Жребий принцессы

Он будет сильным императором, если не сломается до того, как взойти на трон. - Если бы ему суждено было сломаться, то это уже случилось бы. Ты знаешь, чего ему стоило доставить к нам Саревана? - Я знаю, что это произошло не совсем по его воле, - сказал Мирейн. - Ни он, ни другие даже не представляют себе, как мало зависело от его воли. На нем и на его отце лежит одно проклятие: они оба честны. - Вряд ли можно назвать честным поступком то, что он принес в Эндрос Глаз Силы. - Он не знал, что делает. - Неужели? Он скрыл его от нас. Он принес его Саревану, когда тот был страшно слаб, и чуть не погубил его. - По незнанию, - настаивала Элиан. - Он ничего не знает о магии, но кое-что знает о доверии. Саревану он верит, хотя и неохотно. Эта вещь испугала его, и он принес ее единственному человеку, который, по его понятиям, знал, что с ней делать. - Если я соглашусь с тобой, то примешь ли и ты мои доводы? Во всех его действиях крылся умысел. Может быть, и не его собственный. Но он нашел место черного жертвоприношения (заметь, асанианского черного жертвоприношения) у самых стен моего города и пронес в самое сердце моего дворца то, что там добыл. - Ловушки внутри ловушек, - медленно произнесла Элиан. - Хитро закручено. Это слишком очевидно. Словно кто-то пытается, обдуманно и в открытую, настроить тебя против Золотой империи. - Неужели для этого нужны такие сложности? Асаниан вооружается по всем фронтам. И это дело рук Гильдии Магов. - А разве Юлан тут ни при чем? Ведь это он вложил Глаз в руку мальчика. - О, прошу тебя, - сказал Мирейн с оттенком нетерпения. - Ты и сама в состоянии найти этому разумное объяснение. Юлан почувствовал зло; к нашему сыну он испытывает удивительную привязанность. И он доверил Хирелу распорядиться насторожившим его предметом. - Мне кажется, ты недооцениваешь Юлана. Если когда-то он и был простым животным, то теперь перестал им быть. Он сделал свой шаг в магию. - И чья в том вина? - Во-первых, Вадина, который охотился на королеву диких кошек и принес сюда ее детеныша. Во-вторых, твоя и моя, потому что мы надолго потеряли из виду нашего собственного детеныша. В-третьих, самого Саревана, который нашел дорогу к клетке, при помощи магии сломал замок и дал клятву побратима дикому коту. Разве мы могли подумать, что в пять лет у него хватит сил для этого и что он отдаст свое сердце самому опасному из хищников мира? - Что сделано, то сделано, - сказал Мирейн. - К тому же я не думаю, что это принесло вред. Зверь не единожды спасал мальчику жизнь. Он не может участвовать в заговоре. Но вот в том, что Асаниан объявил войну, сделав это в своем обычном утонченном и коварном стиле, - в этом я уверен. Они выбрали мишенью моего сына. И они заплатят. - Его голос зазвучал глуше. - Все они, до последнего человека, заплатят за это. - А вдруг кто-то хотел добиться именно этого? Ведь любой знает, что единственная твоя слабость - принц Саревадин. - Он мой сын. И он - единственное, что у меня есть. - Мирейн... - начала Элиан. Он остановил ее поцелуем, который, судя по звуку, длился очень долго и закончился весьма неохотно. Когда Мирейн вновь заговорил, его голос был тихим и печальным. - Я много чего совершил на своем веку, но жалею лишь о том, что дал тебе всего одного сына. - Мне вполне достаточно Саревадина. - Конечно. Но я мог бы подарить тебе и дочь. - Мне не надо больше того, что ты дал мне. - Ее голос прозвучал странно. Сареван, который слушал их как завороженный, не мог определить, в чем эта странность. Стоило ему заметить ее, как она тут же пропала. - Мне не нужно больше, чем я имею. Но я не хочу, чтобы ты уничтожил целую империю только ради его безопасности. - А разве для этого может найтись более веская причина? - Для этого вообще не может быть причин! - закричала Элиан. - В том, что он страдает, виноват он сам, и ему об этом известно. Он не хочет