Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

Тут нечего было ожидать помощи от сословия повитух, которые не любят сворачивать с проторенного пути, – не удивительно, что отец склонился в пользу человека науки, с которым ему легче было столковаться.

Из всех людей на свете доктор Слоп был наиболее подходящим для целей моего отца; – ибо хотя испытанным его оружием были недавно изобретенные им щипцы, являвшиеся, но его утверждению, самым надежным инструментом для помощи при родах, – однако он, по-видимому, обронил в своей книге несколько слов в пользу вещи, которая так сильно занимала воображение моего отца; – правда, говоря об извлечении младенца за ноги, он имел в виду не благо души его, которое предусматривала теория моего отца, – а руководился чисто акушерскими соображениями.

Сказанного будет достаточно для объяснения коалиции между отцом и доктором Слопом в дальнейшем разговоре, который довольно резко направлен был против дяди Тоби. – Каким образом неученый человек, руководясь только здравым смыслом, мог устоять против двух объединившихся мужей науки, – почти непостижимо. – Вы можете строить на этот счет догадки, если вам угодно, – и раз уж воображение ваше разыгралось, вы можете еще больше его пришпорить и предоставить ему открыть, в силу каких причин и действий, каких законов природы могло случиться, что дядя Тоби обязан был своей стыдливостью ране в паху. – Вы можете построить какую угодно гипотезу для объяснения потери мной носа по причине брачного договора между моими родителями – и показать миру, как могло случиться, что мне выпало несчастье называться Тристрамом, наперекор гипотезе моего отца и желанию всей нашей семьи, не исключая крестных отцов и матерей. – Все эти еще не распутанные вопросы, наряду с пятью десятками других, вы можете попытаться решить, если у вас есть время; – но я заранее говорю вам, что это будет напрасный труд, – ибо ни мудрый Алкиз, волшебник из Дона Бельяниса Греческого, ни не менее знаменитая Урганда[125], его волшебница жена (если бы они были живы) не могли бы и на милю подойти к истине.

Пусть поэтому читатель соблаговолит подождать полного разъяснения всех этих вопросов до будущего года, – когда откроется ряд вещей, о которых он и не подозревает.

Том третий

Multitudinis imperitae non formido judicia; meis tamen, rogo, parcant opusculis – in quibus fuit propositi semper, a jocis ad seria, a seriis vicissim ad jocos transire.

Ioan. Saresberiensis,Episcopus Lugdun[126]

Глава I

– Желал бы я, доктор Слоп, – проговорил дядя Тоби (повторяя доктору Слопу свое желание с большим жаром и живостью, чем он его выразил в первый раз)[127], – желал бы я, доктор Слоп, – проговорил дядя Тоби, – чтобы вы видели, какие громадные армии были у нас во Фландрии.

Желание дяди Тоби оказало доктору Слопу дурную услугу, чего никогда и в помыслах не было у моего дяди, – – – оно его смутило, сэр, – мысли доктора сперва смешались, потом обратились в бегство, так что он был совершенно бессилен снова их собрать.

Во всяких спорах, – между мужчинами или между женщинами, – касаются ли они чести, выгоды или любви, – ничего нет опаснее, мадам, желания, приходящего вот так нечаянно откуда-то со стороны. Самый верный, вообще говоря, способ обессилить такое адресованное вам желание состоит в том, чтобы сию же минуту встать на ноги – и, в свою очередь, пожелать желателю что-нибудь равноценное. – – Быстро выравняв таким образом счет, вы остаетесь как были, – подчас даже приобретаете более выгодное положение для нападения.

Это будет полностью мной разъяснено в главе о желаниях. – – – —

Доктору Слопу этот способ защиты был непонятен, – – доктор был поставлен в тупик, и спор приостановился на целые четыре минуты с половиной; пять минут были бы для него гибельны. – Отец заметил опасность, – – – спор этот был одним из интереснейших споров на свете: «С головой или без головы родится младенец, предмет его молитв и забот?» – – – он молчал до последней секунды, ожидая, чтобы доктор Слоп, к которому адресовано было желание, воспользовался своим правом его вернуть; но приметя, повторяю, что доктор смешался и уставился растерянными, пустыми глазами, как это свойственно бывает сбитым с толку людям, – – сначала на дядю Тоби – потом на него самого – – потом вверх – потом вниз – потом на восток – – потом на северо-восток и так далее, – – пробежал взглядом вдоль плинтуса стенной обшивки, пока не достиг противоположного румба компаса, – после чего принялся считать медные гвоздики на ручке своего кресла, – – приметя это, отец рассудил, что нельзя больше терять времени с дядей Тоби, и возобновил беседу следующим образом.

