Глава 1

Гостиная старого фамильного особняка Вандервееров на Хайвью превратилась в потрясающую великолепием свадебную часовню: белые атласные драпировки в виде арок, огромные белые вазы с цветами, белая деревянная решетка, увитая гирляндами белых орхидей, в конце прохода между рядами белых деревянных стульев. Свадьба судьи Вандервеера стала событием в жизни города: многие годы здесь не происходило ничего подобного.

Жизнь в Пандоре текла неторопливо. Чужих здесь не приваживали. Местные жители весьма ревниво относились к своим родословным и редко спускались на равнину в поисках невест. Как индейцы, так и белые они смотрели на остальную Северную Каролину свысока.

Невеста, окутанная облаком белой фаты и немыслимым количеством шитого жемчугом белого атласа плыла по проходу, прекрасная, как Дорис Дэй.

Стоявшая напротив Сара Вандервеер Рейнкроу вдруг покачнулась и судорожно вцепилась в свой букет, как будто начисто хотела уничтожить ни в чем не повинные, орхидеи. Взгляд ее буквально впился в шествовавшую мимо невесту ее брата, которая вот-вот должна была стать его женой и войти в семью Вандервееров, так гордящуюся своими традициями.

На подвенечном платье Александры Дьюк красовалось длинное ожерелье, в котором мерцал заключенный в роскошную золотую оправу великолепный рубин, «Звезда Пандоры».

Саре вдруг стало жарко, словно розовая кисея и шелк ее платья превратились в пуховое одеяло. «Мой рубин. Дар предков моего мужа. Как мог Уильям отдать его ей?! Нет, нет, нет, — даже не предупредив меня, безо всяких объяснений? Это, должно быть, какая-то ошибка». Голова у нее кружилась. Не мог же ее брат пренебречь тем, что во многих поколениях семьи рубин «Звезда Пандоры» переходит по наследству только к женщинам их рода.

Но он смог.

Вандервееры и Рейнкроу просто не знали, как понимать происходящее. Дьюки отвечали неловким каменным молчанием. Рэйчел Рейнкроу так уставилась на Александру, словно у той выросли рога и хвост.

Сара впервые видела свою свекровь в таком волнении.

Сара посмотрела на мужа.

В черном смокинге, он стоял под гирляндами орхидей рядом с ее братом — крупным, рыжеволосым, краснолицым, суровым, и на фоне Уильяма выглядел необычно, болезненно красивым. Его темные глаза были устремлены на Сару. Казалось, Хью так же ошеломлен предательством Уильяма, как и она сама.

В напряженной тишине священник откашлялся. Сара послала будущей невестке испепеляющий взгляд. Александра ответила таким же.

А через пять минут Александра Дьюк стала Александрой Вандервеер, совершив тем самым гигантский скачок вверх по социальной лестнице.

Двери зала закрылись; гости, полные смущения и любопытства, выходили в холл. Уильяму явно было не по себе, он отводил глаза, стараясь не встречаться взглядом с Сарой, но держался твердо. Его жена, прижимаясь к его плечу, изящным жестом поднесла руку к виску, изображая недоумение.

— Мне не пришло в голову, что Александра наденет это ожерелье сегодня, — резко сказал Уильям, надеясь предупредить долгие и неуместные, на его взгляд, объяснения.

— Ах, Уильям, дорогой, — Александра была само смирение. — Ты ведь говорил, что Сара поймет. Я была уверена, что вы все обсудили после обеда в честь нашей помолвки.

— Я рассчитывал, что это вполне можно оставить на потом. Поговорили бы после свадебного путешествия. Стоит ли придавать значение? — Уильям, нахмурившись, смотрел в сторону. — Произошло недоразумение. Я виноват.

— Ты позволил ей уговорить себя, — почти выкрикнула Сара, указывая на Александру. — Ты не мог оскорбить меня сильнее.

В глазах Уильяма стояли слезы.

— Я думал… — Он откашлялся и беспокойно посмотрел на Сару. — Я думал, что поскольку наши родители умерли и лишь мы двое им наследуем, то фамильные драгоценности отходят к тому, кто носит родовое имя. Ты никогда не проявляла интереса к этому рубину. Все эти годы он пролежал в моем сейфе — ты всегда была безразлична к украшениям…

— Кто говорит об украшениях?! Речь идет о традициях нашей семьи. — Сара обернулась к Хью, который угрюмо и настороженно стоял рядом с ней, сильной рукой чуть касаясь ее спины в знак безмолвной поддержки. — И о традициях семьи Хью.

— Уилл, я не знаю человека честнее тебя, — мрачно сказал Хью. — но сейчас ты не прав. И по отношению к Саре, и по отношению ко мне. Мои предки дали этот рубин твоим. У Вандервееров он всегда переходил от матери к дочери. Камень принадлежит Саре.

— Уильям, я вовсе не хочу, чтобы твоя сестра ревновала, — сдавленным голосом произнесла Александра. Ее пальцы скользнули по ожерелью, нащупывая застежку. — Я отнюдь не собираюсь красть ваши фамильные драгоценности. Просто я очень горда тем, что стала твоей женой, горда тем, что теперь я тоже Вандервеер. Когда ты показал мне этот рубин, я поняла, как много он для тебя значит. — Губы ее дрожали. — Для меня он символ очень почтенного, славного древнего рода, частью которого я хотела стать. — Она расстегнула ожерелье. — Вот. Пожалуйста. Сара, возьми его.

Но тут Уильям, со слезами на глазах слушавший ее, перехватил руку Александры.

— Нет! — сказал он, и взгляд его остановился на Саре. — Сестра, я вырастил тебя и воспитал, я делал все, что мог, я поставил крест на своей мечте посмотреть мир. И сейчас я прошу тебя только об одном — не надо колоть мне глаза традициями семьи, поскольку я поддержал лучшую из всех семейных традиций. Я исполнил свой долг. Ты — моя сестра, я люблю тебя. Но я люблю и Александру, я ввел ее в нашу семью, и отныне она с нами. Ты должна это понять.

— Ты думаешь, я не хотела, чтобы ты женился? — задохнулась от возмущения Сара. — Видит бог, нет. Но не на женщине, которая сознательно сеет вражду между тобой и теми, кто тебя уважает.

— Вражду сеешь ты, сестра. Ты испортила день моей свадьбы, и весь город это запомнит. Ты омрачила этой ссорой счастливейший день моей жизни.

Ошеломленная его предательством, Сара, прижав руку к груди и еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать от отчаяния, обратилась к Александре:

— Зачем ты вышла замуж за моего брата? Ведь в колледже у тебя был богатый выбор.

— Я должна объяснить, за что я полюбила твоего брата? Он больше, чем просто мужчина, он джентльмен — другого такого я не знаю. Как ты можешь подозревать меня в дурных намерениях, за что?! Я люблю его.

— Ложь. Это Уильям безумно в тебя влюблен, — обреченно покачала головой Сара, — любовь слепа, ты любишь не моего брата — а его имя, его положение в обществе, его деньги. И, надевая наши фамильные драгоценности, которые тебе не принадлежат, ты просто хочешь показать всем, чего ты достигла. Конечно, теперь ты поднялась на такие вершины респектабельности, куда всем Дьюкам с их фабриками ходу нет. Пусть хапают деньги, выматывая душу из своих рабочих. Ты теперь всем покажешь, что ты больше не Дьюк. Вот зачем тебе мой брат и мой рубин.

— Боже, прекрати сейчас же! — закричал Уильям. — Это невыносимо! Сара, немедленно извинись!

Сара, казалось, была просто уничтожена.

— Я родилась и выросла в этом доме. В этой самой комнате мать рассказывала мне легенду о «Звезде Пандоры» и говорила, что настанет день, когда камень будет принадлежать мне. Так вот, пока этого не случится, ноги моей не будет в этом доме.

Угол рта Уильяма беззвучно дернулся. Уильям разрывался на части, и видеть это было мучительно. Александра коснулась его руки, и он отвел глаза от Сары.

— Я сделал то, что считал нужным. Пожалуйста, постарайся отнестись к этому с уважением.

— Не могу. — Она направилась к выходу.

— Хью, останови ее, — Уильям двинулся было за ней, но тотчас остановился, переводя взгляд с сестры на жену. Александра умоляюще смотрела на него.

— Она права, — непримиримо произнес Хью и пошел к дверям вслед за Сарой.

Мать Хью занимала почетное место посередине заполненного народом холла. Невысокая, полная, спокойная, на коленях — огромных размеров сумка. Поверх узла седеющих черных волос красовалась диковинная голубая шляпка, украшенная одним-единственным желтым нарциссом. На шее висело с полдюжины ниток бус из гранатов и розового кварца — все эти камни она нашла сама в здешних горах.

Она искоса взглянула на Сару и Хью, и ее живые черные глаза почти исчезли в складочках морщин.

— Камень остался у этой женщины? Хью утвердительно кивнул.

— Тогда она воровка. А Уильям — дурак, — во всеуслышание заявила мать Хью.

Рэйчел Рейнкроу была дочерью индианки и белого инженера, который оказался в этих краях во время Великой депрессии, в рамках осуществления проекта Рузвельта по строительству автомобильных дорог, и исчез, так и не успев дать ей свое имя. У нее был поразительный нюх на камни — она обладала необъяснимой, прямо-таки сверхъестественной способностью находить все, что блестит. Многие годы она снабжала ювелиров Пандоры местным сырьем великолепного качества. Несколько ее особо выдающихся находок оплатили обучение Хью в медицинском колледже.

В городе очень серьезно относились ко всему, что она говорила. И среди старожилов репутация Александры сразу же оказалась серьезно запятнанной.

Сара поймала жалобный взгляд младшей сестры Александры, Франни. Франни Дьюк, маленькая, светловолосая, была натурой увлекающейся и романтической, эта необычно добрая девушка резко отличалась от остальных Дьюков. Если бы Сара смогла выбирать невестку, конечно бы, ей оказалась бы Франни. Но, увы, она не обладала яркой кукольной красотой своей сестры. Как жаль, что тихий и ласковый закоренелый холостяк Уильям влюбился не в ту из сестер Дьюк, которая могла бы дать ему счастье.

— Прости, Сара, — тихо сказала Франни, как будто еще можно было что-то спасти.

Сара ничего не ответила, лишь покрепче закусила губу, чтобы не расплакаться на людях. Хью, приобняв за плечи, повел ее к выходу. Она посмотрела на него полными слез глазами.

— Я не ревнивая и не жадная. Дело ведь не в рубине — ты ведь понимаешь?

— Я люблю тебя, — ответил Хью. — Поедем домой.

Франни поднялась в верхнюю спальню, где Александра переодевалась в дорожный костюм. Ее сестра была одна. Она стояла перед огромным, во весь рост, зеркалом, стройная и совершенная, как античная статуя. На шее ее болталось ожерелье с рубином. Больше на Александре не было ничего, кроме белых шелковых трусиков и лифчика со столь заостренными чашечками, что, право, такими можно было и проткнуть, если поплотнее прижаться. Франни всегда казалось, что сестре досталась вся сила духа, отведенная им на двоих. Она трепетала перед несгибаемой волей сестры. А Александра то защищала ее, то отталкивала — и так всю жизнь.

Франни была паршивой овцой — робкая маленькая мечтательница, совершенно негодная для того, чтобы упрочить положение своей семьи, поймав в сети представительного мужа, — а именно для такой миссии готовили и ее, и Александру.

Александра беззвучно плакала; по ее лицу катились слезы, полосами смывая розовые румяна со щек. Франни уже не помнила, когда в последний раз видела сестру в слезах. Услышав, как хлопнула дверь, Александра быстро вытерла слезы, нахмурилась и повернулась на стуле.

—Чего тебе?

Франни набрала в грудь воздуха:

— Ты поступила неправильно.

Вот. Сказала. Впервые в жизни преодолела инерцию безволия и выступила против сестры. И, подобно булыжнику, перевалившему вершину горы, набирая обороты, понеслась дальше.

— Я теперь вижу тебя насквозь, — на одном дыхании продолжала Франни. распрямив спину и уперев руки в бока. — Все, что ты делаешь, вроде бы невинно, но ты всегда думаешь в первую очередь о себе. Ты… ты заставила судью Вандервеера отдать тебе этот рубин, эту фамильную драгоценность. Ты же точно знала, что он не должен быть твоим. И тебе совершенно нет дела, что ты поссорила его с Сарой.

— Ах вот как! — Александра откинулась на спинку стула. — Никому нет дела до моего счастья. Так почему я должна переживать оттого, что сделала несчастным кого-то?

Франни опустилась перед ней на корточки и неловко коснулась ее руки.

— Ты знаешь, я всегда беспокоюсь о тебе. Но мне казалось, что брак с судьей Вандервеером — это именно то, чего ты хочешь.

Александра горько рассмеялась и накрыла руку Франни своей.

— Ты живешь в своем мире — книги, мечты. Тебе легко говорить. Ты даже отдаленно не представляешь себе, что происходит, да?

— Я знаю, что ты не вышла бы за него замуж, если бы не хотела.

— Как ты не понимаешь? — Александра стиснула руку сестры. — Я хочу стать кем-то. Так меня воспитали: или девушка удачно выходит замуж, или она никто.

— Ты говоришь совсем как мама и папа. — Франни высвободила руку, задумчиво продолжая: — Но существует ведь и многое другое. Женщину нельзя мерить только лишь положением, которое занимает ее муж.

— Черт возьми, Франни, ты как дитя, ей-богу, а чем же еще нас мерить? Я хотела пойти на юридический. Ты помнишь, что мне сказали? «Это ничего тебе не даст, это пустая трата времени, забудь об этом». Конец дискуссии. Брось! Это мужчины могут выбирать. У женщины же только одна возможность — взять все, что можно, пока не растолстела и не покрылась морщинами, так что никто и не взглянет, и воспользоваться этим в полной мере. Что ж, это я и собираюсь сделать — и никому не советую мне мешать.

Франни чуть подалась назад, в изумлении глядя на сестру.

— Так, значит, ты и правда уговорила судью Вандервеера дать тебе этот рубин.

— Черт возьми, конечно! Чтобы доказать, что я могу. И уже никогда не выпушу его из рук. — Она потрясла сжатым кулаком перед носом Франни. — Сара Рейнкроу и так имеет больше, чем заслуживает. Никто не запрещал ей делать что хочется. Боже мой, она вышла замуж за того, кого любила, несмотря на то, что ее избранник — индеец!

— Так ты хотела поссорить своего мужа с его сестрой?

— Я хотела, чтобы он делал то, что я велю ему делать. Отныне будет только так. Это единственное, что может женщина, и я не намерена от этого отказываться.

— Ты не любишь его! Ты поклялась в любви к нему и солгала!

— Ему это без разницы. Он хотел меня — он меня получил.

— Нет, он тебя любит. По-настоящему любит.

— Оставь, ему сорок лет — какая любовь в таком возрасте! Черствый хлебушек. Важно, что он может меня иметь, а за это надо платить

Шок, охвативший Франни, прошел. Глаза ее пылали праведным гневом. Она встала и тихо произнесла:

— Я все знаю про этого студента, Оррина Ломакса. Я знаю, что ты даже после помолвки бегала к нему на свидания. — Сутуля плечи, она неуверенно повернулась к двери. — Почему ты не вышла замуж за него? — Это прозвучало громче самого неистового крика.

Александра молчала. Ее глаза вновь наполнились слезами.

— У Оррина полно амбиций, но нет ни денег, ни положения. Если бы я вышла за него замуж, мне пришлось бы продать даже лошадей.

Лошадей?! Александра безумно любила верховую езду, два ее арабских скакуна были самых благородных кровей. Она холила, нежила и лелеяла своих несравненных красавцев, но выходить замуж за нелюбимого, чтобы иметь возможность содержать лошадей? Франки в унылом недоумении покачала головой.

— Ты любишь Оррина и выходишь замуж за другого, чтобы сохранить своих лошадей? Это же… это же… — Франни просто не находила слов.

Александра рассердилась:

— Думаешь, твое будущее окажется другим. Полагаешь, ты сможешь делать то, что тебе нравится?

— Во всяком случае, постараюсь.

