будет напомнить, что население освобожденных районов, часто впервые в жизни, только теперь слышало правду о Советском Союзе, Советской власти, Коммунистической партии нашей страны. На протяжении пяти долгих лет гитлеровской оккупации органы пропаганды и продажные главари пронемецких органов "самоуправления" сеяли среди населения антисоветскую клевету, запугивая широкие массы трудящихся различного рода измышлениями, в частности о зверствах, чинимых советскими воинами. И сейчас, когда немцы были изгнаны из восточных уездов Польши, фашистские последыши и агентура польского эмигрантского правительства создавали банды, переодевали бандитов в форму воинов Красной Армии, вооружали советским оружием и устраивали поистине зверские расправы над жителями отдаленных сел и хуторов, делая все возможное, чтобы вести о "злодеяниях русских" разнеслись по всей территории освобожденной Польши.
      В этих условиях правдивое, доходчивое, убедительное слово о Советском Союзе, его военных и экономических успехах, разъяснение принципов нашей ленинской национальной политики становилось действенным оружием, помогавшим трудящимся многострадальной Польши успешнее преодолевать трудности послеоккупационной разрухи, мобилизовывать силы на активную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками и бандитским контрреволюционным подпольем, пытавшимся пустить корпи на территории освобожденных районов страны.
      Большую роль в разъяснении насущных политических вопросов среди самых широких кругов населения сыграла газета "Вольношчь", издание которой на польском языке организовало в те дни политическое управление фронта.
      Решение столь неотложных и трудных проблем, необходимость широкого развертывания массово-политической работы на освобожденной территории, заботы по оживлению экономики и общественной жизни на территориях, освобожденных от гитлеровской оккупации, отнимали у Военного совета и политического управления много времени и сил. А ведь заниматься всем этим приходилось одновременно с руководством оперативной деятельностью войск, продолжавших наступательные бои в довольно сложных для нас условиях.
      Войска наши находились на территории Польши, и одно уже это обстоятельство в значительной мере определяло содержание партийно-политической работы. Теоретической основой политических занятий с личным составом, особенно с офицерским, являлись решения ЦК ВКП(б) по вопросам отношений СССР с Польшей. Главное внимание теперь уделялось разъяснению интернациональной миссии Красной Армии, ее освободительных задач, подготовке личного состава к несомненно ожесточенным решающим боям, которые должны были развернуться в ближайшее время на главном направлении от Варшавы до Берлина.
      Впереди в дыму пожаров лежал огромный город, превращенный противником в мощный укрепленный район с хорошо организованной огневой системой, протекала Висла - одна из главных водных артерий Европы, и та ожесточенность, с которой гитлеровцы пытались сбить нас с захваченных плацдармов, свидетельствовала лишний раз о расчетах противника дать здесь решающее сражение, о намерении задержать катастрофическое для себя развитие событий.
      Не вызывало сомнений, что сопротивление противника будет на этот раз больше, чем когда-либо, продиктовано обстоятельствами стратегического свойства. С потерей укреплений на Висле немецко-фашистское командование вынуждено будет обороняться на рубежах, значительно менее приспособленных для организации стойкой обороны, что приведет к быстрому продвижению советских соединений на запад. В свою очередь потеря Польши означала потерю Силезского, Лодзинского, Познанского и Кельце-Радомского промышленных районов, а вместе с ними довольно обширных территорий с развитым сельским хозяйством. И конечно же, гитлеровское верховное командование отдавало себе отчет в том, что через Польшу пролегает кратчайший путь к центральным областям рейха, к столице фашистского германского государства.
      В первых числах октября, после возвращения К. К. Рокоссовского из Ставки, где был решен вопрос о переходе войск нашего фронта к обороне, Военный совет развернул подготовку к штурму Вислинского оборонительного вала, к освобождению всей территории оккупированной фашистами Польши.
      Здесь следует сделать оговорку. Разработка Висло-Одерской операции и расстановка сил для ее практического осуществления началась несколько позже, однако все мы понимали, что штурм Вислинского вала - вопрос решенный и задачи политорганов всех степеней, партийных организаций частей и подразделений как бы сами собой определялись этим обстоятельством.
      Переход к обороне был всемерно использован для развертывания глубокой и планомерной работы, направленной на разъяснение сущности происходивших в мире событий, широкое ознакомление всего личного состава войск с положением на фронтах Великой Отечественной войны и на Западном фронте, где наступательные действия вели наши союзники. Большую помощь в этом деле оказывала политорганам, партийным организациям и агитаторам подразделений центральная печать. Благодаря налаженной почтовой связи, использованию для доставки почты самолетов наши войска получали центральные газеты буквально на другой день после выхода их из печати.
      Главным содержанием политической работы на этом и последующих подготовительных этапах и в ходе самого наступления являлось, если сказать обобщенно, воспитание воинов в духе советского патриотизма, пролетарского интернационализма я дружбы народов, разъяснение ленинского учения о защите социалистического Отечества, справедливого характера войны Советской державы и стран антигитлеровской коалиции против фашистской Германии, целей освободительной миссии Красной Армии. Важнейшим направлением всей воспитательной работы в войсках было повышение наступательного духа личного состава, воспитание готовности к самопожертвованию во имя достижения уже близкой теперь победы над заклятым врагом, смелости, решительности и инициативности действий в наступлении, бдительности и высокой сознательной воинской дисциплины.
      Кроме печатных изданий в агитационно-массовой работе политорганы и политаппарат широко привлекали сводки Совинформбюро, трансляцию последних известий по радио. Пользуясь некоторым затишьем, значительно шире стали использовать кинопередвижки для показа киножурналов "Новости дня" и "Фронтовых киносборников", художественных фильмов, в первую очередь вышедших уже в годы войны, таких, как "Два бойца", "Радуга", "Зоя", "Малахов курган" и другие. На помощь агитаторам пришла и художественная литература о подвигах бойцов и командиров в сражениях Великой Отечественной войны. Особо памятен успех повести К. Симонова "Дни и ночи".
      В частях нашего фронта сражалось немало сталинградцев. Их устные рассказы как бы дополняли картины боев, созданные талантливым писателем, и можно было без преувеличения сказать, что и художественные фильмы, и произведения наших прозаиков и поэтов, поднимавших темы народного подвига, были весьма действенным средством формирования высоких духовных качеств советского воина.
      Между тем в середине ноября в жизни нашего фронта произошло несколько неожиданное для всех нас событие - уходил командовать 2-м Белорусским фронтом наш командующий, прославивший уже себя многими победами, замечательный по своим душевным качествам и за то крепко, по-братски любимый всеми нами Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. Командующим фронтом назначался Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков с оставлением, как нам несколько позже стало известно, в должности заместителя Верховного Главнокомандующего, что сохраняло за ним все полномочия, определяемые этим высоким служебным положением.
      Для работников управления фронта это была не просто смена командующих уходил от нас, и мы прощались с ним, человек, с деятельностью которого были связаны все наши радости и печали короткого по историческим срокам, но бесконечно долгого боевого пути от стен Сталинграда до Варшавы.
      19 ноября 1944 года. Последний час пребывания К. К. Рокоссовского на нашем фронте; последние минуты расставания мы провели вместе с отъезжавшим и прибывшим командующими фронтом у артиллеристов в Бяла-Подляска, где официально собрались по случаю первого празднования Дня артиллерии. Так и получилось, что это собрание обрело качества проводов.
      К. К. Рокоссовский был заметно взволнован, что при его удивительной способности скрывать свои чувства как-то особенно бросалось в глаза. Г. К. Жуков выразил горячую благодарность К. К. Рокоссовскому за все, что было сделано лично им и под его командованием для приближения желанной победы над врагом и от имени Верховного Главнокомандующего и от себя лично пожелал ему больших успехов в руководстве соседним фронтом.
      К. К. Рокоссовский ответил очень коротко. Он сердечно поблагодарил своих ближайших помощников и соратников за ту повседневную товарищескую помощь, которая на протяжении всей совместной работы оказывала решающее влияние на конечный результат проводимых операций, пожелал всем дальнейших успехов в боевых действиях на главном направлении завершающего этапа войны (здесь голос его дрогнул) и как-то, пожалуй, несколько неожиданно закончил свое выступление, секунду-другую помолчал, быстро, даже торопливо, попрощался со всеми присутствовавшими и в ту же минуту уехал.
      Я бы покривил душой, если бы оставил без внимания свои размышления и чувства, вызванные этой неожиданной сменой командования. Такое событие при любых обстоятельствах не могло пройти совершенно безболезненно. Расставание с К. К. Рокоссовским чувствительно задевало струны дружеской привязанности.
      Бытует пословица: "Человек - это стиль". Смена руководства принесла ощутимые всеми значительные изменения в стиле руководства деятельностью войск фронта, в характере служебных отношений всех работников, причастных к командованию войсками, Военного совета и штаба фронта.
      Г. К. Жукова мы все знали достаточно хорошо. В качестве представителя Ставки он не раз бывал на нашем фронте. Мы успели убедиться в его выдающихся качествах поистине талантливого полководца, в его духовной целеустремленности, его волевых решениях, всегда глубоко продуманных, его широкой осведомленности в делах всех взаимодействующих фронтов, оперативных и стратегических намерениях Ставки.
      Нам всем была известна та скрупулезность, с которой Г. К. Жуков готовил любое свое решение, те тщательность, вдумчивая оценка каждой его грани, с которыми он вникал в подготовку любой операция, его способность к беспристрастному анализу и оценке всех сторон любого факта, явления, события, его умение активно контролировать выполнение любого своего решения, его исключительная память и воинская честность - он никогда не отказывался от своего слова, что придавало всей работе с ним качества какой-то прочной надежности.
      При всем том управление фронта стало перед необходимостью круто и, на мой взгляд, не в лучшую сторону изменить стиль работы. К. К. Рокоссовский работал в коллективе и с коллективом. При таком методе отработки задач и управления боевыми действиями каждый чувствовал себя активным и непосредственным участником решения, приобщался к тому, что можно условно назвать глубинным смыслом замысла, проникался всесторонним пониманием его обоснованности, осуществимости, а следовательно, и чувством личной ответственности за его выполнение.
      Г. К. Жуков был сторонником несколько иной линии. В коллективе, в ближайших помощниках он видел прежде всего исполнителей своих нередко в одиночестве выношенных и в одиночестве принятых решений. Попытки обсуждения своих решений, даже на стадии их подготовки, воспринимал крайне настороженно, упрямо замыкался в себе и, если аргументы возражавшего в разговоре начальника трудно было оспорить, подчас парировал обезоруживающей фразой:
      - Я уже докладывал Верховному, и он мои соображения одобрил!
      Само собой разумеется, что после такого заявления возражения утрачивали смысл. Нам во всех подобных ситуациях приходилось верить Г. К. Жукову на слово, поскольку любая попытка перепроверки согласия Верховного исключалась.
      Что касается моих личных отношений с новым командующим, то они опирались на ясное понимание нами обоими ответственности за судьбу решаемых с нашим участием задач, тем более что по распределению обязанностей все осталось без изменений. За мной полностью сохранились руководство партийно-политическими органами, тылом, прокуратурой, военным трибуналом, военными комендатурами, руководящими кадрами, определением главной линии в отношениях с местными органами власти и населением, составление всех документов Военного совета, имеющих политический характер, непосредственное участие в подготовке и окончательном утверждении оперативных решений и планов. Кстати сказать (это почувствовалось сразу), Г. К. Жуков, передав мне управление всеми этими делами, сам с видимым облегчением довольно быстро отошел от большинства из них, сосредоточив все свое внимание на решении оперативных вопросов командования войсками.
      Казалось бы, мне следовало только благодарить за столь широкое, почти бесконтрольное доверие. Однако некая изолированность командующего, который в области личных отношений с ближайшими своими помощниками внес элементы самодовлеющего командования, препятствовал организации внутреннего инициативного взаимодействия всех рычагов управления войсками.
      К чести Г. К. Жукова, следует здесь по справедливости отметить, что спустя некоторое время, видимо получив предметные убедительные доказательства высокого класса сработанности всего аппарата фронтового руководства, убедившись в его организованности и надежности, он значительно расширил инициативу командующих родами войск, как-то легче, чем я того поначалу ожидал, сложились и наши личные отношения.
      Несколько лет спустя после окончания войны К. К. Рокоссовский в одной из многих наших всегда откровенных бесед вспомнил о довольно остром разговоре с Жуковым в короткие часы передачи ему дел по 1-му Белорусскому фронту. К. К. Рокоссовскому было предоставлено право взять с собой на 2-й Белорусский фронт тех своих соратников, которых он посчитает необходимыми в сложившихся условиях. В разговоре с Г. К. Жуковым он сказал, что аппарат фронтового управления сложился и сработался в ходе осуществления сложнейших операций, что эта сработанность должна оказать положительное влияние на управление войсками в самый ответственный, завершающий период войны, что он учитывает выход фронта на главное теперь направление и от предложения отказывается, не сомневаясь в том, что на новом месте встретит полную поддержку уже сработавшегося аппарата управления.
      27 ноября, практически через десять дней после вступления в командование фронтом, Г. К. Жуков был вызван в Ставку, и стало очевидным, что это связано с постановкой нам уточненной задачи на новую наступательную операцию.
      Перед отъездом командующего штаб, досконально изучив расположение и состав сил противника, высказал суждение о нецелесообразности нанесения удара на запад по центру, через Варшаву. С этим мнением Г. К. Жуков согласился и сделал заключение о наибольшей вероятности достижения успеха при ударе главными силами фронта в направлении на Лодзь с выходом к Познани.
      Верховным Главнокомандующим это предложение было принято, к концу ноября характер, направление и последовательность действий в предстоявшем наступлении определились полностью, однако окончательно план наступления войск нашего фронта был утвержден Ставкой только в конце декабря.
      Несмотря на некоторую задержку с утверждением окончательного варианта плана наступления (что, как мне стало известно несколько позднее, объяснялось некоторой неопределенностью характера предстоящих действий войск 1-го Украинского фронта, возникшей в связи с изменением направления удара главных сил нашего фронта с варшавского на лодзинско-познанское), войска фронта приступили к подготовке его осуществления с учетом использования в первую очередь магнушевского и пулавского плацдармов.
      Теперь и по принятым, почти окончательным решениям Ставки, определившим нам полосу наступления с конечной целью овладения Берлином, по самому факту назначения к нам Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, который продолжал оставаться при этом заместителем Верховного Главнокомандующего, было совершенно понятно, что наш фронт будет наступать на главном направлении и что действия соседей при всей значимости решаемых ими задач будут увязываться с действиями фронта, решающего главную задачу.
      Честь была оказана большая. Но возлагалась и еще большая ответственность за успех решающего наступления.
      По предварительным наметкам Ставки дата начала операции была определена примерно на 20 января. Я говорю "примерно", поскольку срок определялся почти за два месяца и Ставкой тогда же было оговорено, что срок этот может быть несколько изменен.
      Я не вижу необходимости раскрывать здесь основные направления работы по составлению плана наступления, ход его рассмотрения и утверждения. Об этом заинтересованный читатель сможет в подробностях ознакомиться в воспоминаниях Г. К. Жукова. Скажу только, что, хотя наметка срока была достаточно ориентировочной, все те, от кого зависел успех дела, равнялись в своих расчетах именно на эту дату.
