- Нет, не будут мои дети в Ломовом жить... Что им тут делать? Они тоже физики - и сыновья, и дочь. Двигают в Москве науку, защищаются в лучших институтах страны, а на хлеб зарабатывают на стройке чернорабочими... Я до сих пор в шоке. Что происходит? Я тут прочитал в газете, что у нас осталось 3 боеспособные дивизии. А в НАТО их 70...
      - Да, в случае чего только на вашу ядерную физику вся надежда! - Он очень грустно - заставь иначе, так у него не выйдет - улыбается в ответ на мой черный юмор. - Почему в 91-м к предателям отнеслись так хорошо? Никогда ж их не уважали в России... Но вот - предали все американскому посольству. А я был в партии, - тяжело вздыхает он.
      - Так что, значит, думаете, все, сливать воду?
      - Нет, нет. Я вот думаю... Если б мои знания понадобились ученикам, я б все отдал. Здесь есть толковые, я бы даже сказал, талантливые ребята. Вот один мой ученик - Кирилл Пыпа - взял второе место по физике на районной олимпиаде. А мог бы и первое, если б работал над собой. Но как найти к ним подход, чтоб они работали с отдачей, углублялись в предмет? Не получается пока...
      У Кострицы изможденное, красноватое, не очень здоровое лицо: он много работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он не любит. Легко себе представить, как постаревший Баталов снимается в продолжении "Девяти дней одного года": он играет нищего дедушку, который после всех своих великих научных открытий, выгнанный казахами, гоняется за курами во дворе своей хибары...
      Деревенские ни в какую не верят, что у них в глуши так запросто может поселиться человек, написавший и, более того, опубликовавший настоящую книжку. Они требуют у самозванца доказательств - он предъявляет книжечку, и потрясенные крестьяне начинают думать, что Ломовое - место не случайное...
      Русские ушли за Липой
      Кострица не случайно попал в Ломовое, не просто так, ткнув пальцем в карту. Нет, он был участником тщательно подготовленного десанта. Это был крепкий, слаженный отряд единомышленников, патриотов, работяг, не боящихся ну никаких трудностей. Они выбросились здесь, чтоб, вернувшись в родную страну, начать здесь новую жизнь. Прекрасное было время!
      Командовала десантом Олимпиада Игнатенко, которая объединила желающих выехать в команду под названием "Зов", а позже вообще стала президентом Липецкой областной переселенческой организации "Отчизна".
      Ей бежать из Казахстана было больней, чем многим другим. Она в Алма-Ате родилась и жила всю жизнь в замечательном доме, который построил еще ее прапрадед. Построил буквально на века - объект сдан не далее как в 1858 году. Так для того ли этот прапрадед по имени Нил Шевцов, а по званию казачий сотник, строил великую страну, чтоб праправнучки ее развалили, отдали незнамо кому и сбежали?
      До того как все началось, Олимпиада преподавала в институте обработку металла. Потом в Алма-Ате настал 86-й год, который она помнит таким:
      - Они шли по городу под зелеными знаменами и кричали солдатам: "Ванька, зачем ты сюда пришел?" В троллейбусе едешь, так казахи прям над ухом говорят: "Ну, покажем русским!" Город стал в одночасье какой-то чужой. Я поняла, что это все превращается в заграницу, и стала накручивать мужа - надо уходить. Кстати, рядом с нами в Казахстане жили ссыльные чеченцы - вот уж никогда не думала, что повторю их судьбу...
      Я прочитала в газете статью "Исход" - про то, как русские организованно уходят из Таджикистана и селятся в России. И решила, что тоже так могу повести людей. Нашла в Алма-Ате восемь русских семей, которые тоже собирались уезжать, пригласила их к себе на чай. Испекла пирог, а на дом мы повесили русский флаг - чтоб издалека было видно. Приглашенные пришли, мы сели за стол, но приходили все новые и новые люди. Но только пирога всем не хватило... (Вы увидите в этом красивый образ, когда дочитаете эту главу до конца. - Прим. авт.) Полный дом набился. В коридоре люди толпились и кричали, чтоб мы громче говорили. Таких, как мы, оказалось много.
