Глава 6

После той сцены у меня остался такой тяжелый осадок, что мне не хотелось даже думать о ней. Я так и не поняла, отчего Вероника вела себя столь странно по отношению к бедной пожилой пуэрториканке. Но она не сочла нужным извиниться или дать какие-то объяснения, к ней вернулась обычная жизнерадостность.

Вечером, когда началась подготовка к дню рождения Джоула, я опять благодарила судьбу за то, что она послала мне такое сокровище, как Вероника. Все утро она занималась уборкой, а после обеда принялась печь свой знаменитый именинный пирог. Когда Джоул вернулся после своего ежедневного обхода редакций в поисках работы, дети уже ждали. Едва он зашел в гостиную, они зажгли люстру и с криком бросились к нему.

Наша гостиная опять представляла собой идиллическую картинку из детской книжки – молодой всеми любимый дядюшка, бумажные колпаки, праздничные ленты. Потом приехала Шерри и привезла шампанское. Когда бутыль была извлечена из ведра со льдом, все бросились разыскивать высокие стаканы, которые обнаружились в одной из коробок в бельевом шкафу.

Затем последовала традиционная церемония. Джоул, увенчанный короной из золотой бумаги, восседал на своем троне и разворачивал подарки: золотой портсигар с выгравированными инициалами от Шерри, большой теплый свитер от меня, пара украшенных вышивкой комнатных туфель, которые привлекли, внимание детей в марокканском магазине.

Я боялась, как бы эти туфли не напомнили Джоулу о неприятных днях в Танжере. Но он, по крайней мере, не подал вида и царственным жестом повелел разлить вино.

Дети впервые пили шампанское, и меня очень волновала, как они к этому отнесутся. Мне не хотелось, чтобы они придавали вину слишком большое значение. С другой стороны, я опасалась, как бы они не выпили его слишком много. Но вскоре я увидела, что мои опасения были напрасны. Дети вели себя на удивление прилично. Питер – немного чопорно, Кэрри – с наигранной скукой, словно не пила ничего другого с колыбели. Потом все внимание постепенно переключилось на Шерри.

Я пыталась понять, что же на самом деле скрывается за очаровательной внешностью и приятными легкими манерами дочери политического деятеля. Бессмысленно было рассуждать о том, как некая ранняя страсть к седовласому сенатору стала причиной столь беспорядочной интимной жизни Шерри. Меня интересовало не столько ее прошлое, сколько будущее, и главное – какое место в нем отводилось Джоулу.

Я подумала, что на такой вопрос мог бы ответить лечивший ее специалист по психоанализу. Шерри посещала его несколько лет, и, быть может, небезрезультатно. Возможно, неудача Джоула ослепила меня, и я не заметила улучшений. Недавно Шерри снова устроилась на работу – опять в журнал; она сняла себе и обставила квартиру на Восточной, 80.

Такие поступки явно свидетельствовали о появлении некой склонности к оседлой жизни. К тому же в последнее время прекратились неожиданные поездки в Грецию и Швейцарию с молодыми актерами и спортсменами. «Конечно, нынешняя холодность Джоула могла усилить его привлекательность в глазах Шерри», – цинично подумала я.

– Еще шампанского, Нор? – предложил Джоул.

Я вышла из задумчивости, обнаружив, что виновник торжества, пожалуй, чересчур увлекается ролью официанта. С бумажной короной на голове, в новом голубом свитере и марокканских туфлях, он предлагал налить еще. Я взглянула на детей, но они только немного разрумянились. Мне не хотелось разрушать их игру. К тому же пришла Вероника и объявила, что обед готов.

Салат из креветок удался на славу. За ним последовал лимонный суп и, наконец, – ростбиф, который привел в восторг Джоула. По правде говоря, я была довольна. Джоул никогда не пил много, после двух рюмок он становился оживленным и смешливым. После третьей ему могло стать плохо. На сей раз, кажется, все обошлось как нельзя лучше, и я мысленно поздравила себя, когда Кэрри сделала неожиданное открытие:

– Шерри, вы знаете, что у вас только одна серьга?

Шерри схватилась за ухо.

– Черт возьми, новые серьги!

Но она всегда отличалась безукоризненным поведением. Сняв оставшуюся серьгу, Шерри сунула ее в карман и спокойно продолжала обедать. Подобная беззаботность поразила Кэрри.

– Можно, я посмотрю там, где вы сидели? – Она побежала в гостиную, и мы услышали шум передвигаемых стульев. Но вскоре она вернулась и отрицательно покачала головой.

– Ничего, найдется, – добродушно улыбнулась Шерри. Она словно явилась из другой эпохи; с такими манерами ей бы следовало быть маркизой в восемнадцатом столетии.

