When Red is Black
       Пер . с англ . А. И. Захаровой

 

      Я хочу поблагодарить за помощь в написании книги моих друзей. Среди них Чарльз Тернер, или просто У Ян; Стейси Рон, которая помогла мне сократить длинноты; Кэрол Вонт, которая, органично восприняв суть книги, стала ее талисманом – «огненным драконом». Это конечно же Лаура Хруска, мой американский редактор, и Лиана Леви, мой французский редактор, – их поддержка поистине неоценима.

      Следователь Юй Гуанмин из управления полиции Шанхая одиноко стоял, преодолевая порывы ветра. Ветер постепенно усиливался и при резком порыве едва не сбивал его с ног. Шли месяцы, встреча за встречей, череда переговоров. Он так и не получил обещанного жилья в новом районе Тяньлин. Это была новая квартира, которая официально предназначалась ему. А ведь сообщение, что ему выделена квартира, было встречено шквалом аплодисментов.
      В переполненном Шанхае, где живут тринадцать миллионов жителей, ощущалась острая нехватка жилья. Предоставление квартиры было значительным событием. Управление полиции Шанхая много лет решало, кто из их сотрудников получит комнату или квартиру по ежегодному правительственному распределению. Выбор пал на Юя. Учитывая заслуги Юя на протяжении десяти лет, он наконец-то был награжден двухкомнатной квартирой или, по крайней мере, ключами от нее. Однако, не успев спланировать переезд, он узнал, что квартиру не дают.
      Юй стоял в небольшом внутреннем дворике, сплошь покрытом пыльными нечистотами и объедками. Здесь, в старом здании в стиле шикумэнь , жили простые люди – изгои. Дом вмещал не менее двенадцати семей, в том числе и его семью. Старый дворик и дом были похожи на груду мусора и металлолома. Это сравнение только сейчас пришло ему в голову. Он закурил.
      Объяснение или, точнее сказать, повод для лишения жилья посеяли в нем сомнения в правильности отношений между руководителями компаний. Кредитор другой руководящей компании стал владельцем нового жилья в районе Тяньлин, которое было построено Корпорацией строительства «Золотой Дракон». Юй был единственным, кому дали квартиру, и этот поворот судьбы стал абсурдом, подобным тому, как если бы жареная пекинская утка улетела обратно в небо.
      Несколькими днями ранее, когда до него дошли плохие известия, секретарь парткома управления полиции Шанхая Ли долго беседовал с Юем, прежде чем закончить разговор на присущей только ему позитивной ноте:
      – Экономические реформы влекут большие перемены. Трудно себе представить, что будет через два или три года. В нашей системе жилищного строительства также произойдут значительные изменения. Китайский народ не захочет зависеть от выделяемой правительством жилищной квоты. Например, недавно мой зять купил новую квартиру в районе Лувань. Ты все еще на первом месте в списке очередников, и управление возьмет твое дело на специальное рассмотрение. Даже в том случае, если ты в будущем сам захочешь приобрести квартиру, мы можем возместить твои затраты на покупку жилья.
      Таким было его утешение!
      За сорок лет, в течение которых правительство осуществляло программу жилищного строительства в городе, полиция предоставила своим сотрудникам возможность покупать собственное жилье, но, как было сказано ранее, полиция может поменять свое решение три раза на дню, да и никто не в состоянии спрогнозировать, как пойдут реформы в Китае. Для зятя секретаря парткома, владельца нескольких дорогих ресторанов и баров, не было проблемы в приобретении квартиры по цене четыре тысячи долларов за один квадратный метр. Для следователя Юя, полицейского низшего уровня, с месячной зарплатой в четыреста юаней, такие условия были всего лишь мечтой.
      – Но меня уже наградили квартирой, – упрямо возразил Юй. – Это официальное решение управления.
      – Я понимаю, это несправедливо по отношению к вам, товарищ следователь. Поверьте мне, мы старались сделать все возможное. Мы понимаем, что вы, как офицер полиции, прекрасно справляетесь с работой. Мы сделали все, что в наших силах, прошу прощения.
      Убеждения Ли не меняли ситуацию: следователь Юй лишился квартиры.
      Для него это было равносильно потере лица. Когда друзья и родственники узнали о новой квартире, все поздравляли его, и некоторые даже предлагали устроить праздничную вечеринку. А теперь что?
      Но более всего его волновала реакция жены Пэйцинь. В течение пятнадцати лет супружеской жизни они жили душа в душу, «разговаривая, разговаривая и разговаривая», как поется в одной популярной песенке. Во времена культурной революции, когда они были студентами, их отправили в провинцию Юньнань, а затем, как одну из миллионов простых семей, вернули в Шанхай. Они были неразлучны, но недавно жена показалась ему растерянной. Ему не сложно было это понять. Все эти годы он был основным кормильцем в семье. Сейчас же Пэйцинь, работавшая бухгалтером в ресторане, получала больше, чем он как следователь. Для него это было невыносимо. Разница в зарплате за последние годы значительно увеличилась, потому что жена получала еще и премии. И это без учета достающихся даром деликатесов, которые она приносила из ресторана.
      Когда стало известно, что им дают квартиру, им моментально снесло крышу, так сказать, в обоих смыслах. Жена с восторгом рассказывала всем о квартире, которую дали мужу «за отличную работу». Когда же стала известна плохая новость, Пэйцинь перестала радоваться.
      Обо всем этом и размышлял следователь Юй, забыв про сигарету, дымившуюся между пальцев. Это дурной знак, что с рядовым полицейским в современном обществе совсем не считаются.
      Его отец, которого звали Старым Охотником, тоже был полицейским. В свое время он меньше всего думал о том, чтобы испытывать гордость, будучи орудием диктатуры пролетариата, и стремился к равноправию в обществе в материальном отношении. Сейчас наступили девяностые годы, и мир изменился: единственной ценностью стали деньги. Товарищ Дэн Сяопин сказал: «Некоторым должно быть разрешено разбогатеть первыми». Кто-то, безусловно, внял его словам. А в социалистической стране разбогатеть означало прославиться. Ну а про тех, кто не стал богатым, как бы много он ни работал, газета «Жэньминь жибао» умалчивала.
      Следователь Юй, которому было уже сорок лет, не имел ничего, кроме одной комнаты, в которой он жил вместе с Пэйцинь и их сыном Циньцинем с тех пор, как в восьмидесятых годах они с женой вернулись в Шанхай. Комната находилась во флигеле дома, который подарили Старому Охотнику в пятидесятых годах. Там раньше располагалась столовая.
      В общем-то Пэйцинь ни на что не жаловалась, но после квартирного фиаско, которое претерпел муж, она не стала молчать. Как-то она спросила его о преданности в работе полицейского. Вопрос был задан не напрямую. Во время «политики реформ и открытости» люди сами могли выбирать, чем заниматься, хотя это и было рискованно. Как полицейскому, Юю была обеспечена «железная плошка риса», он на протяжении многих лет работал в полиции, веря в коммунистическую утопию председателя Мао. Железная – неразбиваемая – плошка риса была синонимом для обозначения работы с гарантированным доходом, медицинским пособием и талонами на питание. Но сейчас «железная плошка риса» больше не была желаемой. Жэн Син, бывший коллега Пэйцинь, уволился и стал владельцем частного ресторана. Он, так же как Пэйцинь, стал работать в пять, а то и в шесть раз больше, чем если бы трудился в государственном ресторане. Юй припомнил, что жена говорила с ним насчет выбора Жэн Сина, ожидая, что он ответит.
      – Это был кризис, – угрюмо заключил следователь Юй. Он вдавил сигаретный бычок в бетонную трубу во внутреннем дворике и вернулся в комнату.
      Пэйцинь мыла ноги в зеленом пластиковом тазике. Не замечая мужа, она отставила бамбуковую табуретку. На полу остались капли воды: ведь тазик был слишком мал и ее ноги едва умещались в нем.
      Когда-то в Юньнани, а это было совсем как в другой жизни, Пэйцинь сидела рядом с ним, барахтая ногами в чистом и спокойном ручейке, который протекал позади их бамбуковой хижины. В то время их единственной мечтой было вернуться назад в Шанхай, где все раскроется перед ними, словно радуга, вышедшая из облаков, словно вспышка света на крыльях голубой сойки. Так вот креветка в воде поймает тебя за палец и сама же от ужаса погибнет. Они вернулись в город в восьмидесятых годах, но лишь в свою двадцатиметровую комнату, к реалиям жизни. Не многие из их надежд стали реальностью, разве что рождение сына Циньциня, который сейчас так сильно вырос. Для них радуга за дальним ручейком навсегда исчезла.
      В новой квартире в Тяньлине должна была быть маленькая ванная, где Юй планировал установить душ. Качая головой, следователь Юй вновь поймал себя на мысли, что потерянного уже не воротишь. На столе, позади жены, он заметил пакет с кусками парной свинины, вероятно из ресторана Жэна. Бизнес шел в гору.
      Мог ли Юй вот так же в свободное время работать на стороне?
      Раздался телефонный звонок. Должно быть, из полиции, подумал Юй и оказался прав.
      Было уже поздно, и секретарь парткома Ли не мог разыскать старшего следователя Чэнь Цао, начальника группы по особым делам. Было срочное дело, убийство, поэтому-то он и позвонил Юю.
      – Инь Лиге, – повторил имя жертвы секретарь парткома, положив трубку.
      Ли ничего не объяснил, сказав только, что раскрытие преступления – дело государственной важности.
      – Должно быть, это известная персона, – предположил Юй, – поэтому дело передали нашей группе, которая специализируется на преступлениях, в основе которых политические интриги.
      Однако это имя ни о чем ему не говорило. Фамилия Инь не так часто встречается среди китайцев, и, если бы убитая была известной, он должен был слышать о ней.
      – Инь Лиге! – вдруг произнесла Пэйцинь, до сих пор не проронившая ни слова.
      – Точно, ты что-нибудь знаешь о ней?
      – Она – автор книги «Смерть китайского профессора». Профессор Ян Бин, – добавила она, вытирая ноги полотенцем. – Что с ней стряслось?
      – Она была найдена убитой у себя дома.
      – Правительство подключилось к делу? – цинично спросила Пэйцинь.
      Муж никак не ожидал такой реакции.
      – В управлении хотят, чтобы мы раскрыли убийство в кратчайшие сроки, если это возможно. Так сказал секретарь Ли.
      – Для вашего Ли все имеет государственную важность.
      Жена, наверное, имела в виду некоторые расследования, которыми руководил Ли, и, возможно, еще и то, что их лишили квартиры.
      Пэйцинь думала, что государственная управляющая компания, трижды в долгах, как ее представил Ли, была лишь отговоркой забрать у них квартиру.
      А ведь это действительно был лишь предлог, чтобы отобрать квартиру. Ведь у Юя не было политического влияния в управлении.
      Юй и сам понимал это, но не хотел обсуждать.
      – О чем же книга Инь?
      – В основе книги лежит ее частная жизнь. Она повествует о старом профессоре, который влюбился в нее во время культурной революции. Книга привлекла внимание общественности и вызвала на какое-то время споры. – Пэйцинь встала, держа в руках тазик с водой. – Вскоре после публикации книгу запретили.
      – Давай я помогу тебе, – сказал Юй.
      Он взял тазик, вышел во внутренний дворик и вылил содержимое в яму. Жена вышла за ним в тапочках.
      – Существует масса книг о культурной революции. Что же заставило ее написать нечто особенное?
      – Говорят, что некоторые описания в книге слишком реалистичны, много кровавых сцен, издевательств над партийной верхушкой. Роман вызвал огромный резонанс и за границей, поэтому строгие критики назвали ее автора диссиденткой.
      – Диссиденткой? Понятно. Но книга же о культурной революции, о прошлом. Если писательница не была вовлечена в сегодняшнее свободно-демократическое движение, я не понимаю, почему правительству пришлось от нее избавиться.
      – Но ты же не читал книгу.
      Возможно, Пэйцинь не очень-то и хотелось говорить об этом, подумал он после того, как она грубо ему ответила. Или, может быть, она просто не хотела говорить с ним о книжках. Между ними было одно различие: она читала книги, а он, как водится, нет.
      – Я прочту ее, – сказал Юй.
      – А что насчет старшего следователя Чэня?
      – Я не знаю. Ли не может разыскать его.
      – Так ты будешь сам вести следствие?
      – Думаю, да.
      – Я не смогу ничего узнать о Яне, а насчет Инь попробую, – предложила она. – В том смысле, если ты хочешь больше узнать о книге. Думаю, я еще раз прочту ее.
      Он удивился, что жена предложила свою помощь. Как правило, он не обсуждал дома своих дел, да и она нисколько не интересовалась ими.
      Этим вечером, после нескольких дней молчания, она вызвалась помочь ему. Что ж, это уже прогресс.

      Старший следователь Чэнь Цао из управления полиции Шанхая ничего не знал про историю с квартирой следователя Юя, которую выделил секретарь парткома Ли. Но сейчас он вспомнил фильм «Крестный отец». Он сидел в дорогом баре напротив Гу, главного директора шанхайского проекта «Новый Мир». Проект выдвигало правительство и торговые компании. Потягивая красное французское вино из бокала, который ослепительно сверкал при свете хрустальной люстры, Чэнь с иронией размышлял над ситуацией. Их столик стоял возле окна, из которого открывался восхитительный вид на набережную Вайтань, тянувшуюся от управления таможни к южному порту. Вода в реке переливалась, постоянно подсвечиваемая неоновыми огнями. За соседним столиком сидели европеец с китаянкой, они разговаривали на непонятном ему языке. Гу делал предложение, от которого было невозможно отказаться.
      Но на этом совпадения с фильмом закончились, и едва старший следователь напомнил себе об этом, как Гу подлил вино в его бокал. Чэню предложили баснословную сумму за то, что он возьмется переварить текст проекта. По словам Гу, это будет услугой, о которой он просит Чэня, и ничего более.
      – Чэнь, вам надо перевести для меня этот деловой проект. Не ради меня, а для Шанхая. Мой американский партнер, мистер Джон Холт, сказал, что заплатит по американским расценкам. Пятьдесят центов в американской валюте за одно китайское слово.
      – Довольно много, – сказал Чэнь. В свободное время он перевел несколько детективов и знал расценки. Обычно издательство платит переводчику разовый гонорар в десять юаней за слово, десять китайских юаней равняются одному американскому центу.
      – «Новый Мир» – это наш новейший проект. Это будет и огромный центр развлечений и шопинга, и жилой комплекс, который должен быть построен в центре города, со всем его архитектурным великолепием тридцатых годов, – заявил Гу. – Все здания будут декорированы в стиле шикумэнь: серые кирпичные стены, черные двери, дверные проемы из камня коричневого цвета, маленькие дворики, разнообразные флигели и деревянные винтовые лестницы. Здания будут расположены вдоль дорог, которые пересекаются, так же как и в первоначальном дизайне иностранных концессий. Короче, вы сможете вернуться прямо в середину тех старых добрых времен.
      – Я в замешательстве, мистер Гу. Современные здания в центре Шанхая вместе с устаревшими, старинными постройками, почему?
      – Давайте я вам расскажу кое-что. В прошлом году я был в Италии, в Риме, где случайно натолкнулся на ряд широко известных брендовых магазинов, расположенных на крошечных близко расположенных одна к другой улицах, как и у нас. Улицы вымощены булыжником и недостаточно широки для грузовиков. Тем не менее все приличные магазинчики расположены в этих старых зданиях XVI- XVII веков. Покрытые мхом, увитые плющом, но живые, со стильными мужчинами и женщинами, которые внутри зданий делают покупки, а снаружи пьют кофе, под звуки современной и постмодернистской музыки, витающей в воздухе. Я был просто сражен наповал, точно так же, как если бы на меня произвел впечатление жезл Мастера Цзэна, который наносил удар и проливал свет. Я побывал во многих местах. Шопинг здесь, ужин там не имели для меня большого значения. Но Рим меня действительно поразил. Я приобрел уникальный опыт, будто бы я, окунаясь в старые воспоминания, накладывал их на роскошь.
      – Звучит потрясающе, мистер Гу. Только Шанхай далеко не Рим.
      – У нас, в Шанхае, есть дома в стиле шикумэнь. Есть даже целый комплекс, декорированный в этом стиле. На самом же деле в стиле шикумэнь выполнено много домов. И там тоже предполагаются улицы. Некоторые дома будут полностью реставрированы и передекорированы. Если появится необходимость, то старые дома будут снесены и уже новые дома будут построены именно в таком стиле. Новые материалы, но в том же старом стиле. Внешний облик останется, но внутри будут кондиционеры, отопление и всевозможные современные удобства, все, что только можно придумать.
      – Шикумэнь – это главный архитектурный стиль жилых построек в Шанхае в эпоху иностранных концессий, – сказал Чэнь.
      – В этом стиле также будут декорированы магазины, бары, рестораны и ночные клубы. Здания для привлечения иностранцев – экзотические, необычные, в колониальном и постколониальном стиле, все, чего у них нет на родине. И это также привлечет внимание жителей Шанхая. Я провел исследование на рынке. Вы знаете, что люди сегодня тоскуют по родине. Как город будет называться? «Париж на Востоке»? «Восточная жемчужина»? Книги о золотых днях Шанхая раскупаются, как пирожки. Почему? Да потому, что средний класс стремительно развивается. Сейчас, когда у них появились деньги, они стали почитать свои традиции и историю, тем самым заявляя о себе.
      – Грандиозный проект! – улыбнулся Чэнь. – Он утвержден правительством?
      Чэнь знал, что Гу прозорливый бизнесмен. Не было необходимости заботиться о стратегии проекта «Новый Мир». Однако цена, которую ему предложили за перевод, была несоразмерна с заданием. Это было подобно луне, падающей с небес. Предложение показалось Чэню заманчивым, но и подозрительным – как выяснить, нет ли за этим чего-то криминального?
      – Городское правительство конечно же выступило за принятие проекта. Когда «Новый Мир» вступит в действие, это не только преобразит город, но и принесет большие доходы. – Гу закурил и добавил: – Что ж, раскрою вам один секрет. Я обратился с просьбой использовать землю для сохранения культурного наследия. После всего этого архитектура в стиле шикумэнь станет неотъемлемой частью истории Шанхая. В эту идею могут быть также вовлечены один или два небольших музея. Есть еще задумка – открыть музей старинных монет. Я уже связался кое с кем. Предполагается, что большинство зданий в стиле шикумэнь будут использованы в коммерческих целях. Это на самом деле лидирующие, роскошные дома.
      – Прямо как в Риме?
      – Точно. В моем предложении правительству я не вдавался в детали и не думал о цене земли, которая возрастет. С другой стороны, вы можете сказать, что это действительно для сохранения культурного облика Шанхая.
      – И вправду, – согласился Чэнь, – так много перспектив, что, исследуя одно, можешь узнать и другое, и можно выбрать то, что тебе нужно.
      – Городское правительство утвердило проект. Следующим шагом будет получение ссуды у инвестиционного банка за границей. Огромные деньги. Большая авантюра, я осознаю, что иду на риск. Вхождение Китая во Всемирную торговую организацию выведет его на новый уровень. Никто не может повернуть время вспять. Несколько венчурных американских компаний заинтересованы в «Новом Мире», но никто из них не знает ничего о культуре Шанхая. Поэтому я хочу представить им подробный бизнес-план, пятьдесят страниц английского текста. Все зависит от перевода. Только вам одному по силам справиться с заданием, мистер Чэнь.
      – Благодарю, мистер Гу. Это и вправду большой комплимент для меня.
      Чэнь изучал английский язык в институте, но в силу разных обстоятельств был назначен на работу в управление полиции Шанхая. Многие годы он только в свободное время занимался переводами, и ему очень польстило, что Гу отметил именно его.
      – Но в Шанхае так много квалифицированных переводчиков, – возразил Чэнь. – Например, профессора из Фуданьского университета или из института «Западный Китай». Думаю, мне не нужно представлять их вам.
      – Нет, они не смогут выполнить эту работу. Не один я так думаю. На самом деле я обратился к профессору из Фуданьского университета, который вышел на пенсию, и отослал его примитивный перевод моему американскому партнеру. Это был плохой перевод. «Слишком старомодно и буквально» – таким был вывод американца.
      – Да, но я учился у этих старомодных профессоров.
      – Если бы вы в свое время не пошли в полицию, то, будучи выпускником государственного университета, стали бы сейчас известным профессором. Конечно, все сложилось отлично для вас. Растущий кадровый работник, признанный поэт, прославленный переводчик, да вы просто предмет зависти для профессоров. И вы совершенно другой. Как представитель власти, вы на короткой ноге с американскими гостями. Кэтрин, ваша подруга из Америки, я запомнил ее имя, говорит, что у вас потрясающий английский.
      – Американское преувеличение. Вы не можете делать выводы исходя из ее слов, – засмеялся Чэнь. – Кроме того, я выступал лишь как представитель шанхайского отделения Союза писателей Китая. Я нечасто так делаю.
      – Ну, это уже другая причина, побудившая меня обратиться к вам за помощью. Этот деловой план имеет прямое отношение к истории и культуре Шанхая. Китайский текст написан довольно-таки поэтическим языком. А вы поэт. Ведь я не преувеличиваю, так? Честно говоря, я не могу придумать лучшего кандидата для этой работы.
      – Спасибо, – сказал Чэнь, глядя на отражение Гу в бокале. Гу, должно быть, предложил эту работу, имея серьезные намерения, а может, потому, что Чэнь удивил его своей работой в управлении.
      – Я знаю, что прошу немало. Возьмите неделю отпуска. Это срочная работа. Мы заплатим в полтора раза больше. Я предлагаю за срочность семьдесят пять центов за слово и сообщу это моему американскому партнеру, думаю, это не проблема.
      Это маленькая удача, быстренько подсчитал Чэнь. При условии в семьдесят пять центов за слово это получится около тысячи китайских юаней за страницу. За пятьдесят страниц – тридцать тысяч американских долларов, что равняется тремстам тысячам юаней, сумме, которую он смог бы заработать в должности старшего следователя за тридцать лет, включая все премии, которые он мог бы получить.
      Став в тридцать лет старшим следователем, Чэнь считал это полным успехом: перспективный кадровый работник с великолепным будущим, с машиной, правда взятой в кредит, новой квартирой на его собственное имя и изредка напечатанной фотографией в местной газете. Несмотря на то что он мог обходиться «железной плошкой риса», его месячный доход в пятьсот юаней иногда с трудом покрывал его потребности. Однако, несмотря на то что дополнительные деньги за секретный иностранный план и уникальный по технике перевод его привлекали, он не знал, как наилучшим образом использовать предоставившуюся возможность.
      Будучи перспективным кадровым сотрудником, он понимал, что к этому делу нужен нестандартный подход. Вступая в деловые отношения с Гу, он счел необходимым предложить платить время от времени, даже если бизнесмен будет всячески настаивать на выдаче банковского чека.
      Позже он изрядно потратился на лечение матери, чей главный работодатель был директором фабрики, а поскольку лекарства подскочили в цене, тот оказался в ужасном положении, так что не мог добавить денег к ее пенсии, чтобы она покупала таблетки. Она говорила с директором сотни раз, но все безрезультатно. Фабрика была на грани банкротства. Поэтому Чэнь решил оплатить все лекарства. Если деньги за перевод проекта «Новый Мир» будут регулярно поступать, они будут подобны «дождю в сухую погоду».
      – Вы должны мне помочь, – откровенно умолял Гу. – Я не могу показывать американскому банкиру такую нечитаемую работу. Перевод должен быть первоклассным.
      – Ничего не могу гарантировать. Перевод пятидесяти страниц требует времени. Я сомневаюсь, что могу справиться со всем этим за одну-две недели, даже если я возьму в управлении отпуск.
      – Ах да, я забыл. Для такого большого проекта вам наверняка понадобится помощь. Как насчет Белого Облака? Девушка, с которой вы танцевали в клубе «Династия», помните ее? Она студентка. Интересная, одаренная и понимающая. Она станет вашей маленькой помощницей.
      «Маленькая помощница» – сяоми – термин, который вообще-то означает «маленькая искусница». Нувориш-бизнесмен, Мистер Биг Бакс, так же как и Гу, был не прочь иметь в их компании молодую, красивую маленькую помощницу и придавал этому большое значение, как необходимый знак достойного социального статуса, если не чего-нибудь иного. Чэнь встретился с Белым Облаком, «девушкой К», в одном из кабинетов в караоке-клубе Гу «Династия», выполняя прошлое расследование.
      – Как я могу позволить взять себе помощницу, Гу?
      – Это в интересах «Нового Мира», которому вы помогаете. Я позабочусь об этом.
      «Аромат, исходящий от ее красных рукавов, сопровождающий твое глубокое дыхание в ночи…» Эта поэтическая строка времен династии Тан крутилась у него в голове, но Чэнь вернул себя в реальность. Свободная маленькая помощница. Как бутылка водки «Маотай» вдобавок к лунному прянику, который падает с небес.
      Таким образом, прозорливый бизнесмен Гу не мог так очевидно блефовать, и старший следователь Чэнь подумал, что ему не о чем беспокоиться. Если что-то позднее и всплывет, он потом решит, что с этим делать.
      «Есть вещи, которые человек может делать, а есть, которые не может». Это изречение Конфуция, которое любил цитировать его отец.
      – Позвольте мне поговорить с секретарем парткома Ли, – сказал Чэнь. – Я перезвоню вам завтра.
      – Он вам не откажет, я знаю. Вы – восходящая звезда, с многообещающим будущим. Вот часть аванса. – Гу вытащил из портфеля пухлый конверт. – Здесь десять тысяч юаней. Остальные доставлю вам завтра.
      Чэнь взял конверт, приняв решение не беспокоиться. Были другие вещи, которые волновали его. Он купит пачку красных таблеток для матери. Это последнее, что он мог сделать для нее как сын. Возможно, он также сможет нанять почасовую няню. Она жила одна в старой мансарде, и ее здоровье было слабым. Он опустошил бокал со словами: «Выпивая с тобой, мы говорим о сути наших сердец; моя лошадь привязана к иве у высокой стены».
      – На что намек? Просветите меня, мой старший следователь-поэт.
      – Это всего лишь цитата из Ван Вэя, – сказал Чэнь без дальнейшего объяснения. В четверостишии звучит обещание, которое дал храбрый рыцарь времен династии Тан. Он же просто заключил с Гу деловое соглашение, в котором не было ничего героического. – Я постараюсь.

      Автобус, набитый до отказа людьми, застрял в утренней пробке. Следователь Юй, в отличие от своего начальника, старшего следователя Чэня, не имел служебной машины. Это утро удалось, подумал Юй, заняв сидячее место в переполненном автобусе. И сейчас, расстегнув верхнюю пуговицу на форме, он мог поразмышлять о новом деле, связанном с убийством.
      Секретарь парткома Ли позвонил ранним утром и сообщил о том, что старший следователь Чэнь взял отпуск и что Юй теперь за главного по делу об убийстве Инь. Позвонил Чэнь и сказал, что он дома занимается переводом одного делового проекта и не может выйти на работу, поэтому Юй должен сам расследовать убийство.
      Информация об Инь Лиге была подготовлена. Юю дали толстую папку архивных материалов, собранных в управлении, и материалы из еще одного источника. Следователь Юй не удивился оперативности. Писательница-диссидентка Инь должна была на длительное время стать объектом негласного наблюдения полиции.
      В папке лежала ее фотография. Это была стройная, как бамбуковая палка, довольно высокая женщина лет пятидесяти. Ее высокий лоб и овальное лицо испещряли очень глубокие морщины, а сквозь очки в серебряной оправе пристально глядели печальные глаза. Она была одета в темно-синюю маоистскую куртку и такого же цвета штаны, фотография чем-то напоминала старую открытку.
      Инь закончила шанхайский институт в 1964 году. За энтузиазм, проявленный в студенческих политических кружках, ее приняли в партию и по окончании института взяли на работу преподавателем в государственный институт. Вместо уроков она вела со студентами беседы на политические темы. Это засчитывалось ей как испытательный срок: она должна была быстро подняться до уровня партийного функционера, проводя работу с представителями интеллигенции, которой всегда нужно быть идейно подкованной.
      Грянула культурная революция, и Инь вместе со своими студентами присоединилась к организации хунвейбинов – «красных защитников», действовавших в духе председателя Мао, провозгласившего: «Уничтожим все старое и гнилое». Она, критикуя контрреволюционных «монстров» и ревизионистов, возглавила революционный комитет института.
      Обладая властью, Инь была убеждена в необходимости «непрерывной революции под руководством диктатуры пролетариата». К концу шестидесятых председатель Мао понял, что бунтующие хунвейбины выступают против его власти. Хунвейбины, по недомыслию, навлекли на себя неприятности. Инь также подверглась критике и была снята с поста главы ревкома института и сослана в партийную школу в деревне. Это было новое учреждение, созданное председателем Мао, решение было принято им ранним майским утром. После знаменательного 7 мая по всей стране появились партийные школы, названные «школами 7 мая». Одной из целей Мао было взять под контроль политически ненадежные элементы, то есть тех, кто стоял на его пути.
      Студенты-партийцы делились на две группы. В первую входили бывшие члены партии. С их левосторонними взглядами их надо было где-то содержать. Вторая группа состояла из интеллигенции, а именно из профессоров, писателей, артистов, которые были включены в разряд политических элементов. Партийных студентов заставили перевоспитываться непосильным трудом индивидуально, а также используя групповую политическую учебу. Инь, как преподаватель института, к тому же и партийный работник, за короткое время приспособилась к работе в двух должностях. В «школе 7 мая» она возглавила коллектив и именно здесь встретилась с Яном.
      Ян – профессор университета «Восточный Пекин» – был гораздо старше Инь. Он побывал в Америке и вернулся в начале пятидесятых, и вскоре был внесен в список находящихся под контролем под названием «правый», а в середине шестидесятых – под названием «черный монстр».
      Инь и Ян полюбили друг друга, несмотря на разницу в возрасте, «революционное время» и предупреждения со стороны партийной школы. Из-за несвоевременного романа они страдали от преследования. В скором времени Ян умер.
      После культурной революции Инь вернулась в свой институт и написала книгу «Смерть китайского профессора», которая и была опубликована шанхайским издательством. Роман больше походил на автобиографический. Вначале, так как в книге не было ничего нового и необыкновенно трагичного, книга продавалась плохо. В те годы погибло очень много людей. Никто и не думал о том, что ей, как участнице отряда хунвейбинов, представится возможность осудить культурную революцию. Так было до тех пор, пока один из студентов университета не перевел книгу на английский язык, что привлекло внимание правительства.
      Формально ничего некорректного в осуждении культурной революции не было. Газета «Жэньминь жибао» также занималась событиями культурной революции и сообщила, что она была ошибкой председателя Мао, который имел добрые намерения. Грубый промах, который был совершен, напоминал всем известный скелет в шкафу.
      Осознавать, что у тебя дома скелет, – это одно, но была еще и другая причина: вытащить его на всеобщее обозрение для Запада. Вот почему партийные критиканы прозвали Инь «диссиденткой». Это сработало как волшебное слово. Теперь роман выглядел как умышленное нападение на власть. Книга была неофициально запрещена. Чтобы опозорить ее, как когда-то и она делала это, будучи главой отряда хунвейбинов, была проведена экспертиза на основе воспоминаний. Это была битва, которую она не могла выиграть, поэтому ей пришлось уйти в тень.
      Но все то случилось несколькими годами раньше. Ее роман, наполненный множеством специфических деталей, не привлекал большую аудиторию за границей. Она ничего не выпускала, кроме подборки стихотворений Яна, которую ранее помогла отредактировать. Потом Инь стала членом Союза писателей Китая, что можно было расценивать как знак милости со стороны правительства. Из досье было видно, что она не сказала и не сделала в Союзе ничего значимого.
      Закрывая папку, следователь Юй терял надежду узнать, почему же в расследовании ее убийства заинтересована власть. Он мог понять, почему партийные деятели озабочены тем, чтобы поскорее было раскрыто дело. Все то, что касается писателя-диссидента, может привлечь внимание, неблагожелательное и у себя в стране, и за границей.
      Когда наконец автобус прибыл на место назначения, детектив Юй понял, что переулок Сокровищницы сада, где жила Инь, был средний по величине переулок в старом стиле, за черными решетчатыми железными воротами, вероятно незаконченными со времен, когда здесь находилась французская концессия. Место выглядело старомодным, ближайшие окрестности располагались на склоне гор.
      Юй решил сначала прогуляться по местности. Ему следовало познакомиться с участковым полицейским, Почтенным Ляном, который работал здесь неподалеку вот уже много лет. Почтенный Лян должен был встретить Юя в девять тридцать в домкоме, рядом с задним входом в переулок. Юй пришел на пятнадцать минут раньше назначенного времени.
      Главный вход в переулок был со стороны дороги Цзиньлиньлу. На пересечении Цзиньлиньлу и Фуцзяньлу, в трех или четырех кварталах отсюда, можно было увидеть особняк Чжун Хуэя. Многоэтажное здание, владельцем которого некогда был Большой Брат Ду из триады. Через задний вход в переулок можно было выйти к большому супермаркету. Еще было два боковых входа вдоль улицы Фуцзяньлу, по которой тянулись маленькие магазинчики и киоски. Юй увидел, что к основному переулку примыкали еще несколько ответвлений, пересекающих друг друга. Большинство домов были в стиле шикумэнь, так же как и дом Юя, типичный для Шанхая, – двухэтажный, с длинными переходами и маленькими внутренними двориками за железными воротами.
      Заглянув в главный вход переулка, Юй увидел пожилую женщину с мрачным взглядом, пытающуюся одной рукой открыть черную дверь дома. В другой руке она держала ночной горшок. Переулок Сокровищницы сада был запущен и изобиловал извилистыми второстепенными переулками, со множеством изгибов и поворотов. Шум в нем стоял невероятный. Рядом с главным входом разносчик лукового пирога, громко призывая купить свой товар, брякал по плоской сковородке металлической лопаткой. Маленькая девочка, лет пяти или шести, одиноко стояла посреди переулка и плакала навзрыд. Почему – Юй так никогда и не узнает. Он понял, что здесь проводить расследование будет сложно. При постоянном движении людей и непрекращающейся разного рода деятельности преступник может легко пробраться и уйти никем не замеченным.
      Юй свернул в сторону домкома. Он заметил невысокого седовласого мужчину, выходящего из двери и энергично машущего Юю рукой.
      – Товарищ Юй?
      – Товарищ Лян?
      – Да, это я. Люди зовут меня Почтенный Лян, – прогремел он. – Я всего лишь участковый, а для расследования нам очень нужна ваша помощь, товарищ следователь.
      – Не говорите так, Почтенный Лян, – сказал Юй. – Вы здесь работаете так долго, что это я должен рассчитывать на вашу помощь.
      Почтенный Лян занимался на вверенной ему территории жилищными прописками и отчетами. Порой его работа сводилась к обеспечению связи между домкомом и районным полицейским участком. Вот почему именно ему поручили работать со следователем Юем.
      Почтенный Лян застал хорошие времена в шестидесятых и семидесятых годах, когда жилищная прописка была способом выживания в городе, где полиция строго распределяла талончики на питание. Талончики нужны были для получения продуктов, таких как рис, мясо, рыба, масло для готовки, а также угля и папирос. Более того, теория классовой борьбы председателя Мао проникала во все сферы жизни. Следуя этой теории, на протяжении длительного периода социализма классовые враги все время предпринимают попытки организовать диверсию против диктатуры пролетариата. Поэтому участковый должен быть все время начеку. Каждому жителю окрестности пришлось стать осведомителем, чтобы выявлять скрытого классового врага. Местная охрана была в полной боевой готовности. Если кто-то утром передвигался по переулку без уведомления местных властей, то участковый стучался к нему в дверь в эту же ночь. В восьмидесятых и драматичных девяностых годах все постепенно изменилось. Система продовольственных талонов ушла навсегда, так что люди теперь больше не зависели от жилищных регистрационных карт. Не было строгого требования соблюдения правил, относящихся к жилищным лицензиям. Тысячи провинциальных рабочих стекались в Шанхай. Правительство города хорошо осознавало то, что дешевая рабочая сила нужна теперь для использования в строительных и сервисных секторах.
      Почтенный Лян по-прежнему добросовестно выполнял свою работу. Юй приехал к нему на автобусе, чтобы уточнить некоторые детали.
      – Детектив Юй, я вам дам кое-какую информацию об Инь, – сказал Почтенный Лян, – и еще сведения о местности.
      – Это хорошо.
      – Инь переехала в переулок из институтского общежития где-то в восьмидесятых годах. Точной причины переезда я не знаю. Одни говорят, что она не ужилась с соседями по комнате, другие утверждают, что из-за популярности ее романа руководство института решило улучшить ее жилищные условия. Этими небольшими улучшениями было предоставление ей маленького помещения, образованного изгибом лестницы. По крайней мере, это был персональный закуток, где она могла, уединяясь, читать и писать. Для нее это было достаточно.
      – Никто в полицейском отделе не связывался с вами относительно ее переезда в переулок?
      – Мне известна вся ее политическая подоплека, но никаких специальных инструкций я не получил. Иметь дело с диссидентом нужно аккуратно. Все, что я могу сделать как участковый, – это обеспечить высокую бдительность и предоставить любую информацию от ее соседей. Домком ничего не предпринял. Все, что связано с диссидентами, слишком сложно для нас. Мы относились к ней так же, как и к любому жителю в переулке.
      – Какие у нее были отношения с соседями?
      – Не очень хорошие. Когда она впервые переехала сюда, соседи не заметили ничего особенного, кроме того, что, как преподаватель университета, она писала книгу о культурной революции. У каждого был свой собственный опыт в этом национальном горе. Никто не хотел говорить об этом.
      Когда о ее книге стали известны подробности, некоторые люди стали проявлять к ней интерес. Это душещипательная история, из-за которой, после всех этих лет, она осталась в одиночестве. Некоторые соседи жалели ее, но она так ни с кем и не поладила. В своей комнатке, помешанная на молчании, она тайком зализывала свои раны.
      – Да, это понятно. Ее горе было личным и, возможно, слишком болезненным, чтобы говорить о нем.
      – Невозможно жить в домах старого стиля, не находясь в постоянном контакте с соседями, ежедневно и ежечасно, – сказал Почтенный Лян, отхлебывая чай.
      – Некоторые говорят, что шанхайцы – прирожденные хитрецы и торговцы. Это не так, ведь здешним людям приходится жить в такой тесноте. Как говорят старики, «лучше близкие соседи, чем дальние родственники». Но казалось, что Инь намеренно отдаляется от соседей. В конце концов, повозмущавшись, они стали относиться к ней как к чужой. Ланьлань, одна из ее соседок, говорила по этому поводу: «Ее мир не здесь».
      – Возможно, она была слишком занята работой, чтобы заводить друзей, – предложил Юй, украдкой взглянув на часы. Почтенный Лян походил на его отца, Старого Охотника, в одном: оба они были неутомимыми болтунами, отклоняясь порой от темы. – Вы общались с ней напрямую?
      – Да, когда она пришла прописываться. Она была неприветлива, даже немного враждебна, как будто я был одним из тех, кто бил Яна в те дни.
      – А вы читали роман?
      – Не весь, ведь некоторые отрывки печатались в газетах и журналах. Знаете что, – продолжил Почтенный Лян, – некоторые читатели, несомненно, были в ярости от того, что она написала, будучи сама во главе хунвейбинов и делая то, что она относила к единственным «геройским поступкам» во имя революции.
      – И какова же была реакция ее соседей?
      – Я думаю, что не многие читали ее книгу. Хотя, может, и читали. Это то, что я знаю из собственного расследования.
      – Вы основательно поработали, Почтенный Лян, – поблагодарил старика Юй. – Пойдемте сейчас к ней.

      Следователь Юй стоял перед дверью из массива дуба, выкрашенной в черный цвет, и стучал блестящим медным дверным кольцом, какие еще остались в домах, построенных в стиле шикумэнь.
      – В доме два входа, – пояснил Почтенный Лян. – Входная дверь может быть заперта изнутри. Обычно дверь закрывают после девяти часов. Есть еще черный вход, который ведет к маленькому переулку.
      Это объяснение совсем не нужно было Юю, который не сказал Почтенному Ляну, что сам живет в таком же здании уже многие годы, но ему было очень интересно послушать. Он пересек внутренний дворик, вошел в общую кухню и увидел втиснутые в пространство железные варочные плиты для семей, казалось, в тысячу, если не более, человек, их котелки и кастрюли висели на стене. Всего Юй насчитал пятнадцать плит. В конце кухни была лестница, которая отличалась от лестницы в его доме и выглядела еще одной комнатой, вписанной в лестничный проем. Площадку над кухней между первым и вторым этажом, которая называлась тинцзыцзянь, все считали самым неудачным помещением в доме стиля шикумэнь.
      – Давайте поднимемся в комнату Инь. Будьте осторожны, следователь Юй, ступеньки очень узкие. Это не случайное совпадение, – продолжил Почтенный Лян, – многие писатели жили в тинцзыцзянях в тридцатых годах. Я припоминаю, что так называемый термин «тинцзыцзяньская литература» как раз о писателях, творивших в нищете. Здесь до 1949 года жил известный писатель, правда, имени его я не помню.
      Юю также не удалось вспомнить его имени, хотя он был уверен, что слышал о нем. Он удивлялся, как можно было сосредоточиться, когда люди ходили все время туда-сюда.
      – Вы, наверное, много читаете, – сказал Юй, убеждая себя в том, что имеет дело не только с откровенным болтуном, но и человеком, уходящим от темы.
      Дверь была опечатана. Почтенный Лян уже нацелился сорвать бумажку, но неожиданно услышал просящий голос одного из жильцов:
      – Товарищ Лян, вы должны помочь нам. Этот бессердечный человек уже более двух месяцев не дает нам ни единой монеты.
      Юй догадывался, что речь идет о семейных дрязгах. Это всегда раздражало его.
      – Вам не нужно меня сопровождать, Почтенный Лян, – сказал Юй. – У вас полно дел, а это потребует времени. Нам нужно будет встретиться в домкоме. Организуете?
      – Что, если в двенадцать в отделе? – предложил Почтенный Лян. – Но прежде чем мы расстанемся, следователь Юй, я дам вам более подробный отчет о картине преступления. Здесь три страницы.
      Юй начал просматривать отчет, стоя на площадке и наблюдая за тем, как Почтенный Лян уже растворяется среди варочных плит общей кухни.
      В первоначальных сведениях, которые он просмотрел еще в автобусе, картина преступления была описана одной фразой «полностью уничтожено». Значит, в момент обнаружения тела Инь в комнате почти ничего не осталось нетронутым. Помощник, работавший с доктором Ся, пришел снять отпечатки пальцев, но сказал, что из многочисленных следов и пятен на поверхности сложно будет выявить настоящий след преступника.
      Вот что говорилось в отчете. Утром 7 февраля Ланьлань, проживающая в конце западного крыла на втором этаже, в шесть часов сорок пять минут вернулась с рынка. Она поднялась наверх и прошла мимо двери Инь. Обычно дверь была крепко закрыта. Всем было известно, что Инь ходит рано утром на гимнастику тайцзи в городской парк и не возвращается до восьми часов. В то утро ее дверь была слегка приоткрыта, и, хотя это было не ее дело, все же ей показалось это странным, свидетельствовала Ланьлань. Она нагнулась, чтобы завязать шнурок на ботинке, и украдкой заглянула в щель, где увидела что-то похожее на перевернутый стул. Она постучала, подождала минуту или две, прежде чем войти, и обнаружила Инь, лежащую на полу. Недалеко от ее лица лежала белая подушка. Видно, с больной случился обморок и она упала с кровати, подумала Ланьлань.
      Она бросилась к Инь и, надавив ей на впадину над губами , позвала на помощь.
      Сразу же прибежало семь или восемь человек. Один стал брызгать холодной водой на лицо Инь, другой щупал пульс, третий бросился вызывать скорую помощь, прежде чем они поняли, что Инь не дышит. Они заметили несколько выдвинутых ящиков; наверное, там что-то искали. Вскоре в комнате скопилось много людей, и, прежде чем понять, что разор неспроста, они нарушили прежнюю обстановку в комнате.
      Затем вместе с членами домового комитета прибыл Почтенный Лян, однако следы преступления едва ли можно было уже обнаружить. Один из присутствующих зашел так далеко, что положил подушку обратно на кровать и задвинул все ящики.
      В отчете не была упомянута существенная деталь. Как утверждает секретарь парткома Ли, сразу после того, как Почтенный Лян прибыл туда, на место преступления приехали представители органов общественной безопасности. Они начали обыск в комнате и при этом должны были соблюсти все правила процедуры и надеть перчатки, но Ли не просил их об этом. Он не знал целей этого обыска. Возможно, привлечение органов общественной безопасности в деле с писательницей-диссиденткой Инь для него не было неожиданностью.
      Представители органов безопасности попросили, чтобы полицейский отдел информировал их о результатах расследования.
      Поглаживая подбородок, Юй положил отчет обратно в папку, разорвал бумажку с печатью на двери и вошел в комнату. Это была бедная обшарпанная комната на одного человека. В отчете было написано, что следов борьбы обнаружено не было, а точнее, не было вообще никаких следов. Сегодня, ознакомившись с описанием места преступления, следователь Юй не ожидал увидеть ничего большего.
      Мебель хозяйка купила после того, как съехала из общежития. Это была мебель в стиле восьмидесятых годов, скромная, практичная, темно-коричневого цвета: все еще в хорошем состоянии односпальная кровать, стол, стул, шкаф с высоким зеркалом, диван с красной выцветшей обивкой и табуретка, которую можно использовать как подставку для ночника.
      В пепельнице он увидел несколько темных сигаретных окурков. Это были американские сигареты. На столе еще было что-то наподобие печатной машинки. Юй был уверен, что это не компьютер. Возможно, это была электрическая печатная машинка. В маленьком буфете, придвинутом к стене, было несколько банок чая, банка растворимого кофе «Нестле», пара дешевых пиал, небольшая упаковка бамбуковых палочек в деревянной коричневой коробочке, чашка и стакан. Судя по всему, она могла принимать у себя несколько гостей.
      Кровать была, скорее всего, сделана кем-то из соседей. Матраса под простыней не было: она спала на плоском каркасе. Потертому лоскутному, набитому хлопком одеялу, должно быть, было уже около четырех-пяти лет. Он потрогал одеяло и ощутил его жесткость. Подушка была без наволочки, но относительно белая, если сравнивать с одеялом.
      Он направился к столу. В верхнем ящике лежали чеки из разных магазинов, чистые конверты и журнал по туризму. В другом ящике хранились блокноты, записная книжка, стопка бумаги, пачка писем, на некоторых адрес был написан по-английски. Содержимое третьего ящика было смешанным: маленький набор маскарадных украшений – возможно, это были сувениры, привезенные из ее путешествия в Гонконг; шанхайские часы с кожаным ремешком и ожерелье из костей какого-то экзотического животного.
      Содержимое шкафа подтвердило его ожидания. Вещи выглядели поблекшими, обычными по исполнению, большинство из них дешевые, вышедшие из моды.
      Было новое шерстяное платье, хотя, очевидно, не очень дорогое, но, несомненно, приличного качества. В книжном шкафу стояли словари китайского и английского языков; сборник историй Хана; избранные работы Дэн Сяопина; копии романа «Смерть китайского писателя» и копии избранных поэм Ян Бина. Кроме того, он увидел пачку старых журналов, некоторые из них сороковых-пятидесятых годов, с торчащими закладками.
      Там же он обнаружил старинный альбом с листами из черной бумаги, с маленькой фотографией в алюминиевой рамке в виде звезды. На первых страницах большинство фотографий были черно-белыми. На двух из них маленькая Инь с прической в виде конского хвоста. Потом на фотографиях появился красный цвет галстука, где маленькая пионерка Инь в пионерском лагере салютует флагу с пятью звездами. На рисунке, сделанном от руки, она стояла счастливая на городской площади между седым мужчиной и маленькой стройной женщиной: вероятно, это были ее родители.
      Он вернулся к большой фотографии, которую, должно быть, сделали в 1967-1968 годах, в первые годы культурной революции. Инь стояла с нарукавной повязкой и произносила речь. Представители высшего руководства из правительства сидели в ряд прямо перед ней на фоне красного бархатного занавеса. Она выступала от имени отряда «красных защитников» на национальном заседании студентов университета, но, несмотря на всю политическую значимость мероприятия, выглядела неопытной девчонкой. Даже не из-за ее молодого лица с живыми юными чертами. Она была поразительно похожа на девочку с плаката хунвейбинов, который он видел. Следующие несколько страниц зафиксировали самые великолепные моменты ее политической карьеры. На одной фотографии она сидит вместе с Генеральным секретарем ЦК компартии на заседании в стенах Запретного города.
      Дальше листы были пустыми. Не потому, что не были заполнены, а потому, что здесь проходила резкая граница, где молодая представительница хунвейбинов уже становилась зрелой женщиной, идущей по пути к кадровой школе. Это был момент, где в возрасте двадцати лет переворачивалась одна-единственная страница жизни.
      Закрывая альбом, следователь Юй вспомнил, что надо идти в домовый комитет.
      Этот комитет одно время был наподобие филиала районной полиции, отвечающего за все, что выходит за рамки ее непосредственной работы: еженедельные политические занятия, проверка количества людей, проживающих в доме, центры ухода за детьми, выделение квот на рождение детей, разрешение споров между соседями и, что самое важное, строгое наблюдение за жильцами. Комитету поручили сообщать о каждом лице и оформлять эти сведения в виде секретного полицейского досье, что предоставляет власти возможность эффективно следить за каждым человеком.
      За последние годы домком, как и другие организации, претерпел драматические перемены, но функция охраны осталась одной из основных задач. Комитет должен был закрывать глаза на таких, как Инь, но собирать информацию о других подозрительных лицах в доме.
      Появившись в домкоме, Юй был удивлен, увидев, что Почтенный Лян накрыл стол. В центре длинного стола стояли три пластиковые коробки с курицей. Кроме Юя и Почтенного Ляна, здесь было еще четыре человека из комитета, в руках у них были палочки.
      – Три курицы – это неплохо: желтые перья, желтый клюв и желтые ножки. Домашние куры, выращены в Пудуне, а не на современных птичьих фермах, – сказал Почтенный Лян, многозначительно поднимая свои палочки.
      Товарищ Чжун Ханьминь, начальник жилищной охраны, предложил свою версию убийства, говоря о выдвинутых ящиках стола.
      – Преступник намеревался обворовать ее, но, когда она неожиданно вернулась, он запаниковал, – сказал Чжун. – Я не думаю, что он из нашего дома или нашего переулка. Несомненно, он был не местный и грабил ее квартиру наугад. Как говорится в поговорке: «Кролик не щиплет траву около берлоги».
      Без подтверждения такой версии фактами не было никаких оснований это утверждать. Провинциальные рабочие месяцами скитались в поисках жилья. В городе это не редкость. Сюда стекались рабочие из многих провинций.
      «Очевидно, Чжун пытается отвлечь меня от мысли о переулке, – подумал Юй. – Если окажется, что преступник один из жильцов переулка, то местный комитет будет нести ответственность».
      Председатель комитета, товарищ Цяо Ляньюнь, говорил вторым. Цяо предоставил информацию, вступающую в противоречие с версией Чжуна. Он основывался на сведениях, собранных Пэн Пин, по кличке Креветочница. Она зарабатывала себе на жизнь тем, что разделывала креветки перед своей дверью. Ее дверь была почти напротив двери Инь, в трех или четырех шагах. Креветочница заключила договор с продуктовым магазином, по которому очищенные креветки доставлялись туда до восьми часов утра. Шанхайские жены предпочитали ходить по магазинам рано утром. Обычно она начинала работать примерно в четверть седьмого и не помнит, чтобы Инь этим утром возвращалась с занятий гимнастикой, хотя она болтала с Ланьлань около шести тридцати. Пэн настаивала на том, что не уходила со своего места, пока не услышала шум в комнате Инь и не взглянула в сторону ее двери. Цяо считал, что ее словам можно верить, потому что Креветочницу считали честной женщиной. Кроме того, куда бы она пошла, если ее руки были покрыты слизью креветок. Цяо подвел итог:
      – Если кто-либо быстро и незаметно прокрался через черный вход, то, скорее всего, не прошел бы мимо Пэн, тем более неизвестный выбежал бы в столь ранний час. А в дворике у переднего входа этим утром, где толпились несколько человек, никто не видел кого-либо выходящего.
      Аргументы Цяо были поддержаны Почтенным Ляном. Он начал анализировать, как охраняется переулок и здание. В связи с делами по нескольким кражам за последнее время домком предпринял дополнительные меры безопасности. Все входы в переулок были защищены сварными железными воротами, которые закрывались в половине первого ночи и открывались в пять тридцать утра. Ключи хранились у жителей переулка.
      Кроме этого, были определенные правила работы дверей домов шикумэнь. Передние и задние двери дома Инь были закрыты всю ночь. Передняя дверь закрывалась изнутри и не открывалась до семи часов, а около девяти тридцати вечера снова закрывалась. Предполагалось, что заднюю дверь, через которую жильцы входили и выходили рано утром или поздно вечером, они закрывают сами.
      Юй слушал и делал краткие записи в блокнот без каких-либо комментариев. После полутора часов работы события того утра можно было восстановить следующим образом.
      Инь была ранней пташкой. Она покинула здание 7 февраля около пяти пятнадцати утра, выйдя через черный вход. Она ушла в городской парк заниматься гимнастикой. Никто не видел ее этим утром выходящей, но не было причин, свидетельствующих о том, что она изменила своим привычкам. Она занималась гимнастикой с тех пор, как переехала сюда, и все знали, что она пунктуальна.
      Этим утром Ланьлань вышла около пяти тридцати. Она обнаружила заднюю дверь закрытой. Она открыла ее, затем вновь закрыла и направилась в продуктовый магазин раньше, чем обычно, за свежими морепродуктами, так как этим днем ждала гостя из Сучжоу.
      Сразу же после нее два других жителя шикумэня вышли через черный вход. Одним из них был Жэнь, он ушел в ресторан на ранний завтрак. Другой – Вань – ушел заниматься гимнастикой на набережную. Каждый из них был уверен, что они ушли между пятью сорока пятью и шестью часами.
      Около шести пятнадцати молочница Сюн, сидевшая с бутылками молока у главного входа, видела, как возвращалась Инь. Молочница посмотрела на часы, ведь Инь обычно не возвращалась так рано.
      Ланьлань вернулась с покупками около шести тридцати. На этот раз она оставила заднюю дверь незапертой, потому что несколько минут болтала с Креветочницей, сидевшей на углу, и по привычке пошла через дворик отпереть переднюю дверь. Примерно в это же время просыпались остальные жители шикумэня. Некоторые из них вышли во дворик умыться над раковиной. Тем утром там было не менее трех или четырех человек, припомнила Ланьлань. Время совпадало. По словам доктора Ся, Инь была задушена при помощи какого-то мягкого предмета между шестью пятнадцатью и шестью тридцатью. Другими словами, ее убили незадолго до того, как ее обнаружила Ланьлань.
      Юй начал собирать все воедино. Появились две версии. В первом сценарии, согласно теории Чжуна, убийца был не местный. Он проследовал за Инь в комнату и совершил преступление. Но другие детали были не учтены. Конечно, преступник мог скрытно подойти к ней где-нибудь в тени переулка. Но потом убийца должен был выбраться из здания, и тогда незнакомец наверняка был бы замечен теми, кто находился во дворике, если он уходил бы через переднюю дверь. Если он ушел через заднюю дверь, то кто-нибудь случайно взглянул бы в сторону дворика и мог увидеть его, хотя бы та же Креветочница, сидящая за задней дверью. Она не могла его пропустить. Но за все это время никто о чужаке не заявлял.
      И наоборот, Инь могла быть убита одним из жильцов шикумэня. Если это так, то двери, так же как и ворота переулка, открыть было несложно. Позже убийца запросто пробирается обратно к себе в комнату. Пока никто не видел, как он входил в жилище Инь, никто не может его подозревать. Это сужало круг версий. Юю казалось, что надо сосредоточиться на жителях домов.
      – Я составил список всех подозреваемых в доме, – прошептал ему на ухо Почтенный Лян. – А также начал собирать их отпечатки.
      – Я изучу ваш список, – сказал Юй, глядя на часы под конец встречи. – Спасибо, Почтенный Лян. Завтра мы начнем допрашивать людей.
      Если злоумышленник живет в шикумэне, то Юй найдет мотив совершения преступления. Почтенный Лян намекнул на плохие отношения между Инь и ее соседями, но для совершения преступления веских причин не было. Что побудило соседей расправиться с женщиной?
      Когда собрание в домкоме подошло к концу, детектив Юй решил вернуться в управление. Предстояла долгая прогулка, около сорока пяти минут. За время пути он хотел все хорошенько обдумать и не опережать события. Надо было исключить другие версии, прежде чем сосредоточиться на жителях домов.
      Он пришел на остановку и увидел телефонную будку возле магазина иностранной литературы. Зайдя в нее, Юй позвонил в шанхайское издательство. Он хотел выяснить, сколько заработала Инь на выпуске своего романа. После десяти минут поисков издателя книги Инь кошелек Юя был почти пуст, но Юй наконец нашел издателя романа «Смерть китайского профессора» по имени Вэй.
      – Я очень рисковал, принимая ее рукопись. Выпустив книгу, мы могли потерять большую сумму. В то же время никто не ожидал, что книга вызовет множество споров. Инь заработала примерно три тысячи юаней, – сказал Вэй.
      Это небольшая сумма, даже по прошествии нескольких лет. Теперь продавец пампушек с яйцами может заработать гораздо больше всего за пару месяцев.
      Вэй не знал, какую именно сумму получила Инь за перевод с английского, но, судя по информации, которой он располагал, она была небольшая.
      – Кроме того, – пояснил Вэй, – в восьмидесятых годах Китай не входил в международное соглашение по авторским правам.
      Американский издатель платил маленькую зарплату, но Юй вспомнил те письма с английскими адресами, даты которых были совсем не поздние. Он позвонил старшему следователю Чэню.