      Собрались, списались с губернатором Липецкой области - и поехали. Мы взяли контейнер. В пути там разбились банки с вареньем, все вылилось на книги, кинулись крысы... Мы потом, как в Германии, жгли эти книги - недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили!
      Да... Мы думали, что будем помогать России, возвращать русских на родину! Собирались построить ветровую мельницу, а вокруг наши дети в сарафанах будут хороводы водить и русские песни петь, ой! Мы уж даже жернова заказали. Еще мечтали мост построить через лог, а на нем кафе, да такое, что туда из райцентра будут приезжать...
      Надо сказать, некоторые сомнения запали в душу Олимпиады Игнатенко в самом начале. Пришла она к одному местному начальнику, фамилию которого я тут из этических соображений опускаю, и предлагает: "Поговорим о генофонде! Ведь надо собирать Россию, собирать русских!" Рассказывает, а сама думает: "Ну что он, такой маленький, рыженький, может понимать в генофонде?" Он ей, казачке, сразу не показался. И точно! Слушал он, слушал про высокие материи, а после спрашивает: "Ты сама-то за демократов или за коммунистов?" Олимпиада тогда зло подумала, что начальник - пустой человек, и вместо России его волнует его кресло.
      Вы будете смеяться, но, несмотря на это, удивительные планы большого строительства начали воплощаться в жизнь. Коммуна заложила 20 кирпичных домов, построила немаленький ангар, заставила его купленными машинами, тракторами и комбайнами. Как ни странно, поселенцы построили даже водопровод, совершенно не свойственный русской деревне! А еще коммуна завела собственный гвоздильный цех и швейную мастерскую по пошиву подушек, фартуков и трусов. Я своими глазами видел, как бывшие беженки это все собственноручно шьют. Ну просто передовой опыт, достойный повторения!
      Война компроматов в Ломовом
      Выхожу из цеха, теребя на груди фотокамеру, - а меня уж на улице ждет народное возмущение.
      - А, опять врать приехали! Опять во всех газетах липа будет! - причитает усталый от жизни гражданин, небогато одетый, пенсионного возраста.
      - Липа? Да как вы смеете!
      - Липа - ну, Олимпиада у нее полное имя... Я хочу вам про нее рассказать полную правду!
      - Идите... - обреченно провожает меня Липа. - Послушайте, пусть отщепенцы тоже скажут свое слово...
      Я пошел общаться с народом, а Олимпиада, глядя на забитый синтепоном склад, задумчиво проговорила:
      - А ну спалят? Как же мы тогда?
      Недовольный гражданин по имени Владимир Седюкевич между тем повел меня к себе в гости. Ему очень хотелось мне внушить, что живет он плохо, а виновата в этом только Липа. Первая часть его замысла удалась. Я поверил, что живет он неважно: что ж хорошего в строительном вагончике? В одной половинке самодельные нары, в другой - скупой односпальный диван. На столе в картонной рваной коробке из-под русских ботинок пищат обогретые настольной лампой цыплята. Рядом ящик с мутным дрожащим телеэкраном, на котором сериал - тоже старый и дешевый. Прямо к вагончику пристроен сарай, в котором мычит корова она дает молоко по 6 рублей за трехлитровую банку, и то еще попробуй тут в глуши продай.
      - Что она сделала? Что сделала она для людей? - Седюкевич заговорил, как Данко, может, это школьная программа вдруг замкнула в его усталом мозгу; правда, в отличие от Данко спрашивал он не с себя, но с других, с чужой, посторонней женщины.
      - Ничего! - отвечает он сам себе. - Ну, кирпич дала, и все. - Володя возмущен до глубин души: - У меня договор - что за пять лет мне дом будет! А нам построили только фундамент.
      Он несет мне пожелтевшие старые бумаги, в которых, как он вроде помнит, ему письменно было пообещано счастье. Я их листаю и внезапно натыкаюсь на принципиальной важности вещь: построить, да, обещали, но нигде не сказано, что бесплатно! А за деньги - пожалуйста, хоть Астану строй. Но Володя меня не слушает, не хочет отвлекаться, ему надо срочно разоблачить Липу:
      - Куда делись два "Урала" и два "Днепра"?
