Звук, который совсем недавно показался бы мне воплощением угрозы, раздался как предзнаменование окончания всего этого кошмара. В замке повернулся ключ.
      Когда дверь, удерживаемая хорошо подогнанными и обильно смазанными петлями, мягко отворилась, я уже сидела на постели и, как мне показалось, со вполне спокойным видом пыталась (за счет напряжения спины и чопорного выражения лица) скрыть тот факт, что ничуть не верила в свою способность твердо стоять на ногах. Во рту совсем пересохло, сердце молотом колотилось в груди. Я не имела ни малейшего представления о том, что меня ждет.
      Мне было страшно.
      В дверном проеме стоял Джон Лесман, а за ним виднелась фигура Халиды, как всегда с подносом в руках. Едва дверь открылась, до меня донеслись запахи кофе и супа. Если бы я раньше подумала об этом, то наверняка ощутила бы дикий голод, однако сейчас этого не случилось. Лесман поставил лампу в стенную нишу, а девушка проскользнула у него за спиной и опустила поднос на какой-то ящик. Ее подведенные тушью глаза скользнули в мою сторону, и я заметила промелькнувшее в них выражение удовлетворения. Уголки ее рта тронул слабый завиток злорадной ухмылки. Шелковое с золотистой отделкой платье чуть шелестело, и я сразу же вспомнила, в каком состоянии должен пребывать мой собственный наряд, тем более после долгого лежания на ворохе одеял; о прическе не хотелось даже думать.
      Я проигнорировала ее появление и обратилась к Лесману:
      - Что с ней случилось?
      - С кем?
      - С моей бабкой Хэрриет, разумеется. И не надо фокусов, я поняла, что ваш мерзкий приятель разыграл передо мной спектакль. Где моя бабка?
      - Она умерла.
      - Умерла? - резко переспросила я. - Вы хотите сказать, что ее убили?
      Краем глаза я увидела, как шевельнулся шелк платья Халиды. Лесман быстро повернулся ко мне. Он стоял спиной к лампе, так что лица я почти не различала, однако голос его зазвучал довольно нервно:
      - Вы тоже не разыгрывайте мелодраму. Ничего подобного я не хотел сказать. Она умерла естественной смертью.
      - Мелодраму?! И это говорите мне вы? Со всеми вашими подземными застенками, большеглазыми чаровницами и милыми пантомимами в стиле белого работорговца, наслаждающегося обществом благородной дамы? Ищите простачков в другом месте! - гневно добавила я. - Когда она умерла и отчего?
      - Я не намерен отвечать на ваши вопросы, - напряженно проговорил он. Ее лечил доктор Грэфтон, пусть он и объясняет.
      - Он уж точно объяснит, - заметила я.
      Лесман уже направился к двери, однако мой тон заставил его обернуться и посмотреть на меня. Сейчас свет падал ему на лицо, и я заметила его оценивающее, даже встревоженное выражение. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но раздумал и не произнес ни слова. Мне показалось, что он весь какой-то раздраженный: лицо осунулось, глаза ввалились, под ними набрякли мешки, выдававшие недосыпание, а кроме того морщины, которых я раньше не замечала и которым там вроде бы не полагалось быть. Чего же определенно не было на его лице прежде, так это распухшей ссадины в уголке рта, и омерзительного вида отметины, похожей на шрам, и тянувшейся от скулы к уху. Я только собиралась было заговорить с ним об этом, как послышался голос Халиды, быстрый и злобный:
      - Не позволяй ей так разговаривать с тобой. Ты здесь господин.
      Я рассмеялась:
      - Да, похоже, так оно и есть. Кстати, для начала, кто это вас так разукрасил? Вы, похоже, в самом деле считаете, что я у вас в руках? Что ж, посмотрим. И уверяю вас, что вам есть смысл меня послушать, а потом отпустить. Я хочу уйти отсюда, причем немедленно. Если, конечно, вы не возражаете.
