Богиня судеб

      Судя по вытянувшимся физиономиям собравшихся, они были отнюдь не согласны, но высказать неодобрение не решались.
      - Второе: мы - я и Гвидо - будем искать Лумо, а заодно (надеясь на счастливый случай) Лал Богини Судеб, и оставляем за собой право в любое время обратиться к любому из вас с любым вопросом. Прошу не противоречить мне. В конце концов, если вы невиновны, вас должно только радовать то, что мы пытаемся снять с вас подозрения.
      Гости уныло кивнули. Бенино был, как обычно, убедителен.
      - И третье: почему бы убийце не признаться? Прямо сейчас - и тогда мы вместе подумаем, что делать. Но украденный камень тогда, ясно, придется вернуть, ведь у Сервуса есть наследник...
      - Кто? - разом выдохнули Заир Шах и Леонардас.
      - Я, - скромно ответил Бенино.
      * * *
      Пеппо смотрел на брата, широко раскрыв рот. Пожалуй, и в детстве он не выказывал так явно своего изумления. Даже он, его родной и самый любимый, ничего не знал! Бенино - наследник Сервуса Нарота! Богача, который мог бы купить всю Лидию и кусочек соседнего Тима впридачу!
      - Это меняет дело, достопочтенный философ, - сухо произнес Маршалл. Пусть первый подозреваемый Лумо Деметриос - ибо сбежал, но второй уж всяко ты.
      - Зачем бы я стал тогда красть Лал Богини Судеб? - обиделся Бенино. Он и так бы принадлежал мне.
      - Кто ж тебя знает, - ядовито ухмыльнулся Заир Шах. - Может, вступишь в наследование, да через пару лун и обнаружишь где-нибудь в саду под персиковым деревом сие сокровище.
      - Почему под персиковым деревом? - философ был явно растерян, а потому не так сообразителен, как всегда.
      - Подумать только, какое состояние! - добавил яду придурковатый эганец. - Ради него десяток лучших друзей укокошишь!
      - Вздор! - Бенино, наконец, пришел в себя. - Я не стал бы убивать Сервуса за все золото мира! И никого бы не стал убивать. Это не в моем вкусе.
      - А что в твоем вкусе, позволь узнать? - не успокаивался Заир Шах. Просто украсть сокровище?
      - Хватит!
      Резкий голос Гвидо оборвал перепалку.
      - Хватит... - уже тише повторил он. - Не стоит обвинять друг друга так можно далеко зайти и тогда история кончится плохо.
      - Куда хуже... - проворчал Заир Шах.
      - Послушай, уважаемый Гвидо, - снова подал голос тимит. - А ты-то сам как думаешь, кто его убил?
      - Не знаю, - медленно покачал головой дознаватель. - Но уверен... Вернее, почти уверен, что не Лумо. И - не Бенино.
      - Кто ж тогда? Может, я?
      Маршалл хохотнул, но глаза его смотрели на Гвидо вопросительно.
      - Может, и ты, - легко ответил тот. - Пока не знаю. Но обязательно узнаю, дайте срок.
      - И велик ли срок?
      - Дня два-три.
      - Посмотрим...
      После того, как тимит задумчиво произнес свое "посмотрим", Заир Шах встал, расправил складки нелепого одеяния и, с презрением поглядев на всех, вышел из зала. Вот ярко-синий подол его балахона проехал по одному маршу лестницы, вот повернул на второй... Лишь только затихли шаркающие шаги астролога, эганец выпучил светлые как осеннее небо глаза и трагическим шепотом сообщил:
      - Это он грохнул беднягу Сервуса!
      Все вздрогнули.
      - С чего ты взял? - фыркнул Маршалл.
      - Не хотел при нем рассказывать, но слышал его омерзительный голос той ночью.
      - Слышал? Где?
      - В коридоре, где ж еще... Сами знаете, какие тут у Сервуса лабиринты, так что точнее сказать не могу.
      - И что он говорил?
      - Не разобрал. Пищал что-то...
      - Может, он пел? - предположила прекрасная Лавиния, с легкой улыбкой глядя на важного как индюк Леонардаса.
      - С чего бы он стал петь ночью? - удивился эганец. - Нет, не пел.