      Несколько озадаченный размахом его претензий к бедной женщине, я смотрю на него с опаской, но продолжение меня успокаивает:
      - И еще "КамАЗы", и трактора, и два прицепа? Куда все делось? Темный лес! А денег сколько ушло! Множество миллионов! Из ООН даже деньги слали... Кирпича себе забрала 120 кубов. Дом ее - самый большой тут! Гвоздильный цех разобрали и увезли. Сыну отдала прицеп. А гуманитарную помощь куда она девает? - Из всего этого Володя сделал вывод: - Если б я знал, что такая жизнь, я б ни за что из Казахстана не уехал.
      Суровый нерусский Казахстан уж забылся Володе, ему теперь хуже всех Липа:
      - Если б я там остался, мне б пенсию дали в 55 лет, а казахи без задержки платят.
      - Почему ж в 55?
      - Так там же экологическая вредность. Правда, какая - не говорят... Забыл еще сказать вот что про Липу: она цементу мне должна тонну семьсот. Я себе купил, а ссыпать она мне велела в общую бочку и после не отдала... И еще тонну 400 солярки должна. И денег 600 рублей. И трудовую мою. Когда ж это кончится?
      - А кредит почему ж вам не дали?
      - У меня доход ниже минимального, 200 рублей, так что мне не положен кредит... Но дом я все равно построил! Пока, правда, без отделки... - Отделка им тяжело дается. Коробку вроде все уже осилили, дом снаружи как настоящий. Но это на самом деле только начало...
      Приходит женщина с тяжелыми от работы руками, на них взбухли вены - это Марья Андреевна, Володина жена. Она тяжело садится на табуретку и тоже про грустное:
      - Меня Липа посылала пододеяльники продавать. Хорошая работа! А потом выгнала, говорит, что я документы украла. Я после этого лежала с сердцем в больнице... Сейчас я повар детсада. Там, правда, зарплату не дают с ноября.
      Как вы понимаете, Володя и Марья Андреевна в такой обстановке просто не могли находиться. Они обиделись на Липу и ушли из коммуны.
      Самое больное Седюкевичи мне сказали уж после всего:
      - А мы ж с ней являемся родственниками. Наш сын Сережа - Липин зять. Так он с нами теперь не знается...
      Да... Делили, делили деньги, считали, кто кому должен, и вот что вышло. Не то что брат на брата, а даже мать - на сына...
      Между тем в вагончик Седюкевичей приходили все новые и новые гости. Они сурово смотрели на меня и говорили:
      - Зачем Олимпиаду по ТВ показывают и в Думе? Напишите, чтоб никто к ей не шел! А то вдруг еще к ней кто приедет? Что ж они, тоже будут слезы мотать, как мы? Ей нужен поток: чем больше к ней едет людей, тем больше ей дают денег! Мы ехали сюда постоянно жить, а потом в уставе оказалось, что это - перевалочная база для дальнейшего расселения по России. Она этот бизнес заранее придумала, точно еще в Алма-Ате...
      - А это все люди сами строят, - настаивали беженцы, разочарованные в бывшем харизматическом лидере, думая, что они такие одни. - Все сами! Мининковы, Пыпа, Яковлев, Мощеев, Шамсиевы, Клющева, Шашлыков, Кострица, Якубовы. И Седюкевичи тоже сами, но у них пока только коробка готова. А она, Липа, только себе построила и сестре. И еще, правда, помогла Жидкову и Москалеву. Но без отделки, заметьте!
      Поругав сперва Липу, люди немного успокаиваются и уже спокойно рассказывают про свою жизнь.
