Кортни (№4) - Пылающий берег

— Нэм Чайлд, ты видишь! — позвала ее Х-ани и застрекотала вроде рождественского сверчка, охваченная волнением. Сантен тихонько выпрямилась, не сводя глаз с раскинувшегося перед ней пейзажа, затуманенного облаками пыли еще вчера вечером.

По другую сторону котловины, среди пустыни, внезапно, как спина кита в океане, круто вздымалась к небу высоченная гора с ровной, словно обточенной по бокам, симметричной вершиной. Поблескивая в свете зари всеми оттенками красного и золотистого цветов, она была странным образом похожа на обезглавленного монстра. Некоторые участки горной вершины были голыми и лысыми, сплошь гладкие красные скалы и утесы, в то время как в других местах склоны густо заросли лесом; деревья там были гораздо выше и крепче, чем те, что росли на равнине. Вся гора была залита неясным красноватым светом и окутана тем волшебным покоем, что опускается на африканскую пустыню в недолгие часы рассвета.

Пока Сантен смотрела вдаль, боясь шелохнуться, все ее несчастья и печали вмиг куда-то отступили.

— «Место Вечной Жизни»! — Произнеся эти слова вслух, Х-ани вдруг сразу затихла и перешла на шепот: — Ради этой картины мы прошли весь наш долгий путь, чтобы взглянуть на нее в последний раз.

О-хва тоже замолчал, согласно покачивая головой.

— Здесь наверняка мы успокоимся и соединимся с духами наших сородичей.

Подобные чувства глубокого религиозного потрясения Сантен испытала лишь однажды, когда впервые переступила порог собора в Аррасе, ухватившись за отцовскую руку и глядя на поблескивавшие, как драгоценные камни, раскрашенные цветные стекла в глубине высоченных мрачных крыш. Она знала, что находится в святом месте, и, тихонько преклонив колени, сцепила руки на груди.

Гора была дальше, чем это показалось в красноватом свете утра. И пока шли к ней, она все удалялась и удалялась. По мере того как свет менял свои краски, изменился и вид горы. Теперь, отдалившись, она стала вдруг устрашающе-неприступной, каменные утесы поблескивали на солнце, словно чешуя на коже крокодила.

О-хва громко пел, труся впереди них:

Видите, духи Санов,

Мы идем к вашему тайному месту

С чистыми руками, незапятнанными кровью.

Видите, духи Канны и Богомола,

Мы идем к вам в гости с сердцами,

Исполненными радости, и песнями веселим вас…

За дрожащими струями поднимавшегося жара гора вдали опять стала другой: это была уже не гигантская масса неприступного камня, а рябившая в глазах, как вода, и расплывающаяся, словно дым, громадина. Казалось, будто она парит в воздухе, оторвавшись от земли.

О, Гора-Птица,

Взлетевшаяк небу,

Мы поем тебе хвалебную песнь.

О, Гора-Слон, которая больше

Любого зверя на земле или на небе,

Мы приветствуем тебя.

О-хва продолжал петь. Когда солнце миновало зенит, а воздух стал чуть прохладнее, Гора Вечной Жизни опустилась на землю снова, надвинувшись с небес.

Они добрались до подножия, где почва состояла сплошь из обломков камней и щебенки, которая сыпалась под ногами, а также огромных глыб, громоздившихся возле утесов. Маленькая процессия остановилась, чтобы посмотреть на вздымавшуюся вершину. Скалы пестрели пронзительно-желтыми и ядовито-зелеными пятнами мхов и лишайников, крошечные горные барсучки измазали камни своими испражнениями, стекавшими, как слезы, что катятся порой по щекам слона.

На уступе, в трехстах футах у них над головой, стояла маленькая антилопа. От испуга она с блеянием, больше похожим на звук детского игрушечного свистка, пулей взлетела на верх отвесной скалы, перепрыгивая с одного невидимого уступа на другой с той грациозностью, на какую способна лишь она, серна, и исчезла за гребнем.

