История советской фантастики

      Надо признать, "селениты" в долгу не остались. К тому времени "КС" уже привлек на свою сторону нескольких видных "напостовцев", а потому сравнительно быстро был опубликован ответ в журнале "На посту", названный "В защиту Анатолия Чернышева" и скромно подписанный "редколлектив альманаха "Селена" (ответ, безусловно, сочинял сам Лежнев). "Редколлектив", соглашаясь с наркомпросом в оценке характера отличий "пролетарской свободы от свободы буржуазной", в то же время отстаивал свою позицию как публикаторов романа "Гансит (лунный газ)" и предлагал Луначарскому-критику скрестить шпаги с "селенитами" в публичном диспуте. Подобное предложение не было в ту пору неожиданным. Еще в феврале 1921-го, когда, по горячим следам, был устроен "литературный суд" над академиком Воронцовым, Анной и Хельгом (героями обольяниновской "Красной Луны"), сам Лежнев, которого тогда еще мало кто знал в лицо, выступил в роли "адвоката" Анны, вступив в полемику не с кем иным, как с самим Валентином Фриче, и блестяще выиграл "процесс". Событие это имело определенный резонанс, и Луначарский, конечно, не забыл о нем. Возможно, как раз поэтому он ответил "селенитам" отказом, причем не в письме, а через журнал "Печать и революция". Любопытное это заявление написано было так, словно его автор решил поиграть в Соколиного Глаза и перенял у индейцев манеру выражаться о себе в третьем лице (впрочем, и у Сталина позднее тоже выработалась такая точно привычка). Итак: "Критик Луначарский отвечает, что считает себя вправе высказывать какие угодно суждения о каких угодно книгах. (...) Ни в какой публичной дискуссии критик Луначарский участвовать не желает, так как знает, что такие публичные дискуссии г-да "селениты" обратят в еще одну неприличную рекламу для своей группы..." По существу, это был отказ от всякого диалога, но неожиданно для многих это же стало первым шагом к капитуляции. Поскольку всего через две недели после своего "ответа", капитуляция была признана наркомпросом и формально: Лито был расширен еще одним подотделом "Фантастика", куда был приглашен работать член редколлегии "Селены", друг Лежнева критик Григорий Рапопорт.
      Что именно произошло между публикацией "ответа" и неожиданным назначением, никто не знает до сих пор. В воспоминаниях Землячки есть смутный намек то ли на закрытое заседание Секретариата ЦК, то ли просто на два телефонных разговора между Луначарским - с одной стороны, и Троцким и Рыковым - с другой. Правда, о характере заседания (или разговора) ничего не известно. Можно только догадываться, какие именно резоны были приведены обиженному "наркомпроду духовной пищи" (как именовал Луначарского Вяч. Полонский). Зато известно, что через два дня после триумфального въезда Рапопорта в свой новый кабинет в особняке, занятым Лито, Лежнев получил депешу от Луначарского. Не от наркома, не от критика, а как бы от простого литератора А.Н.Луначарского - депешу с просьбой о приема в "КС". Основанием для приема Анатолий Васильевич просил считать его пьесу-сказку "Василиса Премудрая") (Пг.,Гос.изд-во, 1920). В ней крестьянский сын Иван, покинувший свою Василису, отправлялся в Лунную страну, где и попадал ко двору царя Фундука, окруженного сонмом магов алдеев. Велик был соблазн отправить "простому литератору Луначарскому" ответ в таком же стиле, в каком им самим написана рецензия на Чернышева. Но Лежнев был, прежде всего, политиком. В ответном письме наркомпросу-драматургу он вежливо проинформировал своего адресата, что тот может быть принят в "КС" - при условии, что в последующих изданиях он изымет из текста своей "Василисы Премудрой" всех халдеев и магов, так как "подобный мистицизм совершенно не совместим с природой искуства новой России". Это было откровенно иезуитским ходом, поскольку "Селена" вполне допускала к публикации и сказки, и магов-волшебников в качестве их действующих лиц (меньше всего Лежнев был узколобым фанатиком, он неплохо разбирался в природе литературных жанров). Луначарский стоически снес оплеуху и пообещал сделать все необходимые исправления - после чего было торжественно принят в "Красный Селенит" и через полгода кооптирован в правление с правом совещательного голоса.
