Безумие Джоула Делани

– Я совсем не хочу, чтобы вы говорили неправду, – поспешила заметить я.

На меня взирали две непроницаемые маски.

– Не беспокойся, мы не проболтаемся, – заверил Питер.

Когда нас привезли в участок, Джоул первый прошел в кабинет старшего инспектора. Сидя в дежурке, я могла видеть дверь, за которой все решалось, но мне не удалось уловить тон разговора. Я всматривалась в лица полицейских, пытаясь выяснить, насколько велики их подозрения, но они все были заняты телефонными разговорами. Я огляделась по сторонам: фотографии разыскиваемых людей на стенах, щербатая мебель, кровать с проволочной сеткой, чашки с остывающим кофе на столах. Несомненно, убийство дочери сенатора доставило полицейским немало хлопот.

Когда мы ехали на машине без номера, я не смогла ничего узнать. Джоул сидел бледный, но пятен крови на нем не было. Полицейские не взяли с собой никакой его одежды, хотя, вероятно, пока он одевался, осмотрели шкаф. Они не надели на Джоула наручники и обращались с ним довольно учтиво. Впрочем, последнее могло оказаться зловещим знаком.

Я пришла к выводу, что не стоит звонить нашему адвокату. У себя в спальне я некоторое время стояла перед телефоном, стараясь найти правильное решение. Если они выдвинут обвинение, Джоулу, конечно, понадобится защитник. Но у них могло и не быть такого намерения. Мне не следовало вести себя так, будто я считаю Джоула виновным.

В конце концов решение пришло само собой. Я вспомнила, что адвокат в основном имел дело лишь с имущественными проблемами. Даже по поводу бракоразводного процесса он обращался за консультацией к коллегам. Чтобы подготовиться к ведению уголовного дела, ему потребуется время. Кроме того, я едва ли могла рассчитывать на то, что застану его в конторе в половине восьмого утра, а его домашний телефон я, кажется, потеряла. В итоге мне пришлось принять слова Брэди буквально. Инспектор просто хочет задать пару вопросов. Заколов волосы и подкрасив губы, я попыталась настроиться так, чтобы произвести впечатление типичной домохозяйки, которая знает, что дело полиции – охранять ее.

Но те дни, когда я избегала встреч с домовладельцем и платила бакалейщику фиктивными векселями, похоже, оставили во мне неизгладимый след. В окружении плакатов с фотографиями преступников моя респектабельность стала исчезать. Согревая свои пальцы на случай, если инспектор захочет пожать мне руку, я рассматривала портреты воров, фальшивомонетчиков, мошенников, и мне казалось, что они – мои союзники. Но налетчики, убийцы? Шерри была зарезана и изуродована. Я устыдилась своих недавних подозрений. Как мог сделать такое мой брат, добрый слабый мальчик, которого я знала с детства? Я знала его как себя, Кэрри или Питера. Ни один из них не способен убить и цыпленка.

Немного успокоив себя подобными мыслями, я стала думать, что мне сказать инспектору. Врать, конечно, не нужно. Хотя, наверное, следует упустить кое-какие семейные подробности: изменения в поведении Джоула, вызванные шампанским, инцидент с золотой короной, даже внезапный отъезд Шерри. Конечно, все будет зависеть от показаний Джоула. Но я знала, как он умеет увиливать от ответа. Быть может, не стоит говорить о пребывании в «Бельвю». Едва ли инспектор может спросить: «Посещали ли вы в последнее время психиатрическую клинику?» Я буду играть в детскую игру «тепло-холодно».

Раздался звонок. Брэди встал и вышел в кабинет старшего инспектора. Когда дверь снова открылась, появился Джоул с очень бледным лицом.

– Теперь, пожалуйста, вы, миссис Бенсон, – сказал Брэди.

Я встала, пытаясь держаться уверенно и с достоинством. Но именно в этот момент на ум пришел нож с выскакивающим лезвием. Споткнувшись на ровном месте, я вспомнила ту ночь, когда Джоул спускался по стеблям вистерии, и его расцарапанную руку.