Глава II

« – Какие громадные армии были у нас во Фландрии!»

– Брат Тоби, – возразил отец, снимая с головы парик правой рукой, а левой вытаскивая из правого кармана своего кафтана полосатый индийский платок, чтобы утирать им голову во время обсуждения вопроса с дядей Тоби. – —

– – Образ действий моего отца в этом случае заслуживал, мне кажется, большого порицания; вот вам мои соображения по этому поводу.

Вопросы, с виду не более важные, чем вопрос: «Правой или левой рукой отец должен был снять свой парик?» – – сеяли смуты в величайших государствах и колебали короны на головах монархов, ими управлявших. – Надо ли, однако, говорить вам, сэр, что обстоятельства, коими окружена каждая вещь на этом свете, дают каждой вещи на этом свете величину и форму, – и, сжимая ее или давая ей простор, то так, то этак, делают вещь тем, что она есть, – большой – маленькой – хорошей – дурной – безразличной или не «безразличной, как придется?»

Так как индийский платок моего отца лежал в правом кармане его кафтана, то он никоим образом не должен был давать какую-либо работу правой своей руке: напротив, вместо того чтобы снимать ею парик, ему бы следовало поручить это левой руке; тогда, если бы вполне понятная потребность вытереть себе голову побудила его взять платок, ему стоило бы только опустить правую руку в правый карман кафтана и вынуть платок; – он это мог бы сделать без всякого усилия, без малейшего уродливого напряжения каких-либо сухожилий или мускулов на лице своем и на всем теле.

В этом случае (разве только отец мой вздумал бы поставить себя в смешное положение, судорожно зажав парик в левой руке – – или делая локтем или под предплечьем какой-нибудь нелепый угол) – вся его поза была бы спокойной – естественной – непринужденной: сам Рейнольдс[128], который так сильно и приятно пишет, мог бы его написать в таком виде.

Ну, а так, как распорядился собой мой отец, – – – вы только поглядите, как дьявольски перекосил всю свою фигуру мой отец.

– В конце царствования королевы Анны[129], в начале царствования короля Георга Первого – «карманы прорезывались очень низко на полах кафтанов». – – Мне нечего к этому добавить – сам отец зла, хотя бы он потрудился целый месяц, и тот не мог бы придумать худшей моды для человека в положении моего отца.

Глава III

Не легкое это дело в царствование какого угодно короля (разве только вы такой же тощий подданный, как и я) добраться левой рукой по диагонали через все ваше тело до дна вашего правого кафтанного кармана. – А в тысяча семьсот восемнадцатом году, когда это случилось, сделать это было чрезвычайно трудно; так что дяде Тоби, когда он заметил косые зигзаги апрошей моего отца по направлению к карману, мгновенно пришли на ум зигзаги, которые сам он проделывал, по долгу службы, перед воротами Святого Николая. – – Мысль эта до такой степени отвлекла его внимание от предмета спора, что он протянул уже правую руку к колокольчику, чтобы вызвать Трима и послать его за картой Намюра, а также обыкновенным и пропорциональным циркулем, так ему захотелось измерить входящие углы траверсов этой атаки, – в особенности же тот, у которого он получил свою рану в паху.

Отец нахмурил брови, и когда он их нахмурил, вся кровь его тела, казалось, бросилась ему в лицо – – дядя Тоби мгновенно соскочил с коня.

– – А я и не знал, что ваш дядя Тоби сидел верхом. – —

Глава IV

Тело человека и его душа, я это говорю с величайшим к ним уважением, в точности похожи на камзол и подкладку камзола; – изомните камзол, – вы изомнете его подкладку. Есть, однако, одно несомненное исключение из этого правила, а именно, когда вам посчастливилось обзавестись камзолом из проклеенной тафты с подкладкой из тонкого флорентийского или персидского шелка.

