И согласится ли КЦББ на указанный вариант, если выяснится, что кто-то из сотрудников банка копировал сделки этого клиента и, возможно, уничтожил улики по приказу последнего? Если да, сказал Питт, то банк будет добиваться разрешения властей Багамских Островов на раскрытие личности клиента. Роч добавил, что любое соглашение такого рода должно быть одобрено министерством юстиции, которое точно так же не будет выдвигать против банка или его сотрудников никаких обвинений.
      Линч попросил Питта и его коллег покинуть кабинет на время обсуждения его предложения. Линчу прежде всего были нужны доказательства, но КЦББ отнюдь не стремилась ввязываться в длительную тяжбу, оспаривая швейцарские и багамские законы о тайне вкладов. Подобные затеи в других случаях обернулись юридическими трясинами.
      В результате все согласились с предложением Питта. Следователи понимали, что профессиональный игрок» – это инвестиционный банкир или адвокат, стоящий у истоков сговора. Это могло стать тем самым поворотным пунктом, на который они уповали, началом, образно говоря, успешного генерального сражения.
      Менее чем через полчаса адвокаты Fried, Frank были приглашены обратно за стол. Линч сказал, что, по его мнению, можно прийти к соглашению, которое устроило бы обе стороны. Он объяснил, что включение Майера в какое бы то ни было соглашение о неприкосновенности видится ему проблематичным, но Питт твердо настаивал на защите всех служащих банка, и Линч смягчился.
      Питт считал встречу успешной. Плечер и Майер подвергли Bank Leu серьезной опасности. По иронии судьбы, приказ Ливайна об уничтожении улик не обезопасил его, а, напротив, лишил банк – и его самого – защиты. Если бы не этот его просчет, банк, не рискуя подвергнуться судебному преследованию за препятствование отправление правосудия по законам США, мог бы просто признать, что один из его клиентов инициировал сделки и, сославшись на багамские законы о тайне вкладов, сохранить конфиденциальность вкладчика. Банк не сделал бы ничего противоправного, а КЦББ потратила бы долгие годы, пытаясь добиться от островных властей разглашения имени клиента в рамках местного законодательства. Но теперь, когда доказательства были уничтожены, вследствие чего банк стал уязвимым для вышеупомянутого обвинения, такой вариант развития событий исключался.
      Когда адвокаты складывали свои документы в портфели, Уонг и Фишер не устояли перед соблазном и попытались выведать у Питта имя клиента. Они были вне себя от любопытства. Но Питт не собирался так быстро вводить в игру свою козырную карту.
      «Не беспокойтесь, вы поймаете крупную рыбу», – заверил он их.
      Неожиданно вмешался Старк: «Того, о ком вы спрашиваете, лучше, черт побери, считать китом – Моби Диком».
 
      Сент-Эндрюс-плаза -это крошечный кусок тротуара в Манхэттене, спрятанный за устремленными ввысь зданиями муниципалитета и федерального суда на Фолитквер. Но когда нью-йоркские юристы говорят о Сент-Эндрюс-плаза, они имеют в виду одно – Манхэттенскую федеральную окружную прокуратуру, с давних пор считающуюся наиболее выдающимся, престижным и могущественным аванпостом министерства юстиции. Частично это объясняется сферой ее полномочий (она отвечает за федеральное судопроизводство в Манхэттене, Бронксе и южной части штата Нью-Йорк) и ее близостью к финансовому центру страны – Уолл-стрит. Исторически на площади расследовалось подавляющее большинство наиболее запутанных дел о финансовых преступлениях, а также дела, связанные с организованной преступностью и торговлей наркотиками в Нью-Йорке.
      За многие годы и при разных федеральных прокурорах ведомство приобрело репутацию содружества осторожных и кристально честных профессионалов. Средства были так же важны, как и результаты, даже если это означало, что потенциально удачные, но базирующиеся на уликах, добытых не вполне легальным путем, дела не принимаются к рассмотрению. Даже самые молодые помощники федерального прокурора должны были соответствовать высоким стандартам. Рекламы избегали. Рудольф Джулиани, назначенный федеральным окружным прокурором в 1983 году, быстро и без ущерба для репутации ведомства провел ряд смелых новаций.
