Похищение Данаи

      Я не имел права на ревность, тем более - на претензии. Помню, в какой напряженке ее держал: ни слова любви, надолго исчезал, а появлялся иногда в непотребном виде, используя ее квартиру в качестве берлоги, куда уползал, когда случались запои. Она была безотказна, мог на нее всегда положиться. Сейчас гадает, наверное, -а с ней и читатель моей исповеди, - чем кончится наша с ней дружеская встреча? А я и сам пока не знаю. Точнее, когда шел к ней, не знал, полагая, что она обабилась за эти годы, став к тому же вместо актрисы директрисой театра - хоть и по профилю, но куда-то вкось. Но теперь, ввиду увеличившегося сходства с эрмитажной присухой... Да и раздразнила меня сучонка случками с Никитой. Я не ревнивец, скорее наоборот, вот только слова подходящего нет, а жаль. Короче, соперничество такого рода вдохновляет на ратные подвиги. Со мной она обо всех других хуях мигом позабудет! Промолчала бы, я б ушел, наверное, а так решил остаться.
      О чем не пожалел. Баба каких поискать, дока в этих делах. Вопит, как будто не е... ее, а режут. Слишком, правда, физкультурница. Перехват инициативы: словно не я, а она - мужик. Как вскочит на коня, то бишь на меня, ну, мы и понеслись, забыв про все на свете. Если это и есть земной рай, то синоним ему - смерть.
      А что - взять на ней и жениться, а все остальное - побоку?
      3. СВОБОДЕН РАБ, ПРЕОДОЛЕВШИЙ СТРАХ
      Разбудил телефон, Галя сняла трубку и тут же передала мне. Еще не соображая, во сне я или наяву, мгновенно узнал его, хоть и не слышал этот голос целую вечность. И сразу вспомнил, как он буравил меня своим взглядом на вернисаже лже-"Данаи". Откуда ему известно, что я у Гали? Или я уже под колпаком? Сон как рукой сняло.
      О чем речь, наколол я его тогда здорово, став невозвращенцем, но и он мне нервы попортил дай Бог! И не мне одному: так что, дав деру, я отомстил за всех нас, его подопечных, - можно и так считать. Да и нелепо, решившись на такое дело, думать о карьере ничтожного службиста. Я сжигал за собой все мосты, Галю вот бросил, а здесь какой-то чин из гэбухи - да пропади он пропадом! Тогда и вовсе не следует вылазить из материнской утробы: ведь и родишься за счет кого-то нерожденного, потенциального братишки или сестренки. Любое твое движение за счет кого-то - се ля ви. Оправдывая себя всегда и во всем, представлял тем не менее иногда нашу с ним встречу и его скулеж - доверял вам, мол, как себе, лично за вас поручился, рисковал; с вас как с гуся вода, а на моей карьере крест. Ничего, успокаивал я себя, жив остался. Жив-то жив, отвечал он... - и все в том же роде, до бесконечности. Первое время являлся мне по ночам, потом все реже и реже. А сейчас могу и вовсе отказаться от встречи - как мечтал с ним расплеваться, живя здесь, и вот наконец появилась возможность. Послать на хер - и все дела!
      Через час, однако, мы уже сидели с Борисом Павловичем за столиком в "Англетере" на Исаакиевской - самом дорогом в Питере ресторане. Не моя забота: он пригласил, ему и платить. Или им. Но кто они сейчас?
      Странно - из всех знакомцев, кого повстречал в эти дни, он изменился меньше других. Если даже мы не постарели, то поизносились за эти годы, а Борис Павлович, мой ровесник, год-два разницы, наоборот - помолодел. Вместо усредненного, безвозрастного чинодрала из гэбухи - энергичный, напористый, крепко скроенный новый русский. Вот кому политический катаклизм, здесь случившийся, пошел на пользу даже физически. Воистину - непотопляемые.
      Обошлось без попреков, которые я выслушивал от него в своих антиностальгических снах. Для начала он упомянул совсем другую эрмитажную картину Рембрандта, сравнив мой деловой визит на родину с возвращением блудного сына. Я ему ответил в том смысле, что теперь вправе выбирать родину по собственному усмотрению - хоть остров в Средиземном море. Похоже, был в курсе моих карьерных удач и провалов в Америке, но я решительно оборвал эту бодягу:
      - А зачем я вам теперь понадобился?