— Франни, Карл Райдер — это первый урок реальной жизни, и тебе еще предстоит великое множество подобных неприятных открытий.

Франни во все глаза уставилась на нее. Даже простое упоминание о Карле Райдере болезненно отозвалось в ее сердце.

— Что ты имеешь в виду? — слабым, прерывающимся голосом спросила она.

— Ты что, вправду так глупа или притворяешься?! Мама с папой устроили так, чтобы твоего солдатика убрали подальше. Неужели ты всерьез думаешь, что они позволят тебе якшаться с сыном фабричных рабочих? Ты можешь все, что угодно, говорить о социальном равенстве и сколько угодно воротить нос от наших денег, называя нас снобами, ты можешь разливаться соловьем насчет свободы и братства, пока не посинеешь, но на самом деле ты ничего не можешь. Ты даже не представляешь, на что замахиваешься. Когда тебе исполнится столько лет, сколько мне сейчас, они так же принесут на алтарь респектабельности и твою судьбу. Я выбрала для себя наилучший вариант, и ты сделаешь то же самое.

Франни прислонилась к двери и ухватилась, чтобы не упасть, за ее холодную хрустальную ручку.

— Они избавились от Карла?

— Разумеется, избавились. И так будет с каждым, кто не подходит Дьюкам. Они угрожали, что лишат меня наследства, стоило мне лишь заговорить о браке с Оррином. И если я ничего не смогла с ними поделать, то почему, скажи на милость, ты думаешь, что это удастся тебе?

— Но… но почему ты так беспокоишься о том, что они лишат тебя наследства?

— Потому что я не хочу быть никем, дурочка. Я не желаю бороться за сколько-нибудь сносную жизнь в дешевой квартирке вместе со студентом-юристом, чтобы меня считали идиоткой!

По спине Франни пробежал ручеек холодного пота. Она открыла дверь, уже собиралась уходить, но оглянулась и несчастными глазами посмотрела на сестру.

— Я не хочу потерять Карла. И я не собираюсь становиться такой, как вся наша семья. Пропади они пропадом — успех любой ценой и это ваше вечное: «Подумай, как ты будешь выглядеть в глазах других». Просто ты выбрала легкий путь, — прошептала Франни. — Ты сама это знаешь и потому плачешь.

Александра провела рукой по заплаканным глазам — этот горестный полудетский жест на мгновенье приоткрыл ее истинную незащищенность перед жизнью. Но когда она опустила руку, взгляд ее был тверд.

— Главное — не раскрывай моих тайн, Франни. А об остальном я позабочусь сама.

Франни слабо улыбнулась, уходя в дверной проем, как в другую жизнь.

— Ты ведь моя сестра.

И, произнеся эти слова как клятву, она убежала, оставив Александру в одиночестве.

Франни задумчиво бродила по саду между цветущими азалиями. Сад растянулся вверх по склону, огни Хайвью остались далеко внизу. Там празднично сиял полный музыки дом, где Дьюки танцевали с Вандервеерами, демонстрируя друг другу безукоризненную вежливость. Александра с мужем уехали час назад в сверкающем «Эдзеле», осыпанные рисом и конфетти. В сердце Франни глубоко запечатлелся прощальный образ сестры — улыбающаяся, стройная, в ореоле светлых волос, как ангел, спустившийся на грешную землю, — и кровавая капля рубина, поблескивающая в глубоком вырезе жакета.

Теперь Франни хотелось побыть одной, чтобы поразмыслить о сказанных Александрой словах, о Карле Райдере. Они познакомились год назад на танцевальном вечере Прогрессивного клуба юных леди. Было такое элитарное увеселительное заведение в их городе. Клуб исполнял свой гражданский долг, организуя досуг молодых лейтенантов из Форт-Брэгга.

Карл не был лейтенантом; он был сержант — водитель автобуса. Клубные матроны хотя и разрешили ему присутствовать на танцах, но пребывали в сильном беспокойстве. Этот юноша не мог составить достойной партии для прогрессивных юных леди. Происхождение подкачало.

Действительно, он был всего лишь осиротевшим сыном фабричных рабочих и довольно рано остался без родителей. В восемнадцать лет, четыре года назад, он пошел в армию и любил ее искренне. До сих пор у него было одно стремление в жизни — быть солдатом. Но когда он увидел Франни у противоположной стены танцевального зала, все изменилось в одно мгновение. Она сидела за журнальным столиком и, никем не замечаемая, в отчаянии пыталась читать. Он подошел, весь затянутый и начищенный, холодный и вежливый, поклонился и сказал: «У вас печальные глаза, мисс».

Это была взаимная любовь с первого взгляда — они ухитрялись встречаться тайно, пока ее родители не застукали их и не положили конец этому бесперспективному роману. Они сказали, что Дьюкам негоже водиться с фабричными рабочими — словно Карл навеки обречен быть фабричным рабочим просто в силу своего происхождения.

Когда его перевели в Форт-Бенин, в Джорджию, она поклялась, что его не забудет. Каждую неделю она получала от него письма — их успешно скрывала от родителей сочувствующая ей домоправительница, и Франни бесконечно вчитывалась в его простые, серьезные, аккуратно выведенные слова.

Она не знала, увидит ли его когда-нибудь снова.

А узнав, что родители просто все подстроили, чтобы убрать его из ее жизни, она возненавидела их.

— Франни.

Откуда-то из темноты, из-за гряды кустов можжевельника, послышалось ее имя. Ее имя, произнесенное низким голосом Карла. Она кинулась к нему, удивленная, испуганная и счастливая. Обнявшись, они стали жадно целовать друг друга.

— Что ты здесь делаешь, Карл? — прошептала Франни. Он был в гражданском. — Ты ведь не дезертировал, правда?

— Разумеется, нет. Что же, по-твоему, я за человек? Я в отпуске, Франни. У меня отпуск на неделю. Я взял напрокат машину и мчался целый день, без единой остановки от самой Джорджии. Я должен был тебя увидеть. Меня переводят в Германию.

— О нет!

Он опустился на одно колено и взял ее руки в свои.

— У нас не слишком много времени. Я понимаю, это безумие, но… поедем со мной. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

Как?! Вот так сразу?! А что, собственно, ждет ее здесь? Через год — колледж. Хорошо бы, конечно, изучать философию, но родители уже сказали свое твердое «нет», ибо всякая философия от дьявола и уж, несомненно, дело не обойдется без коммунизма. Они, похоже, вообще считали ее ни на что не годной — ни тебе особой красоты, ни хваткости Александры. Да и никакого желания рваться вперед и брать призы на этих вечных скачках. Но дело даже не в этом — главное, она безумно любила Карла Райдера.

— Я согласна… Да… — Она встала на колени рядом с ним и поцеловала его. Карл откинул голову, словно бы собираясь издать ликующий вопль, она закрыла ему рот ладошкой. — Но как же нам поступить? — спросила она задумчиво, вроде бы обращаясь к самой себе. Карл пробормотал, целуя ее ладонь:

— Сейчас я пойду и скажу все твоим родителям. Вот так! И пусть они сколько угодно орут и катят бочки на мое происхождение — слава богу, в Штатах защищены все права и все свободы. Ну, черт возьми, Франни, нам с тобой от этой страны только-то и нужно, что право пожениться.

Эта его вполне возвышенная, но несложная идея насчет конституционных прав ни в коей мере не была ответом на ее вопрос, но Франни любила его манеру смотреть на вещи, она любила его до самого донышка его честной звездно-полосатой души.

— Нет, нет, нет. Ты не понимаешь. — Она схватила его за руку, чтобы не допустить непоправимого. — Они посадят меня под замок, а тебя выгонят, а когда снова отопрут дверь, ты уже будешь говорить по-немецки, как чистокровный немец.

— Я не трус. Я не хочу увозить тебя тайно, как вор…

— Перестань, пожалуйста. — Она ласково взяла его лицо в ладони. — Я люблю тебя. Если ты действительно хочешь на мне жениться, надо бежать. Прямо сейчас. Поверь мне, другого пути нет. Мои вещи в мотеле, в городе. Мы там остановились в одной комнате с тетушкой и двоюродными сестрами, но у меня есть ключ.

Он нахмурился.

— Франни, если я поступлю таким образом, скажут, что у меня не хватило смелости сделать все как надо. Ведь твои родители и так уже думают, что я охочусь за деньгами Дьюков.

— Ты должен быть выше этого. Надо действовать быстро. А родителям я, конечно, напишу потом, когда будет безопасно. После того, как мы поженимся. Тогда они уже ничего не смогут поделать. — Она твердо посмотрела на него. — Я слишком люблю тебя, чтобы рисковать потерять снова. И если ты любишь меня столь же сильно, давай не упустим этого шанса.

Он серьезно, не перебивая, выслушал, потом вздохнул и сказал:

— Ты уверена, Франни?

— Да. А ты?

— Я-то был уверен с той самой минуты, когда впервые тебя увидел. Тебе будет хорошо со мной. Я не злой, я не пью, я трудолюбивый, и я…

— Я знаю.

— Но вряд ли мы когда-нибудь будем богаты, Франни. Зарплата сержанта…

— Я ненавижу богатство.

— Не сходи с ума.

— Я схожу с ума от тебя.

Он поднялся на ноги и помог встать ей; оба серьезно, с пониманием посмотрели друг на друга.

— Я хотел, чтобы у нас была такая же свадьба, как эта, — продолжал он. — Ты тоже достойна всего, что есть у твоей сестры.

Франни передернула плечами.

— Надеюсь, что нет, — ответила она и взяла Карла за руку. Они исчезли в темноте, и Франни ни разу не оглянулась.

Сара лежала, крепко прижавшись к Хью, но даже его объятия и мирная, уютная темнота их спальни не могли ее успокоить. Она прислушивалась к привычным звукам старого бревенчатого дома — тихое поскрипывание дубовых потолочных балок под крышей, стрекот весенних сверчков за окном, слабое, едва слышное бормотание радиоприемника Рэйчел, доносящееся из ее спальни.

— Хью погладил жену по плечу. Доктор Хью Рейнкроу. Какая замечательная у него профессия! Когда они поженились, в городке было множество сплетен. «Конечно, он гордость своей расы, но…» Сара их просто не слушала. Он любил ее так же сильно, как она его, а это редкостное счастье.

Сара теснее прижалась к мужу, к его сильному телу, ощущая ладонью, как медленно вздымается и опускается его грудь. Он гладил ее по голове, и каждое его прикосновение уносило частичку ее печали. Сара думала о том, что в истории городка Пандоры дружба между Вандервеерами и Рейнкроу заслуживает особого внимания. Рубин «Звезда Пандоры». Две семьи, две культуры, один символ верности — вот уже больше ста двадцати лет. Могло случиться так, что в Пандоре не осталось бы Рейнкроу, если бы Вандервееры не помогли им, когда индейцев перемещали в резервации.

Рубин был даром благодарных Рейнкроу. Многие поколения Вандервееров хранили этот камень, передавая его от матери к старшей дочери, а если дочери не было — то к племяннице.

Через год, когда ей исполнится двадцать один, рубин должен был перейти к ней. А теперь этого не будет.

Мысли Сары обратились к женщине, которая завладела ее братом и ее рубином. Родни у Александры Дьюк было больше, чем у собаки блох. У них водились деньги, и немалые, но в респектабельности им было отказано, и они это знали. Они любили намекнуть, что состоят в отдаленном родстве с табачной династией Дьюков, основавшей в городе университет, однако всем было хорошо известно, что это лишь желаемое, но никак не действительное. Клан Дьюков, к которому принадлежала Александра, разбогател за счет ткацких фабрик и нищенского жалованья своих рабочих. Произошло это в годы Великой депрессии. Самые страшные вспышки забастовок в истории штата случились именно на ткацких фабриках Дьюков.

Местные жители еще не забыли о том, как это было. Угрозы, избиения, прямой шантаж. Для Сары мысль о том, чтобы владеть жизнью других людей, — как и о том, что ее жизнью может кто-то владеть, — казалась чудовищной. Подобная несправедливость была просто вопиющей. Так что нынешнее нелицеприятное мнение города о Дьюках опиралось на всем известные факты.

Кроме того, Дьюки жили на равнине. В глазах горцев это означало отсутствие определенной стойкости и выносливости. Жизнь в больших городах со всякого рода удобствами казалась легкой и безопасной по сравнению с тем существованием, которое вели горные кланы. И теперь Дьюки начали путь наверх — во всех смыслах этого слова. Но Саре не хотелось, чтобы ее брат, судья Уильям Вандервеер, служил им лестницей.

Уильям был почти на двадцать лет старше ее — робкий с женщинами, склонный к научным занятиям, бесконечно чистый и честный. Их родители умерли, когда она была совсем маленькой; Уильям ее воспитал, заменил ей отца. Она с грустью подумала, что Уильям отказался от многого в своей жизни, а теперь, когда она стала взрослой и вышла замуж, утраченных лет ему уже не вернуть. Слишком поздно.

Глубокий голос Хью, полный сочувствия, отвлек ее от этих грустных размышлений.

— Стоит ли этот камень того, чтобы из-за него ссориться с братом?

Сара вздохнула:

— Как я посмотрю в глаза нашим детям, если даже не попытаюсь бороться зато, что принадлежит им?

— Сара, когда у нас появятся дети, они сами решат, что для них важно, а что нет. А тебе предстоит решить это сейчас и, насколько я понимаю…

— Лучше бы ты внимательнее слушал свою маму. Она говорит, что этот камень не простой. Он не должен уходить в чужие руки. Она понимает в таких вещах.

Хью нежно поцеловал жену.

— Знаю, знаю, — забубнил он глуховатым голосом, передразнивая манеру речи своей матери. — Но я пользуюсь настоящими лекарствами, потому что признаю их действенность. Я не могу быть одновременно по обе стороны дороги. Если я начну колдовать и воскурять табак четырем ветрам, когда ко мне в кабинет приходит больной, то я, вероятно, потеряю практику. И лишусь своей лицензии врача. Старые пути никуда не приводят, дорогая.

От усталости и подавленности у нее вырвалось:

— И поэтому ты на мне женился? Чтобы идти вперед?

Он приподнялся на локте и сверху посмотрел на нее. В его глазах резко сверкнул отблеск лунного света. Хотя он был самым нежным и любящим человеком в мире, редко сердился, быстро прощал, — сейчас он рассердился, и сильно.

— Когда после нашей свадьбы я приехал в Ковати, один из мальчиков Кихоти проколол мне шину. Проколол мне шину, хотя мой брат погиб в Корее, сражаясь в одном взводе с его дядей. Моя собственная тетушка Клара швырялась в меня бобами, стоя на пороге собственного дома.

— Ты мне этого не рассказывал, — прошептала Сара.

— Потому что я не хотел тебя расстраивать. Я и сейчас не хочу, чтобы ты ссорилась с братом из-за этого проклятого рубина. Право, лучше будет терпимее отнестись к Александре, какая бы она ни была…

— Ведьма. Она ведьма, — прошипела Сара. — Твоя мама знает, что ведьмы существуют, и я ей верю.

— Она просто жаба, насколько я понимаю.

— Ох, Хью. Я гляжу на нее и вижу, что Уильям погиб, его уже не спасти. — Она помолчала немного и, справившись с отчаянием, продолжала: — Он настолько старше меня — с тех пор, как родители умерли, он был мне скорее отцом, чем братом. — Ее голос окреп. — Я уверена, она нарочно хотела поставить его в неловкое положение, Хью. Он ослеплен ею и ничего не желает замечать. Если я позволю ей сожрать и меня тоже, я тем самым помогу ей уничтожить его окончательно. Нет. Я не буду делать вид, что это неважно.

— Я понимаю, но…

— Нет, не понимаешь. Я беременна. Потрясенный в первый момент, Хью привлек ее к себе и поцеловал. Они шептались друг с другом, и тихая радость постепенно вытесняла все неприятности этого долгого дня. Через некоторое время ему даже показалось, что она забыла невольное предательство брата. Нежные прикосновения, поцелуи, легкие улыбки — несомненно, она совсем успокоилась. Он прижал ее голову к своему плечу и счастливо вздохнул. Но она прошептала ему в ухо:

— Твоя мама предсказала мне судьбу. У нас будут близнецы. Этот рубин принадлежит и им тоже.

