Слово попросил Горбачев. В своем, как всегда, путаном выступлении он довел до сведения съезда, что оригинала секретного протокола нет ни у нас, ни в Германии. При этом он сослался на разговор с Колем. А затем… поддержал создание комиссии по изучению документа, оригинала которого, как он утверждал, не существует! Через день постановление было принято подавляющим большинством голосов. Против проголосовали 6 депутатов, воздержались — 7. Председателем комиссии был избран член Политбюро ЦК КПСС Яковлев.
      После этих событий прошло уже много времени, и тем не менее следует сказать, что ситуация с секретным протоколом была непростая. Большая часть членов Политбюро полагала, что если нет оригинала, то с правовой точки зрения не может быть и речи о пересмотре протокола. Другую позицию занимал Яковлев. Он считал, что достаточно копий, о которых было известно еще с 1948 года, когда госдепартамент США опубликовал сборник “Советско-нацистские отношения 1939-1941 гг.”. Среди них был так называемый секретный протокол к советско-германскому договору 1939 года.
      Я лично также не раз обращался к Горбачеву с вопросом: действительно ли не существует оригинала? Однажды он попросил принести в кабинет карту, сделанную на листе ватмана. Выполнена она была вручную. На ней определены границы территорий после военных действий 1939 года. На карте стояли две подписи — Риббентропа и Сталина. Кроме того, рукой Сталина красным карандашом были сделаны некоторые изменения в нашу пользу и его карандашная подпись. Кстати, на этой карте стран Прибалтики не было. Больше никаких документов по этому вопросу члены Политбюро не видели.
      Прошло несколько лет, и стало известно, что Горбачев обманывал своих соратников в Политбюро ЦК, народных депутатов СССР, да и всю общественность страны.
      Что же происходило на самом деле? В 1985 году, когда Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, А. Лукьянов, в то время заведующий Общим отделом ЦК, доложил ему о том, что в архиве Политбюро в специальном секторе хранятся строго засекреченные пакеты. Примерно через год новый заведующий Общим отделом ЦК В. Болдин также доложил генсеку, что в особом архиве Политбюро находятся документы, хранящиеся в невскрытых пакетах, и среди них есть секретные документы и по советско-германскому договору 1939 года, и по Катыни.
      По словам Валерия Ивановича Болдина, он принес генсеку эти конверты в запечатанном виде, хотя по инструкции вскрывать их должен был заведующий Общим отделом ЦК.
      Горбачев сам вскрыл пакеты. В них лежали документы по договору и карта, о которой я уже сказал. Таким образом, мне и, по-видимому, еще некоторым членам Политбюро, в том числе и Яковлеву, из секретного пакета была показана только карта. На вопрос Болдина, следует ли ознакомить кого-нибудь из членов Политбюро с этими документами или доложить о них на заседании Политбюро, Горбачев ответил отрицательно и добавил, что при необходимости он сам ознакомит с ними кого надо. Генсек лично запечатал конверты и вернул их для хранения в специальном секторе архива Политбюро в Общем отделе ЦК. Имеются сведения, что до 50-х годов эти документы находились в МИДе, а уже затем были переданы в ЦК КПСС.
      Итак, Горбачев знал об этих документах, знал о них и В. Болдин. Однако первый сознательно утаивал данную информацию, а второй выполнял требования генсека не распространять ее. Из этого можно сделать заключение, что и председатель специальной комиссии Съезда народных депутатов А. Яковлев тоже был в неведении и видел, как и я, только карту, о которой доложил съезду.
      После разрушения СССР и запрета КПСС архивы, в том числе и архив Политбюро, перешли в ведение президента России Б. Ельцина. Вот тогда и были преданы гласности эти документы, более того, даже переданы другим государствам, например Польше.
      В продолжение темы секретных документов по Прибалтике я позволю себе высказать собственное мнение. Из опыта мировой и отечественной истории можно сделать общий вывод, что все государства во все времена использовали секретные договоры и соглашения, дабы защитить или удовлетворить свои интересы. Это всегда было неотъемлемой частью политики и дипломатии.
      Во время Первой мировой войны ее участники с обеих сторон имели секретные coглaшeния. В ноябре 1917 года Ленин опубликовал “Тайные договоры” стран Антанты, в которых было четко зафиксировано, что должны были получить Англия, Франция. России обещали определенные территории Австро-Венгрии, Турции, Персии и Афганистана.
