Покажите мне человека, кто мысленно не совершал убийства - соперника, врага, друга, жены, собственного ребенка, да хоть того, кто отдавил ему в автобусе ногу! В любом из нас таится убийца, весь вопрос - дать или не дать ему волю? Точнее, дать или не дать волю себе, потому что каждый человек по своим изначальным задаткам прежде всего убийца - это и есть его подавленное "Я". Все остальное - надстройка, тонкий слой цивилизации, который сходит, как загар зимой, в крутую минуту. Убийца - художник: убийство для него - способ самовыражения. Кульминация, апогей, а еще точнее - оргазм, учитывая сексуальную природу любого убийства, даже если его подоплека никакого вроде бы отношения к сексу не имеет. Как сходятся параллели за пределами Евклидова пространства, так за пределами добра и зла образуют живое, подвижное, трагическое тождество любовь и убийство. Мы любим, убивая, и убиваем, любя. Убийство как доказательство сексуального потенциала убийцы: женщины млеют перед убийцами, нутром чувствуя в них могучих любовников. Та же физиологическая экзальтация, те же спазмы те же жесты, особенно если убийство производится вручную. В убийстве любовь достигает своего максимума. Отсюда метафоры любви: задушить в объятиях, скажем. И поступок Отелло и Саши (если это он) суть реализация этой метафоры. Либо вхождение ножа в тело жертвы - разве не аналогично оно нашему вторжению в женщину? Полицейскую идиому "Ищите женщину!" я бы перевел в физиологический регистр.
      А легальные формы убийства - от войны, когда государство выдает своим гражданам лицензию на убийство, возводя его в героический ранг, до охоты, которая служит нам отдушиной: сколько человеческих жизней спасли, пожертвовав собой, наши четвероногие и крылатые заместители! А убийства вприглядку: фильмы ужасов, детективы, триллеры, даже если симпатии зрителей на стороне жертв. Наконец, отчужденные формы коллективных убийств - как когда-то толпы стекались на публичные казни, так теперь еще более многочисленные сборы у телетрансляций из зала суда, хоть инстинкт убийства и выступает у зрителей под ханжеской маской ужаса, сострадания и осуждения. Между прочим, предложил как-то своим супервизорам в Метрополитен открыть при Оружейной палате филиальчик с инструментами пыток и казней - а почему нет, учитывая болезненный (а я бы сказал - здоровый) интерес публики? Толпами бы валили, Моне с Тутанхамоном заткнули б за пояс! Увы, отказ - чтобы не потрафлять низким вкусам, не уступать масскуль-туре. Будто бы Тутанхамон с Агамемноном - не тот же китч, хоть и под камуфляжем! Если даже Парфенон...
      Это не апология убийства, но констатация факта: хотим Того или нет, убийство заложено в нас самой природой, как первичный инстинкт, наравне с другими -- самосохранения и размножения.
      Теоретически рассуждая, счастлив тот, кто решается на убийство, выкладываясь весь без остатка, в то время как остальные топчутся в Гамлетовой нерешительности, онанируя и сглатывая собственную блевотину. Убийство - форма самовыражения, наиболее адекватная подавленным человеческим желаниям. Убийца это завершенный человек, а прочие - фригидны, недоделаны, неадекватны. Сколько раз я мечтал совершить убийство, а мешала, как ни странно, Даная - моя на ней зацикленность. Долгое время моя решительность и нерешительность требовали совсем иного применения - иного действия или бездействия. И вот наконец все сошлось.
      Так, пользуясь временным затишьем на соседнем сиденье, я продолжал по инерции размышлять, кто из моих сараевских дружков решился на это убийство (если только его не совершил какой-нибудь случайный тип), - сейчас этот вопрос, утратив свою актуальность, стал академическим, но всего несколько часов назад мне позарез нужно было знать, кто из них адекватный человек, от кого можно - и нужно - ожидать решительных действий. У непойманного убийцы неизбежно должно появиться чувство безнаказанности, от него можно ожидать чего угодно.
