Три дня он пролежал под капельницей, а затем его опять вернули в СИЗО, правда, в другую камеру - в бокс с четырьмя койками, но остальные три были пусты.
      И вот среди дня в камеру явился юноша-адвокат, нанятый Брониславой. Он сказал, что в связи с окончанием следствия скоро профессору изменят меру пресечения - или отпустят домой до суда с подпиской о невыезде, или вернут в больницу, потому что главный врач областной больницы обратился с протестом в Москву, в Минздрав и к руководству ФСБ.
      Алексею Александровичу что-то не понравилось в адвокате. Глаза масляные, что ли. Он не мог сформулировать свое отношение к вертлявому этому человеку, кружилась голова и болезненно дергалась "сердечная" мышца в спине.
      - Спасибо. Как вас?
      - Чуев Евгений Яковлевич, - повторил торопливо юноша.
      - Спасибо, спасибо...
      И наконец пустили на свидание жену. Бронислава вбежала, как тигрица, обняла его, исхудалого, сутулого, и заплакала. Он смотрел на нее, поблекшую, неряшливо одетую, жалел ее и одновременно думал: "Вот сказать сейчас: "Броня, судя по всему, меня посадят, выходи за другого, все равно у нас уже не будет ничего. Я сгорел... Любил другую, поэтому, наверно, последние искорки таланта и погасли, судьба отвернулась..." Думал и, конечно, не сказал.
      А она быстро, шепотом, оглядываясь на дверь, докладывала новости: что адвоката смотрела Муравьева, решили - пусть поработает. Что Марьясов в Москве ходил заступаться за него... Что приехал Белендеев... Что Ваня Гуртовой резал себе вены, но мальчика спасли... Что Женя Коровин и Артем Живило встали перед зданием областного управления ФСБ с плакатом: "МЕСТНЫЕ ШЕРЛОКИ ПОЗОРЯТ НОВОЕ ЛИЦО ФСБ!" И что их пару раз отгоняла милиция, но когда показали по НТВ, перестали отгонять... И что Кукушкин погиб под машиной.
      - Как погиб?! - ужаснулся Алексей Александрович.
      - Погиб. Говорят, пьяный был, переходил улицу, и грузовик...
      - Его специально! Он тут кричал... Где он погиб? В каком месте?
      - Нет, нет, не думай, это возле старого аэропорта, где барахолка... Нет, нет, он был безвредный человек... Мы так тебя ждем!.. - Броня целовала мужа в губы, в лоб, в щеки. - Мы тебя любим! Сын нарочно учит китайский, задирает дураков... Тебя вот-вот должны выпустить... - Она достала из лифчика крохотную картонную иконку Божьей матери. - Это от мамочки, просила передать...
      Утром его вызвали на допрос, конвоиры провели "китайского шпиона" в уже знакомый следственный кабинет на втором этаже. Опять лейтенант Кутяев будет усиками дергать? Нет, сегодня что-то новое - встречает женщина. Та самая красотка, что при первом допросе стояла рядом с майором Соколом. Только теперь она в длинной юбке. И шарфик розовый на шее. Прямо Кармен.
      - Здрасьте! Проходите, садитесь, пожалуйста... Я капитан Шедченко. Но можете звать - Татьяна Николаевна.
      - Она же Ольга Васильевна, - хмыкнул Алексей Александрович. - Она же Лаура Рикардовна. Возраст около тридцати, очки не носит, линзы. Волосы крашеные, теперь блондинка. В любви несчастна, коли перекрасилась в блондинку...
      - Вы что, цыган? - усмехнулась следователь и дала знак сотруднице за компьютером не записывать эти слова. - Кстати, некоторые обиделись на вас за ваши психологические портреты.
      - Я так и понял. Например, прокурор, который подписал постановление об аресте.
      Капитан Шедченко нахмурилась:
      - Перестаньте. Я шучу, и вы шутите. Тут дело государственное, и давайте серьезно. - Она подала знак помощнице. - Итак, мы закончили работу над уголовным делом.
      - И меня отпустят? Теперь я уж никак не смогу повлиять на следствие.