      Противник, разумеется, понимал, что мы будем наступать, если в этом усмотрим необходимость, только с плацдармов. Ширина Вислы, да и Нарева, могла гарантировать однозначность нашего решения. Вопрос стоял так: с какого именно из плацдармов и когда?
      Учитывая, что удар было решено наносить одновременно по трем направлениям, необходимо было сохранить в полной тайне наши наступательные намерения и сроки их осуществления.
      С целью скрытности все командиры, принимавшие участие в рекогносцировочном поиске, переодевались в форму рядового состава, ознакомление с местностью предстоявших действий, системой обороны и силами противника осуществлялось мелкими группами.
      Нам в этих условиях представлялось наиболее важным сохранить в тайне день начала наступления, однако же не держать его в секрете до той поры, когда командирам соответствующих степеней не останется времени на подготовку к выполнению задания. По этой причине Военные советы армий были ознакомлены с приказом Верховного Главнокомандующего буквально в день его получения Военным советом фронта, но далее информация шла по утвержденному графику: до командиров корпусов она доводилась за 5 дней, до командиров дивизий - за 4 дня, до командиров полков - за 2-3 дня, до командиров батальонов, дивизионов, рот - за 1-2 дня, а до сержантского и рядового состава - за 4 часа до начала атаки.
      Если сроки начала наступления можно было достаточно надежно скрыть от противника путем соблюдения установленного порядка я сроков оповещения о нем поиск, то сохранить в тайне сами наступательные намерения было гораздо труднее. На исходные рубежи надо было вывести, переместить с одного места на другое в общей сложности войска четырех армий, из которых одна танковая, принять пополнение, новые дивизии, новые армейские, танковые, артиллерийские, авиационные корпуса, обеспечить быстро растущий парк автомашин горючим, памятуя, что одна заправка машин фронта к началу операции достигла 20 тысяч тонн, а таких заправок следовало накопить не менее десяти.
      Одним словом, движение таких масс людей и боевой техники скрыть от противника полностью не представлялось возможным. И единственным выходом из положения был проверенный опытом способ оперативной маскировки посредством заблаговременно разработанной системы дезинформирующих мер.
      В ходе подготовки и осуществления Белорусской операции личный состав поиск фронта накопил значительный опыт осуществления различного рода маскировочных мероприятий, однако сейчас сложность состояла в том, что сосредоточение войск следовало осуществить на сравнительно скромных площадях захваченных плацдармов.
      Каждый боец и каждое орудие обязательно должны были переправиться через широкую реку, подставив себя под наблюдение воздушной и иных видов разведки. Следовало учитывать и то, что над речной гладью звуки распространяются беспрепятственно и шум двигателей танков, тягачей, проходивших через переправу, были слышны далеко и это помогало противнику составить представление о характере и даже количестве войск, выводимых на плацдарм.
      Какие силы я средства и как именно удалось их использовать для маскировки передвижения и сосредоточения войск, я уже писал. Теперь упомяну только в некотором роде новинку, применение которой дало самые ощутимые результаты. Речь идет о громкоговорящих установках - МГУ и ОГУ, которые политорганы наши использовали для проведения разъяснительной работы среди личного состава войск противника. Эти мощные установки выдвигались, как им и было положено, на самый передний край. Операторы включали их на полную громкость и транслировали... музыкальные произведения. Как помнится, на магиушевском плацдарме особой популярностью у немецких солдат пользовалась песня Блантера "Катюша". В дни подготовки и подтягивания войск к передовой немцы через свои громкоговорящие устройства кричали: "Рус, дафай "Катюша"!" Заказ в этом случае выполнялся без задержки. И пока солдаты противника слушали о том, как "выходила на берег Катюша", другие "катюши" переправлялись через реку и под покровом ночной темноты, не засеченные противником, выходили на левый берег, занимали огневые позиции на плацдарме.
      Эти же наши громкоговорящие установки использовались в для имитации движения танковых колонн. Один бензиновый движок, приспособленный со знанием дела и творческой фантазией, мог примерно полчаса работать за танковый полк, создавая в ближней глубине боевых порядков наших частей такой грохот, то охватывавший все прослушиваемое пространство, то замиравший по мере "удаления проходивших танков", что противник нередко пытался осветить местонахождение "нащупанной" колонны или открывал огонь по площади, с которой войска были предусмотрительно выведены. Наша артиллерия не очень энергично, экономно отвечала на эти налеты, создавая дополнительный шум, под покровом которого в ночной темноте на плацдарм выводились настоящие танковые войска.
      В разгар подготовки к наступлению Военный совет вынужден был принять дополнительные меры против утечки информации через линию фронта. Были пресечены отдельные попытки оставленной в нашем тылу вражеской агентуры внедриться в идущие на передовую войска, с тем чтобы, собрав необходимую информацию, перейти затем линию фронта. Военный совет приказал, в частности, установить в траншеях переднего края непрерывное дежурство командиров и политработников, воинов, хорошо владевших стрелковым оружием, создать обстановку внимательного наблюдения, исключавшую перебежку вражеских агентов к противнику, передачу ему сведений о начале нашего наступления.
      Учитывая наличие немецко-фашистской агентуры в тылу войск фронта, активную разведывательную работу, которую вели подпольные группы Армии Крайовой, работавшие, в конце концов, на наших врагов, а также неизбежность повседневных контактов бойцов и командиров с местным населением, Военные советы и политорганы фронта и армий развернули в тот период особенно активную работу по воспитанию в личном составе чувства высокой революционной бдительности. Были изданы массовым тиражом и распространены в войсках с доведением до стрелковой роты лозунги и плакаты соответствующего содержания. На всех телефонных аппаратах и рациях были наклеены яркие надписи: "Строго соблюдай военную тайну!", "Не болтай, враг может подслушать!", "Болтун - враг победы!".
      Должен сказать, что за время с 1 ноября 1944 года по 15 января 1945 года было задержано и арестовано 137 военных разведчиков, из них на переднем крае 26, в тылах фронта сброшенными самолетами - 41 человек и агентов с радиостанциями - 9 человек, оставленных врагом при отступлении - 31 человек и в процессе прочесывания местности - 30 человек.
      По линии штабов и командиров подразделений связи под общим руководством начальника войск связи фронта генерала П. Я. Максименко была организована целая система маскировочных мероприятий с привлечением в первую очередь радиостанций частей и соединений.
      По условиям маскировочных мер радиостанции выходили в эфир, располагаясь на значительном отдалении от "привязанных" к ним войск, создавая у противника впечатление о передислокации на повое место, и наглухо умолкали, прибыв в зону действительного их нахождения. Время от времени в полузашифрованном виде (так называемым "клером") передавались сообщения, содержавшие дезинформирующие противника намеки.
      Все перечисленные и многие другие меры, принятые для сокрытия от противника истинных намерений наших войск, дали свои положительные результаты. Удар, нанесенный в установленное Верховным Главнокомандованием время, оказался для противника полной неожиданностью. Как показали потом захваченные в плен вражеские офицеры, в стане противника подавляющее большинство генералов склонялось к тому, что после выхода на Вислу вымотанные длительным наступлением советские войска постараются перезимовать в обороне. Самое интересное состояло в том, что основанием для подобного рода заключений служили... наши газеты - армейские и дивизионные, которые, опять же в целях маскировки подготовительных мероприятий, развернули на своих полосах довольно активную кампанию за подготовку к зиме, создание в передовых траншеях средств укрытия войск от холода, строительство теплых землянок и даже заготовку топлива с расчетом на длительное пребывание в оборудованном жилье.
      Готовясь к глубокому прорыву и действиям на совершенно незнакомой территории, мы делали практически все возможное для изучения лежавшей перед нами полосы вражеской обороны. Серьезные надежды возлагались на авиацию, и наши летчики, безусловно, делали все от них зависящее, чтобы внести ясность в вопрос о расположении и мощности вражеских оборонительных рубежей. Однако для понимания сложности условий, в которых авиаторам 16-й воздушной армии, возглавляемой генералом С. И. Руденко, пришлось в те дни выполнять задание Военного совета фронта, необходимо напомнить, что в ноябре было всего два погожих дня, в декабре - шесть, в первой половине января - один. Для осуществления разведывательных полетов самому искусному воздушному разведчику нужно было не только взлететь и вернуться на аэродром, но и видеть землю, причем желательно с разных высот. Так что, если земля оказывалась закрытой низкими облаками или туманом, самый искусный воздушный разведчик не мог решить поставленную задачу в полном объеме.
      И все-таки летчики генерала С. И. Руденко задания Военного совета фронта выполняли с честью. Даже при наличии идеальных условий, даже при современной технике проделанная ими тогда работа могла бы вызвать восхищение - ведь на пленку была отснята площадь более чем в сто тысяч квадратных километров, причем передний край обороны противника в полосе предполагаемого наступления был сфотографирован три-четыре раза, что дало возможность учесть не только наличие укреплений и многих огневых позиций, но и передвижение войск, которое нас особенно интересовало, поскольку разрешало сделать вывод о возможностях противника и понимании им наших наступательных намерений.
      К этому времени относятся попытки использования для целей аэрофоторазведки кинокамер. Не говоря уже о том, что изображение, спроецированное на киноэкран, отличается впечатляющими размерами, движение, имитация присутствия зрителя на движущемся самолете, возможность прикоснуться к первоисточнику информации, посмотреть своими глазами и составить об увиденной собственное мнение - все это давало киносъемке неоспоримые преимущества перед всеми другими видами а средствами получения разведданных.
      Обладая способностью находить оригинальные решения, генерал С. И. Руденко не только предложил использование киносъемки для ознакомления командования с состоянием обороны противника, но и осуществил свой замысел с убедительным результатом.
      Успеху задуманного мероприятия содействовал своим личным участием уже тогда известный фронтовой кинооператор Роман Кармен, имевший за плечами опыт киносъемки документальных кадров на фронтах гражданской войны в Испании, а позже - Великой Отечественной войны под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. Теперь он был снова на нашем фронте и горячо поддержал предложение С. И. Руденко включить кино в арсенал средств активной разведки. И не только поддержал, но и сам занял место стрелка-радиста в кабине штурмовика и вылетел на киносъемку глубины обороны противника.
      После того как такая съемка была произведена, пленка проявлена и смонтирована, мы все могли убедиться в практической ценности предложенного нового метода разведки.
      Я преднамеренно задерживаю здесь внимание читателя на мероприятиях Военных советов фронта и армий, призванных обеспечить высококачественную отработку всех разведывательных данных. От этого, как никогда раньше, зависел успех задуманной и подготовленной операции. Мы подходили к логову фашистского зверя и надеяться на легкую победу не имели оснований. Мы все, причастные к планированию и подготовке операции, понимали, что противник учитывает возникшую уже в ходе отгремевших сражений реальную опасность потери не только завоеванных территорий, но и территорий своего собственного государства и сделает все от него зависящее для задержки наступающих войск Красной Армии на достаточно отдаленной дистанции от своих границ и жизненно важных объектов.
      Таким образом, вся подготовка войск осуществлялась но трем взаимосвязанным направлениям - подготовка личного состава, укомплектование подразделений, частей и соединений всем необходимым, разведка. Подтягивание тылов, на этот раз на самую короткую дистанцию к передовой, осуществлялось с расчетом, что наступление предстоит длительное, глубокое и, чем ближе будут подведены тылы к линии фронта, тем легче удастся в дальнейшем обеспечивать потребности наступающих и все более удаляющихся от стационарных баз войск.
      Одновременно решалась и проблема противодействия противнику в накоплении им сил на оборонительных рубежах. Эту задачу также повседневно, достаточно успешно, самоотверженно я неутомимо решали соединения 16-й воздушной армии. Днем и ночью, преодолевая непогоду, летчики, экипажи искали, находили и наносили урон войскам противника, направлявшемся к передовой.
      Вполне естественно, и теперь из всего сказанного выше станет понятным, что подготовка на таком уровне требовала значительного времени. Полностью осуществить все подготовительные мероприятия мы рассчитывали к названному ранее, да так и не отмененному, (хотя в не подтвержденному) конечному сроку 20 января.
      Военный совет беспокоило отсутствие должной подготовленности продолжавшего прибывать пополнения. Но дело было не только в этом. Фронт пополнялся новыми соединениями, что требовало проведения соответствующих мероприятий по налаживанию оперативных связей с вышестоящими инстанциями и соседями. Многие соединения, целые армии, как было упомянуто, меняли свою дислокацию.
      Мы все понимали, что многое будет зависеть от качества взаимодействия, "понимания своего маневра" и боевой выучки войск.
      Используя относительное затишье, Военный совет фронта еще 18 ноября издал специальный приказ, по которому 40 дней - с 20 ноября по 30 декабря 1944 года - определялись в качестве учебных. Приказ разъяснял порядок вывода дивизий во 2-й эшелон, оборудование учебных полей и объем занятой по 8 часов в сутки.
      С 8 по 10 декабря была проведена фронтовая военная игра на топографических картах - отрабатывались взаимодействие армий, использование артиллерии и авиации. Аналогичные игры были проведены с 18 по 20 декабря в армиях, 30-31 декабря - в корпусах. В ходе всех этих игр их участники выходили на местность, где задачи ставились уже применительно к конкретным военно-полевым условиям.
      Однако на войне как на войне! Далеко от расположения войск нашего фронта 3-я американская армия генерала Д. Паттона, наступавшая в Арденнах, встретила сильное сопротивление оборонявшихся там немецко-фашистских войск. Попытки командования армии развить успех окончились безрезультатно. Больше того, перегруппировав свои силы, подтянув на арденнский участок резервы, немецко-фашистские войска перешли в контрнаступление и начали теснить американские войска.
      В Москву, как позднее нам стало известно, срочно прибыл заместитель командующего англо-американскими вооруженными силами в Европе генерала Д. Эйзенхауэра английский главный маршал авиации А. Теддер с просьбой активизировать действия советских войск на советско-германском фронте, приковать к себе внимание противника и облегчить тем самым положение, устранить угрозу окружения и катастрофы, нависшую над войсками Д. Паттона.
      С соответствующей просьбой к И. В. Сталину обратился и премьер-министр Великобритании У. Черчилль.
      Ставка Верховного Главнокомандования, верная своему союзническому долгу, дала приказ перенести срок начала наступления на вислинский оборонительный рубеж с 20 на 12 января, сократив тем самым до предела и без того сжатое время на подготовку к операции. Теперь по новым срокам наступление начинали: 12 января - 1-й Украинский фронт, 14 января - главные силы нашего фронта, 15 января в сражение вступали правым крылом войска 4-го Украинского фронта.
      Изменение сроков наступления коренным образом меняло всю систему и все сроки подготовки. Сложность особо ощутимая состояла в том, что многие резервные части находились на значительном отдалении от фронта, комплектовались, проходили учебную подготовку. Теперь их следовало срочно подвести в районы расположения, подвести абсолютно скрытно. Необходимо было в сокращенные сроки закончить подтягивание тылов, перебросить сотни, тысячи и десятки тысяч тонн различного имущества и продовольствия, значительно ускорить развертывание сети госпиталей.
