Весь путь до города Соляного озера путешественники были в напряженном состоянии. Один только Старый Билль, казалось, с философским спокойствием молчал на своем сиденье или развлекал себя, мурлыкая под нос какую-то песенку.
      Чайкин тоже молчал. Спутники его, после того как он отказался играть в карты, не обращали на него внимания и по целым дням играли в кости.
      Во время остановок для еды они, однако, гостеприимно предлагали Чайкину и Старому Биллю разные вкусные консервы, которыми они обильно запаслись, и разные крепкие напитки, но и тот и другой отказывались. Они закусывали и пили кофе на станциях или у какого-нибудь ручья, и в это время Старый Билль обменивался несколькими словами.
      Чайкин заметил, что Старый Билль несколько угрюм и нередко пристально поглядывал на двух игроков.
      И однажды Старый Билль шепнул Чайкину:
      — Будьте осторожны с этими молодцами. Не нравятся мне они. Где у вас спрятаны деньги?.. На шее, конечно?
      — Да…
      — Ночью покрепче застегивайтесь. Вы крепко спите?
      — Крепко.
      — Так знаете ли что? Пересаживайтесь-ка лучше ко мне… Скажите, что вам душно сзади… что у вас голова болит или что-нибудь вроде этого…
      Чайкин обрадовался предложению и после остановки пересел к Старому Биллю.
      — Что, товарищ, от нас ушли? — спрашивали спутники.
      Чайкин объяснил, что душно.
      — А не боитесь, что индейцы подстрелят вас и Билля первыми. Эй, идите лучше к нам.
      Но Чайкин отказался.
      Через три дня фургон въехал на большую, широкую, обсаженную акациями улицу города Соляного озера. Чайкин пришел в восторг, увидевши маленькие чистенькие дома, утопавшие в садах. Яблоки, персики и виноград приятно ласкали взор.
      Фургон стоял в городе три часа.
      Чайкин воспользовался этим временем, чтобы закусить, купить фруктов и погулять по городу. Вместе с тем, по совету Билля, он купил бочонок и наполнил его водой.
      — Впереди будет пустыня. Запасайтесь водой.
      В городе Соляного озера сел еще пассажир, и это обстоятельство как будто обрадовало Билля.
      Пассажир был здоровый детина лет за сорок, с ружьем и револьвером. Он сказал, что был возчиком и теперь переезжает во Фриски.
      Неуклюжий, тяжело ступавший, он с первого же взгляда производил приятное впечатление своим добродушным, даже простоватым загорелым лицом, окаймленным русой окладистой бородой. Особенно добродушно глядели его серые глаза. Хотя он и отлично говорил по-английски и сплевывал по-американски, но на янки не походил и вместе с бородой носил и усы.
      Два западных молодца, казалось, не особенно довольны были новому пассажиру. Однако потеснились и дали ему место.
      Фургон выехал из города Соляного озера — города, сделавшегося оазисом среди бесплодной пустыни благодаря необыкновенной энергии и трудолюбию англосаксонской расы, к которой принадлежала сравнительно небольшая горсть людей, первая двинувшаяся через неизвестные песчаные степи и перевалившая через Скалистые горы, где горные тропинки были занесены снегом.
      «Без слез старики не могут рассказывать теперь, — говорит Диксон, — как они взбирались по этим горам, таща за собой фургоны, отыскивая себе пищу, без всякой помощи, без проводников. Сильные и молодые шли вперед, пробивая тропинку для стариков и женщин, отгоняя волков и медведей, убивая змей и охотясь за лосем и диким оленем. Наконец, когда они достигли вершины горного прохода, их глазам представились бесконечные бесплодные, каменистые равнины, с пересохшими ложбинами потоков, с обнаженными холмами, с узкими оврагами, с крутыми пропастями и ручьями горькой воды.
      День за днем, неделя за неделей шли они по этим холодным сиеррам, по этим угрюмым долинам. Пища оскудевала, дикие животные встречались реже; утахи и сенеки выказывали вражду: смертность между переселенцами была страшная, и в конце их путешествия, если когда-нибудь они достигнут конца его, их ожидала такая же обнаженная соляная пустыня!
