Она была такая милая и такая покорная на вид, Лань и есть Лань, но внутренним чутьем Алексей понимал, что она бы не позволила ему ничего лишнего. Да он и в мыслях не держал.
      Галя любила стихи и помнила их очень много, и Алексей тоже полюбил стихи, читал ей при встречах с надеждой, что певучие строки скажут Гале больше, чем он своим косным языком...
      Они должны были пожениться, это было ясно всем, - может быть, на теперешнем четвертом курсе, а может, и традиционно на пятом, со свадьбой в студенческой столовой.
      13
      Но случилось так, что Алексей в апреле был вынужден снова зайти в общежитие, - ему передали пожелание коменданта Раисы Васильевны, что надо бы кому-то из друзей забрать вещи погибшего зимой Мити. Родители так и не приехали: отец в бегах, а мать, побывав на похоронах в феврале, теперь, судя по ее телеграмме, тяжело больна. Да и что ценного могло остаться после сына?
      В вонючем подвале общежития, где хранилась картошка, Алексею выдали легкий чемодан с запавшими боками, ветхое пальто и шляпу, которую Митя любил надевать, ботинки кто-то уже прибрал. И вот, поднявшись к проходной с этим печальным грузом, Алексей увидел Брониславу - она кому-то звонила от вахтера.
      - Слышала, слышала. - Положив трубку, она пасмурно кивнула Алексею, но, как сразу стало ясно, говорила вовсе не о смерти Мити. - Уже комсомольскую свадьбу заказали?
      - Заказали! - с вызовом ответил он, поднимая повыше чемодан, как таран, чтобы она дала дорогу.
      - Ну и хорошо, - вдруг согласилась Броня и, наконец, догадавшись, зачем приходил в общежитие Алексей, вздохнула. Глубоко посаженные ее карие глазки заблестели... Неужели от слез? - А Митька был мой друг... Ты помянул его? Выпил горькой за помин души?
      - Н-нет, - пробормотал Алексей. - Митя не любил водку. - Надо было уходить немедленно.
      - Грех! - решительно сказала Броня. - Ты русский или чучмек? Идем вместе с нашими помянем.
      - У меня времени нет...
      - Как хочешь. Видно, так его любил. - И Бронислава отвернулась, тряхнув шаром золотистых волос.
      Не хотел, никак не хотел Алексей идти к ней в комнату и все же нерешительно топтался, пока она снова не повернулась к нему и не повела под руку на третий этаж, шаловливо нахлобучив себе на голову шляпу Мити.
      На этот раз в ее комнате было чисто, на подоконнике в стеклянной вазе разбухли трогательные пушистые веточки вербы, окно распахнуто в сторону парка, оттуда доносилась духовая музыка - играли "Прощание славянки".
      - А где же подруги? - сердясь на себя, спросил Алексей. Ах черт, а не хотел ли он втайне, чтобы подруг и не было вовсе? И они бы с Броней оказались наедине?
      - Придут, - медленно улыбнулась Броня.
      Она вынула из тумбочки и подала парню бутылку портвейна, он вынужден был пробить под ее взглядом карандашом пробку вовнутрь, что какими-то далекими ассоциациями еще больше повергло его в смятение. Раздраженно дергая рукой, налил в два стакана, и она, не чокаясь, с очень серьезным видом выпила. Выпил и Алексей.
      И они замолчали: он - глядя в окно, а она - на него. "Мне лучше уйти, - снова и снова думал Алексей. - Вот сейчас взять - и уйти. Помянули - что же еще тут сидеть?"
      - Хочешь идти - уходи, - сказала Броня. Он неуверенно поднялся. И услышал ее слова: - Но я думаю, у тебя с ней дальше поцелуев не пошло дело? Ведь так? Это нормально. Я тоже замуж собираюсь... А вот сейчас подумала: ты же, милый, опростоволосишься. Ты ж неумеха, а юноша должен быть образованней девушки. Иначе... - она наморщила нос, - такой неприязнью может обернуться... Идем, я тебя немного поучу.
      И он понял, что никаких подруг здесь не будет. Броня, позевывая (может быть, нарочно), заперла дверь и задернула окно занавеской. Подошла к Алексею, встала, с вызовом глядя на него. Он шевельнул плечом, как бы защищаясь, Броня засмеялась.
