– Продолжайте, товарищ Вань. Это очень поможет следствию.
– Она была частью черной дьявольской силы, с помощью которой пытались делать историю. Возвращаясь в двадцатые-тридцатые годы, в те бедственные годы, когда Китай был растоптан империалистами и капиталистами, буржуазные интеллигенты наслаждались тем, что выбрасывали кости своих учителей. В ее книге вы, вероятно, обратили внимание, что рабочий класс выведен клоунами и головорезами, без учета того жизненного факта, что мы разрушили три больших горы: империализм, феодализм и капитализм – и построили новый социалистический Китай.
Юй понял, почему Вань был озлоблен более, чем большинство пенсионеров. Вань, должно быть, прослушал в университете много политических лекций и у себя дома придумал известный в семидесятых годах политический термин. Теперь, в девяностых годах, его взгляды устарели.
– Она тоже пострадала во время культурной революции, – заметил Юй.
– Может, кто-то и жаловался на культурную революцию, но только не Инь Лиге. Кем она была? Известной среди хунвейбинов! Почему были посланы в школы рабочие пропагандисты? Чтобы бороться с тем разрушительным беспорядком, который они оставили.
– Что ж, прошлое остается в прошлом, – сказал Юй. – Позвольте задать другой вопрос, товарищ Вань. Не замечали вы за ней что-нибудь необычное в последнее время?
– Нет, я не обращал на нее внимания.
– Заметили ли вы что-нибудь необычное в доме?
– Нет, я такое не запоминаю. я старик, пенсионер. Это дело домкома, все замечать.
– Вас не было дома в то утро, когда Инь была убита, так?
– Да, я был на набережной, занимался гимнастикой
;– сказал Вань. – Завод, на котором я работал, больше не платит за медицинское обслуживание, поэтому мы вынуждены сами заботиться о себе.
– Понятно. Кто еще вместе с вами занимается гимнастикой?
– У нас много народу. Некоторые занимались гимнастикой с мечом, а кто-то с ножами.
– Вы знаете их имена и адреса?- добавил Юй. – Это всего лишь формальность. Я должен спросить одного из них, чтобы подтвердить ваше присутствие.
– Да будет вам, товарищ детектив Юй. Люди занимаются гимнастикой двадцать-тридцать минут утром, а потом возвращаются домой. Нет смысла спрашивать имя каждого или их адрес. Некоторые кивают мне, но они не знают, как меня звать, и я их не знаю. Вот и все.
Было понятно, что сказал Вань, но Юй уловил легкое колебание в словах пожилого человека.
– Что ж, если вы завтра узнаете одно или пару имен, дайте мне знать.
– Если завтра пойду на набережную, то непременно. Если у вас больше нет вопросов, товарищ следователь, то мне есть чем заняться этим утром.
– Тогда я поговорю с вами потом.
Юй закурил, постучал пальцами по столу, пометил галочкой имя Вань и перешел к следующему. Просматривая информацию о мистере Жэне, третьем в списке Почтенного Ляна, Юй хотел вычеркнуть его из списка, потому что был о нем хорошего мнения. Мистер Жэнь был по классовому положению «капиталистом». До 1949 года здания шикумэнь принадлежали отцу Жэня, который был казнен как контрреволюционер в пятидесятых годах, а дом был конфискован. Тогда Жэнь был вынужден ютиться в маленькой отгороженной комнате в южном крыле дома. Для семьи Жэня последующие годы стали чередой продолжающихся неудач и подозрений. В культурную революцию мистера Жэня водили по переулку в окружении группы хунвейбинов, его голова была опущена вниз, а на шее висела доска с надписью: «Долой черного капиталиста Жэня!» Но как говорится в даосском трактате «Канон Пути и Добродетели»: «Если чья-то судьба опустилась на дно, она начинает меняться». Все общество подверглось громадным реформам. Все жильцы дома перемешались, словно карты в колоде. Сын Жэня уехал учиться в Штаты и учредил компанию, занимающуюся высокими технологиями. В последний свой визит в переулок Сокровищницы сада он предложил отцу купить квартиру в лучшем районе города, но мистер Жэнь отказался.
