Быт оккупации

Несмотря на войну, люди продолжали жить. Для этого приходилось служить в немецких учреждениях или работать на открытых оккупантами предприятиях. В Западной Европе подобный вынужденный коллаборационизм не преследовали, у нас же нередко отправляли в лагеря или посылали на фронт в составе штрафных или штурмовых батальонов и рот почти на верную гибель.

Трудиться приходилось по 12—14 часов, а заработанного едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду.

В Белоруссии рабочие, занятые в промышленности, получали в день по 150—250 г хлеба и по миске постного супа или баланды. Стоило это питание 1—2 рубля в день, вычитавшихся из зарплаты. Иждивенцам же и детям хлеба не выдавали. Зарплата большинства рабочих составляла от 200 до 400 рублей, высококвалифицированных – до 800 рублей в месяц, а директор завода «Металлист» в Борисове Поленчук получал 2500 рублей. Но даже этих денег не хватало на пропитание. Ведь на базаре пуд муки стоил 1000—1500 рублей, пуд картофеля – 500—700 рублей, литр молока – 30—40 рублей, яйца – 120—150 рублей за десяток, табак – 150 рублей за 50-граммовую пачку, воз дров – 300—400 рублей, сахарин – 40 рублей за 100 таблеток, поношенные туфли – 1500—2000 тысячи рублей, шерстяные брюки – 300—1000 рублей. Выручали только продовольственные пайки, повышенные для особо ценных работников, для служащих администрации и полицейских. Но подавляющее большинство трудившихся на предприятиях или в открытых немцами школах и больницах жили впроголодь. Некоторым помогали огороды. В Минске популярен стал брошенный советскими подпольщиками лозунг: «Долой гитлеровские 100 грамм хлеба, да здравствует сталинский килограмм!»

В докладе о положении на оккупированных территориях, подготовленном Пономаренко в октябре 1942 года для Сталина, утверждалось:

«Организованной торговли нет, есть частные лавочки, торгующие остатками советских скобяных товаров. Новый ассортимент товаров, появившихся в лавках в период оккупации, это лапти. Прошлой зимой большой спрос на лапти был со стороны немецких солдат, не имеющих теплой обуви.

Кое-где открыты частные закусочные, в которых 100 грамм хлеба стоит 10 рублей, одно яйцо – 30 рублей, стакан молока – 20 рублей, конфеты – 5—10 рублей штука, 100 грамм водки – 70—80 рублей. На базарах преобладает товарообмен. Наряду с советскими рублями имеет хождение немецкая марка, приравненная к стоимости 10 рублей.

В 1941 году в целях захвата богатого колхозного урожая в свои руки оккупанты сохранили принцип коллективного труда. На базе колхозов создали «общие дворы», а на базе совхозов – «земские дворы». Во главе их поставили своих доверенных лиц, управляющих.

Военные комендатуры повсеместно издавали приказы: «Уборку и обмолот хлебов производить существующим до сего времени порядком, т. е. коллективно. В тех случаях, где урожай разделен на корню нарезками, сжатый хлеб свезти в общественные склады. К уборке колхозных полей привлекать всех единоличников, учитывая их трудодни. Невыход на работу будет рассматриваться как противодействие командованию германской армии со всеми вытекающими последствиями» (июль 1941 года, Суражская, Меховская комендатуры).

Посев озимого клина также в большинстве случаев провели коллективно.

С организацией общих и земских дворов у колхозников сохранилось лишь право на труд, а право на результаты своего труда потеряно вместе с потерей колхозных прав на землю (здесь Пантелеймон Кондратьевич лукавил: при советской власти колхозники не имели реальных прав ни на землю, ни на урожай, от которого им в лучшем случае перепадали крохи только на то, чтобы не умереть с голоду. – Б.С.)».

16 февраля 1942 года был объявлен закон об отмене колхозов и новом порядке землепользования. Суть его сводилась к следующему: все законы, декреты и постановления советского правительства, касавшиеся создания, управления и ведения коллективных хозяйств, упразднялись; земля переходила в ведение германского сельскохозяйственного управления и должна была обрабатываться крестьянскими общинами под руководством управляющих. В общинах устанавливалась круговая порука по выполнению денежных и натуральных налогов. Переход к индивидуальным личным хозяйствам разрешался лишь тем общинам, которые выполняли обязательства по натуральным поставкам.

