Визирь, несмотря на то, что ему был пообещан привилегированный способ умерщвления, побледнел и подумал о том, что зря он понадеялся на прославленное великодушие Саладина. Несмотря на предсмертное отчаяние, визирь подробно и толково рассказал о нападении Рено Шатильонского на караван.
      - И они отказались взять четыре тысячи золотых? - не поверил Малек Нафаидин.
      - Аллах свидетель, что слова мои истинны.
      - И тогда ты сказал, что сопровождаешь сестру Саладина?
      - Да, господин.
      - Может быть это надо было скрыть и они не стали бы нападать?
      - Они напали бы все равно, господин. Рено Шатильонский искал не денег. Когда я открыл им имя той, которую сопровождаю, я был уверен, что оно защитит принцессу как щитом. Ибо только безумец, по моему разумению, мог пренебречь таким предупреждением. Но видит Аллах, назорей вел себя именно как безумец.
      - Почему же он не убил тебя? - глухо спросил султан, вступая в разговор.
      - Да, действительно, человек, совершивший подобное злодеяние, должен был бы спутать следы, дабы избежать возмездия.
      Хасан молчал.
      - Твой язык прирос к небу?! - воскликнул Нафаидин.
      - У меня нет объяснения.
      Саладин передал мундштук кальяна брату, призывая его тем самым успокоиться.
      - Так ты говоришь, назорей не стремился к тому, чтобы его имя осталось неизвестным?
      - Да, великий.
      - Он повторил тебе свое имя, а потом отпустил тебя, для чего? - Султан медленно провел рукою по глазам, и продолжил. - Думаю для того, чтобы я как можно скорей узнал, кто похитил нашу сестру.
      Нафаидин и визирь с напряженным вниманием следили за султаном.
      - Что за человек этот назорей?
      - Довольно родовитый, - отвечал брат султана. Он живо интересовался латинскими рыцарскими обычаями и хорошо разбирался во внутренних делах крестоносного королевства. С особенным жаром он говорил о Ричарде I, уже заслужившем к тому времени прозвище Львиное Сердце. Нафаидин утверждал, что это единственный воин Запада могущий соперничать с его царственным братом, ибо не Филипп Французский, ни Фридрих Барбаросса, ни, тем более Леопольд Австрийский, для него не годны.
      - Родовит, но дурного нрава. Прежним Иерусалимским королем приговорен к смертной казни.
      - Почему же не казнен.
      Нафаидин пожал плечами.
      - У назореев важно не то, к какому приговорили наказанию, а из чьих уст прозвучал приговор. Короли Иерусалима давно уже не в достаточной силе, чтобы настоять на исполнении своей воли.
      Ответив на вопрос брата, Нафаидин почтительно умолк, хотя любил порассуждать на назорейские темы. Он хорошо знал эти моменты Саладинова раздумья. Мешать ему было нельзя. Никому бы не поздоровилось, попробуй он это. Квадратная, черноусая голова султана склонилась слегка набок, черные глаза затуманились, как осеннее озеро. Казалось, он даже не дышал, изо рта тоненькой самостоятельной струйкой тянулся холодный дымок. Своим видом Саладин напоминал остывший вулкан. Наконец шевельнулся, приступ сосредоточения миновал.
      - Они хотят большой войны.
      - Кто? - в один голос спросили Нафаидин и Хасан, хотя, в общем, конечно, догадывались о чем идет речь. Султан обвел их выразительным взглядом и они устыдились своего вопроса.
      - Не думаю, что сестре нашей грозит какая-то беда, даром что она оказалась в лапах у такого зверя, как этот Рено. Замира им не нужна, им нужна война. Я рассуждал, так - если я не хочу войны, значит ее не хочет никто.
      - Не собирается же этот назорей воевать с нами?
      - Рено уже сделал все, что должен был сделать. Воевать с нами собирается кто-то другой.
      - Король?