      Лесман коротко и резко вздохнул - то ли от гнева, то ли чтобы собраться с силами. Голос его зазвучал подчеркнуто сдержанно:
      - Уверен, вам именно этого бы и хотелось. Но все же придется задержаться. Чуть позже доктор Грэфтон зайдет к вам.
      - Я требую встречи с ним прямо сейчас. Только умоюсь сначала. Более того, прошу вернуть мне мою сумочку.
      - Она лежит рядом с вашей кроватью. И давайте без глупостей. Пора бы понять: будете делать то, что вам скажут. Вот, поешьте. Сейчас мы вас оставим, и если вам присуще чувство здравого смысла, то вы воспримете случившееся достаточно спокойно. Будете вести себя нормально - с вами ничего не случится. Пойдем, Халида.
      - Не нужна мне ваша чертова еда! - гневно воскликнула я. - Прекратите изображать из себя официанта и немедленно проводите меня в ванную.
      - Потом, - буркнул он.
      Проходя за его спиной, Халида бросила на меня такой прощальный взгляд, что мне захотелось отвесить ей пощечину. Следом вышел Лесман, притворяя за собой дверь.
      Я вскочила и резко проговорила:
      - Не ведите себя как последний болван, мистер Лесман. Мне надо в туалет. Знаете, что это такое? Туалет, уборная, ватерклозет... может, по буквам сказать?
      - О... - он запнулся, и я не без удовольствия в очередной раз заметила его смущение и явное замешательство.
      Было заметно, что он ожидал, а возможно, и готовил себя к сцене дикой ярости или страха с моей стороны, однако это неожиданное вторжение самой обыденной реальности в столь зловеще напряженную ситуацию явно застало его врасплох.
      - О, ну конечно, - наконец, запинаясь, проговорил он, - разумеется, идите... Но не вздумайте хитрить. Да это вам и не поможет...
      - Не поможет мне и попытка звать на помощь, поскольку у вас под рукой сотня стражников-нубийцев? - продолжила я за него угрозу и заметила, что попала, как говорится, не в бровь, а в глаз, зато мое настроение заметно улучшилось. - Ну, ведите меня в туалет, вождь правоверных.
      Он ничего не сказал. Я рассмеялась и пошла следом за ним. Выход мой, правда, оказался несколько подпорченным тем обстоятельством, что в тусклом свете своей камеры я споткнулась о каменный порожек, да и голова после наркотиков все еще немного кружилась. Он взял меня под руку, и я подавила в себе желание оттолкнуть его. Во-первых, мне действительно требовалась поддержка подобного рода; во-вторых, поскольку он, видимо, не намеревался отпускать меня ни на шаг, я смекнула, что у меня останется больше свободы действий для переворачивания столов и стульев, если он посчитает, что я рассматриваю его жест лишь как проявление заботы и внимания. Поэтому я поблагодарила его и позволила проводить себя. Не знаю, сопровождала ли нас Ха-лида: в ее сторону я даже не глянула.
      Я оказалась права. Это действительно был коридор, который проходил под озером, а я находилась в одном из закрытых складских помещений. Снаружи по-прежнему стояла батарея жестяных канистр. Лесман вел меня наверх, в сторону комнаты Хэрриет. Когда мы подошли к тяжелой портьере и он отдернул ее, представив моему взору кровать бабки, я вздрогнула от удивления.
      - Не притворяйтесь, будто вам неизвестна эта дорога, - мрачно проговорил он.
      - Я и не думаю притворяться, - сказала я, и это было правдой. Удивило меня другое - свет.
      Сейчас, насколько я могла судить, было отнюдь не раннее утро, а где-то около шести часов вечера, то есть самое предзакатное время. Но именно в такой же яркий солнечный день я отправлялась в Дамаск - или мои часы остановились? Иными словами, получалось, что пентотал "вырубил" меня всего лишь на какие-то два часа?..
      Лесман осторожно ступил на возвышающийся порог и увлек меня за собой.
      - Не ожидала, что на дворе все еще день, - проговорила я. - Казалось, прошло не меньше месяца с тех пор, как я была на свежем воздухе и к тому же в столь приятной компании. Скажите, мистер Лесман, как вам удалось доставить меня сюда? Только не говорите, что несли меня на руках на глазах у всей деревни.