Зенон, Клеанф, Диоген Вавилонский, Дионисий Гераклеот, Антипатр, Панэций и Посидоний среди греков; – Катон, Варрон и Сенека среди римлян; – Пантен, Климент Александрийский и Монтень среди христиан[130], да десятка три очень добрых, честных и беспечных шендианцев, имени которых не упомню, – все утверждали, что камзолы их сшиты именно так; – – вы можете мять и измять у них верх, складывать его вдоль и поперек, теребить и растеребить в клочки; – словом, можете над ним измываться сколько вам угодно, подкладка при этом ни капельки не пострадает, что бы вы с ним ни вытворяли.

Я думаю по совести, что и мой камзол сшит как-нибудь в этом роде: – ведь никогда несчастному камзолу столько не доставалось, сколько вытерпел мой за последние девять месяцев; – – а между тем я заявляю, что подкладка его, – – сколько я могу понимать в этом деле, – ни на три пенса не потеряла своей цены; – трахтах, бух-бах, динь-дон, как они мне его отделали спереди и сзади, вкось и вкривь, вдоль и поперек! – будь в моей подкладке хоть чуточку клейкости, – – господи боже! давно бы уже она была протерта и растерзана до нитки.

– – Вы, господа ежемесячные обозреватели! – – Как решились вы настолько изрезать и искромсать мой камзол? – Почем вы знали, что не изрежете также и его подкладки?

От всего сердца и от всей души поручаю я вас и дела ваши покровительству существа, которое никому из нас зла не сделает, – так да благословит вас бог; – – а только если кто-нибудь из вас в ближайшем месяце оскалит зубы и начнет рвать и метать, понося меня, как делали иные в прошедшем мае[131] (когда, помнится, погода была очень жаркая), – не прогневайтесь, если я опять спокойно пройду мимо, – – ибо я твердо решил, пока я жив и пишу (что для меня одно и то же), никогда не обращаться к почтенным джентльменам с более грубыми речами или пожеланиями, нежели те, с какими когда-то дядя Тоби обратился к мухе, жужжавшей у него под носом в течение всего обеда: – – «Ступай, – ступай с богом, бедняжка, – сказал он, – – зачем мне тебя обижать? Свет велик, в нем найдется довольно места и для тебя и для меня».

Глава V

Каждый здраво рассуждающий человек, мадам, заметя чрезвычайный прилив крови к лицу моего отца, – вследствие которого (ибо вся кровь его тела, казалось, как я уже сказал, бросилась ему в лицо) он покраснел, художнически и научно выражаясь, на шесть с половиной тонов, если не на целую октаву, гуще натурального своего цвета; – – каждый человек, мадам, за исключением дяди Тоби, заметя это, а также сурово нахмуренные брови моего отца и причудливо искривленное его тело во время этой операции, – заключил бы, что отец мой взбешен; а придя к такому заключению, – – если он любитель гармонии, которую создают два таких инструмента, настроенные в один тон, – мигом подкрутил бы свои струны; – а когда уже сам черт вырвался бы на волю – – вся пьеса, мадам, была бы сыграна подобно сиксте Авизона-Скарлатти[132] – con furia[133] – в исступлении. – – Помилосердствуйте! – – Какое может иметь отношение к гармонии con furia, – – con strepito[134] – – или другая сумятица, как бы она ни называлась?

Каждый человек, повторяю, мадам, за исключением дяди Тоби, который по доброте сердечной толковал каждое телодвижение в самом благоприятном смысле, какой только оно допускало, заключил бы, что отец мой разгневан, и вдобавок осудил бы его. Дядя Тоби осудил только портного, сделавшего так низко карман; – – вот почему он спокойно сидел, пока отцу моему не удалось достать платок, и все время с невыразимым доброжелательством смотрел ему в лицо, – мой отец наконец заговорил, продолжая свою речь.