Они карабкались по крутому, осыпавшемуся под ногами склону, пока не добрались до основания утеса. Скала была гладкой и прохладной и нависала под углом, словно крыша высокого собора.

— Не сердитесь, о, духи, что мы проникли в ваше тайное место, — прошептала Х-ани, утирая слезы, бороздившие ее старые, пожелтевшие щеки. — Мы пришли со смирением, добрые духи, мы пришли, чтобы узнать, в чем мы провинились и как нам исправить нашу вину.

О-хва протянул к жене руку, взяв ее ладонь в свою, и так они стояли под неприступной скалой, похожие на двух маленьких детей.

— Мы пришли, чтобы петь и танцевать в твою честь, — шептал старик. — Мы пришли с миром, чтобы потом с вашего благоволения воссоединиться с детьми нашего клана, которые умерли от великой лихорадки в далеком краю.

В этой глубоко интимной сцене чувства этих двоих людей были обнажены до предела, и Сантен смутилась. Повернувшись в другую сторону, побрела вдоль узкой галереи под горой. Внезапно остановилась, не сводя изумленных глаз с высокой каменной стены, нависавшей над головой.

— Животные, — прошептала она.

Сантен почувствовала, как внутри зашевелился суеверный страх, мурашки побежали по коже, ибо вся стена была изрисована странными, ни на что не похожими рисунками. Это были изображения корчившихся от боли животных. Детская простота форм придавала им красоту, какую увидишь лишь во сне, и трогательную схожесть со зверьми, которых они собой изображали. Она узнала темные массивные очертания слонов с бивнями и носорогов с их рогами-обломками, силуэты антилопы-гну и быстроногой газели, тесными фалангами выступавшее по каменной стене.

— И люди, — снова прошептала Сантен, находя взглядом тоненькие фигурки, преследующие стада диких животных.

Больше похожие на сказочных существ, они изображались как мужчины-воины, вооруженные луками и увенчанные коронами из стрел. Пенисы гордо торчали, несоизмеримо огромные, а груди и ягодицы у женщин выпирали как особый знак женской красоты.

Рисунки поднимались так высоко по гладким стенам, что художники, должно быть, возводили леса, как потом Микеланджело, чтобы суметь сделать их. Наскальная живопись древних мастеров была наивной, естественные пропорции животных и людей не соблюдались. Например, одна из мужских фигур была больше, чем носорог, на которого охотились. Но это только странным образом углубляло впечатление от рисунков. Сантен забыла обо всем и любовалась ими. Она остановилась в восхищении перед картиной, изображавшей целую группу рыжих антилоп, которые мчались, налетая друг на друга и образовывая общую живую массу. Подгрудки и вздыбленные плечи животных были выполнены столь совершенно, что этой сцене в мифологии Санов наверняка отводилось вполне определенное место.

Здесь и нашла ее Х-ани, присев рядом на корточки.

— Кто рисовал все это?

— Духи Санов. Давным-давно, очень давно.

— Разве их нарисовали не люди?

— Нет! Нет! Люди не обладают таким умением, это рисунки духов.

Значит, навыки творчества давно утеряны. Сантен почувствовала некоторое разочарование. А она-то надеялась, что старая бушменка была одним из таких художников и что у нее появится возможность понаблюдать за тем, как она работает.

— Очень давно рисовали, — повторила Х-ани. — Ни мой отец, ни мой дед не помнили, когда.

Сантен осталось только проглотить эту пилюлю и продолжить наслаждаться изумительной экспозицией.

День уже клонился к вечеру, но пока он еще не кончился, они с Х-ани медленно пробирались вокруг скалы, задрав головы и любуясь произведениями древнего искусства. В некоторых местах камень раскрошился, а кое-где ветер и бури сделали свое дело, изображения разрушились, но в защищенных от ветров естественных нишах или там, где скала нависала крышей, краски казались такими свежими, а цвета столь живыми и яркими, словно рисунки только-только сделали.