      - Не знаю. Ты сам только что сказал, что король слаб. Есть кто-то сильный, кто стоит пока в тени. Может быть это новый тамплиер, может их верховный имам из-за моря.
      - Зачем им это нужно?
      - Пока не знаю, брат. Может быть им нужны деньги, ибо они нужны всем и всегда. Может быть их раздражает то, что мечеть аль-Акса стоит рядом с гробом их Бога, а чтобы разрушить ее, надо победить Саладина.
      - У курдов есть сказка о мудром горском пастухе, которого очень зазывают в гости в долину, а он все не идет, - сказал Нафаидин, - не взять ли нам пример с нашего сказочного предка. Если они так хотят войны, нам надо обмануть их надежды. Выкупить сестру у Рено...
      - Нет, боюсь они нас уже перехитрили. Замиру мы, конечно, освободим, но не выкупишь обратно нанесенное оскорбление. Я убежден, что даже их собственная молва осудит то похищение, но Саладин перестанет быть Саладином, если он не подожжет Иерусалимское королевство в ответ на то, что сделали назорей. Нашему пастуху придется сходить в гости к лукавому землепашцу.
      Пососав мундштук кальяна султан перевел взгляд на своего визиря.
      - Я понимаю, Хасан, что твоей вины в произошедшем нет, или почти нет. Ибо каждый в чем-либо виноват, хотя бы в том что беременит землю. Это назорейская мысль, но она мне кажется справедливой.
      Визирь склонил голову, ожидая приговора.
      - Мое положение затруднительно. Я вижу, что тебя не за что наказывать, но я вынужден тебя наказать, иначе я поселю в сердцах своих подданных сильное изумление. Что же начнется, если я начну миловать слуг, которые не смогли защитить женщину из моего дома.
      Саладин опять затянулся холодным дымом.
      - Тебе придется бежать. Будет возвещено, что ты приговорен к смерти. Я не пошлю вслед за тобою погоню, если тебе повезет ты сможешь затеряться где-нибудь на окраинах царства. Иди.
      В этот день Саладин решил пораньше лечь спать, чтобы поутру не торопясь отправиться к замку сумасшедшего назорея. Но планам султана не суждено было сбыться. Когда хорошо выспавшиеся мерхасы спокойно навьючивали собранные шатры на мулов и верблюдов, в шатер вождя вбежал Нафаидин, вид у него был расстроенный, губы тряслись.
      - Что случилось?
      - Али, - только и смог выговорить отец.
      - Что с ним?
      - Он ускакал.
      - Ускакал? Куда?!
      - Освобождать Замиру.
      - Что это взбрело ему в голову, клянусь знаменосцем пророка, Али никогда не производил впечатление сумасшедшего.
      - Я думаю, он наслушался разговоров.
      - Каких разговоров?
      - Вчера по лагерю пополз слух, что теперь нам спешить некуда, что с назореями мы станем договариваться по-хорошему.
      Саладин внимательно посмотрел на брата.
      - Кто их мог распустить?
      Нафаидин отвел глаза.
      - Слухи, они и есть слухи.
      Султан звучно шлепнул нагайкой по голенищу сапога.
      - Когда он ускакал?
      - Вчера вечером. С ним еще пятеро или шестеро гулямов.
      - Теперь у назореев будет сразу два наших родственника. Что молчишь, брат?
      - Что тут говорить?
      - Не печалься раньше времени. Я люблю Али не меньше твоего и сделаю все, чтобы его спасти. Чего бы это мне не стоило, я спасу его. А теперь иди и распусти слух, что вчерашние слухи оказались ложными. То, что было до сих пор, это всего лишь прогулка. И учти, все то время пока мы будем догонять Али, он будет презирать нас.
      * * *
      Похожие заботы одолевали в то утро и маркиза Конрада Монферратского. На рассвете его пажи настреляли полдюжины перепелов на краю леса в развалинах Галгала и зажарили на костре, разложенном неподалеку от входа в шатер своего господина. Маркиз одобрил их рвение, велел достать из своих передвижных погребов вина получше, не островного, он не любил сладкие кипрские и хиосские сорта, и не местного, слишком терпкого. Вина доставлялись маркизу с родины, из северной Италии, и он, не будучи гулякой и бражником, знал в них толк.