мести. Он не хочет войны. - Он получит и то и другое. - Чтобы прекратить это, он умрет. - Не умрет. - Откуда ты знаешь? - Волна ее гнева докатилась до Саревана, заставила его слиться с собственной тенью и прижаться к холодной каменной стене. Я носила его в своем теле и все еще чувствую его там. Весь он - сплошная открытая рана, и он сделает все что угодно, лишь бы положить конец этим мучениям. - Ему ничего не придется делать, - снова сказал Мирейн, суровый как камень. - Я отомщу за него. Он будет править миром вместе со мной, а тем, кому вздумается пойти против нас, не жить. - Послушай, человек! - Если бы Сареван не оцепенел от того, что услышал, он улыбнулся бы ее негодованию. - Для тебя существует чтонибудь кроме силы? Ты намереваешься уладить это дело мечом, ни во что не ставя желания сына, да еще ждешь от него благодарности. - Но как еще можно распутать этот узел? Когда Илариос взошел на трон, я мог бы выселить против Асаниана. Но я был осторожен, я был милосерден. Я оставил их в покое, вел себя как дурак. Видишь, чем теперь мне приходится платить: в опасности мой собственный сын. Если он погибнет в зависимости от того, как кончится война, я клянусь тебе, в Асаниане не останется камня на камне. Я сровняю его с землей. - Не раньше, чем я это позволю. - Она была так же сурова, как и он. Но это будет тебе стоить не только жизни Вайяна. Это будет стоить тебе моей жизни. - Нет. Воцарилось молчание, словно перед этим над ними прогремел гром. Рука Саревана сама собой потянулась к гобелену и отвела его в сторону. Они не видели сына. Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. - Я иду со своим богом, - сказал Мирейн. - И он подарит мне победу. Элиан тряхнула головой. Все возражения Саревана огненным вихрем промелькнули в ее глазах. Она занесла руку - Мирейн стоял не двигаясь и прижала ладонь к его щеке. - Я люблю тебя, - сказала она еле слышно. - Я люблю тебя больше всего на свете. Он повернул голову, чтобы поцеловать ее руку. Их глаза встретились; они долго смотрели друг на друга, а потом отвели взгляды. Не сказав ни слова и так и не заметив того, кто наблюдал за ними, они вышли из комнаты. Сареван, спотыкаясь, выбрался из ниши. Забытые смятые ковры лежали перед ним. Он стоял над ними и дрожал, не в силах остановиться. У него вырвались слова, с которых он хотел бы начать разговор: - Отец, подумай. Что такого может сделать война, чего не могут слова и мудрость? Он уже получил ответ. Война может отплатить за глупость человека. Положить конец древней вражде. Подарить Мирейну власть, ради которой он был рожден и которую собирался впоследствии передать этому молодому безумцу - своему сыну. - Но только если я ничего не смогу поделать, - сказал Сареван. - И только не такой ценой. Дрожь, охватившая его, улеглась. Он обрел способность двигаться. Гордо держать голову. Принять самый легкомысленный вид. Шагнуть под ослепительный свет Аварьяна.
      Сареван покорил Керуварион своим присутствием, своей улыбкой и произнесенными там и сям словами. Он прошел через весь дворец; целый час просидел в зале для аудиенций; как магнит, притянул к себе молодых придворных. Вскочив на Брегалана и взяв с собой Юлана, он объехал весь Эндрос. Он смеялся над солдатскими шуточками воинов своего отца, разделил трапезу со своей собственной стражей и навестил зхил'ари с Лунных Озер, которые устроили ему шумную встречу. Со своей башни Сареван пропел гимн заходящему солнцу и позволил уложить себя в постель нянькам, которые не переставая кудахтали над ним. Он не дал им кормить себя, но съел достаточно, чтобы унять самых шумных и заботливых. - А теперь, - сказал он, - убирайтесь и оставьте меня в покое. Он погрузился в тревожный, беспокойный сон. Перед глазами колыхался мрак безумия или пророчества. Смерть и разрушение; беспощадный свет солнца; новый ужас: неподвижное тело матери, а над ним - обезумевший от