Полураспад

      Надо полистать книгу, может, какие-нибудь строки подчеркнуты? Алексей Александрович быстро зашелестел страницами - увы, нет. Есть старые пометки (видимо, самой Брониславы, а может, и Митьки, сына) - красные плюсы на полях, вопросительные знаки... Не то.
      Алексей Александрович присмотрелся внимательно к старой картонной обложке. Интересно, куда была вставлена записка? Ага, вот в эту в щель. А если глубже заглянуть? Вдруг она с краю сунула одну записку специально для следователей, а глубже, внутри, таится что-то более важное? Отросшим ногтем среднего пальца Алексей Александрович поводил, как в кармашке, в глубине щели, и картон с треском разошелся, палец нащупал сложенную бумажку...
      "АДВ. ПЛАЧУ ЗНАКОМ С Ш. ОБЕЩАЕТ ДАВИ".
      О, как это замечательно! Адвокат знаком с Шедченко! Алексей Александрович повеселел. Машинально сжевав бумажку, он с силой постучал костяшкой пальца в железную дверь.
      - Что? - спросил гундосым голосом с той стороны надзиратель, понимая, что если не ногой, а рукой стучатся, значит, по делу.
      - Мне капитана Шедченко... Готов дать дополнительные показания...
      Она явилась утром, еще до завтрака. Заинтересовалась!
      Вошла в деловом сером костюме, а он под звон ключей только поднялся. Алексей Александрович эту ночь спал и не спал... Что-то непонятное происходило с его ЗАКОНЧЕННЫМ якобы делом.
      - Вот еще вам передача, - сказала она и подала сигареты и яблоки в прозрачных пакетах. Приложена бумажка со словами: "ВЕРИМ, ЖДЕМ. СВЕТЛАНА".
      Вот и сестра пробилась сквозь барьеры.
      - Спасибо. Хочу с вами, Татьяна Николаевна, посоветоваться. Мне оставить до суда этого адвоката... ну которого наняла жена?
      Она удивленно повела взглядом:
      - Ваше право.
      - Но вам-то он как? Достаточно серьезный человек?
      Капитан Шедченко минуту молчала.
      - Да я с ним толком не знакома. Кажется, раньше занимался квартирными кражами.
      "Почему она так говорит, если они достаточно близки? Или здесь нельзя иначе - стены имеют уши? Или она действительно его знать не знает? И адвокат просто вытягивает деньги у жены?"
      - Вы об этом и хотели спросить?
      - А если бы вы сами рекомендовали, как обещали с самого начала, кого бы из местных юристов назвали?
      - Да есть вполне ответственные люди. Во всяком случае, не такие случайные. Если хотите заменить, обратитесь в коллегию адвокатов. - Она усмехнулась. - Сейчас, я думаю, многие захотят погреться в лучах вашей славы!
      Она, кажется, окончательно рассердилась - даже ушки стали красными, повернулась и зацокала на полувоенных каблуках...
      Ночью он решился достучаться все-таки к незнакомому человеку, который его спрашивал: "Кто?" Надо ответить, если даже это ИХ провокация. Пусть в таком случае знают, что он тоже кое-что знает... А если подставит адвоката, то не беда - это непотопляемое племя вынырнет...
      Итак: КИТАЙСКИЙ ШПИОН. В ответ пришло: СЛЫШАЛ. Он простучал в ответ: ЖЕНЕ АДВОКАТ ВРЕТ ГОВНО.
      Измученный, забылся на рассвете. Веду себя, как ребенок. А, плевать!
      24
      - Как же вам не стыдно, сволочь? - заорала в упор Бронислава, тяжело втиснувшись в приторно пахнущую машину адвоката. - Что вы лжете, пацан? Кого вы знаете?! Мой муж говорил с ней! За распространение порочащих слухов про сотрудников ФСБ вас за жопу повесят!
      Бронислава давно не видела, чтобы человек так испугался. Малыш помертвел. Масляные глазки вытаращились.
      - Вы... вы шантажируете... я ничего не говорил...
      - Что?! Да я все записала. - Она хлопнула себя по карману. - У моего мужа диктофон, в серьгу входит... Вертай деньги, падла!