      С 1930– х годов, со времен Томаса Э. Дьюи, Манхэттен не знал федерального прокурора, подобного Джулиани, который приобрел общенациональную известность еще до вступления в должность. Будучи помощником федерального прокурора, чиновником № 3 в министерстве юстиции , Рейгана, Джулиани являлся одним из виднейших представителей администрации, который то и дело появлялся в выпусках новостей и ток-шоу, затрагивая различные аспекты гражданского и уголовного права. Словоохотливый, энергичный и открыто амбициозный, он приехал в Нью-Йорк, стремясь наложить на окружную прокуратуру собственный отпечаток.
      Он принял бразды правления организацией, в которой ощущалась хроническая нехватка молодых кадров. При его непосредственном предшественнике Джоне Мартине-младшем прокуратура держалась на плаву главным образом за счет ранее приобретенной репутации. Ее осторожность граничила с беспомощностью. Ее выдающееся положение осталось в прошлом. Джулиани немедленно сконцентрировал большую часть ресурсов и персонала на двух приоритетных направлениях, стопроцентно привлекательных для масс-медиа, – организованной преступности и наркотиках – и вскоре одержал ряд значительных побед. О них раструбили с характерной для Джулиани помпой; пресс-конференции на Сент-Эндрюс-плаза стали обычным делом. Джулиани дошел до того, что предпринял «тайную» вылазку в Бронкс якобы для покупки наркотиков. Арестов не последовало, но Джулиани превратил облаву в саморекламу, позируя перед фотокорреспондентами в черной кожаной куртке.
      Реакция прессы на все это была почти единодушно положительной и граничила с раболепством. Джулиани утверждал, что привлечение внимания к прокуратуре в значительной степени способствует предотвращению преступлений. Спорить с успехами организации, на счету которой была целая серия громких судебных разбирательств, завершившихся осуждением преступников, было трудно. Ее репутация улучшалась.
      Джулиани привнес в ведомство то, что многими воспринималось как католическое, даже иезуитское видение мира, отличающееся четким делением на правильное и неправильное, на друзей и врагов. Он, казалось, ставил знак равенства между преступлением и грехом, наказанием и искуплением, сотрудничеством и раскаянием. И он демонстрировал готовность идти на риск. «Я здесь не для того, чтобы выполнять безопасную работу, – сказал он в 1986 году. – Неудача не подстерегает только тех, кто ничего не делает. Я предпочитаю терпеть неудачу».
      Помощники федерального прокурора быстро адаптировались к новой системе, но чувствовали они себя в ней по-разному. Многих подход Джулиани воодушевлял, других он беспокоил. Решения теперь неизменно принимались с оглядкой на возможную реакцию прессы. Говорили о новом, «ковбойском» духе ведомства. Придуманный приверженцами старой системы, термин был несколько уничижительным, поскольку намекал на привычку сперва стрелять, а вопросы задавать потом.
      Новые веяния наглядно отразились на отделе мошенничеств. Когда Джулиани вступил в должность, отдел возглавлял Питер Роматовски, который был обвинителем на процессе по делу Уайненса, но тот вскоре объявил о своей отставке. Его преемником стал грубоватый, прямолинейный и тучный сотрудник прокуратуры по имени Чарльз Карберри.
      Все в ведомстве любили Карберри. Он был остроумным, забавным и любил посмеяться над собой. Его спокойный профессиональный подход к делу и неоспоримая честность импонировали традиционалистам. Он, как и Джулиани, был выходцем из католической среды, и его взгляды на преступление и наказание совпадали с воззрениями нового босса, Карберри вырос в Нью-Йорке, пытался поступить в университет Колгейта и в итоге закончил университет Сент-Джона в Куинсе. Он был редактором юридического обозрения в юридической школе Фордема, но когда он в первый раз подал заявление в Манхэттенскую федеральную прокуратуру, его не приняли. Прежде чем его взяли после повторного обращения, он проработал год в Skadden, Arps.