— Это всего лишь камень, если смотреть на вещи непредвзято. Просто дорогой камень, — сурово прервал ее Хью. Но тут же смягчил тон и прошептал: — Хочу навестить наших малюток и немножко отвлечь их маму, чтобы они могли спать спокойно.

Поглаживая ей живот, он лег сверху. Сара, улыбаясь, обняла его. Хью поцеловал ее в губы.

— Неужели ты хочешь, чтобы их первыми словами были: «Где мой рубин?» — спросил он шепотом.

— Нет. — Сара прижала лицо к его груди и про себя подумала: «Да».

Их городок в Северной Каролине носил то ли имя героини греческого мифа, то ли имя местной ведьмы, то ли был назван в честь обеих сразу. Это смотря на чей вкус.

Сегодня Сара решила, что без ведьмы не обошлось. Это казалось ей предостережением, пришедшим из глубины веков. Она чувствовала, что Александра принесет несчастье им, их детям и всему их роду.

Глава 2

Городок Пандора ютился на небольшом плато в горах Ковати. Высота 5280 футов над уровнем моря — почти миля. Нельзя сказать, что место это было прекрасно приспособлено для жизни. Поэтому высота над уровнем моря более чем вдвое превышала количество жителей — их было от силы две тысячи. Позже домов стало больше.

Первых шотландских, ирландских и голландских иммигрантов привлекли в эти древние горы на западе Северной Каролины слухи о рубинах, чуть ли не валяющихся под ногами. Слухи оказались более чем верны. Пришельцы находили драгоценные и полудрагоценные камни в скалистых берегах рек, в склонах гор, в отвесных стенах вырубленных в горной породе туннелей. Горы изрыли шахтами. За лучшие рудники велись настоящие войны местного значения. Крови пролилось немало. Но легкой добычи хватило лишь на одно поколение, а когда камней практически не осталось, самые сильные из выживших осели здесь, независимые и страстно преданные этой головокружительной красоты пустынной земле, земле свободы.

Индейцев цивилизованно изгоняли из родных мест и тысячами перемещали в резервации. Оставшиеся несколько лет были вынуждены скрываться от федеральных войск. Белые открыли магазины, построили церкви, стали обрабатывать землю по берегам рек, построили лесопилки. После правительственной амнистии те индейцы, что выжили, несмотря на голод и почти поголовное истребление, занялись тем же самым.

Наиболее преуспевшие вступили в смешанные браки и завоевывали свое место под солнцем белых, остальные просто жили, с безумной силой цепляясь за свои клочки земли на такой крутизне, что никто на них уже не претендовал.

Клара Большая Ветвь с той же силой держалась за индейские традиции. Всю свою сознательную жизнь она считала себя целительницей.

Близнецы Рейнкроу были предметом ее профессиональной заботы. Она считала своим долгом дать им надежную защиту от зла, как только они пришли в этот мир, хотя смешанного брака их родителей она не одобряла. В конце концов, она обязана лечить членов своего племени, к которому, пусть формально, принадлежали и младенцы Рейнкроу.

Клара, хмурая от необходимости разрешить тонкую этическую проблему, вслед за Рэйчел Рейнкроу поднималась по каменной лестнице маленькой городской больницы. Разумеется, она обязана это сделать — хотя бы ради Рэйчел, старшей и уважаемой троюродной сестры, которая ее об этом попросила. Опять-таки, какое племя должно назвать этих детишек своими? По древним обычаям, это должно быть племя матери. Но что же делать, если Хью Рейнкроу позволил себе жениться на белой женщине? У белых свои законы, традиция все равно нарушена. Конечно, до конца духов не обманешь, но лучше хоть какая-то защита, чем совсем никакой.

Невысокая, плотная и сильная, в сорок лет Клара была на вершине своей карьеры. Она легко несла на плече тяжелую плетеную сумку со всем необходимым Войдя вслед за Рэйчел в небольшой больничный вестибюль и не обращая внимания на любопытные взгляды медицинских сестер, она задумалась о том, как невежественны белые — ведь священные церемонии не следует проводить в таких безликих помещениях.

— Моего сына сейчас здесь нет, — прошептала Рэйчел на чероки, когда они шли по короткому коридорчику к дверям с надписью «Родильное отделение». — Он поехал домой спать. Сара сказала, что лучше прийти сейчас. Она понимает, как это важно, а он не верит.

Клара сдвинула брови.

— Она мудрая женщина, хоть и не принадлежит к нашему народу.

Услышанное несколько развеяло Кларины сомнения — ведь нельзя не принимать в расчет доброго сердца матери.

Они вошли в небольшую комнату, заставленную цветами. Что ж — это хороший знак. Правда, здесь неприятно пахло чем-то ненужным — вероятно, лекарствами этих белых. Впрочем, неважно, главное, что Клара тотчас поняла, она пришла именно туда, куда нужно. Эта работа как раз для нее. Веснушчатая рыжеволосая невестка Рэйчел лежала в постели и выглядела не лучшим образом. Эта ее слабость могла привлечь злых духов.

— Сядь, — сказала ей Клара, ставя свою сумку на стул.

Сара застонала.

— Миссис Большая Ветвь, двенадцать часов назад мне сделали кесарево сечение.

— Что ж поделаешь. Сядь. Иначе я не смогу помочь тебе.

Сара вздохнула. Клара и Рэйчел помогли ей приподняться и подсунули под спину подушки. Поправляя ее хлопковую ночную рубашку, Клара с удовлетворением мысленно отметила застежку спереди.

— Ты кормишь их сама? — спросила она. Сара засмеялась:

— Да. Аппетит у них лошадиный. Сестры говорят, что я ненормальная, но я не хочу никаких бутылочек.

— Это сестры ненормальные, — уверенно заявила Клара, и измученная Сара нашла силы улыбнуться ей.

— Видели моих деток? Они очаровательны, правда? — Сара указала на две плетеных кроватки у ее изголовья. Клара энергично кивнула и подошла к ним. Увидев, сколько одежек наверчено на детей она в негодовании затрясла головой. Ну ни малейшего понятия у людей. Духи могут подумать, что этим двоим, вообще не выжить.

Она сняла с них крошечные распашонки и чепчики, размотана пеленки и, довольная, прищурилась, сдерживая улыбку. Дело серьезное. Один мальчик, одна девочка. Это просто удача. Надо же, такие бестолковые родители, а такие везучие.

— Ну как? — спросила Рэйчел, беспокойно заглядывая ей через плечо. Она говорила только на чероки, как ей велела Клара. Лучше, если духи будут думать. что дети полностью индейцы.

— Крупные, глаза ясные, — с одобрением отметила Клара. — Везде все в порядке. — Она заглянула в глаза младенцам и погладила их по маленьким черноволосым головкам. «Кожа у них будет ужасно светлой, — подумала она, — а глазки — наверняка зелеными, как у матери».

— У них дар, — с гордостью заметила Рэйчел, возложив узловатые руки на головку каждого. — Как у меня. Я уже чувствую.

— Ты уверена? — с уважением, но и с беспокойством Клара посмотрела на нее. Дар — это вещь непростая, с ней надо обращаться с великой осторожностью.

Рэйчел кивнула:

— Они будут уметь искать и находить.

— Тогда ты должна научить их всему, чтобы дар не пропал попусту и не сгубил их. Сама знаешь, жить с ним — не мед есть.

— Научу.

Клара быстро сняла с маленького столика вазы с цветами и придвинула столик к кроваткам. Из своей сумки достала она глиняную чашку, которую сделала некогда ее прапрабабушка из Оклахомы, и насыпала туда сушеных трав и табачных листьев.

— Как их зовут? — по-английски спросила она у Сары.

Сара заулыбалась:

— Джейкоб, в честь брата Хью, и Элеонора, в честь моей бабушки.

— Сильные имена. Ты все правильно сделала.

Улыбка Сары погасла.

— Не знаю, я ведь чуть не умерла при родах. Но я так люблю их. Пожалуйста, сделайте для них все, что нужно. Наверное, у меня больше не будет детей.

— У меня было только двое, — сказала Рэйчел Рейнкроу, — Двое — это немало, если они хороши.

У Сары засветилось лицо.

— Наверное, так и есть. Хью сказал то же самое. Клара зажгла спичку и бросила в чашку. Через мгновение показался пахучий дымок. Клара стала двумя руками разгонять его по комнате, устремив сосредоточенный взгляд на чашку и бормоча священные древние слова. В должный момент она подержит над дымом каждого новорожденного, тем самым окутывая души, вновь пришедшие в этот мир, коконом доброты, защищающим от злых духов.

— Боже мой, что здесь происходит?

Клара резко подняла голову в ужасе от грубого вторжения. Трудно даже представить, какой ущерб оно может принести. В дверях стояли двое — молодая белокурая женщина, глаза которой были полны пренебрежения, и мужчина, гораздо старше ее, с рыжими волосами — их цвет указывал на то, что он имеет некоторое отношение к Саре. Женщина была на высоких каблуках, в прямой юбке и свободной блузе для будущих мам с мягким белым воротничком, под дорогой тканью которой отчетливо вырисовывался ее довольно-таки большой живот.

— Уильям, что ты здесь делаешь? — спросила Сара, с гримасой боли подавшись вперед. — Не мешай. Пусть закончится обряд.

— Это брат Сары, — мрачно шепнула Рэйчел. — и его жена. Та, что украла рубин.

Клзра в сильной тревоге отпрянула. О, какой ужасный знак!

— Я работаю, — сказала она со всем возможным спокойствием. — Пожалуйста, уйдите.

Мужчина неловко держал в руках большую, красиво завернутую коробку.

— Я не хотел помешать, Сара. Я просто не понял, что все это значит. Я принес, — его лицо осветилось, он протянул ей коробку, — мы принесли твоим детям подарок.

Сара зажала рот рукой, по щекам ее текли слезы.

— Я не смогу его принять.

— Пожалуйста, — с печальной настойчивостью сказал он, ставя подарок на стул около двери — Пожалуйста, прими его. Я хочу, чтобы твои дети знали, что их дядя думает о них. Оставим наши с тобой разногласия — пожалуйста, позволь мне войти в их жизнь. На Хайвью всегда будут им рады

Проглотив ком в горле, Сара отвела глаза

— Они сами все решат, Уильям. Мы с Хью не станем воспитывать их в ненависти к собственному дяде.

— Спасибо, — произнес он дрогнувшим голосом, подошел к младенцам и с нежностью склонился над ними. — Какие они красивые! Совершенно замечательные.

Из чашки на столе поднимался легкий дым, Уильям с любопытством покосился на Клару но ничего не сказал. Та разогнала душистое облачко, хмуро поглядывая на его жену, чье красивое лицо все больше темнело. По спине Клары вдруг пробежала дрожь. Дрожь! Отчего бы это?! Хорошей знахаркой она стала именно благодаря своей интуиции. Она всей кожей чувствовала опасность. Здесь и сейчас. Глаза у нее расширились, и руки стали холодными над бело-голубым дымком. Она пристально смотрела на эту такую чужую женщину.

— А как же я, Сара? — холодно спросила Александра. — Что ты скажешь своим детям обо мне?

— Я расскажу им правду, — ответила Сара.

Один из новорожденных чихнул. Уильям покосился на Сару и взял под руку свою жену.

— Пойдем, не будем мешать. — твердо сказал он. Александра оперлась на его руку и недовольно поджата губы, переводя взгляд с него на младенцев.

— Они могут простудиться. И этот дым наверняка им вреден — даже у меня глаза защипало, так представь себе, каково малышам.

— Ну, я не думаю…

— Уильям, неужели ты захочешь подвергнуть подобному же э… странному обряду и нашего ребенка? Я начинаю волноваться.

— Для этого нет никаких причин, — быстро ответил он и погладил ее по руке. — Это просто древний индейский обычай, от него не может быть никакого вреда.

— Сара совершенно измучена, а детям нечем дышать… — настойчиво гнула свою линию Александра.

— Они прекрасно себя чувствуют, — перебила ее Сара. — И я тоже.

Александра посмотрела на нее сочувственно.

— Я уверена, что ты просто хочешь почтить обычаи семьи Хью. Но, Сара, это так примитивно и, как бы это сказать, ну, совершенно не нужно.

— В этой комнате действительно есть ненужное, — громко сказала Клара. — Но это не мой дым, а ты.

Сделав обиженное лицо, золовка Сары отпрянула и многозначительно посмотрела на мужа.

— Я забочусь о твоих племяннике и племяннице. И меня же за это оскорбляют.

Уильяму явно было неловко.

— Может быть, она права, сестричка? — осторожно произнес он. — Такие обряды, с какими бы прекрасными намерениями они ни проводились, в больничной палате несколько неуместны.

Сара из последних сил села прямо; глаза ее сверкали.

— Уходите! Немедленно! Пока вы все окончательно не испортили.

— У твоей сестры от лекарств глаза стеклянные, — прошептала Александра мужу. — Сделай что-нибудь, Уильям. Она не в силах соображать.

Его губы болезненно искривились. «Вот как чувствуют себя между молотом и наковальней», — подумала Клара. Рэйчел Рейнкроу решила, что пора вмешаться.

— Судья, позвольте нам закончить, — обратилась она к Уильяму. — Мы знаем, что делаем.

— Уильям! — добавила Сара хоть и негромко, но выразительно. — Не мешай! Не позволяй своей жене сеять еще большую вражду между нами. Где она, там и зло.

Уильям как-то весь съежился, будто в ожидании удара. Клара тяжело вздохнула. Сара неправильно с ним говорит, никогда нельзя настраивать мужчину против собственной жены. Но стена непонимания уже выросла и была прочна как никогда.

— Александра права, — сказал Уильям сестре и посмотрел на жену. — Вызови нянечку.

Сара застонала.

— Нет, Александра, подожди… — Но та уже, резко повернувшись на каблуках, поспешила в коридор.

Клара гневно молчала. Рэйчел, чувствуя, что бессильна исправить ситуацию, сказала:

— Судья, ты глупец. И слепец.

— Я делаю то, что считаю нужным, — сухо сказал он. Щека его подергивалась. — Сара, ты должна мне верить.

Сара откинулась на подушки, словно бы желая быть от него подальше.

— То же самое ты сказал, когда отдал ей нашу фамильную драгоценность. — В голосе ее звучала безнадежность. Сара была слишком слаба, чтобы бороться,

— Вот. Посмотрите, что вытворяют здесь эти двое. — В дверях показалась торжествующая Александра в сопровождении нянечки.

— Миссис Вандервеер, клянусь вам, я даже не предполагала, что они собираются делать, — испуганно пролепетала нянечка, поспешно схватила с тумбочки стакан воды и плеснула в Кларину чашу.

— Клара, что же это?! — с ужасом выдохнула Рэйчел Рейнкроу.

— Духи оскорблены, — громко объявила Клара на чероки, и в глазах ее отразился тот же ужас.

— Нет, нет, нет! — Сара в истерике заколотила кулачками по кровати. — Забери свою сучку отсюда! Чтобы близко ее не было.

— Не говори таких ужасных слов, ты не в себе сейчас, — волнуясь, сказал Уильям, подбородок его дрожал. — Александра была, может быть, несколько резковата…

Его жена вздернула подбородок.

— Прошу прощения за то, что позаботилась о здоровье твоей сестры и ее детей, — в упор глядя на мужа, раздельно произнесла она.

— Дорогая, я не это имел в виду.

— Хватит, — сказала Клара. Она убедилась, что все окончательно потеряно, и, выбросив содержимое чаши в мусорную корзину, стала укладывать вещи в сумку.

Рэйчел кудахтала над младенцами, словно могла что-то изменить. Сара Рейнкроу плохо говорила со своим братом и его женой, в семье нельзя так разговаривать друг с другом, что бы ни происходило.

Клару бил озноб. Она умела ощущать то, чего не могли понять другие.

— Рэйчел Рейнкроу, уйдем отсюда, — сурово произнесла она на чероки. — Я чувствую себя так, словно меня измазали грязью. Пойдем скорее. Нужно обсудить все это наедине.

— Рэйчел, прости, — плакала Сара. — Скажи миссис Кларе, я очень хочу, чтобы она пришла еще раз.

