Вертолет рычал, фыркал и сотрясался, летя над вершинами сосен. Припав к смонтированной в машине оптической трубе, Розниекс вглядывался в лесные тропы и поляны. Вниз смотрели и прокурор Кубулис, и майор Ваболе. Они то и дело подносили к глазам большие морские бинокли.
      – Сядем здесь! – воскликнул вдруг Розниекс. – Кажется, вижу отпечаток шин в муравейнике. И дальше, на песке, тоже. Свежие следы. Муравьи не успели восстановить муравейник.
      Вертолет накренился и, повинуясь искусной руке, опустился среди деревьев.
      «Хорошо. Экипаж вертолета пригодится в качестве понятых».
      Розниекс выбрался из гудящего аппарата, ловко спустился на землю. За ним последовал тяжело дышавший Ваболе и Кубулис.
      Не дожидаясь коллег, Розниекс уже рыскал по небольшой песчаной, покрытой кое-где мхом, устланной сухими листьями полянке, расположенной близ опушки и совсем недалеко от шоссе, но надежно укрытой со всех сторон густым ельником.
      – И в самом деле прекрасный оттиск! – обрадовался следователь, фотографируя след со всех сторон.
      Майор Ваболе тщательно, шаг за шагом, осматривал почву, стараясь не упустить ничего. Кубулис исследовал кустарник на краю поляны.
      – Машина стояла здесь, – сказал Розниекс. – Тут передние колеса, тут располагалась кабина. Ну да, – продолжал он думать вслух, – тут водитель вылез, вот и отпечаток каблука – не очень четкий, но все же есть. – Он радовался, словно вытянул крупную рыбу.
      Подошел Кубулис.
      – След так себе, – сказал он, – но сойдет. Надо сделать отливку.
      Майор ползал на четвереньках.
      – Неужели так-таки ничего больше тут не окажется? – пробормотал он, с усилием разгибая спину и переходя к кустам на другой стороне поляны. Сильная лупа у него в руке напоминала круглое зеркало с ручкой. Широкая, жилистая, поросшая волосками кисть левой руки майора на миг «оказалась под лупой, и он удивленно посмотрел на нее, прежде чем продолжить работу.
      – Так я и думал, что без ничего не останемся! – воскликнул он вскоре. – Какая-то красавица здесь причесывалась и оставила на кустах целую кучу волос.
      – Может быть, красавец? – сказал Кубулис. – Теперь их по волосам и не отличить.
      – Может быть. И все же скорей красавица. Это можно установить по структуре волос. Да и вряд ли мужчина в такой момент станет расчесывать волосы. Это скорее женская привычка.
      – Это смотря какой мужчина. – Подойдя Розниекс с любопытством оглядел пучок волос, который Ваболе, ухватив пинцетом, держал под лупой. – У шофера Уступса, Например, прелестная подружка, так что он причесывается поминутно, я это заметил. Волосы у него темные, длинные и вьются. Пуце тоже брюнет, и Виктор Зиедкалнс, бывший муж погибшей – тоже, насколько я знаю. Когда схватим виновного, экспертиза определит, его ли это волосы.
      – Давно уже не слышал от вас столь очевидных истин, – съехидничал майор Ваболе. – Остается лишь обождать, пока мы его схватим. Однако внимания заслуживает и другое обстоятельство, а именно: здесь находился – или находилась – некурящий. Ни одного окурка или спички.
      – Так выходит, – согласился Розниекс. – Курильщик, вырвавшись из опасной зоны, непременно закурил бы.
      – Женщина – не обязательно, – возразил Кубулис. – Действия женщин в подобных ситуациях не всегда совпадают с требованиями логики, и это заставляет нас порой ошибаться в выводах.
      «Похоже, что машина простояла здесь несколько часов. Преступник или преступники, если их было несколько, тоже, наверное, оставались тут, – размышлял Розниекс, остановившись посреди поляны. – Что бы я делал на их месте? Вряд ли оставался бы все время около машины. Надо ведь было приготовиться к тому, чтобы своевременно скрыться, если машину найдут, и не оставить в кабине никаких следов. Было сыро, промозгло. Где лучше укрыться: в кабине или в чаще леса?»
      – Осмотрим лес вокруг поляны, – предложил он, – и дорогу, по которой машина въехала сюда.