горя отец. Принц метался по кровати, взмахивая руками, словно это могло отогнать кошмар. Мало-помалу он успокоился. Его дыхание стало ровнее, разум прояснился, а воля окрепла. Но больше он не решался заснуть. Он лежал и разглядывал лунные дорожки на полу своей комнаты. В открытые окна врывался свежий ветер; тени плясали, то убаюкивая, то пугая, то завораживая. Одна из них очень напоминала человеческий силуэт, двигавшийся с плавной грацией. Остальные тени то приближались, то отступали под порывами ветра. А этот силуэт часто замирал на месте, но не отступал назад. Вот он застыл. Конечно, это был человек: стройный, изящный, невысокий. Он сел в ногах кровати, и, хотя вес его был невелик, его нельзя было назвать бесплотным призраком. Он подобрал под себя ноги, устроился поудобнее и взглянул на Саревана своими огромными и яркими как звезды глазами. Этот взгляд, как и сама тень, обладал весом. Он беспокоил Саревана своей настойчивостью. - Львенок, - подчеркнуто терпеливо сказал Сареван, - уже поздно. Разве ты не заметил этого? - До полуночи еще несколько часов, - сказал Хирел и моргнул, что было небольшой, но ощутимой милостью. - У тебя в эти часы безусловно найдутся дела и поинтереснее, чем сидеть тут и таращиться на меня. - Нет у меня никаких дел, - сказал Хирел. Сареван удивился. - Черт возьми, львенок! Что на тебя нашло? - Ты поцеловал меня. Сареван кое-как собрался с мыслями, проклиная непокорные волосы, которые путались и лезли в глаза, мешая смотреть. Хирел пристально наблюдал за ним. Первый раз в жизни Сареван ощутил, что он обнажен, несмотря на одеяло и тяжелую завесу из волос. - Черт возьми, - сказал он снова. - Черт возьми, дитя. Это была просто шутка, я лишь хотел прекратить твое словоблудие. Золотые глаза сузились. - Шутка, принц? - тихо спросил Хирел. - Шутка, - повторил Сареван, - и ничего больше. Я поступил неверно и признаю это. Взываю к тебе о прощении. Хирел сидел не шевелясь. На его лице ничего нельзя было прочесть. Он был совершенно чужим и непроницаемым, как один из его тысячи богов, в которых он не верил. - Львенок, - сказал Сареван, стараясь быть мягким, но чувствуя, что его голос звучит неубедительно. - Хирел, что бы ты там ни возомнил, это была лишь шутка. Я вел себя вызывающе, потому что ты напрашивался на это и я ничего не мог с собой поделать. Мне это нравится. Это самый вопиющий из моих недостатков. - А как ты думаешь, что я возомнил? Сареван скрипнул зубами. - Ты и сам это хорошо знаешь... Хирел задрал подбородок. - Если бы твой поступок действительно ничего не значил, разве ты так разозлился бы? Воцарилась оглушительная тишина. Хирел едва заметно пошевелился, улыбаясь. - Послушай меня, - вымолвил наконец Сареван. - По-твоему, я невообразимо смешон: мужчина, у которого никогда не было женщины или, если уж на то пошло, мальчика. Я не скажу, что это было легко. Я не скажу, что мне легко сейчас. Но меня связывают моя честь и данное мною слово. Ты можешь это понять? - Это безнравственно, - медленно сказал Хирел, словно размышляя вслух. - А что нравственно? Эти ребятишки с Зеленого двора считают, что ты сам по себе возмутителен. Его слова подбавили масла в огонь. - Вот как? Да они с радостью умерли бы, лишь бы получить то, что имею я. - Ты напугал их. Они думают, что, если ты и не можешь убить меня открыто, тебе под силу меня развратить. - Так я и делаю, - заявил Хирел, безмятежный в своей уверенности. Как, впрочем, и ты по отношению ко мне. Мы равные. И именно с этим они не могут примириться. - Разные. Сареван не был уверен, что ему нравится, как это звучит. Он - и это бесполое существо? Но юноша, сидевший здесь и глядевший на него, не был таким уж бесполым. Он просто был молод. В свои неполные пятнадцать лет Сареван тоже был достаточно привлекателен, несмотря на орлиный нос и все остальное. К своему смущению, он и сейчас оставался очень привлекательным: сбрив бороду, он с некоторым испугом обнаружил, что почти не изменился. Значит, они равные. Сареван опустил глаза. Он считал Хирела ребенком или, в лучшем случае, слабым юнцом. Но вот слабости-то в Хиреле и не оказалось. - Ну ладно. - Сареван как бы обращался к самому себе. - И что нам теперь делать? - Разве ты не знаешь? Хирел издевался над ними обоими. Сареван зарычал на него. Хирел ответил ему своей удивительной улыбкой. - Что-нибудь такое, - с чувством сказал Сареван, - что-нибудь из ряда вон выходящее. - Я не стану давать клятв жреца! - А я не стану пополнением твоего гарема, - заявил Сареван со смешком и внезапно помрачнел. - Ты можешь быть высоконравственным за нас двоих. Но, послушай-ка, что могут сделать два принца, когда их отцы разжигают войну? - Драться, - медленно произнес Хирел, вглядываясь в лицо собеседника. - Что еще нам остается? Мы рождены врагами. Между нами не может быть симпатии, и стоит мне уехать из Эндроса, как сразу забудется, что мы обязаны друг другу жизнью и свободой. - И все-таки что-то есть. - Сареван протянул левую руку, на которой не было отметины. - Равенство. Любовь к этому миру, которым будет править один из нас; категорическое нежелание видеть его разрушенным. - Разрушения можно будет устранить, когда мир окажется под властью единственного повелителя. - Но не такие разрушения, которые я предвижу. - Рука Саревана сжалась в кулак. - А начнет все это мой отец. Он хочет только блага и действует во имя бога; он не видит ничего, кроме мира, который наступит после войны. И слепо отказывается замечать цену этого мира. - Откинув голову, он уставился в сводчатый потолок. - Ты мне не веришь. Мне никто не верит. Даже моя мать, которая видела то, что видел я, отказалась мне поверить: ее душа целиком поглощена любовью к моему отцу. Если уж она не хочет слушать, то что говорить о тебе? Ты даже не веришь в пророчества. - Я верю в тебя. Голова Саревана резко дернулась. Хирел сидел неподвижный и серьезный. Искренний - или затевающий игру, которая будет стоить ему жизни. - Я верю тебе, - продолжал юноша. - Мне это совсем не легко, ведь я воспитан логиками. Но, увидев действие магической силы, я не могу отрицать, что она существует. Пророчество - это часть магии, твоей и не только твоей. Тебя можно назвать неистовым, можно назвать безумцем, но никто не назовет тебя лжецом. Если ты говоришь, что видел войну, значит, ты видел войну. Если ты говоришь, что это было ужасно, значит, так оно и было. Я говорил с твоим отцом. Я понял, что он за человек, и могу себе представить, что он будет делать, когда пламя его бога загорится в нем. - Я люблю его, - прошептал Сареван. - Милосердные боги, я люблю его. Но я думаю, что он не прав. Невероятно, безнадежно, бесконечно не прав. Сказав это, он отвернулся, чтобы не видеть больше Хирела, не слышать больше ничего, кроме отголосков его собственной ужасной измены. Да, его слова ужасны и звучат как предательство. Но они истинны. Он знал это, он чувствовал это всем сердцем. Теперь, когда все было названо своими именами и он прекратил эту долгую борьбу с самим собой, на него снизошло чувство, близкое к успокоению. Когда все это начиналось, он был не старше Хирела. Может быть, теперь, когда его сила ушла, а сон продолжает крепко держать со всей своей ужасной силой, это наконец прикончит его. - Впрочем, вряд ли, - сказал Сареван. Хирел с изумлением уставился на него, и он попытался улыбнуться. - Нет, брат мой, принц, я не потерял остатки разума. Я вижу путь в этом лабиринте. Пойдешь ли ты вместе со мной? - А это разумно? - спросил Хирел. Сареван невесело рассмеялся. - Стоит ли спрашивать? Но это может сработать. Слушай и решай. Хирел ждал. Сареван глубоко вздохнул. - Я собираюсь отправиться в Асаниан вместе с тобой. Глаза Хирела округлились. - И чего ты надеешься этим добиться? - спросил он. - Мира. Мой отец не станет нападать