— Нет, — покачала головой целительница, печально глядя на эту бедняжку. — Это ведь не укол пенициллина. Это можно совершить только в определенное время, а если время прошло — ну что ж, тогда приходится спасать то, что еще возможно. Я буду молиться за тебя и за твоих детей.

Клара подхватила сумку и с мрачным лицом вышла из комнаты. В вестибюле она подождала Рэйчел Рейнкроу. Утонувшие в глубоких морщинах глаза Рэйчел выражали растерянность, страх, но она не желала прятаться от неизбежного.

— Скажи мне правду, — попросила Рэйчел.

Клара уставилась в пол. Единственная по-настоящему неприятная необходимость в ее профессии — говорить людям эту самую правду. Она молчала в надежде, что Рэйчел не будет настаивать.

— Скажи, — повторила Рэйчел, схватив ее за руку. — Я должна знать.

Клара подняла голову и встретилась глазами с Рэйчел.

— Я постараюсь помочь тебе с этими детьми. Не знаю, насколько это мне удастся. А пока я должна как можно больше узнать об этой женщине.

— Ох, Клара. Я боялась, что она ведьма. Это так?

— Все гораздо хуже. — Клара не хотела произносить это слово вслух — индейцы не любят называть подобные вещи своими именами. Слово это означало того, кто разрушает все, к чему прикасается, пожирает все вокруг, питаясь чужими страданиями и никогда не бывая сытым. Еле слышно она прошептала: — Равенсмокер! Пустая душа!

Рэйчел Рейнкроу застонала и обхватила голову руками.

Джинджер Монроу Флемминг сделала еще лучшую партию, нежели Александра. Ее давняя школьная подружка вышла замуж за Флемминга — фармацевтическая династия Флеммингов из Южной Каролины. Одно из старейших состояний, деньги громадные, воплощение самого изысканного общества Чарльстона. Александра исходила завистью, когда Джинджер приехала к ней на уик-энд на своем «Роллс-Ройсе» в сопровождении служанки. У них с Уильямом была одна только ворчливая экономка, которая одновременно исполняла обязанности кухарки. Уильям был необъяснимо привязан к этому хитрому чернокожему созданию и ее столь же несговорчивому мужу, который занимался садом и ухаживал за двумя арабскими скакунами, появившимися на Хайвью вместе с Александрой.

Александра не могла убедить мужа выгнать их и позволить ей нанять прислугу по ее усмотрению. С момента рождения племянников и этой нелепой сцены в больнице Уильям на нее дулся. Пожалуй, там она действительно немного переборщила и теперь всячески налаживала отношения и не перечила ему, дохаживая последние два месяца своей беременности. Визит Джинджер только усугубил ее депрессию.

— Здесь совершенно чудесно, — сказала Джинджер, оглядывая берега Пандорского озера. Она откинулась на спинку белого деревянного кресла и подставила лицо весеннему солнцу. В траве газона убаюкивающе стрекотали кузнечики, а перед глазами простиралась водная гладь в окружении крутых гор, заросших гигантскими пихтами и рододендронами. Александра лежала рядом в шезлонге, обложенная подушками — ей страшно мешал живот, который день ото дня становился все огромнее.

— Ты живешь как в раю, — продолжала Джинджер, одной рукой откидывая со лба вьющиеся темные волосы, а другой нанося на лицо крем для загара. — Ни сырости, ни гнуса. Можно загорать, не обливаясь потом и не хлопая себя поминутно по разным частям тела, чтобы убить очередного комара. И воздух такой чистый. Знаешь, легкие меня совсем не беспокоят с тех пор, как я сюда попала. А пейзажи — ах, Алекс, эти виды просто завораживают невероятной красотой. А сам городок — очаровательнейшее местечко, он словно сошел с полотен Нормана Рокуэлла. Я тебе завидую.

Александра мудро спрятала глаза за темными солнцезащитными очками. То, что можно было прочесть в ее взгляде, не предназначалось для широкой публики.

— У нас здесь пять церквей, дорогая, — вальяжно растягивая слова, заговорила Александра, — и ни одного кинотеатра. Владелец единственного ресторана убежден, что рогалики из дрожжевого теста и подогретое филе — это изысканнейшие блюда, а в самом лучшем магазине одежды рядом с платьями — груда хлопковых фермерских брюк для работы в хлеву. Как только сворачиваешь с главного шоссе, асфальт кончается; а прошлой зимой электричество отключили на целую неделю. Олени обгладывают живую изгородь, а месяц назад почтальон всмятку разбил свой новый пикап, когда врезался в медведя. Наши газеты целых две недели писали только об этом.

Джинджер беззаботно засмеялась.

— Как ты не понимаешь? Именно этим ваш городок так привлекателен для равнинных жителей. Покоем и неиспорченностью — такие вещи теперь можно найти разве что на вершинах гор.

— Здесь так одиноко. Родственники Уильяма — сплошная деревенщина; они с презрением смотрят на каждого, кто осквернил фамильное древо браком с представителем цивилизованного общества. — Помолчав, Александра добавила: — Представляешь, для них даже индеец предпочтительней.

Джинджер заинтересовалась:

— Да что ты говоришь? И много тут индейцев?

— Много. Но в большинстве своем они скромны и держатся в тени, сами по себе. Здесь за хребтом гор у них есть такое поселение, называется Ковати. Миль пять отсюда. Однажды Уильям возил меня туда посмотреть их ритуальные танцы. Индейцы неуклюже топтались и что-то там распевали. Половина из них не то не хочет, не то не может говорить по-английски. Уильям считает, что они замечательные. Его сестра даже вышла замуж за одного такого.

— Боже мой, ты шутишь.

Александра слабо улыбнулась.

— Ты не понимаешь здешней жизни. Моя сестра здесь совсем свихнулась и среди ночи сбежала с армейским сержантом.

— Невозможно! И где сейчас Франни?

— На военной базе в Германии, вместе со своим возлюбленным. Родители ей даже не пишут. Я послала этой дурочке денег, чтобы она могла развестись и вернуться домой. Я уверена, что она вышла замуж за этого человека исключительно назло нам. Такой брак не может быть прочным. Я ей сказала, что она сможет жить со мной и с Уильямом, я даже заставила мужа написать ей — пригласить приехать сюда.

— И что она?

— Она отправила деньги обратно с письмом, где сообщает, что совершенно счастлива.

— Может быть, она действительно счастлива?

— Моя сестра, — мрачно сказала Александра, — считает, что это я несчастна.

Джинджер засмеялась снова.

— Ну, уж! У тебя есть все, чего любая девушка может только пожелать. Включая будущего младенца.

Александра молчала. Уильям трепетал перед ее беременностью — он страстно хотел иметь детей. По этой причине она решилась на этот шаг. Чтобы еще больше укрепить свои позиции.

— Я так скучаю здесь, чуть не до слез, — внезапно сказала она. — Я хочу что-нибудь делать. Что угодно готова совершить, только чтобы обозначить на карте это богом забытое место.

Джинджер выпрямилась.

— Алекс, найди мне кусок земли, который я могла бы здесь купить. Только без проблем. Джону здесь наверняка понравится. У нас уже есть летний домик в штате Мэн, но это так далеко. Мы построим здесь еще один. Я уверена, Джон с ума сойдет, увидев эти места.

Александра приподнялась, повернувшись к подруге. Ее состояние, близкое к летаргии, сменилось неподдельным волнением.

— В самом деле? И к вам будут приезжать друзья?

— Толпами. Подумай только — куча народу, причем народу с деньгами, привлеченные свежим воздухом и горными пейзажами, покупают землю, строят дома, теннисные корты — боже мой, здесь непременно будет загородный клуб. С полем для гольфа. Разумеется, частный. Но все зависит от того, удастся ли найти хороший кусок земли.

— Джил, у меня уже есть такой. Уильям владеет участком в тысячу акров великолепнейшей земли всего в нескольких милях отсюда.

Джинджер взвизгнула от радости.

— Незастроенная земля? А что он с ней делает? Александра с презрением махнула рукой.

— Прекрасная незастроенная земля. Он сдает ее в аренду горстке убогих фермеров.

— Может быть, он уговорит их перебраться куда-нибудь?

— Ха! — Александра скривила губы. — Ни за что, даже под угрозой смерти. Они едва наскребают арендную плату, да и то не всегда, и тогда тащат к нашим дверям груды овощей — вместо денег. Но Уильям терпит это, потому что они относятся к нему как к обожаемому лендлорду. Я пыталась открыть ему глаза, но куда там. Он в ответ бормочет что-то о традиции и чести, словно поддерживать этих ленивых дармоедов священная обязанность.

— Ну а почему же тогда ты думаешь, что он все-таки изменит свое решение?

Александра, счастливая неожиданно открывшимися перспективами, откинулась на спинку шезлонга.

— О, теперь я что-нибудь обязательно придумаю! — мечтательно произнесла она.

В Коуве в это лето не слишком много работали — Сара и Рэйчел не могли оторваться от малышей. Им было по четыре месяца — их улыбки были прелестны, широко открытые глазки не уставали удивляться миру. Невнятный лепет и каждый взмах крошечной ручки приводили Сару и Рэйчел в восхищение. Хью был ничуть не лучше этих сумасшедших женщин. Вечерами он мчался домой, брал близнецов на руки и так готов был проводить все свое свободное время.

Здесь, в этой уединенной долине речки Соуки, что невидимо журчала за стеной тюльпанных деревьев, под защитой остроконечных гранитных скал, Саре никогда не было одиноко. Ей нужно было вести очень внушительное хозяйство: кормить цыплят, доить корову, заниматься огородом и садом. У нее было три веселых дворняги и пять раскормленных котов — для пущего спокойствия. По дому тоже находилось немало работы. Кроме того, она писала, ясные, прозрачные акварельные пейзажи и натюрморты с цветами, реже портреты — любого, кто имел терпение позировать достаточно долго. У нее были ее дети, дружба Рэйчел и любовь Хью. Обычно всего этого вполне хватало, чтобы не вспоминать о рубине, о брате и о его жене.

И вот настал этот день. Они с Рэйчел пололи помидоры за конюшней, Джейк и Элеонора спали на одеяле в тени кустов живой изгороди. Вдруг Рэйчел подняла голову и прислушалась.

— Кто-то едет, — нахмурившись, сказала она. У Рэйчел был чрезвычайно тонкий слух, столь же редкостный, как и ее талант находить драгоценные камни. Чтобы попасть в долину, нужно было переехать реку через брод и долго спускаться по дороге, петляющей по склону горы. Еще отец Хью построил деревянный мост на тот случай, когда вода поднималась слишком высоко. Впрочем, хоть через мост, хоть бродом, но с дороги не было слышно приближения машины. Собаки пока молчали, но Рэйчел редко ошибалась.

— Большой грузовик, — добавила она, поднимаясь с грядки и отряхивая вылинявшую рабочую юбку. Длинная коса седеющих волос скользнула по спине. — Встречай, — кивнула она Саре.

Сара тоже встала, засунула толстые рабочие перчатки в задний карман комбинезона и попыталась пригладить пышные волосы, растрепавшиеся во время работы. Обычай требовал чтобы хозяйка дома выглядела прилично, а в теплое время года еще и имела наготове чай со льдом. Сара порадовалась, что у нее в холодильнике припасен целый галлон.

Через несколько минут собаки залаяли. Сара вышла во двор, затененный громадными дубами. По дороге двигался древний грузовик с высоким деревянным кузовом. Вел его юноша, почти мальчик, в кабине было полно детей, а в кузове, вцепившись в боковые стенки, стояли женщины. Обветренные, крепкие — старые и молодые, белые и негритянки; Сара тотчас узнала их. Она помнила их застенчивые лица и простые воскресные платья так, как помнят лица и одежду членов своей семьи. Это были жены фермеров — арендаторов Уильяма.

— Ну, здравствуйте, — удивленно сказала она, когда грузовик, подъехав, остановился и шум двигателя смолк. — Что это вы разъезжаете посреди рабочего дня?

Со скорбными лицами, молча, вылезали они из грузовика. Сара заметила, что у многих заплаканные глаза. Подошла Рэйчел, неся на каждой коричневой руке по ребенку.

— У них несчастье, — шепнула она Саре.

Сара вежливо ждала. Наконец одна из женщин постарше выступила вперед.

— Мы пришли к вам за помощью, мэм. Ведь вы сестра судьи. Мы не знаем, что делать.

— Чем я могу вам помочь, Люси? Что случилось?

— Власти забрали наших мужей. Разломали перегонные аппараты и увезли мужчин.

Сара просто рот раскрыла от удивления. Самогоноварение в горах давно уже превратилось из запрещенного производства в весьма респектабельное хобби. Напитки свободно продавались — если их создатели особенно гордились своим мастерством, и это отнюдь не считалось преступлением, а приравнивалось к народным промыслам, таким, как, скажем, изготовление сувениров из кожи. Власти давно уже перестали охотиться за теми, кто этим занимался, — с тех пор, как Сара была девочкой.

— Но почему? Что произошло? — спросила она.

— Мы ничего не поняли, но они сказали, что наши мужчины должны отсидеть полгода.

— Неправда, мы знаем, в чем дело. — Молодая женщина, едва ли старше Сары, плача, выступила вперед. — Мы никогда слова дурного не сказали о вашем брате, мэм. Он был так добр к нам. Но сейчас он нас предал.

— Не может быть, — поспешно сказала Сара. — Мой брат не мог этого сделать. Он никогда…

— Это его жена, — сказала третья женщина. Кровь отлила от лица Сары.

— Что она сделала?

— Она приехала к нам, словно просто хотела отдать долг вежливости, привезла подарочки — пирожные и всякие вещички. Мы все собрались у Люси, чтобы с ней познакомиться. Тоже с подарками — как обычно, когда судья приезжает нас навестить. Мы принесли ей крепкого, ну, в большой оплетенной бутыли. Мы всегда дарим судье такую. Она расспрашивала, ласково так, как это делается да где стоят перегонные аппараты. Мы ей показали — нам и в голову не пришло беспокоиться. Все вокруг знают, что ничего плохого в этом нет…

— Это было неделю назад, — тихо сказала Люси, — а прошлой ночью нагрянули власти. Мэм, нам не хочется плохо думать про вашу невестку, но что ж тут еще подумаешь.

От стыда и гнева Сара едва слышала сердитое шипение Рэйчел.

— Возвращайтесь домой, — наконец сказала Сара. — Я займусь этим. Обещаю вам.

Оставив детей на попечение Рэйчел, Сара тут же помчалась в город, выжимая из старенького джипа все, на что он был способен. Сегодня среда, а по средам суд работает до полудня, после чего Уильям доделывает необходимые бумаги у себя в кабинете. Ну что ж! Сара ворвалась в кабинет — большую, обитую деревянными панелями комнату, заставленную книжными шкафами. Уильям сидел за столом, уронив голову на руки.

— Так ты знаешь?! — с порога закричала Сара. — Ты уже знаешь, что Александра напустила полицию на твоих фермеров?

Он резко вздернул голову. Лицо у него было затравленное.

— Ничего подобного.

— Кто же еще?

— Ей совершенно незачем делать такие вещи. И потом, я ее спрашивал. Она поклялась мне, что не виновата. Ты же знаешь, как это бывает. У людей, как правило, есть враги. Какая-нибудь там ничтожная ссора приводит к таким вот последствиям. Это может быть кто угодно.

— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — с горечью произнесла Сара. — Я же вижу. Она нанесла такой удар этим людям. Как ты поступишь?

— Сара, я люблю ее. Она, в сущности, совсем не так плоха. Ей просто хочется казаться значительной. Ты пойми, репутация ее семьи не бог весть как хороша. Люди до сих пор вспоминают о том, как Дьюки обращались со своими фабричными рабочими. — Он ударил кулаком по столу. — Ведь прошло уже тридцать лет!

— С тех пор Дьюки мало изменились. Даже теперь жизнь их рабочих сплошной кошмар. А твоя Александра потихоньку создает собственную репутацию — и весьма дурную.

Он снова ударил кулаком по столу.

— Она — моя жена, и скоро у нас родится ребенок. Мой долг — защищать ее и этого ребенка.