      – Ладно, – согласился Ваболе устало. – Только не думайте, что в ту собачью погоду кто-нибудь вылезал из кабины.
      В лесу было тихо, воздух неподвижен, как перед грозой. Лишь под шагами людей шелестели сухие листья, похрустывал валежник. Словно заядлые грибники, всматривались они в каждую кочку, листок, кустик, стебелек…

      Розниекс проснулся поздно. Приоткрыв один глаз, покосился в ту сторону, где следовало быть Инте. Подушка смята, одеяло отброшено, и место рядом с ним успело уже остыть.
      Валдис сел, потянулся, огляделся. В комнате было прибрано. В полуоткрытое окно вливался свежий воздух, пахнувший осенними листьями. Приличная погода. А еще ночью, когда он возвращался домой, в городе была такая сырость и грязь, словно на него бросили мокрую тряпку.
      Из кухни донеслись детские голоса.
      – Имант, перестань шалить, ешь быстрее! – урезонивала детей Инта. – Не то получишь шлепки!
      – Нашлепай его, мам, нашлепай! – это маленькая Алина. – Он заслужил!
      Андрис, как всегда, помалкивал. Наверное, уже справился с завтраком и думал о чем-то своем.
      Одна семья, но какие же они все разные!
      Валдис вылез из постели, отворил окно до отказа, взял гантели.
      – Папа встал, папа встал! – крикнул Имант, и вся компания ворвалась в комнату.
      Теперь вместо гантелей служили Имант и Алина – подхватив их каждого одной рукой, Валдис поднял детишек к самому потолку. Андрис, поглядывая на отца, терпеливо ждал своей очереди.
      Инта остановилась в дверях. Непослушная прядь волос выбилась из-под платочка, на лице виднелась блаженная улыбка, в глазах – нежность. Когда Валдис опустил детей, она подошла и прижалась к нему.
      – Сегодня мы тебя на работу не пустим. Хватит. Всю субботу до поздней ночи работал. Сегодня воскресенье, и это наш день.
      – Я и не собираюсь, – сказал Валдис. – Какие же у нас планы?
      Инта прищурилась.
      – Поход на осеннюю ярмарку. А потом – в кукольный театр.
      Малыши запрыгали, захлопали в ладоши. Андрис с чувством превосходства заявил:
      – А мне папа книжку купит. Он обещал.
      – Купим и книжку, – и, проведя ладонью по волосам сына, Валдис направился в ванную.
      Звонок у двери прозвенел коротко и требовательно. Валдис услыхал голос жены:
      – Совести у тебя нет! – упрекнула она кого-то. – Чудовище, не человек!
      – Я его только на часок похищу, – бодро пообещал Стабиньш.
      Улдис приехал? Наверное, прямо со станции. Значит, Привез что-то важное.
      – Его я никуда не пущу, а тебя сейчас же спущу с лестницы, – полушутя, полусерьезно пообещала Инта.
      Валдис растерся полотенцем и вышел в одних трусах.
      – Проходи в комнату, раз уж пожаловал, – сказал он. – Вообще неприлично врываться в чужой дом в воскресенье. – Он усмехнулся. – Ну что с тобой поделаешь…
      – А мы? – упавшим голосом спросила Инта.
      – Одевай детей, пусть погуляют во дворе, а нам с Улдисом дай чего-нибудь поесть. За завтраком наскоро поговорим. У него, наверное, и маковой росинки во рту не было.
      – Совершенно! – согласился Улдис и, не дожидаясь особого приглашения, уселся за стол. – Но сначала расскажи, как выкручивался твой Уступе. Наверное, признался под конец? Да и куда ему, бедняге, было деваться. Значит, завтра сможем доложить, что преступление раскрыто, – и Стабиньш радостно потер руки.
      – И оставить дело мне, чтобы я возился с ним в одиночку. Так, что ли? Нет, браток. Твоя светлая мечта еще не исполнилась. Говорить о раскрытии пока что рано.