      - Посмотрим, - ответила следователь. - Но у нас есть вопросы, ответы на которые с вашей стороны могут смягчить ситуацию. Мы бы хотели взаимопонимания. Могу я задать вам первый вопрос?
      - А могу я? Все-таки лицо пострадавшее...
      - Нет. - Она была серьезна. - Лицо пострадавшее - наше с вами государство. Несмотря на все огромное давление со стороны прессы и некоторых ваших коллег, которое вас, видимо, радует и внушает надежды, нас никто не убедит, что два академических института, приславшие заключения по вашему делу, не разбираются в тематике.
      Алексей Александрович мучительно улыбнулся:
      - А они действительно из тех, кто разбирается?
      - Скоро узнаете, - сказала она.
      - Но скажите... Вы сами верите, что я передал гостайну?
      - Вопрос такой. - Шедченко снова дала знак помощнице. - Раскаиваетесь ли вы в содеянном? И если да, можете ли конкретно рассказать, что именно вы там делали для них? По пунктам.
      - Только то, что было в открытой печати. Да я ничего другого и не знаю. Ну не верите - езжайте к ним, допросите!
      Капитан Шедченко резко бросила:
      - Гражданин Левушкин-Александров, мне не до шуток!
      - И мне не до шуток. Повторяю: в интересах государства, а значит, и в своих, я хотел бы знать, почему майор Сокол, информированный, по какой тематике меня пригласили в Китай, все-таки отпустил меня туда? Вы же действительно не можете знать, что я там делал. Вы просто обязаны верить мне. Но, если не верите и все же выпустили, получается, это была ошибка. И кто виноват? Далее. Если он оказался умен задним числом, почему он запретил мне пригласить наших китайских друзей?.. Он бы мог их здесь допросить. Лишив следствие столь серьезного материала, он дает повод всей общественности заподозрить, что он или идиот, или он и есть китайский шпион. Только моими руками. Вы улавливаете мысль?
      Следователь с посеревшим лицом отчеканила:
      - А вы отдаете себе отчет, что вы тут сейчас говорите?
      - Абсолютно. У меня было много времени подумать. Поначалу вы вменили мне... или как это называется, впаяли двести восемьдесят третью... Ну, это можно было еще понять... Подозрение, что я мог, увлекшись, что-то лишнее сболтнуть китайцам, в ходе следствия растаяло бы... Но нет! Прочитав шутливое послание в Китай, вы решили, что это шифровка? Или воробей клюнул этого Сокола?
      - Перестаньте! - стукнула плашмя авторучкой по столу женщина. И снова дала знак помощнице - наверное, чтобы та убрала ненужные словоизлияния арестованного. - Неужели вы не понимаете, что сами роете себе...
      - Догадываюсь, потому что знаю, с кем имею дело. Но тут, Ольга Борисовна, одна закавыка...
      - Я не Ольга Борисовна!
      - Извините, Татьяна Николаевна. Во мне говорят остатки обиды. Смиренно объясняю: тут особый случай - я просто не держусь за жизнь. Объяснять ничего не буду. Я свою жизнь упустил. Так что сажайте на всю катушку. Добавьте что-нибудь уголовное... Ах, да, мы забыли про взятку! Да, да, принял тысячу долларов. Да!
      Она молча смотрела на него. И он вдруг увидел в ее глазах сочувствие, как и во время самого первого допроса. Или это была игра? А где же Сокол? Его отстранили? Ах, если бы... Но если бы его отстранили, об этом уже знала бы вездесущая пресса...
      Капитан Шедченко тихо вернула его к разговору:
      - Кстати, мы проверили... Побывали в магазине, вас там помнят, вы целый чемодан реактивов набрали... А они за эти месяцы еще подорожали, так что это вам в плюс.
      - Ах, какая радость! Но "шпион-бессребреник" не звучит. Придется вам еще что-нибудь придумать... - Он вдруг устал. "Наверно, я умру в приступе гнева, как мой отец..."
      Но ведь Татьяна Николаевна, кажется, все же в чем-то понимает его? Что она сейчас говорит?
      - Алексей Александрович, следствие закончено, но вы могли бы еще уточнить какие-то моменты. Ну пойдите вы нам навстречу! Мы честно скажем на суде, что подследственный помогал следствию, и, кто знает, может быть, статья будет изменена... Суд может всё.