      - А что? - начал сердиться Бенино.
      - Да говорю ж - пищал! Может, молился? Убил рыцаря, и молился.
      - Да зачем же ему молиться в коридоре? - потерял терпение Маршалл. У него для этого комната имеется! Какой ты тупой, Леонардас, прости, конечно...
      - Я не тупой, - с достоинством ответствовал эганец, подмигивая Лавинии. - Бурган Безглазый знает этого старого крючка - молился он или пел... Я не дознаватель и сие не моя забота. Хочу спать. Прощайте.
      Он поднялся и пошел к лестнице. Длинные аистиные ноги его в три шага одолели ступеньки одного марша, потом ловко перескочили на второй.
      - Сдается мне, наш приятель не такой кретин, как кажется, - заметил многозначительно Маршалл.
      - Думаешь, прикидывается? - встревожился Бенино.
      - И такое возможно. Смотри, как ловко повернул на старика.
      - С чего ему поворачивать? - не согласился Гвидо. - Его пока никто не подозревал.
      - Зачем он спать пошел? - Маршалл не желал отказываться от столь удобного объекта для обвинения в убийстве. - День еще, а он - спать!
      - И что с того? Нет, любезный Маршалл, никаких оснований для подозрений у нас пока нет. Увы, но нет. Я думаю... О, Теренцо, могу ли я узнать, что так заинтересовало тебя за окном?
      - Солнце, - за Теренцо пояснила девушка, пряча улыбку. - Сейчас оно опустится ещё на полпальца и мой супруг сможет говорить.
      - Он замолчал в это время ровно луну назад? - догадался Бенино.
      - Да.
      И все выжидательно уставились на Теренцо. Толстяк, тяжело дыша, смотрел на огненный шар, который блистал в чистом голубом небе так бездумно, так беспечно, словно и не существовало в мире под ним никаких тревог и забот. В молчании за солнцем следили и остальные. Бенино, например, полагал, что как только оно опустится на требуемые полпальца, Теренцо откроет рот и сразу обнаружит всем тайну убийства Сервуса. Гвидо был не столь оптимистично настроен, но и он надеялся услышать от жирного канталца нечто важное, могущее помочь ему в расследовании. Пеппо... Пеппо ни о чем таком не думал. Он просто вспоминал огромного розовощекого рыцаря, победившего самого Всадника Ночи и погибшего так нелепо и странно - от дружественной руки. А Лавиния просто взирала на своего толстяка с любовью и даже благоговением. Пожалуй, такой взгляд невозможно изобразить - мельком пронеслось в круглой голове дознавателя, - но как умудрилась эта красавица влюбиться в ужасного, мерзкого, одышливого, потного и жирного кабана? Гвидо с отвращением взглянул на Теренцо и в тот же момент толстяк вдруг коротко всхрюкнул и с торжествующей улыбкой повернулся к гостям.
      - Ха! Теперь я опять свободен! Я могу говорить! - заорал он хриплым от долгого молчания голосом. - Лавиния! Радуйся вместе со мной! Ха!
      - Постой, любезный, - поднял руку ладошкой вперед Гвидо. - Если не возражаешь, отложи ненадолго свою радость. Нам нужно, чтобы ты ответил на такие вопросы...
      - Сам знаю, - бесцеремонно перебил его Теренцо. - Я был нем, но не глух. Сервуса после вечерней трапезы я не видал, но зато кое-что слышал... - он многозначительно обвел маленькими масляными глазками присутствующих, убедился в их неподдельном внимании. - Трухлявая колода говорила с ним перед полночью.
      - Трухлявая... Это Заир Шах? - догадался Гвидо.
      - Ну да! Уж о чем они шептались - рассказать не могу, ибо не ведаю. Слов я не разобрал. Но бранились, точно бранились. Этот старый пенек звездочет шипел как разъяренная кобра, а Сервус отвечал коротко и гневно, будто отказывал тому в просьбе.
      - Значит, Леонардас действительно слышал его голос... - задумчиво пробормотал Бенино.
      - Конечно, слышал. Только, кривая оглобля, перепутал все. Не пел старикан и не молился, а чего-то требовал у рыцаря.
      - Но чего?
      - Почем мне знать? Сказал же, слов я не разобрал.