К осени 1942 года в большинстве районов Белоруссии произвели раздел земли, однако единый принцип при этом не соблюдался. В некоторых районах крестьянам давали по две десятины, а остальную землю сохраняли в общинном фонде, из которого «жаловали» лиц, отличившихся перед оккупантами.

В 1944 году, когда немцы уже не сомневались, что из России им придется уйти, оккупационная администрация и военное командование стремились к тому, чтобы урожай не попал в руки Красной Армии. В связи с этим Пономаренко 27 апреля 1944 года издал директиву, где отмечалось:

«Противник запретил проведение сева в районе Минска. Нарушающих этот приказ немцы обстреливают. Имеется приказ немецкого командования об уничтожении посевов при возможном отступлении немецкой армии… Враг в широких размерах проводил мероприятия по уничтожению озимых посевов и срыву весеннего сева, чего в 1943 году не наблюдалось.

Однако в некоторых районах немецкие захватчики усиленно проводили сев вокруг своих гарнизонов и привлекали к проведению полевых работ местное население».

В итоговом отчете 1-й партизанской бригады имени Заслонова, составленном после соединения с советскими войсками, говорилось:

«До 1943 года, пока линия фронта находилась на расстоянии 100 км от партизанской зоны… немецко-фашистские захватчики заставляли крестьян сдавать ежегодно следующие продукты: 90 кг зерна с 1 га пахотной земли (но обычно крестьяне сдавали не больше 50 процентов, прятали зерно в землю) (а ведь норма не такая уж большая, учитывая, что урожайность вряд ли была меньше 5—6 центнеров с гектара даже в суровое военное время. – Б.С.), 4 кг куриного мяса и 100 яиц со двора, 360 литров молока. Немцы часто брали крестьян с лошадьми на работы на неделю и две, особенно на ремонт дорог. За невыполнение поставок и гужевой повинности забирали коров… Зачастую за невыполнение налога вывозили население в Германию, сразу полдеревни… За подозрение в связи с партизанами арестовывали сотнями, расстреливали или жестоко избивали резиновыми палками.

С приближением линии фронта в прифронтовой полосе все ценное и запасы продовольствия, необходимые для питания еще находившегося здесь населения, вывозились, постройки сжигались. На создавшуюся впоследствии партизанскую зону (Сеннинский, Чашникский, Толочинский, Богушевский и Лепельский районы) немцы совершали налеты, грабили у населения все до последней курицы и мотка ниток, а постройки сжигали. Когда партизаны защищали эти деревни, не пускали туда немецко-фашистских захватчиков… эти деревни подвергались бомбардировке, их зажигали специальными зажигалками (бутылки, термитные шарики), авиацией. Периодически производились экспедиции, во время которых происходил грабеж, насилование девушек и женщин, сжигание построек, хлеба, фуража (последнее выглядит сомнительным: неужели каратели не в состоянии были вывезти зерно? – Б.С.), угон населения на окопные работы и в лагеря…»

Летом 1943 года Центральный штаб партизанского движения выдвинул лозунг: «Ни грамма хлеба, ни одного зерна не дать немцам!» В связи с этим орган Старобинского райкома Компартии Белоруссии газета «Советский патриот» писала: «Каждый крестьянин должен сейчас планировать, как лучше убрать свой урожай и где его лучше спрятать, чтобы он не остался злому врагу фашисту… Лучше свой хлеб уничтожим, когда это надо, но не дадим его врагу». Но то был голос партизанского начальства, а отнюдь не крестьянских масс, которые не испытывали желания сжигать на корню выращенный своими руками хлеб.

Пономаренко приказал партизанам помогать местным жителям в проведении весеннего сева, подобно тому как ранее приказывал им помогать в уборке урожая. Население, как ни странно, встречало эту помощь без большого энтузиазма. 29 июля 1943 года комбриг Марченко доносил о «политически вредных» высказываниях колхозницы Трощенко: «Зачем партизаны вмешиваются в вопрос уборки урожая. Это дело наше, мы уберем урожай без посторонней помощи». По уверению Марченко, «это мнение на собрании было разбито самими местными жителями», а Трощенко арестовали «за явный саботаж».