Когда день уже почти закончился, они подошли к месту стоянки людей и увидели, что древний очаг полон пепла, а каменные стены покрыты толстым слоем сажи; здесь же лежала куча высохших деревяшек, чтобы снова разводить огонь.

— Завтра мы узнаем, по-прежнему ли враждебно настроены духи или нам позволят продолжить путь, — объяснила Х-ани. — Мы отправимся очень рано, потому что нам нужно достичь тайника до того, как взойдет солнце. Жара делает стражей беспокойными и опасными.

— Что это за место? — не переставала спрашивать Сантен, но старая женщина снова уклонилась от ответа, напустив на себя рассеянный вид, и лишь повторила слово, которое на языке бушменов имело несколько схожих значений и переводилось как «скрытое место» или «безопасное укрытие». Больше ничего не стала объяснять.

Как и предупредила Х-ани, на следующее утро вышли в путь до восхода солнца; оба старика были странно притихшими, явно встревоженными и, как показалось Сантен, словно боялись чего-то.

Небо едва-едва начало светлеть, когда внезапно тропа на скале сделала резкий поворот и они оказались у подножия узкой, клинообразной долины, дно которой так густо поросло буйной зеленью, что, решила Сантен, его наверняка питали подземные воды. Тропа, по которой шли, была едва заметной, вся заросла травой. Ясно, что по ней никто не ходил много месяцев или даже лет. Пришлось наклоняться под густо переплетенными ветвями и перешагивать через поваленные суки и молодую поросль. Высоко на скалах Сантен разглядела огромные, сложенные из мохнатых веток гнезда стервятников, из которых высовывали свои голые розовые головы уродливые птенцы.

— Место Вечной Жизни, — проговорила Х-ани, заметив интерес девушки к птенцам. — Любое существо, рожденное здесь, благословляют духи. Даже птицы это, похоже, знают.

Высокие скалы смыкались над их головами по мере того, как долина сужалась, тропа наконец закончилась, уткнувшись в образовавшийся в скале угол, загородивший небо.

О-хва запел своим гортанным голосом, обращаясь к духам-призракам:

— Мы желаем войти в ваше самое сокровенное место, духи Всего Сущего, духи нашего клана. Откройте же путь для нас. — И он умоляюще распростер руки. — Пусть стражи пропустят нас.

Опустив руки, старик шагнул в черноту в скале и исчез из виду. Сантен охватила жуткая тревога, она рванулась вслед за ним, но, коснувшись локтя, Х-ани удержала ее.

— Сейчас нам угрожает страшная опасность, Нэм Чайлд. Если стражи воспротивятся, мы умрем. Не беги, не маши руками. Шагай медленно, однако решительно и целенаправленно, прося благословения духов, пока будешь идти, — отпустив локоть девушки, Х-ани ступила вперед скалы вслед за мужем.

Сантен колебалась. В какой-то миг она повернула было обратно, но любопытство и страх одиночества победили. Подгоняемая этими чувствами, медленно двинулась к стене туда, где исчезли О-хва и Х-ани. Только сейчас увидела проем в скале — узкую вертикальную щель, через которую можно было пройти, лишь чуть развернув плечи.

Она сделала глубокий вдох и скользнула в щель. Миновав узкий вход, остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть к сумраку, и увидела, что находится в длинном темном тоннеле. Он был естественного происхождения — это Сантен определила сразу, ибо никакой рабочий инструмент стен не касался, а высоко над головой в них виднелись трещины и проемы. Впереди слышался только шорох голых ног стариков-бушменов, ступавших по каменному полу, а потом вдруг до слуха донесся еще один звук. Низкое, шелестящее гудение, похожее на шум прибоя, каким он слышится издали.

— Следуй за мной, Нэм Чайлд. Держись поближе, — долетел до нее голос Х-ани, и девушка медленно пошла вперед, вглядываясь в тени на стенах, пытаясь найти источник этого глубокого вибрирующего звука.