      - Нет, я пошел! - окончательно разозлился на себя Алексей. Хватит, однажды он был с ней по глупости. - Где ключ?
      - Встанем как один, скажем: не дадим, - шаловливо пропела Броня строчку из знаменитой прежде советской песни, - Землю от пожара уберечь... Да беги, беги! А я ведь могу быть и вредной... Хочешь, фотку покажу... как ты рядом с мной спал?
      Блефует...
      - Нет, нет! - угадала она его мысли. - Фотка имеется... Моя подружка всю комнату сняла... Даже твоя косоглазая разглядит... Да ладно, не такая уж я бяка. Хочешь - отдам. Потом. - И она обняла его, прижалась животом...
      Через неделю ему передали записку: "Забери фотографию в конверте у парней-химиков в комнате No23". К парням можно было пойти.
      Но когда после занятий Алексей заглянул в указанную комнату, там сидело человек семь студентов - играли в преферанс, и среди них Бронислава.
      - А, гений пришел! - воскликнула она. - Пусть сядет!
      У Алексея был талант угадывать карты (или запоминать, он сам этого не знал), хотя играть он не любил.
      - Выиграй мне три сотни, что тебе стоит? А я этот конвертик отдам. Она достала из-за пазухи почтовый конверт. - Девушке надо на шампань и цвяты. - Она иногда нарочно ломала язык.
      Алексей хмуро подсел к столу, игра затянулась до полуночи. Алексею неслыханно везло - ну не нарочно же парни проигрывали?.. Играли и время от времени попивали крепкое пиво, а потом и вино. И Алексея, с комками рублей и червонцев по карманам, уже пьяного, отвели ночевать в пустую соседнюю комнату. Он рухнул на кровать - и ночью, конечно же, его разбудила нежным поглаживанием Броня, и все повторилось - бездна и невыносимое напряжение, сладкая судорога, которой она не давала прорваться, темный, черный восторг на грани беспамятства, когда губы ищут губы...
      - Сладенький мой, не бойся, ты мне не нужен, мне нужен дядька-шкаф, я же бедовая... чтобы я за ним как за каменной стеной... За профессора одного пойду, он на ученый совет сюда приезжает, вдовец... Тоже историк, частушек помнит - хоть год его слушай, а голос как у енерала... - Она прижималась к нему, нагая. - А пока его нет... и пока ты не женат, что нам мешает порадовать друг друга? Пусть это будет нашей тайной...
      Но тайной это не стало.
      Алексей это понял, когда встретил Галю в буфете и она холодно отвернулась. Он протянул дрожащую неверную руку, тронул ее за локоть словно каменный локоть задел у маленькой скульптуры в музее, даже не оглянулась.
      - Галя... - Постоял в очереди и выбежал вон. Думал, что и она выскочит за ним - нет.
      Несколько дней тоскливо стоял у колонн университета перед началом занятий и вечером, но Савраскиной нигде не было видно.
      ...Теплые нежные ладони, пахнущие духами, закрыли сзади его глаза.
      - Страдаешь? Идем со мной. Я ее видела со старостой их группы... Кстати, держи фотку... - Броня сунула ему конверт, внутри которого и вправду лежала некая твердая бумажка.
      Не оглядываясь, Алексей порвал конверт со всем его содержимым на мелкие клочья и высыпал в урну.
      - Ну идем, идем, - тихо сказала Броня. - Через неделю я уже буду занята. Он старенький, но я другому отдана и буду всяко ему верна. Так писал Пушкин?
      Впрочем, стихов она не читала. Но любила попеть, особенно за столом, горя маленькими глазками, всякие комсомольские песни.
      Она рассказала, что была комсоргом школы, ездила на районные и областные сборы молодежи, имеет кучу грамот, побывала два раза в Артеке сначала как пионерка, а через два года - как вожатая...
      Она брала Алексея лестью и вдохновенной ложью (а может, и не врала?), говорила, что ей никогда так не было ни с кем хорошо, как с ним. Что он у нее второй, а первый... Ах, первый был насильник, учитель физкультуры в их деревне. Плавали на остров, он ее догнал, сказал: "Молчи, а то задушу и ракам в камыши брошу..."
