Военные тайны XX века - Оккупация. Правда и мифы

Эта цифра тоже вызывает большое сомнение. За период с 1 сентября 1939 года до конца 1944 года люфтваффе потеряли уничтоженными и поврежденными 71 965 самолетов, из которых на Восточный фронт приходилось около 30 тысяч. К этому надо прибавить еще какое-то точно не известное, но значительно меньшее число сбитых небоевых самолетов – связных и транспортных. Получается, что почти каждый тридцатый самолет, утраченный немцами на Востоке, был уничтожен партизанами, не имевшими ни истребителей, ни зенитных орудий.

Некоторые описания подвигов партизан-героев, встречающиеся в боевых донесениях, носят совершенно легендарный, мифологический характер. Например, в итоговом отчете о деятельности 37-й партизанской бригады имени Пархоменко, действовавшей в Бобруйском и Глусском районах Могилевской и Полесской областей, утверждалось:

«20 декабря 1943 года командир отряда имени Кирова Голодов Василий Емельянович в деревне Качай Болото Паричского района, когда гитлеровцы приблизились к блиндажу, где находился тов. Голодов, начали забрасывать его гранатами, коммунист Голодов на лету подхватывал вражеские гранаты и выбрасывал их назад. Так он выбросил 9 гранат и убил более 20 фашистов. Но десятой гранатой бесстрашный командир был тяжело ранен и погиб смертью героя».

Ну что тут скажешь!

Вот немецкие сводки о потерях в боях с партизанами, особенно если они составлены в штабах вермахта, а не СД или полицией безопасности, выглядят достовернее советских. Там почти никогда не встречается число раненых партизан, тогда как в партизанских отчетах, напротив, фантазия командиров указывала поразительно точное число раненых немцев и их пособников.

Убитых партизан немцы указывали только тогда, когда в их распоряжении оказывались трупы. Если же поле боя оставалось за партизанами или погибших на месте столкновения обнаружено не было, то в немецких донесениях сообщалось, что убитых партизаны унесли с собой и что их число не может быть установлено. Нередко немецкие донесения прямо признают, что потери партизан были значительно меньше, чем у немцев и их союзников.

Однако не всегда немецкие донесения внушают доверие. Например, штаб группы армий «Центр» докладывал, что в январе 1943 года общее число убитых партизан за пределами армейских тыловых районов определялось в 5762 человека, но при этом было захвачено в качестве трофеев только 960 винтовок, 56 пулеметов, 12 минометов, пять орудий и три противотанковых ружья. Получается, что три четверти партизан воевали без оружия или немцы просто побрезговали взять его в качестве трофеев. Скорее всего, большинство убитых – это те, кого только подозревали в пособничестве партизанам. Именно во фронтовом тылу действовали немецкие полицейские формирования, жандармерия и отряды СД, которые часто записывали в партизаны мирных жителей, убитых в ходе карательных экспедиций.

Иногда немецкие армейские сводки о потерях противника в ходе крупных антипартизанских операций находят полное соответствие в советских данных. Так, в итоговом донесении 2-й немецкой танковой армии от 9 июня 1943 года об операции «Цыганский барон», проводившейся в мае – июне против основных партизанских баз в южной части Брянских лесов, потери партизан определены в 3152 убитых и 869 перебежчиков. По сведениям же Центрального штаба партизанского движения, численность партизан Орловской области с 1 мая по 1 июля 1943 года сократилась с 14 323 до 9623 человек, то есть на 4700 человек. Разница в 699 человек легко объясняется потерями партизан после 9 июня и некоторым их недоучетом немцами.

Благодаря операции «Цыганский барон» вермахт сумел открыть основные коммуникации в районе Брянских лесов и избавиться от партизанской угрозы в районе боевых действий группы армий «Центр» вплоть до завершения Курской битвы и эвакуации Орловского плацдарма.

Точно так же немцам удалось разбить основные силы партизан в прифронтовой зоне группы армий «Центр» в апреле – июне 1944 года, накануне операции «Багратион», положившей конец германскому господству в Белоруссии. Успеху немцев очень способствовало то обстоятельство, что в Полоцко-Лепельской партизанской зоне еще с осени 1943 года оказались сконцентрированы 16—17 партизанских бригад общей численностью от 16 до 20 тысяч человек. Советское командование намеревалось с их помощью захватить Полоцк. Затем туда планировалось перебросить снабжаемый по воздуху десантный корпус, которому вместе с партизанами предстояло удержать город до подхода основных сил Красной Армии.