Старший инспектор Рассел оказался рыжеволосым, сухопарым и приветливым человеком. Слишком приветливым для таких обстоятельств. Но я заставила себя ответить на его улыбку. Он посадил меня за стол рядом с собой, что тоже мне не понравилось. Я бы предпочла, чтобы нас разделял стол, – он, по крайней мере, давал бы какую-то психологическую защиту.

Я огляделась по сторонам, пытаясь выяснить, принято ли здесь курить. Но я нигде не обнаружила пепельницы. Пустой стол, голые стены, ни картин, ни окон, только простое зеркало и решетка кондиционера.

– Сожалею, что потревожил вас в такое время, – начал Рассел, – надеюсь, ваши дети не опоздают в школу.

Мне почему-то стало жутко оттого, что он знает о детях. Должно быть, услышал от Брэди.

– С ними все в порядке, – заверила я, – они ходят в школу сами и могут приготовить себе завтрак.

– Хотел бы я, чтобы мои тоже ходили в школу сами, – вздохнул он, – жене приходится отвозить их на машине. Мы живем на острове.

Такое начало не соответствовало моим представлениям о полицейском допросе.

– Вы пишете? – поинтересовался он.

– Романы, – ответила я. И, чтобы избежать обычных вопросов о моем псевдониме, тут же добавила: – Но никто никогда не слышал обо мне. Я не знаменита и не богата.

– Имея дом на Восточной, шестьдесят четыре, – улыбнулся он.

– Только благодаря отцу детей. Он работает в Рокфеллеровском университете. Мы разведены.

Инспектор кивнул, как будто уже знал все это, но поощрял мою откровенность. Догадываясь, что он использует посторонние разговоры только для того, чтобы изучить меня, я тем не менее уже почти испытывала к нему симпатию. Внезапно мне пришло в голову, что надо быть поосторожнее. И как раз вовремя, потому что он сомкнул в замок свои веснушчатые пальцы и спросил, знаю ли я, почему меня сюда привели.

– Шерри, – начала я, но воспоминания захлестнули меня, и я не могла продолжать.

– Что вам об этом известно?

– Только то, что передали по радио. Она была убита, и ее голова…

Я снова замолчала и принялась судорожно рыться в сумочке. Когда я отыскала сигарету, инспектор не стал возражать. Он даже наклонился и дал мне прикурить, потом выдвинул один из ящиков стола и достал пепельницу.

– Извините, – пробормотала я.

На некоторое время воцарилась тишина. Затягиваясь, я подумала, что он прятал пепельницу специально, чтобы усилить напряжение.

– Теперь лучше?

Я кивнула.

– Вы не знаете, кто бы это мог сделать? Ее отец сказал, что в квартире ничего не пропало. Похоже, убитая хорошо знала убийцу.

– Мне ничего не известно о ее друзьях, – ответила я не очень уверенно, – то есть, конечно, кроме моего брата.

– Кажется, она была весьма неравнодушна к мужчинам?

Я задумалась над приманкой, которую он мне подбросил. Наклонности Шерри сильно расширяли круг подозреваемых лиц. Но, с другой стороны, это бросало тень и на Джоула. Заметив, что я колеблюсь, инспектор вздохнул.

– Это очень гнусное убийство. Зарезана хорошенькая девушка. Стоит ли делать вид, будто она была осторожна в своих знакомствах?

Я кивнула, сдаваясь.

– Могла бы она впустить к себе в квартиру после полуночи постороннего человека?

– Не знаю, – неохотно ответила я.

– А если он был хорош собой?

– Нет, не то. Ее привлекали интересные люди.

– Понимаю. Она упоминала в последнее время о ком-нибудь, кто был… ей интересен?

Я попыталась припомнить.

– Кажется, только владелец «порше». Но он, по-моему, сейчас в Камеруне.

Инспектор выдвинул ящик стола, сделал запись в блокноте и снова задвинул ящик.

– Расскажите, пожалуйста, о вчерашнем вечере, – попросил он.

