Глава 19

Саманта стояла в вестибюле Хайвью перед большим зеркалом над мраморным столиком у входа, ожидая, когда экономка доложит о ней тете Александре. Из резной рамы зеркала на нее смотрело отражение аккуратной, уверенной в себе особы в простой блузке и длинной голубой юбке.

Джейк не знал, что тетя Александра прислала ей записку. Сэмми решила поехать на Хайвью. Она не хотела омрачать канун их свадьбы. В конце концов, отношения с тетей Александрой — это исключительно ее, Сэмми, личное дело.

В вестибюль быстрыми шагами вошла тетя в развевающемся бледно-желтом платье. Лицо ее было спокойным и вполне приятным.

— Я очень ценю, что ты нашла время ко мне заехать. Ты, должно быть, очень занята приготовлениями к свадьбе. Обычно на организацию хорошего торжества уходит гораздо больше месяца.

— Мне помогают. Со мною множество людей, которые не просят ничего взамен — просто хотят, чтобы этот день стал прекрасным и запоминающимся.

Тетя Александра жестом пригласила ее пройти в гостиную.

— Прошу. Я приготовила тебе подарок. И, кроме того, вы с Шарлоттой оставили здесь кое-какие свои вещи, я думаю, ты их заберешь.

— Нет. Мы начали новую жизнь. Я приехала только затем, чтобы убедиться, что вы не собираетесь пытаться возвращать Шарлотту. Ей нравится у Рейнкроу. Она хорошо учится. Нам от вас ничего не нужно.

— Не будь такой непреклонной. — Тетя Александра грустно посмотрела на нее. — Я приношу свои извинения. Я не могу себе простить того, что потеряла ваше доверие. Мне следовало с большим вниманием и уважением отнестись к Шарлотте.

— Но вы все же отказываетесь признать, что все, что она говорила, — правда?

Лицо тети Александры окаменело. С холодным достоинством проследовала она в гостиную с изящной белой мебелью, выдержанную в изысканных пастельных тонах. Сэмми уже начинала сердиться, но все же неохотно пошла за ней. Тетя Александра, сжав руки, остановилась у окна, за которым открывался зеленый газон и дальше вид на озеро.

— Когда я вышла замуж и поселилась в этом доме, я была очень несчастна, — начала она. — Я была молода — почти как ты сейчас. Родители заставили меня выйти замуж за Вандервеера. Он был гораздо старше меня и много пил.

— А я слышала, пить он начал после того, как женился на вас.

— Конечно, Сара хочет, чтобы люди так думали. Естественно, она должна его защищать — он ее брат, он был уважаемым человеком, и она любила его. Но это неправда. Когда я выходила за него замуж, я знала, что он пьет. И что у него тяжелый характер.

Сэмми воинственно посмотрела на нее.

— Но если это так, зачем же вы вышли за него? Сейчас все-таки не средние века. Родители не могли вас принудить.

— Да? Они прекрасно знали, что я люблю Оррина. Но тогда у него ничего не было — всего лишь начинающий молодой адвокат. А они угрожали, что уничтожат его, если я их не послушаюсь.

— Моя мама вышла замуж за кого хотела, — непримиримо произнесла Саманта.

— И ей пришлось уехать из страны. Кроме того, ее возлюбленный не мечтал о политической карьере. Если бы я тогда вышла замуж за Оррина, ему пришлось бы проститься со своей мечтой. И я не могла себе этого позволить.

Мысль, что тетя Александра могла пожертвовать собой ради кого-то другого, никогда не приходила в голову Сэмми. Она не собиралась жалеть или прощать свою тетю, но ей хотелось ее понять, Обстоятельства часто бывают сильнее нас — в полной мере она сама поняла это, когда лишилась родителей.

— Зачем же было ссориться с Сарой и со всеми остальными? — тихо сказала Сэмми.

— Сара возненавидела меня еще до того, как мне достался ее фамильный рубин, — сказала тетя Александра с оттенком легкого сожаления. — А я несколько недолюбливала ее, пожалуй, за то, что она была свободна. Ты не можешь себе представить, как я завидовала людям, которые живут, как им хочется, и любят, кого хотят. Саре никто не препятствовал выйти замуж за человека, в жилах которого течет индейская кровь. Мне казалось, что она так счастлива — а я так несчастна.

— Поэтому вы не считали себя виноватой в том, что отняли у нее то, что ей принадлежало и так много для нее значило.