Однако странным образом и Центральный штаб партизанского движения, и командование 1-го Прибалтийского фронта, и Ставка Верховного Командования напрочь забыли, что в декабре – январе здесь бывает преимущественно нелетная погода, и назначили начало операции на середину декабря 1943-го. Но в последний момент она была отменена из-за неблагоприятных метеоусловий. Как будто такой исход нельзя было предвидеть, и опыт Сталинграда, где снабжение группировки Паулюса сорвалось во многом из-за нелетной зимней погоды, советское командование ничему не научил! Партизанам же было приказано зимовать в этом районе, чтобы попытаться позднее все-таки овладеть Полоцком. Обеспечить такое воинство необходимым количеством боеприпасов не было никакой возможности. В результате немцы, воспользовавшись затишьем на фронте, в апреле 1944-го приступили к широкомасштабной карательной операции и в начале июня практически ликвидировали Полоцко-Лепельскую партизанскую зону. По немецким данным, было уничтожено или взято в плен более 14 тысяч партизан. По донесениям партизан, потери бригад Полоцко-Лепельской зоны оказались вдвое меньше – 7000 убитых и пропавших без вести.

Крупные карательные операции немцы предпринимали и против партизан, действовавших в Минской области. Ими руководил начальник СС и полиции в Белоруссии бригадефюрер Курт фон Готтберг. В ходе одной из таких операций, «Котбус», согласно донесению Готтберга от 26 июня 1943 года, было убито в бою 6084 партизана, а еще 3709 – расстреляно после пленения. Похвастался Готтберг и новым методом преодоления минных полей: «После артиллерийско-зенитной подготовки проникновение в болотистую местность стало возможным только потому, что подозреваемых в связях с партизанами местных жителей гнали впереди войск по сильно заминированным участкам территории».

Справедливости ради надо сказать, что такой же метод использовали и советские военачальники, только гнали на минные поля не мирных жителей, а красноармейцев. Вскоре после войны маршал Жуков популярно объяснил американскому генералу Дуайту Эйзенхауэру, что он, Жуков, если знал, что впереди минное поле, отправлял в атаку своих солдат, как будто перед ними никаких мин не было. Солдаты ценой своей жизни подрывали только противопехотные мины. Затем в образовавшиеся проходы шли саперы и снимали противотанковые мины, чтобы можно было пускать бронетехнику, она ведь стоила дороже людей. Эйзенхауэр был потрясен и про себя усомнился, что в американской армии вряд ли найдутся офицеры, способные отдать такой приказ, и солдаты, согласные его выполнить. Готтберг тоже знал, что немцы просто так на мины никогда не пойдут, и использовал для «живого разминирования» «недочеловеков»-славян, провинившихся лишь в том, что они попались на пути карательной экспедиции.

Под руководством Готтберга с 3 июля по 30 августа 1943 года была проведена еще одна крупная операция под кодовым названием «Герман», на этот раз против советских и польских партизан Барановичской области. Секретарь Барановичского обкома партии В.Е. Чернышёв доносил: «В первые дни боев с карательной операцией партизанами был убит известный населению Белоруссии с начала войны палач, подполковник войск СС Дирлевангер и захвачен весь план операции».

Оберфюрер СС Оскар Дирлевангер действительно участвовал в операции со своей бригадой «общих СС», которые в отличие от обычных войск СС выполняли исключительно карательные функции. Бригада Дирлевангера считалась «штрафной» и состояла из немецких уголовников и русских «добровольцев», которые по своим преступным наклонностям не многим уступали германским товарищам по оружию. Сам же комбриг до войны «тянул срок» за растление несовершеннолетних и браконьерство. Спору нет, Дирлевангер, как совершивший преступления против человечности, вполне заслуживал смерти. Но Чернышёв поторопился его похоронить. Дирлевангер прожил еще два года и умер во французском лагере для военнопленных в Альтхаузене (Верхняя Швабия) 7 июля 1945 года.