      - Об этом скажу опосля, если вас не раздирает любопытство. Сюрприз для вас будет. А пока что - дружеская встреча.
      - Друзьями не были.
      - Не скажите. Всегда испытывал к вам симпатию. В Югославии предоставил полную свободу передвижений, а заодно и вашим дружкам. А потом, когда возникли сомнения, пускать ли в Скандинавию, лично за вас поручился, что мне, как вы догадываетесь, стоило, когда вы слиняли. Нет, я вас ни в чем не упрекаю. Это к тому, что нас кое-что все-таки связывает.
      - Односторонняя связь. Безраздельная власть вашей организации над человеческими душами. Ваш гипноз - наш страх.
      - Той организации больше нет. А у нас с вами все впереди. Как знать, вдруг подружимся? - сказал он загадочно.
      - А в качестве кого вы сейчас, если не секрет?
      - Частное сыскное агентство. Следователь по особо важным делам.
      - Каким именно?
      - Ну, к примеру, похищение национальных ценностей.
      - А я думал, вы по убийствам, - разочарованно протянул я.
      - Нет, этим занимаются коллеги. Но я в курсе: убита ваша знакомая, а подозреваются ваши друзья.
      - Один из.
      - Подозреваются все.
      - За исключением меня.
      - А потому сараевское трио, а мог быть квартет. Их, кстати, всех таскали, когда вы драпанули. А что касается алиби, согласен - оно у вас надежное: вы были в это время в Нью-Йорке.
      - Как и в случае похищения "Данаи", - упредил его я.
      - Странно только, как это вам удалось обнаружить, что картина поддельная.
      - Что странного?
      - А то, что картина - настоящая.
      - Нет! - попался я на дешевый трюк; бессонница - вот нервы и расходились. - На понт берете, начальничек, - сказал я, успокоившись.
      - Да вы не волнуйтесь, Глеб Алексеевич. - Единственный в мире, он звал меня по имени-отчеству, от чего я напрочь отвык в Америке. - Это я так, шутки ради. Но что первым заметили - и в самом деле странно.
      - Скорее странно, что не заметили до меня.
      - Не было никаких внешних, объективных данных, свидетельствующих о подделке. Ведь даже основа картины и та старинная. Преступник раздобыл где-то полотно третьестепенного голландского мастера семнадцатого века, осторожно соскреб живопись и на старом грунте написал свою подделку. Холст прочный выдержал. Кстати, теми же самыми натуральными красками, что и старые мастера. Но все это стало известно только сегодня ночью после тщательной проверки, включая биопсию отдельных фрагментов. С помощью рентгена, микроскопии, рефлектограммы и прочей супермодерной техники. Импортной, понятно. Весь вопрос, как вы ухитрились догадаться, упредив остальных, будучи к тому же специалистом совсем в другой области. Ладно бы это была старинная пищаль...
      - А интуиция? - перебил его я.
      - Или знание. Тайное, я имею в виду. Желая отвести от себя подозрения, вы - при чуть более сложном подходе к делу - наоборот, навлекли их на себя. Вы заранее знали, что картина подменная. Если б не высунулись, никто о вас и не вспомнил.
      - Вы бы вспомнили в любом случае. За время службы в гэбухе подозрительность вошла в вашу плоть и кровь, у вас на подозрении все, да и на лице у вас сплошная бдительность. Горбатого могила исправит.
      - А зачем исправляться, коли это моя профессия? Как писателя - писать, доктора - лечить, проститутки - трахаться. Думаете, легко, когда весь мир на подозрении? Самые близкие. Даже жена.
      - Ну, жена - это дело обычное. Все жены на подозрении, кроме жены Цезаря. А вы, помимо параноидальных заскоков, еще и дедуктивист - сначала придумываете схему, а потом подгоняете под нее факты. То есть занимаетесь подтасовкой фактов. А их у вас - кот наплакал.
      - Кроме одного: вы первым обнаружили подмену. Вот и засветились, - гнул он свое.