      Первый разговор с Линчем о следствии по делу Bank Leu, состоявшийся после того, как Майер получил повестки, не вызвал у Карберри особого интереса. Расследование случаев инсайдерской торговли не относилось при Джулиани к числу приоритетных направлений. Штат отдела мошенничеств, в ведении которого среди прочих правонарушений находились преступления с ценными бумагами, сократился, так как Джулиани перевел часть сотрудников в отдел по борьбе с организованной преступностью. В общем и целом Карберри был разочарован результатами слушаний по заведенным в ведомстве делам об инсайдерской торговле. По делу одного инвестиционного банкира из Morgan Stanley апелляционный суд постановил, что инвестиционный банкир или иной фидуциарий (доверенное лицо), передающий конфиденциальную информацию кому-то еще, кто непосредственно участвует в торгах, виновен в инсайдерской торговле, и это было большим шагом вперед. Тем не менее большая часть обвинительных приговоров была вынесена тем, кого Карберри считал «жуликоватыми» служащими, – главным образом рядовым машинисткам и секретаршам из адвокатских фирм и инвестиционных банков. Карберри разбирался в законодательстве о ценных бумагах и в фондовых рынках лучше всех в федеральной прокуратуре. Он знал, что торговля на внутренней информации приняла угрожающие размеры, но считал, что надзор за соблюдением соответствующих законов лучше оставить КЦББ.
      Впоследствии, однако, ситуация с Bank Leu завладела его вниманием. Тут, судя по всему, речь шла о систематическом злоупотреблении конфиденциальной информацией, представляющем собой реальную угрозу честности рынка. Через несколько недель после встречи в КЦББ Харви Питт и его коллеги посетили Сент-Эндрюс-плаза для обсуждения ситуации с позиций уголовного права. Роматовски, Карберри и адвокаты Bank Leu собрались в кабинете Роматовски, вскоре унаследованном Карберри, – в комнате, главным атрибутом которой был старинный дубовый стол, на протяжении многих лет переходивший от одного начальника отдела к другому. Сотрудники прокуратуры выслушали Питта и юристов КЦББ, после чего обсудили дело между собой.
      Обвинители не видели особого риска в защите банка иммунитетом, которой добивался Питт Их могли подвергнуть критике, но они знали, что без сотрудничества с банком на выяснение личности ключевого клиента могут уйти годы, если, разумеется, ее вообще удастся установить. Им редко выпадала возможность проникнуть в самое сердце сговора об инсайдерской торговле так быстро. Кроме того, выслушав Питта, они пришли к выводу, что дело против клиента будет гораздо более важным, чем любое возможное дело против банка. Джулиани, получив одобрение из министерства юстиции в Вашингтоне, уполномочил их вести переговоры о предоставлении иммунитета. Карберри дал Питту и Линчу указание приступить к подготовке соглашения.
      Переговоры о соглашении между банком и КЦББ заняли месяцы. КЦББ настаивала на пункте о лишении соглашения юридической силы в случае, если банк по той или иной причине откажется сообщить имя клиента. Питт утверждал, что от банка следует ожидать лишь жеста доброй воли» и что нельзя лишать его иммунитета, если багамские власти запретят ему нарушать тайну вклада. В результате верх одержала позиция КЦББ.