– Я найду ее.

Все обернулись к Джоулу. Его глаза сверкали. Хотя он неподвижно сидел на месте, казалось, будто он уже куда-то стремительно несется. Перемена была столь явственной, что я невольно взглянула на стакан Джоула. Но я не могла определить, подливал ли он себе еще.

Мы молча наблюдали, как Джоул с таинственным видом придвинул к себе стакан с водой и некоторое время смотрел в него с сосредоточенным видом. Вероника остановилась в дверях, не решаясь подавать десерт.

Наконец Джоул с удовлетворенным поднял голову от стакана.

– Идем, – сказал он.

– Джоул, подожди, возмутилась я, – мы же еще не закончили обед.

Но Джоул не обратил внимания на мои слова. Отодвинув кресло, он сделал нам знак следовать за ним и покинул столовую, уводя с собой детей, словно Пестрый Дудочник.[5]

Мы с Шерри переглянулись, и она улыбнулась.

– Может, нам тоже посмотреть, что там происходит?

– Извини, пожалуйста, – сказала я Веронике и, поднявшись, раздраженно последовала за Шерри.

Когда мы пришли в гостиную, он открывал входную дверь, собираясь уйти в морозную звездную ночь.

– Джоул, оставь, мы все простудимся! – крикнула я, но он уже шел по тротуару, пританцовывая, словно вел конгу.[6]

Маленький «порше» стоял на краю мостовой. Приблизившись к нему, Джоул повернулся и поднял руки, как фокусник, который собирается извлечь из шляпы кролика. Потом он повернул ручку, открыл дверь, склонился на минуту над сиденьем водителя и наконец выпрямился, держа в руке какой-то предмет.

– Это серьга! – воскликнула Кэрри. Джоул поклонился, и дети захлопали в ладоши. Он вручил серьгу Шерри, и все побежали обратно в дом. Мы снова заняли свои места, и пока Шерри надевала серьги, дети потребовали объяснений.

– Ты действительно увидел ее в стакане с водой? – спросила Кэрри.

– Держу пари, он просто припрятал ее, – заявил Питер. – Шерри, наверное, уронила ее в гостиной, а он сделал вид, будто нашел в машине.

Джоул отрицательно покачал головой. Он был необычайно возбужден. В глазах его уже плясали безумные огоньки. Следующей стадией могло быть расстройство желудка. Когда Вероника собирала пустые тарелки, Джоул потребовал, чтобы она наполнила стаканы. Я сделала ей знак не наливать больше имениннику, но мой жест от него не ускользнул.

– Нет, – упрямо покачал головой Джоул, – я выпью еще.

Вероника взглянула на меня, не зная, что делать.

Внезапно Джоул пришел в ярость и разразился грубой испанской бранью. Я оцепенела. Подобные тирады можно услышать, проходя мимо ссорящихся пуэрториканцев. Но при чем здесь Джоул? Он не мог так ругаться. И тем не менее мы все слышали.

– Джоул! – закричала я.

Но это его не остановило. Он выхватил у Вероники бутылку и налил себе полный стакан шампанского.

Вероника некоторое время в изумлении смотрела на него, потом повернулась и побежала на кухню. Поспешив за ней, я нашла ее в буфетной. Вероника пыталась установить свечи на именинном пироге.

– Не могу понять, что в него вселилось, – пробормотала я, – вся беда в том, что ему нельзя пить.

Она кивнула, но, похоже, мои объяснения ее не интересовали.

– Что он сказал тебе? – спросила я, но Вероника только покачала головой.

Все мои настойчивые расспросы оказались тщетными. Хотя вечер еще только начинался, она чиркнула спичкой и стала зажигать свечи. Мы стояли над сияющим именинным пирогом, не зная, что предпринять.

Однако зажженный пирог требует определенных действий. Мне следовало возвратиться к столу и, как ни странно, я сама уже этого хотела.

Конечно, Питер оказался не готов. Но он быстро сообразил, вскочил и выключил свет. Вне себя от злости на «виновника торжества», я поставила перед ним пирог.

Но у Джоула опять переменилось настроение. Или ему захотелось, чтобы мы вернулись к прежнему веселью. Во всяком случае, он поднялся, делая вид, будто колеблется и не знает, какое желание ему загадать. Подразнив немного Шерри – хотя его многозначительные взгляды в ее сторону были достаточно красноречивы – он наконец решился и задул свечи.

Моя злость сменилась беспокойством. Все это было явно не в стиле Джоула. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так преображался за один вечер. Когда вновь зажегся свет, я подумала, что Джоулу лучше всего уйти сейчас, сославшись на плохое самочувствие. Шерри все еще сидела спокойно, слегка улыбаясь, но она продолжала бы в том же духе, даже если бы началось светопреставление.

