- Я, кто ж еще! Как мне раньше в голову не пришло, что он все это время носил его с собой!
      - С собой?
      - Ну да! С собой, на себе, в себе... О, Митра, простишь ли ты когда тупейшего из тупых раба своего? Обратишь ли вновь светлый взор свой на него, ничтожного...
      - На кого?
      - Фи, Сервус! На меня, разумеется... - Гвидо был слегка разосадован тем, что рыцарь прервал его молитву. - Ладно, не время петь, время действовать. Надеюсь, ты догадался снарядить за ним погоню?
      - Уже уехали.
      - Отлично. Ну, а теперь вставай. Пойдем, выпьем немного твоего чудесного розового вина и подождем вестей о Леонардасе.
      Успокоенный веселым тоном малыша Гвидо, благородный рыцарь поднялся, отряхнул штаны и устремился к лестнице. Предложение выпить оказало требуемое действие: сейчас Сервус был гораздо бодрее и спокойнее.
      В трапезном зале к ним присоединился Бенино, который слышал вопль друга и, естественно, выскочил в коридор узнать, в чем дело. Пропажа лала ничуть не огорчила его.
      - Ну его, - передернул он плечами. - Одни заботы от этого камня. Забудь, Сервус. У тебя достаточно других, не менее красивых безделушек.
      - Все отдам за Лал Богини Судеб! - не согласился рыцарь, опустошая огромный кубок, вмещающий в себя три четверти бутыли. - Из-под земли достану этого кретина Леонардаса! Достану и шею сверну!
      - Я уже обещал ему сию участь, - мрачно признался Бенино. - Да вот не исполнил...
      В такой приятной беседе трое друзей провели время до утра. На рассвете вернулись гонцы рыцаря. Леонардаса они дагнать не смогли, но расспросили стражников у ворот и выяснили, что он на гнедой кобыле припустил в сторону Канталии.
      - Лавиния! - воскликнули все трое в один голос.
      - Ясно, - Гвидо решительно рубанул воздух тонкой рукой. - Надо отправляться в Канталию. Он наверняка попробует разыскать девушку...
      - Поеду, - решил рыцарь. - Бенино, ты со мной?
      - Нет, - отказался философ. - Мне нужно вернуться в Иссантию - у Пеппо снова начинаются занятия... И вообще... Я, пожалуй, пойду - пора будить моего мальчика. Прости, Сервус.
      Бенино, весьма смущенный, удалился.
      После его ухода в трапезном зале надолго воцарилась тишина. Сервус Нарот опять был угрюм и беспрестанно хлебал вино, а младший Деметриос раздумывал о том, что найти сбежавшего Леонардаса им вряд ли удастся - даже после известия о том, что отбыл он в Канталию.
      - Итак, Бенино не едет... - пробормотал благородный рыцарь, вновь присасываясь к краю кубка. - Что ж...
      - А меня возьмешь? - улыбнулся Гвидо.
      - Ха! Еще бы!
      Несмотря на то, что слова его были вполне бодры, сам рыцарь явно не испытывал желания куда-либо ехать. Маленький дознаватель, поглядев на него внимательно, понял: он уже потерял надежду вернуть свой лал, и сейчас хорохорился только для поддержания репутации мужественного и сильного человека.
      Не говоря ни слова, Гвидо поднялся и вышел в сад.
      * * *
      Да, к концу этой истории, растратив остатки энергии на разговоры с Сервусом и Бенино, младший Деметриос тоже лишился той бойкости духа, каковая была при нем все время расследования. Впрочем, так случалось с ним всегда по завершении дела. Не то, чтобы он отдыхал - хотя сил после напряженной работы ума вообще не оставалось, - а просто уходил в себя, погружался вглубь своей души, где, как ни странно, в эти моменты не было совсем никаких чувств - одна сплошная пустота. Но эта-то пустота и спасала его. Вялые мысли не имели ни продолжения, ни развития; сон не прерывался внезапно; слово не содержало остроты и не было столь точно, как всегда.
      К счастью для отца и прочих окружающих, такое состояние у Гвидо продолжалось недолго - день или два. Потом он снова становился тем веселым, любезным и остроумным парнем, кои все так любили за добрый легкий нрав.