      - Полагаю, Гвидо, нам следует ещё раз переговорить с Заир Шахом, хмуро буркнул философ, которому не стоило труда всю картину убийства Сервуса Нарота представить во всех подробностях, благо фантазия работала превосходно.
      - Мне, - уточнил дознаватель. - Мне следует переговорить с ним ещё раз. А ты, уважаемый Бенино, займись поисками... Лумо и пропавшего магического рубина.
      - Хорошо, - легко согласился Бенино. - Теренцо, ты имеешь сообщить что-нибудь еще?
      - Ничего не имею, - хмыкнул толстяк. - Сейчас пойду к себе и буду разговаривать вслух с двумя самыми любимыми моими людьми - с собой и Лавинией.
      С трудом выбравшись из-за стола, Теренцо вытянул за руку Лавинию и вдвоем они удалились наверх. Теперь в трапезном зале осталось четверо. Маршалл, братья Брассы и маленький дознаватель.
      - Как ты думаешь, Бенино? - тихо спросил Гвидо. - Зачем Сервус рассказал всем, где хранится ларец с Лалом Богини Судеб?
      - Не ведаю, - пожал плечами философ. - Может, подозревал, что камень хотят украсть и решил поставить там засаду - ну, чтоб поймать вора?
      - Скорее всего, так...
      - Точно так, - заявил тимит. - А зачем еще?
      - Жаль, меня не было на той вечерней трапезе, - вздохнул Гвидо. - А я бы хотел послушать историю о Богине Судеб...
      - Я могу рассказать тебе, - усмехнулся Маршалл. - Не велик труд.
      - О, это было бы замечательно!
      - Ну, слушай. Еще до Великой Катастрофы на месте нынешней Герштунии были одни сопки да овраги, да камни, да болота кое-где, но ни травы, ни кустов, ни, тем паче, деревьев вовсе не наблюдалось. Так гласят легенды, а я тебе легенду и передаю. Обитали там несколько племен - дикие люди, которые охотились на диких зверей и тем и жили. Больше о них и сказать-то нечего... И вот однажды с небес было им знамение: страшная молния, ударившая в землю не менее полусотни раз, а самый последний - в хижину старой колдуньи... Конечно, все в мгновение сгорело дотла, но на другой день из горстки этого мокрого пепла выросло дерево, такое прекрасное, что все эти племена собрались вокруг него и так сидели чуть не целую луну, изредка отлучаясь только для того, чтобы добыть пропитание.
      К концу этой луны на дереве выросли два плода, похожие на апельсины, но не апельсины. Огромные, цвета яркого (а в тех местах яркого вообще не было - сплошная серость вокруг) - один желтого, а другой красного, ароматные, к вечеру они раскрылись и из них вышли две юные девицы. Одна та, что вышла из желтого - белокурая голубоглазая красавица, нежная и стройная как цветок. Вторая - та, что вышла из красного - тоже красавица, только черноволосая и черноокая, с фигурою гибкой как у леопарда, посадкой головы гордой, а походкой стремительной. И снова сверкнула молния. Она насквозь пронзила обеих девиц, заставив несчастных дикарей с воплями разбежаться в стороны. Когда же стало тихо и люди осмелились обернуться, они увидели, что из двух красавиц осталась одна... Какая, Гвидо?
      - Черноволосая?
      - Нет.
      - Белокурая?
      - Нет.
      - А какая же? - безмерно удивился маленький дознаватель.
      - Обе! - торжествующе воскликнул Маршалл. - Они соединились в одну в голубоглазую черноволосую красотку со взглядом нежным, а походкой стремительной и смелой. То и была Вечная Дева - Богиня Судеб. В руке её сверкал красным огнем великолепный большой лал, освещая тупые рожи дикарей мерцающим сиянием. Девушка обвела взглядом окрестности, и тут же из земли пробились ростки, из коих потом и выросли деревья, кусты да трава...
      - А потом? - истребовал продолжения Гвидо, видя, что Маршалл вдруг углубился в свои думы.
      - Потом? Потом она ушла. В неизвестном направлении...
      - И все? - разочарованно спросил Гвидо.
