Шаль соскользнула с ее плеч, и она подтянула ее резким, раздраженным жестом, словно неожиданно обидевшись, и я услышала, как она пробормотала себе под нос: "Растрезвонили" и "Уже в отелях болтают", причем таким шепотом, который почему-то внезапно перестал казаться сухим и резким, а превратился в невнятный и сбивчивый говор. Голова ее задрожала, отчего тюрбан съехал еще больше, обнажив новый участок бритого черепа.
      Я отвернулась, почувствовав отвращение, но стараясь не выдать его. Но куда бы я ни отводила взгляд, все напоминало мне о ее неряшливой экстравагантности; даже груда медицинских пузырьков на столике и та была вся в пыли. Пыль хрустела у меня под туфлями всякий раз, когда я переступала с ноги на ногу. Комната была действительно большой, но воздух в ней стоял какой-то спертый, отчего у меня стало саднить кожу и захотелось поскорее выйти на свежий воздух.
      - Кристи... Кристи... - посвистывающее бормотание снова привлекло к себе мое внимание. - Какое глупое имя для девушки. А полное как будет?
      - Кристабель. Это было самое близкое, что они могли отыскать к Кристоферу.
      - О, - она снова затеребила свои одежды.
      Неожиданно я с особой остротой почувствовала, что эти глаза, глядящие на меня из тени, ничего не забывают; что все это была игра, которой она забавлялась по собственной прихоти. Ощущение было не из приятных.
      - Так о чем мы говорили?
      Я попыталась снова взять себя в руки:
      - О докторе. Докторе Грэфтоне.
      - Я не была больна; этот человек просто дурак. И грудь моя в полном порядке, да, в полном... В любом случае, хорошо, что он уехал из Ливана. Джон, о нем тоже болтали? Был какой-нибудь скандал? Разве он не вернулся в Лондон?
      - Кажется, - кивнул Лесман.
      - Мне тоже так сказали, когда я звонила, - заметила я. - Больше, правда, ничего не добавили.
      - Гм... - пробормотала старуха, и в голосе ее прозвучала прежняя злоба. - Наверное, уже заложил в ломбард свой диплом и стал наживать состояние.
      - Ни о каком скандале я не слышал, но он действительно уехал. Говорят, практика его перешла к очень хорошему специалисту. - Лесман бросил в мою сторону быстрый взгляд и подался вперед. - А сейчас, леди Хэрриет, вам лучше отдохнуть. Пора принимать лекарство. Так что, если позволите, я позвоню Халиде и сам провожу мисс Мэнсел...
      - Нет, - сказала, как отрезала, старуха.
      - Но, леди...
      - Я все сказала, мой мальчик, и хватит лепетать. И таблетки я пока пить не буду, меня от них в сон клонит. Не нравятся они мне. И вообще я не устала, мне нравится, что приехала эта девушка. Не уходи никуда, дитя мое, давай еще поговорим. Развлеки меня. Расскажи, где побывала, что делала. Ты давно в Бейруте?
      - В пятницу вечером приехала. В общем-то я прибыла с группой...
      Я принялась рассказывать ей о поездке, стараясь привнести в нее как можно больше занимательных подробностей. В принципе я бы не очень расстроилась, если бы наш разговор прервался, но у старой дамы, похоже, снова поднялось настроение, а у меня не было ни малейшего желания позволить Лесману под каким-либо предлогом вытащить меня из этой палаты прежде, чем я успела бы, если так можно выразиться, представить ей Чарльза. Уж он-то едва ли захотел бы пропустить столь пикантную деталь и вряд ли мне удалось бы запудрить ему мозги своим предыдущим рассказом. Между делом я задавалась вопросом, почему бабка сама ничего не спрашивает о нем, но надеялась, что скоро все прояснится и тогда уже моему кузену придется, если, конечно, он сам того захочет, пробивать себе дорогу во дворец.