      Чэнь взглянул в окно и увидел в свете раннего утра серое мрачное здание. Затем он перевел взгляд на папку с текстом проекта «Новый Мир», лежащую на столе, и начал печатать перевод на электрической пишущей машинке. Проект был претенциозный. Переводить документ было нелегко, так как он содержал много архитектурных терминов, разбросанных по всему тексту. Чэнь сделал немного технических переводов за деньги, и ни один из них не был таким прибыльным, как этот. Обычно уходили часы, чтобы осмыслить все технические нюансы, прежде чем продолжить работу.
      Чэнь взял две недели отпуска. Секретарь парткома Ли нехотя, но согласился. Он долгое время обещал Чэню отпуск, но появлялась то одна причина, то другая, и до отдыха дело не доходило. Сейчас Ли трудно было отказать Чэню в просьбе, несмотря на срочность дела Инь.
      Чэнь ни словом не обмолвился о переводе, когда просил дать ему отпуск. Были и другие причины получить свободное время. Он был немного разочарован последним расследованием, хотя, как полицейский, сделал все, что было в его силах, однако, несмотря на все его усилия, он не мог предвидеть несчастье, случившееся с бедной женщиной. Министр общественной безопасности Хуан позвонил из-за границы и похвалил его за «отлично выполненную работу под руководством министерства» и пожелал ему «приложить еще больше усилий в работе, как растущему кадровому сотруднику шанхайской полиции». Секретарь Ли был недоволен тем, что его фаворита хвалят. Звонок министра Хуана для Чэня мог иметь большее значение, чем для Ли. Ли сразу оценил ситуацию. Слишком быстрый взлет Чэня он считал недопустимым. Напряжение между двумя людьми росло. В управлении было еще две вещи, которые раздражали Чэня. Море деловых встреч и горы документов. Несколько полицейских, включая одного сотрудника из их особой следственной группы, были отстранены от дела в связи с тем, что оказались вовлеченными в дело о контрабанде. Один старый сотрудник компании снова затронул вопрос о поэтических наклонностях Чэня. Это было иронично, поскольку его литературное вдохновение за последние несколько месяцев практически иссякло. На поэзию у него не было ни времени, ни сил. Все, что он сочинил, были всего лишь отрывки стихов. И он не знал, когда он сможет их соединить вместе. Кроме всего прочего, после длительного периода встреч и переговоров возник вопрос о предоставлении Юю новой квартиры. И Чэнь взял это дело на себя. Он предвидел, что если его обещание не выполнится, то реакция будет негативной. Каждый знал, что детектив Юй был человеком Чэня, и это было потерей морального облика. Как гласит пословица: «Прежде чем ударить собаку, подумай, дабы не подвести своего наставника». Чэнь должен был вручить ключи от квартиры Юю. Секретарь Ли мог работать в тени, чтобы не показываться на глаза Чэню. Какими бы ни были объяснения этих событий, Чэнь сделал вывод, что он пока не имеет достаточно полномочий в управлении полиции Шанхая.
      Ну а если абстрагироваться от работы в полиции, было бы лучше заниматься чем-то другим. Он не был одним из тех людей, которые могли отдыхать ничего не делая, как в трактате Лао-цзы «Канон Пути и Добродетели». В некотором смысле работа переводчика, которую предложил Гу, была той, что ему была нужна, не считая денежную сторону дела. Проект «Новый Мир», лежащий на столе, начинался с детального экскурса в историю архитектуры Шанхая с начала века. Ему не пришлось долго думать над тем, что успех проекта полностью будет зависеть от выдумки – от ностальгии, блеска и роскоши тридцатых годов или, если быть совсем точным, от реализации этой задумки, смешивая прошлое с великолепным напитком, чашкой капучино, чтобы в девяностых годах увидеть восторг посетителей. Но затем ему показалось, что здесь кроется какая-то загадка. Когда кафе под названием «Жареная курица Кентукки» впервые появилось в Шанхае, он смеялся над этим. Он был уверен, что цены отпугнут большинство шанхайцев, но ошибся. «Кентукки» пользовалось большим спросом. В городе возникло несколько сетевых закусочных. Прошлым летом он хотел поговорить с кузиной Шань о здоровье своей матери, и Шань предложила встретиться в «Кентукки»: «Там классно. Чисто и прохладно».
      Едва он успел закончить половину листа, как кто-то легонько постучал. Он отворил дверь и увидел стоящую за ней девушку. Ее волосы касались плеч, а на бордовом пиджаке красовался университетский значок. Он признал в ней Белое Облако, маленькую помощницу, о которой говорил Гу.
      – Следователь Чэнь, я приехала работать, – сказала она нежным и сладким голосом, похожим на свежеочищенный личжи .
      Это была очаровательная девушка с лицом в форме арбузной семечки, миндалевидными глазами и сочными, как вишенка, губами.
      – Гу не должен был посылать тебя сюда и вообще поступать так. – Чэнь не знал, что еще добавить, но чувствовал, что должен как-то выкручиваться.
      – Он заплатил мне за то, что я должна приходить сюда, – сказала девушка с притворным страхом. – Вы же не хотите, чтобы я потеряла работу?
      Белое Облако не могла помочь ему с переводом, так как он вспомнил, что она специализировалась на китайской литературе. Тогда зачем она здесь? Могут быть звонки, на которые должны отвечать секретарши. Но во-первых, ему редко звонили домой. И потом, девушка-секретарша в его квартире – что о нем подумают? Как это всем объяснишь? Да и чем она может помочь ему?
      Но она уже чувствовала себя свободно, почти как дома, скинула пиджак и начала мыть чашки и пепельницу, не дождавшись его распоряжений.
      Наверное, Гу велел ей.
      – А как же твоя учеба?
      – У меня только одно занятие вечером.
      – Я не могу ничего для тебя сейчас придумать. Там на шкафу журналы. Если хочешь, возьми почитать.
      – Вы очень внимательны, мистер Чэнь.
      Он чувствовал себя неуютно, когда кто-то копошится позади него. Она начала перекладывать журналы на шкафу. У него не возникало никаких ассоциаций с фразой «маленькая секретарша». На ней был белый свитер с рукавами и оригинальным большим воротником. Очень стильно. Вдруг Чэнь сообразил, что незнаком с архитектурными стилями тридцатых и, если бы Белое Облако могла сфотографировать дом шикумэнь или переулок тридцатых годов на территории прошлой концессии, тогда он смог бы это представить.
      Чэнь спросил, сможет ли она сделать это для него.
      – Конечно, дайте мне ключи от вашей двери, – добавила она. – На тот случай, если я вернусь, а вас не будет дома.
      – ОК.
      Девушка ушла, вертя ключи на пальце. Надо полагать, она поняла, что именно должна была сфотографировать по его просьбе. Ее удаляющийся силуэт напомнил ему «странствующее облако», картинку с разными каннотациями в китайской поэзии, и в этот момент он подумал о «странствующем облаке, которое забудет вернуться, не подозревая о том, что весна подходит к концу», строчка из поэмы Фэн Яньсы, уже очень давно не читанной им. В классической литературе чаще, нежели реже, слово «облако» обычно было в связке с «дождем», вызывая сексуальные ассоциации.
      Чэнь снова попытался сосредоточиться на работе. Это было нелегко. Ему приходилось пользоваться китайско-английским, а также иллюстрированным словарями. После работы часа или более ему в голову пришла другая мысль. Помимо того, чтобы тупо печатать, он в копии проекта будет подчеркивать маркером слова, в которых не уверен. Делать это нетрудно, но займет довольно много времени, и потребуется внимательнее вчитываться в текст. Но в то же время он таким образом получал общую и более детальную картину «Нового Мира».
      Чэнь лишь однажды сделал паузу, чтобы приготовить себе чашку растворимого кофе, который время от времени прихлебывал.
      Белое Облако вернулась где-то около половины второго с тысячью проявленных и уже отпечатанных цветных снимков. Наверное, это услуга потребовала не менее часа. В другой руке она держала пластиковый ящик с коробочками, в которых был свиной шашлык и копченый угорь, а также пакет с пампушками.
      – Мистер Чэнь, вы обедали?
      – Нет, я не голоден.
      – Очень жаль. У меня не было сегодня времени приготовить вам еду. Я кое-что принесла из ресторана.
      – Спасибо! Сколько я тебе должен?
      – Нисколько, мистер Гу все мне вернет.
      Ему не нравились те распоряжения, какие отдавал Гу, в том числе по поводу денег.
      – Он не должен платить за мой обед.
      – Вы же знаете, что мистер Гу хорошо платит мне. Пожалуйста, помогите мне сохранить работу.
      Он с одобрением разглядывал фотографии. Они получились чистыми и хорошо сфокусированными. Он достал из обертки одну пампушку.
      – Что ж, не могу пожаловаться.
      – Пожалуйста, поешьте прежде, – сказала Белое Облако. – Пампушки еще теплые.
      Они выглядели так же изысканно, как перепелиные яйца, почти прозрачные, начиненные рубленой свининой и крабовым мясом в сочетании с пряными ароматами земли и рек. Превосходная горячая начинка от прикосновений его губ вытекала из пампушки.
      – Осторожнее, – предупредила она его, хихикая и поспешно вытирая его подбородок розовой салфеткой. Его смущало то, что она вытирает ему подбородок, и он понял, что обязан что-то сказать.
      – Судя по книге рецептов, которую я читал, пампушка уникальна своей начинкой в виде желе из свиной кожи. При ее выпечке желе превращается в горячую жидкость. Нужно осторожнее есть ее, иначе все вытечет, и можно обжечь себе язык.
      Несмотря на свои познания, он все-таки умудрился накапать на стол, и Белое Облако принесла полотенце, чтобы его вытереть. Чэнь сменил тему:
      – Ты действительно мне хорошо помогаешь. Но ты же студентка, я не думаю…
      – Мне нужны деньги на учебу. Мои родители безработные. Мне приходится работать не только в качестве секретарши, но и как «девушка К» в клубе «Династия» и еще кое-где.
      – Как это Гу умудрился придумать такую должность, – сказал он, отправляя в рот кусочек копченого угря. Угорь был хрустящим и сочным.
      – Он не может взять кредит под эту идею, – сказала она, высасывая начинку из лакомой пампушки. – Маленьких секретарш называют еще «сяоми», вы конечно же слышали это слово. И у Биг Бакса должны быть маленькие секретарши; мы – символы, вроде «мерседесов».
      Он был удивлен, что она бросает слова так небрежно, даже если слова эти не были важны для нее.
      – Есть и другая придуманная работа: «страстный спутник». Реклама об этой работе появилась на всю страницу в газете «Вэньхуэй дейли». Думаю, не нужно объяснять, о чем это. Верите или нет, но для этой работы требуются высококвалифицированные особы. По крайней мере закончившие университеты, умеющие поддержать интеллектуальную беседу, присутствующие на светских мероприятиях и конечно же для личных утех.
      – Боюсь, я старомоден.
      – Вы особенный. – Она встала и убрала остатки еды в холодильник. – Ну что ж, а я лучше сделаю что-нибудь, чтобы быть уверенной, что мистер Гу не просто так платит мне деньги.
      – У меня есть кое-что для тебя: ты можешь проверить для меня значения этих слов? Это сэкономит мне много времени, но не прямо сейчас, а вечером, если у тебя, конечно, останется время, после занятий будет в самый раз.
      – Конечно, я могу выучить пару новых слов. Зазвонил телефон. Как заправская секретарша, Белое Облако моментально взяла трубку:
      – Дом Чэня. Ой… – Потом наступила пауза.
      – Это следователь Юй. Я хочу поговорить с инспектором Чэнем.
      – Одну минуточку. – Она повернулась к Чэню, держа трубку в руках, и прошептала ему на ухо: – Вас спрашивает следователь Юй. Вы хотите поговорить с ним?
      – Конечно, – ответил он.
      – Извините, что беспокою вас, шеф, – сказал Юй, запинаясь.
      – Да ладно, Юй. Чем обязан? – Он негромко сказал Белому Облаку: – Ты можешь идти. Я тебе завтра позвоню.
      – Не стоит. Я приду приготовить вам завтрак, – сказала она. – Увидимся.
      – До встречи. Не беспокойся насчет завтрака.
      – У вас гости? – осторожно поинтересовался Юй?
      – Секретарша, – сказал Чэнь, добавив: – Я работаю над сложным переводом. Она мне помогает.
      – А, сяоми. – Юй даже не пытался выказать удивление.
      – Гу настоял на том, что она должна мне помогать, – объяснил Чэнь. Юй, должно быть, был единственным из тех, кто не вдавался в детали. – Вам ясна картина преступления?
      – Да, но там есть не все, что мне нужно, я вам уже говорил. Исходя из времени совершения убийства и того факта, что никто в это время не видел неизвестного входящим или выходящим из помещения, следует предполагать, что убийцей может быть один из жильцов шикумэня. Того же мнения придерживается и Почтенный Лян.
      – Вы исключаете другие версии?
      – Пока нет.
      – Относительно жильцов дома какие есть соображения?
      – Я уже думал об этом, – сказал Юй. – Я звонил в шанхайское издательство. Она мало получила с этого романа. Нашел немного денег в ящике ее стола и еще несколько писем из-за границы. Возможно, у нее был еще какой-то проект или другая книга. Это действительно может стать делом государственной важности. Работала ли она на правительство или на кого-то в правительстве? Она могла это скрывать.
      – Насчет ее контактов за границей органы общественной безопасности должны располагать сведениями. Они должны нам помочь. – Чэнь не мог сказать большего по телефону.
      – Они конечно же могут. Смазали всю картину преступления, когда производили обыск в ее комнате, и не сказали нам, что там искали.
      – Это у них, должно быть, установившаяся практика, если убита диссидентка. Если они оставили те письма в ящике, наверное, в них ничего не было.
      – Есть еще одно обстоятельство. Я не нашел в ее комнате банковской книжки, – сказал Юй. – Если убийца взял ее, он сразу же может снять деньги со счета, но сведений, что с ее счета снимали деньги, не поступало.
      – Убийца, скорее всего, побоится пойти в банк. Инь могла оставить свои сбережения в банковской ячейке.
      – В ячейке? – переспросил Юй. – Я читал об этом в одном детективе, который вы перевели.
      – Конечно, в Шанхае можно сделать все. Заплатите определенную сумму, и банк положит все ваши ценности в небольшой сейф.
      – Я все проверю, но сначала, в первой половине дня, схожу к ней в институт, хотя не думаю, что найду в ее институтском досье нечто необычное, – добавил Юй. – Я дам вам знать, как только выясню что-либо. Спасибо, начальник.
      Остаток дня Чэня не был богат событиями, если не считать еще нескольких звонков. Первым позвонил Гу.
      – Как идут дела, мистер Чэнь?
      – Медленно, но верно. Я имею в виду работу по переводу, если вы об этом спрашиваете.
      – О-о… об этом я не беспокоюсь. Я уверен, что проект в надежных руках, – сказал Гу, посмеиваясь. – А как вам Белое Облако?
      – Она мне помогает, – сказал Чэнь, – но лучше бы ей сосредоточиться на своей учебе. Не думаю, что это хорошая идея – приходить ко мне каждый день.
      – Если она вам не нужна, я могу отозвать ее обратно. Я просто считал, что было бы неплохо, если она вам будет помогать. Для нее это счастье, поработать с вами. Она многому может научиться.
      Не так уже и плохо иметь постоянного ассистента, думал Чэнь, несмотря на все его возражения. Молоденькая, симпатичная. Не было ничего такого, что вызывало бы у него чувство стыда. Если вода слишком прозрачная, в пруду не остается ни одной рыбки.
      – Кстати говоря, как насчет того, чтобы в выходные поужинать со мной в «Династии»? – спросил Гу. – Вы, должно быть, слышали о нашей сауне. А теперь в нашем заведении появилось новое блюдо – «креветка из сауны». Речная креветка, живая, разумеется.
      – «Креветка из сауны»?! Мой желудок уже в нетерпении, жду не дождусь, когда закончу перевод.
      Через несколько минут после звонка Гу Чэнь попытался представить себе, что же это была за креветка.
      Следующий звонок был неожиданным. Это звонила Пэйцинь, жена Юя, превосходная домохозяйка, обладающая прекрасными кулинарными способностями и не менее хорошим вкусом в области китайской литературы. Чэнь не разговаривал с ней с тех пор, как им отказали в квартире.
      – Вы в курсе того, что Юй ведет дело Инь? У него совсем нет времени для чтения. Поэтому я собираюсь прочитать роман «Смерть китайского профессора» за него. И не только этот роман, но и остальные материалы, которые имеют отношение к нему, интервью, рецензии. Правда, для этого понадобится некоторое время, чтобы порыться в библиотеке. Вы не знаете, как поскорее найти материал?
      – Я не читал «Смерть китайского профессора». – Чэнь слышал о романе, но после того, как прочитал отзывы, не купил его. Истории о преследовании интеллигенции не были для него новостью. Отец Чэня, последователь неоконфуцианства, также был физически уничтожен во время культурной революции. – Боюсь, ничем не смогу вам помочь.
      – Инь принадлежала к шанхайскому отделению Союза писателей Китая. Вы были когда-нибудь представлены ей на какой-нибудь встрече?
      – Я не помню, чтобы встречался с ней, – ответил Чэнь после продолжительной паузы. – В шанхайском отделении Союза писателей есть небольшая библиотека. Это по дороге в Цзюйлу. Обычно члены Союза приносят туда книги и рецензии. Иногда авторы забывают это сделать, и библиотекари вынуждены собирать их. По крайней мере, там должен быть сборник ее публикаций. Имя библиотекаря Куан Мин. Я позвоню ему. Он сможет вам помочь.
      Об одной вещи старший следователь Чэнь при разговоре по телефону умолчал. Секретные сведения о писательнице-диссидентке в архиве конечно же были. У Пэйцинь не будет проблем найти то, что ей нужно.
      – Спасибо, мистер Чэнь. Когда у вас будет время, приходите в наш ресторан. Теперь у нас новый повар, весьма неплохой. Он спец по блюдам сычуаньской кухни.
      – Спасибо, Пэйцинь, за то, что вы помогаете нам, – сказал Чэнь.
      Позднее он задумался, почему Пэйцинь пригласила его в ресторан, а не к себе домой. Как член домкома, он часто размышлял над тем, что те, кому не довелось получить квартиру, включая Пэйцинь, никогда не поверят в то, что он сделал для них довольно много.
      Третий звонок был от Лу Иностранца, который сделал себе имя еще в школе благодаря тяге ко всему заграничному. Он был его давним дружком и регулярно звонил ему из ресторана под названием «Подмосковье». Не в первый раз Чэнь получает радушное приглашение отобедать в новом процветающем ресторане.
      – Я звонил тебе на работу. Мне сказали, ты в отпуске. Ну, теперь-то у тебя наверняка найдется время пообедать в нашем ресторане.
      – Не на этой неделе, Лу. Я должен поскорее закончить перевод проекта для мистера Гу из клуба «Династия», он также руководитель проекта «Новый Мир». Думаю, ты знаешь его.
      – А, мистер Гу. Он попросил тебя сделать для него перевод?
      – Да, это его деловой проект, – сказал Чэнь. – А как твои дела?
      – Отлично. Мы отыскали несколько картин с изображением русских девушек в старом Шанхае. Теперь ими увешаны все стены. Ночные клубы с полуобнаженными русскими девушками на сцене всегда переполнены. Это все равно что вернуться назад в старый Шанхай.
      – Потрясающе.
      – Думаю оборудовать в ресторане сцену. У гостиницы «Мир» работает одна музыкальная группа. Там старики, играющие джаз. Мы же сделаем лучше. У нас на сцене будет молодая группа и русские девушки, – гордо добавил Лу. – Девушки на старых картинах и в реальной жизни.
      – «Подмосковье» не более чем ресторан для таких гурманов, как ты.
      – Да, это так, но у людей появились деньги. Они хотят больше, чем поесть. Им подавай атмосферу, культуру, историю, все ценности, сколько бы это ни стоило. И только в процессе всего этого они начинают понимать, что действительно не зря сорят своими деньгами.
      – Тогда это должно быть очень дорого.
      – Что ж, люди хотят платить деньги. Появился новый термин – «очевидные затраты». И новый слой общества – средний класс. «Подмосковье» стал рестораном для престижных людей. Некоторые только из-за этого и приходят сюда.
      – Это здорово, Лу.
      – Так что приглашаю, Чэнь. Я только что достал немного икры, великолепной русской икры. Абсолютно новый вкус, мне это начинает нравиться. Ты помнишь, я впервые прочел об этом в русском романе. Мой рот наполняется слюной. Это, несомненно, черный жемчуг. А, еще водка. Что ж, вместилище наших сердец пополняется.
      – Мне нужно работать. – Чэню пришлось прервать Лу. Лу мог разглагольствовать часами, когда разговор заходил о еде. – Я попытаюсь выбраться в ресторан на следующей неделе.
      Позже Чэнь подумал, что в этих звонках есть что-то общее. Восхищение кухней – одно из них. Не только это, но и другое. Лу также говорил о ностальгической культурной атмосфере в его ресторане. В результате этого разговора Чэнь проголодался, но продолжил работать, так как решил более двух или трех часов работать без перерыва. Как будто он доказывал правду, которую он сказал Лу по телефону.
      Спустя некоторое время он снова просмотрел снимки, которые принесла Белое Облако. Ему не удалось увидеть пышность и шарм тридцатых. Возможно, это из-за грязи и пыли, скопившейся за все эти годы построения социализма. Как члену партии, это показалось ему слишком циничным. Как можно так думать? Но это было то, о чем он думал.
      Наконец он достал оставшуюся еду, загрузил все в микроволновую печь и поел без всякого аппетита. Возможно, он должен был сначала обратиться к литературе, где описывается старый Шанхай, и не только к книжкам, написанным в шестидесятых годах, которые он читал в детстве, но и еще более ранним изданиям. Он вытащил пару листов бумаги и, прежде чем налить себе чашку кофе, что-то написал внизу. Он знал, что это сейчас неправильно. Вдыхая кофейный аромат, он сознавал, что становится все более зависимым от кофеина, но в тот момент об этом не заботился. Ему хотелось собраться с духом.
      В этот день он работал допоздна. Чэнь ощущал усталость и еще внезапное, более, чем когда-либо, одиночество. В голову ему пришло несколько строк, когда-то процитированных друзьями:
 
Над замерзшею рекою У
гусь залетный делает виток,
но на ветки, в стужу и пургу,
сесть тот гусь конечно же не мог.
На ветвях уже седого клена
листья индевелые дрожат
и, сорвавшись с одряхлевшей кроны,
в зимнем вальсе медленно кружат .
 
      Это строки из стихотворения Су Дунпо. Тогда это было политическим комментарием, но они часто произносились как метафора о сложности выбора ветви, на которую надо забраться во что бы то ни стало. В любом случае друзья, которые их цитировали, были под защитой своей собственной жизни.
      А потом он услышал знакомый звук, как будто дикий гусь падает среди кленовых листьев. За окном стрекотал сверчок. Будучи мальчишкой, он не придавал значения тому, зачем сверчок так энергично скрипит своими крылышками, и только потом понял, что сверчок поет о триумфе над побежденным противником. Плохо быть сверчком, победившим или нет, если ты всегда будешь кружиться и кружиться внутри маленького глиняного горшка, подталкиваемый золотой погонялкой в руке мальчишки.

      После изучения списка подозреваемых, живущих в шикумэне, Юй ранним утром начал расследование в домкоме. На столе лежала новая папка, в которой содержалась информация о каждом подозреваемом, полученная, вероятно, из записей, сделанных старым участковым.
      Первым человеком в списке значилась Ланьлань, обнаружившая убитую. Формально она располагала возможностью и средствами, чтобы совершить убийство, и Почтенному Ляну показалось, что у нее тоже могли быть мотивы.
      Ланьлань была той женщиной, которая больше всех любила общаться с соседями. Она умела стать близким другом человеку, с которым была знакома всего лишь три минуты. Ланьлань страдала из-за того, что потеряла лицо из-за Инь, которая отвергла все ее попытки дружить. В конце концов Ланьлань сдалась, делая плачевный вывод: это то же самое, что приложить свое разгоряченное лицо к ее холодной заднице. В чем же дело? Но этот мир не взорвался бы до тех пор, пока не подожгли фитиль. В доме шикумэнь и раньше возникали постоянные скандалы из-за пользования общим пространством. По причине тесноты каждая семья старалась занять как можно больше места – «честным путем». Почтенный Лян привел пример. У Инь была угольная печка, такая же, какие стояли в общей кухне. Это было ее место, оставшееся от прошлого жильца. Она взяла печку, хотя готовила мало. Так же как и у предшественника, у нее была еще маленькая газовая плитка за дверью, на лестничной площадке. Как и многие, она не отдала бы ни кусочка пространства, которым владела. Это, должно быть, озлобляло некоторых ее соседей.
      Однажды ночью Ланьлань шла домой и в спешке споткнулась о газовую плитку, горячая вода разлилась и обожгла ей щиколотку. Конечно, это не было виной Инь. Плитка стояла здесь на протяжении многих лет. Ланьлань должна была включить свет и идти не спеша. В любом случае это произошло, и она, как сварливая баба, за дверью бранила Инь:
      – У тебя судьба белой тигрицы! Ты приносишь несчастья всем, кто близко от тебя. У Неба есть глаза, и ты на себя тоже навлечешь беду.
      Инь должна была понять намек – рок белой тигрицы, – но она знала, что лучше ей не показываться из своей комнаты и не кричать что-то в ответ.
      Однако Ланьлань была настолько разъяренной, что не смогла игнорировать это. Она высказала свои жалобы на собрании в домкоме, и некоторые были удивлены той злобе, которую она проявила по отношению к Инь. По мнению Юя, этот факт был далек от мотива преступления. Кроме того, этот случай произошел пару лет назад.
      Он решил перейти ко второму имени в списке. Вань Цяньшэнь был рабочим, вышедшим на пенсию и в одиночестве жившим в мансарде. Тем утром его не было в здании шикумэнь. Как обычно, в это время он занимался гимнастикой на набережной.
      В папке Почтенного Ляна лежала краткая биография Ваня. Он работал на сталелитейном заводе, производящем металл на благо социалистической революции. В культурную революцию Вань стал членом передовой рабочей бригады «Пропаганда идей Мао Цзэдуна». В конце шестидесятых, когда студенты-хунвейбины требовали большей власти, председатель Мао приказал сдерживать натиск молодых бунтарей из университета и направил их в рабочую бригаду, которая опиралась на новую революционную теорию. По словам Мао, студенты подвержены влиянию западных буржуазных идей, поэтому они должны перевоспитываться. Их заставляли учиться у пролетариев, самого революционного класса. В те дни им выпала большая честь стать членами политической бригады «Пропаганды идей». Всем студентам и учителям было приказано слушать все, что скажет Вань. Он был политически правильным товарищем, примером для них.
      Со смертью председателя Мао в конце культурной революции, в 1976 году, все конечно же изменилось. Группы пропагандистов вернулись на территорию университета. Вань тоже вернулся в переулок в конце семидесятых. Позже вышел на пенсию и, как все старики, потускнел, как кусочек серебра. Дни его звездной жизни остались лишь в памяти. В развивающемся обществе Вань должен был прийти к запоздалой мысли, что не извлек никакой выгоды из всей своей революционной деятельности. Слишком занятой и замкнувшийся в себе, он остался в мансардной комнате в одиночестве. Его пенсия не могла угнаться за инфляцией и завод, где он работал, едва покрывал его медицинскую страховку. Вань постоянно жаловался, злобно гудел, как заводская труба, и возмущался тем, каким стал мир. Потом тропинка судьбы свела Ваня с Инь. Как гласит древняя поговорка: «Дорожка, где встретились недруги, несомненно, должна быть узкой». В их случае это происходило в одном здании. Они поднимались и спускались по одной и той же узкой лестнице каждый день.
      В романе «Смерть китайского профессора» были резкие высказывания о бригаде пропагандистов. Вань узнал об этом и купил роман. К своему возмущению, он обнаружил, что в романе упоминается университет, в котором учился Вань, хотя Инь не называла имен в книге. Вань пришел в ярость и разорвал книгу перед ее дверью. Тогда Инь ответила ему, крича из-за закрытой двери:
      – Если вы не вор, вам нечего бояться.
      Чуть не лопнув от злости на лестнице, прямо перед ее дверью, Вань громко проклинал Инь:
      – Мерзкая тварь! Ты думаешь, Китай – страна буржуазных интеллигентов. Ты уйдешь в могилу со своим упрямым, гранитным мозгом! Небеса будут мне свидетелем: я убежден в этом.
      Кое-кто из соседей слышал его слова, но тогда никто не воспринял это всерьез. Люди в порыве злости могут сказать все, что угодно, а потом забыть об этом. Но только не в случае Ваня, заметил Почтенный Лян. С тех пор Вань ни разу не заговорил с Инь. Он затаил глубокую ненависть к ней. Как он сам говорил: «Двое не могут делить один и тот же кусочек неба».
      Так случилось, что Ваня еще больше заподозрили в неподтвержденном алиби утром 7 февраля. Он сказал, что с утра занимался гимнастикой на набережной, поэтому не мог прокрасться вниз, убить Инь и вернуться к себе в комнату или на набережную, чтобы остаться незамеченным. Вероятно, он мог воспользоваться деньгами, взятыми из ее ящиков, так как его сталеплавильный завод вот уже несколько месяцев не выплачивал пенсию бывшим работникам.
      В управлении полиции между Юем и Ванем состоялась беседа.
      Вань не выглядел на свои шестьдесят. Он был среднего телосложения, хотя должен был быть худым из-за наследственности. На нем был черный шерстяной пиджак и штаны. Как в фильмах шестидесятых, Вань походил на партийного работника среднего звена, с воротником, застегнутым под горло, и волосами, зачесанными назад. Создавалось впечатление, что он страдал легким параличом, так как его губы в уголках были немного скошены вниз, поэтому выражение лица как бы выдавало его внутреннее напряжение.
      Вань оказался более разговорчив, чем ожидал от него Юй. Крепко держа в руке горячую чашку чая, он сказал:
      – Мир перевернулся с ног на голову, товарищ Юй. Какого черта надо этим отвратительным частным предпринимателям и владельцам предприятий? Злые, вороватые капиталисты, зарабатывающие неприлично большие суммы денег на рабочем классе. Государственные компании закрываются к чертям собачьим. А что случилось с нашими социальными пособиями, пенсиями, бесплатным медобслуживанием? Все пропало. Если бы председатель Мао был жив, он никогда бы не допустил того, что случилось со страной.
      Из всего сказанного было видно негативное отношение рабочих к нынешней полиции. Юй думал, что он понимает разочарование старого человека. Многие годы рабочий класс пользовался политическими привилегиями или, по крайней мере, испытывал чувство гордости за свое положение, основываясь на теории классовой борьбы председателя Мао в социалистическом Китае, который считал пролетариат самым важным и самым революционным. А теперь течение кардинально поменяло направление.
      – В настоящее время наше общество находится в переходном периоде и нельзя исключать некоторые феномены времени. Вы, должно быть, читали все партийные документы и газеты, и мне не нужно вам объяснять, – сказал Юй, прежде чем перейти к делу. – Вам необходимо осознать цель нашей сегодняшней беседы. Скажите, товарищ Вань, какие у вас были отношения с Инь?
      – Она мертва. Я не должен говорить ничего против нее, но, если вы считаете, что мое мнение поможет расследованию, я не поскуплюсь на слова.
      – Продолжайте, товарищ Вань. Это очень поможет следствию.
      – Она была частью черной дьявольской силы, с помощью которой пытались делать историю. Возвращаясь в двадцатые-тридцатые годы, в те бедственные годы, когда Китай был растоптан империалистами и капиталистами, буржуазные интеллигенты наслаждались тем, что выбрасывали кости своих учителей. В ее книге вы, вероятно, обратили внимание, что рабочий класс выведен клоунами и головорезами, без учета того жизненного факта, что мы разрушили три больших горы: империализм, феодализм и капитализм – и построили новый социалистический Китай.
      Юй понял, почему Вань был озлоблен более, чем большинство пенсионеров. Вань, должно быть, прослушал в университете много политических лекций и у себя дома придумал известный в семидесятых годах политический термин. Теперь, в девяностых годах, его взгляды устарели.
      – Она тоже пострадала во время культурной революции, – заметил Юй.
      – Может, кто-то и жаловался на культурную революцию, но только не Инь Лиге. Кем она была? Известной среди хунвейбинов! Почему были посланы в школы рабочие пропагандисты? Чтобы бороться с тем разрушительным беспорядком, который они оставили.
      – Что ж, прошлое остается в прошлом, – сказал Юй. – Позвольте задать другой вопрос, товарищ Вань. Не замечали вы за ней что-нибудь необычное в последнее время?
      – Нет, я не обращал на нее внимания.
      – Заметили ли вы что-нибудь необычное в доме?
      – Нет, я такое не запоминаю. я старик, пенсионер. Это дело домкома, все замечать.
      – Вас не было дома в то утро, когда Инь была убита, так?
      – Да, я был на набережной, занимался гимнастикой ;– сказал Вань. – Завод, на котором я работал, больше не платит за медицинское обслуживание, поэтому мы вынуждены сами заботиться о себе.
      – Понятно. Кто еще вместе с вами занимается гимнастикой?
      – У нас много народу. Некоторые занимались гимнастикой с мечом, а кто-то с ножами.
      – Вы знаете их имена и адреса?- добавил Юй. – Это всего лишь формальность. Я должен спросить одного из них, чтобы подтвердить ваше присутствие.
      – Да будет вам, товарищ детектив Юй. Люди занимаются гимнастикой двадцать-тридцать минут утром, а потом возвращаются домой. Нет смысла спрашивать имя каждого или их адрес. Некоторые кивают мне, но они не знают, как меня звать, и я их не знаю. Вот и все.
      Было понятно, что сказал Вань, но Юй уловил легкое колебание в словах пожилого человека.
      – Что ж, если вы завтра узнаете одно или пару имен, дайте мне знать.
      – Если завтра пойду на набережную, то непременно. Если у вас больше нет вопросов, товарищ следователь, то мне есть чем заняться этим утром.
      – Тогда я поговорю с вами потом.
      Юй закурил, постучал пальцами по столу, пометил галочкой имя Вань и перешел к следующему. Просматривая информацию о мистере Жэне, третьем в списке Почтенного Ляна, Юй хотел вычеркнуть его из списка, потому что был о нем хорошего мнения. Мистер Жэнь был по классовому положению «капиталистом». До 1949 года здания шикумэнь принадлежали отцу Жэня, который был казнен как контрреволюционер в пятидесятых годах, а дом был конфискован. Тогда Жэнь был вынужден ютиться в маленькой отгороженной комнате в южном крыле дома. Для семьи Жэня последующие годы стали чередой продолжающихся неудач и подозрений. В культурную революцию мистера Жэня водили по переулку в окружении группы хунвейбинов, его голова была опущена вниз, а на шее висела доска с надписью: «Долой черного капиталиста Жэня!» Но как говорится в даосском трактате «Канон Пути и Добродетели»: «Если чья-то судьба опустилась на дно, она начинает меняться». Все общество подверглось громадным реформам. Все жильцы дома перемешались, словно карты в колоде. Сын Жэня уехал учиться в Штаты и учредил компанию, занимающуюся высокими технологиями. В последний свой визит в переулок Сокровищницы сада он предложил отцу купить квартиру в лучшем районе города, но мистер Жэнь отказался.
      Мистер Жэнь захотел остаться в этом доме, поэтому Почтенный Лян усмотрел в этом факте нечто подозрительное. Должно быть, мистер Жэнь затаил злобу на всех тех, из-за которых он так страдал. Как говорится в пословице: «Мужчина может ждать отместки и через десять лет». Возможно, поэтому мистер Жэнь пытался чинить препятствия власти, выказывая тем самым давно затаенную злобу. Если это так, Инь оказалась хорошей мишенью. Убийство писательницы-диссидентки легко могло оказать давление на правительство. Если дело не будет раскрыто, это может подорвать авторитет партии. Тогда Инь была создателем хунвейбинов. Примечателен тот факт, что ее смерть могла стать местью за все его личные обиды.
      Так же как у Ваня, у мистера Жэня было неподтвержденное алиби. Тем утром он ушел в ресторан «Старое предместье», где готовят лапшу. Он завтракал в компании нескольких приятелей и сказал, что не может предоставить ни чек из ресторана, где был в то утро, ни адреса людей, завтракавших вместе с ним.
      Версия, высказанная Почтенным Ляном, скорее всего, была навеяна одной из революционных пекинских опер – «Гавань», написанной в семидесятых годах, когда капиталисты при каждом удобном случае устраивали саботажи из-за их лютой ненависти к социалистическому обществу. Но как показалось Юю, к реальности девяностых годов она не имела отношения.
      Юй решил допросить мистера Жэня, но по несколько другим причинам. Что касается денег, то не было никаких упоминаний о необычных связях или конфликтах между ним и Инь. Также ничего не было замечено в его отношениях с соседями. Мистер Жэнь, как и любой другой посторонний человек в доме, просто мог оказаться свидетелем.
      Мистер Жэнь был мужчиной семидесяти лет, но выглядел для своего возраста довольно энергичным. На нем был костюм западного кроя и красный шелковый галстук, как у капиталиста из одной современной пекинской оперы. В революционные годы общепринятым было слово «товарищ», хотя за последние годы обращение «мистер» вернулось. Казалось, его прошлый черный статус превратился в устаревшее почетное звание. Политическая мода изменилась.
      Удивительно, он напомнил Юю отца Пэйцинь, которого видел на черно-белой фотокарточке.
      – Я догадываюсь, почему вы хотите поговорить со мной сегодня, товарищ следователь, – сказал мистер Жэнь тоном образованного человека. – Почтенный Лян взял меня на заметку.
      – Почтенный Лян уже многие годы работает участковым. По-видимому, он очень хорошо знаком со словами председателя Мао о классовой борьбе, вот и все. Я простой полицейский, по заданию расследую это дело, товарищ Жэнь. Мне нужно поговорить со всеми жильцами. Любая информация, предоставленная вами об Инь, несомненно, поможет нам в работе. Я ценю ваше сотрудничество.
      – Догадываюсь, что вам сказал Почтенный Лян. – Мистер Жэнь изучал Юя сквозь очки. – Прошли годы, я носил на своей шее табличку «черный капиталист», а Инь – повязку члена хунвейбинов на рукаве. Он высказал предположение, что я, должно быть, все эти годы, вплоть до сегодняшнего дня, таил злобу. Но это нонсенс. Для меня многое унесло ветром, политическим ветром. Человек моего возраста не может позволить себе жить прошлым. Инь была среди хунвейбинов, но там были миллионы. Многие из них страдали, так же как и она. Нет причины ее выделять.
      – Давайте я вам кое-что расскажу, мистер Жэнь. Я прекрасно понимаю вашу точку зрения. Отец моей жены также был капиталистом. Не все было таким честным по отношению к нему, да и для Инь тоже.
      – Спасибо, что сказали мне это, товарищ Юй.
      – Позвольте задать вам вопрос, который я задаю каждому жильцу. Какое впечатление сложилось у вас от Инь?
      – Боюсь, мало что могу вам рассказать. Наши пути едва пересекались, несмотря на то что мы жили в одном доме.
      – Никогда не пересекались?
      – В шикумэне ты либо все время общаешься со своими соседями, или вообще не общаешься. На мою долю выпало быть таким черным, политически черным, что люди бегали от меня, как от чумы. Я не виню их. Никто не хотел навлечь на себя неприятности. Теперь я больше не черный, но мне приходится жить одному, – горько улыбаясь, сказал Жэнь. – Инь держалась подальше от всех, у нее были на то свои причины. Наверное, это было нелегко для нее. Одинокая женщина, в свои сорок лет она была вынуждена замкнуться в своей памяти, как моллюск.
      – Как моллюск? Интересно.
      – Инь была не такой, как все, она пряталась в ракушке прошлого или, точнее, как улитка, потому что ее место укрытия могло быть невыносимой ношей для нее. Большинство ее соседей избегали ее из-за того, что она другая.
      – Мистер Жэнь, вы когда-нибудь разговаривали с ней?
      – Я ничего не имел против нее, но исходя из своих соображений не разговаривал с ней. Она также не разговаривала с другими, – добавил мистер Жэнь, выдержав паузу. – Есть и другая причина: никто из нас практически не готовил на общей кухне. Она, должно быть, была слишком занята писательской деятельностью. А что касается меня, то я экономный гурман.
      – Экономный гурман? – спросил Юй. – Пожалуйста, расскажите мне поподробнее.
      – Что ж, «красные защитники» в начале культурной революции забрали все мое имущество. Наверное, то же самое случилось и с семьей вашей жены. Пару лет назад правительство компенсировало мой ущерб. Немного, так как компенсация основывалась на ценностях времен конфискации. Мои дети не нуждались в деньгах, так что компенсация для покупки гроба мне не нужна. У меня есть слабость – мне приходится исповедоваться, – люблю хорошую пищу, особенно недорогие шанхайские деликатесы. Поэтому я ем столько, сколько смогу. Кроме того, старому человеку слишком обременительно зажигать огонь в плите каждое утро.
      – Моя жена тоже каждое утро зажигает огонь в плите. Я знаю, о чем вы говорите. Интересно, мистер Жэнь, около года назад вам пришлось переехать, но вы отказались от предложения вашего сына купить новую квартиру в престижном районе. Почему?
      – А почему я должен переезжать? Всю свою жизнь я прожил здесь, и все здесь памятно мне. Лист должен падать к корням. Мои корни здесь.
      – Но новые апартаменты, должно быть, гораздо удобнее, с газом, ванной и другими современными удобствами.
      – Мне и здесь хорошо. Для экономного гурмана это лучшее место, близко от многих превосходных забегаловок, до которых можно дойти пешком. Наверное, вы уже кое-что поняли. В то утро, когда была убита Инь, я был в ресторанчике «Старое предместье», где готовят лапшу. Я хожу туда пару-тройку раз в неделю. Там несколько завсегдатаев, таких как я. Некоторые ходят туда каждое утро. «Старое предместье» – одно из немногих государственных предприятий, которое поддерживает качество еды на высоком уровне по приемлемым ценам. Очень вкусно и дешево. Вам обязательно нужно посетить его.
      – Спасибо за предложение, товарищ Жэнь. Если вам захочется еще что-нибудь рассказать об Инь, позвоните мне.
      – Хорошо. Попробуйте лапшу, если у вас будет время.
      Как только старик вышел из кабинета, Юй взглянул на часы в намерении позвонить старшему следователю Чэню, такому же гурману, хотя и не всегда экономному, но в кабинет ворвался Почтенный Лян:
      – Звонили из главного офиса шанхайского народного банка. У Инь Лиге была депозитная ячейка в районе Хуанпу.
      Кажется, это важно. Юй забыл про обед и поспешил в банк.

      Это утро было наполнено ароматом жареного хлеба и свежего кофе. Раздался телефонный звонок, и к телефону на прикроватной тумбочке уже тянулась стройная рука.
      – Нет! – Чэнь разом выпрыгнул из кровати, схватил телефон, судорожно протер сонные глаза. – Я возьму!
      Звонил секретарь парткома Ли. Чэнь быстро сообразил, что должен был предоставить объяснения своему начальнику, и еще вспомнил, что Белое Облако обещала прийти и приготовить ему завтрак, пока он спит. Ли хотел познакомиться с делом Инь.
      – Я в отпуске, – сказал Чэнь. – Зачем я вам нужен, товарищ Ли?
      – Некоторые утверждают, что это политическое дело, потому что якобы наше правительство избавилось от писательницы-диссидентки коварным путем. Вы понимаете, что это полная чушь.
      – Да, конечно. Люди могут делать безответственные заявления, но мы не обращаем на них внимания.
      – В этот круг расследования попала также и та иностранная корреспонденция Инь. Правительство устроило поминальную службу в ее честь, но одна американская газета описывает это как «прикрытие», – негодующе сказал Ли. – Сегодня со мной разговаривал мэр. Мы должны раскрыть это дело в кратчайшие сроки.
      – Следователь Юй – опытный работник полиции. Я обсуждал с ним это дело вчера по телефону. Он делает все, что в его силах. Не думаю, что смогу чем-либо помочь.
      – Это невероятно сложно, дело весьма деликатное, – напирал Ли. – Нам пришлось нанять лучших людей.
      – Но это мой первый отпуск за три года. Я уже все спланировал, – настаивал Чэнь, не решаясь упоминать о переводе, за который он взялся. – Да и хорошо ли мне вмешиваться?
      – Да ладно вам. Каждый знает, что Юй ваш человек. Более того, вы писатель и можете лучше всех понять Инь. Лишь вы сможете разобраться в некоторых нюансах дела, а Юй вряд ли.
      – Что ж, я буду рад помочь вам, – сдался Чэнь. Эти аргументы имели смысл. Несмотря на доходный перевод, Чэнь решил сократить свой отпуск.
      – Мэр опять позвонит мне на следующей неделе Чэнь, – продолжил секретарь Ли. – Если дело останется нераскрытым, что прикажете ему сказать? Он понимает, что дело расследуется вашей спецгруппой.
      Чэнь был крайне раздражен тем, что его впутывают в это дело, но сказал:
      – Не волнуйтесь вы так, секретарь Ли. Конечно же под вашим руководством дело будет раскрыто.
      – Мы не можем недооценивать политическую значимость дела. Вы обязаны помочь следователю Юю всеми возможными способами, Чэнь.
      – Вы правы, секретарь Ли. – Было странно, что Ли все время твердит про значимость дела, и Чэнь решил пойти на компромисс: – Как только будет время, я разберусь с этим. Завтра или послезавтра.
      Кладя телефонную трубку, он увидел хитрую улыбку на губах Белого Облака. Дальше он обнаружил на столе что-то похожее на портфель.
      – А это что?
      – Компьютер. Он сэкономит ваше время. Вам не придется писать и потом переписывать на вашей машинке. Я рассказала Гу о вашей работе, и он попросил меня принести вам сегодня этот компьютер.
      – Спасибо. У меня есть компьютер в офисе, но он слишком громоздкий, чтобы тащить его домой.
      – Знаю. Я еще скопировала программу с китайским и английским словарями. Так будет быстрее для вас искать слова в компьютере.
      Белое Облако вытащила также листок со словами, который он давал ей. Она напечатала его и на английском, и на китайском языке.
      «Умная девушка. Гу был прав, когда прислал ее ко мне. Как сказал Конфуций: «Скажи ей одну вещь, а она будет знать три вещи», – подумал Чэнь. Но потом у него возникли сомнения, Конфуций ли это сказал.
      – Ты мне очень помогаешь, Белое Облако.
      – Работать с вами одно удовольствие, старший следователь Чэнь.
      Произнеся это, она направилась в сторону кухни. На ней была пара мягких тапочек, которые она, наверное, принесла с собой, чтобы не производить шума, тем самым проявляя заботу о нем.
      Она начала работать на компьютере. Его клавиатура была мягче, чем на пишущей машинке. Такая же мягкая, как и ее шаги.
      Каждое ее движение отражалось в его подсознании, даже когда она крутилась на кухне. Он не мог не думать о ней как о «девушке К», которую встретил в приватном кабинете караоке-клуба «Династия». Он припомнил, как Гу считал ее маленькой помощницей, хотя в ином окружении люди могут предстать кем угодно.
      Она лишь временная ассистентка на время проекта, убеждал он самого себя.
      Занимаясь практикой дзэн-буддизма, он прочитал слова учителя, которые тронули его: «Это не движение флага, не дуновение ветра, а трепет твоего сердца».
      Вернувшись к компьютеру, где набирал текст, ранее написанный на машинке, он отхлебнул кофе, ароматный и крепкий, хоть и остывший. Девушка принесла кофейник и подлила кофе в чашку.
      – У меня еще есть кое-что для тебя сегодня, – сказал Чэнь, давая ей листок, который он приготовил прошлой ночью. – Пожалуйста, сходи в шанхайскую библиотеку и принеси мне эти книги.
      Это не было предлогом отослать ее. Эти книги были нужны ему, чтобы понять великолепие старого Шанхая. Ему нужно было знать больше об истории этого города.
      – Вернусь через пару часов, – пообещала она, – как раз к обеду.
      – Боюсь, ты делаешь слишком много для меня. Это мне напомнило строчку из Юй Дайфу , – сказал он, пытаясь быть ироничным и не зная, какой еще цитатой поразить ее. – «Это тяжелейшая вещь – оценивать красоту».
      – О, следователь Чэнь, вы такой романтик, прямо как Юй Дайфу!
      – Я шучу, – улыбнулся он. – Пачка лапши от повара Кана – это то, что надо для меня.
      – Нет, так не пойдет, – воспротивилась Белое Облако, обуваясь. – Что скажет мистер Гу? Он уволит меня.
      На ее изящной щиколотке Чэнь заметил миниатюрную татуировку в виде цветной бабочки. Он не помнил, чтобы видел эту наколку на ее теле в клубе «Династия». Он попытался вернуться к переводу. После звонка Ли в его голове родились еще кое-какие мысли по поводу убийства писательницы-диссидентки. Чэню казалось, что китайских писателей прозвали «диссидентами» только потому, что они вышли из доверия.
      Например, были так называемые «смутные» поэты, группа молодых людей, которые в семидесятых годах сильно выделялись. Они не писали в русле политики тех лет, что сразу же отличило их от других. Это было их преимуществом перед другими. Причина заключалась в том, что в те тяжелые времена их поэмы перестали печататься в официальных изданиях, поэтому они начали издаваться подпольно. Это привлекло внимание западных китаистов, которые возносили их работы до небес, концентрируясь на понятном политическом анализе. Вскоре «смутные» поэты стали всемирно известными, что было для китайского руководства равносильно пощечине. В результате «смутные» поэты получили кличку «поэты-диссиденты».
      Мог ли он сам стать писателем-диссидентом, не получи назначения по окончании Пекинского университета иностранных языков на работу в управление полиции Шанхая? В то время он опубликовал несколько произведений, и пара критиков даже назвала его сочинения модернистскими. Работая в полиции, он мечтал сделать карьеру.
      Его мать, веря в буддизм, хотя и называла это судьбой, не была уверена в том, что есть божество, проявляющее заботу о сыне. Это все было похоже на сюрреалистическую поэму, которую он читал, где мальчик поднял камень и швырнул его, не задумываясь о последствиях, в сточную канаву. А если этот камень попадет… в Чэня?
      Около часу дня ему позвонил следователь Юй.
      – Какие новости? – спросил Чэнь.
      – Мы нашли ее депозитную ячейку. Две тысячи юаней и немного американских долларов. Это все, что в ней было.
      – Да, это немного для банковской ячейки. – И еще рукопись, – сказал Юй, – или что-то похожее на это.
      – Что вы имеете в виду? Другая книга?
      – Возможно. На английском.
      – Это перевод ее романа? – После паузы Чэнь продолжил: – Не вижу смысла запирать все это, когда книга уже издана.
      – Я точно не знаю. Вы знаете, мои коллеги не сильны в английском. Мне показалось, что это перевод стихов.
      – Интересно. Делала ли она какие-нибудь переводы с китайского на английский?
      – Я и вправду не знаю. Вы хотите взглянуть на это? – спросил Юй. – Единственные слова, которые я понял, – это чьи-то имена, такие как Ли Бо или Ду Фу. Не думаю, что Ли Бо и Ду Фу причастны к делу.
      – Здесь что-то может быть, – сказал Чэнь. – Никогда не догадаешься.
      Поэзия однажды дала ему видение в сложном деле о человеке, пропавшем без вести.
      – Банк недалеко от вас. Я закажу вам обед, шеф, сделайте перерыв. Давайте встретимся в ресторане напротив вашего дома? В «Маленькой семье».
      – Хорошо, – сказал Чэнь. – Я знаю это место. Он обещал секретарю Ли, что ознакомится с делом Инь.
      Не обидится ли Белое Облако, предложившая приготовить обед? «Но ведь у меня деловое поручение», – тут же ответил сам себе Чэнь, собираясь уходить. Он оставил для нее записку.
      Ресторан напротив банка оказался идеальным местом для деловых встреч. Юй был в форме, поэтому они могли выбрать столик за углом, что позволило им найти уединение. Они заказали две чашки с лапшой и тушеным мясом, сдобренным соевым соусом. Дружелюбная хозяйка предложила им два вида закусок: одну – речные жареные креветки с красным перцем и мякишем хлеба, другую – соевые бобы, сваренные в соленой воде, и принесла бутылку пива «Циндао» в подарок от хозяйки заведения.
      Возле них суетились две официантки, которые порхали как бабочки. По их акценту Чэнь понял, что они были не из Шанхая. На протяжении экономической реформы провинциальные девушки прибывали в город в огромном количестве. Владельцы мелких предприятий нанимали их за низкую зарплату. Накануне XX столетия Шанхай стал городом эмигрантов. История повторилась.
      Рукопись, которую Юй принес в ресторан, находилась в двух папках. Одна часть рукописи была написана от руки, а вторая аккуратно напечатана. В тексте не было и следа исправлений или ошибок. Очевидно, его вывели с помощью компьютера. И обе части по контексту выглядели практически одинаковыми.
      Следователь Юй оказался прав. Это были избранные стихи о любви китайских поэтов-классиков Ли Бо, Ду Фу, Ли Шанъиня, Лю Юна, Су Ши и Ли Юя времен династий Тан и Сун. Перевод сразу показался понятным Чэню, как только он взглянул на первые несколько страниц.
      Еще он заметил, что первоначальная форма из четырех- или восьмистрофного стиха в английском переводе исчезла, а некоторые из них были наполнены новым удивительно чувственным содержанием:
 
Весною может шелкопряд, не ведая дилемм,
Вить нить без устали, вплоть до своей кончины.
Свеча же гаснет от иной причины:
Умрет, коль воск расплавится совсем.
 