      - Экий бред! - возмутился я.
      Тем не менее вкратце рассказал ему об особых, с детства, отношениях с Данаей, опустив сексуальную подоплеку.
      - Занятно, - сказал он, выслушав. - Только откровенность - это еще не правда. Человек редко говорит одну правду или одну неправду, но чаще всего, умышленно или бессознательно, мешает ложь с правдой.
      - Правда в том, что я знаю картину лучше, чем тот, кто второпях делал с нее копию. Рембрандт - бог деталей, в отличие от копииста, который в спешке пропустил игру светотени на канделябре, складку на животе у ангела, чуть под иным углом, чем в оригинале, разбросал тапки на ковре, даже в браслете на руке у Данаи второпях ошибся на одну жемчужину. Копииста поджимало время - вот причина его небрежности! Но его расчет оправдался - если б не я, никто так и не заметил бы подмены. По крайней мере на вернисаже. Даже на нитку жемчуга не обратили внимания, хоть там и требовалось всего ничего - посчитать на пальцах и сравнить с любой репродукцией. Не потрудились. Помимо сюжета и композиции, у картины есть еще тайные опознавательные знаки, могу перечислять и перечислять, да лень и не требуется - я прилетел, когда картину уже подменили. Это и есть мое неопровержимое алиби, зафиксированное в авиабилете.
      - Вы ее помните наизусть? - удивился Борис Павлович. - Как жену.
      - Как мать, - поправил я, добавив, что никогда не был женат. Мне казалось, что я уже отвел подозрения в педерастии, рассказав ему о своем детском увлечении.
      - А что до упомянутых вами деталей, то, возможно, они упущены либо изменены копиистом намеренно, - предположил Борис Павлович.
      - Зачем? - быстро спросил я.
      - В качестве кодового сообщения, что картина подменена, задание выполнено, оригинал ждет заказчика.
      - Тогда вам надо допросить всех, кто присутствовал на вернисаже.
      - Включая вас, Глеб Алексеевич. Что мы и делаем.
      - Как вам удалось разузнать, где я провел сегодняшнюю ночь? - спросил я, догадываясь об ответе. Борис Павлович таинственно улыбнулся.
      - Зря стараетесь - на Джоконду вы все равно не похожи. Борис Павлович оставил мой выпад без внимания, а может, и не просек - ассоциативное мышление у него на нуле, да и круг аналогий у нас с ним разный.
      - Нам, кстати, так пока и не удалось выяснить, когда именно оригинал заменен копией, - заметил он как бы между прочим. - Не исключено, что накануне вернисажа. В таком случае вашему нью-йоркскому алиби грош цена.
      - Можете обыскать мой номер.
      - Уже! - хмыкнул он. - Проформы ради. Мы обязаны проверить каждого. Да и как было не воспользоваться вашим ночным отсутствием!
      - Прыткий вы. Лучше б шмонали тех, кто ее видел в реставрационных мастерских.
      - Таковых, увы, - легион. Там у них проходной двор. В последние дни человек двести побывало как минимум. Помимо самих реставраторов, другие сотрудники Эрмитажа, рабочие, уборщицы, сторожихи, а то и вовсе сторонние. Любой реставратор может выписать одноразовый пропуск своему знакомому. А охраняют только выставочные экспонаты, да и те кой-как - один божий одуванчик на несколько залов. Тем более сейчас, когда Кремль сократил ассигнования Эрмитажу, да и с тем, что положено, четырехмесячная задержка - вот они и пошли на штатные сокращения. Да и не приставишь к каждой картине по стражу! Выписали из Америки суперсовременную сигнализацию, а работать с ней не научи-дись - вот она и самоотключается, не дожидаясь, когда ее выключит вор. А то, что в запасниках или на реставрации, и вовсе бесхозно. Античные монеты, к примеру, уходят из Эрмитажа косяками. Выносят также гермы, мелкую скульптуру, древние вазы, византийские иконы, средневековые рукописи. Недавно какой-то шалун древнеегипетскую мумию увел - шито-крыто. Все, что плохо лежит, а лежит из рук вон плохо. Не только в Эрмитаже. В Публичке не осталось древних манускриптов подчистую! Но сейчас преступники превзошли себя. Для нас это ЧП. Знаете, во сколько оценивается "Даная"? - И не дожидаясь моего вопроса: - Семьдесят восемьдесят миллионов долларов! Я аж присвистнул, гордый за мою гёрл.