— А честь? А чувство собственного достоинства? А доверие людей, которые от тебя зависят? Ладно, оставим в покое Александру. Что ты намерен сделать, чтобы помочь арендаторам? Ты ведь понимаешь, что, если мужчин полгода не будет, женщины и дети не смогут справиться с хозяйством.

— Я о них позабочусь.

— Ты же знаешь, они хотят справедливости, а не благотворительности. — Она помолчала, стараясь не расплакаться. — И я хочу того же.

— Сара, я готов отрезать себе правую руку, чтобы в семье наконец наступил мир.

— Ты знаешь, что ты мне должен, и не надо громких слов. Как ты не понимаешь! Ты — мой брат, я люблю тебя, я не хочу вечно раздувать эту ссору.

— Тогда постарайся простить и забыть. Ты же видишь, я разрываюсь между вами, сестренка.

— Судья! Простите, что помешала, но обстоятельства чрезвычайные. — В дверях кабинета стояла секретарша. — Звонили из больницы. У миссис Вандервеер начались схватки.

Уильям вскочил, сорвал со стены свою шляпу и кивнул Саре уже на бегу:

— Я должен быть там. Поверь, сестренка, я все устрою наилучшим образом.

В тот момент, когда Уильям впервые взял на руки своего новорожденного сына, Александра поняла, что отныне ее влияние на него абсолютно и несокрушимо. Со слезами на глазах Уильям ворковал над красным сморщенным младенцем, целуя его в макушку.

— У него такие же рыжие волосики, как у меня, — говорил Уильям тихим, хриплым, прерывающимся голосом. — Он такой прелестный… спасибо, дорогая, спасибо тебе.

— Я так счастлива, дорогой. — Она утомленно откинулась на больничные подушки. «Одного ребенка, пожалуй, довольно. Уильям хочет еще, но я просто найду врача где-нибудь подальше от этого города и попрошу его выписать рецепт на противозачаточные таблетки — слава богу за это новое изобретение человеческого гения, — а Уильяму и знать не надо. — Ты не будешь возражать, если я найму ему кормилицу?

— Ну, я не знаю. А зачем?

— Затем, что так принято у людей нашего общественного положения.

— Если хочешь. — Уильям покачал младенца и погладил его скрюченные пальчики. — Я хотел бы назвать его Тимоти, в честь моего… моего и Сариного отца.

— Конечно. Мне хочется верить, что это заставит твою сестру перемениться ко мне. Может быть, она поймет, что лучше жить в дружбе. Пусть наши дети растут вместе, как и положено двоюродным.

Уильям присел на стул у кровати и посмотрел на нее с нежностью.

— Теперь никто не сможет ни в чем упрекнуть тебя. Подумать только, — он прикрыл глаза, блаженство было написано на его лице. — Наследник рода Вандервееров.

— Да, я не хочу, чтобы ко мне относились с подозрением. О, Уильям, мне так неприятно, что твои арендаторы считают меня причиной того, что с ними произошло. И я никак не могу доказать, что не виновата. Мне не нужно было слушать их рассказы. Конечно, они теперь думают, что я выведывала их секреты — хотя с моей стороны это была просто неуклюжая попытка проявить вежливый интерес.

— Успокойся, я знаю. — Он держал ребенка с трогательной осторожностью, какой трудно было ожидать от такого огромного бородатого мужчины.

Александра глубоко вздохнула, решив брать быка за рога.

— То, что я хочу тебе сказать, покажется тебе жестоким. Но я думаю в первую очередь о тебе. О нас. О том, что мы должны сделать, чтобы защитить наше доброе имя — доброе имя Тимоти.

Уильям неловко пошевелился, не сводя глаз с младенца.

— Я верю, что ты желаешь нам добра.

— Как это ни печально и сколь бы безобидны ни были намерения твоих фермеров, но они нарушили закон, Уильям. А ты судья. И ты должен быть примером для остальных. Нельзя допустить, чтобы твоя карьера рухнула оттого, что люди станут говорить, будто ты прикрываешь и поддерживаешь преступников. Ты же понимаешь, что, как только они вернутся домой, они снова возьмутся за свое, — Она коснулась пальцами его руки. — Ты должен очистить от них твою землю.

Он возражал. Она настаивала. Он уговаривал. Она кричала и требовала объяснить, чем он оправдает перед сыном то, что позволил своим чувствам взять верх над законом. В конце концов, она победила. ЕМУ было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. После долгих лет самоотверженности и одиночества, когда он был для Сары и отцом, и матерью, он, наконец, позволил себе подарок — этим подарком стала Александра.

Ему было стыдно, но он ни в чем не мог ей отказать из страха, что ее потеряет. У него не было пути назад. В этот вечер, впервые за свою долгую и достойную жизнь, он крепко выпил и долго сидел в темноте своего кабинета, в доме, принадлежавшем поколениям его предков, зажав в руке тот самый рубин, с которого началось его падение. Он отдал Александре все, что у него было. Свое имя, свой дом, свою репутацию и свое чувство собственного достоинства.

Глава 3

— Atmen Sie aus, Frau Ryder. Atmen Sie aus.

«Выдохнуть?» — с отчаянием подумала Франни. Боль была так ужасна, что она забыла, как дышать.

— Ja, — со стоном ответила она, откидывая голову на мокрую от пота подушку и слепо глядя в потолок их с Карлом крошечной спальни. От нового всплеска боли ее приподнятые ноги конвульсивно дернулись. Боль была совершенно невыносимой; казалось, что ее разрывает на части.

— Nein, nein, — простонала она. — О, черт!

— Что такое «черт»? — раздраженно спросила немецкая акушерка. — Тужьтесь, фрау Райдер, — добавила она уже по-английски.

— Она умирает, — мрачно сказала Джейн Гибсон. Джейн, тоже жена сержанта и закадычная подруга Франни, стала на колени перед кроватью и взяла в свои ладони до крови сжатый кулак Франни. — Она в родах уже больше суток. Это невозможно! Ее нужно отправить в госпиталь!

— Уже поздно отправить в госпиталь, — пробормотала акушерка. — Ребенок уже показался.

И это было действительно так.

Если она сейчас и умирала, то потому, что дошла до точки — четыре выкидыша за четыре последних года; целый взвод армейских врачей сочувственно гладил ее по голове и предлагал им с Карлом не оставлять попыток. Четыре года последовательного крушения их надежд довели Франни до того, что она больше не верила врачам.

Но в этом Карл оставался непреклонен. Слава богу, что он уехал на две недели на маневры и не знал, что она решилась рожать дома. Его всегда удручал ее интерес ко всякого рода нетрадиционным учениям.

— О господи, она не дышит! — воскликнула Джейн.

Франни, как сквозь вату, услышала эти слова. Чудовищная боль, наконец, отступила. «Я, кажется, дышу, — подумала она. — Значит, она имеет в виду ребенка». Франни из последних сил села, с ужасом глядя на посиневшего младенца, лежащего на окровавленных простынях меж ее ног.

Акушерка, положив головку младенца на свою мясистую руку, склонилась над ним и потянулась ртом к крошечному личику.

— Черт возьми, что вы делаете? — взвизгнула Джейн.

Франни нашла в себе силы оттолкнуть руку Джейн, которая явно собиралась вцепиться в полуседые кудряшки акушерки.

— Она делает ребенку искусственное дыхание, — произнесла она слабым голосом и, дрожа, стала молиться: — Пожалуйста, пусть девочка будет жива и здорова! Пусть моя глупость не погубит ее!

Ребенок вздрогнул; узенькая грудка судорожно приподнялась, неправдоподобно маленькие ручки и ножки дернулись. Акушерка положила его Франни на живот и слегка шлепнула. Раздался слабый сердитый крик. Франни склонилась над дочкой, плача и гладя слипшиеся светлые волосики на ее головке.

— Как ты думаешь, она на меня в обиде? Все было так ужасно.

— Не знаю, — сердито ответила Джейн, падая на стул. — А вот Карл разозлится как черт, если узнает, как все это происходило. Ты должна была родить уже давно, причем в госпитале, с блокадой позвоночника и со щипцами, а не со мной и с этой… арийской гадалкой.

— Перестань. Все обошлось, и слава богу.

Но она отнюдь не была в этом уверена, и чуть позже, когда девочка, уже завернутая в пеленки, лежала у нее на руках, Франни заглянула ей в глаза и прочла в них явный укор.

— Не сердись на меня, Саманта, — прошептана она. — Я люблю тебя. Я, правда, тебя очень люблю.

—Саманта? — Джейн отхлебнула кока-колы и села на край кровати. Акушерка вышла из кухни, икнула и сделала большой глоток темного пива из огромной кружки.

— Так мы с Карлом решили. Если мальчик, то Сэм, если девочка, то Саманта.

— Фамильное имя?

— Нет. — Франни нахмурилась, вспомнив свою семью. Она даже не переписывалась ни с кем, кроме Александры. Да и письма к ней получались дежурными и формальными. Та в ответ присылала фотографии своего сына, которому скоро исполнится четыре года, сопровождаемые короткими вежливыми записками. Франни была убеждена, что Александра так и не простила ей того, что у нее хватило мужества сбежать из дома. — Мы назовем ее в честь Элизабет Монтгомери, — наконец ответила она Джейн.

— Что-то я не понимаю. Ты ведь собираешься назвать ее Самантой?

— Ну да. Помнишь, в «Заколдованных»?

— Ничего себе! В честь колдуньи из телесериала? Ты хочешь, чтобы твоя дочь выросла колдуньей?

— Доброй колдуньей, — уточнила Франни. — Как в «Волшебнике страны Оз».

— Вот еще напасть. Ту тоже звали Самантой?

— Нет, ту звали Гленда. Просто существует хорошая карма и плохая карма. У Саманты — хорошая.

— Карма? — Джейн, окончательно потеряв терпение, в недоумении уставилась на Франни.

— Неважно. — Франни погладила пальцем крохотную ручку младенца. — Смотри, какие прелестные ручки. Фрау Миттельдорф, посмотрите, пожалуйста, линии ее руки.

— О, боже, — Джейн вышла из комнаты.

Акушерка тяжело уселась на кровать. Одной рукой удерживая на широком колене пивную кружку, другой она разжала правую ручку младенца и стала пристально ее рассматривать.

— Хорошие руки, — наконец объявила она.

— Хорошие? В самом деле? — Франни не на шутку обрадовалась.

— Да. Удача будет. — Женщина, помедлив, нахмурилась. — Она ей понадобится.

Франни была слишком подавлена чувством вины, чтобы спросить почему.

Почти два года Франни нипочем не соглашалась признать, что с Самантой что-то не так. «Скажи: папа», — каждое утро ласково говорил Карл, наклоняясь к дочке, сидящей за столом на своем высоком стульчике, а его завтрак тем временем остывал. Серьезно глядя на него и кушая свою кашку, Саманта не говорила ничего. «Скажи: мама, — вторила ему Франни. — Смотри, Карл, почти сказала», — и Франни замирала от страха, боясь взглянуть на мужа. На следующее утро повторялось то же самое. Саманта упорно молчала, стуча ложкой по своей тарелочке, и серьезно смотрела на них.

Однажды вечером, сидя в гостиной и глядя, как Саманта играет на ковре, Карл отшвырнул газету, закрыл глаза руками и хрипло пробормотал:

— Меня это убивает. Она или не может говорить, или не хочет.

— Врачи говорят — она здорова. — Франни прижалась к нему, изо всех сил сдерживая слезы. Она теперь все время сдерживала слезы.

Саманта в розовом джемпере важно складывала обрывки шнурков в коробку из-под ботинок; потом вынимала, ровно, в ряд, раскладывала на ковре и снова складывала в коробку.

— Посмотри, как она любит порядок. Совсем как папочка.

— Вырастет барахольщицей, — проворчат Карл. Он сел на пол, и Саманта, смеясь, потянулась навстречу его протянутым рукам. — Из тебя получится чертовски хорошенькая барахольщица, — сказал он ей. — Но, пожалуй, я отведу тебя к другому врачу.

Очередной врач подверг Саманту тем же тестам, что и все предыдущие, и, так же как все предыдущие, сказал, что не в силах установить таинственную причину, по которой девочка не хочет говорить.

В день рождения дочери — ей исполнилось два года, и она еще не произнесла ни одного слова — Карл, засунув руки в карманы, мерил шагами гостиную и смотрел, как Саманта с горящими от восторга глазами внимательно разглядывает плюшевого мишку, крутя его то так, то эдак.

— Нет, она не слабоумная! — вдруг громко воскликнул он. — Боже мой, я ничего не понимаю. С ней же абсолютно все в порядке.

Два года Франни молчала, одиноко мучаясь чувством вины, но сейчас у нее вырвалось признание.

— С ней не все в порядке, — сказала она, всхлипнув.

— Что? — Карл резко остановился и посмотрел на нее, обеими руками ероша волосы.

— Я солгала тебе. — Франни трясло. — Она родилась дома не потому, что роды были преждевременные. Я просто боялась больницы. Ведь четыре раза подряд… Я вызвала одну немецкую акушерку, которая специализируется по естественному деторождению — никаких лекарств, никаких врачей. — Франни без сил опустилась на маленький раскладной диван и стиснула голову руками. — Я пробыла в родах около тридцати шести часов. Когда Сэмми появилась на свет, она не дышала, и акушерка делала ей искусственное дыхание. О, Карл! Неужели все из-за этого! Я никогда себе этого не прощу!

— Ты подвергала опасности нашего ребенка, чтобы проверить какую-то дурацкую идею «естественности»? — Голос Карла дрожал от гнева. — Я очень старался не смеяться над этими твоими завиральными идеями, но всему есть предел. — Франни жалобно смотрела на него; Саманта оставила игрушки и тоже не сводила с него огромных грустных голубых глаз. — Что же «естественного» в том, что двухлетний ребенок не может сказать ни «мама», ни «папа»?

Франни, продолжая тихо плакать, решительно выпрямилась.

— Она обязательно заговорит. Я знаю. А когда у нас будет еще ребенок, я уже не буду полагаться на случай. Никаких акушерок. Только проверенные методы современной медицины. Клянусь тебе!

— Я думаю, у нас не будет других детей, пока мы не вылечим Саманту.

— Карл! — Франни бросилась к нему, но он стряхнул с плеч ее руки и вышел из комнаты. Саманта печально пискнула, глаза ее были полны слез.

Достигнув возраста мудрости, то есть шести лет, Джейк понял, кто он такой. Он камертон. Как тот, что стоит в гостиной на мамином пианино. Именно поэтому, объяснила ему бабушка, он может слышать музыку, не слышную никому, музыку спрятанных и потерянных вещей. Элеонора тоже. Но Элли не размышляла об их уникальных способностях так сосредоточенно, как он. А его весьма беспокоило то, что он не такой, как все.

На окружной ярмарке он видел заспиртованных уродцев-животных, умерших еще до рождения, — крошечного двухголового теленка, трех сросшихся щенков с одной парой задних ног. Он спросил тогда у отца, бывают ли банки с заспиртованными уродцами-младенцами, и отец, посмотрев на него странным взглядом, ответил, что в медицинском колледже ему доводилось видеть такое. «Их убили за то, что у них есть лишние части тела?» — замирая от ужаса, спросил Джейк. И отец ответил ему, что в большинстве случаев они умирают сами — так природа заботится о том, чтобы они не страдали. «А те, которые не умирают сами? — не отставал Джейк. — Что, если бы у нас с Элли при рождении обнаружилось что-нибудь лишнее?» Отец тогда подумал с минуту и серьезно сказал, что в таком случае просто отрезал бы лишнее — ведь он хороший врач. Потом он ощупал Джейку руки, ноги, спину и живот, заглянул в рот и вынес заключение: ничего лишнего, а все нужное на месте.

Джейк хотел сразу признаться, что у них с Элли есть нечто, чего нет у других, — как у бабушки. Но решил не рисковать — боялся, что папа будет тогда на него смотреть, как на заспиртованного уродца.

Так никто, кроме бабушки, и не знал их тайны. Она водила их на прогулки далеко в горы, искать камни, и они радостно тащили ее лопатку. Она показывала им гранаты и топазы, сапфиры и аквамарины, а когда музыка, неслышная для других, звучала особенно сладко, они находили рубины.