      А однажды среди ночи вдруг села рядом в постели и заревела, утирая кулаками слезы.
      - Ах, что мне делать? Я погибла...
      - Что такое? - испугался Алексей.
      - Я... я... нет, не могу выговорить этих слов... беременна.. Господи, что теперь со мной будет?! И он не простит, и мама меня убьет... Знаешь, какая у меня суровая мама? Она судья... Ты, конечно, бросишь меня... а я... я встану возле церкви на паперти, буду просить Христа ради на ребенка... Что она плела? Почему непременно просить милостыню? - И все в меня будут камни бросать, как в Марию Мандалину.
      - Магдалину, - вдруг озябнув с ног до головы, пробормотал Алексей.
      - А я нарочно! - воскликнула она. - Я сама знаю, что Магдалину... Чтобы меня еще больше ты презирал... Ты почему не предохранялся?
      Она его поймала на внушенной с детства родителями и русской литературой порядочности: переспал с девушкой - женись, это судьба... И он стал привыкать к этой мысли...
      К июню, к ее выпускным экзаменам, Алексей понял: Бронислава все-таки неправду говорила. Или сама обманулась. Ребенок будет еще не скоро.
      А вот Галю Савраскину он потерял навсегда.
      14
      Белендеев и Золотова ужинали в ресторане "Полураспад" Дома ученых, стол был накрыт на троих.
      Вдали, на эстрадном возвышении, нарочито согбенные музыканты контрабас, ударник и саксофон - негромко импровизировали на тему бессмертного "Аленького цветка", хита 60-х годов.
      - Нет, Алексей сам не явится. Его надо за руку, - пробасила Елена.
      - Что он любит?
      - Черт его знает! Вроде свойский парень, и все равно... Хочешь анекдот про него? Спутал по рассеянности квартиру, поднялся на другой этаж. И ключ подошел. Заходит: я в ванную. Жена чужая с кухни: хорошо. Вымылся и в чужом халате садится кушать. Женщина удивленно смотрит на него. А тут является муж металлург. Скандал. Спасла Бронька, жена, прибежала снизу, кричит этому: он у меня неопасный... импотент... Так что дело кончилось миром.
      - А он что, правда, им-патент? - давясь смехом, спросил Белендеев.
      - Откуда я знаю! Да вряд ли. Студентки глазеют на него, как на икону. А когда это... сразу же чувствуется... Но очень странный. Аспиранты рассказывают: в туалете моет руки, перед зеркалом провел по щеке... Стоп, еще раз... "И все же не совсем синхронно". И ушел.
      - Да это старая хохма! Я ее в Израиле от Миши Козакова слышал!
      - Да? Не думаю, чтобы он решил сострить. Просто он ТАКОЙ. Вот еще анекдот... Это уж, точно, здесь родилось. Марьясов попросил помочь сыну задачку решить. Алексей спрашивает: которую? Студент тычет: вот. Там по квантовой, с несколькими условиями. Говорит, до конца надо, Алексей Александрович. Алешка кивнул, взялся за свой нос, как обычно, и за час с лишним решил все задачи учебника с этого места до конца, нашел ошибку в одном ответе, написал письмо в Минобразования... - Елена зевнула. - Надо было кого-нибудь другого позвать.
      - А кого? - Мишка-Солнце вынул блокнотик. - Вот, Аня диктовала... Здесь, кстати, Алексея нет.
      - А ты и не понял, кого она тебе рекомендует? - Золотова насмешливо дунула на него струей дыма. - Ты, Мишка, хитрый, да и ведь и она не божья коровка. Читай, я объясню.
      - Антонов, двадцать два года, незаконченная кандидатская по магнитным полям. Гений.
      - Не знаю насчет гения, но парень болен, малокровие, ему надо на Запад. Дальше.
      - Васильев Сергей, эколог. Ну, экологи у нас свои есть. Нам бы ближе к делу. Гаврилов Саша, гений, ученик Соболева. Ядерный магнитный резонанс. О!
      - У него порок сердца... Анька его тоже вписала. Сердобольная тетка у нас Анька. Дальше кто?
      - Егорова Нина, теоретик.