      - За что? Я же веду дело...
      - Врешь ты все! Отдавай - или сейчас же иду в коллегию адвокатов... Ну?!
      Затравленно глядя на нее, он прошептал:
      - Они в сейфе... наверху...
      - Я подожду, - прошипела Бронислава, приблизив губы к его носу. - Я здесь сижу и жду. Не придешь через пять минут - я на ней уеду. И ты никуда не посмеешь жаловаться!
      Растерянно кивнув, всосав губы под усики, как бы собираясь заплакать, Евгений Яковлевич выполз задом из машины, хотел что-то сказать, но Бронислава рявкнула:
      - Пять минут!
      На следующий день по просьбе жены арестованного ученого Анна Муравьева наняла нового адвоката. Деньги взяла в долг у Кунцева. А пятьсот долларов, отнятые у прежнего адвоката, упросила Брониславу вернуть тем, кто их ей давал в обмен на уничтожение информации о своих предках в облархиве. Прибежав на квартиру к Анне, Бронислава зарыдала у нее на плече:
      - Наверно, я с ума сошла... простите... никому не рассказывайте... а то ему и это привесят...
      - Успокойтесь, Бронислава Ивановна, - суетилась рядом рыжая Шурка. Вот, попейте...
      - И ты меня прости. - Бронислава обняла Шурку. - Я все думала, что ты... А ты очень хорошая... ты русская, наша...
      Кунцев и Белендеев пили коньяк в кабинете директора института.
      - Ну, пошли мои деньги на доброе дело, Иван Иосифович?
      - Пошли-таки, пошли, - отвечал с усталой улыбкой Кунцев.
      - Уедет он со мной, если его выпустят?
      - Однозначно, - отвечал Кунцев. - Думаю, вся ситуасия ведет к этому.
      - Дорогой мой, истинные друзья познаются в беде, проклятье! - рычал Марданов, закусывая лабораторный спирт малосольными огурцами.
      - Это то-точно так, - отвечал старший лаборант. - Вот я два го-года назад на мотоцикле влетел под автокран, чуть б-башку не оторвало рамой... Первый человек, который навестил в "скорой помощи" - Алексей Александрович. Б-баба только у него са-са-стерва.
      - Все бабы стервы! - махнул рукой Марданов. И они долго обсуждали эту тему. Но пришли к выводу, что без них (без женщин) все же было бы хуже. Мужу своему Бронислава-то как помогает.
      - Эх, проклятье! Он нарушил всего-навсего инструкцию. Даже если были открытые публикации, он должен был посоветоваться с первым отделом. А еще лучше - привлечь к работе лично старую лису Марьяса, который, говорят, испугался, когда узнал, что Алешке китайцы орден вручили за заслуги. Марданов захохотал. - А это памятная медаль института, всем гостям ее дают, там иероглифы, поди прочти. Ха-ха-ха!
      - А еще академик!
      - Не говори! Это точно! Напринимали хер знает кого!.. По должности. А что он сделал, Марьясов, как физик? Ты знаешь?
      - Нет.
      - И я не знаю. - И они оба долго и громко хохотали.
      Но вот неожиданность - к Марьясову снова заявился его старый знакомый, чернобровый майор Сокол. Разумеется, в штатской одежде.
      Юрий Юрьевич вскочил из-за стола, изобразив великую радость на своем плоском желтом лице:
      - Света, кофе! Очень рад... Проходите!
      - Нет, я на минуту. Дела. - Майор был угрюм, лицо плохо побрито, галстук висел так, словно за него только что дергали. - Юрий Юрьевич, мы оба печемся о славе науки. Я в своей компетенции, вы в своей.
      - Да, да, - закивал Марьясов, внимательно глядя в глаза майору. Точно, Андрей Иванович.
      - Мы могли бы разрешить вам встретиться с подследственным.
      - Да? Я вообще-то занят в эти дни, но для дела...
      - Надо для дела. Встретьтесь, поговорите. Шум, который подняли средства массовой информации, не соответствует значимости события. Однако мы идем навстречу. Чтобы не ложился позор на российскую науку. Пусть он признает, что виноват... вспомнит любую мелочь... Насколько даже я в теме, там много мелочей, и мы, возможно, что-то еще уточним... - И с неожиданным надрывом: - Вы же обязаны с нами сотрудничать!