      – Почему рано? – пожал плечами Стабиньш. – Ты просто пессимист. Вот заключение экспертизы. – Он вынул из портфеля несколько сколотых вместе голубых листков. – Вчера получили. И тут ясно сказано, что на машине обнаружены именно волосы погибшей, группа крови тоже совпадает. Да еще краска, отпечатки протекторов… Целая куча железных доказательств. Кстати, и масло, обнаруженное на месте столкновения, по консистенции соответствует маслу в машине Уступса. Все один к одному, как в банке.
      – Доказательства действительно неопровержимы. Тут даже наш Кубулис дал бы санкцию на арест Уступса.
      – Ты что же – не арестовал его? – лицо Стабиньша вытянулось.
      – Как видишь, нет. Отпустил.
      – Ты спятил! – присвистнул Стабиньш. – Сбежит, и мне придется искать его. Или придумает хитрую лазейку…
      – Убежать он не убежит. – Закончив одеваться, Розниекс сел за стол напротив Стабиньша. – Бежать не в его интересах, а алиби у него действительно есть, и от этого он не отступится. Слишком глубоко он увяз, чтобы позволить себе проиграть.
      Улдис был так поражен, что невзирая на голод ничего не ел.
      – Слушай! – попытался он спасти положение. – Давай возьмем этого типа, предъявим ему заключение экспертизы, и он сознается.
      Валдис отрезал ломоть хлеба, намазал маслом, положил кусок сыра и стал жевать.
      – А он и так сознался.
      – Сознался? – воскликнул Улдис. – Чего ж еще? – Он взмахнул рукой и чуть не опрокинул чашку с горячим кофе, только что налитым Интой.
      – Его в Пиекрастес не было.
      – Расскажи это кому-нибудь другому! Сознался – и не был? Что за ерунда? В чем же он сознался, если не виноват?
      – Сознался, потому что я припер его к стене.
      – Ничего не понимаю!
      – Вот и плохо. А Уступс понял. И сказал: раз уж в дерьме по уши, спасайся, чтобы не потонуть совсем.
      – Вот тут ему и надо было рассказать все, как есть.
      – Доказать вину и установить истину – не всегда одно и то же. Иногда можно и доказать, но истины не открыть. Спустя годы это называют судебной ошибкой, в лучшем случае осужденного освобождают и приносят извинения, в худшем – реабилитируют, порой даже посмертно. Моему деду приходилось с этим сталкиваться. Жаль только, что за так называемые судебные ошибки никто не несет ответственности.
      В наступившей тишине хозяин дома принялся за омлет, приглашая и друга:
      – Не отставай! Что уставился на меня? Остынет. Улдис придвинул тарелку, взял вилку.
      – Ты яснее, без обиняков, можешь объяснить?
      – Могу. Уступс после долгих уверток наконец неохотно рассказал, что той ночью был у чужой жены, где бывает почти каждую ночь. Ее муж в море. Жена Уступса в больнице, дети у тещи.
      – И ты поверил?
      – Почему же нет? Поверил, но сразу же и проверил. Лиесма Паэглите вначале отрицала, что знает Уступса. Но узнав, в чем дело, все же подтвердила. И соседка, которой оба они опасались, его приметила.
      – Ловко они тебя обвели вокруг пальца!
      – Думаешь? Тогда ответь мне на два вопроса. Что надо было Уступсу в нашем районе у станции Пиекрастес? Ему тут совершенно нечего было делать. В путевке такого маршрута нет, родных или знакомых у него тут нет. Принимая во внимание, что Зиедкалнс не сбита нечаянно, но убита с заранее обдуманным намерением, можно задать второй вопрос: какой смысл был в убийстве Зиедкалнс для Уступса, который ее и не знал? Если ответишь на эти вопросы, сможем доложить, что преступление раскрыто.
      – Всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого?
      – Не только в этом дело. Мы не раскрыли субъективной стороны преступления, его главной составной части. Не бывает ведь преступлений без мотивов и без прямого или косвенного умысла. И еще вот что. Запомни; никакими сокровищами нельзя возместить страдания несправедливо осужденного. Я не уверен, что Уступс замешан в убийстве, хотя улики и говорят против него.
      – Ха! – усмехнулся Улдис. – Нашел неправедно обвиненного, откопал агнца! А ты знаешь, что эта самая Паэглите, его любовница, работает официанткой в том санатории в Пиекрастес, где в прошлом году отдыхала Зиедкалнс со своим другом Сергеем? Что ты на это скажешь?