— Я хотела самоутвердиться. Саманта, я отчаянно хотела хоть за что-то зацепиться, мое положение казалось мне безнадежным. Уильям настоял, чтобы я взяла этот рубин. Он знал, что я его не люблю. А для меня этот камень олицетворял свободу, которую я потеряла. Я не могла не принять его.

— И рубин стоил того, чтобы лгать, когда дядя Уильям умер?

— Мне так казалось — до того момента, пока я не потеряла из-за него вас с Шарлоттой.

— Камень здесь ни при чем. Вы нас просто измучили. А когда Сара пригрозила, что разоблачит вас, вы решили, что публичная репутация вам значительно дороже, чем мы с Шарлоттой. Зачем вы притворяетесь сейчас? — вспылила, не выдержав, Саманта.

— Если бы я продолжала бороться за вас, тогда, боюсь, вы возненавидели бы меня еще сильнее. Я предоставила вам делать то, что вам хочется, потому что я люблю вас.

— Вы заставили всех, кто от вас зависит в этом городе, не брать меня на работу — и это вы называете любовью?

Тетя Александра отвернулась.

— Я этого не делала. Это просто сплетни.

— Я вам не верю.

— Саманта, я не хочу тебя обижать. Теперь я понимаю, что чем больше я предостерегаю тебя от Джейка, тем непреодолимее тебя к нему влечет. Я помню, что это такое: запретный плод сладок. Самоутверждение, борьба, бунт. И, конечно, кажется, что это и есть любовь. Мне несказанно повезло — мои чувства к Оррину не просто борьба за обладание. А можешь ли ты сказать то же самое о своих чувствах к Джейку?

—Да.

Тетя Александра печально улыбнулась.

— Ну, разумеется, как ты еще могла ответить? Он был добр к тебе — вот он уже и герой. Ты просто хочешь его любить. Ты думаешь, что тебе некуда больше податься.

— Это не так.

— Сказать, почему тебе не дали работы ни в одном магазине? Потому что в городе к нему относятся с большим подозрением. Джейк и его сестра всегда были странноватыми. Их побаиваются.

— Ну, если это все, что вы хотели мне сказать, то я пошла. — Сэмми повернулась к дверям.

— Подожди, — сказала тетя Александра, вынимая из кармана юбки лист бумаги. — Посмотри, как я забочусь о тебе и Шарлотте. Прочти. Это мой тебе подарок — о таком подарке я молила бога, когда выходила замуж за Уильяма Вандервеера.

— Что бы это ни было, я не возьму, — покачала головой Сэмми.

— Тогда я сама тебе прочту. — Тетя Александра встала, развернула сложенный лист и стала медленно читать. — Дом на твое имя, там, где ты пожелаешь. Деньги — много денег — на счет, которым распоряжаешься всецело ты. И законное опекунство над Шарлоттой до достижения ею восемнадцати лет. Все оформляется юридически. Ну?!

— А что взамен? — устало вздохнула Саманта.

— Ты разрываешь помолвку с Джейком.

— Господи, вы никогда не уйметесь!

— Саманта, ты только подумай. Тебе не нужно будет больше бороться со мной и не нужно будет выходить замуж за Джейка мне назло.

Саманта изумленно смотрела на эту женщину, все более и более чужую ей.

— Это немыслимо! Вы ничего не поняли. И никогда не поймете, потому что в юности не нашли в себе мужества делать то, что считали нужным. Я думаю, вы и мою маму ненавидели за то, что она сумела выбрать свою судьбу. Вы глубоко несчастны, и нет вам нигде покоя.

«Боже, — подумала Саманта, — ведь и вправду пустая ненасытная душа. Вечный дух зла». И на секунду ей стало холодно.

Александра окаменела.

— Я нашла в себе мужество дождаться того, чего хотела, того, чего заслуживаю. И я получила все. Я добиваюсь всего, чего хочу, потому что знаю разницу между прекрасными мечтами и суровой реальностью. Твоя мать, упокой господи ее душу, умерла нищей и жалкой, не оставив вам ничего. И если ты выйдешь замуж за Джейка, ты тоже никогда не будешь иметь ничего.

— Оставьте нас в покое. Вы хотите, чтобы я стала как вы — что ж, в чем-то я очень на вас похожа. Я тоже умею добиваться того, чего хочу. И вам не удастся меня остановить. И я не позволю вам донимать тех, кого я люблю. — Она резко повернулась и быстро вышла в вестибюль.

