После этого у Митьки время от времени стали получаться переходы с места на место в своем собственном мире. И это было здорово! Потому что это уже не детское волшебство, которое всегда остается на грани глубокой фантазии. Это был настоящий переход из одного места в другое. Такое умели делать только взрослые, настоящие волшебники.
      Взрослая магия как раз и отличается от детской тем, что она действует здесь, в этом мире, она имеет материальные последствия.
      Потому-то Митька и обиделся, когда папа сказал: "А кушать ты что будешь?" Как и все взрослые, Папа относился к волшебству свысока, считая его бесполезной детской забавой. Все в детстве этим занимаются. Но плода это не приносит.
      Но Митька хотел не этого. Он искал настоящего взрослого волшебника. И трепетно ловил каждое доказательство того, что — получается!
      Вот такая была обстановка. В общих чертах.
 
      И вот, однажды Митьке повезло. Дело было так. Митька шел домой. Он осторожно заглянул за угол проходного двора, в котором часто промышляли разбойники. Увы, шайка была в сборе.
      Митька начал размышлять, стоит ли ему идти к своей берлоге в обход, перелезая через два забора, или попытаться идти напролом. Или пойти, еще раз попробовать найти подходящее место, чтобы совершить переход сразу в свой двор — или лучше сразу с свой подъезд. Хорошо бы найти похожий подъезд, думал Митька, только где гарантия, что попадешь к себе домой, а не куда-нибудь еще… в другой похожий подъезд. Гарантий не было. Сказка было стихией, и управлять этой стихией Митька пока не умел.
      И тут он увидел Волшебника. То есть, Митька, конечно, не знал, что этот крепкий дед с седой раздвоенной бородой — волшебник, но что-то волшебное Митька определенно почувствовал. Лицо Волшебника показалось Митьке удивительно знакомым. Где-то Митька его раньше видел. Лицо у Волшебника было светлым, чем-то похожим на лицо Монаха. Только Волшебник смотрел на все прямо, как бы правде в глаза. А монах глядел как-то вскользь, все больше куда-то в сторону или вниз.
      И вот теперь, в минуту опасности, Митька поступил так, как умел поступать только Митька. Он подошел к деду и, просительно заглянув в лицо, сказал:
      — Дедушка, если Вы — волшебник, то помогите мне.
      Волшебник ничуть не удивился.
      — А почему ты решил, что я — ДОБРЫЙ волшебник?
      А Митька ничего и не решил. Он мечтал стать волшебником — естественно, добрым волшебником, и про злых волшебников в этом смысле даже и не задумывался, хотя и знал про них, конечно. Митька молчал. А Волшебник спокойно ждал ответа.
      — А зачем мне злой волшебник? — ответил Митька вопросом на вопрос.
      Ответил вроде бы невпопад, но Волшебнику Митькины слова отчего-то понравились.
      — Ты хочешь сказать, с какой стати тебе должен был встретиться именно злой волшбник? — переспросил дедушка.
      Митька был не уверен, что он именно это хотел сказать, но версия Волшебника ему понравилась. Митька кивнул.
      — Ну, что же, по вере твоей да будет тебе, — сказал Волшебник. Он дал Митьке небольшую шапочку, точнее, чепчик из тех, которые надевают на младенцев — только размером побольше.
      — Это шапка-невидимка, — сказал Волшебник. Надень и завяжи подвязочки.
      Митька сразу поверил. Он благоговейно взял волшебный предмет. И удивился:
      — А откуда Вы знаете, что мне нужна именно шапка-невидимка?
      Волшебник шутливо погрозил пальцем.
      — Я знаю даже то, что ты предпочел бы меч-кладенец.
      Митьке почему-то стало стыдно.
      — Но меч-кладенец нельзя давать тому, кто не любит своих врагов, — сказал Волшебник совсем серьезно.
      Они помолчали минуту, а потом Волшебник как ни в чем не бывало пошел дальше, кивнув Митьке на прощанье.
      И вот что странно — Митька не побежал за ним, не стал проситься в ученики, а тоже как ни в чем не бывало кивнул Волшебнику — точнее, даже слегка поклонился. И долго провожал его взглядом. А потом надел шапку-невидимку. И ничего не случилось.