      - Да, по стохастическим явлениям спец. Вешалась от неудачной любви. Умная, бери!
      - С бабами вечные сложности... - пробормотал Белендеев. Сейчас он не улыбался, был серьезен и стар, как изъеденный червями гриб. - Но отметим. А ты-то кого рекомендуешь? Ты знаешь новый народ?
      - Я все тут знаю. Только плати. Надоело обшивать Академ.
      Он ослепительно улыбнулся ей.
      - Я тебе дам тысячу баксов, но мне надо пяток действительно гениальных парней, которые не догадываются, что они гениальные.
      - Ну дочитай, там посмотрим.
      - Ивкин.
      - Мудак и стукач. Она решила его выцарапать из нашей среды. Забери, пригодится... В любую компанию влезет, везде свой...
      - Да?.. Кстати, знаешь, как по-украински "Кощей бессмертный"? Чахлык невмэрушший.
      Лена покатилась от смеха.
      - Всё-то ты знаешь! Кстати, ты в каком году уехал?
      - В восемьдесят седьмом.
      - Как же ты постарел! А я еще ничего?
      Белендеев с готовностью задергал уголками рта:
      - Ты нимфетка!
      - Зрелая нимфетка - это что-то новое. Но врать умеешь, чем всегда и привлекал нас, бедных девушек. - Елена погасила сигаретку. - А наши старики, академики по должности, они тебе на хрен не нужны.
      Белендеев кивнул. И все выжидал, глядя на нее.
      - Хорошо. - Елена чокнулась фужером об его фужер. - Пиши.
      - Я готов.
      - Алексей Александрович Левушкин-Александров. И больше тебе никто не нужен. Это гений. И он действительно этого не знает, потому что самоед.
      - Но Аня-то о нем... Ай андестенд.
      Елена со смутной улыбкой смотрела на него.
      - Мне, старухе, ты, конечно, не предложишь ехать?
      Белендеев включил улыбку японца:
      - Если согласишься, почему нет? Но ты напрасно думаешь, что всех собираюсь везти туда. Пусть они здесь работают - на меня, на нас.
      - А-а! - Она снова закурила. - Возьми еще "бордо". Люблю "бордо". Ясно ежу - здесь работнички дешевле обойдутся... Ой, какой ты! Я тебя боюсь!.. Отчего у тебя такие большие зубы?
      Золотова по обыкновению своему неожиданно опьянела, и разговор можно было прекращать... Белендеев попросил у официанта бутылку французского вина с собой, и замечательная парочка выплыла под звуки блюза из ресторана, чтобы подняться в номер к американскому гостю. Белендеев привык отрабатывать до конца свои обязанности...
      15
      Прошло три дня после скандала, который устроила Бронислава, жизнь дома, кажется, наладилась, но мутно было на сердце. Утром пришел с заявлением увольняться еще один младший научный сотрудник, Жора Пчелин, занимавшийся светящейся кишечной палочкой, - хоть закрывай тему... Сказал, пригласили в рекламное бюро - устанавливать люминесцентные лампы в витринах магазинов...
      В лаборатории остались, кроме самого завлаба, шесть человек: легендарная тетя Туся, работающая в Институте биофизики с самого его основания, верные Кукушкин и Нехаев...
      Наверное, пока не покинет лабораторию и Ваня Гуртовой, моложавый, как мальчик, с коротким чубом, в рубашке, застегнутой на все пуговки под самое горло, улыбчивый и тихий, себе на уме, кандидат наук, пишет докторскую.
      Давно бы должен стать доктором наук и Женя Коровин, облысевший в свои сорок лет, с толстыми губами, как у негра, с черной бородой, с горящими глазами, суетливый и увлеченный делом... Но беда - горький пьяница. Сейчас на больничном... И вряд ли куда соберется.
      А вот Артем Живило, возможно, уедет... Быстрый, чернявый, все схватывает на лету, но иной раз замирает, думая о чем-то своем... Какие-то его дальние родственники давно живут на Западе...
      Конечно, можно будет попробовать в будущем году перетащить сюда пару аспирантов... Есть и на пятом курсе университета кое-кто. Например, Настя Калетникова... Ну, хорошо, уговорил их, они сюда пришли. И что дальше: вместе с ними пребывать в нищете, выцарапывая у дирекции крохи?..
