Минут через пять после ухода Леона я покинул туалет и, не задерживаясь в аэропорту, направился к стоянке такси. Я попросил водителя отвезти меня на рынок. Краем глаза я успел заметить, как следом за нашей машиной двинулось другое такси со страховавшим меня Ивом.
 
 
      Рынок Кувейта — это своеобразная и по-своему живописная часть города. Она представляет собой конгломерат нешироких улочек, застроенных маленькими магазинчиками. На окраине этого городка расположены лавки, в которых вам тут же обменяют любые бумажные деньги на любые другие. Не меняют только металлические деньги. Возможно, потому, что бумажные купюры легче подделать. В магазинчиках торгуют всем, но в первую очередь японской радиотехникой, разнообразной одеждой и золотыми украшениями. Золото, которое здесь предлагают покупателям, без пробы, однако высокого качества, поскольку сами бедуины признают лишь двадцатичетырехкаратовый желтый металл, а европейцы покупают восемнадцатикаратовое золото. Перед магазинчиками и лавками вместо рекламы — красавцы продавцы с черными усиками, живое олицетворение арабской истины: «торговля — главное занятие мужчины-мусульманина». По моему разумению, основная деятельность этих людей (если не считать беседы друг с другом) заключается в ожидании покупателя, то есть в ничегонеделании целыми днями. В этой связи меня всегда интересовало, на что же существуют эти люди (продавцы и владельцы лавок), особенно те, чьи торговые заведения находятся в центре городка. Ведь совершенно ясно, что покупатель никак не сможет донести свои динары до центра — он оставит их вскоре после того, как минует окраину рынка, в пятом, шестом, наконец, в десятом магазинчике. Ибо после пятой, в крайнем случае десятой лавки любому становится ясно, что товары везде одинаковы, как и цены на них, и что дальше продолжать коммерческую экскурсию бессмысленно…
      Я умудрился донести свои деньги до центральной улочки рынка, но только потому, что не зашел ни в один из магазинчиков. Честно говоря, зайти в магазин было бы неплохо — это помогло бы страховавшему меня Иву обнаружить «хвост», если таковой у меня имелся. Но я опасался, что в арабской одежде могу вызвать подозрение у бездельничавших продавцов, особенно если они о чем-то меня спросят. А арабский язык я знал слабо. Задерживаясь у витрин (чтобы облегчить задачу Иву), я не торопясь дошел до нужной мне лавки в центре рынка. Внутри помещения находился только один человек — ее владелец Мухаммед, работавший раньше в Солони. Лавка с видеотехникой, которой торговал Мухаммед, служила конспиративным местом встреч людей Куртьё.
      Мухаммед молча поклонился в ответ на мое приветствие и указал на дверь, ведущую в заднюю комнату. В комнате я оставил свои арабские одежды и сумку и переоделся в неброский европейский костюм. Видеокассеты и приспособление для их моментального размагничивания, с которыми я не расставался ни на мгновение, переложил в небольшой элегантный «кейс». Поблагодарив хозяина, я покинул лавку и, поймав за пределами рынка такси, снова направился в аэропорт. Ив страховал меня по-прежнему. Мы оба едва успели на самолет, отлетавший во Франкфурт-на-Майне. Все было бы хорошо, если бы я вдруг не стал почему-то нравиться женщинам. Красавица стюардесса неожиданно проявила ко мне максимум внимания. Я слабо утешал себя, что это из-за моих внешних данных. Сидевшего в конце салона Ива она не замечала.
      Франкфуртский аэропорт оживленнее Кувейтского. Здесь легче затеряться в толпе, но зато и легче проследить за кем-нибудь, оставаясь незамеченным. Следуя принципу американских политических деятелей — выставлять себя напоказ (в данном случае, чтобы Иву и встречавшим меня товарищам было видно, кто интересуется «курьером»), я пересек почти все залы аэровокзала, пока не приблизился к представительству Люфтганзы. Здесь над головами пассажиров был подвешен симпатичный самолет с тремя крыльями — «Фоккер-1» 1917 года, как гласила надпись на табличке. Во время первой мировой войны эта летающая машина, вооруженная двумя пулеметами, причинила нам, французам, массу неприятностей. Самолет был красного цвета, поэтому место встречи во Франкфуртском аэропорту мы обычно называли «под красным «фоккером». Место имело некоторые удобства: в углу аэровокзала нетрудно заметить слежку и в случае чего можно было быстро сбежать через находившиеся рядом двери, ведущие к обширной подземной стоянке автомашин.