      - К нам уже подваливал один козел из вашего Метрополитена. Да еще приценивался частный коллекционер с весьма сомнительной репутацией: иракский еврей, который торгует оружием, а в Греции скупает недвижимость, включая острова в Эгейском море. На одном у него будто бы тайный музей.
      Я и глазом не моргнул - какое мне дело до иракского еврея с его тайным музеем! Однако осведомленность Бориса Павловича меня удивила. Не скажу, что приятно.
      - Собирались пустить ее с торгов? - поинтересовался я как ни в чем не бывало.
      - Не те времена. Помните, сколько Сталин спустил, считай, за бесценок, эрмитажных шедевров? Вот откуда есть пошла Национальная галерея в Вашингтоне.
      - Тамошние русские называют ее "малым Эрмитажем". Но с другой стороны, на что бы Сталин производил индустриализацию без вырученных денег?
      - Капля в море. Ключевую роль сыграл ГУЛАГ, арсенал бесплатной рабочей силы. Лучше было лишний миллион в лагеря бросить, чем транжирить национальные сокровища. Что люди? Народятся заново. А Рафаэля с Веласкесом взять больше неоткуда. Нет, "Данаю" отдавать не собирались, хоть покупатели попались настырные. Особенно этот иракский еврей. Темная личность. Впрок торговал у чеченцев нашу нефть - когда те добьются независимости, а пока что снабжал их американским оружием из Турции. А нам предложил сократить поставки, если мы продадим ему "Данаю". Он и назвал эту цифру: семьдесят миллионов.
      - Зря не сторговались. И деньги в кармане, и русские солдаты целы-невредимы, а так задаром пришлось отдать. Жалеете небось?
      Борис Павлович никак не отреагировал, не поняв, по-видимому, сочувствую я или измываюсь.
      - Вы, конечно, знаете, в реставрационные мастерские два входа служебный и с главной лестницы, - продолжал он. - Там хоть и висят запретительные надписи, но кто в наше время обращает на них внимание? Скорее наоборот:
      запрет как стимул к действию. Хотя, конечно, поразительно, как удалось вынести такую огромную картину - сто восемьдесят пять на двести три! И это несмотря на милицейские посты и военизированные наряды.
      - Ну, это проще простого! Свернул в рулон - и поминай как звали!
      - В рулон? - переспросил Борис Павлович - Спасибо за подсказку, только что нам с нее? Мы могли бы, конечно, устроить всеобщий шмон. Среди эрмитажников и тех посторонних, кто побывал в мастерских последнюю неделю, - выписанные им пропуска, к счастью, сохранились. На подозрении все, даже эрмитажная кошка. Только не думаю, что картина все еще находится у того, кто ее стащил.
      - А что, если он на то и рассчитывает?
      - На что именно?
      - Считает, что вы не думаете, что он держит картину у себя дома, объяснил я, уже догадываясь, что переоцениваю умственные способности собеседника.
      Он, однако, отреагировал неожиданно для меня:
      - Еще одна подсказка?
      - Ни в коем разе! - испугался я. И кто меня за язык тянет? - Однажды уже подсказал себе на голову. Навел вас на горячий след - и вот благодарность! Знал бы - молчал в тряпочку. Все бы до сих пор копию "Данаи" принимали за оригинал. - И спросил напрямик, слегка утомившись от неопределенности: - А в чем лично я подозреваюсь?
      - Ни в чем, - хмыкнул он. - Это все был треп, для разгону. В качестве рабочей гипотезы. Одной из. Хоть вы и подозрительны сами по себе.
      - Это все рудименты прежней работы, когда подозрительность была коллективной манией вашей организации, - напомнил ему еще раз.
      - Что вы меня все прошлым тычете? Да мне гэбуха, может, обрыдла больше, чем кому другому! А сыщику подозрительным быть на роду написано.