      Чуть сложнее было с футуристами. По правде сказать, чисто политически Лежневу было выгоднее держать этот пестрый и скандальный народец в оппонентах, нежели в союзниках: практической пользы от них было немного, зато их возмущенные демарши служили неплохой рекламой. Другое дело, что они раздражали, мешали спокойно работать. Первоначально "Леф" исправно покусывал "селенитов" ("Так называемые фантасты! - издевался Осип Брик. Дайте, наконец, вашей Луне новые цвета, новые очертания. Мы уже знаем, что она голубая. Нам уже объяснили, что теперь она еще и красная (будто это планета Марс). В магазинах потребкооперации есть хороший выбор новых красок, мы ждем!.."). Лежнев отмалчивался, спокойно накапливая силы. После очередного демарша Брика в 1924 году, когда он позволил себе несколько довольно оскорбительных высказываний, типография "Гиза", по непонятной причине, повысила "лефам" расценки за полиграфические работы. В то же самое время "Правда" напечатала ту самую подборку Маяковского, на которую рассчитывал "Леф"; журнал вынужден был заполнить освободившиеся страницы рифмованной рекламой. Еще два-три таких "совпадения" - и "Леф" дрогнул, пошел на попятную. Брик торжественно принес "селенитам" оливковую ветвь мира, напечатав статью "Из Пушкина - Луну!", где предлагал фантастам объединить усилия в борьбе "с кровным врагом - искусством прежних лет, а также с теми, кто необычайно быстро усваивает фразеологию новаторов, ни капельки не изменяя своим прежним верованиям..." Лежнев снисходительно принял мировую и подписал с "Лефом" нечто вроде совместной "декларации" ("Наш взгляд на искусство - под углом близко-далеких интересов рабочего класса..." и т.п.). Маяковскому, как автору "Летающего пролетария", было даже предложено войти в "КС", но Лежнев сделал свое предложение в такой небрежной форме, что Владимир Владимирович справедливо посчитал ее оскорбительной - и отказался. Собственно, руководитель "КС" и рассчитывал на отказ: в одной команде со столь крупной личностью, как Маяковский, даже Лежнев чувствовал бы себя не очень уютно. В качестве "моральной компенсации" Лежнев опубликовал в 6-м выпуске "Селены" мелкую подборку "лефов", подвергнув их предварительно строгой правке (это, само собой, не касалось Маяковского). Инцидент был полностью исчерпан. "Исперчен", как горько пошутит несостоявшийся "селенит" Маяковский в своей предсмертной записке шесть лет спустя...
      Говоря о "Селене", нельзя не сказать подробнее о содержании ее выпусков, последовавших вслед за первым. Произведения, опубликованные в альманахе, в целом, объективно отражали текущий литературный процесс 20-х, часто находясь в эпицентре газетных и журнальных споров.
      Романы "Старт" Даниила Крептюкова (вып. 2, 1921), "Возвращение Гельмута Саса" Сем.Шпаныря (вып.З, 1921), -"Лунное затмение" Леонида Полярного (вып.4, 1922) и большая повесть Александра Зайцева "Разворот" (вып.9, 1924) стали довольно заметным явлением в литературной жизни России. (К примеру, "Лунное затмение" сочли своей обязанностью отрецензировать в "Правде", в "Рабочей газете", в журналах "Молодая гвардия" и "Литература и революция" такие заметные критики, как Войтоловский, Ангарский, Друзин и Дейч). Произведения эти талантливо развивали темы, внедренные в читательский обиход Обольяниновым: путешествия на Луну, возможность существования на Луне разумных существ (организовавших свои социумы по законам той или иной политической системы), разработка недр спутника Земли и т.п. Никто из авторов, похоже, не сомневался, что осуществление "лунного перелета" - дело весьма недалекого будущего, и потому о проблемах грядущего авторы писали как о практически решенных, когда завершение работы тормозится только из-за незначительных деталей. Такая деловитость - на грани "конструктивизма" - публикуемой в "Селене" фантастической прозы производила впечатление.