      Далее следовало просмотреть и проанализировать отчеты о сделках по счету Даймонда. Питту нужно было иметь что-то, что позволило бы ему доказать подлинность лица м-ра Икс. Да, он знал, что этого человека зовут Деннис Ливайн, но ему требовалось подтверждение того, что это именно тот Деннис Ливайн, который работает инвестиционным банкиром в Drexel. По предложению Роча, подчиненные Питта вели интенсивные поиски дополнительной информации или фотографии, которые помогли бы доказать подлинность лица клиента, но им никак не удавалось обнаружить что-либо подходящее. Питт не хотел контактировать с Drexel из боязни настроить фирму против следствия. В конце концов его помощники раздобыли экземпляр старого ежегодника Lehman Brothers с групповым снимком, на котором среди прочих был запечатлен Ливайн. Питт поручил им сделать подборку фотографий, включив в нее этот снимок. Питт привез фотографии на Багамы и попросил взглянуть на них всех служащих, которые когда-либо общались с Ливайном лично. «Есть ли среди этих людей мистер Даймонд?» – спрашивал он. Все без исключения указали на Ливайна.
      Помимо того, КЦББ хотела получить от Майера свидетельские показания под присягой для усиления версии по делу в будущем судебном разбирательстве или судебном запрете против м-ра Икс. Потрясенный доставленными в «Уолдорф» повестками и усилением расследования, обеспокоенный своими связями с Кэмпбеллом и собственными сделками, Майер добился перевода обратно в Швейцарию. Он жил в одном из пригородов Цюриха. Питт настойчиво потребовал от Майера дать письменное обязательство быть свидетелем, и тот нервничал. Он сказал, что поступит так, как ему посоветует его адвокат.
      К концу февраля Питту стало ясно, что Майер, чувствуя себя в безопасности в далекой Швейцарии, тянет время. Наконец Питт предъявил ему ультиматум. «Слушай, – сказал он, – или ты участвуешь в соглашении, или нет. С тобой или без тебя, но мы его заключим». Питт напомнил Майеру, что тот рискует лишиться неприкосновенности. Майер по-прежнему был уклончив, но потом его адвокат внес определенность. Позвонив Питту, адвокат сказал, что его клиент отказывается давать показания.
      Поначалу адвокаты из Fried, Frank были огорошены. Зачем Майеру выходить из соглашения, если ему предлагают иммунитет в течение одного-двух дней дачи показаний? Ответ, судя по всему, крылся в таинственном переводе 5000 долларов в банк в горах Катскилл, запись о котором Майер заставил Плечера удалить из учета по его операциям. Деньги, как оказалось, были выплачены плотнику в Делхае, штат Нью-Йорк, который выполнил работу в зданиях, принадлежащих Кевину Барри. Это, по-видимому, связывало Майера с ВСМ и объясняло «проницательные» сделки Кэмпбелла и Барри, не подпадавшие под действие иммунитета, который планировалось предоставить Bank Leu. В этом Майер Питту так никогда и не признался. Майер, похоже, никогда полностью не доверял американским адвокатам или американской судебной системе, в которой те функционировали.
      К счастью, замена была найдена в лице Плечера, находившегося в то время в Лондоне. Линч наконец добился завершения переговоров, сказав, что он хочет «прекратить колдовство» и прийти к соглашению. Долгожданный документ был подписан 19 марта в 10 часов вечера. Он предусматривал скорейшую передачу в КЦББ банковских отчетов и допрос Плечера в пределах двух недель.
      Карберри и юристы КЦББ Конг, Соннентал и Фишер вылетели в Лондон и встретились с Плечером в лондонском офисе Fried, Frank. Плечер давал показания два полных рабочих дня и оказался намного более откровенным, чем, возможно, был бы уклончивый и скрытный Майер. Он подробно описал одержимость «мистера Даймонда» секретностью, его поведение при открытии счета, создание панамской корпорации, сделки, предшествовавшие предложениям о поглощении, снятия наличных со счета и уничтожение изобличающих документов. Плечер, бухгалтер по специальности, помнил все до мельчайших деталей. Хотя Плечер ни разу не назвал настоящее имя мистера Даймонда, упоминая о нем только как о «мистере Икс», он сказал, что это инвестиционный банкир, живущий в Нью-Йорке. КЦББ получила то, что хотела, и быстрое продвижение следствия произвело впечатление даже на Карберри.