      - О-о! - Он удивленно посмотрел на капитана Шедченко. - Это как же? Вместо двадцати лет с конфискацией имущества - двенадцать? - Женщина молчала. Алексей Александрович прошептал: - Хорошо, хорошо. Готов содействовать... или как у вас правильней - сотрудничать?
      Капитан Шедченко вздохнула и опустила глаза. Она не верила, конечно.
      - Пожалуйста. Я вас слушаю, - терпеливо произнесла она. - Что вы хотите сказать?
      - Я вам сейчас напишу на бумаге все формулы, которые им отдал. Чистосердечное признание. Минуту! - Он сжал уши ладонями. И тоном ведущего дурацкую передачу по телевидению: - Лист бумаги в студию!
      - Вы серьезно? - Следователь достала чистый лист бумаги и подала ему.
      - И ручку дайте. У меня же все отняли. Мне что, кровью писать? Тогда дайте и ножичек, пальчик поцарапать...
      Она, сдержавшись, молча протянула ему авторучку. Алексей Александрович, вполне понимая про себя, что напрасно так зло шутит, тем не менее принялся строчить столбиком общеизвестные формулы законов Максвелла и Ома...
      "Кто же поддержал обвинение? Неужто Марьясов? Испугался, что и на него падет тень?.. Или все же не он? Какие еще академические институты у нас есть? Институт химии... Но что химики понимают в электризации спутников?.. Институт металла? Они золотом и платиной заняты, им не до нас... Институт леса? Ну, это вообще был бы курьез. Новосибирский какой-нибудь институт? Но если тамошние академики выступили в мою защиту! Вряд ли... Хотя кто знает...
      Однако если следственные материалы так устойчивы, зачем им мое содействие? Чтобы не выглядеть чрезмерно жестокими в глазах общественности? Или следствие ПОПЛЫЛО? Потому и не видно майора Сокола. Но таких идиотов, как Сокол (а он пока на месте, конечно), надо бить. Умница Артем со своим лозунгом! Не знаю, какая будет госбезопасность в новой России, но уж, верно, не такая, какую изображают наши местные полудурки".
      И он дописал, сильно нажимая и едва не сломав авторучку дамы-капитана: 1х1=1, 2х1=2, 3х1=3 и так далее, вплоть до 9х9=81, 10х10=100... И протянул лист следователю, пробормотав:
      - Это только начало. Я им передал и второй закон термодинамики, и ряды Фурье, много чего... Правда, все это есть в учебниках.
      Но капитан Шедченко его уже не слушала. Она прекрасно поняла, да и с самого начала заподозрила, что он издевается над ней. Сжав губки, поднялась, нажала кнопку и вышла вон.
      Алексей Александрович тоже поднялся и тоже пошел прочь, пугаясь только одного - что с позором рухнет здесь... Кружилась голова, в глазах было темно... Скорее вниз, в бетонную нору. Там он наконец сможет прилечь.
      21
      Весь август с первых полос областных и городских газет не сходили заголовки:
      "И ЭТО - ШПИОНЫ НАШИХ ДНЕЙ?"
      "НЕ ТАМ ЧЕШЕТЕ!"
      "ПРЕМЬЕР-МИНИСТРЫ РОССИИ И КИТАЯ РАСШИРЯЮТ РАМКИ ДОГОВОРА, ПОДПИСАННОГО ПЕРВЫМИ РУКОВОДИТЕЛЯМИ ДРУЖЕСТВЕННЫХ СТРАН, А НАШИ ШЕРЛОКИ..."
      Всем уже было известно, что следствие завершено, но арестованного профессора продолжали держать в СИЗО. Его больше не вызывали ни на какие допросы. Кормили кашей с мясом, вполне неплохим, вкусным черным хлебом. Но снова никого к нему не пускали.
      Свою новую камеру Алексей Александрович изучил из холодного интереса: площадь - два на три, потолок - два с половиной, лампочка в плафоне высоко - не достать, не убить себя током, койки привинчены к полу, окно крохотное, вертикальное и узкое, видно лишь кусочек синего неба вверху, ниже заслонено щитом-намордником. Пол бетонный. На стенах ничего не написано. Впрочем, приглядевшись, разобрал: под густым слоем новой серой краски брезжило: СУКИ.