      По ряду сугубо личных причин из всей нашей компании меня интриговал один только человек, и ночью, после потасовки Саши с Никитой, требовалось срочно и точно вычислить, может ли этот человек сломать стереотип и выйти за пределы общепринятой поведенческой модели, то есть способен или не способен на индивидуальную акцию, коей является убийство, хотя и не только оно. Вот главная причина моего отнюдь не праздного любопытства - совершенное убийство было лакмусовой бумажкой: если человек, который меня интересовал, придушил Лену, значит, он без тормозов и способен на любую другую решительную акцию, лично мне его следует опасаться и принять необходимые меры предосторожности. Понимаю, что все это звучит несколько смутно ввиду недомолвок, но что поделаешь? У меня нет пока ни нужды, ни возможности выложиться перед читателем как на исповеди. И без того слишком болтлив, а читатель и так давно уже усек, что я некоторым образом вовлечен в описываемый сюжет, коему вовсе не сторонний наблюдатель: не только писатель, но и герой, может, даже главный - в зависимости от того, как повернется колесо фортуны. Конечно, читатель читателю рознь, что несколько затрудняет работу писателя-дебютанта, коим являюсь: одним исход моих горестных заметок видится яснее, чем ее автору-герою, в то время как другие останутся в недоумении, даже перевернув последнюю страницу. А уж то, что ни симпатии, ни сочувствия не вызову ни у кого из читателей - сомневаться не приходится. Мне все равно - пусть буду отрицательным персонажем собственной исповеди.
      Так вот, знай я определенно, что интересующий меня человек убийства не совершал, кто именно его совершил из оставшихся двоих, было бы мне уже без разницы. Но, не зная главного, вынужден был попеременно представлять моих приятелей в завидной роли человека действия, а самолетная бессонница - еще лучший режиссер таких вот спектаклей, чем полусон-полуявь питерской белой ночи.
      Тем временем самолет сам, как во сне, медленно и невесомо плыл над плотно уложенными тюками облаков. Сквозь редкие, продырявленные Казбеком и Эльбрусом полыньи я разглядывал четкий геометрический рисунок потерянного Россией Кавказа, который, возможно, ей еще предстоит завоевывать наново, и удивлялся контрасту. Сверху облака казались полуфабрикатом, сырьем, театральным задником, словно Бог, не предусмотрев самолет, уверен был, создавая Землю, что уж сюда ни одна живая душа никогда не заглянет: черновик творения - самый раз переписать набело! Два вида - один рассчитанный, другой неожиданный, непредусмотренный, непредвиденный. Именно в этом втором мире витали мои мысли, которые на такой головокружительной высоте обретали таинственную убедительность.
      Я видел, как Саша, устроив жене очередную сцену ревности, душит ее в состоянии аффекта, а потом, имитируя беспредел, открывает наружную дверь и преспокойно отправляется под душ, - представимо, хоть и невероятно! Я видел, как открывает эту дверь запасным ключом Никита и приканчивает свою одноразовую любовницу, которая отдалась ему из ненависти в тот единственный из шести сеансов, когда мазохист Саша, растравляя свою ревность, оставил их в мастерской одних, - Никита с его напускным цинизмом и многолетней влюбленностью в Лену в роли убийцы? Но самым нереальным убийцей была моя Галя, хотя если Никита прав и она давно поставила на Сашу, то, убив Лену, устраняла единственное препятствие на пути к любимому. Любой мало-мальски уважающий себя любитель детективов именно ее бы, наверное, и сделал убийцей, да она и физически под стать: выше Саши и Никиты, а по сравнению с хрупкой Леной - гренадер. Если б занималась спортом, потянула бы на метание диска.