      Поэтому я всячески старалась избегать упоминания его имени и увлеченно рассказывала о Петре, Пальмире и Джераше, тогда как Хэрриет, явно увлеченная, внимательно слушала и изредка вставляла свои комментарии. Лесман же все это время молчал, нервно перебирая пальцами края постельного покрывала, попеременно поглядывая на нас и крутя головой как на финале Уимблдона.
      Я дошла до середины описания Пальмиры, когда бабка неожиданно прервала меня, протянув руку и дернув за шнур колокольчика, который болтался среди постельных занавесей. По зданию пронеслось эхо знакомого позвякивания, за которым сразу же последовал собачий лай.
      Я замолчала, но она резко проговорила:
      - Продолжай. По крайней мере, ты умеешь рассказывать. Ты видела гробницы на холме?
      - Бог ты мой, конечно. Это входило в программу экскурсии. Наверное, невежливо говорить такое археологу, но мне все эти гробницы кажутся на одно лицо.
      - Так оно и есть. И где сейчас твоя группа?
      - В субботу утром они вернулись в Лондон.
      - Значит, сейчас ты осталась одна? А это удобно?
      Я рассмеялась:
      - Почему бы нет? Я в состоянии сама о себе позаботиться. И, кстати...
      - В этом я не сомневаюсь. Да где эта глупая девчонка? - резко бросила она Лесману, который прямо-таки подскочил на месте.
      - Халида? Она где-то здесь, рядом. Если вам нужны таблетки, то я могу...
      - Не таблетки. Я же сказала тебе, что пока еще рано. Мне нужна трубка.
      - Но, леди Хэрриет...
      - А, вот и ты! Где тебя черти носят?
      Халида быстро пересекла нижнюю часть комнаты. Скорее всего, она действительно находилась где-то поблизости, когда прозвенел звонок, но сейчас дыхание у нее было учащенным и неглубоким, словно она бежала. Лицо у девушки было бледное, испуганное; она даже не удостоила меня взглядом, идя по комнате и поднимаясь по ступенькам в направлении кровати.
      - Вы звонили?
      - Разумеется, звонила, - раздраженно проговорила Хэрриет. - Мне нужна трубка.
      Халида в нерешительности перевела взгляд с нее на Лесмана, потом обратно, но старуха снова сделала свой характерный жест, выражавший нетерпение, и отрывисто гаркнула:
      - Ну так как?
      - Пожалуйста, принеси, - сказал Лесман.
      Девушка метнула еще один испуганный взгляд в сторону постели и чуть не бегом бросилась вниз к комоду. Я удивленно посмотрела ей вслед.
      До этой минуты ничто не давало мне основания заподозрить ее в повышенной пугливости. Кроме того, было довольно неприятно наблюдать действия самой бабки, которая напомнила мне своими манерами леди Хестер Стэнхоуп - та постоянно держала рядом с кроватью кнут и палку, которыми нередко охаживала своих рабов. За плохое обслуживание она имела обыкновение подвергать всех их, включая доктора, особому наказанию, которое именовалось "черная оттяжка".
      Я посмотрела на "леди Хэрриет". Старуха сидела в позе, напоминавшей скрючившегося джинна, со всех сторон окруженная шелками и одеялами, но вид ее, как мне показалось, был способен не столько испугать человека, сколько подействовать ему на нервы. И в этот момент мой взгляд упал на предметы, развешанные на стене над кроватью. На специальных колышках, почти полностью укрытые складками постельных занавесей, размещались палка и ружье. Я невольно моргнула; не веря глазам своим. Ведь должна же быть сейчас, в середине двадцатого века, хоть какая-то граница допустимого поведения, даже в таком месте, как это?..
      "Нет, - подумала я, - надо и в самом деле поскорее отсюда убираться". Я внезапно ощутила страшную усталость. Или все дело в той странной пище, которой меня потчевали на ужин?..
      Когда я наконец собралась с духом, чтобы продолжить свой рассказ, то услышала, как Хэрриет проговорила, причем исключительно просящим тоном:
      - Всего лишь маленькую трубочку, моя дорогая. И хорошо бы с янтарным мундштуком.