      В то время когда я, задрав кверху голову, изучал табличку на красном «фоккере», мимо меня прошла веселая рыженькая девушка и, глядя куда-то в сторону, сказала голосом Катрин:
      — 217-я стоянка, серый «мерседес», последние цифры номера — 57.
      Я еще раз внимательно посмотрел на пулеметы трехкрылого самолета и отправился вниз, на автостоянку. Пожалуй, это был самый опасный момент в «запасном варианте»…
      Когда мы с Куртьё прорабатывали маршруты моего продвижения к Праге, то пришли к выводу, что о существовании видеопленки с записью разговоров в клубе «Секвойи» никто из наших противников не подозревает. Иначе против нас были бы предприняты куда более серьезные действия. Поль предложил руководствоваться следующей рабочей гипотезой: «Грейт пасифик энд атлантик ойл» старается выяснить причину взрыва ее компьютера на острове Шу. Расследование, по имеющимся у профессора данным, ведется по разным направлениям. Во-первых, изучаются возможности преступной небрежности или саботажа на острове. Этим занимается секретная служба самой фирмы. Во-вторых, выясняется, не причастны ли к взрыву иностранные разведывательные службы — это поручено ЦРУ. В-третьих, допускается диверсия со стороны какой-нибудь частной компании. Список таких подозреваемых компаний составлен. В нем числится, наряду с другими, наша «Сосьете женераль де решерш сьянтифик», хотя на подозрении прежде всего фирмы, торгующие нефтью и продовольствием. Проверку частных компаний осуществляет по контракту гангстерский синдикат «Триада».
      «Триада» уже не раз проявляла (видимо, по чьему-то заданию) активный интерес к делам нашей фирмы. Сначала засылка Гастона Леграна (после испытательного срока он стал нашим сотрудником и работал в Венесуэле), потом история с вертолетом (который был нами сбит) и, наконец, попытка покушения на Куртьё около ресторана «Лё дуайен» (видимо, инициатива самих гангстеров в качестве мести за вертолет).
      Далее профессор рассуждал так: «Триада» побаивается сунуться на территорию в Солони, так как там уже сильно обожглась, но гангстеры следят за фирмой и засекают, что часть сотрудников уезжает из Франции, скорее всего в Африку или на Ближний Восток. Организуется наблюдение в крупных аэропортах этого региона с целью выйти на кого-нибудь, имеющего отношение к «Сосьете». В поле зрения гангстеров в Адене попадаю я. Возможно, они. не уверены в моей принадлежности к «Сосьете», но, следуя своей логике тотальной проверки, собираются увезти меня в укромное местечко и хорошенько «выпотрошить» в надежде, что под пытками я раскрою все свои секреты. Схема абсолютно та же, что и в Непале у «диких гусей», хотя последних нанимала скорее всего фирма Питера.
      Итак, самая большая опасность для меня — оказаться одному в безлюдном месте, каким и был гигантский подземный гараж под аэропортом. Все это я хорошо понимал, как понимал и то, что техника похищения людей в наши дни достигла больших успехов в своем совершенствовании.
      К счастью, я хорошо ориентировался в подземных помещениях Франкфуртского аэропорта и сразу же точно определил ближайший проход к стоянке № 217. Я медленно двинулся вдоль залов аэровокзала, но как только поравнялся с нужными мне дверьми, быстро юркнул в них и со спринтерской скоростью помчался вниз в поисках серого «мерседеса». Катрин оказалась молодцом: автомобиль стоял уже снаружи бокса, мотор тихо работал, на правом сиденье лежал счет за пребывание на стоянке. Я резво взял с места, а миновав контрольный пункт у выезда из подземного гаража, увеличил скорость до пределов, допускаемых автобаном Франкфурт — Кельн. Километров через пятнадцать я увидел справа медленно идущий «форд» со смешным рисунком, налепленным на левое боковое стекло: ухмыляющийся английский полицейский прикрепляет к старенькому автомобилю плакат с надписью: «Все! Вам конец!» Рисунок служил опознавательным знаком. Но еще более достоверным знаком был человек, сидевший в автомобиле, ибо за рулем находилась Мари. Обе наши машины притормозили у обочины, и через пять секунд я вел «форд», а Мари продолжала свой путь до Кельна в «мерседесе», номер которого оканчивался цифрами 57. «Мерседес» быстро умчался вперед, а я стал выбираться на дорогу, ведущую в Висбаден, поскольку из карточки отеля, обнаруженной мною на сиденье «форда», явствовало, что я живу в номере 237 гостиницы «Нассауэр Хоф», лучшей гостинице города Висбадена.