«Большинство камней — это просто камни, — говорила бабушка, — но некоторые камни особенные». Такие она несла в город, к ювелиру, и продавала.

Еще бабушка говорила, что умение искать и находить — это священный дар, тайный дар, и если плохие люди узнают о нем, то могут захотеть его украсть или использовать в своих целях. Кроме того, горы населены множеством духов — огромные уктена, которые прячутся в глубоких омутах рек, зловредные гномы и изобретательные ведьмы тотчас набросятся на Джейка с Элеонорой, если узнают об их даре.

Бабушка объясняла им, что в человеческом мире все перевернулось с ног на голову: в город понаехали чужаки, понастроили в окрестностях большие красивые дома, которые они почему-то обносят заборами и крепко запирают ворота, вырубили лес и посеяли столько травы, что ее не съесть и миллиону коров. Они играют в странные игры — гольф и теннис — и никого не приглашают играть с ними, они скупают в городе старые дома и заполняют их никчемными безделушками. Самое удивительное, что, похоже, весь мир сделался почти так же безумен, говорила бабушка. Трудно поверить, но в Нью-Йорке, на той самой улице, где они с дедушкой смотрели «Возьми ружье, Анни», теперь показывают представления о наркотиках, скачут голые люди. Тридцать тысяч солдат убили во Вьетнаме — а зачем? Космонавты готовы высадиться на Луне — но кто знает, какое зло произойдет оттого, что потревожишь Луну?

Они разжигали костерок, и бабушка рассказывала им свои истории, раскрывала свои секреты, предостерегала, оберегала — и они завороженно слушали ее. Бабушка прожила долгую жизнь, и все ее любили, и за всю ее долгую жизнь никто так и не узнал о ее даре. И пока бабушка жива, с ними будет все в порядке.

Прошел еще год. К молчанию Саманты присоединилось мрачное молчание Карла. И тогда отчаяние заставило Франни забыть клятву никогда больше не обращаться к целителям.

Мадам Мария, итальянка, вышедшая замуж за немецкого чиновника, по средам «оказывала психологическую помощь». Она принимала после полудня прямо в своем маленьком тесном доме на одной из окраинных улочек. Окна здесь располагались так низко, что кошки легко запрыгивали на подоконник прямо с улицы и, лежа на нем, трогали лапой волосы приходивших посетителей.

Одно из шаловливых созданий заинтересовалось длинной косой Франни, и пока маленькая, похожая на воробышка мадам Мария изучала одну руку гостьи, другой Франни пыталась спасти свои волосы от лап кошки. Гостиная мадам была прелестна, как кукольный домик, и сама она походила на чуть выцветшую фарфоровую фигурку — ее круто завитую голубоватую седину не смогли растрепать даже вездесущие кошки.

— Вас что-то мучает, — сказала мадам по-английски с итальянско-немецким акцентом, чуть гортанно и в то же время мягко. — Вы пришли к мадам Марии, потому что вам нужна помощь.

— Речь о моей дочери, — ответила Франни, забыв о своих волосах, — ее рука бессильно упала на стоящий между нею и мадам столик. — Ей уже почти три года, но она не говорит. Мы показывали ее врачам — они считают, что с ней все в порядке.

— Ах, о дочери. Я так и думала. Я уловила ваш… страх. И чувство вины. Вы не думаете, что каким-то образом именно вы — причина ее молчания?

Франни подалась вперед.

— Да. Боже мой, да. Я родила ее дома. Я едва не умерла и долго не рассказывала мужу правды, надеясь, что с дочерью все обойдется. Но она так и не заговорила… — Франни, глядя в сторону, проглотила ком в горле.

Мадам вновь взяла ее руку.

— Вы интересуетесь спиритуализмом.

— Да. Понимаете, у меня было четыре выкидыша до Саманты — это моя дочь…

— Я вижу имя на букву С…

— Да, это она. До Саманты я потеряла четверых. И обычные врачи ничем не могли мне помочь. Я так боюсь. Я готова на все, но я так боюсь еще больше повредить моей девочке.

— Может быть, она вообще родилась только потому, что вы выбрали этот способ, — успокоительно произнесла гадалка.

— Я тоже так думала. — Франни помолчала, с трудом переводя дыхание. — Но мой муж так мне этого и не простил. О, мадам, я чувствую, он проклинает меня, но я должна понять, что с моей дочерью. И тогда, может быть, все наладится.

— Она — нервный ребенок?

— Нет, скорее наоборот. Она очень спокойная. Как старушка. Иногда мне кажется, что она тоже меня проклинает — за то, что я так тяжело ее рожала.

— Ребенок чувствует, что вокруг него — гнев и страх, и это на него давит. — Мадам, двумя руками обхватив руку Франни, закрыла глаза. — Вы сковали его дух, ибо вы несчастны. Как давно вы уже в Германии?

— Семь лет.

— Вы скучаете по дому! — провозгласила мадам. Франни закусила губу.

— Все эти годы я не видела никого из своих родственников. Моя сестра…

— Я вижу ее. Блондинка, да? — Приоткрыв один глаз, мадам посмотрела на Франни. — Как вы.

— Да. Мы с ней переписываемся, но у нас не слишком много общего. Она богата, мадам. Деньги и престиж для нее все. Когда я уходила из дома, мы едва не поссорились.

— А! Вам нужно съездить домой и помириться. Вы завидуете сестре, сами того не подозревая.

— Завидую Александре? Нет.

— Да, да. Я вижу здесь ее имя, имя на букву А. Она… — мадам быстро взглянула на Франни, — старше.

— Да. На четыре года.

— Вас губит гордыня. Поезжайте к сестре. Возьмите с собой дочь. Наладьте отношения. Попросите сестру оплатить врачей для Саманты.

— Нет, никогда. Мне не нужны деньги моей сестры. Много лет назад мы с мужем решили, что не примем от моей семьи никакой помощи. Я…

— Гордыня, — значительно повторила мадам, подняв тоненький пальчик. — Она не дает заговорить вашей дочери.

— Что? — Франни нахмурилась, обдумывая ее слова.

— Гордыня. Как у вас. Езжайте домой, подайте ей добрый пример. — Мадам осторожно положила руку Франни на столик и откинулась на спинку кресла. — С вас пять долларов, пожалуйста.

Франни находилась в смятении. Она еще не успела как следует подумать о том, что сказала ей мадам Мария, но этой женщине хотелось верить. В конце концов, мадам угадала имена Александры и Саманты, цвет волос Александры и то обстоятельство, что Александра старше. И никто не смог бы убедить Франни в том, что она сама рассказала все это ловкой женщине. Так хотелось, чтобы кто-нибудь твердо и определенно сказал ей, как помочь дочери, которую она родила после стольких разочарований, как вернуть уважение мужа! Протягивая деньги мадам Марии, она решительно сказала:

— Вы удивительная. Спасибо вам. Я сделаю все, что вы посоветовали.

С того дня Франни засобиралась домой навестить Александру. Дабы смирить гордыню.

Александра быстро вышла из дома. На газоне, где уже начинала пробиваться первая зеленая травка, Уильям играл с Тимоти в мяч. Она на секунду отвлеклась от своих мыслей, в который раз с горечью отметив, что Тим в свои шесть лет толст, неуклюж и совершенно неспособен к спорту. Она в его возрасте уже вовсю скакала на пони галопом. Да и теперь, слава богу, великолепно играет в теннис и в гольф. Ах, какая досада, что у нее родился этот неуклюжий увалень, который начинает плакать, как только мяч, тихо, вполсилы брошенный Уильямом, отскакивает от его неловко растопыренных пальцев.

— Ничего, — быстро сказал Уильям, наклоняясь к нему и беря сына на руки. Тим громко хныкал, а Уильям гладил его по спинке и утешал, отчего Александра едва не заскрипела зубами.

— Звонила Франни, — громко сказала Александра. — Она возвращается. Я предложила ей остановиться у нас.

Уильям обернулся и пристально посмотрел на нее. Прошло уже семь лет с тех пор, как Франни сбежала с Карлом Райдером, и не похоже было, что она собиралась когда-либо вернуться.

— Что-то случилось?

— Саманта так и не заговорила, Франни попросила меня одолжить ей денег на обследование. Я хочу устроить их в медицинский центр при университете — там лучшие специалисты, которых только можно найти. А эти армейские врачи — просто дешевые коновалы. В моей семье никогда не было недоразвитых детей, и Саманта не станет первой. — Александра, помолчав, нахмурилась. — Впрочем, кто знает, может быть, она пошла в папашу?

— Дорогая, не говори о ней так, словно ты заносишь ее в племенную книгу. Она ведь не лошадь.

— Люди мало чем отличаются от лошадей. Если заводить детей от кого попало, порода слабеет. — Александра посмотрела на сына и быстро отвела глаза. — Поставь его, Уильям. Он уже не младенец. Ему шесть лет, а ты только поощряешь его к тому, чтобы он сел нам на голову.

Уильям медленно опустил сына на землю, погладил его по светло-рыжим волосам и послал умыться перед обедом. Когда Тим отошел достаточно далеко, чтобы не слышать, Уильям, посмотрев на нее с той собачьей покорностью, за которую она так его презирала, сказал:

— Ему нужны братья и сестры, тогда он быстро повзрослеет, заботясь о них.

— Если ты хотел целый выводок, нужно было перед женитьбой заставить меня сделать соответствующие анализы. — Она закусила губу. — Лучше поговорим о Франни. Она приедет через две недели. Мы устроим обед, чтобы представить ее Джинджер и всей компании, и еще я хочу кое-что переделать в двух верхних спальнях с общей ванной. Из маленькой надо убрать двуспальную кровать и заменить ее детской кроваткой, какой-нибудь пороскошнее, с балдахином. Еще я куплю игрушечный сундучок и положу в него кукол и книжек.

Сжав кулаки, он шагнул к ней.

— Ты в который раз уходишь от разговора. Вместо того чтобы обсудить, почему у нас только один ребенок, ты строишь планы насчет дочери своей сестры.

— Господи, что здесь обсуждать? Мы ведь все уже друг другу сказали. Ты хочешь, чтобы в доме было много детей? Отлично! У нас будет дочурка Франни.

— Ты говоришь так, словно хочешь оставить ее здесь навсегда.

— Хочу. — Александра чуть отступила, уловив исходящий от него запах виски — от него теперь постоянно пахло виски. — Ее вместе с Франни. Я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы она осталась здесь и не возвращалась к Карлу. Подозреваю, что она жалеет о том, что вышла за него замуж, но не признается в этом из гордости. И если я тактично ей помогу, она, возможно, не упустит шанса разорвать этот брак.

Уильям схватил ее за руку.

— Я не позволю тебе разрушать брак Франни и вмешиваться в воспитание ее дочери. Займись лучше собственной семьей и, если ты хочешь иметь дочь, роди ее!

— Я больше не могу иметь детей! И не смей оскорблять меня!

Он больно стиснул ее руку.

— Не можешь или не хочешь?

— Перестань сейчас же! Тим может увидеть из окна!

— Тогда пойдем туда, где он не сможет нас увидеть! — Александра испугалась его внезапной вспышки; с неожиданной силой он почти поволок ее через весь газон в укромный уголок меж кустами живой изгороди и повернул лицом к себе. — Перестань лгать! — крикнул он и так тряхнул, что голова ее откинулась назад. — Видит бог, я не говорил тебе ни слова, щадя твои чувства. Но недавно я узнал все. Я говорил с твоим врачом. Ты совершенно здорова.

— Ты шпионил за мной! — перешла в наступление Александра.

— Ты — моя жена, и я должен знать правду!

— У нас больше не может быть детей, и можешь сколько угодно мешать меня за это с грязью и сколько угодно изучать мою историю болезни! Вот тебе правда!

Он снова встряхнул ее.

— Почему же у нас не может быть детей? Скажи мне. Я обследовался и точно знаю, что с моей стороны все в порядке. — Он кричал все громче. — Я, конечно, пьяница средних лет, но меня еще хватит на то, чтобы обрюхатить собственную жену, если она даст мне хоть полшанса!

— Ну-ну! — она сорвалась на визг. — Докажи, что ты хоть на что-то годишься, кроме того, чтобы нагонять скуку на моих гостей и каждую ночь напиваться до бесчувствия!

Кровь бросилась ему в лицо. Он толкнул ее на кучу сосновых веток под оградой и упал рядом, путаясь в брючных пуговицах. У нее перехватило дыхание от страха — впервые в жизни она его по-настоящему испугалась.

На ней был голубой пуловер и длинная легкая юбка — она собиралась идти в клуб играть в бридж. Уильям задрал ей юбку и, быстро справившись с колготками и трусиками, овладел ею, не обращая внимания на крики ярости и заламывание рук. Но все кончилось почти так же внезапно, как и началось. Его затопила волна стыда. Он тяжело, неподвижно лежал на ней, спрятав лицо у нее на груди. Ослабев от облегчения, она смотрела вверх, на стриженые кусты, и старалась справиться с дыханием.

— Прости меня, о, прости, — прерывисто зашептал он. — Я на минуту потерял рассудок. Пожалуйста, прости.

Александра пожала плечами. В этой минуте спрессовались годы беспомощности и гнева. Но она уже справилась с собой, заставила себя вспомнить, кто она и кто он, и с присущей ей хладнокровной конструктивностью двинулась к своей цели.

— Давай забудем об этом, — сказала она. — У нас больше, не будет детей. Примирись. Я ничего не могу здесь поделать.

Он сел, тяжело опустив плечи. Александра поднялась на ноги, поправила одежду и со смешанным чувством посмотрела на его ссутулившуюся спину. Она не любила его и не ненавидела; иногда она испытывала к нему жалость; порой даже хотела сделать его счастливым. Но сама она так редко бывала счастлива или довольна собой, что не могла себе позволить дать ему счастье за свой собственный счет.

Он был слабак. И сын его был слабак. Александра не терпела, когда ее лошади или дети показывали низкие результаты. Она достойна только самого лучшего. Она видела фотографии дочери Франни, и несмотря на то, что она говорила о крови Райдеров, Саманта казалась ей самым совершенным ребенком в мире. Точная копия ее самой. Самантой она могла бы гордиться.

— Действительно, в этом доме должно быть больше детей, — с ноткой трагизма в голосе сказала она. — Пожалуйста, помоги мне уговорить Франни с Самантой остаться здесь.

Уильям поднял голову и потухшим взглядом посмотрел на нее.

— Ты простишь меня?

— Да. Да, конечно.

— Что ж, если ты заботишься о благе своей сестры и племянницы, я не против.

— Спасибо. — Она погладила его мокрые от пота редеющие волосы. Он тяжело вздохнул — то ли с облегчением, то ли, наоборот, подавленно. Это не имело значения. Это не важно. Она получила, что хотела! Впрочем, как и всегда.

Глава 4

Франни смотрела на грифельную доску над мраморным прилавком магазина, где были перечислены все сорта мороженого, что были в продаже. Шоколадно-кофейно-мятное. Чушь какая! Но надо же, Пандора, которую Франни помнила городком без особых претензий, превратилась в место, где люди приобрели вкус к шоколадно-кофейно-мятному. Нарочно не придумаешь.

Александра писала ей, что в городе появились новые люди с большими деньгами. Пандора быстро меняется, стремясь соответствовать их потребностям. Франни почувствовала священный трепет. Сестра смогла изменить целый город! Александра оказалась сильнее, чем она предполагала. Немалая доля страха и неловкости поселилась в душе Франни.

«Ты здесь для того, чтобы установить мир», — напомнила она себе. А еще точнее — если отвлечься от проблем Саманты, — она здесь для того, чтобы купить пинту ванильного мороженого. Сэмми осталась на Хайвью с Александрой, которая пленила ее целым грузовиком подарков — так что Франни решила взять реванш, купив дочери ванильное мороженое, если уж не может купить ей ничего другого.

Из открывшейся двери повеяло прохладным ветерком, и Франни обернулась.

— Сара? — обрадовалась она. — Какая удивительная встреча!

— Франни? — Сара Рейнкроу чуть нахмурилась — голова высоко поднята, в зеленых глазах тревога. За эти семь лет она пополнела, отчего весь ее облик стал мягче. Строго уложенную прическу, которую помнила Франни, сменила свободная копна длинных рыжих локонов, перехваченных голубой лентой. На ней были теннисные туфли, длинная цветастая крестьянская юбка и простая белая футболка — и в этом наряде она была очаровательна.