      - У нас в совхозе русскую школу закрыли, так пришлось перебираться в Алма-Ату. Там все было нормально с русским языком и со школой был порядок. Жили, правда, в общежитии. Но на квартиру я был в очереди первый. А потом же очередь отменили... Тогда корейцы и немцы поехали на свои родины, а мы - на свою. Я тут у Липы был каменщиком. А после работы еще развозил всем воду в цистерне. Мой сосед Тремасов у нас уже не работал, но я и ему воды завез. По-человечески в этом ничего плохого нет. А Липа меня за это палкой по голове... Правда, я ее тоже тяпкой по плечу. Но я не виноват, я ведь в таком состоянии был, что ничего не соображал.
      Александр Мощеев еще помнит, что в прошлой жизни был милицейским сержантом. Как и Липа, отъезд он замыслил в 86-м.
      - Помните, что тогда было в Алма-Ате? Побоище! Машины жгли, плиты разбивали на площади и кидали осколками, по Дому правительства из ракетниц стреляли. Обкуренные были, пьяные... Теперь им там памятник стоит - пантера. Три дня это продолжалось! Мы, милиция, не справились тогда своими дубинками. Потом туда работяг привезли с предприятий, и они разобрались с этими...
      Ну а мы в Россию. Приехали сюда. Сначала было нормально, а потом она почувствовала власть и начала разделять и властвовать. Она как Мюллер, чужие мысли выдает за свои. Одну женщину она за то выгнала, что та придумала швейный цех открыть. И теперь вот шьет... А лесу куда делось 450 кубов? - внезапно вспоминает он.
      - Нет, все 470! - кричит Седюкевич, поправляет.
      Пришла Наталья Мининкова. И прямо с порога:
      - Если будет на фото мой дом и напишете, что она помогла строить, я с вами судиться буду.
      Она - предприниматель! Так в селе Ломовом называют себя люди, которые по ночам шьют пододеяльники, утром продают, днем сажают картошку, а вечером идут ночевать в сарай.
      Но шьет она отдельно от швейной мастерской.
      - Машинки швейные Липе дали для нас, но мы на своих плохеньких шьем. И автобус у нее "Мерседес", но она на нем только свое возит продавать, а наше не берет...
      Вы нам только помогите: сделайте, чтоб ей денег больше не давали! А? Она и гуманитарку получает одна... Под нас пусть ей деньги не дают! - снова спохватывается она. Похоже, это главное, что беспокоит ее в жизни.
      Вот Олег Тремасов пришел, вспоминает:
      - Было дико поначалу. Эта нищета глубинки... Ну да нищета - дело наживное!
      Сейчас у него есть своя лошадь. Я ездил в поле смотреть, как он на ней пашет и сажает картошку. Олег меня угощал самодельными белыми булками, а сало, говорит, было, да птицы склевали.
      "Счастье - это когда
      у других тоже нет денег"
      Сижу я, слушаю и вижу: это ж не просто так люди поболтать зашли, это ж собрание, форум переселенцев! А я, так стихийно сложилось, как бы в президиуме. И решил, пользуясь ситуацией, дать себе слово:
      - Товарищи собравшиеся! Если вам, как вы говорите, Липа не нравится, что б вам ее не переизбрать?
      - Теперь никак нельзя... - качают они головами. - Все ж документы у нее. Вот мы тут сидим, учредители: Мощеев, Марья Седюкевич, Бродский, Кострица, а сделать не можем ничего.
      - Тяжело! - вздыхает кто-то в углу. - Правда, в последнее время полегче стало: смотрим по ТВ на албанцев, и нам кажется, что мы в раю.
      - При чем тут албанцы! У нас же какой договор был? Мы всем должны были строить дома по очереди! А она всех разогнала, и все...
      - Да она-то вам зачем? Отчего ж вы без нее не можете объединиться? И стройте друг другу!
      - Не... Мы теперь боимся... Страшно нам объединяться! После нее-то! Уж лучше теперь будем каждый сам по себе... Так вот нам узнать бы: дают ей еще деньги на нас? И подъемные ведь должны были нам...
      - Да ну вас, - говорю. - Что ж за народ! Ну вот вы мне скажите, какая у вас в жизни мечта? Чего вы больше всего на свете хотите, какого счастья?