После войны Пономаренко утверждал, ничтоже сумняшеся, что с колхозами на оккупированной территории население свыклось и не мыслило себе жизни вне коллективного хозяйства. Как заявил Пантелеймон Кондратьевич, крестьяне Минской партизанской зоны «сразу же после изгнания войсками Красной Армии гитлеровских оккупантов возродили весь прежний уклад крестьянской жизни» и возвратили все ранее розданное им колхозное имущество.

На самом деле, конечно же, возрождение колхозов происходило отнюдь не добровольно. Однако выбора у крестьян не было. С противниками колхозного строя безжалостно расправлялись сотрудники НКГБ и войска НКВД.

Партизаны в лесах часто жили совсем неплохо. Например, командир 222-й партизанской бригады, действовавшей в Белоруссии, М. П. Бумажков, докладывал: «Средний дневной рацион партизан (за всю войну. – Б.С.) составлял: хлеба печеного 1 кг (у немцев полицаи получали только 300 г. – Б.С.), крупы 50 г, мясо 300 г, картофель особо не нормировался». Похожие цифры и в отчетах других бригад. Продовольствие добывалось как за счет добровольных и принудительных заготовок в деревнях, так и путем нападений на немецкие и полицейские гарнизоны, подсобные хозяйства и обозы. Замечу, что в последнем случае к партизанам все равно попадал хлеб и скот тех же крестьян, только ранее изъятый у них немцами.

Но в тех случаях, когда немцы предпринимали широкомасштабные карательные операции и блокировали партизанские районы или когда местное население отражало попытки партизан разжиться продуктами в деревнях, последним приходилось голодать, а иной раз не брезговать и мясом своих погибших товарищей. О людоедстве среди партизан Крыма я уже писал. Там же нередко за неимением лучшего партизанам приходилось питаться трупами павших животных. Так, крымский партизан Иван Генов весной 1942 года описал в дневнике следующий случай:

«Около четырех месяцев назад была убита лошадь. Все это время она находилась под снегом и успела разложиться. Теперь голодные партизаны ее нашли и, кроме хвоста, гривы и копыт, съели все… Вот на что толкает голод!»

Но и в Белоруссии, где население гораздо дружелюбней относилось к партизанам, чем в горном Крыму, им порой приходилось несладко. Вот что писал хорошо знакомый нам комбриг полковник А. Я. Марченко о блокаде, из которой его отрядам пришлось выходить зимой и весной 1943 года:

«Питались в это время в основном печеной картошкой, изредка мясом, варили в немногих уцелевших котлах (большинство пришлось бросить при отступлении. – Б.С.) суп с немолотой рожью вместо крупы. Все очень обносились. Начались оттепели, а большинство было в валенках, из которых зачастую выглядывали пальцы. В качестве обуви широко пошли в ход чуни из необработанных коровьих кож. Боеприпасы окончательно истощились».

Иногда во время подобных блокад случались трагедии, достойные пера Шекспира. В ходе прорыва партизанских полков Демидова и Гришина из окружения в районе рек Сож и Проня в октябре 1943 года, как гласит боевое донесение, «с группой следовала тяжело раненная сестра Вайстрова (командира партизанской роты. – Б.С.) Даша, которая при тяжелой обстановке лично т. Вайстровым была пристрелена». Только Богу известно, что чувствовали в эту минуту брат и сестра. И был ли выстрел Вайстрова актом жестокости или милосердия?

Некоторые специфические проблемы возникали в связи с присутствием в партизанских отрядах значительного числа женщин. В 1944 году Пономаренко отмечал, что «за проявленные мужество и героизм в борьбе с немецкими оккупантами 242 девушки-партизанки награждены медалями «Партизану Отечественной войны». Однако «наряду с хорошими показателями… есть факты неправильного подхода к девушкам-партизанкам со стороны отдельных командиров и комиссаров отрядов. В партизанской бригаде Маркова насчитывается 30 партизанок. Учебы с ними никакой нет. В боях участвуют, и то не всегда, только 9 человек. Остальные партизанки систематически работают только на кухне. Многие вышли замуж за командиров и, имея оружие, сидят в лагере. Женился на 17-летней девушке и сам Марков…

Некоторые девушки – Лида Кузьменко, Надя и Валя Клюки и другие неоднократно просились на боевую работу, но никто не обращает на это внимание. В отряде есть женщины с детьми, которые смогли бы работать на кухне, а девушки воевать.