      Чэнь припомнил, что в китайском оригинале это известное четверостишие говорило о самопоглощающей страсти двух влюбленных. Однако не было времени подробно изучить рукопись. Тем не менее он не думал, что этот перевод принадлежал Инь.
      – Ну что ж, это перевод стихов.
      – Не знаю, почему она его так ценила.
      – Хотя его мог сделать кто-то другой – допустим, Ян, – сказал Чэнь. – Подождите-ка, я нашел послесловие, написанное Инь. Вот тут говорится, что это работа Яна. Она только редактировала сборник.
      – Пожалуйста, возьмите это. Прочтите, если будет время. Может быть, вы что-то обнаружите. Возьмете?
      Чэнь согласился, а потом спросил:
      – Удалось выяснить что-нибудь новое у опрошенных?
      – Не совсем. Я все утро беседовал с жителями дома. Все версии не очень убедительны.
      – Вы полагаете, что ее убил кто-то из жильцов шикумэня?
      – Да. Я изучил список подозреваемых, составленный Почтенным Ляном. Инь не была почитаема в доме или из-за мелких ссор по некоторым вопросам, или из-за ее проступка во времена культурной революции, но ни один из этих довольно убедительных мотивов не является достаточным поводом для убийства.
      – Напротив: возможно, убийца намеревался просто ограбить ее, но был в панике, когда она вернулась раньше времени и застала его в комнате. Я помню, вы обсуждали это с Почтенным Ляном.
      – Возможно. Но была ли она целью для вора? Все знали, что она не была богатой бизнесвумен. И содержимое сейфа подтвердило это.
      – Что ж, она путешествовала по Гонконгу, и кто-то на этом основании мог предположить, что она богата.
      – Что касается ее поездки в Гонконг, – сказал Юй, – я связывался с органами общественной безопасности, надеясь, что они могут предоставить хоть какую-то информацию. И знаете что? Они закрыли дверь прямо перед моим носом.
      – Что ж, это общественная безопасность. Что я могу сказать? – произнес Чэнь, разделывая креветку. – С ними трудно работать.
      – Они над полицией. Я понимаю. Но в таком деле они должны помогать. Будь то в интересах партии или в чьих-либо интересах. Если они так относятся к нам, – сказал Юй, кладя зеленые соевые бобы в рот, – значит, у них есть что от нас скрывать.
      – Надеюсь, что это не так, но то, что они делают, зачастую имеет значение только для них. Этого никогда не узнаешь; у них могут быть свои интересы в этом деле, – ответил Чэнь. – Я вам когда-нибудь рассказывал о моей встрече с ними?
      – Нет.
      – Это было в то время, когда я учился в Пекинском университете. Я опубликовал пару стихов и подружился с некоторыми писателями. Однажды один из них пригласил меня к себе домой, и тамошний гость привел с собой американского поэта. В тот день мы говорили только о поэзии, но на следующий день секретарь парткома Фуянь вызвал меня к себе в кабинет.
      – И что же он вам сказал, шеф?
      – «Ты молодой и неопытный, и мы доверяем тебе, но тебе нужно быть более осторожным. Не будь наивным, веря в то, что американцы любят нашу литературу ради литературы», – повторил Чэнь. – Я был поражен. Потом я понял: он, должно быть, имеет в виду вчерашний разговор о поэзии. Как люди могли так быстро сообщить ему об этом? Через несколько лет мне предложили работу в органах общественной безопасности. Я был счастлив. Декан не хотел, чтобы один из его учащихся, внесенный в черный список, подрывал репутацию университета, поэтому он с трудом договорился насчет меня с ними.
      – Это немыслимо! Они всюду суют свой нос.
      – Поэтому не огорчайтесь, что они отказали в сотрудничестве. Мы все сами можем выяснить, но не напрямую. Позвольте сделать пару звонков.
      – Было бы неплохо.
      Принесли суп-лапшу с сушеным перцем, измельченным зеленым луком и вареным мясом, немного жестковатым, но приятно контрастирующим с разварившейся лапшой. Это было приятной неожиданностью для ресторана «Маленькая семья». Хозяйка стояла подле стола, улыбаясь лучезарной улыбкой, ожидая одобрения.
      – Замечательная еда, – похвалил ее Чэнь, – и прекрасное обслуживание.
      – Надеемся, что вы еще раз к нам придете, шеф, – одарила их хозяйка ослепительной улыбкой, слегка кланяясь, прежде чем переместиться к другому столу.
      В этом обхождении было что-то новое. Возможно, и не новое. До 1949 года такое обращение было в ходу и опять вернулось.
      – Это их бизнес, – сказал Юй, – частный бизнес. Конечно, они хотят угодить своим посетителям, особенно начальникам.
      – Это правда.
      – Кстати, – спросил Юй, в то время как его лапша свисала с палочек, как водопад, – «Старое предместье» тоже хороший ресторанчик?
      – Один из лучших, он особенно известен своей лапшой, которую там подают рано утром. Почему вы спрашиваете?
      – Мистер Жэнь, один из списка подозреваемых, сказал мне, что он ходит туда два-три раза в неделю и называет себя экономным гурманом.
      – Экономный гурман. Здорово, мне нравится, – засмеялся Чэнь. – Ах да, «Старое предместье» всегда имеет постоянных клиентов, которые приходят ранним утром ежедневно. Это почти как ритуал.
      – Почему?
      – Спросите у знающих людей. Мне случалось читать об этом ресторане. Там шеф-повар опускает лапшу в огромную кастрюлю с кипящей водой, поэтому лапша приобретает особую консистенцию. Но потом в воду добавляют крахмал, и лапша теряет свою структуру. Еще не так-то просто поменять воду в такой большой посудине, поэтому шеф-повар добавляет туда много холодной воды, хотя это не очень хорошо. Гурманы верят, что лапша, которую они варят ранним утром, вкуснее.
      – О боже, разве можно столько знать о приготовлении лапши?
      Чэнь был удивлен тем, что на лице его собеседника он увидел недоумение.
      – И поросята тоже должны быть. Небольшие кусочки поросятины сначала в супе-лапше, а потом у вас во рту. Это эксклюзивное блюдо. Очень своеобразное и совсем недорогое. Обязательно сходите туда в выходные.
      – Вы должны опросить мистера Жэня, шеф. Вам будет о чем поговорить.
      – Экономный гурман, – повторил Чэнь, кладя последнюю креветку в рот. – Я не знаю, к какому типу людей принадлежит этот Жэнь, но, судя по вашему описанию, он больше не живет в тени культурной революции.
 
      Когда Чэнь добрел до своего дома, он обнаружил на столе записку, написанную Белым Облаком: «Извините, мне нужно в институт. Обед в холодильнике. Если вечером я Вам понадоблюсь, пожалуйста, позвоните мне».
      Еда, которую она приготовила, была простой, но вкусной. Свинина, выдержанная в вине, наверное из «Дели», кусочки замаринованного в острой заливке огурца со «стеклянной» лапшой и зелеными бобами выглядели очень привлекательными на вид и, вероятно, вкусными. Также там была сковородка с еще теплым рисом. Хороший будет ужин, подумал Чэнь. Закрывая дверцу холодильника, он попытался не думать о деле Инь. Предстоял нудный процесс. Надо будет идти и опрашивать ее соседей, то есть повторять работу Юя.
      А что еще делать?
      Он снова углубился в перевод делового проекта «Новый Мир».

      Циньцинь позвонил домой и сказал, что переночует у одноклассника. Не так уж часто Юй с Пэйцинь ночевали вдвоем. Несмотря на свою неудовлетворенность расследованием, Юй решил пораньше вернуться к Пэйцинь.
      Была холодная ночь. Они сидели под одеялом, опершись на подушки, лежащие на передней спинке кровати. Понадобилось немало времени, пока их тела согрелись под холодным одеялом, чтобы можно было переносить холод комнаты. Его нога слегка касалась ее ноги. Пальцы ее ног были мягкими, но все еще замерзшими. Он положил свою руку на ее плечи.
      В мягком свете она выглядела все той же девушкой, какой он ее впервые встретил в Юньнани, на той же бамбуковой скрипящей кровати, в тени сверкающей свечи, за исключением маленьких морщинок, похожих на рыбий хвост, вокруг глаз.
      Но у Пэйцинь этим вечером было кое-что еще на уме. Она хотела рассказать ему историю «Смерти китайского профессора», роман лежал на одеяле. Бамбуковая бабочка, закладка, торчала из книги.
      Юй читал немного. Он несколько раз пытался проникнуться романом «Сон в Красном тереме», любимым Пэйцинь, но сдавался сразу после трех или четырех страниц. Он не мог привыкнуть к героям романа, которые жили в роскошных особняках пятьсот лет назад. А у Пэйцинь была страсть к чтению. Что касается книг о культурной революции, то он прочел только два или три коротких рассказа, которые ему показались абсолютной выдумкой. Юй заметил, что, если бы в начале шестидесятых кто-то из так называемых «героев» не бросил вызов Мао, национальная катастрофа не приняла бы таких масштабов.
      Занимаясь делом Инь, он считал, что обязан прочитать роман «Смерть китайского профессора» с начала до конца. К счастью, Пэйцинь уже занялась этим.
      Она немного рассказала ему о книге и этим вечером хотела все изложить в деталях.
      – Итак, – сказала Пэйцинь, поджимая ноги, – все основано на отношениях между ними. Из рассказа Пэйцинь следовало, что Ян родился в Шанхае, в богатой семье. В сороковых годах он уехал учиться в Штаты, там получил ученую степень доктора литературы и начал издавать свои стихи на английском. В 1949 году он поспешил домой, полный страстных мечтаний о новом Китае. До того как Ян пострадал во время кампании против правых в середине пятидесятых, он преподавал английский в университете, переводил английские романы и писал стихи на китайском.
      Вскоре он был осужден как реакционный правый. Из-за этого от него отвернулись друзья и родственники, и он перестал писать стихи, хоть и продолжал переводить книги, которые были утверждены правительством. Например, работы Чарльза Диккенса и Теккерея, о которых благодушно отозвался Карл Маркс, или произведения Марка Твена и Джека Лондона, в чьих сочинениях была видна критика капитализма. Потом его вызвали в соответствующие органы и призвали воздержаться от распространения «западных декадентских идей», в то время когда большинство партийных работников ни слова не понимали по-английски.
      Уже вечером накануне неожиданного объявления о начале культурной революции Ян стал объектом революционной критики. Его принудили оговорить себя. Студенческие годы, проведенные в Соединенных Штатах, были представлены прессой как попытка шпионажа, а его переводы английской и американской литературы расценивались как нападки на пролетарскую литературу и искусство в социалистическом Китае. В начале семидесятых, во время новой и более сильной волны классовой вражды, в ходе продолжающейся революции Ян, считавшийся разоблаченным шпионом, стал «умершим тигром» – не более чем посмешищем для революционно настроенных людей, готовых избить его. Как и другие представители буржуазной интеллигенции, он был сослан в деревню в кадровую «школу 7 мая». Там и встретился с Инь.
      Они оба были учащимися «школы 7 мая», но имели разный политический статус. Ян, с его правосторонними взглядами и с серьезными проблемами в прошлом, был на дне. Инь, из хунвейбинов, с ее «мелкими ошибками» во время Великой революции, была назначена старшей в группу людей, в которой находился Ян, и осуществляла контроль над ними.
      В то время даже в «школе 7 мая» некоторые все еще верили председателю Мао. Хорошо известный поэт, следуя последним указаниям председателя Мао, в запале написал, что лучшее лекарство от бессонницы, которой он страдал, – физический труд на полях. Некоторые были разочарованы, однако шли вперед, следуя многочисленным и новейшим документам партии с наставлениями председателя Мао. После дня напряженного труда кто-то начинал задумываться. Следуя теории, после успешного перевоспитания тяжелым физическим трудом и политической работой над собой, все окончившие школу должны были пойти на новую работу. Но спустя полтора года они поняли, что о них забыли. Казалось, что им никогда не разрешат вернуться в город, несмотря на то что они уже больше не участвуют в революции.
      Инь тоже знала, о чем поразмышлять. Будучи больше не уверенной в правильности своих действий, возглавляя хунвейбинов, она поняла, что Мао просто использовал ее. Она попыталась задуматься о будущем и поняла, что с ее прошлым у нее не может быть будущего. Если бы она когда-нибудь вернулась в институт, то не смогла бы стать преподавателем политологии. Она больше нигде не могла вести политические дискуссии.
      Потом она стала замечать Яна. Он работал помощником на кухне. Эта работа не была обременительной. Ян собирал дрова, варил рис с овощами и мыл посуду. За кухню отвечал повар из местных крестьян. Так что на кухне в перерыве между едой у него было время читать книжки, в том числе английские, и также делать записи.
      Членам школы вообще не разрешалось читать ничего, кроме работ председателя Мао и политических брошюр. Но в позапрошлом году произошло необычное событие. В газете «Жэньминь жибао» опубликовали два новых стихотворения председателя Мао, нуждавшиеся в переводе на английский язык.
      В бюро переводов при Центральном комитете компартии в Пекине кто-то вспомнил о Яне и отозвался о нем одобрительно. Следовало перевести одно особенно сложное выражение, которое звучало так: «Не пукать». Это было именно то, о чем писал Мао, но официальные переводчики забеспокоились из-за его вульгарности. Но Ян нашел ссылку на это выражение в словаре жаргона, чтобы успокоить их умы. После этого случая он получил особое разрешение на чтение английских книг. Руководство школы пришло к выводу, что в будущем возможно назначение его на другую работу.
      Но Ян внезапно заболел. Из-за скудного питания и тяжелой работы у него начался грипп, который потом перешел в тяжелую форму пневмонии.
      Многие люди из группы были старыми и больными. Они были докторами наук по физике и философии и едва-едва могли заботиться о себе. Больницы поблизости не было, только лечебница с фельдшерицей. Ее классовое положение было таким же, как у крестьян, она весь день работала на рисовом поле, считалась «босоногим врачом» и не имела серьезного медицинского опыта. Поэтому, будучи главой «красных охранников», Инь взяла на себя ответственность заботиться о нем. Она стала работать на кухне, где трудился Ян, готовила еду для всех и отдельно для него. Инь позаботилась о том, чтобы из Пекина привезли антибиотики. После его выздоровления она продолжала ему помогать всеми возможными способами, используя свою маленькую власть в «школе 7 мая».
      Со временем она сама начала заниматься изучением английского языка, иногда советуясь с Яном. В Китай с визитом приехал президент Никсон. На одной государственной радиостанции стартовала программа изучения английского языка. Изучение людьми английского языка больше не считалось политически некорректным, хотя это было достаточно необычным для учащихся школы, где на первом месте было «промывание мозгов».
      Поползли слухи о том, что Инь навещает Яна. И действительно, она, несмотря на доставляемое неудобство соседям, навещала его довольно часто. Комната в общежитии была маленькой и тесной, с тремя двухъярусными кроватями. Когда она приходила и садилась, чтобы поговорить с Яном, другие пятеро соседей по комнате чувствовали, что должны уйти и где-то гулять на холоде, потому что сразу догадывались, что «занятия английским» всего лишь предлог. Они больше говорили о другом, нежели о ее проблемах с английским. Глядя в английские книжки, лежащие на столе, они держались за руки под столом.
      Она могла начать с весьма туманного замечания о том, что знание английского языка когда-нибудь может пригодиться даже такому бесправному человеку, как Ян, и ее занятия с ним вселяют в нее новую надежду.
      Они занимались не только языком, но также и литературой, хотя в школе было невозможно достать учебники. В качестве учебного пособия Яну приходилось использовать романы и поэмы. Инь насыщала свои студенческие годы политической деятельностью. В аудитории она получала мало знаний. А от него она впитывала все, что не смогла получить ранее. Читая английский роман «Случайная жатва», она запомнила цитату: «Моя жизнь началась с тобой, и мое будущее продолжается с тобой – больше ничего». Она повторила это Яну с дрожащими слезинками на глазах.
      В эпиграфе романа «По ком звонит колокол», который Ян переводил, она прочитала абзац: «Нет человека, который был бы как остров сам по себе; каждый человек – кусочек континента, часть основного… Смерть каждого человека умаляет и меня, потому что я вовлечен в человечество. И поэтому никогда не узнаешь, по ком звонит колокол; он звонит по тебе». Ян сказал, что это цитата Джона Донна, который в восхитительной любовной поэме сравнил расставшихся влюбленных с двумя точками предела.
      В короткой истории О. Генри она прочла, что смысл жизни заключается в одиноком листочке, нарисованном на стене, и, когда Ян сравнил себя с тем листочком, она остановила его, закрывая ему рот рукой.
      Это был момент, когда она поняла, что нет пути назад: она нашла ответы на все вопросы с помощью Яна. Это была страсть, которую она раньше не испытывала, страсть, наполняющая ее существование новым смыслом.
      И для него роман был подтверждением его человеческих качеств, несмотря на все политические бедствия, которые свалились на него. Как в книжном сюжете, он боролся за свою любовь, за один из тех идеалов, к которому он стремился все эти годы. Он разочаровался в одном жизненном эпизоде, но сейчас его наполняла вера.
      Любовь может прийти поздно, но с ее приходом ты понимаешь разницу между прошлым и настоящим.
      «Школа 7 мая» располагалась в болотистой местности, в Цинпу. Поблизости не было ни библиотеки, ни какого-нибудь захудалого кинотеатра. Они не сидели в комнате, а стали в открытую гулять, держась за руки. Для влюбленных существовать – значит находиться рядом. Яну было сорок пять. Если не обращать внимания на сломанные очки, то он напоминал старого крестьянина, с грубыми чертами лица, седого как лунь, с явно выраженными признаками сутулости. Что касается Инь, тогда ей было около тридцати.
      Ее не считали красавицей, но она была вдохновлена страстью и рядом с ним просто расцвела. Люди смущались, глядя на то, как она бесстыдно липла к нему.
      «Его белые волосы сверкали на фоне ее розовых щек», – гласила известная цитата. Но в этом выражении был заложен негативный смысл, намек на то, что пара не подходила друг другу. Что влюбленные нашли друг в друге, конечно, дело каждого. Оба они были одиночками.
      Руководство кадровой школы было недовольно. Мог разразиться политический скандал. Вместо того чтобы перевоспитываться, они влюбляются. Это было политически возмутительным. В начале семидесятых годов романтическая любовь была политическим табу. Могли подумать, что руководство школы ведет себя недостойно по отношению к председателю Мао и партии.
      Они не пытались скрывать свой роман. Это доказывало, что они были слишком наивными.
      Как только Пэйцинь начала листать книгу, Юй сказал:
      – В восьми современных революционных пекинских операх нет женатых пар – разве что мадам Айцинь, да и то ее муж отстранен от дел. Это все политическая страсть, в этих операх отсутствуют личные чувства.
      – Вот то, что я искала, – сказала Пэйцинь, усаживаясь поудобнее. – Давай я зачитаю тебе.
      «Они жили в мире, где не было ничего, что они могли бы считать само собой разумеющимся. Ни веры, ни надежды, ни убежденности. Кроме его в ней и ее в нем.
      После трудового дня в хлеву, позади кадровой школы, он иногда читал ей стихи на китайском, а потом на английском языке, или на грядке рисового поля, где их руки были перепачканы землей, в то время как из ветхого репродуктора раз за разом повторялись цитаты председателя Мао, а в воздухе над бесплодным полем парили черные вороны.
      Они поняли, что культурная революция была национальной катастрофой, где каждый индивидуум был разломан на кусочки, «сгорел дотла», как сказано в революционном лозунге. Однако для них это было подобно возрождению из пепла.
      Ян особенно любил стихотворение под названием «Ты и я», написанное в XIII веке поэтессой по имени Гуань Даошэн. Стихи были страстными, что не часто встретишь в классической китайской поэзии.
 
Сумасшедшие мы и отчаянны,
Горячи, словно жар от огня.
Две фигурки из глины гончарной,
Схожих так на тебя и меня.
 
 
Ты разрушь нас, гончар,
Вновь полей нас водою,
Преврати в мягкий глиняный ком.
Мы сольемся телами с тобою,
Два в одном, навсегда, два в одном».
 
      После того как Пэйцинь очень эмоционально прочитала эту длинную цитату, она сказала:
      – Но такая страсть в кадровой школе едва ли могла быть понятой. И что еще хуже, так это то, что эту страсть увидел один из руководителей школы, расценив это как бесстыдный вызов партии.
      После этого было созвано собрание для показательной проработки. Ян стоял на временно сооруженном помосте и выслушивал слова осуждения, в которых говорилось, что он является отрицательным примером реакционных интеллектуалов, что он влюбился, противопоставив себя идеологическим реформам.
      Участь Инь была немногим лучше: помимо строгого выговора по партийной линии, ей приказали стоять босой на помосте рядом с ним. На ней не было таблички, зато на ее шею повесили гирлянду связанных шнурками рваных ботинок, как знак позора, используемый веками, как предупреждение, что ею пользовались множество мужчин, именно столько, сколько на ней грязных ботинок.
      Здесь приводится известная цитата председателя Мао, – продолжала Пэйцинь. – «В этом мире нет беспричинной любви или ненависти». Должно быть, в этом и кроется причина этих двух «черных элементов», слившихся друг с другом, сказали революционные критики. У них, должно быть, общая ненависть к культурной РЕВОЛЮЦИИ, заключили они.
      Инь и Ян оставались непокорными, продолжая встречаться в любое время и в любом месте, где только возможно, несмотря на повторные предупреждения со стороны руководства кадровой школы.
      Потом его поместили в «отдельную комнату» лишив тем самым всякого контакта с внешним миром и Инь. Ему приказали целыми днями писать исповеди и самокритику. Он отказался, заявляя, что нет ничего неправильного в том, что один человек любит другого. Прошла неделя, Яна отправили на весь день работать на рисовые поля, потом обратно заключили в изолятор, где он писал по вечерам.
      Она также ужасно страдала. Половина ее головы была сбрита наголо. Это была специальная прическа, названная стрижкой Инь-Ян, применяемая к классовым врагам, – жестокая забава с использованием имен семьи. Она даже не заботилась о том, чтобы носить шляпу, просто расплачивалась за свою страсть ценой гордости.
      Что еще хуже, ей не разрешалось видеть Яна. После рабочего дня она могла только прогуливаться одна вокруг хижины, в которой он содержался, надеясь поймать беглым взглядом его силуэт в окне. Она продолжала повторять строчки, которым он научил ее:
 
Ответь же, прекрасная звездная ночь,
лишь ты мне способна помочь.
Почему здесь стою на ветру и в мороз
в ожидании грез?
Не сейчас я потерян, а очень давно.
Мне уже все равно, мне уже все равно.
 
      Вскоре Ян снова заболел. Из-за того, что руководство школы перестало обращать на него всякое внимание, ему было трудно получать правильное лечение. Фельдшер уверял, что серебряная игла для иглотерапии может излечить любую болезнь, потому что председатель Мао сказал, что традиционная китайская медицина может творить чудеса. Инь было отказано в посещении вплоть до последнего дня его жизни. Глядя на него, любой мог видеть, что он потерял всякую надежду. Тот день был очень холодный, а его руки в ее руках еще холоднее. Все его соседи по общежитию ушли из комнаты под разными предлогами, оставляя их двоих вместе. Держа ее руки, он оставался в сознании до конца, хоть и не мог говорить. Он умер в своей постели, на ее руках. Как в стихотворении, которое перевел Ян:
 
Если холодно тело как снег,
Если тело мое словно лед,
Лишь твое тепло мне вернет,
Жизнь вернет мне на целый век.
 
      Спустя два года культурная революция завершилась. Кадровая школа была распущена. Инь снова вернулась в институт. Со знанием английского языка, которому ее научил Ян, ее взяли в институт преподавателем.
      Что касается Яна, то официально было объявлено, что он умер своей смертью.
      Он не был казнен или забит до смерти, как другие интеллектуалы, поэтому не было нужды выявлять обстоятельства его последних дней жизни. В те годы подобным образом умерли многие. Никто не беспокоился о нем. Ничего не было сделано для него и в первые несколько лет после культурной революции.
      В начале восьмидесятых годов власти издали документ под названием «Поправки к кампании критики правых элементов в пятидесятых годах», в котором говорилось, что очернение огромного числа интеллектуалов было ошибкой, хотя «в это время были некоторые люди, вынашивающие злобные планы против правительства». В любом случае выжившие больше не считались правыми, поэтому в праздники они как ни в чем не бывало запускали фейерверки. Был снят фильм о тех правых, кому посчастливилось найти свою любовь во время осуждения, и кто каким-то чудом выжил и теперь должен принести себя в жертву ради построения социализма.
      В запоздалой поминальной службе с Яна посмертно был снят ярлык правого и он был назван «товарищем Яном». Мало кто из его коллег посетил ту поминальную службу. Некоторых из них не позвали, потому что руководство школы было уверено в том, что люди, должно быть, уже позабыли его. На поминальной службе смерть Яна была названа «печальной и серьезной потерей современной китайской литературы». Об этом событии было сообщено в местной газете.
      Хотя был еще один случай, не получивший освещения. Цяо Мин, один из главных руководителей школы, тоже пришел на поминальную службу. Инь со злостью плюнула ему в лицо. Люди поспешно разняли их. «Прошлое есть прошлое», – сказали ей и ему.
      Жизнь текла как обычно. Она осталась одна и занималась правкой рукописей стихов Яна. Шанхайское издательство опубликовало собрание его сочинений. Но это все до того, как был напечатан роман «Смерть китайского профессора», когда о Яне снова заговорили, точнее, о романтических отношениях между Инь и Яном.
      Вот суть истории, – сказала Пэйцинь в конце своего рассказа. – Все, что я тебе сказала, основано на информации, собранной мной в библиотеке из рецензий и из воспоминаний очевидцев.
      – Есть что-нибудь еще?
      – Ну, есть много откликов о книге.
      – Расскажи мне о них.
      Некоторые верили, что история их романа очень правдива. А кто-то даже обвинял ее в его смерти. Не будь их отношений, руководство не стало бы «взъерошивать перья» и преследовать его. Он мог бы выжить. – Пэйцинь уселась поудобнее и прижалась к плечу Юя. – Кто-то совсем не верил в историю. По одной простой причине: в кадровой школе не было места для романтической любовной истории. Спальные комнаты были тесными, и они не могли найти другого места, чтобы встречаться, даже если бы у них было желание и энергия. Не говоря уже о политической атмосфере. Руководство кадровой школы могло быть более бдительным.
      – Так что ты думаешь о книге?
      – Когда я прочитала ее в первый раз, у меня сложилось неоднозначное впечатление. Некоторые части мне понравились, остальные нет. Хоть я и люблю поэзию Яна, тем не менее была разочарована.
      – Правда? Ты не говорила мне об этом.
      – В начале семидесятых я прочитала многое из его стихов, и ты знаешь, было небезопасно обсуждать их.
      – Но я все-таки не пойму, почему ты была разочарована. Это ее книга, не его.
      – Не смейся, но я думаю, он заслуживает большего, а мое первое прочтение могло быть предвзятым.
      – Ты имеешь в виду кого-то лучше той женщины на фотографии, на задней стороне обложки книги – сморщенной женщины среднего возраста в очках? – спросил Юй.
      – Не знаю. Эта книга могла быть лучше, – сказала Пэйцинь. – Мне не нравится чрезмерно детализированное описание организации хунвейбинов. Это совсем неуместно. И потом, некоторые из этих описаний вызвали у меня отвращение.
      – А что с ними было не так?
      – Некоторые моменты там очень трогательные, некоторые похожи на мелодраму, что-то вроде страстно влюбленных тинейджеров. Сложно представить, что человек в таком возрасте и такого опыта может быть таким наивным.
      – Что ж, в те годы люди хватались за все, – сказал Юй. – Они вынуждены были хвататься за любую соломинку, чтобы сохранить некое сходство с человеком. Это, должно быть, касалось и ее и его.
      – Может быть, так оно и было, – согласилась Пэйцинь. – Возможно, я была без ума влюблена в его творчество. На этот раз, зная всю их подноготную и прочтя книгу во второй раз более внимательно, я поняла, что Инь, судя по всему, проявляла о нем большую заботу. То, что была чересчур эмоциональной, должно быть, плохо сказалось на ее писании. Она была женщиной, имеющей чувство жалости.
      – Я тоже так думаю. – Юй потянулся к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбочке.
      – Пожалуйста, не надо, – сказала Пэйцинь, повернув голову, чтобы посмотреть на будильник, который стоял там же. – Мы так долго говорим о других…
      Под одеялом он почувствовал ее пальчики, касающиеся его кожи. Это было так же, как в те годы в Юньнани, где позади их лачуги журчал ручеек.
      Он прочитал в ее глазах желание и переложил подушку со спинки кровати. Это была одна из тех редких ночей уединения, когда они не пытались сдерживать дыхание или стараться делать как можно меньше звуков и движений, потому что слились друг с другом.
      Потом он долго держал ее за руку, с большой любовью, очень долго.
      К его удивлению, Пэйцинь стала едва заметно похрапывать. Это случалось тогда, когда она сильно уставала. Наверное, за последние несколько дней она допоздна читала. Ради него.
      Все эти годы жизнь Пэйцинь была полна сюрпризов.
      Иногда он удивлялся, ведь она могла прожить совсем другую жизнь. Милая, талантливая, их пути могли и не пересечься вовсе, но вообще-то Юй был благодарен культурной революции. После стольких лет национальной катастрофы она все еще была с ним, даже сейчас присоединилась к нему, чтобы вести расследование.
      Несмотря на все разочарования жизни, Юй считал себя счастливчиком.
      Но вдруг его охватило беспокойство. Это было не только из-за Инь и Яна; это было что-то смутное и к тому же личное. Он понял, что никто не может предвидеть, будет ли в Китае другая культурная революция.
      Надо было спать, а в его голове роились странные мысли. К счастью, Пэйцинь не писательница – это была одна не до конца сформированная мысль, с которой он наконец-то в ту ночь заснул.

      Старший следователь Чэнь проснулся от резкого, раздражающего звука будильника, стоящего на прикроватной тумбочке. Ему хотелось сдаться, хотя его все еще мучили сомнения в правильности его решения, и он не знал, как быть.
      Он поднялся, протирая глаза. За окном на улице все еще было пасмурно.
      «Это не мое расследование», – сказал он себе еще раз. Юй делает все, что в его силах. На этом этапе его вмешательство уже не повлияет на результат. Сейчас приоритетом для него должен стать лежащий на столе перевод проекта «Новый Мир».
      Что касалось перевода, то Гу не оказывал на него никакого давления, в отличие от секретаря парткома Ли, настоятельно рекомендовавшего ему взяться за это дело. Правда, Гу тоже настаивал, хотя не напрямую. Иногда Чэню казалось, что Белое Облако была приставлена к нему не столько как помощница, а как тонкий намек на то, что он должен сконцентрировать свое внимание на переводе.
      Чэнь все еще чувствовал, что должен что-то сделать для следствия. Для этого было несколько причин. Он должен внести свой вклад в это дело, для Яна, или если не лично для него самого, то хотя бы просто ради имени писателя, чья карьера была трагически короткой и чьи работы Чэнь должен был бы прочесть раньше.
      В школьные годы Чэнь прочел роман «Мартин Иден» Лондона, переведенный Яном, и знал, что Ян был один из самых почитаемых переводчиков английских детективов, но потом Чэнь выучил английский и стал читать книги в оригинале. Когда Чэнь сам начал писать стихи, он перестал читать поэзию Яна, к тому же тогда книги сложно было достать. Тем временем вышло в свет собрание сочинений Яна, но Чэнь уже стал начинающим кадровым партийным работником и был настолько занят, что не мог читать столько, сколько ему хотелось.
      На самом деле Чэнь понимал, что его писательская карьера сейчас достигла критического уровня. Слишком много книг ждали своей очереди, чтобы он наконец прочел их. Если принять участие в очередном расследовании убийства, неизвестно, сколько он еще продержится как писатель.
      Он чувствовал сходство с Яном, поэт такой же человек, что и переводчик. И случись драматический поворот событий в политике, с Чэнем может произойти то же, что и с Яном.
      Чэнь не знал, что Ян переводил с китайского на английский, чего Чэнь раньше никогда не делал, за исключением небольших фрагментов из стихов для друга из Штатов.
      Он взял кофейник и пошел заваривать бразильский кофе, подарок его дальней подруги.
      Потом Чэнь достал текст перевода стихов Яна, который дал ему Юй. Вместо того чтобы изучить этот текст, отпечатанный на компьютере, он сосредоточился на рукописном варианте. Оба текста были практически идентичными, Чэнь понял, что читая эту рукопись, можно проникнуть в творческий мир писателя.
      Общее впечатление от рукописи Яна было таковым: он очень добросовестно пытался сделать все, чтобы текст был доступен для чтения современным английским читателям. Внимание Чэня привлекли некоторые краткие заметки на полях: «Глава 3», «гл.11», «гл. 8 или гл. 26», «гл. 12, если не гл. 15», «Для конца».
      Очевидно, эти сноски имели значение для одного Яна.
      Возможно, это были главы книг, которыми он пользовался при переводе, решил Чэнь. Классические китайские стихи могут содержать бесконечное количество свободных трактовок. Как большой ученый, Ян, вероятно, довольно много потрудился, прежде чем закончил этот необычный перевод.
      Чэнь не мог уловить в этих пометках какой-либо смысл. Если Ян хотел пронумеровать страницы, то сделал бы это внизу листа, а тут главы. Было бы гораздо легче сделать ссылки где-нибудь в конце.
      Сборник состоял из стихов Яна, которые Чэнь тут же узнал, даже на английском языке. Однако некоторые из них были не такими, какими должны были быть в оригинале. Возможно, Ян выбрал эти стихи из ранних и менее известных сборников. Это некоторым образом объясняло наличие тех сносок.
      Отсутствие вступления и заключения навело Чэня на другую мысль. Он тоже писал заключения для разных проектов, в которых цитировал одну или две строки. Ян, наверное, находился на заключительном этапе перевода стихов, но скоропостижно скончался, так и не успев закончить их.
      Несмотря на свою неудачную попытку выявить хоть какое-то отношение этой рукописи к делу, Чэнь не откладывал ее, но понимал, почему Инь так трепетно относилась к рукописи.
      В ней были прекрасные любовные стихи, о которых Инь упоминала в предисловии и в которых были запечатлены самые запоминающиеся дни их жизни. В кадровой школе они вместе сосредоточенно, держась за руки, изучали стихи на английском и на китайском языках. В одну из таких ночей они, должно быть, почувствовали, что Су Дунпо писал эти стихи именно для них и что они сами были связаны навечно через эти строки:
 
Пробил страж ночной уже третий раз.
Светлый диск луны на небе угас.
Бредет лошадь тощая, кляча клячею,
Человек на ней вида мрачного.
Когда ветер западный повернет на нас?
Палец, вверх подняв, узнаем тотчас.
Ветру вольному нету времени.
Все несется он вдаль по темени.
 
      Предисловие было написано умело. Инь не пыталась рассказать о многом и почти не описывала cцен, где она и Ян, находясь в кадровой школе, читали и обсуждали эти стихи. Но закончила предисловие сценой, где она, стоя в одиночестве, читала стихи, написанные Ли Юем, которые однажды глубокой ночью читал ей Ян:
 
Когда умрет цветок весенний, отжив свой срок сполна?
Когда зайдет за горизонт осенняя луна?
Кто ныне в думы о былом тебе откроет дверцу?
О том, что было и прошло, тебе расскажет сердце.
 
 
Вновь на мансарде, как в прошлую ночь,
ветер гуляет восточный.
В свете прекрасной луны мне невмочь
дом этот видеть воочию.
 
 
И резные перила, и ступени из мрамора
неизменны всегда.
Лишь подвластна течению времени ее красота.
Сколько горя в себе я ношу?
Горе – быстрые струи потока
этой длинной весенней реки,
что несет свои воды с Востока.
 
      Рукопись была выдержана в сентиментальных тонах. И сейчас Чэнь держал в руках эти нежные стихи. Неудивительно, что Инь хранила рукопись в банковской ячейке.
      Он встал, подошел к окну и стал пристально вглядываться в уже недремлющую улицу. Через дорогу он увидел неожиданно появившегося мальчугана, который поспешно выходил из двери, завязывая одной рукой красный пионерский галстук, а в другой держал жареную рисовую лепешку. На спине у него был объемный ранец. Чэнь вспомнил, что вот также тридцать лет назад он сам спешил в школу. Старший следователь собрался с мыслями и вернулся к столу, заваленному словарями и бумагами.
      Теперь у него еще нашлось задание для Белого Облака. Она должна съездить в шанхайскую библиотеку. Некоторые из стихов, переведенных Яном, могли оказаться в английских учебниках. Хотя Чэнь и не был уверен, но это могло быть в период предшествующий кампании борьбы с правыми в середине пятидесятых годов. Если это так, то были бы понятны шифрованные заметки на полях этой рукописи. Чэнь не надеялся узнать что-то важное или более значимое, ему просто было любопытно. Вдобавок ко всему в библиотеке должны быть каталоги китайских и иностранных издателей. Он попытается связаться с некоторыми из них, чтобы понять, могли ли они быть заинтересованы в выпуске сборника. Это было не к спеху, но ему становилось комфортно при мысли, что он предпринимает попытки сделать что-то для погибшей.
      Таким образом Чэнь давал Белому Облаку задание, которое она могла выполнить за пределами его квартиры. Только после этого он чувствовал, что найдет в себе силы отрешиться от этой проблемы и заняться переводом. Так он и сделал. Около двух часов он плодотворно работал, прежде чем пришла Белое Облако. Очень помогал портативный компьютер.
      Уже когда солнечный свет начал пробиваться через окно, в комнату вошла Белое Облако. В ее руках был бумажный пакет с небольшими жареными булочками. К тому времени он уже напечатал несколько страниц. Чэнь объяснил ей новое задание: найти в журналах стихи, переведенные Яном, и установить издателей, которые могли быть заинтересованы в публикации сборника этих стихов. К тому же он интуитивно чувствовал, что это поможет обнаружить кое-что еще, хотя и не знал что. Это был ход с дальним прицелом. Сам он вряд ли пошел бы в библиотеку, несмотря на свое чутье, но благодаря Белому Облаку это было возможно.
      – Как тебе известно, мне приходится оказывать помощь следователю Юю. В любом случае это в моих силах, – объяснил ей Чэнь, – но у меня мало времени, чтобы и помогать, и работать над переводом мистера Гу. Так что твоя услуга мне очень необходима.
      – Маленькая секретарша и нужна для того, чтобы выполнять все требования босса, – сказала Белое Облако, лукаво улыбаясь. – Все, что угодно. Вам не нужно объяснять. Мистер Гу не раз это подчеркивал. Так как насчет вашего обеда?
      – О нем не волнуйся, – сказал Чэнь. – Он отнимет у тебя около двух часов. Лучше иди в библиотеку.
      К его удивлению, в это утро не было звонков. Перевод продвигался гладко. За окном, несмотря на холодный ветер и отсутствие деревьев, неистово чирикал воробей. Чэнь забыл об обеде и вновь окунулся в роскошь и гламур города тридцатых годов. Он был «опьянен деньгами и ослеплен золотом». Возможно, такие же чувства должны будут испытывать и будущие посетители «Нового Мира».
      Наконец зазвонил телефон, отвлекая его от сцены, где француженка танцевала современный танец и где ее обнаженная нога сверкала подобно снегу на красном подиуме в постмодернистском помещении дома шикумэнь. Чэнь еще какое-то время находился под впечатлением прочитанного, но быстро вернулся в реальность.
      Ему позвонил Юй. Он доложил, что следствие продвигается медленно.
      Это не удивило Чэня. Не в способностях Юя было быстрое раскрытие такого дела. Требовалось много времени.
      – Не знаю, приведут ли к чему-нибудь опросы, – сказал Юй.
      – По крайней мере, мы можем что-то разузнать про Инь.
      – Это другой вопрос. Должны же соседи хоть что-то знать про нее. Все-таки она была писательницей, издала книжку о культурной революции. Иначе она просто была бы чужой в доме. _ А что известно о ее коллегах?
      – Я беседовал с заведующим отделом, но ничего не смог у него выяснить. А что касается досье, которое мне передало школьное начальство, то там нет ничего, кроме пачки государственных бланков.
      – Любой будет нервничать, обсуждая писательницу-диссидентку, – сказал Чэнь. – Как говорят: «Чем меньше говоришь, тем лучше. Так понятнее».
      – Чтобы проверить версию с убийцей-жильцом, я хотел бы опросить некоторых из ее коллег.
      – По моим предположениям, ничего нового они не скажут. Пока рано исключать какие-то версии.
      В конце разговора часы пробили половину первого. Наливая в стакан соевое молоко, Чэнь думал о проекте. При этом он решил, что было бы нелишним навестить учащихся, с которыми были знакомы Инь и Ян. Чэнь взял телефон и связался с профессором Чжоу Лунсяном, который работал в том же институте, что и Инь. Чэнь однажды обращался к нему по поводу китайской классической поэзии и с тех пор поддерживал с ним связь.
      Профессор Чжоу, очевидно пребывающий в одиночестве после ухода на пенсию, был рад звонку Чэня. Он углубился в тему гибели поэзии на пятнадцать минут, прежде чем Чэнь смог вернуть его к разговору об Инь. Тут же в голосе Чжоу почувствовалось раздражение.
      – Она была больше чем бесстыдной лицемеркой, эта Инь Лиге. Я знаю, что не должен говорить плохо об умерших, но когда она была во главе «красных охранников», то совершенно не проявляла милосердия к другим.
      – Возможно, тогда она была слишком молода.
      – Это не меняет дела. Эта женщина была сущим дьяволом! Она ничего не дала близким ей людям, лишь создавала проблемы. За исключением Яна, который был хорошим ученым.
      – Это весьма интересная точка зрения, профессор Чжоу, – сказал Чэнь. – Пожалуйста, расскажите мне поподробнее.
      – Все просто. Если бы не ее роман, она бы не стала главным действующим лицом при заслушивании на собрании в кадровой школе, – рокотал Чжоу. – Карма. Своими действиями во время культурной революции она сама накликала на себя беду.
      Эти слова были жестокими. Профессор придерживался своего мнения еще со времени, когда культурная революция была в самом разгаре. Его слова не помогли следствию, но они подтвердили то, что Инь не пользовалась популярностью даже среди коллег.
      Взглянув на часы, Чэнь подумал, что не может позволить себе так много звонков. Потом ему в голову пришла иная мысль: он может попытаться подобраться к этой проблеме с другой стороны. Это будет еще одно задание для Белого Облака. Было удивительно, что она все время возникала в его в голове, как облако, которое нависает над ним, и не только при работе над переводом. В том, что он стал думать о ней, Чэнь не видел ничего предосудительного. Он может послать ее побеседовать с ближайшими коллегами Инь. Он хотел действовать по известной пословице: «Генерал, находящийся в палатке, строит планы и подсчитывает доход от битвы за тысячу километров от поля боя». Даже находясь в отпуске, он мог принести пользу расследованию.
      За несколько минут до четырех Белое Облако вернулась с двумя пластиковыми коробками. Она разделась и осталась в джинсах и в кожаной куртке поверх белого свитера с глубоким вырезом. На ногах были черные блестящие туфельки на низком каблуке.
      – У меня есть кое-что для вас. – Она положила одну коробку на стол.
      – Ты быстро вернулась. Спасибо. Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, Белое Облако.
      – У меня есть фотокопии перевода стихов Яна. Вы можете прочесть их сами, – добавила она, все еще держа в руках другую коробку. – Я кое-что сделаю для вас на кухне.
      – Что у тебя в руках?
      – Сюрприз.
      У него и мысли не возникло, что находится в пластиковой коробке. Она была большая и черная. Из нее исходил слабый и малопонятный звук.
      Он стал читать отснятые страницы. Перевод стихов Яна был опубликован в ряде английских учебных пособий, большинство за последние несколько лет. У таких журналов был огромный тираж в Китае, где многие занимались изучением английского.
      Часто, к удивлению Чэня, редакторы предваряли статьи словами, почему люди сегодня должны прочитать стихи Яна. По мнению редактора одного из журналов, это хороший способ впечатлить американцев, а по словам другого, это станет модным, особенно среди молодых влюбленных, и следует цитировать эти переведенные стихи в День святого Валентина, который уже внедрялся в Китай. Также было несколько коротких вступлений Инь о технике перевода этих стихов, что могло быть полезным для начинающих. Однако ему не удалось отыскать хоть какого-нибудь ключа к разгадке мистических аббревиатур.
      Белое Облако чем-то гремела на кухне. Наверное, готовила, хотя ужинать было еще рано.
      Наконец она появилась с широкой улыбкой, держа в руках большой поднос.
      – Из клуба «Династия», – заявила она, ставя его на складной столик.
      Ужин выглядел впечатляющим. Он состоял из деликатесов, некоторые из которых были ему в новинку. На одном маленьком блюде были жареные желудки воробьев с аппетитной золотистой корочкой. Он удивился, сколько же воробьев пожертвовали своими желудками, чтобы можно было приготовить такое блюдо.
      На другом блюде была утка, также в оригинальном исполнении – это были утиные головы с вскрытым черепом, так что любой желающий мог запросто достать язык или высосать мозги. Но более всего его впечатлила та самая «креветка из сауны». Речные креветки были поданы на стол в стеклянной чаше, живыми, все еще прыгающими и изгибающимися. Еще она принесла маленькую деревянную кадушку, на дне которой лежали раскаленные камни. Белое Облако налила немного вина в чашу с креветками, затем взяла «пьяных» креветок из чаши и положила их в кадку. Креветки с характерным шипением пробыли там две-три минуты, и только потом появилось блюдо с названием «креветка из сауны».
      Гу, наверное, очень хорошо проинструктировал Белое Облако. Она, должно быть, не очень хорошо готовила, но знала, как подать великолепную еду, и этого было достаточно.
      – Это то, что вы хотели? – спросила Белое Облако, взяв одну страницу перевода стихов.
      – Это может быть частью загадки. И я попытаюсь найти ключ к разгадке.
      – Вы сможете, – сказала она. – Надеюсь, вам понравятся креветки.
      – Спасибо. Ты испортишь меня.
      – Ну что вы. Это большая честь – работать с вами, как говорит мне мистер Гу.
      Однако для Чэня это звучало как напоминание о том, что он должен сосредоточиться на переводе, лежащем на столе, а также что это всего лишь деловые отношения.
      Он вернулся к мыслям об их первой встрече в приватной комнате клуба «Династия». Там она была профессионалкой. Последнее, что он мог сделать сейчас, – это выразить ей свою признательность.

      Юй пришел в домком немного раньше назначенного времени. Он хотел еще что-нибудь почитать, даже после того, как Пэйцинь рассказала ему историю романа Инь. Пэйцинь также показала некоторые места, чтобы он изучил их более внимательно. Листая первые страницы текста, он искал стихи, которые Ян читал Инь ночью в свинарнике, где хором хрюкали поросята.
 
Меняли форму облака.
Они и мягки и хрупки,
водили хоровод по кругу,
и обнимали с нежностью друг друга,
и на небе спиралью вились,
покуда в капельки дождя не превратились.
 