      Возможно, Мари знала о моих симпатиях к старым гостиницам — «Нассауэр Хоф» отвечал всем требованиям любителя старины. К тому же меня поселили в той половине отеля, которая не подверглась разрушительному действию модернизации и сохранила, несмотря на телевизор последней марки и ультрасовременную ванную, прелести былых времен. Обстановка успокаивала — как раз то, что мне было необходимо. Я включил в ванной электроспираль на потолке, наполнил теплой водой ванну и, растянувшись в ней, начал размышлять.
      Положение, собственно, было не из приятных. Первое условие моей поездки в Прагу, поставленное Полем, заключалось в том, чтобы никто не мог проследить связь между появившейся в Чехословакии видеопленкой о «Секвойях» и фирмой «Сосьете женераль де решер сьянтифик». Я мог колесить по Европе (или миру) сколько угодно до тех пор, пока не получил бы стопроцентных доказательств, что все «хвосты» оборваны. Только после этого мне разрешалось отправляться в Прагу. Вторым условием было немедленное размагничивание видеопленки в случае опасности захвата ее посторонними лицами. Как я уже отмечал, в «кейсе» рядом с кассетой находилось специальное устройство, которое делало это мгновенно. В моем кармане имелся ультразвуковой включатель устройства.
      Третьим условием, самым трудновыполнимым, было не позволить, чтобы меня похитили… Реальной гарантией в этом случае могло быть только самоубийство в критической ситуации, но сама мысль об этом была мне противна. Я решительно настроился бороться и победить. Проиграть было бы формой предательства по отношению к своим идеалам, своим принципам, своим товарищам, по отношению к Жаклин, наконец.
      В результате «ванных размышлений» появились кое-какие идеи. Я стукнул два раза в стенку, потом, выйдя из номера в коридор и сделав вид, что замешкался с запиранием двери, коротко и тихо сказал Иву, находившемуся за дверью соседнего номера (наши двери были расположены рядом), о своих планах.
      Собственно, вначале в качестве арены для боя быков я планировал использовать казино, находившееся напротив «Нассауэр Хоф». В этом варианте, расположившись за столом с рулеткой, сам я выступал в роли красной тряпки, необходимой для раздразнивания быка (то бишь гангстеров). Роль тореадора отводилась Иву и тем, кого Куртьё успел прислать из Франции. Только от рулетки пришлось отказаться.
      Я вовремя вспомнил, что в зал казино не пускают с сумками, папками, портфелями, следовательно, «кейс» с видеокассетой придется сдать в гардероб, на что я не мог пойти. Тогда я подумал о музее Гутенберга в Майнце. Майнц находится недалеко от Висбадена, и на своем «форде» через полчаса я добрался до музея.
      Музей книгопечатания весьма любопытен. Здесь собраны редкие старинные книги, а также первые печатные станки. Не знаю, что произвело благоприятное впечатление на фрау Энке, симпатичного гида, — мои ли вопрошающе-правдивые глаза или мои любознательные вопросы, — только она вдруг расщедрилась, достала листок специальной бумаги и позволила мне собственноручно оттиснуть страницу Библии Гутенберга на его станке, копия которого находилась в музее.