В сумраке над головой она рассмотрела очертания каких-то странных предметов, похожих на пластинки, прилепившихся к стенам так, как растет древесный гриб на стволе погибшего дерева, хотя больше всего они напоминали крылья множества бабочек, вылетевших из куколок. Эти «крылья» нависали так низко, что Сантен пришлось наклоняться. И только тут она с ужасом поняла, куда попала.

Трещина в скале была гигантским ульем. А эти похожие на врезанные в стены крылья на самом деле были ячейками для меда, и такого объема, что в каждой из них содержались, наверное, сотни литров. Теперь Сантен могла рассмотреть и насекомых, роящихся над ячейками и тускло поблескивающих в слабом свете, и сразу вспомнила все истории, какие Мишель рассказывал ей об африканских пчелах.

— Они гораздо больше и чернее, чем ваши пчелы, — хвастался он. — И такие злые, что однажды я видел, как они насмерть изжалили быка.

Едва дыша, напрягшись так, что мускулам стало больно от ожидания первого горящего укуса, заставляя себя идти медленно, а не мчаться вперед, Сантен тихонько следовала за двумя постепенно уменьшавшимися фигурками впереди. Роившиеся полчища ядовитых насекомых были всего в. нескольких дюймах над ней. Зло гудевший хор, казалось, гудел все сильнее и сильнее, пока не стал угрожающе-оглушительным.

— Сюда, Нэм Чайлд. И не бойся, иначе маленький крылатый народ учует твой страх, — шепотом сообщила Х-ани, и в тот же миг пчела опустилась на щеку.

Сантен инстинктивно дернула было рукой, чтобы смахнуть ее, но некоторым усилием заставила себя не двигаться. Пчела, щекоча лицо лапками, переползла на верхнюю губу, и тут же другая села на приподнятый локоть.

Девушка в ужасе уставилась на насекомое. Оно было огромным и угольно-черным, с темно-золотистыми полосками на животике. Прозрачные крылышки сложены ножницами, а сетчатые глаза, казалось, мигали в сумраке тоннеля.

— Пожалуйста, маленькая пчелка, пожалуйста… — молила Сантен, но насекомое изогнуло спинку дугой, из полосатого животика высунулся кончик жала, похожего на острую темную иглу.

— Пожалуйста, позволь пройти мне и моему малышу!

Тельце пчелы изогнулось, жало коснулось мягкой загорелой кожи на внутренней стороне локтя. Сантен напряглась, зная, что вслед за пронзительно-колющей болью разнесется густой сладковатый запах яда, который приведет в бешеную ярость огромный рой пчел над ней. И ясно представила себя погребенной под живым шуршащим ковром из пчел, корчившейся на полу пещеры, умирающей одной из самых жутких смертей, какие ей были известны.

— Пожалуйста, позволь моему ребенку родиться в твоем сокрытом от всех месте, и мы будем чтить тебя до конца нашей жизни.

Пчела втянула пульсирующее жало обратно, начав на руке замысловатый танец: она поворачивала свое тельце из стороны в сторону, наклоняла и поднимала головку, а затем, блеснув трепетными серебряными крылышками, унеслась прочь.

Сантен продолжала медленно шагать, впереди уже замаячил золотистый нимб отраженного от скал света. Насекомое на лице ползало теперь по ее губам, говорить она не могла, а потому стала молиться про себя.

«Хотя я иду по долине, над которой смерть протянула свое крыло, пожалуйста, маленькая пчела, ради моего малыша позволь мне пройти».

Раздался резкий жужжащий звук, и, сверкнув перед глазами Сантен золотистой пылинкой, пчела оставила ее в покое. Кожу пощипывало, хотелось почесаться, но она держала руки по бокам, продолжая размеренно шагать. Казалось, это будет длиться вечно. Девушка дошла до конца тоннеля и, ссутулившись, выступила на свет, но от пережитого ужаса ноги подкосились, и она упала бы, если бы О-хва не поддержал ее.

— Теперь ты в безопасности. Стражи позволили нам войти в тайное место.