      - А ко мне чего цепляетесь? Из злопамятства? Не удалось засадить меня за измену родине, реальное, с вашей точки, преступление, так вы шьете теперь вымышленное - похищение национальной ценности?
      - Я исхожу из того, что преступника, ушедшего от справедливой кары, не грех подловить на чем другом. - И тут же добавил, усмехаясь: - Не про вас будет сказано.
      - Не забывайте, что у меня в кармане американский паспорт, - сказал я на всякий случай.
      - Вряд ли президент США объявит нам войну из-за новоиспеченного американского гражданина. Конечно, вы у нас в качестве заокеанского гостя. Зато мы - у себя дома, а дома, знаете, и стены помогают.
      - Все ваши стены давно сгнили и рухнули, как сказал сто лет назад в аналогичной ситуации товарищ Ленин. А в наш телекомпьютерный век весь мир большая деревня.
      - Не скажите! Мы здесь живем как на хуторе. А что до стен, то вы правы - вот почему мы возводим их наново.
      Менее всего желал я быть втянутым в политическую дискуссию - до их ностальгии по прежним добрым временам мне нет дела. Я поднялся, решив пренебречь десертом, хотя закусон был вполне пристойный.
      - Вот наши пути и пересеклись, - сказал он, прощаясь.
      - Не думаю.
      - Да, чуть не забыл. Хорошо, что упомянули про американский паспорт. У меня для вас приятный сюрприз. Вы подавали на восстановление гражданства. Так вот, ваша просьба удовлетворена. - И он протянул мне российский паспорт.
      Удивительное дело - никакой радости не ощутил. Даже напротив - скорее какой-то подвох, словно угодил в ловушку, которую сам же расставил. Вышла даже заминка - он протягивал мне паспорт, а я не решался взять. В конце концов взял - что еще оставалось? Сам напросился. И за фигом мне их чертово гражданство? С меня что, американского не достаточно? Или я собираюсь стать гражданином мира? Почему тогда российское, а не, скажем, бангладешское или перуанское? Честил себя всячески, особенно когда заметил, что он глядит на меня и скалится. Расстроился еще больше - что дал почувствовать ему свою слабину, хоть и не догадывался пока, в чем она.
      Расстались с ним сухо, как и встретились, - без рукопожатия. Он так и не решился протянуть мне свою, не уверенный, что я ее пожму. Я бы пожал никогда не решался на подобный демарш, даже имея дело с нерукопожатными. Легче убить человека, чем не ответить на его рукопожатие.
      Оставшись один, досек наконец, что к чему: как российский гражданин, я теперь подпадал под юрисдикцию федеральных властей. Это меня и подстегнуло. Во что бы то ни стало надо их упредить.
      Не слишком ли я болтлив, задирая их?
      4. ВОЗМОЖНА ЛИ ЖЕНЩИНЕ МЕРТВОЙ ХВАЛА?
      Недолго поразмыслив, с кого начать, и не зная, как вести себя с убитым горем супругом, отправился вечером к его лучшему врагу - Никите. Даже если Саша ее сам кокнул - разве ему от этого легче? Скорее наоборот. Предпочел бы не встречаться с ним с глазу на глаз - может, Никита составит компанию? Да и Галя отсоветовала, правда в командном стиле, словно я ее супруг. Еще чего! Не забыть: поставить на место.
      Мастерская у Никиты - все та же: в Гавани, на Васином острове. Люблю эти места, продуваемые морскими сквозняками. Во время наводнений остров ныряет под воду первым - так низко расположен. В той, другой жизни мы с Сашей и Никитой, иногда прихватив Лену и никогда - Галю, бродили здесь летними ночами, хотя какие это ночи? Воздух разбавлен молоком, природа не смыкает свое недреманное око, одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса, а на душе такая душевная сумятица и тревога, что впору сочинять стихи либо расстаться с жизнью. Если не успевали доспорить до развода мостов, ночевали у Ниюгаы в мастерской, хоть Саша и рвался к своей крале - единственный женатик в нашем мальчишнике, дня не мог без нее прожить, а тем более ночи. Потому, может, он и поменял квартиру на Литейном на квартиру на Васином острове, поближе к Никите, чтоб только не расставаться с ней на ночь? Нет, что угодно - только не душегуб! Точнее, кто угодно, только не он. Скорее уж Никита, тем более у него ключ. Вот в чем ключ к этому делу - в ключе! А алиби - липовое, Галя ему удружила. Ух, Галя-Галатея...