      Бомж вроде бы отпадает: во-первых, из квартиры ничего не исчезло пусть у них не было драгоценностей либо золота, но даже деньги на телефонном столике на хозяйственные расходы - и те не тронуты; во-вторых, сам способ убийства, довольно-таки редкий в наше время, был имитацией литературного убийства и прямо на него намекал: Отелло, душащий Дездемону из ревности. Тот, кто задушил Лену, хотел таким образом отвести подозрения и свалить все на Сашу - кто знает, может, ему важнее было наколоть Сашу, чем задушить Лену. А тут еще Сашина амнезия и его mea culpa - вот убийца и пользуется ими, чтобы взвалить вину на него: будто тот убил Лену, находясь в полной отключке. В таком случае Галя невинна - не стала бы валить на Сашу, в которого безнадежно влюблена, хотя по детективной схеме - самая подозрительная. Но детектив - это интеллектуальный выверт, за что и не люблю этот жанр, в то время как передо мной расстилалась смутная, внежанровая реальность. В детективе читатель следит - сознавая или нет, все равно, - не за тем, что происходит по сюжету, но за тем, что происходит в голове автора. Другими словами, легко отгадать развязку сюжета, если представить, как бы ты сам поступил на месте - вот именно: не героев, а автора! Еще одна причина, почему мне неинтересно читать детектив: отложив его в сторону на 30-й странице, я почти всегда отгадывал, к чему приведет расследование, если только автор не прибегал к запрещенным приемам. Не говоря уж о том, что детективы, будучи разновидностью наркотика, отучают от серьезного чтения.
      В моей истории все сложнее, даже если на поверку окажется проще пареной репы, потому что убийца мог действовать по законам литературного жанра, а мог и по наитию, по вдохновению, по стечению обстоятельств, неожиданно для самого себя, в состоянии аффекта или умопомрачения. В последнем случае больше всего на роль убийцы подходит Саша, потому что и Галя, и Никита должны были его сначала задумать, а потом привести в исполнение. Неужели он действительно выдал себя, причитая "Если б я знал, если б я знал..."? Понято это может быть однозначно: если б я знал, что она беременна, не убил бы. А как еще? Саша, конечно, мог действовать и по предварительному умыслу, а не непосредственно, чему не противоречит калька с шекспировской драмы. Он мог задумать убийство с суфлерской подсказки Шекспира, надеясь таким образом отвести от себя подозрения - мол, мне его специально шьют, имитируя поведение ревнивца в аналогичной ситуации по формуле "Отелло - Дездемона". Это как в том анекдоте о двух мошенниках с Молдаванки. "Куда собрался, Мотне?" - "В Киев". - "И не стыдно тебе меня обманывать! Говоришь - в Киев, чтоб я подумал - в Москву, а сам действительно наладился в Киев".
      Если самая неправдоподобная убийца - Галя, то самые сомнительные причины - у Никиты, продолжал я предаваться психоложестну уже на рассвете моей все еще белоночной бессонницы в самолетном брюхе. Из зависти к Саше? Из зависти к чему - слава Богу, они творят, выдумывают и пробуют в разных сферах, не соприкасаясь друг с другом. Из ревности? Ревнуют жену, а не любовницу. Представляю Сашины муки, когда он узнал, что Лена беременна, а от кого неизвестно, и спросить больше не у кого. Чем иначе объяснить, что он так долго терпел ее связь с Никитой, а бросился на него, когда напомнил сам себе, рассказав нам о результатах вскрытия? А что, если Никита убил ее из мести, что не ушла от Саши? Снова мимо. Каким бы тугим узлом их ни скрутило в мое вынужденное отсутствие, веских причин у Никиты для убийства Лены я не видел. Но как раз это меня и настораживало - Никита был дьявольски умен и скрытен. К тому же я считал, что классический постулат детективов "кому это выгодно" далеко не всегда срабатывает, сплошь и рядом случаются "бессмысленные" убийства: во-первых, убить можно по наитию или в состоянии аффекта, когда "я за себя не отвечаю", то есть выходишь из-под самоконтроля, а во-вторых, человеческая природа иррациональна, причины поступков часто так же невнятны, как и их последствия: кто там скребется к нам во тьме? что бормочет, что нашептывает на ухо? "Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу..." Или, как отредактировал Пушкина Жуковский и как бы я сам, будь пиит, написал: "Темный твой язык учу..."