Мистер Жэнь захотел остаться в этом доме, поэтому Почтенный Лян усмотрел в этом факте нечто подозрительное. Должно быть, мистер Жэнь затаил злобу на всех тех, из-за которых он так страдал. Как говорится в пословице: «Мужчина может ждать отместки и через десять лет». Возможно, поэтому мистер Жэнь пытался чинить препятствия власти, выказывая тем самым давно затаенную злобу. Если это так, Инь оказалась хорошей мишенью. Убийство писательницы-диссидентки легко могло оказать давление на правительство. Если дело не будет раскрыто, это может подорвать авторитет партии. Тогда Инь была создателем хунвейбинов. Примечателен тот факт, что ее смерть могла стать местью за все его личные обиды.
Так же как у Ваня, у мистера Жэня было неподтвержденное алиби. Тем утром он ушел в ресторан «Старое предместье», где готовят лапшу. Он завтракал в компании нескольких приятелей и сказал, что не может предоставить ни чек из ресторана, где был в то утро, ни адреса людей, завтракавших вместе с ним.
Версия, высказанная Почтенным Ляном, скорее всего, была навеяна одной из революционных пекинских опер – «Гавань», написанной в семидесятых годах, когда капиталисты при каждом удобном случае устраивали саботажи из-за их лютой ненависти к социалистическому обществу. Но как показалось Юю, к реальности девяностых годов она не имела отношения.
Юй решил допросить мистера Жэня, но по несколько другим причинам. Что касается денег, то не было никаких упоминаний о необычных связях или конфликтах между ним и Инь. Также ничего не было замечено в его отношениях с соседями. Мистер Жэнь, как и любой другой посторонний человек в доме, просто мог оказаться свидетелем.
Мистер Жэнь был мужчиной семидесяти лет, но выглядел для своего возраста довольно энергичным. На нем был костюм западного кроя и красный шелковый галстук, как у капиталиста из одной современной пекинской оперы. В революционные годы общепринятым было слово «товарищ», хотя за последние годы обращение «мистер» вернулось. Казалось, его прошлый черный статус превратился в устаревшее почетное звание. Политическая мода изменилась.
Удивительно, он напомнил Юю отца Пэйцинь, которого видел на черно-белой фотокарточке.
– Я догадываюсь, почему вы хотите поговорить со мной сегодня, товарищ следователь, – сказал мистер Жэнь тоном образованного человека. – Почтенный Лян взял меня на заметку.
– Почтенный Лян уже многие годы работает участковым. По-видимому, он очень хорошо знаком со словами председателя Мао о классовой борьбе, вот и все. Я простой полицейский, по заданию расследую это дело, товарищ Жэнь. Мне нужно поговорить со всеми жильцами. Любая информация, предоставленная вами об Инь, несомненно, поможет нам в работе. Я ценю ваше сотрудничество.
– Догадываюсь, что вам сказал Почтенный Лян. – Мистер Жэнь изучал Юя сквозь очки. – Прошли годы, я носил на своей шее табличку «черный капиталист», а Инь – повязку члена хунвейбинов на рукаве. Он высказал предположение, что я, должно быть, все эти годы, вплоть до сегодняшнего дня, таил злобу. Но это нонсенс. Для меня многое унесло ветром, политическим ветром. Человек моего возраста не может позволить себе жить прошлым. Инь была среди хунвейбинов, но там были миллионы. Многие из них страдали, так же как и она. Нет причины ее выделять.
– Давайте я вам кое-что расскажу, мистер Жэнь. Я прекрасно понимаю вашу точку зрения. Отец моей жены также был капиталистом. Не все было таким честным по отношению к нему, да и для Инь тоже.
– Спасибо, что сказали мне это, товарищ Юй.
– Позвольте задать вам вопрос, который я задаю каждому жильцу. Какое впечатление сложилось у вас от Инь?
– Боюсь, мало что могу вам рассказать. Наши пути едва пересекались, несмотря на то что мы жили в одном доме.
