Богиня судеб

      - Я отвлеку их, - вдруг сказала Клеменсина, сама удивляясь своим словам и с усмешкой пожимая плечами. - А вы пройдете - только вдоль гор, вкруг равнины...
      - Нет, - сиплый голос Повелителя Змей звучал ещё с Ущелий, но зато сам он точно уже был здесь. - Уйдем вместе...
      - Как? - девушка снова пожала плечами.
      Не отвечая, Трилле сжал руку Дигона - ему показалось, что очень сильно, а на деле Волк едва ощутил сей знак. Он сразу понял, что хотел парень, а поняв, с сомнением качнул головой.
      - Ты слаб, - буркнул он, увлекая бродяжку за собой, к стене, кою все-таки намеревался разворотить.
      - Нет! - поистине то был голос человека живого, а не того полутрупа, что валялся без чувств всего несколько мгновений назад. Дигону даже почудилось, что из глубины подвала пронесся вздох Ущелий, упустивших душу Повелителя Змей из трясины своего сырого тумана. - Нет, я сделаю это.
      Клеменсина переводила недоуменный взгляд с одного спутника на другого. Она никак не могла уразуметь суть их спора, тем не менее понимая, что вот сейчас - спустя миг или два - решится их судьба.
      Трилле отпустил руку аккерийца и жестом предложил ему и девушке сесть на пол. Затем он повторил уже знакомое Дигону действо, а именно: носком сандалии очертил круг, стараясь, чтоб линия не прерывалась и на палец...
      Аккериец сунул лицо в колени, не желая видеть снова тех тварей, каждая из коих представлялась ему выродком Сета - злобного горгийского божества. Клеменсина же, догадавшись, что надо ждать чего-то странного и интересного, приготовилась внимать и взирать, ибо любопытство женщины неистребимо, даже в моменты опасности...
      И все же, когда со всех сторон раздалось премерзкое шипение, происхождение коего было весьма однозначно, девушку передернуло и, не в силах совладать с собой, она также сунула лицо в колени, а плечом прижалась к ноге аккерийца.
      Не прошло и мига, как снаружи послышались дикие вопли. Паника, охватившая бандитов, наполнила воздух; ужас ощущался повсюду - он затекал и в подвал, холодными колючими мурашками покрывая тело Клеменсины. Толстокожий аккериец вместо ужаса испытывал удовлетворение. Он легко воображал смятение и смерть, царившие сейчас в доме и возле него. По звукам, доносившимся оттуда, он восстанавливал всю картину происходящего: вот один ужаленный, визжа, покатился по земле; вот предсмертный хрип другого смешался с торжествующим шипеньем обвившей его горло змеи; вот третий вскочил на коня и тут же и он сам и его конь рухнули наземь, в жутких конвульсиях встречая смерть... Вой, крики, стоны разрывали ночную тишину, и скорбная музыка эта радовала жестокое сердце аккерийца так, как может радовать воина единственно победа над врагом.
      Впрочем - и тут Дигон нахмурился - то была вовсе не его победа. Опять волшба! В прошлом не раз приходилось ему полагаться на силы иных, никем до конца не изведанных миров, но чистая его, земная, природная натура так и не приняла спокойно магии - белой, черной, красной или зеленой, все равно. Он ценил только то, что творилось при помощи собственного ума, силы, ловкости и изворотливости, а потому все прочее (начиная от засушенных лягушачьих лапок и кончая тем же Лалом Богини Судеб) в душе презирал, инстинктивно сторонясь и опасаясь.
      Лишь только обрывки подобных мыслей промелькнули в голове аккерийца, он вскочил, не обращая ровно никакого внимания на вспыхнувшую тотчас боль, выхватил меч и всей массою своей вломился в стену, без труда выбив из неё порядочный кусок и вместе с ним вылетев на волю.
      Картина, представшая здесь глазам его, в точности соответствовала той, воображенной по звукам. Тела бандитов, распухшие как у утопленников, с синими физиономиями и выпученными застывшими глазами, усеяли небольшое пространство возле дома. Меж ними и на них вились, тянулись и качали премерзкими плоскими головами змеи. Дигон, лишь в течение мига взглянувший на них, готов был потом поклясться, что в маленьких злобных глазках гадов светилось настоящее торжество. Сколько их обреталось тут - двадцать, тридцать, сто - разобрать он не мог, да и не хотел трудиться. Сплюнув в сторону побоища, он развернулся и подался к дому, где битва со змеями была в полном разгаре.