Скомкав и отшвырнув листок, тетя Александра устремилась за ней и настигла ее буквально на пороге.

— Гордыня тебя погубит, — хватая Сэмми за руку, сказала она странно низким, не похорошему спокойным голосом. — Все твои несчастья — от гордыни. Но когда-нибудь ты поймешь, как я была права.

— Я куда больше хозяйка своей жизни, чем вы своей, — ответила Сэмми так же спокойно. — И мне не нужно продаваться ради этого. Вот чего вы никак не поймете.

На долю секунды в глазах Александры мелькнуло что-то новое, потом все затопила неистовая ярость.

— Уходи, — сказала тетя Александра.

— До свидания. — Сэмми вышла под яркое июньское солнце, уверенная, довольная собой. Взгляд тети Александры словно коготь вонзился ей в спину.

— Где ты была? — спросил Джейк. Они сидели на берегу бабушкиного источника, опустив босые ноги в холодную чистую воду. Он всегда называл этот источник бабушкиным: бабушка Рэйчел его очень любила. Спуск к источнику был виден из окна передней комнаты их дома. Эта комната, как и остальные, была пока пуста, но у Сэмми имелись далекоидущие планы. Напротив окна будет стоять диван. На полу ковры. Над каменным камином — гобелен.

— А ты где? — спросила она в ответ и сжала его руку, невинными глазами глядя на воду.

— Я делал то, что положено мужчине в последний день перед свадьбой.

— Покупал новое белье?

— Может, я вообще не ношу белья.

— Что ж, это поправимо.

— Хм-м. Я уже показал тебе свой гардероб. У меня нет от тебя тайн. — Он так это сказал, словно знал, что она была на Хайвью. Но он никак не мог этого знать.

Она засмеялась по возможности легкомысленнее.

— Там только стопка выношенных старых рубашек и джинсов сплошь в заплатах. Не могу дождаться, когда всерьез займусь твоей одеждой.

— А я буду сидеть рядом совсем голый и смотреть, как ты шьешь. И вот что интересно: сможешь ты тогда сосредоточиться на своей штопке?

Сэмми, не удержавшись, бросила на него зовущий томный взгляд.

— Сомневаюсь. — Она вдруг заинтересовалась верхней пуговицей его выцветшей голубой рубашки. — Посмотри на эти петельки. Они все истрепались. Не понимаю, как они еще удерживают пуговицу. — Она слегка нажала пальчиком. Пуговица тотчас расстегнулась. — Видишь? — Он смотрел на нее, полузакрыв глаза, и взгляд его с каждой секундой становился все напряженнее. Ее пальцы скользнули по мягким черным волосам на его груди и спустились к следующей пуговице. Она расстегнулась столь же легко.

— И эта тоже, — вдруг потеряв голос, шепнула она. — Мне даже не надо ничего делать.

Лес скрывал их от человеческих взглядов, они сбежали под сень его зеленых ветвей от хаоса предсвадебных приготовлений, от кучи гостей, прибывших из Ковати. Гости оккупировали весь родительский дом и двор. Вечером ожидалось барбекю на открытом воздухе, легкая музыка и танцы.

Скоро им нужно было возвращаться. Это их последние минуты наедине перед завтрашним днем. Сэмми прижалась щекой к его груди.

— Когда я в следующий раз до тебя доберусь, я не ограничусь двумя пуговицами, — прошептала она.

Он тихо засмеялся. Его сердце учащенно билось — как раз у нее под ухом.

— Ты хочешь, чтобы я забыл о наших благих намерениях?

— Сегодня ведь твоя последняя холостяцкая вечеринка. И мой девичник.

— Да? — прошептал он, трогая пуговки ее блузки. Тут с петельками было все в порядке, они на редкость туго охватывали пуговки. Но его пальцы оказались удивительно ловкими. Он расстегнул сначала одну пуговицу, а потом и другую. Его прикосновения словно огнем обжигали ей кожу. Она тонула в его зеленых глазах. Он распахнул ее блузку и стал целовать ее грудь. Гортанный стон наслаждения слетел с ее губ. Он оторвался от нее — пылающее лицо, измученная полуулыбка. Сэмми на мгновение смутилась.

— У меня они небольшие, ты знаешь. Он изогнул черную бровь.