      - Машина не заходила ни в Бейрут, ни в Сальк. За Захле есть дорога, а от нее ответвляется довольно сносная тропа, которая проходит по краю долины. Так что от машины вас надо было провезти всего каких-то несколько километров.
      - По тропе, которая проходит за дворцом? Теперь понятно, почему у меня все тело ломит. Вы что, на муле меня сюда везли?
      Каким абсурдным это ни покажется, но в тот момент я испытала такой гнев, который намного превосходил по силе все мои предыдущие реакции на эту историю - гнев и стыд. Было унизительно сознавать, как эти мужчины обращались с моим беспомощным, лишенным сознания телом. Сейчас мне хотелось лишь одного: убежать и спрятаться. Впрочем, возможно, потом эта ярость пойдет мне на пользу.
      - Ванная здесь, - сказал он.
      Дверь располагалась по соседству с входом в сад принца. Я бежала по лабиринту хаммама подобно зайцу, ищущему спасительную нору.
      В прежние времена подобные сооружения, похоже, могли превзойти мечтания любой женщины. Стены были сделаны из гипса; свет падал сверху - во всех комнатах потолки выложены ромбовидными витражными стеклами, через которые на розоватый пол струятся лучи янтарного, изумрудного и лазурного цветов. Смешанный подобным образом солнечный свет плескался в лабиринте персикового цвета колонн, чем-то напоминая лучи, пробивающиеся сквозь створки прозрачной раковины, а журчание воды, стекающей по углубленным желобам и падающей в мраморные резервуары, эхом - как шум моря - отдавалось в коридорах пещеры.
      Холодный блеск воды, свет и слепящие краски миниатюрного садика, промелькнувшего мимо, пока я направлялась к хаммаму, мгновенно избавили меня от остатков клаустрофобического кошмара моей темницы. Я пробиралась через вереницу комнат, пока не оказалась в центре прохладного каменного помещения. Здесь вода стекала и, поблескивая, плескалась в почерневшей раковине, некогда серебряной, над которой склонился каменный фавн, держащий в руках чашку из тончайшего гипса. Я взяла ее, наполнила, напилась, сняла с себя все кроме трусиков и лифчика, с удовольствием ополоснулась холодной водой и вытерлась комбинацией.
      Свет, падавший сверху наподобие янтарных и аметистовых столбов, казалось, как масло впитывался в кожу, смягчая саднящую боль от ушибов. Я встряхнула и надела платье, привела в порядок лицо, волосы, а под конец вытерла ноги и нацепила сандалии. Бросив мокрую комбинацию в угол, снова попила, потом ополоснула чашку, вернула ее фавну и побрела назад к Лесману.
      Он сидел на бортике высохшего фонтана. Ночью я лишь мельком видела этот сад, да и сейчас только краем глаза заметила замысловато расположенные ряды желтых роз и заросли жимолости, нависающие над разбитыми колоннами. Лесман быстро вскочил и начал что-то говорить, но я резко оборвала его:
      - Можете даже не рассчитывать, что вам удастся снова отвести меня в эту жалкую, затхлую комнатенку. Если этот ваш доктор Грэфтон желает видеть меня, то мы можем встретиться и здесь. Более того, он может повидаться со мной прямо сейчас, днем. Теперь ему не надо изображать из себя ярого приверженца ночного образа жизни, так что пусть снимет свой тюрбан, равно как и бабкину ночнушку. - Я прошла в спальню Хэрриет, проговорив через плечо:
      - И если вы хотите, чтобы я поела, скажите своей девушке, пусть принесет сюда.
      Лесман заколебался, и мне показалось, что так легко он не отступит. Однако он лишь сказал:
      - Только учтите, что эта часть дворца полностью изолирована от остальных. Далеко убежать вам не удастся, а если вздумаете спрятаться, то собаки вас быстро отыщут.