      Девушка неуклюже засуетилась, руки шарили в ящике комода, пока не достали из него деревянную коробку, в которой, как оказалось, лежали табак и мундштук. Все это она поднесла к кровати и подсоединила мундштук к трубке специального устройства, которое арабы называют наргиле или кальян. Выйдя из поля зрения Хэрриет, она встала позади постельных занавесей, и я перехватила ее вопросительный взгляд, брошенный на Лесмана, молодой человек ответил на него раздраженным кивком. Так вот почему она нервничала. Она оказалась в весьма типичной и к тому же в неловкой роли служанки, выполняющей распоряжение одного из хозяев, но знающей, что второй его не одобряет.
      - Боюсь, мне не удастся угостить вас сигаретой, - сказал мне на ухо Лесман. - Она никому не разрешает здесь курить. Сама же предпочитает исключительно табак из трав, но пахнет он преотвратно.
      - Ничего страшного, я и не хотела курить.
      - О чем это вы там шепчетесь? - пронзительным голосом спросила Хэрриет, внимательно присматриваясь к нам. - Все в порядке, Халида, горит нормально. - И потом, обращаясь ко мне Ну, продолжай развлекать меня. Чем ты занималась в Дамаске? Наверное, болталась вокруг Великой мечети и разглядывала ее как диво дивное?
      - Совершенно верно, бабушка, именно как диво дивное.
      - Ты что, подсмеиваешься надо мной?
      - Да нет, просто слово такое пышное - диво. И много их еще осталось, этих "див"?
      - А... Почти что и нет. Мир стал совсем другим. - Она подсосала мундштук. - Ну, как тебе понравился Дамаск?
      - Так себе. Да у меня и времени-то толком не было. Но кое-что приятное все же случилось - я встретила там Чарльза.
      - Чарльза? - резко переспросила она, и мне показалось, что я снова заметила, как Халида и Лесман обменялись быстрыми взглядами. - Здесь? У вас что, семейный сход? Что этот мой чертов племянник делает в Дамаске?
      - Да нет, не дядя Чарльз, - поспешно проговорила я. - Я имею в виду моего кузена Чарльза, моего "близнеца". Он проводит здесь отпуск. Ему тоже хотелось поехать со мной к вам, но в Ливан он, похоже, приедет не раньше, чем завтра. Получается, что я его опередила. В сущности, именно он подсказал мне идею навестить вас. Чарльз хочет побывать здесь, и я бы, наверное, никогда не осмелилась вот так запросто заявиться к вам, если бы он не выступил с таким предложением.
      Воцарилась тишина. Булькал кальян, издавая, надо сказать, довольно противный звук, а Хэрриет между тем молча взирала на меня сквозь пелену дыма. Воздух наполнился едким запахом, духота стала невыносимой, и я почувствовала, как по моей коже перекатываются волны жара, и выпрямилась на стуле.
      - Вы... вы ведь помните Чарльза, бабушка? Его-то вы не могли забыть, как забыли меня, он всегда был вашим любимчиком.
      - Разумеется, я его не забыла. Как я могла? Симпатичный мальчик. Мне всегда нравились симпатичные мальчики.
      Я улыбнулась:
      - А я, позвольте вам заметить, всегда была ревнива. Вы помните, как тогда, во время нашей последней встречи, вы приехали, чтобы погостить у нас, и привезли с собой попугая и всех этих собак. Мне вы тогда подарили веер из слоновой кости, а Чарльзу преподнесли кадило и пахучие дымные палочки, с помощью которых он потом и поджег дачу. Папа тогда так рассердился, хотел даже отправить его домой, но вы сказали, что если он уедет, то и вы тоже, поскольку вся семья, по вашим словам, воняет как вода в болоте, тогда как все, что делает Чарльз, напоминает вам острую приправу к пресной пище. Помните? А запомнила я ваши слова только потому, что с тех пор их стали часто цитировать в нашем доме.
      - Да, помню. Как течет время. Иногда быстро, иногда медленно... что-то человек помнит... что-то забывает. Симпатичный мальчик... да, да. Несколько минут она молча курила, кивая каким-то своим мыслям, затем, не глядя, вернула мундштук Халиде. Черные глаза снова поднялись и остановились на мне. - Ты похожа на него.