Я была в отчаянии, сознавая, что спектакль еще не кончился. Когда Кэрри принесла нож, Джоул театральным жестом вручил его Шерри. Потом он поднял пирог – так что я затаила дыхание, опасаясь, как бы он его не уронил, – и, обойдя вокруг стола, поставил пирог перед ней.

Вероятно, желая сделать какой-то еще более галантный жест, он снял свою золотую корону и водрузил ее на голову Шерри. Я почувствовала неладное даже раньше, чем его рука коснулась ее высокой прически. Шерри смирилась с похищением серьги, даже с его выходкой по отношению к Веронике, но нелепое коронование переходило всякие границы. К тому же он случайно задел несколько золотых шпилек. Каскад сияющих волос упал на ее плечи.

Если бы тогда Джоул смутился, возможно, вечер еще можно было бы спасти. Но когда Шерри подняла руки, чтобы поправить свою прическу, он завладел ее блестящими локонами и несколько мгновений завороженно смотрел на них.

Даже в гневе Шерри сохранила изящество. Она осторожно высвободила из его рук свои волосы, медленно сняла бумажную корону и поправила прическу.

– Мне очень жаль, – тихо произнесла она учтивым, но неумолимым тоном. – Ужасно разболелась голова. Надеюсь, вы меня извините.

Она поднялась, легким кивком попросила у меня прощения и вышла. Все это время Джоул стоял и смотрел на нее каким-то бессмысленным взглядом. Вскоре мы услышали, как от дома отъезжает «порше».

Только я и дети остались за именинным столом. В пироге еще торчали обгоревшие свечи, но праздник был безнадежно испорчен.

– Что все это значит? – спросила Кэрри, но Питер шикнул на нее. Джоул, не говоря ни слова, отправился к себе наверх.

Я разрезала пирог и раздала детям, потом пошла в гостиную и стала смотреть на угасающий огонь. Я злилась на Джоула за безобразие, которое он учинил, но в то же время ужасно жалела его. В конце концов жалость победила. Я поднялась и постучала в дверь его комнаты.

Когда я вошла, Джоул стоял у окна, заложив руки за спину, и сжимал одной из них запястье другой. Судорожные движения свободных пальцев выдавали его сильное возбуждение.

– Джоул, – сказала я, – мне очень жаль, что так получилось.

Он резко дернул головой. Кажется, он не хотел оборачиваться и показывать свое лицо. Но с уходом Шерри его опьянение, похоже, прошло.

– Все обойдется, – заверила я, хотя и не представляла себе, каким образом тут что-то может обойтись. Но я опасалась, как бы он в таком состоянии не позвонил Шерри. Это наверняка еще больше осложнит их отношения. Джоул сунул руки в карманы и продолжал смотреть в окно.

– Хочешь снотворного? – предложила я.

У меня на ночном столике стоял пузырек с тех пор, как я пережила развод с Тедом.

Но он отрицательно покачал головой. Его явно тяготило мое присутствие.

Я вышла, закрыв за собой дверь, и отправилась успокаивать Веронику. Однако она ушла, даже не домыв посуду. Это был зловещий знак, так далеко дело никогда не заходило.

Мы закончили мытье посуды вместе. Я мыла, а Питер и Кэрри вытирали. Ополаскивая тарелки, я вдруг почувствовала вину перед детьми. Они и так претерпели немало невзгод, лишившись отца, а теперь еще вынуждены терпеть сумасбродства Джоула.

Я отправила их спать и твердо решила, что Джоул больше не будет жить у нас. Оставалось только посоветоваться с Эрикой, как перевезти его на другую квартиру.

– Привет, Нор, – раздался голос Джоула. – Ты забыла помыть кофейник.

Я вздрогнула, неожиданно застигнутая на мысли о его изгнании, и обернулась. Джоул стоял на пороге кухни с кофейником в руке. Я почувствовала, что краснею.

Но он был поглощен собственными мыслями и, кажется, не заметил моего замешательства.

– Давай выпьем мировую, – предложил он.

Я не могла не улыбнуться, услышав эту почти забытую фразу. В детстве у нас существовало правило: нельзя ложиться спать, пока между нами остается какая-то ссора. Когда Джоулу было шесть лет, мы придумали специальный ритуал – чашка какао, выпитая перед сном, означала взаимное прощение и примирение.