Слова старика подбодрили. И хотя она все еще дрожала с головы до ног, а дыхание было прерывистым, огляделась вокруг.

Они пришли в запрятанный в самом сердце горы круглый бассейн — настоящий амфитеатр в скале. Его стены были абсолютно гладкими, в несколько сотен футов высотой, с каким-то темным сатанинским блеском, будто их обжигали в адском пламени преисподней, и, что удивительнее всего, над этим жутковатым амфитеатром было открытое голубое небо.

На самом верху глубокая чаша в скале была, возможно, в целую милю шириной. В этот ранний час рассвета солнечные лучи не проникали на дно долины, зеленые рощицы стройных деревьев, покрытых росой, дышали прохладой. Они почему-то напомнили Сантен оливковые деревья, с такими же тонкими бледными листочками и гроздьями красновато-желтых фруктов на широко распростертых ветвях. Дно долины было мягкой округлой формы, земля под ногами усыпана упавшими плодами.

Подобрав один из них, женщина протянула его Сантен:

— Монгонго. Очень хорошо.

Та укусила, вскрикнув от неожиданности, так как больно ударилась зубами о крупную косточку внутри плода. Слой мякоти был очень тонким, но терпким и вкусным, наподобие фиников, только не таким сладким.

С веток деревьев у них над головами с шумом взмыла в воздух стая толстых сизо-зеленых голубей. Долина оживала, видимо, в часы рассвета множество птиц и мелких зверушек собирались здесь, чтобы попировать, полакомиться.

— Место Вечной Жизни, — прошептала Сантен, зачарованная непостижимо-странной красотой, этим невероятным контрастом между голыми, словно обожженными, каменными утесами и землей, покрытой нежной зеленью.

О-хва спешил по заросшей тропе, которая вела к центру чаши. Идя за ним, девушка поглядывала на холм из черного вулканического камня, видневшийся над деревьями впереди. Он был абсолютно симметричной формы и находился точно в центре амфитеатра.

И как дно самой долины, тоже покрыт густым лесом. Изобилие высокой сочной травы и зелени, произраставшей между черными булыжниками вулканических пород, поражало. Целое войско скачущих по деревьям мартышек с черненькими мордочками встретило их несмолкаемым гомоном, угрожающе повизгивая и одновременно тревожно гримасничая при приближении людей к возвышению.

Когда Сантен и Х-ани догнали О-хва, он стоял и смотрел на темный проем сбоку холма, похожий на вход в тоннель шахты. Заглянув внутрь, девушка увидела, что пол шахты полого уходил вниз. Протиснувшись мимо О-хва, она хотела получше рассмотреть, но старик придержал за руку:

— Не спеши, Нэм Чайлд, мы должны правильно приготовиться. — И, потянув ее обратно, увел от проема.

Пройдя чуть дальше по тропе, опять наткнулись на древнюю стоянку бушменов среди скал. Крытые соломой шалаши развалились от времени, и О-хва сжег их дотла, так как они превратились в рассадник змей и паразитов. Набрав гибких ветвей и свежей травы, женщины построили новые хижины.

— Я хочу есть, — сказала Сантен, сообразив, что последний раз ела накануне вечером.

— Пойдем, — Х-ани повела ее в рощу, где они набрали полные сумки плодов монгонго, усыпавших землю. Вернувшись в лагерь, старая женщина показала, как снять верхний слой мякоти, а потом расколоть твердый орех и достать из него косточку, похожую на сушеный миндаль. Они съели несколько орехов, кое-как утолив голод. На вкус косточки были такими же, как грецкие орехи.

— Мы будем готовить их по-разному, — пообещала Х-ани. — И каждый раз вкус будет разный: орехи жареные, орехи толченые с листьями, орехи, испеченные наподобие маисового хлеба, потому что здесь, где никого нельзя убивать, это будет наша единственная пища.

Пока они готовили еду, О-хва возвратился в лагерь с пучком свежевырытых корешков и отошел в сторонку, чтобы приготовить их по-своему, очищая и нарезая своим любимым перочинным ножом.