Этого момента я боялась больше всего. Несомненно, передо мной был профессионал. К тому же неуютный кабинет с голыми стенами, где не на чем остановить взгляд, лишал меня уверенности в себе. И сам Рассел в своем старомодном костюме, рыжеватый, любезный и невозмутимый, казался безличным, как гостиничный номер.

Но затянувшееся молчание могло произвести неблагоприятное впечатление.

– Боюсь, мне не удастся особенно вам помочь, – начала я, – Шерри приехала к нам, мы стали вручать моему брату подарки на день рождения. Она привезла с собой шампанское, и мы все немного выпили. Потом мы пообедали, и она уехала. Самый обычный день рождения.

Инспектор принялся скрупулезно выяснять детали. Подарки, оберточная бумага, золотая корона. Выплыла даже история с серьгами, хотя мне удалось преподнести ее как забавный курьез. Я опустила только выходку Джоула с Вероникой и, разумеется, коронование Шерри. Пришлось признаться, что она уехала рано, но я использовала ее же объяснение этому – головная боль.

Когда я закончила, он спросил адрес Вероники. У меня упало сердце, но выбора не было. Инспектор выдвинул ящик, положил в него свой блокнот и задвинул снова. После этого он задумчиво взглянул на меня.

– Вы часто видели своего брата в нетрезвом состоянии?

Возможно, он вытянул что-то из Джоула и давал мне возможность высказать свою версию, чтобы узнать, много ли я скрываю. Но я сильно сомневалась, что Джоул признался, и решила отступать с боем.

– Очень редко, – ответила я, прикидываясь, что удивлена таким вопросом.

– А вчера вечером он был нетрезв?

Я сделала вид, будто пытаюсь вспомнить.

– Кажется, да, немного, и с серьгой получилось довольно глупо.

– Кто доставил его в «Бельвю» в феврале этого года? Сердце бешено заколотилось у меня в груди.

– Я.

– Сожалею, но нам необходимо знать все. Он находится на лечении из-за провалов памяти?

– Да.

– Лечился ли он до того, как уехал в Марокко? Это было, – инспектор выдвинул ящик и заглянул в черный блокнот, – в апреле прошлого года. А вернулся он в ноябре.

Я пыталась отогнать возникшее у меня подозрение, но Рассел делал все, чтобы оно оставалось.

– Мы должны выяснить это, миссис Бенсон. Вы не замечали у вашего брата потери памяти в день его рождения?

– Нет, – коротко и решительно ответила я. И он, кажется, не усомнился в моей искренности.

– Подумайте хорошенько, прежде чем ответить на мой следующий вопрос, – предупредил он, и я почувствовала, что он уже знает ответ и собирается лишь проверить меня. Вцепившись ногтями в свои ладони, я стала ждать.

– В какое время ваш брат выходил из дома этой ночью?

– Он не выходил! – непроизвольно вырвалось у меня.

И почти сразу где-то глубоко зашевелилась другая мысль – воспоминания о моем странном состоянии сегодня утром. Но я поспешно продолжала:

– Понимаете, у нас есть овчарка, которая лает так, что мертвого разбудит. Ваши люди видели ее утром.

Однако я уже сознавала слабость этого довода. Барон знал Джоула хорошо и не обратил бы внимания на его уход, поскольку Джоулу не требовалось вылезать из окна и спускаться по лианам – он уже имел собственный ключ. Скорее, проснулась бы я сама. У меня довольно чуткий сон. Если только я не приму снотворное.

Но, как ни странно, Рассел принял мое объяснение. Он пошевелился в кресле. Раздался звонок.

– Пожалуй, достаточно, – объявил инспектор, – теперь у меня остался только один человек. Возможно, потом мы попросим вас еще раз. – Он уже убирал пепельницу.

Открылась дверь, и вошел Брэди. До меня наконец дошло, что допрос окончен. Когда я выходила, в кабинет инспектора прошел какой-то человек в форме швейцара.

Джоул поднялся из-под плаката с фотографиями.

– Привет, – неуверенно кивнул он мне и спросил у Брэди: – Мы можем идти?

– Да, вот в эту дверь.

