Когда они садились в машину, Персиваль Артур удивил Джой тем, что просто кивнул Манли и вместо того, чтобы занять место водителя, устроился позади нее. Заталкивая себя в угол с ее стороны, он неожиданно резко спросил:

— Кто этот парень?

Джой не была расположена к беседе. Ей вспомнились те дни, когда земля ушла у нее из-под ног.

— Кто это был? — повторил юноша свой вопрос.

— Тот, кого мы только что видели в аквариуме? — переспросила она еле слышно.

— М-м-м…

— Мой старый друг, — промолвила Джой в тот момент, когда «Альфа-Ромео» шумно выкатила из этого игрушечного княжества. — Я работала у него до того, как перешла на Харли-стрит. Это — мистер Джеффри Форд, романист.

— Что ж, ему это подходит, — мрачно сказал Артур. — Он считает себя мыслителем?

— Нет. Он действительно умный. Некоторые находят его выдающимся!

Персиваль Артур, бросив на нее мрачный взгляд чертенка, внезапно изрек взрослое суждение:

— Это не одно и то же… Не могу сказать, чтобы я был высокого мнения о его внешности.

— Да ты и видел-то его всего пять минут, — отвечала Джой.

— А мне показалось, что ты болтаешь с ними уже пять часов. Они придут к нам завтра?

— Я пригласила их, — сказала Джой и сама вдруг удивилась, зачем это сделала. Она уже сожалела об этом.

С непоседливостью мальчишки Артур то съезжал, то вновь взбирался на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее, и нечаянно ударил Джой по голени.

— Извини… А интересно бы знать, что дядя Рекс подумает о твоем Форде?

Как раз об этом и размышляла сейчас Джой.

Что подумает Рекс?

Он, конечно, знал о предыдущей помолвке.

Несомненно, у Рекса не было никаких оснований сердиться на то, что его фиктивная жена была когда-то помолвлена с другим. Что же касается приглашения бывшему жениху и его матери встретиться с ее так называемым мужем, то чем оно могло вызвать возражения Рекса? Ничем. Она пригласила Джеффри не потому, что хотела его видеть, а чтобы он увидел, что между ними все кончено. Поймет ли это Рекс? Во всяком случае, она была уверена, что для Рекса не имел значения этот эпизод ее жизни. По крайней мере, была уверена до сегодняшнего дня. До того момента на балконе, когда Рекс, бросив на нее свой странный взгляд, сказал: «Передай привет рыбкам, Джой». Что он, черт возьми, имел в виду, говоря: «Передай привет рыбкам»? Почему рыбкам? Почему привет? Почему такой странный взгляд? Что все это значило вообще? Что происходит? А это его «Пока, дорогая»? А может быть, ей только показалось?

Джой ни в чем не была уверена. Она была потрясена — не только последней встречей, появлением

Джеффри, но и вообще всем, что произошло в «Монплезире» за последние сорок восемь часов.

Вдруг она осознала, что Персиваль Артур обращается к ней, а она не слышит.

— Я сказал, что дяде Рексу вряд ли понравится твой Форд.

— Почему же?

— Слаб! — с издевкой сказал Артур, и его хитрющее, проказливое, все время меняющееся лицо приобрело полузадумчивое, полунасмешливое, полусмущенное выражение Эрота, изображаемое на картинах и скульптурах. — Он тебе очень нравится?

Джой раздраженно повернулась на своем сиденье, взглянула на этого беспокойного, навязчивого, нахального мальчишку, который проявлял неприличное любопытство к ее чувствам так же непосредственно, как интересовался мотором «Альфа-Ромео», новым бензином и тем, сколько миль она проехала за последнюю неделю, и резко ответила:

— Если тебе так необходимо знать, да, когда-то я действительно любила его.

— Ты имеешь в виду — на самом деле? Сильно? Глубоко?

— Да.

— Приступ влюбленности?

— О, да, да!

Неожиданно на дороге возникла преграда. Две лошади в шорах неторопливо тащили повозку, груженную бочками с вином. Ею правил провансалец в голубой блузе.