      - Да, да! - согласился Марьясов. - Это замечательная идея. Более того, я сам хотел предложить себя вам в качестве одного из поручителей... Ведь вы его сейчас выпустите? А? Ну хотя бы в больницу?
      Майор Сокол искоса, кажется, даже неприязненно смотрел на академика.
      - Он здоров, - наконец выговорил он.
      - Дело не в этом. Голубчик, вы обязаны его выпустить! Он ведь уже не помешает следствию, оно же, как я слышал, завершено. Или нет?
      - Завершено, - выдавил из себя Сокол.
      - Народ смотрит. Зачем держать? - Марьясов перешел на доверительный, тихий тон: - Сколько надо поручителей, чтобы вы смягчили меру пресечения? Вот вы скажете: десять - я найду десять. Мы напишем вам письма, подпишемся...
      Тяжелое лошадиное лицо майора потемнело, отсверкивало от злого пота.
      - А если сбежит? Вы об этом не думаете?
      - Куда сбежит? И зачем? В конце концов мы... я, Кунцев, Муравьева... мы же ручаемся за него.
      - И что мне с вашего ручательства?! Если он сбежит, мы что, вместо него вас, что ли, повезем в суд? Вы хоть знаете: если он сбежит, то по закону с вас как с гуся вода! Вы обязаны будете заплатить по три минимальные зарплаты... Не смешите меня!
      - Всего-то?! - удивился Марьясов. - Не знал. Ну давайте мы соберем большой выкуп.. или, как точнее сказать, залог?
      Майор Сокол засопел, забросил очочки на брови.
      - Я вас не узнаю, Юрий Юрьевич. За вами коллектив, думайте о коллективе.
      - Я и думаю о коллективе, - ответил Марьясов. - И не только о своем. Вам мало крови Вани Гуртового?
      Майор дернул шеей:
      - Вы что, полагаете?..
      - Я ничего не полагаю. Я предлагаю следствию рассмотреть вопрос о поручителях. Почему это вас так разозлило? Теперь меня и к Левушкину не пустите?
      - Почему же, - Сокол убрал очки в карман. - Мы держим слово. Пусть он подумает. Мы тоже люди.
      Сотрудник ФСБ ушел, и Юрий Юрьевич понял, что в группе следователей, видимо, раздрай. Но отступать назад они не могут, не умеют. Нужен повод.
      Вечером в камере у Левушкина-Александрова появился невысокий, движущийся, как кавалерист - со слегка расставленными ногами (мастер по дзюдо), со всезнающей улыбкой на плоском лице Марьясов.
      Увидев директора Института физики, Алексей Александрович лежа кивнул.
      - Ну как вы, дорогой? - пробормотал, наклоняясь к нему, академик.
      - Да так как-то, говоря словами Хлестакова. А вы-то как, Юрий Юрьевич? Животик не болит?
      - Перестаньте, - прошептал с улыбкой Марьясов. - Они, по-моему, в мандраже. Мальчишество тут ни к чему. Все мы делаем, что можем. Я лично подписал "маляву" на вас, максимально положительную.
      Он помолчал, ожидая, видимо, каких-то слов от Алексея Александровича, но тот только кивнул и сел на краю постели, вытянув ноги.
      - Алексей, дорогой... - продолжил Марьясов. - Средства массовой информации подняли шум до небес... Я вам новые газеты принес... - Академик, лучась улыбками во все стороны, подал пачку газет.
      - Зачем? - буркнул Алексей Александрович. - Вы уйдете - они тут же отберут.
      - Не отберут. Что-то меняется. Ясно, что произошел перебор. Но в чем-то и по вашей вине. Да, да! И надо помочь им сделать шаг цурюк...
      - Ну что, что я могу им сказать? - вскинулся Алексей Александрович. Что меня наркотиками там кололи? Или пил водку, на змеях настоянную, и в пылу бреда... Ну что, что?!