      Я рассмеялась:
      - И разорвут на мелкие части? Грандиозно!
      Я подошла к красному лакированному креслу и с самым царственным видом, на какой только была способна, уселась, тогда как Лесман, бросив в мою сторону полный подчеркнутой неприязни взгляд, дернул за шнур колокольчика.
      Послышалось знакомое дребезжащее треньканье, многократным эхом разорвавшее тишину, и сразу вслед за ним послеполуденный покой с треском разорвался под напором столь же неизбежного собачьего лая. Как ни странно, шум этот показался мне даже приятным; они были на моей стороне, "Гончие Габриэля", которым был знаком и мой голос, и шаги Чарльза.
      Внезапно меня посетила - словно вспышкой озарила - догадка, что они, как и Самсон, недолюбливают этого самого "доктора", и потому их постоянно держат взаперти, отпуская только на ночь, да и то лишь для того, чтобы мисс Мэнсел не совала всюду свой нос.
      Не успели еще стихнуть отголоски дребезжания колокольчика, как занавески за кроватью резко разлетелись в стороны и перед нами, подобно джинну из волшебной лампы, появился Генри Грэф-тон. Вид у него был явно рассерженный:
      - Какого черта, где эта девчонка? Дверь нараспашку, и если ей удастся добраться до главного входа, то этот идиот, который наверняка уже напрочь забыл все, что ему было приказано, лишь уставится ей вслед, пока она будет давать деру.
      - Все в порядке, - успокоил его Лесман, - она здесь.
      Грэфтон споткнулся, словно натолкнулся на натянутый провод, резко обернулся и уставился на меня, сидящую в кресле с высокой спинкой. На какое-то мерзкое мгновение мне показалось, что он готов вцепиться в меня, однако ему, похоже, удалось, хотя и не без труда, взять себя в руки. Он окинул меня долгим оценивающим взглядом, который, надо сказать, мне совсем не понравился, и спросил, обращаясь к Лесману:
      - Что она здесь делает? - уже не поднимая на меня глаз.
      - Она попросилась в ванную.
      - О... - У меня сложилось впечатление, что эта самая естественная человеческая потребность, точнее, лишь упоминание о ней подействовало на него столь же обескураживающе, как и на Лесмана.
      Он заколебался в явной нерешительности, стоя на краю возвышающейся части пола, тогда как я сидела, словно аршин проглотила, в своем кресле, храня на лице выражение, по теплоте находящееся на несколько градусов ниже ледяной глыбы, и готовая противостоять любой их попытке снова водворить меня в мой каземат.
      - Вы звонили? - спросила Халида, появившись в выходивших в сад дверях.
      По крайней мере, мне показалось, что она спросила именно это, поскольку вопрос был задан по-арабски. На ней снова поблескивал перстень Хэрриет.
      Она смотрела на Грэфтона, но ответила ей я по-английски:
      - Да, мы звонили. Не вам, но, раз уж вы здесь, то потрудитесь перенести сюда мой поднос. Суп я не хочу, но от хлеба с сыром не откажусь, а заодно выпью кофе, пока буду с ними разговаривать.
      Девушка что-то резко и едко - словно плюнула - сказала в мой адрес, отставив в сторону всякое притворство, и яростно повернулась к мужчинам:
      - Вы что, собираетесь держать ее здесь? Почему не отведете назад и не посадите под замок? Почему позволяете ей рассиживать здесь и командовать? Да что она о себе воображает? Она никто, говорю вам, никто, и очень скоро поймет это! Когда отведем ее...
      - Послушай, Халида... - слабым голосом начал было Лесман, однако она не обратила на него никакого внимания и продолжала буравить Грэфтона пылающим взором.
      - Вы тоже боитесь ее? Но почему? Не можете набраться смелости запереть ее там? Ну так накачайте ее опять наркотиками и посадите в другую камеру. Или свяжите. Я, я сама свяжу ее!
      - Да умолкни ты, - устало проговорила я. - Не надо мне твоего подноса, не надо, потерплю как-нибудь, только прекрати визжать, ладно? Впрочем, кофейку бы я все-таки выпила. Только подогрей как следует, а то остыл уже, наверное. Терпеть не могу пить чуть теплый.