Секретарь Барановичского обкома щедро уничтожал врага на бумаге. В донесении он заявил, что партизаны в ходе операции «Герман» убили и ранили более 3 тысяч немцев и полицейских и взяли в плен 29 немецких солдат. Готтберг же общие потери немцев и их союзников определял в 205 убитых, раненых и пропавших без вести. Неужели ошибся в 15 раз? Да и пропавших без вести немцев было только трое – в 10 раз меньше, чем число пленных, которых будто бы захватили партизаны Чернышёва. Как появились такие большие цифры вражеских потерь, станет понятно, если прочесть следующий пассаж из чернышёвского донесения: «Пущено под откос 37 эшелонов. На участке Лида – Юротишки из-под обломков извлечено 300 трупов немецких солдат и офицеров». Интересно, кто смог их посчитать? Неужто партизанские разведчики?

Известны и другие партизанские донесения, составленные по принципу «все хорошо, прекрасная маркиза». Например, когда в августе – ноябре 1942 года немцы в результате удачного наступления закрьли так называемые «Витебские ворота» – коридор в районе Усвяты, через который из-за линии фронта белорусские партизаны получали материальное снабжение и подкрепления, в донесении Центрального штаба партизанского движения бодро утверждалось: «Партизанские бригады Витебской области непрерывными боями с противником показали свое умение действовать не только мелкими группами, но и наносить серьезные поражения противнику в боях с его крупными частями.

Успешный выход противника на правый берег реки Усвята и закрытие ими «ворот» впредь до получения подробного описания боев можно объяснить несогласованностью действий между командованием частей Красной Армии и партизанских отрядов».

Да, из такого донесения Наполеон никогда бы не узнал, что проиграл сражение при Ватерлоо.

«Окончательное решение еврейского вопроса»

Одна из главных целей Германии во Второй мировой войне – полное истребление еврейского населения Европы. Польша и оккупированные районы СССР, куда иностранцам был практически закрыт доступ, представляли собой самое подходящее, с точки зрения немцев, место для массовых экзекуций евреев. Всего на советской территории уничтожили от 2 до 3 миллионов евреев, из которых более полумиллиона было доставлено сюда для казни из Германии и других стран Западной Европы. «Окончательным решением еврейского вопроса» на Востоке занимались четыре айнзатцгруппы: А, В, С и Д, в каждой из которых состояло от 600 до 900 сотрудников СД Имперского главного управления безопасности (РСХА). Им помогали батальоны немецкой полиции порядка и тысячи добровольцев из числа местных жителей. Осенью 1942 года, когда основная часть евреев была уже истреблена, в рейхскомиссариате «Остланд» в полиции порядка служило 4428 немцев и 55 562 местных уроженца, а в рейхскомиссариате «Украина» – соответственно 10 194 и 70 759. В расстрелах евреев принимали участие люди многих национальностей, в том числе и те, кого немцы считали «недочеловеками», например поляки и русские. Нередко расправы над евреями учинялись населением по собственной инициативе, даже без участия немцев. Страшным символом стало местечко Ядвабна под Белостоком, где в первые дни немецкой оккупации поляки уничтожили с особой жестокостью (забили камнями, палками или сожгли заживо) более полутора тысяч евреев, с возмущением отвергнув предложение немцев не трогать ремесленников, необходимых для нужд вермахта: «Что же, мы вам польских ремесленников не найдем, что ли!» Считается, что польское население подвигли на столь ужасные деяния репрессии НКВД, где служило немало евреев. Подобные самочинные расправы происходили также в Литве, Латвии и на Западной Украине, но по масштабам они не шли ни в какое сравнение с организованными айнзатцгруппами массовыми казнями.

Вот как описывает приход немецких войск во Львов один из чудом уцелевших узников гетто Д. Кахане:

«Когда советские войска оставляли Львов, в городе было три тюрьмы, забитые арестантами… Многих из них приговаривали к смертной казни, а трупы закапывали во дворе тюрьмы… Гестапо решило использовать то, что происходило в тюрьмах при советской власти, для своей пропаганды. Евреев заставили вскрывать могилы в тюрьмах в присутствии специально созданных комиссий…