Франни вспомнила всегда исходившее от нее ощущение добра и страстно пожелала, чтобы они с Сарой могли остаться друзьями. Набрав в грудь побольше воздуха, она шагнула навстречу Саре, протягивая ей обе руки.

— Как я рада вас? видеть!

Мгновение Сара не двигалась. Франни почувствовала как горячая краска заливает ей лицо от корней прямых светлых волос до самой шеи. Александра в письмах ни словом не упоминала о Саре, но Франни сомневалась, что Сара простила ей то, что она завладела фамильным рубином Вандервееров. Сара помедлила словно ее что-то мучило, но все же пожала протянутые ей руки.

— Я тоже рада. Я, признаться, думала, что вы никогда больше не вернетесь. И очень жалела, что ваша семья не оставила вам выбора. — Сара чуть улыбнулась. — Когда вы сбежали из дому, здесь поднялся такой скандал.

— С тех самых пор родители со мной и не разговаривают. За все эти годы — ни слова, ни письма.

Сара сочувственно вздохнула.

— Но Александра, но всей видимости, рада принять вас у себя?

— Да, она совсем не так холодна и жестока, как вам кажется. Я приехала повидать ее.

— Ну, то, что она помнит и любит свою единственную сестру, конечно, хорошо, но это лишь одна слабая нотка в сложной партитуре ее характера. — Сара была очень сдержанна. Франни тоскливо посмотрела на нее.

— Вы всегда так хорошо ко мне относились, несмотря на то, как складывались ваши отношения с Александрой. Я рада, что все осталось по-прежнему.

— Нельзя же обвинять вас в грехах вашей сестры. — Франни испуганно взглянула на нее, и Сара тут же извинилась: — Простите. Лучше не будем говорить о ней.

— Ничего, ничего, — быстро ответила Франни. — Она моя сестра, и я люблю ее, но я знаю, какой она порой бывает.

Сара потянула ее за руку в сторону маленького изящного столика у окна, и они сели друг напротив друга в потоках яркого солнечного света.

— С того дня, как Уильям женился на ней и отдал ей наш фамильный рубин, я ни разу не была на Хайвью. Мы с братом больше не разговариваем. У меня близнецы — мальчик и девочка, им семь лет. Мы с Хью разрешаем им навещать Тима, потому что не хотим растить их в ненависти к двоюродному брату, но это единственное, на что я пошла.

— Как все это печально, — вздохнула Франни.

— Александра распродала земли вокруг города своим богатым друзьям. Они совершенно изменили город — вы, должно быть, это заметили. Большинство наших магазинов теперь в руках чужаков. В городе невозможно купить дешевой еды. Там, где был «Обед», теперь магазин сыров и вин. Нет ни ткани, ни ниток, ни обуви, ни рабочей одежды. Вокруг одни бутики, торгующие одеждой от лучших модельеров. Местные жители не могут даже подойти к озеру, потому что почти весь берег перешел во владения этих людей, которые застроили его чудовищными дачами.

— Но… но если город так разросся, — робко заметила Франни, — в нем, должно быть, появилось много рабочих мест?

— Это тоже для приезжих, — с презрением сказана Сара. — Требуются только горничные да приказчики в магазинах, ну, может быть, еще мальчики, подносящие клюшки для гольфа. А местный народ приучен к независимости. А, кроме того, никакая работа не оплачивается так, чтобы хватило на возросшие налоги. В прошлом году налог на землю вырос втрое. Семьи, которые поколениями жили здесь землей, вынуждены теперь свои участки продавать. Мы с Хью экономим каждый пенни, чтобы заплатить годовой налог за Коув.

— Надеюсь, практика Хью увеличилась?

— Это как посмотреть. — Несмотря на мрачный тон, лицо Сары прояснилось, глаза заблестели. — Мой муж считает, что врач должен лечить всех, кто нуждается в лечении, независимо от того, может ли человек платить. Если бы Хью так не считал, половина старожилов вообще не получала бы медицинской помощи. — Сара закусила губу. Лицо ее опять стало напряженным. — Большинству пришлых чужда мысль, что человек, в чьих жилах течет кровь индейцев, может хорошо лечить их лилейно-белые персоны. Эти предпочитают двух других врачей, с которыми Хью работает в больнице. Их, видите ли, больше устраивает белый цвет кожи. — Она замолчала, невидящими глазами глядя в окно; рот искривила презрительная гримаса. — Все эти так называемые просвещенные люди, что понаехали со всего Юга, могли бы быть и поумнее. Пока Александра не притащила их в наш город, я и не подозревала, что в мире столько невежества.

Франни, подперев руками подбородок, покачала головой.

— Я думаю, Александра не отдает себе отчета в том, что разрушила очарование этого места. Она гордится, что город стал таким.

Сара вдруг резко подалась вперед и заговорила быстро, чуть не задыхаясь:

— Она поссорила моего брата с его старыми друзьями. Он несчастен, он начал пить. Насколько я знаю, не пьян он только на работе, в суде. Я ничем не могу ему помочь. Года два назад я пыталась поговорить с ним. Я убеждала его, что рубин — это символ настоящих серьезных проблем, просила его взять себя в руки, снова начать управлять своей жизнью… — Сара вдруг замолчала и через секунду произнесла каким-то не своим голосом: — А он сказал: «Моя жизнь — это Александра».

Сара откинулась на спинку стула, лицо ее было бледным и измученным. Франни, едва удерживаясь от слез, коснулась ее руки.

— Мне так жаль… так жаль… Я не могу изменить свою сестру, так же как и вы не можете изменить Уильяма. Я могу только постараться прожить свою жизнь по другим законам, в соответствии с моими собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо, но… — Франни запнулась и явно боролась с собой. Плечи ее дрожали. — Но сейчас я даже этого не могу.

И Франни рассказала ей о Саманте и о том, что Александра нашла дорогих специалистов в медицинском центре при университете в Дареме и пообещала дать денег на лечение. Сара слушала так внимательно, с таким сочувствием, что Франни, не удержавшись, рассказала и то, что Карл обвиняет ее в том, что случилось с Самантой.

— Я не могу вернуться к мужу, если ничего не изменится, — закончила она дрожащим голосом. — Я должна вылечить Саманту, чего бы это ни стоило. И все мои принципы летят к черту, поскольку я пользуюсь щедростью сестры, хотя и не одобряю ее образ жизни.

— Послушайте меня, Франни. Не позволяйте своей гордости помешать вам сделать для Саманты все, что можно. Только никогда не думайте, что помощь Александры бескорыстна. — Сара встала и отодвинула стул. — Мне пора идти. Я обещала принести детям галлон французского ванильного. — Она отвела вдруг потухший взгляд. — Их нужно порадовать, а ничего другого я придумать не могу.

Франни тоже встала.

— У вас что-то случилось?

— Две недели назад умерла их бабушка. — Сара помолчала. — Мне кажется, в каком-то смысле она была нужна им больше, чем я и Хью. Она всегда понимала их лучше. — Сара и Франни обменялись горестными взглядами. — Вы никогда не думали, что Саманта, возможно, видит мир совсем не так, как вы?

Франни ссутулилась, уставясь в пол.

— Я думаю об этом постоянно. Постоянно.

Глава 5

Путь от Дарема — через весь штат — занимал несколько часов. Александра вела большой серый седан по боковым дорогам, чтобы еще больше растянуть поездку. Она решила, что настало время договориться с Франни.

Машина мягко катила по пологим предгорьям, мимо обширных лугов с пасущимися коровами и маленьких старинных городков. Листья только начинали разворачиваться, все вокруг стояло в нежно-зеленой дымке, и кусты кизила, росшие в солнечных местах по обочинам дороги, пышно цвели белым. Время от времени Александра поглядывала на Франни — та сидела, глядя прямо перед собой, не замечая красоты проносящихся мимо пейзажей. Голубой свитер свободно болтался поверх измятого брючного костюма. Франни была безутешна.

Саманта спала, свернувшись калачиком на широком заднем сиденье, во сне обнимая новую куклу, которую подарила ей Александра. «Неделя обследований в Дареме не прошла зря, — думала Александра. — Высокооплачиваемые специалисты по педиатрии подтвердили оптимистическое заключение армейских коновалов».

Саманта пока не разговаривает, но при этом исключительно сообразительна, внимательна, обладает выдающейся для своих трех лет моторикой и не страдает никакими физическими либо эмоциональными недугами. Один врач даже пошутил, что, вероятно, она просто изобрела свой собственный язык и ждет, когда кто-нибудь еще его выучит. Ведь различные звуки она издает, просто ее никто не понимает.

Александре понравилась эта мысль — ее племянница не стремится соответствовать ожиданиям других. Наоборот, другие должны плясать под ее дудку. Александре нравились забавная грация этого ребенка, абсолютное умение владеть своим телом, ясный ум, светящийся в голубых глазах, — короче говоря, все то, чего так недоставало Тиму: Саманта напоминала Александре ее саму.

Теперь она окончательно убедилась, что именно Саманта — тот самый ребенок, которого она достойна.

Ее руки, лежащие на руле, напряглись, сердце забилось быстрее. «Осторожно, — сказала она себе. — Не нужно, чтобы все было слишком очевидно».

— Чем тебя ободрить? — ласково обратилась она к Франни.

Ее сестра прижала пальцы к вискам.

— Эти врачи были моей последней надеждой, — безжизненным голосом произнесла она. — Не представляю, как я скажу Карлу, что они тоже ничем не могут нам помочь.

Александра откашлялась.

— У меня есть одна мысль. Может быть обудим?

— Да, да. — Франни живо повернулась к ней. — Что ты придумала?

— От тебя это потребует нелегкого решения, — значительно произнесла Александра.

— Какого?

— Если ты останешься здесь, где нам доступно все самое лучшее, что только можно купить за деньги, я смогу платить за то, чтобы Саманта занималась речевой терапией. Ты помнишь — врачи сказали, что это один из возможных путей лечения. — Александра помолчала. — Может быть, на это уйдут недели. Может быть, месяцы. Но придет время, и это сработает.

Франни вновь поникла, прислонившись к спинке сиденья. Александра украдкой взглянула на нее. Похоже, ее совсем поглотили мрачные мысли.

— И если Карл действительно думает о благе Саманты, я знаю, он согласится, — добавила Александра. — Хотя и будет скучать без вас обеих.

— Ты думаешь, он будет по мне скучать? — тихо спросила Франни.

— Милая, конечно, будет. И представь, как будет здорово, когда в один прекрасный день вы вернетесь и Саманта скажет ему: «Папа». Это оправдает любую разлуку. Как вы будете счастливы! И непременно заведете еще одного ребеночка, ты ведь так этого хочешь.

— Алекс, ты так добра ко мне. Но я должна подумать. — Ее голос дрожал. — Не видеть Карла, — тихо сказала она, — многие месяцы. Я уже теперь без него скучаю, а прошло всего две недели.

— Ты хочешь сказать, что готова вернуться ни с чем?

Александра замолчала, чтобы этот коварный вопрос подействовал сильнее.

— Нет, — простонала Франни, — это невозможно.

— Ты думаешь, что все кончено, и опускаешь руки. Это не выход, надо искать варианты. — Александра ласково погладила холодную, вялую руку сестры. — Я так полюбила Саманту и много могла бы ей дать. Разреши мне позаботиться о твоей дочурке. Я не буду пытаться изменить вашу жизнь. Но у меня никогда не будет своей собственной дочки — ты ведь знаешь. Не такая уж я бесчувственная, какой иногда кажусь.

Франни слабо пожала руку сестры.

— Я тебе верю.

Александра засияла улыбкой победительницы.

Бабушки не стало. Ее комната стояла пустая, кровать всегда была застелена, большие свободные рабочие платья праздно висели в запертой кладовке, и особенный запах жилища старушки выветривался день ото дня.

Джейк и Элли теперь часто забирались на ее кровать, надеясь поговорить с бабушкой. Она не однажды им объясняла, что в один прекрасный день уйдет — отправится к дедушке Рейнкроу и папиному старшему брату Грэму, который погиб в Корее. И пообещала, что, когда это случится, она все равно будет их слышать. Они поймут это, если будут внимательны.

Поэтому они изо всех сил всматривались и вслушивались, но пока без особого успеха.

— Кто-то едет, — сказала Элли, откидывая со лба длинные черные волосы и поворачиваясь к окошку.

— Тебе бабушка сказала? — с надеждой спросил Джейк.

— Нет, просто собаки лают.

— А… — Разочарованный, он стал слезать с бабушкиной кровати. — Пойдем посмотрим.

— Иди. — Элли снова завернулась в старое стеганое бабушкино одеяло. — Если бабушка что-нибудь скажет, я дам тебе знать.

У Джейка в глазах блеснули слезы.

— Она не будет говорить с тобой без меня. Элли закрыла один глаз.

— Ну, я ведь всегда знаю, где ты, так что, я думаю, и бабушке это видно, правда?

Элли легко могла переговорить Джейка — в том, что касается слов, она всегда первая. Разве ее переспоришь? Он вышел из комнаты, ни сказав ничего.

Уже был слышен шум машины, доносившийся с узкой дороги, что проходила через лес за речкой. Папа однажды сказал, что горы похожи на толстую тетю, лежащую на спине, Коув спрятался в одной из складок кожи, а город расположился на ее правой груди.

Джейк очень хорошо представлял себе эту толстуху — от розового соска, как спицы в велосипедном колесе, расходятся бетонные дороги. Гости свернули на затененную грязную колею, ведущую к Коуву, и сейчас съезжали по огромной груди этой сказочной великанши. Таким образом Джейк мысленно составил покуда удовлетворявшую его карту знакомого ему мира. Эшвилл, большой город, был у толстухи на голове, а поселение Ковати, где жили их индейские родственники, чуть выше пупка. Дарем, город еще больший, чем Эшвилл, располагался на левом локте ее вытянутой руки, а к кончикам пальцев подступал океан. Правая рука уходила в Теннесси, ноги были во Флориде, а на левом колене стояла Атланта, штат Джорджия.

Мама с папой однажды возили их на уик-энд в Атланту. Конечно, такой город занимает целую коленку.

Он еще не решил, что может быть на том черном пятне, откуда начинаются ноги, — посмотрев на маму и Элли в ванне, он вообще сомневался, что там можно жить.

Рассеянно размышляя об этом, он шел по прохладному коридору, ведя пальцем по бревенчатой стене. Из кухни вышла мама, отряхивая джинсы от муки, и, обогнав его, поспешила к дверям. Она выскочила во двор и громко позвала папу. Потом вгляделась в подъезжающую машину.

— Это Франни Райдер, — сказала она. — Боже мой!

Джейк, притаившись у дверей гостиной, печально смотрел, как папа поднимается из-за письменного стола, заваленного книгами и бумагами. Папа тер глаза и двигался очень медленно. Джейк дважды видел, как он плакал, — в первый раз, когда тело бабушки заворачивали в индейское одеяло, чтобы нести на станцию, и еще раз — когда на кладбище, в городе, пастор кончил говорить надгробное слово.

Джейк тогда твердо решил присматривать за папой, пока ему не станет легче.

Родители вышли на крыльцо. Джейк тоже выскользнул из дверей и прислонился к притолоке. Бабушка учила его и Элли, что нужно незаметно стать сзади и спокойно и вдумчиво оценить ситуацию.

Из большой машины вышла дама с длинными золотистыми волосами. Всмотревшись как следует, Джейк разглядел за открытым окном заднего сиденья машины еще один светловолосый затылок — маленький, с конским хвостом над плиссированным белым воротничком. Перед маленькой головкой мелькали собачьи лапы — Растусу не хватало роста, чтобы допрыгнуть до окна, но он пытался, лая, рыча и высовывая язык. Дама взошла на крыльцо.

— Прошу прощения, что приехала к вам без звонка, — сказала она. — Но боюсь, что по телефону моя просьба прозвучала бы еще более странно.

— Франни, вы единственная из Дьюков, кого я рада видеть в моем доме, — произнесла мама.