      Сокращение сроков подготовки завязало целый узел проблем, осложненных необходимостью выведения частей на плацдарм непосредственно перед самым началом наступления. Следовало в более сжатые сроки ознакомить командиров частей и подразделений с боевыми участками, направлениями ведения огня, с противостоящим противником, провести работы по привязке артиллерии, согласованию ее действий с пехотой и танками.
      Длительное пребывание тыловых подразделений в сравнительном удалении от фронта приучило многих тыловых начальников к тому виду поведения, что условно можно назвать маскировочной беспечностью. Теперь, торопясь выполнить приказ о сокращении сроков сосредоточения, они вынуждены были двигать имущество к линии фронта день и ночь сплошным потоком, и скрыть это движение от разведки противника было далеко не просто.
      Личный состав штабов фронта, армий, родов войск, политуправления, политорганов всех степеней был буквально поголовно мобилизован на обеспечение скрытности передвижения и сосредоточения войск, грузов, снаряжения, на контроль за своевременностью - по установленному графику - прибытия, размещения и развертывания в новых районах войск и всей плотной сети тыловых учреждений и частей.
      Для этой цели устанавливались контрольные посты на дорогах, во главе с офицерами, наделенными широкими полномочиями, наблюдение за поведением частей с воздуха, активное воздушное прикрытие магистралей самолетами истребительной авиация, препятствующими авиации противника вести воздушную разведку.
      Многое в этом смысле удалось. В частности, двигавшееся к фронту войска преодолевали маршруты только в ночное время, обходя по возможности населенные пункты. Активными действиями специальных подразделений связи удалось выявить в полностью подавить деятельность разведчиков-радистов, оставленных при отступлении или заброшенных противником на освобожденную нами территорию.
      Вполне естественно, что работа всего политаппарата войск фронта теперь развертывалась в соответствии с определившейся боевой задачей. Речь шла о создании единодушной устремленности личного состава к прорыву мощной обороны противника в полосах осуществления ударов.
      По плану, утвержденному Ставкой, войска нашего фронта наносили два мощных удара на познанском и ченстоховском направлениях с магнушевского (на Кутно Познань) и пулавского (на Лодзь) плацдармов. В операции задействовались пять общевойсковых и две танковые армии, два танковых и два кавалерийских корпуса. По количеству войск преимущественное сосредоточение было произведено на магнушевском плацдарме. Вспомогательный удар, севернее Варшавы, наносили войска 47-й армии. 1-я армия Войска Польского получила задачу начать наступление на четвертый день операции и во взаимодействии с войсками 47, 61 и 2-й гвардейской танковой армий овладеть Варшавой.
      За несколько часов до начала наступления в ночь на 14 января Военный совет фронта в полном составе выехал на магнушовский плацдарм. Было темно и безветренно. Над рекой стелился густой туман. В ночной тишине далеко разносились передаваемые МГУ и О ГУ мелодия и слова песни о Катюше, ждущей с нетерпением своего возлюбленного. У переправы нам пришлось несколько задержаться - под ставший уже привычным музыкальный аккомпанемент на этот раз переправлялись бригады 1-й гвардейской танковой армия генерала М. Е. Катукова.
      Таким образом, вывод войск на плацдарм был все же завершен в установленные сжатые сроки. Переправа шла, можно сказать, с образцовой организованностью. Танки переходили через наведенный мост и словно растворялись в сырой январской темени.
      Уместно будет здесь напомнить, что погода в районе расположения войск нашего фронта в том году стояла на редкость капризная. Умеренные холода, едва успев образовать непрочный ледяной покров на Висле, неожиданно сменялись длительными оттепелями. Слабый лед на реке, к тому же сильно потревоженный разрывами артиллерийских снарядов и мин, даже в середине января не везде мог удержать человека, а тем более был совершенно непроходим для самой легкой техники. Это в значительной степени осложняло действия войск, наступавших в дальнейшем на Варшаву.
      По прибытии на плацдарм командующий фронтом поставил на обсуждение вопрос, который, видно было по всему, занимал его уже не первый день и теперь требовал ясного и однозначного ответа: знает противник о дне в часе нашего наступления или нет?
      Понятно, что от правильного ответа в значительной мере зависел успех наступления. Возможно, вспомнив предрассветные минуты на командном пункте в селе Свобода под Курском, когда решался вопрос об упреждающем ударе артиллерии по боевым порядкам изготовившихся для наступления частей противника, маршал Г. К. Жуков тяжело прошелся по тесноватому помещению затемненного наблюдательного пункта в произнес, как всегда определенно и прочно расставляя по местам слова:
      - Если узнали, то, естественно, отведут сейчас свои войска от передовой во вторую линию окопов, подождут, пока мы выпустим в белый свет весь боезапас, подготовленный для проведения артиллерийской подготовки, а потом возвратятся в свои оставленные окопы и встретят наши войска, сохранив полностью свою живую силу... Ну и далее все, что следует ожидать при таком развитии событий!
      - В конце концов, положение поддается проверке! - произнес В. И. Казаков негромко, но так, что все его услышали. - Разведка боем!
      - Или, лучше сказать, - произнес Жуков, словно поддерживая идею Казакова, но, как тут же выяснилось, выдвигая свою собственную, - наступление малыми силами после короткой артиллерийской подготовки. Вот тут-то все и выяснится. А когда выяснится - все силы в бой и на прорыв!
      Довольный и споим решением, и тем, что оно сразу и безоговорочно было поддержано всеми с тем единодушием, с каким поддерживаются предложения бесспорные и надежные, Г. К. Жуков произнес:
      - Ну что же, времени еще достаточно. Начнем, пожалуй!
      Должен сказать, что предусмотрительность командующего обернулась результатом непредусмотренным - противник действительно не знал о сроке начала нашего наступления, наступление малыми силами воспринял как начало генерального наступления и предпринял отвод войск с переднего края в глубину обороны. Тогда вступили в дело главные силы, и их наступление, поддержанное огнем артиллерии и ударами авиации с воздуха, сразу обрело необратимый характер. Лавина советских войск неудержимо покатилась на запад!
      Начальный этап этой операции и ее развитие с предельной документальной подробностью описан в книге воспоминаний Г. К. Жукова, воспоминаниях многих других военачальников - участников развернувшихся тогда событий. Поэтому я считаю достаточным только напомнить основные этапы развития наступления, увязав их с той общеполитической обстановкой, которая складывалась в самой Польше под влиянием победных действий наших войск.
      Первые же дни осуществления Варшавско-Познанской, как она поначалу именовалась, операции привели к освобождению обширных территорий государства польского, что выдвинуло на повестку дня целый комплекс новых, опять же достаточно сложных задач.
      Кадры кинохроники, сохранившие нам эпизоды встречи населением войск Красной Армии, входивших в освобожденные польские города, свидетельствуют об искренности чувств основной и подавляющей части населения к воинам-освободителям.
      Однако теперь уже всем было понятно, что в ликующих толпах освобожденного народа маскировались и враждебно настроенные элементы, готовые в любую минуту пустить в ход и клевету, и оружие.
      Как бы много сил ни отнимало развивавшееся наступление, Военному совету постоянно приходилось решать многочисленные вопросы, выдвигавшиеся на повестку дня самой жизнью в освобожденных районах страны. К числу таких вопросов следует в первую очередь отнести помощь Временному правительству Польши в создании собственных национальных вооруженных сил.
      Если польская молодежь, познавшая на своей собственной судьбе все тяготы фашистской оккупации, достаточно однозначно откликнулась на призыв правительства прийти под знамена Войска Польского для защиты родины, и многие молодые люди добровольно вступали в ряды армии, то в формировании офицерского корпуса сразу возникли трудности, не преодолимые для молодого Временного правительства: кто сумеет обучить методам ведения современного боя молодых людей, ни разу не державших в руках оружия? Кто преподаст хотя бы основные навыки обращения с современной военной техникой? Следовало также учитывать и то, что большинство молодых людей не сумели за годы оккупации получить даже подобия систематического образования.
      По просьбе главнокомандующего Войском Польским, изложенной им в обращении к советскому Верховному Главнокомандованию, была польским вооруженным силам оказана действенная помощь, к первую очередь командирскими кадрами и, естественно, оружием, а также всеми прочими видами снабжения.
      Помощь эта оказывалась Советским правительством в централизованном порядке. Наш фронт, в составе которого сражалась 1-я армия Войска Польского, насчитывавшая до 68 тысяч солдат и офицеров, также принимал все меры к тому, чтобы повысить боеспособность польских национальных вооруженных сил. Следует отметить, что призыв Временного польского правительства к молодежи дал самые ощутимые результаты. К началу 1945 года вооруженные силы демократической Польши насчитывали в своих рядах уже около 286 тысяч человек.
      К сожалению, я не могу привести точных данных, сколько именно из войск нашего фронта было передано командирских инструкторских кадров Войску Польскому, однако по данным, опубликованным в советской печати в 1975 году, в польские соединения из Советских Вооруженных Сил к концу войны было передано в общей сложности 20 тысяч генералов и офицеров, более 13 тысяч младших командиров и рядовых - специалистов родов войск{39}.
      * * *
      Между тем операция фронта развивалась с опережением установленных директивой Ставки сроков. В ходе четырехдневного наступления войска фронта наголову разбили главные силы противостоявших ему войск 9-й немецко-фашистской армии и продвинулись в глубину на 100-130 километров. Выдающуюся роль в обеспечении высокого темпа наступления наших войск сыграли и на этот раз крылатые воины 16-й воздушной армии. Только один показатель: используя погожие дни 16 и 17 января, летчики соединений армии совершили 5979 боевых самолето-вылетов, разрушали железнодорожные узлы и речные переправы, громили скопления войск противника, пресекая все намерения его перестроить расположение оборонявшихся войск и подтянуть резервы на угрожаемые направления. При этом действия вражеской авиации были полностью подавлены.
      Уже 17 января Ставка уточнила нашему фронту оперативную задачу - было приказано не позднее 2-4 февраля овладеть рубежом Быдгощ, Познань. К исходу этого дня оборона противника в результате объединенных действий двух фронтов 1-го Белорусского и 1-го Украинского - при активном содействии войск 2-го Белорусского фронта была прорвана на ширину до 500 километров. Передовые части за короткий срок преодолели расстояние 100-160 километров.
      Военный совет фронта принял решение о безостановочном преследовании дезорганизованного противника. Мы понимали, что вновь организовать оборону он сможет лишь в глубине. Танковым армиям была поставлена задача увеличить темпы наступления, чтобы сорвать попытки гитлеровцев зацепиться за один из заранее подготовленных рубежей. Ускорить наступление должны были л общевойсковые армии. Однако на пути движения наших войск неожиданно сильное сопротивление оказала гитлеровцы, блокированные в крепости Быдгощ, и 60-тысячный гарнизон города-крепости Познань.
      2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова нанесла по Быдгощу удар с юга - неудача. Пришлось обходить и атаковать с запада. 23 января город был взят.
      Попытки овладеть Познанью с ходу тоже не имели успеха. Это создавало угрозу тому, что успешно наступавшие войска 1-й гвардейской танковой армии генерала М. Е. Катукова застрянут здесь, потеряют темп продвижения и противник (использует задержку для создания сильного промежуточного рубежа обороны в пойме реки Варта.
      Оценив всю сложность ситуации, Г. К. Жуков передал М. Е. Катукову: "Познань возьмут Чуйков и Колпакчи (командующий 69-й армией. - К. Г.). -Вы с армией быстро двигайтесь вперед!"
      Все так и получилось. Обойдя Познань с юга, танковые соединения с ходу преодолели рубеж у реки Варта и устремились к Одеру.
      Выйдя на рубеж Быдгощ, Познань, войска фронта на неделю раньше срока выполнили задачу, что дало возможность с учетом успешных действий вырвавшихся вперед танковых армий наметить войскам фронта выход к 30 января на рубеж Берлинхен, Ландсберг, Гродзиск, подтянуть тылы, 1-2 февраля возобновить наступление, с ходу форсировать Одер.
      На всем театре военных действий нашего фронта боевые действия теперь переносились на территорию самой Германия, а достигнув Одера, наши войска выходили напрямую к столице фашистского рейха. От Одера до Берлина оставалось всего 80 километров, по темпам движения на территории Польши - не более чем двухдневный переход.
      Ощутимая близость Берлина придавала всему строю наших мыслей самое наступательное направление. Данные разведки свидетельствовали, что перед нашим фронтом, хотя противником и развернута целая система оборонительных линий и укреплений, сил на них сосредочено не очень много.
      Исходя из этого, командование фронта внесло 26 января в Ставку предложение о развертывании наступления на Берлин. Ставка предложение одобрила, и Военный совет фронта дал войскам ориентировку, которой предусматривалось "в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до 2-х заправок горючего, до 2-х боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15-16 февраля взять Берлин"{40}.
      31 января на Одер северо-западнее Кюстрина вышли 2-я гвардейская танковая и 5-я ударная армии. Южнее на Одер пробивалась 8-я гвардейская, 69-я, 1-я гвардейская танковая и 33-я армии. Правда, половиной своих дивизий 8-я гвардейская армия вела бои по уничтожению познанской группировки противника. Поскольку этот город-крепость оказался у нас в глубоком тылу, внимание он привлекал к себе немалое, и по этой причине командующий армией генерал В. И. Чуйков почти неотлучно находился там.
      33-я армия хотя и вышла на берег Одера, но, вследствие того что от Фюрстенберга русло Одера круто поворачивает на восток, оказалась развернутой фронтом на юг и фактически выполняла роль прикрытия нашего левого фланга. Остальные армии - 61, 47 и 1-я армия Войска Польского, 3-я ударная и 2-й гвардейский кавкорпус - прикрывали более чем двести километров нашего правого фланга, крайне уязвимого по сложившейся на 1 февраля расстановке сил в этом районе.
      Судя по ожесточенности контратак, которые противник провел против наших войск, удерживавших кюстринский плацдарм, силы его на берлинском направлении очень быстро нарастали за счет отборных дивизий, стянутых сюда со всех участков Западного фронта, где наши союзники еще только планировали начало активных наступательных действий.
      В силу указанных обстоятельств ориентировкой предусматривались и действия войск по ликвидации угрозы вражеского удара по растянутому нашему правому флангу. Однако, как показало развитие событий, нами в этот период недооценивалась возможность, а главное, сила готовившегося противником удара с севера.
      Дело в том, что в Восточной Померании противник довольно быстро сосредоточил 16 пехотных, 4 танковые, 2 моторизованные дивизии, 5 бригад и 8 отдельных групп и 5 гарнизонов-крепостей, объединенные в группу армий "Висла" под командованием Гиммлера. В резерве группы находились 4 пехотные и 2 моторизованные дивизии{41}. Эта группировка энергично пополнялась войсками и техникой.
      Глубокое вклинение наших войск в расположение главной теперь группировки противника таило в себе серьезную опасность быть атакованными и с севера, и (с меньшей, правда, степенью вероятности) с юга. Учитывая двухнедельное беспрерывное пребывание в тяжелых наступательных боях, усталость войск, частичное, но довольно уже ощутимое истощение материальных ресурсов, растянутость тылов (это же истинный бич любого стремительного наступления!), такой удар мог привести к самым нежелательным последствиям. И то, что противник способен собрать на том или ином направлении значительные силы, мы уже убеждалась не раз. При резко сократившейся протяженности линии фронта, развитой сети транспортных коммуникаций в глубине обороны оборонительные возможности войск врага, несмотря на понесенные ими потери, были еще очень ощутимы.