Спускаясь по лестнице, я коснулась руки Джоула.

– Все в порядке?

– В порядке, – отозвался он, но я почувствовала, что он вздрогнул.

– Сейчас возьмем такси и поедем домой.

Но это оказалось не так просто. Когда мы миновали проходную и открыли дверь участка, перед нами зажглась целая батарея прожекторов. Внизу на ступенях нас дожидалась группа репортеров. Шерри была не только дочерью сенатора Тэлбота, но еще и хорошо известным членом фешенебельного туристического клуба. Один из представителей «золотой молодежи» оказался безжалостно и бессмысленно убит.

– О чем они спрашивали вас, Джоул? – крикнул один из репортеров. Я заметила у некоторых фотоаппараты. – Вы видели сенатора?

Джоул попытался отступить обратно, но это показалось мне еще более опасным. Его освободили, и не стоило искушать судьбу. Я взяла Джоула под руку, и мы спустились по ступеням. Нас окружили репортеры с портативными магнитофонами, протягивая к нам свои микрофоны.

– Что вы можете сказать, Джоул? – спросил кто-то.

Живая стена окружила нас и двигалась вместе с нами. Мы добрались до мостовой и попытались остановить такси.

– Упоминалось ли что-нибудь о Дровосеке? – услышала я и в недоумении оглянулась. Человек с длинными вьющимися волосами сунул мне свой микрофон.

– О Дровосеке? – повторила я, полагая, что просто ослышалась. И в то же время возникло ощущение чего-то знакомого.

– Девушки в Центральном парке, – подсказал длинноволосый.

Тогда я вспомнила. Газеты называли «Дровосеком» неизвестного убийцу. Правда, я быстро забыла об этом, потому что тогда от меня уходил Тед. Но теперь я вспомнила. Девушки были обезглавлены. Одну, по крайней мере, нашли в Центральном парке. Убийца подвесил ее голову к ветви дерева.

Очевидно, газетчики считали, что Шерри стала очередной жертвой. «О Господи, – взмолилась я, – не допусти, чтобы Джоул оказался Дровосеком!» Такси уже остановилось, а я все еще бессмысленно стояла на тротуаре. Задавались еще какие-то вопросы, но я даже не пыталась отвечать.

Мне вспомнилось прошлая весна, уход Теда, мое тоскливое настроение, и аромат форзитии, цветущей в нашем саду. Мы тогда только что переехали в свой летний домик на Файя-Айленде, приобретенный в то время, когда Тед встретил Марту. Весна и боль, запах трав и влажной майской земли.

Но в этом калейдоскопе не хватало Джоула. Трава и боль. Тед и Марта. И еще газетные строчки о Дровосеке. Но не Джоул. Его не было.

– Что вы сказали? – переспросил длинноволосый репортер.

– Танжер, – пробормотала я, начиная приходить в себя. Теперь я снова обрела способность дышать. Потому что прошлой весной, когда орудовал Дровосек, Джоул уже улетел в Марокко.

Глава 8

НОВАЯ ЖЕРТВА. УБИЙСТВО ДОЧЕРИ СЕНАТОРА

Дочь сенатора Кеннета Тэлбота из Комиссии по международным связям была зарезана и обезглавлена сегодня утром в своей трехкомнатной квартире в Ист-Сайде.

У жертвы, Шерри Тэлбот, двадцати двух лет, перерезаны трахея и яремная вена, таким же образом, как у трех девушек, убитых в прошлом году. После смерти мисс Тэлбот ее голова была отделена от туловища и подвешена за волосы к стеблям вьющегося растения рядом с окном. Туловище лежало поблизости в кресле. Никакого оружия не найдено, и, судя по всему, ограбление не было мотивом преступления.

Останки мисс Тэлбот обнаружил ее отец. Он позвонил ей по телефону и встревожился, услышав лишь длинные гудки. Сенатор обратился к привратнику, который открыл дверь запасным ключом.