Раздался сердитый гудок. Персиваль Артур наклонился вперед, высунувшись наполовину из машины — словно стройное носовое украшение яхты. И снова «Альфа-Ромео» помчалась вперед.

Джой с облегчением подумала, что юноша отвлекся от щекотливой темы, но ошиблась. Повернувшись к ней, он продолжал:

— Вот что я хочу спросить, если ты позволишь. Это с ним ты была помолвлена, когда носила голубое кольцо?

— Да, — ответила Джой, весьма удивленная, что он вспомнил об этом. — Ты еще что-нибудь хочешь узнать?

Казалось, Персиваль Артур глубоко задумался. Автомобиль устремился вниз по склону горы. Глаза юноши смотрели на белое от пыли шоссе, которое переходило в улицу, обсаженную эвкалиптовыми деревьями.

— Почему же ты не вышла за него замуж, в таком случае?

— Он разорвал наши отношения, — ответила Джой, удивляясь, как спокойно говорит об этом; так, словно это было много лет тому назад.

— Он разорвал помолвку? Почему?

— Устал от меня, — произнесла девушка просто, как о чем-то давно пережитом и забытом.

Она не смогла бы так легко и свободно говорить об этом ни с одной подругой, вообще ни с одним взрослым человеком. Но Джой, .расцветающая Венера, чувствовала себя гораздо моложе своих лет. А Персиваль Артур, юный Эрот, порою вдруг делался на десяток лет старше, чем был на самом деле. Оттого они и сблизились. Она смутилась, осознав, что доверила тайну, которой женщина делится в последнюю очередь (мужчина устал от нее), этому неопрятному школьнику. А Персиваль Артур с комариным занудством возразил:

— Скажу тебе, что когда он стоял, вылупившись на тебя, то не производил впечатления человека усталого. Все, что хочешь, только не это!

— Ну, что ж. Я полагаю, это — правда. Он писал мне позже, намекая, будто не то имел в виду, но к тому времени мне было абсолютно все равно, что он имел в виду.

— О! Получив отлуп, некоторые возвращаются к состоянию, когда их больше не утомляют люди? Как интересно, — задумчиво произнес Персиваль Артур. Внезапно его внимание привлекло такси, со свистом пронесшееся мимо. Он повернулся, чтобы проследить взглядом за его стремительным движением, затем сел на место и отрывисто спросил: — Ну и что, ты жалеешь, что не вышла замуж за этого Форда?

Джой устремила взгляд на вечереющее небо над морем справа от дороги. Разгорался великолепный абрикосово-золотой закат, который предвещал прекрасную звездную ночь, одну из многих удивительных и ярких южных звездных ночей.

Джой чувствовала себя настолько взбудораженной, что сомневалась, сможет ли заснуть, и в то же время ее охватила печальная задумчивость. Отчего? От сковывающей силы мужских глаз? Она видела их, чувствовала… Не темные итальянские глаза под черными бровями, а полунасмешливые, тревожащие, голубовато-серые, выражающие волю и уверенность (словно выбор уже сделан), в которых светилось что-то дьявольское, как в английских небесах в июне перед грозой.

Джой вдохнула теплый воздух, выпрямилась и сообщила деловым тоном своему юному другу:

— Ну, конечно, все были довольны, что я не вышла замуж за Джеффри Форда!

— А почему — конечно?

— О, эти твои вопросы…

Но эти вопросы мучительно гудели в ее голове. Почему-то только сейчас она увидела, что Джеффри Форд слишком молод, слишком напоминает вечного студента своим хрупким телосложением, слишком похож на свою мать, слишком свободно ведет беседы о том, «что имел в виду, чего не имел в виду»… Слишком… Слишком… А может быть, недостаточно… Так что же все это значит?

— Джой, надо ли это понимать так, что ты рада выйти замуж за дядю Рекса?

И Персиваль Артур, склонив свою взъерошенную, покрытую пылью голову набок и скрестив на груди руки в оборванных манжетах, вдруг задумчиво произнес:

— Ты страшно влюблена в него, не так ли?

— Разве не пристало женщине быть страшно влюбленной в человека, за которого она вышла замуж? — шутливо ответила Джой.

Персиваль Артур не поддержал шутливого тона:

— Я не это имел в виду.