Девушки, которые вышли замуж, разлагают остальных…

Плохо организована политико-воспитательная работа среди партизанок бригады товарища Уткина… Командование бригады и отрядов, вместо того чтобы мобилизовать женскую молодежь на боевые дела, допустило массовые женитьбы. В бригаде женилось 5 командиров отрядов, помощник комиссара бригады по комсомолу тов. Кугут, заместитель комбрига по разведке Журавлев и сам тов. Уткин.

Такое же положение и в бригаде тов. Суворова…

Вот что рассказала в своем выступлении на бригадном женском собрании 14 августа 1943 года комсомолка Васевич Надя: «На нас смотрят в бригаде сквозь пальцы, многие девушки со слезами на глазах просятся на боевые операции, но их командиры не берут. Часто приходится от бойцов слышать такие слова: «Куда ее на боевую операцию – баба она».

Большинство из нас не знают винтовки, да и не имеют их. Одно время нас вооружили всех винтовками, мы обрадовались, но ненадолго. Пришло в бригаду пополнение, и оружие у нас отобрали – говорят: бойцам надо, а мы кто?»

Пантелеймон Кондратьевич горел неистребимым желанием бросить в бой как можно больше народу, вплоть до 17-летних девчонок, которым срочно предлагалось освоить винтовку. Но так ли уж это было необходимо? Неужели два-три десятка бойцов – женщин и девушек решающим образом усилили бы мощь партизанской бригады в 500-700 человек?

Нередко отношения партизанских начальников с женщинами становились поводами для сведения счетов и снятия с должности. Так, уполномоченный Центрального штаба партизанского движения по Пинской области Клещев 12 июля 1943 года докладывал Пономаренко «об освобождении т. Шибинского от обязанностей командира «Смерть фашизму» и секретаря Стреминского райкома Компартии Белоруссии… Несмотря на неоднократные предупреждения, Шибинский продолжал связи с женщиной, имеющей очень сомнительную репутацию. Окружил себя бывшими полицейскими, бургомистрами, пьянствовал. Под руководством Шибинского производились расстрелы людей, виновность которых перед родиной никем не была доказана. Значительная часть полицейских, принятая в отряд, продолжала полицейские традиции (пьянство, избиение населения). Зная об этом, Шибинский ничего не предпринимал, чтобы бороться с этим злом, наказывать виновных. Под руководством Шибинского отряд почти вовсе не занимался диверсионной работой».

Немцы открывали школы и требовали, чтобы в них учились все дети школьного возраста. Они опасались, что в противном случае ребята могут пополнить ряды уголовных преступников и партизан. Командование группы армий «Север» предупредило, что за непосещение школы детьми их родители будут подвергнуты штрафу до 100 рублей.

Еще более суровыми карами грозил обер-бургомистр Локотской республики Б. В. Каминский. 28 октября 1942 года он издал приказ, обязывающий «в целях расширения дела народного просвещения и поднятия культурного уровня населения… обучать всех детей в объеме 7 классов средней школы». Каминский требовал организовать подвоз детей, живущих за три километра от школы, или создать для них школы-интернаты. За непосещение детьми школ с родителей взимался штраф в размере 500 рублей «в пользу государства», причем уплата его не освобождала от прихода на уроки. В конце Каминский сделал примечательную оговорку:

«Данный приказ не распространяется на те селения, которые являются передовыми позициями на фронте борьбы с партизанщиной, а также на те населенные пункты, где школьные здания заняты воинскими частями или уничтожены в ходе военных действий».