Сенатор Тэлбот живет в Вашингтоне (округ Колумбия). Вчера вечером по случаю внезапного отпуска он прилетел в Нью-Йорк. Старший инспектор Рассел из Четвертого подразделения сообщил, что в квартире, находящейся на девятом этаже, отсутствуют следы взлома, а также какие-либо признаки борьбы. Двенадцатиэтажное здание на Парк-авеню охраняется привратником с семи утра до полуночи. Соседи мисс Тэлбот сообщили полиции, что не слышали ночью никаких необычных звуков. В доме живут сорок четыре семьи.

По данным предварительной медицинской экспертизы, смерть наступила около полуночи. Предполагается произвести более тщательный лабораторный анализ.

У мисс Тэлбот, спокойной приветливой девушки, как охарактеризовали ее соседи, были длинные белокурые волосы и голубые глаза. Она посещала Калифорнийский университет в Беркли. Профессор Фредерик Корман из школы журналистов сегодня в телефонном интервью назвал мисс Тэлбот «красивой и весьма популярной» студенткой. В последнее время она работала в редакции журнала. Мисс Тэлбот – член известного туристического клуба. В прошлом году сообщалось о ее сафари в Кении со знаменитым плейбоем Раулем де Беллэ, отпрыском богатейшей французской семьи. Прежде сообщалось о ее помолвке с итальянским гонщиком в Гстааде, швейцарском лыжном курорте.

ОТЕЦ СКОРБИТ. ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ УБИЙЦУ

В квартире на Парк-авеню, где жила красивая молодая женщина двадцати с небольшим лет, всегда царили покой и тишина. Хозяйка была приветлива, энергична и уверена в своей судьбе, будучи сотрудницей одного из ведущих журналов страны и к тому же дочерью известного сенатора Соединенных Штатов. Только вчера вечером она присутствовала на дне рождения Джоула Делани, свободного редактора и ее постоянного спутника.

Сегодня рано утром сенатор Кеннет Тэлбот вошел в квартиру своей дочери и был потрясен ужасным зрелищем.

ИЗВЕСТНЫЙ ПСИХИАТР ДАЕТ ОПИСАНИЕ ДРОВОСЕКА

(Синтия Герман)

Видный психиатр, доктор Эрика Лоренц, которая, как известно, лечила Джоула Делани, жениха жертвы последнего преступления Дровосека, дала сегодня интервью в своей причудливо обставленной квартире на Восточной улице. В окружении масок и оккультных фетишей Африки, Океании и островов Карибского моря, доктор Лоренц, маленькая симпатичная брюнетка, дала описание виновника многочисленных убийств, которые потрясли наш город в последние двенадцать месяцев.

«Это одинокий молодой человек. И он находится в глубокой депрессии – очевидно, в результате двойственных отношений (любовь-ненависть) со своей матерью, – сказала доктор Лоренц. – Все жертвы претерпели одну и ту же процедуру. Все они были хорошенькими девушками с красивыми длинными волосами. Во всех случаях следы изнасилования отсутствовали. Его ненависть к женщинам проявилась в отвращении к сексу. Это отвращение побуждало его перерезать горло своим жертвам. Затем, желая выразить свое презрение к властям, он обезглавливал мертвые тела и подвешивал головы на самом видном месте. Длинные волосы, по-видимому, играли решающую роль при выборе жертвы».

Мы укрылись в гостиной от толпы зевак, репортеров и каких-то сумасшедших, которые теперь перестали звонить в дверь и расположились лагерем вокруг нашего дома. Дочитав последнюю фразу, Кэрри положила номер «Пост» на колени и сказала:

– Значит, мы можем обрезать себе волосы и тогда будем в полной безопасности. Где у нас ножницы?

– Не болтай глупости, Кэрри, – машинально отреагировала я, думая о другом. Меня беспокоил Джоул.

Он сидел в дальнем кресле и читал роман Пруста, то есть, по крайней мере, смотрел в него. Но я не заметила, чтобы он перевернул хотя бы одну страницу. Когда мы вернулись из участка, он сел и уткнулся в книгу. Я не могла даже расспросить его о беседе с Расселом. Джоул просто сидел с несчастным видом, спрятавшись за сшей книгой.