      - Не знаю. Подумайте. Может быть, просто сказать: раскаиваюсь, что поехал... - Марьясов снова перешел на шепот: - Не знал, что в университете, у первоотдельцев, по нашей с Соболевым вине тема осталась незакрытой... что десять лет назад была неразбериха... и так далее.
      Левушкин-Александров молчал, раздумывая над словами гостя.
      - А мы в свою очередь, я, Кунцев, Муравьева, выступим поручителями. Чтобы вы до суда вернулись к семье, к нормальной жизни... Как, Алексей?
      - Мне сказали, у меня новый адвокат... Почему не пускают?
      - Пустят... Да! - вдруг спохватился Марьясов. - Пришел факс из Америки. Простите, чуть не забыл. - Он протянул лист бумаги.
      Затрепетав, как мальчишка, Алексей Александрович схватил листок. "МИЛЫЙ, Я ВСЁ ЗНАЮ. Я В ОТЧАЯНИИ. СКАЖИ: НУЖЕН ЛИ МОЙ ПРИЕЗД? ГАЛЯ".
      Марьясов прокашлялся:
      - Давайте, как в сказке про Алису, когда кот исчезает частями... и еще улыбка остается... частями снимать эту гору недоразумений. - И, повысив голос, закончил: - Если и это их не устроит, если это упрямые ослы, я надеюсь, наш новый президент им уши оторвет. Думаю, он первый заинтересован, чтобы эта организация стала...
      - Перестаньте! Не хочу слышать! - прервал его бледный Алексей Александрович. - Мне уже все равно. Ни в чем каяться не буду.
      - Напрасно, - еще громче сказал Марьясов и при этом улыбнулся.
      Почему он улыбнулся? Восхитился тем, как хорошо держится Левушкин-Александров, или у него свои, невысказанные счеты к господам из серого дома?..
      25
      В связи с ремонтом камер с нечетными номерами, как объяснила служба ГУИН, Алексея Александровича временно перевели в камеру No12. Здесь на одной из коек сидели трое довольно мрачных мужчин и играли в карты. Остальные лежаков двадцать пустовали. Это при нынешней-то нехватке мест!
      Надзиратель запер дверь за спиною профессора, и наступила тишина.
      Отложив карты, незнакомцы смотрели на вошедшего. Левушкин-Александров на всякий случай решил поторопить и спровоцировать открытый разговор. Слышал он про эти "ремонты", про иные причины, по которым заключенных интеллигентов подсаживали к уркам.
      - Здравствуйте, - сказал он, легко и чуть свысока улыбаясь, словно перед ним студенты, пришедшие на лекцию. Он ничего уже не боялся, он стал фаталистом. - Я профессор Левушкин-Александров, обвиняемый в шпионаже в пользу Китайской Народной Республики. А вы?
      - Ишь, гад! - пробормотал, вставая, узкоплечий тип со скошенным подбородком, по этой причине отращивающий весьма скудную прозрачную бородку. На левом кулаке у него было выколото ЛЕНИН, на правой - МАНИН. Но восседавший с ногами на одеяле широкоплечий дядька, похожий на силача с картины Пикассо "Девочка на шаре", буркнул:
      - Смолкни!
      Третий мужичок, с глазами острыми и умными, в черной, как бы "рабочей", дорогой импортной рубашке, долго смотрел на нового постояльца и наконец сказал:
      - Спите спокойно, Алексей Александрович. - И добавил довольно смутные слова: - Мы так не договаривались. Всё, по коням, братва! - И они, все трое, разошлись по своим койкам и затихли. У толстяка на босых ногах можно было прочесть синие буквы: ОНИ УСТАЛИ.
      Доверясь судьбе, Алексей Александрович лег на свободную лежанку, причем не ближе к двери, как если бы боялся новых соседей, а подальше, к окну. Если будут бить, никто не поможет.
      Но Алексея Александровича не тронули. Он понял: "Меня хотели подставить, а они не стали, пощадили. Значит, слышали обо мне..."
      Сутки он мирно бытовал в новой камере с молчаливыми соседями, прочел им лекцию по экологии, рассказал про биотический круговорот, про то, что, может быть, они когда-то в школе учили, да забыли, - про волшебный процесс фотосинтеза, без которого не было бы жизни на Земле.