— А что же?

— Я хочу сказать, что ты сейчас больше влюблена в него, чем в Лондоне, до того, как мы приехали сюда. Здесь ты совсем другая. Я заметил — ты влюблена… Влюблена в Рекса.

Эти слова явились откровением для Джой. Мальчик словно сорвал плотный покров с ее истинных чувств. Возможно, она уже и сама поняла это, но, подобно многим женщинам, предпочитала не понимать. Как бы там ни было, теперь она знает все про себя точно.

Поэтому, когда юноша подтолкнул ее бесцеремонным и резким напоминанием («Ну, что, не так ли?»), она просто ответила себе и ему:

— Думаю, что да. Так оно и есть.

— Что ты хочешь сказать словом «думаю»? Ты не уверена? Ты не совсем уверена?

Ее ответ показался ей самой слишком решительным:

— Да! Я уверена.

Ах, как неожиданно это вырвалось, и что-то еще могло вырваться. Она почти решилась спросить своего наблюдательного следователя: «Скажи, что он думает обо мне, раз уж мы коснулись этой темы?» Но Персиваль Артур, вновь подавшись вперед, громко сказал:

— Манли! Послушай, дай мне повести машину хоть чуть-чуть.

— Конечно, — улыбнулся шофер, повернув к нему свой аристократический профиль.

Чуткими смуглыми руками Персиваль Артур Фитцрой взялся за руль. Его лицо преобразилось. Таким оно впервые предстало взгляду очаровательной спутницы. Это было лицо будущего механика, сосредоточенное, полное решимости, отчужденное…

Состоявшийся разговор был напрочь забыт. Персиваль Артур сказал все, что Джой могла от него услышать на эту тему.

Рекс, ты собираешься к пациентам? Я хотела спросить, будешь ли ты к чаю.

— Ты хочешь, чтобы я был?

— О нет, совсем не обязательно. То есть не особенно и важно. Только у меня сегодня целая толпа гостей, — сообщила Джой, считая, что настал момент, когда Рекс должен узнать, что Форды причислены просто к толпе. Еще вечером такое казалось невозможным…

Ну, а теперь о приглашенных…

Английский викарий и его жена. Этих гостей обсуждали долго. Рекс заметил с улыбкой, что, несмотря на — духовное звание, они кружатся в вихре светских удовольствий.

Затем спросил, кого еще ждет Джой.

— Граф собирается привести с собой сестру, эту маленькую баронессу, фамилии не помню, ты ей представлен.

— Да, я помню. А сам граф, вероятно, хочет увидеть, какую… — Рекс сделал паузу и миролюбиво закончил: — Хозяйку виллы я приобрел.

— Затем семейство венгров — те, что тебя приглашали, когда их сын попал в автомобильную аварию; они так или иначе должны нанести визит. Я подумала, что лучше позвонить и пригласить их сегодня, чем специально устраивать прием.

— Этих состоятельных пациентов?.. Что за зрелые мысли в отношении профессиональной практики, дорогая! Ты становишься совершенно… — Рекс неторопливо зажег сигарету, пламя спички весело плясало в его глазах, и он невинно закончил: — Совершенно образцовой докторской женой.

Она выпрямилась и переплела под столом обтянутые шелком маленькие ножки. В реплике мужа не было ничего такого, что могло заставить ее покраснеть, однако под лучистым взглядом светло-голубых, как небеса, глаз ее миленькое личико вспыхнуло, и она отвернулась. Он встал и направился к окну, чтобы проверить, у ворот ли еще его машина. Этот сильный и добродушный мужчина не стал бы развлекаться подобным образом, вызывая смущение девушки, если бы неясное чувство не подсказывало ему, что девушка сама получает удовольствие от своего смущения. И поскольку все складывалось так неожиданно хорошо и Рекс уже точно знал, что не спугнет этим малышку, он намеревался мягко, корректно, но в полной мере посвятить ее в свои чувства. «Сегодняшний вечер как раз подходит для этого», — решил Рекс. После того как гости разойдутся…

— Кого еще ты пригласила?