Они поели до наступления темноты. К удивлению Сантен, пища из орехов оказалась неожиданно сытной. Как только желудок наполнился, все треволнения и напряжение дня тут же дали себя знать. Она едва нашла в себе силы, чтобы дотащиться до убежища.

Но проснулась совсем бодрой, с ощущением какого-то необъяснимого волнения. Бушмены уже суетились возле костра. Как только Сантен присоединилась к ним и присела рядом на корточки, О-хва, напыжившись от нервного возбуждения и сознания собственной значимости, торжественно произнес:

— Теперь мы должны приготовиться, чтобы спуститься в самое тайное из тайных мест. Ты согласна принять очищение, старая мать? — спросил он у жены, и было совершенно ясно, что это чисто формальный вопрос.

— Я согласна, старейший, — Х-ани тихонько хлопнула в ладоши, соглашаясь.

— Ты согласна принять очищение, Нэм Чайлд?

— Я согласна, старейший, — Сантен хлопнула руками, подражая Х-ани.

Тогда О-хва достал из мешочка на поясе рог животного. На верхушке рога было круглое отверстие, в него старик набил нарезанных корешков и трав, которые собрал накануне днем.

А потом голыми пальцами вытащил тлевший уголек из костра и, перекидывая с ладони на ладонь, чтобы не сжечь кожу, бросил в круглое отверстие. И стал дуть в рог. Тоненькая струйка голубоватого дыма потянулась из дырки, поднимаясь в неподвижный воздух по мере того, как внутри рога тлели душистые травы.

Как только «трубка» ровно задымила, О-хва поднялся на ноги и встал позади сидевших на корточках женщин. Приложив губы к отверстию, втянул в себя целый клуб дыма и выдохнул его на женщин. Дым был едким и страшно неприятным, отчего в горле у Сантен появился горьковатый привкус, и сразу защипало. Она запротестовала и попыталась встать, но Х-ани усадила ее снова. Между тем О-хва продолжал попыхивать трубкой, вдыхая и выдыхая дым. Спустя некоторое время девушке показалось, что дым не так уж и мешает. Расслабившись, она оперлась о Х-ани, и та обняла ее за плечи. Мало-помалу Сантен начала понимать, что чувствует себя изумительно хорошо. Во всем теле ощущалась такая легкость, что она, пожалуй, взлетела бы, как птичка, и парила бы в воздухе вместе с этими кольцами голубоватого дыма.

— Ах, Х-ани, мне так хорошо.

Казалось, что воздух вокруг нее искрится необыкновенной чистотой, зрение стало вдруг необычайно острым, словно она смотрела на мир сквозь увеличительное стекло и могла теперь видеть каждую расщелину и каждый уступ в окружавших скалах. Почудилось, что листочки на деревьях в роще сделаны из зеленых кристаллов, ибо солнечный свет отражался от них, сверкая неземным блеском.

Потом она поняла, что О-хва склонился перед ней, и улыбнулась ему, как во сне. Он протягивал ей что-то, держа это в обеих руках.

— Это для ребенка. — Голос долетал откуда-то издалека, отдаваясь в ушах гулким эхом. — Чтобы он родился на этом ковре. Об этом следовало позаботиться его отцу, но этого никак не может быть. Вот, держи, Нэм Чайлд, и роди на нем храброго сына.

О-хва наклонился и положил подарок ей на колени. Потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем Сантен поняла, что это шкура антилопы, над которой охотник трудился столь долго и упорно. Она так осторожно развернула ее, словно боялась повредить. Шкура была выделана до такой степени тщательно, что была невероятно гибкой и мягкой, а на ощупь тонкой, как шелк, из-за чего хотелось гладить и гладить ее без конца.

— Спасибо, старейший. — Собственный голос казался Сантен чужим и звенящим.

— Это для ребенка, — повторил О-хва, продолжая потягивать свою трубку.