В снабжении продовольствием местные немцы пользовались преимуществом перед другими этническими группами населения. Специальным распоряжением командования тыла группы армий «Центр» немцы в городах (речь шла преимущественно о фольксдойче) должны были получать не только все пайки, которые полагались занимавшим те же должности русским, но и дополнительно в неделю – 100 г мяса и 60 г жиров, которые русским вообще не выдавались, а также, сверх пайка, 1500 г муки, 1800 г хлеба, 7 кг картофеля, 250 г круп, овощи и рыбу по мере поступления.

Завоеватели оценили все достоинства и недостатки «русского шнапса» (самогона). 8 июня 1944 года командир 889-го охранного батальона капитан Лемке издал специальный приказ по этому поводу: «Выгоняемый русскими шнапс содержит в себе много ядовитых примесей, делающих его очень вредным для здоровья. Поэтому употреблять его военнослужащим и вольнонаемным лицам запрещено. Несоблюдение этого приказа будет рассматриваться как непослушание в военное время». Но немцам и так оставалось пить самогон считанные месяцы: очень скоро они были выбиты с советской территории.

На почве злоупотребления спиртным случались настоящие трагедии. Так, 9 ноября 1941 года приказ по 416-му немецкому пехотному полку констатировал массовое отравление метиловым спиртом:

«Выпив алкоголь из захваченной советской цистерны, 95 солдат тяжело заболели и 10 умерли. Среди гражданского населения, которому дали этот спирт в обмен на продукты, произошел 31 смертный случай.

Речь идет о ненамеренном доказанном отравлении метиловым спиртом… Захваченный спирт может выдаваться войскам лишь после исследования его химической испытательной лабораторией 16-й армии, в настоящее время – Старая Русса».

Случаи такого рода порождали слухи об умышленном отравлении немцами местных жителей.

В 1944 году острая нехватка рабочей силы вынудила немцев начать мобилизацию населения Прибалтики для работы в Германии. Правда, по сравнению с Белоруссией, Украиной и оккупированными русскими территориями, здесь эта акция проводилась в более щадящем режиме. Так, инструкция, изданная в 1944 году для Литвы, гласила:

«Борьба за удержание европейской культуры и за создание новой Европы требует напряжения всех сил. Литовский народ доказал во многих отношениях свою силу воли, большие дела и, чтобы поставить себя в удовлетворительное положение, примкнул к другим европейским народам. Литва, укрепляя ряды рабочих Германии, приносит благодарность немецкой армии, освободившей ее от большевиков, и помогает ей вооружаться, доставлять амуницию, продукты продовольствия и одежду, чтобы довести борьбу до победного конца. Достижения и… жертвы жизнями для других европейских народов обязуют литовский народ без различия социального происхождения и профессии сделать все для военного пополнения рабочих кадров в Германии. Взятая обязанность должна выполняться…»

Принудительная вербовка населения – мужчин от 16 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет – возлагалась не на немецкие комендатуры, как на Украине и в Белоруссии, а на местные комиссии. Каждый мобилизованный получал единовременное пособие в 250 рублей, которое по его желанию могло быть выплачено семье. Кроме того, она получала в течение трех месяцев пособие по 800 рублей. В случае же неявки мобилизованного ответственность за него несли остальные члены семьи. Один или несколько из них, вне зависимости от возраста, должны были отправиться в Германию. В таких случаях не спасала и работа на местных предприятиях. За злостное уклонение от мобилизации виновные, а также старосты, не обеспечившие выполнения плана отправки рабочей силы в Германию, могли быть наказаны принудительными работами сроком до шести месяцев. На других оккупированных советских территориях за пределами Прибалтики за уклонение от отправки в Германию грозили расстрелом.

Одним из способов не умереть с голоду для многих женщин стала проституция – промысел, который немцы стремились регламентировать. Так, 19 сентября 1942 года, почти через год после захвата города немцами, комендант Курска генерал-майор Марсель издал «Предписание для упорядочения проституции в г. Курске». Там говорилось:

«§ 1. Список проституток.

Проституцией могут заниматься только женщины, состоящие в списках проституток, имеющие контрольную карточку и регулярно проходящие осмотр у специального врача на венерические болезни.