— Если бы я знал, что ты интересуешься измерениями, то прихватил бы сантиметр. Вдруг захочешь обмерить меня.

— У меня хороший глазомер.

Они говорили тихо, и слова эти действовали так же возбуждающе, как ласки.

— И как тебе мои размеры?

— Лучше не бывает.

Он бережно обхватил ее груди ладонями.

— Посмотри. Мои руки просто созданы для этого.

Новое ощущение исторгло у нее тихий стон, и возникла реальная угроза того, что их медовый месяц начнется прямо сейчас, здесь, у источника. Он крепко обнял ее, она прильнула к его груди, положив голову ему на плечо.

— Я рад, что мы это установили, — хрипло сказал он. — Но ведь я мог и ошибиться. Мы еще повторим измерения. Но лучше подождем до завтра. Сейчас я что-то плохо соображаю.

— Как ты хочешь. Все, что хочешь. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Он потерся лицом о ее волосы. Она думала об Александре; он понял, где она сегодня была. Какая мука — знать и не сметь спросить.

— Сегодня я ездила к Александре, — сказала она и посмотрела извиняющимися глазами. — Она прислала мне записку с Пэтси Джонс. Я не хотела тебе рассказывать.

— Потому что знала, что я не отпустил бы тебя одну.

— Я совсем не боялась. Что она может мне сделать? Ничего. Может быть, я даже хотела лишний раз доказать себе, что больше ее не боюсь.

— Что она сказала? Чего ей было надо?

— Предлагала дом, деньги и законное опекунство над Шарлоттой. — И мрачно добавила: — А взамен — всего только бросить тебя.

— Держись от нее подальше. И от Тима. Обещай мне.

— Она не сможет изменить нашу жизнь. Я так ей и сказала. Неужели ты думаешь, что я могу тебя бросить?

— Нет. Но обещай мне, что ты никогда больше не поедешь туда одна.

— Обещаю. — Сэмми взяла его руки в свои. — Давай не будем о ней говорить.

— Я рад, что ты мне сказала.

— Если честно, я не собиралась. Потому что это, во-первых, неважно, а во-вторых, ты рассердишься. Вот, ты уже сердишься. Она моя родственница, и, когда я думаю о том, как ты ее ненавидишь, я чувствую себя грязной. Словно я должна смыть родство с ней, вытравить его из своей крови и только потом выходить за тебя замуж.

Он опустил руку в источник и плеснул водой ей в лицо, потом проделал эту странную процедуру и с собой.

— Вот ты и чиста. И не надо больше об этом думать. Пойдем, я покажу тебе, что я сегодня делал. — И без лишних слов поднял ее на ноги.

Босые, они поднимались к дому. Он венчал холм, словно бревенчатая корона; в окнах горело закатное солнце. Он провел ее сквозь пустую, пахнущую свежим деревом первую комнату с высоким потолком, сосновыми полами и огромным камином в коридор, мимо их будущей спальни и подвел к закрытой двери маленькой спальни.

— Закрой глаза, — тихо сказал он. Она послушно закрыла. Джейк распахнул дверь. — А теперь смотри.

— Станок, — выдохнула она, изумленная и счастливая.

— Я точно скопировал Кларин. Даже сделал его тоже из каштана. А древесину купил у одного старика в Ковати, который как раз сносил конюшню. Она была построена из тех деревьев, что когда-то росли на краю поселения, и осенью люди собирали под ними каштаны, а летом в их тени на ковриках спали младенцы, пока их родители работали. — Сэмми недоуменно смотрела на него. Он чуть нахмурился. — Во всяком случае, так могло быть.

— Какой чудесный.

Прижав руку ко рту, она поспешила к станку и села на гладкую деревянную скамеечку. На одной стене этой комнаты Джейк сделал простые полки. Она представила себе, что они полны мотков пряжи. Миссис Большая Ветвь уже научила ее неплохо управляться со станком, и она нетерпеливо коснулась пустой рамы.

Джейк подошел и положил ей руку на плечо.

— Тебе нравится, — с облегчением сказал он. — Это то, чего ты хотела. Это мой тебе свадебный подарок.

Глядя на него с немым обожанием, она накрыла его руку своей.

— Здесь все то, чего я хотела.