на Асаниан, если я буду заложником в Кундри'дж-Асане. - Ты так думаешь? Скорее всего он поменяет местами небо с адом, чтобы вернуть тебя. - Нет, если ему станет известно, что я поступил так по собственной воле. - А, - протянул Хирел. - Но ведь это страшнейшая измена. - Да. - У Саревана кружилась голова при мысли об этом, в горле стоял горький ком. - Разве ты не понимаешь? Я должен сделать это. Что бы я ни говорил, он не уступит. И я должен показать ему. Я должен потрясти его, чтобы он обратил на меня внимание. - Но что, если я не соглашусь? Сареван поймал его взгляд. - Согласишься, - сказал он тихо и жестко. Юноша тряхнул головой, нисколько не испугавшись. - А если и так, то что тогда, Солнечный принц? Я асанианец. У меня нет чести в вашем понимании этого слова. И ты сошел с ума, если думаешь, что можешь доверять мне. - Ты меня не предашь. - Верно, - подтвердил Хирел после затянувшейся паузы. - Кроме тебя, мне нет равных в мире. Долго это продолжаться не может, но пока это так, я принадлежу тебе, а ты - мне. - Мы отправимся вместе. - Мы отправимся вместе, - согласился Хирел и поднялся. - Лорд Варзун получил распоряжения. Я отбываю через три дня. Надо подумать о том, как тебя спрятать. - Я тоже об этом подумаю, - сказал Сареван. - Спокойной ночи, Высокий принц. - Спокойной ночи, Высокий принц, - сказал Хирел.
      ГЛАВА 12
      3хил'ари, как и Хирелу, тоже пришлось выслушать Саревана. Но в отличие от Хирела они не колебались и с готовностью согласились на новые проказы. Он объяснил им, что они должны сделать; они с удовольствием повиновались, проявив при этом удивительную предусмотрительность. Никто не заметил, что девять недавних стражей принца исчезли из Эндроса, как будто их никогда и не было. Что же касается Саревана, то его жизнь продолжала идти как прежде. Когда лучи восходящего солнца осветили шпиль Башни Аварьяна, он появился на учебном поле с мечом и пикой. Может быть, кто-то и заметил, что принцу вздумалось провести утро в упражнениях по верховой езде, но никто не сказал ни слова. С поля Сареван отправился на императорский совет, принял участие в буйной игре в шары и дубинки, организованной в одном из внутренних дворов, а потом лениво прогулялся по извилистым улочкам Эндроса. Ближе к ночи он отужинал вместе с молодым лордом, князем торговцев и несколькими придворными. Вторая ночь после заговора прошла спокойно, словно его воля, утвердившись в неизбежности измены, позволила его телу отдохнуть. Следующий день принес дождь и ветер, а также встречу с императрицей. Сареван сидел в широкой и глубокой нише, выложенной подушками. Она располагалась с подветренной стороны, и туда не могли добраться ни ветер, ни дождь, только холодный свежий воздух. Сареван смотрел в окно и вдруг увидел в стекле отражение матери. Когда она положила ладонь на его руку, он вздрогнул; его тело напряглось, словно пружина, которая вот-вот распрямится для удара. Однако этого удара не последовало, хотя принц вскочил на ноги, готовый убежать, невзирая на стены. Элиан приготовилась к борьбе. Внезапно она ослабила хватку, и он мало-помалу успокоился. Снова усевшись на прежнее место, он рассмеялся, взял мать за руку и притворился, что ничего не случилось. - Я неплохо натренировался, правда? - Даже слишком хорошо, - сказала она, улыбаясь. - Ты опасный мужчина. Знаешь, если собрать вместе всех женщин, страстно в тебя влюбленных, они заполнят целый будуар. - Их привлекает моя болтовня? - Не только. - Ах да. Моя очаровательная улыбка. И мой еще более чарующий титул. Кто предлагает мне своих дочерей в этом сезоне? - Все, кроме императора Асаниана. Это была старая шутка. И все же Сареван напрягся. Мать не могла знать о его замысле. Никто не мог проникнуть в его искалеченный разум. Его отец, обнаружив, что ничего нельзя исправить, наложил свою печать, сделав невозможным проникновение. Даже самому Мирейну