— Обеих мисс Симпетт, которые должны привести с собой своего племянника, служившего в индийской армии. Он последнюю неделю гостит здесь, скоро уезжает в Марсель, и они, конечно, умирают от желания показать его всем, кого знают. Да и наконец, я должна сказать тебе, — закончила она как-то отрывисто, безразлично, холодно, — Форды придут.

— Кто?

— Форды; они здесь, мы встретили их вчера в аквариуме. Миссис Форд и ее сын Джеффри, писатель.

— Да, конечно. Забавную книгу он написал, кажется, «Ловушка», не так ли?

При всем кажущемся равнодушии Рекс мгновенно осознал опасность. Внутренне насторожившись, он подумал: «…А, Форд? Тот самый, с которым она была помолвлена до того, как мы пришли к этому „счастливому договору“. Я почти забыл о нем. Он появился здесь? Джой видела его? Вот почему она покраснела! Вот почему она вся горит и волнуется! Понятно…»

Он произнес слово «Ловушка». Джой, не умея читать чужие мысли, однако, почувствовала, как в нем что-то погасло. Или ей показалось? Она ни в чем не была уверена, она не понимала, что происходит.

Рекс явно ревновал. И в ее сердце тоже что-то замерло, поблекло, увяло. Она сказала бодро:

— Ты знаешь, я работала у него сто лет назад, до того, как перешла к тебе.

— Конечно, я помню. (Не имею ничего против!)

— Он сказал, что хочет познакомиться с моим мужем.

— Я рад. Он придет с матерью, да? Хорошо, постараюсь вернуться пораньше. Если я буду опаздывать, угости их коктейлем и задержи.

— Хорошо. До свиданья, Рекс.

— До свиданья.

Он кивнул на прощание, вышел на ослепительно яркий свет, и Джой услышала, как он позвал: «Рой!» («Оба их имени, — подумала она, — означают „король“ — Rex… Roy…») А вот и огромная собака, подобная дикому и злому волку, ну, давай же, иди со своим хозяином.

Сопровождаемый лоснящимся, гордым", радостно" скачущим перед ним Роем, доктор широким шагом спустился по ступенькам «Монплезира» к своей машине и отбыл выслушивать жалобы людей, страдающих дурным пищеварением, в то время как Джой, чувствуя себя обиженной, обманутой, лишенной чего-то (чего именно, она не могла бы сказать), вернулась, чтобы переодеться перед высоким зеркалом мадам Жанны, украшенным гирляндами цветов и купидонами, отдать последние распоряжения Мери относительно чая й мучительно дожидаться волнующего часа.

К моменту чаепития розовая с золотом, убранная цветами гостиная в стиле мадам Жанны была полна гостей.

Граф и его сестра привели своих приятелей из Прованса. С венгерским семейством пришли друзья из теннисного клуба.

Форды — гости дня! — привели с собой юношу — владельца яхты, последнего поклонника миссис Форд. Он умел — и его тут же заставили — играть джаз, задавая всему вечеру его нервный пульсирующий ритм. Для иных званый чай — просто собрание знакомых, для других это — своеобразное испытание. Для Джой Траверс ее первый прием был испытанием вдвойне: ее характера и ее хозяйственности.

Понравится ли он Рексу? (Именно для него она постаралась все сделать безупречно, вплоть до украшенных огурцами и перцем сандвичей, тонко нарезанных из любимого им шведского хлеба!)

Убедит ли этот прием Фордов в том, что Джой — довольная и счастливая молодая женщина, чей брак удачен и благополучен со всех точек зрения?

Но когда последними из гостей появились сестры Симпетт с тощим и смуглым полковником индийской армии Хей-Молине, Джой могла больше не утруждать себя заботой о том, что подумает миссис Форд о ее первом приеме.

Весь вечер миссис Форд была как в лихорадке. Она бросилась в атаку на Джима. Этот человек, из-за которого она приехала во Францию, исчез в свое время так же внезапно, как внезапно появился сейчас. Тетушки Симпетт и были теми состоятельными родственницами, на которых негодник возлагал большие надежды! Пэнси готова была расцеловать их.

— Как! Вы знакомы с нашим племянником? Я всегда говорила: «Мир тесен!»

— Мы старые друзья, не правда ли, Пэнси?