      Они подумали совсем чуть, им просто сначала был непонятен вопрос. А ответ им был и так известен.
      - Чтоб денег Липе не давали! - дружно загалдели переселенцы счастливыми голосами. Представление о полном счастье у них было еще проще, чем даже у Шуры Балаганова. Они вообще себе не попросили ни копейки, им главное - чтоб у другого отняли. Сильная сторона у этой мечты только одна: ее очень легко осуществить.
      Конечно, заехал я в райцентр. Поговорил там с районным чаплыгинским начальством про судьбы России и ее переселенцев, про Липу, про "Зов". Про суды и обидные заявления, которые обе стороны пишут друг на друга. И в свете этих разборок фамилий своих собеседников приводить не буду.
      И ничего не стоит ее осуществить...
      - Строят, надрываются эти переселенцы, а смысл? - недоумевала в беседах со мной чаплыгинская элита. - Мы им предлагали занять пустующие села, в хорошем состоянии, да хоть то же Урусово! Это, правда, чернобыльская зона, но уж ее почти совсем сняли!
      Да, может, и сняли специально, чтоб беженцам помочь, это ж сколько усилий! Но разве кто оценит? Только бы ругать...
      - Этот "Зов" - темная, криминальная орга-низация! - жаловались мне отдельные начальники, анонимно, пугаясь страшной Липы. - Там круговорот семейств, она на них, видно, что-то получает. Потом она их спроваживает, а деньги ей остаются. Она их крутит...
      - Так а что ж вы туда не засылаете комиссию с проверкой?
      - Куда! Разве ж она проверку допустит?
      Тут, может, кто-то неприятно удивится: вот куда докатились, вот до чего домечтались, вон у нас какие неприятные порядки и какая взаимная ненависть у публики и бывшего всеобщего любимца.
      А я так наоборот - приятно удивился. Тому, что чаплыгинские ветви власти не додумались ни райисполком обстрелять, ни чеченцев своих местных разгромить, ни порнофильм насчет районного прокурора спродюсировать, ни хотя бы банально украсть международный транш. А ведь могли бы, глядя на старших товарищей! Одно страшно - как бы не загордились они там, в своем Чаплыгинском районе...
      ????????ЧАСТЬ II ???????
      Верхи
      ГЛАВА 6
      Правительство
      Почти как у взрослых
      Однажды Ельцин пообещал уволить трех министров. Для чего и собрал расширенное заседание правительства. Все испугались и пришли. И я тоже пошел посмотреть.
      Пугались зря: никто уволен не был. В тот раз. Зато через месяц президент выгнал все правительство во главе с Черномырдиным.
      Сидя на том историческом расширенном заседании, я с любопытством рассматривал своего президента. Давненько мы не виделись с Борисом Николаевичем! Я имею в виду живьем. С 1991-го, когда еще, помните, курский губернатор Руцкой прикрывал его портфелем от виртуальных пуль. А вокруг стояли боевые машины кандидата в губернаторы Лебедя, который тогда в первый раз спасал президента.
      И вот надо же, опять Белый дом! Я рассматривал сквозь линзы предусмотрительно захваченного с собой театрального бинокля публику, которая прохаживалась по фойе. Ну что, перемены налицо. Среди высоких чинов бородачей теперь побольше, чем, бывало, в обкомах: там таких было раз-два и обчелся, всего-то Ленин да Маркс. Коричневого цвета, некогда модного в тех кругах, уж почти совсем мало. А костюмчики стали побогаче, что заметно даже через игрушечный бинокль. Не ниже, чем Hugo Boss.
      Но чу! Раздался звук надтреснутого колокола, возвещая о начале расширенного заседания правительства.
      Вид сверху
      Вошли цугом члены президиума. Сели. Черномырдин подвинул Ельцину как старшему товарищу стульчик.
      Борис Николаевич в своем выступлении сразу пообещал уволить трех министров - за разные там ошибки правительства. Он это долгожданное обещание озвучивал (модное белодомовское словечко, кремлевская задорная феня) под гомон зала - с доброй бабушкиной улыбкой, - правда, вытянув руки по швам (поза, которая символизирует молодцеватость и усердие в службе).