      Мог бы, кстати, остановиться у него в мастерской, но я предпочел "Москву", гостиницу у Александро-Невской лавры, с превосходным видом на историческое кладбище, где я когда-то, еще в студенческие годы, водил экскурсии, а однажды назначил сокурснице свидание у могилы Чайковского, где и кинул ей палку - и даже не одну, - к взаимному удовольствию, в присутствии композитора, которого не люблю за истерику и слюни. Ностальгически меня этот вид вполне устраивал, да и что бы я делал в королевстве кривых зеркал, где со стен на меня глядела моя красотка, растиражированная безумной кистью моего сараевского дружка? Странно все-таки, как нас свела та поездка. А с моим отвалом их, похоже, еще больше сбило в одну кучу.
      На лифте - до восьмого этажа, а там уж - "а своих двоих до его мансарды с шикарным видом на Петровскую гавань. Первоначально - чердак, но Никита, получив его в свое владение и одомашнив обитавшего здесь дикого кота, переоборудовал под мастерскую: вскрыл потолок и застеклил оба ската крыши. Отсюда открытость пространству: солнечные лучи или дождевые потоки обрушиваются прямо на тебя. А вот плывут над тобой облака - вид обалденный! Бывало, валяешься у него на диване, чешешь прирученного котофея, глядишь в небо - такая благодать нисходит.
      Чем еще хороша мастерская - полной отрешенностью от остального дома: единственная на этаже, лифт не доходит, никто не любопытствует. Разве что телеграмма, но от кого этому анахорету получать телеграммы!
      Хоть и ожидал чего-нибудь в этом роде, но ошарашен был с порога поверх поседевшей головы Никиты, прямо напротив двери, возлежала сбежавшая из Эрмитажа "Даная".
      И мгновенно меня пронзил страх - за нее, за Никиту, за себя: чтоб вот так, не таясь, повесить похищенную картину у себя в мастерской! Потом глянул на моего поистаскавшегося друга - он ухмылялся, наблюдая сквозь очки точно рассчитанный им эффект.
      - Проняло?
      - Еще как, - признался я.
      Мы обнялись. От него приятно и привычно воняло канифолью, клеем, скипидаром и еще черт знает чем, пальцы в краске, небрит - хоть и состарился, но в глазах все тот же бес, что и прежде.
      - Твоя копия лучше эрмитажной, - похвалил я.
      - Жаль, настоящую "Данаю" свистнули, а так бы признал, что моя копия лучше не только их копии, но и самого Рембрандта. Копиист устраняет недостатки оригинала. Я уж не говорю, что он работает на трезвую голову, а оригинальный автор по вдохновению, что не сильно отличается от пьяни или безумия. Ломброзо, к примеру, и вовсе не видел разницы между приступом помешательства и вдохновением гения.
      - Вот почему ты не стал гением, вытравив из себя все оригинальное, чтоб не спятить.
      - Нет, без балды. О тех же греческих статуях мы судим исключительно по римским копиям. Что б мы без них знали о Праксителе, Мироне или Поликлете? Одни предания!
      - Но известно же, что копии значительно уступают оригиналам, вступился я за моих любимцев греков.