Глава VI

«Какие громадные армии были у вас во Фландрии!» – – Брат Тоби, – сказал мой отец, – я считаю тебя честнейшим человеком, добрее и прямодушнее которого бог еще не создавал; – – и не твоя вина, что все дети, которые были, будут, могут быть или должны быть зачаты, появляются на свет головой вперед; – но поверь мне, дорогой Тоби, случайностей, кои неминуемо их подстерегают в минуту зачатия, – хотя они, по-моему, вполне заслуживают внимательного отношения, – – а также опасностей и помех, коими бывают окружены паши дети после того, как они вышли на свет, более чем достаточно, – незачем поэтому подвергать их ненужным опасностям еще и в то время, когда они туда выходят. – – Разве эти опасности, – сказал дядя Тоби, кладя отцу руку на колено и пытливо смотря ему в глаза в ожидании ответа, – – разве эти опасности нынче увеличились, брат, по сравнению с прошлым временем? – – Братец Тоби, – отвечал отец, – лишь бы ребенок был честно зачат, родился живым и здоровым и мать оправилась после родов, – – а дальше предки наши никогда не заглядывали. – – Дядя Тоби мгновенно убрал руку с колена моего отца, мягко откинулся на спинку кресла, задрал голову настолько, чтобы видеть карниз у потолка, после чего, приказав ланитным своим мышцам вдоль щек и кольцевой мышце вокруг губ исполнить их обязанность, – стал насвистывать Лиллибуллиро.

Глава VII

Пока дядя Тоби насвистывал моему отцу Лиллибуллиро, доктор Слоп неистово топал ногами, на чем свет браня и проклиная Обадию. – – Вам было бы очень полезно его послушать, сэр, это навсегда бы вас вылечило от дрянной привычки ругаться. – Вот почему я решил рассказать вам все, как было.

Служанка доктора Слопа, вручая Обадии зеленый байковый мешок с инструментами своего господина, очень настоятельно просила просунуть голову и одну руку через веревки, так, чтобы в дороге мешок висел у него через плечо; для этого, развязав петлю, чтобы удлинить веревки, она без дальнейших хлопот помогла его приладить. Однако отверстие мешка оказалось тогда в какой-то степени незащищенным; опасаясь, как бы при той скорости, которую Обадия грозил развить, скача обратно, что-нибудь не выпало из мешка, они решили снова его снять и с великой тщательностью и добросовестностью крепко связали оба конца веревки (стянув ими сначала отверстие мешка) при помощи полудюжины тугих узлов, каждый из которых Обадия для большей надежности закрутил и затянул изо всей силы.

Цель, которую себе поставили Обадия и служанка, была таким образом достигнута, но это не помогло против других зол, ни им, ни ею не предусмотренных. Как ни туго завязан был сверху мешок, однако (благодаря его конической форме) для инструментов оставалось на дне его довольно места, чтобы двигаться взад и вперед, и едва только Обадия пустился с ним рысью, как tire-t?te, щипцы и шприц так отчаянно затарахтели, что, наверно, перепугали бы и обратили в бегство Гименея, если бы тот вздумал прогуляться в этих краях; а когда Обадия прибавил ходу и попробовал поднять упряжную лошадь с рыси на полный галоп, – боже ты мой, сэр, какой невероятный поднялся трезвон!

Так как Обадия был женат и имел трех детей – мерзость блуда и многие другие дурные политические следствия этого дребезжания ни разу не пришли ему в голову, – – однако у него было свое возражение, личного характера, которое он считал особенно веским, как это часто бывает с величайшими патриотами, – – «Бедный парень, сэр, не в состоянии был слышать собственный свист».

Глава VIII

Всей инструментальной музыке, которую он с собой вез, Обадия предпочитал музыку духовую, – поэтому ему пришлось основательно пораскинуть умом, придумывая, как бы поставить себя в такие условия, чтобы можно было ею наслаждаться.

Во всех затруднениях (за исключением музыкальных), из которых можно выпутаться с помощью куска веревки, – ничто не приходит нам на ум с такой легкостью, как шнурок на нашей шляпе: – – философия этого явления вполне очевидна – я не считаю нужным в нее углубляться.