      — Надень и завяжи подвязочки, — вспомнил он слова Волшебника.
      Митька завязал. И что-то случилось. Ничего не случилось, просто Митька поверил, что он может спокойно идти домой, и его никто не увидит. И он пошел, а солнце светило ему в спину, а Митька смотрел на свою тень, и абсолютно не боялся разбойников.
      Он только удивлялся, соображая: как же так, если есть тень, значит, он не стал ПРОЗРАЧНЫМ для лучей света. Почему же он — невидимка?
 
      И только дома, бережно разглаживая в руках драгоценный чепчик, Митька окончательно пришел в себя и ужаснулся: что же я натворил?! Надо было бежать следом, нельзя было упускать ТАКОЙ случай. Волшебник пришел сам, и был, можно сказать, у Митьки в руках! И Митька упустил его. И сам не может понять, почему упустил.
      И начал Митька мучиться раскаянием об упущенной возможности. Хотел стать волшебником, а удовольствовался волшебной шапочкой, вот лопух-то!
      Но отчего же лицо Волшебника показалось Митьке таким знакомым?
      Наконец,љ Митька вспомнил. Еще когда он был маленьким, он однажды побывал в Детском Волшебном театре. Волшебник был тот самый — высокий и толстый, с длинными, совсем белыми волосами, со странным, необыкновенно внимательным выражением глаз, как будто он видел вокруг себя совсем не то, что ты. Не простую обыденную жизнь, а что-то очень важное и не совсем понятное. Казалось, он не различает привычное от непривычного… будто для него все непривычно. Как для младенца. И вот это-то и показалось маленькому Митьке чем-то родным и до боли нужным. Волшебник был нездешним человеком. И Митька тоже был нездешним. Но тогда Митька был маленьким и не смог сделать практического вывода. И забыл с годами. А теперь он был большой и — мог сделать практический вывод.
 
      Театр был на другом конце города, опять-таки на Заречном, недалеко от Юркиной Перекатной. С трудом дождавшись удобного момента, Митька помчался туда, еще в подъезде завязав ленточки чепчика. Его действительно никто не видел, в том числе и кондуктор в автобусе. Не видели в упор. Глядели мимо или сквозь, так что у Митьки стало возникать неприятное ощущение. Тогда Митька намеренно толкнул мальчишку, стоящего рядом. Толкнул, конечно, несильно, просто чтобы обратить на себя внимание. Тот обернулся без удивления и недовольно посмотрел на тетю с авоськой. Митьку в упор не видел.
      Митька постучал его по плечу и сказал:
      — Прости, это я тебя толкнул.
      Тогда тот, наконец, заметил Митьку. Но тоже ничуть не удивился, как будто все время видел его, просто не обращал внимания.
      — Что тебе надо? — спросил мальчишка.
      — Ничего, я просто.
      Тот пожал плечами и отвернулся, словно позабыв о Митьке. И вышел на следующей остановке, по прежнему не видя Митьки в упор.
      Что интересно — никто на Митьку не налетал, все аккуратно обходили, совешенно не обращая на него внимания, как будто Митька был какой-то совершенно неинтересной мебелью. Ощущение было таким непрятным, что Митька снял шапку-невидимку и спрятал ее в карман. И тут же пришлось заплатить за билет.
 
      Вспоминая, будто сон, увиденное когда-то в детстве, Митька не мог не почувствовать связи между своими размышлениями о волшебствељ и тем, что увидел когда-то в Волшебном Театре. Ему даже показалось теперь, что его мечта о том, чтобы стать волшебником, началась именно с того представления. Хотя тогда, в раннем детстве, Митька мало что понял в этой сказке, ему просто понравилось сама по себе феерия, когда действие происходит не на сцене, не на экране, а захватывает тебя всего, почти как сновидение.
 
      Вот сюжет той феерии из Волшебного театра, которую видел маленький Митька.