      – Это я знаю, – сказал в ответ Розниекс. – И что санаторий стоит на самом берегу моря.
      – Вот и ответ – куда направилась Зиедкалнс той ночью! – покончив с омлетом, Улдис взялся за кофе. – Вот что звало ее в Пиекрастес!
      Валдис с интересом посмотрел на своего горячего друга.
      – Быстро ты все разложил по полочкам. Может быть, скажешь заодно, какая нужда была Паэглите убить Ольгу Зиедкалнс? Не можешь? Ну так слушай: вчера мы все же разыскали то место, где преступник с машиной пережидал, пока мы как дураки блокировали все дороги. Там же, в кустах, обнаружили волосы, видимо, женские. Завтра экспертиза даст ответ. И еще: какая-то женщина до нашего прибытия на место происшествия спокойно и беспрепятственно проверила, действительно ли Зиедкалнс убита насмерть.
      – Как это – проверила?
      – Выдала себя за врача и проверила. Пока мы ехали, она успела сделать все и скрылась.
      – А почему это не могла быть Паэглите? Приехала вместе с Уступсом… А теперь разыгрывают перед тобой паинек, которые всю ночь не вылезали из постели.
      – А почему это должна быть именно Паэглите? – ответил Розниекс вопросом на вопрос. – Скажи мне лучше: ты Сергея разыскал?
      – Какого Сергея?
      – Не строй дурачка. Я дал тебе письма Сергея к Зиедкалнс, его телеграммы, фото…
      – Какой ты быстрый! Ни фамилии, ни года рождения, ни адреса. Знаешь, сколько таких Сергеев в Ленинграде и Калининграде?
      – Были бы фамилия и год рождения, его и адресный стол нашел бы. Да не тяни, скажи, что удалось установить.
      – Я выяснил, что зовут его Сергей Вершинин, пятидесяти четырех лет, биолог, в войну был разведчиком, после войны долгое время жил за границей, двое детей, официально не разведен, хотя семья распалась. Дочь – студентка, сын служит в армии здесь по соседству, в Эстонии, шофер.
      – Шофер, говоришь? А он знал об отношениях отца с Зиедкалнс?
      – Это придется спросить у него самого.
      – И не только это, – прибавил Розниекс. – Надо будет выяснить, где он был в ту ночь, когда сбили Зиедкалнс.
      – Еще один кандидат в убийцы?
      – Смеяться нечему. Кроме того, надо установить, где в то время находился сам Вершинин. Может быть, у него тоже есть водительские права.
      – Не только права, но и новенький «жигуль».
      – Ну давай же! По глазам вижу, что еще не все рассказал.
      – Я сразу почувствовал, что ты в своем бесконечном либерализме поверишь этому прохиндею Уступсу, и, видишь, не ошибся. Я так и думал, что он пустит слезу, и ты сразу согласишься засвидетельствовать его невиновность.
      – Ну, а дальше что?
      – Бегал, как собака. Обошел почти все дома близ того места, где Уступс оставил машину на ночь. И разыскал все же.
      – Что именно?
      – Нашел старика, который видел, как Уступс уезжал поздно вечером.
      – Уступе? Уезжал?
      – Вот именно, уезжал. Не так уж он прост, как тебе показалось. Алиби приготовил себе заранее. Приехал к Паэглите, поставил машину – все честь честью. И через час потихоньку махнул в Пиекрастес. Совершил убийство, и к утру вернулся. Где был ночью? У Паэглите. Соседи могут подтвердить, слышали даже, как кровать скрипела. – Лицо Улдиса победно светилось, как у бегуна, почувствовавшего, что соперникам его не догнать.
      Инта все это время стояла в дверях, нетерпеливо комкая угол передника. В лице ее недовольство смешивалось с интересом.
      – А не мог ли взять машину кто-то, знающий, где Уступс оставляет ее? – спросил через несколько секунд Розниекс.
      – Спорим на бутылку коньяка! – воскликнул Улдис. – Поедем и предъявим Уступса старику для опознания. Ручаюсь, он опознает, и твой Уступс кончит выкручиваться.