      Дверь в лабораторию вдруг распахнулась, да так, что зазвенели в шкафах стекла, - в гости с шумом ввалился профессор Марданов.
      - Можно? Дождь, проклятье! - Прорычав, как старый пират, свою присказку, он остановился, оглаживая мокрые редкие волосы на массивном черепе. Ишь, прибежал, как молодой, без зонта и верхней одежды. Правда, и расстояние от корпуса физиков до корпуса биофизиков всего ничего, метров сто.
      Крепко пожав коллеге руку, небрежно бросил Нехаеву:
      - Оставьте нас на время, молодой человек. Как это у Мандельштама: "Почему ты все дуешь в трубу, молодой человек? Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек". Вернетесь через десять минут, время дорого.
      Нехаев вопросительно глянул на своего руководителя, тот растерянно кивнул, и лаборант, схватив старый черный зонт, ушел. Алексей Александрович с удивлением смотрел на неожиданного гостя.
      Марданов был известен тем, что когда-то завалил кандидатскую Гриши Бузукина, кстати сказать, своего ученика. Накануне защиты Марданов позвонил в Новосибирск, в Сибирское отделение Академии наук, и с ужасом узнал, что не прошел в членкоры... А он так надеялся... Кандидатскую Бузукина рецензенты и члены Ученого совета, да и сам Марданов, по предварительной прикидке думали сразу зачесть как докторскую. Она стоила этого... Но из-за провала на выборах в АН СССР зачем Марданову, доктору наук, в лаборатории еще один доктор? И Вадим Владимирович перед самой защитой подготовил нескольких своих мерзавцев с глупейшими вопросами, на которые нет ответа, а в конце и сам еще слезу пустил, сказав, что виноват, поторопил любимого ученика. И Гришу Бузукина прокатили...
      Разумеется, очень скоро Марданов понял, какую непоправимую ошибку совершил, да и Бузукина через несколько лет не стало на свете, он превратился в легенду, и отныне с Мардановым мало кто приятельствовал. И Вадим Владимирович избрал для себя стезю яростного патриота. Он по поводу и без повода поносил Запад, уверяя, что уезжают туда только мерзавцы... И то, что он вдруг явился к Левушкину-Александрову, с которым отнюдь не был на короткой ноге, говорило об одном: он ищет союзника для какого-то шумного мероприятия.
      Когда дверь за Нехаевым закрылась, Марданов оглянулся и спросил:
      - А этот парень наш? Не сионист? - И, сев на табуретку, объявил: - Я на минуту, Александрыч. Знаешь, тут новый Чичиков объявился... Но если тот мертвые души скупал, то этот - живые. На зеленые тридцать сребреников хочет самых путных наших ребят смутить...
      Алексей Александрович слушал его и понимал, что тревога Марданова в принципе ему понятна. Очень жаль, если наиболее перспективные ребята смоются из ненастной Сибири в Штаты. Они ведь не вернутся. Вот китайцы уезжают и возвращаются домой с деньгами, с опытом. А из наших еще никто не вернулся.
      - Как думаешь, может быть, устроим обструкцию? Ходит, как Рокфеллер, ко всем заглядывает...
      - Я за-зайду? - от двери спросил Нехаев. - Льет, будто из б-бочки.
      - Конечно, конечно, - кивнул завлаб. - Извините.
      - Я пока о-отряхивался, услышал... Вы про Бе-белендеева? - спросил Нехаев и добавил: - Он уже на фи-физмате в университете по-обывал, ему устроили овацию...
      - Вот! А надо бы обструкцию, проклятье! - Марданов стукнул кулаком по колену. Нахмурив брови, помрачнев лицом, он сейчас выглядел, как государственный муж, обремененный высшими заботами нации.
      - Походит - уедет, - холодно отозвался Левушкин-Александров. - У каждого своя голова.
      - Голова-то голова, да ведь и закружиться может. Вот помните, с вами вместе заканчивал Олег Худяков? - Алексей Александрович кивнул. - Он сейчас в Оксфорде. И еще трое наших в Канаде, а одна студентка в Бразилии. На хрен ей Бразилия? Кофе жевать? Нет, гибнет, гибнет Россия, Алексей Александрович, я лично - хоть какие мне деньги предложи - тут останусь. И тут помру. Да, я, может быть, грешен, но пускай именно здесь мои стариковские кости найдут успокоение...