– Никогда не пересекались?
– В шикумэне ты либо все время общаешься со своими соседями, или вообще не общаешься. На мою долю выпало быть таким черным, политически черным, что люди бегали от меня, как от чумы. Я не виню их. Никто не хотел навлечь на себя неприятности. Теперь я больше не черный, но мне приходится жить одному, – горько улыбаясь, сказал Жэнь. – Инь держалась подальше от всех, у нее были на то свои причины. Наверное, это было нелегко для нее. Одинокая женщина, в свои сорок лет она была вынуждена замкнуться в своей памяти, как моллюск.
– Как моллюск? Интересно.
– Инь была не такой, как все, она пряталась в ракушке прошлого или, точнее, как улитка, потому что ее место укрытия могло быть невыносимой ношей для нее. Большинство ее соседей избегали ее из-за того, что она другая.
– Мистер Жэнь, вы когда-нибудь разговаривали с ней?
– Я ничего не имел против нее, но исходя из своих соображений не разговаривал с ней. Она также не разговаривала с другими, – добавил мистер Жэнь, выдержав паузу. – Есть и другая причина: никто из нас практически не готовил на общей кухне. Она, должно быть, была слишком занята писательской деятельностью. А что касается меня, то я экономный гурман.
– Экономный гурман? – спросил Юй. – Пожалуйста, расскажите мне поподробнее.
– Что ж, «красные защитники» в начале культурной революции забрали все мое имущество. Наверное, то же самое случилось и с семьей вашей жены. Пару лет назад правительство компенсировало мой ущерб. Немного, так как компенсация основывалась на ценностях времен конфискации. Мои дети не нуждались в деньгах, так что компенсация для покупки гроба мне не нужна. У меня есть слабость – мне приходится исповедоваться, – люблю хорошую пищу, особенно недорогие шанхайские деликатесы. Поэтому я ем столько, сколько смогу. Кроме того, старому человеку слишком обременительно зажигать огонь в плите каждое утро.
– Моя жена тоже каждое утро зажигает огонь в плите. Я знаю, о чем вы говорите. Интересно, мистер Жэнь, около года назад вам пришлось переехать, но вы отказались от предложения вашего сына купить новую квартиру в престижном районе. Почему?
– А почему я должен переезжать? Всю свою жизнь я прожил здесь, и все здесь памятно мне. Лист должен падать к корням. Мои корни здесь.
– Но новые апартаменты, должно быть, гораздо удобнее, с газом, ванной и другими современными удобствами.
– Мне и здесь хорошо. Для экономного гурмана это лучшее место, близко от многих превосходных забегаловок, до которых можно дойти пешком. Наверное, вы уже кое-что поняли. В то утро, когда была убита Инь, я был в ресторанчике «Старое предместье», где готовят лапшу. Я хожу туда пару-тройку раз в неделю. Там несколько завсегдатаев, таких как я. Некоторые ходят туда каждое утро. «Старое предместье» – одно из немногих государственных предприятий, которое поддерживает качество еды на высоком уровне по приемлемым ценам. Очень вкусно и дешево. Вам обязательно нужно посетить его.
– Спасибо за предложение, товарищ Жэнь. Если вам захочется еще что-нибудь рассказать об Инь, позвоните мне.
– Хорошо. Попробуйте лапшу, если у вас будет время.
Как только старик вышел из кабинета, Юй взглянул на часы в намерении позвонить старшему следователю Чэню, такому же гурману, хотя и не всегда экономному, но в кабинет ворвался Почтенный Лян:
– Звонили из главного офиса шанхайского народного банка. У Инь Лиге была депозитная ячейка в районе Хуанпу.
Кажется, это важно. Юй забыл про обед и поспешил в банк.
7
Это утро было наполнено ароматом жареного хлеба и свежего кофе. Раздался телефонный звонок, и к телефону на прикроватной тумбочке уже тянулась стройная рука.
– Нет! – Чэнь разом выпрыгнул из кровати, схватил телефон, судорожно протер сонные глаза. – Я возьму!