Лица, предполагающие заниматься проституцией, должны регистрироваться для занесения в список проституток в Отделе Службы Порядка г. Курска. Занесение в список проституток может произойти лишь после того, как соответствующий военный врач (санитарный офицер), к которому проститутка должна быть направлена, дает на это разрешение. Вычеркивание из списка также может произойти только с разрешения соответствующего врача.

После занесения в список проституток последняя получает через Отдел Службы Порядка контрольную карточку.

§ 2. Проститутка должна при выполнении своего промысла придерживаться следующих предписаний:

А)…заниматься своим промыслом только в своей квартире, которая должна быть зарегистрирована ею в Жилищной конторе и в Отделе Службы Порядка;

Б)…прибить вывеску к своей квартире по указанию соответствующего врача на видном месте;

В)…не имеет права покидать свой район города;

Г) всякое привлечение и вербовка на улицах и в общественных местах запрещена;

Д) проститутка должна неукоснительно выполнять указания соответствующего врача, в особенности регулярно и точно являться в указанные сроки на обследования;

Е) половые сношения без резиновых предохранителей запрещены;

Ж) у проституток, которым соответствующий врач запретил половые сношения, должны быть прибиты на их квартирах особые объявления Отдела Службы Порядка с указанием на этот запрет.

§ 3. Наказания.

1. Смертью караются:

Женщины, заражающие немцев или лиц союзных наций венерической болезнью, несмотря на то что они перед половым сношением знали о своей венерической болезни.

Тому же наказанию подвергается проститутка, которая имеет сношения с немцем или лицом союзной нации без резинового предохранителя и заражает его.

Венерическая болезнь подразумевается и всегда тогда, когда этой женщине запрещены половые сношения соответствующим врачом.

2. Принудительными работами в лагере сроком до 4-х лет караются:

Женщины, имеющие половые сношения с немцами или лицами союзных наций, хотя они сами знают или предполагают, что они больны венерической болезнью.

3. Принудительными работами в лагере сроком не менее 6 месяцев караются:

А)женщины, занимающиеся проституцией, не будучи занесенными в список проституток;

Б) лица, предоставляющие помещение для занятия проституцией вне собственной квартиры проститутки.

4. Принудительными работами в лагере сроком не менее 1 месяца караются:

Проститутки, не выполняющие данное предписание, разработанное для их промысла.

§ 4. Вступление в силу.

Это предписание должно быть опубликовано Городским Головой г. Курска и вступит в силу с момента опубликования».

Подобным же образом регламентировалась проституция и на других оккупированных территориях. Однако строгие кары за заражение венерическими болезнями приводили к тому, что проститутки предпочитали не регистрироваться и занимались своим промысом нелегально. Референт СД в Белоруссии Штраух в апреле 1943-го сокрушался: «Вначале мы устранили всех проституток с венерическими болезнями, которых только смогли задержать. Но выяснилось, что женщины, которые были раньше больны и сами сообщали об этом, позже скрылись, услышав, что мы будем плохо с ними обращаться. Эта ошибка устранена, и женщины, больные венерическими болезнями, подвергаются излечению и изолируются».

Общение с русскими женщинами порой кончалось для немецких военнослужащих весьма печально. И не венерические болезни были тут главной опасностью. Наоборот, многие солдаты вермахта ничего не имели против того, чтобы подцепить гонорею или триппер и несколько месяцев перекантоваться в тылу, – все лучше, чем идти под пули красноармейцев и партизан. Получалось настоящее сочетание приятного с не очень приятным, но зато полезным. Однако именно встреча с русской девушкой нередко заканчивалась для немца партизанской пулей. Вот приказ от 27 декабря 1943 года по тыловым частям группы армий «Центр»:

«Два начальника обоза одного саперного батальона познакомились в Могилеве с двумя русскими девушками, они пошли к девушкам по их приглашению и во время танцев были убиты четырьмя русскими в гражданском и лишены своего оружия. Следствие показало, что девушки вместе с русскими мужчинами намеревались уйти к бандам и таким путем хотели приобрести себе оружие».