      Сужу, правда, со стороны, потому что как раз я в жизни скорее плановик, рационалист, за исключением разве что изначальных импульсов и помыслов. Если б мне понадобилось кого убрать с дороги, сделал бы это только по предварительному плану, заранее все обдумав, - да так, что комар носу не подточит. Не обо мне, однако, речь - в их контроверзах я с боку припека. У меня другой сюжет - с Данаей, который хоть и соприкасается иногда с моими сараевскими дружками, но никак не совпадает.
      Прошу прощения, что снова перебил сам себя. Подозрительно также (возвращаясь к Никите), что они с Галей оказались в этот день вместе, обеспечивая друг дружке алиби. А самым подозрительным был страх Никиты. Чтоб Саша, задушив Лену из ревности к Никите, решил заодно расправиться и с ним? Сомнительно как-то. Зато вполне возможно, что, подозревая в убийстве Никиту, он мог вынашивать план отомстить ему. Но зачем Никите было убивать Лену? Опять двадцать пять. Не исключено, что он кривляется и никакого страха перед Сашей у него нет. Мог же этот хитрован, стукнувшись о плиту, притвориться мертвым! Если у него нет индивидуальности, а человек без индивидуальности - это все равно что без тени, то, возможно, он и реальных чувств не испытывает? А как же тогда его страсть к Лене? А может, эта страсть - отраженная, а настоящая - к Саше? И его любовные домогательства - из желания досадить своему заклятому другу? Убить по принципу "Отелло - Дездемона", чтоб повесить убийство на вечного друга-врага? А если так, то мы все круто в нем ошиблись и низкорослый, тщедушный, короткошеий Никита - самая яркая личность из всех нас.
      Вот именно - "если". Все это мои домыслы - не более. Допустить можно что угодно, а уж потом раскручивай сюжет себе на здоровье! Легче всего дать волю фантазии - тогда самое невероятное звучит правдоподобно. Если исходить, что кто-то из них обязательно убийца, на подозрении - каждый. Но если убийца человек со стороны, то все трое - невинны? По-честному, ни одного из них не представляю убийцей, а потому склоняюсь все-таки к теории человека со стороны. А что ничего не взяли - просто не успели: заслышав шум, Саша выскочил из ванной. Вот заодно и разгадка тайны мокрых следов, которые обнаружил врач "скорой". Сколько совершается в Питере убийств в день? Будем считать Лену одной из многочисленных жертв криминогенного беспредела. И точка.
      Чувствовал, что окончательно запутался. Впервые пожалел, что нет под рукой Агаты Кристи либо, на худой конец, Сименона.
      Вот же у них там обычно все на подозрении, кроме настоящего убийцы, а здесь - по крайней мере в моем представлении - в качестве убийц все мои дружки невероятны, невозможны, невообразимы. Честно говоря, ни один из них не тянет на убийцу. Легче представить убийцей самого себя, чем их.
      С другой, однако, стороны, любое убийство - если только его не совершает профи, для которого смерть ремесло, - выпадает из контекста каждодневного поведения, будучи единичным, экстраординарным событием, даже если это вполне квалифицированное убийство. Помню, подростком-девственником никак не мог представить знакомых взрослых в момент соития - вправду, как все эти серьезные, деловые, скучные люди, в костюмах и платьях, превращаются по ночам в диких зверей, совершая постыдные телодвижения да еще сопровождая их нелепыми повизгиваниями?
      Ну не тупик ли - недостаток или разнузданность воображения одинаково могли привести меня к ложному выводу.