Звонил секретарь парткома Ли. Чэнь быстро сообразил, что должен был предоставить объяснения своему начальнику, и еще вспомнил, что Белое Облако обещала прийти и приготовить ему завтрак, пока он спит. Ли хотел познакомиться с делом Инь.
– Я в отпуске, – сказал Чэнь. – Зачем я вам нужен, товарищ Ли?
– Некоторые утверждают, что это политическое дело, потому что якобы наше правительство избавилось от писательницы-диссидентки коварным путем. Вы понимаете, что это полная чушь.
– Да, конечно. Люди могут делать безответственные заявления, но мы не обращаем на них внимания.
– В этот круг расследования попала также и та иностранная корреспонденция Инь. Правительство устроило поминальную службу в ее честь, но одна американская газета описывает это как «прикрытие», – негодующе сказал Ли. – Сегодня со мной разговаривал мэр. Мы должны раскрыть это дело в кратчайшие сроки.
– Следователь Юй – опытный работник полиции. Я обсуждал с ним это дело вчера по телефону. Он делает все, что в его силах. Не думаю, что смогу чем-либо помочь.
– Это невероятно сложно, дело весьма деликатное, – напирал Ли. – Нам пришлось нанять лучших людей.
– Но это мой первый отпуск за три года. Я уже все спланировал, – настаивал Чэнь, не решаясь упоминать о переводе, за который он взялся. – Да и хорошо ли мне вмешиваться?
– Да ладно вам. Каждый знает, что Юй ваш человек. Более того, вы писатель и можете лучше всех понять Инь. Лишь вы сможете разобраться в некоторых нюансах дела, а Юй вряд ли.
– Что ж, я буду рад помочь вам, – сдался Чэнь. Эти аргументы имели смысл. Несмотря на доходный перевод, Чэнь решил сократить свой отпуск.
– Мэр опять позвонит мне на следующей неделе Чэнь, – продолжил секретарь Ли. – Если дело останется нераскрытым, что прикажете ему сказать? Он понимает, что дело расследуется вашей спецгруппой.
Чэнь был крайне раздражен тем, что его впутывают в это дело, но сказал:
– Не волнуйтесь вы так, секретарь Ли. Конечно же под вашим руководством дело будет раскрыто.
– Мы не можем недооценивать политическую значимость дела. Вы обязаны помочь следователю Юю всеми возможными способами, Чэнь.
– Вы правы, секретарь Ли. – Было странно, что Ли все время твердит про значимость дела, и Чэнь решил пойти на компромисс: – Как только будет время, я разберусь с этим. Завтра или послезавтра.
Кладя телефонную трубку, он увидел хитрую улыбку на губах Белого Облака. Дальше он обнаружил на столе что-то похожее на портфель.
– А это что?
– Компьютер. Он сэкономит ваше время. Вам не придется писать и потом переписывать на вашей машинке. Я рассказала Гу о вашей работе, и он попросил меня принести вам сегодня этот компьютер.
– Спасибо. У меня есть компьютер в офисе, но он слишком громоздкий, чтобы тащить его домой.
– Знаю. Я еще скопировала программу с китайским и английским словарями. Так будет быстрее для вас искать слова в компьютере.
Белое Облако вытащила также листок со словами, который он давал ей. Она напечатала его и на английском, и на китайском языке.
«Умная девушка. Гу был прав, когда прислал ее ко мне. Как сказал Конфуций: «Скажи ей одну вещь, а она будет знать три вещи», – подумал Чэнь. Но потом у него возникли сомнения, Конфуций ли это сказал.
– Ты мне очень помогаешь, Белое Облако.
– Работать с вами одно удовольствие, старший следователь Чэнь.
Произнеся это, она направилась в сторону кухни. На ней была пара мягких тапочек, которые она, наверное, принесла с собой, чтобы не производить шума, тем самым проявляя заботу о нем.
Она начала работать на компьютере. Его клавиатура была мягче, чем на пишущей машинке. Такая же мягкая, как и ее шаги.