      Одним славным древним Королевством правит мудрый и могучий Король. Все дела его успешны, во всех сражениях он побеждает. Но он миролюбив и любезен соседям-королям. Земля полнится слухом, что Король владеет некиим могучим волшебством, которое делает его непобедимым. Поэтому даже самое слово «король» осторожные люди произносят с почтением, чтобы не привести в действие каких-нибудь волшебных механизмов, связанных с королем. У Короля есть сын, соответственно, Принц, который однажды при загадочных обстоятельствах узнает, что его папа-Король якобы умеет говорить на Истинном языке. Этот язык обладает такимљ свойством, что на нем нельзя солгать. Ложь противна самой грамматике Истинного языка. Соответственно, если сказать на этом языке что-либо, относящееся к будущему, то это непременно сбудется. Если же это не сбудется, то и сказать этого нельзя. Принц идет к Королю и требует научить его этому древнему искусству:
      — Если ты унесешь с собой секрет в могилу, я не справлюсь с Королевством.
      — Справишься.
      — А как?
      — А как я справляюсь.
      — Но ты-то владеешь Истинным языком!
      — А я им не пользуюсь. Никогда. Я этого не люблю.
      — Почему?
      Король старается уклониться от объяснений, но обстоятельства вынуждают его раскрыться, впрочем, под строжайшим секретом. Король уже стар и чувствует приближение смерти.
      — Беда в том, сынок, что на истинном языке я не король. А ты, соответственно, не принц. И вот этого никто не должен знать.
      — А кто же Король?
      Король раскрывает сыну тайну своего рода. Оказывется, в Дремучем Лесу проживает настоящий Король, действительно владеющий Истинным языком. Но давным давно, еще во времена прапрадедушки нынешнего Короля он отошел от дел, всецело погрузившись в таинственное искусство Языкознания. Он удалился в Лес со своим самым верным слугой, там передал ему свою корону, а также свой облик, обещав содействовать в управлении Королевством.
      — От этого слуги мы и происходим, сынок.
      — Но Языку-то ты меня научишь?
      — А я им и сам не владею.
      — ???
      — Просто в случае серьезных проблем посылаю весточку Королю.
      — А как?
      — Король открыл нам одно-единственное слово из Языка: это его Имя. Кто бы и где бы ни произнес это слово, Король непременно услышит это, вникнет в дело и разберется. И поможет наилучшим образом. Это и есть секрет нашего Королевского дома.
      — Ну, так открой же мне это Имя.
      — Охотно. Но ты должен хранить эту тайну от всех. Никто не должен знать тайну Имени. Клянись, что откроешь это Имя только своему Наследнику, притом заставив его поклясться в том же самом.
      — Естественно, что за вопрос!
      — Это имя: Король. Просто Король, и все.
      — ?!
      — Не удивляйся. Все, кто говорит обо мне, произносят это Имя, и волей-неволей привлекают к делу Истинного Короля. В этом — секрет силы нашего Дома. Никакие тайные заговоры просто невозможны. Потому-то никто не должен догадываться, что я — не Король. Если меня, или, после моей смерти, тебя станут называть как-то иначе, Королевство может серьезно поколебаться.
      — Остроумно. Значит, секрет наш так прост?!
      — Вот именно. Если возникают серьезные проблемы, я уединяюсь и начинаю усердно звать Короля.
      — А как? Просто: "Король, Король!.."
      — Именно так. Просто: "Король, Король!.." И все проблемы сами собой разрешаются.
      У принца голова кругом от такой информации. Размышляя об этом день и ночь, он и не заметил, как начал поминутно бормотать себе под нос: "Король, Король…"
      Спустя некоторое время король призвал Принца и велел ему:
      — Не увлекайся этим делом.
      — Каким?
      — Ты без конца призываешь Короля. Быть может, отрываешь его от важных размышлений.
      — Так ведь по всей стране кто-нибудь поминутно вспоминает Ваше Величество. О Вас пишут в газетах, говорят по радио. И за границей Вы знамениты. Поэтому слово «Король» у всех на устах. Что может к этому добавить мой голос?
      — Обо мне не вспоминают без дела.