      И все же они не отчаивались, несмотря на враждебный вид этой страны. Они и не ожидали цветущего рая. Решившись поселиться в этой новой стране, они знали, что в ней никто не жил, потому что ее считали вполне негодной».
      И, остановившись у Соляного озера, в бесплодной, казалось, пустыне, они показали чудо труда. В городе Соляного озера зелень, цветы, вода, красивые дома, банки, гостиница, газеты и вокруг города — цветущие фермы.
      Как только фургон миновал этот оазис, началась каменистая степь, начало той песчаной степи, которая называется великой пустыней.
      На второй день путешествия фургон уже находился в ее границах.
      — Джентльмены! — обратился Старый Билль во время одной из остановок, — нам предстоит тяжелый путь пустыней. Берегите воду и не расходуйте ее легкомысленно.
      О, что это были за ужасные дороги. Песок, один голый песок, и ничего более. Жгучее солнце, палящий зной и нестерпимая жажда. Ступицы вязли в песке, и крепкие сильные мулы шагом тащили фургон.
      Чайкин мужественно переносил тягости путешествия и нетерпеливо ждал ночи, довольно холодной на этой возвышенной пустыне, когда фургон останавливался на ночевку. Разложивши буйволовую кожу, которую ему дал Старый Билль, Чайкин ложился рядом с ним на землю около фургона и подкреплялся сном. Остальные пассажиры спали в фургоне.
      С рассветом Старый Билль поднимался, запрягал мулов при помощи Чайкина, и снова мучительный день, снова песок кругом и скелеты волов, лошадей, а иногда и людей!
      Наконец пустыню миновали, и путешественники ожили, увидевши перед собой степь, покрытую зеленью… Мулы побежали веселей и скоро остановились у ручья с водой. И мулы и люди жадно набросились на воду. Мулов распрягли, пустили на траву, а путешественники, вымывшись в первый раз после выезда из города Соляного озера, расположились основательно позавтракать.
      Два молодые канзасца усердно угощали нового пассажира коньяком, и пассажир не отказывался и, к удивлению Старого Билля, выпил целый стакан сразу, потом другой, третий и не показывал ни малейшего признака опьянения. Только его добродушные серые глаза несколько увлажнились — вот и все.
      — Ловко пьет! — заметил Билль на ухо Чайкину.
      — Да… Вроде русских матросиков! — ответил Чайкин, вспоминая невольно фор-марсового Кирюшкина на «Проворном».
      — Они хотят его накатить! — сказал Билль, запрягая мулов.
      — Зачем? — спросил Чайкин.
      — Чтобы предложить ему сыграть в карты или в кости и нагреть его! Не нравятся мне эти молодцы. Очень не нравятся! — повторил Старый Билль, и его суровое лицо сделалось еще более суровым…
      Старый Билль не ошибся в своих предположениях.
      Как только трое пассажиров, закончив завтрак стаканом горячего грога, весьма полезным, по их словам, во время жары, уселись на свои места и фургон тронулся, один из молодцов предложил своему товарищу от скуки перекинуться в карты.
      — Пожалуй! — равнодушно ответил товарищ.
      Тотчас же пустой ящик из-под галетов был поставлен на сене внутри фургона, и предложивший игру вытащил из кармана две колоды карт.
      — Во что будем играть? — спросил он.
      — Да лучше всего в банк, я полагаю. По крайней мере дело чистое.
      — Чего чище! Кому метать?
      Вынули по карте. Старшая карта оказалась у молодца с широким шрамом на щеке, который предложил играть.
      Тогда он вынул из кармана штанов изрядную горсть золота и положил на ящик.
      Вынул такую же кучку и его товарищ.
      Чайкин повернулся и стал смотреть.
      Началась игра. Золотые монеты переходили из рук в руки.
      Новый пассажир тоже глядел на игру.
      — Пожалуй, и вам хочется взять у меня несколько золотых, джентльмен? — обратился банкомет к возчику.