      Но если все-таки убийца один из них, а не человек со стороны, и мне пришлось бы выбирать среди них, я бы указал на Никиту. Причины невнятны, но страх возмездия, страх смерти - вовсе не напускной, хоть он и фигляр. Как ловко он притворился мертвым, меня пот прошиб, на какое-то мгновение был уверен, что убил его, не рассчитав своих богатырских сил. Или, наоборот, рассчитав? О чем я? Хотя если он действительно задушил беременную Лену, то заслуживает смерти. Не возражал бы, если б Саша его тюкнул. Тем более он, похоже, думает, что убийца - Никита. А коли так, то и его "Если б я только знал" должно быть понято совсем иначе. Может, он все-таки слышал, стоя под душем, крик Лены, но не вышел, назло не вышел, адреналин помешал, а так бы знай он, что беременна, то и никакого скандала б не было и, услышав ее крик, он бы выскочил и спас ее от Никиты.
      А Никита только делал вид, что подозревает Сашу в убийстве, чтоб объяснить свой страх перед ним - теперь, мол, я на очереди. И ему есть чего бояться. Случись так на самом деле, все б встало на свои места, а Сашу оправдал любой суд: око за око, убийство за убийство. Даже если убийство из ревности. В любом случае в состоянии временного умопомрачения: непреднамеренное убийство. Мечты, мечты, где ваша сладость!
      До меня вдруг дошло то, о чем они мне талдычили хором: время, в паре с жизненной круговертью, круто их изменило, каждый в итоге оказался кем-то другим. Кем именно, я понять не мог, но точно теперь знал, что на убийство был способен любой из них. Точнее, любой из нас. Все мы с тех пор изменились неузнаваемо. Мы - теперь уже не мы.
      По-видимому, ненадолго вздремнул, хотя мне все еще казалось, что я продолжаю рассуждать об убийстве Лены, подставляя каждого из моих приятелей на место убийцы. И вдруг воочию увидел, как все произошло: искаженное ужасом лицо Лены и сомкнутые у нее на шее руки убийцы в длинном плаще - странное, бесполое, безликое существо. И дикий крик Лены, от которого я и проснулся, так и не успев развернуть к себе тайного убийцу, хоть и схватил его уже за плечо.
      Грузинка пыталась успокоить младенца, который орал благим матом на весь самолет - единственный выразитель всеобщего недовольства: сильная воздушная болтанка, мы подпрыгивали на кочках туч, которые есть мысли гор, если верить на слово лучшему в Грузии поэту Важе Пшавеле. Прорвав блокаду туч, самолет стал быстро снижаться, ребеночек зашелся в крутом вираже крика, из которого, казалось, один только выход - смерть. Напоследок несколько раз здорово тряхнуло, и я решил, что это конец, когда нас что есть силы стукнуло о землю. За эти девять лет, облетав полсвета, я уже успел отвыкнуть от таких жестких посадок.
      Мадонна грустно улыбнулась мне, сожалея, по-видимому, об упущенных возможностях, - в ответ на мою счастливую, что никогда не увижу - и не услышу! - больше ее сыночка-дочурку.
      Здравствуй, город незнакомый, в котором я несколько раз бывал в былой жизни, но теперь это столица независимого государства. Какая ни есть, а заграница!
      7. БЕЖИТ ВЕСНА ТОПТАТЬ ЛУГА ЭЛЛАДЫ
      Представьте теперь человека, который после долгих колебаний решается продать душу, а покупателя не находит. В подобной ситуации оказался я, когда намеренно, зная, что умрет вместе с Никитой, проговорился ему о Янтарной комнате, которую вот уже полвека разыскивают профи и дилетанты, роя землю, сдвигая валуны, взрывая горы, вскрывая заброшенные штольни, - а Никита и ухом не повел. Искать ее еще и искать до скончания веков, а я ее видел собственными глазами у Наджи на Острове. Естественно, Наджи темнит, выдавая за копию, но пусть он очки втирает кому другому - благодаря опыту с древним оружием глаз у меня наметанный.