      Подготовка космического старта (в романе Д.Крептюкова) была показана всего лишь как будничная "часть общепролетарского дела": быт завода "Лунный скороход", нарисованный автором с большим знанием реалий, был "фантастически"-узнаваем, а сама цель (достижение поверхности спутника Земли) придавала тяжелому производственному труду высокий смысл, мелким конфликтам - принципиальную многозначность, неосмысленным и корявым железкам - облагороженный облик будущих частей ракетоплана. Сергей Королев, в юности жадно читавший каждый выпуск "Селены", позже вспоминал о том, что тогда "был абсолютно уверен: ракета на Луну уже практически готова. И мечтал хотя бы учеником попасть на "Лунный скороход" и успеть до старта поглядеть на корабль "Стремительный", а, если повезет, прикоснуться рукой к ребристому стабилизатору..." Даниил Крептюков действительно сумел захватить читателя ощущением работы-подвига, поэтизацией этого едва ли не рабского труда в три смены, без инструментов, с "надо!" вместо отдыха, когда после рабочего дня сил хватает только чтобы дойти до кровати. ("Шатаясь, вошел в комнату. С усталой улыбкой сказал Кате: "Мы все-таки его сделали... Катюша..." И повалился навзничь, даже не дойдя до постели - все с той же странной, горячечной улыбкой..." - цитирую финальные строки первой части романа "Старт").
      "Лунное затмение" Леонида Полярного (Л.М.Каневского) было, собственно говоря, все тем же "производственным романом", только действие его разворачивалось уже не на Земле, а на борту "транспортного ракетоплана "Август Бебель". И работа, стало быть, протекала в еще более экстремальных условиях- правда, еще и в условиях невесомости, позволяющей рабочим сделать то, что немыслимо на поверхности планеты. Критики справедливо замечали, что невесомость в данном случае не столько физическое явление, сколько красивый символ "освобожденного труда". К энтузиазму героев "Старта" добавлялось еще и восхитительное чувство легкости - легкости как металлических пластин, которые героям надлежит приварить на место, так и работы вообще. "Лунное затмение" было, вне всякого сомнения, пропагандистским произведением, сочиненным по ленинским лекалам. Но это была очень умная и художественно цельная агитка. Абстрактному понятию из учебника политграмоты Л. Полярный придал конкретные, "вещественные" черты. Во всяком случае, понятие "радостный труд" внедрялось в сознание еще убедительнее, чем даже у Крептюкова. С работой мало было свыкнуться, ее еще надо было полюбить - как наркотик; причем речь шла отнюдь не о творческом или просто осмысленном труде, но о грубом, чисто механическом действии. (Грустный парадокс истории: сам Леонид Полярный погиб еще в те времена, когда страницы "Селены" с его романом не успели пожелтеть, - надорвался на лесоповале в 1939-м...)