      - Пожалуй. Конечно, внешне мы с годами стали совсем разными... впрочем, вы, наверное, довольно хорошо его помните. Что-то у нас с ним и осталось, например один цвет волос.
      - Очень похожа, - повторила она, казалось, даже не слыша моих слов и продолжая кивать. Ее черные глаза затуманились, словно ничего не видя перед собой, пальцы неуверенно теребили шаль.
      - Леди Хэрриет, - внезапно проговорил Лесман, - я все же вынужден настоять на том, чтобы вы сейчас же приняли лекарство и немного отдохнули. Мисс Мэнсел...
      - Конечно, - сказала я, вставая, - если только бабушка скажет мне, что передать Чарльзу.
      - Можешь передать ему от меня привет, - послышался ее резкий шепот, похожий на шорох сухих листьев.
      - Но... - я чуть туповато посмотрела на нее. - Разве вам не хотелось бы его увидеть? В Бейруте он остановится в "Финикии", как и я, и будет там, скорее всего, уже завтра. Можно ему приехать и повидать вас? Чтобы причинить меньше беспокойства, он бы завтра вечером и приехал, а потом подождал, пока вы сможете его принять. У него своя машина, так что ему не придется, как мне, оставаться на ночь. Я тоже повидала бы вас вместе с ним, но если двое это слишком много для вас...
      - Нет.
      - Вы хотите сказать, что мы можем приехать оба? О, это просто великолепно! Тогда...
      - Я хочу сказать, что не приму его. Нет. Я приняла тебя, и мне это было приятно, ну и хватит. Можешь рассказать все, что узнала обо мне, моим племянникам Чарльзу и Кристоферу, и будет с них.
      Я открыла было рот, но она подняла ладонь и добавила, уже мягче:
      - Все это, конечно, покажется тебе странным, но я старая женщина и сама избрала этот образ жизни. Я думаю, что единственное достоинство старости заключается в возможности вытворять все, что душе угодно, и жить так, как заблагорассудится, покуда сил хватит. И какой бы нелепой и неудобной ни казалась тебе здешняя обстановка, меня она вполне устраивает, а потому можешь рассказать у себя дома, что со мной абсолютно все в порядке и я вполне удовлетворена тем образом жизни и тем уединением, которые приобрела, купив эти стены и того немого чудака, что стоит у ворот, и тем обслуживанием, которое может предложить мне Халида. Так что никаких торжественных заявлений больше не будет.
      - Но он же страшно расстроится! Более того, он на меня всех собак спустит, обвинит, что я перебежала ему дорогу. Вы всегда были его любимой бабкой, и вам это прекрасно известно. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что он придавал большое значение встрече с вами. Не знаю, известно ли вам об этом, но сейчас разрабатывается проект по созданию в Бейруте филиала банка, и Чарльз, возможно, будет в нем работать - по крайней мере некоторое время, - а поэтому, пока он находится здесь, ему хотелось бы установить необходимые контакты...
      - Нет.
      - Но как же...
      - Я все сказала, - проговорила она и сделала царственный жест рукой, отчего рубин на пальце ярко вспыхнул. Мне стало ясно, что аудиенция окончена. Я сдалась:
      - Что ж, так и передам. Ему будет приятно узнать, что вы находитесь в полном здравии. Может, вам что-нибудь прислать из Англии? Книги, например?
      - Я могу достать все, что мне нужно, спасибо, дитя мое. А сейчас можешь идти, я устала. Передай своим мой привет, только не надо обилия писем, ни к чему все это. Все равно я не стану на них отвечать. Когда умру, Джон известит тебя. Нет, не надо меня целовать. Ты милое дитя, и я очень рада, что ты навестила старуху. А теперь иди.
      - Я тоже была рада. Спасибо за то, что согласились на эту встречу. Спокойной ночи, бабушка.