      Тот был в нерешительности и теребил бороду своими толстыми жилистыми пальцами.
      — Чего вы пристаете, Виль, к джентльмену! — проговорил другой канзасец, красивый молодой брюнет с бледным лицом. — Быть может, джентльмен не располагает свободными деньгами и у него всего-навсе долларов десять, чтобы прожить дня три во Фриски до приискания занятий… Возчики много оставляют на Соляном озере… Не так ли? Добродушный возчик мгновенно преобразился. Скромное лицо его приняло вызывающий вид, и он хвастливо проговорил, взглядывая на брюнета не без некоторого снисходительного презрения.
      — У меня, у возчика Дуна, денег нет? Я не раз капитаном с обозами ходил.
      — Неужели? — с умышленным недоверием в голосе спросил брюнет.
      — У меня, может быть, более денег, чем у вас вместе!.. Как вы думаете, джентльмены, а?..
      — Извините, капитан… Но я смею думать, что вы хватили коньяку больше, чем следовало по этому дьявольскому жару, и преувеличиваете несколько свой текущий счет… Положим, я с собой имею всего лишь триста долларов и чек на тысячу долларов на банкира во Фриски…
      — А у меня вот здесь три тысячи долларов чистоганом в золоте! — воскликнул капитан Дун и, вынув из кармана большой кожаный кошель, потряс им перед физиономиями двух молодых людей. — Слышите, джентльмены?
      — Слышим! — весело ответили оба игрока.
      — Я торжественно прошу извинить меня, капитан. И в доказательство моего глубокого раскаяния позвольте выпить с вами по стаканчику коньяку. В бутылке еще кое-что осталось! — сказал брюнет.
      Капитан добродушно засмеялся и, выпив стаканчик, проговорил:
      — Я не сержусь… Я только хотел доказать вам, что вы неправильно понимаете людей.
      — И вы блистательно это доказали, капитан. Позвольте пожать вашу руку.
      Старый Билль в эту минуту толкнул Чайкина и, когда тот повернулся к нему, шепнул:
      — Величайший болван этот Дун. И он, наверное, не янки…
      И Чайкин нашел, что этот возчик очень уж «прост»: вздумал деньги показывать.
      — Так вы не хотите, капитан, проиграть десяток монет из вашей мошны, а? — спросил банкомет.
      — А может быть, хочу!
      И с этими словами возчик достал из кармана горсть золота и, вынувши из колоды карту, поставил на нее всю эту горсть и спросил:
      — Угодно бить на всю эту штуку?
      — Хотя бы на десять таких! — высокомерно отвечал банкомет, начиная тасовать карты.
      Обернулся и Старый Билль и посмотрел на капитана не без некоторого удивления: тот не был пьян, а между тем, решаясь играть с незнакомыми людьми, ставит крупную ставку.
      Но одобрительная усмешка пробежала по его губам, когда в следующий момент он увидел, как капитан взял вдруг у банкомета карты и, внимательно пересмотрев карту за картой, проговорил:
      — Извините, я хотел пересчитать карты…
      — Только пересчитать? — усмехнулся банкомет.
      — Разумеется. Иначе для чего же? Я не смел бы и предположить, что у такого джентльмена могут быть крапленые карты.
      Банкомет несколько смутился.
      — Тем более, — продолжал с самым добродушным видом возчик, — что я умею отличать крапленые карты и во время игры хорошо слежу за руками, и если увижу, что руки действуют нечисто, то могу хватить по башке так, что человек не встанет.
      И, показывая свою здоровенную руку, прибавил:
      — У меня тяжелая рука. В прошлом году на Соляном озере я так помял одного молодца, который со мной нечисто играл, что он шесть месяцев пролежал больной… Так идет моя горсть… Начинайте!
      Банкомет перевернул колоду. Капитан открыл свою карту. Оказалась пятерка.
      Банкомет стал метать. И Старый Билль и капитан глядели пристально на руки банкомета.
      — Бита! — сказал банкомет, придвигая к себе горсть золота.