Я приготовила ему ленч, и поскольку Вероника до сих пор не показывалась, позвонила ей. Но мои предчувствия оправдались. Ее тетка сказала, что Вероника должна навестить внезапно заболевшего родственника в Сан-Хуане, а чек можно прислать на Сто четвертую улицу. Тогда я стала звонить в агентства домашних услуг, и в результате нас обещала посетить некая миссис Клара Гриви. Потом я обнаружила, что у нашего дома собралась толпа, и Кэрри с Питером протискиваются через нее, чтобы попасть домой. Мы оказались в осаде Кэрри подошла к окну.

– Приехала машина с телевидения, – сообщила она.

– Будь добра, – начала я, но тут зазвонил телефон. Питер снял трубку, потом прикрыл ее ладонью.

– Это отец. У него такой голос!

Тед был в ярости. Конечно же, он видел газеты.

– Джоул имеет отношение к убийству этой путешественницы? – Как всегда, Тед сразу брал быка за рога.

– Смотря что считать отношением, – вывернулась я. – Она обедала у нас.

– Вы были «допрошены с пристрастием полицией»? – Я поняла, что он читает из газеты.

– Я бы сказала иначе. Мы беседовали с человеком по имени Рассел.

– «Миссис Бенсон – бывшая супруга Теодора Бенсона, профессора микробиологии из Рокфеллеровского университета».

Не удивительно, что он был взбешен.

– Мне очень жаль. Но это едва ли может тебя коснуться. Там же говорится «бывшая», – заметила я.

– Что, черт возьми, у вас происходит?

– Одну минуту, Тед, я лучше перейду наверх.

Питеру я сказала:

– Подожди, пока я поднимусь, потом повесь трубку.

Через минуту я, запыхавшись, сняла трубку у себя в спальне.

– Извини, Тед. Они все сидели рядом.

– Я думал, ты совсем свихнулась, – признался он. Его всегда отличала откровенность. – Слушай, я правильно понял: это та самая Шерри, которая свела нас всех с ума в прошлом году?

Тед имел в виду поездку Джоула в Марокко и последовавшую за ней депрессию. Про свой уход к Марте Тед, очевидно, забыл.

– Да, та самая, – подтвердила я. – Они снова стали встречаться.

– Я слышал, Джоул переехал к вам.

Об этом Тед, вероятно, узнал от детей.

– Нужно время, чтобы подыскать другую квартиру, – сказала я.

– Почему он посещает «знаменитого психиатра»?

«Черт бы побрал проклятую газету», – подумала я.

– Это просто, помогло вытащить его из «Бельвю».

– У него были постгаллюциногенные реакции?

Конечно, Тед следил за современной медицинской литературой.

– Да, кое-что было. Но теперь Эрика ему помогает.

– В какой форме они проявлялись? – спросил он, с трудом сдерживаясь, и затем, видя, что я колеблюсь, добавил: – Побеги? Внезапные путешествия?

– Не совсем. – Я замолчала, как будто разговор уже закончился, но Тед ждал. – У него было несколько приступов амнезии.

– Амнезии? – удивился Тед. – Но это совсем не характерно.

Наступило молчание. Он задумался. Я напряглась, чувствуя опасность. Тед был ужасно умен.

– У него были такие приступы вчера вечером? – наконец спросил он.

– Черт возьми, Тед! – Внезапно я пришла в ярость – как мать, защищающая своего детеныша. – Он просто попробовал ЛСД, как тысячи других парней. Он же не стал от этого… – Я не решилась произнести «убийцей» и сказала «преступником». – Почитай криминальную хронику. Уже известна целая серия точно таких же случаев. Полиция ищет какого-то Дровосека.

– Совершенно верно, – мрачно подтвердил Тед. – Кэрри и Питер мои дети. И я не хочу, чтобы они подвергались такой опасности.

– Какой опасности? – Я смутно сознавала, что уже кричу. – Когда произошли все остальные преступления, Джоул был в Марокко.

– Ради Бога, Нора, – устало возразил Тед. – Откуда ты знаешь, что он там был?