      А после вышел Виктор Степанович и в первых строках своего письма в ответ на критику резонно заметил, что во многом благодаря усилиям президента в Ираке ничего не было - а могло бы ведь быть, там часто что-то происходит! А что ж на это публика? Она хлопала в ладоши! Но не по-старому, не как прежде, а демократично: тихо и сидя, да и не все, не в едином порыве... Что наряду со стоящим рублем свидетельствует о далеко зашедших реформах.
      "Поставило бюджет на грань реальности", - между тем выслушиваю я с трибуны. Это кто сказал?
      Но не дают посмотреть...
      - Дай, дай бинокль, всем же хочется посмотреть, не будь жлобом!
      Коллеги на балконе рвали друг у друга мой маленький бинокль; я, впрочем, так и знал.
      И галстуки им не идут. Ну разве Чубайсу только, сидит как влитой, надо же! А на остальных - то завязан плохо, то висит криво, то ворот широковат... Про Чубайса зря, кстати, говорят, что он рыжий, глянуть на него непредвзято, так он вполне светло-русый. Наверно, много работает - вид усталый, голову опустил, а глаз так и вовсе не поднимает. По телевизору так там что - вырвут фразу какую, бодрую, нахальную - вон какой, не боится ничего! А наяву за ним понаблюдать - живой человек, похоже, несладко ему живется. Зря его все так... Да отстаньте вы с ваучерами, сколько ж можно.
      Смотрю, смотрю - и вдруг Чубайс передает Ельцину записку. Тот прочел и в Чубайса тычет пальцем. Как, Чубайса? Мы на балконе про одно думали - кого сегодня уволят? Неужели и они про то же? И пальцем тыкать! Но вроде обошлось вести заседание, вот про что Чубайс, видно, спрашивал. И вот он ведет. Давай, Анатолий Борисович!
      Последовательный перевод
      - И это только начало! - отвлек меня Черномырдин энергичной фразой, которая вырвалась из его ровного текста. Я вздрогнул, а зря: дальше пошло обычное: "...упрощение обложения... стимулирующее производство... крайне необходима мобилизация всех источников..."
      Я снова отвлекся и опять за бинокль. Смотрю... Ну и где молодые реформаторы? Никакие они не молодые - там, в президиуме, я рассмотрел такого успевающего гимназиста из хорошей семьи. Спросил соседей по балкону, оказалось - это Рыжков-2 (Володя). А который Рыжков-1 (Николай Иванович), я его в бинокль видел, он с кем-то мило беседовал, проходя под трибуной.
      - Нам надо ходить в Госдуму как на работу!
      После:
      - Категорически нужны новые подходы к проблеме занятости!
      Далее:
      - Последствия мы сполна хлебнули.
      Еще Черномырдин ругал своего зама Серова, еще требовал какие-то давно ему обещанные бумаги наконец сочинить. Я мало что понимал из премьерских слов. Какая проблема? Ну прикажи, и пусть тебе все сделают. Мне-то зачем про это рассказывать, мне зачем жаловаться? Я вам чем могу помочь?
      Премьер между тем все читал и читал свою шифровку. Ее, чтобы понять простому человеку, надо сперва расшифровать. Как так? Вы вроде и так понимаете? А вот так - на самом деле вам уже расшифрованное передают. Сидят специальные люди в редакциях, сокращают, пересказывают своими словами, объясняют, что хотел сказать автор. А если гнать как есть, слово в слово, и ничего не выкидывать, много бы вы поняли?
      Я прикидывал, какой должен быть алгоритм перевода, раскодирования. Там каждое слово закодировано абзацем, а то и страницей-другой. Причем иные страницы - не более чем наполнитель неизвестного назначения. Например, "требуется уделять больше внимания различным вопросам".