      Принц обещал повиноваться, и постарался отвлечься. Он занялся танцами и охотой. Ведь если дело управления государством оказалось таким легким, о чем теперь заботиться. Но все-таки он то и дело ловил себя на том, что губы его беззвучно шепчут: "Король, король…"
      Папа опять вызвал его на ковер.
      — В чем проблема?!
      Принц смущенно молчал.
      — Ну, как это у тебя получается, сынок?
      — Сам не пойму.
      — Возьми себя в руки. Добром это не кончится.
      — Но почему? Король — такое прекрасное имя. Притом Он же сам и поможет, если возникнут проблемы.
      — Так-то так. Я боюсь не того, что Имя может принести нам какой-то вред.
      — Я понимаю. Просто неудобно беспокоить Короля по пустякам.
      Король только рукой махнул.
      — Честно сказать, это полная ерунда. У Него хватит мудрости разобраться, где пустяки и где не пустяки. Дело не в этом.
      — А в чем?
      — Я боюсь, что ты потеряешь охоту к управлению королевством. Я сам чуть не пропал в молодости, как и ты, увлекшись Именем.
      — И чем кончилось дело?
      — Мой папа, твой дедушка, уговорил меня прекратить это дело. Он сказал, что от частого призывания Имя как бы стирается. Я поверил и испугался.
      Принц тоже испугался.
      — А оно правда стирается?
      — Честно говоря, мне кажется, что мой папа, твой дедушка, тут ошибся.
      Принц облегченно вздохнул и пошел… Продолжая то и дело призывать Имя: "Король, Король…"
      Тут его срочно вызвали во дворец. Старый Король внезапно почувствовал себя плохо, собрался помирать и призвал к себе сына, чтобы проститься.
      — Папа, не умирай. Зови Короля, чтобы Он продлил твои годы.
      — Нет, сынок. Ты узнал все, что надо, для того, чтобы казаться в глазах людейљ Королем. Помни только, что на самом деле мы лишь слуги Короля. Но об этом никто не должен догадаться. Теперь оставь меня одного.
      Принц отошел от одра, проливая слезы и беззвучно повторяя: "Король, Король!.." Скоро принц и сам был коронован. Народ кричал: "Да здравствует король!" А принц беззвучно повторял: "Король, Король…"
      Прошли годы. Принц старался быть хорошим королем, мудрым, добрым и справедливым. И это у него получалось. Он вошел в историю под прозвищем Премудрый. Обычно он сидел на троне как бы в глубокой задумчивости, и губы его беззвучно шевелились, но никто никогда не мог догадаться, что у него на уме. При нем страна достигла вершины могущества, и лишь одно беспокоило подданных: король не имел ни жены, ни детей. Многих принцесс повидал он, но ни одна не зажгла его сердца. Задумчиво глядел он на прекрасных девушек, продолжая беззвучно шевелить губами. Наконец однажды он объявил подчиненным, что отпрвляется на поиски невесты. Он повелел хранить свой отъезд в глубокой тайне, и взял с собой только своего самого верного слугу…
      Занавес.
 
      Митьке НУЖНО было разыскать этого человека. Теперь он удивлялся, почему ему ни разу не пришло в голову воспоминание об этом Театре. Он же ломал голову, где найти волшебника. Теперь ясно, где!
      Митьке нужно было узнать, как волшебство становится взрослым. Как добиться того, чтобы твои действия оставляли реальный след в этом мире?
      Это первое. Но даже не это было главным.
      Всю сознательную жизнь Митька искал свой мир. Он бродил по иным мирам, ища там свой родной, потерявшийся. Он чувствовал себя чужаком, застрявшим здесь, в этой вселенной. Ясно было, что рано или поздно он должен выпасть обратно. Что-то мешало. Наверное, для этого был нужен специалист. И вот — он нашелся!
 
      Митька подоспел к началу представления. Надев волшебный чепчик, Митька присоединился к людям, входившим в двери, рассчитывая проскочить незамеченным. Но не тут-то было!
      Оказалось, что роль контролера исполняет сам Волшебник. Кого-то он пропускал так, без билета, приветливо кивнув головой. Но невидимого для других Митьку, сразу выделив из толпы, поманил к себе пальцем. Ясное дело — под волшебной шапочкой от волшебника не спрячешься.