      Кстати, литовская делегация в своих устремлениях выйти из состава СССР постоянно делала упор на Московский мирный договор от 12 июля 1920 года, который предоставил ей суверенитет. Так вот, этот договор также имел секретные соглашения! Они определяли степень участия Литвы в действиях “войск Рабоче-крестьянского правительства РСФСР” против Польши с использованием территории Литвы и с соблюдением нейтралитета последней. Что, между прочим, обеспечило беспрепятственный проход через Литву в Россию отступающих из Польши красноармейцев. Соблюдение Литвой этих секретных соглашений было соответственно оценено большевиками. Измученная войной, голодающая Советская Россия 16 октября 1920 года передала литовскому правительству 3 миллиона рублей золотом. До этого, на основе того же Московского мирного договора, 14 августа 1920 года командование Красной Армии передало город Вильну и прилегающие территории литовским вооруженным частям. Об этом нынешние власти, нещадно эксплуатируя секретные протоколы Риббентропа — Молотова, стараются забыть.
      Новейшая история густо насыщена всевозможными секретными соглашениями и договорами. Примерно в то время, когда был подписан договор между СССР и тогдашней Германией, за две недели до нападения Германии на Советский Союз, 10 мая 1941 года, заместитель Гитлера и основатель “старой гвардии” нацистской партии Р. Гесс перелетел на самолете в Великобританию. Англичане засекретили дело Гесса на 60 лет, а когда подошло окончание этого срока, продлили его еще на много лет. По-видимому, у наших союзников во Второй мировой войне есть особые причины не предавать гласности это дело.
      Вернемся снова к пакту Риббентропа — Молотова от 23 августа 1939 года и секретному протоколу к нему. В них ничего не говорится о намерении СССР напасть на Прибалтику либо каким-то иным образом оказать на нее воздействие. Сегодня это можно прочитать в документах, ставших доступными каждому. Более того, в пункте первом протокола говорится, что интерес Литвы по отношению к Виленской области признается обеими сторонами. Это произошло после того, как за полтора года до этого, в марте 1938 года, руководство Литовской республики в своей столице Каунасе юридически отказалось в пользу Польши от своих претензий на Вильну и Виленскую область.
      Раздел “сфер интересов” по этим документам — это не раздел суверенных государств и не договоренность об их захвате. Это практически соглашение между договаривающимися сторонами об их деятельности, военной и политической, до определенной ими географической линии.
      Накануне Второй мировой войны Советский Союз, безусловно, пытался создать вдоль своих границ буферную зону, повышающую безопасность страны. Кстати, такова общепринятая практика, и здесь нет ничего противоречащего международному праву.
      Давайте представим, что если бы тогда не было разграничительной линии, то в 1939 году и Прибалтика — при молчаливом согласии Запада — была бы оккупирована Германией. Мир стал бы иным, и современным политическим деятелям суверенных ныне прибалтийских стран некому было бы задавать вопросы по этому пакту. Разве только Гитлеру? Вряд ли они посмели бы сделать это.
      Я глубоко убежден, что настанет время, и объективные историки и ученые вынесут свой вердикт по состоянию дел в Европе перед началом Второй мировой войны, а также действий Сталина в тот период. Многие сейчас рассматривают шаги советского руководства с позиций 1990-х годов, а не 1939 года, когда война с мобилизованной фашистской Германией была уже на пороге нашей страны — а нам так необходимы были хотя бы еще несколько лет мира, чтобы подготовиться к этой жесточайшей схватке.
      Перенесемся в наше время и посмотрим на современный “раздел сфер интересов”. Спустя шесть десятилетий США наполнили новым смыслом это понятие. Оно преобразовалось в “зоны жизненных интересов”, позволяющие американским “борцам за демократию” под надуманным предлогом осуществлять агрессию против суверенных государств — Югославии, Афганистана, Ирака, с прицелом на Иран, Сирию и далее — на страны, которые не вписываются в понятие американской “демократии”. В американских карательных операциях активно участвуют прибалты. И в то же время они нагло талдычат нам, жителям России, да и народам других стран старой Европы, о пресловутом пакте Риббентропа — Молотова и советской “оккупации”.