Началась бесовская игра. Немцы хватали евреев прямо на улицах и в домах и заставляли работать в тюрьмах… Украинцы и поляки охотно помогали немцам. В три или четыре дня операция была завершена. Каждое утро сгоняли около тысячи евреев, которых распределяли по трем тюрьмам. Одним приказывали разбивать бетон и выкапывать тела, а других заводили во внутренний тюремный двор и расстреливали. Но и те «счастливчики», что оставались работать, не всегда возвращались домой. Некоторые теряли сознание от исходившего от могил зловония, таких оттаскивали и тоже расстреливали. За работой следили надсмотрщики в противогазах, жестоко избивавшие работавших. Надсмотрщиками были немецкие солдаты и офицеры… «Арийские» жители Львова (в действительности основное население города – поляки и украинцы – не считалось «арийцами». – Б.С.) участвовали в этом жутком представлении, они толпами бродили по дворам и коридорам тюрем, с нескрываемым удовлетворением наблюдая за страданиями евреев. Раздавались истерические выкрики: «Расстрелять их! Расстрелять убийц!» То тут, то там находились добровольцы, помогавшие немцам избивать евреев. В первые дни оккупации Львова немцами в тюрьмах было уничтожено более трех тысяч евреев».

Как на месте одного преступления, прямо у разрытых могил, творилось другое, так один преступный режим сменял другой, которому суждено было вернуться через три года с новыми рядами могил. А тогда, 12 июля 1941 года, начальник тюремного управления НКВД Украины капитан госбезопасности Андрей Филиппович Филиппов бодро докладывал в Москву: «Из тюрем Львовской области убыло по 1-й категории (так элегантно заменяли чекисты слово «расстрел». – Б.С.) 2466 человек… Все убывшие по 1-й категории заключенные погребены в ямах, вырытых в подвалах тюрем, городе Злочеве в саду». В Дрогобычской области по 1-й категории «эвакуировали» 1101 человека, в Станиславской – 1000, в Тарнопольской – 674, в Ровенской – 230, в Волынской – 231, в Черновицкой – 16 и, кроме того, здесь успели расстрелять осужденных ранее к высшей мере наказания, всего – 3424 человека. Вероятно, в действительности цифра была еще больше. Ведь по одним тюрьмам данные были округленные и, скорее всего, заниженные, а по другим и вовсе не поступили. Филиппов сокрушался:

«…Местные органы НКГБ… проведение операций по 1-й категории в большинстве возлагали на работников тюрем, оставаясь сами в стороне, и поскольку это происходило в момент отступления под огнем противника, то не везде работники тюрем смогли более тщательно закопать трупы и замаскировать внешне».

Коллега Филиппова в Белоруссии лейтенант госбезопасности Михаил Петрович Опалев отчитывался об эвакуации белорусских тюрем 3 сентября 1941 года. Картина здесь была не столь благостная, как на Украине. Из-за быстрого продвижения немецких войск по 1-й категории «эвакуировать» почти никого не удалось. Большинство заключенных разбежалось или осталось запертыми в тюрьмах. Только особо инициативные начальники успели вывести в расход «контриков»:

«Политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и пом. уполномоченного Авдеев в момент бомбежки г. Ошмяны самочинно вывели из камер 30 человек з/к, обвиняемых в преступлениях к-р (контрреволюционного. – Б.С.) характера, и в подвале тюрьмы расстреляли, оставив трупы незарытыми. Остальных з/к оставили в корпусах и покинули тюрьму со всем личным составом. На второй день местные жители г. Ошмяны, узнав о расстреле з/к, пошли в тюрьму и, разбирая трупы, разыскали своих родственников…

Во время эвакуации з/к из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) з/к поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Нач. тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта – секретарю ЦК КЩб) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи в день занятия Витебска немцами. Где Приемышев в данное время – неизвестно, никто его не видал».

Чем же, спрашивается, Филиппов и Клименко, Авдеев и Приемышев отличаются от начальников айнзатцгрупп Отто Олендорфа, Карла Егера, Курта Готтберга и других участников «окончательного решения еврейского вопроса», после войны привлеченных к ответственности за преступления против человечности, приговоренных к смертной казни или покончивших с собой? Разве лишь тем, что благополучно почили в своих постелях или погибли в бою почетной солдатской смертью. Хотя были среди палачей и совестливые. После разгрузки по 1-й категории тюрьмы города Самбор надзиратель Либман покончил с собой.