      Теперь оставалось лишь рассекретить м-ра Икс. Питт сосредоточил свое внимание на проблеме тайны вкладов на Багамах. Существовала значительная вероятность того, что банку просто запретят разглашать имя Ливайна. Последний в свое время пригрозил подать на банкиров в суд, если те это сделают; Bank Leu, помимо того, мог стать объектом судебного преследования со стороны багамских властей.
      Адвокаты из Fried, Frank остановились на смелой стратегии: напрямую выйти на генерального прокурора Багамских Островов Пола Аддерли, избежав огласки и проволочек, связанных с получением разрешения на рассекречивание м-ра Икс судебным порядком. 7 мая делегация, в которую вошли представители КЦББ и министерства юстиции, посол США на Багамах, Питт, Роч и их багамские адвокаты, прибыла на аудиенцию. На Аддерли, видимо, произвело впечатление присутствие высокопоставленных представителей американских властей, но он, к явному неудовольствию Питта, запретил ему и Хочу участвовать в заседании.
      Тем не менее встреча оказалась плодотворной. Линч утверждал, что раскрытие отчетов по сделкам с ценными бумагами формально не является раскрытием «банковских операций», подпадающим под действие багамского статута о тайне вкладов. Аргумент об отделении сделок с акциями от операций с депозитами и наличными средствами казался несколько надуманным, но он получил решающую поддержку со стороны Bank Leu. Генеральный прокурор дал предварительное согласие. «Это не банковские, а брокерские операции», – сказал он, и Линч торжествующе согласился.
      Два дня спустя Питт получил копию письма Аддерли, в котором тот сообщал, что, по его мнению, раскрытие личности клиента банка не повлечет за собой судебного преследования со стороны багамских властей. Директоры Bank Leu провели заседание и приняли резолюцию, санкционировавшую раскрытие.
      Теперь все встало на свои места. В пятницу, 9 мая 1986 года, Питт снял трубку и позвонил Линчу, который сразу же подошел к телефону. Питт не стал тратить время на вступительные фразы.
      «Моби Дик, – сказал он, – это Деннис Б. Ливайн».
 
      В ту же пятницу, всего через несколько часов после того, как Питт назвал его имя – Лин Гу, Ливайн явился в манхэттенский небоскреб Gulf+Western на торжественный прием и предварительный показ нового детища кинокомпании Paramount – блокбастера «Супероружие» с Томом Крузом в главной роли. Его пригласили потому, что он был одним из представителей Esquire Inc. в сделке по поглощению ее Gulf+Western. (Что отнюдь не помешало ему торговать, используя внутреннюю информацию об этой сделке.)
      Как обычно, это был один из тех эффектных светских раутов, которые Ливайн просто обожал, – скопление сильных мира сего, которое подчеркивало его собственную причастность к богатым и влиятельным и давало возможность «засветиться» рядом с такими представителями корпоративной элиты, как Мартин Дэвис. Однако в тот вечер Ливайн был поглощен размышлениями о все более проблематичных контактах с Bank Leu. Днем ранее он позвонил Плечеру, который не ответил на звонок, и его переадресовали служащему более низкого ранга Эндрю Свитингу.
      «Я хочу перевести 10 миллионов долларов со своего счета в какой-нибудь банк на Каймановых островах», – сказал Ливайн.
      Свитинг смешался и пробормотал что-то невразумительное насчет того, что процедура перевода такой суммы ему точно не известна. Раздраженный Ливайн сказал, что он свяжется со своим багамским адвокатом и получит от него необходимые инструкции. Когда Ливайн, снабженный оными, перезвонил, Свитинг распорядился прислать их в письменном виде. Вот так: ни больше, ни меньше. Ливайн решил, что с Bank Leu ему больше не по пути. Он дал себе зарок, что в понедельник первым делом отправит в банк письменный приказ о выплате денег и перестанет иметь дело со все более непоследовательными швейцарскими банкирами.
      Требование Ливайна не застало врасплох ни банк, ни адвокатов из Fried, Frank. Когда звонок Ливайна был переадресован Свитингу, за спиной у молодого банкира стояли Питт и Роч. Ранее они дали ему указание тянуть время, если Ливайн попытается снять деньги со счета.