      — Постой тут, — сказал Волшебник. — Сейчас я запущу феерию, и мы… пока народ грезит, мы поговорим.
 
      Состоялся разговор.
      — На Истинном языке можно попросить скатерть-самобранку? — спросил Митька без обиняков. Митька любил начинать с главного.
      Волшебник задумался.
      — А ты как думаешь? — спросил он в ответ.
      — Я думаю, можно, — сказал Митька твердо.
      — А почему тогда люди работают? — спросил Волшебник.
      — Наверное, не каждому дается, — предположил Митька.
      — А от чего это зависит? — спросил Волшебник.
      Митька не знал.
      — А по вере, — сказал Волшебник. — Если ты веришь, что можно, то у тебя и получится.
      — А Вы можете? — спросил Митька, и это прозвучало немного нагло. Но Волшебника, кажется, невозможно было смутить.
      — Вот этот театр — моя скатерть-самобранка, — сказал он. — Он меня и кормит, и поит. И знакомит с нужными людьми. Но ты, конечно, хочешь знать, хватит ли моей веры на настоящую скатерть-самобранку?
      Митька неуверенно кивнул.
      — А может, и нет, — сказал он осторожно. — Я вообще-то хотел знать, возможно ли это В ПРИНЦИПЕ. А не про Вас.
      — В принципе, все возможно, — сказал Волшебник серьезно. — Это только вопрос веры.
      Это Митьке понравилось. Так он и думал!
      — А что касается меня, — продолжел Волшебник, — у меня самобранка не получается. И я не слыхал, чтобы у кого-то когда-то получалась. Мне почему-то не верится, что это возможно. И знаешь, почему?
      — Почему?
      — Потому что Бог сказал: "В поте лица твоего будешь есть хлеб твой." Есть такое древнее проклятье.
      Митька кивнул. Он знал Библию.
      — А проклятие Бога — это не шутка, — сказал Волшебник. — Я не знаю, что с этим можно сделать. Только смириться.
      — Значит, всемогущество все-таки невозможно? — уточнил Митька. Это, собственно, и был главный вопрос. Главный вопрос Митькиной жизни. По крайней мере, умственной жизни.
      Но Волшебник не ответил. По крайней мере напрямую не ответил.
      — А что ты с ним будешь делать? — спросил он у Митьки. — Вот ты лично. Допустим, ты всемогущ. Вот ты исполнил все свои желания и заветные мечты. А потом?
      — Новые появятся.
      — Вряд ли появятся. Мечты появляются, когда чего-то не хватает. А ты всемогущ. Какие уж тут мечты. Ну, допустим, ты осознаешь то, что сейчас не осознаешь. Ну, придумаешь еще что-нибудь. А потом?
      — Не знаю, — честно сказал Митька.
      — И я не знаю. Получается, на самом деле нам нужно не всемогущество, а что-то попроще…
      — Значит, невозможно? Невозможно всемогущество?
      — Почему невозможно? Бог же всемогущ. Все возможно.
      Митька подумал.
      — А что Он делает со Своим всемогуществом? — спросил Митька. — Я не знаю, что делать со всемогуществом. Вы не знаете. А Он-то знает?
      — Конечно! На то Он и Бог. Он все знает.
      — А может Он сделать камень, который Сам не мог бы поднять?
      Если Митька кого-то уважал, он рано или поздно задавал парадокс: может ли Всемогущий сделать камень, который Сам не смог бы поднять?!
      Волщебник засмеялся.
      — Может. Но не хочет. Он всемогущ, и хочет быть всемогущим. Зачем Ему отказываться от всемогущества? Может, но не хочет! Пусть тебя не волнуют эти детские парадоксы.
      — Может… Но не хочет… — зачарованно повторил Митька. — љ А может Он захотеть?
      — Может. Но тоже не хочет. — Волшебник ответил серьезно. — Бог все может. А вообще-то в этом вопросе есть глубинный смысл.
      — Да? — удивился Митька. — А какой?