Кстати, судя по рапортам, евреи среди палачей НКВД отнюдь не преобладали. Но на еврейский народ, как водится, списали всю вину за советские преступления. Это облегчало задачу рекрутировать добровольцев для расправ в Бабьем Яру и каунасском Девятом форте. Эти места массовых казней стали символами геноцида против евреев начиная с осени 1941 года. В овраге Бабий Яр было уничтожено более 70 тысяч евреев, в том числе 34 тысячи – 29—30 сентября 1941 года, в Девятом форте Каунаса – свыше 18 тысяч, в том числе 9 тысяч – 29 октября 1941 года. В расстрелах в Бабьем Яру активно участвовали полицейские из Западной Украины, а в Девятом форте – литовские «партизаны», бойцы местных отрядов самообороны.

О холокосте опубликованы десятки тысяч леденящих душу документов. Мне хочется познакомить читателей еще с одним – не публиковавшимися ранее зарисовками из жизни минского гетто. Они показывают, как причудливо могли переплетаться в душе людей бесчеловечность со своего рода гуманизмом.

Вот что рассказали о трагедии гетто чудом вырвавшиеся из него Ента Пейсаховна Майзлес и Фрида Шлемовна Гурвич в беседе с руководством партизанской бригады «дяди Васи» 29 октября 1942 года: «В Минск регулярные немецкие войска вошли 28 июня. Ни пехоты, ни конницы, ничего не было видно, а, видимо, вошли только мехчасти.

Первыми шагами немцев в городе были следующие:

Обращение к белорусскому народу на трех языках: на русском, белорусском и немецком. Немцы говорили, что они пришли освободить белорусский народ от большевиков и чтобы докладывали о коммунистах, и за каждую голову будут давать по 100 рублей…

Был издан приказ о регистрации всего еврейского населения… Был также издан приказ, на основании которого мужчин всех национальностей забрали в лагерь. Мужчин было десятки тысяч. Дело в том, что военкоматы не успели провести мобилизацию по городу, поэтому остались неотмобилизованными много мужчин. Лагерь был в 8 км от города – в Дроздах. И здесь всех мужчин разделили по национальностям. В ту организацию, где я, Майзлес, работала до войны, входило геологоуправление, где у меня был инженер, которого немцы выпустили, и он мне сказал, что евреев из лагеря не выпустят. Сам он русский…

Через некоторое время из лагерей начали выпускать людей домой, а всех евреев отвели в тюрьму, то по заранее заготовленному списку 90 человек отобрали и расстреляли, а остальных систематически избивали как на прогулках, так и в тюрьме.

Специалистов в количестве 400 с лишним человек из лагерей куда-то отправили. Среди них были: инженеры, студенты, бухгалтера и т.д.

В связи с тем что находившимся в лагере в Дроздах кушать не давали, даже не давали воды, некоторые жители г. Минска приносили своим родственникам в лагеря продукты. Уголовники, выпущенные из тюрьмы и находившиеся в это время в лагере, и другие элементы набрасывались на эти продукты, и получалась внутренняя междоусобица между находящимися в лагерях».

25 июля 1941 года в Минске было образовано гетто. Майзлес и Гурвич с ужасом вспоминали:

«Лицам, находившимся в гетто, было запрещено вступать в брак. Имел место факт, когда один инженер радиозавода, еврей, женился. За это он был публично расстрелян вместе с женой.

На радиозаводе имел место расстрел 8—10 евреев якобы за то, что они не носили предусмотренных законом желтых лат.

У евреев, привезенных с территории Германии в Минск, была на правой стороне (спереди) нашита желтая шестиконечная звезда с надписью в середине звезды «юде».

Немцы начали проводить в Минске стерилизацию. В частности, нам известно, по рассказам бывшего старшего следователя полиции Вальтера Ганса, что им лично были выданы два документа на стерилизацию двух женщин-евреек, которые были замужем за русскими. Когда мужья их русские подали ходатайство об оставлении их вне пределов гетто, то перед ними был поставлен вопрос о даче согласия на стерилизацию. Они согласились, и стерилизация была проведена. Причем одна из них была в возрасте 23 лет…

Весь октябрь месяц, до 6 ноября, было тихо. Гетто снабжалось хлебом через управы, разрешали обмен вещей на продукты. Население из деревень приходило к нам на рынки с продуктами, но потом немцы запретили обмен и по дороге на рынок отбирали продукты.

В первое время немцы даже создавали видимость внимательного отношения к гетто. Снабжали гетто хлебом через управы.