      - Спокойной ночи. Джон, как только проводишь ее, сразу же возвращайся. Халида! Эта глупая девчонка что, всю ночь будет возиться с таблетками? И не забудь, Джон, что я сказала: сразу же возвращайся.
      - Разумеется, - с явным облегчением кивнул Лесман. Он уже довел меня до середины комнаты.
      Финальная часть нашей встречи явно носила отпечаток какой-то несерьезности, легкомыслия, но мне показалось, что в данной обстановке это было как раз кстати. Я на секунду задержалась у порога и обернулась.
      Халида снова стояла у комода, вытряхивала что-то из пузырька на ладонь. Позади нее, за оранжевым мерцанием лампы, чернела погруженная во мрак постель. Едва девушка повернулась, чтобы снова взойти по ступенькам, как в черной тени у основания кровати по полу скользнуло что-то маленькое, серое и очень быстрое. На долю мгновения меня прошиб пот от мысли, что крысы добрались даже до спальни, однако затем животное прыгнуло на кровать и из-за занавески протянулась бледная ладонь, принявшаяся поглаживать его. Это была молодая кошка.
      Как, впрочем, и полудикая. Едва Халида присела на край кровати, та резко скакнула в сторону и исчезла. Поблескивая зеленью шелкового платья, девушка подалась вперед в направлении скрытой от моего взора фигуры старухи и протянула ей воду в хрустальном стакане. Вся картина смотрелась нелепо и недостоверно, словно происходила на подмостках дешевого театра. Ко мне, Чарльзу и дневному свету все это не имело никакого отношения.
      Я повернулась и поспешила за Лесманом, освещавшим мне фонарем путь.
      Луч света на долю секунды скользнул по моему лицу.
      - В чем дело? Вам холодно?
      - Нет, ничего, - я глубоко вздохнула. - Как хорошо снова очутиться на свежем воздухе! Вы были совершенно правы, слишком уж специфичный у этого табака запах.
      - Только ли это? У меня сложилось впечатление, что беседа разочаровала вас.
      - Пожалуй, - призналась я. - Должна сказать, мне все это показалось немного странным, да и разговаривать с ней тоже нелегко.
      - В каком смысле?
      - О, Бог ты мой!.. Впрочем, вы, похоже, уже успели привыкнуть... Какая-то она непоследовательная, постоянно что-то забывает, а поначалу все пыталась поддеть меня. И вид у нее действительно донельзя нелепый, и эта трубка!.. Согласна, пару раз я допустила бестактные высказывания, но, насколько мне известно, ей и самой никогда не доставляло радости иметь дело с тихонями. Вот я и решила, что будет гораздо лучше говорить напрямик, как говорится, выложить все начистоту. Кажется, я немного обидела ее, когда она начала что-то бормотать себе под нос, хотя может и не так. Как вы считаете?
      - Я бы этого не сказал. Поверьте мне на слово, она действительно получила удовольствие от этой беседы.
      Я обратила внимание на его немногословие, однако от всех моих мрачных раздумий на этот счет не осталось и следа, когда он произнес:
      - Вам надо было сразу сказать мне о своем кузене. Может, удалось бы ее уговорить.
      - Да, глупо с моей стороны. Наверное, хотела сначала прояснить себе ситуацию. А может она передумать?
      - Бог ее знает. Понятия не имею, честное слово. Обычно, если она принимает решение, то потом уже его не меняет. Иногда мне кажется, что она просто упрямится, ну, как бы вам сказать, из принципа, что ли. А в общем-то даже и не знаю, что на нее нашло.
      - Я тоже. Знаете, Хэрриет просто боготворила моего кузена-из всех нас он был единственным, на кого она по-настоящему обращала внимание. - И с грустью в голосе я добавила:
      - А уж как он теперь разъярится на меня за то, что я ему все карты спутала! Похоже на то, что я и в самом деле все испортила. Ведь ему и вправду надо было повидаться с ней, причем отнюдь не из любопытства, вроде меня. Представляю, что он теперь скажет. Она ведь рассказывала вам о нем?
      - О да. Если бы я только знал, что ваш кузен здесь... Осторожнее, здесь ступенька. Как долго он пробудет в Ливане?