— Для ребенка, да, — кивнула она. Показалось, что голова существует у нее отдельно от тела. О-хва сделал легкий выдох, голубой дым окутал ей лицо, и Сантен совсем не противилась этому, наоборот — наклонилась вперед и заглянула в глаза старику. Зрачки у него сузились и превратились в две черные, как ночь, мерцающие точки, а радужная оболочка была цвета темного янтаря с черными линиями, веером расходившимися от зрачка. Эти зрачки гипнотизировали ее.

— Ради ребенка, пусть мир этого священного места войдет в твою душу, — говорил сквозь дым О-хва.

— Мир, — бормотала Сантен, чувствуя, как где-то в самой глубине ее существа воцаряются дивный, всепроникающий покой и тишина.

Время, пространство и белый солнечный свет перемешались и слились воедино. Центром вселенной была сейчас сама Сантен. Неясная улыбка блуждала на ее губах. Откуда-то издалека доносилось пение О-хва, и она начала тихонько покачиваться в ритм, ощущая, как кровь бьется в венах. Слышала, как внутри нее шевелится ребенок, свернувшись и поджав ножки, словно для молитвы, а потом произошло невозможное: почувствовала биение его крошечного сердечка, колотившегося, словно птичка в клетке. Чудо свершавшейся внутри нее жизни потрясло Сантен так, что она перестала слышать остальной мир.

— Мы пришли, чтобы очиститься, — продолжал петь О-хва. — Мы пришли, чтобы повиниться, мы пришли, чтобы искупить наши грехи…

Сантен почувствовала прикосновение худенькой хрупкой руки Х-ани и улыбнулась ей, медленно повернув голову, с любовью вглядываясь в старое милое лицо.

— Пора, Нэм Чайлд.

Сантен свернула шкуру антилопы, вскинув ее себе на плечо. Никаких усилий для этого не потребовалось, ибо девушка по-прежнему словно парила над землей, крепко ухватив Х-ани за руку.

Они подошли к проему сбоку холма. Хотя было темно, а спуск крутой, Сантен двинулась вперед с улыбкой на лице, не чувствуя жестких камней под ногами. Пологая часть оказалась короткой, а потом дорожка выпрямилась и открылась пещера, куда вошли вслед за О-хва.

Свет проникал в нее из коридора позади них, а также из нескольких маленьких отверстий в потолке, нависавшем куполом. Воздух был теплым и влажным, наполненным паром, клубы которого плавно поднимались над круглым подземным озером, занимавшем всю пещеру от одного края до другого. Поверхность озера тихонько булькала и вскипала, разнося вместе с паром острый запах серы, а зеленая вода была глубокой и темной.

О-хва сбросил свою набедренную повязку на каменный пол и шагнул в бассейн. Вода была ему по колено, но по мере того, как он брел все дальше, озеро становилось глубже, наконец над водой осталась видна только голова. Х-ани, тоже голая, последовала за мужем. Сантен, отложив в сторонку шкуру антилопы, скинула юбку.

Вода была горячей и едва не ошпаривала. Похоже, это был термический источник, бивший из расщелины в середине озера, но Сантен было приятно. Она пошла в глубь бассейна, а потом опустилась на колени, теперь вода доставала до подбородка. Дно озера было покрыто мелкой галькой и камешками. Обжигающая вода проникала в каждую клеточку тела, бурлила, щекоча и пощипывая кожу, нескончаемыми пузыриками поднимаясь на поверхность озера из глубин земли.

Сантен слышала, что О-хва тихонько напевает, но облака пара, окутывавшие ее, застилали глаза, она ничего не видела.

— Мы желаем искупить грехи, — пел бушмен, — мы желаем, чтобы нам простили то, в чем мы провинились перед духами…

Сантен вдруг показалось, как в клубах пара появилась какая-то темная фигура, какой-то неясный фантом.

— Кто ты? — В обозначившихся очертаниях лица она узнала глаза старого моряка — другие черты остались размытыми, того самого, что по ее вине стал жертвой морского чудовища.