      Сейчас, сидя в саду, на низкой широкой скамье под раскидистым деревом персика, он как раз погружался вот в это неприятное состояние. Думы его постепенно мельчали, улетали в чернеющее меж ветвей небо и там растворялись, а глаза наполнялись пустотой. Всяк незнакомый прохожий, коему вдруг довелось бы увидеть в сей момент маленького дознавателя, непременно решил бы, что перед ним один из тех несчастных, коих в Тиме и Канталии запирают в темницы, в Багесе отправляют в плавание по реке на бревне, а в Черных Королевствах и вовсе уничтожают - то есть, он решил бы, что перед ним сумасшедший. Но Гвидо, конечно, им не был, и то, что мысли в его глазах теперь не существовало, являлось опять-таки всего лишь следствием бурно проведенных трех последних дней...
      Вздыхая без причины, он поднял голову и обратил внимание на звезды. Как и он сам, они тускнели и гасли, завершив ночной свой труд. Вот туча закрыла больше половины луны, и оставшийся край блистает старым серебром; а вот клочья соседней тучи закрыли и его...
      Гвидо ещё раз вздохнул, поднялся и прямиком пошел на улицу, думая пройти по ночным улочкам Лидии и может быть, заглянуть в какой-нибудь славный кабачок... Бедный Сервус! Бедный Бенино! Такие странные мысли плескались в его пустой голове, и сам бы он сейчас ни за что не смог объяснить, с чего вдруг рыцарь и философ оказались бедными. Лал Богини Судеб? Бенино прав: ну его, одни заботы от этой безделицы неземной красоты...
      Выходя за ворота дома рыцаря, Гвидо заметил огромную черную тень, пересекавшую улицу. Еще в начале ночи, когда душа его жила, он обязательно всмотрелся бы в неё и постарался бы найти за нею человека, но теперь он лишь скользнул по ней равнодушным взглядом, прикрыл ворота и пошел по улице, шаркая ногами по пыли.
      - Хей? - удивленно сказал сзади чей-то низкий и глубокий, слегка хрипловатый голос. - Да никак это ты, блоха?
      Гвидо вздрогнул и остановился. Не поворачивая ещё головы, он поднял брови, тоже удивляясь, потом растянул губы в улыбке, резко повернулся и сказал:
      - Ну конечно это я. Хей, Дигон, рад тебя видеть!
      Часть вторая. Повелитель Змей
      Глава первая. Самый почетный гость
      Небо просветлело вдруг, обещая немедленный восход солнца. Тут же погасли ночные светила, растворились тучи, и с ними растворился общий сон. Вялая, более напоминавшая сельцо, чем город, Лидия, просыпалась неохотно. Скрипели окна, впуская в дома прохладу нового дня; кричали птицы, домашние и вольные; шелестела свежая зеленая листва, покрытая слезами ночи. Но вот лучи солнца пробежали по земле, ласково трогая её теплом, и горизонт окрасился в розовый, потом в желтый... Утро пришло.
      На каменистом берегу ручья, в чистой воде которого плескались мелкие красно-золотые и серебряные рыбки, сидели двое. Они вовсе не обратили внимания на рассвет: годы миновали с их последней встречи, тысяча рассветов и тысяча ночей, а потому слова слетали с уст быстрее, чем солнечные зайцы падали на синюю гладь ручья. Собственно, говорил в основном Гвидо Деметриос, ибо его приятель явно предпочитал меч и кулак, и к болтовне не привык.
      Коротко сообщив друг другу события своего прошлого, собеседники перешли к настоящему, и тут-то Гвидо Деметриос, неожиданно для себя самого придя в волнение, поведал историю Лала Богини Судеб. С неподражаемым мастерством он живописал жуткое ночное происшествие в спальне рыцаря, фальшивые вопли старого слуги, стенания притворщика Леонардаса у тела убиенного им же Теренцо и прочие прелести этих дней, так что к концу рассказа изрядно выдохся.
      Дигон по прозвищу Волк - рослый широкоплечий муж с гривой длинных темных волос и яркими синими глазами - слушал повествование маленького дознавателя внимательно и угрюмо. Все эти штучки богатых парней немало его раздражали. Рыцарь, который наслаждается созерцанием самоцветов? Скорее, занятие сие достойно девиц и купцов! Истинному же рыцарю следует участвовать в турнирах или войнах, если таковые есть. Да и остальные участники событий симпатии не вызывали: мошенники, воры и лицемеры, только и всего.