      - Не имею понятия.
      - Знаете, если у него есть время, предложите ему подождать несколько дней, по крайней мере до конца недели. Я постараюсь сделать все, что смогу; и сообщу вам в "Финикию".
      Похоже, у меня не оставалось ничего иного, кроме как поверить в его добрые намерения.
      - Благодарю вас, - сказала я. - Я передам ему. Уверена, что она немного подумает и переменит свое решение.
      - Случалось и не такое, - коротко обронил Лесман.
      ГЛАВА 6
      Как сад Адониса - твои обеты:
      Цветут сегодня, завтра ж плод
      Приносят.
      У. Шекспир. Генрих VI
      Ночью пошел дождь.
      В свою комнату я вернулась где-то между половиной второго и двумя часами. Поначалу воздух был сухой, беспросветно черный и абсолютно неподвижный, ничто не предвещало надвигающейся грозы. Лесман проводил меня до дверей комнаты, где я оставила зажженную масляную лампу, пожелал спокойной ночи и ушел. Я прошла с лампой в хаммам, ополоснулась, насколько это было возможно под тоненькой струйкой холодной воды, и вернулась к себе в комнату. Ключа в двери не было, но на внутренней ее стороне находился массивный деревянный засов, и я аккуратно вдвинула его в паз, разделась, довольно неумело привернула фитиль, отчего пламя совсем погасло, и забралась в постель.
      Несмотря на поздний час и усталость, я некоторое время лежала с открытыми глазами и мысленно перебирала подробности недавней сцены. Я представляла себе, что скажу Чарльзу, матери с отцом, и всякий раз приходила к выводу, что говорю что-то не то или не так. "Она совсем состарилась, она болеет, она дряхлеет, иногда выбирается из своей крепости в город..." - ни одна из этих фраз не отражала в полной мере напряженный характер состоявшейся беседы и не проясняла, действительно ли бабка намерена отказаться от встречи с Чарльзом...
      Впрочем, это была уже его проблема, а не моя. Не знаю, что разбудило меня - то ли вспышка молнии, то ли немедленно последовавший за ней раскат грома, но когда я, резко вздрогнув, открыла глаза, то все вокруг уже заглушал шум дождя. Никогда еще мне не доводилось слышать ничего подобного. Ни малейшего дуновения ветерка, лишь треск грома и ослепительно белые зигзагообразные расколы на черном небе. Я села в постели и принялась наблюдать. Оконные арки картинно вспыхивали на фоне грозы, а прутья решетки разбрасывали по всем стенам жестоко искаженные черно-белые полосы и перекрестья. Сквозь открытое окно в комнату врывались буйные ароматы цветов, стремительно оживших под напором дождя. Вместе с цветочными запахами стал еще более заметен, почти осязаем, шум самого дождя, капли которого теперь стучали по подоконнику и даже залетали в комнату, падая на пол крупными, рассыпающимися брызгами.
      Я неохотно выбралась из постели и, прошлепав босиком по леденящему полу, закрыла окно. Тех нескольких мгновений, которые ушли на поиск задвижки, оказалось достаточно, чтобы дождевые потоки чуть ли не до плеча намочили мою руку. Я наглухо захлопнула створки и пока возилась с неподатливой скрипящей задвижкой, услышала донесшееся со стороны главного входа неожиданное и пронзительное завывание крупной собаки.
      Это был один из тех жутчайших звуков, которые, как мне казалось, вызывают в памяти стремительные воспоминания о волках и шакалах, переполненные бесчисленными легендами о смерти и печали. Еще не до конца стихло пульсирующее эхо этого леденящего звука, как к нему присоединилось длинное тремоло еще одной собаки. Конечно же, гроза потревожила сторожевых псов; однако я чувствовала, как моя рука инстинктивно сжала намокшую сталь оконной задвижки, и продолжала вслушиваться, ощущая легкую дрожь во всем теле. Наконец я до отказа вдвинула язычок защелки и принялась насухо вытирать намокшую руку.