Они венчались в прекрасный июньский день у бабушкиного источника. Толпа человек в сто, собравшаяся на берегу, расступилась перед Самантой. Она шла по тропе одна, в простом белом платье, отделанном старинным кружевом, которое подарила ей Сара. Цветов у нее не было, и фата свободно развевалась за спиной. Она почти не видела ничего вокруг — ни улыбающегося мистера Гантера, ни Клары Большая Ветвь, что торжественно и важно восседала на пеньке поодаль от толпы. Сара, Элли и Шарлотта стояли вместе, и Шарлотта, то плача, то смеясь, улыбалась ей.

Саманта не могла отвести глаз от Джейка. В элегантном черном костюме, с высоко поднятой головой, он стоял рядом со своим отцом и священником церкви в Ковати и смотрел на нее так, что у нее перехватывало дыхание. Сквозь толпу скромно пробрался Бо — настолько скромно и незаметно, насколько это возможно для огромного мордатого бладхаунда. Кто-то повязал ему на шею белую ленту. Бо улегся у ног Джейка, и в толпе раздался вполне объяснимый смех.

Сэмми подошла к Джейку и взяла его за руку. Мир вдруг сузился, и в нем остались только они одни; и ничто уже не имело значения, кроме их любви и веры друг в друга. Священник с коричневым лицом, исполненным торжественности, с седыми волосами, заплетенными в длинную косичку, начал обряд — сначала на чероки, потом по-английски. Как сквозь сон, Сэмми повторяла слова клятв, и Джейк вторил ей.

Они обменялись простыми золотыми кольцами с выгравированными внутри их инициалами и датой, и когда священник дошел уже до «объявляю вас…», Джейк вдруг сказал:

— Подождите.

Сэмми удивленно посмотрела на него. Он сжал ее руки.

— Твоя сестра — моя сестра, — сказал он. — Твои родители — мои родители.

— Твоя сестра — моя сестра, — послушно ответила Сэмми. — Твои родители — мои родители.

— Твой дом — мой дом.

— Твой дом — мой дом. — Бо несколько нарушил торжественность момента: он вдруг встал, обошел вокруг них и тяжело улегся у ног Сэмми. — Твоя собака — моя собака, — добавила Сэмми радостно.

Джейк улыбнулся:

— Вот это и есть любовь.

— Объявляю вас мужем и женой, — провозгласил священник. — Джейк, целуй ее скорее, пока Бо не сбил ее с ног.

Обнявшись, они тихо стояли в тени деревьев. С наступлением темноты праздник выплеснулся из дома Сары и Хью на свежий воздух. Сэмми привыкала к новому состоянию — к этому необыкновенному чувству близости и безмолвного понимания, которое отныне связывало их с Джейком. Пора было прощаться с гостями и уходить в свой дом, но Сэмми никак не могла придумать подходящих слов. Она, прямо скажем, побаивалась нескромных игривых взглядов и шуточек по поводу первой брачной ночи, которые наверняка посыплются, когда они станут прощаться.

Китайские фонарики, развешанные на ветвях деревьев, разноцветно светились в темноте. Оркестр перестал играть в полночь, но танцы все равно продолжались; кто-то притащил огромный магнитофон и динамики. Звучал то рок-н-ролл, то поп, то кантри — это никого не смущало: пожилые пары танцевали свой неизменный тустеп, а молодые безумствовали, словно под ногами у них была не мягкая трава Коува, а гладкий паркет дискотеки. Кто-то уснул, кто-то напился; недвижные тела лежали прямо на террасе и по всему периметру освещенного пространства, кое-где живописно прислонясь к стволам деревьев.

Сэмми улыбнулась.

— Когда мы еще жили в Германии, папа однажды взял нас на местный праздник пива. Я тогда в первый раз увидела такое количество взрослых людей, спавших прямо под кустами. Сейчас все очень похоже.

Джейк засмеялся.

— Когда я в последний раз заходил в дом, я видел, что Шарлотта уснула прямо на стуле у стола с тортами. Не выпуская из рук лопаточки.

— Пойдем? Ты сегодня так спокойно держался. Я думала, ты будешь больше волноваться.

— Мне хотелось сразу после венчания разогнать всех и унести тебя в наш дом.

— А там? — Сердце ее громко стучало, а голос был еле слышен.

— Немножко посидеть на кровати и посмотреть на тебя. Притворяясь вежливым и хорошо воспитанным, стараясь не слишком таращить глаза. Подходит?

— Ты просто читаешь мои мысли, — застенчиво призналась она.