      Взгляд, которым она одарила меня, был смесью горящей смолы и кипящего масла, но я испытала радость от того, что вполне заслуженно приняла его на себя.
      Халида кинулась к Грэфтону, шипя как закипающий чайник, однако тот резко оборвал ее:
      - Замолчи и делай то, что тебе сказано. А ты, Джон, ради Бога, попробуй хоть немного образумить ее. Впрочем, сейчас это будет трудновато.
      Он что-то добавил Халиде по-арабски, на сей раз уже более примиряющим тоном, оба обменялись короткими фразами, и девушка заметно смягчилась. Чуть позже она ушла, по-прежнему нахмуренная.
      Лесман вздохнул - отчасти облегченно, отчасти раздраженно:
      - Извините за эту сцену. От напряжения последних дней она сама не своя, совсем как змея. Ну ничего, со временем успокоится, - он слегка похлопал себя по лбу, поморщился, снова похлопал. - Отвести ее обратно? - обратился он к Грэфтону.
      - Не сейчас. Можешь пока идти. Я здесь с ней поговорю. А потом... фразу он закончил по-арабски, и Лесман кивнул.
      Его бессловесная реакция оказалась довольно зловещей: он просто провел ребром ладони себе по горлу, и Грэфтон рассмеялся.
      - Если сможешь, - сказал он по-английски и добавил:
      - Ладно, рух <Иди (арабск.)>.
      Лесман вышел. Мне хотелось сохранить за собой ту жалкую инициативу, которая у меня все еще оставалась, и потому я сразу же заговорила. Голос мой зазвучал резко, на высокой от нервного напряжения ноте, причем на удивление грозно.
      - Что ж, доктор Грэфтон, начинайте. Похоже, вам есть что рассказать.
      ГЛАВА 15
      Так схорони меня,
      Где сад цветет прекрасный.
      Омар Хайям. Рубай
      Несколько секунд он хранил молчание и стоял, глядя на меня из-под опущенных бровей все тем же оценивающим, почти профессионально-врачебным взглядом. У него были темные, блестящие как патока глаза, по контрасту с которыми тяжелые веки казались толстыми и блеклыми. Кожа вокруг глаз имела коричневатый оттенок, как у перезрелой сливы.
      - Итак? - коротко повторила я. Он улыбнулся:
      - А вы, похоже, и в самом деле боец. Меня это по-настоящему восхищает. Вы действуете на меня удивительно возбуждающе. Сядьте и постарайтесь успокоиться.
      Он сошел с возвышавшегося над полом порожка и направился к стулу, стоявшему у стены. Сейчас вместо аккуратного делового костюма на нем были темные брюки и русского фасона оливково-зеленая рубашка со стоячим воротничком, отчего лицо его казалось еще бледнее, а коренастая фигура отнюдь не становилась более изящной. Я подумала, что он сильный - это было заметно хотя бы по мощному, как у быка, загривку, - и моя грубость, похоже, его совершенно не трогает: манеры - подчеркнуто вежливые, даже приятные. Он перенес стул и уселся напротив меня:
      - Хотите закурить?
      - Нет, благодарю.
      - Успокаивает нервы.
      - А кто сказал, что мне их надо успокаивать?
      - Ну что вы, мисс Мэнсел, мне казалось, что вам присуще чувство реализма.
      - Надеюсь, так оно и есть. Ну, ладно. А, руки дрожат, да? Вас это радует?
      - Отнюдь. - Он поднес огонек к моей сигарете, затем взмахом руки загасил спичку. - Прошу меня извинить, но я сделал то, что должен был сделать. Уверяю, я не хотел причинить вам никакого вреда. Просто мне надо было вернуть вас, чтобы мы могли поговорить.
      - Надо было?.. - Я уставилась на него широко раскрытыми глазами. - Ну, вы даете, доктор Грэфтон. А что, в машине со мной нельзя было поговорить? Или здесь, в Дар-Ибрагиме, еще до моего отъезда? Вы же все равно собирались сбросить свою личину.