      Неудивительно, что люди считают, будто собачий вой предвещает смерть... Орудуя полотенцем, я вспомнила легенду, которую мне рассказал Чарльз, о "гогочущих гоблинах" - гончих Габриэля, - рыщущей по небу своре предвестников смерти... Определенно, сегодня ночью вся наполненная криками преисподняя разверзла свои врата. В старые времена каждый обитатель дворца вполне мог уверовать в то, что грозовые псы предвещают смерть.
      В старые времена. Но для этого вам надо было быть суеверным человеком, допускающим подобное. Сейчас же... о, чепуха, ничего необычного...
      Я отшвырнула полотенце и побрела обратно к кровати.
      Секунд через пять я обнаружила нечто гораздо более тревожное, нежели воспоминание о гончих Габриэля. Крыша протекала. Более того, она протекала в углу, как раз над моей кроватью.
      Обнаружила я это таким образом, каким вообще можно что-то обнаружить в полной темноте - сев на кровать, я оказалась прямо посередине лужи, и в ту же секунду крупная капля шлепнулась мне на заднюю часть шеи. Через мгновение за ней последовала еще одна, потом еще...
      Я тут же снова соскочила на холодный мраморный пол и принялась лихорадочно нащупывать туфли. Как назло, гроза прекратилась так же внезапно, как и началась, и я опять оказалась в кромешной темноте. Наконец нога нащупала одну туфлю, пытаясь отыскать другую, я споткнулась, никак не находя ее.
      "Придется зажечь лампу", - подумала я, а это, в свою очередь, предполагало необходимость сначала разыскать сумку, в которой лежали спички, если, конечно, я не забыла их захватить. Правда, к тому, времени, когда я наконец проделаю все это, на мою кровать успеет вылиться очередная пинта воды. Я прикинула, что прежде, чем пускаться в подобные поиски, надо отодвинуть кровать от опасной зоны, однако, насколько я успела рассмотреть убранство дворца, едва ли мне удалось бы в одиночку и к тому же в темноте передвинуть по щербатому полу хоть один предмет мебели. Поэтому я продолжила на ощупь шарить по комнате, понося все и вся самыми что ни на есть богохульными словами, пока наконец не отыскала спички, но мне понадобилось еще минут пять, чтобы зажечь фитиль.
      Как только свет заполнил помещение, я тут же отыскала проклятую вторую туфлю и набросила на себя кое-какую одежду, чтобы хоть как-то прикрыть почти полную наготу. Затем я все же принялась отодвигать кровать от стены - она поползла по разбитым мраморным плиткам, при этом ее сломанные колесики издавали звук, похожий на царапанье ногтя учительницы о грифельную доску. Теперь, когда моя постель оказалась в стороне, капли шлепались на пол. Лишь несколько секунд спустя я заметила, как громко звучит эта капель - дождь кончился.
      Я вернулась к окну. Внезапно ливень прекратился, словно кто-то перекрыл кран, и уже можно было рассмотреть звезды. Я снова отодвинула оконную задвижку и почувствовала слабое и неровное дуновение ветра, разгонявшего тучи и шевелившего в ущелье листву деревьев. После промозглой сырости ветерок показался мне почти теплым, поэтому я оставила створки распахнутыми. Теперь надо было заняться другой проблемой.
      Большая часть одеял осталась сухой; резко вскочив с кровати, я машинально сняла их, сложила в кучу и осторожно перенесла на стоящее у окна сухое кресло, после чего еще осторожнее перевернула матрас. Он был туго набит конским волосом и застелен свежей простыней из неотбеленного хлопка, а потому мне оставалось лишь надеяться на то, что за оставшуюся часть ночи влага не проникнет с одной его стороны на другую. После этого я убрала намокшую простыню, положила на место одеяла, погасила лампу и легла, как была в одежде, надеясь хоть немного поспать.