      Приведя в порядок свой туалет, насколько это позволяли условия походной жизни, маркиз послал приглашение обеим дамам находившимся на территории его лагеря, принцессе Изабелле и госпоже Жильсон, попавшейся на глаза его дозору. Маркиз обставил пленение самым изысканным образом, он еще не решил, как ему поступить с этой дамой и не внес ее еще в список лиц опасных для себя, хотя и сильно подозревал в ней чью-то шпионку, но лишить ее возможности отведать печеных перепелов счел слишком жестоким.
      Госпожа Жильсон не заставила себя ждать. Не из-за завтрака, конечно. Узнав, что при войске находится принцесса Изабелла, она разволновалась. Что нужно яффской изгнаннице на Иордане? Вчера она не решилась задать этот вопрос маркизу, ибо вопросы задавал вчера он и, по большей части, весьма каверзные.
      Утро оказалось не столько мудренее вечера, сколько приветливее. Коря себя за вчерашнюю подозрительность, маркиз был в отношении плененной гостьи весьма любезен. В ожидании появления за завтраком принцессы, они мирно и занимательно беседовали.
      Первым стал проявлять нетерпение маркиз. Он справедливо полагал, что для того, чтобы пересечь небольшую рощу меж шатрами, не нужен целый час. Он велел одному из пажей, еще раз сходить к принцессе и поторопить ее, очень любезно, но все же поторопить.
      О том, что Изабелла и госпожа Жильсон как-то связаны, маркиз не догадывался и пленница не спешила его просветить на этот счет. Она была готова к тому, что разразится скандал, он мог стать источником очень ценных сведений, которые в чинной, благонамеренной беседе не добудешь. Был, правда, риск, что принцесса захочет свести с ней счеты, но госпожа Жильсон надеялась, что маркиз все же не позволит ей это сделать в своем присутствии. Зачем ему такая слава?
      - Однако, - сказал Конрад, косясь в сторону всплывающего над кронами светила. Удивиться еще сильнее ему пришлось, когда прибежавший паж, сообщил, что принцессы в шатре нет, и, по всей видимости, нет нигде в лагере.
      - Так где же она? - заорал маркиз на пажа. По сути, вопрос был обращен не к перепуганному юноше, а скорее, даже к себе самому.
      В нем звенело все скопившееся за последние дни недоумение и раздражение. Маркиз, бывший одним из самых толковых и предусмотрительных людей королевства, впал в состояние ярости от того, что им вертит, как считает нужным, двадцатилетняя девчонка, а он даже приблизительно не представляет, что ей надо.
      - Хотите маркиз, я вам скажу, где принцесса?
      Конрад резко повернулся к госпоже Жильсон. Оказывается он глупее не одной только Изабеллы, а всех женщин Иерусалимского королевства. Одна исчезает неизвестно куда, вторая неизвестно почему знает куда исчезла первая!
      - Сделайте одолжение, - проскрипел зубами маркиз.
      - Она направляется к замку Шант.
      - Какого дьявола ей там может быть нужно?
      Пленница удивленно подняла брови.
      - Это замок Рено Шатильонского.
      И тут маркиз... он чуть не ослеп от яркости открывшейся ему мысленной картины. Что же со мной произошло? - вопрошал он себя, и не было ответа на это вопрошание. Ведь он великолепно же знал о том, что у Изабеллы еще совсем недавно был бурный роман с этим негодяем. Знал, но из каких-то непонятных соображений дал мистической пелене упасть на свои глаза. И о том, что Шатильонский разбойник гнездится где-то в Заиорданье тоже ведь слышал. Как же могло случиться что он, человек с государственным умом не свел в своем сознании эти два вопиющих факта, имея на размышление целую неделю медленного дрейфа от Яффы к Иордану?! Говорят, что муж последним узнает о том, что вытворяет его жена. Но он ведь даже еще и не муж, но глупости положенные по этой роли уже делает. Что же будет дальше?!