      Однако затем история захватила Волка: Лал Богини Судеб, пропавший из коллекции Сервуса Нарота, был ему известен. Некогда он слыхал о нем от одного багесского купца, и знал, что цена этого камня весьма велика. Быстро прикинув в уме, сколько рыцарь может отвалить ему за возвращение камня, Дигон прервал повествователя на полуслове (а тот уже завершил описывать основные происшествия и теперь погрузился в страдания по поводу гибели Лумо).
      - Слушай, блоха, а что твой рыцарь - много ли богат?
      - О-о-о! - с радостью отвлекшись от печальных мыслей, ответил Гвидо. - Вот что я скажу тебе, аккериец: даже мой приемный отец не имеет столько добра, сколько этот почтенный господин.
      Дигон, который на деле прекрасно знал ответ, был удовлетворен.
      Значит, сведения, какими снабдил его в небольшом кабачке на окраине Лидии местный пропойца, оказались верны.
      - Но Лал Богини Судеб, - продолжал Гвидо, - неизмеримо дороже всех чудесных самоцветов Сервуса, всего его золота и дома впридачу. Да что я говорю! Этому камню и вовсе нет цены! Митрой клянусь, солнцем нашим клянусь, нет ему цены!
      Собственная горячность, похоже, удивила маленького дознавателя.
      - Впрочем, Бурган с ними, с самоцветами... - он махнул рукой и виновато улыбнулся. - Красота, конечно, неописуемая, но... Правду люди говорят - одни беды от них. Поведай лучше, добрый друг мой, что привело тебя в Лидию? И как ты оказался у ворот благородного рыцаря?
      - Хотел пошарить в его сундуках, - ухмыльнувшись, беззастенчиво признался Волк.
      Гвидо, убежденный в том, что приятель его просто мило шутит, весело расхохотался. Зеленые глаза его вновь ожили и заблестели, а тонкие ручки с восторгом захлопали по острым коленкам.
      - Ах, как прекрасна наша встреча, - отсмеявшись, сказал он, с любовью глядя на суровое лицо друга. - Я не злобив, но, признаться, изрядно устал от хитрости и лжи. Ты же прям и честен, аккериец. Мне с тобой легко.
      Волк и бровью не повел на такое изъявление дружбы. Точнее, он вовсе его не слышал, занятый мысленным расчетом с рыцарем (в том, что тот непременно примет его помощь, он был уверен). По рассказу Гвидо он уже понял, что благородный Сервус не горел желанием самостоятельно искать свое сокровище, из чего следовало, что он готов заплатить хорошие деньги тому, кто сделает это вместо него.
      Легко поднявшись, Дигон ухватил приятеля за шиворот и поставил его на ноги.
      - Ну, блоха, идем.
      - Куда? - удивился маленький дознаватель, отряхивая штаны. - Куда ты влечешь меня, о сын великой Аккерии?
      Высокопарность слов Гвидо немало позабавила, но и рассердила Дигона.
      Он опустил мощный подбородок, исподлобья посмотрел на приятеля.
      - К рыцарю, парень. Куда ж еще? Клянусь бородой Стаха, он не поднимет задницы, чтоб отыскать этот лал. Ну, так я подниму свою... Как думаешь, заплатит он сотню золотых, если я верну ему камень?
      Гвидо ахнул, сложил на груди ручки и с умилением поглядел на Дигона.
      - Две сотни, друг мой! Три! - тут восторг его несколько поубавился. Он нахмурил светлые брови и с сомнением продолжил: - А где ты возьмешь Лал Богини Судеб?
      - Сам пока не знаю, - пожал могучими плечами Дигон. - Может, в Ордии, а может, где еще...
      - Почему в Ордии?
      - Не задавай лишних вопросов, блоха. Идем к рыцарю.
      Более Гвидо спрашивать не решился. Поворачивая вслед за приятелем к дому Сервуса Нарота, он думал о том, что сама Богиня Судеб определила путь Дигона и направила его в Лидию, ибо, по твердому убеждению маленького дознавателя, если кто и способен отыскать сокровище, так только он - этот парень из далекой северной Аккерии...