      – Спорить не станем, а опознание проведем, – согласился Розниекс. – А заодно предъявим и Пуце. Но меня интересует еще один человек: друг Ромуальда, который вдвое старше его, Ольгерт Лубенс. Мне эта дружба кажется странной. Ромуальд говорил, что это умный и интеллигентный человек. Оба обедают в студенческой столовой. Там и познакомились.
      – Что в этом такого?
      – Разве я сказал, что это плохо? Наоборот, Лубенс предложил Ромуальду пожить у него некоторое время, чтобы не быть одному после смерти матери.
      – Достойно.
      – Ромуальд отказался.
      – Не был ли этот Лубенс когда-то другом Зиедкалнс?
      – Ромуальд утверждает, что с матерью он не был знаком.
      – Таких вещей сын может и не знать.
      – Где живет Лубенс?
      – Улица Залю, три а.
      Розниекс подошел к полке, взял план Риги, расстелил на столе.
      – Улица Залю, – повторил он. – От дома Зиедкалнс это далековато. Стоп-стоп, иди сюда! Это совсем рядом с домом дамы нашего Уступса – следующий переулок. По словам Уступса, здесь-то он и ставил машину. Что это – случайное совпадение?
      – Еще целый мешок всяких версий на наши бедные головы! – сокрушенно вздохнул Стабиньш.
      Розниекс беспокойно прошелся по комнате, посмотрел на часы.
      – Слушай, – сказал он наконец. – Наша машина в порядке. Через час будем в Риге.
      Инта, не сказав ни слова, повернулась и вышла в другую комнату.

      Для производства следственных мероприятий микроавтобус – самая подходящая машина: в нем могут разместиться десять, даже двенадцать человек. Розниекс незаметно, но внимательно следил за Уступсом и Пуце, сидевшими друг против друга. Или оба они прекрасно освоили искусство притворяться, или на самом деле не знают друг друга: ни одно движение, ни одна черточка лица не выдает их. Сперва они с явным интересом оглядели один другого, но вскоре интерес пропал. Уступс заметно нервничал – бессознательно покусывая уголок воротника. Пуце, отвернувшись, смотрел в окно, делая вид, что происходящее его не интересует.
      Машина резко затормозила. Стабиньш рывком распахнул дверцу и выскочил первым. Остальные выбрались один за другим и полукругом встали на тротуаре.
      Розниекс попросил Уступса пройти вперед. Понятые следовали за ними.
      – Покажите, где вы в тот раз поставили машину.
      – Здесь. Я всегда ставил ее здесь, – показал Уступе, – под вязом.
      Оба понятых внимательно слушали.
      – Вот там, на шестом этаже – окно Лиесмы Паэглите, – продолжал он. – Днем машину из окна видно. Ночью – нет, эта сторона улицы не освещена. – Уступс говорил торопливо, словно боясь, что его прервут.
      – Во сколько вы подъехали?
      – Без четверти десять.
      – Почему вы так думаете? – вопросы Розниекса были кратки.
      – Когда ехал через мост, посмотрел на часы. Оттуда пять, самое большее семь минут езды.
      – Во сколько уехали утром?
      – Я уже говорил: около семи.
      – Когда садились в машину, заметили какие-нибудь изменения?
      – Я уже говорил: был включен задний ход. Я подумал, что в спешке сам перепутал.
      – На спидометр не смотрели?
      – Нет. Только потом, в гараже, подумал, что слишком много лишнего накрутил.
      – Сообщили об этом кому-нибудь?
      – Только этого не хватало! Я ведь в тот день сам мотался в Лиепаю, ну да, я говорил уже. Кое-как свел концы с концами.
      На улице понемногу темнело, одно за другим зажигались окна.
      Розниекс в упор посмотрел на Уступса.
      – И в ту ночь вы больше никуда не ездили?
      – Я же рассказал все, что знал, – обиженно взглянул Уступе.
      Послышался звук мотора. За углом возник свет. ЗИЛ остановился за милицейским микроавтобусом и выключил фары. Водитель, сержант милиции, вылез и вопросительно взглянул на Стабиньша.
      – Поставьте машину, как тогда! – велел Стабиньш Уступсу, возвратившемуся вместе с Розниексом к автобусу. Сам он вошел в подъезд и позвонил в дверь квартиры номер два. Розниекс следовал за ним.