      - Нет, не все, - засмеялся тимит. - Потом её видели в Асгарде, в Канталии и Эгане, в Хитае и Ордии. Но тогда огненного лала в её руке уже не было. Никто не знает, каким образом она утратила его, но - теперь его владелец Сервус Нарот!
      - Уже не он... - мрачно заметил Бенино.
      - Уже не он... - согласился Маршалл. - Так вот, о Богине Судеб. Говорят, она обходит весь свет, останавливаясь лишь иногда и совсем ненадолго - для того, чтобы прясти пряжу, которая и есть судьба людская. Напрядет целый ворох, скажем, в Канталии, бросит на землю, он и рассыплется, но судьба канталцев - каждого из них! - уже будет предопределена на целые полсотни лет вперед. Затем пойдет в Лахору, и там то же самое... Ну, понравилась тебе легенда?
      - Так себе, - улыбнулся Гвидо. - Но этот лал действительно обладает магическими свойствами?
      - Поверь мне, - Маршалл посерьезнел, уставил черные маслины глаз в зеленые круглые глазищи младшего Деметриоса. - Недаром Сервус так за него пострадал. Между нами говоря, сам лал стоит ничуть не больше, чем та черная жемчужина или гранат - Красный Отец. Гораздо дороже его чудодейственная сила! Пусть он исполняет только одно твое желание, но зато какое! Ты можешь изменить свою судьбу полностью - хоть стать из нищего королем! Ни один маг не сделает такого!
      - А если я доволен своей судьбой?
      Маршалл опешил.
      - Доволен? Как это?
      - Да просто - доволен, и все, - Гвидо засмеялся. - Я люблю свой город и свою семью. Мне нравится моя внешность и мое здоровье... Нет, для себя я ничего бы не хотел. Но вот излечить и омолодить отца, или разыскать Лумо...
      - Э-э-э, парень, не выйдет. Лал Богини Судеб меняет только саму судьбу - твою судьбу! Если ты вздумаешь попросить золота - он не даст тебе и монеты; если ты вздумаешь попросить здоровья для отца - он не исцелит даже кашель. Но если ты скажешь: "Хочу жить двести лет" - ты будешь жить ровно двести!
      - Не хочу, - печально покачал головой маленький дознаватель. - Вполне достаточно и шестидесяти...
      - Мало! Мне скоро шестьдесят, а я ещё полон сил и надежд! Да знаешь ли ты, как хочется жить, когда седеют волосы и морщины бороздят кожу? Знаешь ли ты, сколько дум в голове о будущем и о прошлом, сколько... Отчего же Сервус Нарот не попросил себе долгой жизни?
      - Откуда ему было знать, что его убьют...
      - Он знал, - сказал вдруг философ. - Он очень хорошо это знал.
      Глава седьмая.
      Тяготы подозрения
      Гвидо недоверчиво улыбнулся.
      - Как то есть знал? Что навело тебя на мысль сию?
      - Ничего меня не наводило, - ответил Бенино с неохотою. - Мне б и в голову такое не пришло. Сервус сам мне сказал.
      - Когда?
      - В ночь перед убийством. Он пришел в мою комнату - встревоженный, побледневший...
      И Бенино рассказал все то, что поведал ему рыцарь.
      - Ну и ну-у-у! - протянул Маршалл, и не пытаясь скрыть изумление. Так значит, старина Сервус подозревал нас всех? Ах, я дурень! И что меня дернуло поехать сюда? Ведь не хотел же, клянусь пышной грудью Астан, владычицы нашей, не хотел! Ах!
      - А что ж поехал? - грубо спросил философ.
      - Да по письму же и поехал. "Не медли! - писал мне Сервус. - Я готов предложить тебе такую вещь, какой ты в жизни не видывал!" И что за вещь такая, подумал я, бросил все дела и поехал.
      - И что за вещь?
      - Тьфу! Ваза из цельного розового агата! На кой она мне нужна, эта ваза? У меня самого подобных полдюжины!
      - Гм-м... - Гвидо смущенно посмотрел на гостей. - Лумо толковал, мол, досточтимый Сервус писал дяде, что продаст ему нечто невиданное, дядя обрадовался и послал нас сюда. А приехали, рыцарь показал нам колет, расшитый сапфирами и мелкими бриллкандами, и боле ничего не предложил...