В гетто были созданы учреждения медицины, детские больницы и отпускали для больниц продукты. Работали здесь еврейские врачи. Для детей даже отпускали дополнительное питание. Неработающим пайки не отпускали (в лагере на Широкой улице для евреев были организованы рабочие батальоны, и трудившиеся там получали по 200 г хлеба в день. – Б.С.). Детям через детскую амбулаторию отпускали молоко».

Во второй половине августа 1941-го в гетто прошли облавы, в ходе которых забрали около 15 тысяч мужчин старше 15 лет. Их судьба неизвестна, возможно, этих несчастных намеревались использовать на каких-то работах, но почти наверняка в конце концов расстреляли.

Первый большой погром произошел в минском гетто 7 ноября 1941 года. Гурвич и Майзлес навсегда запомнили это время ужаса и скорби:

«Очевидно, у них был план, сколько подлежит уничтожению в этот день. Тех, кого оставляли во дворе хлебозавода как резерв, ставили на колени лицом к домам с заложенными руками за голову… Увезли на машинах около 14 000 человек за город, где заранее были приготовлены ямы. Стреляли в толпу, кто раненый, а кто убитый, а кто живыми сами бросались в яму, и вечером некоторые вылезали из ям и приходили обратно. Особенно приходили обратно дети. Уйти можно было только в гетто, так как население города в дома не пускало, а некоторые даже выдавали евреев.

Резерв же собрали во дворе хлебозавода, после двух часов дня отпустили по домам.

Первыми помощниками у немецких оккупантов были немцы Поволжья – жители Минска. Они помогали немцам различать, кто еврей, а кто – нет».

20—25 ноября город потрясли новые расстрелы, когда погибло 8 тысяч человек. До 2 марта 1942 года крупных погромов больше не было. Немцы душили гетто экономически. На евреев наложили контрибуцию в 3 миллиона рублей (по 30 рублей с человека) и 10 кг золота, позднее… стали брать по 100 рублей с человека. Положение несчастных ухудшалось день ото дня. Майзлес и Гурвич вспоминали:

«Затем был издан приказ о сдаче всех своих вещей и мебели, оставив себе только пару белья и койку. Это должен был сделать и сделал еврейский комитет. При сопротивлении комитет доносил Рихтеру (комендант гетто – немец), а последний за это расстреливал.

Дело с питанием обстояло очень плохо. Хлеб выдавали нерегулярно, и поэтому люди начинали умирать с голоду.

Евреи, привезенные из Гамбурга, были более истощенными, и здесь их очень много умирало с голоду.

Был еще ряд приказов о сдаче разных вещей, как кожи, меха и т.д. Население, думая, что оно контрибуциями откупится, лишь бы не погибнуть, выполняло все немецкие приказы.

Немцы хотели также показать, как население плохо жило при большевиках. Для этого они приезжали на машинах и забирали у населения самые плохие вещи, из которых устроили выставку в Доме правительства. Эту выставку показали в киножурнале.

Комендант гетто Рихтер, немецкий ставленник, внешне старался показать, что он очень чутко относится к нуждам населения, к нему приходило очень много женщин с просьбами, и он почти все просьбы выполнял, но, с другой стороны, он лично во время погромов лазил по чердакам с еврейскими полицейскими, вытаскивал евреев в колонну и расстреливал их…»

Интересно, а как примирял в своей душе комендант Рихтер заботу о вверенном его попечению населении гетто с азартной готовностью отлавливать евреев для рвов и душегубок.

Майзлес и Гурвич свидетельствуют:

«Мир не видел таких издевательств, какие происходили в этот день… 2 марта 1942 года в 11 часов начался погром. Хозяйка квартиры – старушка оставалась в квартире, закрыла наше сховище и погибла в этой комнате, но не выдала нас, 19 человек…