      Не то чтоб я был большим любителем декоративного искусства - всегда предпочту ему статую, картину либо архитектурный объем, но в Янтарной комнате граница между искусствами неразличима, из реального мира тебя швыряет в сказочный, это настоящий шедевр ювелирной техники, сравнимый разве что с Pala d'Oro в базилике Святого Марка в Венеции, плюс, конечно, тайное родство золота и янтаря - через прародителя Солнце. Недаром янтарь кто-то прозвал солнечным камнем. Так и есть. Если б пришлось выбирать религию, стал бы солнцепоклонником, как Эхнатон с Нефертити; на худой конец - зороастритом: огонь, золото, янтарь, мед да еще греческий коньяк "Метакса" - сколки солнца, его полномочные представители на земле. Да и само чувство, что находишься в Янтарной комнате, которая бесследно исчезла во время войны из Царского Села, оставив после себя только тревожную легенду да десятки трупов, было очень сильным - вдобавок к эстетическим импульсам. Комната вся лучилась изнутри, и я ощущал себя ископаемым существом, застрявшим навеки в янтаре и причастным к великой тайне. Дав необходимые разъяснения, Наджи оставил меня одного, чтоб я как следует пропитался атмосферой его подземного музея, директором которого он предлагал мне стать.
      А познакомились мы случайно - я прибыл на Остров, чтоб осмотреть место пришвартовки ящика с "Данаей" и младенчиком Персеем. Следов пребывания моей зазнобы я, понятно, не обнаружил, хоть и облазил Остров вдоль и поперек и даже поднялся в Палеохору, горный городок с двумя дюжинами средневековых церквей, где островитяне прятались от набегов сарацинов и прочих нехристей начиная аж с IX века (ни один пират так сюда и не залез). Вот уж действительно город-призрак, ни живой души, туристы вообще на Остров не высаживаются (ср., к примеру, с миллионом в год на семь тысяч местного населения в Санторини), а туземцы - говорю не только об островитянах, но и о греках как таковых - с завидным упорством игнорируют собственное прошлое, относясь к нему сугубо меркантильно и хищнически. Античные руины для них marmaria, то есть мраморные каменоломни, откуда они два тысячелетия подряд добывали материал для своих убогих построек, пока англичане, немцы и французы не втолковали им, что архитектурные объемы древности обладают некоторой ценностью - тот же, скажем, Парфенон. Так какое тогда отношение имеют неблагодарные потомки к гениальным предкам? У евреев связь с прошлым на генетическом уровне, а китайцы с конфуцианских времен не очень и изменились. Греки же, те и эти, хоть и называются одним именем - два разных этноса (то же с арабскими жителями в дельте и по берегам Нила, которые в никаком родстве с древними египтянами). Те греки - как и те египтяне - безвозвратно умерли, и смерть их цивилизаций для меня все равно что исчезновение динозавров и ихтиозавров. Может быть, это была месть богов за обманы, за плутовство с жертвоприношениями, которые греки тайком съедали сами? Боги мстительны - сколько раз еврейский Бог грозился извести под корень свой народ, а греческие в конце концов не выдержали, порушив какую-либо связь между двумя народами с одним именем. Впрочем, и имена разные: те звались эллинами, а эти - греки. Я бы удлинил известную формулу Шелли: "Все мы - греки, за исключением греков".