      * * *
      Ламберт, который в жизни своей не видал человека больше и мощнее своего хозяина, сразу проникся к Дигону Волку искренним уважением. Ростом он чуть не на полголовы превосходил благородного рыцаря, при этом нрав его явно не был столь непостоянен и суетлив: холодный прямой взгляд насмешливых синих глаз, резкие черты сурового лица и уверенная поступь свидетельствовали о натуре сильной, о мысли ясной, о знании жизни, людей и себя самого.
      Он бухнулся в любимое кресло Сервуса Нарота без приглашения, и истинно по-королевски - несмотря на ветхое бедное одеяние - принял из рук старого слуги огромный кубок белого вина. Красноречив был также взор Гвидо, направленный на приятеля - и он тоже сказал Ламберту о многом.
      Все, что имелось на кухне, немедленно и с приличествующей случаю торжественностью перекочевало в трапезный зал и устроилось на столе перед носом Дигона. Лучшее вино и лучшее пиво из подвала двое слуг перенесли сюда же. Наконец Волк получил даже подставку для ног и кувшинчик с травой, чей дым так любил вдыхать сам хозяин. В общем, ни один из гостей рыцаря до сих пор не удостаивался такого расположения Ламберта.
      Надо сказать, что приятель маленького дознавателя ничуть не удивился подобному приему. Он вольготно раскинулся в кресле, отшвырнул подставку для ног и, схватив кубок, заново наполненный чудесным белым вином, быстро осушил его (кувшинчик с травой после краткого обнюхивания и рассматривания отправился вслед за подставкой для ног, что чрезвычайно обрадовало Ламберта). Потом вниманием гостя завладел розовеющий на блюде холодный окорок размером с доброго поросенка, и он, недолго думая, вцепился в него крепкими белыми зубами, урча от удовольствия.
      Сервус Нарот явился в зал спустя довольно длительное время - окорока уже не было и в помине, а умиротворенный аккериец лениво грыз прокопченную особым способом петушиную ногу, запивая её пенистым ароматным пивом. При виде хозяина он и не подумал встать, справедливо полагая, что благородный рыцарь как-нибудь сие переживет, а приветствовал его лишь поднятием руки и протяжным рыганием.
      Следом за Сервусом семенил Гвидо. Он озарял все вокруг милейшей улыбкой и, казалось, хотел обнять всех, даже сварливого Ламберта - такое прекрасное настроение овладело им нынче.
      - Да, да, я и есть Сервус Нарот! - самодовольно объявил рыцарь, считая, что Гвидо наверняка доложил своему старому другу о богатстве его и многочисленных достоинствах, и теперь нежданный гость сгорает от желания с ним познакомиться. Полное равнодушие на грубом лице Дигона не смутило его нисколько. - Тот самый Сервус Нарот! - в ответ на мутный и сонный взор Дигона повторил он. - А ты, верно, из Аккерии? Бывал там в пору бурной юности моей, бывал... Курганы, тучи, серое небо...
      Рыцарь уселся на табурет и, забрав на колени целый кувшин с пивом, приступил к трапезе, которая состояла в том, что он поочередно кусал то фазанье крылышко, то рыбную лепешку, то ломоть свежего хлеба, в перерывах между сим занятием прикладываясь к кувшину. Он явно не был голоден, но ел, так что для аккерийца не осталось загадкой происхождение жировых складок на его животе и ногах.
      К тому времени, когда на столе оставались уже одни огрызки и крошки, в зал спустились гости Сервуса Нарота, в том числе и изгнанные. Сон, одолевший Дигона, испарился. Он с любопытством глазел на вошедших, пытаясь определить, кто есть кто.
      Собственно, сие не являлось трудной задачей, ибо Гвидо отлично описал их всех. Юный длиннолицый и длинноволосый Пеппо держал за руку статного красавца, чей род деятельности вызывал у Дигона отвращение - сейчас и всегда. Такому парню, скорее, подошел бы меч, или, на худой конец, копье, а не перо и папирус. Омерзительного вида старикан, ухвативший почти дочиста обглоданную Дигоном кость, несомненно, был астролог Заир Шах из Аграна. Коренастый чернявый бородач с ухмылкой на толстой физиономии - тимит Маршалл, в этом тоже не оставалось сомнений. Невозмутимый вид двоих последних говорил о том, что совесть их умерла: обокрав старинного приятеля, они ничуть не смущались и в его доме чувствовали себя как в своем собственном.