      Учитывая реальную угрозу удара со стороны померанской группировки противника, нависавшей над нашим правым флангом, но еще не оставляя замысла удара на Берлин, Военный совет фронта 31 января направил Верховному Главнокомандующему донесение следующего содержания:
      "1. В связи с резким отставанием левого крыла 2-го Белорусского фронта от правого фланга 1-го Белорусского фронта ширина фронта к исходу 31 января достигла 500 километров.
      Если левый фланг К. К. Рокоссовского будет продолжать стоять на месте, противник, безусловно, предпримет активные действия против растянувшегося правого фланга 1-го Белорусского фронта.
      Прошу приказать К. К. Рокоссовскому немедленно наступать 70-й армией в западном направлении, хотя бы на уступе за правым флангом 1-го Белорусского фронта.
      2. И. С. Конева прошу обязать быстрее выйти на р. Одер.
      Жуков. Телегин"{42}.
      Столь категорическая форма просьбы (если учесть адрес донесения!) объяснялась тем, что 2-й Белорусский фронт встретил ожесточенное сопротивление померанской группировки противника и в силу ряда очень весомых причин значительно отстал, прекратил продвижение на запад.
      Само собой разумеется, что удар на Берлин, осуществленный уставшими войсками, при растянутости тылов, возраставших трудностях в обеспечении передовой боеприпасами и горючим, трудностях, определявшихся не только расстоянием до отставших баз снабжения, по и внезапно наступившей оттепелью, а за ней распутицей и гололедом, неизбежно потребовал бы в сложившихся условиях привлечения сил армий, прикрывающих правый фланг. Укрыть в полной мере от наблюдения противника передислокацию сил по представлялось бы возможным, поскольку в это время раскисли не только дороги, такая же участь постигла и почти все наши грунтовые аэродромы, что в сочетании с ненастной погодой практически парализовало действия нашей авиации. Авиация же противника, базировавшаяся теперь на стационарных аэродромах, в частности берлинские аэродромы с твердыми взлетно-посадочными полосами, вновь на некоторое время перехватила господство в воздухе и вела почти непрерывное наблюдение за всеми нашими действиями.
      Вполне естественно, как только противнику удалось бы установить ослабленное прикрытие нашего растянувшегося фланга, так сразу следовало ожидать нанесения им массированного удара в направлении района Познани, что могло оставить наши наступавшие на Берлин армия без организованного снабжения, со всеми вытекающими из этого последствиями.
      Помню один из нечастых в те горячие дни наших обстоятельных разговоров с Г. К. Жуковым. Разговор этот произошел в самом начале февраля, когда фронт довольно стойко стабилизировался, все попытки противника ликвидировать захваченные нашими войсками плацдармы были отбиты и назрела необходимость решения вопроса о дальнейших действиях.
      Г. К. Жукова я застал в его рабочем кабинете. Теперь наши рабочие помещения наконец можно было именно так и именовать, поскольку располагался Военный совет и весь штаб фронта в капитально оборудованных зданиях и располагался, прямо скажем, с удобствами.
      Георгий Константинович сидел за столом, склонившись над картой Европы непривычно мелкого масштаба. На эту карту чьей-то рукой были аккуратно нанесены вся линия советско-германского фронта и положение союзных войск.
      Уловив мой несколько удивленный взгляд, Жуков расправил лист карты ладонями своих крепких рук и, чуть заметно усмехнувшись, произнес:
      - Иногда обзор с большой высоты открывает многое из того, чего не увидишь, разглядывая то же самое в упор.
      Пригласив занять место рядом, Г. К. Жуков придвинул карту ближе, в мою сторону, провел тупым концом карандаша по линии правого фланга нашего фронта фланга, полностью повернутого на север и, как мне было известно, ощутимо растянутого.
      - О чем свидетельствует вот эта вмятина от Штаргардта до Дойч-Кроне? О чем предупреждает?
      - Ну... - несколько озадаченный и необычностью масштаба карты, и вопросом, в котором таился какой-то вывод, хотя и угадываемый, но не до конца понятный мне. - По первому впечатлению - о намерении противника использовать растянутость нашего ослабленного фланга... - начал я.
      - Вот именно! - подтвердил Георгий Константинович и, переводя мысль на язык графики, синим карандашом решительно прочертил на карте жирную линию, отсекающую выступ, образованный вклинением наших войск, вышедших к Одеру. Вот что практически повисло над всеми нашими намерениями! Мы считаем количество войск противника в Берлине, куда готовы ломиться без оглядки по сторонам, а главные силы противника вот здесь зависают над нашим правым флангом и только ждут, когда мы приведем в действие свой план штурма Берлина. Тогда они нам и врежут по горбу!
      Меня, признаюсь, удивил не несколько возбужденный тон и не выбор выражений - говорил Г. К. Жуков, как правило, на редкость точно выбирая слова, а подчас в отличие от К. К. Рокоссовского довольно крепкие выражения. Удивила та самокритичная откровенность, с которой он, в сущности, признавался в том, что ориентировка войск на намеченный захват Берлина была по меньшей мере не лучшим образом продумана.
      - И ты знаешь, - доверительно раскрываясь (что бывало, прямо скажем, нечасто), Жуков как-то легко и незаметно переходил на "ты", - меня поначалу даже удивило некоторое несоответствие в расстановке сил у противника. Мы ведь не скрываем того, что намерены в ближайшее время войти в Берлин. Почему же там, как свидетельствуют данные разведки, не в пример меньше сил по сравнению с теми, что нависли над нашим правым флангом? Почему Рокоссовский при всем своем умении, оперативной хватке и решительности действий топчется на месте? Почему?
      Жуков, заметно увлекаясь, развернул передо мной ход своих размышлений на этот счет.
      Всех слов в точности передать, наверное, не удастся. А по памяти его рассуждения выглядели примерно так:
      - Решил я без всяких поддавков сыграть за противника! Что должен он по логике сделать, если мы сен-час развернем наступление на Берлин? Очевидно, подготовить на каждом километре пути наступающих войск сильные оборонительные укрепления. А когда наступающие войска втянутся, израсходуют на промежуточных рубежах значительную часть своих сил и средств - ударить с севера в их, то есть в наш, тыл, отрезать наступающую группировку от баз снабжения и раздавить ее одновременным ударом с фронта и тыла, может быть, даже попытаться окружить на самом пороге своего разгрома, затянуть окончание войны, добиться переговоров с нашими союзниками, искать пути к выходу из войны с наименьшими потерями. Вот что затеял противник, по моим соображениям!
      Я слушал Жукова и невольно вспоминал, как два года назад генерал В. В. Крюков со своей конно-механизированной группой в наступлении под Курском зимой 1943 года устремился в глубину обороны противника и как потом войска целой армии выручали нерасчетливо увлекшегося командира корпуса, как генерал П. И. Батов почти год спустя ухитрился повторить подобный маневр под Паричами в Белоруссии. Его тоже выручили, хотя и ценой потери Паричей, но фронт восстановили.
      Теперь нечто подобное вполне могло повториться в масштабе фронта буквально у стен столицы практически поверженного фашистского рейха!
      К сожалению, я гораздо лучше запомнил слова Жукова и почти не помню слов, которыми я пользовался для оценки положения, так как я его понимал. По смыслу же заметил, что кроме очевидных в его освещении чисто оперативных обстоятельств есть еще проблемы снабжения войск, продолжающих вести активные действия, транспорта, который работает на износ, расстояний, которые в наступлении такого рода, такого темпа набирают все большую весомость (дело дошло до того, что 8-я гвардейская армия при захвате плацдарма овладела большим количеством трофейного оружия и боеприпасов и вынуждена была применить все это для закрепления успеха). Напомнил, что мы от Вислы до Одера преодолели расстояние в 500 километров за считанные дни, и теперь многие базы снабжения и мастерские, даже фронтовые госпитали вынуждены передислоцироваться сразу на сотни километров, отбирая у тылов транспорт, столь необходимый для обеспечения боевой деятельности войск на передовой.
      Именно растянутость коммуникаций и тылов при всем их стремлении следовать поплотнее за войсками привела сейчас к тому, что войска часто не могут использовать мощь артиллерии, которая сидит буквально на голодном пайке боеприпасов, в то время как в тылах фронта из промышленного тыла страны завезена и складирована почти полная расчетная в них потребность.
      И еще я вспомнил разговор, состоявшийся всего за несколько часов до этого, - разговор с генералом С. И. Руденко, который приехал ко мне, вошел в кабинет, как всегда, подтянутый и, как никогда, усталый и раздраженный, раздосадованный до предела отсутствием возможности поднять авиацию и облегчить положение войск, сражавшихся на плацдармах.
      Теперь, после разговора с Г. К. Жуковым, мне как-то особенно отчетливо представились и события последних дней, происхождение и характер сложностей, которые явно испытывал наш сосед К. К. Рокоссовский при выполнении, казалось, совершенно ясной задачи - выравнивании возглавляемого им фронта в одну линию с нашим.
      Все последующие события красноречиво подтвердили своевременность принятого решения, подчеркну - решения единственно правильного, поскольку любое другое, не принимавшее в расчет возможностей вражеского удара с севера, привело бы к последствиям самым нежелательным, не исключая и трагических.
      Намерения противника достаточно отчетливо проявились 17 февраля, когда из района южнее Штаргардта его войска нанесли по нашей обороне удар настолько сильный, что наши дивизии должны были отойти на 12 километров!
      Как видно, все оказалось гораздо сложнее, чем это представляется защитникам взгляда о необходимости и возможности штурма Берлина в феврале!
      Ликвидация восточнопомеранской группировки противника - это одна из ярких страниц истории заключительного этапа Великой Отечественной войны.
      О серьезности намерений противника можно судить также и по тому, что к концу февраля им было сосредоточено в Восточной Померании до сорока дивизий. Напомню читателю, что против войск Центрального фронта в битве на Курской дуге действовала ударная группировка в составе 8 пехотных, 6 танковых и одной моторизованной дивизий, то есть всего из 15.
      2-й Белорусский фронт, который начал наступление 10 февраля, за десять дней ценой тяжелых потерь смог продвинуться всего на 50-70 километров.
      Именно все эти обстоятельства привели к решению Ставки: наступление на Берлин отложить, привлечь к ликвидации восточнопомеранской группировки 4 общевойсковые и 2 танковые армии нашего фронта.
      Осуществив предписанную Ставкой перегруппировку войск, создав на правом фланге ударный кулак из общевойсковых и танковых объединений, войска фронта 1 марта перешли в наступление, а 4 марта наши танки вышли в районе города Кольберг к берегу Балтийского моря, отрезав таким образом значительную часть восточнопомеранской группировки врага от главных сил немецко-фашистской армии. 4 апреля ликвидация группировки противника в Восточной Померании войсками 1-го и 2-го Белорусских фронтов была полностью завершена. Был сорван план немецко-фашистского командования нанести фланговый удар по войскам, изготовившимся к наступлению на Берлин.
      Следует подчеркнуть, что боевые действия по уничтожению восточнопомеранской группировки противника, как и все другие боевые действия того периода, отличались исключительной ожесточенностью, однако близость победы была тем животворным и окрылявшим обстоятельством, которое помогало воинам преодолеть все трудности и лишения, неизмеримо поднимало наступательный порыв, добавляя смелым - геройства, робким - смелости, нерешительным уверенности в своих силах.
      Возвращаясь чуть назад, к моменту выхода наших войск к Одеру, следует подчеркнуть, что наступление проходило теперь в несколько необычных для нас условиях войны на территории противника, что придавало и всем действиям войск, и их поведению особый, даже необычный характер.
      Стремительное продвижение и соответствующее, а чаще всего опережавшее его по темпам отступление войск противника вызвало вполне объяснимую панику среди местного населения. Жители районов, по которым уже прокатился вал наступления, прекрасно знали, что многие города и села еще сравнительно недавно, если мерить историческими масштабами времени, принадлежали Польше, что в составе наступающих советских войск следуют дивизии Войска Польского. Все эти обстоятельства и соображения, подогретые до крайности геббельсовской пропагандой о неизбежном с приходом русских уничтожении каждого немца и каждой немки независимо от возраста и степени виновности, порождали в самых широких кругах населения настроения неуправляемой рассудком паники.
      С приближением фронта население снималось поголовно с мест и, нагрузив самый необходимый скарб на всякого рода тележки и коляски, начинало пешее движение, вернее, бегство на запад. Вполне понятно, что при высоком темпе продвижения войск беженцы попадали в полосу военных действий, как могли укрывались и, пропустив войска, продолжали двигаться на запад, теперь уже в тылу наших войск.
      Что же сказать? В этом скорбном людском потоке в некотором смысле олицетворялась справедливость исторического урока. Жители восточных областей Германии, тех, что были образованы на захваченных у Польши землях, теперь могли на себе испытать последствия авантюристической политики гитлеровского руководства, обещавшего своему народу все богатства захваченных стран, испытать те беды и несчастья, в которые были ввергнуты народы порабощенных государств.
      Но при всем прочем потоки беженцев, оказавшиеся на дорогах нашего фронтового тыла, настолько плотно забили все коммуникации, что это привело к серьезнейшим помехам в работе транспорта. Часто даже танки вынуждены были задерживаться у перекрестков дорог, пропуская неуправляемые, охваченные животной паникой колонны беженцев, среди которых было много детей и престарелых.
      Буквально в первые дни появления наших войск на территории Германии Центральный Комитет партии ужо дал указание о проведении в войсках разъяснительной работы по поводу целей и задач Советского государства на заключительном этапе войны в связи с выходом Красной Армии в пределы территории вражеского государства. Оставляя главной задачей наступление на Берлин и овладение столицей германского фашистского государства, Центральный Комитет партии ориентировал весь личный состав войск на гуманное отношение к немецкому населению.
      9 февраля 1945 года в редакционной статье газеты "Красная звезда" подчеркивалось, что гнев советских людей не может быть безрассуден. Уничтожая гитлеровские войска, советский воин не может унижать свое достоинство и дискредитировать Красную Армию - освободительницу в глазах трудящихся мира.
      Как может понять читатель, задача эта была непростой. Подавляющее большинство бойцов и командиров наступавшей Красной Армии вынесло на своих плечах не поддающиеся описанию тяготы бесконечно долгой войны, у каждого из воинов наших погибли в ее огне родные, друзья, товарищи по оружию. Можно понять настроения людей, которые, преодолев все это, пришли для справедливого возмездия на проклятую землю, на территорию государства, обрушившего на нас лихую беду истребительной, нечеловечески жестокой войны. Поистине сложно было разобраться, кто в этих бесконечных колоннах беженцев больше и кто меньше виновен в том горе, которое фашизм принес на нашу землю.
      В одной из многочисленных поездок по дорогам фронтового тыла мне довелось стать невольным свидетелем случая, в котором, как в капле воды, отразились удивительные душевные черты советского человека.
      Подъезжая к перекрестку дорог у Ландсберга (Гожув-Велькопольский), мы вынуждены были остановиться перед запрудившей дорогу медленно бредущей толпой беженцев. Впереди нашей машины стояла группа бойцов, как потом оказалось, из маршевого подразделения 266-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии, остановившегося, очевидно, скорее из любопытства, чем по необходимости.