Он привел меня в гостиную и сам принес чашки с блюдцами. Потом мы сидели у камина и допивали кофе – горькие остатки со дна кофейника. Но мы оба делали вид, будто наслаждаемся превосходным напитком. К тому же горечь очень подходила к нашему примирению. Я по-прежнему любила Джоула, но ему предстояло покинуть дом.

Потом мы пошли спать. Когда Джоул пожелал мне спокойной ночи, я вдруг остро почувствовала, какой одинокой и безрадостной становилась его жизнь. Неудачная карьера, поездка в Танжер, потом наркотики и теперь неприятная история с Шерри. Но, быть может, Шерри еще не окончательно потеряна? Я коснулась его рукава и сказала:

– Не звони ей пока.

Он взглянул на меня. Я никогда не забуду этот странный взгляд, мрачный, и в то же время как будто озорной, и главное – совсем чужой.

– Джоул, – неуверенно пробормотала я, – не делай больше ничего сегодня вечером.

Он повернулся и вышел из комнаты.

На следующее утро я проснулась, ощущая шум в голове и металлический вкус во рту. Меня лихорадило. Взглянув на маленькие часики, я не смогла определить время – их стрелки расплывались перед глазами.

Я снова опустила голову на подушку, решив, что, кажется, заболеваю. Однако тщательный осмотр не выявил никаких других симптомов. Наконец я заставила себя встать, взять чашку и включить кофейный автомат.

Когда я сидела и пила кофе, мой взгляд упал на бутылочку со снотворными таблетками, которая стояла на ночном столике. Мне пришло в голову, что я, пожалуй, могла машинально принять несколько штук по привычке, сложившейся в тот период, когда Тед уже переехал к своей новой жене, но я еще отказывалась лететь в Мексику и в течение нескольких месяцев каждую ночь принимала снотворное.

Я осмотрела содержимое бутылочки, и мне показалось, что количество его уменьшилось. Но с тех пор, как я пользовалась им в последний раз, прошло так много времени – едва ли следовало доверять впечатлению. Однако, не желая больше подвергать себя опасности машинального приема барбитуратов, я положила пузырек в тумбочку. Теперь, чтобы достать снотворное, требовалось выдвинуть ящик, что, несомненно, помогло бы мне осознать свои действия.

Потом смутные подозрения – быть может, имевшие вкус вчерашнего кофе – заставили меня встать и одеться. Стараясь отогнать нехорошие мысли, я босиком прошла через холл, чтобы взглянуть на Джоула. Он спал глубоким сном на кушетке в кабинете. У меня отлегло от сердца. Я побывала в ванной, потом вернулась к себе в комнату.

«Не будем впадать в паранойю», – сказала я себе. Металлический вкус во рту пропал – стоило почистить зубы. И сизоватый туман перед глазами постепенно рассеялся. Скоро Джоул переедет на новую квартиру, и мой дом вернется к нормальной жизни. Приободрившись, я налила себе еще одну чашку кофе и включила транзисторный приемник.

«Прогноз погоды в Нью-Йорке. На Манхеттене ясно. Сейчас температура воздуха двадцать восемь градусов. Ветер западный, восемь миль в час. Относительная влажность восемьдесят три процента».

Я взяла листок бумаги, карандаш и стала составлять список покупок. Мясо, апельсины, собачьи консервы, колбаса для кота Джоула.

«Общенациональное статистическое исследование показывает, что сегодня в Соединенных Штатах меньше всего страдают от аварий водители старше шестидесяти пяти лет. Исследование, проведенное Национальным Советом Безопасности…»

Я решила сходить в банк и записала: «Банк». Да, еще надо купить средство для чистки раковин. Я продолжала писать, рассеянно слушая результаты вчерашних баскетбольных матчей.

Потом, забыв про покупки и про список, я принялась за свою книгу.

«Дочь сенатора Кеннета Тэлбота из комиссии по внешним связям была убита сегодня утром в своей квартире в Ист-Сайде. Жертва преступления, Шерри Тэлбот, двадцати двух лет, зарезана и обезглавлена. Ее тело обнаружил отец, неожиданно приехавший из Вашингтона. На его телефонный звонок никто не ответил, и он решил сам приехать к дочери, однако он не смог разбудить ее и обратился к привратнику».

Мне казалось, что сообщение длится целую вечность. Голос диктора словно окутывал меня какой-то мутной пеленой.

«… войдя в квартиру, они обнаружили голову жертвы, подвешенную за волосы к стеблям вьющегося растения… Согласно сообщению полиции, в доме отсутствовали следы взлома… Очевидно, ограбление не являлось мотивом преступления… Мисс Тэлбот работала в национальном журнале новостей…»

Первым моим побуждением было сбежать по лестнице. Барон залаял. Открыв переднюю дверь, я обнаружила полицейских.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