      Не прошло и минуты, как Ян понял прочитанную метафору. Инь умело написала таким высоким, вызывающим мысли языком, правда лишенным откровенности. Однако он сомневался, что Инь и Ян, будучи в кадровой школе, могли совершить нечто противоправное. Оба жили в общежитии с соседями по комнате, и, даже если их соседи уходили на час или два, было слишком рискованно что-либо предпринимать. В те годы за внебрачные связи могли приговорить к заключению. Он прочел стихи еще раз. После тщательного изучения они даже еще более смахивали на провокационные. Собственные стихи старшего следователя Чэня были более или менее похожи на эти, поэтому он мог оценить их.
      Остальные подчеркнутые абзацы касались в основном политики. Один большой абзац о главе кадровой школы, другой – о ее команде. Юй мог представить, что некоторые люди, прочитав эту книгу, могли испытывать дискомфорт. Они понимали, что сами могли быть этими главными героями. Юй не понимал, почему Пэйцинь хотела, чтобы он прочел эти отрывки текста. Он не смог долго изучать текст, потому что по телефону его вызвал секретарь парткома Ли, который хотел направить его в контору домкома. Этот звонок был связан со статьей, опубликованной в последнем выпуске популярного журнала, статья была под заголовком «Воспоминания о смерти Инь». На самом деле в ней больше говорилось о смерти Яна. Там также было приведено несколько длинных цитат из романа «Смерть китайского профессора». Заключительные слова романа были произнесены профессором за несколько минут до смерти: «С этого момента она будет жить для него и умрет за него».
      Это был тонкий намек на то, что смерть Инь, возможно, имеет политическую подоплеку.
      Журнал был моментально распродан, что явилось еще одним подтверждением огромного интереса к делу об убийстве. Такой интерес был весьма неприятен власти.
      – Дело должно быть раскрыто как можно скорее, – еще раз заявил секретарь парткома Ли.
      В деле, не связанном с политикой, не столь важно, что его раскрытие может длиться несколько недель и более. Некоторые дела оставались нетронутыми на протяжении многих месяцев: не было улик или какого-либо решения. Иногда их закрывали навсегда. Но это дело было особенным и нуждалось в скорейшем его решении. Как члену специальной оперативной группы, Юю были знакомы подобные аргументы.
      – Спекуляция может извлечь выгоду из неразрешенного дела.
      – Понимаю, товарищ Ли, – кивнул следователь Юй. – Я постараюсь сделать все возможное.
      – О чем думает старший следователь Чэнь? Сложно понять. Он настаивает на продолжении своего отпуска, несмотря на всю срочность раскрытия этого важного дела. Я не знаю, как долго продлится его отпуск.
      – И я не знаю, – ответил Юй, подумав о том, что Чэнь не говорил своему начальнику о работе над переводом. Ему не нравилось привлечение к работе Чэня, о чем хлопочет секретарь Ли. Тогда он не сможет возглавлять эти «особое дело» без надзора старшего следователя.
      В специальной группе по расследованию все внимание было сосредоточено на Чэне и на доверии к нему с тех пор, как он стал кадровым работником и оброс связями по всему Пекину. Было ясно, что секретарь парткома Ли готовит Чэня для своей замены, к тому же и для отдела будет неплохо иметь партийного секретаря, который кое-что знает о работе в полиции, хотя и не в тонкостях. И если быть честным, Чэнь хорошо выполнял свою работу. Для Юя не имело значения, насколько доверяют ему в расследовании дела, ставя под руководство Чэня. Это было делом всей спецгруппы. Юй не жаловался на то, что оставался в тени Чэня. Не так уж и много было начальников, таких как Чэнь, которые еще оставались в полиции. Иногда Юй считал себя счастливчиком, что работал с Чэнем. Тем не менее это не означало, что только старший следователь Чэнь отвечает за свою работу.
      Юю было плевать, что могут подумать другие или что они будут говорить за его спиной, но он не мог не огорчаться, когда его коллеги и теперешний секретарь парткома Ли тыкали бумажкой в лицо, словно специальная группа по расследованию состояла всего лишь из Чэня, словно Юй не заслуживал одобрения.
      Он вспомнил, что даже Пэйцинь однажды упомянула что-то в этом роде.
      Юй осознал, что все сказанное ему секретарем Ли было похоже на укол, то есть так, как если бы Земля в отсутствие старшего следователя Чэня перестала вертеться.
      Но что еще мог сделать Чэнь, будь он привлечен к расследованию? На самом деле Юй и Чэнь обсуждали каждый аспект дела.
      – Не беспокойтесь, товарищ Ли. Я позабочусь обо всем, – пообещал Юй. – Дело будет раскрыто в кратчайшие сроки.
      – Я дал обещание правительству города, товарищ следователь. Мое обещание подобно тем, которые в древности давали генералы: или выполню, или увольняйте.
      – Тогда я даю вам свое слово, товарищ Ли.
      Впоследствии Юй сожалел о столь опрометчивом ответе. Вероятно, что-то изменилось в его сознании за эти долгие годы и сейчас ему стоит задуматься о дальнейшей карьере. Для него дело Инь Лиге стало чем-то более значимым, а не рядовым. Юй предполагал, что будет сам решать все вопросы, советуясь с Чэнем. Это было расследование, которое могло повлиять и на профессию, и на его дальнейшую карьеру. Он верил в то, что даже рядовой полицейский может принести пользу обществу. Вдобавок ко всему дело было весьма важным и также важным для Пэйцинь, считавшей сочинения Яна значительными.
      Политическая сторона этого расследования не заботила его. А если и была какая-то подоплека, то это в очередной раз напоминало ему о том, что в Китае ничто не свободно от политики, факт, о котором он знал и раньше. Проблема была в том, как проникнуть в шикумэнь. Вместо того чтобы продолжать опрашивать его обитателей, он решил прежде пересмотреть стратегию Почтенного Ляна.
      Они сосредоточились на версии, что кто-то, живущий в этом доме, и был убийцей Инь. По-видимому, они исключали вероятность того, что это преступление совершил пришлый человек, потому что посторонних лиц, входящих или выходящих через парадный или черный вход, замечено не было. Ну а если было прикрытие? Что, если один из свидетелей лгал?
      И проблема тут же появилась. Было три человека, которые вышли из трех разных семей. Пока отношения между соседями, за исключением Инь, были прекрасными, как заявлял Почтенный Лян, было трудно представить, что три разных семьи сговорились совершить убийство или же скрыть его. Ко всему прочему, покинуть дом через парадный вход было практически невозможно. А что касается черного входа, то Креветочница утверждала, что она никогда не уходила со своего места. Но говорила ли она правду?
      Пока следователь Юй все это анализировал, Почтенный Лян уверенно придерживался своей версии.
      – Вы должны продолжать опрашивать жителей шикумэня, – не унимался Почтенный Лян. – Если вы хотите, чтобы я участвовал здесь в опросах вместе с вами, то я согласен, но я думаю, будет полезнее, если я продолжу работу над косвенными уликами.
      – Ваша работа очень важна, но нам действительно нужно поторапливаться. В доме еще более пятнадцати семей. Секретарь парткома Ли давит на меня в ожидании результатов.
      – Так у нас совсем мало времени.
      – Нам придется быть более избирательными в выборе опрашиваемых. Давайте посмотрим следующего в нашем списке.
      Лэй Сюэгуан был пятнадцатым подозреваемым в списке.
      – А, это же Лэй! Вы не поверите, но Инь по-своему помогала ему, – начал Почтенный Лян театральным тоном. Это напомнило Юю его отца, Старого Охотника. – Но вы знаете, как говорят: «Ни один хороший поступок не остается безнаказанным».
      В начале семидесятых Лэй, будучи студентом, был пойман при попытке угона правительственной машины и был осужден на десять лет. Ему страшно не повезло, так как именно эти годы были годами «сильного удара по преступности». В результате пойманные в то время были наказаны более жестоко, чем в другие годы. Когда Лэя выпустили, он стал безработным, поскольку его не брали ни в одно государственное учреждение. Тогда еще только разрешали понемногу заниматься частным предпринимательством, но только в определенных рамках, как «второстепенное приложение к социалистической экономике». Если бы у Лэя была квартира на первом этаже, с дверью, выходящей на улицу, он мог превратить ее в маленький магазинчик или забегаловку. Некоторые люди, имеющие такие квартиры, так и делали. Но у Лэя не было ни такой квартиры, ни связей. Все его попытки получить разрешение на бизнес были напрасны.
      К всеобщему удивлению жителей переулка, Инь упоминула Лэя в своем эссе, которое было опубликовано в «Вэньхуэй дейли» как пример проявления бездушия домкома. «Молодому мужчине придется найти какой-нибудь иной способ, чтобы поддержать себя, или он снова навлечет на себя беду», – писала она. Эту газету должны были прочитать члены местного товарищества. Лэю выдали разрешение на установку в переулке палатки для торговли зеленым луком. Ни у кого не было никаких возражений, за исключением беспечных велосипедистов, которые сновали туда-сюда по переулку.
      Новый хозяин палатки по производству лукового пирога, должно быть, слышал о газетной заметке. Первое время Инь приходила в его палатку, где продавалась еда, и он не брал с нее денег.
      Бизнес процветал. Вскоре у Лэя появилась девушка из местных, которая стала работать вместе с ним, она же была его возлюбленной. Он быстро расширял свое дело. Помимо лукового пирога, он составил меню, где предлагал разнообразные блюда, такие как свиной стейк, мясо под устричным соусом, жареная рыба и острый доуфу тетушки Ма. К каждому блюду дополнительно предлагался рис на пару плюс маленькая пиала горячего супа с пикантной кислинкой. С момента открытия палатки Лэй за нее не платил, а потому мог предлагать отменную еду по низким ценам. Пластиковые коробки для съестного и одноразовые палочки пользовались особым спросом у служащих из близлежащих офисов. Слава об обедах в коробках Лэя разнеслась повсюду. Посетителям приходилось выстаивать длительное время в очередях. Лэй поставил вторую угольную печку большого размера рядом с входом в переулок и нанял себе в помощницы двух девушек из провинции.
      – «К несчастью, есть судьба, а в судьбе – несчастье». Именно так говорил Лао-цзы в «Каноне Пути и Добродетели» две с половиной тысячи лет назад, – выдал Почтенный Лян. – Именно так и произошло с Лэем в нашем переулке.
      – С новой девушкой и с новыми планами в бизнесе, – перебил рассказ Почтенного Ляна Юй, – не похоже на то, что он убил соседку.
      Почтенный Лян согласился:
      – Но ему для развития своего бизнеса нужно было больше денег. Откуда у него капитал? Судя по его налоговой декларации, Лэй с трудом платил налоги.
      – А, его декларация о доходах. Вы говорили с ним об этом?
      – Говорил. Естественно, он отрицает свою причастность к убийству, но он ни словом не обмолвился о том, где берет деньги на развитие своего дела.
      – А что с его алиби?
      – Лэй каждый день в пять тридцать утра разжигает огонь в печи. Несколько человек видели его за работой в то утро.
      – Так что у него надежное алиби.
      – Но я все же не думаю, что мы можем вычеркнуть его из списка. Он мог примчаться домой за одну-две минуты. И никто бы этого не заметил. Он держит часть провианта во дворе, а часть в своей комнате, поэтому вынужден ходить туда и обратно.
      – Возможно, – сказал Юй. – Но я все же думаю, что он должен быть благодарен Инь за помощь. Ее статья изменила его жизнь.
      – Благодарность от него? Да никогда. – Почтенный Лян энергично потряс головой. – На самом деле есть еще кое-что интересное о нем. Из всех ее соседей один Лэй пару раз заносил ей в комнату коробки с едой. Только небеса знают, что он там мог увидеть.
      – В этом что-то есть, Почтенный Лян. Я поговорю с ним, – сказал Юй. – Так, давайте следующего.
      – Следующего зовут Цай. Формально он живет в другом месте, поскольку здесь не прописан. Так что, вы видите, мы не исключаем других версий.
      – Ладно, но почему вы выбрали его?
      – Это другая длинная история. – Почтенный Лян поднес огонь Юю, а потом и сам закурил. – Цай – муж Сю Чжэнь. Она со своей матерью Линди и братом Чжэнмином живут в комнате в конце северного крыла. Когда Цай и Сю Чжэнь поженились, он уже был владельцем частного отеля в районе улицы Цзиньнаньлу и много говорил о том, что хочет купить квартиру повышенной комфортности.
      – Так это и есть Мистер Биг Бакс, – сказал Юй.
      – В то время Сю Чжэнь было всего лишь девятнадцать. Многие верили, что она сделала правильный выбор, хоть Цай и был на восемнадцать лет ее старше и провел несколько лет в тюрьме за азартные игры. Во время своего медового месяца они жили в одном из номеров отеля, потому что Цай был зарегистрирован в трущобах района Янпу вместе с матерью. У Цая просто не было времени искать новое жилище, как объясняла Сю Чжэнь соседям.
      Вскоре она поняла, что то, что с ним происходило, и то, как он описывал все это, не было столь безоблачным. Гостиничный бизнес был в упадке, он начал влезать в долги, а она в то время была уже беременна. «Рис приготовлен, и любая оплошность может быть неисправима». Когда у нее родился ребенок, планы переехать в хорошую квартиру разрушились.
      Вскоре гостиничного бизнеса не стало. Место, где стояли трущобы, предназначалось для строительства нового жилого комплекса, и большинство строений должны были быть снесены. Несколько семей отказались переезжать, пока их требования не будут выполнены, и поэтому они все еще здесь живут. Их называют «семьи-занозы», в том смысле, что их нужно насильно удалять, как занозу. Правительство района с трудом разрешило этим семьям оставаться здесь, время от времени отключая воду или электричество, и, когда такое случалось, Цай оставался у жены в переулке Сокровищницы сада.
      – Еще одна любовная история, – сказал Юй, стараясь подвести Почтенного Ляна к самому главному. – Так чем сейчас занимается Цай?
      – Ничем. Летом он зарабатывает себе на жизнь, играя в крикет. Игрок в крикет, если быть точным, выигрывает деньги в спорах. Люди говорят, что у него тройная связь, которая здорово помогает ему в таком виде бизнеса. В последний год только небеса знают, что он действительно замышляет. Он не безработный, как его зять Чжэнмин, который слоняется без дела весь день. А что касается Сю Чжэнь, она все еще молодая и красивая девушка, как свежий цветок на куче навоза.
      – Очень точно, – сказал Юй, удивляясь уместности старой поговорки, – навоз может питать цветок. А разве Цай в переулке заключал пари в крикете?
      – Нет, он не играл в крикет с соседями. Чтобы заработать, он сходился с богатыми выскочками, которые ставили тысячи юаней на маленький крикет, – сказал Почтенный Лян. – И однажды он, получивший прозвище Мистер Биг Бакс, навсегда остался Мистером Биг Баксом. Люди верили, что он все еще зарабатывает больше всех в переулке.
      – А что с Чжэнмином?
      – Он хорош для ничегонеделания. У него не было нормальной работы с тех пор, как он окончил институт. Я не знаю, как он выкручивается. А сейчас он живет вместе со своей девушкой, она тоже не работает.
      – Он живет на деньги матери?
      – Да. Я не могу понять этих молодых людей. Мир катится в преисподнюю, – добавил Почтенный Лян. – Разве мы должны заботиться о нем? Он сломал ногу десять лет назад и едва может выходить за порог мансарды.
      – Тогда что насчет Цая – несмотря на его историю?
      – «История подобна зеркалу, которое показывает, что собой представляет человек. Единожды мошенник – всегда мошенник».
      – Это другая цитата председателя Мао, – заметил Юй как бы между прочим.
      – Цай говорит, что его не было тем утром, он был с матерью в их квартире-занозе. Это все, что он сказал.
      – Хорошо, мы проверим это.
      Юй не был полностью уверен, что допрос этих двух подозреваемых даст какой-либо результат. Когда Почтенный Лян ушел делать внеплановые проверки, Юй решил заняться иным делом. Он созвонился с Цяо Мином, бывшим деканом кадровой школы, с которым Инь разругалась на поминках.
      Юй с Пэйцинь обсуждали вероятность того, что у Цяо могла быть мотивация для убийства Инь. В своем автобиографическом романе Инь хотя и не называла имен, но дала понять, кого имела в виду.
      Одним из таких людей мог быть Вань, сосед с верхнего этажа. Те, кто был в кадровой школе, возможно, запаниковали. Более того, никто не мог быть уверенным в том, а не издаст ли Инь вторую книгу и не откроются ли там еще какие-либо обстоятельства. Все было возможно.
      – Не верьте ничему, что вы прочитали в романе «Смерть китайского профессора», – начал Цяо. – Это сплошная ложь.
      – «Смерть китайского профессора» – это роман, я понимаю. Но я расследую дело об убийстве, товарищ Цяо, поэтому должен рассматривать все возможные варианты.
      – Товарищ следователь, я знаю, почему вы хотите поговорить со мной, но позвольте сказать вам вот что. Несмотря на то что случилось во время культурной революции, у нас должна быть историческая перспектива. Не было гадалки, способной предсказать все перемены в будущем. В то время мы просто верили в председателя Мао.
      – Да, каждый верил в председателя Мао, у меня нет вопросов по этому поводу, товарищ Цяо.
      – Ставка делалась на то, что книга будет раскупаться теми, кто пострадал от преследования. Сейчас для людей любовь не главное, не то что тогда. По словам председателя Мао, основным приоритетом для людей было перевоспитание самого себя. Только по звонку из Пекина из-за стихов Мао власти кадровой школы разрешили Яну пользоваться книгами и словарями. В то время это была большая привилегия. Кто-то сообщил, что он писал книгу, но поначалу мы решили не вмешиваться. Вы понимаете, Ян все эти годы не терял время даром.
      – Вы выяснили, какую именно книгу он писал?
      – Позже, поместив его в изолятор, мы обыскали в общежитии комнату, в которой он жил, но ничего не нашли. Там должна была быть рукопись на английском языке.
      – Пожалуйста, расскажите мне об обстоятельствах смерти Яна.
      – Было тяжелое знойное лето. Мы все работали на рисовом поле, прямо как местные крестьяне. Не одному Яну приходилось работать там. На самом деле многие были больны. А что касается возможной невнимательности, теперь, заглядывая в прошлое, если бы мы знали, что он так серьезно болен… Но возможно, он этого также не осознавал. Кадровая школа располагалась в Цинпу. Транспорта такого, как сейчас, не было, такси в те годы тоже не было. Как могла кадровая школа нести ответственность за его трагическую смерть?
      – Может быть, сказано немного с преувеличением, но его и впрямь довели до смерти, и мы можем понять реакцию Инь. Она достаточно настрадалась за эти годы.
      – И я! – выкрикнул Цяо. – Все эти годы я был в кадровой школе. Получил ли я что-нибудь за это? Нет, ничего. Под конец культурной революции я подвергался «политической проверке» в течение двух лет. Со мной развелась жена, избавилась от меня, как от грязных носков.
      – Только один вопрос. Где вы были утром седьмого февраля?
      – Я был в провинции Аньхой, собирал долги с моей компании. Несколько человек, включая тех, из отеля, могут засвидетельствовать это.
      – Спасибо, товарищ Цяо. Не думаю, что сегодня у меня будут еще к вам вопросы. «Заглянем в будущее», как всегда говорит газета «Жэньминь жибао».
      Телефонный опрос ни к чему не привел, хотя это была не пустая трата времени. Юй понял одно: в последние годы Ян, будучи больным, продолжал работать, что могло отразиться на переводе китайской классической любовной прозы, которую они нашли в банковской ячейке Инь. Подтверждением тому фраза Почтенного Ляна, сказавшего, что «прошлое – это всегда будущее».
      Юй вытащил кассету, записанную во время телефонного разговора.
      Старший следователь Чэнь может заинтересоваться этим, подумал Юй. Он позвонил своему начальнику домой.
      – Вы можете подозревать любого в доме, – сказал Чэнь, выслушав непродолжительный рассказ Юя, – но когда каждый – подозреваемый, значит, подозреваемых вовсе нет.
      – Именно, – согласился Юй. – Почтенный Лян видит только то, что хочет видеть.
      – Почтенный Лян – участковый уже много лет. Однако одно дело такая работа в годы классовой вражды, другое дело сейчас, когда она малозначима. Он все еще оценивает мир со своей прежней позиции. Су Дунпо хорошо сказал по этому поводу: «Ты не можешь видеть правильное изображение горы Лу, когда ты еще находишься в горах».
      Вот таким был начальник Юя, цитирующий некоего давно умершего поэта. Подобная литературная склонность Чэня могла время от времени раздражать.
      Юй направился в шикумэнь.
      Цая не было дома. Линди, женщина с правильными чертами лица, в возрасте за сорок, находилась во внутреннем дворике. Она разрезала спиралевидные панцири речных моллюсков ржавыми ножницами. Там же на бамбуковом стульчике сидел и Вань, подливая себе чай из пурпурного керамического чайника. В это время года нормальные люди не сидят без дела дома. Юй заметил, что Вань пробурчал что-то и удалился.
      После того как Юй представился, Линди позволила ему подняться к ней в комнату. Это было помещение, где даже семье среднего размера было бы сложно разместиться, а здесь ютились три семьи. Она жила там со своим сыном и его так называемой женой, с дочкой, плачущим ребенком и зятем Цаем. К счастью, это была комната с довольно высоким потолком, что позволило соорудить хитрую конструкцию из двух чердачных комнат с общей лестницей, ведущей к ним. Юй сравнил увиденное со своими жилищными условиями и отреагировал с нескрываемым сарказмом: его квартира могла быть значительно лучше этой.
      По словам Линди, этим утром Цая не было дома. Не было его здесь и утром, 7 февраля.
      – Никто толком не может сказать, чего он выдумает, – вздохнув, сказала Линди. – Я предупреждала Сю Чжэнь насчет ее выбора, но она не послушала.
      – Я слышал об этом. А что ваш сын, Чжэнмин?
      – Дом для него как бесплатный отель и бесплатный ресторан тоже. Он приходит когда ему вздумается. Теперь он привел еще одного такого же человека, как и он.
      – Пожалуйста, расскажите мне, что вы знаете о Инь, товарищ Линди.
      – Она была особенная.
      – В чем?
      – У нее была собственная комната, тогда как в одной нашей комнате живут три семьи. Пострадала ли она во время культурной революции? А кто не страдал? Мой муж погиб в «вооруженных стычках» среди рабочих организаций, веря, что он борется за идеи председателя Мао, не щадя последней капли крови. После его смерти не было даже поминальной службы, – продолжила она после паузы. – Одна из причин, по которой Сю Чжэнь вышла замуж за Цая, даже не из-за денег, сначала у него не было столько денег, а потому, что она в четырехлетнем возрасте потеряла отца.
      – Понимаю, – сказал Юй. Он был удивлен ее глубоким анализом того, что ее дочь вышла замуж за Цая, вдвое старше ее.
      – Простите, но больше я ничего не могу сказать о Инь. Культурная революция оставила так много горя. Инь была писательницей и издала книгу об этом, но она не хотела обсуждать это с нами.
      В конце беседы следователь Юй поблагодарил ее. Как только он спустился с лестницы, сразу почувствовал себя совсем опустошенным. Казалось, что здесь люди были покрыты пылью прошлого, как и само здание шикумэнь. Точнее, они все еще жили в тени культурной революции. Правительство призывало заглянуть в будущее, никогда не оборачиваться назад, но для некоторых это было практически невозможно, в том числе для Инь, Линди, Ваня, почти каждого, кого он опрашивал, за исключением мистера Жэня. Теперь Юй заинтересовался, действительно ли мистер Жэнь может все забыть, погрузив свои воспоминания в пиалу с вареной вермишелью.
      Когда он вышел из шикумэня, то остановил взгляд на лавочке Лэя, у главного входа в переулок. Следователь Юй не спешил опросить Лэя. Глядя на часы, он решил сначала купить себе что-нибудь на обед. Он встал в очередь, тянувшуюся от прилавка, спокойно стоял в ней и наблюдал. Вместо того чтобы заставить работать помощниц, которых он нанял, Лэй все делал сам, постоянно помешивая содержимое тяжелого котла. У входа в переулок стояло несколько деревянных неокрашенных и грубо отесанных столов и скамеек. Кто-то ел прямо здесь, но некоторые посетители уходили с пластиковыми коробками в руках. Юй тоже сел за стол.
      Еда была довольно-таки вкусной. Большая порция белого риса с кусочком жареного угря, зеленым луком. Распаренный рис был сдобрен кунжутным маслом. Был еще суп с солеными овощами и кусочками свинины, и все это за пять юаней.
      После обеда он позвонил Пэйцинь и спросил:
      – Как ты думаешь, можно верить декларации о доходах Лэя?
      – Нет, не думаю, – ответила Пэйцинь. – Частные рестораны зарабатывают кучу денег, но при этом не платят налогов. Это всем известный секрет. Весь бизнес – это наличные. Ни один не попросит чек на четыре или пять юаней. Его декларация о налогах – это не то, на что ты можешь полагаться. Это общая практика среди владельцев ресторанов.
      – Это правда, – согласился Юй. – Сегодня я не попросил чек.
      Юй верил жене.

      Сидя в своем небольшом кабинете в ресторане «Четыре моря», Пэйцинь заканчивала бухгалтерский отчет за месяц. Была почти середина февраля, но она все еще приходила в свой так называемый офис каждый день и сидела за своими бухгалтерскими книгами и бумагами, разбросанными по всему столу. Изначально это была просто комната, расположенная рядом с лестничным пролетом. Она делила свой офис с Хуа Шанем, менеджером ресторана, который надолго отлучался на какие-то встречи. Скинув туфли, она положила ноги на стул, потом снова их спустила. В носках было две дырочки.
      – Пэйцинь, время обедать! – крикнул Лу, новый шеф-повар с кухни, расположенной внизу офиса. Его голос просачивался сквозь щели старых, потертых полов, смешиваясь с беснующимися в воздухе пылинками, выписывающими при свете странные узоры. – Сегодня у нас суп из рыбьих голов с красным перцем.
      – Отлично. Приду, как только закончу.
      В первый год работы Пэйцинь иногда спускалась вниз, чтобы помочь ему. Вскоре она перестала это делать. Будучи бухгалтером, она должна была закончить свой бухучет, который обычно занимал у нее неделю вместо месяца. Никто не обращал внимания на то, что она приходила, садилась там и ничего не делала все оставшееся время. Так, в последние годы она читала учебник Циньциня, прикрываясь своей работой над бухучетом. Циньцинь не позволил бы своим школьным годам бездарно пролететь, не то что она. Чтобы помочь ему делать домашнее задание, она тоже начала учить английский язык и имела возможность вместе с ним учиться дома. Циньциню нужно было получить хорошее образование в престижном университете. Обучение в колледже может быть недостаточным в быстро развивающемся Китае. На самом деле старший следователь Чэнь сохранил свою должность благодаря превосходному образованию, хотя она и допускала, что Чэнь один из немногих партийных работников, который заслуженно получил свою должность.
      Иногда на работе она читала романы. Как многие люди ее поколения, Пэйцинь восполняла пробелы в образовании, читая романы. Директор ресторана, должно быть, догадывался, что она читает, но ничего не говорил. Он тоже занимался чем-то своим, но Пэйцинь и понятия не имела чем. Иногда, когда она откладывала свою книгу, ее посещала мысль, приводящая в замешательство. Неужели она может закончить свою жизнь здесь, в этом крошечном ресторане, читая романы, просто потому, что лучшего занятия ей не найти? Неужели она собиралась провести остаток жизни вот так? В начальной школе она была круглой отличницей, хотя ее никак не выделяли из-за прошлого семьи. Ее отец был владельцем маленькой компании, которая занималась импортом и экспортом товаров, отсюда его прозвали «капиталистом» по его классовому статусу после 1949 года, что легло черным пятном на всю семью. Зо время культурной революции черное облако навлекло сильнейшую бурю.
      В студенческую молодость, поступив в институт, в конце шестидесятых ей пришлось уехать из Шанхая в Юньнань. Там она встретилась с Юем. Их познакомили родственники, надеясь, что здесь, в глуши, они будут заботиться друг о друге. Далеко в деревне, смирившись с разбившимися девичьими мечтами, она училась видеть в нем мужчину. Потом, когда в конце семидесятых им позволили вернуться в Шанхай, она подумала о том, как ей повезло, что у нее такая семья. Юй был хорошим мужем, а Циньцинь – прекрасным сыном, несмотря на то что им приходилось ютиться в крошечной комнатке. Даже с такой монотонной работой, как у нее в ресторане, она стала понимать, что была на уровень выше тех, кто работал на кухне. Это произошло давно, с тех пор как она поняла одну избитую истину, что счастье приходит, если есть удовлетворение.
      С другой стороны, такая тусклая, рутинная работа вполне подходила ей. Она могла больше времени посвящать семье. Лучшие годы ее молодости попали на период культурной революции, не было смысла жаловаться на судьбу или плакать, как это делали другие. Она довольствовалась лишь тем, что выполняет традиционную роль хорошей жены и матери.
      Однако больше ей не хотелось мириться со своим статус-кво. Мир менялся вокруг нее. Казалось, что некоторые ценности, о которых она привыкла думать и которые она нашла в жизни, ускользали от нее. «Я не знаю, в каком направлении дует ветер» – это была строчка из книги, которую она вспоминала и которую только сейчас начала осознавать. Она верила, что должна во что бы то ни стало сделать что-то помимо работы в ресторане. Квартирное фиаско было последней каплей. У Циньциня должна быть другая жизнь; эта мысль прочно засела в ее голове. Почти все в классе Циньциня носили кроссовки «Найк», и Пэйцинь тоже хотела купить их ему. В ее школьные годы никто и понятия не имел о каких-то марках. Носили резиновые, имитированные под камуфляж сапоги. В Юньнани иногда она ходила босиком, потому что отослала одну пару таких сапог домой, племяннице. Даже сейчас она выходила на улицу без косметики, несмотря на навязчивую рекламу на телевидении. На последнюю встречу одноклассников один из ее знакомых на зависть всем приехал на «мерседесе». В школе он был никем, иногда даже списывал домашнюю работу у Пэйцинь. И вправду мир менялся.
      Неожиданно расследование дела Инь Лиге обрело для нее некий смысл. Не совсем новый смысл, имевший значение не только для нее, но это относилось к ее студенческим годам. В то время чтение было запрещено, потому что официально были доступны лишь работы председателя Мао. Библиотеки были закрыты, романы и поэзию невозможно было достать, и молодой девушке с ее семейным прошлым приходилось быть осторожной, идя по улицам, прятать книги в рукаве дешевого пальто. Как и другим, Пэйцинь пришлось вернуть свои старые книги, которые называли незаконными. Считая себя «богатой», имея полсотни книг и пряча их от хунвейбинов, она и еще несколько человек организовали подпольную сеть по обмену литературой. Это было похоже на «обменный тариф»: «Отец Горио» Бальзака был лучше «Тяжелых времен» Диккенса плюс китайские романы, такие как «Песня юности» или «История красного флага». Если член их сообщества приносил книгу из внешнего мира, она путешествовала от одного к другому, но давалась для прочтения только на один день.
      Постепенно девушка стала выделять для себя отдельных переводчиков. Великий современный переводчик Ян был одним из ее любимых авторов. По ее мнению, едва ли какой-либо современный китайский писатель мог сравниться со стилистическими новшествами Яна, наверное, потому, что у него была уникальная восприимчивость языка, способность передать западные выражения, а иногда и синтаксис в китайском языке. Она заметила, что в истории китайской современной литературы большинство людей, имеющих высшее образование, становились переводчиками, а не писателями, вероятно, по политическим соображениям их можно было понять.
      Когда ее из университета отправили в Юньнань, она захватила с собой пару тех «ядовитых» книг. Она не говорила с Юем о них. Не потому, что хотела что-то утаить от него, а потому, что волновалась, что ее страсть к книгам полностью поглотит ее. Кроме того, Юй был слишком занят, выполняя не только свою норму работы в поле, но много раз работая за нее.
      В Юньнани она узнала, что переводчик Ян писал стихи и занимался переводом романов. Она нашла короткое стихотворение в одном старом сборнике, из которого когда-то переписала стихи в свою записную книжку. Однако этого стихотворения она не могла найти до тех пор, пока не вернулась в Шанхай и не увидела в книжных магазинах сборник стихов Яна, редактором которого значилась Инь. Позже, будучи уже зрелой и сентиментальной девушкой, Пэйцинь все еще восхищалась этими стихами. Когда она узнала, что его писательская карьера внезапно закончилась, еще до вспышки культурной революции, сердце ее было разбито. В сборнике она прочла пару стихов, написанных незадолго до его смерти.
      Сейчас она нашла сборник, отредактированный Инь, и прочла стихотворение «Снеговик».
 
Удел твой быть снеговиком.
Стоять на выпавшем снегу,
Посланьям ветра буйного внимая.
Невозмутимо, без обиды,
За матушкой-природой наблюдать.
При этом не терять из виду
Ворону тощую, которой негде спать.
Она ведь может твой морковный нос
Безжалостно склевать.
 
      Пэйцинь не думала, хорошо ли она понимает это стихотворение, но, сопереживая поэту, она мгновенно получила прилив чувств, словно попала под влияние сил дзэн-буддизма. Чувствовалось, что Ян был очень одинок, подобно брошенному, замерзшему, одиноко стоящему снеговику. Пэйцинь не пришлось догадываться, что могло означать «посланья ветра буйного» или «ворона тощая, которой негде спать». «Снеговик» не потерялся в природе: как это ни парадоксально, но он сохранил свою человеческую форму, несмотря на то что был вылеплен из снега.
      Она взглянула на число, каким было датировано стихотворение. Наверное, оно было написано до его встречи с Инь. Пэйцинь могла понять, как появление Инь могло изменить жизнь Яна.
      Пэйцинь принимала активное участие в расследовании дела Инь Лиге не только из-за Яна и даже не потому, что она могла тем самым помочь мужу с работой. Несомненно, она была движима сильным желанием, как думала сама, желанием, которое возникло давно. Она очень хотела найти в своей жизни хоть какой-то смысл, который некто может найти в снеговике.
 
      Директор ресторана Гэн предполагал, что Пэйцинь станет его партнером, когда он задумал расширить свое дело. С Юем она это не обсуждала, считая преждевременным. Никто не может предсказать будущее китайской экономики. Тем более ресторанного бизнеса, хотя она искренне интересовалась им. Однажды она уже помогала своему мужу и старшему следователю Чэню в расследовании смерти одного китайского модельера, но никогда не думала, что будет снова втянута в расследование. Она не могла превозмочь искушение сделать что-то для писателя, которым она восхищалась, для Юя и в общем-то для себя. Это желание было непреодолимым.
      Сумеет ли она найти ключ к загадке, который не нашел Юй. Был только один путь – подключиться к этому делу самой. Как обычно, она приходила в свою комнату в ресторане каждый день, а выходные были посвящены подготовке домашнего задания Циньциня. Пэйцинь понимала: единственное, что она может делать, – читать. Юй подшучивал над тем, что она по нескольку раз перечитывала «Сон в Красном тереме». Сейчас же он думал, что она повторно и более внимательно читает «Смерть китайского профессора».
      – Пэйцинь, если ты не спустишься, суп остынет, – крикнул кто-то с кухни.
      Она отложила книжку и спустилась вниз.
      Ресторан был заполнен посетителями. Одним из новых блюд дня был рисовый пирог с куском свинины, политый соевым соусом, ставший уже популярным кушаньем. Пока большинство государственных ресторанов страдало от сильной конкуренции с частными заведениями, ресторан «Четыре моря» честно справлялся с работой. Возможно, это было из-за его удачного расположения.
      Она взяла порцию рисового пирога в дополнение к чашке супа и расположилась на скамейке рядом со входом на кухню. Пирог из клейкого риса был удивительно мягким, мясо нежное, а суп с плавающими на поверхности частичками красного перца – восхитительным. Жалко, что она не могла принести это домой. Остывший суп начинал дурно пахнуть.
      Посудомойка Сянсян еще в студенческие годы заезжала к Пэйцинь. Сейчас она носила старые ботинки, которые при ходьбе скрипели, а из-за вечных луж на кухне всегда были мокрыми. Она уселась рядом с Пэйцинь и скинула ботинок. Сянсян была сутуловата, потому что весь год склонялась над грязной посудой. Ее пальцы были потрескавшимися, опухшими и красными, как морковки. Она работала семь дней по специальному договору. Ее мужа уволили. И ей приходить кормить всю семью.
      – Мы еле концы с концами сводим, а для чего? – жаловалась Сянсян, вытирая руки о серый фартук – Все мясо идет правительству. Нам ничего не остается, кроме супа.
      Испытывая конкуренцию, ресторан начал работать не только утром и днем, как раньше, но еще и вечером. Бизнес процветал, но до работников доходила лишь малая часть прибыли, за исключением недорогих льгот в виде супа из рыбьих голов.
      – У нас не так уж все плохо, удобное расположение и название тоже.
      – Гэн – чертовски умный. Теперь он сам себе хозяин.
      – Суп просто восхитительный, – сказала Пэйцинь, заканчивая есть.
      Это была правда. В Юньнани такой обед показался бы банкетом. Потом она удивлялась: неужели она похожа на героя известной повести Лу Синя, который всегда искал положительные моменты в жизни, какие бы ни были обстоятельства? О нем ли она думала?
      – Сянсян, мне нужно работать.
      – С твоим бухучетом мы теперь работаем в две смены вместо одной, ты же сама все регулируешь, – возмутилась Сянсян. – Это несправедливо.
      – Все несправедливо. Жизнь несправедливая. Вернувшись в комнату, Пэйцинь снова взяла книги и журналы.
      На этот раз Пэйцинь не стала читать «Смерть китайского профессора» сначала. Вместо этого она попыталась сконцентрироваться на некоторых страницах, которые заложила. Она заново прочитала текст, что-то подчеркнула и вдруг заметила: качество написанного текста не было одинаковым. Казалось, что одни главы книги были написаны простодушным новичком, тогда как остальные главы были совершенны. Получалось, что книга как бы написана двумя разными людьми. Особенно поразила Пэйцинь та глава, где рассматривались причины культурной революции, она была аналитически сильна. Было сложно представить молодого и импульсивного бойца отряда хунвейбинов, так талантливо описывающего те исторические события. Но следующие несколько глав увязли в деталях об отрядах «красных охранников», в столкновении их интересов, были посвящены их борьбе за власть и их недовольству. Некоторые детали были и банальными и неуместными.
      Пэйцинь поняла, что качество книги могло быть разным в зависимости от написанных глав и, конечно, такие диаметрально противоположные расхождения в «Смерти китайского профессора» были аномальными.
      Она не могла избавиться от ощущения, что написать книгу мог кто-то другой, нежели Инь. Потом Пэйцинь рассмеялась над собой, видя деформированное отражение своей головы в маленьком, немного треснувшем зеркале, стоящем на ее столе.
      Когда она отвела взгляд от книги, было уже два часа. Она поднялась и принялась мерить шагами комнату. Это происходило ежедневно, а ей приходилось прохаживаться осторожно и с опущенной головой из-за низкого потолка. Потом она позвонила Хуа, чтобы удостовериться, вернется ли он сегодня. Прежде чем снять трубку и снова позвонить старшему следователю Чэню, она сначала заперла дверь.
      После вежливых стандартных приветствий она задала вопрос:
      – Что вы думаете об Инь как о писательнице, товарищ Чэнь?
      – Я пока не читал ее книги. В последние несколько дней я сделал пару звонков тем людям, которые читали ее. Они были невысокого мнения о ней. Конечно, это из-за того, что они сами пострадали из-за хунвейбинов.
      – Это я могу понять. Я прочитала книгу несколько раз. Но одна деталь поставила меня в тупик. Некоторые главы написаны настолько непрофессионально, по крайней мере мне так показалось, что смахивают на дневник студентки университета. В то время как остальные действительно хороши, как и начало книги, они похожи на историческое исследование.
      – Вы провели глубокий анализ, – сказал Чэнь. – Относительно негладкого стиля написания один критик подметил, что Инь могла быть «автором-призраком». После этого она больше ничего не написала.
      – Но это не является причиной неровности стиля. «Автор-призрак» может помочь написать лишь часть книги.
      – Возможно, вы нашли мотив, который мы искали. Вероятно, кто-то требовал деньги от нее за то, что он сохранит секрет, – я имею в виду либо «автора-призрака», либо кого-то, кто обнаружил книгу. – Чэнь замолчал, прежде чем возразить себе: – Но нет, если бы ее шантажировали, зачем тогда убивать? Я запутался.
      – И меня тоже это смущает.
      – Но все же это важно. По крайней мере, это может навести на возможный мотив. Большое вам спасибо, Пэйцинь. Я слишком загружен своим переводом, чтобы помочь Юю в расследовании.
      – Не благодарите меня. Я просто прочитала роман. Все равно в ресторане сейчас не так уж и много работы.
      – Но вы делаете достаточно много для расследования.
      Однако это было все, что она могла сделать на тот момент. Пэйцинь решила уйти домой раньше обычного времени.
      Она вспомнила, что ей еще надо было кое-что сделать.

      С того времени, как старший следователь Чэнь начал заниматься переводом, его жизнь наполнилась разными сюрпризами. Как-то утром появился сюрприз в виде долговязого рабочего, который должен был установить в квартире электрический нагреватель и кондиционер. Мастер был удивлен не менее, чем Чэнь. Чэнь был уверен, что он не заказывал эти устройства.
      Он вспомнил, что где-то читал об электронагревателях. В большинстве новых зданий в городе все еще нет системы горячего водоснабжения. Поэтому на электронагреватели был спрос и стоили они прилично. Он никогда и не мечтал приобрести себе такой же. В конце концов, он всегда сможет принять душ в отделе. А уж о кондиционере речь и вовсе не шла.
      Он догадался, чья это идея, и набрал номер телефона.
      – Я не могу от вас ничего принять, мистер Гу. Вы же знаете, это дело принципа.
      – Белое Облако говорит, что у вас очень холодно в квартире. Это пагубно сказывается на вашей работе. У меня есть пара комплектов в клубе «Династия». Почему же они должны зря пропадать?
      – Нет, это слишком.
      – Ну а как насчет того, чтобы купить их у меня?
      – Мне не по карману.
      – Я приобрел большую партию, поэтому мне продали со скидкой. Я купил их три года тому назад, и они уже упали в цене. Купите их за девятьсот юаней? Сейчас вам платить не обязательно. Я вычту их из вашего гонорара за перевод.
      – Вы очень обо мне заботитесь, мистер Гу.
      – Нет, я бизнесмен. Эта техника лежит повсюду, склады затоварены. И, честно говоря, я думал, что у человека вашего уровня все это давным-давно есть. Какой же вы непритязательный, я вами просто восхищаюсь. – Гу моментально сменил тему: – Если бы я мог сохранить американское инвестирование делового проекта, который вы переводите, то моя мечта сбылась бы.
      – Не знаю, что и сказать.
      – Я имею в виду, что вы, старший следователь Чэнь, оказываете мне великую услугу.
      После телефонного разговора Чэнь долгое время не мог прийти в себя и тупо глядел на перевод, лежащий на столе. Он не обращал внимания на шум в ванной, где мастер устанавливал технику по довольно сложной технологии, используя какие-то длинные трубы. Наверное, он провозится очень долго, подумал Чэнь.
      Кроме нуворишей из бизнеса, и партийные верхи, и кадровые работники также начали приобретать современные устройства в свои квартиры. Простые же люди видели, как процветает коррупция, и тыкали пальцами в сторону привилегированного меньшинства.
      Чэнь также думал над тем, что в этот «переходный период» могло происходить все, что угодно. Растущие партийные работники, такие как мистер Гу, да и он сам, обзаводились деловыми связями. В Китае, по последним исследованиям, гуанси были у всех.
      Он не стал далее размышлять на эту тему. На тот момент у него не было выбора. Надо было работать над проектом «Новый Мир». Чэнь сосредоточился на переводе двух страниц, прежде чем позволить себе короткий перерыв.
      Он услышал легкий шум от установленного кондиционера. В «Новом Мире», несмотря на старинный фасад, интерьер должен был поражать современной роскошью. Чэню казалось, что его пальцы ловко стучат по клавиатуре в непривычном для него ритме. Выглянув в окно, он увидел совсем близко другой жилой комплекс. Одинокое тунговое дерево дрожало под напором промозглого ветра. Он решительно вернулся к тексту на экране компьютера.
      «Новый Мир» может быть похож на сегодняшний Китай, полный противоречий. Снаружи социалистический строй под руководством коммунистической партии, но внутри замаскированная капиталистическая система. Можно ли совместить эти две реальности? Возможно. Никто не был в состоянии сказать, но похоже, что все образуется еще не скоро, несмотря на напряжение между этими двумя реальностями. И, также несмотря на цену, всегда существует растущая проблема между бедными и богатыми.
      Богатеи уже заинтересовались существующим шанхайским мифом, Париж на Востоке, где богатство и слава тридцатых годов являются неотъемлемой частью надстройки, сооруженной на мощной социально-экономической платформе. Все это является одним из принципов марксистской идеологии, которую Чэнь изучал еще в школе.
      Для таких людей, как Гу, так же как и для потребителей, которых он ожидал, единожды была установлена экономическая основа, и смелый «Новый мир» может и должен существовать. Не говоря уже о бедных, которые в быту едва могли вскипятить чайник.
      Чэнь понимал, что он не философ и не экономист, а всего лишь полицейский, которому посчастливилось переводить деловой проект, имеющий отношение к истории города.
      Мастер наконец-то ушел, заложив за ухо сигарету, предложенную Чэнем. Чэнь понимал, что перевод идет медленно. Новая его часть касалась планирования маркетинга в контексте глобализации.
      Он разбирался в этой проблематике на китайском, но не был уверен в точности английской терминологии. Ему не надо было выискивать слова в словаре, хотя текст содержал новые понятия, которые ранее едва ли существовали в китайском языке. Например, в социалистической экономике не существовало слово «маркетинг». Госпредприятия строили свою работу в соответствии с государственным планом. На протяжении многих лет китайцы цитировали пословицу: «Если вино имеет приятный запах, покупатель придет, несмотря на длину переулка». Такой подход не применялся в сегодняшнем бизнесе.
      Если то, что говорил Гу, правда, становится понятно, почему первый переводчик не смог справиться с заданием.
      Чэнь налил себе чашку чая. Комната показалась ему уютной, почти интимной из-за мурлыкающего возле книжного шкафа кондиционера.
      Четко выдерживая расписание, Белое Облако приходила днем. Он посмотрел в свою записную книжку, где было отмечено, что она должна помочь ему найти дефиниции, которые были нужны для перевода, и их было недостаточно в его словаре. Он знал, что последний китайско-английский словарь был издан пять или шесть лет назад, когда многие понятия не соответствовали существующему состоянию Китая. Поэтому лучше было бы прочесть некоторые статьи или книги по маркетингу, чтобы понять, можно ли хотя бы примерно передать в переводе соответствующие идеи.
      Он пропустил раздел о маркетинге и перешел к главе о ресторанном бизнесе в «Новом Мире». Он чувствовал, что этот раздел может быть для него и приятным и увлекательным.
      Около часу дня пришла Белое Облако. Она выглядела уставшей, даже немного изнуренной, с заметными темными кругами под миндалевидными глазами. Наверное, вчера вечером поздно закончились занятия, к тому же ее день был наполнен обязанностями маленькой помощницы.
      Она сняла куртку и кинула ее на кресло, сразу почувствовав, что в комнате тепло, и, повернувшись к нему, хитро улыбнулась.
      – Спасибо, что ты сказала об этом Гу, – сказал Чэнь.
      – Эти вещи у вас должны были быть уже очень давно. Не экономьте на себе, – сказала Белое Облако. – А вот кассета с интервью с одним из членов университетской группы.
      – Ты так много мне помогаешь.
      – Не много, а чуть-чуть, – хихикнула она. Ему очень хотелось сразу же, не откладывая, прослушать кассету, но ее присутствие в комнате мешало ему сосредоточиться на расследовании.
      – Могу я у вас принять горячий душ?- вдруг спросила она.
      – Конечно. Правда, недавно там работал мастер, и я еще не успел все привести в порядок.
      – Об этом можете не беспокоиться, – сказала она.
      Скинув обувь, Белое Облако прошла в ванную со своей сумкой, но, прежде чем закрыть за собой дверь, повернулась и улыбнулась ему. Он подумал, не было ли это хорошо просчитанным ходом, приглашающим на близость. Слушая звуки душа, он старался не думать о ее статусе маленькой помощницы.
      Он включил магнитофон. На кассете было не совсем интервью, а что-то похожее на сборник высказываний различных людей. Он немного удивился, потому что Белое Облако проявила себя как профессиональная журналистка, хотя не была обучена такой работе. На самом деле было удивительно, что опрашиваемые вообще говорили с ней.
      Первое интервью было с ведущим профессором университета, где училась Инь: «Она была конъюнктурщицей. Почему я так говорю? Во-первых, она увидела возможность стать членом организации хунвейбинов! И все мы стали мишенью ее жестокой революционной критики. Она использовала свой шанс, вступив в ряды бунтовщиков, чтобы иметь возможность быть с Яном. Он был блестящим ученым, как невскрытая золотая жила. Это можно сравнить с покупкой ценных бумаг. Рано или поздно культурная революция закончилась бы, она должна была предвидеть это. Только она придала романтической драме слишком большое значение. Но она все же не проиграла, правда? Книга, слава, деньги и многое другое».
      Следующим был лектор на пенсии по имени Чжуан, который проработал с Яном несколько лет и раза два встречался с Инь. «Он был слишком педантичным. Даже в те годы он оставался идеалистом, продолжал писать и читать, думаю, как доктор Живаго. А она была просто старой девой с проблемами в политическом досье. Это был ее последний шанс, и, конечно, она боролась за него».
      Третьим был исследователь, человек среднего возраста, по фамилии Пан. Он читал роман Инь и немного общался с ней. «Как писательница она ничего собой не представляла. Книга привлекла внимание больше из-за ее автобиографического характера. Теперь это позор. Ничего страшного в том, что книга, по существу, о ней самой. Нет, она была бы без него никем. Так что просьба шла от него…»
      В этих интервью Белое Облако не могла правильно сформулировать вопросы, так как не была полицейским. Но она здорово придумала не стараться озвучить хотя бы один вопрос. Но в интервью с Паном она спросила: «Так вы не верили в то, что она все это время была влюблена в него? Не подвергала ли она себя большому риску крутить роман?» «Я не говорю, что ей совсем было наплевать на него, – она любила его по-своему, – ответил Пан. – Что же касалось его, то, по моему мнению, у него на этот счет были другие соображения».
      В общем, Чэнь понял: то, что может быть правдой, должно быть правдой.
      Он был погружен в мысли, которые пугали его, когда услышал, как медленно поворачивается дверная ручка ванной комнаты. Он нажал на кнопку и выключил компьютер. Чэнь не обратил внимания, как долго Белое Облако принимала душ. В так называемой ванной комнате не было ванны, а только маленькое пространство, отделенное бетонной стенкой и с душем наверху. Должно быть, она была там долго, и это было неудивительно, поскольку горячий душ был все еще роскошью для большинства шанхайцев. Он выглянул посмотреть, как она, босая, идет к его столу. Она надела его серый махровый халат, который могла заметить у него ранее. Как только Белое Облако нагнулась, халат распахнулся, и Чэнь смог тщательно изучить ее плечи. Его взгляд уловил белизну ее груди, лица, пылающего от жары, волос, блестящих от капель воды, и он тут же вспомнил пару строчек Ли Бо, известного поэта династии Тан. Они были из стихотворения, которое Ян включил в свою рукопись:
 
Стать жаждут эти облака
Твоим, кружащим в танце платьем,
И тот пион, под стать твоей красе,
Весенний бриз, коснувшийся перил,
И лепесток, сверкающий в росе.
 
      Чэнь вспомнил, как цитировал стихи Белому Облаку, когда они встретились в первый раз. Они танцевали в приватной караоке-комнате. На ней было дудоу, древнее китайское одеяние, похожее на блузку с бретельками, которое неожиданно стало популярным, и его руки прикасались к ее обнаженной спине. Наверное, это не совсем подходящая сцена, чтобы напомнить ей, поэтому он решил сейчас не читать вслух эти строки.
      Поэт Ли Бо, близкий к императору династии Тан, потерпел неудачу из-за стихотворения по политическим соображениям. Его раскритиковали за то, что императорская наложница была возмущена тем, что поэт в своем произведении не оценил ее от лица императора. Правда, позже критика отозвалась о стихах похвально. Урок в том, что поэт никогда не должен лезть в политику.
      – О чем вы думаете? – спросила Белое Облако, стоя позади него и вытирая волосы полотенцем.
      – Людям нелегко отрешиться от событий во время культурной революции, – ответил он. Его взгляд упал на ее стройную щиколотку. На ней не было тату, красные ногти на ногах были как молодые лепестки. Мог ли он знать, что тату еще недавно там было? – И людям с собственными взглядами сложно оценить все это.
      – Что вы имеете в виду, мистер Чэнь?
      – Люди не могут избавиться от тех впечатлений, от того, что натворили хунвейбины во время культурной революции.
      – Да, я тоже была удивлена, что большинство настроено против нее, даже те, кто едва пересекался с ней.
      – Что ж, как гласит китайская пословица: «Когда три человека начинают рассказывать о том, что видели на улице тигра, каждый горожанин начинает верить в это». – И он внезапно добавил: – Один из опрашиваемых – мистер Чжуан, тот, который упомянул доктора Живаго. У тебя есть номер его телефона?
      – Да, а это важно?
      – Я не знаю, но думаю, что смогу кое-что выяснить.
      – Вот, – сказала она, протягивая маленький кусочек бумаги.
      – А теперь у меня кое-что для тебя есть, Белое Облако, правда, ты выглядишь немного уставшей сегодня.
      – Я поздно легла. Ничего страшного. Горячий душ вернул меня к жизни.
      Он объяснил ей проблему, которая была у него по части маркетинга.
      – Ой, мне случалось читать вводный курс по маркетингу. Очень хорошая книга, она краткая, но всеобъемлющая. Я, наверное, отдала ее другу, но могу взять и в библиотеке.
      – Твоя специализация – китайский язык?
      – Правительство все еще берет на работу студентов, но сейчас нет хорошей работы, связанной с китайским языком, – сказала Белое Облако. – Ни одна компания не наймет кого-то, кто читает только классические стихи.
 
Река бежит, цветы роняют лепестки.
Давно прошла весна,
И этот мир преобразился.
 
      – Почему вы процитировали строки из Ли Юя? – спросила она.
      – Я вспоминаю о своих студенческих днях, когда правительство назначило меня на работу в полицейский отдел. Меня ничего не интересовало тогда кроме поэзии.
      – Но у вас изумительная работа, товарищ Чэнь, – сказала она, осторожно развязывая пояс на халате. – Я принесу вам сегодня книгу, если смогу достать, не волнуйтесь.
      Она ушла. Это позволило ему сосредоточиться на расследовании. Он решил не терять время и воспользоваться связями. Министерство общественной безопасности не предоставило нужной информации, поэтому он попытается выяснить, что им нужно было узнать у него. У него был друг, Хуан Шань, который был начальником отдела международных связей шанхайского отделения Союза писателей. Чэню однажды предложили стать кандидатом на эту должность, но он рекомендовал своего друга Хуана. С тех пор как Инь Лиге совершила путешествие в Гонконг в качестве члена шанхайского отделения Союза писателей, отдел международных связей должен был завести на нее дело. Ее досье должно было быть доступным для Хуана. Чэнь связался с Хуаном по телефону, и тот выразил готовность помочь.
      Как и ожидал Чэнь, информация, которую он запрашивал, прибыла со специальным курьером в тот же день.
      Чэнь увидел, что Инь недавно написала заявление на обмен паспорта. Для этого надо было соблюсти формальности, заявление просителя прежде должно быть одобрено отделом кадров. Инь решила действовать через Союз писателей, будучи его членом, а не через ее институт. Запрос на приглашение был послан в небольшой американский университет, чтобы она могла поехать туда в конце приближающегося лета.
      Раньше писательнице-диссидентке Инь было бы отказано. Но партийная верхушка понимала, что чем больше они будут пытаться удерживать диссидентов у себя в стране, тем больше внимания те привлекут за границей. Однажды уехав за пределы Китая, они больше не будут привлекать внимание, это даже не будет кратковременной сенсацией.
      По сути, власти были уверены, что Инь не вернется из поездки в Гонконг. Они надеялись, что избавятся от нее раз и навсегда. Однако она вернулась в Шанхай. Поэтому не было причин отклонять ее просьбу об обмене паспорта.
      По словам Хуана, ничего подозрительного в ее просьбе не было. Инь была приглашена как ученица на следующий учебный год, и ей была выдана стипендия, хотя деньги были чисто символичными. Одно литературное агентство в Нью-Йорке оказало ей финансовую поддержку. Как известная писательница-диссидентка, Инь без проблем получила визу в американском посольстве в Шанхае.
      Чэнь был удивлен, ведь Юй должен был располагать информацией о ее заявлении, какие бы ни были политические соображения у представителей общественной безопасности или у властей. Первое время Чэнь думал, что, вероятнее всего, это политически мотивированное убийство. Для чего еще они будут так осторожны даже после ее смерти? С другой стороны, если правительство намеревалось предотвратить ее отъезд из Китая, ей отказали бы в выдаче паспорта, когда она обратилась с просьбой еще до поездки в Гонконг. «Убита до поездки в США» – под таким заголовком было бы опубликовано это сенсационное сообщение. Потенциально оно могло разрушить новый образ правительства, которое тщетно пыталось повысить свой статус в мире.
      Потом еще кое-что заинтересовало Чэня. Инь недавно получила свидетельство о рождении и аттестат. Они были переведены на английский язык и заверены Союзом писателей. Это можно было расценить как следующий шаг к эмиграции. Как и многие другие, она намеревалась остаться в США. И было что-то необычное в спонсорстве. Для большинства китайцев, собирающихся эмигрировать, финансовое поручительство было необходимо лишь для получения визы. Почему литературное агентство должно было предложить ей финансовую поддержку на год? Это были большие деньги. Насколько Чэню было известно, «Смерть китайского профессора» не так хорошо продавалась в США. Относительно небольшая сумма, полученная за продажу, была несравнима с тем, что обещало литературное агентство.
      Он сам приготовил себе кофе, надеясь, что чашка ароматного напитка поможет ему в генерации новых идей.
      Может быть, у нее был контракт с другим литературным издательством? Если так, то они могли использовать ее аванс в качестве суммы, обещанной для спонсирования. Но о том, писала ли Инь другую книгу, никакой информации не было.
      Может, это были деньги за перевод стихов Яна? Тогда это объясняет наличие рукописи в банковской ячейке.
      Но об этом тоже не было информации. Чэнь также сомневался, что перевод китайских стихов на английский может хорошо продаваться.