Так как случай Обадии был смешанный, – – заметьте, господа, – я говорю: смешанный; ибо он был гинекологический, – кошельк-ический, клистирический, папистический и – поскольку в деле участвовала упряжная лошадь – кабал-истический[135] – и лишь отчасти мелодический, – Обадия без всякого колебания воспользовался первым представившимся ему средством: – схватив одной рукой мешок с инструментами и крепко его зажав в ней, он вложил в зубы большим и указательным пальцами другой руки кончик шнурка со своей шляпы и спустил эту руку до середины шнурка, – после чего крепко перевязал мешок крест-накрест с одного конца до другого (как мы увязываем сундук) таким множеством перепутанных во все стороны оборотов с тугими узлами везде, где шнурки скрещивались, – что доктору Слопу понадобилось бы, по крайней мере, три пятых терпения Иова, чтобы все это размотать. – Я по совести думаю, что если бы только Природа обнаружила, как с ней это бывает, проворство и расположена была к такому соревнованию – – и доктор Слоп честно начал бы его вместе с ней, – нет на свете человека, который, видев мешок и все, что с ним проделал Обадия, – а также зная, какую огромную скорость способна развить, когда она находит нужным, эта богиня, – сохранил бы в уме своем малейшее сомнение – – кто из них выйдет победителем. Моя мать, мадам, безусловно разрешилась бы скорее, чем зеленый мешок, – на двадцать узлов по крайней мере. – – Игрушка ничтожных случайностей – вот кто ты, Тристрам Шенди! и всегда таким будешь! Если бы соревнование это для блага твоего состоялось, а было пятьдесят шансов против одного, что оно состоится, – – дела твои не были бы так придавлены (по крайней мере, вследствие придавленности твоего носа), как вышло в действительности; равным образом благополучие дома твоего и возможности его добиться, так часто тебе представлявшиеся в течение твоей жизни, не были бы так часто, так досадно, так постыдно, так безвозвратно упущены, – как ты вынужден был их упустить; – но все это кончено, – все, кроме отчета о них, который, однако, не может быть сделан любознательным читателям, пока я не появлюсь на свет.

Глава IX

Великие умы сходятся: едва только доктор Слоп бросил взгляд на свой мешок (что он сделал не прежде, чем спор с дядей Тоби о повивальном искусстве ему о нем напомнил) – как эта самая мысль пришла ему в голову. – – Слава богу, – сказал он (про себя), – что миссис Шенди так трудно приходится, – иначе она успела бы семь раз родить раньше, чем половина этих узлов могла быть развязана. – – Но тут надо различать – – – – мысль эта только плавала в уме доктора Слопа, без парусов и без балласта, как простое предположение, миллионы таких мыслей, как известно вашей милости, каждый день спокойно плавают в тонкой жидкости человеческого разумения, не выносясь ни вперед, ни назад, пока какой-нибудь легкий порыв страсти или корысти не пригонит их к тому или иному краю.

Внезапный топот в комнате наверху, возле кровати моей матери, оказал предположению доктора услугу, о которой я говорю. – Вот несчастье, – промолвил доктор Слоп; – если я не потороплюсь, со мной действительно так и случится, как я предположил.

Глава X

В случае узлов, – – я прежде всего не желал бы быть понятым так, будто я под ними разумею затяжные петли, – – потому что на протяжении «моей жизни и мнений» – – мнения мои о них уместнее будет высказать, когда я коснусь катастрофы с моим двоюродным дедом, мистером Гаммондом Шенди, – – маленьким человеком, – – но с богатой фантазией: – – он впутался в заговор герцога Монмута[136]; – – я также не имею здесь, в виду узлов того особенного вида, которые называются бантами; – – для их развязывания требуется так мало ловкости, искусства или терпения, что говорить о них было бы ниже моего достоинства. – – Нет, под узлами, о которых я веду речь, поверьте мне, ваши преподобия, я разумею добротные, честные, дьявольски тугие, крепкие узлы, затянутые bona fide[137], как это сделал Обадия, – узлы, в которых нет никакой хитрости, вроде сдвоения веревки и продевания обоих ее концов через annulus[138] или петлю, образованную вторичным их сплетением, – дабы их можно было спустить и развязать посредством – – – – Надеюсь, вы меня понимаете.