      Насчет стариковских костей он, понятно, преувеличивал: в свои шестьдесят выглядел на пятьдесят, внешне гладкий, но жилистый, как шкаф из карельской березы.
      - Все, все смотрят туда... на Запад... У вас нет валерьянки или водки? Сердце болит.
      - Спирт есть, Вадим Владимирович, - отозвался Нехаев.
      - Нет, это крепко... хотя... для сибиряков... Не желаете тоже, Александрович? День уж больно угрюмый.
      - А, давайте! - вдруг согласился Левушкин-Александров и протянул деньги Нехаеву. - Пожалуйста, не в службу, а в дружбу... Принесите из буфета пирожков, что ли.
      И, о позор! Он пил с Мардановым... И когда явился домой в полночь на слегка заплетающихся ногах, Бронислава к его удивлению не стала ругаться, а только радостно поцеловала. Оказывается, Марданов сообразил позвонить ей и успокоить, что Алексей был с ним: "Мы, как мужики-сибиряки, приняли на грудь по стопарю".
      - А завтра мы с тобой примем на грудь, - прошептала Броня. - У меня именины.
      Именины так именины. Правда, в прежние годы она никаких именин не отмечала. Но в субботу почему не отметить?
      16
      С утра Броня сбегала на базар, купила мяса, красной рыбы, села к телефону, пригласила в гости свою подружку по работе в госархиве Эльзу и при Алексее же, невинно сияя глазками, запавшими за румяные яблоки щек, позвонила его сестре Светлане - тоже позвала.
      Мать постояла, сгорбясь, в двери своей спаленки, тихо удивилась:
      - Почему говоришь, у тебя именины? Нет в православных святцах такого имени - Бронислава...
      - Как это нет? - грубо оборвала ее Броня. И более мягко: - Как это нет? Ну, может, в православных нет, а у поляков есть... Они тоже славяне! Мама знала, какое имя давать, дед у нас был шляхтич.
      - Может быть, - тут же уступила старушка.
      - Ей-богу. Я даже помню... великомученица... как раз сегодня.
      - Может быть, может быть, - кивала мать. - Конечно, если канонизировали...
      Вечер в кругу семьи катился спокойно. Алексей всласть выпил вина, женщины трепались, сын Митя сидел в соседней комнате, уставясь в экран телевизора, играл в бесконечные погони и взрывы. Мать в конце стола словно бы дремала, сгорбившись, но всех иногда настораживала ее неизменная полуулыбка, притягивала внимание и заставляла время от времени обращаться к ней за согласием.
      - Ведь правда, Ангелина Прокопьевна, раньше порядка было больше?
      - Ведь правда, мамочка, - это Броня, - химии в колбасах было меньше?
      Светлана почти не участвовала в застольном разговоре, говорили наперебой именинница и ее подруга Эльза. И лишь когда Эльза спросила, как на работе у Светланы, правда ли, что "Сибэнерго" образовало свой банк, не обманут ли ее начальники народ, не свалят ли за границу, ограбив всех, Светлана резко ответила:
      - У нас другие люди! - И выразительно посмотрела в окно. Она ненавидела Брониславу и всех ее подруг и жалела Алексея...
      - Да, да, - вдруг согласилась Бронислава и, потянувшись, миролюбиво обняла Светлану. - Давайте еще выпьем. - И неожиданно повернулась к старухе, ее будто прорвало: - Вот ты, мама, молишься... А знаешь, что там все туфта на постном масле? Христа, например, распяли вовсе не две тысячи лет назад, а в тысяча девяностом пятом году. Фоменко доказал. Понимаешь?..
      Мать, насупившись, молчала.
      Не дождавшись от нее никакого ответа, Бронислава вскочила и, прихватив бутылку вина, потащила за руку Светлану на балкон. Они там ворковали довольно мирно несколько минут, Алексей Александрович было успокоился, но вскоре до него стали доноситься резкие голоса. Мать, опустив голову на грудь, кажется, дремала. Алексей поднялся и включил музыку.