      Я откинулась назад, затягиваясь сигаретой. Этот жест позволил мне ощутить чуть большую уверенность в себе, и я почувствовала, как нервы мои начали расслабляться:
      - Должна сказать, что вы мне нравились гораздо больше в своем маскарадном костюме, который был на вас в ту ночь. Теперь я понимаю, почему вы принимали посетителей только по ночам. В сумраке и вы, и вся комната смотрелись гораздо лучше.
      В том, что касалось комнаты, я сказала истинную правду. То, что при свете лампы могло походить на романтичную примитивность, при дневном освещении выглядело самой обычной грязью и запустением. Портьеры над кроватью оказались рваными и обветшавшими, а стоящий рядом со мной столик сплошь заставлен немытыми чашками и тарелками; здесь же стояло блюдце, наполовину заполненное окурками.
      - Ну ладно, - проговорила я все еще агрессивным тоном, - давайте начинать. И пожалуйста, с самого начала. Что случилось с моей бабкой?
      Он посмотрел мне прямо в глаза и сделал извиняющийся жест рукой:
      - Будьте уверены, я преисполнен искреннего желания рассказать вам абсолютно все. Допускаю, что у вас имеются все основания подозревать и даже сердиться на меня, но, поверьте, всему тому виной вы сами, и скоро я поясню вам свою мысль. Что касается вашей бабки, то здесь вам незачем беспокоиться. Она скончалась вполне мирно. Вам, разумеется, известно, что я был ее лечащим врачом. Так вот, я был рядом с ней в тот момент. Джон тоже.
      - Когда она умерла?
      - Две недели назад.
      - От чего?
      - Мисс Мэнсел, она была на девятом десятке.
      - Я это знаю, но все же должна же быть какая-то причина. Так что, сердце? Или ее астма? А может, на нее просто перестали обращать внимание?
      Я увидела, как он чуть поджал губы, однако ответ его прозвучал все с тем же приятным оттенком искренности:
      - Мисс Мэнсел, астма являлась чистейшей фикцией. Самое трудное замаскировать голос. Когда Джон поведал мне, сколь настойчивой вы оказались, и мы поняли, что просто так от вас не отделаешься, мы выдумали легенду, по которой мне можно было разговаривать шепотом. И, как вы сейчас понимаете, та история, которую я изложил перед вами насчет забывчивой и очень странной дамы, отнюдь не соответствовала истине. Ваша бабка вплоть до самой своей смерти вполне хорошо владела собой.
      - Так что же тогда?
      - В первую очередь, ее сердце. Прошлой осенью у нее случился совсем незначительный приступ, второй последовал в конце февраля - уже после того как я поселился здесь, подле нее. Затем, насколько вам известно, она испытывала определенные проблемы с желудком, а в последнее время периодически страдала от общего недомогания, что лишь усиливало ее недуг. Три недели назад у нее был приступ желудочных болей, причем настолько сильный, что сердце не выдержало. Вот и вся история - проще не расскажешь. Повторяю, ей было восемьдесят с лишним лет. Едва ли приходилось рассчитывать на то, что она выкарабкается.
      Несколько секунд я сидела, молча покуривая и в упор глядя на него, затем резко спросила:
      - Где свидетельство о смерти? Оно у вас?
      - Да, я выписал его - для отчетности. Вы в любой момент можете с ним ознакомиться.
      - Я не поверю в нем ни единому слову. Вы скрыли факт ее смерти - вы, Лесман и эта девушка. Более того, вы очень долго скрывали его. Почему?