– Он писал открытки. И я посылала ему деньги на обратную дорогу.

– А тебе точно известно, когда он туда полетел?

Некоторое время мы молчали, испытывая ненависть друг к другу.

– Он не должен жить в вашем доме, – заявил Тед, заканчивая наш разговор.

Последующие несколько недель стали настоящим кошмаром. Требование Теда оказалось невыполнимым. Могла ли я выгнать родного брата в самый разгар расследования убийства? Наверное, даже Тед понял это. Во всяком случае, он больше не пытался на меня давить, только спрашивал, как идут дела с поисками новой квартиры. Джоул стал каким-то вялым.

Он по-прежнему посещал Эрику, но уже не рыскал по издательствам в поисках работы и гораздо меньше следил за объявлениями о сдаче квартир. Когда я заглядывала к нему в комнату, он чаще всего спал. Я убирала очки, чтобы они не разбились, и подолгу смотрела на его беззащитное лицо, пытаясь освободиться от подозрений, которые нагнетал Тед.

Возвращаясь из Марокко, Джоул потерял свой паспорт и имел некоторые неприятности в аэропорту Кеннеди. Следовательно, никаких отметок о прибытии в Танжер не осталось. Но ведь полиции нетрудно установить такие вещи. Они могли бы послать запрос в Интерпол или отделение Сюртэ в Танжере.

Судя по сообщениям прессы, расследование шло полным ходом. Соседи Шерри, рабочие прачечной, бакалейщики, киоскеры – все были опрошены. Полиция получила специальный телефонный номер для сбора информации об убийстве.

Но моя жизнь стала невыносимой. В час или два ночи я просыпалась от телефонного звонка и невразумительно отвечала на вопросы репортеров. Звонили и какие-то типы, главным образом сумасшедшие, подозревавшие своих соседей. Я уже не говорю о непристойных звонках. Однако их было так много, что мне наконец пришлось ввести домашнее правило – когда звонил телефон, трубку снимала только я. По уграм у меня болела голова и возникали весьма нелестные мысли о собратьях по разуму.

Новая горничная, миссис Гриви, не облегчила мою жизнь. Маленькая, смуглая и морщинистая, как грецкий орех, она взирала на всех нас с недовольным видом. Вторгаясь в мою спальню, когда я работала, миссис Гриви заводила длинный рассказ о злых кознях своих родственников, которые жили в Балтиморе. Я не понимала многое из того, что она говорила. У нее была нижняя вставная челюсть, которой она не желала пользоваться.

Постепенно мои силы истощались. Новый роман застопорился. Все утро я пила кофе и смотрела в окно. Снова и снова в сознании возникал вопрос Теда о Танжере.

Потеря паспорта начала приобретать зловещий оттенок. Я знала, что Джоул был там, – он получил посланные мной деньги на дорогу. Но мне очень хотелось уточнить дату вылета. Я обшарила комнату в поисках старых открыток: проклиная свою неаккуратность, перерыла все ящики, бюро и шкафы, заваленные рукописями. В конце концов мне удалось отыскать лишь последнее письмо Джоула, написанное в танжерском отеле «Кашбах». Почерк был небрежным. Джоул сообщал мне, что он болен и оказался в отчаянном положении.

Я стояла у окна, глядя на желтые бутоны форзитии в саду, когда мне пришло на ум, что я точно не знаю и других дат – времени трех остальных убийств. Первое, очевидно, произошло в мае. А может, и нет, может, еще в конце апреля. Газеты не стали раздувать эту историю, пока она не повторилась. Я мучительно пыталась вспомнить, в апреле или в мае уехал Тед. Потом у меня за спиной послышался вздох миссис Гриви, и я уловила запах лимонного масла. Она протирала комод.

Внезапно почувствовав, что не вынесу еще одного рассказа о жизни в Балтиморе, я оделась и отправилась в публичную библиотеку.

Нужные сведения нашлись в указателе «Нью-Йорк-Таймс» под рубрикой «Убийства и покушения на убийство в Нью-Йорке».