      Гости смерили аккерийца в меру любопытствующими взглядами и молча уселись.
      Презрительно фыркая, Ламберт все же повиновался знаку хозяина: принес блюдо с остывшей бараниной и шмякнул на стол. Добросердечность рыцаря злила его безмерно - кажется, он вовсе забыл о том, что этим людям доверять нельзя, впредь никогда и ни в какой степени. Только лишь славного Бенино с его младшим братцем, да еще, может быть, Гвидо Деметриоса Ламберт почитал так, как и подобает слуге почитать высоких гостей. Но они ни в чем дурном до сей поры и не были замечены...
      В результате таких умозаключений перед Гвидо и братьями водрузилась плетенка с перепелиными яйцами, которые помимо холодной баранины были призваны утолить их голод; причем старик умудрился поставить плетенку так, чтобы Маршалл и Заир Шах дотянуться до неё не могли - в этом-то и состояла его маленькая месть ворам и обманщикам.
      Счищая с мяса белый застывший жир, гости уныло жевали. Глаза всех кроме, пожалуй, одного Пеппо - глядели в гладкую дощатую поверхность стола. Ночь прошла суетно и тревожно; пропажа Лала Богини Судеб на всех без исключения подействовала удручающе, равно как и побег придурка Леонардаса то есть никто сейчас не был склонен к беседе - светской и легкой ли, серьезной и долгой ли, все равно.
      А Пеппо смотрел на Волка. Этот огромный аккериец с железными литыми мышцами, широкими крыластыми плечами и суровым лицом, сплошь покрытым давними белыми шрамами, поразил его воображение. Именно таким он сам хотел быть - в мечтах, увы, лишь в мечтах, ибо его тонкий и глубокий ум отлично ориентировался в действительности. Юноша понимал, что такие мощные и красивые мужи как этот аккериец создаются природою и богами заранее, ещё до рождения, а посему он мог только надеяться в далеком будущем достичь хотя бы толики подобной силы. Конечно, для этого придется приложить немало усилий, но Пеппо умел ждать и умел трудиться. Может быть - мстилось ему он попадет на войну, где наставниками его станут солдаты и враги, а не брат, заваливший его комнату книгами. Тогда через несколько лет из юноши, мечтательного и пока что слабосильного, он вырастет в ловкого, храброго и удалого парня, потом - мужа, воина... Но на войне убивают - сие Пеппо тоже понимал, в душе все-таки рассчитывая, что убьют кого-нибудь другого, а он останется жив. Впрочем, он допускал, что все солдаты - и юные и старые рассчитывают именно на это, и принимая в бою смертельный удар успевают только подумать...
      О чем они успевают подумать, Пеппо подумать не успел. Сервус прервал полет его мечты в будущее громогласным заявлением.
      - Ну, Волк, так ты желаешь отыскать Лал Богини Судеб?
      Все вздрогнули (лишь на лице Гвидо юноша заметил счастливую улыбку). По всей видимости, благородный рыцарь нарочно выжидал удобного момента, чтоб задать сей вопрос. Оно и верно: гость накормлен, напоен и обогрет теперь можно и к делу приступить.
      - Грм-хм, - ответил аккериец, не отрываясь от кубка с вином.
      - Похвально, - закивал огромной лохматой башкой Сервус. - Но уж позволь спросить - как? каким образом?
      - А сие не твоя забота, - невежливо проворчал Дигон и будто в подтверждение этих слов громко икнул.
      - Леонардас пропал; куда делся - один Бурган знает, - продолжал рыцарь, сделав вид, что не слышал такого наглого ответа. - И мы даже не можем тебе указать, какую из восьми сторон света выбрал этот ублюдок, дабы скрыться с моим камнем бесследно...