Каждое ее движение отражалось в его подсознании, даже когда она крутилась на кухне. Он не мог не думать о ней как о «девушке К», которую встретил в приватном кабинете караоке-клуба «Династия». Он припомнил, как Гу считал ее маленькой помощницей, хотя в ином окружении люди могут предстать кем угодно.
Она лишь временная ассистентка на время проекта, убеждал он самого себя.
Занимаясь практикой дзэн-буддизма, он прочитал слова учителя, которые тронули его: «Это не движение флага, не дуновение ветра, а трепет твоего сердца».
Вернувшись к компьютеру, где набирал текст, ранее написанный на машинке, он отхлебнул кофе, ароматный и крепкий, хоть и остывший. Девушка принесла кофейник и подлила кофе в чашку.
– У меня еще есть кое-что для тебя сегодня, – сказал Чэнь, давая ей листок, который он приготовил прошлой ночью. – Пожалуйста, сходи в шанхайскую библиотеку и принеси мне эти книги.
Это не было предлогом отослать ее. Эти книги были нужны ему, чтобы понять великолепие старого Шанхая. Ему нужно было знать больше об истории этого города.
– Вернусь через пару часов, – пообещала она, – как раз к обеду.
– Боюсь, ты делаешь слишком много для меня. Это мне напомнило строчку из Юй Дайфу
, – сказал он, пытаясь быть ироничным и не зная, какой еще цитатой поразить ее. – «Это тяжелейшая вещь – оценивать красоту».
– О, следователь Чэнь, вы такой романтик, прямо как Юй Дайфу!
– Я шучу, – улыбнулся он. – Пачка лапши от повара Кана – это то, что надо для меня.
– Нет, так не пойдет, – воспротивилась Белое Облако, обуваясь. – Что скажет мистер Гу? Он уволит меня.
На ее изящной щиколотке Чэнь заметил миниатюрную татуировку в виде цветной бабочки. Он не помнил, чтобы видел эту наколку на ее теле в клубе «Династия». Он попытался вернуться к переводу. После звонка Ли в его голове родились еще кое-какие мысли по поводу убийства писательницы-диссидентки. Чэню казалось, что китайских писателей прозвали «диссидентами» только потому, что они вышли из доверия.
Например, были так называемые «смутные» поэты, группа молодых людей, которые в семидесятых годах сильно выделялись. Они не писали в русле политики тех лет, что сразу же отличило их от других. Это было их преимуществом перед другими. Причина заключалась в том, что в те тяжелые времена их поэмы перестали печататься в официальных изданиях, поэтому они начали издаваться подпольно. Это привлекло внимание западных китаистов, которые возносили их работы до небес, концентрируясь на понятном политическом анализе. Вскоре «смутные» поэты стали всемирно известными, что было для китайского руководства равносильно пощечине. В результате «смутные» поэты получили кличку «поэты-диссиденты».
Мог ли он сам стать писателем-диссидентом, не получи назначения по окончании Пекинского университета иностранных языков на работу в управление полиции Шанхая? В то время он опубликовал несколько произведений, и пара критиков даже назвала его сочинения модернистскими. Работая в полиции, он мечтал сделать карьеру.
Его мать, веря в буддизм, хотя и называла это судьбой, не была уверена в том, что есть божество, проявляющее заботу о сыне. Это все было похоже на сюрреалистическую поэму, которую он читал, где мальчик поднял камень и швырнул его, не задумываясь о последствиях, в сточную канаву. А если этот камень попадет… в Чэня?
Около часу дня ему позвонил следователь Юй.
– Какие новости? – спросил Чэнь.
– Мы нашли ее депозитную ячейку. Две тысячи юаней и немного американских долларов. Это все, что в ней было.
– Да, это немного для банковской ячейки. – И еще рукопись, – сказал Юй, – или что-то похожее на это.
– Что вы имеете в виду? Другая книга?
– Возможно. На английском.
– Это перевод ее романа? – После паузы Чэнь продолжил: – Не вижу смысла запирать все это, когда книга уже издана.