      Капитан поставил вдвое больше на туза.
      И туз был бит.
      — Двести долларов проиграл. С меня довольно! — проговорил капитан.
      — А разве отыграться не хотите, капитан?
      — Не хочу.
      — Решительно не хотите?
      — Решительно не хочу и предпочитаю выспаться!
      — Это, пожалуй, будет лучше, Дун! — промолвил, оборачиваясь, Старый Билль.
      — И я полагаю, что лучше! — добродушно ответил Дун.
      И с этими словами растянулся и скоро захрапел.
      Вслед за тем молодые люди прекратили игру и тоже заснули.
      К вечеру фургон остановился на почтовой станции, в устье долины, из которой дорога дальше шла в гору узким и длинным ущельем.
      Вечер был чудесный, теплый и темный. У станции расположился на ночевку обоз; маленькая комната бревенчатого шалаша была полна возчиками, и пассажиры фургона расположились обедать на воздухе.
      Билль куда-то исчез.
      Прошел час, когда он наконец вернулся и расположился обедать, доставши из своего мешка провизию.
      — А скоро мы дальше поедем?.. Пора бы и запрягать! Как вы полагаете, Билль? — обратился один из «молодцов» к Биллю.
      — Я полагаю, что мы дальше не поедем и будем здесь ночевать! — сухо отозвался Старый Билль.
      — Это почему?
      — А потому, что дорога скверная…
      — Но мало ли скверных было дорог… Мы и по ночам ехали… Мы торопимся…
      — Я не поеду! — решительно проговорил Билль.
      И, обратившись к Чайкину, прибавил:
      — В этих местах, случается, агенты большой дороги пошаливают… А милю надо ехать ущельем.
      — Неужели шалят? — изумленно воскликнул канзасец со шрамом на лице.
      — А вы разве никогда не ездили в этих местах, джентльмен?
      — Никогда. Дальше Денвера не бывал.
      — И ничего не слыхали про агентов? — с нескрываемой иронией спрашивал Билль.
      — Слыхать, положим, слыхал. Но чего их нам бояться? Нас пятеро вооруженных людей, не правда ли, капитан?
      Капитан, снова попробовавший и своего коньяку и коньяку любезно его угощавших молодых канзасцев, протянул:
      — Надо слушаться Старого Билля. Он всякую дыру здесь знает…
      — И всяких мошенников и шулеров, даже таких, которые никогда здесь не бывали! — насмешливо прибавил Старый Билль.
      — И я предпочел бы поэтому хорошо выспаться здесь, чем пристрелить какого-нибудь мерзавца, а то и пару. Я своего кошеля с золотом даром не отдам… Так, значит, ночуем здесь, Билль?
      — Ночуем.
      Оба канзасца стали ворчать о том, что, заплативши деньги, они теряют даром время, но Старый Билль не удостоил обратить на эту воркотню внимания и, покончивши с едой, обратился к Чайкину:
      — Не поможете ли развести костер, Чайк?
      Они отошли на несколько шагов, чтобы нарубить сучьев.
      — Надо держать ухо востро, Чайк! — сказал на ухо Чайку Старый Билль. — Эти два молодчика подозрительны… Я думаю, что они агенты большой дороги и могут пустить нам пули сзади во время нападения их компаньонов. Потому я и не еду дальше. А этот дурак капитан, показавший свои деньги, недурная приманка…
      Вернувшись к станции, Старый Билль и Чайкин развели костер позади фургона.
      — Ну, спать, черт возьми, так спать! — проговорил молодой красивый брюнет и полез в фургон.
      За ним полез и другой и сказал капитану:
      — Полезайте и вы… места троим хватит. Отлично выспимся!
      — У костра на воздухе лучше, Дун! — заметил Старый Билль.
      — А пожалуй, что лучше!
      И с этими словами Дун, захватив с собою из фургона попону, одеяло и подушку, подошел к костру и стал стлать себе постель.
      — Так лучше будет! — значительно проговорил Билль.
      — То-то, лучше! — добродушно засмеялся Дун.