      - По цифрам это приблизительно так. Биомасса всех живых существ на Земле два на десять в двенадцатой тонн... по сухому весу...
      - Это сколько же?! - начал тут же считать мужичок в черной рубашке. Десять в третьей - тысяча, в шестой - миллион, в девятой - миллиард, в двенадцатой...
      - Квадриллион! Из всей солнечной энергии на Земле расходуется на фотосинтез меньше десятой доли процента. И вот эта доля нас кормит. Если бы исчезли травы, злаки, мы бы вымерли. Ну, сами понимаете, цепочка: трава корова - молоко... и так далее. Но если бы не было озонового слоя, солнце бы все наши растения вмиг убило.
      - Твою мать! - поразился широкоплечий. - Это большую бомбу - и привет.
      - Ну, одна не уничтожит слой, но если много... Когда запускаем ракеты, выжигаем новые. Сегодня озоновый слой вроде решета...
      Заговорили о доме, про варенья и соленья. Алексей Александрович рассказал, что возле дорог, по которым ездит много машин, грибы срезать нельзя - в них свинец... В квартирах, особенно из бетона, если не проветривать, собирается газ радон... Его слушали с необычайным вниманием.
      - А вот когда технический спирт с марганцовкой... не отравишься? спросил арестант с хилой бородкой.
      - Лучше запивать молоком! - засмеялся Алексей Александрович. И, поскольку возникло состояние некоторой доверительности, осторожно спросил: - А вас-то сюда за что?
      Широкоплечий и мужичок в черном переглянулись. Мужичок ответил:
      - Машину зерна свистнули... Свадьба у его дочери, а денег нет... - И кивнул на арестанта с жидкой бородкой. - А кузов у этого пидора худой. Милиция по воронам нашла...
      Вечером Алексея Александровича неожиданно вызвали на прогулку.
      Обычно его выводили в одиночестве, в сопровождении двух конвоиров, но в этот раз повели часом позже, около восьми, когда по коридору уже шаркали ноги заключенных с верхних этажей. И в темном закутке, именуемом на языке СИЗО Чечней, когда один конвоир ушел вперед, а второй отстал, на Алексея Александровича вдруг набросились несколько мужчин, повалили, яростно сопя, и начали бить тяжелыми коваными ботинками.
      Его старались колотить по голове. Но, понимая, что это для него смерть, он обхватил ее руками, и удары больше попали в грудь и живот. Как потом выяснилось, печень была порвана и сломано два ребра...
      Раздались крики, звонки... Алексея Александровича в бессознательном состоянии вернули в камеру.
      Среди ночи его навестили врач и капитан Шедченко. Алексей Александрович ничего не мог объяснить. Только хрипел и плевался - кровь шла из разбитого рта...
      - Мы приносим извинения за недосмотр. Виновные будут наказаны, пробормотала, не глядя в глаза, Татьяна Николаевна.
      А врач с виноватым видом смотрел в сторону.
      - Его бы в больницу, - буркнул он.
      - Да что, я решаю, что ли?! - вспылила, не выдержала наконец Татьяна Николаевна. И, помолчав, добавила: - Может быть, выпустим под поручительство...
      26
      Весть о том, что профессор Левушкин-Александров жестоко избит в тюрьме уголовниками якобы по недосмотру надзирателей, которые уже наказаны, а ученому принесены извинения от администрации тюрьмы, потрясла город. И даже губернатор Буйков, у которого до сих пор - после купленных выборов подмоченная репутация, и он мог бы поостеречься критиковать ФСБ, высказался в прямом эфире:
      - С этим пора разобраться.
      Алексея Александровича заковали в гипс, он лежал, как средневековый рыцарь в латах. Ребра начали срастаться. Корка, покрывшая рассеченную губу, на днях отлипла, пустив еще немного алой чистой крови. Печень, кажется, была жива. Даже если ее немного порвали кованые ботинки (конечно, принадлежащие никаким не уркам), она обладает способностью регенерировать.
      Но Алексей Александрович лежал не в больнице - его опять вернули в ту самую бетонную дыру, одиночную камеру, в которой никакого ремонта, конечно, не проводилось, хотя и мазнули масляной краской по левой стене над койкой, где проступало слово "СУКИ".