– Я точно не знаю. Вы знаете, мои коллеги не сильны в английском. Мне показалось, что это перевод стихов.
– Интересно. Делала ли она какие-нибудь переводы с китайского на английский?
– Я и вправду не знаю. Вы хотите взглянуть на это? – спросил Юй. – Единственные слова, которые я понял, – это чьи-то имена, такие как Ли Бо или Ду Фу. Не думаю, что Ли Бо и Ду Фу причастны к делу.
– Здесь что-то может быть, – сказал Чэнь. – Никогда не догадаешься.
Поэзия однажды дала ему видение в сложном деле о человеке, пропавшем без вести.
– Банк недалеко от вас. Я закажу вам обед, шеф, сделайте перерыв. Давайте встретимся в ресторане напротив вашего дома? В «Маленькой семье».
– Хорошо, – сказал Чэнь. – Я знаю это место. Он обещал секретарю Ли, что ознакомится с делом Инь.
Не обидится ли Белое Облако, предложившая приготовить обед? «Но ведь у меня деловое поручение», – тут же ответил сам себе Чэнь, собираясь уходить. Он оставил для нее записку.
Ресторан напротив банка оказался идеальным местом для деловых встреч. Юй был в форме, поэтому они могли выбрать столик за углом, что позволило им найти уединение. Они заказали две чашки с лапшой и тушеным мясом, сдобренным соевым соусом. Дружелюбная хозяйка предложила им два вида закусок: одну – речные жареные креветки с красным перцем и мякишем хлеба, другую – соевые бобы, сваренные в соленой воде, и принесла бутылку пива «Циндао» в подарок от хозяйки заведения.
Возле них суетились две официантки, которые порхали как бабочки. По их акценту Чэнь понял, что они были не из Шанхая. На протяжении экономической реформы провинциальные девушки прибывали в город в огромном количестве. Владельцы мелких предприятий нанимали их за низкую зарплату. Накануне XX столетия Шанхай стал городом эмигрантов. История повторилась.
Рукопись, которую Юй принес в ресторан, находилась в двух папках. Одна часть рукописи была написана от руки, а вторая аккуратно напечатана. В тексте не было и следа исправлений или ошибок. Очевидно, его вывели с помощью компьютера. И обе части по контексту выглядели практически одинаковыми.
Следователь Юй оказался прав. Это были избранные стихи о любви китайских поэтов-классиков Ли Бо, Ду Фу, Ли Шанъиня, Лю Юна, Су Ши и Ли Юя времен династий Тан и Сун. Перевод сразу показался понятным Чэню, как только он взглянул на первые несколько страниц.
Еще он заметил, что первоначальная форма из четырех- или восьмистрофного стиха в английском переводе исчезла, а некоторые из них были наполнены новым удивительно чувственным содержанием:
Весною может шелкопряд, не ведая дилемм,
Вить нить без устали, вплоть до своей кончины.
Свеча же гаснет от иной причины:
Умрет, коль воск расплавится совсем.
Чэнь припомнил, что в китайском оригинале это известное четверостишие говорило о самопоглощающей страсти двух влюбленных. Однако не было времени подробно изучить рукопись. Тем не менее он не думал, что этот перевод принадлежал Инь.
– Ну что ж, это перевод стихов.
– Не знаю, почему она его так ценила.
– Хотя его мог сделать кто-то другой – допустим, Ян, – сказал Чэнь. – Подождите-ка, я нашел послесловие, написанное Инь. Вот тут говорится, что это работа Яна. Она только редактировала сборник.
– Пожалуйста, возьмите это. Прочтите, если будет время. Может быть, вы что-то обнаружите. Возьмете?
Чэнь согласился, а потом спросил:
– Удалось выяснить что-нибудь новое у опрошенных?
– Не совсем. Я все утро беседовал с жителями дома. Все версии не очень убедительны.
– Вы полагаете, что ее убил кто-то из жильцов шикумэня?