      Таков общий абрис нашей первой беседы с Наджи, с которым судьба свела меня в одной из палеохорских церквушек - по углам висела паутина, на стенах зеленела плесень, Драгоценные фрески XVI века осыпались прямо на глазах, и вдруг невесть откуда явились ее новые обитатели и злобно атаковали незваного гостя. Кто-то схватил меня за руку и выволок из церкви. Голова низкорослого человечка была покрыта легким шлемом с марлевой сеткой на лице, как у пасечника. Судя по малому росту, смуглой коже, курчавости и средиземноморским чертам (когда он снял свой шлем), местный житель был приблизительно моего возраста, и я поднапряг память и израсходовал небогатый запас греческих слов, чтоб поблагодарить его за спасение от диких ос. Он тут же перешел на английский, который оказался значительно лучше моего, хотя и с мягким арабским акцентом. Надо же мне было повстречать его там, где с тех самых давних сарацинских времен, наверное, не ступала нога человека! Он удивился ничуть не меньше, застав меня в своих владениях. Поднимался я два часа, зато вниз мы сбежали, рискуя сломать шею; за каких-нибудь полчаса, которых оказалось достаточно для знакомства. В отличие от моего праздного любопытства интерес Наджи к Палеохоре был практическим - на предмет реставрации старинных церквей и фресок, но увидев, в каком плачевном они состоянии, он передумал. Я тоже изменил свои планы. Вместо того чтобы, переночевав на Острове, двинуться дальше, застрял на девять дней, а потом еще трижды встречался с Наджи: один раз в Нью-Йорке, другой - в Стамбуле, а в промежутке, три месяца назад, - опять на его Острове. Как легко сосчитает читатель, нынешняя наша тбилисская встреча была пятой. Лучшего собеседника не встречал и уже не встречу, а потому жалею, что Наджи - всего лишь побочный герой моего романа, но кто знает, может, я его еще вытащу за уши на страницы следующего, если решу продолжить это занятие, благо свободного времени у меня теперь невпроворот.
      Уже на третий день моего пребывания в гостях я поделился своей детской страстью с этим единственным на Острове не греком. Его этническую принадлежность выясняю до сих пор, но очевидно, что авантюристом, игроком и космополитом такого высокого класса может быть только еврей, несмотря на то что родился в Багдаде, торгует турецким оружием, контролирует среднеазиатский график дурь-нар-коты, притворяется лютеранином, штаб-квартира у него в восточной части объединенного Берлина, а обитает в основном в Греции, где ему принадлежат несколько дворцов на материке и два острова. (Рядом с нашим, в пяти милях на юг, еще один - крошечный и необитаемый, фактически выпирающая из моря скала, но Наджи ухитрился установить на ней передаточную радиомачту и два мощных радара, которые сдает напрокат НАТО.) Греческие власти однажды его задерживали - не за наркотики, а по подозрению, что он скупает острова в Эгейском море, чтоб передать их Турции, но под давлением международных еврейских организаций спустя несколько дней - выпустили. На таком космополитическом уровне деятельности национальная привязка становится анахронизмом - в зависимости от обстоятельств Наджи был тем, кем ему было выгодно в данный момент. Будучи по натуре Протеем, вряд ли он сам помнил - если знал - о своем происхождении. В наших разговорах он упомянул Иосифа Флавия, который был фанатичным иудеем до того, как, сдавшись Риму, стал гражданином мира. Политическим идеалом Наджи были Римская и Оттоманская империи, с их веротерпимостью и суперэтносом. Его смущало, что греческие руины разбросаны по разным странам - в Италии, в Турции, в самой Греции. Коллекционирование художественных объектов было скорее его хобби, чем бизнесом.
      Выяснилось, что Наджи в курсе хождений эрмитажной "Данаи" по мукам. В своем музее, в который я был допущен только во второе гощенье, когда мы уже все обговорили, он подвел меня к краснофигурной амфоре с изображением моей красавицы с гостеприимно, навстречу золотому дождю, раскинутыми ногами. Забавно, но исключительно с иконографической точки зрения. Если когда-нибудь моей "Данае" отведут отдельный зал, чего она, безусловно, заслуживает, По сторонам можно разместить тот же сюжет в исполнении Древних вазописцев и скульпторов, Тициана и Корреджо, да хоть партитуру последней оперы Штрауса "Любовь Данаи". Господи, как далеко этим Данаям до моей! То есть рембрандтовской.