      Пеппо внимательно смотрел на аккерийца. Вот он потянулся, зевнул, не глядя на хозяина, и вообще ни на кого не глядя, а устремив взор синих равнодушных глаз в окно, за которым вовсю светил огненный глаз светлого бога Митры; вот он вытащил кинжал - самый простой, без нелепых самоцветов, вдавленных в рукоять - и принялся ковырять им в зубах; вот усмехнулся какой-то своей мысли и глаза его наконец чуть прояснились...
      - И давно ты знаешь ублюдка? - вдруг обратился он к благородному рыцарю голосом сильным и зычным, рокочущим на нижних тонах. Сон, до того, кажется, охвативший его всего, исчез в один миг. Теперь перед ними сидел муж бодрый, уверенный в себе настолько, что каждый из присутствующих тоже почувствовал в себе некую силу - правда, неясно, какую.
      - Какого ублюдка? - удивился Сервус.
      Пеппо поморщился: рыцарь оказался на редкость недогадлив.
      - Леонардаса, - помог другу Бенино.
      - А-а-а... Давно. Лет так пять... Или два...
      - Так два или пять?
      - Три, - вспомнил рыцарь. - Точно три. Тогда я был по делам в Эгане и...
      - Плевать на Эган! - рыкнул аккериец. - Мне нужно точно знать, кто этот парень!
      - Да Леонардас же! - воскликнул Сервус, приходя в волнение.
      - Леонардас, - закивали Маршалл и Заир Шах. - Мы все с ним знакомы.
      - Давно ли? - вступил в беседу и маленький дознаватель, который уже понял, к чему клонит аккериец.
      - Тоже два года, - пожал плечами тимит. - Точнее и не вспомню.
      - Около двух, - скрипнул раздраженный очередным допросом астролог.
      - Тогда, парни, я вам открою тайну, - с ухмылкой сказал Дигон.
      Он не Леонардас.
      Все вздрогнули (Пеппо заметил, что на этот раз вздрогнул и Гвидо).
      - С чего ты взял? - растерянно пробормотал Сервус.
      - Слыхал я про одного вора - и два года назад слыхал, и пять, и семь... История такая: есть на востоке Ордии королевство Мандхатту. Там...
      - Так вот почему ты говорил о Ордии, - перебил друга Гвидо.
      - ... живут в основном полуордийцы-полухитайцы, - перебить Волка ещё никому не удавалось, - но есть и канталцы, агранцы, леведийцы. Только аккерийцев нет, - добавил он с гордостью. - Путешественники говорят, что жизнь там скучна как в Ущельях. Культ божка Бака запрещает им пить, поэтому ни одного кабака в Мандхатту нет и в помине. Ложиться в постель с женщиной можно, но только с одной - с женой, и только для продолжения рода, а не для удовольствия. Тьфу! - неожиданно разозлился аккериец. - Тогда и жить не стоит!
      - Ну! - в один голос подтвердили разволновавшиеся от печального рассказа рыцарь, тимит и философ.
      - И вот в таком-то дерьме и родился разбойник и вор Кармашан.
      - Кармашан? - удивленно переспросил Гвидо. - Я слышал о нем.
      - И я, - внес свою лепту в разговор Заир Шах.
      - Клянусь Стахом, - прорычал Дигон, - если вы ещё раз откроете рот, будете искать свой Лал сами!
      Все сделали умные лица и подобострастно приготовились внимать далее.
      - Кармашан - ублюдок из ублюдков. Никто не знает, от кого и кем он рожден, но говорят, что от демонов. В Мандхатту его боятся - ему ничего не стоит прикончить того, с кем он только что пил вино на дружеской пирушке. Он высок и тощ, любит прикинуться полудурком...
      - Леонардас? - ахнули все, но тут же и захлопнули рты.
      Дигон не рассердился: он уже закончил свой рассказ.
      - Гм-м... - осторожно подал голос Бенино. - Я думаю, друг, ты ошибаешься... Конечно, описание твое вполне соответствует нашему несчастному Леонардасу, но... Он не Кармашан.
      - Конечно, не Кармашан, - пожал плечами Гвидо. - Я же говорил тебе, Дигон: Лавиния сказала, что знает Леонардаса с детства, а она родилась в Канталии, а не в Ордии.