      - Думаю, она сбежала еще вчера вечером, - сказала госпожа Жильсон.
      - Почему вы так решили? - подозрительно спросил маркиз.
      Пленница усмехнулась.
      - Просто ночью темнее, чем днем.
      Из-за деревьев, подступавших вплотную к шатру, донесся чей-то плач.
      - Это еще что?!
      В ответ на этот раздраженный вопрос появился один из пажей, он тащил на веревке карлика Био, единственного из свиты, кто не понадобился при побеге. Карлик размазывал по лицу обильные слезы, богатырская его шевелюра была забита хвойными иголками. Пользы от этого обломка окружения принцессы было немного. На все вопросы был один ответ - спал. И всем было понятно - не врет. Это почему-то особенно разозлило маркиза. Он велел убрать это укороченное существо с глаз долой и высечь.
      - Отчего вы убеждены, что Изабелла отправилась именно к Шатильону?
      Госпожа Жильсон пожала плечами.
      - Привилегия умных мужчин задавать глупые вопросы. Куда же ей еще направляться, мессир?
      - Не сочтите за труд, изложите поточнее вашу мысль.
      - Извольте. Недавно граф Рено пленил сестру Саладина. И держит ее в замке Шант. Новость эта, дойдя до принцессы, возбудила ее воображение, плодами которого и питается, как известно, ревность. Трудно сказать, зачем она потащила с собою вас и ваше войско, может быть за время вашего совместного путешествия в ее душе происходила борьба, она пыталась подавить в себе ревнивое чувство. Впрочем чужая душа темна для понимания. Особенно чужая женская душа.
      Конрад изо всех сил старался удержать себя в рамках приличий. Его душила нестерпимая, лютая ярость, он чувствовал себя обесчещенным, преданным, обворованным. Если бы эта голубокровная шлюха появилась здесь... нет, он бы не знал, что делать с нею. Одновременно с приступами вышеописанных чувств, маркиз удивлялся себе. Неужели расстройство отдаленных и неверных политических планов способно ввергнуть его в такое бешенство и страдание?! Здесь что-то другое. Он ведь соглашался на брак с Изабеллой, будучи прекрасно осведомлен о ее недавнем романе с Рено. Что же, собственно, случилось, если смотреть с этой точки зрения - еще один эпизод отлично ему известного романа.
      - Сударь, - тихо позвала госпожа Жильсон.
      Он повернул к ней лицо и с трудом увидел ее, никак не мог освободиться от безжалостных и многочисленных мыслей.
      - Сударь, я хочу попросить вас об одолжении.
      - Какое одолжение? О чем вы?! - недовольно поморщился маркиз.
      - Я должна быть там.
      - Где там? В замке Рено?
      - Да.
      Конрад вдруг усмехнулся.
      - И вы тоже?
      - И я, не знаю за кого вы меня приняли, на самом деле я одна из тех, для кого особое счастье заключается в том, чтобы лишний раз увидеть того негодяя.
      Маркиз с размаху пнул вертел с перепелами, птицы разлетелись в разные стороны как живые.
      - Разрази меня гром, это слишком даже для моей несчастной головы. Что же, теперь все женщины Палестины направляются к замку Рено Шатильонского?!
      Госпожа Жильсон опустила голову.
      - У меня дурные предчувствия, сударь.
      - У вас только предчувствия, а у меня уже дела дурные. Я с двумя сотнями людей прохлаждаюсь на берегу Иордана, когда багдадские арабы грабят мои владения на берегу Асфальтового озера, когда в столице сотня влиятельных людей день и ночь думает о том, как бы меня поскорее прирезать или вздернуть. Ах, да что там говорить!