      И никто больше его не навещал. Даже Бронислава, а она наверняка просилась. И это при том, что следствие закончено! Ха-ха! Он хотел было снова начать голодовку, но пришел к выводу, что это глупо.
      Алексей Александрович исхудал так, что когда наконец к нему впустили молодую красивую женщину, сказав, что это его новый адвокат, он по ее глазам понял: выглядит ужасно.
      - Меня зовут Елена Викторовна, - пропела она. - Наши дела немного выправляются.
      - Что, майора Сокола в соседнюю камеру посадили? - Алексей Александрович медленно сел на постели.
      - Не надо так говорить, - тихо попросила адвокат. - Это не по-христиански. Не пожелай другому того, чего не желаешь себе. - Голос у нее был ласковый, лицо круглое, как яблочко, глаза чуть навыкате, словно глупые, но, как убедится вскоре Алексей Александрович, это не так. Смиренное и доброе выражение лица, наверное, и помогает Елене Викторовне в ее профессии.
      Она принесла ему от жены новую электробритву (прежнюю он забыл в большой камере, и ему ее не вернули). Оказывается, адвокат несла еще и удлинитель с переходником (у этой бритвы контакты узкие и плоские), однако тюремные службы провод отобрали.
      - Куда же он будет втыкать вилку бритвы? - спросила Елена Викторовна.
      - А ему самому воткнут, - схохмил амбал на втором пороге (где отбирают удостоверения личности), но Елена Викторовна заметила, что офицер, сопровождавший ее, показал охраннику кулак. Да, при этих политических не стоит так шутить...
      Удлинитель принесли, когда она уже собиралась уходить. Надзиратель отдал, постоял, глядя на красивую девицу, и вышел.
      - Уже не боятся, что повешусь? - спросил Алексей Александрович. - Или думают: в гипсе я тяжелый, оборву шнур?
      Елена Викторовна рассмеялась.
      - Мне нравится, что вас не покидает чувство юмора. Так и держитесь! Скоро все кончится.
      Так приятно было слышать смех женщины здесь, в СИЗО. Чтобы продлить это очарование, Алексей Александрович начал рассказывать слышанный где-то анекдот:
      - Едет новый русский в "мерседесе", вдруг в него на перекрестке врезается сзади "жигуленок..." - И неожиданно забыл продолжение. - Елки, как же дальше?.. - Схватил в кулак нос.
      Глядя на него, адвокат тихо смеялась.
      - Ну, ладно, - буркнул профессор. - А где же дело? Мне до сих пор так и не дали почитать. Шекспира не рвусь так почитать, как мои тома! И сколько их?
      - Все наши. Главное сейчас - вас вызволить отсюда. В поручители записались аж семь человек. Перечислить? Марьясов, Кунцев, Марданов, заместитель губернатора Касаткин, директор алюминиевого Назаров... - Она подмигнула, слегка покраснев. - Это денежный человек, надежный. Так что ждем новостей...
      Алексей Александрович ударил себя по гипсовой груди:
      - Но кто, кто дал заключение, что я шпион? Ну, с университетом понятно, Марьясов объяснил яснее ясного... Кто еще?
      - Не знаю. Скоро узнаем. - И женщина исчезла, оставив надежду и слабый запах хороших духов.
      Что-то в мире напряглось, должно вот-вот сдвинуться. Что нужно сделать, чтобы помочь этому огромному, выстраданному движению, - крикнуть на весь мир? Свистнуть по-мальчишески? Или просто сказать очень тихо: люблю?.. Но он уже мысленно сказал всем-всем "люблю". Он теперь будет жить иначе.
      27
      И этот день пришел. И не был он отмечен ни фанфарами, ни даже объятиями друзей - просто его пригласили в следственный кабинет в новом корпусе СИЗО, где возле стола стояли, потупясь, капитан Шедченко с фиолетово намазанными губками и бледный лейтенант Кутяев, а на столе возлежали шесть толстых папок, завязанных на белые тесемки. И Алексей Александрович понял: вот его дело.
      - Могу ознакомиться?
      - Да, - сказала Татьяна Николаевна.