      Посреди комнаты, широко расставив ноги, стоял главарь. Меч его летал в воздухе столь стремительно, что клинок казался всего-то серебряной паучьей нитью, кою теребил ворвавшийся в дом ветер. Десятки в куски разрубленных тварей лежали вокруг него, но все новые и новые, невесть откуда прибывавшие, шипя, упорно ползли к нему, уже обвивали его сапоги и тянули тонкие раздвоенные язычки к телу.
      Двое бандитов, обезумевших от ужаса, крутились тут же. В отличие от железно спокойного своего предводителя они повизгивали и ахали, суматошно размахивая ятаганами и прыгая с ноги на ногу, дабы не наступить на вьющихся по полу гадов.
      Хозяин постоялого двора находился в наиболее плачевном состоянии: его подвесили за ноги к потолку, и теперь он отчаянно дергался и вопил, призывая бандитов немедленно освободить его.
      Дигон, который в пылу вчерашней схватки все же заметил, что этот отвратительный старик то и дело швырял в него посуду и плевался, таким образом помогая своим приятелям, удовлетворенно хмыкнул - подлость и лицемерие наказаны, причем самым жесточайшим способом. Змеи уже подбирались к нему; им осталось только сразить главаря, и путь к связанной, словно нарочно приготовленной для них жертве оказался бы открыт. Понимая это, двурушник вертелся необыкновенно энергично - можно было даже подумать, что его уже укусили. К сожалению, цвет костистого лица свидетельствовал об обратном: он явно пребывал в полном здравии, что расстраивало не только аккерийца, но и бандитов. Так, в момент, когда Дигон распахивал дверь, главарь вдруг резко развернулся и, ощеря зубы, разрубил веревку, на коей болтался старик. Визжа, тот упал на пол и быстро пополз на четвереньках в угол, а оттуда навстречу ему уже стремились гады.
      Все это аккериец увидел в одно мгновение. И в то же мгновение змеи замерли, затем вновь встрепенулись и начали спешно покидать дом.
      * * *
      Дигон не ожидал подвоха. Скрестив мечи с двумя бандитами, он не заметил, как главарь их скрылся. Накануне тот столь отважно вступил в единоборство с огромным могучим Дигоном, что вряд ли можно было ожидать от него позорного бегства. Тем не менее, когда голова одного разбойника слетела с плеч, а потом и другой повалился на пол, разрубленный мощным ударом почти пополам, в комнате остался только Дигон да старик, уныло воющий в своем углу.
      - Старый башмак... - процедил аккериец, оборачиваясь к нему. - Как ты предупредил их?
      - Положил шапку на окно, - не стал отпираться двурушник. Его трясло от страха: он отлично помнил, как был наказан всего лишь за невинное кривлянье, и теперь ожидал воистину ужасной кары.
      - Оставь его, Волк, - Повелитель Змей, избитый, но не сломленный, с жалостью взирал на старика и с мольбой на спутника. Он пока плохо держался на ногах и потому стоял, прислонившись плечом к стене. Что-то новое появилось в нем после этой ночи. Не бродяжка, а познавший и жизнь и смерть бывалый путешественник, исполненный достоинства и благородства просил сейчас пощады для того, кто едва не погубил их всех. Видно, подвиг, который Трилле свершил ночью во имя дружбы, разбудил дремавшие дотоле высокие чувства...
      Дигон посмотрел на него и ухмыльнулся.
      - Вздор. Одним ублюдком на земле будет меньше... - и он поднял меч. Нет! - взвизгнул старик.
      - Да, - спокойно возразил аккериец, приближаясь к нему.
      - Он все равно убьет тебя! - двурушник захлебывался от страха и ярости. - Он найдет тебя и убьет! От Кармашана ещё никто не уходил!
      Меч опустился.
      - От Кармашана? - Дигон чуть не застонал от досады. Всю ночь с ним рядом находился знаменитый разбойник, а он позволил ему уйти целым и невредимым!