      Надо было теперь просто ждать чего-то...
      Белендеев и Кунцев негромко беседовали в сквере перед Институтом биофизики, сидя на скамейке. Оба были в белых безрукавках, в белых полотняных брюках, в штиблетах, только у российского академика на руке одно обручальное кольцо, а у американского ученого и бизнесмена - кольцо и два перстня с синим и голубым камнем.
      - Нет, пожалуйста, - шелестел губами вышедший из больницы бледный Кунцев, - не надо больше никаких писем от американских ученых. Не надо никакой волны.
      - Почему? Ну почему, Иван Иосифович?
      - Неужели не понимаете?
      - Так новые времена, Иван Иосифович! Президенты России и Америки недавно в Италии...
      - Перестаньте, Миша. Это политика, ситуасия не изменилась. Вот если бы вы наняли господина Падву или другого знаменитого адвоката из Москвы... Вы, наверное, не бедный мальчик.
      - Как раз это делать я не имею права. Я могу оплатить приватно, хотите - через вас.
      Кунцев страдальчески поморщился:
      - Лучше через его жену.
      - Она со мной не хочет разговаривать. Да и есть у них уже адвокат.
      - Этот юноша? Несерьезно. Не думайте, Миша, что вопрос решится быстро. Тут есть сложности. Пока же не решился этот вопрос, другие наши вопросы оказываются под колпаком.
      - А какие сложности, Иван Иосифович? - Белендеев сиял фирменной улыбкой. - Не хотите говорить? Не обижаюсь. Но мне обидно за русскую науку. Хоть я и еврей, полукровка... А вы и помочь не даете, патриоты, мать вашу так...
      Кунцев не смог толком переговорить с Брониславой - у нее дома лазарет: старуха лежит, как при смерти, сын Митька подрался с друзьями, которые обозвали его отца шпионом, пришел с окровавленным носом, сама Бронислава в истерике, бледная, шепчет:
      - Я Транссибирскую магистраль телом своим перекрою...
      И правда она сумасшедшая, что ли?
      Старик-академик решил заглянуть к Анне Муравьевой. Муравьева умна, может, что посоветует. Большая, чистая, в белом льняном платье с перламутровыми пуговками, с седоватой мальчишеской прической, Анна заварила кофе.
      - А скажите, Иван Иосифович, кто же все-таки поддержал обвинение? Они что, полные идиоты?
      Старик, помедлив, покачал головой. Знает или делает вид, что знает, но, мол, не может сказать?..
      - Вы мне верите, Иван Иосифович? По электризации спутников в свое время сотню раз было в открытой печати... Откуда такая жесткость? Даже если Алексей Александрович, человек предельно сдержанный в обыденный жизни, там сорвался и наговорил на себя что угодно... - Анна настойчиво заглянула в темные глазки академика. - Есть же у них какая-то опора?
      - Милая Анна, вы знаете, я биолог. Океан - моя стихия. А вы физик, я думал, вы как раз разобрались. Я помню, с ним работали физики из универса... парни из НПО механики...
      - С парнями мы беседовали. Они на стороне Алексея. А вот универс... Она пожала плечами. - Обратитесь к ним официально. Вы, как директор, обеспокоены арестом вашего сотрудника. Попросите дать заключение, является ли данная тема по-прежнему закрытой.
      Кунцев, подавшись вперед, еле слышно сказал:
      - Они уже написали, что является...
      - Вот так, да?! - Муравьева шлепнула ладонью себя по колену. - Но почему? Почему?!
      Кунцев достал платочек, вытер лысину. И заговорил о другом:
      - Мой отес, милая Анна, имел две отсидки, но по его рассказам я понял: при Берии хоть работать давали за колючей проволокой... Деньги были, материалы... Если эти хотят снова свои щупальса распустить, то пускай хоть помогают науке... - Он запнулся, помотал сверкающим шаром головы. - Что я, собственно, говорю? Какая профанасия...