Сблизив головы, они тихо посмеивались — напряжение исчезло.

— Саманта Рейнкроу, — по слогам произнес он, словно бы пробуя это имя на вкус, и вкус его ему очень нравился. — Пойдем прощаться с гостями — и домой.

Она поцеловала его в ответ.

«Наш дом», — с благоговением подумала она, когда они, взявшись за руки, по лесной тропе поднялись к дому. На террасе горел свет. Было тихо, издалека доносился лишь крик козодоя.

— Кто мог включить свет? — шепотом спросила Сэмми. — Мы ведь здесь не были.

— Они сюда приходили, — ответил Джейк. — Элли, мама и Шарлотта. Я видел, как в разгар веселья они ускользнули на эту тропу.

— Ну, твоя мама, по крайней мере, не станет привязывать к двери пустые консервные банки или писать на кухонном столике баллончиком взбитых сливок: «Молодоженам», а вот Шарлотта может.

Они подошли к двери.

— Подожди, — сказал Джейк, когда она взялась за дверную ручку, распахнул дверь и легко подхватил ее на руки.

— О, — смущенно улыбнулась она, — я и забыла, что есть такой обычай.

— Я тоже забыл, в чем его смысл, — сказал он, внося ее в темную, тихую переднюю комнату. — Но он мне нравится.

— Мне все здесь нравится, — прошептала она.

Он отнес ее в спальню; у дверей она нажала кнопку выключателя. Неярко вспыхнула небольшая изящная бронзовая лампа. Огромная кровать была застелена новыми белыми простынями, и в углу лежало аккуратно сложенное одеяло, которое она много лет назад подарила Джейку. По кровати были красиво разбросаны огромные подушки в кружевных наволочках, усыпанные лепестками белых роз.

Джейк положил ее на кровать и сел рядом. Она посмотрела на него.

— Я сделал свое дело, — мрачно сказал он.

— Надеюсь, мы обойдемся без нервных судорог.

— Немножко нервничать — это естественно, — вздохнул он.

— Ты немножко нервничаешь?

— Я? Как-то не думал. Я полный профан в таких делах.

— Страшное дело, — сказала она.

— Страшно, но справимся, — ответил он. Сэмми расхохоталась. Он взял ее за руку. — Давай лучше обойдем дом, посмотрим что да как.

— Давай, — согласилась она.

Они с облегчением поспешили в комнаты, включая свет, осматриваясь, опять выключая. На кухонном столе лежала записка. «Еда» — и стрелочка, ведущая к холодильнику. Почерк был круглый, Шарлоттин. Сэмми открыла холодильник и ахнула, глядя на ряды судков, горшочков и кастрюлек, на целиком зажаренную индейку и огромный запеченный окорок.

— Они, наверное, думают, что мы здесь будем только есть и… А в самом деле, мысль неплохая.

— Смотри, — сказал Джейк. На столике стояло ведерко со льдом, а в нем — бутылка шампанского. Рядом два роскошных хрустальных бокала и открытка. Джейк взял открытку. — «С любовью от Элли», — прочел он. — Я думаю, Шарлотта приготовила еду, Элли — шампанское, а мама — постель. Но я рад, что там не нашлось пояснений.

Сэмми слабо кивнула.

— Постель — не то место, где хочется найти весточку от мамы. Ну что ж, мы можем есть, пить и веселиться. Давай выпьем шампанского.

— Отличная мысль. — Он вынул бутылку изо льда и стал внимательно изучать обернутое фольгой горлышко. — Ни разу в жизни не пил шампанского. Я вообще почти не пью.

— Я тоже. — Сэмми прильнула к нему. — Я думаю, надо развернуть фольгу и вытащить пробку. Направив ее в потолок, чтобы она не полетела в нас, когда выскочит.

— Я не могу даже открыть бутылку шампанского, — качая головой, с отчаянием сказал он. — Какая ужасная ночь!

Сэмми взяла его за руки.

— Главное, направь свою пробку куда надо, и все будет в порядке.

Он снова начал смеяться и посмотрел на нее так, что она покраснела.

— Ну вот, я краснею, — кокетливо сказала она. — А я не люблю краснеть.

— Твое лицо прелестно порозовело.

— Ты не видишь всего остального.

И тут шутки кончились. Они вдруг замолчали, но это было молчание, наэлектризованное сильными чувствами.