      - Интере-есно, - протянул философ, в глубине души недовольный таковым поведением лучшего друга. - Значит, он вытянул вас всех сюда посредством обмана? Не удивлюсь, если Заир Шаху вместо "невиданного сокровища" он пытался подсунуть золотое яблоко или ещё какую подобную чепуху.
      - Все это ещё раз подтверждает твой рассказ, Бенино, - сказал Гвидо, улыбаясь. - Он и в самом деле решил любым путем собрать всех, на кого падало подозрение. Вот только странно, что он все-таки не уберегся. Как говорят, предупрежденный об опасности почти спасен... Он же получил клинок в спину - ночью, когда всяк бережется вдвойне! Нет, пока не могу этого уяснить. Ладно, идемте отдыхать, друзья. Все устали - нынче был тяжелый день... Вон уж сумерки давно наступили...
      Только поднявшись, Пеппо понял, что действительно устал. Взяв брата под руку, он повис на нем и так доехал до своей комнаты. А там Бенино уложил его в кровать, накрыл покрывалом и удалился. Спустя несколько мгновений юноша уже спал.
      * * *
      Пробуждение было не из приятных. Дикий вопль, примерно такой, какой издал Ламберт, обнаружив хозяина мертвым, раздался перед самой утренней трапезой.
      Пеппо вскочил, холодея от одной мысли о том, что его брат мог оказаться следующей жертвой злокозненного убийцы. Вылетев в коридор, он нашел там Леонардаса, который, квохча как испуганная курица, бегал взад-вперед и всплескивал длинными руками.
      - Что случилось? - крикнул Пеппо, загораживая ему дорогу.
      - Не знаю! - истерично взвизгнул в ответ эганец. - Кто-то орал! Я не могу больше! Я уеду! Уеду!
      Юноша плюнул и побежал вниз, надеясь застать там кого-либо более здравомыслящего. Там оказался один Маршалл, с отсутствующим видом попивавший вино из серебряного кубка и, кажется, не слыхавший никакого шума. Он единственный не уходил отдыхать, а просидел тут с утра до утра сначала с остальными гостями, а потом один.
      - Ты слышал? - и ему крикнул Пеппо, дрожа от ужаса.
      - Что? - меланхолично спросил тимит.
      Не ответив, юноша развернулся и бросился снова наверх. Но на лестнице он столкнулся с Бенино - тот мчался как раненая волчица к своему волчонку. Едва он завидел Пеппо, как глаза его радостно вспыхнули. Схватив брата в охапку, он так сильно прижал его к себе, что юноша чуть не задохнулся.
      - Мальчик мой! - закричал Бенино, срываясь на фальцет. - Где ты был? Я обшарил твою комнату и десяток других! Я искал тебя!
      - Я тоже искал тебя! - задушенно пробормотал Пеппо в отворот его куртки. - Там орали, я испугался, я побежал...
      - Ах, какая трогательная картина! - издевательски пропел за спиной философа Заир Шах. - Прямо-таки больно смотреть!
      - А ты не смотри! - уже не первый раз в этом доме Бенино позволял себе грубости - наверное, уже чувствовал себя хозяином. - Иди вниз, сейчас я найду Гвидо...
      - Зачем еще? - недовольно фыркнул старик.
      - Разберемся, что к чему, - туманно ответил философ, увлекая брата за собой.
      Гвидо встретился им в одном из рукавов коридора. Он был так же бледен, как тогда, когда нашли тело Сервуса Нарота.
      - Ты слышал крики? - спросил его философ. - Где-то там, в правом крыле дома.
      - И слышал и... видел... - хмуро ответил маленький дознаватель. Теренцо убили.
      - Что?! - разом воскликнули братья Брассы, непроизвольно подаваясь назад.
      - Это Лавиния кричала... Они уснули, а проснулась она уже одна. То есть Теренцо лежал рядом, но был мертвее мертвого: горло перерезано от уха до уха.
      - А... оружие? - глотка философа пересохла и теперь он скрипел как несмазанная телега.
      - Кинжал... мой...
      Гвидо тоже говорил с трудом, но Пеппо отлично понимал его чувства. Сначала рыцаря закололи кинжалом Лумо Деметриоса, а теперь Теренцо зарезали кинжалом Гвидо Деметриоса. Все это было очень странно.