      Муравьева заехала на работу к Брониславе. Та сидела с Шурочкой перед экраном компьютера.
      - Бронислава Ивановна, как ваш адвокат?
      Бронислава рывком поднялась, уронила стул, схватила обеими руками руки гостьи.
      - Он прорвался к Алеше! Алеше немного лучше! Но дело еще не дают для ознакомления. - От Брониславы шел жар, ей следовало сменить эту кофточку. Но женщина, видимо, жила как во сне.
      - А сколько он запросил?
      - Тысячу долларов. Вот добываем, работаем... - Бронислава горько усмехнулась.
      Анна не поняла смысла ее слов.
      - Чтобы ваш адвокат поглубже вник в суть дела, передайте ему еще это. - Анна сунула жене Левушкина-Александрова несколько листков бумаги, обняла и поехала к себе, в Академгородок.
      Она никогда не понимала, почему Алексей, умный, талантливый, воспитанный мальчик, женился на такой халде. Но любовь зла, сказала себе Анна. "Ты же любила когда-то труса Ильку Газеева..."
      Вечером с этими бумагами Бронислава побежала к адвокату. И только сейчас с неприятным чувством заметила, что его офис располагается в непосредственной близости от зданий УВД и ФСБ.
      Евгений Яковлевич Чуев сидел за столом и говорил с некоей бедно одетой старухой. А Бронислава как бы заново разглядывала его. Юноша с усиками над тонким ртом, с черными, как маслины, блестящими глазками, с тихим голосом человека, привыкшего говорить много и доверительно, увидев Брониславу, смутился, скомкал разговор со старухой, и вскоре они с Брониславой уже сидели, как заговорщики, на улице, в его машине.
      Включив радио, как если бы он боялся подслушки, Евгений Яковлевич вопросительно глянул на Брониславу. Та подала ему бумаги:
      - Наши сказали, может пригодится.
      "Мы, физики и биофизики, работающие в академических институтах, считаем, что в любом следствии возможны ошибки. Но, чтобы не произошло огромной, непоправимой ошибки, мы требуем открытого суда. Суд не может быть, не должен быть закрытым, так как уже всем очевидно: тема в том узком ее ракурсе, каким занимался Левушкин-Александров в Китае, не является секретной. В случае же если следствие будет упорствовать, будто в уголовном деле содержится невероятная государственная тайна, мы проведем параллельное театрализованное слушание на НТВ или ТВ-6, называя истинные фамилии и звания следователей местного отделения ФСБ, а также фамилию подследственного, о котором, впрочем, уже знает весь мир. И весь мир, и прежде всего Россия увидят наш суд. Нам помогут лучшие физики страны, академики РАН, а также лучшие комические актеры русских театров...
      Еще раз разъясняем: стенд в Китае должен был быть небольших размеров. Вакуумный объем, имитирующий космос, не превышал сорока ведер! Размер спутника - не больше человеческого кулака..."
      Адвокат начал листать очередное коллективное письмо ученых, наткнулся на фразы про телевидение, про широкую мировую общественность, международный суд и испуганно глянул на Брониславу:
      - Не надо их пугать! Не надо телевидения, мировой общественности!.. Будет только хуже!
      - Хуже не будет! - воскликнула жена арестованного профессора. - Что еще может быть хуже?
      - Может быть, - прошептал юноша и оглянулся на прохожих. И почти на ухо сказал Брониславе: - У меня особый контакт с одним из следователей... Она женщина, капитан...
      - Правда?! - вскинулась Бронислава. - Женщина должна понять! Как ее зовут? Ну, говорите, говорите!!!
      - Татьяна Николаевна, - нехотя ответил адвокат. - Но не вздумайте...
      Бронислава не слушала его.
      - Хорошее имя. Поговорите с ней немедленно! Почему не пускают меня к нему? Ведь дело закончено? Почему не переводят в больницу?
      - Тс-с... я все сделаю, вас пустят... В больницу не переводят, потому что в тюремной лежат уже осужденные, а ваш муж пока только подследственный! - Он, оглядываясь, захихикал. - Я согласен - циники!
      - Значит, пусть лучше умрет?
      - Тс-с, я все сделаю. Мы им рога обломаем. Вы... бумажки принесли?