      В отличие от Д.Крептюкова и Л.Полярного, автор "Возвращения Гельмута Саса" Семен Шпанырь не касался производственных дел, от которых, кстати, был и весьма далек (до 1917 года автор работал курьером в "Одесском листке", после 1917-го и переезда в Москву - делопроизводителем в Главпушнине). "Возвращение..." - забавная сейчас и вполне естественная для начала 20-х фантазия на тему "мировой коммуны". Гельмут Сас, бывший военнопленный, а затем - коммунистический агитатор в кайзеровской армии, после мировой войны живет в РСФСР, хотя и мечтает вернуться домой, в Германию. Увы, пока у власти "социал-предатели", это невозможно: убежденного коммуниста ждет сфабрикованное обвинение и почти наверняка тюрьма. Чтобы каким-то образом отвлечься от мыслей о родном Гамбурге, Гельмут соглашается лететь добровольцем в составе 1-й Лунной экспедиции. Приключения героев на Луне (обследование кратеров и борьба с чешуйчатыми лунными хищниками) занимают примерно треть книги, зато дальше и начинается самое важное. Из-за свойств "мирового эфира" ракета прибывает на Землю через ... 15 лет после старта, в 1937-м. (По всей видимости, Сем.Шпанырь что-то слышал об открытиях Альберта Эйнштейна, но это преломилось его фантазией в довольно неожиданных формах). На Земле герою сообщают, что теперь нет никаких препятствий к тому, чтобы вернуться в Германию. Более того: отважный путешественник будет встречен с почетом. Оказывается, за то время, пока 1-я Лунная была в полете туда и обратно, на всей Земле победила пролетарская революция. Гамбург переименован в Карл-Маркс-Штадт, а родная улица нашего странника - соответственно, в улицу Гельмута Саса.
      Последние десять глав романа представляют собой описание поездки Саса и его друга Василия Куркова по обновленной Германии; в ходе поездки многочисленные доброхоты рассказывают друзьям о грандиозных изменениях, которые произошли в стране. Герои (в первую очередь - Гельмут) удивляются и радуются, и еще попадают в занятные переделки - поскольку им трудно еще привыкнуть к коммунизму. Стиль Сем.Шпаныря выглядит несколько легковесным, а тональность повествования - отчасти пародийной, причем некоторые описания сегодня кажутся гротескной издевкой. Тем не менее книга, вне всякого сомнения, писалась совершенно искренне. Читателям альманаха "немецкие чудеса" Сем.Шпаныря пришлись по вкусу, отдельное издание разошлось довольно быстро, роман даже был успешно инсценирован в ГосТИМе. В то же время некоторым коллегам писателя роман показался "опошлением великой мечты" или "грубым политическим трюком" (цитирую внутриредакционную переписку "Селены"). В архиве А.Лежнева автору этих строк посчастливилось найти очень злую анонимную пародию "Второе возвращение Гельмута Саса". В ней рассказывалось, как Гельмут, изрядно отупев от пресного дистиллированного счастья коммунистической Германии, решает лететь обратно на Луну, в мир кратеров и чешуйчатых чудовищ. Разумеется, в ту пору этот памфлет никто не решился бы опубликовать.
      История, связанная с повестью "Разворот" Александра Зайцева, еще более любопытна. В этих событиях, как в капле воды, отразился несомненный рост влияния, которое приобрели к середине 20-х Лежнев и его "селениты". Сюжет "Разворота" нес в себе некоторые черты все той же "производственной" фантастики, однако куда больше в произведении было традиционной приключенческой атрибутики, позаимствованной автором у Гастона Леру и Луи Буссенара. В ходе эксперимента советских ученых Луна меняет свою орбиту и, благодаря такому "развороту" (отсюда и название) - меняется и климат. Действие повести разворачивается в пышных лунных джунглях, куда из-за неисправности двигателя (кстати "атомного двигателя" - предвидение Зайцева!), прилуняется "капсула" с земными путешественниками, географом Бабятинским и бывшим комкором Красной Армии Климом Стрельцовым. "Разворот" был произведением не вполне самостоятельным. Некоторые детали Зайцев для простоты позаимствовал у Жюля Верна (скажем, Бабятинский - ухудшенная копия Жака Паганеля), некоторые - у Обольянинова (все, что связано с лунными джунглями). В целом же вышла добротная компиляция, которая потом неоднократно переиздавалась Детгизом в "Библиотеке приключений".