      В этот момент аккериец не думал о том, что прежде Кармашана никогда не видал, и узнать его просто не мог. Досада, раздражение, гнев были сильнее разума. Скрипнув зубами, он снова обратился к старику.
      - Где он сейчас?
      - В Ордии, в Канталии, в Эгане, - ослепленный надеждой, хозяин постоялого двора готов был выдать своего приятеля, но - и сие было совершенно ясно - не знал, куда он отправился. - В Горгии...
      Голос его увял. Нет, ни малейшей догадки не блеснуло в каше мозгов только все грезилась безумная физиономия Кармашана да пара барашков, бродивших по заднему двору. Барашков было жаль: каждого он мог зажарить и продать посетителям за пару полновесных золотых, но теперь... Он не знал, что его ждет. Вряд ли этот суровый аккериец оставит его в мире сем... Погрузившись в тоскливое молчание, старик уставился в пол, как будто в глубоких трещинах его мог увидеть свою судьбу.
      И вдруг тело его сотряслось от дикого приступа ярости, прежде не испытанного никогда. Дигон, который пришел в дом его с тем, чтоб отнять сначала источник существования, потом и жизнь - взбесил его безмерно. Сейчас он забыл, что первый намеревался отнять жизнь Дигона и порыться в его дорожном мешке; что десятки несчастных странников сгинули меж скал Ущелий по его вине; что сам ради медной монеты не пожалел бы и родного отца, коего, слава богам, у него давно не было...
      Если б мысли сии посетили его хоть мигом раньше, он наверняка сумел бы понять подлинное положение дел и остаться в живых: не желая более смотреть на его продажную рожу, Дигон повернулся и пошел к выходу. Трилле, облегченно улыбнувшись, собирался последовать за ним...
      Уже ничего не соображая, старик пронзительно завизжал и прыгнул на спину врагу, норовя разодрать зубами могучую шею его. Видимо, уверенность в том, что его собственная жизнь, в отличие от прочих, бесценна и неприкосновенна, придала ему сил, потому что Дигон не сразу смог расцепить кольцо тощих рук.
      Повелитель Змей, замерев у стены, ахнул. Тщедушное тело мерзкого старца взлетело в воздух, подъятое железной рукой, и грохнулось об пол. Но, словно вовсе не почувствовав удара, он вскочил и собачонкой метнулся к ногам Волка, хрипя, лая и клацая зубами.
      Он успел лишь услышать короткий злобный рык, да лязг меча в ножнах. Снова ахнул бродяга, протянул руку, чтобы остановить казнь, но было уже поздно. Меч взлетел и - голова двурушника покатилась по разбитому полу и остановилась у ног Дигона.
      Вздох Ущелий вновь услышал он, но теперь то был весьма удовлетворенный вздох. Туманы ждали новую душу. Пусть не такую легкую и чистую как у Трилле, а заплесневевшую и прогнившую насквозь, но, в общем, им было все равно...
      - Зачем-е-ем? - Трилле закрыл глаза ладонью. - Зачем?
      - В следующий раз будет умнее, - буркнул аккериец, вытирая лезвие полой куртки одного из бандитов.
      - В какой следующий раз? - парень изумленно взглянул на друга. - Для него уже не может быть следующего раза!
      Дигон пожал плечами и вышел из дома. Иная мысль завладела им сейчас. Прежде он полагал, что Кармашан и есть тот самый Леонардас, что своровал у рыцаря Лал Богини Судеб. Теперь же он в этом сомневался. Более того, он был почти уверен, что ошибся. Леонардас три дня находился в гостях у Сервуса Нарота, а Кармашан в то же время жил в горах, среди разбойников. Правда, Дигон был недалек от мысли, что он мог и раздвоиться, но здравого смысла в том не усматривал.
      И все же: кого преследовать? Продолжать путь в Ордию, или порыскать по горам, найти Кармашана и прикончить - просто так, на всякий случай?
      Равнодушные к людским делам звезды постепенно гасли. Громада гор, уже освещенная невидимыми глазу лучами восходящего солнца, казалась зачарованным городом, влекущим тайнами и сокрытыми в недрах сокровищами. "Что ищешь ты, человек? - спрашивали они. - Жизни ли? Смерти?"
      Дигон плюнул в их сторону и решительно направился к своему коню.