      - Какие еще бумажки?.. А-а... - наконец вспомнила Бронислава и подала ему почтовый конверт. - Только здесь еще не все... половина... Я постараюсь...
      - Да уж постарайтесь. - Адвокат моргнул черными масляными глазами. Сами видите, с каким Минотавром боремся...
      22
      Уже поздно ночью к Муравьевой забежала Шура Попова. И, когда заговорили об Алексее Александровиче, Шура, чтобы скрыть смятение, звонко расхохоталась и поведала, как они с Брониславой Ивановной добывают деньги для адвоката.
      В архиве хранятся подшивки областных газет за дальние 30-е, 40-е и 50-е годы, где встречаются ужасные заметки о том или ином человеке, потомки которого и поныне живут в нашем городе. В заметках критикуются хозяйственные работники за воровство, мелкие начальники за халатность в работе, а кое-кто и за преступные прегрешения.
      - А есть просто поклепы, за которые сегодня, конечно, должно быть стыдно, - докладывала Шура. - Например, письмо в газету: "Мы, вся наша семья такая-то такая-то, поддерживаем справедливый суд над бандой меньшевиков!" Так вот, пришел сын этого дядьки, весь в бороде, говорит: любые деньги, только вырежьте эту заметку... В других местах, в библиотеках, он уже договорился.
      - Девочка, но это же преступление!
      Шура Попова изумленно смотрела на Муравьеву, вся в веснушках, рыжая и смешная от волнения.
      - Анна Константиновна, а как же Бог? Он-то все равно все помнит. А так хоть человеку помочь... А то ведь держат Алексея Александровича... - И глаза ее налились слезами.
      - Нет-нет! Так все равно нельзя, - бормотала Муравьева, гладя ее по голове. - Я поговорю с Белендеевым, может, он даст денег.
      - А Бронислава говорит: у него как раз нельзя брать. Он американец, могут и это к делу подшить!
      - Хорошо, хорошо. Найдем в другом месте. Вот вурдалаки! - неожиданно процедила Анна Константиновна. - Довели Академгородок, ни у кого ни копейки...
      К старшему лаборанту Нехаеву пришел профессор Марданов, оглянулся на дверь и, буркнув свое неизменное: "Проклятье!", достал из кейса пачку сторублевок, обвязанную розовой тонкой резинкой.
      - Для адвоката, для хищника, передайте...
      Нехаев сделал вид, что хочет что-то сказать... На самом деле он не знал, можно ли принять у Марданова деньги...
      - Спа-асибо, Вадим Вла-адимирович, - наконец проговорил Нехаев и, положив деньги в непрозрачный пакет, поехал к Брониславе.
      Узнав от кого, Бронислава кивнула и деньги приняла:
      - Все-таки этот наш... русский...
      Наконец, из Москвы вернулся Марьясов, и академик Кунцев пришел к своему коллеге.
      Он был, конечно, осведомлен, что Юрий Юрьевич не подписал, как и сам Кунцев, коллективное письмо академиков, но тем не менее (а может, это и важнее!) отослал в ФСБ по поводу действий Левушкина-Александрова заключение: они не представляют собой криминала.
      Сам Кунцев вчера также решился на подвиг - на давний запрос ответил в органы безопасности положительной характеристикой своего сотрудника.
      И сегодня пришел к Юрию Юрьевичу, чтобы между делом рассказать об этом, а также поблагодарить, разумеется, за поддержку Алексея Александровича.
      Марьясов, побывав в Москве, конечно, кое-что узнал, но говорил с Кунцевым мягко и запутанно...
      - В общем, все так...
      - Да, ситуасия.
      И все же, пока они сидели, смакуя кофе и болтая о длине юбок своих секретарш (причем Кунцев похвалил секретаршу Марьясова, а Марьясов секретаршу Кунцева), Кунцев выяснил следующее.
      Если в перечне закрытых тем значится общая формулировка "Моделирование воздействия космической среды на космические объекты", то ИМ не докажешь, что Алексей Александрович занимался чем-то иным. Грубо говоря, если он китайцам подарил не сто яблок, а два яблока, то все равно это ЯБЛОКИ.