      А приблизительно, как мне показалось, речь была вот про что: "Мы сами точно не знаем, что надо делать. А с нас требуют сделать все сразу прямо завтра. Возражать мы не смеем, да и невежливо это. А нас еще никто не слушается. Мы им говорим: а ну делайте! А они не делают. Звонили, говорят, не дозвонились. Выгнать же никого нельзя, потому что остальные еще хуже. Ну, так будем работать как умеем, авось пронесет. Конечно, ничего тут на этих заседаниях не решается, это все в другом месте, но должны же мы иногда собираться в одном месте, чтобы быстро можно было пошептаться со своими ребятами по углам".
      Вам, конечно, не верится. Ну так поднимите стенограмму и читайте там сами: "Слабая законодательная работа правительства... Небрежность и неряшливость в оформлении документов..." Было еще про низкую исполнительскую дисциплину, срывы всех сроков и их нереальность, а еще про нехватку квалификации. Последнее меня вовсе умилило. Это в центре-то Москвы у вас квалификации не хватает! А в Урюпинске тогда вообще свет прикажете тушить?
      Впрочем, расстраиваться не надо, это все делается правильно. Некоторые ошибочно огорчаются и начинают сравнивать наших начальников с некоторыми чужими, и вообще впадают из-за этого в беспросветный пессимизм. И зря! Да, пусть на дело это мало похоже. Но ведь и детям дают сначала деревянное ружье и тряпочных кукол, а всерьез они потом начинают стрелять и рожать, когда вырастут. Ну и у нас так, ничего страшного. Пусть привыкают, учатся потихоньку, процедуру осваивают, к регламенту привыкают. Кстати, 10-минутный регламент уже без свистков и отключения микрофона после каких-нибудь двух-трех напоминаний укладывается в 12 - 15 минут, я засекал. Молодцы! Уже почти как у взрослых. И не надо над этим смеяться, все ведь были когда-то маленькими.
      Прогресс страшный! Нет драк за микрофон, которые нам по ТВ показывали в 89-м. Не слыхать народных выражений, да даже и просто грубых слов. Все говорят обтекаемо, как будто главная их забота - чтоб не обидеть никого невзначай. В такой ситуации удобно говорить готовыми фразами, и еще чтобы было непонятно.
      Прения
      Пошли прения. Идут, идут... Несмотря на направленное в бинокль все мое внимание (через линзы считаю орденские планки у Куликова - их 16), ловлю обрывки прений: "Из-за недостаточных инвестиций не происходит обновления оборудования... дальнейшей валютной перепродажи... бюджет перегружен невыполнимыми... нет поддержки отечественного производителя... проблема дисциплины во власти... на любом уровне саботируется... товарищи, так больше продолжаться не может..." Это я на митинге коммунистов или где? А шел же на заседание правительства, нет? Оглянулся: так я на нем и есть. Последняя же фраза сказана Шаймиевым.
      После выступал министр топливной промышленности:
      - У нас нет денег, чтобы добывать нефть.
      Я после ожидал выступления от пермского Госзнака, он должен был пожаловаться: "Нет бумаги печатать деньги". И странно, что такового не было.
      Антракт
      Как обычно в антракте, публика ринулась в буфет. И я туда же со своим биноклем... Но у каждого прилавка настоящая театральная очередь. Возвращаюсь в холл. Там люди с программками, в которых объясняется, что сегодня дают. Актеры, загримированные исполнители ролей тут же - да вот хоть Кобзон. И тут их настигают стремительные телекамеры... Кобзон что-то исполняет в окружении объективов, тут уж никакой фанеры.
      Подтягиваются и другие звезды, к ним опять кидаются всевозможные репортеры... Красные ковровые дорожки... Где, где я это видел? На что это страшно похоже? А! Вручение "Оскаров" в Голливуде! Только звезды наши, родные - Шохин, Яковлев (не который из Калифорнии, а другой, из Питера), Зюганов. Последний, стараясь не изменять своему амплуа злодея, время от времени делает страшное лицо. Правда, нет гарантии, что на съемках ужастика-2000 ему опять достанется главная роль... Но пока Зюганов, отвернувшись от камер, утирается платочком, а после объявляет - уж известно что: Ельцина уволить и все плохо.