      - Не знаю, успокоит ли вас мое соображение, но все же скажу. По моему мнению, принцесса Изабелла помчалась в замок Шант отнюдь не за тем, чтобы пасть к ногам Рено, или ему на грудь.
      - Надеюсь, - нервно усмехнулся Конрад, - ну а от меня, что вам нужно?
      - Отпустите меня, сударь. Не слишком это рыцарское дело становиться на пути влюбленной женщины.
      Конрад прошелся вокруг разгромленного костра.
      - Честно сказать, я и сам не знаю, для чего вы мне здесь.
      Лицо госпожи Жильсон осветилось.
      - Так я могу ехать?
      - Я даже дам вам провожатых.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      ВСТРЕЧА ВЛЮБЛЕННЫХ
      - Кто это? - спросил Рено.
      - Похоже, что сам Саладин, - ответил Филомен, всматриваясь в бурлящую перед стенами замка толпу всадников.
      - Очень любезно с его стороны, он верно прибыл затем, чтобы извиниться за вызывающее поведение своего племянника, - пошутил граф, но никто из стоящих рядом не поддержал его расположения шутить.
      Со всех разом слетел многодневный хмель, когда они поняли, что именно их ожидает. У Саладина было по крайней мере впятеро больше сил, да к тому же, к нему могли в любой момент подойти подкрепления.
      Назорейским рыцарям помощи ждать было неоткуда, они слишком хорошо это знали.
      В замке поднялась суета, грозившая в любой момент перейти в панику. О том, чтобы сопротивляться, не могло быть и речи. Если бы султану пришло в голову атаковать укрепления замка сходу, он не встретил бы никакого организованного сопротивления. Рено попытался навести порядок, но ни уговоры, ни угрозы, ни выбитые зубы - ничто не могло привести в воинственное состояние духа его похмельное войско. Оказывается вешать беззащитных поселян и нападать на караваны - это одно, а встретиться в честном бою с сарацинской гвардией, - это совсем другое. Единственное чего удалось добиться Рено Шатильонскому от своих людей, это чтобы они не кинулись спасаться бегством из замка. Он сумел втолковать им, что это наиболее верный путь в могилу, ибо люди Саладина легко обнаружат их и переловят, потому что лошади у них порезвее. В конце концов, кое-кого удалось даже загнать на стены, чтобы стоя на них, они демонстрировали врагу, что замок все же как-то охраняется.
      Два десятка человек он лично погнал к пролому, имевшемуся в задней части замка, оставляя беззащитным весь нижний уровень укреплений. Пока люди Саладина не разузнали о нем, его следовало хоть как-то заделать.
      - Вы что же, все-таки намерены драться! - тревожно спросил отец Савари.
      - Нет, я намерен торговаться и для этого укрепляю прилавок.
      - Как вы можете шутить в таком положении?!
      Рено, в ответ на эти причитания, пообещал госпитальеру, что если тот не перестанет к нему приставать с нелепыми разговорами, то он прикажет пролом в стене заткнуть его жирным телом. Отец Савари понял, что граф выражается отнюдь не фигурально и ретировался. Собрал пятерых своих слуг и велел им быть наготове. Очень может статься, что им придется покинуть этот сумасшедший замок внезапно. Слуги бурно выразили свое согласие с планами своего хозяина и обещали в деле бегства проявить максимум смелости и решительности.
      Саладин встал лагерем в виду стен замка Шант. Стало понятно, что в ближайшие дни он не бросится в атаку, решив, очевидно, получше изучить обстановку. Это известие, вкупе с железными кулаками графа, несколько успокоило обстановку в замке. Когда человеку, готовившемуся умирать немедленно, сообщают, что смерть откладывается, у него появляется способность рассуждать, иногда даже здраво.
      Дозорный, стоявший на башне, крикнул, что от сарацинского лагеря отделились три всадника и направляются к восточным воротам. Видимо парламентарии, это можно было предвидеть. Саладин не начнет штурма, пока будет опасаться за жизнь любимой сестры и дражайшего племянника.