– Да. Я изучил список подозреваемых, составленный Почтенным Ляном. Инь не была почитаема в доме или из-за мелких ссор по некоторым вопросам, или из-за ее проступка во времена культурной революции, но ни один из этих довольно убедительных мотивов не является достаточным поводом для убийства.
– Напротив: возможно, убийца намеревался просто ограбить ее, но был в панике, когда она вернулась раньше времени и застала его в комнате. Я помню, вы обсуждали это с Почтенным Ляном.
– Возможно. Но была ли она целью для вора? Все знали, что она не была богатой бизнесвумен. И содержимое сейфа подтвердило это.
– Что ж, она путешествовала по Гонконгу, и кто-то на этом основании мог предположить, что она богата.
– Что касается ее поездки в Гонконг, – сказал Юй, – я связывался с органами общественной безопасности, надеясь, что они могут предоставить хоть какую-то информацию. И знаете что? Они закрыли дверь прямо перед моим носом.
– Что ж, это общественная безопасность. Что я могу сказать? – произнес Чэнь, разделывая креветку. – С ними трудно работать.
– Они над полицией. Я понимаю. Но в таком деле они должны помогать. Будь то в интересах партии или в чьих-либо интересах. Если они так относятся к нам, – сказал Юй, кладя зеленые соевые бобы в рот, – значит, у них есть что от нас скрывать.
– Надеюсь, что это не так, но то, что они делают, зачастую имеет значение только для них. Этого никогда не узнаешь; у них могут быть свои интересы в этом деле, – ответил Чэнь. – Я вам когда-нибудь рассказывал о моей встрече с ними?
– Нет.
– Это было в то время, когда я учился в Пекинском университете. Я опубликовал пару стихов и подружился с некоторыми писателями. Однажды один из них пригласил меня к себе домой, и тамошний гость привел с собой американского поэта. В тот день мы говорили только о поэзии, но на следующий день секретарь парткома Фуянь вызвал меня к себе в кабинет.
– И
что же он вам сказал, шеф?
– «Ты молодой и неопытный, и мы доверяем тебе, но тебе нужно быть более осторожным. Не будь наивным, веря в то, что американцы любят нашу литературу ради литературы», – повторил Чэнь. – Я был поражен. Потом я понял: он, должно быть, имеет в виду вчерашний разговор о поэзии. Как люди могли так быстро сообщить ему об этом? Через несколько лет мне предложили работу в органах общественной безопасности. Я был счастлив. Декан не хотел, чтобы один из его учащихся, внесенный в черный список, подрывал репутацию университета, поэтому он с трудом договорился насчет меня с ними.
– Это немыслимо! Они всюду суют свой нос.
– Поэтому не огорчайтесь, что они отказали в сотрудничестве. Мы все сами можем выяснить, но не напрямую. Позвольте сделать пару звонков.
– Было бы неплохо.
Принесли суп-лапшу с сушеным перцем, измельченным зеленым луком и вареным мясом, немного жестковатым, но приятно контрастирующим с разварившейся лапшой. Это было приятной неожиданностью для ресторана «Маленькая семья». Хозяйка стояла подле стола, улыбаясь лучезарной улыбкой, ожидая одобрения.
– Замечательная еда, – похвалил ее Чэнь, – и прекрасное обслуживание.
– Надеемся, что вы еще раз к нам придете, шеф, – одарила их хозяйка ослепительной улыбкой, слегка кланяясь, прежде чем переместиться к другому столу.
В этом обхождении было что-то новое. Возможно, и не новое. До 1949 года такое обращение было в ходу и опять вернулось.
– Это их бизнес, – сказал Юй, – частный бизнес. Конечно, они хотят угодить своим посетителям, особенно начальникам.
– Это правда.
– Кстати, – спросил Юй, в то время как его лапша свисала с палочек, как водопад, – «Старое предместье» тоже хороший ресторанчик?
– Один из лучших, он особенно известен своей лапшой, которую там подают рано утром. Почему вы спрашиваете?
– Мистер Жэнь, один из списка подозреваемых, сказал мне, что он ходит туда два-три раза в неделю и называет себя экономным гурманом.