      Так случилось, что номер "Селены" с повестью Зайцева в том же, 1924-м, году попал в руки К.Э.Циолковскому. Тремя годами раньше престарелому теоретику ракетоплавания не довелось прочесть "Красную Луну" Обольянинова, зато теперь он прочел Зайцева и пришел в неописуемое негодование. В мае 1924-го Циолковский пишет в редакцию "Известий ВЦИК" гневное письмо на восемнадцати страницах, озаглавленное "Мои возражения на книгу тов.Зайцева". В письме много сильных выражений, возмущенное отрицание "каких-либо джунглей на Луне, в принципе, ибо Луна, как известно, атмосферы не имеет" - и вывод о том, что "произведение тов.Зайцева, прочитанное нашей молодежью, может дать неточное и даже превратное представление о целом ряде физических и астрономических явлений..." Через две недели в Калугу приезжает вежливый молодой человек, спецпорученец Юлия Стеклова, назвавшийся Сергеевым. Сергеев, разумеется, разделяет негодование ученого и предлагает Циолковскому напечатать его письмо не в самих "Известиях" (оно слишком велико для газеты), а отдельной брошюрой. Циолковский соглашается и подписывает все необходимые бумаги... Много лет спустя, в 1965 году, когда в новое помещение переезжал один из складов конторы "Известий" в Трубниковском переулке, на самом дальнем стеллаже были обнаружены нераспечатанные пачки с этой брошюрой Циолковского - все тридцать тысяч экземпляров. Вернее, 20 287. Десять авторских экземпляров вместе с гонораром были честно отправлены в Калугу автору, две брошюрки взял себе на память Лежнев, а последняя, видимо, просто затерялась. "Наша молодежь" так ничего и не узнала о том, какое "неточное и превратное представление о Луне" она впитала вместе с книжкой А.Зайцева. Руководителю "Красных Селенитов" не нужен был никакой скандал, тем более с участием столь знаменитой фигуры, как К.Э.Циолковский. Как всегда, Лежнев действовал тихо, точно и результативно. "Селенитам" в те годы никто не помешал, и альманах тоже продолжал выходить без препятствий.
      Прежде, чем мы обратимся к "пику" активности "Красных Селенитов" (1925 - 1927 годы) и последовавшему за ним мгновенному закату, необходимо напомнить читателю, что сам Лежнев, хотя и был руководителем-куратором "Селены", в будничную работу альманаха не вмешивался. Все обязанности по редактуре и непосредственному ведению альманаха брал на себя другой человек - "хранитель печати" группы "КС", страж Устава, секретарь Приемной комиссии и так далее. Речь идет, конечно же, о Величко .
 
      У Лежнева были все основания доверить альманах Величко. Имея ее в тылу, он мог спокойно заниматься литературной политикой, оставив прерогативу занятия непосредственно литературой главреду "Селены". Начиная с 1925 года, деятельность "Красных Селенитов", и без того благополучно поставленная, приобрела дополнительный толчок. Постановление ЦК РКП (б) "О политике партии в области художественной литературы", если вдуматься, словно бы специально было принято для укрепления позиций "КС" в стане коллег. Предпочтение, отданное Агитпропом, "не бытописательству, не мелкому копошению в житейской ряске, не мещанскому натурализму, но литературе, преображающей нашу реальность", как бы заведомо предполагало еще более явное сближение позиции государства с декларациями писателей-фантастов из "КС". Недаром умный Валентин Катаев сразу же после постановления поспешил предложить "Селене" свой роман "Повелители железа", а Ю.Либединский, по сообщению "Вечерней Москвы", взялся было даже перерабатывать свою знаменитую "Неделю", вводя туда "космические" эпизоды (к счастью для автора, из этой затеи ничего не вышло), Лежнев, давно предчувствовавший - и отчасти сам готовивший - такое "время больших удач", действовал по тщательно обдуманному плану. Он не стремился закрепить фазу "огосударствления" его литературного объединения новыми громкими декларациями и совсем уж несбыточными прожектами. Замысел его был внешне неэффектен, но по последствиям мог стать весьма значительным. Выступая 1 марта 1926 года на заключительном заседании Чрезвычайной конференции Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей (ВАПП), он, как и многие ораторы до него, пожаловался на "раздробленность наших рядов" и предложил создать "некую единую ассоциацию - с одной стороны, жестко ограниченную и мешающую проникновению в наши ряды явных классовых врагов и примиренцев, а, с другой стороны, - достаточно гибкую, чтобы не оставить за бортом тянущихся к новой жизни правых и левых попутчиков из числа перековавшихся интеллигентов". "Разумеется, - подчеркивал Лежнев, - всю организационную работу готовы взять на себя те литературные секции, что уже сейчас как бы стоят на пороге грядущего и всех приглашают за собой..." Множественное число ("те секции") никого не ввело в заблуждение. Все поняли, кто именно готов был стать "центром творческой консолидации". Виктор Шкловский, присутствовавший на конференции в качестве наблюдателя от "серапионов", писал Тынянову: "Восхищаюсь Лесиком Лежневым и ужасаюсь. Он мягко стелет. Но на самом деле это паровоз, уже раскатавший железнодорожное полотно по нашим головам. Я, например, чувствую, как первая шпала будет прибита первым костылем к моему лысому черепу. Сопротивление бесполезно. Нас мало, и тех нет..."