      Переговоры состоялись прямо во дворе, у самых ворот. Рено сам настоял на этом, он хотел, чтобы все слышали какие он выдвигает условия. Он заявил посланцам султана, что готов не защищать замок Шант, не держать в плену принцессу Замиру и благородного Али, взамен требуя одного, чтобы его людям была дана возможность покинуть замок живыми.
      Присутствующие шумно выразили свое согласие с условиями вождя.
      Посланец султана настаивал на другом варианте решения проблемы. Он предлагал прямо сейчас вернуть пленников, после чего предаться в руки султана для справедливого суда. Всем известно благородство и великодушие Саладина, и те, кто не запятнал свои руки кровью, а совесть лжесвидетельством, могут вне всякого сомнения рассчитывать на снисхождение.
      - Не много ли нам предлагает султан Саладин в обмен на сестру и племянника? - ехидно спросил Рено.
      Толпа, окружившая место переговоров, поддержала своего вождя криками не только громкими, но и воинственными. Они знали, что им следует бояться именно справедливого суда.
      - Вы слышите? - обратился Рено к послу, - это наш общий ответ вашему господину. Если он все-таки решится на нас напасть, то мы сначала вывесим на стенах его родственников, а потом уж будем драться. Ничего другого нам не остается.
      Лицо посла, высокого сухощавого старика, посерело, он не мог вернуться к Саладину с таким ответом.
      - По местам! - скомандовал в этот момент Рено и крикливая масса полубандитов, из которых состоял гарнизон Шанта, неожиданно беспрекословно подчинилась команде. Это слаженное, множественное движение произвело большое впечатление на посла. Он сказал, по возвращении Саладину, что боеспособность людей Рено, пожалуй, очень велика. Это не просто разбойничья ватага, как можно было ожидать.
      В то время, когда на площади перед воротами происходили публичные переговоры и никто особенно не следил за тем, что творится вокруг замка, в пролом, который было велено заделать и который никто не спешил заделывать, прокрались снаружи два человека. "Строители" в это время горланили вместе с остальными на площади. Этими двумя таинственными гостями были принцесса Изабелла, одетая в костюм де Комменжа, и верный Данже. Желание увидеть все своими глазами - имеются в виду взаимоотношения Рено с сестрой султана, было намного сильнее страха, приличий и даже доводов здравого смысла. Она понимала, что осажденный разъяренными сарацинами замок не лучшее место для выяснения отношений с неверным любовником, но понимала она это умом. Сердце же заставляло ее делать то, что она делала.
      Это неукротимое стремление можно было бы выставить как пример исключительного женского характера, способного безоглядно вырваться за пределы, очерченные куртуазным кодексом. Можно было бы, но дело в том, что этот поступок оказался не единственным подобным в этот день. Всего через каких-нибудь полчаса после Изабеллы, к тому же самому пролому явилась госпожа Жильсон. Проникнуть в замок незаметно ей не удалось. Работники, заделывавшие пролом, уже вернулись на место и она попала прямо в их руки. Явление холеной дамы среди пыли, грязи в осажденном замке, затерянном на краю христианского мира, произвело на них сильное впечатление. Дама требовала, чтобы ее отвели к графу. Полуголые верзилы, возившиеся с необожженными кирпичами, не нашли, что тут можно возразить. Тем более, что госпожа Жильсон, когда считала нужным, могла говорить убедительно.
      - Вы?! - удивленно воскликнул Рено, думавший, что он утратил способность удивляться.
      - Я, граф.
      - Клянусь стигматами св. Береники, не ожидал вас здесь увидеть!
      - Я польщена, что вы не забыли мое имя, - сказала Береника Жильсон.
      - Смею ли спросить, что вас привело сюда?
      - Перестаньте паясничать, я рискуя многим, примчалась сюда, чтобы спасти вас.
      - От кого, может быть от Саладина?
      - Есть мне кажется человек, который желает вашей смерти.
      Рено расхохотался во всю силу своих легких.