      Беженцы шли молча, кто катил какое-то подобие тележки, кто вез немногочисленный скарб в детской коляске, кто просто тащил свои пожитки в мешке или наматрацнике, взвалив его на спину. Слышалось только тяжелое дыхание множества людей и чавканье под ногами холодной грязи.
      Вдруг на противоположной стороне дороги громко зашелся криком грудной ребенок. Судя по всему, плакал он на одном месте. Примерно с минуту бойцы молча прислушивались к этому плачу. Толпа же никак на него не реагировала, люди шли как бы в состоянии тупого безразличия ко всему окружающему.
      И тогда один пожилой боец решительно втиснулся в поток беженцев и, подняв над головой автомат, властно остановил колонну.
      - Стоять! Хальт! - приказал он, подкрепляя приказ выразительным движением руки. Затем подошел к лежавшему на земле свертку за дорожным кюветом, поднял его и вынес на дорогу. Развернув одеяло, он озабоченно покачал головой, потом, оглядев настороженно замершую колонну, подошел к женщине, молодой, высокой и крепкой на вид, которая катила перед собой детскую коляску с пожитками и терпеливо ждала, когда же наконец разрешат двигаться дальше. Попробовав рукой груз в коляске и убедившись, видимо, что ничего жесткого в ней нет, боец осторожно положил сверху принесенного ребенка, после чего пристроил в его ногах скинутый было узел.
      - Гитлер капут! - сказал боец растерянно наблюдавшей за всеми его действиями женщине. - А ребенку еще жить да жить положено. Он-то ни в чем не виноват. А той, что его бросила в трудную минуту, спасая свою шкуру, позор.
      Немка попыталась что-то возразить, но боец перебил ее:
      - Если в тебе еще хоть что-то бабье осталось, так пригляди, не дай пропасть. Будешь этому дитю мать, мутер. Поняла?
      Немка наконец поняла.
      - "Мать, мутер", - повторила она как-то механически и вдруг улыбнулась сквозь слезы. - Я, я! - закивала она головой.
      - Ну и ладно, - облегченно произнес боец. - Но пусть, кто знает русский язык, переведет ей, что я ее в лицо запомнил. Если бросит ребенка, пусть на себя пеняет. Под землей разыщу! Теперь все можете идти дальше. Только у кого совесть чиста, возвращались бы домой - мы с мирным населением не воюем.
      На фоне развернувшихся событий, постине исторических задач, которые решал фронт, этот эпизод не отличался ни масштабностью, ни последствиями. Да и влияния на ход развития операции он не мог оказать практически никакого, а вот запомнился мне на всю жизнь, видимо, потому, что наполнен был огромным общечеловеческим смыслом, что в нем отразилась сама духовная сущность советского воина, та неисчерпаемая человечность, которая снискала столь глубокое уважение всех освобожденных народов к бессмертному подвигу Красной Армии, разгромившей фашизм ценой неисчислимых жертв и страданий.
      ...До первых дней февраля вся наша партийно-политическая работа была сосредоточена на подготовке к штурму Берлина. Берлин был, в сущности, рядом. Казалось, вот он, преодолеть бы только оборонительный рубеж противника по Одеру, и через несколько километров начнутся предместья столицы фашистского разбойничьего государства. И можно себе представить, как была воспринята в войсках новость об изменении направления действий войск фронта. Теперь не на запад, а на север и частично на юг, поскольку и на левом фланге можно было ожидать неожиданностей всякого рода и там могла в любую минуту возникнуть угроза удара противника - ведь за левым флангом нашей 33-й армии стык с войсками 1-го Украинского фронта только набирал необходимую прочность.
      Теперь вся работа Военных советов фронта и армий, всех политорганов, партийно-политического аппарата частей и подразделений была сосредоточена на разъяснении необходимости надежных наступательных действий Красной Армии в исключительно ответственном, завершающем периоде войны.
      При постановке измененной оперативной задачи Военным советам армий Военный совет фронта обращал их особое внимание на доведение до каждого бойца в понятной и доступной ему форме целей и смысла уничтожения восточнопомеранской группировки противника. При этом указывалось на необходимость постоянно подчеркивать, что изменение направления удара - явление временное, обусловленное конкретными оперативными обстоятельствами, что берлинское направление было и остается главным для войск, развернувших наступательные действия на протяжении всего советско-германского фронта.
      Следует также подчеркнуть, что перед политорганами и командирами всех степеней ставилась непростая задача разъяснения всему личному составу особенностей политических целей, преследуемых в этой войне. Теперь политорганы, воспитывая в личном составе, и в первую очередь пополнении, ненависть к врагу, высокую бдительность к проискам фашистской агентуры, оставленной у нас в тылу, одновременно с этим воспитывали бойцов и офицеров в духе гуманного отношения к местному населению, развертывали работу по организации нормального функционирования городского хозяйства, содействия созданию и укреплению демократических форм самоуправления.
      В отличив от работы в Польше здесь, на территории Германии, нашим комендантам чаще всего поначалу приходилось выступать в роли и в качестве единоначальных органов местной власти, поскольку на них выпадали сразу все заботы по наведению порядка в городах, задействованию коммунальных предприятий, организации снабжения оставшегося в городе населения, медицинской помощи и т. д.
      * * *
      В предвидении новых сражений политуправлений фронта и политорганы армий занялись организационным укреплением первичных и низовых партийных и комсомольских организаций. Значительно усилился приток новых членов в партию и комсомол. Так, в марте было принято кандидатами в члены 3890, а в члены партии - 5807 человек, а в апреле соответственно 6413 и 6849 человек. Примерно так же росли на фронте ряды Ленинского комсомола.
      Менее чем за две недели - с середины февраля по 1 марта - удалось восстановить боеспособность партийных организаций фронта, укомплектовать их политически зрелым руководством, сформировать необходимый резерв на случай выхода из строя парторгов, членов бюро партийных организаций, комсомольских вожаков. Вся эта работа поддается статистическому учету только на уровне, так сказать, организационном - кого, сколько, куда. Но ее результат мы почувствовали с первых же часов сражения по уничтожению восточнопомеранской группировки противника.
      Все говорило за то, что противник окажет в Восточной Померании упорное сопротивление, что именно здесь собраны им силы для нанесения удара во фланг наступавшим на Берлин войскам фронта, что именно на эту группировку германское верховное командование делало главную ставку в своей кровавой игре на затягивание срока окончания войны. Однако и наличие, и оснащенность, а главное, сосредоточение войск в этом районе превзошли все расчеты и ожидания. Малейший тактический промах с нашей стороны, малейшее нарушение спланированного штабом взаимодействия обернулись бы самыми нежелательными последствиями.
      В конце концов все отладилось, и наступление, а за ним и полный разгром немецко-фашистских войск в полосах наступления взаимодействовавших фронтов приближался к своему логическому и неизбежному уже теперь завершению.
      В конце первой недели наступления командующий фронтом Г. К. Жуков был вызван в Ставку. По возвращении из Москвы он рассказал о встрече с Верховным Главнокомандующим, который проинформировал Г. К. Жукова об итогах Ялтинской конференции и военно-политических намерениях союзников. Подробно, как мне помнится, Г. К. Жуков остановился на работе в Генеральном штабе, где он вместе с генералом А. И. Антоновым (который после назначения Маршала Советского Союза А. М. Василевского на должность командующего 3-м Белорусским фронтом вместо погибшего генерала И. Д. Черняховского возглавил Генеральный штаб) рассмотрели в подробностях предложения 1-го Белорусского фронта по предстоящей Берлинской стратегической операции, над которыми, кстати сказать, штаб нашего фронта и весь Военный совет работали постоянно с середины ноября 1944 года.
      Г. К. Жуков сообщил, что по основным положениям наши предложения утверждены, однако в Берлинскую операцию задействованы Генеральным штабом и соседи, что потребует, естественно, некоторых уточнений, относящихся и к действиям войск нашего фронта.
      Так и сложилось, что, осуществляя руководство наступательной операцией по уничтожению померанской группировки противника, Военный совет и штаб фронта вплотную занялись совершенствованием плана операции по взятию Берлина.
      29 марта Г. К. Жуков был снова вызван в Москву. Мы псе понимали - теперь уже за окончательным вариантом плана наступления на Берлин.
      Действительно, так и оказалось. По возвращении на фронт (Военный совет фронта, штаб и управления размещались в то время в Ландсберге) Г. К. Жуков сообщил, что директива 1-му Белорусскому фронту утверждена Верховным Главнокомандующим в ночь на 2 апреля и предписывает нам наступление на Берлин начать 16 апреля. К сожалению, 2-й Белорусский фронт одновременно с нами начать наступление не мог, поскольку, по всем расчетам, успевал закончить выход на нижнее течение Одера и подготовку к удару только к 20 апреля.
      Это обстоятельство мы должны были серьезно учитывать, поскольку на берлинском стратегическом направлении немцы имели 4 армии, в составе которых насчитывалось не менее 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 10400 орудий и минометов, 1500 танков, САУ, штурмовых орудий и 3300 боевых самолетов, базировавшихся на стационарных аэродромах. А всего нам противостояло не менее одного миллиона солдат и офицеров, не считая берлинского гарнизона, в котором, как мы потом смогли уточнить, насчитывалось около 200 тысяч человек.
      Возможно, и следовало бы, учитывая такую плотность войск в обороне противника, подождать, пока подтянется к назначенному рубежу 2-й Белорусский и пока полностью сосредоточит все силы на Одере и Нейсе наш левый сосед. Однако, как был проинформирован Г. К. Жуков И. В. Сталиным, немецко-фашистское руководство предпринимает энергичные усилия для подготовки условий сепаратного договора с нашими западными союзниками и в любую минуту может открыть им свободный проход на Берлин, сдать город англо-американским войскам, чем они могут вполне воспользоваться в нарушение договоренности, достигнутой на Ялтинской конференции. Подобного допустить было нельзя.
      Учитывая, что на проведение всей операции давалось 12-15 дней, что к исходу этого срока мы должны были захватить Берлин и выйти на берега Эльбы, главный удар было решено нанести с кюстринского плацдарма силами пяти общевойсковых и двух танковых армий. Последние по плану операции предполагалось ввести в сражение после прорыва обороны противника в обход Берлина с северо-запада и юга. Для развития наметившегося при прорыве успеха планировалось ввести на главном направлении войска 3-й армии генерала А. В. Горбатова, которая в начале операции располагалась во втором эшелоне фронта. Этим обеспечивалось наращивание силы удара войск при развитии военных действий в глубине обороны противника и при его преследовании.
      Сложность положения состояла в том, что войскам предстояло прорывать целую систему заблаговременно укрепленных оборонительных позиций противника, которые начинались от кюстринского плацдарма, шли практически непрерывной чередой до самых предместий Берлина, где переходили в укрепления городских окраин. Город, раскинувшийся на площади более 900 квадратных километров, срочно преобразовывался в сплошной укрепленный район с организованной системой огня из всех видов оружия.
      Вот такой укрепленный район предстояло штурмовать войскам, которые только что участвовали в уничтожении крупной группировки противника в Восточной Померании, израсходовав при этом огромное количество ресурсов, предназначенных по первоначальному расчету на проведение именно Берлинской операции.
      Теперь за сравнительно короткий срок следовало вернуть в первоначально назначенные места тылы, перемещенные для обеспечения Восточно-Померанской операции, перегруппировать войска, довести боезапасы до расчетного количественного уровня, отремонтировать технику, сильно пострадавшую в ходе хотя и подходивших к концу, но все еще продолжавшихся местами боев на правом фланге фронта.
      А ведь это лишь одна сторона дела. Вторая состояла в том, что расположение оборонительных рубежей противника, их оснащенность и, несомненно, хорошо организованное взаимодействие всех привлеченных для обороны средств и сил требовали самой детальной и совершенной отработки наступательных действий каждой части и даже каждого подразделения в тех конкретных условиях, которые ожидали войска с первых же шагов углубления в тактическую оборону противника. Следовало учитывать особый характер боевых действий на подступах к Берлину и в самом городе.
      При подготовке всех предшествующих операций в войсках фронта, как помнит читатель, обычно развертывалась учеба, призванная подготовить личный состав к действиям в конкретных условиях.
      На этот раз в штабе инженерных войск под руководством генерала А. И. Прошлякова был выполнен объемный макет Берлина, по которому в ходе проводимых командно-штабных учений выверялись решения и действия командиров.
      Готовились все. С 5 по 7 апреля были проведены командно-штабные учения, в которых участвовали командование фронта и армий, командующие и штабы всех родов войск, командиры отдельных корпусов. Затем по результатам этих игр прошли учения в соединениях и частях, которые закончились буквально накануне самого наступления.
      Политуправлением фронта, политотделами армий в те дни особое внимание было уделено изданию памяток-листовок о наиболее эффективных методах и способах действий бойцов в ходе уличных боев в городе, о боевом опыте штурмовых групп, действовавших в Сталинграде. Популяризация этого опыта сыграла в дальнейшем огромную роль.
      В ходе учебы, в беседах с личным составом особо подчеркивалось наличие перед фронтом прочной системы оборонительных сооружений противника, опиравшихся на Зеловские высоты. Всем было понятно, что легкого успеха здесь ожидать не придется, что эти укрепленные ворота своей столицы гитлеровцы будут защищать до последнего и потребуется такой натиск, удар такой ошеломляющей силы, которые разрушили бы надежду врага на саму возможность успешной обороны Берлина.
      За короткий срок партийно-политическим аппаратом была проведена крупномасштабная, всеохватывающая работа по повышению бдительности и скрытности действий. Перед самым наступлением в дневные часы вся прифронтовая полоса буквально замирала, создавая у противника мнение о намерении наших войск просидеть в обороне до летнего тепла. Принимались проверенные уже меры по усилению свето- и шумомаскировки в ночное время, когда передовая насыщалась вооружением до невиданной ранее плотности на километр фронта.
      Пока шло скрытное сосредоточение войск на отведенные им позиции, инженерные войска, по существу, вступили в бой. Начало нашего наступления совпало с ледоходом на Одере и, хотя и небольшим в этом году, весенним разливом реки. В районе форсирования Одера у городов Кюстрин и Франкфурт-на-Одере русло реки достигало ширины 380 метров. Через это русло, где под прикрытием войск, укрепившихся на плацдармах, а местами и "впритык" с расположением противника, инженерные войска навели около 50 мостов и понтонных переправ, что было неизбежно связано с первыми потерями в этой наступательной операции, однако обеспечило в назначенный срок быструю переправу войск на правый берег и организованное введение их в бой.
      Теперь, отдавая себе полный отчет в том, что последующие события описаны в подробностях и многократно, я разрешу себе только напомнить в общих чертах их последовательность, а также те мысли, поступки, действия, которыми жил и я сам, и мои фронтовые товарищи в последние, завершающие полмесяца этой, казалось, бесконечно долгой войны.
      К Берлину рвались воины, вынесшие на своих плечах все тяготы минувших сражений, и дело чести всего командования фронта, армий и соединений, командиров всех степеней состояло в том, чтобы, решая свои боевые задачи, добиваясь безусловного победного результата, сделать все возможное для сохранения жизни личного состава. А этого можно было добиться только при полной ясности о наличии сил и расположении противника, занявшего сейчас последние рубежи обороны у стен своей столицы.