      С другой стороны, думая уже о предстоящем суде, из закрытого города создатели спутников прислали еще одно письмо, теперь уже на имя Марьясова для зачтения на процессе (уж директора-то Института физики должны туда пустить!), где еще раз напомнили, что в перечне ОТКРЫТЫХ публикаций на эту тему числятся 37 наименований! "Таежным механикам" нельзя не верить: они и были заказчиками работ по электризации спутников и сами устанавливали грифы закрытия.
      Марьясов подарил Кунцеву копию этого заключения.
      - Главный вывод: представленные в контракте характеристики установки и ее составляющих элементов не являются секретными и не содержат технологий ноу-хау.
      - Да, да... Если можно продать китайсам, почему не продать? Они купят у американсев, а мы так и будем сидеть в дерьме, - прошелестел Кунцев.
      Но кто бы что ни писал сейчас, оставалось ясным одно: региональное управление ФСБ, ознакомившись с экспертными заключениями, оправдывающими действия Левушкина-Александрова, имеет также иные, вполне авторитетные заключения, на основании которых ученый и взят под стражу.
      Насчет одного из этих злополучных заключений подозрение имелось. У обоих академиков отношение к университету давно было тяжелым. С отъездом Соболева там начались мрак и гниение. Бывшие физические лаборатории соединяли и снова делили. Несколько диссертаций не утвердил ВАК - такого позора прежде не бывало.
      - Почему они киксанули? - двигал всеми своими медными морщинами на лице Марьясов. - Надо бы поговорить с ними.
      - Я говорил с Орловым, - сказал Кунцев.
      - Ну как?
      - Уходит от разговора.
      Марьясов подумал, усмехнулся и набрал телефонный номер:
      - Николай Николаевич, как твоя докторская? Не пора ли уж заканчивать да защищать?.. А пока что загляни к мне, есть пара вопросов... - Положив трубку, подмигнул. - Сейчас старый сибиряк притопает. Неужто у этого медведя случилась медвежья болезнь? Чтобы не трясся, оставьте нас одних.
      - Да, пойду, - Кунцев поднялся. - Ну и ситуасия... А как же презумсия?.. Н-да. Если правда университет подгадил, то кто же второй институт? Может, москвичи? Им-то нас не жалко.
      - Скоро узнаем. Как только передадут читать тома дела Алексею Александровичу. Меня интересует другое - почему?! Кому этот бледный ангел помешал?
      - Вы сказали "тома". Там что, действительно тома? - испуганно ахнул старик-биофизик.
      - Пять томов! Но там же, Иван Иосифович, вся шелуха собрана: протоколы обысков, допросов... Ну и то, что нас интересует, - заключения темных сил...
      И пришел Николай Николаевич Орлов к Юрию Юрьевичу Марьясову.
      И обнялись старые приятели, оба заядлые охотники и рыбаки.
      И налил ему Марьясов "Смирновской", и выпили они, и посмотрели в глаза друг другу.
      И сразу понял старик, в чем его подозревают... Но, поскольку жизнь на излете, а на пенсию хочется уйти доктором наук, покаялся Николай Николаевич, что все эти годы завидовал молодому гению.
      И представился случай палку в колесо сунуть. И сунул он эту палку, потому что в свое время его, Николая, в эту тему не взяли - он всегда медленно соображал.
      А сейчас на него надавили, потому что два года назад было уголовное дело - в лаборатории пропало около 200 литров спирта и 1 км. дорогого коаксиального кабеля... А нынче случилось еще ЧП - сын Николая Николаевича со шприцами и всякой гадостью в кармане попал в милицию... И старого ученого от позора спасла более серьезная фирма...
      Попросили - Орлов и подмахнул заключение.
      - Но я же не могу об этом рассказать... Юра! Я жить хочу!
      - Живи, Коля, - сказал Юрий Юрьевич. - Кто же второй?
      Но об этом Николай Николаевич Орлов не знал ничего.
      23
      Левушкин-Александров уже и не помнил точно, которое сегодня число. К нему никого не пускали и никуда не вызывали. Ничего себе: следствие закончено! Пару раз, сатанея от тоски, принимался колотить каблуками в дверь, но на это надзиратели не обращали внимания. В кинофильмах про СИЗО есть хоть какой-то контакт между охраной и преступниками.