      Вот уже несколько месяцев было ясно, что продолжающееся расследование со стороны КЦББ и неспособность банкиров Bank Leu его расстроить вызывают у Ливайна все большую тревогу. Помимо того, он говорил Плечеру о новой схеме, которую он вынашивает, – «гениальном плане». Плечер не уловил всех деталей, но творение Ливайна напоминало взаимный фонд. Ливайн хотел привлечь деньги, разделить их на множество счетов, управляемых каким-нибудь швейцарским банкиром, и торговать с них с помощью последнего на собственной внутренней информации. «Гениальность» плана, утверждал Ливайн, состоит в том, что обилие счетов убедит КЦББ, что торговля осуществляется не инсайдером, а банковским служащим, являющимся проницательным биржевым игроком. В последнее время Ливайн делал явные намеки на то, что «гениальный план» можно претворить в жизнь не в Bank Leu, а в каком-нибудь другом банке.
      Теперь же, руководствуясь каким-то шестым чувством, Ливайн решил забрать свои деньги именно в тот момент, когда правительственное расследование подошло к концу. После рассекречивания м-ра Икс и сообщения о том, что Ливайн пытается изъять вклад, Линч понял, что для него и федеральной прокуратуры настало время решительных действий. Они не могли допустить, чтобы 10 млн. долларов ушли с Багам, иначе они могли потерять их навсегда.
      Линч позвонил Карберри, который в свою очередь поднял на ноги Томаса Дунана – следователя и специального представителя службы федеральных судебных исполнителей в отделе мошенничеств. Дунай, которому было далеко за 40, выглядел как боксер-любитель. Семь его родственников работали в подразделениях по обеспечению законности. Он и юристы КЦББ трудились круглые сутки весь уик-энд, составляя ходатайства о замораживании активов Ливайна, (для подачи в суд и в Bank Leu), в соотвествии с запретительной гражданско-правовой нормой и подготавливая ордер на его арест. Для экономии времени в качестве основания для ареста было указано лишь препятствование отправлению правосудия, благо у прокуратуры и КЦББ имелись на этот счет обстоятельные показания Плечера. Юристы КЦББ ознакомили Дунана с результатами следствия, и он подписал аффидевит , с изложением фактов по делу.
 
      В понедельник, 12 мая, в Bank Leu поступило письменное требование Ливайна о переводе 10 млн. долларов, и КЦББ безотлагательно подала документы о блокировании счета. Банк удержал деньги. Карберри и Дунай обратились к федеральному судье, и тот подписал ордер на арест. Дунай и Оги Кауфман, федеральный судебный исполнитель ростом шесть футов восемь дюймов, немедленно отправились на поиски Ливайна.
      Первым делом они нанесли визит в квартиру Ливайна на Парк-авеню. Лори открыла дверь и побледнела, когда Дунан представил себя и Кауфмана как представителей министерства юстиции. Она сказала, что муж уже ушел, но пообещала связаться с ним и попросить его позвонить в окружную прокуратуру.
      Мужчины поспешили в офис Drexel, но Ливайна не было и там. Судебным исполнителям сказали, что он должен быть на встрече с клиентом Drexel Рональдом Перельманом в доме-офисе последнего в центре города. Но в офисе Перельмана сообщили, что Ливайн еще не появлялся. Дунай вернулся на Сент-Эндрюс-плаза. Возможно, Ливайна предупредила жена. Имя Ливайна было немедленно введено в компьютерные списки таможенного управления США. Попытайся он бежать из страны, его бы задержали.