      Он повернул руку ладонью вверх:
      - Бог свидетель, я не думаю осуждать вас. В подобной ситуации я и сам ни за что не поверил бы таким объяснениям; однако истина заключается в том, что я не только не желал смерти вашей бабки, но, напротив, многое поверьте, действительно многое - сделал, чтобы продлить ей жизнь. Я не прошу вас верить моим словам, будто она всегда и во всем мне нравилась, но ради Бога, уверяю, что ее смерть, когда она наступила, оказалась не просто совершенно некстати, но и могла стоить мне карьеры. Так что у меня были все основания изо всех сил бороться за ее жизнь. - Он стряхнул пепел прямо на пол. - А теперь то, что касается так называемой мистерии и этого маскарада. Мне отнюдь не улыбалась перспектива вмешательства в это дело адвокатов или кого-то из ее родственников, поэтому я не сообщил о ее смерти, и мы обставили дело так, чтобы местные жители продолжали считать, будто она все еще жива.
      - И вот в самый неподходящий момент подвернулись мы с кузеном. Понимаю. Но неподходящий момент для чего, доктор Грэфтон? Вам бы лучше начать с самого начала, вы не находите?
      Он откинулся на спинку стула:
      - Очень хорошо. Итак, на протяжении почти шести лет я был лечащим врачом вашей бабки, а в течение последних трех-четырех лет регулярно приезжал сюда раз в две недели, иногда чаще. Для своего возраста Хэрриет была весьма живой и подвижной женщиной, однако она представляла собой своего рода э... как бы это получше сказать, ну, плод своего же собственного воображения, что ли, а кроме того, была стара и, как мне представляется, несмотря на все свое фанатичное стремление к независимости, чуточку одинока. Тот образ жизни, который она вела в окружении слуг-арабов, неизбежно вызвал бы у нее какое-нибудь серьезное заболевание, спровоцировал несчастный случай, в результате чего она оказалась бы... в полной зависимости от них... Я думала, он скажет "оказалась бы в их руках" и вспомнила рубиновый перстень на пальце Халиды, плотного и даже полноватого Насируллу, и Джасема с его идиотским лепетом.
      - И что же? - спросила я.
      - Поэтому я стал наносить ей регулярные визиты, что во многом успокаивало ее. И потом, ей ведь нравилось находиться в обществе соотечественника. Да и мне, признаться, это тоже было по душе. Она могла быть очень интересной собеседницей, особенно когда находилась в форме.
      - А Лесман? Он изложил мне свою версию того, как очутился здесь, однако я не знаю, можно ли ему верить?
      - О да, это был один из тех редких случаев, когда Джон поддался соблазну первой пришедшей на ум мысли. Вы, наверное, и сами догадались, что в проблемах медицинской психологии он разбирается не лучше вас. На самом деле он археолог.
      - Я... понимаю. Отсюда и интерес к нему со стороны бабки. Да, я припоминаю, что удивилась еще, когда он употреблял вульгарные шуточки на медицинские темы... Обычно люди этой профессии так не выражаются. Но эти сады Адониса.?..
      - Они вполне реальны. Можно сказать, это был его "конек". Статья, над которой он работал, была посвящена культу Адониса, и это, полагаю, подвигло его на реверансы в сторону патологической психологии - вся эта чушь насчет исступленных религий и прочего, к которой он прибегал всякий раз, когда его загоняли в угол. Но неплохо все же, вы не находите? За исключением этого, как я предполагаю, Джон говорил вам правду. Он действительно путешествовал, собирая материал для своей статьи, а жил в палатке неподалеку от небольшого храма, расположенного чуть выше на холме. Там его как-то раз застигла гроза - в точности как и вас - и он пришел в Дар-Ибрагим. Вашей бабке он понравился, и она предложила ему остаться у нее на время работы над статьей. В общем, без лишних слов с обеих сторон он поселился здесь и стал присматривать за дворцом. Знаете, я даже обрадовался, когда он решил остаться. Ведь это намного облегчало мою работу.
      По его губам промелькнула тень улыбки, которая мне отнюдь не понравилась. Он снова аккуратно стряхнул пепел с сигареты - опять, однако, на пол:
      - Милый мальчик.
      - И к тому же полезный?
      - О, разумеется. Он все здесь изменил. Леди была от него без ума.