      – Входите! – пригласил старческий голос, и дверь отворилась.
      – Добрый вечер, – поздоровался Стабиньш. – Не ждали гостей, товарищ Стрелниекс?
      – Такие гости всегда приятны. Заходите, не стесняйтесь! – пригласил невысокий, но крепкий, еще полный сил человек.
      Они вошли в большую комнату. «Метров двадцать пять», – на глазок прикинул Розниекс. Старомодная, черная массивная мебель свидетельствовала о том, что старик, вероятно, прожил здесь большую часть жизни. Высокий потолок, широкие окна, отличный обзор. Розниекс подошел к окну, отвел гардину. Уступс как раз подогнал машину к вязу. Отсюда кабина была хорошо видна.
      – Садитесь, садитесь, – пригласил хозяин. – Чем могу быть полезен?
      Улдис уселся на стул, скрестил руки на груди.
      – Расскажите еще раз, товарищ Стрелниекс, что вы в ту ночь видели, что слышали…
      – Всегда готов, как пионер! – с охотой отозвался старик и на мгновение смолк, сосредотачиваясь. – У меня в старости сон стал легкий – один глаз спит, другой глядит. И как назло, этот ходок всегда подгоняет свою машину прямо под мое окно. Я собирался уже сообщить автоинспекции. В тот вечер он приехал около десяти, но через час опять уехал. Я уж решил – будет тишина, хоть утром посплю. Но не тут-то было – в четыре сорок пять он снова тут как тут. Я зажег свет, подошел к окну, чтобы обругать его, как следует. Но опоздал. Дверца хлопнула, и водитель успел уже перейти улицу и ушел вон в ту сторону, – старик показал рукой.
      – В сторону центра? – переспросил Розниекс.
      – Ну да, к центру. Но это был не настоящий шофер. Того долговязого типа я давно приметил. А этот был поменьше ростом, одет вроде бы в комбинезон, на ногах сапоги.
      Розниекс и Стабиньш переглянулись.
      – Теперь смотрите, товарищ Стрелниекс, кто же из них! – Улдис встал, выключил и снова зажег свет. Это было сигналом. Старик и явившиеся понятые подошли к окну.
      Дверцы кабины грузовика распахнулись. Уступс вышел, захлопнул дверь и пересек улицу. За ним из машины вылезли Пуце и еще двое мужчин среднего роста. Стрелниекс внимательно всматривался. Потом воскликнул:
      – Второй, ну да, второй, и рост, и походка, и… и… одним словом, он!
      Стуча сапогами, вошли люди с улицы. Взгляд Уступса выражал боязнь и вопрос. Пуце искоса взглянул на Стабиньша, тут же отвел взгляд и уставился куда-то в угол комнаты. Остальные двое остались у двери.
      Розниекс присел к столу, вынул из сумки бланк протокола и приготовился писать.
      – Итак, опознали вы кого-нибудь? – обратился он к старику.
      – Узнал. Как не узнать! – Старик был явно доволен тем, что может оказать помошь. – Вот этот и есть, – Указал он пальцем на Пуце.
      – Значит, все же Пуце, – глухо проговорил Стабиньш. – Так и запишем. – От его самоуверенности не осталось и следа, он был словно ошеломлен неожиданным результатом.
      Пуце бросил сигарету, придавил ее каблуком. Глаза его сузились, взгляд зажегся.
      – Ну нет! – процедил он сквозь зубы. – Это вы мне не пришьете. Я здесь не был и машину не трогал.
      – А где вы были в ту ночь? – в Стабиньше снова пробудился охотничий азарт, он уже забыл о неудаче с Уступсом: теперь в центр событий выдвигался Пуце.
      Тот, сердито втянув голову в плечи, исподлобья смотрел на Стабиньша.
      – Спал дома. Выпил.
      – Кто может подтвердить?
      – А почему это надо подтверждать?
      – Значит, доказать ничем не можете.
      Розниекс предоставил Стабиньшу вести допрос. «Алиби в определенном смысле опасно, – подумал он, – преступник может заранее подготовить себе алиби, и мы нередко на это попадаемся. Но обычно никто не может сказать, что он делал в такой-то день и час, если это не связано с какими-то событиями, оставшимися в памяти».