      Теперь события разворачивались быстрыми темпами. В 2 часа дня Линч позвонил Фреду Джозефу, секретарша которого сказала боссу, что на линии начальник управления по надзору КЦББ и что это срочно. Джозеф около 10 минут молча слушал, пока Линч сообщал ему о том, что Ливайн, по мнению КЦББ, совершал крупные сделки с использованием внутренней информации, украденной из Drexel и других фирм. Линч сказал, что Ливайн, судя по всему, сколотил группу сообщников – инвестиционных банкиров, у которых он покупал информацию. КЦББ намерена немедленно заявить об обвинениях против Ливайна и подать ходатайство о судебном запрете на снятие им денег со счета, продолжал Линч, добавив, что уголовные обвинения, вероятно, будут предъявлены, как только Ливайн будет арестован.
      Джозеф был потрясен. «Аэри, это звучит так, как будто он уже осужден, – сказал он. – Если он это совершил, то это ужасно. Что от меня требуется? Мы окажем любое содействие».
      По просьбе Линча Джозеф приказал опечатать кабинет, письменный стол и папки Ливайна. Он тут же позвонил Кею. «Они собираются арестовать Денниса», – сказал он ошарашенному начальнику Ливайна. Кей позвонил в офис Перельмана и узнал, что Ливайн так и не явился на встречу. Вскоре Джозефу позвонил председатель КЦББ Джон Шэд.
      «Мне жаль, что это ваш парень», – сказал Шэд.
      «Не извиняйтесь, – ответил Джозеф. – Вы делаете свою работу. Мы часто подозревали, что происходит нечто подобное, но у нас не было доказательств».
      А затем новость узнали все. Ровно в 2.46 пополудни начались звонки и заработали тикеры в брокерских фирмах, торговых залах и залах новостей по всей Америке.
      Ливайн объявился немногим позже, позвонив Кею с телефона-автомата. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным в шуме транспорта.
      «Деннис, тебя ищут», – сказал Кей, готовый задать массу вопросов.
      «Знаю, знаю, – кричал Ливайн. – Это полное недоразумение. Меня пытаются смешать с дерьмом, уничтожить. Мне не дали возможности объясниться. Я не сделал ничего плохого».
      «Деннис, заткнись, замолчи. Тебе нужен адвокат», – посоветовал Кей.
      «Кто именно?» – крикнул Ливайн. О Питте, ясное дело, не могло быть и речи.
      Кей назвал Флома, Липтона и Артура Лаймена (из Paul, Weiss, Rifkind, Wharton&Garrison), которых знал по работе над поглощениями. Как только Ливайн положил трубку, Кей позвонил Джозефу. «Деннис говорит, что все это недоразумение», – сказал он.
      «Он по уши в дерьме», – ответил Джозеф.
      В тот вечер, в 5.30, Дунай и Карберри все еще были на работе, когда в кабинете Дунана зазвонил телефон.
      «Уф, это Деннис Ливайн. Я знаю, что вы меня разыскиваете, и думаю, что нам не мешало бы встретиться», – сказал Ливайн, голос которого, если учесть его незавидное положение, звучал на удивление беззаботно. «У вас, должно быть, для меня повестка или что-то вроде этого», – добавил он.
      Дунан настоятельно потребовал, чтобы Ливайн как можно скорее встретился с ним на Сент-Эндрюс-плаза. Несмотря на объявление о действиях КЦББ, Ливайн собирался посетить в тот вечер благотворительный бал в пользу больницы «Маунт Синай», но согласился заехать по пути в федеральную прокуратуру.
      Ливайн, отдав предпочтение «БМВ», а не еще более бросающейся в глаза «тестароссе», приехал один и припарковался на почти безлюдной улице рядом со зданием прокуратуры. В 7.30 вечера он расписался на входе.
      Дунан встретил его в холле шестого этажа и привел к Карберри, который сидел у себя в кабинете за большим письменным столом. Рядом стоял юрист КЦББ Питер Соннентал, специально прибывший из Вашингтона. Мятая и поношенная одежда Карберри, Дунана и Соннентала резко контрастировала с модным черным европейским костюмом, желтым галстуком от «Гермеса» и черными кожаными «мокасинами» от «Гуччи», которые были на Ливайне. Последний располагающе улыбнулся и протянул руку Карберри, словно его представили перспективному клиенту.