      Далеко не все из присутствовавших на конференции идейных ВАППовцев обрадовались лежневскому предложению. Однако демонстративная поддержка оратора Луначарским и Бухариным (они присутствовали в качестве почетных гостей и начали аплодировать первыми) вынудила недовольных промолчать. Правда, если бы они и захотели что-то сказать, им это вряд ли бы удалось: вел заседание Г.Лелевич, открыто сочувствующий "селенитам". Несогласным просто не дали бы слова...
      В 1926-м и в 1927-м "Селена" стабильно выходила шесть раз в год. Лежневу многократно предлагали сделать альманах журналом, однако всякий раз идеолог "КС" советовал не спешить. Будь "Селена" журналом, ей так или иначе пришлось бы вводить раздел текущей критики, заниматься "литпроцессом", полемикой, то есть демонстрировать свои намерения через печать, как бы предупреждая других. Лежнев же предпочитал действовать сразу и наверняка. Тем более, что в эти годы для "селенитов" настежь были открыты двери любого серьезного издания - не только литературного. Кусачие "на-литпостовцы" были давно приручены Лежневым и, в конце концов, "На литературном посту" сделался исправным и бескорыстным пропагандистом "Красного Селенита": никого из них, кроме - очень изредка - С.Родова, А.Величко в своем альманахе не печатала.
      Очень показателен, например, номер 14 "На литературном посту" за 1926 год. В разделе "Классовая борьба и литература" - анализ "литературного сегодня" с непременными комплиментами "четкой позиции А.Лежнева и его секции". В разделе "Литературная жизнь", среди прочего, - подробный рассказ о самом что ни на есть рядовом заседании Приемной комиссии "КС". Рубрика "Писатели рассказывают" тоже примечательна. С.Буданцев, например, говорит следующее: "Недавно мной закончена повесть "Лунный месяц Рамазан", которая пойдет в альманахе "Селена"..." С.Малашкин тоже делится планами: "Работаю над фантастическим романом "Луна с правой стороны". Первая часть уже прочитана Анастасией Юрьевной Величко и, в принципе, принята в работу..." Примерно в таком же духе сообщает о своих "скромных достижениях" Емельян Ясенев: "Надеюсь предложить свою повесть "Первый шаг" печатному органу "Красных Селенитов". Давно сочувствую этим деятельным и глубоко принципиальным товарищам..." (Заметим в скобках, что "сочувствие" Е.Ясеневу не помогло: Величко повесть отвергла, найдя ее слабой и претенциозной).