      - Все это очень странно...
      Бенино настороженно смотрел на бледное лицо маленького дознавателя, вдруг обнаруживая в нем неприятные изъяны: хитрые глаза, чей взор ускользал как у человека с нечистыми помыслами, слишком вздернутый нос, веснушки... Ну разве у честного мужа могут быть веснушки?
      Философ понимал, что несправедлив сейчас, но ничего с собою поделать не мог.
      - Да, все это очень странно, - с нажимом повторил он, отталкивая брата себе за спину.
      - Подумай же, Бенино, - Гвидо умоляюще посмотрел в глаза философа теперь его взор никуда не ускользал, а напротив, был прям и открыт. Подумай, зачем бы я стал оставлять свой кинжал в комнате, где только что убил человека? Я бы унес его и спрятал, или выбросил бы...
      - Ты хитер, - отворачиваясь, сказал Бенино. - Кто тебя знает...
      - Он не виноват, Бенино, - вступился за малыша Пеппо. - Убийца нарочно подбросил его кинжал в комнату Теренцо.
      - Помолчи! - сурово остановил его брат. - Иди к себе, запрись на засов и никого не пускай. Я приду позже.
      Юноша с укором посмотрел на Бенино, но перечить не стал - сие было бесполезно, ибо упрямее заупрямившегося философа мог быть только раздраженный осел.
      Когда Пеппо скрылся за дверью своей комнаты - а Бенино с Гвидо проводили его туда, - они пошли успокаивать Лавинию, которую, по словам младшего Деметриоса, вряд ли успокоил придурковатый Леонардас. Так оно и было. Рядом с трупом несчастного толстяка, вся перемазанная в его крови, сидела девушка, а эганец примостился чуть ли не у неё на коленях. Кажется, пыталась утешить его она: рыдая в полный голос, он визжал, что никогда больше не выедет из родного Эгана, чем бы его ни заманивали. Он клялся, что продаст всю свою коллекцию задешево, а лучше отдаст её первому встречному нищему, лишь бы не бояться за свою жизнь, коя, безусловно, дороже всяких там самоцветов и золотых побрякушек.
      - Будь мужествен, Леонардас, - повторяла Лавиния, сама едва живая от пережитого. - Возьми себя в руки, прошу.
      Бенино, не церемонясь особенно, взял тощего эганца за шиворот и вытащил его за дверь, с удовлетворением заметив облегчение на красивом лице девушки. Там, в коридоре, он прижал его к стене и сквозь зубы зашипел:
      - Ты, ублюдок, запомни: будь мужествен, не то я тебе шею сверну, цыплячья твоя душонка! Пшел в комнату!
      - В чью? - захныкал Леонардас.
      - В свою, глупец!
      Пинком отправив эганца в нужном направлении, Бенино вернулся к Лавинии. Она лежала поперек широкого супружеского ложа и не подавала никаких признаков жизни. Над ней, склонившись, стоял Гвидо и усердно размахивал тонкими ручками. Философ снова насторожился: всего несколько мгновений назад он видел её целой и невредимой, а сейчас... Уж не этот ли подозрительно мелкий ростом - тип воспользовался моментом и прирезал её тоже?
      - Помоги мне, - буркнул Гвидо, увидев входящего Бенино. - Только вы ушли, как она в обморок свалилась...
      Устыдившись своих мыслей, философ быстро подошел к низкому, как в комнате Сервуса Нарота, столику, взял бутыль с вином и, налив немного ароматного красного себе в ладонь, принялся растирать ей виски. Через некоторое время Лавиния пришла в себя.
      Гвидо, будто самый нежный и любящий брат, присел на корточки перед нею и, заглядывая в лицо, проговорил:
      - Мне так жаль, милая... Как могло случиться такое ужасное событие? Ты что-нибудь слышала?
      - Ничего... - покачала головой девушка. - Я спала... Мне снился золотой дракон...
      - Золотой дракон? - сделал стойку Гвидо. - Что это означает?
      - Ничего, - хмыкнул Бенино, испытывая укол ревности. - Это гобелен в сокровищнице Сервуса. Золотой дракон на фоне голубого неба, а под ним, на земле, полыхает пожар.