— Пожалуйста, прости меня. Я сделала это ради моего малыша. Пожалуйста, прости, ибо я виновна.

Ей показалось, что на какой-то миг в старческих глазах мелькнула тень понимания, но затем образ отдалился и растаял в клубах пара, однако ему на смену тут же пришла череда других, о которых она помнила всегда, которых видела во сне, и с ними повела свой странный разговор.

— О-о, папа, если бы мне достало сил, если бы я смогла заменить маму…

Сквозь густой пар до Сантен доносились голоса бушменов, которых она не видела, но слышала их крики, приветствовавшие духов умерших. О-хва снова охотился со своими сыновьями, а Х-ани нянчила детей и внуков, тихонько напевая им что-то, и в этом пении выразились вся любовь к ним и вся скорбь.

— О-о, Мишель, — глаза у ее возлюбленного были восхитительно-голубые, — я буду любить тебя вечно. О, да, да, я назову сына твоим именем, я обещаю тебе это, любовь моя. Он будет носить твое имя.

Как долго находилась в воде, она не знала, но постепенно все духи и призраки исчезли. Сантен почувствовала, что Х-ани ведет ее по каменистой дорожке. Казалось, кипящая вода озера вытянула все силы. Но загоревшее, коричневое тело сняло, вся накопившаяся в нем в пустыне грязь ушла через поры, оно стало почти невесомым. Однако ноги были ватными и подкашивались от слабости.

Бушменка укутала ее в шкуру антилопы и помогла подняться по проходу. Ночь опустилась на долину, луна светила так ярко, что у ног ложились длинные тени. Старая женщина привела Сантен в хижину и укрыла шкурой.

— Духи простили, — прошептала она. — Они довольны тем, что мы совершили это путешествие. Они послали ко мне моих малышей, чтобы сказать об этом. Спи спокойно, Нэм Чайлд, вины больше не осталось. Духи приветствуют нас здесь, в этом священном месте.

Сантен проснулась в полном смятении, не совсем уверенная в том, что с ней происходит, неуверенная даже в том, где находится, в первые несколько секунд решив, что она у себя в спальне в Морт Омме и что подле ее кровати стоит Анна. Но тут же почувствовала жесткую траву и землю под собой и запах шкуры, которой была накрыта. Сразу вслед за этим вернулась боль. Как будто в нижнюю часть живота вцепилась клешня с когтями, которая раздирала ей нутро. Сантен невольно закричала, согнувшись пополам и схватившись за живот.

Вместе с болью мгновенно вернулось и сознание реальности. Мысли были четкими и ясными, ничем не напоминавшие вчерашние галлюцинации. Понимала, что происходит, инстинктивно ощутив, что горячая вода в подземном бассейне и дым, который вдыхала, вызвали это.

— Х-ани! — пронзительно закричала она, и старая женщина возникла в сером полумраке на пороге хижины, словно ждала этого призыва. — Началось!

Х-ани помогла подняться на ноги и взяла шкуру антилопы.

— Пойдем. Мы должны найти уединенное место. Должно быть, она присмотрела его заранее, так как повела Сантен прямо к небольшой впадине недалеко от стоянки, но отгороженной от лагеря рощицей монгонго. Расстелив шкуру под стволом большого дерева, посадила ее. Склонившись, стянула изодранную полотняную юбку, осторожно и тщательно ощупала быстрыми движениями пальцев, а затем отсела в сторону.

— Скоро, Нэм Чайлд, теперь уже очень скоро, — счастливо улыбнулась бушменка, но Сантен, задохнувшись от нового приступа, ничего не смогла ответить.

— Ах, какой нетерпеливый! — закивала головой Х-ани.

Схватка кончилась, Сантен лежала, тяжело дыша, но сразу вслед за первой последовала новая.

— О-о, Х-ани, держи меня за руку, пожалуйста! Пожалуйста!

Внутри что-то разорвалось, хлынула горячая жидкость, струйками стекая по ногам.

— Скоро, уже скоро, — уверяла старуха, но Сантен только коротко всхлипнула.