      Но вернемся в 1989 год, к работе комиссии, которую возглавлял Яковлев. По его словам (книга “Омут памяти”), началась нудная и тяжелая работа. Представители прибалтийских республик занимали радикальную позицию, их активно поддерживал народный депутат СССР Юрий Афанасьев. Интересна и личная точка зрения председателя комиссии. Он говорит, что “в сущности, со многими замечаниями и требованиями прибалтов можно было согласиться, но решения обвинительного характера в адрес СССР съезд все равно не примет”.
      В своих мемуарах Яковлев умалчивает о том, что в июле 1989 года предложения комиссии не были вынесены на Съезд народных депутатов, а направлены в Политбюро ЦК КПСС. В своей записке он говорил о неуступчивости народных депутатов, в том числе и членов КПСС. Для придания твердости своей “партийной позиции” в борьбе с “агрессивными прибалтами” Яковлев проинформировал Политбюро, что удалось убрать требование Ю. Афанасьева об “осуждении сговора с фашизмом”, не допустить признания прямой связи между секретными протоколами и вступлением Эстонии, Латвии и Литвы в Советский Союз в 1940 году и т. д.
      В записке Яковлева в Политбюро было достаточно много информации по поводу того, какую позицию занимал тот или иной народный депутат. Но главный, основополагающий вопрос Яковлевым не был решен — а вопрос этот был ключевым, и если бы удалось решить его, то дальнейшие события в Прибалтике могли бы пойти по другому сценарию. На этот вопрос руководитель комиссии практически сам дает ответ в своей записке в Политбюро:
      “Можно было бы предпринять попытку внедрить в проект заключения комиссии мысль о том, что существующие в Европе территориальные реальности есть итог Второй мировой войны и, следовательно, покоятся на других реальностях, чем договоренности 1939 года с Германией. Если бы это удалось, приверженцы восстановления “независимости” трех республик были бы вынуждены менять свою тактику”.
      Это действительно так, но возникает вопрос: почему Яковлев в своей записке использует такие осторожные фразы, как “предпринять попытку”, почему “можно было бы”, а не “нужно”? Тем более что он прекрасно знал, что с правовой точки зрения признание существования протокола не имело никакого значения, так как он вообще не включался в процедуру ратификации договора и с чисто юридической стороны не мог определять судьбу государств. Да и весь договор о “дружбе” сгорел в военном пламени 22 июня 1941 года. Поэтому автор записки только повторил аксиому, что послевоенное строительство Европы осуществлялось на совершенно иной основе — в соответствии с международно-правовыми нормами, зафиксированными в Уставе ООН и в Заключительном акте общеевропейского совещания в Хельсинки в 1975 году.
      24 декабря 1989 года, в последний день работы второго Съезда народных депутатов СССР, А. Яковлев доложил об итогах деятельности комиссии. Нет необходимости останавливаться на содержании этого доклада и тем более цитировать какие-либо его положения. Он был опубликован в СМИ того времени, в стенограмме съезда, в мемуарной и специальной литературе.
      В тот же день было принято постановление съезда по этому вопросу. Я позволю себе процитировать только один пункт этого документа:
      “Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания “секретного дополнительного протокола” от 23 августа 1939 года и других секретных договоренностей с Германией. Съезд признает секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания.
      Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств”.
      За принятие постановления проголосовали “за” — 1435, “против” и “воздержалось” — 517 народных депутатов.
      Второй Съезд народных депутатов этим решением юридически закрепил политическую победу прибалтов. К тому же хронологически это совпало с расколом Компартии Литвы на ее XX съезде. Создание самостоятельной Коммунистической партии Литвы плюс официальное осуждение Съездом народных депутатов документов, согласно которым Литва вошла в состав СССР, — все это как бы слилось в единый, все сильнее бурлящий поток и выводило сторонников отделения Литвы от СССР на прямую дорогу к достижению поставленной цели.