      Весьма занимательны сообщения под рубрикой "На местах". Здесь можно, например, ознакомиться с размышлениями астраханского библиотекаря о том, что и как читают каспийские рыбаки. "Книга тов.Пильняка пылится на полке новенькая, никто ее не берет. Зато роман Д.Крептюкова "Старт" зачитан едва ли не до дыр. Любит наш читатель зажигательные фантазии "Красных Селенитов"..." и тому подобное. Даже в ответах на только что введенную "напостами" для государственных мужей анкету ("Читаете ли вы современную русскую литературу? Какое из произведений последнего времени вам больше всего понравилось?..") то и дело мелькают подопечные Величко и Лежнева. Наркомздрав Семашко, скажем, отмечая, что "почти не имеет времени на чтение художественной литературы", все же припоминал "живые энергичные романы фантаста Полярного". В свою очередь, зам.наркоминдел тов.Литвинов, тоже сетуя на недостаток времени, называл, в конце концов, роман "Возвращение Гельмута Саса" - известный товарищу замнаркома, правда, не в оригинале, а по инсценировке у Мейерхольда в ГосТИМе, где роль Саса исполнял Эраст Гарин, а его русского друга - Игорь Ильинский. Примечательно, что тов.Панов, секретарь ячейки ВКП(б) Машиностроительного завода им. Владимира Ильича, счел необходимым отметить маленькую повесть Юлия Шпилевого "Стук в дверь", назвав ее "понятной для рядового партийца". Слова эти тем более удивительны, что автор "Стука в дверь", описывая ужасные черты лунной олигархии (влияние джек-лондоновской "Железной пяты" было вполне ощутимо), словно бы предвидел эпоху "Большого Террора". "Стук в дверь" - знак того, что жандармы олигарха Вейла пришли за очередным бунтовщиком, чтобы доставить его во дворец и там казнить. В этой связи замечание Панова о "понятности для рядового партийца" подобного произведения выглядит мрачноватым пророчеством...
      Нельзя сказать, что столь частые упоминания "селенитов" и их книг проистекали только из позиции журнала "На литературном посту": все это, в общем, верно отражало реальность. Произведения фантастов все активнее входили в читательский обиход, медленно вытесняя на периферию внимания многие другие жанры. В том же 1926-м фантастические повести, романы и сборники рассказов на "лунную" и примыкающие к ним темы издавались в немалом количестве. К примеру, Гиз выпускал "Тени кратера" Обольянинова, Зиф печатал двухтомник Л.Полярного, "Прибой" публиковал фантастическую трилогию Влад.Соболя "Лунным днем", "Недра" отдельными выпусками печатали "Гансит" А.Чернышева, а "Сеятель", как всегда, паразитировал на С.Самобытнике, выпуская еще одним тиражом его полубульварный "Лунный календарь". В свою очередь, "Молодая гвардия" собирала "фантастическую библиотеку пионера и школьника", куда в первый же том попадал зайцевский "Разворот". Даже солидная "Академия" - и та в том же году выпускала очередное издание "Красной Луны", с комментариями и библиографией.
      Дела шли настолько гладко и успешно, что даже осторожный Лежнев, наконец, решился. В 1927-м году он большим тиражом выпустил в свет сборник своих теоретических статей, на одну из которых возлагал особые надежды. Статья была увеличенным и расширенным вариантом доклада на Чрезвычайной конференции ВАПП и уже совершенно недвусмысленно давала ответ на вопрос: "как нам надо организовать писателей" и "кому именно следует полностью доверить эту ответственную задачу".