      - Потанцуем? - обрадовалась Эльза.
      - Она зажилась! Она не собирается помирать! - вдруг заорала Броня. Мне начхать, что ты обо мне думаешь! Хочешь - забирай опять на хрен... Мажусь или одеваюсь - уставится и молчит, молчит...
      Алексей закашлялся, чтобы заглушить слова жены, помог матери, вялой и безучастной, встать и увел ее в спальню.
      - Спасибо, сынок... - еле слышно прошептала старуха. - Я лягу.
      Неужели все слышала? Когда Алексей, закрыв плотнее за собой дверь, вернулся в большую комнату, с балкона неслись слова одно страшнее другого:
      - А меня презирает! Не идет на контакт! Подумаешь, партийная фифа! Я для нее бревно! А это она для меня - гнилое бревно с глазами!
      - Как смеешь? - пищала Светлана. - Ты микроцефал!
      - Смею! У меня сын! Ему надо расти!.. А она со своими иконами, со своим Лениным!.. Если ты не хочешь, чего ж твоя старшая дочь не заберет? Хорошо ей там, в Америке, в долларах жопой сидит...
      Алексей Александрович постоял, бледный, под насмешливым взглядом Эльзы и, наконец, прохрипев:
      - Нехорошо, Бронислава! Пошли вы все вон! - схватил куртку и выскочил из дому.
      Он долго бродил по улицам, кажется, плакал, вернулся заполночь - сынок сидел перед экраном компьютера, Эльза и Светлана уже ушли, стол остался не убран. Бронислава в белых трусах, широко раскинув колени, пьяная, перед старинным маминым трельяжем разбирала огромную свою сверкающую прическу.
      - Ты чего, где ты был? - невинным голосом пропела она.
      У Алексея Александровича затряслись губы.
      - Как... как ты можешь так о маме моей? Ты!
      - Ну прости... ну погорячилась... - Поднялась и даже хотела его поцеловать открытым ртом. - Ну чего ты? Пусть у Светки поживет. Хоть неделю, блин... Чтоб мы соскучились. Я ее сама на руках на этаж подниму, лифт опять энергетики собираются отключать, Светка сказала.
      - У нее там негде, - сквозь зубы выдавил Алексей Александрович.
      - Как же негде? Двухкомнатная.
      - А у нас трех!
      - Но у нас мужчина подрастает. А она одна.
      - У нее Вероника с дитем!
      - Вероника с дитем? А что же у своего мужа-узбека не живет? Коттедж строят? Сколько он его будет строить? Он его будет строить всегда. А они будут жить у твоей сестры. И еще его туда пропишут...
      Спорить с Брониславой - все равно что на ветру от спички прикуривать. В глаз искру вобьешь, а сигарету не зажжешь. К черту!
      Алексей Александрович судорожно погладил сына по голове и пошел спать. Когда жена легла рядом, отвернулся. Но она не была бы победоносной Брониславой, если бы не возбудила его, все еще хмельного, на ночные дела, пусть и короткие... А где любовь, там и согласие...
      "Как-нибудь само все образуется..." - подумал он, засыпая. Он никогда не любил свар... А возможно, просто-напросто трусом вырос, трусом, думая, что вырос брезгливым...
      А еще одна идея Левушкина-Александрова состояла в том, что когда-нибудь на Земле люди, птицы, звери и рыбы начнут понимать друг друга. Уже сейчас сорока запоминает более тридцати слов, собака - десятка полтора. Лошади и свиньи умнее, чем мы про них думаем. А дельфины - и вовсе загадка с их скрипучим языком... И уже сейчас можно было бы попытаться составить будущий язык для Большого общения, учитывающий строение гортани птиц и зверей...
      Утром проснулся от хохота. Жена визжит, сын Митя звонко хохочет, словно песик лает, - у них с Броней похожий смех, волнообразный.
      - Что? - протирая глаза, спросил Алексей Александрович.
      Броня, визжа, показала ему в сторону маминой спальни. Господи, что там? Что-то позорное совершила?..
      Алексей Александрович заглянул в полусумрак маминой комнаты и с ужасом увидел: мать вся обвязана нитками и веревочками и притянута к стальным стойкам кровати.