      Из домкома Юй вернулся домой пораньше. Он не мог обдумывать важные вопросы, когда люди сновали туда-сюда. Он также не хотел возвращаться в полицейское отделение и выслушивать очередную политическую лекцию от секретаря парткома Ли.
      Когда он пришел домой и открыл переднюю дверь, прежде чем войти во внутренний дворик, то был удивлен, увидев Пэйцинь, прессующую угольные брикеты.
      – Ты сегодня пришел раньше.
      – А ты?
      Угольной пыли было не так много. Позади Пэйцинь, у стены, образовалась маленькая кучка угольных брикетов.
      Она взяла напрокат пресс-форму для брикетов из соседнего магазина, где продавали уголь. Верхняя и нижняя части пресс-формы были соединены стальной пружиной. Нижняя часть заполнялась угольной пылью и сбрызгивалась сверху водой; верхняя часть полого цилиндра должна была сдавливать порошок, чтобы брикет принял соответствующую форму. Весна еще не вступила в свои права, и было довольно ветрено для этого времени года. Ее руки, замерзшие от влаги и холода, были красными.
      В первый год их семейной жизни Юй иногда сам прессовал брикеты, чтобы сэкономить деньги, с тех пор как местный угольный магазин продавал угольную пыль дешевле, чем готовые брикеты.
      Как только он начал засучивать рукава, удивляясь, почему жена выбрала сегодняшний день для этой тяжелой рутинной работы, она сказала, вытирая пот со лба:
      – Юй, я почти закончила. Не пачкай руки. В комнате стоит кастрюля с супом. Зайди и налей его себе.
      – Пэйцинь, не делай больше этого.
      – Я не из-за денег. Не нужно платить, чтобы купить угольную пыль. А бизнес у моего директора идет хорошо.
      В своем ресторанном бизнесе хозяин Пэйцинь столкнулся с проблемой недостаточного снабжения углем. Наибольшие неудобства в Шанхае были связаны с продовольственными ограничениями и серьезной нехваткой угля. Пэйцинь помогала Гэну с бухучетом. А сейчас она решила помочь ему еще и с топливом.
      – Мы будем пользоваться этими брикетами дома, – объяснила она с улыбкой, – и тогда хозяин ресторана заполучит талоны на уголь.
      Войдя в комнату, Юй подогрел себе суп из зеленых бобов, который, как известно, поддерживает внутренний баланс тела. Зеленые бобы были не по сезону: наверное, суп из ресторана, потому как он был холодным.
      Пэйцинь вошла в комнату, вытирая руки о полотенце. Она вымыла их в рукомойнике во дворе.
      – Как идут дела?
      – Медленно, – сказал он, – как обычно.
      – Старший следователь Чэнь все еще в отпуске?
      – Да, он по-прежнему занимается переводом.
      – Наверное, этот проект не дает ему вплотную заняться следственным делом.
      – Да, эта работа Мистера Биг Бакса из корпорации «Новый Мир» очень прибыльная.
      – «Длинные рукава прекрасны в танце». У Чэня длинные связи. Только благодаря связям он занимает свою должность и такие господа приходят к нему.
      – Наверное, ты права, – угрюмо сказал Юй. – Но он талантливый человек.
      – Нет, пойми меня правильно. Я не ничего не имею против твоего начальника. По крайней мере, он зарабатывает свои деньги вместо того, чтобы бездельничать.
      – Тебе надо отдохнуть, Пэйцинь, не делай больше эти брикеты.
      – Да для меня это как тренировка. Недавно на улице Хуайхайлу открылся спортивный клуб. Ума не приложу, как могут люди платить, чтобы ходить туда.
      – Новые богатые не знают, как еще потратить свои деньги.
      – Н-да, мы не так богаты, как аристократы, – сказала она, – но мы состоятельнее, чем бедные.
      Избитое выражение, обозначающее, что жизнь не совсем плоха, подумал Юй, оно подобно супу не по сезону из зеленых бобов. И все же это была почти правда. Работая в полиции, он не думал об увольнении, и Пэйцинь работала в одном из немногих по-прежнему прибыльных ресторанов. Им не приходилось жаловаться на жизнь, в отличие от тех, кто работал в других местах.
      Как только он налил ей супу, он сразу же вспомнил о Креветочнице.
      – Посмотри, ты испачкал руки, – сказала Пэйцинь. – Я же говорила тебе не трогать угольную пыль.
      – Я ничего не трогал, – сказал он, удивляясь следам пыли на руках и на чашке.
      Странно. Как угольная пыль попала ему на руки? Он совсем не помогал Пэйцинь. Наверное, это кастрюли. Он же из нее наливал суп.
      – Нет, я налила суп в кастрюлю до того, как начала возиться с угольными брикетами. А потом я была во дворе, пока ты не пришел домой.
      – Не волнуйся, – сказал он, меняя тему. – Обнаружила ли ты еще что-нибудь в книге?
      – Есть несколько интересных моментов, но пока я не пойму, имеют ли они какое-либо отношение к делу. У старшего следователя все так же. Я звонила ему сегодня. Да, я только вспомнила. Заходил Старый Охотник, принес продукты. Я открыла ему дверь. Мои руки потом были мокрыми, поэтому пыль оказалась на кастрюле и попала тебе на руки. Извини.
      – Не извиняйся, Пэйцинь, но тебе и вправду не надо делать угольные брикеты. Твой хозяин сам справится.
      – Мы точно так же делали брикеты в Юньнани, разве ты не помнишь?
      Конечно, он помнил. Как он мог забыть те годы в Юньнани?
      Им приходилось делать угольные брикеты своими руками по призыву председателя Мао «готовиться к войне». Брикеты так и не были использованы и, пролежав много лет на дожде и ветру, разрушились.
      – Значит, не было пыли на моей руке, – сказал Юй. – Помнишь ли ты, как Старый Охотник приходил домой и как ты открывала ему дверь?
      – Вообще-то нет. Я автоматически открыла ему дверь. Это заняло одну секунду. А что?
      – Ничего.
      Но что-то все же было, думал Юй. Показания Креветочницы, сидящей утром 7 февраля за задними дверями здания шикумэнь, не выходили из его головы. Креветочница могла отойти на секунду как Пэйцинь, не осознавая этого и не помня потом ничего. Если так и было, убийца мог уйти через заднюю дверь никем не замеченным.
      Возможно, что убийце просто повезло ускользнуть в то самое мгновение?
      Многое могло зависеть просто от случайного стечения обстоятельств: телефонный звонок в непредвиденное время, стук в дверь, неожиданный взгляд в ночи… Но не было ли слишком много совпадений для этого дела?
      Невозможно было представить, что эти события произойдут в то время, пока убийца сидел и ждал, когда Креветочница отойдет со своего места. Или было что-то упущено в воссоздании им картины преступления?
      Юй вытащил свою записную книжку из кармана и открыл ее на загнутой странице. Он составил расписание действий жителей, входящих в комнату Инь утром 7 февраля:
      «6.40. Ланьлань вбежала в комнату, сразу начала делать искусственное дыхание и звать на помощь.
      6.43 – 6.45. Прибежала Цзюнь Хуа, а за ней ее муж Вэнь Лун.
      6.45 – 6.55. Пришли Линди, Сю Чжэнь, дядя Кан, маленькая Чжу и тетя Хуан.
      6.55-7.10. В комнату пришли еще люди, включая Лэя, Хун Чжэньшаня, Креветочницу, Мими, ЦзянХэсин.
      7.10-7.30. Почтенный Лян и члены домкома прибыли на место преступления».
      Время могло быть неточным, но очередность какой они входили в комнату Инь, была точной. Юй проверил и перепроверил это с помощью Почтенного Ляна.
      – Что случилось? – спросила Пэйцинь. – Ты внезапно ушел в себя.
      Он рассказал ей обо всем.
      – А что Креветочница? – спросила она.
      – Она важная свидетельница, потому что она исключила вероятность того, что кто-то мог выйти или войти через задние ворота. Убийца мог и не выходить в передние ворота, как в романах Агаты Кристи, о которых говорил старший следователь Чэнь. В заговор могли быть вовлечены многие. Таким образом, пока убийца, живущий здесь, оставался в здании, он должен был уйти через задние ворота. Креветочница сказала, что ворота были у нее на виду все время, а что, если нет? Что, если она отошла и забыла об этом? А может быть, она и есть убийца?
      – Ты дело говоришь.
      – Она ближе всех была к комнате Инь. Она должна была слышать, когда закричала Ланьлань. Задняя дверь была широко открыта, и она должна была видеть жильцов, бегущих сверху.
      – То есть ты имеешь в виду…
      – Она должна была быть одной из первых в комнате, но ей понадобилось пятнадцать минут, чтобы дойти. Да, по крайней мере пятнадцать минут, судя по моему расписанию. Креветочница была знакома со зданием шикумэнь и с привычками других жильцов. Для нее не было проблемы взять ключи от дверей, так как она общалась со своими соседями многие годы.
      – Но не было другого мотива, кроме ее бедности сказала Пэйцинь.
      – Это правда, – согласился Юй. – Креветочница отчаялась. Она без работы вот уже два года и совсем не хочет выходить на пенсию. Я не думаю, что она поднялась в комнату Инь, чтобы убить ее, но если она в панике убила Инь, то могла прибежать в свою комнату и спрятать то, что могла взять. Это и дает объяснение тому, почему ей понадобилось пятнадцать минут, чтобы прийти к Инь.
      Юй украдкой взглянул на часы. Он сомневался, надо ли ему вернуться обратно в домком. Зазвонил телефон.
      Снова совпадение. Старший следователь Чэнь звонил насчет заявления Инь об обмене паспорта.
      – Как могли органы общественной безопасности скрыть от нас такую необходимую информацию? – с нескрываемым возмущением воскликнул Юй. – Секретарь парткома Ли должен был знать об этом. Это просто возмутительно!
      – Действия органов зачастую очень странные, понятные только им самим. Секретарь Ли все еще ни о чем не догадывается.
      – Политика в стороне, а как вы думаете, какое отношение имеет к нашему делу обмен паспорта?
      – Есть несколько версий. Например, если убийца знал о заявлении, он мог действовать до того, как она уехала бы в путешествие. Но этот вариант мы еще не прорабатывали.
      – Думаю, вы правы, товарищ Чэнь. Есть что-то такое, чего мы еще не знаем о Инь Лиге.
      – Но кто мог знать о ее заявлении об обмене паспорта? Очевидно, Почтенный Лян и домком не знали об этом.
      – Очевидно.
      – Она все делала через Союз писателей, потому что отдел был напрямую связан с городским правительством, но я думаю, что некоторые люди в ее институте могли знать об этом.
      – Я говорил с руководством, но они ничего не сказали.
      – Это понятно. Что касается Инь, обмен паспорта может расцениваться как «крайне конфиденциальная» информация, поэтому и недоступная им, – сказал Чэнь. – Но некоторые из ее родственников могли слышать об этом. Или даже родня Яна. Она могла говорить с ними о своих планах.
      – Я обсуждал с Почтенным Ляном ее связи с родственниками. Он сказал, что не нашел о них информации, когда делал косвенные проверки. Инь порвала со всеми своими родственниками много лет назад, не говоря о родственниках Яна.
      – Думаю, надо поискать получше, – сказал Чэнь после паузы. – Именно так.
      Теперь была очередь Юя доложить своему начальнику о своих выводах, касающихся Креветочницы.
      – Очень тонкое замечание, – похвалил его Чэнь.
      – Я поговорю с ней.
      – Да, поговорите.

      Юй пришел в домком ранним утром. Для него не составило труда сделать точный список родственников Инь и Яна на основе информации, собранной Почтенным Ляном, даже несмотря на то что он не видел смысла разыскивать их.
      Родители Инь умерли. Она была их единственным ребенком. У нее было две тети по материнской линии, гораздо моложе матери, они не общались с начала шестидесятых. Культурная революция многое усложнила, включая отношения среди родственников. В ее личном досье эти родственники вообще не упоминались. Почтенный Лян сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что они не переписывались и не созванивались с ней после революционных событий.
      Кроме дальнего дяди, у Яна была еще одна единственная сестра Цзе, которая умерла три или четыре года назад. Даже в годы перед культурной революцией от правых бегали, как от чумы. У Цзе была собственная семья, о которой она заботилась. Частично из-за Яна она также попала в список «находящихся под контролем». Цзе родила дочку Хун в конце пятидесятых, сразу после начала движения критики правых. Когда родилась Хун, Ян переслал деньги в размере пятидесяти юаней для Хун, но деньги вернули ему обратно. Вот так и было. Цзе тоже попала в беду во время культурной революции, и совсем молодую Хун отправили в деревню, выдали за местного крестьянина, у них родился сын, и, похоже, она там так и осталась жить.
      Когда Юй закончил список, Почтенный Лян, который жил всего в пяти минутах от переулка и проводил в отделе домкома больше времени, чем дома, все еще не появился. Начальник охраны домкома Чжун жадно ел горячий пирог с луком. Он налил Юю чаю.
      – Товарищ Лян этим утром где-то собирает сведения, – сказал Чжун, садясь напротив Юя. – Вам нужна помощь, товарищ следователь?
      – Вы знакомы с прошлым Креветочницы? Ее фамилия Пэн.
      – А, Креветочница! Вы обратились по адресу, – сказал Чжун. – Она моя соседка многие годы, робкая женщина, но хладнокровно убьет муху. Она работала на шелковой фабрике более двадцати лет. А потом знаете что? Она была в числе первых на увольнение, и все кончилось тем, что она теперь чистит креветки у себя в переулке.
      – Я слышал, у нее договор с продуктовым магазином.
      – Да, это поддержка правительства, направленная на помощь неимущим слоям общества и на борьбу с бедностью. Некоторые креветки в магазине не выглядят свежими, и, чтобы их продать по более высокой цене, в магазин поставляются рано утром уже очищенные креветки. Большинство шанхайских жен покупают их там перед работой. Поэтому в магазине считают, что к семи тридцати очищенные креветки уже должны быть на прилавке.
      – Поэтому она начинает работать в шесть тридцать каждое утро?
      – У нее нет выбора. Ее семья на том и держится, что она зарабатывает от продуктового магазина, – объяснил Чжун. – У нее что, проблемы?
      – Нет. Просто у меня к ней есть пара вопросов.
      – Я пошлю за ней.
      – Нет, спасибо. Я пойду в шикумэнь. Она, наверное, сидит в переулке.
      Он действительно увидел там работавшую женщину. Она сидела на своем бамбуковом стульчике напротив задних ворот шикумэня с корзинкой замороженных креветок у ног. Ей было почти пятьдесят, ее лицо было таким же прозрачным, как коричневая сахарная лепешка. На ней были старомодные очки, заляпанные очистками от креветок.
      Пэн нервно улыбнулась, как только Юй остановился перед ней. Он присел на корточки и закурил сигарету, не проронив ни слова. Было холодно, он держал одну руку в кармане.
      – Товарищ, товарищ следователь, – дрожащим голосом произнесла женщина.
      – Вы конечно же знаете, зачем сегодня я к вам пришел.
      – Не знаю, товарищ следователь, – сказала она. – Это, наверное, насчет Инь Лиге. Бедняжка. Небеса слепы, несомненно. Она не заслужила этого.
      – Бедная женщина? – Он был удивлен ее сочувствующему тону.
      Креветочница была одета в старую, армейского кроя куртку, воротник которой был поднят, защищая ее от ветра, а ее пальцы в креветочной слизи опухли и потрескались. Сейчас она, не Инь, заслуживала жалости.
      – У нее было доброе сердце. Жизнь несправедлива. Она так настрадалась во время культурной революции, – объяснила она.
      – Вы можете поподробнее рассказать о ней? – спросил Юй. Было странно, подумал Юй, ее отношение к Инь сильно отличалось от отношения ее соседей. – Что вы имеете в виду, говоря об ее добросердечности? Приведите один или два примера.
      – Большинство людей в переулке отворачиваются от меня, как от помойки, жалуясь на запах креветок. Я понимаю их. Но у меня нет другого выбора. Я не могу чистить креветки во дворике, тогда жильцы просто выкинут меня из дома.
      Одиночество Инь вызывало жалость. После статьи о ней в газете члены домкома пришли к ней спросить, есть ли у нее пожелания о тех, кто живет в переулке. И она замолвила за меня словечко. Потом, домком дал мне специальное разрешение, позволяющее работать в переулке.
      – Звучит так, как будто люди нуждались в ее помощи.
      – Так и было. Она дала пару записных книжек моей дочери. А мне новый пластиковый раскладной стульчик с откидной спинкой. Это было три или четыре года назад.
      – Она дала вам раскладной стульчик? Что вдруг?
      – Тем летом к ней кто-то приезжал, думаю, ее племянник.
      – О чем вы говорите? – прервал ее Юй. Он никогда раньше не слышал о племяннике. И Почтенный Лян не упоминал об этом. – Подождите, ее племянник?
      – Я не совсем уверена, но она познакомила его со мной. Он был еще мальчик, лет тринадцать или четырнадцать. Он приехал из деревни, не знаю, откуда именно. У него не было других родственников в городе, – объяснила она.
      – Он жил с ней в ее комнате?
      – Да, но не совсем. Было бы неудобно располагать гостя в такой маленькой комнатке. Она принесла раскладной стульчик для него, так что он мог спать во дворике. Люди обычно спят на улице. Некоторые даже в переулке спят. Как-то ночью дворик был так заполнен спящими людьми, что он поставил раскладной стульчик перед моей дверью. Вот тогда-то она меня с ним и познакомила, так вот получилось.
      – Как долго он у нее жил?
      – Может, четыре или пять дней. В общем, меньше недели.
      – Вы разговаривали с ним?
      – Нет, он где-то шлялся целыми днями. Я видела, как они вместе пришли вечером. Думаю, он с ней уходил. После его отъезда она отдала мне этот стульчик.
      – Он когда-нибудь еще возвращался?
      – Нет, этого я не знаю. Возможно, он был бедняком, приехал в город один раз.
      Юй вытащил свою записную книжку. Креветочница нервно вытерла руки о свою куртку. Юй сразу вспомнил о вчерашнем пятне от угольной пыли на посуде.
      – Хочу задать еще один вопрос. Вы говорите, что утром седьмого февраля, когда была убита Инь, вы чистили креветки, и вы говорите, что не отлучались со своего места.
      – Правильно. Магазин платит мне за очищенный продукт. Я даже не могу пойти в комнату выпить чаю.
      – Вы много работаете, я знаю. Но я также знаю, что вы вошли в комнату Инь где-то между шестью пятьюдесятью пятью и семью десятью. Как и теперь, задняя дверь была открыта, и вы должны были слышать крик Ланьлань о помощи и видеть других, сбегающих с лестницы. Как могло произойти, что вы попали в комнату Инь лишь через десять-пятнадцать минут?
      – Пятнадцать минут? – Она изумилась. – Я не знаю. Я не понимаю, к чему вы клоните, товарищ следователь. Я слышала шум, дайте мне подумать, да, я слышала шум и прибежала.
      – Не нервничайте. Мы не наказываем невинных людей, – сказал Юй. – Что-нибудь еще случилось тем утром в переулке?
      – Нет, я ничего больше не помню.
      – Не спешите с ответом. Попытайтесь припомнить каждую деталь с момента, когда вы принесли замороженные креветки из магазина. Это может быть мелочью, неожиданный звук в переулке или еще что-то, что отвлекло вас.
      – Звук – дайте мне подумать, – да, я что-то припоминаю. Что-то было, где продают пироги с луком. Это всегда шумное место. А, Лэй орал там во всю глотку. Я сразу и вышла на улицу посмотреть, что там происходит.
      – Как долго это было?
      – Не знаю. Одну минуту. Может, две. Оттуда, где я была, я не могла все услышать. Мне нужно было какое-то время, чтобы выяснить, что происходит.
      – Вы дошли до лавки?
      – Я сделала пару шагов, но близко к ней не подходила, не с моими же грязными ручищами.
      – Не двигайтесь, товарищ Пэн, – сказал Юй, внезапно встав. – Я сейчас вернусь.
      Он зашагал в сторону главного входа в переулок и вернулся. Позади него шел Лэй, руки которого были в муке. Креветочница не скрывала беспокойства. Она даже не почувствовала, когда раздавила креветку так, что мякоть брызнула сквозь ее пальцы.
      – Был ли у вас с кем-нибудь спор или выяснение отношений утром седьмого февраля, когда была убита Инь? – спросил Юй у Лэя.
      – Да, – ответил тот. – Какой-то подонок жаловался, что нашел в своем луковом пироге волос, и требовал за это десять юаней. Полная чушь. Его волосы тоже могли попасть в еду. В любом случае это не пятизвездочный ресторан!
      – Вы помните время?
      – Довольно рано. Около шести тридцати.
      Показания Креветочницы подтвердились. Выяснился один факт: тем утром было всего три или четыре минуты, в течение которых некто мог уйти через задние ворота никем не замеченным.
      Юй вычеркнул Лэя из списка подозреваемых, составленного Почтенным Ляном, так как, по крайней мере, его время было подтверждено.
      Хотя до успеха было и далеко, но уже стало возможным теоретически утверждать, что убийца кто-то извне.
      Юй поблагодарил Пэн и Лэя. Креветочница в знак благодарности подала руку Юю, забыв о том, что рука мокрая и грязная.
      Лэй принес в виде угощения большую коричневую сумку, наполненную горячими луковыми пирогами.
      – Инь была хорошей женщиной. Мы сделаем все, что потребуется, чтобы помочь вам в расследовании. Пока вы работаете в переулке, завтрак и обед за мной. Бесплатно. Если бы не ее помощь, у меня бы не было сегодня бизнеса, – сказал Лэй.
      Наслаждаясь горячим пирогом, начиненным зеленым луком и рубленой свининой, Юй вернулся в домком, где его уже ждал Почтенный Лян, лицо которого выражало нетерпение.
      – Прорыв, товарищ Юй!
      – Что?
      – Помните Цая, игрока в крикет, которого мы вчера обсуждали?
      – Да, помню. Вы узнали о нем что-то новое?
      – Я долго наводил справки, как я вам и говорил, – сказал Почтенный Лян, наливая Юю в белую фарфоровую чашку чай «Золотой дракон». – Это невероятный, удивительный чай; все чайные листочки были собраны и расфасованы весной. Я хранил его для специального случая, как сегодня. Он и вправду особенный.
      – О да. Пожалуйста, расскажите мне, что вы обнаружили, – поощрил старика Юй. – Вы конечно же очень хорошо работаете. Как говорят: «Чем старше, тем живее, острее».
      В первый день расследования, перед приходом Юя, Цай сказал Почтенному Ляну, что утром 7 февраля его не было ни в переулке Сокровищницы сада, ни в его доме в районе Янпу, но его мать не подтвердила его алиби. Почтенный Лян пытался дозвониться до нее, но на телефонной станции ему сказали, что они на несколько месяцев «отрубили» связь, в качестве меры давления правительства, чтобы выселить жителей этих домов. Почтенный Лян не оставил все это без внимания и сам поехал к ним домой. Матери Цая он дома не застал. По словам соседей, ее жилищные условия были такими плохими, что она решила обосноваться у своей дочки. В ночь на 6 февраля и утром 7-го никто из соседей не видел здесь Цая, который не появлялся по меньшей мере неделю.
      У Почтенного Ляна был еще один разговор с Цаем, но тот упорно придерживался своей позиции. Вместо того чтобы опровергать его слова по поводу того раннего утра, Почтенный Лян настоял на посещении его дома в районе Янпу. Когда открыли дверь, то увидели почту, накопившуюся за неделю. Одно нераспечатанное письмо было датировано 25 января. У Цая не было объяснения. Почтенный Лян немедленно арестовал Цая и допросил его жену и мать. Женщины продолжали клясться, что Цая не было тем утром в здании шикумэнь, хотя они не могли сказать, где он был. Они говорили о его невиновности, но эти слова не могли повлиять на ход расследования.
      – Прийти к нему в квартиру было мастерским ходом, – прокомментировал Юй.
      – У Цая был мотив. Склонный к азартным играм, он мог остро нуждаться в деньгах. Вот такая у Цая история. И что еще важнее, у него был ключ к дому. Он мог прокрасться в комнату Инь и взять деньги, не зная, что она вернется раньше обычного, потом он убивает ее и исчезает. Я не думаю, что мы можем исключить вероятность того, что его жена и мать пытаются прикрыть его.
      – Как он вел себя, когда вы опровергли его алиби?
      – Отрицал все, что касается убийства, – сказал Почтенный Лян. – Не волнуйтесь, я знаю, как раскалывать такие орешки.
      – Я согласен с тем, что Цай – подозреваемый, – согласился Юй. – Но у меня возникают два вопроса. Кто-то, такой же как Цай, выигрывает пари и срывает куш в тысячи или десятки тысяч юаней на маленьком крикете, как вы мне сказали. Инь была лишь маленькой рыбкой для чьего-либо аппетита. Но зачем Цаю фальшивое алиби? Это совсем ему не помогло.
      – А вы припомните поговорку: «Не украл – живи спокойно».
      – Прямо в точку, – сказал Юй. – Что ж, поработайте с ним.
      Юй рассказал Почтенному Ляну о своем предположении, что кто-то ушел через задние ворота не замеченным Креветочницей.
      Почтенный Лян был горд своим ходом относительно Цая и не разделял версию Юя.
      – Допустим, была возможность уйти незамеченным в течение двух или трех минут. Значит, убийца должен был где-то в шикумэне ждать своего часа. Где он мог прятаться?
      Следователь Юй сейчас не знал ответа на этот вопрос.

      «Это дело ведет следователь Юй», – внушал себе Чэнь, в то же время сознавая, что именно он назначен старшим следователем специальной оперативной группы. Чэнь не хотел наблюдать за всем, что делает Юй. И не обращал внимания на настойчивые звонки секретаря парткома.
      Чэнь видел, что перевод «Нового Мира» стал успешно продвигаться, особенно после прочтения книги по маркетингу, которую принесла Белое Облако. Однако мысли его все время возвращались к делу Инь. И хотя его голову не покидала мысль, что следует доставить перевод вовремя, он все же понимал, что работа в полиции стала нормой его жизни. Сейчас, когда расследование убийства шло полным ходом, он чувствовал именно так.
      Чэнь сообразил, что расследование дает хороший повод поехать в переулок, чтобы на месте осмотреть шикумэнь, это ему нужно было для перевода проекта.
      Когда он рассказал Юю, что намерен это сделать, Юй быстро поддержал эту идею, хотя это несколько удивило его. Чэню вовсе не обязательно ехать туда. Юй был абсолютно убежден в этом. Но для близких коллег, какими они были, неудачная идея все равно лучше, чем никакая.
      Во время разговора Юй также обсудил с Чэнем вероятность того, что убийца выжидал момент, пока Пэн уйдет, и прятался где-то в закутках шикумэня, чтобы потом ускользнуть незамеченным.
      – Я подумаю над этим, когда осмотрю дом, сказал Чэнь.
      «Изучение местности» поможет Чэню сохранить репутацию. Но сейчас более важным было усмирить Почтенного Ляна, который настаивал на том, что, пока Цай задержан, дело должно быть завершено, хотя этот азартный игрок по-прежнему все отрицает. Когда Юй упомянул об отсутствии улик и свидетелей, Почтенный Лян сам решил разобраться с этим. Не говоря ничего Юю, он нашел комнату Цая в переулке, так же как нашел дом, в котором он жил в районе Янпу, но к успеху это не привело. При таком стечении обстоятельств визит в переулок Чэня мог легко быть расценен как помощь в решении задачи Почтенного Ляна. Чэнь не хотел, чтобы старик страдал от мысли, что потерял лицо, поэтому оставил телефонное сообщение для Почтенного Ляна, взял несколько фотографий, чтобы попытаться с их помощью вообразить себе «Новый Мир» в окрестностях переулка.
      Когда Чэнь приехал в переулок Сокровищницы сада, он увидел Почтенного Ляна, ожидающего и приветствующего его напротив ворот, проявляя тем самым явное уважение к его персоне.
      – Добро пожаловать в наши окрестности, товарищ старший следователь Чэнь. Ваши наставления очень ценны для нашей работы.
      – Не нужно так говорить, товарищ Лян. Я же вам звонил по телефону и сообщил, что в отпуске, – сказал Чэнь. – Я просто хочу обследовать этот район для моего проекта.
      – Следователь Юй опросил некоторых родственников Инь, но я хочу сказать, что мы должны сконцентрироваться на…
      – Вы хорошо работаете, – прервал его Чэнь. – Следователь Юй много рассказывал мне о вас. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать ход расследования. Я уверен, что вы очень заняты, поэтому не стоит меня сопровождать.
      – Но я по-прежнему здесь хозяин, товарищ Чэнь. Я с большим удовольствием сделаю все от меня зависящее. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, дайте мне знать.
      – Я сейчас занимаюсь исследованием старого архитектурного стиля. Следователь Юй сообщил мне, что это типичный шанхайский переулок, дом с типичным домом шикумэнь. Поэтому я и решил приехать сюда сегодня.
      – Лучшего гида вы здесь не найдете, товарищ Чэнь. А ту работу, что я планировал на сегодня, я уже выполнил, – сказал Почтенный Лян с нескрываемым чувством гордости. Участковый действительно был в курсе всего того, что происходит на его территории, а также знал историю здешней архитектуры.
      Чэнь предложил своему навязчивому «путеводителю» сигарету. Ему не очень хотелось сейчас оставаться с Почтенным Ляном. Юй предупреждал его о болтливости старика. Тем не менее он мог предоставить интересную информацию как для расследования, так и для перевода.
      – Пожалуйста, расскажите мне, товарищ Почтенный Лян.
      – Взгляните на этот переулок. Переулок, или по-китайски «лунтан», сам расскажет вам о ранней истории Шанхая, – начал Почтенный Лян, когда они остановились напротив входа в шикумэнь. Было видно, что участковый обладал даром красноречия и мог часами рассказывать и о домах, и о переулке. – После первой опиумной войны и Нанкинского договора англичане вынудили нашего императора открыть им проход на восток страны через Шанхай, часть земель которого была отдана под иностранные концессии. Небольшого числа живших на территории концессий китайцев было недостаточно для обслуживания иностранцев. Поэтому некоторые местные шанхайцы, напуганные беспорядками, происходившими за пределами концессий, получили разрешение на въезд на территорию концессий. Британские власти взяли на себя руководство по строительству зданий для китайцев, устроив тендер. Для удобства был выбран проект, где дома должны быть выдержаны в одном архитектурном стиле и расположены ряд за рядом, как строят казармы, с выходом к основному переулку. Французские власти вскоре начали подражать этому стилю.
      – Ну а что насчет шикумэня? – перебил Чэнь Почтенного Ляна, когда тот остановился, чтобы сделать смачную сигаретную затяжку. Это представление могло продолжаться гораздо дольше, чем Чэнь был готов воспринимать. К тому же он уже где-то слышал некоторые из этих подробностей.
      – Я все здесь обошел, товарищ Чэнь, – сказал Почтенный Лян, закуривая другую сигарету от докуренной первой. – Это действительно хороший стиль, и эти дома сохранили только для высших партийных кадров.
      Раньше не многие китайцы могли позволить себе въехать в концессию. Дом шикумэнь – это типичный шанхайский двухэтажный дом с маленьким двориком, в который можно попасть, пройдя через проем в стене. Первоначально дом был спроектирован для одной семьи, большой и обеспеченной. В нем было много комнат разного назначения. В крыле здания располагался холл, передняя комната, столовая, угловая комната, мансарда и также комната под лестницей. Из-за нехватки жилья некоторые комнаты сдавались внаем, потом в субаренду, иногда комнаты делились на несколько. И так продолжается до сегодняшнего дня. Вы, наверное, слышали о шанхайской комедии «Семьдесят две семьи в доме»? Она о таком переполненном доме.
      Наш переулок не совсем такой. В общем-то здесь не больше пятнадцати семей в одном шикумэне.
      – Да, я видел эту комедию. Очень веселая пьеска а сколько там разных типажей! Жизнь в доме шикумэнь, должно быть, очень интересная.
      – О, будьте уверены. Жизнь здесь очень колоритная. Здесь разыгрываются такие сценки между жителями! Вы становитесь его неотъемлемой частью, и вся округа становится твоей. Возьмите, к примеру, коридор. Он стал кухней много лет назад, а в ней угольные печи более чем для десятков семей. Там немного тесновато, но это не так уж плохо. Будешь здесь готовить, узнаешь от соседей, как готовят еду в других провинциях.
      – Мне нравится это, – улыбнулся Чэнь.
      – Или, скажем, дворик. Там вы можете заниматься чем угодно, летом спать на ротанговом раскладном стульчике или на бамбуковом матрасе. Там всегда прохладно, поэтому не надо беспокоиться о вентиляторе. Там бабушка Лю, или тетушка Чэнь, или маленькая Хоу сообщит вам все последние новости в переулке, и для этого не обязательно выходить во двор и нудно тереть свое белье о стиральную доску. И конечно же вы научитесь делиться новостями с вашими соседями.
      – Звучит очень трогательно, – сказал Чэнь. – Здесь люди приобретают опыт, что невозможно в современных домах.
      – Люди в переулке что только не делают, – продолжал Почтенный Лян с нарастающим энтузиазмом. – Одни мужчины занимаются гимнастикой, другие заваривают в чайнике чай и пьют его, кто-то поет отрывки из пекинской оперы, кто-то беседует о погоде или о политическом положении. Женщины моют, готовят и между делом разговаривают. У людей здесь нет гостиной, как во многих элитных квартирах. Поэтому вечером большинство из них выходят из дому проветриться, мужчины играют в шахматы или карты, рассказывают истории, женщины болтают, вяжут или штопают.
      Чэню были знакомы такие сцены с детства, хоть он и жил в другом переулке. Тем не менее, какой бы ни была новая информация, настало время подвести черту в разговоре с Почтенным Ляном.
      – А о таком вы слышали? – продолжал Лян. – Продавец сладкой ваты зазывает своих покупателей. По переулку бродят разные торговцы. Они предлагают множество товаров и оказывают разные услуги: кому обувь починить, кому станок, а кому-то надо сшить одеяло для зимы. Это так удобно…
      – Спасибо вам большое, товарищ Почтенный Лян. Как говорится в пословице: «Разговор о твоих заслугах займет больше десяти лет учебы», – искренне процитировал Чэнь. – Я с удовольствием с вами поболтаю, только вот закончу свой перевод.
      Почтенный Лян наконец-то понял, что Чэнь хочет остаться один, извинился, попрощался и пошел в домком.
      Чэнь посмотрел, как он спускается вниз по переулку, делая большие крюки, обходя развешанное на бамбуковых перекладинах выстиранное белье. Эти разноцветные лоскуты и полотнища очень напоминали картину импрессионистов. Очевидно, Почтенный Лян все еще чтил старое поверье, что, якобы пройдясь под женским нижним бельем, навлечешь на себя беду.
      Вернувшись в реальность, Чэнь с трудом открыл переднюю дверь дома шикумэнь. Она была деревянная, довольно массивная и черного цвета. Он увидел два медных колокольчика и внушительный деревянный засов внутри. Когда он открывал дверь, долгое время служившую людям, она скрипела.
      Во дворике было несколько человек. Они наверняка видели, как он разговаривал с Почтенным Ляном, но продолжали заниматься своими делами, не пытаясь заговорить с ним. Он пересек дворик и увидел ряд длинных, очень изящных узорчатых дверей с изображениями восьми бессмертных, переплывающих море . Двери могли бы составить прекрасную экспозицию в будущем музее народного творчества «Нового Мира», подумал Чэнь.
      Он вспомнил свое далекое детство и осознал, что никогда не видел коридоров шикумэня, которые использовались бы по своему назначению. Этот коридор не был исключением и тоже стал общей площадью с тех пор, как все комнаты вместе с «крыльями» стали открываться в коридор. Он почувствовал пикантный запах «вонючего доуфу», любимого блюда некоторых семей, издаваемый при жарке в воке. Многие шанхайцы любят его за исключительный вкус и своеобразную текстуру. Большинство ресторанов не предлагает это блюдо посетителям, потому что оно очень дешевое. А жаль. В воздухе ощущался и другой тонкий аромат, с ностальгическим запахом знаменитого куриного супа, приправленного большим количеством имбиря и зеленого лука.
      Чэня не удивило бы возможное превращение шикумэня в ресторан. Это был бы уникальный ресторан. В книге по китайской кулинарии он вычитал, что самое лучшее блюдо может быть приготовлено только дома умелой хозяйкой, которая проводит на кухне дни и, полная вдохновения, готовит яство, которое будет подано любимым людям.
      В таком ресторане-шикумэне будет создана приятная семейная атмосфера. Помещения-«крылья» будут использоваться как столовые, маленькие комнатки здесь и там – как отдельные кабинеты. Пребывание в таком доме, даже без упоминания о контрасте между прошлым и настоящим, будет здорово усиливать тему «Нового Мира».
      Во внутреннем дворике также можно проводить романтические вечера за бокалом вина или чашкой чая.
      В его памяти всплыл отрывок из древнего стиха:
 
На небе полная луна,
как будто на гвозде она.
И осень ясную во глубине двора
раскидистая ветвь скрывает.
Распутать прошлое нельзя, а жаль.
Отрезать проще ведь бывает.
И расставания печаль
на сердце тяжестию ляжет.
 
      Эти строки из стихотворения Яна были заключительными в рукописи. В одну из ночей, когда все остальные семьи в шикумэне спали, Инь, одинокая женщина с разбитым сердцем, могла выйти в этот самый дворик и читать их себе.
      Чэнь бросил окурок и, пройдя по коридору, вышел через заднюю дверь, при этом он задержался и несколько раз закрывал и открывал дверь. Кто-то ведь мог прятаться за дверью, которая открывалась в сторону лестницы, и мог быть просто не замечен людьми, которые спускаются по лестнице.
      Снаружи Креветочница была всегда на виду, но ее бамбуковый стульчик стоял в переулке, где-то в трех или четырех шагах от него. На улице было холодно. Женщине было непросто сидеть здесь каждое утро и работать, когда ее пальцы замерзали от заиндевевших креветок, за мизерную плату в два-три юаня за час. Он подсчитал, что ее месячный доход равен деньгам, которые ему заплатят за час его перевода.
      Чэнь вдруг вспомнил две знаменитые строчки Бай Цзюйи, писателя Танской династии. «Какие у меня заслуги – с моим месячным доходом в шесть тысяч цзиней риса?» В то время, когда множество людей не могли досыта наполнить брюхо, этот заработок был почти царским.
      Постоянно обсуждаемой темой среди китайской интеллигенции была тема нечестного распределения богатства в обществе. Но товарищ Дэн Сяопин, возможно, был прав, заявив, что некоторым китайцам можно разрешить первыми стать богатыми в их социалистическом обществе, и богатство, которое они накопили, «просочится» в массы.
      Как появлялись деньги у таких выскочек, как Гу, одному небу известно. Несмотря на то что в девяностых годах Китай все еще оставался социалистической страной, с вечным уклоном на тоталитаризм, для общества в целом пропасть между богатыми и бедными быстро и опасно увеличилась.
      Чэнь начал подниматься по лестнице. Было темно, он на ощупь наступал на каждую ступеньку. Для незнакомца было нелегко идти по этим ступенькам не спотыкаясь. Здесь нельзя было обойтись без света, даже в середине дня. Однако в таких зданиях, где живет столько семей, подсчитать плату за электричество было бы очень тяжело.
      Некоторые комнаты на каждом этаже, очевидно были разделены временными перегородками, подумал Чэнь. В двухэтажном здании жило шестнадцать семей, всего около сотни жильцов. Если бы Юю каждый жилец казался потенциальным подозреваемым, то ему надо было бы уходить с работы, как несправившемуся.
      Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.
      Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.
      Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.
      Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.
      Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.
      Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.
      Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.
      Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.
      Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики , разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина приготовленной утки политой маслом и обсыпанной семенами кунжута Он крепко схватил за горло беспомощную птицу, при этом его лицо выражало полное удовлетворение. Может, это мистер Жэнь, экономный гурман? Старший следователь Чэнь только потом вспомнил, как мистер Жэнь говорил ему, что почти не готовит дома.
      Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.
      Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.
      В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.
      Занавес мистически шевелился. Как только Чэнь сделал шаг в том направлении, из-за занавеса вынырнули два мальчугана. Они, наверное, играли там в прятки. Увидев Чэня, они убежали, смеясь и пронзительно визжа. Чэнь отодвинул полотно; место было завалено грязным, вышедшим из строя хламом.
      За ним сразу же протиснулся мужчина средних лет и взял стоящую у лестницы сумку с углем.
      – Извините, время обедать, – промямлил он, бросая в ковш куски угля.
      Взглянув на часы, Чэнь понял, что провел здесь почти три часа и не нашел для следствия ничего стоящего. Возможно, он получил общие представления для своего перевода, но никаких реальных идей для «Нового Мира» у него не возникло.
      Он ушел из шикумэня обходными путями, а затем вернулся к основному переулку, в котором пульсировала жизнь, как говорил ему Почтенный Лян. Чэнь увидел женщину среднего возраста, моющую горшок из красного дерева. Другая женщина быстрыми шагами шла из магазина с полной корзиной съестного. Еще одна женщина разделывала крупного карпа, разложив рыбину на ровном месте в переулке. Она соскабливала чешую и между делом сплетничала.
      Продвигаясь по переулку и вновь свернув за угол, он увидел седого мужчину, играющего в шашки го на доске, разложенной на табуретке. Черные фишки в одной руке, белые – в другой. Он с таким видом изучал комбинацию на доске, будто бы принимал участие в национальном турнире. Чэнь тоже любил играть в го, но никогда не пытался играть сам с собой.
      – Привет, – сказал он, оказавшись около табуретки. – Почему вы играете в одиночку?
      – Вы когда-нибудь читали «Искусство войны»? – спросил старик, не поднимая головы. – «Познай своего врага, как знаешь самого себя», и ты будешь выигрывать все время.
      – Да, читал. Вам нужно знать, почему ваш противник сделал такой ход. Вы должны попытаться понять вашего противника.
      – По-моему, как бы ни стояли черные фишки, лучшее, что я могу сделать, – это попытаться понять, когда противник их поставил. Но этого недостаточно. Надо знать приемы вашего соперника, чтобы вам не приходилось о них думать, как если бы вы прочитали его мысли и стали им.
      – Понятно. Спасибо вам, дядюшка. Это убедительно, – искренне сказал Чэнь. Ему показалось, что разговор был совсем не об игре. – Я применю ваши знания на практике, и не только в игре го, – добавил он.
      – Молодой человек, не воспринимайте меня всерьез. Когда играешь во что-либо, то хочешь только выиграть, – произнес старик. – Когда ты весь в игре, считается каждая фишка, имеет значение каждый ход. Ты счастлив, когда выигрываешь, и печален, когда проигрываешь, уходишь с деньгами или отдаешь последнее. Все это иллюзия. Только после игры приходит осознание, что это была всего лишь игра. Согласно буддийским писаниям, все в земном мире – иллюзия.
      – Точно. Вы изложили все верно.
      Чэнь решил вернуться домой. Он не мог позволить себе потратить на переулок целый день. Разговор о го стоил ему еще десять минут. На столе лежал незаконченный перевод, но он все еще думал о расследовании, по крайней мере, на пути домой, после разговора с игроком. Старик просветил его так, как будто помог Чжан Ляну две тысячи лет тому назад в эпоху династии Тан.
      Выходя из переулка, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на здание, где Инь провела последние годы своей жизни после смерти Яна. В голове промелькнули строки:
 
Где красота моя,
Одной из ласточек, томящихся в остроге?
Мечтала в прошлом я, мечтаю и теперь.
Возможно ли в мечту захлопнуть дверь?
Ведь это бесконечный круг и радости и горя.
Пусть кто-то там, бредущий по дороге,
При виде желтой башни, вспыхнувшей в ночи,
Вздохнет, меня припоминая, и помолчит.
 
      Эти строки Су Дунпо о куртизанке, которая заперлась в башне после смерти ее возлюбленного. И хотя тинцзыцзянь нельзя было сравнивать с романтической башней, но Инь также заперла себя.
      Чэнь решил заниматься расследованием по мере своих возможностей. Он попытался встать на позицию правительства, но все еще не мог понять, что можно было получить от убийства Инь. За последние годы партийные власти изменили свое отношение к диссидентам. Иностранные вложения неотъемлемая часть китайской экономической реформы, напрямую зависели от взглядов нового более совершенного правительства. Не было смысла убивать такую персону, как Инь. Потом, она не была человеком, борющимся за свободу и демократию под красными транспарантами на площади Тяньаньмэнь .
      Потом он попытался представить, что об Инь думали соседи. Инь была бедной, об этом знали все. Кто-то отчаянно нуждался в деньгах, например Цай, который мог выбрать себе другой объект, того же мистера Жэня, также одинокого и также выходящего из дому по утрам. Кроме того, в здешних местах никто не будет хранить у себя много наличных.
      Предположим, что кто-то украл сберкнижку Инь и пытался забрать деньги из банка, тогда это было бы слишком рискованно. Банки в городе открываются после девяти, а к этому времени Инь давно бы уже обнаружила пропажу и сообщила властям. Поэтому это не было похоже на спланированное ограбление.
      Казалось, не было причин подозревать ни жильцов, ни соседей в злом умысле.
      И все-таки чужак проник в дом с целью убить ее!
      Чэнь поймал себя на мысли, что трясет головой в знак отрицания. Теоретически вероятностей могло быть бесчисленное множество. Он мог бесконечно придумывать различные мотивы, но все они так и оставались в теории. Не было никаких фактов, за что можно было бы зацепиться.
      На углу улицы Шаньдунлу Чэнь увидел вывеску книжного магазина «Новый Китай». К его удивлению отдел, где всегда продавали книги, превратился в одну большую секцию безвкусных нарядов и изделий ручной работы, а другой отдел, завешанный рядами красных бумажных фонариков, продавал японскую лапшу. Чэнь не был здесь несколько месяцев, и магазин изменился до неузнаваемости. Было похоже на старого знакомого, сделавшего пластическую операцию: узнаваемо, но совсем другое.
      Он не решился войти, пытаясь сосредоточиться на деле. Чэнь мельком взглянул на прилавок с новыми журналами и газетами у входа. «Одна неделя в Шанхае», «Шанхайская культура», «Живописная набережная», «Жизнь за одну неделю». Все эти газеты пестрели большими цветными фотографиями звезд. Он не читал ни одной из этих ультрамодных газет, узнал лишь одну фотографию гонконгской актрисы на обложке.
      Как быстро все меняется в городе.
      Потом Чэнь постарался взглянуть на это дело с другой стороны. Если не учитывать мотива, что сделал бы пришлый убийца после совершения преступления?
      Безусловно, он попытался бы немедля исчезнуть.
      И в этой попытке скрыться есть вероятность быть увиденным кем-либо в доме. Но это совсем небольшой риск. В шикумэне у людей могут быть родственники или друзья, которые навещают их или гостят, и присутствие незнакомца может не вызвать мгновенной тревоги. Никто не решится остановить уходящего. По худшему сценарию, если тело Инь было немедленно обнаружено, то позже один из соседей мог дать для полиции ложное описание подозреваемого, правда, одного такого описания для расследования убийства недостаточно.
      Оставаться в комнате с убитой и ждать, что вот-вот постучат в дверь, еще больший риск. Чем дольше убийца оставался бы в комнате, тем больше людей могли спуститься сверху и подняться снизу проходя мимо закрытой двери тинцзыцзянь, и если Инь не появлялась, то подозреваемых стало бы больше.
      По предположению Юя, убийца мог находиться в укрытии, в тинцзыцзяне или где-нибудь еще и ждать удобного момента, чтобы уйти из здания.
      Чэнь не считал укрытие единственно возможным местом, где кто-то мог спрятаться прямо среди кусков разбитой мебели и другого хлама, скопившегося в разных углах и щелях здания. Например, он мог спрятаться за открытой задней дверью или за гобеленом под лестницей.
      Следовательно, если Креветочница покидала свое место или когда все соседи побежали наверх, в этой сутолоке убийца мог исчезнуть.
      Но укрытие и ожидание – это уже большой риск. Если бы его там обнаружили, он немедленно оказался бы в списке подозреваемых и был бы схвачен или по крайней мере допрошен.
      Зачем убийце идти на такой риск? И зачем убивать Инь? Для чего?
      На эти вопросы у него не нашлось ответов.
      Днем Чэнь вернулся к своей работе над переводом. Он сказал Белому Облаку, что весь день был в шанхайской библиотеке. Поверила ли она ему или нет, но она не звала его и не стучалась к нему в дверь.
      Он подумал, что сделал все возможное, на что был способен, в этом криминальном расследовании. У сыщиков могут уходить дни или недели на расследование дела, причем зачастую безрезультатно. А он не мог себе позволить, несмотря на его решимость принимать участие в деле, тратить столько времени.
      Ближе к вечеру ему позвонил Лу Иностранец. Как всегда, Лу начал благодарить Чэня за деньги которые тот дал ему при создании ресторана «Подмосковье», и потом Лу еще раз пригласил его на обед.
      – Сейчас у меня несколько официанток, одетых в белые, туго зашнурованные корсеты с подвязками, прямо как на картинках старого Шанхая. Полный аншлаг. Посетителей море. В основном это молодежь. Они говорят, что здесь атмосфера сяоцзи.
      – Сяоцзи – мелкая буржуазия?
      – О да, новый модный термин. Сяоцзи – мелкая буржуазия, ультрамодные, высокообразованные, здравомыслящие потребители. Ресторан пользуется особенным успехом у клерков, нанятых иностранцами в совместные предприятия. Если ты не сяоцзи, ты ничто.
      – Да, язык конечно же меняется, – сказал Чэнь, – и он также меняет нас.
      – Кстати, – сказал Лу в конце разговора, – вчера я звонил твоей матери. У нее проблемы с желудком. Несерьезные. Поверь, нет повода для беспокойства.
      – Спасибо. Я позвоню ей. Мы созванивались два дня назад, она мне ни на что не жаловалась.
      – Ты знаешь, она мне много о чем рассказала: о твоей женщине, о твоей работе и о тебе тоже.
      – Я знаю, друг. Спасибо тебе большое.
      Кладя трубку телефона, Чэнь подумал, что если он надумает в один из вечеров взять с собой на обед Белое Облако, то это будет не ресторан «Подмосковье», как бы ни настаивал Лу.
      Его приятель и его мать были слишком обеспокоены тем, что они оба называли «самой необходимой вещью» в его личной жизни, или, как говорил Конфуций, главным проявлением сыновьего долга. «Самая худшая вещь – это не обеспечить семью наследником». Лу каким-то непостижимым образом стал преданным и восторгающимся советчиком по любому вопросу жизни Чэня. Любая девушка, которая была замечена в компании Чэня, кем бы она ни была, давала повод фантазии Лу разыграться.
      В какой-то момент Чэнь почти позавидовал Лу Иностранцу, успешному бизнесмену и хорошему семьянину. Хоть он и был с причудами, но оставался консерватором и соблюдал традиции в отношении друзей.
      Чэнь похрустел пальцами и вернулся к своему столу, к работе. Только одна она не разочаровывала его. На самом деле работа позволяла ему спрятаться от проблем.
      Ему в голову пришла новая идея. Даже если нельзя понять мотив убийства, то можно предполагать, что убийца прятался и выжидал, как утверждал следователь Юй. Сразу возникла гипотеза, что убийца мог испугаться не потому, что его могли увидеть, а потому, что его могли УЗНАТЬ соседи из шикумэня. Эта версия открывала множество новых предположений. Убийцей может быть человек, который когда-то жил в доме или бывал в нем, а может, даже хорошо знал Инь. Когда было обнаружено тело Инь, его могли запросто узнать, потому что его личность знакома. Поэтому, осознавая весь риск, ему пришлось спрятаться. Однако вскоре всплеск эмоций Чэня начал угасать. Он понял, что это всего лишь очередная версия как и все остальные, возникающие в его голове.

      Потом в расследовании произошел неожиданный поворот. Вань Цяньшэнь явился в полицию, чтобы сообщить кое-что важное об убийстве Инь Лиге.
      Это случилось 14 февраля, через неделю после того, как Ланьлань нашла Инь убитой в ее комнате, и два дня спустя после того, как Почтенный Лян заключил Цая под арест. По словам Ваня, он убил Инь не ради денег, а из-за долго копившейся классовой вражды против нее.
      Почтенный Лян сначала удивился, но потом с готовностью воспользовался неожиданным поворотом событий, который в конечном счете подтверждал его версию жильца-убийцы. Вань находился в начале списка подозреваемых. Юй также должен был бы радоваться успеху, но он не радовался. Присутствуя вместе с Почтенным Ляном на допросе Ваня в районном полицейском отделе, Юй чувствовал замешательство.
      – Инь Лиге заслуживает этого, – сказал Вань, едва сдерживая негодование. – Она оклеветала партию и нашу социалистическую страну. Конечно, ее смерть несколько запоздалая.
      – Обойдемся без ваших политических лекций, – распорядился Почтенный Лян.
      – Расскажите нам, как вы это сделали? – спросил Юй, вытаскивая из пачки сигарету, но не прикуривая ее. – В деталях.
      – За ночь до этого я плохо спал. Это было шестого февраля. Седьмого я встал позже обычного, но все еще хотел идти на набережную. Когда спустился по лестнице, Инь поднималась. Я случайно задел ее на ступеньках. Лестница очень узкая. Она резко выкрикнула: «Ты все еще член рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна»?» Это было слишком. Какого черта она оскорбила рабочий класс в моем лице? И в этот момент я повернулся, проследовал за ней в комнату и задушил подушкой, прежде чем она могла закричать или оказать сопротивление.
      – Что вы сделали потом?
      – Я понял, что убил ее в момент слепой ярости. Я не хотел этого делать. Поэтому я вытащил ящики из стола и разбросал повсюду их содержимое, чтобы запутать следы.
      – Тогда в первый раз, когда я с вами разговаривал, – сказал Юй, – вы мне сказали, что занимались гимнастикой на набережной. Почему такое неожиданное признание?
      – А что будет со мной, если я скажу вам правду? Я знаю, это было не преднамеренно. Если бы она не спровоцировала меня в то утро, я бы не потерял контроль. Почему я должен страдать от этого? – вздохнул пожилой Вань. – Теперь же, когда Цай арестован, ситуация изменилась. Я обязан принять серьезное решение. Возможно, Цай и преступник, но он не должен быть наказан за то, преступник, чего не делал.
      – То есть вы больше не волнуетесь о том, что с вами произойдет?
      – Я сделал то, что сделал, и, как мужчина, я беру на себя ответственность.
      – Так, а что вы сделали после того, как убили Инь?
      – Я вернулся к себе в комнату. Я никого не встретил на лестнице, но рисковал, возвращаясь в свою в комнату. Потом я услышал, что кто-то поднимается, потом стали звать на помощь. Я выждал пару часов и не уходил до девяти утра, когда обычно возвращаюсь с набережной.
      По всем их теоретическим предположениям и практической работе, такое внезапное признание показалось Юю противоестественным, но утверждения Ваня, казалось, имели смысл. Некоторые детали сходились.
      – Один вопрос: вы говорите, что вытащили ящики и содержимое разбросали повсюду, так?
      – Да, все верно.
      – А вы помните, что лежало в ящиках?
      – Нет, не помню. Все произошло мгновенно, как в кино, у меня не было времени думать.
      – Вы наверняка хоть что-то помните, – проговорил Юй медленно и терпеливо, – если не каждую деталь.
      – Ну, там было немного наличных, как сейчас припоминаю, где-то пять-десять юаней.
      – Вы взяли деньги?
      – Нет, конечно нет. Что вы обо мне думаете?
      – Что ж, мы выясним. Мы еще поговорим с вами.
      Юй подал знак, чтобы Ваня отвели в камеру
      – У Ваня есть мотив, – обратился Юй к Почтенному Ляну, когда они остались наедине. – Но что подтолкнуло его к признанию? Цая же еще не осудили. Он был единственным арестованным. Какие отношения между Цаем и Ванем?
      – Да ладно вам, следователь Юй. Они не родственники, не друзья. Вань мог сделать что угодно, но не прикрывать Цая. Вань и Цай незадолго до этого поругались.
      – Да? По какому поводу?
      – Линди и Сю Чжэнь мало зарабатывают, а в семье у них шесть человек, включая сына с его подружкой. Если бы Цай не помогал им деньгами… на самом деле это и есть одна из причин, по которой Сю Чжэнь вышла за него замуж. Семья с трудом зарабатывала на жизнь. Вань вынуждал Цая больше помогать его семье, тогда Цай в резкой форме сказал, что это не его дело.
      – Что ж, соседские разборки меня не удивляют.
      – Здесь что-то другое, товарищ Юй.
      – Что?
      – Мы с вами допрашивали его насчет алиби и спрашивали, кто может подтвердить его слова. Но он никого не назвал.
      – Это правда.
      – Так Вань и есть убийца. Это очевидно. Нет необходимости продолжать расследование.
      – Но у нас есть пара обстоятельств, которые мы должны понять, прежде чем закрывать дело.
      – Например?
      – Вань, судя по его рассказу, трогал многие вещи в комнате Инь. Поэтому на них должны были остаться отпечатки пальцев. Первичное заключение об отпечатках еще не поступило, так как их очень много, они повсюду, но я не думаю, что это следы Ваня. Мы должны перепроверить результаты исследования отпечатков. – Да, мы сделаем это.
      – Также Вань упомянул о наличных, пятидесяти юанях в ящике, но мы нашли только несколько монет. Это подозрительно.
      – Что ж, Вань мог что-то забыть. – В тот момент у нас была только информация от Ваня. Если это правда, – я имею в виду, что он ушел из дома тем утром около шести, – некоторые соседи могли его видеть, хотя тогда не придали этому значения.
      – Мы и это можем проверить, не думаю, что вам нужно беспокоиться. В дополнение к его словам мы нашли веские улики, – сказал Почтенный Лян хвастливым тоном. – На его чердаке я обнаружил билет на поезд в Шэньчжэнь, отправляющийся на следующей неделе.
      – Вы обыскивали его комнату?
      – Да, как только он сделал признание. Вот билет. Я нашел его в записной книжке, лежавшей в ящике его стола. Я не ожидал найти орудие убийства, но билет говорит о многом.
      – Так. – Юй намеревался спросить, был ли у Почтенного Ляна ордер на обыск, взятый в полиции, но вопрос мог прозвучать бестактно. В годы классовой борьбы Почтенный Лян имел право обыскивать любой дом на принадлежащей ему территории без всякого ордера. – Дайте мне взглянуть на билет.
      – Значит, Вань планировал уехать в Шэньчжэнь, – сказал Почтенный Лян, когда к нему вернулся билет. – Я все перепроверил в домкоме. У Ваня там нет ни родственников, ни друзей. Он – рабочий-пенсионер, и у него нет своего дела. Ответ очевиден. Оттуда он попытался бы ускользнуть в Гонконг. Многие так делают. Вань знал, что если он не сбежит, то не использует единственный шанс прежде чем мы его поймаем.
      Звучало логично, за исключением того, что билет был куплен на спальное место. Эту деталь Почтенный Лян просмотрел, подумал Юй, изучая листок бумаги. Почему Вань должен платить лишние деньги за мягкое спальное место, если он собирался поехать в Шэньчжэнь по причине, высказанной Почтенным Ляном.
      – Что он сказал вам насчет билета?
      – Ничего не сказал.
      – Могу я взять билет?
      – Конечно. – Почтенный Лян поглядел на него с удивлением. – Когда вы поразмыслите над этим, то увидите, что есть еще кое-что подозрительное относительно его. Я, как местный полицейский, должен был заметить это раньше. Где-то полгода назад Вань начал уходить рано по утрам, якобы на занятия гимнастикой, на набережную. Инь также по утрам ходила на гимнастику. Но здесь есть одна существенная разница. Она занималась не только в парке, но и в переулке тоже, особенно в дождливую погоду. А Вань никогда там не занимался. Он не поклонник гимнастики. Нет, я думаю, он все выдумал.
      – Ну, Вань не полностью посвящает себя гимнастике, – продолжал Почтенный Лян. – По его словам, он недавно начал ею заниматься, потому что госпредприятие, где он работал, не может больше покрывать его пенсионную медицинскую страховку.
      Этот живучий старикашка все еще напичкан идеями и мыслями Мао Цзэдуна и ворчит целыми днями. Поэтому он и совершил убийство. Гимнастика ли еще что-либо еще – это все отговорки. Он преследовал ее всюду, чтобы знать все про ее жизнь. А потом совершил преступление.
      – Он ходил за ней месяцами, чтобы убить тем ранним утром?
      – А что, этого не может быть? – сказал Почтенный Лян, становясь раздражительным из-за вопросов Юя.
      – Позвольте мне, Почтенный Лян, сначала позвонить доктору Ся, спросить насчет отпечатков.
      – Как скажете, товарищ следователь.
      Позднее, сидя в одиночестве в отделении полиции, Юй отметил для себя, что это кажется невероятным.
      Вся жизнь Ваня, или большая часть жизни, была продуктом совершенно другого общества. В шестидесятых и семидесятых годах китайские рабочие прославлялись до небес как мастера общества, созидатели истории. Такие люди, как Вань, откровенно совершали преступления под знаменем революции Мао, веря в то, что они приносят себя в жертву великой социалистической системе, которая многое обещала им, включая пособия, щедрую пенсию, полную медицинскую страховку и политическое признание, обещала, что они и на пенсии останутся мастерами и будут греться в теплых лучах солнца коммунистического Китая. Теперь эти уволенные рабочие обходятся без обещанной помощи, живут в нищете. Являясь «ведущим классом», они не получили ничего. В тяжелые времена они еле сводили концы с концами. Что еще хуже, разваливающиеся госпредприятия смогли сдержать только часть своих обещаний.
      А для Ваня, который однажды стал членом популярной рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна» все происходящее должно было быть просто невыносимым.
      Юй дозвонился до доктора Ся и попросил его перепроверить отпечатки, концентрируясь только на Ване.
      Потом он позвонил на шанхайский железнодорожный вокзал. Он помнил о билетах в спальные вагоны. Информация, которую он получил, подтвердила его подозрения. Билеты в Шэньчжэнь быстро раскупались, особенно места в спальном вагоне. Новые предприниматели толпами устремлялись в специальную экономическую зону, чтобы поймать удачу. Обычно билеты начинают продавать за четырнадцать дней до отъезда. Билет Ваня датировался 18 февраля, что означало, что Вань, возможно, не мог сохранить его после 7 февраля, так как он заплатил спекулянту более крупную сумму.
      Юй хотел обсудить это с Почтенным Ляном, но тот не вернулся в домком на обед.
      Немного погодя позвонил секретарь парткома Ли. Он был очень доволен последним развитием событий, считая дело Инь бытовым убийством, без всякой политической подоплеки.
      – Отличная работа, товарищ Юй, – еще раз повторил Ли по телефону.
      – Такой конец слишком драматичный, слишком неожиданный, товарищ секретарь.
      – Я не нахожу в этом ничего неожиданного, – сказал Ли, – Вы нажали на Ваня, и он сломался. «Когда под кастрюлей огня достаточно, свиная голова всегда сварится». Нет сомнений, что Вань убил Инь.
      – Да, но мы давили на Цая, а не на Ваня.
      – Вань пошел нам навстречу, – медленно сказал Ли, – потому что он не может допустить, чтобы невиновный человек был бы наказан вместо него.
      – Есть некоторые нестыковки в утверждениях Ваня, товарищ секретарь. Мы не можем зависеть от так называемого признания, – возразил Юй. – По крайней мере, мне сначала нужно получить ответы на некоторые вопросы.
      – Мы больше не можем позволить себе так долго ждать, товарищ следователь. На следующей неделе состоится пресс-конференция, в понедельник или в среду, не позже. Пришло время покончить со всеми безосновательными выдумками по поводу смерти Инь.