      - Да и жил он - во всяком случае, в последние годы - в Эгане, сказал разочарованный философ.
      - Канталия или Эган, - решительно заключил Сервус Нарот. - И никакая не Ордия. Вот два пути, Волк. Выбирай.
      Яростно полыхнули синие глаза Дигона. Да, он готов был за золото искать Лал Богини Судеб, но не терпел, чтоб ему указывали - хотя бы даже направление пути. Но не успел он словом выразить рыцарю свое настроение, как слева от него вякнул астролог. Скрипучий голос его стал вдруг значителен и резок.
      - Не надо выбирать, - задрав вверх свой нос-крючок заявил он. - Ты и за пять лет не найдешь человека, если не знаешь, в какую сторону он подался. Я - и только я - укажу тебе, аккериец, где найти Леонардаса... Я, и только я!
      Все вздрогнули.
      Глава вторая. Астролог действует
      Да, теперь вздрогнул и Пеппо. Откуда этому старикану знать, куда двинулся Леонардас? Не иначе, как он находится в сговоре с ним, и решил продать свои сведения подороже.
      - Все просто, - Заир Шах с превосходством посмотрел на остальных. Леонардас тащит с собой Лал Богини Судеб, так? Клянусь Садоком и пророком его Халемом, никто из вас не станет утверждать, что в мире найдется ещё один такой камень!
      - Никто и не собирается сие утверждать, - недовольно проворчал рыцарь. - Говори толком, старик, чем ты можешь помочь?
      - Я найду твой Лал по звездам!
      Глаза Сервуса Нарота потемнели. Он мгновенно понял, о чем вещал сейчас Заир Шах. Несмотря на противный вид и наглое поведение этот старикашка считался одним из лучших астрологов в Агране, а кто не знает, что именно в Агране такой швали больше, чем рыбы в море! Хорошо, подумал рыцарь, что он не стал особенно настаивать и выгонять его из дому. Тогда определить путь Дигона было бы не то что сложней, а и вовсе невозможно, и Лал Богини Судеб он утерял бы навсегда...
      - Добрый старик! - со слезой в голосе воскликнул Сервус. - Я знал, что ты не оставишь в беде старинного друга!
      - Наплевать мне на тебя, - огрызнулся Заир Шах. - Я и медной монеты тебе не подарю, что уж говорить о Лале...
      - И что же ты хочешь? Золота? Самоцветов? - рыцарь обиделся и говорил холодно.
      - Вот еще! - фыркнул астролог. - Я хочу, чтоб вы все - все! - забыли о том, что я похитил шпинели! Моя репутация дороже всяких там самоцветов.
      - Да уж, - многозначительно заметил Бенино. - Если люди узнают о том, что ты вор, никто не захочет иметь с тобой дела...
      - Я не вор. Я... оступился... больше такого не повторится... - вдруг смутился Заир Шах. - Ну? Вы согласны?
      - Я-то согласен, - Сервус Нарот с сомнением посмотрел на своих гостей. - А вы?
      - Только ради тебя, - буркнул философ.
      - Так и быть, - кивнул Маршалл, пряча ухмылку.
      - Хорошо, - пожал плечами Гвидо.
      - Клянитесь своими богами, - потребовал астролог.
      - Тьфу, дурень... - пробурчал себе под нос рыцарь, но тем не менее произнес со всей торжественностью, на которую был способен. - Клянусь светлым Митрой, Подателем Жизни и Хранителем Великого Равновесия, я никому не расскажу, что Заир Шах стянул у меня оранжевые шпинели, цена коим...
      - О цене не надо, - торопливо прервал его старик. - Твоя клятва удовлетворила меня. Теперь ты, Маршалл.
      - Каким богом мне клясться? - мрачно осведомился тимит. - У нас их уйма. Адонис, Астан, наперсница её Ашторех, хитроумный Бел, Золотой Павлин Сабатеи - злобный выродок и недоумок...
      - Довольно! - остановил астролог. - Клянись всеми сразу.
      - Клянусь отцом нашим Адонисом, - заунывно начал Маршалл, - и матерью Астан, а также наперсницей её, прекрасной весной Ашторех, а также Белом и злобным выродком Золотым Павлином Сабатеи: я буду молчать о том, что Заир Шах уворовал шпинели у благородного рыцаря Сервуса Нарота...