это было не под силу; лишь возрожденная магия самого Саревана могла бы разрушить эти стены. Она не знала. Не могла знать. Сареван делал только то, что делал всегда. Изменилась лишь причина, по которой он делал это. И, может быть, возникла напряженность. Времени на подобные тонкости не оставалось. Элиан нахмурилась. Она коснулась его брови, провела пальцем по щеке, которая теперь уже не выглядела такой ввалившейся. - Ты двигаешься вперед слишком настойчиво, - сказала она, - и слишком быстро. - Но не так быстро, как мне хотелось бы. - Ну разумеется. Она села рядом с ним. Она никогда не призналась бы в том, что устала, но именно этим объяснялись темные тени вокруг ее глаз, и легкая бледность на коже цвета меда, и скованность, с которой она поднялась. Сареван обнял мать и привлек к себе. - Скажи мне, в чем дело, - попросил он. Она положила голову на его плечо и вздохнула. Долгое время ему казалось, что она не ответит. Но когда она заговорила, в ее голосе не ощущалось той слабости, которая охватывала ее тело. - Всегда есть причина. То генералы выходят из повиновения. То правители стремятся к большей власти. Простой люд теряет терпение. Янон вопит, что превратился всего лишь в отдаленную приграничную область империи Мирейна, в то время как он должен быть самым главным из всех княжеств, ведь там император впервые взошел на трон, хотя впоследствии и оставил Янон, чтобы править на юге. Словно он не проводит каждые полгода в Хан-Яноне, мучаясь от уединенности и от тревог, которые неизбежно ожидают правителя такой обширной империи. А Сто Царств кричат то хором, то по отдельности о том, что он слишком много внимания уделяет северу, хотя только они сделали его императором. При этом они забывают, что именно князь Хан-Гилена увещеваниями, угрозами и наказаниями добился у них согласия на это. Восток требует от него еще большего внимания, а западу нужно еще больше, чем востоку. Лорды хотят войны, простые люди - мира, а торговцы пекутся о своей выгоде. Слишком пространно для ответа, если это вообще можно назвать ответом. - И? - спросил Сареван. - И все в таком роде. Я никогда не хотела быть императрицей. Я хотела лишь Мирейна. - Тебе следовало подумать об этом прежде, чем хитростью заставлять жениться на тебе. Тебе следовало найти ему невесту из хорошей семьи, наделенную способностями к канцелярской работе и не склонную к альковным забавам, устроить их свадьбу, а самой стать его наложницей. Элиан в гневе отпрянула. - Наложницей! Нет, я хотела быть его возлюбленной и равной ему. - А значит, императрицей при своем императоре. Она сверкнула глазами. Сареван рассмеялся, на этот раз искренне, и поцеловал ее. - Что касается меня, я рад, что ты вышла за него. Жизнь гораздо легче, когда все в рамках закона. Ну, хватит уклоняться от ответа. Скажи мне, что заставляет тебя бродить по залам в то время, как ты должна очаровывать весь совет? -Ты. Его разум напрягся, ожидая хитрых вопросов и изобретая не менее хитрые ответы. Молчание повергло его в неподвижность. Она всегда была непредсказуема, эта Элиан из Хан-Гилена, леди Калириен, повелительница армий Солнцерожденного. Она знает. Она пришла, чтобы остановить его. Но нет. В ее глазах он видел многое, но только не ужас перед изменой. Элиан была слепа, как и все остальные. Она видела лишь своего бедного искалеченного ребенка. Сареван разинул рот, зная, что выглядит как последний дурак. -Я?