— Давай выпьем шампанского потом, — сказал он. Она кивнула.

— Сейчас я все равно не смогу сделать ни глотка. Они погасили свет и вернулись в спальню. Джейк положил руку ей на плечо, и она вздрогнула.

— Я думаю, — громко сказал он, словно проповедуя перед толпою, — я думаю, мы сначала разденемся и ляжем в постель, и выключим свет, и… немного поговорим.

— Ты читаешь мои мысли, — повторила она в который раз.

Он посмотрел на нее с невыразимой мукой.

— Готов поспорить, ты сшила специальную ночную рубашку.

— Атласную, с кружевной оборкой. И такой же халат. И такую же пижаму для тебя. — Она взглянула на него исподлобья. — Без кружев.

— И на том спасибо.

— Это все под матрацем. Я припрятала еще в тот день, когда обмеряла окно для занавесок.

Она откинула простыни и достала из-под матраца рубашку, и халат, и пижаму, разложив все на кровати. Потом снова полезла под матрац.

— Это мой ловец снов, — сказала она, любовно погладив подарок Джейка, и повесила его на столбик кровати.

Они посмотрели друг на друга так, что всякая неловкость исчезла. Раскрыв объятия, он шагнул к ней, и она бросилась к нему на грудь, покрывая его лицо короткими быстрыми поцелуями.

Через несколько минут ее свадебное платье и черный костюм Джейка валялись на полу, рядом с атласной рубашкой, халатом и пижамой. Сэмми лежала в объятиях Джейка, розовые лепестки запутались у нее в волосах; ночь таяла в жарких ласках и страстных шепотах. И не было ничего легче в ее жизни, чем любить его.

Александра металась по тихим темным комнатам Хайвью — ее великолепного каменного замка с башенкой, отвоеванного у жизни посредством брака с Уильямом и уже пятнадцать лет после его смерти заполняемого дорогостоящей роскошью в ее вкусе.

Оррин уехал. Она отослала его. Он не понимает ее горя, ее обиды. Он устал слушать про ее непокорных племянниц, устал создавать видимость цивилизованных отношений между ней и Тимом, которого она наказала за то, что он позволил себе потерять голову с Шарлоттой, запретом появляться на Хайвью.

Она подозревала, что Оррин втайне рад, что Саманта наконец выйдет замуж за Джейка. Он надеется, что их свадьба положит конец небольшому кризису, который отвлекает ее от их дел, от достижения их общих целей.

Но эта проклятая свадьба превратила владевшие ею подавленность и разочарование в черную ярость.

Ее зеленый шелковый халат распахнулся, обнажив красные рубцы — в бессильной злобе она расцарапала себе грудь. С тонким черным кнутом в руке она металась по дому, круша все, что попадалось ей под руку.

В вестибюле она сбросила на пол хрустальную вазу с цветами, и серебристые осколки разлетелись по итальянским изразцам.

Джейк прикасается к ее бесценной Саманте, пачкает ее, отдаляя все больше и больше от жизни, для которой она создана, от жизни, которую Александра ей приготовила. Александра двинулась в комнату, смахнув с черного мраморного столика бесценную лампу от Тиффани.

В столовой она вдребезги разбила подсвечник с изящными хрустальными подвесками, смела с каминной доски все фарфоровые статуэтки и с грохотом перешвыряла на пол чашка за чашкой серебряный чайный сервиз восемнадцатого века.

В библиотеке она с яростью повышвыривала из шкафов тяжелые тома.

Наконец в спальне она в изнеможении упала на колени посреди изорванных девических фотографий ее и Франни, разбитых ламп, изорванного в клочья белья, обрывков детских книжек — свидетелей безрадостного детства и отрочества Тима. На огромном восточном ковре перед ней лежали обломки ее жизни.

Нет, у нее не бывало поражений. И это еще не поражение. Она будет выжидать, думать, строить планы. Она найдет способ наказать Джейка и все его семейство за то, что они у нее отняли.

Глава 20

— Знаешь, — сказал отец, берясь за рукоятку топора Джейка, — я не хотел бы пришивать тебе пальцы.

Джейк отсутствующим взглядом посмотрел на огромную гору наколотых дров и небольшую кучку поленьев, ожидавших своей очереди. Он и не заметил, что работает слишком быстро. Так, что даже Бо, забившись под крыльцо, смотрел на него с испуганным любопытством.