      – Эдгар Пуце! – услышал Розниекс голос Стабиньша. – Вы задержаны и поедете с нами!
      «Может, и правильно», – Розниекс пожал плечами и вместе с другими покинул квартиру старого Стрелниекса.

      Деревья уже совсем обнажились, стояли голые, темно-серые – как асфальт, как тротуары, как небо и каменные стены. «Эта улочка называется Зеленой, – подумал Ромуальд. – Почему не Серой? Есть такая песенка про оранжевое солнце, оранжевые деревья, оранжевый дом, мать, детей… А почему не поют о серых улицах? Откуда только такие глупые мысли!» – оборвал он себя, подошел к подъезду и остановился.
      Странное ощущение было у него с самого утра. Он словно ждал чего-то, надеялся: что-то случится. После смерти матери дома возникла пустота, которую ничто не могло заполнить, даже увлечения молодости. С Даной он больше не встречался. Он словно увидел ее в новом свете, и она показалась ему бесчувственной, чересчур эксцентричной и легкомысленной. Ромуальд не понимал только, почему не видел всего этого раньше.
      Лубенс звонил несколько раз, приглашая Ромуальда в гости. Ромуальд отговаривался отсутствием времени, хотя вечерами времени было как раз навалом. Он беспокойно расхаживал по комнате, брал что-нибудь с полки, разглядывал, ставил на место – и так весь вечер. Когда уставал – садился на диван и долго сидел, закрыв глаза. В голове была какая-то мешанина. Хотелось уехать куда-то далеко – то ли на север, строить линию электропередачи, то ли в таежную экспедицию. Он не мог читать, начинал книгу и откладывал недочитанную, брал другую – бросал и ее, в нем жило непонятное беспокойство, мешавшее ему прийти в себя.
      Он спохватился, что все еще стоит у чужого дома и не знает, что делать. Однажды он уже приходил сюда, постоял так – и вернулся домой. Потом злился на себя за нерешительность. Нет, на этот раз он все же войдет.
      Что ж такого: человек приглашает в гости, приглашает настойчиво. Но что он станет делать в гостях, зачем нужен он чужим людям? Лубенс раз-другой навещал Ромуальда, но никаких интересных разговоров при этом почему-то не получалось. Ромуальду не хотелось ни говорить, ни поддерживать разговор. Лубенс понял, что попытки утешить юношу были напрасными, и больше не приходил.
      Ромуальд медленно отворил тяжелую парадную дверь. В подъезде было просторно, лестница – широкая и удобная. Дом строили, видно, на совесть, не жалея ни материала, ни места, строили надолго, и он дышал аристократическим покоем.
      Ромуальд стал подниматься по лестнице. Вдруг странное беспокойство вновь охватило его, и он пустился бегом. «Наверное, раньше здесь проходили дамы в кринолинах, они не спешили», – пришло ему в голову. На половине лестницы он вспомнил, что мог воспользоваться лифтом.
      На пятом этаже он остановился. Собрался с духом и позвонил.
      В прихожей послышались мягкие шаги, дверь отворилась.
      – О, Ромуальд! – улыбка Лубенса выражала радость и доброжелательство. – Собрались, наконец! Входите же!
      Прихожая была невелика, но отделана по-современному. Отворилась застекленная дверь справа, из нее вышла моложавая темноволосая женщина с большими, выразительными глазами. Она была в черной шелковой пижаме, расшитой красными драконами. Женщина, не скрывая интереса, оглядела Ромуальда.
      – Здравствуйте, – смущенно поздоровался он. – Простите за слишком раннее посещение!
      Женщина снова пытливо глянула ему в лицо, оставаясь на том же месте, у двери.
      – Здравствуйте, – ответила она необычно низким голосом. – Очень приятно, что вы пришли.
      Лубенс почему-то не стал знакомить их. Он обнял Ромуальда за плечи и подтолкнул к другой двери, слева. Женщина осталась в коридоре. Ромуальд почувствовал себя неловко. Возникло ощущение, что здесь не все в порядке. Об этом свидетельствовал и кабинет Лубенса: на столе валялись бумаги и книги, на краю – недопитая чашка кофе, на диване – неубранная постель. Лубенс, в светлой пижаме, быстро скомкал белье и засунул в книжный шкаф.