      Слушая гида, я подумал, что биография Иоганна Гутенберга наводит на некоторые размышления о подлинных и мнимых героях Истории. После того как Гутенберг изобрел свой станок, приспособив металл, употреблявшийся для изготовления оружия, на цели первой полиграфии, человечество (человечеством, по мнению европейцев, тогда была Европа) стало считать создателем книгопечатания совершенно другого человека. И так продолжалось целых триста лет. Лишь чистая случайность помогла восстановить истину. Оказывается, начав книгопечатание, Гутенберг попросил взаймы денег у одного богатого человека, Иоганна Фуста. Гутенберг надеялся вернуть долг после распродажи первых Библий. Но вскоре выяснилось, что выручка от продажи первых двухсот книг не сможет покрыть долга. Тогда Фуст начал судебный процесс против Гутенберга и в результате отобрал у него типографию. Тем временем лучший ученик первопечатника — Петер Шеффер, предав своего учителя, женился на дочери Фуста и вместе с тестем начал печатание книг в бывшей типографии Гутенберга. Триста лет этот ученик считался изобретателем печатного станка. В начале XVIII века потомки Шеффера решили организовать торжества по случаю трехсотлетия книгопечатания, «изобретенного» их предком. В связи с этим один ученый муж стал рыться в старых документах и наткнулся на материалы судебного процесса, организованного Фустом против Гутенберга. Обнаружилось, что первый печатный станок изобрел Иоганн Гутенберг… Историческая правда восторжествовала, хотя История, в отместку, утеряла имя ученого мужа, восстановившего справедливость…
      Размышления о невзгодах Гутенберга не мешали мне посматривать одним глазом (другой был устремлен в рукописи) на посетителей музея, фиксируя тех, кто среди редких изданий отыскивал меня. Но обнаружить таковых мне не удалось, несмотря на разные ухищрения вроде длительного укрывательства в комнате-сейфе, где хранилась первая печатная Библия. (Кстати, сегодня один ее экземпляр стоил столько, что на вырученные от его продажи деньги Гутенберг смог бы купить несколько типографий…) Единственный, кого я увидел, был мой черный приятель Траоре, который изучал в одном из залов какое-то старое приспособление для печатания. Во дворе музея я встретил светловолосого Дюшато, начальника нашей охраны в Солони. Удовлетворенный таким сопровождением, я направил свой «форд» в сторону Кельна.
      Кельн, как известно, знаменит Кельнским собором. Собор строили долго, несколько веков, пока не достроили до такой высоты, что на прилегающей к нему площади стали дуть беспрерывные ветры: их, видимо, направляли шпили собора сверху вниз. Кроме сквозняков, на площади около собора имеется еще «Дом Хотель» — старый добрый отель, где я останавливался в прежние времена. Под площадью сердобольные к похожим на меня странникам местные власти устроили большой подземный гараж, невзирая на протесты друзей старинной архитектуры. В этом гараже я и оставил свой «форд». Прежде чем войти в отель, я решил погулять на соседней с собором площади, где был расположен большой магазин хрусталя и фарфора. Проявить интерес к дорогой посуде настойчиво попросил меня Ив из-за двери своего номера в «Нассауэр Хоф». Я не сразу оценил его настойчивость, особенно когда увидел рядом с роскошными посудными витринами группу давно не мывшихся молодых парней с петушиными гребнями вместо прически на голове и вульгарных девиц с волосами, окрашенными в разные цвета радуги. Кажется, панки, подумал я. Публика безобидная, особенно если держаться от нее подальше. Фотоаппараты разбивают, если увидят, что их фотографируют, но могут и не возражать, когда им дают за это деньги. Осуждать или жалеть их бессмысленно, поскольку агрессивность и озлобленность этих типов вызваны прежде всего жизненным тупиком, который предлагает им наше общество, полным отсутствием всякой социальной перспективы, независимо от того, происходят они из бедных или богатых семей. А в общем-то, они могут быть предвестниками того, что нас ожидает.
      Я уже намеревался мирно миновать компанию люмпен-юнцов, когда одна девица с растрепанными фиолетовыми волосами показалась мне знакомой. В руке она держала полуопустошенную большую бутылку с дешевым сухим вином. Посмотрев еще раз на фиолетовые волосы, я внутренне ахнул: это была Колетт — наша индийская богиня. И, как сказал бы мистер Пикквик, «известный в нашем клубе специалист по гипнотизированию банковских служащих»… Она тоже заметила меня, потому что стала приставать к прохожему, направлявшемуся в мою сторону. Поравнявшись со мной, Колетт тихо обронила:
      — Тебя здесь ждали, вечером будут гости.
      И побежала за своим прохожим, а я побрел по улочке с множеством магазинов. Побродив немного, я снова подошел к «Дом Хотелю». Номера была заказаны заранее. Мне достался 213-й (я не суеверен), Иву и Дюшато, насколько я был в курсе, должны были быть заказаны номера 214-й и 212-й. Все три номера имели выход на широкий длинный балкон. На этот же балкон выходили окна и двери еще нескольких номеров. Вечером я честно проафишировал себя в ресторане, сидя за отдельным столиком.