      - А-а-а... - разочарованно протянул маленький дознаватель. - Но, может, во сне тебя обеспокоило что-то?
      - Ничего. Вот только... здесь, - она протянула свою белую изящную руку, - стало холодно... Потому что мне снилось, будто я лечу верхом на золотом драконе. Я повернулась на другой бок и сунула руку под Теренцо - он всегда горячий... Был...
      Губы Лавинии задрожали, кончик носа покраснел, а прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Философ, с жалостью глядя на нее, думал все же о другом: её руке стало холодно от сквозняка - видимо, как раз в этот момент в комнату вошел убийца.
      - Полно, полно, красавица, - Гвидо вздохнул так тяжело, словно Теренцо был для него самым дорогим человеком на свете. - Ах, какое горе! Какое непоправимое горе!
      "По Сервусу ты не так убивался", - злобно подумал Бенино, отворачиваясь. Подозрения опять захватили его. Теперь уже странным казалось участие Гвидо, проявленное так открыто.
      - Пойдем, - Гвидо взял девушку за руку. - Я отведу тебя к Ламберту он говорил, помнится, что у него есть успокой-трава. Хорошая вещь!
      Философ что-то не припоминал, чтобы у Ламберта была успокой-трава. И когда это младший Деметриос успел с ним поговорить?
      - Бенино! Поди пока в мою комнату, подожди меня там.
      - Зачем еще? - угрюмо проворчал философ.
      - Необходимо, - таинственно и коротко ответил Гвидо, увлекая за собой Лавинию.
      * * *
      Бенино сидел в комнате Гвидо, где стены были обиты гладкой тканью зеленого цвета с розовыми разводами. Да, бедняга Сервус никогда не отличался тонким вкусом - разве что в драгоценных камнях он понимал прекрасно.
      Вспомнив, как он встретил его в этот раз - в ночной рубахе, босой и всклокоченный, Бенино улыбнулся. Но сразу затем вспомнил бездыханное тело, распростертое на роскошном ложе, с клинком в могучей спине. Глаза его повлажнели. Ну почему, почему Сервус не уберегся? Гвидо прав: зная об опасности, он должен был быть настороже каждый миг, а он позволил вонзить в себя кинжал, вовсе не оказав сопротивления.
      Бенино вдруг рассердился. Проклятый убийца отделался легко! Тяжелая рука рыцаря даже не коснулась его! Знать бы, кто этот таинственный преступник, посмотреть бы в его наглые глаза - глаза предателя, и разбить в кровь его мерзкий нос - нос предателя... Философ вздрогнул, живо представив себе фигуру без лица (потому что лица он ещё не знал); руки его напряглись, пальцы сжались в кулаки. Его вид - утонченный, изящный - многих вводил в заблуждение. Пожалуй, только Сервус да родные знали, сколько силы таит в себе это гибкое тело...
      - Вот и я, - бодро сказал Гвидо, возникая в дверях. - Ты уже видел?
      - Видел? Что? - недоуменно отозвался философ.
      - А вот. Подсунули под дверь утром.
      Маленький дознаватель протянул руку и схватил со столика обрывок папируса, на коем красивыми буквами, по-канталски, было написано: "Сервуса убил тимит. Посмотри его сапог".
      - Какой ещё сапог? - не понял Бенино.
      - Обыкновенный.
      - А как мы посмотрим, если сапог у него на ноге?
      - Не на ноге. Он как приехал так и снял его. То есть он оба сапога снял, а в одном... В одном было вот что...
      Гвидо приоткрыл полу куртки (философ заметил там множество карманов), пошарил под нею и выудил... черную жемчужину! Ту, что ещё вчера преспокойно возлежала в своем футляре, а тот - в сокровищнице Сервуса Нарота.
      - Ах, подлец... - пробормотал Бенино. - Он уволок черную жемчужину! Ах, подлец...
      - Но это ещё не все! - сообщил Гвидо так радостно, словно кроме жемчужины в сапоге тимита лежал сам убийца рыцаря и канталца.
      Снова сунув руку под полу куртки, он достал... И в этот раз Бенино был просто сражен... На ладони маленького дознавателя лежал кинжал - его собственный, тот, который он всегда брал с собой в дорогу, на всякий случай.