      Не довольствуясь уже накопленными данными, Военный совет приказал провести по всему фронту разведку боем, были выделены 32 сильных разведотряда от дивизий первого эшелона общевойсковых армий численностью до усиленного стрелкового батальона каждый. На ряде участков затем были введены в бой и полки первых эшелонов. За два дня боев им удалось вклиниться в оборону врага, местами до 5 километров, преодолеть на ряде участков зону наиболее плотных линейных заграждений. Своими активными действиями в ходе разведки боем мы заставили противника раскрыть огневую систему своей обороны на большую глубину. Появилась возможность сократить продолжительность артиллерийской подготовка атаки главных сил с 30 до 20-25 минут.
      Наступление главных сил началось утром 16 апреля. Командующий фронтом принял решение нанести удар по врагу за два часа до рассвета, в условиях полной темноты.
      Глухой ночью 16 апреля Военный совет фронта в полном составе выехал на наблюдательный пункт, оборудованный в полосе наступления войск 8-й гвардейской армии. Вместе с нами для участия в руководстве действиями войск отправились командующий бронетанковыми войсками генерал Г. Н. Орел и начальник тыла генерал Н. А. Антипенко.
      Нас встретили командарм генерал В. И. Чуйков, члены Военного совета генералы А. М. Пронин и Д. П. Семенов, командующие родами войск армии, начальник политотдела.
      Нас всех - это я видел по лицам и настроению присутствовавших - радовал, внося успокоение в растревоженный ожиданием ход мыслей, деловитый настрой, уверенный ход последних подготовительных действий, завершавшихся теперь уже прямо на наших глазах. Успокаивали и стаканы крепкого горячего чая, которые расставляла на столе перед нами официантка столовой Военного совета, словно мы находились не в нескольких сотнях метров от передовой, а в глубоком тылу.
      Судя по всему, противник принял боевые действия наших разведывательных отрядов 14 и 15 апреля за неудачную попытку наступления. Успокоенные тем, что это наступление "удалось отбить", гитлеровцы вели себя довольно спокойно. Над Одером плыла настороженная предутренняя тишина, нарушаемая редкими одиночными выстрелами, кстати сказать, очень слышными именно потому, что раздавались в тишине.
      В. И. Чуйков доложил о полной готовности частей и соединений армии к выполнению поставленной задачи. Возникла пауза, прерываемая звоном ложки, которой Жуков машинально помешивал в стакане давно растаявший сахар.
      Я посмотрел на Чуйкова, он тоже молчал, вопросительно поглядывая на командующего фронтом, и невольно вспомнилась наша встреча на берегу Волги в памятные дни, вернее, в памятный последний день 1942 года - в день нашего первого знакомства с возглавляемой им армией. Тогда мы, проскочив под запоздалым огнем противника через широкую ледяную гладь, стояли на самом краешке берега главной реки России. От тех мест и тех событий нас сейчас отделяли почти два с половиной года беспрерывных, в основном наступательных боев и тысячи не считанных (ибо фронтовые дороги не равны отрезкам прямой линии, проложенной на карте с помощью линейки), но запомнившихся на всю жизнь верст, через край заполненных сражениями, радостями побед и горечью безвозвратных потерь.
      И было что-то величественно символическое в том, что именно здесь, на вражеской земле, на берегах широкой немецкой реки, готовились к штурму столицы фашистской Германии войска той самой армии, которая сравнительно недавно по историческому масштабу отсчета времени стояла насмерть у берегов Волги, выстояла и теперь живым олицетворением всенародного возмездия готова была подняться на штурм последней крепости кровавого фашизма.
      Я собрался было, пользуясь паузой, напомнить В. И. Чуйкову о нашей встрече на том исходном рубеже победы, но В. И. Казаков, который уже несколько раз перед этим досконально изучал циферблат своих наручных часов, взглянул на них еще раз и коротко спросил:
      - Разрешите дать условный сигнал?
      - Добро! - решительно произнес Г. К. Жуков, поднимаясь из-за стола первым.
      В. И. Казаков снял трубку стоявшего перед ним телефона и отчетливо произнес:
      - Родина!
      Когда мы вышли из землянки к стереотрубам, перед глазами открылось зрелище мощнейшей ночной артиллерийской подготовки, превосходившей даже внешне все, что довелось видеть до сих пор. В расположении противника в полыхании раскаленно-красного зарева рвались тысячи снарядов и мин. Прогромыхав над головами ревущими на предельных оборотах двигателями, волны бомбардировщиков обрушили свой смертоносный груз на ближние и дальние цели, черное беззвездное небо располосовали огненные следы полета тысяч реактивных снарядов.
      Огонь был настолько ошеломляющим, что противник только в самом начале попытался огрызнуться, а затем его оборона словно вымерла.
      После заключительного залпа реактивной артиллерии перед нашими взглядами развернулось еще одно незабываемое зрелище - вспыхнули расставленные в тылу наступавших войск мощные прожектора числом до 140.
      Представьте себе мгновенное наступление дня в дымном покрове предрассветной густой темени, представьте, как голубоватые, ослепительно яркие полосы света, тревожно подрагивая, пробиваются сквозь дым разрывов, буквально обрушиваются на оборону противника; как в этом море искусственного мерцающего света поднялись в атаку пехотные цепи, причем отсюда, с наблюдательного пункта, можно было в стереотрубу рассмотреть даже складки смятых шинелей на бойцах, идущих в рост на ослепленного прожекторами противника.
      Внезапность и мощь огневого удара в сочетании с необычностью примененных средств обеспечили желаемый начальный успех. К рассвету наши войска очистили первую и ринулись на штурм второй полосы обороны противника.
      Всю первую половину дня к нам поступали доклады об успешном развитии наступления. Однако во второй половине в докладах начали пробиваться тревожные потки. Войска, преодолев равнинные участки обороны, приблизились к Зеловским высотам, где были встречены сосредоточенным огнем артиллерии и ударами авиации, базировавшейся на берлинских аэродромах. Нам стало ясно, что впереди укрепления противника такой прочности, что с ходу их не взять.
      Действительно, дальнейшие усилия успеха не принесли, и только ввод на направлении главного удара двух танковых армий позволил наконец к исходу 17 апреля прорвать вторую оборонительную полосу и две промежуточные позиции, а к исходу 19 апреля третью оборонительную полосу - теперь уже последнюю на подступах к столице фашистского государства.
      Положение несколько осложнялось тем, что в те дни наш фронт действовал на этом направлении в одиночестве.
      2-му Белорусскому, войска которого были основательно вымотаны тяжелыми боями в ходе ликвидации восточнопомеранской группировки противника, еще предстояло преодолеть Одер в его нижнем течении, где он образует два широких и очень глубоких (до 10 метров) русла, каждое из которых заблаговременно укреплялось противником в предвидении неизбежного здесь наступления. Таким образом, учитывая также, что и пополнение поступало на соседний фронт в значительно более скромных размерах, чем на наш, мы могли ожидать от него активной помощи не ранее как 24-25 апреля.
      Что касается 1-го Украинского фронта, то его успешные действия в отведенной ему полосе наступления, несомненно, содействовали решению поставленной перед нами задачи, однако установленная перед началом наступления разграничительная линия между фронтами препятствовала довольно длительное время объединению наших усилий для решения главной и конкретной задачи овладению Берлином. К началу третьей декады апреля эта разграничительная линия (скорое всего, самим развитием событий), как и задача нашему правому соседу, были откорректированы, однако все было сделано несколько позже, чем диктовалось реальными потребностями наступления.
      Конечно, с позиций определившихся обстоятельств и устоявшихся оценок судить о делах минувших куда как легче, чем найти единственно правильное решение в периоды подготовки к операции и ее осуществления.
      Как бы там ни было, а события развивались в соответствии с нашими намерениями. Накануне 75-й годовщины со дня рождения В. И. Ленина войска 1-го Белорусского фронта ворвались на северо-восточную окраину Берлина. А спустя буквально несколько часов на южную окраину города вышли и войска 1-го Украинского фронта. Началась битва непосредственно за Берлин.
      Перед нами лежал огромный город, представлявший продуманную и заблаговременно организованную систему укрепленных районов, более 600 тысяч каменных построек, каждая из которых была превращена противником в крепость. Сражение сразу завязалось на земле, под землей и в воздухе. Фронт был кругом. Наступавшие советские воины не видели привычной армии противника со всеми ее атрибутами. Здесь не было линии обороны в общепринятом смысле. Противник обрел многоликость - некоторые нацистские формирования действовали в гражданской одежде, растекались мелкими группами, наносили удары из-за угла, из развалин, подвалов, с чердаков уцелевших зданий, из канализационных колодцев, выходили в тыл подземными коллекторами, линиями метро, жалили со всех точек, откуда только можно было наносить удары.
      В составе фронта было немало соединений, имевших большой опыт ведения боя в городе, но этот опыт не шел ни в какое сравнение с тем, что встретилось в Берлине. В сражение включились танковые армии и корпуса, стихия которых оперативный простор. Здесь же танки вынуждены были действовать в составе штурмовых отрядов и групп, пробиваться по узким каменным коридорам под обстрелом артиллерии и фаустников противника.
      В период подготовки к операции командиры и политаппарат соединений, частей и подразделений провели огромную работу по ознакомлению личного состава с планом Берлина, распространению опыта и отработке действий штурмовых групп. Были отпечатаны в десятках тысяч экземпляров и распространены в войсках инструкции и памятки по ведению уличных боев для всех родов войск. Это, конечно, сыграло в дальнейшем положительную роль, но главное, что решило исход битвы за Берлин, - это беззаветное мужество наших солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов.
      Бой в самом городе сразу распался на тысячи отдельных очагов, шел в подвалах, на этажах зданий, в подземелье, на лестничных пролетах, на улицах и площадях, отделенных друг от друга развалинами и уцелевшими стенами построек. Не раз наши воины попадали в устроенные гитлеровцами ловушки, так называемые "огненные мешки". Путь отважным бойцам преграждали баррикады и завалы, мощные опорные пункты, из которых противник поливал наступавших потоками горячего свинца.
      Огромную роль в поддержании высокого боевого порыва, неутомимости и самоотверженности действий личного состава играла в те дни работа всего партийно-политического аппарата.
      Разъясняя особенности сложившейся обстановки, историческое значение захвата столицы вражеского государства, партийно-политический аппарат войск фронта продолжал разъяснять политику нашей партии в отношения к местному населению, подчеркивая при этом, что каждый встречный житель Германии не может сегодня рассматриваться как непосредственный виновник бесчинств и зверств, чинимых недавно гитлеровскими захватчиками на временно оккупированных территориях нашей Родины.
      Большую помощь политорганам и всему партполитаппарату оказала в то время статья, опубликованная 14 апреля в "Правде". В ней говорилось: "Красная Армии, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народа.
      Руководствуясь этим положением, Военный совет фронта в своем обращении к личному составу писал:
      "Настоящий воин Красной Армии никогда не уподобится фашистским людоедам, никогда не уронит достоинства советского гражданина и за безрассудной "личной местью" не может забыть главного - священной и благородной цели войны, ради которой наш народ взялся за оружие, - разгромить немецко-фашистскую армию и покарать фашистских преступников. Мы не мстим немецкому народу, обманутому фашистскими главарями, отравленному ядом человеконенавистнической расистской пропаганды, а хотим помочь ему сбросить с себя это кровожадное чудовище фашизм".
      И советский воин свято выполнял свой интернациональный долг. Еще в центре города бушевало пламя войны, а на его отвоеванных окраинах у многочисленных солдатских кухонь немецкие дети, женщины в старики получаля горячую пищу.
      Следует здесь снова напомнить, что на протяжении последнего года войска фронта получали пополнение в основном из числа призванных в ряды армии жителей районов, переживших ужасы временной оккупации. С одной стороны, это были люди, на своей собственной судьбе испытавшие гнет фашистского режима. С другой стороны, оторванные от жизни советского общества, они были напичканы гитлеровской пропагандой, вымыслами о слабости Красной Армии, о превосходстве германского оружия.
      Ориентируясь на эту категорию бойцов, противник забрасывал расположение наших войск тысячами листовок, в которых пытался навязать мысли о неприступности Берлина. "От Берлина вы недалеко, - вещала одна из таких листовок, - но в Берлине вы не будете. В Берлина каждый дом будет неприступной крепостью. Против вас будет бороться каждый немец!" "Мы тоже были у Москвы и Сталинграда, - говорилось в другой листовке, - но их не взяли. Не возьмете и вы Берлин, а получите здесь такой удар, что и костей не соберете. Наш фюрер имеет огромные людские резервы и секретное оружие, которое он берег для того, чтобы на немецкой земле окончательно уничтожить Красную Армию"{43}.
      В противовес распространяемым в листовках лживым домыслам геббельсовской пропаганды партийно-политический аппарат войск на конкретных примерах минувших операций показывал коренные изменения, происшедшие а расстановке сил на фронте, постоянный рост экономического и военного могущества страны, возрастающие с каждым днем размеры материального, технического, боевого обеспечения войск всем необходимым - от боеприпасов до продовольствия.
      В эти дни настойчивая работа пропагандистов и агитаторов, их слова о росте боевою могущества Родины наглядно подтверждались наличием огромного количества могучей техники, которая обрушивала на врага всю мощь своего удара. В этих условиях горячее слово агитатора, подкрепленное конкретными боевыми делами наступающих войск, оказывало самое активное влияние на рост сознания воинов.
      Используя огромный опыт воспитательной работы, накопленный войсками в ходе последнего года войны, политорганы умело сочетали все виды пропаганды и агитации, начиная от беседы бывалых воинов с новичками пополнения и групповых политинформаций до лекций с офицерским составом, издания в помощь агитаторам печатных методических и справочных разработок, памяток личному составу о действиях в наступлении, до создания яркой и впечатляющей нарядной агитации на путях движения войск к заветной цели.
      Вспоминается в этой связи замечательные, добротно выполненные придорожные щиты. На первом из них было написано: "До Берлина 50 километров. Быстрее вперед!" На втором, появившемся на дороге к Берлину после овладения укреплениями Зеловских высот, яркие буквы, видимые издалека, призывали: "До Берлина осталось 30 километров. Вперед, товарищи, вперед!"
      Без преувеличения можно сказать, что в дни наступления на Берлин оперативность информации об успехах отличившихся частей и подразделений, о геройских подвигах отдельных бойцов и командиров достигла просто высочайшего уровня, что в условиях разрозненности действий отдельных подразделений, штурмующих под непрерывным огнем многочисленные укрепления врага, было делом нелегким.
      Один из многих примеров. 20 апреля артиллеристы подразделений капитана Решетова и майора Демидова обрушили огонь на район имперской канцелярии и центре Берлина. Это произошло в 13 часов, а в 15 часов все войска фронта были оповещены об этом событии, а сразу, в это же время, на центральные кварталы фашистской столицы обрушила огонь вся дальнобойная артиллерия центрального участка фронта, салютуя грохотом орудий героическим успехам воинов, приступивших вплотную к штурму последнего оплота германского фашизма.