      Чэнь закончил перевод проекта «Новый Мир» в черновике. Он удивлялся своей скорости, хотя работа была еще далека от завершения: ему потребуется еще много времени на корректировку и исправление перевода, прежде чем представить его Гу.
      Сегодня должен быть удачный день для расследования. Чэнь не ожидал, что Вань явится с повинной, что выглядело внушительным и приемлемым выходом из положения.
      Юй все еще был полон опасений, потому что Чэнь даже не попытался поделиться своими полусформировавшимися идеями. В конце концов, многие вещи, которые в ходе следствия фиксировались а затем публиковались, по-видимому, были непонятны остальным и могли быть известны только одному автору.
      В конце восьмидесятых, когда Чэнь, известный в литературных кругах публикуемый поэт, внезапно начал переводить детективы, никто не знал, почему он делает это. Все началось с жареной пекинской утки, по крайней мере отчасти, по его мнению. Это утка стоила больше, чем было у него в кармане, в конце чудесного обеда с подругой, которая настолько любила поэзию, что выхватила у него счет своими изящными ручками. Это был для него унизительный урок. Но двумя годами позже, когда еще одна его подруга опубликовала о нем интервью в газете «Вэньхуэй дейли», она заявила, что он делает переводы, чтобы «расширить горизонт своего профессионального опыта».
      Поэтому эти мистические аббревиатуры на страницах рукописи Яна в виде «кр» могли быть «курицей», как предполагал Чэнь. Разное написание текста Инь, замеченное Пэйцинь, могло быть еще одной тайной для пытливого ума. Чэнь не писал романы, но он догадывался, что романист не может сохранять длительное время такую же силу фантазии, как и в коротком стихе. Не было объяснений, как он мог написать примитивное стихотворение после очень приличного.
      Короче, все эти гипотезы, включающие его собственную теорию, по которой убийца в страхе прятался, опасаясь быть узнанным, оставались только гипотезами. Они ничего не стоили и были, в конце концов несуразными. Если, по признанию Вань, преступление совершил именно такой убийца, то в его мотиве не было ни малейшего смысла для кого бы то ни было еще, кроме него самого. Чэнь подвел черту, когда понял, что есть вещи, которые человек может делать, и такие, которые не может.
      Чэнь решил, что в этот вечер надо сделать перерыв и провести время в компании с Белым Облаком. Возможно, удастся выяснить немного больше о Гу и о проекте «Новый Мир».
      Чэнь решил заказать ужин в каком-нибудь караоке-клубе, потому что знал, что Белое Облако прекрасно поет, в чем он искренне ей признался. Но только не в «Династии». Он надеялся, что Белое Облако не отвергнет его предложения.
      Она согласилась и предложила пойти в первоклассный бар «Золотое время, убегающее в прошлое».
      – Это на улице Хэньшаньлу. Там прекрасная энергетика.
      – Здорово, – сказал он.
      Возможно, ей не хотелось, чтобы он вспоминал о ее статусе «девушки К». Ему понравилось название бара, которое предполагало атмосферу ностальгии, подобную «Новому Миру».
      Они доехали до бара на такси. Это был элегантный, великолепный особняк викторианского стиля. Чэнь полагал, что этот бар в тридцатых годах был чьими-то личными апартаментами. В таких больших европейских домах жили некоторые звезды.
      Они выбрали столик напротив высокого французского окна с видом на ухоженный садик, на который можно было любоваться даже в сумерки. По словам Белого Облака, бар был известен своей классической элегантностью. Она попыталась припомнить имя первого владельца дома.
      – Была одна знаменитая куртизанка, которая потом стала любовницей трижды богатого магната. Он купил этот дом для нее.
      Внутри царил полумрак. Свет от зажженных свечей едва освещал темное пространство. Спустя минуту или две Чэнь смог различить черный старинный телефон, граммофон, пишущую машинку ундервуд и старый рояль с клавишами из слоновой кости. Темный дуб стен, старинные картины, гвоздики в хрустальных вазах на камине создавали торжественно-романтическую атмосферу.
      – Наверное, надо было прийти сюда рано утром, в теплую погоду, когда света больше, – сказал Чэнь. – Можно было бы рассмотреть все детали. Иллюзия была бы более живой и убедительной.
      Интерьер выглядел столь своеобразно, будто жизнь города с тридцатых годов продолжалась не останавливаясь. Казалось, что годы правления коммуниста Мао были вытерты при помощи розовой салфетки руками молодой официантки, одетой в национальное красное платье с разрезом до бедер, через который каждый мог наслаждаться блеском ее белых ног.
      Это напоминало сцены старого кино, отличие было только в том, что посетителями здесь, в это вечернее время, были китайцы. Потом пришли иностранцы. Это была пара средних лет. Они осмотрелись и направились к столику в углу. На женщине была хлопчатобумажная куртка в китайском стиле украшенная вышитыми пуговицами. Здесь они были единственной западной парой. Никто не о6ращал на них никакого внимания. Изучив при свече двуязычное меню, Чэнь заказал себе кофе, а Белому Облаку черный чай. Обедать было еще рановато. У нее оказалась пачка попкорна. Неподалеку было еще несколько прекрасных китайских ресторанов, но он не торопился принять решение, будут ли они обедать здесь. Чэнь не обедал в западных ресторанах, в отличие от Белого Облака а потому не был уверен в правильности выбора места.
      К его удивлению, чай подали в высоком тонком стакане с пакетиком «Липтон». Попкорн был очень сладким и жестким, как резина. Кофе был хорошим, но недостаточно горячим. Чэнь ничего не имел против чайных пакетиков, но для Китая это выглядело неестественно. Потом он стал высмеивать свой закостенелый склад ума. Ведь он находился в современном западном баре, а не в традиционной китайской чайной, где всегда ощущаешь вкус нежных чайных листочков. Он сделал очередной глоток остывающего кофе.
      – Американцы едят попкорн в процессе хорошего времяпрепровождения, – сказала Белое Облако, заполняя рот очередной порцией кукурузы.
      – Я слышал, что они едят его, когда смотрят кино, – сказал Чэнь.
      Его удивило, что, несмотря на низкое качество подаваемой здесь еды, посетители тем не менее были довольны. Казалось, что созданная здесь атмосфера компенсировала все с лихвой. В первое время у него было чувство, что проект «Новый Мир» в Шанхае заработает. Будут ли здесь посетители среднего класса, как замыслил Гу? Китайцы хотели найти новые способы наслаждаться жизнью – «позитивные дни», – фраза, которую он вычитал во введении к маркетингу.
      Он не мог понять, кто должен был устанавливать в этой новой жизни иные ценности. Ведь это целиком и полностью должно зависеть от вкуса самого человека. Например, страсть к «крошечным ногам в форме лотоса» – мода, которая в Китае длится уже на протяжении тысячи лет. Некоторые мужчины сравнивали деформированные ноги женщины, туго обмотанные белой тканью, с бутонами лотоса, расцветающими глубокой ночью. Если людям что-то нравится, они найдут тот или иной способ насладиться этим. Чэнь что-то написал на салфетке, может быть, будущие строчки для стихотворения.
      – О чем вы думаете? – спросила его спутница.
      – Я просто делаю некоторые пометки. Если я не запишу свои мысли, завтра могу совершенно все забыть.
      – Расскажите мне о вашей работе, товарищ старший следователь.
      Белое Облако взяла чайный пакетик за веревочку и опустила его на дно стакана.
      – Следователь Юй ведет неординарное дело, которое недавно поручили моей группе. Я в отпуске, но мы ежедневно обсуждаем развитие событий.
      – Я не имею в виду эту неделю.
      – Что же тогда?
      – Как такой человек, как вы, может быть полицейским? Прекрасный ученик, хороший переводчик, первоклассный поэт, и, оказывается, вы еще выполняете непростую работу в полиции.
      – Ты льстишь мне, Белое Облако. Я обычный полицейский. Ведь не всегда удается заниматься тем, чем ты хочешь, правда?
      Чэнь совсем не хотел намекать на ее работу в клубе и пожалел о том, что так сказал. Ему столько раз задавали этот вопрос, что он отвечал на него уже автоматически.
      Девушка тут же замолчала.
      Он попытался перевести разговор в другое русло, думая, что это ему удастся сделать.
      Возможно, то же самое и с мистером Гу. Наверное, он вовсе не ожидал, что станет миллионером, – добавил Чэнь.
      К сожалению, она кое-что знала о Гу. Это был совместный бизнес. Как работодатель, Гу по отношению к ней был не таким уж плохим. Он не пользовался девушками, которые работали с ним. Он не был скуп, по крайней мере с ней. А что касается его связей с третьим миром, то в этом нет ничего удивительного, заявила она. Бизнесмену нужна защита.
      – Гу приходится воскурять фимиам, это и есть сжигать свои деньги третьим богам, в этом его достоинство. Сейчас у него связи повсюду, и в белом бизнесе и в черном. – Она лукаво улыбнулась. – Связи с влиятельными людьми, такими как вы…
      Ему было неприятно, что она отнесла его к «влиятельным», и он прервал ее:
      – Не относи меня к ним. Встречала ли ты действительно влиятельных людей?
      – Дважды, это были люди из правительства города. Один даже из Пекина. Я узнала его по фотографиям в газетах. Вы хотите знать их имена? Я могу выяснить.
      – Не волнуйся, Белое Облако. Послышались звуки мелодии. Он огляделся но караоке-установки не нашел. Только потом он сообразил, что караоке в тридцатых годах не было
      – Прости, сегодня не будет караоке.
      – Ну и пусть, я не очень люблю караоке, товарищ Чэнь.
      Этого он не ожидал. Возможно, она почувствовала, что он не хочет здесь разговаривать о работе.
      Снова подошла официантка. Белое Облако заказала себе бокал белого вина, а он – двойной виски со льдом.
      Зазвучала другая мелодия. Это была песня того старого времени, в исполнении знаменитой американской звезды, поющей на современной эстраде. Ему показалось, что Белое Облако наслаждалась пением. Она была в восхищении, ее голова покачивалась в ритм музыки.
      Иногда она легонько задевала его ноги под столом. Сбросив туфли, она босыми ногами отбивала ритм, вводивший ее в транс. Возможно, сидя так близко друг к другу за столом, Чэнь не чувствовал между ними разницы в возрасте. И все другие различия тоже, хотя она практически принадлежала к другому поколению.
      Для него и для кого-то другого, кто в шестидесятых годах сидел за школьной партой, бар или кафе ассоциировались с буржуазным разложением, которое тогда осуждалось во всех учебниках. В виде исключения, потому что он изучал английский язык, он мог посетить кафе, заказывая в первую очередь чашку хорошего кофе. Иногда, если позволяло время, за чашкой кофе он подолгу читал книги.
      Белое Облако по этим учебникам не училась. Может быть, такое место, как «Золотое время, убегающее в прошлое», символизировало предел культурного вкуса людей, которые пили чай с заваркой в чашках, ощущая себя частью элиты нынешнего общества. Искренне ли она наслаждалась вкусом чая «Липтон» или нет, не имело никакого значения.
      Зазвучала танцевальная мелодия. От своего столика отделилась пожилая пара. Они медленно двигались к площадке вблизи рояля. На большом деревянном подиуме могло поместиться не более десяти-пятнадцати человек. Чэнь уловил ожидание во взгляде Белого Облака. Танец мог быть предлогом, который он разгадал, но обнимать кого-то в танце – это было невозможно.
      «Вот возьму и проведу этот вечер весело с молодой и симпатичной девушкой – маленькой помощницей, поглаживая ее руку через стол, как Мистер Биг Бакс. Почему бы и нет? Представлю, что я – не старший следователь Чэнь, ежеминутно «политически правильный» член партии. А человек, у которого все прекрасно, который занимает влиятельный пост и которому платят приличные деньги за деловой проект».
      Однако судьба не позволила провести этот вечер в баре «Золотое время, убегающее в прошлое». У него зазвонил сотовый телефон. Звонил Чжуан, преподаватель, которого расспрашивала Белое Облако. Ранее Чэнь отправил ему пару сообщений, и только теперь Чжуан перезвонил ему. – Я рад вашему звонку, – сказал Чэнь. – У меня всего один вопрос к вам. В разговоре с Белым Облаком о Яне вы упомянули роман «Доктор Живаго». Как вы думаете, Ян читал это произведение или же написал нечто похожее на него, а может, писал стихи как в «Докторе Живаго»?
      – Разве я такое говорил?
      – Говорили. Слова были именно такие: «Все еще читает и пишет, что-то похожее на «Доктора Живаго». Не нужно переживать, товарищ Чжуан. Дело не имеет к вам никакого отношения, но ваша информация может очень помочь нам в работе.
      Чжуан замялся.
      К их столику приближался молодой человек. Подойдя, он протянул Белому Облаку руку, приглашая на танец. Она вопросительно улыбнулась Чэню. Чэнь одобряюще кивнул и в тот же момент услышал как Чжуан продолжил подавленным голосом:
      – Теперь Инь и Ян оба мертвы, я думаю, мои слова никому не навредят.
      – Да. Никому. Пожалуйста, продолжайте.
      Последовала очередная недолгая пауза.
      Чэнь сделал глоток вина. Недалеко от него, перед роялем, грациозно двигались Белое Облако и молодой человек. Идеальная пара, оба молодые, энергичные, ритмично двигающиеся.
      Чжуан заговорил:
      – Я встретил Яна в начале шестидесятых, во время так называемого «Движения за строительство социализма», понимаете, незадолго до культурной революции. Школьные власти назначили Яна и меня в одну и ту же учебную группу. Мы были оба одиночки, и оба были внесены в список, как специальные объекты для промывания мозгов. Однажды ночью нас временно поместили в отдельную комнату для так называемого «интенсивного обучения». Ян говорил, что ему плохо спится, но в одну из ночей я заметил, что он что-то пишет под одеялом в своей записной книжке. На английском языке. Я спросил его, что он пишет. Он ответил, что это рассказ об интеллектуале, что-то вроде доктора Живаго.
      – Вы смотрели, что он писал?
      – Я не понимаю по-английски. И я вовсе не хотел видеть ни единого слова.
      – Почему, товарищ Чжуан? – Ян сказал, что это история одного интеллектуала, который сам овладевал знаниями. Вот и все. Если бы школьные власти узнали об этом, то я мог бы сказать, что это его дневник. По крайней мере, я тогда так думал. Это же не преступление – хранить дневник. Но, если бы я его читал, это было расценено как чтение книги, и я превратился бы в контрреволюционера, скрывающего информацию от властей.
      – Да, понимаю, вы не хотели навлечь ни на него, ни на себя неприятности. А вам Ян говорил еще что-нибудь об этом?
      – С его стороны было очень наивно говорить мне, что он пишет рассказ. К счастью, я и не имел представления, кто такой этот доктор Живаго, может быть, Ян лично его знал. «Живаго» созвучно с китайским именем. Перевод с китайского языка не вышел в свет… дайте мне подумать, до середины восьмидесятых. Вы же знаете, это было запрещено, так как считалось, что в том романе содержится критика Октябрьской революции. В те годы книга, получившая Нобелевскую премию, была объявлена контрреволюционной.
      – Да, да. Я знал одного человека, которого отправили в тюрьму из-за того, что он переписал книгу «Доктор Живаго». Вам повезло, что вы остались в тени, – сказал Чзнь. – Вы когда-нибудь говорили с Яном о ней?
      – Нет. Вскоре началась культурная революция. Всех нас, как сломанных глиняных буддийских божков, скинули в реку. Что нас могло волновать?! Меня бросили в тюрьму за так называемое «преступление», которое сводилось к тому, что я слушал радиостанцию «Голос Америки». Когда я вышел из тюрьмы, Яна уже не было в кадровой школе. Потом он умер.
      – Есть у вас какие-либо сведения о том, что он продолжал писать во время культурной революции?
      – Нет, но сомневаюсь. Сложно представить, что в те годы кто-то мог писать на английском языке.
      – Понятно, но Яну было разрешено держать у себя английские книги. Это послабление было сделано благодаря одному особенному слову – «пуканье», я думаю, оно было в стихах председателя Мао.
      – Ах да, я слышал об этом.
      – Как вы думаете, кто-нибудь еще мог знать об этой рукописи?
      – Думаю, нет. Для него это было бы самоубийством, – сказал Чжуан. – Исключение – Инь, конечно.
      Когда разговор с Чжуаном закончился, Чэнь что-то записал на салфетке, а также принял решение относительно обеда. Не было смысла искать другой ресторан. Он мог использовать время для себя, чтобы еще подумать. Большую часть времени Белое Облако танцевала далеко от стола, и это было хорошо.
      Аббревиатура в рукописи перевода стихов стала более понятна. Если этот роман написан Яном, как предположил Чжуан, то буква «Г» может относиться и к главам. Ян мог использовать в своем романе стихи, вставляя их в разные места текста, так же как в романе «Доктор Живаго». И предположения Пэйцинь о плагиате тоже уместны. Часть романа Яна казалась написанной очень хорошо.
      Но где была эта рукопись? Чэнь вообще не был уверен, что эта рукопись существовала.
      Чэнь часто записывал свои мысли в записную книжку, на кусочке бумаги или даже на салфетке, как в этот вечер. Позже, по той или иной причине, ему не удалось развить эти идеи, и то, что он записал, так и оставалось фрагментами.
      Итак, Ян также мог записывать некоторые мысли бессонными ночами, в дни «Движения за строительство социализма», когда он вместе с Чжуаном был заточен в изолятор. Но эти записи могли и не войти в роман. Чэнь добавил еще пару слов на салфетку и осмотрелся, прежде чем положить ее в карман.
      Белое Облако, казалось, всецело наслаждалась атмосферой в баре, чувствуя себя как рыба в воде. Хоть эта новая культура ностальгии не особо привлекала Чэня, он находил достаточно приятным проводить вечер в таком модном месте, в компании столь прекрасной девушки. Здесь она пользовалась популярностью. Она танцевала с молодым человеком один танец за другим. На ее лице проступил яркий румянец.
      Чэнь воздержался от приглашения Белого Облака на танец. С улыбкой наблюдая за танцующими, он обнаружил нечто похожее на ревность. Обычно молодая девушка предпочитает партнера ее же возраста, а тут «временный начальник» для нее означает лишь бизнес, и все.
      В его голове промелькнули строчки Ян Цзидао поэта XI века:
 
Был я счастлив, с тобой выпивая,
До пурпурной нетрезвости щек.
Танцевал среди ивовых веток
С ниспадающей с неба луною.
Буду петь я, пока не устану.
И чтоб воздуха выпить глоток,
Обмахнусь, только веер раскрою,
Словно персик раскроет цветок.
 
      Это стихотворение он услышал от молодой девушки, такой же, как Белое Облако. Потом он вспомнил еще одну строчку американского поэта, уже перефразированную в его голове: «Я не думаю, что она споет для меня».
      Официантка принесла меню, как только Белое Облако вернулась к столику. Чэнь плохо ориентировался в западной кухне, но некрупный стейк был блюдом, которое он еще не заказывал в китайском ресторане. Белое Облако заказала печеных моллюсков в качестве закуски и французскую жареную утку как основное блюдо. Он попытался намекнуть ей, чтобы она выбрала более дорогие блюда, например икру и шампанское. Как это делали посетители за другими столиками. Он чувствовал себя обязанным ей.
      К его удивлению, она выбрала бутылку «Династия», недорогое виноградное вино из Тяньцзиня.
      – «Династия» – вполне хорошее. Не стоит брать импортное выдержанное виски или шампанское, – сказала она, откладывая в сторону винную карту.
      Стейк оказался нежным. Официантка утверждала что это истинно американская говядина. Чэнь не знал, есть ли в этом какая-нибудь разница, кроме цены. Моллюски были изящно уложены и отливали золотистым цветом в свете свечей. Съедобное мясо моллюска, предварительно извлеченное из раковин, было смешано с сыром и специями и вновь уложено в раковины. Содержимое было удобно брать вилкой.
      – Как восхитительно! – воскликнула Белое Облако. Она свободной рукой взяла вилку и предложила ему попробовать, протягивая ее через стол.
      Чэнь по-прежнему не собирался долго оставаться в баре. Его сотовый снова зазвонил. На этот раз это был Юй, сообщающий о новом повороте в следствии. Чэнь, извиняясь, улыбнулся Белому Облаку.
      – Я только что получил новый отчет от доктора Ся. Ни один из следов в комнате Инь не принадлежит Ваню. Поэтому его слова стали более подозрительны. В конце концов, мы можем допустить, что обшаривание ящиков – всего лишь выдумка.
      – Да, это важно.
      – Я снова попытался обсудить это с секретарем Ли, но он сказал, что, совершая преступление в приступе ярости, Вань мог все и не запомнить. Позднее, когда все начали говорить об опустошенных ящиках, Вань тоже стал о них говорить.
      – Нет, секретарь Ли не может не обратить на это внимания.
      – Конечно не может, – сказал разочарованным голосом следователь Юй. – Но, когда я настоял на этой версии, Ли потерял контроль и закричал: «Это дело высокого политического значения. Кто-то уже сознался, но вы все же хотите продолжить расследование. Зачем, товарищ Юй?»
      Секретарь Ли кроме политики больше ничего и не понимает. Обычно сам Чэнь ведет все разговоры с Ли насчет «политически значимых дел», и он знает, как это может расстраивать Юя.
      – Если политические рассуждения более значимы, чем что-либо, какой смысл быть полицейским? – спросил Юй. – Вы где, товарищ старший следователь? Мне кажется, где-то играет музыка.
      – У меня дело, связанное с переводом проекта.
      И это правда, но только в некотором смысле, подумал Чэнь. Он чувствовал себя придавленным, но не из-за вопроса Юя.
      – Не волнуйтесь. Продолжайте работу, следователь Юй, – сказал Чэнь.
      Белое Облако незаметно плеснула еще вина в его бокал.
      – А потом, после разговора с секретарем парткома Ли, догадайтесь, кого я встретил прямо напротив отдела? Ли Дуна.
      – Ах, Ли Дун из специальной опергруппы, он ведь ушел из полиции, чтобы управлять частным фруктовым магазином. Как он поживает?
      – Ли Дун расширил свой бизнес, и теперь у него сеть магазинов, которые снабжают фруктами шанхайский аэропорт и шанхайский вокзал. Он воспользовался связями, которые приобрел в полиции. Теперь говорит совсем по-другому: «Сейчас месячный доход от одного аэропорта намного больше, чем зарплата в отделе за год. А вы все еще там работаете. Товарищ следователь, для чего?»
      – Вот мелкий жулик. Не успел немного подзаработать, а уж заговорил как богатей. Как такое может быть? И это всего через год, как он ушел из полиции, – возмутился Чэнь.
      Чэнь знал, что Юй не стремится ответить на этот вопрос. Тогда для чего же так усердно работал следователь Юй? Главным ответом было то, что люди работали ради коммунизма. Время от времени в партийной прессе так и говорили, но все знали, что это обязательная формулировка.
      Старший следователь Чэнь тоже работал довольно много, но он, по крайней мере, мог сказать, что работает, оправдывая свою должность и для извлечения из должности благ: квартиры, машины от отдела, различных премий, включая этот хорошо оплачиваемый проект от мистера Гу. Это тоже все, без сомнения, из-за его должности.
      Исходя из социального учения Дарвина, то, что случилось, не было удивительным. В каждом социуме у власти сильнейший, будь то главный руководитель при капитализме или партийный руководитель при коммунизме. На самом деле он впервые прочел этот аргумент в романе Лондона «Мартин Иден», в романе, переведенном Яном.
      – Стейк остывает, – прошептала Белое Облако. Она отрезала небольшой кусочек своим ножом и попыталась положить мясо Чэню.
      Он остановил ее, махнув рукой.
      Чэнь, конечно, мог сказать Юю, что сейчас работает и помогает ему маленькая секретарша.
      – Где вы находитесь, Юй?
      – Дома.
      – Я вам перезвоню через пять минут.
      Счет за пользование мобильным телефоном в этом месяце вызвал у Чэня сомнения.
      В полиции должны были оплатить все разговоры, но Чэнь не хотел, чтобы у бухгалтера снова поднялись брови от удивления. Он также не хотел больше говорить о делах в присутствии Белого Облака.
      Он обратил внимание, что антикварный телефон был в рабочем состоянии.
      В баре он был платный. Большинство посетителей, люди продвинутые, пользовались здесь мобильными телефонами, не считая нужным пользоваться платной услугой.
      Чэнь снял трубку старинного аппарата и набрал номер Юя.
      – Я немного подумал о деле, – продолжил Чэнь. Качество звука в аппарате нельзя было назвать идеальным, но речь собеседника можно было разобрать. – В шикумэне с таким количеством старой рухляди и сваленной там мебели было вполне возможно кому-то спрятаться, пока не появится шанс ускользнуть, особенно если Креветочница временно отсутствовала. Но у меня возник вопрос: почему убийца не пожелал спрятаться, если он не был жильцом?
      – Это хороший вопрос, – ответил Юй.
      – Вероятно, потому, что не особенно боялся быть увиденным и узнанным. Поэтому я позвонил в архив Шанхая и попросил их проверить всех родственников Инь, особенно на предмет предполагаемого племянника. Но информация, которой они владеют, та же, что и у вас.
      – Она могла относиться к какому-нибудь мальчику как к племяннику, хотя он таковым и не являлся.
      – Да, возможно. Но могла ли она позволить остаться у себя совершенно незнакомому человеку на неделю? – спросил Чэнь. – И вот еще что: после того как я прочитал две главы романа, я согласен с Пэйцинь: Инь могла просто хорошо скопировать чью-то работу.
      – Пэйцинь много читает. Я верю, что она может отличить высокий уровень Яна от других работ – сказал Юй. – Только я совсем не понимаю, какое отношение это может иметь к нашему расследованию.
      – У меня ощущение, что в этом что-то есть. Сегодня вечером мне неожиданно позвонил близкий коллега Яна. По его словам, Ян незадолго до своей кончины писал роман. Может быть, здесь какая-то связь, – медленно произнес Чэнь, чувствуя, что, пока он говорит, мысль ускользает от него.
      Чэнь заметил, что Белое Облако закончила очередной танец и вернулась к столику. Музыка стихла.
      – Ян написал роман?
      – Мы точно не знаем. Он мог его не закончить, – сказал Чэнь. – Мы до сих пор не нашли рукопись, хотя бы пару страниц. У нас только одна рукопись стихов, переведенных на английский язык.
      – Это правда.
      – И наконец, я не могу выяснить, почему органы общественной безопасности ограничивают доступ к информации, связанной с паспортом Инь. В чем причина, из-за ее книг или путешествия в США? Если нет, то в чем еще причина? Почему они держат нас на расстоянии?
      – Мы можем продолжить работать над всеми возможными версиями, но разве у нас есть время, товарищ Чэнь? Секретарь парткома на следующей неделе проводит пресс-конференцию. Как мы можем быть уверены в том, что найдем правильные ответы всего-то за пару дней?
      – Я остановлю его. Хотя расследование ведете вы, тем не менее это общее дело всей нашей спецгруппы, – сказал Чэнь. – Думаю, будет сложно задержать его надолго, если мы придем ни с чем, кроме несуразного утверждения Ваня. Для Ли Вань был бы идеальным, но Вань не может быть обвиняемым.
      – Да, мы обязаны продвинуться вперед. Однажды настоящий преступник будет задержан, и тогда нам не придется беспокоиться о Ване или о секретаре Ли.
      Чэнь положил трубку старинного телефона и вернулся к столику.
      – Извини, Белое Облако, – сказал он. – Мы совершенно не можем спокойно провести этот приятный вечер.
      – У такого важного человека, как вы, не может быть спокойных вечеров, но это мило. Я ценю, что вы выбрались со мной сегодня.
      – Не беспокойся. Несмотря на отвлекающие обстоятельства, я прекрасно провожу вечер в компании с тобой, – сказал он, поворачиваясь к приближающейся официантке. – Еще один двойной виски для дамы.
      Было поздно. Посетители уже расходились, но кто-то только лишь приходил. Появилась парочка новых официанток, возможно поздняя смена.
      Здесь ночь все еще продолжалась.
      В мифических тридцатых годах Шанхай называли неспящим городом, местом красного неона и белого вина, опьяняющих денег и светящегося золота.
      Когда Чэнь предложил Белому Облаку проводить ее до дома на такси, она внимательно посмотрела на него, прежде чем ответить низким, хриплым голосом. Возможно, она перебрала вина.
      – Это далеко отсюда. Такси дорого обойдется. Не можем ли мы вернуться к вам? Мне все равно нужно быть у вас утром. Я могу лечь на диване.
      – Не переживай насчет денег, Белое Облако, – торопливо ответил Чэнь. – Управление полиции все мне возместит.
      Не надо было обсуждать, где ей оставаться этой ночью. В этом новом жилом комплексе домком не мог достать их, но люди-то все видят. Истории путешествовали вверх и вниз, если не по лестнице, то на лифте. Старший следователь Чэнь не мог позволить таким историям крутиться вокруг себя.
      И он не считал себя Лю Сяхуэем, легендарной конфуцианской фигурой, который контролировал свои действия, когда обнаженная девушка сидела у него на коленях. Чэнь сомневался, что может подражать Лю с молодой и симпатичной маленькой помощницей, спящей на диване в его комнате.
      Поездка была долгой. Она говорила мало. Чэнь терялся в догадках, не разочаровалась ли Белое Облако, предложив остаться у него, и как она оценила его реакцию на ее предложение.
      В конце концов она прильнула к нему на заднем сиденье, будто слегка пьяная, потом снова выпрямилась. Она остановила такси на углу улицы.
      – Дальше дорога ремонтируется. Я могу сама дойти до дома. Это в двух-трех минутах отсюда.
      – Давай я провожу тебя. Уже поздно, – сказал Чэнь, прежде чем повернуться к водителю такси. – Подождите меня здесь.
      В этот поздний час на углу улицы околачивались двое юнцов, куривших сигареты, светящиеся между их пальцами, словно светлячки. Когда они проходили мимо, один из них пронзительно свистнул, разрезая звуком холодную ночь. Они шли по длинной темной аллее. По плану здесь должен быть проход между двумя зданиями, но люди незаконно построили самодельные одноэтажные будки по обеим сторонам. Городское правительство закрывало на это глаза, потому что людям негде было жить. Поэтому промежуток превратился в узкий проход, недостаточный даже для двух человек, идущих рядом. Он молча шел за ней, осторожно обходя кучи угольных брикетов и груды зимней капусты, продаваемой на улице. Поражал столь зримый контраст между тем, что он видел сейчас, и баром «Золотое время, убегающее в прошлое».
      Его не удивляло, что Белое Облако училась в Фуданьском университете и в то же время много работала в клубе «Династия». Она была вынуждена жить всеми возможными способами, в отличие от жизни ее родителей.
      Легко было сказать, что не бедность является причиной того, что люди выбрали именно такую жизнь. Все же молодой девушке было не просто следовать принципам партии – простая жизнь и тяжелая работа. «На самом деле мало кто из членов партии, насколько я знаю, придерживается сейчас этих принципов», – подумал Чэнь.
      Он довел ее до обветшалого одноэтажного домика и пошел к такси. Спустя минуту он оглянулся и увидел, что она все еще стоит перед дверью. Хибара выглядела очень низкой, ее крыша возвышалась в нескольких сантиметрах от ее головы. В темноте ночи он едва различил небольшой горшок с цветами в виде украшения на черепичной крыше, чему был несколько удивлен.
      По мере того как такси отдалялось от трущоб, его охватило странное чувство, будто бы город внезапно раздвоился. Первый – город, состоящий из домов-шикумэней, с узкими переулками и захламленными улочками, из которого он уезжал и в котором люди все еще еле сводили концы с концами. Второй – будто бы состоящий из модных мест, подобных барам на дороге Хэнынаньлу, мощным жилым комплексам в районе Хунцяо, вроде будущего «Нового Мира».
      Когда Гу впервые поведал ему о грандиозном бизнес-проекте, Чэнь был почти уверен, что «Новый Мир» – это миф, но он ошибся. Миф не выживет, если не пустит корни в настоящие реалии.
      Конечно же часть этого мифа, страдание людей, замалчивалась. Это было известно старшему следователю Чэню по учебникам средней школы. В то время вся пышность и роскошь рассматривались как декадентство, зло, возникшее на плечах пролетариата. Упор делался на то, что было позади гламура и что оправдало коммунистическую революцию.
      В некотором смысле это было правдой. То, что изменилось, было большой силой. Теперь все это стало фасадом, бросалось в глаза: роскошество, великолепие, делался акцент на то, что время коммунистической революции повернуло вспять, хотя партийные власти никогда не признают этого.
      Чэнь почувствовал смущение. История, описанная в учебниках, теперь стала разноцветными шарами в руках жонглера.
      Если в учебниках нельзя было найти правду, тогда где можно было ее найти? Что он мог сделать, он просто полицейский. Чэнь не впервой задавал себе этот вопрос. Прошло много времени, прежде чем он сдался.
      Даже будучи полицейским, старший следователь Чэнь сомневался в правильности своих действий.

      Юй проснулся ранним субботним утром. Он решил немного поваляться в постели. Это было просто необходимо. В его маленькой семейной комнатушке если один вставал с кровати, то и остальным приходилось делать то же самое.
      Циньцинь вчера допоздна занимался. Теперь учащиеся средней школы трудились как сумасшедшие. Пэйцинь тоже как умалишенная давила на него, настаивая на том, что Циньциню любой ценой придется поступать в колледж. «Он никогда не должен жить так же, как мы».
      Сказав это в запале, она не придала этим словам особого значения, но Юю слышать это было неприятно, особенно потому, что он ничем не мог помочь Циньциню. Пэйцинь одна помогала сыну с домашними заданиями. Юй хорошо понимал это. Циньцинь все еще посапывал на раскладном диване, и его нога свисала с краю. Он превратился в худощавого, стройного парня. Диван-кровать был ему уже мал.
      Обычно Пэйцинь приблизительно в это время уже вставала, но сегодня был выходной. Они с Циньцинем не ложились допоздна, решая задачки по математике. В утреннем свете ее лицо выглядело бледным и уставшим.
      Лежа в постели, следователь Юй не мог справиться с растущим разочарованием в связи с последними событиями в расследовании дела Инь. В управлении нарастала тревога, и он испытывал ее на себе. Кроме этого донимал и секретарь парткома Ли что приводило Юя в бешенство. Весть о трагической смерти Инь обрастала дичайшими слухами не только в Китае, но и за границей. О деле было сообщено в нескольких иностранных газетах, добавив тем самым для Шанхая горючего в огонь. Кроме того, роман Инь был переиздан подпольными издателями и пошел нарасхват в частных книжных магазинах. Фэй Вэйцзинь, министр пропаганды Шанхая, настолько заинтересовался этим, что лично пришел в шанхайскую полицию и заявил, что чем дольше дело останется нераскрытым, тем большие разрушения будут нанесены новому образу прогрессивного Китая.
      В результате секретарь парткома Ли в жесткой форме настаивал на немедленном подтверждении виновности Ваня, несмотря на все аргументы, изложенные Юем. Все его доводы и убеждения, высказанные Ли, что им нужно быть более дальновидными, разбивались, как яйца, брошенные о бетонную стену.
      Юй припоминал, как рьяно Чэнь работал, продираясь сквозь дебри политики управления, но он также был не доволен Чэнем. Он был уверен, что прошлой ночью слышал во время телефонного разговора женский шепот и какую-то музыку. Это явно не было работой. Возможно, старший следователь с его растущей карьерой позволил себе несколько развлечься благодаря «прибыльному проекту» и неоплачиваемой маленькой помощнице. Думая об этом, Юй чувствовал себя некомфортно.
      В то же время он был удивлен предположениям Чэня. Он понятия не имел, как в разгар работы над срочным переводом Чэнь смог прийти к этим версиям. Правда, все они оставались пока лишь гипотезами, не имея никаких существенных подтверждений. Юй сам предварительно пробегался по этим направлениям, но все тщетно.
      Пэйцинь шевельнулась позади него, наверное еще не пробудившись.
      Вскоре его охватило чувство жалости к себе, но больше к Пэйцинь и Циньциню. Все эти годы они были вместе, теснились в этой крошечной комнатке шикумэня, в этом трущобном переулке. Работая то с одним делом об убийстве, то с другим, он часто отсутствовал дома в выходные дни и зарабатывал при этом мизерные деньги. Зачем он это делал?
      Похоже, пришло время пересмотреть свою будущую карьеру, как предложила Пэйцинь.
      Когда Юй впервые пришел в полицию, цель его была четко определена: сделать больше, чем его отец, Старый Охотник, который хоть и был способным полицейским, но выше сержанта в звании не поднялся. Юй пошел по стопам отца, поступив на работу в шанхайскую полицию. Звание, как он и хотел, Юй уже получил. Как следователь, он был одним из лучших, но и близко не ощущал того, что ощущал Старый Охотник в годы пролетарской диктатуры. В те годы все были равны, у каждого была одинаковая зарплата, одинаковые дома и вера в одну и ту же партийную доктрину «тяжелая работа и простая жизнь». Полицейский – это такой же человек, но он может гордиться тем, что является инструментом пролетарской диктатуры.
      Но сегодня быть полицейским уже не так почетно. В развивающемся материально обществе полицейский был уже ничто. Взять хотя бы старшего следователя Чэня. Он, более успешный полицейский, и то вынужден был взять отпуск, чтобы заработать для себя дополнительные деньги.
      А сколько появилось разных историй, связанных с коррумпированными полицейскими, думал Юй. Тогда в чем вся соль быть полицейским?
      Когда он поднялся с кровати, то произнес слова, которые удивили его самого:
      – Пойдемте завтракать в «Старое предместье».
      – Зачем? – спросил Циньцинь, протирая глаза.
      – Наша семья заслуживает хороших выходных.
      – Отлично. Я слышала об этом ресторане, – спросонья отреагировала Пэйцинь и испуганно посмотрела на Юя. Устраивать семейный завтрак в ресторане в середине расследования было на него не похоже.
      – Так рано завтракать? – спросил Циньцинь, нехотя поднимаясь со скрипучего дивана.
      – В «Старом предместье» хорошо готовят лапшу, основное утреннее блюдо, – сказал Юй. – Я прочитал об этом в путеводителе. – Он не хотел объяснять, откуда он на самом деле узнал о ресторане.
      Через полчаса они пришли в ресторанчик «Старое предместье», который находился на улице Фучжоулу.
      Конечно же основная масса посетителей уже сидела в ожидании, большинство из них – люди преклонного возраста, с бамбуковыми палочками в руках, готовые к появлению лапши на их столах.
      Около главной стойки, на черной доске, был представлен весь ассортимент предлагаемой лапши, отчего меню выглядело весьма впечатляющим. Юй едва успел выбрать. Люди, стоящие позади него, в предвкушении еды сгорали от нетерпения. Должно быть, это были завсегдатаи, которые знали, какая лапша им по душе, и они, не глядя в меню, могли огласить этому круглолицему раскрасневшемуся продавцу свой выбор.
      Юй заказал лапшу с нашинкованной капустой и зимними бамбуковыми ростками, в дополнение к небольшому блюду из свинины, обязательному в этом ресторане, по словам мистера Жэня. Пэйцинь заказала лапшу с жареным угрем, креветками и рисом и тоже свинину. Циньцинь выбрал лапшу с копченой головой карпа и кока-колу.
      Обслуживание не впечатлило. Столы, залитые маслом и супом, были рассчитаны на десять-двенадцать человек, поэтому Юй не мог сесть за такой стол. Первый этаж ресторана был большим, но там было всего две официантки среднего возраста, которые носились кругами, держа в руках бутылки и тарелки, разложенные по всей длине руки. Они не успевали протирать столы, к тому же некоторые посетители все еще ели. Возможно, это было одной из причин здешних низких цен.
      Юй обратил внимание на двух стариков. Один был тощим, как бамбуковая палочка, другой круглолицым, как зимняя дыня. Казалось, что они хорошо знают друг друга.
      – Ешь и пей, пока можешь. Жизнь коротка. – Тощий поднял свою чашку с чаем, сделал глоток и вытащил из лапши кусок курицы.
      – Как вкусно, – сказал круглолицый, причмокивая губами. – А мне надо придерживаться диеты.
      – Да ладно тебе, – усмехнулся тощий. – Это чудо, что ты выглядишь таким цветущим и ходишь сюда каждый день на свою пенсию.
      Простая лапша, должно быть, была самой дешевой в ресторане, и те, у кого пенсия была около двухсот юаней, могли себе позволить плошку простой лапши за три юаня.
      Из бамбуковой миски Пэйцинь извлекла мокрые палочки, вытерла их салфеткой и раздала каждому члену своей семьи. Циньцинь взял старомодную черную бутылку и стал изучать ее как математическую задачку. Пока они ждали свой заказ, Юй заметил, что менее терпеливые посетители шли на кухню и сами приносили свои блюда.
      Наконец принесли лапшу. Следуя совету мистера Жэня, Юй опустил кусочек свинины в суп, подождал минуту или две, пока она не нагрелась и не стала почти прозрачной, чтобы потом таять у него на языке. Лапша в супе была великолепной, эластичной, но не твердой.
      Чтобы поразить Циньциня, Юй попытался вспомнить специальные ингредиенты супа с лапшой, но в памяти всплыли маленькие рыбки, которых варят в холщовой сумке. Циньциню же все здесь было интересно.
      Пока Юй обдумывал, заказывать ли для сына порцию свинины, за соседний столик сел старик. Новый посетитель был одет в длинный пуховик пурпурного цвета и в хлопчатобумажную шапку-ушанку, которая почти скрывала его лицо. Он потирал руки, отогревая их после пребывания на холодном утреннем воздухе. Он заказал плошку простой лапши, а когда склонился над пиалой, сделал глубокий вдох. При этом его лицо выразило абсолютное удовлетворение.
      – Смотри, – прошептал отцу Циньцинь. – Он вытащил мясо из кармана.
      Это было действительно так. Пожилой мужчина и в самом деле вынул из кармана куртки пластиковую коробку с кусочками свинины, положил их в суп и подождал прославленного эффекта выдерживания.
      – Эта свинина и вправду такая необычная? – с изумлением спросил Циньцинь.
      Юй не знал, что ему ответить. Он полагал, что для постоянных посетителей, приходящих сюда, бросать кусочки свинины поверх лапши могло быть своеобразным ежедневным ритуалом. Но он не знал, что за мясо принес старик. Возможно, это была домашняя ветчина.
      Как только старик снял шапку и повернулся в их сторону, Юй узнал в нем не кого иного, как мистера Жэня.
      – О, мистер Жэнь!
      – Товарищ следователь, я так рад видеть вас здесь, в «Старом предместье»! – улыбаясь, сказал мистер Жэнь. – Вы, вероятно, воспользовались моими советами?
      – Да. Я также привел сюда жену и сына, Пэйцинь и Циньциня.
      – Отлично. Прекрасно, такая замечательная семья собралась вместе, чтобы перекусить. Вот молодцы. – Мистер Жэнь энергично жестикулировал. – Пожалуйста, продолжайте и наслаждайтесь своей лапшой, иначе она остынет.
      Повернувшись к Пэйцинь, Юй прошептал ей на ухо:
      – Это его я встретил в доме Инь.
      – Мне ли не знать, – прошептала она в ответ. – Представить не могу, что у тебя появилось желание пригласить нас на завтрак, когда идет следствие.
      – Нет, наш завтрак не имеет ничего общего с этим делом.
      Но это была не совсем правда. Юй мог подсознательно проверить правильность утверждения мистера Жэня.
      – На допросах он много рассказывал мне об этом месте.
      – Он один из подозреваемых в твоем списке, как я помню, – сказала жена, саркастически улыбнувшись. – Теперь ты доволен?
      – Что ж, его больше нет в моем списке, но я доволен завтраком.
      Это была правда. Завтрак на трех человек, стоивший всего шестнадцать юаней, был к тому же восхитительным. Да и для семьи было полезно вот так, время от времени, выбираться из дому.
      Вытирая рот тыльной стороной руки, мистер Жэнь повернулся к их столику. Он съел свою лапшу.
      – Вы, должно быть, удивились, когда я достал из кармана немного свинины. Это лишь приём старого гурмана, который знает, по каким правилам играть. – Он ухмыльнулся, глядя на Циньциня.
      – Да, расскажите, пожалуйста, почему вы так сделали, – попросил Циньцинь.
      – После второго завтрака ресторан распродает свинину килограммами. По пятьдесят юаней за один килограмм. Казалось бы дорого, но это не так. Если вы порежете свинину дома, из одного кило получится примерно семьдесят пять или восемьдесят порций. Сколько вы платите здесь за одно блюдо? Два юаня. Поэтому я покупаю полкило, кладу в холодильник, у вас он должен быть дома, беру немного свинины и прихожу сюда.
      – Зачем вы это делаете, мистер Жэнь? – Юй не продолжил «с вашей-то компенсацией».
      – Не нужно обо мне беспокоиться, следователь Юй. Старый гурман сделает все, чтобы ублажить свой желудок. Я слишком стар, чтобы заботиться о так называемых видимых затратах. Свинина, которую я приношу с собой, такая же на вкус. «Старое предместье» – хорошее место. Надеюсь снова увидеть вас здесь.
      – Мы непременно придем, – пообещал Юй. – Когда следствие закончится, вы мне больше расскажете о трюках гурмана.
      – Приходите и в мой ресторан, мистер Жэнь, – сказала Пэйцинь. – Наше заведение не такое известное, называется «Четыре моря», но у нас найдется парочка необыкновенных блюд, тоже недорогих.
      – «Четыре моря»? Мне кажется, я где-то уже слышал про это место. Зайду как-нибудь. Вы можете рассчитывать на это. Спасибо, Пэйцинь.
      Они встали из-за стола, собираясь уходить.
      Рядом с входом Циньцинь остановился, чтобы посмотреть на прилавок рядом с раздаточным окном, за которым два повара, одетые во все белое и с белыми колпаками на голове, ловко нарезали куски свинины на огромной тумбе. Над их головами, на блестящих стальных крючках рядами висели куры, с которых капало масло.
      – Прямо как в Чжуанцзи, – сказал Циньцинь.
      – Точно! – сказал Юй.
      – Возможно, – сказала Пэйцинь.
      Потом они увидели мистера Жэня, который шел им навстречу в сторону ресторана.
      – Вы что-то забыли, мистер Жэнь?
      – Да, я забыл вам кое-что сказать.
      – Что же?
      – Может, это ерунда, но думаю, лучше мне вам об этом рассказать, – начал мистер Жэнь. – Утром седьмого февраля, когда я вышел из шикумэня, я увидел кого-то, идущего передо мной.
      – Кого?
      – Ваня.
      – Правда? А вы помните, в какое время?
      – Ну, как я вам говорил, это было около пяти сорока пяти.
      – Вы уверены в том, что это был Вань и что это было тем утром?
      – Я вполне уверен. Мы, может, и не очень близки как соседи, но живем в одном доме многие годы.
      – Вы разговаривали с ним?
      – Нет, не говорил. Как правило, я не очень часто общаюсь с соседями, после стольких лет с ярлыком черного капиталиста.
      – Мой отец при жизни тоже был черным капиталистом, – вмешалась Пэйцинь. – Он занимался импортом-экспортом.
      – Да, это понятно только тем, кто прожил свои годы в унижении. Я привык быть черным, политически черным, а Вань привык быть политически красным, – сказал Жэнь, и его губы с трудом растянулись в горькой усмешке. – Конечно, возможно, что Вань также возвращался тем утром гораздо раньше, чтобы совершить убийство.
      – Вы абсолютно правы, мистер Жэнь. Это очень важное замечание. Вань не упомянул, что он в то утро вышел раньше.
      – Теперь вот еще что. Люди говорят, у Ваня в комнате был найден билет на поезд. Эта маленькая улика направлена против него, но мне случилось узнать еще кое-что.
      – Что же, мистер Жэнь?
      – Еще одно совпадение. Как скромный гурман, я ем где придется, не только в «Старом предместье». Другой мой любимый ресторан находится рядом с шанхайским вокзалом. «Западная долина» известна своими маленькими булочками с сочной начинкой. То, что находится внутри булочки, приводит меня в восторг.
      И вот однажды утром, где-то полгода назад, я увидел Ваня, стоящего в длинной очереди в билетную кассу. Я тогда не обратил на него особого внимания. Он мог покупать билет если не для себя, то для своего родственника. А как-то утром, пару недель назад, я опять увидел Ваня, стоящего в очереди.
      – Это странно, – сказал Юй. – Казалось, что Вань жил для себя. Я не слышал, чтобы он часто уезжал из Шанхая.
      – Это не мое дело. Тем утром в «Западной долине» было так много народу, что мне пришлось ждать больше полутора часов, прежде чем на моем столе появилась бамбуковая пароварка с маленькими сочными булочками. Когда я вышел оттуда, мне снова попался на глаза Вань. На этот раз он не стоял в очереди, а продавал билеты каким-то провинциалам на площади вокзала. Вань подрабатывал этим, продавая билеты тому, кто не мог часами простаивать в очереди.
      – Это очень важная информация. Вместо того чтобы идти заниматься гимнастикой, Вань уходил рано утром, чтобы купить, а затем продать билеты на поезд. Теперь понятно.
      – Я никогда не обсуждал это с кем-либо. Вань – это человек, который не может позволить себе потерять лицо. Это так унизительно для бывшего члена рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна», спекулировать на билетах. Поэтому он и говорил соседям, что ходит по утрам на гимнастику.
      В те годы пропагандисты могли быть такими же безжалостными, как и хунвейбины, но у меня нет личной неприязни по отношению к ним. Никто не должен причинять зло, Вань или кто-то еще, но дело должно быть завершено.
      – Спасибо вам, мистер Жэнь. Это большой прорыв.
      Теперь Юй был окончательно убежден, что Вань не совершал никакого убийства. Но это не означало, что он может снять с него все обвинения. Ему нужно было снова переговорить с секретарем парткома Ли.
      Этот завтрак оказался более интересным, чем предполагал Юй.