      Одиноко. Как белому медведю в пустыне. Ночью к его радости некий остряк стал стучать в стену: стук, двойной стук, стук... Ага, азбука Морзе. Это мы понимаем. Итак, спрашивают: КТО?
      Как ответить? От внезапной злости отстучал: ХЕР В ПАЛЬТО. Замолчали. Стало неловко. Отстучал: ИЗВИНИТЕ. Ответили: ПОНЯЛИ ШПИОН.
      Шпион? Значит, вы тут верите все-таки, что шпион?! Чтобы позлить идиотов, а также слухачей с их начальством, заорал среди ночи:
      - Коли я китайский шпион, заявляю по-китайски протест!.. - И, давясь злым смехом, начал произносить первые попавшиеся слова, похожие на китайские: - Ни хау хае иня хуе мина...
      Нет ответа.
      Тогда он решил голодать.
      На третий день, когда следователям через надзирателей стало совершенно ясно, что ученый пошел-таки на политическую акцию - голодовку, к нему явилась капитан Шедченко с книжкой в руке.
      - Здравствуйте, Алексей Александрович. - Узник валялся на постели, закрыв глаза. - Что же, здесь так плохо готовят, что вы отказываетесь есть?
      Алексей Александрович решил молчать. Пошли вы к черту!
      - А я вам передачу принесла. Весьма любопытную передачу.
      Умеют интриговать. Он открыл глаза и долго смотрел на даму - она снова в длинном платье и на шее шарфик, на этот раз голубой. Хоть бы однажды явилась в форме. Интересно, муж, тиская ее ночью в постели, ради хохмы хотя бы ругает власть?
      Сел, свесив ноги, а затем, пошатываясь, поднялся во весь рост:
      - Давайте.
      Капитан Шедченко подала ему книгу, он увидел: томик Пушкина.
      - Тут вам и записка. - Татьяна Николаевна улыбнулась. - Она была приклеена под оторванным корешком с торца. Ваша жена, видимо, надеялась, что мы не найдем. Но, поскольку в записке нет ничего предосудительного, я вам ее передаю.
      Алексей Александрович развернул крохотный клочок бумаги. На нем тесно толпились слова: "ЖДУ ВЕРЮ В СПРАВЕДЛИВОСТЬ ЛЮБЛЮ БРОНЯ". Вопросительно глянул на следователя:
      - Это всё? Когда суд?
      - Скоро, - ответила следователь. - На днях мы передадим вам материалы дела. И перестаньте вы голодать, это ни к чему... И так уже вокруг вашего имени вакханалия.
      Алексей Александрович усмехнулся:
      - Вы точно знаете смысл этого слова? Вакханалия от слова Вакх... Боюсь, тут не до вина...
      - Вы прекрасно поняли, о чем я говорю, - как можно мягче ответила капитан Шедченко. - Я бы на вашем месте прислушалась к словам вашей жены "верю в справедливость"...
      - А у вас никогда не возникала мысль, что можете оказаться на моем месте?
      Лицо у капитана Шедченко порозовело, но она смолчала. Через мгновение продолжила своим четким, холодноватым голоском:
      - Я бы на вашем месте... все-таки раскаялись бы.
      - Опять? - Профессор изумленно смотрел на следователя. - В чем?!
      - В чем-нибудь, - словно бы легкомысленно улыбнулась Татьяна Николаевна. - Вас могли бы помиловать.
      - Н-ну нет! - вырвалось у Алексея Александровича, и от гнева у него загремело в голове. Опершись о стену, оскалился: - Я ни в чем не виноват. Это, может быть, потом вас помилуют... хотя бы в небесах... следователи с крылышками...
      - С вами по-человечески, Алексей, а вы... - Следователь Шедченко пожала плечами и ушла.
      Алексей Александрович сел и снова перечел крохотную записку. Что-то его в ней смущало. Уж слишком она правильная. Бронислава - баба хитрая, почти безумная, не может быть, чтобы она, уговорив передать Пушкина, ничего более не имела в виду.