      — Что даже во всемогуществе есть своя ограниченность. Знаешь, я в молодости, как и ты, стремился именно что ко всемогуществу. Ты ведь ищешь всемогущества?
      — Естественно.
      — Естественно? Да нет, дружок, это совсем неестественно. Поверь мне, старику. Мы хотим чего-то конкретного. Если ты ищешь того, не знаю чего, и идешь туда, не знаю куда — значит, ты просто чего-то не понимаешь в себе самом. Тебе нужно не всемогущество, а что-то конкретное. Тебе нужно разобраться в себе самом. Вопрос, что тебе нужно на самом деле?
      Митька подумал.
      — Скатерть-самобранка.
      — А что ты с ней будешь делать?
      — Подарю Папе.
      — А зачем ему? Вам же хватает пищи?
      — Хватает.
      — Тогда зачем?
      — Чтобы не работать.
      — А он не хочет работать? Не любит свою работу?
      — Да нет, он-то как раз любит.
      — Тогда зачем ему скатерть-самобранка?
      — Чтобы он разрешил мне стать волшебником.
      — Значит, тебе нужно не всемогущество, а просто ты хочешь стать волшебником.
      — Ну, да. Конечно. Но всемогущество тоже бы пригодилось.
      — Навряд ли. Разберись в себе — чего именно ты хочешь.
      — Ну, мало ли, чего я захочу. Я разного хочу.
      — Ага. Ты ищешь ГАРАНТИИ, что у тебя будет все, что тебе может понадобиться?
      — Ну, да. Гарантии. Именно гарантии. Что — все.
      Волшебник вздохнул.
      — С этим у меня у самого туго. Каждый раз приходится находить что-нибудь новенькое. Новые подходы. Но в этом тоже есть удовольствие — без конца совершенствоваться. Если бы я вдруг достиг всемогущества — к чему еще стремиться? Вот Бог — Он всемогущ. С этим — к Богу обращайся…
 
      Митька обнаружил, что его не замечают кошки и собаки. Стало быть, Митьке досталась не просто шапка-невидимка, но как будто и неслышимка, и нечуялка. Впрочем, животные при попытке к ним подойти вплотную начинали неврничать, переходили с места на место — но не подальше от Митьки, а просто — на другое место. Птицы взлетали и садились.
      Больше всего Митьку поражало, что никто на него не налетал.
      Пытаясь понять, что же происходит, Митька попробовал вставать в узком проходе, где его нельзя было обойти — в дверях подъезда. Подошедший снаружи мужчина не заметил Митьки, однако внезапно остановился, будто что-то вспомнил, повернулся и пошел было назад. Потом успокоился, встал возле входа и задумчиво закурил. Видно было, что он вытащил пачку, вставил в рот сигарету и зажег ее привычными движениями, очевидно не сознавая, что делает. Какая-то мысль совершенно захватила его, так что он перестал замечать вообще все вокруг, будто на весь мир надели шапку-невидмку. Сигаретный дым шел прямо на Митьку, что было крайне неприятно. Митька уже собрался было уйти с прохода, но тут стукнул лифт, и к Митьке подошла изнутри подъезда девочка. Не обращая внимания на Митьку, она осторожно выглянула наружу, и чего-то испугалась, увидев курящего мужчину. Недолго подумав, она тихонько пошла обратно вверх по лестнице. Сигаретная вонь стала нестерпимой. Митька наконец не выдержал и освободил проход. Мужчина тут же бросил сигарету, как будто приняв какое-то решение, и решительно вошел в подъезд, следом за девочкой. Митька последовал за ним. На втором этаже они прошли мимо той самой девочки, которая как ни в чем не бывало звонила в дверь. На мужчину она глянула искоса, но без испуга.
      Митька вернулся на свой пост — в узком проходе. Появилась тетенька с тяжелой сумкой — очевидно, возвращалась из магазина. Подойдя к Митьке, поставила сумку на бетон и стала отдыхать. Митька терпеливо ждал. Надо же ей войти домой. Но тетенька, видно, решилась досыта подышать свежим воздухом, прежде чем возвращаться к кухонной плите.