      - А мой адвокат? Немедленно его сюда!
      Как ни странно, его послушались, даже не упрекнули за тон. Кутяев снял трубку, что-то буркнул. И минут через десять в кабинет влетела Елена Викторовна.
      Алексей Александрович быстро листал пришитые страницы с протоколами допросов, с перечнем изъятых предметов, весь этот бред, выискивая единственное и главное - заключения академических институтов, подтвердивших, что он, помогая китайцам соорудить пресловутый стенд, тем самым предал государственные тайны Родины.
      - Ага! Вот!
      Так и есть. Госуниверситет, подпись Н.Н. Орлова. И... и Институт металла! Почему?! Какое отношение имеет этот институт к электризации спутников? Что они в этом понимают? Ну есть там физики, и неплохие, но у них другая специализация...
      Елена Викторовна тронула Алексея Александровича за локоть (она листала другой том) и показала пальчиком с перламутровым ноготком на фразу в заключении: "Таким образом, есть все основания считать, что действия профессора Левушкина-Александрова в Китае нанесли огромный, невосполнимый ущерб безопасности России..."
      - А теперь вот тут. - И, открыв первый том, показала строки обвинения: "Таким образом, есть все основания считать, что действия профессора Левушкина-Александрова в Китае нанесли огромный, невосполнимый ущерб безопасности России..."
      Ха-ха-ха! Одними и теми же словами! Это что же, в Институте металла, не особенно думая, писали под диктовку майора Сокола?
      - Но почему? Что я им сделал? - бормотал Алексей Александрович. - Я им даже как-то помог - дал микробов почистить отвалы... Не плюй в колодец вылетит, не поймаешь...
      Елена Викторовна засмеялась (чего она смеется? Что тут смешного?) и, совершенно не обращая внимания на присутствующих сотрудников ФСБ, объяснила:
      - В Институте металла, как я знаю, два года назад была кража золота и платины. Сами понимаете, очень серьезное дело. Я думаю, на них поднажали... Ведь так? - весело спросила она у следователей.
      Те с угрюмыми лицами молчали. Уже никаких угроз.
      В камере она ему поведала, что об этой краже в Институте металла ей напомнил что-то заподозривший Артем Живило. Хоть и писали в газетах, но забылось. Черноглазый живчик специально съездил туда и, пользуясь своим обаянием, многое выпытал у девчонок из элетрохимической лаборатории. Да, к ним приезжали из ФСБ, да, три-четыре месяца назад...
      И грянул поистине счастливый день.
      - Левушкин-Александров! - крикнул надзиратель. - На выход!
      В каком смысле? В каком? Алексея Александровича быстро провели по коридорам СИЗО во двор, где его ожидал под синим ярким небом не мрачный автозак, а серая "Волга".
      - Садитесь, пожалуйста.
      И гражданина Левушкина-Александрова повезли - в который раз - к центру города. Интересно куда? В больницу? Рядом в машине сидит то ли конвоир, то ли просто сопровождающий - без оружия.
      Нет, его ожидают следователи ФСБ. Вот он снова на третьем этаже, в памятном кабинете. Алексей Александрович уже догадывается, что в его судьбе должны произойти изменения. Отпустят до суда домой? Возьмут на всякий случай подписку о невыезде?
      Переступив порог, он увидел опять-таки знакомых ему следователей капитана Шедченко и лейтенанта Кутяева. Татьяна Николаевна предстала сегодня в зеленом шелковом платье, с шарфиком на шее, а юноша в свитерке и черных джинсах. И они смотрят на вошедшего какими-то иными глазами.
      В стороне - адвокат Елена Викторовна с цветами в руках.
      - А где же Андрей Иванович? - с екнувшим от счастья сердцем спросил Алексей Александрович. И, сунув нос в кулак, невнятно произнес: - Без него отказываюсь говорить... ей-богу...
      - А вам и не придется говорить, - ответила Шедченко. - Алексей Александрович! Мне поручено сообщить вам, что уголовное дело в отношении вас прекращено за отсутствием состава преступления.
      - Что?! - Профессор хрипло засмеялся. - Простите... а не можете повторить, что вы сказали?
      - Могу, Алексей Александрович.