      Утро старшего следователя Чэня было заполнено телефонными звонками.
      Первым позвонил следователь Юй. Он подробно изложил Чэню тему «Раскрытие во время завтрака», рассказав о том, что произошло в «Старом предместье».
      – В деле Ваня слишком много пробелов, – сказал Юй. – Я пока не могу закрыть следствие.
      – Вам и не нужно, – добавил Чэнь, – нам не нужно.
      – Но секретарь Ли очень спешит это сделать.
      – Не волнуйтесь, я свяжусь с ним.
      – И что вы скажете?
      – Ну а если товарищ Вань – фигура политическая? Он ведь был во время культурной революции членом организации «Идеи Мао Цзэдуна»? А теперь, в девяностых годах, он – убийца. Товарищу Ли это не понравится.
      – То есть вы, так сказать, проткнете его щит его же собственным копьем.
      – Именно, – сказал Чэнь, улавливая в голосе Юя возбуждение. – Я поговорю с ним об этом.
      Он знал, как разыграть эту карту. Ли сам попадется в собственную ловушку.
      Чэнь заварил себе чай. Не успел он выпить первую чашку, пожевав, как обычно, нежные листочки зеленого чая и обдумав свой разговор с секретарем парткома Ли, как снова ожил телефонный аппарат.
      Звонила медсестра из больницы Жэнцзи. Его мать нужно было госпитализировать для обследования желудка. По словам медсестры, ее лечащий врач крайне обеспокоен.
      Эти новости были совсем некстати. К тому же неожиданный поворот в ходе следствия совпал с завершающей стадией его перевода. Чэнь пообещал Гу закончить его как можно раньше. Он знал, как дорого время для «Нового Мира». Ему снова показалось, что он не сможет совместить работу над проектом с работой полицейского, так мешающей ему сейчас, а теперь еще на него легла ответственность за здоровье матери. Прежде чем пациента госпитализируют, больница требовала задаток. Аванс за работу над переводом он получил, и этих денег сейчас было достаточно, чтобы покрыть задаток.
      Конечно, он мог бы сделать пару звонков, используя свои связи. Тогда бы его мать приняли без всяких авансов. Он решил не делать этого, хотя у него был выбор.
      Это был еще один момент экономической реформы, который Чэнь не мог принять. А как же те, кто не может заплатить задаток и у кого нет связей? Руководство больницы должно с пониманием относиться к таким людям.
      Каждый в девяностых годах искал, где взять деньги. Лозунг «Сян цянь кань», что звучит немного пафосно: «Смотри в будущее», жестоко пародировали за слово «цянь – будущее», созвучное слову «деньги». Рыночная экономика охватила и больницы. Доктора и медсестры тоже были людьми. Их собственный доход полностью зависел от прибыли больницы.
      Пока он разговаривал с медсестрой по телефону, в комнате появилась Белое Облако.
      – Мою мать должны положить в стационар на обследование, – объяснил он, кладя трубку.
      – В больницах считают, что это надо делать всем без исключения. Может, в этом нет необходимости, им лишь бы взять побольше денег. Они так зарабатывают, – сказала Белое Облако. – Да вы не волнуйтесь, мистер Чэнь.
      – Наверное, так и есть. Спасибо, – ответил он. Он тоже удивлялся, почему требуется, чтобы его мать госпитализировали. Она много лет жаловалась на желудок, но никто не говорил, что это серьезно.
      – Давайте я отнесу деньги в больницу и сделаю все необходимое. К тому же составлю компанию вашей матери. Это тоже входит в обязанности маленькой помощницы. Звоните в любое время, если будут вопросы. У вас есть номер моего мобильника?
      Что же подумает мать? Он никогда не говорил ей о маленькой помощнице, которая работает с ним дома. Однако в этот момент он не мог колебаться.
      – Хорошо. Скажи ей, что я приду днем или вечером. Спасибо тебе большое, Белое Облако.
      – Не говорите так, – сказала девушка, кладя коричневую бумажную упаковку в холодильник. – Ой, здесь ростбиф с паровыми булочками. Прошлой ночью у вас даже не было времени, чтобы съесть стейк. Надеюсь, вы любите говядину. На обед подогрейте все в микроволновке.
      Он снова был счастлив, что она ему помогала. Следующим по очереди позвонил секретарь парткома.
      – Следователь Юй сообщил мне, что вы хотите со мной о чем-то поговорить. О чем же, товарищ старший следователь?
      – Ах да. Следователь Юй доложил мне о последних обстоятельствах, появившихся в ходе следствия. Я хочу кое-что обсудить.
      – Продолжайте.
      – После последнего разговора с вами у меня появилось очень много мыслей по поводу этого расследования. Как вы сказали, мы должны знать о политической значимости дела. Если я вас правильно понял, власти хотят раскрыть дело без политических осложнений. Нам просто необходимо обойтись в этом деле без политики. – После многозначительной паузы Чэнь продолжил: – Если мы теперь поспешим закрыть дело и объявим Ваня убийцей, это может быть против интересов партии…
      – Что вы имеете в виду, товарищ старший следователь?
      – Я имею в виду то, что, если Вань настоящий убийца, мы, безусловно, его накажем. Но в его признании, по словам следователя Юя, все еще остаются белые пятна. Так почему бы нам не подождать пару или больше дней?
      – Я не совсем понял. Пожалуйста, объясните.
      – Состоится пресс-конференция, люди придут узнать, кто такой Вань, а он, как известно, бывший член рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна», когда-то он был красным, а теперь что? К сожалению, Вань не один такой. Для многих рабочих, вышедших на пенсию, настали тяжелые времена. Вань может стать примером того, как старый рабочий катится сейчас под уклон, как жизнь его рушится. Если Вань смог совершить убийство в порыве безумства, тогда так же, в подобном положении, это могут сделать и многие другие люди. Вань тогда может стать чем-то вроде символа.
      – Это веский довод, товарищ следователь, – сказал Ли после длительной паузы, – но правительство города очень давит на полицию.
      – Мы примем это во внимание, – с пониманием сказал Чэнь. – Если репортеры что-то пронюхают и напечатают в газетах, они быстренько раскрутят тему «антагонизма между бывшим членом организации «Идеи Мао Цзэдуна» и писательницей-диссиденткой, которая активно участвовала в культурной революции». Такие политические связи могут стать разрушающими.
      – Тогда мы должны осуществлять строгий контроль над средствами массовой информации.
      – Я сомневаюсь, что это будет эффективной мерой. Следуя вашим предположениям, на прошлой неделе я посетил шикумэнь. Там была масса людей, суета, новости и слухи распространяются так, как если бы у них были крылья. Журналисты тоже могут оказаться там. Сегодня некоторые газеты уже не такие, к каким мы привыкли, они больше не проявляют должной лояльности к властям. Им нужны сенсации, чтобы увеличить тираж.
      После едва заметного колебания Ли согласился:
      – Если следователю Юю нужно еще несколько дней, то думаю, это нормально. Народу важно знать, что правительство не причастно к смерти Инь. И нужно, чтобы они узнали об этом как можно раньше.
      – У меня один вопрос, товарищ Ли.
      – Да, старший следователь.
      – Я насчет органов общественной безопасности. Кое-что ставит меня в тупик. Это не их дело. Ни один человек не сказал нам о том, что они вмешивались в расследование. Но они обыскали комнату Инь до того, как следователь Юй попал туда. Потом они скрыли информацию о заявлении Инь, о том, что она хотела обменять паспорт. Почему?
      – Что ж, Инь была писательницей-диссиденткой. И понятно, что органы заинтересовались ее делом. Они не отчитываются перед нами, как я знаю.
      – Но, если это дело затрагивает политику, они были обязаны поделиться с нами информацией.
      – Если бы они обнаружили какие-либо вещественные доказательства, я верю, они проинформировали бы вас, – сказал Ли. – Вы сами-то обнаружили что-нибудь, что могло бы заинтересовать органы?
      – Нет, – сказал Чэнь.
      – Нам также позвонил мэр Пекина. Вы в курсе, что он высокого мнения о вас? Может, вы лично займетесь этим расследованием?
      – Нет, секретарь Ли. У меня мать в больнице. Мне только что сообщили об этом.
      – Очень сожалею. Управление может чем-либо помочь вам? Вы все-таки в отпуске. Если будет нужно, возьмите еще несколько дней. Или мы пошлем в больницу кого-нибудь в помощь. У вас есть какие-либо особенные просьбы?
      – Пока нет. Но все равно спасибо. Я помогу следователю Юю, как только смогу. Даю слово, товарищ секретарь.
      После этого позвонила Белое Облако. В больнице все было улажено, и здоровью его матери ничто не угрожало. Доктор объяснил, что они хотели обследовать ее в стационарных условиях, учитывая ее преклонный возраст. Казалось, все было обнадеживающим, поэтому Чэнь вернулся к работе над переводом.
      Перед обедом он позвонил Юю домой, но ответила Пэйцинь. У него, как и прежде, оставались к ней вопросы.
      – Думаю, вы правы, – сказал он. – Инь могла частично написать роман сама.
      – Да, конечно, – сказала Пэйцинь, – но я не вижу связи между ее романом и убийством.
      – И я тоже. Вы что-нибудь еще обнаружили, Пэйцинь?
      – Ничего нового, за исключением одной маленькой детали. Юй должен был вам сказать, что я читала кое-какие переводы, в институте я любила читать книги. Если читать переводы внимательно, то можно заметить, что тексты книг, переведенных на китайский язык, как правило, совершенно отличаются от оригинала. Я имею в виду, в лингвистическом смысле.
      – Очень интересно. Не могли бы вы сказать более конкретно, Пэйцинь?
      – Дело не только в том, что фразы в разных языках строятся по-разному. Смысл слов может быть другим. Например, китайские писатели редко, если когда-либо вообще, используют местоимение «это», о чем опытные переводчики, такие как Ян, хорошо знают. Но только не переводчики третьей или четвертой категории. В их текстах все время встречаются экзотические выражения. Возможно, в этом романе нет ничего подобного, и все-таки некоторые китайские предложения звучат коряво.
      – Вы правы. Некоторые части написаны коряво, что тоже вызвало у меня недоумение. Правда, я читал не так тщательно, как вы.
      – Или вот другой пример. Десять лет назад слово «частный» в китайском языке можно было и вовсе не встретить. Если кто-то и использовал его, то в негативном смысле, подразумевая «вульгарный или злой, не способный быть открытым и честным». А в романе Инь использовала это слово в позитивном смысле, как делают это молодые модные писатели сегодня.
      – У вас прекрасные познания в английском языке, Пэйцинь! – восхитился Чэнь. – Даже сегодня не все так открыто используют это слово из-за того, что негативный смысл все еще остался.
      – Нет, не смейтесь надо мной, товарищ старший следователь. Просто я помогаю Циньциню дома с английским языком, и он пару недель назад спросил меня, как переводится на китайский язык слово «частный».
      – Вы очень проницательны, Пэйцинь. Я делал переводы, но мало внимания обращал на лингвистические сложности.
      – Ой, простите меня. Я как ученик, который учит мастера. Тем не менее некоторые абзацы в романе воспринимаются как перевод.
      – Так вы полагаете, что она сама переводила английский текст?
      – Возможно, а вы как считаете?
      – Все может быть. Некоторые книги о культурной революции написаны на английском. Как преподаватель английского языка в университете, Инь имела возможность читать их. Следовательно, в те годы роман «Смерть китайского профессора» мог быть переведен на английский. И Инь наверняка опасалась, что это откроется.
      Пэйцинь была чем-то похожа на него, в своей способности сконцентрироваться на помощи следствию. В результате этой помощи многое открылось, хотя у нее наметилась некоторая склонность к преувеличению. Тем не менее она делала все для своего мужа, полностью посвятившего себя расследованию.
      Чэнь сменил тему:
      – Юй рассказал мне о вашем семейном завтраке в «Старом предместье». Это здорово. Ему действительно нужно отвлечься.
      – Да. С недавнего времени на него со всех сторон оказывают давление.
      – Я понимаю. Мы с ним плывем в одной лодке. Он великолепный полицейский. Я просто счастлив быть его коллегой.
      – Спасибо. Приятно это слышать от вас, товарищ старший следователь.
      Потом он пожалел, что высказался так снисходительно, ведь это было похоже на пустые комплименты, которые обычно раздаривал секретарь Ли.
      Возможно, Чэнь поймал себя на мысли, что он был следующим кандидатом на должность секретаря парткома. Он спрашивал себя, что имел в виду, говоря так? И что подумает Пэйцинь?
      Чэнь заварил себе очередную чашку кофе и продолжил чтение собственного перевода. Спустя некоторое время положил ростбиф и булочки в микроволновку. На индикаторе таймера высветилась цифра три минуты и последовал короткий звуковой сигнал. Он уловил странную аналогию между этим звуком и мыслью, пришедшей в голову.
      Возможно ли, что какие-то части романа были скопированы Инь из чужой неопубликованной рукописи? И если это так, то почему настоящий автор не обвинил ее в плагиате?
      Он не был уверен, что так оно и есть, потому что знал, что у Инь не было ни знакомых, ни родных до публикации ее романа. Никто, за исключением Яна, не давал ей читать рукописи. Но та рукопись на английском языке, о которой упомянул Чжуан, могла быть переводом Яна романа «Доктор Живаго».
      Конечно, Инь никому не сказала бы, что Ян оставил ей рукопись, потому что тогда не было бы конца неприятностям. Если бы партийные власти пронюхали про это, они потребовали бы отдать рукопись, чтобы не оставлять в ее руках ничего потенциально подрывающего образ социалистического Китая. Особенно если рукопись, написанная на английском, пошла бы на продажу за границу. Возникло бы недоразумение, если бы заговорили о деньгах, которые она могла получить за публикацию. Это Чэнь мог понять из собственного опыта. Он сам не мог рассказать кому-то, кроме Юя, о своей подработке. Но даже Юю он не назвал точную сумму, которую ему заплатят. А что бы подумали другие?
      Кто еще мог знать о существовании рукописи романа? Инь уже давно оборвала все свои связи. А что касается ее коллег, то она должна была быть очень осмотрительной, чтобы кому-нибудь доверять подобное.
      А что, если это был кто-нибудь со стороны Яна? Он начал писать книгу до начала культурной революции. Наверное, в начале шестидесятых. Хотя он не заговаривал об этом, возможно, кто-то из его родственников навестил Яна и застал его за написанием рукописи. Подобно Чжуану, который увидел рукопись в общежитии.
      Возможно, к этому делу были причастны органы общественной безопасности. Они могли каким-то образом узнать о существовании рукописи и решили взять дело в свои руки. Это вполне могло быть, тем более что Инь начала контактировать с людьми из-за границы. Тогда было понятно, почему органы не давали информацию насчет обмена ее паспорта. Это могло быть также ответом на вопрос, почему они обыскали ее комнату раньше, чем там появился Юй. Но Юй и не развивал свои предположения в этом направлении. И то, что секретарь парткома Ли настаивает на том, что это не политическое дело, подтверждает его гипотезу.
      Вскоре Чэнь понял, что почти съел и ростбиф, и булочки, но не ощутил их вкуса. Говядина, подогретая в микроволновке, положенная между двумя половинками булочки, как китайский сандвич, была все еще сочная и нежная.
      Белое Облако нравилась ему не только потому, что баловала его кулинарными изысками, но и за то, что ее еда всегда сочетала в себе восточную и западную кухни.
      Однако, прежде чем поделиться своими мыслями с Юем, Чэнь решил действовать самостоятельно.
      Сначала он связался с товарищем Дином, офицером, отвечающим за прослушивание телефонных разговоров, находящихся под «внутренним контролем». Он мог бы сделать это раньше, но из-за секретаря Ли и органов общественной безопасности, действующих самостоятельно, он не хотел поднимать тревогу. Дин также был человеком его деловых связей, но Чэнь не злоупотреблял своими возможностями.
      Дин оказался более отзывчивым, нежели ожидал Чэнь. Через сорок пять минут он перезвонил. В школе телефонные разговоры Инь некоторое время прослушивались. Судя по записям, ничего необычного в ее разговорах за последние месяцы не было, но это ничего не доказывает. Инь наверняка не делала бы важных звонков из кабинета, который она делила с коллегами. А телефонной будкой в переулке она почти не пользовалась. Она была либо слишком одинока, либо очень осторожна, так как почти не звонила, а если это случалось, то далеко от переулка. Чэнь тут же вцепился в последний факт. Платные звонки не контролировались.
      Дин пообещал Чэню найти все записи телефонных разговоров Инь за последние несколько лет. Это требовало времени, и Чэнь это прекрасно понимал.
      Потом он сделал звонок в шанхайский архив, запросив подробный список родственников Яна.

      Следователь Юй проделал большую работу. Секретарь Ли согласился с Юем, что надо немного продлить следствие, но Ли также сделал акцент на том, что дело не может расследоваться вечно.
      Однако, несмотря на то что признание Ваня было малодостоверным, он сделал его по своей воле. Возможно, Ваня что-то побудило совершить убийство. Так или иначе, у Юя было мало времени, чтобы это выяснить. Он сомневался, что добавленное время что-либо изменит. Если вскоре ничего не случится, дело будет закрыто, а Ваня обвинят в убийстве.
      Юй не знал, как сейчас поступить.
      За завтраком он обсудил ход расследования с Пэйцинь. Завтрак был более чем простой: разваренный рис с доуфу и особо приготовленные яйца. Пэйцинь тоже была разочарована. После многих часов чтения и изучения текстов все ее попытки ничем не увенчались.
      – Как в пословице: «Свершившееся чудо не требует усилий», – сказала она, разрезая нежное яйцо, сбрызнутое соевым соусом. – Но всему нужно время и удача.
      – Да, в полицейской работе это так, – согласился ее муж. – Расследование может длиться неделями, а то и месяцами. Как его втиснуть в установленные начальством сжатые сроки?
      – Есть что-нибудь новое?
      – Да, я обедал с Лэем, по его настоятельной просьбе, из-за Инь. Это для меня нечто новое – обсуждать дела с бизнесменом, прямо как со старшим следователем Чэнем. Инь не ладила со многими соседями, но кому-то она могла помогать.
      – Не стоит осуждать людей. Она столько пережила в прошлом, так же как Ян, так же как соседи, – сказала Пэйцинь, – но и нельзя просто «задернуть занавес» культурной революции.
      – Что за жизнь! Я тоже прочел две страницы ее романа. Она пишет, что жизнь свела ее с Яном в кадровой школе, а сколько же они на самом деле были вместе? Их любовь длилась меньше года. А сейчас она могла умереть из-за него.
      – Но все же только благодаря Яну к ней пришли и слава, и деньги, – вздохнула Пэйцинь. – И конечно же книга тоже.
      Возможно, все так и было. Юй хотел как-то утешить ее, но не знал как.
      – Ты слишком строга по отношению к ней, – сказал он. – Все-таки это была ее книга, и она заработала гонорар.
      – Я ничего не имею против нее. Но на самом деле роман продавался хорошо только из-за него, из-за их отношений. А что думаешь по поводу сборника его стихов, который потом Инь сама редактировала? – добавила Пэйцинь.
      – Как правильно сказал старший следователь, на этом она не заработала ни гроша.
      – Но сборник Яна был распродан, – возразила Пэйцинь, – был большой тираж. В те годы многие читали стихи. Я тоже купила книжку.
      Позднее, разговаривая по телефону с Чэнем, Юй упомянул мнение Пэйцинь.
      – Многое поменялось, – сказал Чэнь. – Несколько лет назад издатель заплатил бы лишь разовую выплату примерно в пятнадцать юаней за роман с тысячей героев. Поэтому она в любом случае не могла получить много денег.
      – Это и я понял.
      – А если бы по контракту ей выплатили деньги в зависимости от того, сколько книг было продано, тогда это уже другая ситуация. Вы говорили с редактором об этом?
      – Нет, а зачем?
      – Ну, он мог знать величину гонорара, который она получила, – задумчиво сказал Чэнь. – Не знаю. Может, ему стоит позвонить.
      Большая сумма могла быть мотивом для убийства, и Юю казалось, что с тех пор, как Чэнь стал писателем, а Пэйцинь страстной читательницей, они могли бы хорошо помочь следствию в части литературных аспектов. Юй все же позвонил Вэю, редактору романа «Смерть китайского профессора», в шанхайское издательство.
      – Вы опять об Инь? – не совсем вежливо спросил Вэй.
      – Извините, нам нужно выяснить у вас еще некоторые вопросы, – объяснил свой звонок Юй.
      Юй понимал, почему так нервничает Вэй. У него из-за романа были проблемы. Если издавалось что-то политически некорректное, ответственность нес не только автор, но также и редактор. Если автор был известным, он порой легко отделывался, потому что редактор все брал на себя. Вэя критиковали за то, что он не сумел просчитать политических последствий публикации романа.
      – Я рассказал вам все, что знаю об Инь, товарищ следователь. Что она нарушила даже после своей смерти?
      – В прошлый раз мы говорили о романе Инь. Но Ян тоже издал книгу у вас. Сборник стихов.
      – Верно, но я не редактировал стихи. Цзя Цзицзянь занимается этим. Сборник вышел до публикации романа.
      – Цзя вам что-нибудь говорил насчет этого?
      – Мы ничего не обсуждали. Стихи, как вам известно, читает не так уж много народа, и прибыль небольшая. Конечно, Инь помогала в издании книги. Она была своего рода героиней и не позволила бы ни единой капли удобрения упасть еще на чье-либо поле.
      – Могу я поговорить с Цзя?
      – Сегодня его нет в редакции. Перезвоните завтра.
      Казалось, что разговор ни к чему не приведет. Вэй также был уверен, что сборник стихов не принес большого дохода. Однако после разговора Юй не мог избавиться от чувства, что он что-то упустил.
      Этим утром Почтенный Лян в конторе не появился. Наверное, это был тихий протест. Для него дело было закончено, Вань признался, и дальнейшее расследование было бы только во вред репутации Ляна.
      Так как разговор с Вэем не выходил у Юя из головы, он позвонил Пэйцинь.
      – У Вэя лишь догадки, – сказала Пэйцинь, не веря тому, что сумма могла быть маленькой. – Поговори с редактором стихов.
      – Не знаю, почему у Вэя такое негативное отношение к покойной? – спросил он.
      – Это выше моего понимания. Почему у него такая неприязнь? – внезапно добавила Пэйцинь. – Он сказал, что она бы пожалела и каплю удобрения для другого. Кого он имел в виду?
      – Кого-то еще, кто бы хотел редактировать сборник?
      – Но никто бы не мог с ней соревноваться. Только у нее были многие подлинники стихов Яна. А пословица, которую процитировал Вэй, применима к жадному человеку или к тому, кто обманул при деловой сделке.
      – Я перезвоню тебе позже.
      Теперь следователю Юю надо было поторопиться. Он положил телефонную трубку и затем снова поднял и позвонил редактору.
      – Товарищ Вэй, простите меня, еще один вопрос, – сказал он. – В нашем недавнем разговоре вы процитировали поговорку «не позволить ни единой капли удобрения упасть еще на чье-либо поле». Что вы имели в виду?
      – Так сказал Цзя, это связано с родственником Яна, как я помню. – Вэй едва мог сдерживать раздражение. – Так что?
      – Большое спасибо вам, товарищ Вэй. Это может быть очень важным для нашего следствия. Я очень ценю вашу помощь.
      – Ну, я не очень в курсе. Вам лучше поговорить с Цзя. Он скоро вернется, – добавил Вэй. – Ах да, еще одна вещь. Около года назад кто-то позвонил и спрашивал дату выпуска второго издания стихов. Звонили мне, и у меня не было этой информации. Это мог быть просто читатель, интересовавшийся стихами, но у меня создалось впечатление, что он звонил по другой причине.
      Юй решил зайти в издательство.
      Шанхайское издательство располагалось на дороге Шаосинлу. Это был большой частный дом тридцатых годов. На первом этаже находились книжный магазин и кафе. Следователь Юй позвонил Цзя и ожидал его внизу.
      Цзя оказался мужчиной далеко за сорок. В кафе он вошел широко ступая. Когда Юй начал свой рассказ, Цзя посмотрел на него с удивлением.
      – Вас интересует второе издание, так?
      – Не только, – ответил Юй и воспроизвел редактору свой разговор с Вэем.
      – Тогда о чем вы спрашиваете, товарищ следователь? – Цзя вопросительно посмотрел на Юя. Он, очевидно, ничего не знал о расследовании убийства.
      – Я ничего не знаю ни о первом издании, ни о втором, товарищ Цзя. Не могли бы вы мне рассказать с самого начала?
      – Это было несколько лет назад, – начал Цзя. – Инь попросила меня организовать встречу здесь, в издательстве, чтобы объяснить внучатому племяннику суть контракта на издание сборника стихов Яна.
      – Внучатому племяннику Яна?
      – Да, мальчику по имени Бао, из провинции Цзянси.
      – Подождите, мальчик из провинции Цзянси, – прервал Юй Цзя. Сходится описание Креветочницы. И время тоже. Инь хотела поделиться гонораром с ним как с племянником. Но при такой разнице в возрасте было бы слишком называть его внучатым племянником. – Да, пожалуйста, продолжайте, товарищ Цзя.
      – Его мать, типичный представитель золотой молодежи, вышла замуж за местного фермера и поселилась в Цзянси. Бао должен был приехать сюда, как законный наследник Яна, и потребовать денег. В конце концов, Инь не вышла замуж за Яна.
      – Это правда. Как прошла встреча?
      – Не совсем приятно. Он не понимал, почему она получила такую большую долю денег, слишком большую, как он думал.
      – Я не совсем понимаю. Продолжайте.
      – Когда мы издаем произведение умершего автора, то иногда привлекаем специального редактора. Такой редактор собирает разные авторские публикации, использует их, комментирует часть текста и, если необходимо, пишет вступление. Специальным редактором стихов Яна была Инь, она проделала огромную работу, выискивая стихи в старых журналах, в его записных книжках. Без преувеличения скажу, что без ее нелегкого труда сборник не был бы выпущен. За такую работу мы обычно платим около пятидесяти процентов.
      – Пятьдесят процентов от авторского гонорара?
      – Да. Но когда автора больше нет и он не может потребовать гонорар, то редактору. В то время платили пятнадцать юаней за десять строк, как я помню, несмотря на тираж. Что-то не устраивало в нашем договоре Инь, она требовала, чтобы прибавили еще двадцать процентов гонорара. Мы согласились, потому как все же это было меньше, чем мы бы заплатили Яну. Внезапное появление внучатого племянника привело нас в замешательство. Ранее не было таких родственников, как он, требующих что-то, особенно после такого длительного времени после публикации. Инь настаивала на том, что все, что она заработала, только ее. Она отказалась давать деньги Бао. Я сказал, что поговорю с моим начальником. Не такие это большие деньги. Мы не хотели скандала, поэтому заплатили Бао оставшиеся тридцать процентов.
      – Другими словами, вы заплатили по нормальной ставке – сто процентов за книгу.
      – Верно.
      – Бао принял предложение?
      – Да, но с большим недовольством.
      – Он возмущался?
      – Он абсолютно не знает об издательском бизнесе, и он не доверял Инь. Очевидно, думал, что это нечестно. Поэтому она хотела, чтобы мы объяснились с ним, я так думаю. Она очень сообразительная женщина. Он ничего не мог поделать.
      – Думаете, он возненавидел ее?
      – Мне сложно сказать. Никто не был доволен. И прежде чем отдать ему деньги, она попросила нас написать договор, который он должен был подписать для того, чтобы больше ее не беспокоить. Кончилось все тем, что она не заплатила ему ни копейки.
      – Он снова приходил к вам?
      – Нет. Он не из Шанхая. Он понимал, что больше денег не получит, пока не выйдет второе издание книги. Если это когда-нибудь случится.
      – Правда?
      – Ну, мы выпустили большой тираж, который был полностью распродан. Мы думали над выпуском второго издания. Потом был издан ее роман. Затем ее взяли в правительстве «на карандаш», и мы решили не печатать второе издание.
      – Я запутался, товарищ Цзя, – сказал Юй. – Сборник стихов – не ее книга?
      – Но ее имя, как имя главного редактора, стоит на обложке. Что подумают люди, читающие стихи, если бы там не было ее имени?
      – У вас есть еще какая-нибудь информация о нем, я имею в виду о юноше, Бао?
      – Нет, никакой, – сказал Цзя, вставая. – Ах да, он жил у нее несколько дней, как я припоминаю. У него больше не было родственников в городе. Она мне так сказала. Но после встречи с нами он должен был сразу вернуться в Цзянси.
      – Понятно. Большое спасибо, товарищ Цзя. Ваша информация может быть невероятно полезной для нашей работы.
      Вот он, недостающий кусочек пазла, который нашелся в последнюю минуту, подумал следователь Юй, выходя из издательства. День был солнечным, но погода все еще прохладная. Недалеко от него, в мусорном контейнере, ковырялся какой-то оборванец средних лет и придурковатой наружности. При этом он напевал какую-то бредятину:
 
Когда красное – это черное,
Старые времена вернутся.
Ой, ой, ой, ой,
Пора пожрать.
Биг Мак, Биг Мак!
 
      За спиной следователя Юя, из кафе, вытекала колонна ультрасовременных девиц-моделей. «Учение председателя Мао учит лед таять в середине зимы». Этакий контраст в какофонии.
      Юй понял, что теперь необходимо было разыскать молодого человека, Бао. Он позвонил из уличного таксофона, находящегося в конце улицы Шаосинлу, старшему следователю Чэню.
      – Я снова связался с шанхайским городским архивом, – сказал Чэнь. – Они отошлют мне по факсу список родственников с информацией о Хун и ее сыне Бао и несколько фотографий. Я перешлю все вам. Это может понадобиться.
      Для Юя было сложно в течение нескольких дней разыскать этих людей. Он начал с того, что связался с руководством средней школы, в которой училась Хун. По словам директора, в прошлом году была встреча выпускников. Хун не пришла, но у одного ее одноклассника есть ее адрес. Получив адрес, Юй связался с полицией провинции Цзянси.
      Ответ пришел поздно вечером. Хун была все еще в деревне, где провела уже более двадцати лет. Выйдя замуж за бедного крестьянина, она тоже стала крестьянкой. Теория председателя Мао о перевоспитании молодежи все еще работала. Хун не хотела возвращаться в Шанхай не из-за того, что, как и прежде, она верила в Мао, а из-за ее скоропалительного превращения. Бедная крестьянка, представительница мелкой буржуазии, была бы посмешищем в современном Шанхае.
      Бао там не было. Он год назад снова покинул деревню и уехал в Шанхай. В девяностых миллионы крестьян не могли оставаться в разваливающихся деревнях. Они смотрели телевизор и видели, как живет в прибрежных городах современный свободный средний класс. Несмотря на попытки правительства стереть грань между городом и деревней, возникло тревожное расслоение между богатыми и бедными, городскими и сельскими, прибрежными и островными тружениками. Вот какими были различия, которые вызвали экономические реформы Дэна, начавшиеся десять лет назад.
      Как и многие другие, Бао ушел из дома в поисках своей судьбы. Первые несколько месяцев он почти не писал матери. Правда, однажды прислал ей пятьдесят юаней. Потом письма стали приходить все реже и реже, а потом он и вовсе перестал писать. По словам жителей деревни, Бао не очень сладко жилось в городе. Последнюю весточку от Бао Хун получила полгода назад. Он с кем-то из Цзянси снимал комнату. Потом Бао уехал, не оставив никаких координат.
      Было сложно отыскать юношу в городе, где миллионы людей приезжают из всех провинций. Бурное строительство требует постоянной подпитки в виде мобильной рабочей силы из провинции. Обычно провинциалы не заботятся о регистрации и останавливаются только там, где находят дешевое жилье.
      Юй прошелся по старым адресам, где Бао жил полгода назад, там остался только один из его бывших соседей по койке. И он не знал, где сейчас находится Бао. Они не поладили.
      Были высланы запросы во все домкомы, особенно в те места, где провинциалы сосредотачиваются.
      В других условиях три или пять дней были бы приемлемым сроком, прежде чем стали бы приходить ответы, но Юй думал, что не может позволить себе ждать.

      У Чэня еще осталось несколько дней до окончания отпуска, но он поехал в офис отдать перевод проекта «Новый Мир». На перевод ушло времени гораздо меньше, нежели он предполагал. Он предвидел, что нужно будет сделать небольшие поправки, когда американский партнер Гу вернет его работу с замечаниями и исправлениями. Но, по словам Гу, реакция из-за океана была одобрительной. Чэнь и сам был удовлетворен переводом, который был всесторонним и потому убедительным аргументом будущего успеха проекта.
      За окном было шумно. Он выглянул. Недалеко отсюда был виден еще один жилой комплекс, похожий на спичечный коробок, вероятно построенный в стиле постмодернизма. Чэнь с безразличным видом уставился на него. Все здания на этом участке земли были одинаковыми, и ему трудно было отличить один дом от другого.
      В будущем «Новый Мир» может стать хорошим дополнением городу, свежей струей в коммерчески спроектированном городском пейзаже.
      Самым убедительным аргументом, на который Чэнь клюнул, было не изучение истории архитектуры города, как претенциозно было представлено в бизнес-проекте, а понимание того, что набирающий сейчас силу средний класс стремится утвердить свою культуру. Китай – это больше не общество утопического равенства, каким он был под руководством председателя Мао.
      Среди кучи документов, разбросанных на столе, Чэнь отыскал последние списки жилищной комиссии. Просматривая их, он обратил внимание на квартиры, которые были возвращены городу.
      Выделение квартир было чрезвычайно сложным вопросом. Из-за острой нехватки жилплощади некоторым претендентам на новое жилье приходилось обменивать свои старые квартиры. Как правило, это были одинокие пары, считавшие, что комнаты с улучшенной планировкой лучше, чем старые квартиры. Они, все без исключения, были по площади меньше или в худшем состоянии, чем только что выделенное жилье. Но они будут перераспределены по очереди жилищной комиссией города. Стоящие первыми в списке, такие как Юй, вряд ли могут быть заинтересованы в подобных второсортных комнатах, без ванных, без отдельных кухонь.
      Чэнь хотел посмотреть, была ли в списке жилплощадь на территории, отведенной под строительство по проекту «Новый Мир». К своей радости, он нашел ее в шикумэне. Бывший владелец разделил комнату на две части, хотя в маленькой оставшейся задней части могла поместиться только односпальная кровать.
      Был еще один плюс. В комнатах домов шикумэнь, построенных в тридцатых годах, никогда не было туалета, и ночной горшок был просто необходим. Прежние жильцы установили здесь что-то вроде биотуалета. Конечно, он был менее удобным, нежели настоящий туалет, но тем не менее избавлял его владельца от проблемы вставать рано утром для того, чтобы вылить содержимое горшка и затем его вымыть.
      Чэнь позвонил в жилищную комиссию города. Председатель комиссии подтвердил доступность таких комнат.
      – Мы придержим одну для вас, товарищ старший следователь.
      Такая старомодная комната могла показаться Юю далеко не равноценной заменой новой квартиры в новом районе Тяньлин, в которой ему отказали. Но эта комната была на той улице, где планировался строиться «Новый Мир». Ее стоимость необычайно возрастет, когда начнется строительство. Чэнь был уверен, что он сможет сказать Гу как потенциальному покупателю, свое слово в пользу Юя. Судя по нововведениям в полиции, компенсация жильцам будет зависеть непосредственно от стоимости жилья, и, более того, владельцы могут требовать новую квартиру тех же размеров и на той же территории, где будет проведено строительство.
      Чэнь и сам задумался о покупке в этом месте комнаты. Возможно, он сможет купить комнату матери. По крайней мере, это будет лучше, чем мансарда, где она уже живет более тридцати лет. Он мог себе позволить такую покупку на деньги, полученные за перевод проекта.
      В этот момент ему пришла в голову мысль, что он все расскажет Юю, не упоминая конечно же о «Новом Мире». Только чуть-чуть намекнет.
      Он закурил и стал представлять, что уже заходит в новые апартаменты к Юю, потом играет в го в незатейливом дворике, выпивает чашку чая «Красный дракон».
      Возможно, там, на заднем плане, еще будут соседи, как составная часть традиционного сценария. Такая картина приятно контрастировала бы с тем зданием, где живет он и где люди встречаются случайно на лестнице или в узких коридорах. Люди просто подразделяются на жильцов из комнаты 12, комнаты 35, комнаты 26.
      Ему стало интересно от мысли, что бизнес-проект «Новый Мир» мог бы повлиять и на него тоже. Вполне возможно.
      Без стука, как призрак, к нему в кабинет влетел секретарь парткома Ли.
      – Здравствуйте! Вы уже вернулись к работе, Чэнь?
      – Я только пришел, чтобы взглянуть на накопившиеся документы. Может быть, что-то срочное или какие-то интересующие меня письма.
      – Министр правительства Шанхая по информации и печати снова с нами связывался. Мы решили в эту пятницу провести конференцию. Пора завершить дело Инь. Мы не можем ждать целую вечность, как вы понимаете. Таково его решение, – добавил Ли.
      Последняя реплика могла быть произнесена для сохранения своей репутации. Чэнь был против завершения следствия, хотя понимал, что такое решение может быть принято, если поступила команда сверху.
      Чэнь понимал, что не в его власти спорить. Юй проинформировал Ли о новых обстоятельствах дела, насчет Бао, но Ли проигнорировал это. Не было свидетелей и прямых улик, чтобы подтвердить причастность Бао к убийству.
      – Мы послали запрос, скоро получим какую-то информацию о Бао, секретарь Ли, – сказал Чэнь, делая ничтожную попытку выиграть время.
      – Если вы сможете найти Бао и доказать его виновность до пятницы, это будет хорошо. Мы переговорили с представителями органов общественной безопасности, они придерживаются того же мнения. Но они хотят, чтобы мы сообщили им если что-нибудь обнаружим, – любезно сказал Ли прежде чем уйти. – В этом заинтересованы власти.
      Когда в коридоре стихли звуки шагов уходящего секретаря парткома, Чэнь взял телефон и, набирая номер, уже знал, что найдет оправдание. Чэнь припомнил, что в конфуцианской классике был длинный абзац, касающийся «целесообразности». Сейчас это было важно.
      – Здравствуйте, Гу.
      – Привет, Чэнь. Я как раз думал о том, чтобы позвонить вам. Мой партнер уже показал перевод проекта американскому инвестору и банкиру.
      – Но с текстом еще не все закончено.
      – Это слишком выгодная сделка, нельзя упускать момент. Мистер Холт решил идти дальше. Мы же сможем сделать некоторые поправки потом. Вы оказали мне великую услугу.
      – Вы снова льстите мне. Но я должен просить вас об одной услуге.
      – Все, что угодно, Чэнь.
      – Если вы не заняты сейчас, давайте встретимся и пообедаем в ресторане «Синья»? Там и поговорим.
      – «Синья», здорово.
      Они сидели в кабинете ресторана на центральной улице Шанхая. Как и другие большие рестораны в городе, «Синья» был блестяще приведен в порядок. Его фасад сверкал в лучах солнечного света, а тыльная часть здания соединялась с новым американским отелем «Амада».
      – Вы сделали прекрасный выбор, – сказал Гу. – «Синья» всегда был любимым местом моего дедушки.
      Родители Чэня в детстве также часто брали его сюда с собой, чаще, чем в другие рестораны.
      – Говядина в устричном соусе. Подогретое молоко. Жареная рыба с чесноком в бамбуковой корзине. Эти блюда мы заказывали почти каждый раз, – сказал Гу. – Мой дедушка был педантом в отношении этих блюд.
      Гу выбрал именно то, что всегда заказывал его дедушка. Чэнь заказал кусочки ростков зимнего бамбука, пожаренных вместе с сушеными зимними грибами, блюдо, которое также было одним из любимых его родителей.
      – Извините, но у нас нет бамбуковых ростков.
      – Как это может быть?
      – Бамбук не растет в Гуанчжоу. «Синья» всегда славился своей гуандунской кухней. Все наши овощи отсюда. Нам поставляют их сюда воздушными перевозками.
      – Это смешно, – сказал Чэнь, покачав головой, когда официант выходил из их кабинета. – А что, нельзя купить ростки в местном магазине?
      – Вот что значит государственный ресторан, – сказал Гу. – Это не частный бизнес. Выгодно или невыгодно, люди платят здесь ту же цену. Им плевать. Скоро вы придете поужинать в ресторан «Нового Мира». Он конечно же будет в частных руках, и вы сможете заказать все, что вам взбредет в голову.
      – На самом деле я не такой уж привередливый гурман, – возразил Чэнь. – Я хотел встретиться с вами здесь, чтобы обсудить кое-что.
      Это было действительно так. Старший следователь Чэнь не хотел долго разговаривать по телефону из служебного кабинета, где такие люди, как секретарь Ли, вваливались без стука и для которых слова «личный» в обиходе не существовало.
      – Да, пожалуйста, продолжайте.
      – Следователь Юй, мой давний коллега, ищет молодого парня по имени Бао, – начал Чэнь, вытаскивая фотографию из портфеля. – Это его фотография, была сделана около года назад в провинции Цзянси. Бао, как и другие провинциалы, не стал получать регистрацию по месту жительства в городе. Юй потратил много времени на его поиски. Я не думаю, что Бао связан с мафиозными группировками, которые могут знать о приезжих больше, чем мы. Полиция не в состоянии держать их под непосредственным контролем.
      – Я поспрашиваю, – сказал Гу. – Только я знаю про этих провинциалов одно: если они из Цзянси, они определенно будут жить вместе, но на новой территории, как, допустим, в деревне Вэньчжоу, где полиция еще не успела установить контроль, а триада уже наладила свои связи.
      – Именно так. Для моего коллеги дело довольно важное. Если вы что-нибудь сможете выяснить до этой пятницы, я буду очень вам признателен.
      – Сделаю все, что в моих силах, товарищ следователь.
      – Я – ваш должник, Гу, – сказал Чэнь. – Дайте мне знать, как только что-то появится. Эта информация очень ценна для меня.
      – А для чего нужны друзья? Чтобы помогать друг другу.
      Появившийся заказ избавил их от лишних слов, но Чэнь уже решил то, что было необходимо.
      Обед не впечатлил.
      Свинина гулао была какой-то кисло-сладкой, как будто ее приготовили наспех в домашних условиях. Говядина в устричном соусе также не была такой восхитительной, какой он запомнил с детства. Кипяченое молоко и вовсе вызывало смех.
      Расплачивался снова Гу. Официант взял его золотую кредитную карточку – безусловный знак богатства, игнорируя наличные в руке Чэня.
      В тот же день Чэнь приехал в больницу с небольшой корзинкой фруктов. Из вывешенных списков он узнал, что его мать переместили. Он пришел в недоумение и ринулся вверх по лестнице в указанную палату, где и обнаружил свою мать. Ее поместили в более комфортабельную, частично оплачиваемую, с современным оборудованием комнату. Мать обрадовалась его приходу. Она сидела откинувшись на спинку регулируемой кровати и выглядела гораздо лучше, чем несколько недель назад.
      – Мне правда хорошо, – сказала она. – Они берут у меня один анализ за другим. Тебе не нужно приходить ко мне каждый день. И больше не приноси мне ничего, у меня уже и так много гостинцев.
      Так оно и было. Ночной столик, уставленный продуктами, напоминал витрину дорогого магазина: копченый лосось, ростбиф и даже бутылка русской водки.
      Он догадывался, кто принес всю эту провизию.
      – Нет, это не только от Лу Иностранца, – сказала мать, тряся головой, как бы осуждая что-то невидимое в воздухе. – Кое-что от мистера Гу. Я никогда его прежде не видела, он меня не навещал. Догадываюсь, что он один твоих новых приятелей. Он настаивал, чтобы я обращалась к нему как и к Лу. Он вызвал главврача больницы в мою палату и при мне сунул ему в руки красный пухлый конверт .
      – Он не исправим, этот мистер Гу.
      Чэнь этому не удивился. Белое Облако продолжала информировать своего начальника обо всем что касалось его персоны.
      – Доктора и сестры теперь очень приветливы со мной. Они переселили меня сюда. Эта палата гораздо лучше той, говорят, она для высоких персон, – сказала мать.
      – Это все мистер Гу. Я делаю для него перевод.
      – Правда?
      Она была в приподнятом настроении, и в ее голосе послышалось удивление, когда она произнесла:
      – Возможно, я слишком стара, чтобы понимать все, что творится сейчас в мире, но с каких это пор у тебя дома появилась секретарша?
      – Она не секретарша, – поспешил уточнить Чэнь. Он предвидел этот вопрос. По мнению матери, он не должен был идти по стопам отца. Теперь же то обстоятельство, что у него маленькая помощница, только подтвердило ее опасения. – Она лишь временный помощник для перевода проекта, – парировал Чэнь.
      – Она молодая и умная, – сказала его мать, – и еще она готовит очень хороший домашний куриный суп.
      – Да, она очень способная.
      Он засомневался, что суп Белое Облако приготовила дома. Наверняка купила его в ресторане на деньги Гу. Но он не решился огорчить свою мать.
      – А еще она студентка университета. Ей нравится твоя работа, так она мне сказала.
      Он понял, что его мать уже все обдумала. Это нисколько его не удивило.
      – Да, она студентка Фуданьского университета, – кивнул Чэнь. Он не решился рассказать матери об их первом знакомстве, когда она работала «девушкой К» в приватных комнатах клуба «Династия».
      Ему повезло, что мать больше не стала развивать эту тему, поскольку была еще очень слаба. Он же подумал, что ему хорошо живется и одному. Если она мечтает изменить его личную жизнь, находясь в таком болезненном состоянии, почему бы ей не позволить это.
      Он не был сторонником конфуцианства, несмотря на влияние отца. Как и многие другие люди его поколения, Чэнь верил, что конфуцианская идеология больше служит мотивацией поступков, нежели решает проблемы. Но все же старший следователь считал, что его главный долг – быть почтительным сыном. Это то, что должен делать мужчина, – обеспечивать родителей в старости и по возможности делать их счастливыми.
      Он содрогнулся при мысли, что есть люди, которые отказываются платить за лечение родителей в больнице. И о тех, кто не может это сделать вообще. И это, конечно, не их вина. Чэнь мог оплачивать, занимая свою должность.
      Когда-нибудь он сможет сделать свою мать счастливой, женившись, а сейчас его главный приоритет – это хорошо выполнять обязанности старшего следователя полиции. Согласно конфуцианской этической системе, ответственность перед страной важнее, чем перед семьей.
      А что касается Белого Облака, то он сказал матери, что она была временной помощницей. Он не знал, пересекутся ли снова их пути. Конечно, предвидеть, что предпримет мистер Гу, невозможно В голову Чэню пришли две строки:
 
Я ухожу, слегка рукой махая,
И оставляю облако взамен.
 
      Он подумал, что забыл эти стихи, написанные Сюй Чжимо, и удивился, почему именно сейчас они всплыли в его памяти. Не из-за ее ли имени? Или из-за чего-то еще?

      Юя разбудил телефон.
      Это говорил Чэнь:
      – Адрес Бао – дом 361, улица Цзюньгунлу. Второй этаж. Это в районе Янпу.
      Юй спросил:
      – Откуда у вас эта информация?
      – Связи, – расплывчато ответил Чэнь.
      По голосу начальника было слышно, что он не очень-то и хотел вдаваться в подробности. Юй это понял.
      – Я на верном пути, – продолжил Чэнь. – Ни слова Почтенному Ляну или кому-то еще. Встретимся там.
      Это был сюрприз для Юя. До сих пор Чэнь оставался в тени.
      Когда Юй доехал до Цзюньгунлу, старший следователь уже ожидал его, дымя сигаретой.
      До 1949 года это был район трущоб. Его реконструировали в начале пятидесятых, когда строились дома для отдельных рабочих, чтобы показать превосходство социалистической системы. Потом все застопорилось, когда город, раз за разом, начали сокрушать политические встряски.
      Эта территория тогда считалась особой, потому что постройки явно отличались своей нестандартностью от других частей города. Территория получила название «забытый уголок».
      В последние годы этот «уголок» превратился в одну из улиц, где сосредоточились провинциалы, так как здесь была низкая арендная плата, и где они получали нелегально средства от субаренды. Обычно в одной комнатке ютились пять или шесть человек, когда они впервые приезжали в город. Когда их финансовое положение стабилизировалось, они съезжали из этих мест.
      – По имеющейся у меня информации, Бао проживает здесь один в маленькой комнате, – сказал Чэнь. – Он живет здесь несколько месяцев. У него нет постоянной работы, он существует на средства, полученные от работы по сокращенному графику в компании по благоустройству территории.
      – Если у него есть своя комната, то дела его совсем не плохи, – прокомментировал Юй.
      Дом Бао, номер 361 по улице Цзюньгунлу, был одним из первых двухэтажных домов, построенных для рабочих в пятидесятых годах. Он отличался и от утонченного стиля шикумэнь, и от современных новых домов. Дом состоял скорее из частей, нежели из квартир. В каждой части проживало несколько семей. У каждой семьи было по комнате и общая кухня. Комната Бао первоначально была с балконом, через который можно было пройти на кухню. Внизу располагался маленький ресторанчик, похожий на перестроенную комнату.
      Чэнь и Юй поднялись по лестнице. На их стук в дверь вышел высокий худощавый молодой человек лет шестнадцати-семнадцати. Бао выглядел как недоразвитый зеленый росток фасоли. Его маленькие глазки при виде Юя в форменной одежде расширились от страха. Комната Бао была настолько пустой, что Юй вряд ли видел что-нибудь подобное. В ней почти не было мебели. Он увидел фанеру, положенную на две бамбуковые табуретки, вместо кровати, а чуть подальше в беспорядке лежала куча картонных коробок. Там же был сломанный стул и нечто похожее на студенческую парту.
      – Давайте расколем этот орешек здесь, – прошептал Чэнь.
      Это не было похоже на Чэня, который всегда считал обязательным выполнить надлежащую процедуру от начала до конца. Но Юй знал, что их поджимало время. Если они отведут Бао в управление, то к допросу присоединятся и секретарь парткома Ли и остальные и тем самым могут затормозить процесс.
      Сегодня четверг. Они должны знать всю правду от Бао прежде, чем состоится конференция, намеченная на пятницу.
      – Тебе лучше все рассказать, – сказал Чэнь Бао. – Если скажешь, что ты сделал утром седьмого февраля, следователь Юй сможет отчасти помочь тебе в этом деле.
      – Вы все знаете, молодой человек, – сказал Юй, – и если вы будете сотрудничать с нами, то мы постараемся смягчить наказание.
      Следователь Юй не был уверен, что может давать такие гарантии, но он поддерживал Чэня.
      Им некуда было сесть, кроме как на сломанный стул. Бао сидел на корточках у стены, скрючившись, как поникший росток боба.
      – Я не знаю, о чем вы, господа, – сказал он, не глядя ни на того, ни на другого.
      – Допросите его, – сказал Чэнь, – а я обыщу комнату.
      Юй отметил, что Чэнь этим утром снова отошел от своего стандартного поведения. У них даже не было ордера на обыск.
      – Хорошо, – сказал Юй, взяв игру на себя. – Бао, где вы были утром седьмого февраля? Мы знаем, что вы делали, так что нет смысла отпираться.
      Возможно, Бао был слишком юн. Он не знал, что полиции необходимо иметь ордер на обыск, прежде чем они могут обыскивать комнату. Но он тем не менее уклонился от вопросов Юя и автоматически твердил, что не причастен к какому-либо преступлению.
      Чэнь ворошил коробки. В коробке из-под обуви он нашел пачку бумаг, скрепленных резинкой.
      – Это рукопись, которую ты взял в то утро у Инь, – произнес Чэнь таким спокойным голосом, как если бы был уверен в этой находке.
      Это была рукопись романа, который Ян перевел на английский язык.
      Юй скрыл свое удивление:
      – Игра окончена. Лучше признаться сейчас.
      Теперь Бао был похож на сваренный и съежившийся зеленый росток боба.
      – Сейчас у меня появилась улика, ты взял это из комнаты Инь, – сказал Чэнь. – Не стоит отрицать. Твой последний шанс – сейчас сотрудничать с нами.
      – Пораскинь мозгами, – добавил Юй.
      – Я и не думал этого делать, – начал обеспокоенный Бао. – Я не хотел этого делать, правда.
      – Держи, – сказал Чэнь, вытаскивая из кармана маленький диктофон.
      – Да, мы можем записать его здесь, – кивнул Юй.
      – Это ваше дело, следователь Юй. Допрашивайте его, а я спущусь в ту маленькую закусочную и за чашкой лапши взгляну на рукопись.
      – Бросьте, шеф. Вы тоже должны задать ему вопросы. Останьтесь.
      – Я еще не завтракал. Я быстро перекушу и вернусь.
      Тем временем Бао начал давать показания. Он сидел на корточках, обхватив голову руками, как в том фильме о крестьянах восточного региона, который когда-то видел Юй. Сейчас Юй, положив диктофон на пол, сидел на картонной кровати и смотрел сверху вниз на говорящего Бао.
      Все началось с первой поездки Бао в Шанхай три с половиной года назад, по случаю смерти его бабушки. Умирающая Цзе хотела увидеть своего внука в первый и уже в последний раз. Это была одна из бесчисленных трагических историй, связанных с культурной революцией. Хун, которая тогда была подростком, пыталась примкнуть к хунвейбинам, но ее не приняли из-за темного прошлого ее семьи. Хун чувствовала, что у нее нет выбора, что надо доказать свою революционную преданность, разорвав все связи с семьей. Она осудила своих родителей, так же как и Ян, потому что ее дядя был правым, хотя она никогда его не видела. Хун была в рядах первой группы хунвейбинов, выходцев из провинции Цзянси, она приняла участие в движении «образованной молодежи», идущей в сельскую местность. Она сделала шаг вперед, выйдя замуж за местного крестьянина, решительно порвав со своим прошлым.
      В конце культурной революции Хун, должно быть, пожалела о своих «революционных решениях», но мало что могла сделать. Ее отец умер, а мать до сих пор не может простить ее. После первых двух лет замужества ей практически не о чем было говорить с мужем. Все свои надежды она возлагала на сына Бао. Она заставляла его читать книги и рассказывала ему разные истории. Большинство рассказов было про волшебный город, в котором она выросла. И также немного про Яна. Прошло время, и Ян больше не казался ей ни черным, ни контрреволюционером, теперь он был модным интеллектуалом.
      Когда до нее дошла просьба умирающей матери, Хун понадобилось несколько недель, чтобы собрать деньги на билет Бао. Мать так и не простила ее. В поезде Бао ехал один, но к тому времени, как он приехал в Шанхай, бабушка уже умерла. Ее комната отошла государству. А все нажитое, оставшееся после нее, было разделено среди соседей. Один из них сказал, что Цзе сама отдала ему всю мебель, а другой забрал остальные вещи. Они стоили немногого, но парень испытал сильное разочарование. Хун послала сына в Шанхай, надеясь, что он получит наследство.
      Цзе умирала в одиночестве. Теперь, когда она уже мертва, откуда ни возьмись приезжает ее внук и требует то, что ему положено. Никто не хотел заниматься объявившимся родственником. А Бао даже негде было остановиться в городе. Однако в домкоме он узнал, что среди тех, кто хоронил Цзе, была Инь Лиге. Она забрала у Цзе старый фотоальбом и еще несколько старых писем, которые никому не были нужны.
      Кто-то из членов домкома посоветовал Бао обратиться к Инь за помощью. Хун как-то упоминала имя Инь. Она слышала, что какие-то ранние переводы Яна были переизданы. Возможно, это были его стихи. За это ему должны были заплатить, или, по крайней мере, у Инь должна была быть на этот счет какая-то информация.
      Поэтому Бао сразу поехал к Инь, в переулок Сокровищницы сада.
      Когда он представился, она была радушна и гостеприимна. Потом выяснилось, что Бао имеет близкое отношение к Яну. Она уговорила его остаться на несколько дней. Местоположение переулка было удобным, и она решила, что, пока будет занята, он сможет познакомиться с местными достопримечательностями. Она гуляла с ним, когда у нее было время. Инь даже водила его в ресторанчик «Синья». Все шло хорошо, пока не выяснилось, зачем он приехал в Шанхай.
      Ее отношение к нему моментально изменилось. Она не заработала никаких денег от ранних переводов Яна, но сборник его стихов – это уже совсем другое. Она показала ему договор, который прислал ей издатель. В нем не было точно сказано, сколько ей полагается, как специальному редактору, поэтому она назначила встречу в редакции. Там она выдвинула условие, что в обмен на небольшие средства от издателя Бао дает ей слово больше ее не тревожить.
      Но Бао думал, что так нечестно. Он верил, что городские жители, особенно такие, как Инь, всегда имеют преимущество по сравнению с такой деревенщиной, как он.
      Он вернулся обратно в деревню с суммой меньше тысячи юаней. Для жителей деревни эта цифра была весьма внушительной. Бао больше уже не был парнем, зависящим от поденщины, как его отец и предки, трудившиеся не покладая рук на рисовых полях, где их ноги всегда были в грязи. Поездка в Шанхай открыла ему глаза на новый мир. Тот факт, что его бабушка жила в городе всю свою жизнь, а мать – семнадцать лет, и, более того, легенда о его знаменитом родственнике сделала совершенно невозможным его пребывание в бедной захудалой деревне.
      Он сказал матери, что собирается стать успешным человеком в Шанхае.
      В своих намерениях он был не одинок. Несколько молодых парней уже уехали в большой город.
      Однако Шанхай не стал городом-мечтой Бао. Для того чтобы с чего-то начать, у него не было ни капитала, ни знаний. Все, на что он мог рассчитывать, была лишь временная, низкооплачиваемая тяжелая работа на стройплощадке. Он видел собственными глазами, как богатые купаются в деньгах и роскоши, растрачивая за одну ночь столько, сколько Бао платил за месяц проживания в своей конуре. Но все же, если бы у него было желание трудиться, как у других провинциалов, то можно было выжить. Но этого было недостаточно для Бао.
      В отличие от своих шанхайских приятелей Бао считал себя другим. Он не мог забыть о своих великих ожиданиях, о своих надеждах, о том, что здесь его будет ждать куча денег, ведь он внучатый племянник Яна.
      Он начал читать о Яне и наткнулся на роман «Смерть китайского профессора». Как и многие другие, он был убежден, что Инь достигла успеха благодаря ее отношениям с Яном. Поэтому Бао полагал, что его требования как наследника Яна будут учтены.
      Если один сборник стихов был составлен Инь, думал он, то могут быть и другие рукописи, а возможно, переводы или романы. Его мать как-то сказала, что Ян написал что-то еще до начала культурной революции. Потом он узнал о сомнительной славе «Смерти китайского профессора» и о том, что сборник стихов Яна будет издан повторно, а может, и неоднократно, и от всего этого он может иметь деньги.
      Бао не потерял голову от возможной перспективы. Получая за свою работу мизерную плату, он делал отчаянные попытки изменить свою жизнь всеми способами, которые приходили ему в голову. Он начал играть в мацзян . В этом ему не очень везло. Он проигрывал немного, но те длинные, бессонные ночи за столом мацзяна стоили ему нескольких дополнительных заработков. Потом с добытыми деньгами он стремглав летел в супермаркет. Поначалу Бао выигрывал пару сотен юаней, но вскоре у него начали расти проигрыши, и казалось, что деньги утекают как вода в болото. За ним начали охотиться кредиторы. Они могли постучать в дверь в любое время дня и ночи.
      В отчаянии он снова задумал обратиться к Инь. У нее было много денег, по крайней мере ему так казалось.
      Он думал, что она должна ему помочь.
      Книга, деньги, слава… все это пришло к ней благодаря Яну. Но что это были за отношения? Они даже не были женаты, и у нее не было свидетельства о браке.
      Он, Бао, был единственным законным наследником Яна.
      Бао колебался, обращаться ли к ней после подписанного соглашения. Он думал, что ничего из этого не выйдет. Однако, когда узнал, что Инь собирается в Гонконг, ему в голову пришла идея. В то время тем, кто возвращался из иностранных государств, таких как Гонконг, выдавали специальную квоту на импортные товары, такие как японские телевизоры или американские стереосистемы. Если они не хотели использовать квоту, то могли ее продать на черном рынке за кругленькую сумму. Бао думал, что у Инь нет места для такой аппаратуры в ее крошечной комнате, а также, что у нее кишка тонка, чтобы продать квоту на черном рынке. Поэтому-то он и собирался попросить у нее эту квоту.
      Бао позвонил Инь, но, прежде чем он попытался объяснить ей, что хочет, она сильно разозлилась и угрожала позвонить в полицию, если он еще раз появится в переулке. Тогда он пошел в институт, где она преподавала, предварительно рассчитав, что преподаватель не будет скандалить, если это касается ее личной жизни. Он обманным путем проник через ворота, где сказал, что он ее бывший ученик. Бао застал Инь в кабинете одну.
      – Если вы не пользуетесь квотой, вы ничего не потеряете, отдайте ее мне, – потребовал он. – Как внучатый племянник Яна, я прошу вас мне помочь.
      – Что ж, – сказала Инь, долго рассматривая его, – я старалась скопить немного денег на цветной телевизор для себя, но квота действует всего лишь в течение шести месяцев. Позвони мне через два месяца. Если я не соберу денег к тому времени, тогда я тебе ее отдам. – Это был не прямой отказ. – А сейчас иди. У меня через десять минут начнется урок. Давай я провожу тебя до двери.
      Пока они шли до конца коридора, к ней с тетрадками в руках подошли две молоденькие студентки.
      – Ты знаешь, где здесь выход, – сказала она ему.
      Он знал, но он услышал что-то, что заставило его остановиться и спрятаться за бетонным столбом.
      – Профессор Инь, вы, должно быть, помните меня, – сказала сладким голосом одна из девушек. – Вы учили меня два года назад. Вы сказали, что я ваша любимая ученица. И мне будет нужна ваша помощь, когда вы поедете в США. Мне нужно рекомендательное письмо.
      Из услышанного он понял, что через два месяца Инь будет в Штатах. Поэтому ее обещание было обманом.
      Чем больше он об этом думал, тем больше расстраивался. В его голове крутилась одна и та же мысль, что даже ее возможность поехать за границу была связана с Яном. Он решил, что ему надо действовать, пока не поздно.
      Он вспомнил, что она оставила ключи в замочной скважине стола, когда буквально выпихнула его из своего кабинета, и что она не заперла дверь, потому что в этот момент туда входил еще один преподаватель. Так он оказался в кабинете. Преподавателя там не было, и дверь также была не заперта. Никто не видел, как он вошел в комнату и обшарил ее стол. Это не привело к успеху. Единственные деньги, которые он смог найти, были монеты в маленькой пластиковой коробочке. Но потом он понял, что в ключнице ключи от задней двери шикумэня и от ее комнаты. И он кое-что вспомнил. В тот момент, когда он гостил у нее, Инь сделала дубликат ключей для него. Или из-за акцента, или из-за его деревенского вида специалист по замкам сделал два дубликата и отдал их ему. Бао не сказал Инь о том унижении, которое он испытал, и что он оплатил дополнительные услуги из своего кармана. Позднее он вернул только один дубликат.
      Он хранил ключи в ключнице, на которой был изображен танцор из балета «Красная женщина-солдат». Когда он возвратился в Шанхай, то привез ключи с собой.
      Бао начал строить планы, но с опаской. Он помнил о привычке Инь вставать рано утром для занятия гимнастикой. Обычно она уходила из шикумэня около пяти пятнадцати утра и не возвращалась до восьми. В это время он мог войти в ее комнату, взять все, что угодно, и выйти либо через передние, либо через задние ворота. Чем раньше, тем лучше конечно же, ведь большинство жильцов до шести часов еще спали. Пока его никто не видел выходящим из комнаты Инь, он был вне опасности. Единственный возможный риск был в том, что кто-то из жильцов мог узнать его. Но с прошлого визита он уже стал взрослым, и риск был не велик. Если бы даже его заподозрили как вора, полиция, возможно, не стала бы его искать, так как найти его в Шанхае очень трудно.
      Чтобы быть уверенным в своих планах, он проделал некоторые наблюдения. После недельного тайного изучения переулка он решил действовать. После того как Инь ушла утром 7 февраля, Бао сразу проник через заднюю дверь. Он совсем не считал свои действия неправильными, потому как полагал, что должен получить свою долю наследства Яна.
      Однако ему потребовалось гораздо больше времени, чем он предполагал, на то, чтобы украсть что-либо ценное. Денег оказалось мало, банковской книжки не было, еще меньше было кредиток. Потом он нашел рукопись на английском языке в картонной коробке под кроватью. Он не мог ее прочитать, но понял, что это могло быть.
      Когда он услышал на лестнице шаги, то не обратил на них внимания. В доме было много людей. Некоторые женщины рано утром шли в магазин за продуктами. Но, услышав звук ключа, вставляемого в замочную скважину, он запаниковал. Он метнулся, чтобы спрятаться за дверь, в надежде, что каким-то образом выскользнет незамеченным. На лице Инь он увидел ужас при виде ограбленной комнаты, где большинство ящиков были пусты, а коробки из-под обуви выброшены на середину комнаты. Когда она повернулась в его сторону, он выпрыгнул из-за двери, схватил с кровати подушку и накрыл ею лицо Инь, сильно прижимая тело к стене. Он сильно придавил ее голову к стене, пытаясь предотвратить ее крик. Когда же он наконец отпустил подушку, она, как мешок, сползла на пол.
      Бао знал, что рискует, потому что его могли или увидеть, или узнать соседи после всего происшедшего. Теперь это уже было убийство. Он взял рукопись и пару ценных вещей, которые нашел, открыл дверь комнаты и шагнул на лестницу. Он не мог покинуть здание через переднюю дверь. В любую секунду люди могли выйти из множества комнат, располагавшихся по обе стороны коридора.
      Когда он спустился вниз к задней двери, то увидел, как на улице женщина чистит креветки. Отступать было некуда, поэтому ему ничего не оставалось делать, как спрятаться под лестницей. Не имея никакого плана, он выглядел безголовой мухой, кружащейся в воздухе. После двух или трех долгих минут он услышал в переулке какую-то суматоху. Он выглянул и увидел, что Креветочницы на улице больше не было, и вылетел стрелой из своего укрытия.
      Рассказ Бао длился около двух часов. Юй почти израсходовал возможности диктофона. Незадолго до окончания рассказа Бао вернулся Чэнь с портфелем и рукописью под мышкой.
      Большая часть рассказа Бао подтвердила ранние догадки Юя, хотя некоторые детали удивили его.
      – Это сделал он, – сказал Юй Чэню, кивнув в сторону Бао.
      Чэнь положил рукопись на кровать, прямо перед Бао:
      – Ты знал, что у Инь была эта рукопись?
      – Нет, и мысли не было, – ответил Бао. – Но я думал об этом. Моя мать сказала, что у нее должна быть рукопись. Моя мать никогда раньше не встречалась со своим дядей Яном, понимаете?
      – Сразу отправляем его в отдел? – спросил Юй.
      – Да. Я позвонил Малышу Чжоу снизу из ресторана. Он сказал, что будет здесь в час на полицейской машине. Возможно, он уже ждет нас.
      Они спустились с Бао вниз. Малыш Чжоу действительно ожидал их в «мерседесе».
      – Следователь Чэнь, мы прислали для вас лучшую машину в управлении.
      Чэнь выглядел растерянным, когда положил руки на пухлый портфель, который лежал позади него на сиденье.
      – У меня один вопрос, товарищ Чэнь, – сказал Юй. – Рукопись романа Яна должна была храниться в банке вместе с переводом китайских стихов. Как она оказалась у нее в комнате?
      – Она была слишком умна и думала о себе. Вы считаете, депозитная ячейка будет безопасней для таких людей, как она? – спросил Чэнь. – Инь могла намеренно арендовать банковскую ячейку, чтобы люди думали, что все ценности там и что она не может держать что-то важное в комнате.