      Дунан быстро поставил его на место, «У меня ордер на ваш арест, – сказал он. – Мистер Ливайн, вы арестованы».
      «Вы имеете право хранить молчание…» – начал Карберри, и ошеломленный Ливайн смертельно побледнел. Дунай приказал ему наклониться вперед и положить ладони на стол Карберри, и Ливайн машинально подчинился. Дунай обыскал его в поисках оружия и велел выложить все из карманов. Затем Карберри положил на стол несколько документов Bank Leu за подписью Ливайна и пододвинул их Ливайну, чтобы тот на них взглянул. И Ливайн увидел, что Майер и Плечер, вопреки его указаниям, уничтожили не все документы, связывающие его с банковским счетом. «Вы хотите с нами сотрудничать, (Давать показания против сообщников и т.п.)?» – спросил Карберри. Ливайн ответил, что он хочет поговорить со своими адвокатами. Дунай проводил Ливайна к телефону в холле и стоял рядом, пока тот звонил Артуру Лаймену, нанятому им в тот же день после разговора с Кеем. Ливайн знал Лаймена по сделке с Revlon, в которой тот представлял Revlon.
      В какой-то момент разговора Ливайн, все еще не до конца осознавая происходящее, повернулся к Дунану с трубкой в руке. «Что происходит? – спросил Ливайн. – Что со мной?»
      «Вы арестованы», – снова сказал Дунай.
      «Святые угодники, я арестован», – повторил в трубку Ливайн.
      Как только Ливайн закончил разговор, Лаймен позвонил Карберри и попросил отпустить Ливайна на ночь. Карберри отказал, мотивировав это тем, что на следующий день, когда Ливайну предъявят обвинение по первоначальной формулировке, (до заявления обвиняемого о своей невиновности или о том, что он не оспаривает обвинение), тот будет вправе просить об освобождении под залог. Карберри не хотел рисковать. Аресты известных бизнесменов, обвиняемых в преступных махинациях, зачастую были, если можно так выразиться, акциями в белых перчатках: задержанные соглашались сдаться в удобное для них время и немедленно вносили залог. Карберри полагал, что преступникам из числа «белых воротничков» слишком часто делают изрядные поблажки, недоступные менее влиятельным арестованным, обвиняемым в более заурядных преступлениях. К тому же он считал, что есть реальная опасность того, что Ливайн скроется.
      Была почти полночь, когда Дунай завершил процедуру ареста и отвел Ливайна в исправительный центр «Метрополитен» – федеральную тюрьму, примыкающую к зданию федерального суда на Фоли-сквер.
      Для Ливайна не было, казалось, ничего важнее его «БМВ». Он сказал Дунану, что его беспокоит, что машина всю ночь простоит на улице. Дунай любезно взял ключи и отогнал машину в ближайший муниципальный гараж. Он никогда прежде не водил такой дорогой автомобиль.
      В тюрьме Дунан подписал форму с обещанием забрать Ливайна в 9 часов утра. Ливайна увели и заперли в помещении для арестованных, где ему предстояло провести ночь в обществе двоих торговцев наркотиками. Наутро Ливайн выглядел усталым и изможденным, что Дунана не удивило. На его памяти мало кто спал в первую ночь в исправительном центре «Метрополитен».
      Ранее Уилкис похоронил все свои тревоги, связанные с Ливайном, сконцентрировавшись на работе в E.F.Hutton. В том году он самостоятельно провел ряд относительно небольших сделок, и Дэниел Гуд, глава отдела М&А, намекнул, что планирует сделать его директором-распорядителем. И даже в столь благоприятных обстоятельствах Уилкис, следуя примеру Ливайна, стремился развить свой успех. Он связался с «охотником за головами», который в свою очередь вступил в переговоры с двумя другими инвестиционными банками, «проталкивая» его на пост директора-распорядителя и обсуждая условия перехода. Уолл-стрит испытывала острую необходимость в инвестиционных банкирах с опытом Уилкиса.