Каратели (литовские полицейские. – Б.С.) в этот день стариков 5 тысяч человек не могли набрать. Проверяли в каждой квартире по пять раз, лазали по чердакам. Каратели вывели 300 человек детей из еврейского детского дома. Здесь были дети в возрасте от двух месяцев до тринадцати лет, родители которых погибли. Маленьких детей из дома не выводили, а пользуясь тем, что день был морозный и дети лежали на постелях, каратели раскрывали окна и двери, и дети замерзали. Здесь же вывели коммунистку Гавронскую (бывший директор санатория «Новинка»), Курлянд (председатель областного управления Медсантруд), бывшего секретаря партийной организации фабрики 8 Марта, заведующего детским домом коммунистку Флейшер… Вывели всего около 10 человек коммунистов. Весь обслуживающий персонал – 29 человек, из коих 26 человек расстреляли. Всех работников детского дома и детей загнали в руины сгоревшей обувной фабрики и здесь издевались над ними, а детей брали за ноги и ударяли головой о стену. По улицам гетто валялось очень много трупов. После этого еврейских полицейских заставляли собирать трупы и отвозить на место свалки. У места свалки еврейским полицейским дали в руки винтовки, и эту картину сфотографировали для того, чтобы показать, что это делают сами евреи. Здесь же собрались дети, которым немцы бросали конфеты, и эту «инсценировку» зафотографировали. В день второго марта специалистов не трогали, но всех чернорабочих, даже из рабочих колонн, увозили и расстреливали…

2 марта 1942 года мы лично наблюдали восемь фактов, когда матери душили своих детей, в связи с тем что прячущиеся взрослые матерей с детьми не пускали в места, где прятались, боясь, что дети своим криком выдадут их.

2 марта погибло очень много людей, и которых мы встречали до 2 марта, не встречали уже после…»

До какого предела страдания надо довести мать, чтобы заставить ее задушить собственное грудное дитя!

Об органах самоуправления минского гетто Майзлес и Гурвич рассказывают:

«Внутренним органом управления в гетто был еврейский («жидовский») комитет. Председателем комитета был Мушкин, минский житель, беспартийный, работал в последнее время заместителем директора Горпромторга, заместителем его был некий Иоффе, приезжий, не минчанин. При комитете были созданы: отдел труда, отдел снабжения, полиция (фамилии начальника полиции не помню), отдел опеки, начальником отдела была Столова, бывший преподаватель немецкого языка в одном из институтов); паспортный отдел; пожарный отдел. Комитет этот был назначен приказом коменданта гетто в первых числах июля 1941 года.

Функции полиции заключались: охрана улиц, охрана входа и выхода из гетто, изъятие вещей, организация облав для отправки на работу, помощь немцам и литовцам во время облав на жителей гетто во время погромов.

Комитет организовал мастерские: шапочную, сапожную, портняжную. Эти мастерские помогали населению гетто тем, что они устраивались там на работу и имели возможность получать хлеб. Часть продукции отдавалась немцам. Эти мастерские многое сделали для партизан, в частности шили теплые шапки, перчатки, бурки и др.…

Во время еще нашего нахождения в гетто (Майзлес и Гурвич бежали из Минска 12 марта 1942 года. – Б.С.) председатель комитета Мушкин был немцами арестован, его держали в лагере, издевались над ним, но дальнейшую его судьбу мы не знаем.

Зав. отделом труда первое время работал Серебрянский, который ранее работал на физкультурной работе, затем был органами советской власти осужден. После освобождения из тюрьмы, во время переселения, он оказался в гетто и был назначен членом комитета. Серебрянский имел привычку избивать отдельных рабочих. По рассказам рабочих, Серебрянский был связан с подпольной организацией города. Серебрянский большую часть продукции из гетто отправлял партизанам. Он был инициатором пошивки теплого белья для партизан, в котором партизаны очень нуждались. Немцы Серебрянского повесили».

Серебрянский, как видно, преодолел обиду на советскую власть и жестокость по отношению к узникам гетто совмещал с помощью партизанам, за что и заплатил жизнью. Вот как пестро переплеталось все в одной судьбе.

Немцы не только с готовностью принимали помощь украинцев и русских, литовцев и латышей, но и заставляли самих евреев участвовать в уничтожении соотечественников. Глава юденрата (органа самоуправления) вильнюсского гетто Яков Гене, бывший офицер литовской армии, говорил своим коллегам, как еврейские полицейские Вильнюса в октябре 1942-го отбирали и вели на смерть несколько сот евреев из ошмянского гетто:

«Еврейская полиция спасла тех, кто должен был остаться в живых. Тех, кому жить оставалось недолго, мы отобрали, и пусть пожилые евреи простят нас… Они стали жертвами ради других и ради нашего будущего… Мой долг – пачкать свои руки, потому что для еврейского народа настали страшные времена.