      Расследование дела Инь Лиге успешно завершилось, убеждал себя Чэнь, и перевод делового проекта закончен. Казалось бы, можно вздохнуть свободно. Но рано утром в квартире зазвонил телефон, напомнив будильник, поставленный на произвольное время. Звонил Гу.
      Когда Чэнь выслушал его, известная пословица пришла ему в голову: «Чему быть, того не миновать».
      Она была выведена внизу китайской традиционной картины, где дикий белый гусь несет на своих крыльях оранжевое солнце. Это был свиток, который он увидел несколько лет назад в Пекине в комнате подруги. Он был у нее с друзьями.
      Эти слова часто и неожиданно приходили ему в голову. Этим утром вновь была высказана идея о многоуровневом гараже, точнее, речь шла о дополнительном участке земли рядом с «Новым Миром», где предполагалось построить гараж. У Гу были веские причины для запроса, который он послал в правительство города, и сейчас он говорил об этом Чэню.
      – В «Новый Мир» будет приезжать много народа, не только на такси, но и на личном транспорте. Для большинства посетителей свои машины уже становятся нормой. Средний класс больше не заинтересован останавливаться у магазинов на улице Нанцзинлу. Почему? Там нет ни парковок, ни гаражей. По крайней мере, это одна из основных причин. «Дженерал моторс» уже подписала долгосрочное соглашение с правительством Шанхая по поводу совместного гигантского автомобильного предприятия. Кроме автомобилей «фольксваген», вы в скором времени увидите в Шанхае много машин «бьюик», так же как и в Нью-Йорке. «Новый Мир» в недалеком будущем станет достопримечательностью века. Мы должны предвидеть это в нашем деловом проекте, если не хотим, чтобы на прилегающей территории возникли ужасные пробки.
      – Вы верно говорите, – сказал Чэнь.
      – Это подорвет репутацию нашего города, особенно городского отдела по контролю за дорогами. Я думаю, нужно предпринять предупредительные меры, – добавил Гу. – Я помню, что вы были начальником такого отдела.
      – Временно исполнял обязанности. И то недолго.
      – Ой, а как зовут вашу секретаршу? Мэйлинь или что-то вроде того? Она просто обожает вас. «Храм слишком мал для такого бога, как старший следователь Чэнь» – вот что она сказала в ту ночь в клубе «Династия». Отдел по контролю за дорогами наверняка сделает все, что вы прикажете.
      «Как Гу хочет, чтобы я замолвил свое слово за него в отделе», – подумал Чэнь.
      – Не берите во внимание слова Мэйлинь, мистер Гу, – сказал Чэнь. – Почему вы раньше не внесли это предложение в проект городского правительства?
      – Это очень большой проект, некоторые детали могли быть упущены.
      Но Гу не упускал ничего. Чэнь был уверен в этом. Гу помнил о бывшей должности Чэня, когда предлагал ему этот хорошо оплачиваемый проект и когда прислал в качестве маленькой помощницы Белое Облако. Так же как и кондиционер, который сейчас стоял напротив книжного шкафа, водонагреватель в ванной, подарки на ночном столике матери в больнице. И адрес Бао тоже его подсказка.
      Не бывает бесплатного банкета. Он должен был заранее предвидеть это.
      Однако после перевода делового проекта он считал эти предложения разумными. А еще он поймал себя на мысли, что его интересует этот проект не только потому, что ему очень щедро заплатили. Чэнь был убежден, что проект улучшит культурный облик города. Для быстроразвивающегося города, такого как Шанхай, сохранность культурного наследия может иметь огромное значение, несмотря на то что «Новый Мир» задумывался, чтобы только внешне сохранить старый город.
      Для такого грандиозного проекта многоуровневый гараж просто необходим. Иначе не избежать катастрофической ситуации с улицей Хуайхайлу, так же как и на соседних территориях, которые будут запружены машинами жителей «Нового Мира», припаркованных где попало. Таким образом, отдел по контролю за дорогами может высказать свои предложения городскому правительству.
      Для Гу получение разрешения на землю в центре города, с целью сохранения культурного облика, так же как и сам проект, принесет ему огромные деньги. Бизнесмены обращаются к правительству по вопросам землепользования, и правительство города разрешает им это в соответствии с действующими правилами. Для коммерческого применения проекта такого высокого уровня, как «Новый Мир», Гу придется выложить немалую сумму. Но, когда Гу поручил эту работу Чэню, он провел этот проект под маркой сохранения культурного наследия. Он не включил в этот проект многоуровневый гараж, чтобы не было осложнений. Но, проводя гараж как дополнительную работу, ему необходимо было быстро получить одобрение от отдела. Деньги, которые Гу заплатил Чэню за перевод, были ничтожными, как перо, оторванное от пекинской утки, по сравнению с тем, что он надеялся получить.
      Однако, с другой стороны, разрешение, выданное Гу в ответ на его запрос, будет означать большую потерю дохода дорожного отдела. Большой современный гараж прекрасно разместит в себе множество машин, но также понадобится и большой штат контролеров, которые в любом случае должны будут собирать штрафы. Поэтому Чэнь понимал, что не так-то просто будет для него принять предложение Гу, и сам Гу тоже это понимал.
      – Ну, если это будет удобно, замолвите за проект словечко, – вкрадчиво сказал Гу.
      – Я сделаю пару звонков, – пообещал он. – И перезвоню вам, Гу.
      Чэнь первым делом решил пойти в больницу. Ему было необходимо оплатить счет. Вечером его мать должны были выписывать. Она волновалась по поводу расходов, хотя ей вовсе не обязательно знать, сколько все это стоит. В любом случае денег хватит. Это позволяло ему чувствовать себя уверенней, когда он пришел в расчетный отдел больницы. Пребывая в рыночной экономике, больница не делала исключений для пожилых людей. И он тоже зарабатывал деньги таким путем, что было приемлемо для системы.
      К своему удивлению, он узнал, что завод уже оплатил все счета за лечение его матери.
      – Уже обо всем позаботились, следователь Чэнь, – сказал кассир больницы с ухмылкой.
      – Товарищ Чжоу Дэсин, директор фабрики, хочет, чтобы вы ему перезвонили, когда у вас будет время. Вот номер его телефона.
      Чэнь позвонил ему с платного телефона в коридоре.
      Для Чэня не было сюрпризом, что он услышит в трубке теплые слова товарища Чжоу Дэсина.
      – У нашей фабрики трудные времена, товарищ следователь. Национальная экономика находится в переходном периоде, и государственная фабрика сталкивается с одной проблемой за другой. Однако за старого работника, каким является ваша мать, мы несем ответственность и берем все медицинские расходы на себя. Она посвятила всю свою жизнь работе на фабрике. Мы знаем ее как хорошего товарища.
      – Спасибо, товарищ Чжоу.
      Какая бы ни была мотивация, то, что сказал и сделал Чжоу, было политически правильным, это даже могло быть хорошим заголовком для передовицы в газете «Пиплс дейли».
      – Ради нашей будущей работы мы будем рады оказывать ей поддержку, я надеюсь, и вам тоже. Я столько слышал о важности вашей работы для города.
      Эта официальная учтивость была лишь видимостью. Но Чэнь не волновался. «Есть вещи, которые человек может делать, и есть вещи, которые не может». Это изречение Конфуция может еще означать, что не важно, если другие могут попросить его что-то сделать, он примет решение в соответствии со своими принципами.
      Новый тип социальных отношений распространялся, как паутина, тесно связывая нитями людей по интересам. Существование каждой нити зависело от других. Так или иначе, но старший следователь Чэнь был вплетен в эту сеть связей.
      – Вы мне, по правде говоря, льстите, товарищ Чжоу, – сказал Чэнь. – Мы все работаем на социалистический Китай. Конечно, мы поможем друг другу.
      Это не было конфуцианским идеалом общества, и не так видел совершенное общество его отец, нео-конфуцианский интеллектуал старого поколения. Однако Чэнь подумал, что «И», или обязанность ситуации, конфуцианский принцип, который делал акцент на моральном обязательстве, каким-то образом включает в себя также обязательства чьего-либо интереса.
      Тут Чэнь напомнил себе, что у него нет времени на философские рассуждения.
      Он вошел в палату матери. Она все еще спала. Несмотря на то что результаты исследований исключили вероятный диагноз, о котором он волновался, в последние годы она выглядела не слишком здоровой. Он решил побыть с ней немного. С начала перевода проекта, почти совпавшего с убийством Инь Лиге, это был первый день, который он мог спокойно провести с матерью, забыв об уликах, ключе к разгадке или о значениях слов или фраз.
      Она пошевелилась во сне, но все еще не просыпалась. Могло быть и так, что однажды, проснувшись, она, наверное, свела бы их разговор к одному вопросу: «Теперь, когда ты многого достиг в жизни, когда ты задумаешься о семье?»
      В традиционной китайской культуре «образование» и «семья» стояли в списке приоритетов на первом месте, хотя последнее казалось матери важнее. Что бы он ни говорил о своей карьере и своем месте в партии, его личная жизнь для матери оставалась все еще чистым листом.
      Он снова подумал о строчке под свитком с пекинским гусем, хоть и в другом контексте: «Чему быть, того не миновать». Похоже, еще не пришло время.
      Он начал чистить для матери яблоко и вспомнил, что на его месте это делала бы Белое Облако. Потом он положил очищенное облако в пластиковую коробку на ночном столике. Он мог сейчас начать собирать ее вещи. Но возможно, он уйдет до того, как она проснется.
      Он был удивлен, когда нашел маленькую фотографию Белого Облака в книге буддийских сутр его матери, она привезла ее с собой. Белое Облако стояла в впечатляющих размерами воротах Фуданьского университета в форме и выглядела молодой и энергичной. Он понял, почему его мать хранила ее фото. Для матери, как однажды сказал Лу Иностранец: «Все, что попало в бамбуковую корзинку, сразу может считаться овощем».
      Честно признаться, Белое Облако была милой девушкой. Она ему во многом помогла: с переводом, с матерью в больнице и с расследованием. За все это он не может просто поблагодарить ее. Он не хотел упоминать про их первую встречу, когда она была «девушкой К». Чэнь не считал себя снобом.
      Что конкретно думала о девушке его мать в связи с ним, не имело под собой серьезных оснований. И не из-за разницы в возрасте или из-за ее прошлого, это было просто потому, как ему казалось, что они жили в двух разных мирах. Не будь «Нового Мира», их пути никогда бы не пересеклись. Теперь перевод был закончен, и он был рад, что она могла вернуться в свою жизнь, какой бы она ни была. Для него в этом не было ничего сентиментального. Ей платили как маленькой помощнице. «Платили щедро», как она говорила, хотя по разным расценкам и причинам.
      – Вы старший следователь Чэнь? – заглянула в комнату молодая сестра. – Кто-то ждет вас внизу.
      Чэнь большими шагами спускался по лестнице. К его удивлению, в коридоре его ожидал секретарь Ли с большим букетом цветов в руках. Это никак не увязывалось со знакомым ему образом серьезного партийного работника в своем застегнутом на все пуговицы пиджаке. Неподалеку был припаркован полицейский «мерседес».
      – Мне сказали, что ваша мать все еще спит, – сказал Ли, – поэтому я думаю, что скажу вам пару слов здесь. Сегодня утром у меня была встреча в городском правительстве.
      – Спасибо, секретарь Ли. Вы занятой человек, и вам не нужно было обременять себя приездом сюда.
      – Нет, я должен был приехать раньше. Ваша мама такая миловидная пожилая дама. Вы знаете, я разговаривал с ней пару раз. Я также хочу поблагодарить вас от лица всей шанхайской полиции за прекрасно проделанную работу.
      – Следователь Юй работал. Я только чуть-чуть помог.
      – Не нужно скромничать, Чэнь. Это была прекрасная работа. Без политических сложностей. Просто великолепно. Это то, что мы собираемся сказать на пресс-конференции. Мотивом преступления были деньги, из-за которых возникла ссора между Инь и родственниками. И ничего связанного с политикой.
      – Да, ничего связанного с политикой, – механически повторил Чэнь.
      – На самом деле о нас уже положительно отозвались. Репортер газеты «Вэньхуэй бао» сказал, что отношения Инь и внучатого племянника Яна были поверхностными. А корреспондент газеты «Освобождение» говорит, что она была просто-напросто сообразительной и расчетливой женщиной.
      – Вы еще не проводили конференцию, так?
      – Ну, эти репортеры, должно быть, слышали о наших выводах. Их истории не помогут ее посмертной репутации, но я не думаю, что нам надо беспокоиться по этому поводу. Кстати говоря, нам не нужно упоминать о рукописи романа Яна. Мы не должны. Органы общественной безопасности так считают. В интересах партии ничего об этом не говорить.
      Чэнь понял, что в этом и заключалась истинная причина появления здесь секретаря Ли. Он будет руководить конференцией и поэтому должен быть уверен, что будет и что не будет сказано полицейскими по этому делу.
      После ухода Ли Чэнь заметил на земле лепестки цветов. Как и Белое Облако, он не хотел осуждать Инь. Несмотря на заявление Бао, сказанное в свою защиту, и комментарии репортеров, с дальним журналистским прицелом, Чэнь видел Инь женщиной, оказавшейся в сложном положении.
      Было правдой, что у Инь был денежный интерес в публикации сборника Яна. Однако, если быть честным, она, как редактор, вложила много сил в сборник. Труд во имя любви, в память о нем. Она еще могла зарабатывать деньги, давая частные уроки, как и другие учителя английского языка в девяностых годах. По последним данным, ей также приходилось выживать в этом быстроразвивающемся материалистическом обществе.
      Также было правдой и то, что Инь хранила рукопись романа Яна в секрете от других и не была намерена делить Яна с Бао, несмотря на то что он был наследником по закону.
      Так в чем же была сложность ситуации?
      Двум возлюбленным было отказано в кусочке бумаги, называемом в годы культурной революции свидетельством о браке.
      Что бы тогда случилось с рукописью, если бы Инь отдала ее Бао? Он и понятия не имел о ее содержании и ценности. Он постарался бы заработать денег, продав ее заинтересованному издателю, но никогда бы не добился успеха. Кончилось бы все это тем, что рукопись была бы конфискована органами общественной безопасности. Поэтому Инь хранила рукопись в секрете от Бао и от всех. Она, должно быть, ждала момента, подвел итог Чэнь. Потом, приехав в Гонконг, она вошла бы в контакт с литературным агентством, получила соглашение и забрала бы рукопись с собой в поездку в США.
      Это также объясняло и то, что она арендовала банковскую ячейку. Она, должно быть, думала о некой маскировке. Ей приходилось быть осторожной. Органы могли верить слухам, ходившим вокруг ее поездки в Гонконг.
      А что касается использования аванса, выданного американским издателем и скрепленного подписью, за роман Яна в качестве финансовой поддержки, то Чэнь не видел в этом ничего неправильного. Если бы роман был издан в США, Инь, оставшись в Китае, точно погрязла бы в политических дрязгах. Поэтому у нее не было выбора, кроме того, как ехать в США для публикации книги. Для нее это было важнее всего.
      Чэнь более не хотел уличать ее в плагиате. Если она не могла опубликовать всю книгу Яна, то, по крайней мере, часть его текста предоставила бы читателям. Как писал Ян в своем известном стихотворении «Я и ты», процитированном в романе, они считали себя одним целым. И не было никакого смысла искать различия между ними.
      В какой-то момент он решил, что это – трагичная любовная история, лишь она одна высвечивала темные моменты в жизни Инь и Яна. После смерти Яна Инь тщетно пыталась жить прошлой жизнью, она писала и работала над его рукописями, но в конце так и не достигла успеха.
      Чэнь вытащил копию рукописи из кармана. Это была поэма, которая по какой-то причине не была включена в сборник Яна. Поэма называлась «Гамлет в Китае». В своем романе Ян стремился превзойти структуру повествования Пастернака, включив последовательные размышления о жизни, разрушенной в годы социалистической революции под руководством Мао. Чэнь удивлялся, когда же Ян написал «Гамлета в Китае». Судя по хронологии событий, он мог сочинить поэму во время культурной революции. Если это так, то появление романа может относиться к «периоду революционной массовой критики», когда Ян являлся черной мишенью с его «преступлениями», написанными на черной табличке, висящей у него на шее. Однако Ян представил текст в таком завуалированном виде, что читатель, незнакомый с жизненным опытом Яна, мог увидеть в нем совершенно иную интерпретацию. Такая объективная дистанция была необходима. Она напоминала Чэню другого великого поэта, представившего Гамлета на потерянной земле.
      Даже сегодня Чэнь чувствовал связь с этой поэмой. Рано или поздно роль будет сыграна, какие бы значения или интерпретации ни были навязаны, вроде роли старшего следователя Чэня.
      Удивительно, но рукопись романа не имела названия. Чэнь думал, что ее можно назвать «Доктор Живаго в Китае». В конце концов, способ, как опубликовать рукопись, он мог бы найти. Он дал себе слово сделать это, так как не видел конфликта со своей политической преданностью как члена партии. Ян, также как Борис Пастернак, страстно любил свою страну. Роман не был выпадом против Китая. Более того, он представлял собой решительные поиски идеалов честного интеллектуала-патриота в то время, когда все в его стране было перевернуто с ног на голову. Роман был написан с непревзойденной страстью и мастерски по технике. Китай должен бы был гордиться столь прекрасной литературной работой, выполненной в темный момент истории, заключил Чэнь.
      Но он не хотел спешить, как, впрочем, и рисковать. Хотя рукопись была закончена уже давно, она все еще сохраняла свою силу. Первоклассная литература не зависит от течения времени. Не так уж важно, что рукопись лежала неизданной несколько лет.
      Органы общественной безопасности все еще не могли угомониться. Они расспрашивали о том, как старший следователь и его напарник нашли рукопись. Он им просто ответил, что это был тяжелый труд следователя Юя, который выследил Бао, тот сознался, и потом они сразу отвели его вместе с рукописью в полицию. Пресс-конференция состоялась, как и планировалось, на следующий день. Они больше не могли откладывать.
      Чэнь не сказал о том, что рукопись в течение двух часов была у него, и затем, прежде чем вернуться с ней в комнату Бао, он сделал копию в магазине, расположенном на углу. Его история выглядела правдоподобной, но органы общественной безопасности были с ним не в ладах, и ему приходилось быть осторожным.
      Кроме того, ситуация в Китае все время менялась, поэтому сложно было представить, что будет с публикацией романа Яна через пять или десять лет.
      – Старший следователь Чэнь. – К нему опять подошла в коридоре молодая медсестра.
      – Ах да, как мама?
      – У нее все в порядке, она все еще спит. Но после того как ее выпишут, вам нужно позаботиться о выборе ее питания.
      – Хорошо, – сказал Чэнь.
      – У нее все еще высокий уровень холестерина. Дорогие деликатесы на ее ночном столике могут плохо сказаться на ее здоровье.
      – Я понял, – ответил Чэнь. – Кое-кто из моих друзей просто неисправим.
      – Я рада, что у вашей матери такой успешный сын, у которого столько важных друзей.
      – Лучше вы ей об этом скажите.
      Когда он пошел к палате матери, то очень удивился, увидев Белое Облако, которая звонила по платному телефону. Она стояла к нему спиной, все в том же разноцветном шерстяном свитере, в котором впервые появилась у него в квартире. Она, должно быть, снова пришла проведать старую женщину.
      Он помнил, что у нее был мобильный телефон, но было неудивительно, что она пользовалась таксофоном, возможно, деньги в конце месяца за пользование мобильной связью могли закончиться. Ему тоже приходилось пользоваться таксофоном.
      Может быть, Гу дал ей мобильный телефон только на время работы? И теперь, когда работа закончилась, он заберет его? В любом случае это было не его дело.
      Казалось, что она поглощена длинным разговором. Чэнь был в шаге от нее, когда услышал, как она назвала его имя. Отойдя на несколько шагов в сторону, он прислушался, его было не видно за белой колонной.
      – Ох, этот старший следователь… это просто свинья… невероятно… такой весь занятой.
      Он стоял и подслушивал, не двигаясь, за колонной и убеждал себя в том, что, прячась здесь, он может что-то больше узнать о Гу.
      – По крайней мере, большие люди знают, чем надо заниматься с женщиной… Он был неприкасаемым работником. Он никогда не рискнет получить того, что хочет.
      В том месте, где стоял Чэнь, он не мог различить всех ее слов. Он мог лишь предполагать, что она, вероятно, говорит о ком-либо другом, но он-то знал, что это не так.
      – Он любит только себя…
      Ее раздражала его «политическая правильность» или «конфуцианская мораль»?
      Возможно, он был слишком начитанным, чтобы это выяснить. Она была, наверное, слишком современной, а он безнадежно старомоден. Отсюда неминуемый конфликт. Возможно, он не совсем понимал ее.
      В книге по дзэн-буддизму, которую он читал довольно давно, говорилось, что хороший урок приходит как порыв ветра. «Когда ты выключаешься из своей обычной жизни, на вещи можно посмотреть с совсем другой стороны».
      Или это был просто бизнес. В бизнесе каждый жест допустим, по всяким причинам. Он одобрял ее жесты, и, что более важно, Гу тоже. Не каждый день она могла получать такую работу. Теперь, когда бизнес окончен, она стала все называть своими именами.
      Все же это было больно слышать.
 
Я облако в небе, я тенью тебя захвачу.
И сердце твое вдруг в груди встрепенется.
Не бойся, оно снова ровно забьется,
Лишь только я бесследно улечу.
 
      Эти строчки из ещё одного стихотворения Сюй Чжимо, и тоже об облаке. Стихотворение звучало бы более естественно, если было бы прочитано голосом Белого Облака, но она теперь ничего не значила для Чэня, хотя он должен быть ей благодарен, несмотря на то, были ли их отношения партнерскими или нет. В те напряженные дни ее помощь была действительно необходима. Он пожелал ей всего лучшего.
      Он решил не возвращаться в палату к матери. Белое Облако будет там. Пришло время вернуться к своей рутинной работе в полиции, к которой он привык, как улитка привыкает к своей ракушке.
      Больше никаких маленьких помощниц, никогда.
      Позднее, по пути в управление, он заскочил в туристическое агентство и заказал матери путевку в Сучжоу и Ханчжоу в составе тургруппы. Она давно не отдыхала, еще с начала шестидесятых, когда взяла его с собой в Сучжоу в однодневную поездку. Он был юным пионером и в школе носил красный шелковый галстук. Она тоже была очень молодой, когда они вместе стояли в храме Сюаньмяо. Он думал, что поездка поможет ей поправиться. Жалко, что он не имеет возможности сопровождать ее. Нельзя было снова брать отпуск после того, как ему позвонили из Центрального комитета партии, из отдела по дисциплине, нацеливая на большую работу. Он решил не обсуждать это с матерью.
      – Какой вы хороший сын, – сказал турагент.
      Возможно, не так уж и плохо быть старшим следователем Чэнем.
      И он также решил, что вместо того, чтобы ждать дальнейших событий, он начнет прямо сейчас что-то делать с рукописью Яна. Старший следователь Чэнь готовился рискнуть.

      Юй был доволен окончанием дела Инь Лиге. Он сидел во внутреннем дворике, пока Пэйцинь на общей кухне готовила особый обед, «празднуя успешное завершение дела», как она ему сообщила.
      Циньцинь усердно готовился к важному тесту на следующей неделе. «Невероятно важный», – заявила Пэйцинь. Потому-то единственный стол в комнате до обеда был занят его учебниками.
 
      Трезвонящий телефон не давал Циньциню сосредоточиться. И Юй не хотел дымить как паровоз в той же комнате, где занимался сын. В результате Юю пришлось пойти во дворик, хотя там для этого времени года было довольно прохладно. Он сидел на бамбуковом стульчике, а перед ним стоял другой, немного качающийся стул, на котором располагались горячий чайник, беспроводной телефон и блокнот. Юй выглядел почти как уличный торговец. Он собирался написать заключительный отчет по делу Инь. После всего, что было, он считал это своей обязанностью.
      Действительно, старший следователь Чэнь, находясь в отпуске, сыграл решающую роль в развитии последних событий, но Юй считал, что он тоже немало сделал как подопечный Чэня. Иногда полицейскому приходится быть подобно слепой кошке, которая прыгает вокруг мертвой крысы, и все зависит от удачи. Все же кошке пришлось быть там и энергично прыгнуть в нужный момент. Что бы ни подумали другие, Чэнь и Юй вникали в мельчайшие подробности. Именно их следует благодарить за ежедневный вклад в решение дела.
      Надо было признать и то, что Пэйцинь очень помогла делу. Чэнь хвалил ее за проницательность, за ее видение текстуальных различий в рукописи «Смерть китайского профессора», что оказалось решающим в деле.
      Даже Почтенный Лян и тот сыграл свою роль.
      Секретарь парткома Ли заявил, что «дело бы осталось нерешенным, если бы не усердие следователя Юя».
      Ли не учел только одного: если бы не добросовестная работа Юя, дело «решилось» бы арестом и осуждением невиновного человека. На пресс-конференции Ли, конечно, не сказал об этом ни единого слова, и, пока шла конференция, он всячески старался отправить Юя домой отдыхать. Когда старший следователь Чэнь все еще был в отпуске, секретарь Ли понял, что пора обнародовать значимость их работы в средствах массовой информации.
      «И для меня тоже это момент триумфа, – думал Юй. – И момент искупления, несмотря на умилительно маленькую зарплату при высоком ранге и фиаско с обещанным жильем». Но, несмотря на все, это был момент, который мог снова вдохновить его остаться на должности полицейского.
      Когда он сидел во дворике, по-прежнему слышались телефонные звонки. У него больше не было времени, чтобы подумать о себе. Для завершения дела об убийстве надо было сделать еще очень многое.
      Какая бы ни была у Бао защита, для него все кончено. Не только городское правительство, но и центральное тоже были обеспокоены трагической смертью товарища Инь Лиге. Убийца должен быть наказан. Это давнее решение.
      Юю осталось известить Хун, бедную мать, которая все еще возлагала надежды на Бао. Это была неприятная работа, и он не спешил ее делать.
      Незавершенным пунктом в расследовании была рукопись, украденная Бао. Юй склонялся к тому, что она принадлежала скорее Яну, нежели Инь. Органы общественной безопасности сразу же заполучили ее. И к его удивлению, Чэнь не имел возражений. Юй решил, что потом он обсудит это с ним.
      Затем, в соответствии с желаниями Инь, какие бы ни были оставлены деньги от Инь и Яна, они должны быть использованы на стипендию студентам университета, которые пишут на английском. Юй хотел сам заняться этим делом.
      Домком так был польщен благодарностью от городского правительства, что они предоставили Юю честь выступить с речью на входе в переулок Сокровищницы сада.
      Лэй, владелец лавки, позвонил Юю и поблагодарил за работу.
      – Я благодарю вас от всего сердца, товарищ следователь. Наконец Инь найдет покой. Я знаю, она на небесах с улыбкой смотрит на наш переулок.
      И вы знаете что? Мой бизнес процветает. Поэтому я собираюсь дать название своему заведению: «Инь и Ян». Таким образом, я увековечу имя этой замечательной женщины, и это также поможет моему делу. Ресторанчик будет связан с историей о том, как Инь помогла мне подняться со дна нищеты. Она важный человек в моей судьбе.
      – Мы никогда не знаем своей судьбы, – сказал Юй, – но новое имя ресторана броское и должно привлекать посетителей, особенно тех, кто знает об этой истории.
      – Именно. «Инь и Ян». Само собой разумеется, следователь Юй, когда бы вы ни пришли в переулок, обед вам всегда обеспечен в ресторане «Инь и Ян».
      Гораздо сложнее было иметь дело с двоими мужчинами, Цаем и Ванем, которые сейчас были взяты под стражу.
      Цая должны были вскоре освободить. Почтенный Лян возражал, наставая на том, что подозревает Цая, у которого в ночь на 6 февраля и утро 7-го не было алиби.
      Наконец, Юю пришлось сказать свое слово: – Если Цай задержан как подозреваемый, то сейчас, когда дело уже закрыто, его следует отпустить. Я руковожу делом, и это мое решение.
      Ворча себе под нос, Почтенный Лян понял, что ему больше ничего не оставалось, как выпустить Цая.
      Но в случае с Ванем ситуация складывалась гораздо сложнее. Начиная с того, что никто не понял, зачем Вань пришел с повинной. Он не произнес ни единого слова, когда ему сказали об аресте Бао. Он сидел уткнувшись подбородком в грудь, как статуя, не объясняя, почему он сознался в преступлении, которого не совершал.
      По словам одного из членов домкома, Вань был ни много ни мало болен болезнью Альцгеймера, или что-то в этом роде, отсюда и признание. Другой полагал, что Вань таким образом привлекает к себе внимание, которого у него долго не было. По словам третьего, Вань, наверное, представил себя последним солдатом культурной революции. И наконец, по слухам соседей, Вань был тайно влюблен и сознался, чтобы впечатлить свою избранницу. Или его действия стали результатом комбинации различных фактов. Для Чэня Вань был рыбой, выброшенной на сушу в сегодняшнем Китае, что не могло не сказаться на его психике.
      Почтенный Лян был зол на Ваня. Местный участковый настаивал, что против него должны быть предприняты «хоть какие-то» меры. «Его должны посадить в тюрьму не меньше чем на три или четыре года. Вань заслужил. Он давал ложные показания! Этот бывший член рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна» чокнутый. Он думает, что может делать все, что ему вздумается, и все сойдет с рук, как в дни культурной революции. Он просто живет в весенне-осеннем сне! Наше общество – теперь законное общество».
      Однако секретарь парткома Ли был против заключения Ваня. «Достаточно – значит достаточно. У нас очень много историй, связанных с культурной революцией. Нет смысла мутить воду. Люди должны идти дальше. Оставьте старого мужчину в покое».
      По политическим соображениям муссировать разрушительные последствия культурной революции не было хорошей идеей, не следовало даже напоминать людям о ней. Такими картами играл Чэнь, хотя и Ли немногословно, но сказал об этом. В любом случае дело Ваня не было политическим, поэтому Юю нечего было и упоминать об этом. Каким бы негодующим ни был Почтенный Лян, секретарь Ли сказал последнее слово, заботясь о судьбе старика.
      Но все же неразгаданная тайна признания Ваня не давала покоя Юю.
      Раздавив окурок, Юй встал и перенес телефон в кухню.
      Пэйцинь занималась готовкой, двигаясь по лабиринту кастрюль и сковородок. Там едва ли хватало места для двоих.
      Она была искренне довольна исходом следствия и своим участием в нем.
      – Вот все и закончилось, – сказала она, повернувшись к мужу с улыбкой, а ее руки продолжали смешивать доуфу со свининой.
      – Еще столько надо сделать.
      – Как хорошо, что мы почтили память Яна, – сказала она. – Инь была единственной отрадой в его последние дни. Теперь ее убийца найден. На небесах, если они есть, Ян будет доволен. Ты можешь достать мне сборник стихов? Он во втором ящике.
      – Конечно, а зачем?
      – Мне кажется, я только сейчас поняла стихи Яна, – сказала Пэйцинь. – Извини, у меня испачканы руки. Но, когда ты принесешь сюда книгу, я должна тебе кое-что сказать.
      Юй вернулся с книгой в руках.
      – Найди, пожалуйста, поэму под названием «Кот культурной революции», – сказала она. Ты можешь мне ее прочитать?
      Он начал читать низким голосом, заинтригованный. Не слишком ли много времени жена уделяла чтению, прямо как старший следователь Чэнь. К счастью, у нее было не так много кумиров, таких как Ян.
      Кроме них в кухне больше никого не было.
 
Моя фантазия сбылась -
Культурная революция началась.
Я, словно кот, через окно мансарды вылезший,
Крадусь по крыше черной, вниз гляжу
И взглядом в комнатах людей я нахожу,
Полно людей в одежде явно не по норме,
А в необычной униформе,
С повязкой «хунвейбин» на рукаве.
Вдруг снизу: «Эй ты, подонок, слышишь, уходи».
И этот голос я, конечно, слышу,
Но все же рад, что прыгнул я на крышу,
И где впервые одинокую увидел я звезду,
И свет ее мерцающий так долго.
Среди людей в окне я маму вижу.
Смотрю и не узнаю ее.
Табличка на груди, с веревкой рыжей
Накрученной на шею.
Вокруг толпа, как в зоопарке, все глазеют.
Но я молчу и на нее смотрю,
В глазах ее читая обреченность.
И в темноту ночи я делаю прыжок.
Настало утро. Я был расстроен очень,
Увидев маму, бегущую по крыше,
С доской на той веревке рыжей,
С распухшей шеей преклоненной ниже.
И, глядя на нее, не смею крикнуть, как
Кричала мама этой темной ночью.
А вслед ей кто-то:
«Иди и плошку риса принеси мне, слышишь».
Она ушла, нет, унеслась в ту непролазную,
Бурлящих будней грязь,
Как будто бы за мышью погналась.
Пусть не в обличье человечьем я,
Таким же хунвейбином стану
По-кошачьи диким.
Я как-то от дантиста шел домой,
Вдруг, словно наяву, я слышу
Визг ее.
«Резцы твои остры, но гороскоп Неумолим,
И вряд ли ты поспоришь с ним
Ведь ты же рождена, увы, слепой
Под знаком мыши», -
Сказал рассказчик, тяжело вздыхая
В минуты смертные ее.
Знать было это предзнаменованье.
И я бежал, как дикий зверь,
Не смог прожить я девяти дарованных мне жизней
И в джунгли прыгнул,
Лишь на бумаге белой
След остался от кошачей лапы.
 
      – Да, это о культурной революции, – сказал Юй.
      – Сейчас я больше узнала о его жизни, – вздохнула Пэйцинь, – я уверена, что рассказчик говорит о Хун как о дитя «черной семьи». Ее семью преследовали «красные охранники». Те дети страдали от ужасной дискриминации. Их считали «политически ненадежными». Они были люди без будущего в социалистическом Китае.
      – Да, вот поэтому она и осудила своих родителей, как мне сказали.
      – Меня это тоже касается, потому что у меня было то же самое. На моих родителей тоже оказывали давление, они это от меня скрывали. – Голос Пэйцинь задрожал. – Какая поэма! Она выражает нечеловеческое отношение к детям во время культурной революции.
      – Да, культурная революция принесла много бед. Даже сегодня встречаются люди, которые не могут выйти из тени, в том числе и Хун, и, возможно, Бао тоже.
      – Ян оставил рукопись романа, так?
      – На английском. По словам Чэня, этот роман похож на «Доктора Живаго», он о жизни китайского интеллектуала во времена правления Мао, но органы общественной безопасности уже забрали ее себе.
      – Ты же мог сделать копию.
      – Не было времени. В ту минуту, когда мы пришли в управление, там уже были они.Они уже знали обо всем. И секретарь Ли был конечно же на их стороне. Чэнь успел прочесть только пару страниц внизу, в ресторане.
      – Что?
      – Он настоял на том, что Бао должен допросить я, поскольку это мое дело, а он пока почитает книжку в маленьком ресторанчике на первом этаже. Но он не пришел, пока не закончился допрос.
      – Чэнь ничего не говорил о рукописи?
      – Нет, ни слова.
      – Наверное, у него на это свои причины. Я думаю, что не нужно было его об этом спрашивать, – сказала Пэйцинь. – Чэнь – умный человек. Возможно, здесь был какой-то риск.
      – Ты имеешь в виду, что он не хотел вовлекать меня в какое-нибудь рискованное дело, ведь органы не дремлют.
      – Возможно. Я только предполагаю. – Пэйцинь сразу поменяла тему. – Ой, сегодня вечером у нас будет чудесный ужин. – Она резала креветки для доуфу.
      – Не нужно готовить столько еды. У нас сегодня не будет гостей.
      – Ты доказал управлению, какой ты способный полицейский. Это и надо отметить.
      – А я этим утром, сидя в «Старом предместье», думал об увольнении, – сказал Юй. – Все эти годы я так мало зарабатывал. А тебе приходится так много работать, и в ресторане и дома. Я мог бы больше зарабатывать для семьи, если бы у меня было свое маленькое дело, вместе с твоим директором или Лу Иностранцем.
      – Да ладно, муженек. Ты отлично поработал. Я горжусь тобой. – Пэйцинь улыбнулась. – Деньги многое значат, но не все. Как тебе вообще могло прийти такое в голову?
      – Спасибо, – сказал Юй и подумал: «Но ведь ты сама однажды мне это предложила».
      – А теперь я пойду жарить ребрышки. Масло уже брызгает. Погуляй во дворике. Я позову тебя, когда ужин будет готов.
      Юя ждал еще один сюрприз – неожиданный гость. Это был Цай, игрок в крикет, который был отпущен на свободу после того, как вмешался Юй. Он стоял на пороге, держа в руках бутылку водки «Маотай» и огромную живую черепаху с мягким панцирем. Когда он узнал, что Циньциню надо готовиться к тесту, Цай настоял на том, что непременно должен составить Юю компанию во дворике.
      – Ваш сын учится. Это здорово. Это самое главное под нашим солнцем. Если бы у меня было хорошее образование, мой бизнес не развалился бы. Выйдем на улицу, покалякаем, – сказал Цай, оставляя Пэйцинь подарки. – Гражданин следователь, благодарю вас.
      – Я просто делаю то, что должен делать полицейский. Вы не должны меня благодарить, и не надо было приносить подарки.
      – Это за услугу, – искренне сказал Цай. – Теперь за мной должок.
      – Не загружайте меня вашим блатным жаргоном. Я полицейский, ведущий дело Инь. Вы к этому делу не причастны, так почему вас должны держать в тюрьме?
      – Побольше бы таких полицейских, как вы, а не таких, как Почтенный Лян, тогда было бы проще жить.
      – Теперь, когда вы на свободе, сделайте что-то значимое в своей жизни, Цай. Вы не можете целыми днями играть в крикет. Задумайтесь о своей семье. Ваша жена Сю Чжэнь никогда не сомневалась в вашей невиновности.
      – Я изменюсь весь, как если бы я отмыл сердце и переставил кости. Да, Сю Чжэнь очень хорошая жена. Она могла все свалить на меня, но она так не сделала. Она приходила ко мне каждый день, приносила еду, какую я люблю. Я ошибся, когда думал, что она вышла за меня только из-за денег.
      – Да, когда попадаешь в беду, то обнаруживаешь, кто на самом деле заботится о тебе.
      – У меня еще остались связи. Я вернусь в Восточные горы.
      – Еще один вопрос, Цай. Когда вас взяли под арест, почему вы не сказали Почтенному Ляну, что вы в действительности делали тем утром? Мне просто интересно. Не важно, что вы мне скажете, вам незачем волноваться. Это между нами.
      – Я доверяю вам, гражданин следователь. Той ночью я играл в мацзян в бане всю ночь. Мацзян – это не азартная игра, каждый знает. Это просто игра, в которой нужно положить несколько монет, иначе будет неинтересно.
      Но я уже сидел за азартные игры в начале семидесятых. Если бы я сказал об этом Почтенному Ляну, он бы раздул шумиху.
      – Понятно. Мацзян или крикет, ничего хорошего от них не будет.
      – Даю слово, гражданин следователь. Я не упущу свой второй шанс. Если моя рука еще хоть раз дотронется до мацзяна или крикета, клянусь небом, пусть у меня разовьется рак кожи. Гадом буду.
      – Тогда у меня еще один вопрос, – сказал Юй. – Пока вы были в заключении, неожиданно пришел Вань и взял всю ответственность за преступление на себя, хотя он не имеет к этому никакого отношения. У вас есть какие-либо соображения на этот счет?
      – Я в тупике. Наверное, он спятил. Была у нас ссора не так давно.
      – Почему?
      – Вань не знал, сколько я даю Сю Чжэнь каждый месяц. А это не его дело. Эта старая страшная жаба просто мечтает сожрать белого лебедя.
      – Что вы имеете в виду?
      – То, как он смотрит на Линди, факт. Хочет угодить ей, совсем с ума сошел.
      Следователь Юй вспомнил сцену, когда Вань сидел ничего не делая на бамбуковом стуле во дворике и смотрел, как Линди разрезает спиралевидные ракушки.
      – Но я все еще не понимаю, почему он заявил, что убийца.
      – Пес его знает, – сказал Цай.
      – Уважаемый Цай, я только что положила черепаху в пароварку! – крикнула Пэйцинь из кухни. – Я очень долго чистила ее. Пожалуйста, оставайтесь ужинать. Черепаха будет готовиться недолго.
      – Спасибо, Пэйцинь, но боюсь, что мне надо идти. Сю Чжэнь будет волноваться, если я не приду к ужину. Если что-нибудь надо будет сделать, гражданин следователь, дайте мне знать. Сделаю все, что смогу, как лошадь или собака.
      Юй и Пэйцинь проводили Цая до выхода из переулка.
      – Нужно немного подождать, – сказала Пэйцинь Юю. – Угольные брикеты, которые я сделала на прошлой неделе, плохо горят. Надо еще подождать, пока черепаха сварится. – Она вытерла руки о фартук, на котором была капли свежей крови.
      – Ой, ты порезала руку?
      – Нет, это кровь черепахи. Не волнуйся.
      Юй не знал, как долго ему придется ждать, но уже немного проголодался. Он позвонил мистеру Жэню, чтобы искренне поблагодарить его за информацию о Ване.
      – Я ничего не слышал о Ване и Линди, – сказал мистер Жэнь. – Люди не часто откровенничают со мной. Но дыма без огня не бывает: однажды вечером, несколько месяцев назад, я видел, как Вань сунул ей в руки пухлый конверт.
      – Вы думаете, Вань сознался ради Линди?
      – Ну, Цай – самая главная поддержка всей семьи. Если Цая осудят и казнят, вся семья разрушится. Так что это мог быть акт романтического самопожертвования, довольно запутанная история, – задумчиво произнес мистер Жэнь. – Но я все-таки не уверен. Вань – сильно разочарованный пожилой мужчина.
      Я могу понять его. В начале пятидесятых, когда моя компания съехала, я подумал, что настал конец света. Я волновался за детей. А Вань здесь совсем один. Для него это, может, единственная возможность покончить со своей агонией политически надежным способом и в то же время сделать последний красивый жест в сторону Линди.
      – Да, теперь здесь есть смысл.
      – Я так рад результатам расследования, товарищ следователь. Настоящий убийца пойман. Все справедливо, – сказал мистер Жэнь. – Кстати говоря, рисовый пирог в ресторане Пэйцинь «Четыре моря» прекрасный. Я вчера там был. Знаете, я, наверное, лет сорок назад встретил ее отца. Правда, в этом мире красной пыли вещи могут быть запланированы.
      В следующий раз я принесу к ней в ресторан полкило свинины. Если у вас есть мясо в холодильнике, то вам не нужно идти в «Старое предместье», чтобы поесть его. Но вам нужна хорошая лапша. Свинину лучше всего есть с лапшой в горячем супе.
      – В следующий раз я представлю вас своему начальнику, старшему следователю Чэню. Он такой же гурман. Вам двоим будет о чем потолковать.
      В этом мире красной пыли прослеживалось какое-то мистическое соответствие, как сказал мистер Жэнь. У Юя все еще был в руках телефон, когда позвонил Чэнь.
      – Я разговаривал с городским жилищным отделом, – сказал Чэнь настойчивым голосом, – есть квартира, правда, из вторых рук в районе Лувань. Двадцать четыре квадратных метра, из двух комнат. Естественно, она не из тех новых фантастических квартир, зато в шикумэне и практически в центре города.
      – Правда?
      Юй был смущен, что Чэнь заговорил с ним о квартире, а не о деле.
      – Я сделал пару звонков и узнал, что это неплохая квартира, – продолжал Чэнь.
      – Квартира в шикумэне? – Юй не был уверен, что должен решиться на эту альтернативу. Но это было лучше того, где он жил сейчас: жилплощадь была на десять метров больше и уже разделена. Соответственно, выделится комната Циньциню. Юю теперь не придется делить дверь с отцом, Старым Охотником. Но там не будет ванной или кухни. И если он ее возьмет, ему никогда не достанется новая квартира.
      – Вы можете подождать, следователь Юй. Я все сделаю для вас. В следующий раз управление получит новую жилищную разнарядку, и вы будете первым в списке, но…
      Эту часть речи Юй слышал много раз, особенно про «первым в списке». Циньцинь был уже большим мальчиком. Сколько Юй еще может ждать? В конце концов, это будет птичка в руках – настоящая квартира, а не пустые обещания секретаря Ли.
      – Кто знает, что произойдет в следующий раз? – усмехнулся Юй.
      – Вот именно. Жилищная реформа в Китае неминуема, но… – сказал Чэнь, цитируя пословицу: – «Пройдя деревню до конца, ты не сможешь найти другого постоялого двора».
      – Я подумаю над этим, – сказал Юй. – Обсужу с Пэйцинь.
      – Да, обсудите с ней. Я тоже думаю купить маленькую комнату в том же месте. По-моему, это хороший район с огромным потенциалом. Это будет комната для моей матери. Вы можете стать соседями.
      – Здорово.
      Юй слишком хорошо знал своего начальника. Чэнь умел недосказать. С его связями от старшего следователя можно было ожидать сюрпризов.
      – Дайте мне знать о своем решении как можно скорее.
      – Я позвоню вам завтра, спасибо, начальник. Юй стоял во дворике и прикуривал очередную сигарету, комкая пустую пачку. Он основательно задумался о второсортной квартире.
      В конце концов, в шикумэне было важное преимущество: дворик. Если они въедут в квартиру в новом районе Тяньлин, сможет ли он уже вот так покурить?
      – Ужин готов, – позвала Пэйцинь.
      – Иду, – ответил Юй.
      После ужина он собирался сказать ей о новом жилье. Возможно, она повторит комментарий Чэня, слово в слово. Иногда Пэйцинь быстрее его могла читать чужие мысли, как в расследовании. «Я и вправду должен гордиться ею», – говорил он себе, открывая дверь. Но сначала он хотел насладиться ужином. На столе стояла отварная черепаха.
      – Черепаха особенно хороша для уставших мужчин средних лет, – прошептала Пэйцинь ему на ухо.
      Это была черепаха чудовищных размеров. Блюдо из черепахи, сдобренной тертым имбирем и нарезанным зеленым луком, наполнило маленькую комнату фантастическим ароматом.

      Цю Сяолун родился в Шанхае, имеет степень магистра гуманитарных наук и доктора философии. С 1989 года живет в США. Обладатель множества престижных литературных наград. Преподает китайскую литературу в Университете Джорджа Вашингтона в Сент-Луисе.
 
      Qiu Xiaolong was born in Shanghai, China. He is the author of the award-winning Inspector Chen series of mystery novels, Death of a Red Heroine(2000), A Loyal Character Dancer(2002), When Red Is Black(2004), A Case of Two Cities(2006), and Red Mandarin Dress. He is also the author of two books of poetry translations, Treasury of Chinese Love Poems(2003) and Evoking T'ang (2007), and his own poetry collection, Lines Around China(2003). He lives in St. Louis with his wife and daughter.
 

***