Эта его реплика позволила миссис Форд с выражением веселого безразличного удивления приподнять брови («О Боже, Джим! Ты преследуешь нас?») и протянуть ему руку, которую затем следовало тотчас отдернуть и продолжать флиртовать с графом или кокетничать с молодым яхтсменом. Но следовать правилам легко, когда женщина корыстна или недостаточно энергична и лишь наполовину влюблена.

Пэнси же была безумно рада видеть его и не могла этого скрыть; похлопав по диванным подушкам, она усадила его рядом с собой. Он присел, посматривая на нее лукавыми глазами, и она чувствовала себя на седьмом небе, словно девочка, до тех пор, пока полковник не устремил взгляд мимо нее на некое экзотическое существо и не спросил:

— Кто это видение в белом с большим зеленым цветком?

Джим, которого возраст не мог изменить, собирался очаровать юную девушку? Пэнси почувствовала себя безнадежно passee[9] — в своем платье типа джемпера и шляпке. Под ее косметикой пролегли новые морщинки.

Обеим мисс Симпетт прием показался самым замечательным из всех, на которых они побывали в последние годы прозябания за границей.

Вначале они были несколько шокированы тем, что милая миссис Траверс окружена такой толпой иностранцев (эти добропорядочные леди величали так любых неангличан, которых им доводилось встречать на Европейском материке). Тем не менее они оказались вполне приятными людьми. Мисс Симпетт всегда говорила, что «те, у кого есть титулы, более похожи на нас». Однако человек, который порадовал ее более всех, был восхитительный молодой мистер Форд. Так хорош собой. Такие очаровательные мальчишеские манеры. Подумать только — он автор той ужасной книги, вышедшей по ошибке в издательстве «Таймс-бук», владелицами которого были Симпетт. «Ловушка»! Этот роман настолько рассердил обеих мисс Симпетт, что они прекратили бы его читать, не одолевай их желание узнать, чем все это кончится. Подобное мог написать только ужасный старый скептик, раздраженный тем, что не в состоянии завоевать сердце ни одной из женщин…

— О, можно подумать, что вы закоренелый циник, мистер Форд, — щебетала тощая мисс Симпетт. — Но подождите: еще появится какая-нибудь молодая леди!

И вы увидите, что станет с этими вашими теориями. Не так ли, дорогая миссис Траверс?

— Такое возможно со мной? — переспросил Джеффри обаятельным голосом победителя. Он бросил взгляд на хозяйку, как бы приглашая ее к беседе. Джой весело ответила:

— Я надеюсь, что да, — и повернулась к другому гостю.

Джеффри казалось, что высокая каменная стена отделяет его от желанной цели: узнать все о Джой.

«Пожалуй, она вполне вошла в образ, — подумал он, — но как ужасен этот дом — словно корзинка с мягкой подкладкой для комнатной собачки!! Похоже, тут водятся деньги… Ей нравится ее роль… Мальчик, суетящийся вокруг нее, — намек на хорошенького пажа… Когда появится ее муж?.. И как ей не утомительно принимать такую толпу… А мне так хотелось долгого и искреннего разговора!»

Пряча досаду, он блистал перед увядшим существом, которому был представлен, своим хорошо отрепетированным мальчишеским очарованием.

— Мисс Симпетт, а вы не скажете, как отличить эту молодую леди?

«И тут, — как позже восторженно щебетала мисс Энни Симпетт, — он стащил с дивана огромную подушку, сел у моих ног — я с ужасом спрашивала себя, что подумают другие — и говорил, говорил, говорил».

Сестра французского графа думала:

«Боже мой, что за шуты эти англичане».

В отличие от брата она мало общалась с англосаксами, и для нее этот раут явился богатым полем исследования всяческих странностей.

Заинтригованная маленькая леди уселась на мягкий диван мадам Жанны, поджав губки, и дала волю своим голубым глазкам. Она отметила в комнате английские перестановки (неправильности, как она их называла). Каждый стул стоял не на своем месте, каждая фотография в серебряной рамке, каждая ваза с цветами находилась именно там, куда французская хозяйка их никогда бы не поставила. Все окна широко распахнуты, несмотря на проникающие с улицы жару, пыль, шум моторов.