- Он оглядел себя. На нем был надет костюм южанина, чтобы обилие одежд прикрыло выступающие кости. Но теперь он уже не казался таким худым, как прежде. Его тело, чудесное творение, не теряло ни капли из того, чем его питали. - Не стоит беспокоиться обо мне. Я поправляюсь, и довольно быстро; сейчас я как раз собирался отправиться на совет. Может быть, пойдем вместе? Или у тебя есть более неотложные дела? Если нужно, я могу говорить от лица нас обоих. Теперь настала ее очередь пристально вглядываться в него и молчать, подбирая нужные слова. Но она вовсе не выглядела глупо. Она выглядела как никогда прекрасной, но очень усталой и очень... печальной. Сердитой. Сострадательной. - Нет, Вайян, - сказала она чересчур непринужденно, - я и одна могу посетить совет. Если тебе не хочется отдыхать, то не навестишь ли ты нашего гостя из Асаниана? Я только что встретилась с ним, он на чем свет стоит проклинал этот дождь. Кажется, ему требуется компания. Сареван застыл. Темнота затопила его мозг, горечь разлилась во рту. Таким тоном мать не разговаривала с ним с тех пор, когда он был так мал, что его можно было взять на руки. Она словно говорила ему: <Да, да, дитя мое, ты поможешь маме, но не сейчас; мама придет к тебе попозже, когда закончит свои дела, и тогда мы поиграем, ладно?> Он разгадал смысл, который скрывался в ее интонациях: <Ну конечно, ты не справишься на совете в одиночку, бедный наивный ребенок. Ведь у тебя нет твоей силы. Ты слаб и искалечен, и ты разрываешь мое сердце, потому что стараешься вести себя так же доблестно, как и раньше. Но это тебе не по силам. Ты не можешь этого и не должен притворяться, что можешь>. Сареван снова вскочил на ноги. Его вновь удивило, что его мать, когда-то, во времена его детства, возвышавшаяся над ним, теперь едва достает ему до подбородка. Он превратился в мужчину, если не превосходящего в росте ее рыжеволосых родичей-гилени, то и не уступающего им. Но среди магов он теперь ничто. - Хорошо, - произнес его язык кисло-сладким тоном. - Пойду-ка я поиграю с наследником Асаниана. Он хочет научить меня новой игре. В основном в нее играют в постели, и это так захватывающе. Хотя, может быть, я уже слишком стар для подобных забав. Как ты думаешь, мама? Она влепила ему пощечину. Увесистую. Настоящую. Сареван покачнулся и ответил на ее яростный взгляд еще более яростным и сверкающим. - Не обращайся со мной как с ребенком, мама. Или как с простачком. Или как с искалеченным животным, за которым надо тщательно ухаживать, чтобы оно не погибло. Я ни то, ни другое, ни третье. Я все еще ношу на себе метку Аварьяна и огонь, который был мне подарен вместе с ней. Я все еще Высокий принц Керувариона. И нигде, - сказал он тихо и глухо, - нигде нет закона, постановляющего, что король обязательно должен быть магом. Ее яростная вспышка потухла. - Вайян, - сказала она. - Вайян, я не думала... - Не думала, да? Ты просто уверена, и это твоя самая большая забота. Наследник Керувариона больше не соответствует своему титулу. Император Керувариона отказывается говорить об этом. Канцлер Керувариона настаивает, что нет причин для беспокойства. Повелитель Северных Княжеств, который менее всех склонен к магии, не проявляет к тебе особого сострадания. А я... я знаю, что если не научусь жить как простой человек, то вообще не буду жить. - Вот этого я и боюсь, - сказала Элиан. - Ты просто верь. Верь в своего сильного молодого сына. - Не насмешничай. Тебе это не идет. Губы Саревана скривились, и он выпятил подбородок. - Пожалуй, я пойду получать свой урок, мама. Может быть, я не смогу править, но по крайней мере узнаю, как зачать сына, который сможет. Если она и пыталась остановить его, то не слишком настойчиво. Сареван в ярости подлетел к двери Хирела и распахнул ее. Там не оказалось никого, кто мог бы одобрить его или высмеять. В тусклом свете пасмурного дождливого дня Сареван прошел через все покои. В самой дальней комнате мерцал огонек лампы, освещая два сплетенных тела, бронзовое и золотое. Хирел держал в объятиях женщину, на них не было ничего, кроме украшений, и не оставалось никаких сомнений, чем они занимаются. Даже когда Сареван в изумлении застыл на пороге, рука Хирела продолжала блуждать по налитой округлости женской груди. Сареван отшатнулся. Он не чувствовал ревности, лишь судорога свела его чресла. Это было возмутительно. С Хирелом