      - Откуда известно? Опять же, Глеб, ты сравниваешь с преданием оригиналы до нас не дошли. Почему не представить, что копиист конгениален изначальному мастеру? Тем более его задача проще - воспроизвести или даже улучшить оригинал. Ян ван Меегерен написал перед войной с три десятка старинных полотен, признанных во всем мире за оригиналы, пока его не разоблачили. Кто он - жулик или гений? Сколько знаменитых Рембрандтов, Вермеров, Ван Гогов и Пикассо оказались подделками, а ведь висели на почетных местах в лучших музеях мира - им поклонялись, как святыням, о них писали исследования. Они что, стали хуже после разоблачения? Тот же древнеегипетский кот с золотой серьгой в ухе из вашего Метрополитена - пусть оказался подделкой, но все равно шедевр, согласись! А где гарантия, что остальные экспонаты Лувра, Метрополитена, Рейксмузеума и Эрмитажа - подлинные? И что такое оригинал? Десятки раз подновленная, реставрированная, переписанная Сикстинская капелла - это, по-твоему, настоящий Микеланджело? Да и что там увидишь - разве что в цейсовский бинокль да еще задравши голову так, что у тебя шея затекает! Не лучше ли тогда все это спокойно рассмотреть в хорошем альбоме? Большинство людей судит об искусстве по репродукциям, которые ничуть не хуже оригинала, а иногда даже лучше. Знаешь, что у многих коллекционеров дома висят копии, а оригиналы, чтоб не стырили, хранятся в банке? Само понятие "оригинал" стало условным. А о подпольном музее на греческом острове слыхал? Там среди неотличимых от оригинала копий висят краденые шедевры. Общеизвестно: алмаз лучше всего спрятать среди простых камушков.
      Было бы странно второй раз за день отмолчаться при упоминании, пусть всуе, Острова, слава которого докатилась, вижу, и сюда. Тем более если это Борис Павлович сообщил Никите по старой дружбе, а сам узнал известно откуда вряд ли с переименованием его alma mater вовсе перестала функционировать.
      - Там, говорят, цела-невредима наша Янтарная комната, - подпустил я, на всякий случай сославшись на всякие слухи - будто не сам ее видел собственными глазами всего два месяца назад.
      - Или ее копия! Что без разницы! - свел на нет мое сообщение Никита. А у нас здесь весь Кенигсберг перерыли в поисках бункера, куда ее немцы от русских запрятали. Смехота, да и только!
      - Темная история, - осторожно сказал я, но все же счел необходимым поделиться кой-какими сведениями: - Все, кто хоть как-то был связан с Янтарной комнатой, странным образом исчезали из жизни. Сталинские делишки, похоже. В дополнение к оригиналу были сделаны еще две реплики: одна - точная, а другая несколько иная по цветовым соотношениям, почему Сталин и забраковал. Хотя она вроде превосходила оригинал художественно.
      - А я что говорю! Не легче ли еще одну сварганить, чем рыть носом землю? Нет, согласись, идея копирайта противоположна идее совершенства. Ту же литературу возьми. Если набело переписать "Войну и мир", "Братьев Карамазовых", да хоть любой роман Диккенса, - можно создать шедевры, а так это гениальные подмалевки в неудачном исполнении. Возьми того же Толстого: путаные и нудные рассуждения о роли личности в истории, карикатурный образ Наполеона, искусственно пристегнутый эпилог с плодоносящей Наташей, да мало ли! По сути, все это великие неудачи, потому что человеку не дано воплотить собственный замысел. "Спешу поздравить с неудачей: она блистательный успех..." - не помню, кого поздравлял Тютчев. А помнишь, что Фолкнер писал про "Шум и ярость", лучший у него роман? "Это мое самое прекрасное, самое блистательное поражение". Между прочим, Фолкнера переписывал и сокращал его собственный литагент. Нет, одному человеку не по силам. Нужны коллективные усилия. Художественная артель, члены которой лишены индивидуального тщеславия. Если хочешь знать, тщеславие - это альтруизм: забота о неведомых тебе читателях, зрителях, слушателях. А Рембрандт спасибо бы сказал, увидев мою "Данаю".
      Похоже было на заигранную пластинку: апологетика сальеризма. Все тот же чудило - будто расстались с ним вчера. Даже очки в тонкой золотой оправе вроде те же. Менее всего походил на художника: вид педанта, хоть и с безуминкой, которую годы так и не вытравили из него.
      - Анекдот о Рембрандте знаешь? - вспомнил я. - Разговор на аукционе: "А вы гарантируете, что Рембрандт настоящий". - "Гарантия на три года". - И, не дав ему опомниться, спросил: - Почему не явился на перфоманс лже-"Данаи"?
      - Потому и не явился, - сказал Никита, и я не понял, шутит или всерьез.