      - Как Гулливер! - смеялся мелкозубый сын. - Как Гулливер!..
      Алексей Александрович быстро нагнулся и отвесил Митьке тяжелую оплеуху. Мальчик отлетел к двери и сполз на пол, Бронислава бросилась к нему и, оборачиваясь, зарычала:
      - Не смей!..
      - Это как вы смеете?!
      - Ну, подурачился... Ты же сам ему говоришь - читай книги, не смотри телик. Вот он и прочел.
      - Да ладно уж...- донесся до них тихий голос старухи. Она, наконец, поняла, почему не может подняться, лежала, кривя черный, беззубый рот. - Я не обижаюсь...
      Как в дурном сне, Алексей Александрович принялся рвать нитки, схватил ножницы, освободил мать, обнял.
      - Прости, мам.. Я этому щенку еще покажу! Наслушался здесь...
      - Не надо, - попросила старуха. - Лучше помоги встать. - Качнувшись, поднялась, сделала два шага, и незамеченная нитка потянула с подоконника вазу - та, упав, покатилась по паркету.
      Мальчик неуверенно засмеялся, глядя на свою мать. Алексей Александрович взял сына за уши и, пригнувшись, посмотрел ему в глаза. Тот невинно, как в такие минуты Броня, моргал и скалился.
      - Смотри... - только и проскрипел отец и, быстро одевшись, поехал на работу.
      17
      От всего происшедшего он решился, наконец, на встречу с Белендеевым. Тот звонил уже раз семь, хотя давно мог бы взять и заглянуть в лабораторию к Левушкину-Александрову. Но Мишке-Солнцу, видимо, не хочется говорить при незнакомых людях.
      Что ж, если гора не идет к Магомету... Алексей позвонил в обеденное время в Институт физики, в приемную академика Марьясова: может, снова кофе с коньяком пьют?..
      Кофе с коньяком у начальства точно пили (так сообщила секретарша Кира), но Мишки-Солнца там не оказалось.
      Позвонил Анне Муравьевой - та ответила, что Мишка только что доложил анекдот и отчалил. Алексей набрал номер Дома ученых - сказали, что иностранный гость с некоей дамой спустился в ресторан.
      Идти, когда человек настроен развлекаться, не стоит. И Алексей Александрович долго стоял у входа в свой институт, как буриданов осел, не решаясь: в лесу покружить с полчаса (голова болела) или все же зайти в лабораторию, узнать, как там молодые сотрудники.
      И в эту минуту запиликал в кармане сотовый. Алексей достал телефон, и голос Мишки в самое ухо произнес:
      - Я рад был узнать, что ты спрашивал обо мне. Я уж подумал, боишься бебешников. Да мне ничего от тебя не нужно. Только посмотреть на новое поколение, якие вы нынче, и вспомнить, що в нас було... Приходи! Красавица, которая составит нам компанию, твоя давняя знакомая.
      - Кто? - упало сердце у Алексея. Не Галя же Саврасова?
      - О-о!.. Угадай! Имя ее носит ваша... наша гениальная поэтесса...
      - Белла Денежкина? - пробормотал Алексей. Господи, ведь именно к ней когда-то с покойным Митей он шел в новогодний вечер, а попал... Может быть, сама судьба его сегодня сводит с ней, чтобы еще сильнее помучить угрызениями совести? Да и с Михаилом Ефимовичем можно будет обсудить какой-нибудь проект. Например, создание фильтров алюминиевого завода город гибнет от облаков фтора, сжигающего не то что легкие у людей - стекла домов, превращая их в пчелиные соты...
      Белендеев и Белла Денежкина сидели в дальнем тихом углу ресторана, изредка освещаемые разноцветными иглами лазерного света. Оркестр придет позже, а пока что в двухэтажных колонках гитара вкрадчиво мяукает под тихий звук ударных.
      - О! Уот из ит? - Мишка-Солнце, сняв с груди салфетку, поднялся, рывком протянул широкую ладошку в перстнях: - Майкл. - Неслышно рассмеялся, обнял Алексея обеими руками, припал, как к столбу. - Теперь меня так зовут... Но для вас я все тот же Миша... "Мишка-Мишка, где твоя улыбка?" И, отстранившись, кивнул в сторону стола. - Уперед!