      Поскольку тетенька была некурящая, выкурить Митьку с его поста она не могла.
      Наконец, на первом этаже стукнула дверь и появился здоровенный молодой парень. Явно, крутой, и очень крутой. Подойдя к выходу, он бесцеремонно отстранил Митьку, совершенно не обратив на него внимания. Тетенька тут же взяла сумочку и попыталась войти. Но не тут-то было. Посторонившись перед вышибалой, Митька тут же проворно встал на свое место. Тетенька резко затормозила, стукнув Митьку сумкой по ноге. Поставив сумку, она вдруг погналась за здоровенным парнем, крикнув:
      — Молодой человек, сколько времени?
      Парень ответил, глянув на часы, и поспешил дальше по своим делам. Его ответ, видно, совершенно утешил тетеньку и она решила еще погулять. Переставив сумку с прохода, она села на лавочку в пределах видимости. Митьку вдруг начала грызть совесть. Ему вдруг представилось, что там, дома у этой тетеньки, маленький ребенок без присмотра. Она оставила его на пять минут и побежала в магазин. А тут Митька ее гипнотизирует. Угрызения были столь внезапными и сильными, что Митька не выдержал и дал дорогу. Тетенька тут же поднялясь с лавочки, вздохнула и побрела домой.
      Вдоволь наэкспериментировавшись, Митька пришел к выводу, что когда он завязывает лямочки, всем просто становится трудно сосредотачивать на нем внимание. То есть видят, но не смотрят; слышат, но не вслушиваются. В точности как это бывает со знакомой мелодией или привычным предметом. Митька в восприятии окружающих совершенно сливался с фоном.
 
      На другой день Волшебник показал Митьке ковер-самолет. Он предложил Митьке полететь.
      — Сядь, чтобы не свалиться, — приказал он. — Теперь лети.
      — А как? — сказал Митька. — Я же не умею.
      — А чего тебе не хватает?
      — Не знаю. Откуда я знаю? Может, надо сказать волшебное слово.
      — Скажи: лети.
      — Лети, — скомандовал Митька. Ковер не летел. На мгновение Митьке показалось, что Волшебник просто шутит над ним: ковер самый обыкновенный.
      — Не получилось? — сказал Волшебник. — Давай вместе.
      Он уселся на кавер рядом с Митькой и скомандовал:
      — Лети.
      Ковер полетел. Дав Митьке насладиться полетом, Волшебник велел ковру сесть.
      — А теперь ты.
      Митька втянул голову в плечи. Волшебник сидел рядом. Наверное, поэтому ковер и послушался.
      — Лети, — сказал Митька, и ковер начал подниматься вверх, но как-то неуверенно, покачиваясь, как падающий лист.
      — Спокойно, — сказал Волшебник. — У тебя получилось.
      И Митька успокоился.
      Ковер завис в воздухе неподвижно. Митька перевел дыхание.
      — Дыши как обычно, — сказал Волшебник. — Если ты будешь управлять им так сильно напрягаясь, то ты быстро устанешь. А если понадобится лететь далеко? Расслабься. Он сам должен работать. А ты сиди себе, отдыхай.
      — А как управлять?
      — А как хочешь. Можешь командовать голосом, для начала это легче всего.
      — Вперед, — попросил Митька Ковер. Ковер медленно пополз вперед.
      — Летите по кругу, — попросил Митька, и Ковер послушно полетел по кругу.
      — Сажай, — скомандовал Волшебник.
      — Садитесь, — попросил Митька.
      — А почему ты с ним на "Вы"? — спросил Волшебник, когда ковер лег на пол.
      Митька затруднился ответить. Волшебник встал:
      — Плохо, если ты подумал, что у него есть душа, что он способен понимать твои слова.
      — А как же? Ведь слушается же?
      — Ну, и что? Это — вещь, — сказал Волшебник, топнув ногой по ковру. — Он ДОЛЖЕН слушаться. Что это еще за гилозоизм?
      — Что-что?
      — Гилозоизм. Это такое лжеучение. Ну-ка, командуй сам.