М. Санчес, девушка 18 лет, убита и обезглавлена в Центральном парке, апр. № 21, 30:3.

Т. Ругьеро, девушка 18 лет, убита и обезглавлена в школьном саду, июнь № 15, 26:1.

В. Диас, девушка 19 лет, убита и обезглавлена в Центральном парке, сент. № 30, 1:5.

Т. Перес, свидетель, разыскивается, окт. № 17, 18: 4.

Я переписала информацию на старый конверт и закрыла указатель. Мне не очень хотелось читать сами статьи. Но зал микрофильмов находился на том же этаже.

Через несколько минут я получила три рулона пленки и села перед одной из больших металлических машин.

Убийство Марии Санчес занимало лишь два дюйма на странице 30 апрельского 21-го номера, располагаясь между «Тремя жертвами в отеле на побережье» и «четырьмя жертвами авиакатастрофы». Указывались лишь имя, возраст и адрес жертвы, а также то, что она была найдена обезглавленной в той части парка, которая называется Рэмбл. На такую заметку едва ли обратил бы внимание случайный читатель. Пуэрториканская девушка по глупости отправилась гулять ночью в парк.

Я перемотала пленку и вставила следующий рулон.

Терезе Ругьеро отводилось гораздо больше места – шесть дюймов на странице 26 июньского 15-го номера. Приводились данные медицинской экспертизы, и сообщалось об отсутствии на месте преступления орудия убийства.

Я вспомнила, что более живые «Ньюс» и «Нью-Йорк-Пост» снабдили историю красочными подробностями, упомянули предыдущий случай и дали убийце прозвище Дровосек.

Но даже «Нью-Йорк-Таймс» посвятил первую полосу сентябрьского 30-го номера Виктории Диас.

ТРЕТЬЯ ДЕВУШКА ОПЯТЬ ОБЕЗГЛАВЛЕНА В ПАРКЕ

Вчера ночью в Центральном парке возле пруда была зарезана Виктория Диас, 19 лет, Западная улица, 110. Ее отрезанную голову, привязанную за волосы к нижней ветке дерева, обнаружил Дэниел Хоуи, который рано утром гулял со своим пуделем. Тело оказалось в кустах в 20 ярдах от места убийства. Это уже третий случай обезглавливания молодых девушек за четыре месяца. Первая жертва, Мария Санчес, была найдена в районе Рэмбл Центрального парка. Вторая, Тереза Ругьеро, обнаружена в школьном саду поблизости от парка.

Полиция патрулирует Центральный парк. Главный медицинский эксперт сообщил, что девушке сначала перерезали горло, а затем ее голова была отсечена. Следов изнасилования не обнаружено. Смерть наступила около полуночи. Вскрытие будет произведено сегодня в госпитале «Бельвю». На месте преступления не найдено никакого оружия. Кошелек девушки с ее недельным заработком лежал рядом с телом. Убитая работала секретаршей на фабрике.

В настоящее время опрашиваются друзья и родственники жертвы. Полиция разыскивает возможного свидетеля, Тонио Переса, 17 лет, 405. Вторая Восточная улица.

Я смотрела на адрес Джоула и не могла понять, что все это значит. Наконец я заглянула в свои записи на обратной стороне конверта и нашла октябрьский 17-й номер.

Короткая, на два дюйма, заметка на странице 18 называлась «Поиски пропавшего свидетеля». В ней повторялась та же информация и сообщалось, что полиция пытается найти парня, опрошенного возле пруда дежурившим в парке полицейским, который еще не знал об убийстве Виктории Диас. Когда полиция прибыла на Вторую улицу, Тонио Перес уже исчез.

О нем не упоминалось в последующих номерах.

Почти бессознательно я перемотала последний рулон пленки, убрала его в картонную коробку и вернула все коробки библиотекарю. Имя Перес приобрело для меня некоторый смысл лишь после того, как я добралась до Брайант-Парка. Пересом звали привратника Джоула. Я припомнила темнокожую женщину, стакан с водой, колокольчики, благовония. Тонио Перес был, вероятно, ее сыном.