      — А вы, Дун, извините, простофиля! — шепотом сказал ему Билль. — Деньги напрасно показывали этим молодцам. Теперь остерегайтесь их. Поняли?
      — Понял. Спасибо, Билль.
      — И не играйте с ними. Они известные шулера.
      — Спасибо, Билль! — ласково промолвил Дун.
      — Ну, а теперь возьмите сюда винтовку да осмотрите револьвер и спите покойно. Я спать не буду… В ущелье шайка агентов. Думаю, что не посмеют напасть. Здесь много людей… А все-таки могут рассчитывать, что возчики перепьются… Впрочем, я предупредил их…
      Дун сходил за винтовкой. Вслед за ним и Старый Билль принес два ружья.
      — Вы что это… в самом деле боитесь агентов? И вы, Билль? Мы не боимся и спать будем! — крикнул из фургона один из молодцов.
      — И хорошо сделаете! — резко заметил Старый Билль.
      Принес и Чайкин попону, одеяло и подушку и, разостлавши все около костра, прежде, чем лечь спать, по обыкновению стал читать «Отче наш», осеняя себя крестным знамением.
      И только что Чайкин окончил молиться, как Дун радостно и взволнованно сказал по-русски:
      — Земляк… российский… Вот не ожидал!
      И Дун, крепко пожавши руку Чайкина, троекратно поцеловался с ним.
      А Чайкин обрадованно сказал:
      — Господи! вот-то где довелось… И давно вы в этой стороне!
      — Шесть лет… А вы?
      — Года еще нет…
      — Давно из России?..
      — Два года тому назад… Я матросом был…
      — Матросом? Да ведь и я матросом на флоте служил… И звать меня Артемием Дунаевым… А по-здешнему выходит Дун… А тебя как звать? — спросил Дунаев, переходя тотчас же на «ты».
      — Чайкиным, Василием Чайкиным, а по-здешнему Чайк…
      — Ну, Чайкин, рассказывай, что нового на родине… Давно ничего не слыхал. Из газет здешних только знаю, что батюшка царь император Александр Второй освободил хрестьян. Волю дал. Ну, а как матросское житье?.. Давай присядем у огонька… И как же я рад земляку… Как же я рад! — говорил Дунаев, закуривая трубку.
      — А я-то рад как…
      Они присели к костру, и Чайкин рассказал земляку свою историю, рассказал про плавание на «Диноре» и про капитана Блэка.
      — Тебе пофартило, братец ты мой, а я таки много прежде натерпелся, пока не нашел места и сделался возчиком… Однако давай-ка побалуемся чайком… Будем пить чай, и я тебе расскажу, как я бежал с корвета «Нырок» и сделался мериканцем… И очень скучал я по России, пока не привык…
      Дунаев достал из своего мешка котелок, чай, сахар и две кружки и, когда чай был готов, предложил Старому Биллю попить чайку. Тот не отказался и проговорил:
      — Соотечественника встретили, Дун?
      — Да, Билль. И тоже бывшего матроса, Билль.
      — Так пусть Чайк вам расскажет, что вы очень глупо поступили сегодня, Дун… А еще капитан!
      Дунаев засмеялся.
      — Раззадорили они меня, черти.
      — Зато теперь не миновать нам агентов… Не пейте слишком много коньяку, Дун. Хоть вы и крепки, — я видел, сколько вы можете выпить, — а все-таки… Ну, пока вы разговариваете, я засну, а в одиннадцать разбудите меня…
      — Разбудим. Спите с богом, Билль.
      Билль после двух кружек чая лег спать.
      А Дунаев, покуривая трубочку и отхлебывая по временам чай, начал рассказывать Чайкину свою историю.
      Говорил он тихо, не торопясь, видимо довольный, что может поговорить по душе с земляком, да еще с матросом.
      Вокруг стояла тишина. Из отворенных окон станции не раздавалось более пьяных окриков. Возчики полегли спать у обоза. Только два часовых сидели у своего костра с ружьями в руках.
      Ночь была теплая.

1