Итак, в случае этих узлов и различных помех, которые, с позволения ваших преподобий, они бросают нам под ноги на жизненном пути, – – каждый нетерпеливый человек может выхватить свой перочинный нож и их разрезать. – – Это неправильно. Поверьте, господа, самый безукоризненный способ, предписываемый нам и разумом и совестью, – приложить к ним наши зубы или наши пальцы. – – Доктор Слоп потерял свои зубы, – любимый его инструмент, когда он однажды, при трудных родах, вытягивая его, неверно направил или плохо приладил, – любимый его инструмент, неудачно скользнув, выбил доктору рукояткой три лучших зуба; – он попробовал было пустить в ход пальцы – увы! ногти на его указательных и больших пальцах были коротко обстрижены. – Черт бы его побрал! Я никак не могу с ним сладить, – вскричал доктор Слоп. – – Топот над головой возле постели моей матери усилился. – Чума его порази, этого бездельника! В жизнь мне не распутать этих узлов. – Моя мать застонала. – Одолжите мне ваш перочинный нож – надо же мне наконец разрезать эти узлы – – фу! – – тьфу! – Господи, я разрезал себе большой палец до самой кости! – Проклятие этому остолопу – – если нет другого акушера на пятьдесят миль кругом – я приведен в негодность на этот раз – – чтоб этого мерзавца повесили – чтоб его расстреляли – – чтоб все черти в аду принялись за этого болвана. – —

Мой отец относился к Обадии с большим уважением и терпеть не мог слушать, когда его честили таким образом, – – он, сверх того, относился с некоторым уважением к самому себе – – и тоже не выносил, когда с ним обращались оскорбительно.

Обрежь себе доктор Слоп что-нибудь другое, только не большой палец – – отец оставил бы это без внимания – – восторжествовало бы его благоразумие; но при создавшемся положении он решил взять реванш.

– Малые проклятия, доктор Слоп, при больших неудачах, – сказал отец (выразив сперва доктору соболезнование по случаю постигшего его несчастья), – лишь пустая трата наших сил и душевного здоровья. – Я с вами согласен, – отвечал доктор Слоп. – – – Это все равно что стрелять бекасинником по бастиону, – заметил дядя Тоби (перестав насвистывать). – —

Такие проклятия, – продолжал отец, – только волнуют вашу кровь – не принося нам никакого облегчения; – что касается меня, то я редко бранюсь или проклинаю – – я считаю, что это дурно, – – но если уж ненароком это со мной случается, я обыкновенно настолько сохраняю присутствие духа (– Правильно, – сказал дядя Тоби), что заставляю брань служить моим целям – то есть я бранюсь, пока не почувствую облегчения. Впрочем, человек мудрый и справедливый всегда будет пытаться соразмерять количество желчи, которой он дает таким образом выход, не только со степенью своего возбуждения – но также с величиной и злонамеренностью оскорбления, на которое желчь его должна вылиться. – – Только преднамеренные обиды оскорбительны, – – заметил дядя Тоби. – По этой причине, – продолжал отец с истинно сервантесовской важностью, – я исполнен величайшего уважения к одному джентльмену, который, не полагаясь на свою умеренность в этом деле, сел и сочинил (на досуге, конечно) формулы проклятий, подходящих для любого случая, с каким мог он встретиться, начиная от самых пустых и до тягчайших из оскорблений, – формулы эти были им тщательно взвешены, и он мог на них положиться, почему и держал всегда под рукой на камине, готовыми к употреблению. – – Я никогда не предполагал, – проговорил доктор Слоп, – чтобы подобная вещь могла кому-нибудь прийти в голову, – – а еще менее, чтобы она была кем-нибудь осуществлена. – Извините, пожалуйста, – отвечал отец: – еще сегодня утром я читал одно из таких произведений брату Тоби, когда он разливал чай, – правда, я им не воспользовался – – оно лежит вон там на полке над моей головой; – – но если намять мне не изменяет, вещь эта слишком сильная для пореза пальца. – Вовсе нет, – сказал доктор Слоп, – черт бы побрал этого бездельника. – В таком случае, – отвечал отец, – документ весь к вашим услугам, доктор Слоп, – – при условии, что вы его прочитаете вслух. – – – С этими словами он поднялся и достал формулу отлучения римской церкви (отцу моему, любителю коллекционировать курьезы, удалось достать копию с нее из церковной книги Рочестерского собора), написанную епископом Эрнульфом[139]. – – С выражением крайней серьезности во взгляде и в голосе, способным умилить самого Эрнульфа, – он вручил ее доктору Слопу. – Доктор Слоп обмотал свой палец уголком носового платка и с перекошенным лицом, но ни о чем не подозревая, прочитал вслух следующее – дядя Тоби тем временем изо всей силы насвистывал Лиллибуллиро.