      Эта статья все погубила. Государственная система до поры до времени способствовала возникновению и процветании "селенитов"; но не собиралась позволять одному из "винтиков" стать слишком самостоятельным. В каком-то смысле дело жизни Лежнева уничтожил сам Лежнев
 
      Если вдуматься, исчезновение с литературного горизонта "Красных Селенитов" было фиктивным. В том же самом месяце, когда "Печать и революция" констатировала смерть популярного литобъединения и прекращение альманаха, при Агипропе ЦК ВКП(б) был создан неприметный подотдел, в задачу которого входила, среди прочего, "поддержка наиболее одаренных литераторов-фантастов из числа здорового элемента пролетарских, крестьянских писателей и идейно подкованных писателей-интеллигентов" (цитирую по тексту закрытой директивы ЦК ВКП(б) No 364/28 от 21 марта 1928 года). Курировать этот подотдел было поручено самому Вячеславу Молотову-Скрябину. Благодаря директиве No 364/28 большинство бывших "селенитов" получили возможность, как и прежде, печатать свои романы и повести "лунной тематики" - только в других изданиях. Если заглянуть в оглавления литературных ежемесячников конца 20-х ("Октябрь", "Сибирские огни", "30 дней", "Молодая гвардия" и др.), если просмотреть по "Книжной летописи" библиографию отдельных изданий, то легко убедиться, что там представлены все те же имена, до того мелькавшие на страницах "Селены". Помимо этого, преемственность аккуратно подчеркивалась и государственными отличиями. Так, в ознаменование одиннадцатой годовщины Октября, "за заслуги в области культуры, искусства и народного просвещения" ценными подарками были награждены, среди прочих, Сем.Шпанырь и А.Зайцев, похвальными грамотами ЦК за те же заслуги были отмечены Чернышев, Буданцев, Самобытник и, для порядка, Обольянинов.
      Судя по всему, Сталин очень внимательно прочитал статью Лежнева и сделал для себя положенные выводы. Во всяком случае, создавая впоследствии структуру Союза Писателей СССР с генсеком во главе, Сталин очень много позаимствовал из наработок "главного селенита" (еще более усилив, правда, "надзирательный" момент, органы "контроля и идеологической работы" в лице рабочего секретариата и трех комиссий при секретариате). Сталину пришлись по душе плоды деятельности Лежнева, который всего за несколько лет смог четко сформулировать идею своего объединения, сделал его массовым, влиятельным, подобрал толковые "кадры". В отличие от идеологов сгинувшего "пролеткульта" и всех последующих литературных группировок, суетливо претендовавших на звание "государственных"; в отличие от Л.Авербаха, требовавшего за верность РАППа "генеральной линии" неограниченных благ только для своей ассоциации, Лежнев высчитал ту степень зависимости "селенитов" от государства, которая, оставаясь жесткой и централизованной, имела бы видимость двустороннего сотрудничества. Согласно этой схеме, власть пестовала словно бы не совсем уж "рупоры", "винтики", а как бы добровольных помощников на идейной основе. "Селениты", на первый взгляд, ничего не требовали от партии и были на ее стороне бескорыстно. "Передовой отряд писателей" (руководитель "КС" мыслил видеть в первых рядах авторов "фантастического направления") имел бы вид вполне самостоятельной силы - в то время, как был бы на незаметном идеологическом поводке. Причем, длина этого поводка определялась в зависимости от поведения отдельных членов "передового отрада". Таким образом, внешний декорум был бы соблюден. В этой схеме Иосифа Сталина не устраивало, пожалуй лишь одно звено - сам Лежнев. Это звено и было безболезненно устранено в 1928-м. "Командировка" Лежнева в Курск была предрешена в тот самый момент, когда на рабочий стол Сталина легла маленькая невзрачная книжка, изданная "Кругом", с каким-то загадочным агрегатом на обложке...
      Читатель, конечно, уже догадался, что речь идет о романе "Катапульта" Степана Кургузова.

II. КАТАПУЛЬТА НА СОЛОВКАХ (1929 - 1932)

      Как известно, Степан Кургузов никогда не состоял ни в действительных членах "Красного Селенита", ни в принятых с испытательным сроком; все его попытки опубликовать свою "Катапульту" в альманахе Величко оказались неудачными (главный редактор "Селены" сочла, и не без оснований на то, рукопись графоманской). И, тем не менее, своим возвышением Кургузов косвенно был обязан Лежневу: ведь именно благодаря его деятельности Сталин всерьез заинтересовался "селенитами" и даже поручил секретарю откладывать для генсека все публикации, так или иначе касающиеся фантастики (в особенности, "лунной" фантастики - другой, впрочем, было немного).