- Ладно. Все более или менее ясно. Теперь послушай меня. Давай сравняем поля и замкнем, как скажет Сонька, сюжетный узел. Мне бы хотелось, чтоб в этой истории был счастливый конец. Хотя какой может быть счастливый конец, когда отец ушел? И унес, как каждый, столько тайн... Погоди, кем твой батька доводится мне? Моему отцу тестем... А мне?
      - Не бери в голову, - отмахнулась Серафимовна (Борисовна).
      - Согласен. Но нужен счастливый конец. Терпеть не могу, когда все плохо и нет впереди никаких просветов. Короче, возвращайся. Как ни верти, а мы с тобой люди друг другу не чужие, притерлись друг к другу, привыкли к дури друг друга, и я смирился с твоей феней и даже сам перешел на лексику уголовников. Я тебя и раньше любил, а теперь люблю еще больше. Выходит, что ты - хитрющая бестия.
      - Что такое бестия?
      - Зверь. Перешло, кажется, из семинарского жаргона - латынь.
      - До хрена знаешь!
      - Я против тебя одноклеточное животное. Впрочем, женщина должна быть умнее мужчины - иначе не выживет. И в животном мире самки и умнее, и благороднее. Ты - великая мастерица прикидываться дурочкой.
      - Если не умеешь молотить под дуру - не выживешь. И мужчины любят дур больше, чем умных. И вообще, ничто так не молодит женщину, как глупость.
      - Но высший класс, если умная молотит под дуру, чтобы мужчина на ее фоне чувствовал себя мудрецом. Все-таки женщина - хранительница очага. И в животном мире мамка кидается грудью защищать гнездо, а папка только кричит из безопасного места... Познакомь со своим отцом, - сказал он без всякого перехода.
      - Опасно.
      - Кому опасно?
      - Боюсь, не захочет.
      - Почему? Обижен на меня?
      - Он не захочет усложнять тебе жизнь.
      - Чем он может усложнить мою жизнь? Взаймы, что ли, попросит?
      - Нет, он сам тебе может дать взаймы без отдачи... Тут другое: вдруг попадется? Мы с ним говорили об этом. Он гордится тобой и как-то по-своему любит.
      - Что за вздор! Он что, бизнесмен?
      - Бери выше.
      - Министр? Член Думы?
      - Выше.
      - Президент?
      - Нет, он честнее: он честный вор.
      Николай Иваныч растерялся: разговор с Серафимовной сопровождался сюрпризами - один смешнее другого.
      - Есть такие?
      - Вообще, он - прошляк.
      - Как мой отец мог его знать?
      - Он его и не знал - он возил на самолете зэков.
      - Интересно... девки пляшут... Почему он не сказал тебе раньше, что он твой отец?
      - Не хотел усложнять мою жизнь.
      - Вот и познакомь. Меня нисколько не смущает его профессия. Можно ли считать кого-то вором, если воры - первые люди государства?
      - Вообще, он авторитет, хотя и прошляк. С ним считаются и советуются. Но пусть тебя это не волнует и не интересует. Ты ничего не слышал, и твоя хата с краю.
      - Ничего не знаю. Даже не знаю, кто из Сени сделал дурачка.
      - Меньше знаешь - крепче спишь.
      - Согласен. Видишь, у нас с тобой кругом сплошное согласие. И еще. Друзья отца не знают, что ты выкинула фортель и ушла. Пусть не знают.
      - А консерваторка?
      - Побольше слушай всякие сплетни. Сама подумай: зачем консерваторке технарь? Соображать надо!
      - Понятно. Настоящий мужчина будет отказываться, даже если жена застанет его в койке с голой девой. Он будет со слезой в голосе убеждать, что "ничего не было" и он вообще никак не может понять, откуда взялась эта телка в его кровати.
      - Не было ничего! - сказал он и поглядел на жену честными глазами.- А Соньке плюнь в морду.
      - Ей хватает удовольствий и без моего плевка.
      - Погоди, дорогая. А Валюха? Она знает, от кого ты понесла?
      - Нет. И про тебя она ничего не знает и не узнает. Зачем ей знать лишнее?
      - Я думаю... Батька догадался. Оттого и ушел из дому. А потом устремился на подвиги. В героические тридцатые многие удирали от жен, любовниц и проблем совершать подвиги во славу Отечества.
      - В темноте все кошки серы. А если у него и были какие-то сомнения, то теперь это не имеет значения.
      - В самом деле. Говоря по правде, я считал тебя дурой после того, как ты в Тунисе перессорилась со всеми посольскими бабами.
      - Для меня это был урок.
      - Все! Ставим точку! Замыто!
      Серафимовна (Борисовна) печально опустила свою хорошенькую и всегда аккуратно прибранную головку и о чем-то задумалась.
      - Может, ты и прав.
      Глава десятая
      Наугад вытянул листок, исписанный крупным детским почерком, но, сколько ни вглядывался в этот трогательный своей детскостью почерк, не понимал ни слова.
      - Почему, почему не послушался "негра" и не записывал рассказы стариков? - заговорил он вслух, переживая наплыв запоздалого раскаяния. - Я даже не знал, как он спасал англичан... Теперь этого никто не расскажет свидетели отошли, - он вспомнил отпевание, - в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание, всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог, прости: яко несть человек, иже жив будет, и не согрешит... Ах, какие слова!
      Он присмотрелся к исписанному листку, и вдруг до него дошел смысл верхней строки:
      "Сыну моему Николаю..."
      - О Боже! - вырвалось у него. - Оттуда, что ли?
      Он принялся читать шепотом послание:
      Сынок, тебе тридцать семь лет,
      Потому, дорогой сынок, шлю тебе горячий привет.
      Время точно бег жизни считает,
      Ярко вижу в этой твоей жизни свет,
      Он весь твой путь лучами освещает.
      Прими мои поздравления,
      В них мои радости и все тревоги,
      А твой труд - времени веление
      Народом отстоять мир и державу.
      Здоровья и бодрости желаю,
      Сил в работе, молодости на века,
      Тебя бойцом и сыном знаю,
      Как ярка делами жизни река.
      Обнимаю - отец,
      Будь молодец.
      Взгляд Николая Иваныча упал на деревянную ученическую ручку с 86 пером, каких теперь, наверное, и в природе не существует. Отец писал, макая в чернильницу-непроливайку - такие также исчезли в вечности, как и героические тридцатые.
      И вдруг его глаза наполнились слезами, он уронил голову на стол:
      - Отец, отец, как я перед тобой виноват!