– Экономный гурман. Здорово, мне нравится, – засмеялся Чэнь. – Ах да, «Старое предместье» всегда имеет постоянных клиентов, которые приходят ранним утром ежедневно. Это почти как ритуал.
– Почему?
– Спросите у знающих людей. Мне случалось читать об этом ресторане. Там шеф-повар опускает лапшу в огромную кастрюлю с кипящей водой, поэтому лапша приобретает особую консистенцию. Но потом в воду добавляют крахмал, и лапша теряет свою структуру. Еще не так-то просто поменять воду в такой большой посудине, поэтому шеф-повар добавляет туда много холодной воды, хотя это не очень хорошо. Гурманы верят, что лапша, которую они варят ранним утром, вкуснее.
– О боже, разве можно столько знать о приготовлении лапши?
Чэнь был удивлен тем, что на лице его собеседника он увидел недоумение.
– И поросята тоже должны быть. Небольшие кусочки поросятины сначала в супе-лапше, а потом у вас во рту. Это эксклюзивное блюдо. Очень своеобразное и совсем недорогое. Обязательно сходите туда в выходные.
– Вы должны опросить мистера Жэня, шеф. Вам будет о чем поговорить.
– Экономный гурман, – повторил Чэнь, кладя последнюю креветку в рот. – Я не знаю, к какому типу людей принадлежит этот Жэнь, но, судя по вашему описанию, он больше не живет в тени культурной революции.
Когда Чэнь добрел до своего дома, он обнаружил на столе записку, написанную Белым Облаком: «Извините, мне нужно в институт. Обед в холодильнике. Если вечером я Вам понадоблюсь, пожалуйста, позвоните мне».
Еда, которую она приготовила, была простой, но вкусной. Свинина, выдержанная в вине, наверное из «Дели», кусочки замаринованного в острой заливке огурца со «стеклянной» лапшой и зелеными бобами выглядели очень привлекательными на вид и, вероятно, вкусными. Также там была сковородка с еще теплым рисом. Хороший будет ужин, подумал Чэнь. Закрывая дверцу холодильника, он попытался не думать о деле Инь. Предстоял нудный процесс. Надо будет идти и опрашивать ее соседей, то есть повторять работу Юя.
А что еще делать?
Он снова углубился в перевод делового проекта «Новый Мир».
8
Циньцинь позвонил домой и сказал, что переночует у одноклассника. Не так уж часто Юй с Пэйцинь ночевали вдвоем. Несмотря на свою неудовлетворенность расследованием, Юй решил пораньше вернуться к Пэйцинь.
Была холодная ночь. Они сидели под одеялом, опершись на подушки, лежащие на передней спинке кровати. Понадобилось немало времени, пока их тела согрелись под холодным одеялом, чтобы можно было переносить холод комнаты. Его нога слегка касалась ее ноги. Пальцы ее ног были мягкими, но все еще замерзшими. Он положил свою руку на ее плечи.
В мягком свете она выглядела все той же девушкой, какой он ее впервые встретил в Юньнани, на той же бамбуковой скрипящей кровати, в тени сверкающей свечи, за исключением маленьких морщинок, похожих на рыбий хвост, вокруг глаз.
Но у Пэйцинь этим вечером было кое-что еще на уме. Она хотела рассказать ему историю «Смерти китайского профессора», роман лежал на одеяле. Бамбуковая бабочка, закладка, торчала из книги.
Юй читал немного. Он несколько раз пытался проникнуться романом «Сон в Красном тереме», любимым Пэйцинь, но сдавался сразу после трех или четырех страниц. Он не мог привыкнуть к героям романа, которые жили в роскошных особняках пятьсот лет назад. А у Пэйцинь была страсть к чтению. Что касается книг о культурной революции, то он прочел только два или три коротких рассказа, которые ему показались абсолютной выдумкой. Юй заметил, что, если бы в начале шестидесятых кто-то из так называемых «героев» не бросил вызов Мао, национальная катастрофа не приняла бы таких масштабов.