была леди. Баронесса, вдова барона. Как она посмела позволить этому неверному соблазнить себя? Как он дерзнул сделать это? Любовники заметили его. Без малейшего смущения женщина поднялась с ложа. Ее глаза блестели, бронзовые щеки заливал румянец. Присев в глубоком реверансе, она произнесла: - Мой принц. Ее нельзя было назвать красавицей: широкие скулы, короткий нос, чересчур большой рот. Но ее глаза были великолепны, а тело... Она прикрылась, не очень поспешно, но и не слишком медленно, и грациозно удалилась. Сареван вздрогнул и судорожно вздохнул. Хирел поднялся и взглянул ему в лицо. Юноша был не столь любезен, чтобы выглядеть пристыженным. - Это что, твой способ отомстить Керувариону? - спросил его Сареван. - Развращение нашего дворянства? - Это твои слова, а не мои. - Так. - Сареван шагнул в комнату. - Тогда разврати меня. - Нет. - Почему? Потому что я хочу этого? - Вовсе нет. - Хирел вернулся в свое гнездо из подушек и растянулся словно кот, деликатно зевнув, как этому учат девушек. Потом он оперся на локоть и бросил на Саревана взгляд исподлобья. - Я никого не развращаю. Я учу, я усмиряю, я освобождаю. Сареван опустился на одно колено, пододвигаясь ближе. - Освобождаешь? И меня можешь освободить? - Его пальцы сомкнулись на горле Хирела. - Можешь, Хирел Увериас? - Ты в превосходном состоянии, как я погляжу, - спокойно произнес Хирел. - Ты опасен? Наверное, мне пора начать умолять о милосердии? Сареван посмотрел на безмятежное лицо принца. На свою руку. На его тело. И подумал, что действительно опасен, что готов наброситься на Хирела, пренебрегая великодушным милосердием. Его рука опустилась. Он почувствовал горечь, потому что не был создан для подобной жестокости. Он зарылся лицом в подушки. Ему оставалось либо это, либо бежать, рыдая, через весь Эндрос. - Не позволю, - процедил он сквозь зубы. - Не позволю им манипулировать мной, ухаживать за мной и оберегать, как глупого ребенка. Они не оставили мне ничего, что приличествует моему происхождению и моему воспитанию. Одну лишь жалость. Потому что все они маги, а я... я... - Прекрати, - сказал Хирел. - Или, клянусь, я начну хохотать и ты попытаешься ударить меня, а я не в том настроении, чтобы драться. Саревану пришла в голову мысль об убийстве. Так далеко он не заходил даже когда у него была его сила. Но его разум не знал об этом. Он напрягся, стараясь проникнуть в пустоту, и обнаружил нечто, называемое болью. Сареван поднялся. Ему хотелось обхватить руками пульсирующую голову, но он с трудом удержался от этого. - Сегодня, - сказал он. - Мы едем сегодня. - Так рано? Но ведь я сказал Варзуну... два дня... - Сегодня. Он осторожно повернулся и сделал шаг вперед. На его пути оказалось препятствие. Оно было крупным, сильным и искусно использующим свою силу. Оно произнесло: - Ты поступаешь неразумно. - Будь готов, - сказал Сареван. - Я приду за тобой. - Ты спятил, - сказал Хирел. Но Сареван уже ушел.
      Сареван старался сохранить то же настроение. Оно должно было поддерживать его до тех пор, пока он не окажется далеко от Эндроса. Он лелеял и вскармливал свое состояние духа, скрывая его за ослепительной белозубой улыбкой. Когда отец нашел его, Сареван не улыбался. Он находился в своей башне, голый и мокрый после купания, и вертел в пальцах белую шелковую ленту. Только на ней не было золотых пластин. Его прежняя лента осталась в Шoн'ae вместе с четырьмя дисками. Обычай требовал, чтобы жрец, который носит ленту, сам загибал углы пластин, сам пробивал их и пришивал к ленте. Теперь у Саревана не было времени делать их заново. Это могло подождать до тех пор, пока узел не будет разрублен. Он услышал, как открывается дверь, и узнал эту поступь, легкую и почти бесшумную. Он ждал появления отца. Так всегда происходило после того, как он ссорился с матерью. Отец дал ему время немного остыть, пришел и сел рядом с ним, ничего не говоря.