      Как и раньше, особое внимание партийные организации и политорганы частей и соединений фронта обращали на пополнение партийных рядов. В последние дни перед наступлением значительно увеличился приток заявлений воинов с просьбой принять их в партию. Только в ночь на 16 апреля, в часы, предшествующие началу наступления, в партийные организации частей фронта было подано более 2000 заявлений о приеме в партию. Прием в партию наиболее отличившихся бойцов проводился на протяжении всего периода наступления на Берлин.
      По мере продвижения на территории Германии воины все чаще встречались с советскими людьми, угнанными в свое время в фашистскую неволю. Поток репатриантов возрастал с каждым днем, приковывая к себе внимание дорожной службы, тылов, комендатур.
      Встречаясь с воинами на путях возвращения домой, освобожденные пленники нацизма рассказывали бойцам о тех унижениях и страданиях, которые довелось пережить им под игом современных рабовладельцев. Многие из них просили дать им оружие, чтобы сражаться против фашистов.
      Однако мы вынуждены были считаться и с тем, что в потоках беженцев-репатриантов противник, как уже показало расследование нескольких случаев, маскирует свою агентуру, забрасывая этим путем диверсантов, в задачу которых входит организация антисоветского подполья и диверсионных актов в тылу наступающих на Берлин советских войск.
      В то же время было в те дни отмечено немало случаев, когда репатрианты по собственной инициативе оказывались в самой гуще сражения, выполняя роль добровольных проводников через лабиринты развалин.
      Приведу в некотором смысле удивительный случай отчаянных действий двух девушек. Как доложил об этом член Военного совета 1-й гвардейской танковой армии генерал Н. К. Попель, штурмовая группа младшего лейтенанта Таганцева первой прорвалась к Силезскому вокзалу в восточном секторе Берлина. Было это 24 апреля. Противник в эти дни оказывал нашим войскам самое ожесточенное сопротивление, бои велись буквально за каждый метр.
      Следует, видимо, напомнить, что Силезский вокзал - огромное, прочное сооружение, построенное на века, - фашисты превратили поистине в неприступную крепость. Все окна и входы были заложены мешками с песком, большинство помещений превращено в огневые точки.
      Попытка пробиться через привокзальную площадь закончилась для Таганцева и его подчиненных полной неудачей. Тогда он со своей группой предпринял обходный маневр и прорвался в здание по лестнице, ведущей прямо на главный перрон, что вызвало замешательство противника, которым тут же воспользовались другие штурмовые группы и начали занимать здание. Завязались бои за каждое помещение, каждый этаж. Нахождение в здании наших штурмовых групп ограничивало действия подтянутых к зданию вокзала танков и артиллерии. Очаг сопротивления гитлеровцев постепенно сместился в служебную часть вокзала. Бой затягивался.
      В одном из помещений бойцы группы Таганцева освободили двух девушек Марусю и Раю, вывезенных в свое время немцами из Сталинградской области. Эти девушки отказались укрыться до конца боя, а повели группу через подвальные ходы в тыл укрепившимся гитлеровцам, с которыми было покончено за несколько минут. К сожалению, ни в памяти, ни в записях не сохранились фамилии героинь, сумевших отомстить своим мучителям сполна.
      Шаг за шагом продвигались воины к центру Берлина, преодолевая очаги сопротивления противника. Когда теперь в воспоминаниях ветеранов встречается словосочетание "очаг сопротивления", оно всеми воспринимается по-разному, в меру способности представить себе то, о чем конкретно идет речь. В Берлине таким очагом сопротивления могло быть буквально что угодно. Любой завал, сооруженный с использованием опрокинутых трамвайных вагонов, подбитых танков, монолитов разрушенных зданий, различных предметов домашнего пользования, находился обычно под прицелом большого количества пулеметов, минометов, артиллерийских орудий и фаустпатронов. Как правило, и подходы к таким заграждениям простреливались из всех видов оружия, а нередко были и заминированы. Каждая улица, каждый переулок, каждое уцелевшее в какой-то мере здание превращались противником в своеобразные ловушки, и штурмовым группам приходилось очищать от вражеских солдат и офицеров буквально каждую развалину, каждый подвал.
      Можно представить себе все своеобразие боевых действий фронта и руководства ими на заключительном этапе войны, когда на огромной территории уже частично захваченного Берлина одновременно кипели тысячи малых, по существу, самостоятельных сражений, образующих неповторимое единство грандиозной битвы; чуть ли не ежеминутно происходило столько требующих немедленной оценки и решения событий, что даже их протокольный перечень занял бы не один объемистый том.
      На командном пункте Военного совета фронта, который из Штраусберга был перенесен в предместье Берлина - Карлсхорст беспрерывно звонили телефоны, работали рации и средства проводной связи. Доклады, доклады, из которых вырисовывался трудный, кровопролитный, но безусловный успех. Все глубже в оборону города проникали рассекающие клинья ударов наступающих армий, все активнее приближались наши войска к центру города, к имперской канцелярии, рейхстагу, Тиргартену, Бранденбургским воротам.
      В этом сражении отличились сотни тысяч воинов, 6500 бойцов и офицеров в дни штурма Берлина связала свою жизнь с ленинской партией, десятки тысяч вписали в историю войны бессмертные подвиги.
      Еще в первый день боев непосредственно за Берлин я составил текст воззвания, с которым Военный совет обратился к войскам фронта. "Товарищи офицеры, сержанты и красноармейцы, - говорилось в нем. - Ваши части покрыли себя неувядаемой славой. Для вас не было препятствий ни у стен Сталинграда, ни в степях Украины, ни в лесах и болотах Белоруссии. Вас не сдержали мощные укрепления, которые вы сейчас преодолели на подступах к Берлину.
      Перед вами, советские богатыри, Берлин. Вы должны взять Берлин, и взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться. Обрушим же на врага всю мощь нашей боевой техники, мобилизуем всю нашу волю к победе, весь разум. Не посрамим своей солдатской чести, чести своего Боевого Знамени!"
      25 апреля войсками 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича и 2-й гвардейской танковой армии генерала С. И. Богданова 1-го Белорусского фронта, которые соединились западнее Берлина в районе Кетцина с войсками 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта, была окружена берлинская группировка врага. Однако и тогда она еще насчитывала в своем составе более 400 тысяч человек.
      Считая целесообразным нанесение беспрерывных ударов по противнику, что ускорило бы окончание борьбы за Берлин, Военный совет фронта издал директиву о круглосуточном наступлении на врага. Этой директивой предусматривалась, если так можно сказать, двухсменная боевая деятельность штурмовых групп, которые, сменяя друг друга, обязаны были начиная с 22 апреля ни на минуту не ослаблять накала атак, изматывать и уничтожать противника, не давая ему буквально и ми-путной передышки.
      Выполняя приказ Военного совета, все старшие командиры и политработники автоматически перешли на круглосуточную работу, поскольку ни о каком подобии самотека в управлении войсками в этих условиях не мыслилось, ведь каждая минута приносила изменения в обстановке, нередко критического свойства. К примеру, 44-я бригада 1-й гвардейской танковой армии, действуя в составе передового отряда, ворвалась в Уленхорст и, чуть оторвавшись от главных сил, сразу попала здесь в окружение. Только прочное взаимодействие с авиацией помогло командирам и политработникам бригады организовать отражение мощных контратак противника и избежать разгрома.
      ...Победа была вырвана не только невиданным героизмом воинов, творческой мыслью военачальников, но и всей могучей силой нашего народа, идейной убежденностью сынов Родины. Это победа всей нашей страны, направившей под Берлин через необозримые пространства тысячи поездов с танками и орудиями, вещевым имуществом и продовольствием - всем необходимым дли победы.
      Сердце торопило солдата вперед, к завершению своей благородной освободительной миссии, к окончанию войны. Он знал, что путь его в родной дом пролегает через Берлин, и он не щадил себя, всемерно укорачивая этот путь. В ураганном вихре последних дней войны, через шквал огня и разящего металла, сквозь каменные и железобетонные преграды, опаленный огнем, прокопченный дымами пожарищ, он шел с горячим сердцем и благородной яростью на этот последний штурм, рискуя самым дорогим - жизнью. А ведь впереди были радость встречи с родными и близкими, радость мирного, созидательного труда!
      Фашистское государство рухнуло. Чудовищная военная машина была разгромлена и полностью уничтожена.
      Родина высоко оценила этот ратный подвиг своих сынов. Только по 1-му Белорусскому фронту высокими государственными наградами было отмечено 820 тысяч человек. 399 воинов были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.
      И только после того как над руинами поверженного Берлина разорвался последний снаряд, я отчетливо почувствовал, как от беспрерывного грохота, от свинцовой давящей усталости звенит в ушах, только в этот момент я ясно представил, что завершено нечеловечески сложное дело.
      Вот здесь, на земле столицы разбитого наголову противника, проходила финишная линия невыразимо тяже-I лого четырехлетнего пути к победе. За плечами лежали преодоленные за этот срок войны несчитанные версты с их потерями и обретениями, радостями и печалями, со всем тем, чем был насыщен каждый прожитый день на войне.
      ...Мы не спали более трех суток, однако 3 мая Г. К. Жуков, я, Н. Э. Берзарин в другие товарищи поехали к центру города, откуда иногда еще доносились хлопки отдельных выстрелов, вышли из машин, у здания рейхстага влились в толпу ликующих воинов, настолько погруженных в чувство всеобщей, всеохватывающей радости, что наше появление некоторое время оставалось незамеченным.
      Только после того как мы, выслушав интереснейшие пояснения Артура Пика, расписались на стене рейхстага и кто-то за моей спиной вслух прочитал выведенную Георгием Константиновичем четкую подпись: "Г. Жуков", мы оказались в центре внимания собравшихся.
      Всего, кажется, несколько часов назад полыхал бой за Берлин. А сейчас бойцы, от которых еще исходил запах порохового дыма и горячего пота, спрашивали о том, что будет дальше, когда пойдут домой, какой порядок будет установлен здесь - в логове поверженного фашистского зверя.
      Часа полтора Г. К. Жуков и я беседовали с бойцами и офицерами и только к вечеру вернулись на свой КП...
      Еще 24 апреля командующий 5-й ударной армией генерал Николай Эрастович Берзарин был приказом Военного совета фронта назначен комендантом Берлина. Как только умолкли орудия, так сначала комендатура, а несколько часов спустя и Военный совет фронта оказались буквально погруженными в бесчисленные заботы воскресавшего из руин города.
      По вполне понятным причинам в городе не было света, воды, нарушена полностью деятельность транспорта, разрушены коммуникации надземной железной дороги и затоплены водой многие станции метро. Жизнь города, который сравнительно недавно насчитывал более трех миллионов жителей, была почти полностью парализована.
      Теперь из уцелевших подвалов начали выходить наружу местные жители. В окнах всех домов, в том числе в наполовину разрушенных, под теплым майским солнцем колыхались белые флаги капитуляции. По улицам растерянно бродили голодные старики, женщины и дети, а пищу находили они у наших солдатских кухонь.
      Один очень образованный человек в беседе со мной спустя примерно двадцать пять лет после войны доверительно спросил:
      - Скажите, пожалуйста, во всех описаниях добросердечных действий наших солдат в Берлине, в описаниях случаев спасения немецких детей с риском для собственной жизни нет ли некоего преувеличения? Ведь с чисто психологической точки зрения подобное не укладывается в рамки логики!
      Именно этот вопрос, именно имевшие место действительные, а не придуманные факты вынуждают меня напомнить только о некоторых из них.
      Член Военного совета 8-й гвардейской армии генерал Д. П. Семенов доложил Военному совету фронта (запись этого доклада сохранилась в архивах), что один из полков вынужден был в ходе боев удерживать здание детской больницы. При осмотре здания разведчики обнаружили в подвале много больных детей, в основном ясельного возраста. Все дети были сильно истощены, несколько из них умерло еще утром. Командир полка, по докладу Д. П. Семенова, распорядился своей властью обеспечить детей продовольствием из запасов полка с расчетом трехдневной потребности. Военный совет, как доложил в заключение Д. П. Семенов, вынес командиру полка благодарность, а сам Семенов распорядился немедленно завезти для поддержания жизни детей мясо, крупы, масло, сахар, хлеб, а ночью под огнем противника разведчики в дом перегнали четырех дойных коров.
      Одно из зданий упорно обороняли эсэсовцы, засевшие на верхних этажах, они мешали нашему продвижению, штурмовая группа несла потери. Однако наши танкисты и артиллеристы, зная, что в нижних этажах и подвалах находились дети и старики, сделали все, чтобы они не пострадали.
      Можно привести десятки примеров проявления и отдельными воинами Красной Армии подлинного высокого гуманизма. Приведу только несколько из них.
      Шел упорный бой с эсэсовцами, засевшими по одной стороне здания Эльзенштрассе, что на подступах к Тиргартепу. В минуту короткого затишья наши бойцы услышали надрывный плач ребенка. Он прослушивался где-то в районе развалин трансформаторной будки.
      Сержант Трифон Лукьянович под прицельным огнем противника пробрался к тому месту, откуда слышался плач, и в развалинах будки заметил девочку. Она прижималась к телу убитой матери и звала на помощь.
      Забрав девочку с собой, Лукьянович вернулся на свою позицию. При возвращении был ранен, однако за медицинской помощью обратился только тогда, когда передал спасенную девочку в безопасное место. В похожей обстановке и так же самоотверженно спасал ребенка боец Николай Масалов.
      А вот еще одно политдонесение. Пламя охватило четырехэтажное здание. Находящиеся поблизости связистки Настя Олехова, Тося Григорьева, Тамара Рженовская и старшина Малышев услышали доносящийся из горящего дома громкий детский плач. Ни минуты не раздумывая, Настя Олехова бросилась в полыхающее здание и со второго этажа спустила на развернутую в руках подруг плащ-палатку задыхавшегося в дыму ребенка. Отважную девушку окружало пламя, она задыхалась в едком дыму, ежесекундно мог обрушиться потолок, по она пошла на голос второго ребенка, пыталась вынести его и упала, задохнувшись. Рискуя жизнью, на помощь поспешил старшина Малышев и спас девушку и ребенка.
      Несколько лет спустя после окончания войны в ознаменование благороднейших подвигов советских солдат в Берлине, в Трептов-парке, поднялся величественный памятник советскому воину-освободителю.
      Тогда же, когда гарнизон Берлина капитулировал, стало очевидным, что населению угрожает голод, предотвратить который в создавшихся условиях можно было, только используя фронтовые запасы продовольствия. И это было сделано. Уже 3 мая на всех центральных улицах города задымили походные кухни, в которых кашевары готовили для немецкого населения супы и каши, раздавая все это бесплатно. Именно усилиями советского командования и комендатуры уже через две недели пошел первый поезд берлинского метро, многие районы города получили электроэнергию.
      Словом, если собрать все сделанное советскими воинами-победителями для возрождения германской столицы, список получится внушительный, хотя во всех, вместе взятых, исторических и мемуарных книгах приведены всего лишь единичные примеры. Так что какое уж там "преувеличение"?
      Уже много лот спустя после окончания войны мне довелось прочитать выдержки из дневника начальника гитлеровского генерального штаба сухопутных сил генерал-полковника Гальдера. Одну из записей этого дневника - за 8 июля 1941 года привожу здесь без комментариев:
      "Непоколебимым решением фюрера является сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом вынуждены будем кормить в течение зимы".