 
      Создавшееся в Литве положение к концу лета 1989 года вызывало в Москве большую тревогу. К тому же 23 августа, в 50-ю годовщину подписания пакта Риббентропа — Молотова, “Саюдис” провел широкомасштабную политическую акцию под названием “Путь Балтии”. Участники держат транспаранты: “Горбачев, выведите Красную Армию из Литвы”, “Русские оккупанты, идите домой”, “Литовцы и поляки! Объединяйтесь в борьбе с общим врагом”. Цепочка людей длиной во многие сотни километров протянулась от Вильнюса до Риги и Таллина. В акции приняли участие несколько сот тысяч человек, было задействовано большое число автобусов и до 30 тысяч личных автомобилей. Митинги состоялись по всей трассе. Акция транслировалась по республиканскому радио прибалтийских республик.
      Подобным образом развивались события в Латвии и Эстонии, но при этом все строго координировалось с Литвой. Если учесть, что происходящее освещалось средствами массовой информации, в том числе и зарубежными, велись прямые передачи по радио и телевидению, — безусловно, был достигнут значительный идеологический эффект и воздействие на население Прибалтики.
      Было бы наивно полагать, что о таком мероприятии, требующем большого количества времени на подготовку, ничего не знали в Москве. Но генсек в эти дни находился в Форосе, председатель специальной комиссии по прибалтийским республикам В. Медведев тоже укреплял свое здоровье на юге, а председатель съездовской комиссии по правовой и политической оценке советско-германского договора, который должен был к 23 августа представить заключение комиссии, отдыхал на Валдае.
      Когда генсек, будучи в Крыму, увидел по телевидению сюжеты о происходящих в Прибалтике событиях, он дал указание в ЦК КПСС срочно подготовить заявление ЦК. Вскоре текст этого заявления был доведен средствами массовой информации до сведения жителей всей страны. Документ вышел с подписью “Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза”. Прибалты стали уточнять, когда же собирался Центральный Комитет КПСС. Выяснилось, что никто из членов ЦК Прибалтийских республик в работе подобного пленума ЦК не участвовал. Кстати, и ответственные за дела в Прибалтике Медведев и Яковлев, находящиеся, так же как и Горбачев, далеко от Москвы, о заявлении узнали только из газет. Сейчас уже доподлинно известно, что в составлении заявления ЦК КПСС участие принимали Горбачев и его помощники. Таким образом, это было сочинение окологенсековских аппаратчиков.
      Заявление ЦК вызвало в стране двоякое отношение. Население многих республик и областей, плохо информированное о происходящих в Прибалтике процессах, восприняли тревожную оценку разыгравшихся событий как акт, заслуживающий общественной поддержки.
      В Прибалтике же настроения были другие. Сепаратистские круги после небольшого шока, вызванного тем, что их “неблаговидные дела” были названы прямо, встали на путь его дискредитации. Осуждающую позицию по этому документу заняли многие общественные организации республики, в их числе ЦК КСМ Литвы, творческие союзы, союзы женщин, некоторые национально-культурные общества. В средствах массовой информации также развернулась кампания по дискредитации заявления. На протяжении нескольких дней с момента публикации оно упоминалось в материалах “Голоса Америки” 39 раз, Би-би-си — 25, “Немецкой волны” — 27, Международного французского радио — 21, Радио Канады — 8, Радио Швеции — 4.
      Все это передавали не собственные корреспонденты, а публиковались и печатались выступления депутатов, общественных деятелей, известных людей. В это время “Саюдис” создал новую газету — “Республика”, для которой Ландсбергис привез из США новейшее техническое оснащение. Газета должна была выходить на литовском, русском, польском, английском, а позднее — на немецком и французском языках.
      Уместно будет сказать, как Горбачев в мемуарах оценил свою личную роль в этих сложных, противоречивых событиях, повлиявших на политическую обстановку во всей стране: “Вне зависимости от того, какую роль сыграл я в создании этого документа (заявления ЦК КПСС), должен признать, что и сам поддался эмоциональной реакции на события”. И здесь снова горбачевское словоблудие — “вне зависимости”. Он был обязан, уйдя с политической арены, честно для истории сказать, что все происходящее в стране находилось в прямой зависимости от него. Он же был первым лицом в великом государстве, а не сторонним наблюдателем или проповедником, произносящим длинные, маловразумительные речи.
 
      (Продолжение следует)

ГЕННАДИЙ ЗЮГАНОВ, С ЧЕМ И ЗА ЧТО МЫ БОРЕМСЯ