Она впервые наблюдала священную церемонию английского чаепития. Стол с серебряным чайником, и эта длинная серебряная трубочка (как у ангела в Судный день), чтобы загасить пламя, и эта кипящая вода, чтобы согреть чашки и затем наполнить их холодным молоком. А с какой серьезностью они говорят: «Покрепче, пожалуйста… О, спасибо! Как раз то, что нужно… Его прислали от Туайнингов… Восхитительный чай!»

Вот такой ритуал устроили из чаепития англичане (в других случаях вовсе не склонные пунктуально выполнять церемонии). Широко известно, что они не достигли высот в искусстве приготовления пищи, как и в искусстве любви, — и лишь в отношении чая они настоящие фанатики! «Впрочем, может быть, — слегка задумалась она, — ив искусстве любви у них есть свой шарм? Интересно…»

Она обратила особенно пристальный взор на юную мадам Траверс. Ее платье, пожалуй, простовато для такого случая, но достаточно красиво… бледные чулки-паутинка… бриллиантовое кольцо… прохладная свежесть двадцати лет… Застенчива, как тринадцатилетняя француженка… не красит губы…

Она отметила, что мадам Траверс вызывала восхищение у элегантного романиста, с богемным видом расположившегося на ковре и говорившего сразу со всеми. Однако молодая хозяйка относилась к чествуемой знаменитости примерно так же, как к своему племяннику, обносившему гостей гренками.

Баронесса не обошла вниманием и английскую леди, настолько шикарную в свои 47 или 48 лет, что ею пленился юный англичанин, сидевший за фортепьяно. Леди же предпочитала длинного, сухого, кокетливого английского офицера (мужчины этого типа делают женщину несчастной, и француженка мысленно дала полковнику отставку).

Ее голубые глазки вновь обратились к юной мадам Траверс, которая деловито исполняла роль любезной хозяйки дома. Здесь было над чем поразмыслить. Она рассмотрела в счастливой новобрачной что-то такое, что заставило наблюдательную француженку пылко произнести:

— Боже мой, что за шуты эти англичане!

Джой, которой вердикт мадам был неизвестен, чувствовала, что пока прием идет хорошо. Среди этого вавилонского столпотворения: смешения языков — французского, английского, франко-английского и очень англо-французского, джазовой музыки, извлекаемой из фортепьяно знакомым миссис Форд (Джой надеялась, что, по крайней мере, Мелани на своей кухне будет помнить о наставлениях и не разразится песней!), и беседы о том, как могло случиться, что она не играет в бридж, — она была всецело занята двумя вопросами.

Во-первых: как она могла затрепетать при звуке открываемой двери и, стоя спиной, почувствовать, что входит Джеффри Форд?

И во-вторых: когда вернется Рекс?

Она нервно прислушивалась в ожидании его шагов.

И не только она…

Для Персиваля Артура Фитцроя этот прием был наказанием за «прегрешения» на Корсике. Ему пришлось вспомнить хорошие манеры; на сей раз он был одет в стиле «gigolo»; с головы до ног в белом, с волосами, покрытыми тонким слоем бриллиантина (даже руки были чистые), он обносил присутствующих угощениями, приносил, раздавал, ходил и очаровывал. И с выражением притворной кротости слушал старух, обращавшихся с ним как с маленьким мальчиком и называвших его «дорогой».

— Во что больше тебе нравится играть, дорогой, в крикет или футбол?

— Тебе страшно повезло, что живешь здесь с дядюшкой и тетушкой! Тем не менее я полагаю, что ты скучаешь по своим маленьким школьным приятелям, не так ли, дорогой? Они все еще усердно трудятся, я думаю? (Да, одно из этих розовых пирожных.)

— Какие у тебя любимые предметы? Арифметика? Дорогой, дорогой! Всем нам иногда приходится делать не то, что нравится, не правда ли? А поэзией, ты интересуешься?