      - Я уж думаю. Но я имела в виду другое - полезный для вас. Тяжелые веки приподнялись; он легонько пожал плечами:
      - Ну, и для меня, конечно. Я нахожу его великолепным партнером в моем... бизнесе.
      - Да, кстати, давайте перейдем именно к нему - к вашему бизнесу. Вы обосновались в Дар-Ибрагиме сразу после отъезда из Бейрута? Да, получается так. И именно вы, а не Лесман, были ее "домашним доктором". Именно вас имел в виду Джасем, называя "доктором", когда мы с Хамидом стояли у ворот... Что ж, похоже, Лесман довольно быстро оправился от всего этого. Но меня еще тогда поразило - ведь Габ... ведь он вполне ладил с собаками.
      - Какими собаками?
      - О, это так, не обращайте внимания. Просто в феврале она прислала нам письмо, в котором писала, что ее собака "терпеть не может доктора".
      - Ах, так это та паршивая собачонка, которую я... которая подохла?.. Да, я и был этим самым "домашним доктором". Это являлось составной частью легенды про леди Стэнхоуп, если вам доводилось слышать о ней. Вашей бабке тоже очень хотелось иметь подле себя своего собственного "доктора Мэриона", - проговорил он, как и прежде, довольно веселым тоном. - Что ж, я пошел на эту небольшую жертву. Она имела право на свою собственную легенду, хотя я не особенно представлял себе, как буду смотреться в роли этого несчастного эскулапа, вынужденного день и ночь находиться в услужении у ее чудовищного эгоизма.
      - Вы хотите сказать, что моя бедная бабка заставляла вас день и ночь потакать ее чудовищным эгоистичным выходкам? Но даже если и так, что, впрочем, вполне вероятно, поскольку она ведь тоже из рода Мэнселов, то, значит, у нее еще сохранялось чувство юмора.
      - Не пытайтесь доискиваться до мотивов моего поведения. Я уже сказал, что она была мне довольно симпатична, не более того, - он криво ухмыльнулся. - Хотя, должен признать, что в последние год-два с ней было довольно нелегко. Эти ее периодические попытки изображать из себя другого человека начинали действовать на нервы.
      Я глянула на стену над кроватью, где висели палка и ружье:
      - Интересно, она действительно пускала их в ход, когда имела дело с Халидой?
      Он рассмеялся, причем вполне искренне:
      - Иногда она швыряла в Джасема какими-нибудь предметами, однако дальше этого дело, пожалуй, не заходило. Да и не надо быть такой уж строгой к Халиде. Ей действительно приходилось очень много работать.
      - Ради чего же? Джона Лесмана или Дар-Ибрагима? Уверяю вас, и то и другое имеет магическую силу. - Я наклонилась и ткнула окурок в блюдце, а потом несколько секунд молча глядела на поднимающиеся завитки дыма. Знаете, я, пожалуй, верю в ваш рассказ относительно моей бабки... Я хочу сказать, что вы скорее всего действительно не имели намерения причинить ей зло. И прихожу я к этому выводу хотя бы потому, что вас не смущало все, о чем она писала в своих письмах... так как в противном случае вы досматривали бы ее корреспонденцию. Я сомневаюсь в том, что вы делали это, еще и потому, что она имела возможность свободно общаться с деревенскими жителями и разносчиками продуктов. И, конечно же, вы не видели ни ее последнего письма, в котором она приглашала Чарльза в гости, ни послания Хэмфри Форда.
      Я была почти уверена, что он спросит, о чем в них шла речь, однако этого не произошло - он лишь со спокойным видом наблюдал за мной.
      - Я также склонна исключить Лесмана, - продолжала я, - но что вы можете сказать о слугах? Вы действительно уверены в том, что у Халиды не было оснований желать кончины Хэрриет?
      - Нет, нет, это чепуха. Иногда у вашей бабки отмечались вспышки настоящей ярости, которые она вымещала на слугах - они вообще привыкли к тому, что ими постоянно помыкают, - но девушка ей определенно нравилась.
      - Это не совсем то, о чем я спросила.
      - Кроме того, Халида преданно ухаживала за ней.