      Но сон никак не шел. Размеренный стук капель о мраморный пол казался барабанным боем. Минут десять я еще как-то терпела, но потом поняла, что так мне никогда не заснуть. Я снова выбралась из-под одеяла, на ощупь нашла смятую, промокшую простыню и положила ее прямо под падающие капли. В наступившей блаженной тишине до моего слуха снаружи донесся еще какой-то звук, заставивший меня напрячься и внимательно прислушаться.
      Нет, на сей раз не гончие смерти - тех было не слышно. Просто где-то в саду запела птичка - громко, во весь голос, - и звук этот эхом отражался от воды и окружающих стен. Затем к ней присоединилась еще одна, потом еще, в чистом ночном воздухе заплескался журчащий песенный водопад.
      Я отперла дверь и, шлепая босыми ногами, пошла через крытую галерею.
      Поверхность озера чуть поблескивала, причем блики казались немного ярче тусклого света отражавшихся в воде звезд. Время от времени ветерок колыхал листву прибрежных кустов, и тогда водная гладь покрывалась мелкой рябью от падающих с ветвей дождевых капель. Сад наполнился соловьиным пением, вырывавшимся из гущи намокших зарослей ползучих растений.
      Пара белых голубей взмыла со своего насеста в небо и, шумно хлопая крыльями, скрылась где-то у меня над головой. Под арками слышалось слабое движение - чего-то, кого-то... По галерее определенно шел человек. Передвигался он очень тихо, и я на фоне щебета птиц и шороха листвы толком не могла расслышать его шагов, однако это явно был не тот араб в белом одеянии. Значит, Лесман. Наверное, вышел посмотреть, как я пережила грозу.
      Я подождала еще несколько секунд, но он так и не появился, и я никого не увидела. Если не считать соловьиных трелей, то в саду воцарилась тишина.
      Внезапно я задрожала всем телом - пяти минут ночной музыки оказалось более чем достаточно. Я вернулась к себе в комнату, заперлась на засов, словно пытаясь отгородиться им от птичьего пения, и улеглась в постель.
      ***
      Я проснулась от заливавшего комнату яркого солнечного света и легкого стука в дверь.
      Это была Халида с моим завтраком, состоявшим из тарелки с пресным хлебом, небольшого куска сыра, неизменного абрикосового джема и большого кофейника. Вид у девушки был усталый, она по-прежнему искоса бросала на меня хмурые взгляды, однако никак не отреагировала на царивший в комнате беспорядок, валявшиеся на полу простыни и даже на то, что кровать оказалась на добрых полтора метра отодвинута от стены. Я поблагодарила ее за еду и что-то сказала насчет ночной грозы, однако в ответ она лишь угрюмо кивнула и вышла.
      Во всем остальном утро выдалось просто дивное, и даже хаммам казался прекрасным: солнечные лучи проникали внутрь через голубые и янтарные стеклянные плитки потолка, расцвечивая гипсовые сосуды и скользя по мраморным стенкам подводной части бассейна. Струйка воды - холоднее, чем накануне - вырывалась из пасти дельфина и падала в серебряную раковину. Я вымыла руки, ополоснула лицо, вернулась в комнату и оделась, после чего с подносом в руках прошла к залитому солнцем краю озера Золотое свечение и синее небо ничем не напоминали ночной ливень, но в отдельных местах на дорожке, где каменные плиты чуть просели, а также в канавках, прорытых вокруг деревьев для сбора дождевой влаги, все еще поблескивали лужицы воды, кое-где достигавшие в глубину нескольких сантиметров. Росшая между камнями сорная трава вытянулась едва ли не вдвое против своей прежней высоты, цветы налились яркими красками, блестящие кусты посвежели. Даже вода в озере словно стала чище и у самой ее кромки стоял павлин, любовавшийся своим отражением. Хвост его был полностью раскрыт, отчего птица смотрелась совершенно неестественно, вроде книжной иллюстрации или украшенного драгоценными камнями творения Фаберже. Еще одна птичка, маленькая и золотистая, порхала над розовым лавром. Миниатюрный домик на острове, также свежевымытый, красовался своим золотистым куполом и поблескивающими ярко-голубыми плитками. В зарослях роз один из соловьев явно увлекся сверхурочной работой.