      - Взойдите на стену, сударыня, и вы увидите тысячу таких людей.
      - Прекратите, граф, прекратите, - в голосе Береники Жильсон задрожали неподдельные слезы.
      - Надеюсь вы не станете рыдать прямо здесь?!
      - Вы ничего не понимаете! - крикнула шпионка, теряя самообладание, меня послали затем, чтобы отравить вас.
      - Вот так здорово, вы предупреждаете меня против себя. А может быть просто жара, дорога, и вам приснилось что-то?
      - Рено, - жалобно сказала госпожа Жильсон, и его передернуло от этой неуместной нежности.
      - Извините, сударыня, вам следует сначала разобраться со своими чувствами, у меня, увольте, нет времени помогать вам в этом. У меня, сударыня, крепость, осада.
      Рено решительно покинул незваную гостью, бросив мажордому.
      - Филомен, придумайте что-нибудь.
      - Что тут можно придумать, мессир? - искренне развел руками тот.
      - В башню, в башню, там теперь у нас будет женский монастырь.
      Саладин долго и неспешно совещался с братом и другими военачальниками. Все держались одного мнения. Такой человек как Рено пойдет на все. Его поведение уже доказало, что свою жизнь он не ставит и в грош, он сто раз мог покинуть замок, но с упорством умалишенного сидел здесь, поджидая султана с войском. Станет ли он беспокоиться об участи принцессы Замиры?!
      - Так вы советуете мне принять его условия?
      - Да, - отвечали приближенные, - случай отомстить будет.
      Внутренне Саладин был согласен с этим мнением. Причем мести заслуживает не только этот безумный разбойник, но и все преступное королевство, а может быть и весь христианский мир.
      - Утром, - повернулся султан к Арсланбеку, уже один раз возглавлявшему посольство в Шант, - ты поедешь туда и скажешь, что я согласен. Они, могут убираться.
      Изабелла с помощью Данже отыскала в одном из внутренних, захламленных дворов замка убежище в виде небольшого чулана. Никто не обратил на странную пару никакого внимания, всем было не до того. Оставив госпожу в относительной безопасности, Данже отправился на разведку. Пообтирался возле башни, поболтал с конюхами, взобрался даже на стены и окинул подслеповатым взглядом сарацинский лагерь, над которым даже в утренний час курилось несколько бледных дымков. Вскоре Изабелла имела подробные сведения обо всем, что творилось к замке. Она рассчитывала "поговорить" с Рено этой ночью, а до этого она надеялась собственными глазами увидеть каковы все же отношения графа с его пленницей.
      Весь день прошел в напряженном и тоскливом ожидании. Никто из защитников крепости не сомневался, что на рассвете будет штурм. К вечеру начали разжигать повсюду костры, никто не собирался ложиться спать. Рено закатил очередную пирушку и подобраться к нему было невозможно, хотя следить за его действиями не составляло труда. В эту ночь он не пожелал навестить свою новую возлюбленную.
      С наступлением настоящей темноты, Изабелла выбралась из своего убежища и начала бродить меж кострами, выбрасывавшими в небо целые фонтаны искр. Ей передалась атмосфера истерического ожидания. Слишком многое должно было решиться завтра. Из отрывков разговоров, которые улавливали ее уши, у нее сложилось весьма причудливое представление о том, почему Саладин столь суров в своих требованиях. Не столько потому, что Рено пленил его сестру, сколько потому, что не спешил ее возвращать, так считали почти все.
      На эту тему беседовали два бургундца, следившие за одним из костров.
      - Да зачем она ему нужна? - спросил один возясь с мозговою костью, стараясь добыть из нее немного ума.
      - Неужели ты не понимаешь? - искренне удивился второй.
      - Нет, клянусь ключами св. Петра.