      Он снялся и уходит, и я на ходу спрашиваю:
      - Точно все так плохо?
      - Нет, ну... нормально, - ответил он человеческим нестрашным голосом.
      После антракта
      Конечно, прения были небезынтересные: "Мы постоянно будем испытывать прессинг между ножницами... область останется без дорогого, но все же каменного угля..."
      Но ведь нет же Бориса Николаевича. Что так, куда делся, зачем - хоть бы кто слово сказал. Мы собрались-то зачем? Он же уволить троих обещал, и вот на тебе! Такой хоккей нам, что ли, нужен? Ничего не понятно. Там у них в правительстве явно не хватает опытного зажигательного спортивного комментатора. Он бы восклицал: "Да, не задалась сегодня игра... Вяло ведут себя игроки. А вот наконец опасный момент! Но нет, мяч снова переходит... На поле мы не видим опытного игрока Бориса Ельцина. Игра сразу утратила темп..." А мы бы слушали свои транзисторные приемники и все-все знали и понимали. А то и не уволили никого, и все на Черномырдина жалуются, что он всем чего-то недодал, недоделал. А он нет бы вскочить и воскликнуть: "Спасибо, что сказали! Я срочно все исправлю, вы не волнуйтесь! Недостатки исправим! Виновных тут же уволим!"
      А он сидит себе и с Чубайсом беседует, и ухом не ведет; это разве красиво? Он же хозяин, должен гостей уважить или как? Непонятно. Это все равно как футбол смотреть постороннему человеку. Ведь вроде глупо: бегают 20 человек за мячом, а как поймают, так нет бы его в руки и бежать с ним, раз он им нужен, а они опять поддаются и снова его отдают чужим.
      Ну что? Наш театр, то бишь Белый дом, он не очень высокохудожественное, не самое гордое, не страшной красоты зрелище собой представляет. Это я пытаюсь мягко формулировать, потому что это все-таки мое правительство, мне с ним жить...
      ГЛАВА 7
      Вельможа
      Черномырдин всегда наверху и всегда доволен жизнью
      "Дефолт - это то, что пониже"
      Черномор - человек из самых верхов, в которых он давно, чуть ли не всегда. Он долго был вторым в стране, не раз подменял первого и, бывало, решал самое главное. Все знают, что он прошел, прокарабкался по всем ступенькам, начиная с самой нижней - слесарной. Он предохранял Газпром от налогового бремени, договаривался с чеченскими бандитами, создавал партию, смешил страну мудрыми афоризмами. Но все же - какой он?
      Мы разговаривали с ним в офисе его движения с удивительным названием "Наш дом - Россия". Это на проспекте Сахарова, 12. Проспект тоже странный, он широкий и прямой, но только очень короткий. Это - путь из ниоткуда в никуда. Или, если посмотреть с комплиментарной для Виктора Степаныча точки зрения, взлетная полоса. Она и не должна быть слишком длинной: разогнался - взлетел, а дальше вперед и вверх. Может, и правда так?
      Разбор полетов
      - Виктор Степаныч! Сегодня - 23 марта 1999 года. Ровно год прошел с того самого дня! Как вас того... Ну, вы помните...
      - Помню! - Он смеется.
      - Вы за этот год узнали что-то новое о друзьях, о политике?
      Он невесело смеется.
      - Все осталось как есть. Критиковали меня всегда... Не могу сказать, что на кого-то у меня есть обида.
      - А на коллег по политике?
      - Да я и так им реальную цену знал, кто чего стоит, кто какую политику осуществляет и ради чего. Оппозиция всегда меня критикует. (Я не говорю о левых, о крайних, крайние - они больные люди.) Это не мелочь, но вчерашний день.
      - То есть за время вашей карьеры вы столько видели, что вас уж ничем не удивишь.
      - Абсолютно, абсолютно.
      - Что изменилось в вашей жизни?
      - Я много стал бывать в регионах. Раньше мне этого не удавалось сделать. Ну, конечно, там бывал, но как бывал? Больше суток я нигде не был.
      - Ну да, прилетел, быстро собрал партхоз-актив.