— Пожалуй, интересуюсь, — бодро отвечал Персиваль Артур, в котором странно сочетались пристрастие к Херрику-Херрику Роберту (1591 — 1674) — был такой английский поэт, один из представителей «Поэзии кавалеров», и не менее сильная страсть к дешевым бульварным романам в мягкой обложке. — Мне очень нравится одно стихотворение о Ланкашире, правда, я помню только последние строчки:

И тотчас же, повернувшись в другую сторону:

— Горячей воды? Сейчас принесу.

И всякий раз резво устремлялся на кухню к Мелани, словно зяблик, с шумом влетевший в распахнутое окно за крошками с бабушкиного подноса, и мчался обратно, чтобы услужливо вертеться и не спускать глаз с оживленных взрослых.

В этот момент кошмарный Форд поднялся с пола, чтобы закурить сигарету, и, когда он наклонился к руке хозяйки, держащей спичку, со словами: «О, спасибо, Джой», — Персиваль Артур бросил на него свирепый взгляд.

«Что за самоуверенность, — подумал он. — Что за неистребимая жизнерадостность! Разве не мог этот тип просто сказать „миссис Траверс“? На замужнюю даму не подобает смотреть так пристально, черт побери».

Чувство оскорбленного достоинства заставило его нахмурить брови, крепко сжать губы и исказило нежное, чистое, веснушчатое лицо неприятной гримасой.

«Неужели этот Форд не понимает, что он здесь никому не нужен? Какого черта мотает головой и ухмыляется, вместо того чтобы сказать: „Нет, спасибо“, когда я сунул ему сандвич. Смотрит на хозяйку, подвигается ближе, чтобы поговорить с ней… Называет ее Джой».

Персиваль Артур засунул руки, сжатые в кулаки, глубоко в карманы своих отутюженных фланелевых брюк. Увы, он слишком молод для каких-то активных действий в отношении этого противного Форда. Что за дьявольская участь? Ничего нельзя сделать.

— Когда же я смогу поговорить с тобой? — улыбаясь, спросил Джеффри Форд сквозь грохот музыки. Джой освободила место рядом с собой для этого праздного субъекта, который меньше чем полгода назад казался ей Зевсом-Олимпийцем, способным осчастливить ее — нимфу — одним лишь своим взглядом.

— Хоть сейчас, — ответила она. — Я тоже хотела поговорить с тобой, Джеффри.

— Ты тоже? — пробормотал он. — А я боялся, что ты не захочешь.

Она внезапно почувствовала, что ей действительно не хочется с ним говорить, и поспешно произнесла:

— Я думала написать тебе, но как-то не получилось.

— Как-то почему-то никогда не получается, Джой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что бы я ни говорил, это больше не имеет значения, — скорбно улыбнулся Джеффри Форд.

«Он в таком горестном настроении», — подумала Джой, которая никогда прежде не находила его задумчивость хоть сколько-нибудь горестной. Она сказала сухо:

— Я хотела написать тебе о моем браке и приезде сюда. Но теперь, увидев тебя, думаю…

— Что ты думаешь?

— Что больше не надо объяснений.

Джеффри взглянул на нее, обвел глазами комнату и вздохнул с выразительной многозначительностью (хотя вряд ли мог объяснить, что имел в виду).

— Да, факты говорят сами за себя, Джой. Джой покраснела.

Персиваль Артур, крутившийся поблизости, подумал: «Нужно ли оставаться с ними в комнате? Вон!»

Джой вскинула руку, чтобы остановить мальчика во время его маневров между чайным столом и дверью.

Ах, эти мелкие домашние события… Ах, эти милые домашние реплики…

— Что случилось?

— Пролил соус на брюки… нужен носовой платок…

Джой вытащила из рукава небольшой квадратик лимонно-желтого муслина, гармонирующего с ее платьем. Она сунула платок в руку мальчика с улыбкой извиняющей, понимающей и разделяющей его бегство.

— Ну, не убегай же, старина, не оставляй меня одну управляться со всеми этими… Подожди, пока придет твой дядя.

— А когда он придет? — сердито спросил подросток, глядя на нее, впрочем, скорее не сердито, а растерянно. Затем он прошел бочком между мебелью и людьми к окну. Почему дядя Рекс не придет, не прекратит эту болтовню, не оборвет весь этот вздор и, главное, этого гнусного Форда. Дядя Рекс мог бы…