По утверждению советских источников, женщин и девушек оккупанты нередко насильно загоняли в публичные дома, предназначенные для обслуживания немецких и союзных солдат и офицеров. Поскольку считалось, что с проституцией в СССР покончено раз и навсегда, партизанские руководители могли представить себе только насильственное рекрутирование девушек в бордели. Те женщины и девушки, которым пришлось сожительствовать с немцами, после войны, чтобы не подвергаться преследованиям, также утверждали, что их заставляли спать с вражескими солдатами и офицерами. На практике же, повторяем, большинство, скорее всего, вынуждено было заниматься проституцией, лишь бы не умереть с голоду. Публичные дома охраняли, но, возможно, для того, чтобы проститутки не убежали оттуда и не занялись своим промыслом бесконтрольно, без наблюдения врача. Многие проститутки действительно смотрели на бордель как на тюрьму, нередко бежали оттуда или, наслышанные об ужасах немецких домов терпимости, уклонялись от регистрации. Поэтому немцам в конце 1942 года пришлось несколько смягчить контроль за проституцией, о чем и свидетельствует «Предписание», утвержденное комендантом Курска.

Грустный итог

Жители оккупированных территорий понесли большие жертвы и претерпели более жестокие страдания, чем в целом остальное население СССР. Десятки миллионов наших сограждан, два-три года прожившие в жутких, нечеловеческих условиях германского гнета, после освобождения попали из огня да в полымя. Многие из них, обвиненные в коллаборационизме, отправились на спецпоселения и в лагеря. Миллионы призванных в Красную Армию бросались в буквальном смысле на убой под огонь немецких пулеметов и батарей. Тем, кому посчастливилось уцелеть, на десятилетия поставили клеймо – «оккупированный». Положительный ответ на вопрос анкеты: «Находились ли Вы или Ваши родственники на временно оккупированной территории?» – еще долго закрывал путь к образованию, карьере или поездке за границу. Советское государство властно наложило руку на тех своих подданных, которые вкусили все прелести нацистского «рая». Победа в Великой Отечественной войне стала победой именно государства, и прежде всего самого Сталина. Народ эту войну в конечном счете проиграл, хотя до сих пор верит, что выиграл. Проиграл человек, ибо у него не оставалось нравственного выбора. Равно плохо было стать на сторону Сталина и Гитлера или попытаться отсидеться в своем углу, предоставив другим умирать на фронте или в партизанах. Часто выходом из этого замкнутого круга была только смерть. Для одних народов меньшим злом осталась все-таки советская власть, для других – германская оккупация. И сегодня нельзя судить ни тех, ни других за выбор; сделанный в экстремальных условиях, хотя нужно судить тех, кто запятнал себя военными преступлениями или преступлениями против человечности. Памяти всех, кто не повинен в злодеяниях, и посвящена эта книга.

Библиография

Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Фонд 558, опись 11 (И. В. Сталина); фонд 625, опись 11 (П. К. Пономаренко); фонд 69, опись 1 (Центрального штаба партизанского движения); фонд 83, опись 1 (Г. М. Маленкова).

Война Германии против Советского Союза. 1941—1945. Документальная экспозиция города Берлина к 50-летию со дня нападения Германии на Советский Союз /Под ред. Р. Рюрупа. Берлин: Arcon, 1992.

Дугас И. А., Черон Ф. Я. Вычеркнутые из памяти: Советские военнопленные между Гитлером и Сталиным. Париж: УМСА-РRESS, 1994.

Залесский К. А. Империя Сталина: Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000.

Каров Д. Партизанское движение в СССР в 1941—1945 гг. Мюнхен: Институт по изучению истории и культуры СССР, 1954.

Колесник А. Д. РОА – власовская армия: Судебное дело А. А. Власова. Харьков: Простор, 1990.

Наумов М. И. Западный рейд: Дневник партизанского командира. Клев: Политиздат Украины, 1980.

Неизвестная Черная книга. Иерусалим: Яд Ва-Шем; М.: ГАРФ, 1993.

Нюрнбергский процесс: Сборник материалов в 7 т. Т. 3, 4. М.: Госюриздат, 1958.

Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934-1941: Справочник. М.: Звенья, 1999.

Семиряга М. И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М.: РОССПЭН, 2000.

Скрябина Е. А. Страницы жизни. М.: Прогресс-Академия, 1994.