      А пока что амфора стояла у него в непристойном зале, рядом с другими фривольными изображениями: еще несколько ваз - как красно-, так и чернофигурных - с любовными сценами; две эллинистические гермы - бородатая физия наверху, а внизу мужские причиндалы в боевой изготовке; статуэтка Приапа с задранным членом; парочка сатиров с тем же атрибутом и в той же позиции; стела с птицей, вытянутая шея которой переходит в фалл - символ телесного бессмертия, согласно греческим верованиям; группа с рогатым Паном, обхаживающим Афродиту, а над ними, в качестве сводни, Амур; Леда, помогающая Лебедю овладеть ею; да еще мраморный Гермафродит, заснувший в весьма соблазнительной (для обоих полов) позе.
      В небольшом коридорчике, ведущем в следующий зал с фрагментами античных статуй (кисть гигантского Аполлона с Делоса, прелестная головка Коры с отбитым носом, крыло Ники, безымянный мужской торс, неизвестно чья ступня и проч.), были размещены в двух застекленных витринах найденные во время раскопок мраморные пенисы, словно Наджи так и не решил пока, к какому разделу их отнести - к фрагментам или к непристойностям. Я понял, что моей первоочередной задачей, как директора музея, будет решение этого трудного, с точки зрения Наджи, вопроса.
      Далее шли залы копий с утраченных шедевров, которые сохранились только в репродукциях или описаниях. Приковывал к себе Боттичелли - пятая иллюстрация к истории Настаджио из "Декамерона", хотя, если мне не изменяет память, известны только четыре этой, по словам Вазари, "pittura molto vaga e bella": три в Прадо и одна в Лондоне, в коллекции Уатни. Была здесь и копия украденной перед войной панели Гентского алтаря, на которой в свое время погорел Никита, выдавая подделку за оригинал и охмурив бельгийского спеца, задержанного в таможне с лже-Ван Эйком. Вот бы свести их вместе - Наджи с Никитой: оба, похоже, не делали различия между копией и оригиналом. С другой стороны, где еще спрятать алмаз, как не среди прибрежной гальки, - Никита с Честертоном правы. За другие полотна не скажу, но "Ева" Кранаха в музее Наджи - безусловно, самая что ни на есть настоящая.
      Пустая зала предназначалась, как я понял, для будущего шедевра, на месте которого я представил мою бесхозную, исстрадавшуюся Данаю, а потом шла Янтарная комната - гордость Наджи, который был не только гостеприимным хозяином, но и отменным гидом, пусть и на любительском уровне.
      - ...Касаемо пенисов меня консультировал Никое Ялурис, здешний археолог и большой по ним специалист. Это он обнаружил в Олимпии пенис, вокруг которого был такой спор, - в двадцати метрах от храма Геры, где столетием раньше был найден Гермес, единственная работа Праксителя, дошедшая до нас в оригинале, а не в копии. Статуя хорошей сохранности, но, как вы помните, без правой руки и без члена - одна мошонка. Вот Никое и предложил считать найденный пенис искомым, хоть тот подходил не идеально, недоставало какой-то мелочи на стыке, но это легко было заделать мраморным гипсом. Однако гипотеза была отвергнута коллеги решили, что член выполнен скорее в манере Поликлета, чем Праксителя. Конечно, изображение члена варьируется в зависимости от эпохи, от индивидуальности художника, даже от принадлежности - мощные стоячие стволы у всяких безобразников, типа Приапа или Сатира, и аккуратно уложенные, на мошонке мальчишеские пипирки богов и героев. Как у Праксителева Гермеса. А тот так и остался стоять с отвисшей мошонкой, но без корня. Вот этот пенис, атрибуция которого Праксителю была поставлена под сомнение.
      Вежливо глянул на шедевр пенисной коллекции Наджи - член как член. Есть все-таки некоторая разница между отбитой головой или безголовым торсом, да хоть ступней - и членом: будучи самой выдающейся частью мужского торса, он чаще всего отламывался от статуй. Конечно, любое собрание безголовых, безносых, безруких, кастрированных статуй покажется профану анатомическим театром, но я давно уже научился ценить фрагмент сам по себе, а не только судить по нему о целом.