      - Осунулся, - сказал я, приглядываясь к нему.
      - Еще бы! Вынуждены экономить на еде, удлиняемся, одежда болтается как на вешалке, зато оригинально, в образе. Но в зеркало тошно смотреть: да я ли это? Мордогляд. Ничего, кроме отвращения. А иногда и боязно: взглянешь, а там никого. У нас даже национальный тип изменился - пузатые бабы как вымерли. Зато ты, Глеб, вижу, цветешь. - Это прозвучало как обвинение. - Витамины небось жрешь круглый год! Время тебя не берет.
      - Не жил - вот и не изменился, - сказал я в оправдание. - Какая в эмиграции жизнь? Эмиграция - род консервов.
      - А у нас как на войне: год за три. Не поверишь: цены гораздо выше, чем в Европе, заработки невообразимо крошечные. Скверная пломба в зуб стоит моей эрмитажной зарплаты, выпадает через месяц. Бьемся в заботах, как рыба в неводе.
      - Зато капитализм, демократия... -- вякнул было я.
      - Какой, к черту, капитализм! Номенклатурная олигархия - вот кто загребает! Проще говоря - захват всей собственности и всей казны бывшими коммуняками и отцами черного рынка. Мы живем при настоящей войне, но у нас железная психика и крутой иммунитет к ненавистным властям, ненавидящим население. То из танков палят в самом центре Москвы, то бомбят собственный город.
      - Ну, не совсем собственный, - возразил я.
      - Да брось! - не понял он, но и не дал мне договорить. - Русских в Грозном больше погибло, чем чечни! Те загодя по деревням разбежались, а русским куда? Некуда! Зато чеченцы у нас теперь заместо евреев - внутренний враг, козел отпущения, отчуждение зла. А евреев про запас держим. В качестве масонов.
      И расхохотался собственной шутке. Поди пойми - жалуется или ерничает? По его возбужденному реченедержанию видно было, как редко он с кем общается.
      Мгновенно заметил, что я отключился.
      - Наша этнография, вижу, тебя не колышет. Продолжим тогда демонстрацию "Данай". Конкурс красоты - которая краше? Закрой глаза, - приказал он, но потом передумал и подстраховался: - Закрой глаза и повернись к двери.
      Слышал, как он возился с картинами.
      - А теперь глянь.
      На месте прежней висела еще одна "Даная". Уже не копия - скорее имитация. Ее жест был менее театрален, ангел сжимал руки не так жеманно, меньше золотого блеска, да и пропорции самой Данаи были слегка изменены - подобран живот, уменьшены бедра, смягчена линия семитского носа.
      - Что скажешь?
      - Как после косметической операции. Твоя, может, и лучше, зато у Рембрандта - желанней.
      - Ты, я вижу, однолюб. Комплекс Менелая - ты влюблен не в Данаю, а в собственное о ней воспоминание. То есть любишь не ее, а свою любовь. Отсюда аберрация памяти.
      - Следующая, - напомнил ему и отвернулся.
      Мгновение спустя я увидел мою Галю в роли Данаи. Точнее, нашу с ним общую Галю. С этой картины и начались его бесконечные вариации на тему Данаи. Не Рембрандт, а я был его музой.
      - На случай, если с Галей что случится, у нас уже готова ей подмена, осклабился Никита.
      - Какая же подмена, когда произведение искусства? - отрекся я от своей главной страсти.
      - Не скажи. Все зависит от воображения. Думаешь, это боги вдохнули жизнь в статую Пигмалиона? Как бы не так! Это он сам оживил ее, представив ожившей. Одной только силой воображения! А другого ихнего скульптора помнишь? Лаодамию. Так та, овдовев, уломала Персефону вернуть ей убитого троянцами супруга всего на одну ночь. Чем, ты думаешь, она той ночью занималась? А вот и нет, пальцем в небо. В срочном порядке изваяла с него за ночь восковую статую и преспокойно с ним - точнее, с ней - трахалась. Пока лишенный воображения папаша не застал ее однажды за этим делом и не приказал бросить восковую персону в котел с кипящим маслом, куда вслед за ней кинулась и обезумевшая от горя ваятельница.