      - Тем более, что ты сам уворовал у того же рыцаря черную жемчужину, ехидно заметил Бенино.
      - Вот-вот, - милостиво кивнул философу Заир Шах. - А теперь твоя очередь.
      - Митрой клянусь, нынче же забуду об этой гнусной истории, - быстро сказал Бенино.
      - И мальчишка пусть клянется, - не успокаивался вредный старик.
      Пеппо вздохнул. Искоса поглядев на Дигона, который безучастно грыз ноготь на большом пальце и, кажется, вовсе не прислушивался к столь содержательной беседе, юноша приложил руку к сердцу и скороговоркой пробормотал:
      - Клянусь светлым Митрой, никому не открою тайны.
      - Ты! - астролог повернулся к Гвидо.
      - Митра свидетель - никому ничего никогда не скажу.
      - Что ж, - Заир Шах мог торжествовать победу, - тогда я займусь пройдохой Леонардасом и твоим Лалом, наш добрый хозяин. Распорядись, чтоб в мою комнату принесли еды и вина на два дня и две ночи. И пусть ни одна душа не беспокоит меня все это время...
      Он встал, подобрал полы одеянья, и мелкими шажками направился к лестнице.
      - Постой! - Сервус Нарот растерянно смотрел ему вслед. - А когда ты откроешь нам, где камень?
      - Тьфу! Я же сказал тебе, глупый рыцарь: через два дня! Отсчитай от нынешнего полудня день, ночь, ещё один день и ещё одну ночь. И к утру вы все узнаете...
      С этими словами он ловко взобрался на лестницу, на два дня лишив друзей своего прелестного общества.
      * * *
      Дигону было скучно. В доме рыцаря он мог развлечься единственно созерцанием сокровищ, что считал пустой тратой времени. Говорить с другими гостями рыцаря он не желал: они казались ему нелепы и тупы. Гвидо с головой ушел в размышления о Лумо и своем собственном будущем, кое представлялось ему весьма печальным - отец собирался умирать, а потому маленький дознаватель, который до сих пор делал то, что угодно его душе, должен был заняться хозяйством. Прежде он был спокоен, ибо обязанности наследника обещал принять на себя названый брат Лумо, но теперь... Время от времени, когда мысли сии уж особенно доставали Гвидо, он громко, прерывисто вздыхал, пугая окружающих: тишина воцарилась в доме после ухода Заир Шаха. Тишина сплошная, плотная как туман, и совершенно непролазная. Слово давалось с трудом даже философу; сам рыцарь кашлял в кулак и предпочитал уединение раньше с ним такого вовсе не случалось; Маршалл, равно как и новый гость Волк-аккериец, беспрерывно пил, и тоже молча.
      Пеппо предполагал, что запоздалое понимание происшедшего, а также волнение перед открытием астролога создавало в доме такую странную обстановку. И он впал в прострацию, забывая даже мечтать. Совершать какие-либо действия, пусть и самые простые, ему не приходилось: брат умывал его и одевал, за руку сводил вниз к трапезе, выгуливал по саду, и юноша в конце концов всего за день погрузился в такую глубокую дрему, что ему стали сниться сны наяву.
      Бенино взирал на младшего брата с волнением, но лишь по привычке волноваться за него всегда. Он понимал, что тяжелое молчание и странное настроение взрослых определили его нынешнее состояние. Проще и, несомненно, необходимее было уехать, нежели оставаться здесь, но философ не мог бросить друга в такой момент его жизни. Лал Богини Судеб, который после этих дней вызывал у Бенино скорее отвращение, чем восторг, застил глаза несчастному рыцарю, изменил его, испортил, извратил. Бенино проклинал тот миг, когда Сервус Нарот обменял мешки с золотом на магический рубин. Сам он, хотя и увлекался самоцветами, не был этим болен; зараза не проникла в его поры и в его мозг, как то случилось с рыцарем. Сохранив ясную голову, он не собирался её затенять тяжелыми мыслями о новых приобретениях и способах их сохранения. Вот почему вся картина с Лалом Богини Судеб и Сервусом виделась ему прекрасно, приводила его в печаль, открывала новые области для философических измышлений.