      Вместо сравнительных комментариев по поводу записи, сделанной в начале войны Гальдером, будет уместно привести здесь красноречивые факты высочайшей гуманности советского народа, его победоносной армии.
      Еще шли бои в центре города, а Военный совет фронта направил Военным советам армий и начальникам соответствующих управлений фронта директиву об организации снабжения продовольствием и питания из походных кухонь гражданского населения города. При этом определялись и минимальные нормы суточного пайка в соответствии с нашими возможностями: хлеба - 150 - 200 граммов, мяса - 25, картофеля - 400, сахара - 10, жиров - 5 (только для детей), кофе - 2 грамма. Когда же закончились бои, Государственный Комитет Обороны утвердил представление Военного совета фронта о значительном увеличении с 8 мая 1945 года до следующих суточных норм: хлеба - 400-500 граммов, крупы-50, мяса - 60, жиров - 15, сахара - 20 граммов, овощей - по наличию ресурсов на месте.
      11 мая Военный совет принял решение о дифференцировании норм снабжения, поставив на первое место рабочий класс, на плечи которого ложилась вся тяжесть восстановления хозяйства Берлина. К первой же категории были отнесены деятели науки, учителя, медицинские работники, определенные категории деятелей культуры, антифашисты, освобожденные из гитлеровских лагерей и вышедшие из глубокого подполья.
      К 15 мая было отпечатано и вручено жителям столицы полтора миллиона продовольственных карточек, приведены в рабочее состояние многие продовольственные магазины, хлебопекарни. Для организации снабжения населения продовольствием фронтом и армиями было выделено болев 1500 командиров и политработников, большое количество бойцов и сержантов, автотранспорт для подвоза продовольствия.
      Особое внимание было уделено детям. Для них был установлен особый паек. В молочные хозяйства, расположенные вокруг Берлина, были переданы соответствующими решениями Военного совета от 31 мая и 19 июня до 7 тысяч голов дойных коров, что дало вскоре возможность организовать доставку в Берлин для питания детей и для нужд лечебных учреждений до 70 тысяч литров молока в сутки.
      Здесь нелишне вспомнить, какую участь готовили гитлеровцы советским детям. В "генеральном плане "Ост" говорилось: "...на территории СССР должны быть закрыты все детские больницы, сады в ясли", пропагандироваться "добровольная стерилизация", воспрещена борьба "против детской смертности". План предусматривал жесткую политику геноцида, массовой депортации и другие чудовищные меры, направленные на истребление советского народа.
      Однако продовольственная помощь населению - это только одна часть задачи, которую пришлось сразу решать советскому командованию. Берлин лежал в развалинах, без света и тепла, без воды и газа, с парализованным городским и железнодорожным транспортом. Воздух был отравлен смрадом разлагающихся в развалинах трупов людей и животных. Городу угрожала эпидемия из-за отсутствия медперсонала - на 8,5 тысячи сохранившихся больничных коек и примерно 2 тысячи медперсонала легла задача медицинского обслуживания сотен тысяч жителей.
      Потребовался колоссальный труд многих тысяч офицеров, сержантов и бойцов, чтобы выручить из беды население Берлина. К 20 июня "пулевая" поначалу мощность электростанций была поднята до 100 тысяч киловатт, что дало жизнь тысяче коммунальных предприятий, 33 тысячи жилых домов получили свет, 85 тысяч зданий, не считая коммунальных предприятий, получили воду, коечная сеть больниц возросла до 31700, возрождалась быстро культурная жизнь города открылись театры оперы и балета, драмы, комедии, филармония, кинотеатры, которые ежедневно посещало до 100 тысяч берлинцев. В кинотеатрах показывали и кинокартины о разгроме гитлеровцев под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. Эти картины помогали жителям города узнать правду о войне.
      В восстановлении нормальной жизни в Берлине в других городах советской зоны оккупации решающую роль играли все жизнедеятельные прогрессивные силы самого немецкого народа, прежде всего антифашисты во главе с испытанными борцами международного коммунистического движения товарищами Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом.
      Учитывая, что мои воспоминания по разным причинам выходят в свет много лет спустя после войны и что сейчас уже опубликованы фундаментальные научные исследования о всемирно-исторических событиях тех дней, мне остается передать читателю только несколько чисто личных наблюдений, сохранившихся с того времени в памяти, познакомить с некоторыми моими размышлениями.
      Как известно, стремясь всячески подчеркнуть свое намерение вести переговоры только с нашими западными союзниками, явно заигрывая с ними, представители германского командования еще 7 мая поторопились подписать в Реймсе (что примерно в полуторастах километрах от Парижа, за тысячу километров от Берлина) акт о безоговорочной капитуляции.
      Не трудно понять, что проявленная в этом вопросе нашими союзниками чисто ковбойская бестактность была встречена нашим правительством резко отрицательно.
      По тому решающему вкладу, который внес Советский Союз в разгром гитлеровской Германии и ее союзников, в спасение человечества от фашистского рабства, он имел на подписание акта прав гораздо больше, чем все западные союзники, вместе взятые.
      Именно по этой причине И. В. Сталин высказал свое полное несогласие с тем, что акт о капитуляции подписан союзниками в одностороннем порядке и не в Берлине, где для этого исторически было уготовано более подходящее место.
      И. В. Сталин в разговоре с Г. К. Жуковым предупредил, что он договорился с союзниками считать акт, подписанный в Реймсе, предварительным протоколом капитуляции, и предложил подписать окончательный акт о капитуляции в Берлине. Представителем советской стороны с установленными полномочиями назначался Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.
      Рано утром 8 мая в Берлин прилетел заместитель пар-кома иностранных дел А. Я. Вышинский и поздним вечером, вернее в ночь на 9 мая, в пригороде Берлина Карлсхорсте, в актовом зале бывшего военно-инженерного училища, состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии. Происходило это так.
      В 23 часа 45 минут Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, представитель Верховного командования союзных войск маршал авиации Великобритании Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. Делатр де Тассиньи, а также представлявшие советскую сторону А. Я. Вышинский, автор этих строк, В. Д. Соколовский и другие собрались в кабинете, расположенном рядом с подготовленным для церемонии валом.
      Когда стоявшие в углу кабинета старинные массивные часы торжественно начали отбивать полночь, Г. К. Жуков, а за ним все присутствовавшие поднялись со своих мест и направились в зал.
      С деликатным приглашающим жестом Г. К. Жуков направился к столу, установленному на фоне знамен стран-союзниц. За длинными столами, расставленными вдоль стен вала, заняли моста генералы Красной Армии, войска которых отличились в боях за Берлин.
      Не берусь здесь передавать словами, описывать смешние мыслей и чувств, владевших мной в эти минуты. И торжество победы, и грусть памяти о друзьях и товарищах, не дошедших до заветною победного рубежа. И волнующее ощущение присутствия здесь, причастности к событию, которое должно навеки войти в историю...
      Мне представлялось в эти минуты, что здесь вместе о прославленными полководцами и военачальниками присутствуют все те, кто по зову сердца своего защищал Родину на протяжении всех бесконечно долгих и трудных дней войны, все те, кто не дрогнул в тот решающий миг, когда надо было оплатить торжество грядущей Великой Победы ценой собственной жизни, присутствуют герои партизанских отрядов, герои трудового фронта, сумевшие совершить коллективный трудовой подвиг, не имеющий равных во всей истории человечества.
      В эти минуты сама история подводила убедительный итог многогранной вдохновляющей деятельности Коммунистической партии, сумевшей в суровых условиях военного лихолетья обеспечить монолитное единство политического, государственного и военного руководства страной, нерушимое единение армии и всего народа, фронта, где в огне сражений ковалась победа, и тыла, где ковалось оружие победы над заклятым врагом.
      В удивительной, непривычной тишине рассаживались участники церемонии за столом. Думается, что каждый из присутствовавших в зале и умом и сердцем ощущал неповторимость момента.
      По приказу Г. К. Жукова, принявшего на себя обязанности председательствующего лица, ввели представителей фашистского командования генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота Фриденбурга.
      Невольно мой взгляд постоянно обращался к Кейтелю. Сколько раз эта фамилия упоминалась в различных документах о захватнических действиях и намерениях противника за долгие годы войны. Теперь он по распоряжению Г. К. Жукова направлялся к столу, где лежал подготовленный к подписи акт о безоговорочной капитуляции. Он шел медленно, как бы механически, пытаясь снять с правой руки тесную лайковую перчатку. Маршальский жезл, который он продолжал держать в руке, мешал этому занятию. Беспомощно и потерянно болтался на черном шнурке монокль. За Кейтелем следовали его спутники.
      Я следил за тем, как Кейтель, присев к столу, старательно подписывает все пять экземпляров акта, и думал о том, что этой самой рукой им подписаны если не все, то большинство планов уничтожения наших городов, нашего мирного населения, имевшего печальную судьбу остаться на временно оккупированной территории. Эта рука, навечно обагренная кровью миллионов жертв фашистской агрессии, по закону справедливого возмездия выводила свою подпись под документом, фиксирующим крушение всех черных замыслов уничтожения нашего первого в мире социалистического государства.
      В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года цроцедура принятия безоговорочной капитуляции была завершена. Через несколько часов жители истерзанной Европы встречали первую мирную зарю в Европе, встречали с верой и надеждой на то, что над всей землей никогда больше не вспыхнет пламя уничтожительной войны. Человечество просыпалось в то утро со светлой надеждой на прочный мир.
      Примечания
      {1}К 10 октября 1941 года было построено 296 дотов, 535 дзотов, 170 километров противотанковых рвов, 95 километров эскарпов, что составляло, например, по огневым точкам 40 процентов запланированного количества (СВЭ. Т. 5. С. 534).
      {2}Я должен принести извинения читателям за использование в некоторых случаях записей фамилий участников без указания имен и инициалов. К сожалению, в выступлениях газет того времени и даже во многих моих собственных заметках, сделанных наспех, в архивных документах сохранились только фамилии.
      {3}Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1983. Кн. 2. С. 188.
      {4}Там же. С. 189.
      {5}История второй мировой войны 1939-1945. М., 1975. Т. 4. С. 91-92.
      {6}Здесь необходимо пояснить, что в директиве Ставки от 12 октября 1941 года впервые появляется это наименование. Речь в ней шла о системе оборонительных инженерных сооружений на ближних подступах к Москве. В качестве оперативного объединения войск Московская зона обороны была создана директивой Ставки от 2 декабря 1941 года. Упразднена 15 октября 1943 года. Руководство осуществлялось командованием МВО.
      {7}Полоса обеспечения должна была пролечь параллельно Можайской линии обороны от канала Москва - Волга на севере до реки Оки у Серпухова. Главный оборонительный рубеж - в форме полукруга радиусом 15-20 километров с тремя секторами: северо-западным, западным и юго-западным. Городской оборонительный рубеж должен был включать три полосы: по Окружной железной дороге, по Садовому кольцу и по Бульварному кольцу (линия трамвая "А").
      {8}Выстояли и победили! Документы и материалы. М., 1966. С. 159.
      {9}21-я армия была передана в состав Донского фронта после окончания операции ("Уран") по окружению сталинградской группировки противника.
      {10}Привожу по сохранявшейся в личном архиве копии.
      {11}Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 3-е изд. М., 1980. С. 177.
      {12}А. М. Василевский 31 декабря убыл из-под Сталинграда на Воронежский фронт.
      {13}Кодовый псевдоним И. В. Сталина.
      {14}Сталинградская эпопея. М., 1968. С. 479.
      {15}Воронов Н. Н. Операция "Кольцо"{Военно-исторический журнал. 1962. No 6. С. 69.
      {16}Сталинградская эпопея. С. 482-483.
      {17}Подробное описание пленения Паулюса см. в книге воспоминаний генерала И. А. Ласкина "На пути к перелому" (М., 1977. С. 330).
      {18}Правда. 1943. 3 янв.
      {19}Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 208.
      {20}Термины "первый" и "второй" по отношению к членам Военного света носили, так сказать, "обиходный" характер, отражавший их функции. Если первый отвечал за все дела на фронте, то второй занимался главным образом вопросами, связанными с деятельностью тыловых органов, материально-техническим обеспечением войск. Поэтому, когда в военно-исторических трудах, публикациях называют командующего, члена Военного совета и начальника штаба, то имеют в виду именно первого члена Военного совета.
      Кроме двух постоянных членов Военного совета в его состав по мере надобности и в интересах дела включались и другие компетентные лица. Напомню, что членом Военного совета Московского военного округа был первый секретарь МК и МГК ВКП(б), секретарь ЦК ВКП(б) А. С. Щербаков, членом Военного совета Донского фронта - первый секретарь Сталинградского обкома партии А. С. Чуянов, а вот теперь на Центральный фронт прибыл П. К. Пономаренко (прим. К. Т.).
      {21}Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946. С. 94.
      {22}Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 408.
      {23}Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. М.. 1975. Кн. 1. С. 213.
      {24}Курский областной партийный архив, ф. 1, оп. 1, д. 1039, л. 83.
      {25}См.: Курская битва. М., 1970. С. 352.
      {26}См. там же. С. 300.
      {27}См.: Курская битва. С. 393.
      {28}Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 217.
      {29}Провал операции "Цитадель". М., 1965. С. 16.
      {30}Разрешу себе по этому поводу процитировать одно место из воспоминаний генерала С. М. Штеменко: "К. К. Рокоссовский и его штаб разобрались во всем и доложили нам свои соображения к И мая. Целью операции для 1-го Белорусского фронта они считали разгром жлобинской группировки гитлеровцев, а в дальнейшем - развитие успеха на Бобруйск, Осиповичи, Минск. При этом главные силы фронта наносили не один, а два одновременных удара равной мощи: первый - по восточному берегу реки Березина с выходом на Бобруйск, второй - по западному берегу, в обход Бобруйска с юга. Применение двух одинаковых по силе главных ударов (подчеркнуто мной. - К. Т.), во-первых, дезориентировало противника, было для него внезапным, во-вторых, лишало его возможности противодействовать нашему наступлению с помощью маневра" (Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 1. С. 305).
      {31}Освобождение Белоруссии. 1944. М., 1970. С. 157.
      {32}Здесь указывается последнее по срокам формирование.
      {33}ЦАМО, ф. 233, оп. 2374, д. 22, л. 6871.
      {34}Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. 2-е изд. М., 1976. Т. 1. С. 296-297.
      {35}Переписка Председателя Совета Министров СССР... Т. 1. С. 300.
      {36}Переписка Председателя Совета Министров СССР... Т. 1. С. 302.
      {37}Переписка Председателя Совета Министров СССР... Т. 1. С. 302.
      {38}Переписка Председателя Совета Министров СССР... Т. 1. С. 303.
      {39}См.: Зарождение народных армий стран - участниц Варшавского Договора. М., 1975. С. 134.
      {40}ЦАМО, ф. 233, оп. 2307, д. 194, л. 111-113.
      {41}См.: Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке сухопутных войск фашистской Германии. Вып. 5. С. 34-37.
      {42}ЦАМО, ф. 233, оп. 2307, д. 194, л. 48.
      {43}ЦАМО, ф. 233, оп. 2356, д. 804, л. 505.