Глава XI

Textus de Ecclesia Roffensi, per Ernulfum Episcopum

CAPUT XI

Excommunicatio[140]

Ex auctoritate Dei omnipotentis, Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, et sanctorum canonum, sanctaeque et intemeratae Virginie Dei genetricis Mariae, —

Рочестерский сборник, составленный епископом Эрнульфом

Отлучение[141]

«Властию всемогущего бога, отца, сына и духа святого, и всех святых, святой и непорочной богородицы девы Марии». Я думаю, нет необходимости читать вслух, – сказал доктор Слоп, опуская бумагу себе на колени и обращаясь к моему отцу, – ведь вы ее совсем недавно читали, сэр, – а капитан Шенди, по-видимому, не очень расположен слушать – – я спокойно могу поэтому прочитать ее про себя. – Это противно нашему уговору, – возразил отец, – – а кроме того, там есть нечто настолько сумасбродное, особенно в последней части, что мне было бы жаль лишиться удовольствия прослушать вторично. – Доктору Слопу это совсем не нравилось, – но так как дядя Тоби выразил в эту минуту готовность прекратить свист и прочитать документ сам, – то доктор Слоп решил, что лучше уж он будет читать под прикрытием свиста дяди Тоби – чем предоставит это дяде Тоби без такого сопровождения; – – и вот, подняв бумагу повыше и держа ее на уровне лица, чтобы скрыть свою досаду, – он прочитал вслух следующее – а дядя Тоби продолжал насвистывать Лиллибуллиро, хотя и не так громко, как раньше.

– – – Atque omnium coelestium virtutum, angelorum, archangelorum, thronorum, dominationum, potestatuum, cherubin ac seraphin, et sanctorum patriarchum, prophetarum, et omnium apostolorum et evangelistarum, et sanctorum innocentum, qui in conspectu Agni soli digni inventi sunt canticum cantare novum, et sanctorum martyrum, et sanctorum confessorum, et sanctarum virginum, atque omnium simul sanctorum et electorum Dei, – Excommunicamus, et anathematizamus(vel) hunc(os) furem(s), vel(vel) hunc(os) malefactorem(s), N. N. et a liminibus sanctae Dei ecclesiae sequestramus, et aeternis suppliciis excruciandus(vel)(i), mancipetur(n), cum Dathan et Abiram, et cum his qui dixerunt Domino Deo, Recede a nobis, scientiam viarum tuarum nolumus: et sicut aqua ignis extinguitur, sic extinguatur lucerna(vel) ejus(eorum) in secula seculorum nisi resipuerit(n), et ad satisfactionem venerit(n). Amen.

«Властию всемогущего бога, отца, сына и духа святого, и непорочной богородицы девы Марии, и всех небесных сил, ангелов, архангелов, престолов, господств, владычеств, херувимов и серафимов, и всех святых патриархов, пророков, и всех святых апостолов и евангелистов, и святых праведников, кои одни только удостоены петь перед лицом Агнца новую песнь, и святых мучеников, и святых исповедников, и святых дев, и всех святых и избранников божиих, – да будет он (Обадия) проклят (за то, что завязал эти узлы). – Отлучаем злодея и грешника и предаем анафеме и изгоняем за порог святой церкви всемогущего бога, дабы он предан был на вечные муки с Дафаном и Авироном и со всеми, кто говорит господу богу: отыди от нас, ибо мы не хотим знать путей твоих. И как огонь угашается водой, так да угаснет свет его до скончания веков, если он (Обадия) не покается (в том, что завязал узлы) и не загладит (вины своей). Аминь.

Maledicat illum(os) Deus Pater qui hominem creavit. Maledicat illum Dei Filius qui pro homme passus est. Maledicat illum Spiritus Sanctus qui in baptismo effusus est. Maledicat illum(os) sancta crux, quam Christus pro nostra salute hostem triumphans ascendit.

«Да проклянет его бог отец, сотворивший человека! – Да проклянет его сын божий, пострадавший за нас! – Да проклянет его (Обадию) дух святой, ниспосланный нам во святом крещении! – Да проклянет его святой крест, на который взошел ради нашего спасения Христос, восторжествовав над врагом своим!