      Волшебник сошел с ковра, нахмурившись. Митька испугался.
      — Лети, — сказал он ковру сурово.
      Ковер начал подыматься.
      — Сажай, — скомандовал Волшебник.
      — Садись, — испуганно повторил Митька.
      — Пока хватит. У тебя получилось.
      — Не сердитесь на меня, — попросил Митька. — Я не знал.
      Волшебник улыбался.
      — Я не сердился, — сказал он с любовью. — Просто, чтобы ты поверил, что у тебя получится, понадобилась суровость.
 
      — Посмотри, что у меня есть, — сказал Волшебник, отпирая дверцу огромного сейфа.
      В сейфе лежала одна-единственная вещь — трость, завернутая в какую-то драгоценную ткань. Развернув ее и показав Митьке замысловатую резьбу по дереву, Волшебник продолжал:
      — Это моя тайна. Я чувствую и даже знаю, что ты для меня — человек неслучайный. Потому показываю тебе это. Это — магический жезл, по-простому, волшебная палочка. В древности он принадлежал одному великому магу, имени которого я называть не хочу.
      — Почему?
      — Это имя имеет силу.
      — А можно потрогать? — спросил Митька.
      — Нельзя, — сказал Волшебник и спрятал тросточку в сейф. — Когда-нибудь я расскажу тебе историю, как он ко мне попал.
      — Интересно.
      — Это правда интересно. Мне пришлось ввязаться в тяжелую войну с одним черным магом. Но, слава Богу, мой враг не выдержал. Черные маги слишком зависят от вещей. И от имен.
 
      Этой ночью Митьке приснился странный и неприятный сон. Ему явился во сне некто в черном и заявил:
      — Ты летал на моем ковре. Ты использовал мои чары. Теперь ты — мой ученик.
      Затем перед Митькой как будто распахнулась дверь, а за дверью была бездна, заполненная причудливыми формами. Митьку потянуло туда, но он вдруг почувствовал страх и захотел перекреститься. Рука была будто каменная. Митька закричал и напрягся изо всех сил.
      Он проснулся от собственного крика и, лежа в постели, крестился и крестился освобожденной от сна рукой.
      Мама зажгла свет:
      — Митька, что с тобой?!
      — Сон, — сказал Митька. — Страшный сон.
 
      — Чушь, — сказал Волшебник. — Это ковер мой. Я своими руками принес его из магазина. Тебя пытались обмануть.
      — Как это — из магазина? Из какого магазина?
      — Ты думаешь — из волшебного магазина? Ерунда. Из мебельного, за углом. Пошли.
      Они сходили и купили еще один такой же ковер.
      — Вот еще один ковер-самолет, — сказал Волшебник невозмутимо, — Сядь, чтобы не свалиться.
      љ- Теперь лети.
      Чувствуя себя полным идиотом, Митька приказал ковру:
      — Лети.
      Ковер, конечно, не послушался.
      Волшебник покачал головой.
      — Тебе, конечно, надо, чтобы я произнес над ним какое-нибудь заклинание, побрызгал очарованной водой и прочее, так? Ладно.
      Он достал из шкафа бутыль с водой, велел Митьке сойти с ковра, побрызгал и пошептал.
      — Теперь лети.
      Митька сел на ковер и попробовал еще раз. Не получилось.
      — Да, пока средненько, — сказал Волшебник. Он сам сел на ковер и заставил его лететь. Потом сошел с ковра и заметил:
      — Теперь должно получиться. Ты же видел — он летает.
      И правда — получилось. На сей раз Волшебник разрешил Митьке сделать самостоятельно несколько кругов по залу, только на минимальной высоте.
      — Пока я еще в тебе не уверен, — объяснил он.
      Посадив ковер на пол, Митька почувствовал себя смертельно уставшим.
      — Ты опять напрягался, — сказал Волшебник. — Ляг, поспи несколько минут. А я пока выясню, кто это к тебе приходил.
      Митька тут же, на ковре-самолете, провалился в сон. Проснулся он через пять минут совершенно бодрым и с чувством непонятного ликования во всем теле. Хотелось прыгать и смеяться.