      Часов в одиннадцать вечера ко мне в номер пришел Дюшато. Кроме двух пистолетов, он принес еще пару резиновых дубинок. Мы включили свет в ванной комнате, пустили там воду, натянули, по всем правилам детективного жанра, на голову чулки и, спрятавшись за портьерой у двери балкона, стали ждать.
      Ждать пришлось недолго. Какая-то темная фигура, появившаяся снаружи, ловко открыла балконную дверь и неслышно вошла в номер. Она успела сделать два шага по толстому ковру, когда из противоположного угла комнаты донеслось шумное дыхание и сопение. Казалось, что сопел невидимый в темноте огромный зверь. Фигура повернула голову на этот неожиданный звук, и в то же мгновение удар дубинкой, нанесенный Дюшато, свалил ее на ковер.
      Бельгиец выключил с помощью дистанционного излучателя маленький, лежавший в углу комнаты магнитофон (это он так страшно сопел) и, кивнув мне на приоткрытую балконную дверь, спокойно оттащил поверженное тело в ванную комнату, где надел незнакомцу наручники, затем приковал его цепочкой к батарее и замотал ему рот клейкой лентой, после чего погасил в ванной свет и вернулся на свое место. Я успел заметить, что этот человек был одет как панки, среди которых я видел Колетт.
      Минут через пять к балконной двери бесшумно приблизились еще две фигуры. Их постигла та же участь, что и первого посетителя, только одному из них Дюшато не стал заклеивать рта. Он надел на него наручники и, наставив в лицо пистолет, потребовал отвечать на вопросы. К моему удивлению, парень сразу же заговорил (только очень тихо, видимо, чтобы находившиеся в ванной его товарищи-не услышали). Тем временем у балконной двери снова появились тени, но на сей раз это были два помощника Дюшато и Ив. Оказывается, они обезвредили четвертого члена «группы захвата» (захватить хотели меня), которого заперли в ванной 212-го номера.
      Заговоривший сообщил нам, во-первых, что он принадлежит к синдикату «Триада». Во-вторых, что некоторое время тому назад несколько групп были разосланы в ряд городов Европы, Африки и Ближнего Востока с целью наблюдения за аэропортами и гостиницами. Предлагалось захватить некоего молодого человека, похожего на… Тут гангстер попросил достать у него из кармана фотографию. На фотографии не очень хорошего качества был изображен я в плавках около бассейна гостиницы «Аден». Хитрющие танцовщицы успели-таки запечатлеть меня в первый момент знакомства какой-то маленькой потайной фотокамерой. Понятно, что, обнаружив вторую пленку засвеченной, они подняли переполох и мое фото было размножено. Кто же мог знать, что у них все-таки имеется моя фотография! Знали бы, не стали бы засвечивать на пляже пленку…
      — Вчера, — добавил гангстер, — позвонила стюардесса («наш человек»), прилетевшая из Кувейта. По ее словам, в их самолете, приземлившемся во Франкфурте, находился мужчина, очень похожий «на того, кого ищут». Тотчас же были направлены «группы захвата» во Франкфурт, Мюнхен, Гамбург и Кельн, а сегодня днем смещавшиеся с панками члены «группы» засекли около Кельнского собора парня с фотографии. Выяснилось, что «объект» остановился в «Дом Хотеле», в 213-м номере. Вечером решено было его «изъять» и тут же пытать в 208-м или в 209-м номерах, которые были сняты «группой». Нужно было точно установить, кто в действительности этот «объект».
      — Надеюсь, ты не будешь прощаться с портье? — сказал мне Дюшато. — Вот тебе веревочная лестница, спустишься с Ивом и с моим помощником с балкона на площадь, благо в этом городе все рано ложатся спать и наблюдать за вами будет некому. Вас уже ждет автомашина. Доедете до аэропорта, оттуда полетите во Франкфурт-на-Майне, и ты сразу же возьмешь там билет до места своего назначения. Ив и мой человек вернутся. О том, чтобы здесь все прибрать (он кивнул в сторону ванной), я позабочусь. Счастливого пути!

ПРАГА

ЭПИЛОГ