      - Нет, не здесь... - Голос у Левушкина-Александрова сорвался. - А перед людьми... Моего сына избили, как сына шпиона... жена... друзья... - И самым постыдным образом он вдруг закрыл лицо локтем и расплакался.
      В кабинете наступила тишина. Видимо, эти офицеры много видели подобных слез и потому стояли молча. Да и что тут скажешь?
      - Извините... - И вдруг у Алексея Александровича от черного гнева застучало в голове, он, вскинув глаза, с ненавистью выкрикнул: - Ну так отпустите меня! - Скрюченными пальцами разодрал грязную рубашку и принялся расцарапывать гипсовый кожух. - Снимите! А я найду ваших сотрудников, которые били меня... Я запомнил их дыхание... я биофизик... я по всем вашим кабинетам... я их смердящее дыхание... - И Алексей Александрович потерял бы сознание, если бы не Елена Викторовна, - она уже была рядом, она подхватила его под руку...
      28
      Левушкина-Александрова перевезли во 2-ю Областную клиническую больницу.
      Через три дня гипс сняли, и Бронислава на "BMW" Кунцева привезла его домой.
      В дороге она выла, как волчица, обнимая его, целуя то в щеку, то в ухо:
      - Мы верили... верили...
      Когда вошли в квартиру, Митька прыгнул, как длинный кот, и повис на шее - отец даже вскрикнул. И тут же сказал:
      - Все хорошо, нормально... Виси...
      Огромными шагами пересек гостиную, зашел в спальню матери. Та сидела, совершенно уже слепая, в кресле и ждала. Обожгла его слезами. И все шептала беззубым ртом (не успела вставить зубы):
      - Хорошая... хорошая...
      - Что, мама?
      - Она хорошая...
      Просит не ссориться. Чтобы в доме был мир. Однако об этом потом. На сердце ссадина. Невозможно забыть телеграмму Галины из США: "Нужен ли мой приезд?" Конечно, она имела в виду: не помешает ли ее приезд, учитывая, что дело ведет ФСБ? Но все равно в этой телеграмме было что-то холодное... Если бы она оказалась в подобной ситуации, Алексей не стал бы спрашивать, сразу полетел...
      Нужно сказать, что и Бронислава, несмотря на то, что муж после четырехмесячной разлуки оказался рядом, не беспокоила его чрезмерными расспросами и нежностями, хотя было видно, как она, с ее-то огненным характером, исстрадалась: носик заострился, щеки белесые, ногти на руках обломаны... Некогда было собой заняться...
      А Митька... Митька шастает теперь по квартире и на улицу собрался пойти, зажав под мышкой свернутую толстую пачку газет, где большими красными и черными буквами заголовки: "НАШ ЛУЧШИЙ ФИЗИК НА СВОБОДЕ!", "ЛЕВУШКИН-АЛЕКСАНДРОВ СВОБОДЕН!", "ЕСЛИ У ВАС ЧЕШЕТСЯ, ПОЧЕШИТЕ В ДРУГОМ МЕСТЕ!"
      - Кстати, стоп. - Отец вытянул у сына одну из газет с остро торчащим уголком. Что-то там про сталинских соколов. А, вот: "Майор Сокол уволен из ФСБ по собственному желанию". Ишь ты, по собственному... Да и то хорошо. Чистите, чистите свои ряды, господа-товарищи-чекисты!
      - Пап, а почему, пока Одиссей странствовал, к Пенелопе лезли женихи всякие да еще и пили-гуляли в ее доме? Если бы к моей маме полезли, я бы их...
      Алексей Александрович потрепал сына по голове. Надо будет с ним подробно поговорить о жизни. Подготовить десяток лекций. О богах. О талантливых грешных людях. О поиске истины. О случайностях в жизни. О предопределенности...
      Подошла жена:
      - Леша, ты пойдешь на пресс-конференцию?
      - Какую еще "конференсию"?
      Бронислава хмыкнула. Она не стала говорить, что это мероприятие она и организовала, но сказала, что директор Кунцев вызвался быть ведущим.
      - Зачем это? - простонал Алексей Александрович. - Всем же все уже понятно!
      Однако пошел.