      И тут последовало незамысловатое, откровенное объяснение, заставившее волосы Изабеллы встать дыбом. Она стояла в двух шагах за спинами беседующих, отсвет костра время от времени выхватывал из темноты ее лицо, которое в этот момент вполне могло бы подойти ангелу гнева. Мужчины вообще очень легко и беззаботно рассказывают гадости о женщинах, у воюющих мужчин мнение о женском поле особенно пренебрежительное. Изабелла находилась в таком состоянии, что ей явно было не под силу отделить зерна истины от плевелов обычной болтовни. Она стоически беззвучно вынесла все грязные измышления глупого солдафона на предмет постельных взаимоотношений графа с пленницей. Он выдумывал настолько баснословно, что даже собеседник счел нужным, справедливости ради, возразить.
      - Что-то я не видел, чтобы граф наведывался в башню по ночам.
      - Наверное ты не видел и того, как граф посещает нужник, но не станешь же из-за этого утверждать, что он питается святым духом.
      Неизвестно поверил ли этому в высшей степени аргументированному заявлению прожорливый бургундец, но Изабелла поверила ему сразу и до конца. Остаток ночи она решила провести возле пресловутой башни, дабы пресечь очередной поход предателя Рено за сарацинскими ласками.
      Принцесса была вооружена. На поясе у нее болтались ножны с великолепно заточенной мизеркордией. Устроившись на камне неподалеку от входа, она грела в ладони удобную рукоять.
      Данже молча стоял в темноте у нее за правым плечом, он даже и не пытался что-то советовать. Он хорошо чувствовал состояние принцессы.
      Лезть к ней сейчас с какими-то словами было просто опасно.
      Не только Изабелла напряженно бодрствовала в ночи. Не спал и отец Савари. В нем боролось стремление поскорее унести из обреченного замка свои старые ноги, с желанием отличиться перед своим орденским начальством. Уж он то прекрасно понимал, что в сложившемся положении войны не миновать. Вернет Рено Замиру ее брату или нет, это уже не имеет значения. Ибо оскорбление уже нанесено, латиняне нарушили свой же кодекс чести и Саладин имеет возможность выступить против них с позиций моральной правоты. Никто ни на востоке, ни на западе не посмеет его осудить, что бы он ни сделал. Итак, Иерусалимское королевство втягивается в войну, которая обречена стать войной непопулярной.
      Трижды за ночь отец Савари решал, что надо немедленно бежать, но трижды отменял свое решение. Во-первых, это ночное бегство таило определенные опасности, в темноте никто не станет разбирать кто перед ним, воин или пастырь. Безопаснее попасть к Саладину в плен, он, что общеизвестно, не воюет со священниками. Но сохранив свою жизнь, он навсегда потеряет доверие великого провизора.
      Госпожа Жильсон лежала на старом одеяле в углу большой каменной комнаты и тихо плакала. Посреди помещения горел огонь в медной жаровне на закопченном треножнике. Принцесса Замира и все шесть ее служанок сбились в испуганную кучку в другом конце комнаты. Они переговаривались шепотом и время от времени вытирали пот со лба раненого Али. Он тихо постанывал. У него скорей всего были сломаны какие-то кости, но замковый лекарь сбежал еще на прошлой неделе, почуяв неладное.
      Сестра Саладина давно уже была за пределом своих психических сил. Каждый день, каждый час и каждую минуту, она ждала шумного грязного вторжения назорейских бандитов, и то, что это вторжение откладывалось, лишь терзало ее нервы и изматывало душу. Спутницы не могли ее успокоить, они ждали того же самого, скорее даже их положение было хуже, чем положение принцессы. Она, в общем, могла бы рассчитывать хотя бы на минимум снисхождения и уважения со стороны главаря. Им же просто грозила опасность пойти по солдатским рукам.
      Но и в эту, самую удушливую, самую тревожную ночь, Рено не пришел. Он предпочел привычное общество собутыльников обществу своей очень родовитой и очень запуганной пленницы. Это не развеяло подозрений Изабеллы, просидевшей возле входа в башню всю ночь. Если бы принцесса Замира узнала под чьею охраной она находится она, пожалуй, удивилась бы.