      - О, Митра... - застонал философ. - Ублюдок собирается прирезать кого-то моим кинжалом...
      - Именно! - победно воскликнул Гвидо. - И мы должны его остановить пока не поздно!
      - Слушай-ка, Гвидо, - осторожно произнес Бенино. - А ты уверен, что это он?
      - Маршалл? Нет, напротив. Я уверен, что это не он. Маршалл украл жемчужину, только и всего. Убийца - другой.
      - Кто?
      - Тот, кто написал это славное письмецо.
      - Прости, но мне кажется, что это славное письмецо написал Лумо... Нет, - выцветшие брови малыша Гвидо сошлись у переносицы. - Это не Лумо. Ты знаешь, мне очень стыдно признаваться, но мой бедный родственник совсем не умел писать. Читать - да, немного, и только по-леведийски. А сие писано канталскими буквами, и почерк хорош... Нет, это не Лумо.
      - А где он тогда?
      Гвидо промолчал, что весьма удивило философа. Обычно этот маленький человечек был словоохотлив и любезен, а теперь вот отвернулся и не думает отвечать.
      - Что ж, пожелаешь - скажешь, - легко решил проблему Бенино. - Ну, а сейчас нам нужно идти вниз. Маршалл там - ждет нас, и Заир Шах тоже. Кстати, а ты не думал о Заир Шахе? По-моему, лучшего убийцы чем он нам не найти.
      - Надо подумать, - сказал Гвидо, оборачиваясь к философу. Судя по улыбке, он оценил его тактичность. - Вперед!
      * * *
      Спускаясь по лестнице вслед за маленьким дознавателем, Бенино думал, что тому, по всей вероятности, очень нравится быть полководцем. Здесь, сейчас, он на своем месте. Вот если б ничего не случилось, если б не произошло два убийства одно за другим, вряд ли кто обратил внимание на приемного сына Гая Деметриоса. Ну, сын и сын, что тут такого? Теперь же он был главным лицом: к нему обращались за советом и помощью, на его вопросы отвечали (он напрасно опасался, что гости не воспримут его всерьез и потребуется помощь философа - старого знакомца всех приятелей Сервуса Нарота), его мнением дорожили. Иначе не ему, а Бенино прислали бы этот клочок папируса с...
      И тут Бенино как что-то дернуло. А откуда ему знать, что папирус и в самом деле подбросили? Уж не сам ли хитроумный Гвидо нацарапал это послание? Подозрения с новой силой вспыхнули в душе философа. Он вспомнил черную жемчужину и свой кинжал. Странный набор! Почему ж тогда в том же сапоге не лежал камень Богини Судеб? Да потому, что Гвидо - единственный в этом доме, кто ни демона не понимает в самоцветах. Лал не нужен ему - ему больше пришлась по душе черная жемчужина... Но тут Бенино совсем запутался. Если даже малышу так приглянулась черная жемчужина, зачем он положил её в сапог Маршалла да ещё написал об этом сам себе письмо? Почему не положить её в свой собственный сапог? И зачем демонстрировать её Бенино?
      Нет, Гвидо никак не укладывался в схему преступления. Надо искать другого убийцу. Философу, в общем, понравилась идея с Заир Шахом. Этот старый астролог так омерзителен, что вполне подойдет для темницы, а потом и топора. К тому же, он свое пожил...
      На этой мысли Бенино прервался, ибо ступил в трапезный зал. Здесь уже были: Леонардас, заплаканный и дрожащий, Маршалл, железно-спокойный, с легкой улыбкой на смуглом лице, сердитый и расстроенный Пеппо, Лавиния, бледная, но ещё более красивая, чем раньше, и Заир Шах, по обыкновению злобный и ещё более страшный, чем раньше. Ламберт, поставив на стол блюдо с маринованной рыбой, тотчас ушел, не в силах смотреть на общество, в котором никогда уже не появится его хозяин.
      Усаживаясь, Бенино не преминул укоризненно покачать головой, отчего Пеппо покраснел и опустил глаза: он ослушался брата и не стал сидеть в своей комнате в ожидании его. Впрочем, философ отлично понимал мальчика ему страшно было одному, вот и спустился вниз, к людям.