Дьюк. Джейк знал, что значит это имя. Это значит — семья, из которой происходит тетя Александра. По непонятным пока причинам Дьюки были дурные люди.

Однако мама с папой пригласили даму посидеть с ними на веранде, так что к ней, должно быть, это не относилось. Теперь Джейк не мог видеть их со своего места — но он услышал, как заскрипели под ними стулья.

— Врачи из Дарема не сказали мне о Саманте ничего такого, чего я не знала бы раньше, — рассказывала дама. — Она не говорит. У нее нормальный слух, она не слабоумная. Они называют это… «отстает в развитии». — Здесь ее голос дрогнул. — Мне не нравится этот термин. Да это и неправда. Что угодно, но только не отстает в развитии! Стоит только посмотреть на нее, когда ей в руки попадает что-то для нее интересное. Она вяжет узлы, как матрос. Она заплетает мои волосы. Однажды она распустила по ниточке шерстяной ковер. Когда я это обнаружила, она, спохватившись, разложила нитки ровными пересекающимися рядами, то есть, как умела, попыталась воспроизвести орнамент. И даже врачи говорят, что для трех лет она поразительно развита. Вот так вот — «развита — не развита», — и дама сокрушенно вздохнула.

«Она тоже не такая, как все, — вдруг подумал Джейк. — Иная, чем я и Элли, но тоже странная».

— Не торопите ее, — сказал папа. — Судя по тому, что вы рассказываете, она скоро заговорит. У меня был двоюродный брат, так он много лет хрюкал, как поросенок.

— И что с ним стало?

— Держит в Васоге закусочную с отличным барбекю.

— Продолжайте, Франни, — сказала мама.

— Александра предложила нанять частного логопеда. Но это значит, что мы должны остаться в Пандоре, и, может быть, надолго.

Потом Джейк ничего не слышал. Наконец мама заговорила, но так тихо, что ему пришлось приложить кулак к уху, чтобы расслышать.

— Забирайте дочурку и возвращайтесь к мужу, Франни. Ваша сестра захлопнет двери навсегда раньше, чем вы их найдете.

— Нет, клянусь вам, совсем нет. Неужели я должна упустить шанс вылечить свою девочку?

— Как вы не понимаете, Франни! Александра просто не хочет, чтобы ее сестра была замужем за армейским сержантом. А еще и родители Карла работали на фабриках Дьюка. Представьте на минуту — это ей как кость в горле. Готова поспорить, что Карл понял это много лет назад. Полагаю, ему не нравится, что вы вернулись к своей семье просить помощи.

— Да, — ответила дама таким печальным голосом, что у Джейка мурашки по спине побежали. — Но все наладится, если Саманта научится говорить.

— Карл согласен на то, чтобы вы остались здесь надолго?

— Он сказал, — послышался всхлип, — он сказал, что я ищу предлога, чтобы разорвать наш брак. Но это не так! Он все время обвиняет меня в том, что Саманта не говорит. Я и сама знаю, что виновата.

— Давайте вернемся к нашим баранам, — это был голос отца, глубокий и спокойный. Бабушка говорила, что отец обладает даром смотреть только на одно дерево. «Он за деревьями леса не видит», — вот как она говорила. Джейк считал это большим умением. — Между Дьюками и Рейнкроу нет особой любви, — продолжал отец. — С того дня, как Сарин брат женился на вашей сестре, она была для нас источником неприятностей. И покуда она держит Уильяма под каблуком, положение дел вряд ли изменится. Я много лет вижу, как мучается Сара, и не собираюсь доставлять ей лишних огорчений. Вы приехали, Франни, попросить нас вмешаться в ваши дела? Не думаю, что из этого получится что-то, кроме еще больших неприятностей.

Сердце Джейка упало. Папа не хочет лечить маленькую дочку этой дамы? Неужели даже не попытается?

— Я уверена, что, если вы хотите, Хью осмотрит Саманту, — быстро сказала мама. — Он не отвернется от невинного ребенка.

— Я никогда так не поступал, — подтвердил отец. Голос его звучал взволнованно. — Но я не волшебник.

Я имею в виду…

— Я понимаю ваши чувства, в самом деле понимаю, доктор Рейнкроу, — заторопилась дама. — Но я и не жду, что вы совершите чудо. Я… я приехала к вам просить о другом. Я знаю, в Ковати живет целительница. Я хотела просить вас уговорить ее посмотреть Саманту. Вы ведь ей родня.

Джейк двумя руками зажал себе рот, чтобы сдержать возглас изумления. Эта дама хочет иметь дело с миссис Большая Ветвь? Что ж, она сама засовывает голову в осиное гнездо.

— Франни, — сказал отец тихо, словно что-то мешало ему говорить, — можно с тем же успехом взобраться на гору и повыть на луну.

— Клара и Хью не выносят друг друга, — объяснила мама. — Она стремится лечить всех его пациентов в Ковати, и большинство из них не подпускают его к себе, если она не стоит у него за плечом.

— Я изучал медицину не затем, чтобы по-прежнему блуждать во мраке невежества и вековых предрассудков, — сказал отец. — Я рос, глядя, как вымирают индейцы, словно сейчас не конец двадцатого века. Мой отец в пятьдесят лет умер от кори. От кори! И именно такие целители, как Клара Большая Ветвь, тянут мой народ назад, в глубины средневековья.

— Но… — настаивала дама, — но, доктор Рейнкроу, я много читала о традиционной медицине, и я думаю… ну, хорошо ли это — пичкать людей всякой химией? Ведь существует множество вполне научных работ о травах, о… одним словом, о других методах.

Клара уговорила мою мать выбросить таблетки от давления! — воскликнул папа громко. — Я вам скажу, что на самом деле нехорошо, как вы изволили выразиться. Нехорошо позволить пациенту умереть от инфаркта!

Джейк напрягся. Здесь папа был не прав. Миссис Большая Ветвь не сделала бабушке ничего плохого. Бабушке лучше знать, когда доверять ее лечению, а когда нет.

— Простите, — прошептала дама. Потом откашлялась, и голос ее окреп. — Но все же… Пожалуйста. Очень вас прошу. Клара Большая Ветвь не может навредить Саманте. А помочь может. Пожалуйста! Умоляю вас.

— Я не собираюсь участвовать в этих фокусах-покусах, — сердито сказал папа. Его стул скрипнул, послышались тяжелые шаги — должно быть, отец подошел к широким деревянным перилам. Джейк спрятался за открытой дверью и вжался в стену.

— Хью, — предостерегающе обратилась к нему мама. Был у нее в ходу такой тон, «смотри не сядь на мель». Шаги стихли. — Я хочу сделать это для Франни.

— Только не в этом доме, — ответил отец. Джейк затаил дыхание. Папа с мамой никогда не ссорились по-настоящему. Джейк дотрагивался до них, когда они порой дулись друг на друга, и неизменно ощущал идущие от одного к другому волны тепла, вопреки нахмуренным взглядам. — Хорошо, но только во дворе, — в конце концов сдался отец. — Во дворе, там, где я не смогу этого видеть.

Отец вошел в дом и скрылся в гостиной. Джейк выбрался из-за двери и встал в дверном проеме, словно случайно проходил мимо. Ему хотелось поближе посмотреть на девочку, которая была причиной всеобщего беспокойства.

Мама вопросительно взглянула на него, подняв одну бровь, как будто поняла, что он подслушивал.

— Это Джейк, — сказала она. — Мастер внезапных появлений. Милый, это сестра твоей тети Александры, миссис Райдер.

Джейк церемонно исполнил: «Здравствуйте, мэм». Дама плакала, но улыбнулась ему сквозь слезы. Ободренный ее улыбкой, он спросил:

— Можно, я покажу вашей дочке нашу корову? — и сам удивился количеству слов, которое уместилось в одной фразе. Его считали скорее наблюдателем, чем говоруном. Какой странный сегодня день.

Дама посмотрела на Сару. Та кивнула.

— Джейк не спустит с нее глаз. А если что, он найдет ее.

Восприняв это как разрешение, Джейк со всех ног припустился к большой машине. Вблизи перешел на достойный шаг и осторожно обошел автомобиль, не сводя глаз с окошка.

Итак, это и есть «неговорящая» Саманта Райдер. Очень маленькая и очень спокойная — она сидела неподвижно, вцепившись обеими ручками в опущенное стекло и глядя на него большими немигающими голубыми глазами.

— Меня зовут Джейк, — представился он. И добавил: — Хочешь посмотреть корову?

Она ничего не ответила. М-да. Он обеими руками потянул дверцу машины на себя. Дверца открылась, и он как следует рассмотрел Саманту. Белый плиссированный воротничок был частью белой блузки, а еще на ней были розовые шорты и белые сандалии. По зачесанным вверх волосам скользили блики солнечного света, но даже ее конский хвост был абсолютно неподвижен.

Он никогда в жизни не видел такого золотисто-розового и неподвижного ребенка.

—Ну?

Она выпрыгнула из машины и неожиданно ловко приземлилась на чуть расставленные для устойчивости ножки, ястребиным взором глядя, как он закрывает дверцу машины. Он протянул руку, большую и загорелую по сравнению с ее ручкой. Саманта смотрела на него так, словно он был какой-то сложной загадкой, которую ей еще предстоит разгадать.

— Твой язык кошка съела? — лукаво спросил он. Сощурив глаза, девочка улыбнулась и медленно протянула ему ручку, сжатую в кулак. Джейк уже знал, что бывает, когда он до кого-либо дотрагивается, — мощный всплеск ощущений, как бы отдельных от него и в то же время его собственных, подобных колдовскому дыму, вползающему в его мысли. Он вдруг узнает о таких вещах, о которых узнавать не собирался; но по большей части дым рассеивался прежде, чем он успевал что-нибудь понять.

Но на этот раз было не так. Он чувствовал, что она принимает решение, вот она наконец решила не отнимать руки. Странно, но он тоже не хотел отпускать ее руку. СКОЛЬКО Я СЕБЯ ПОМНЮ, МЫ ВСЕГДА БЫЛИ ВМЕСТЕ, И ТАК БУДЕТ ВСЕГДА.

Пока это было ему не вполне понятно: такое странное, удивительное чувство. Потом Джейк отбросил эту мысль, развеял этот дым, и они пошли смотреть корову.

Джейк привязал Ромашку к железному кольцу в хлеву. Втайне он слегка гордился тем, как бесстрашно командует громадным животным, которое при желании способно растоптать кого угодно. Вот только слишком толста их Ромашка для столь энергичных телодвижений, да и добродушна, если уж совсем честно. Стоя на почтительном расстоянии, Саманта смотрела на них. Джейк надеялся, что произвел должное впечатление. Он поманил ее пальцем, и девочка подошла поближе к рыже-белому боку Ромашки. Джейк наклонился и взялся рукой за розовое вымя.

— Хочешь посмотреть, откуда берется молоко? Глядя на вымя, Саманта присела на корточки. Джейк умело потянул за сосок, струйка молока брызнула прямо ей в рот. Она сжала губы и вытаращила глаза. Потом вытерла подбородок и скорчила потешную рожицу. Джейк расхохотался, прислонившись головой прямо к боку Ромашки. И вдруг он увидел, что Саманта спокойно подошла к корове сзади, взяла ее за хвост и стала заплетать в косу длинную белую кисточку.

Джейк смотрел на нее в благоговейном молчании. Закончив, она удовлетворенно кивнула и взглянула на него. Он тоже кивнул ей в ответ вполне одобрительно.

— Теперь ей не хватает только ленточки, и она может идти в гости.

Он нашел на устланном соломой полу хлева обрывок веревки и галантно протянул ей.

Саманта завязала кокетливый бантик на кончике хвоста Ромашки и отступила на шаг, любуясь своей работой. Усевшись на солому, Джейк с удивлением наблюдал за ней.

— А на меня ты никаких бантиков не привяжешь, — объявил он.

Закинув головку, она посмотрела на него, как бы примериваясь. Словно собиралась украсить и его тоже, но когда-нибудь потом.

Если что-нибудь и может заставить человека заговорить, то только лишь погружение в обжигающе холодную воду речки Соуки. Обхватив руками коленки, Джейк сидел под лавровым деревом на холме и, волнуясь, наблюдал. Саманта, плотно сжав губы, едва выглядывала из-за плеча миссис Большая Ветвь. Она не казалась испуганной — скорее сердитой. В глазах ее читался явный упрек, словно Джейк должен был предупредить ее об этом.

Ее мать стояла на берегу рядом с его матерью, держа в руках одежду Саманты и ее сандалии. Миссис Большая Ветвь в закатанных выше ее толстых коричневых колен джинсах зашла поглубже в темную заводь, где почти не было течения. Закинув голову, она долго говорила с ветром. Джейк знал язык чероки достаточно, чтобы понимать отдельные фразы. Она упрашивала духов дать Саманте голос.

Вдруг она замолчала, мотнула головой так сильно, что ее длинная полуседая коса подпрыгнула над плечом, наклонилась и погрузила Саманту в воду.

Джейк сморщился. Он знал, что значит «войти в воду». Это очищает снаружи и изнутри — так говорила бабушка. Это заставляет думать и чувствовать совершенно по-новому, ты даже дышать учишься заново. Индейцы в Ковати каждое утро проделывали это, хотя рядом с их хижинами и вагончиками тек только меленький ручеек. Он и Элли с бабушкой тоже входили в воду каждый день — в воду источника в ложбине, и господи боже мой, как дышалось после того, как выскочишь зимой из этого источника!

Вынырнув, Саманта жадно глотнула воздуха и обеими руками вцепилась в косу миссис Большая Ветвь. Джейк зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться. Она явно не собиралась больше погружаться, не прихватив с собой и миссис Большая Ветвь.

Та, казалось, была вполне довольна и, хохотнув, понесла Саманту на берег.

— Готово.

Когда знахарка передавала бедную Саманту, которая злилась больше прежнего, матери, Джейк вежливо отвернулся. Обнаженных девочек всегда интересно рассматривать, какой бы величины они ни были, к тому же ему редко представлялся такой случай, но Саманта была особенная. Он не мог забыть ту странную мысль, что пришла ему, когда он взял ее за руку; быть может, ему суждено увидеть ее наготу в другом месте и в другое время?

Когда миссис Райдер, растерев Саманту полотенцем, одела ее и стала причесывать, Джейк повернулся. Саманта, прищурившись, смотрела прямо на него, сжимая маленькие кулачки. Похоже, это был ее способ выражать отношение к этому миру.

— Она заговорит, — провозгласила миссис Большая Ветвь. — Рано или поздно она заговорит.

— Надеюсь, что рано, — сказала миссис Райдер. — Спасибо за то, что пришли.

— Вера — великая вещь, — сказала миссис Большая Ветвь. — Если верить очень сильно, все получится. — Она медленно, почти торжественно перевела взгляд на маму. — Я думаю, теперь можно и выпить.

— Бурбон со льдом, — сказала мама. — Давайте сядем на веранде.

— Хью не хочет, чтобы я заходила в дом. Я знаю. Мама покраснела. Она опустила голову и, ничего не ответив, пошла но тропинке к дому. Тогда Джейк спустился с холма к миссис Большая Ветвь. Она посмотрела на него коричневыми, как шоколад, глазами и широко улыбнулась — так, что глаза почти исчезли в морщинах между скулами и бровями.

— Ты не забываешь свою бабушку, мистер Джейк?

— Нет, мэм. Но я еще не слышал от нее ответа. Она обещала дать нам с Элли знать, что по-прежнему слышит нас.

— Она необязательно заговорит с вами обычным голосом. Ты сам поймешь, что она имела в виду.

— Но как я это пойму?

Миссис Большая Ветвь наклонилась и зашептала прямо ему в ухо:

— Когда дар, которым наградил тебя бог, ты обратишь на пользу людям, — это и будет значить, что бабушка говорит с тобой.

Она знает?! Миссис Большая Ветвь знает об их с Элли способности! Джейк положил ладонь на ее большую коричневую руку, там, где кончался закатанный рукав. Печаль. Это печаль. Ей тяжело говорить о бабушке, она скучала по ней так же сильно, как и они с Элли.

— Готов поспорить, ты не заставляла бабушку выбросить таблетки.

Миссис Большая Ветвь моргнула и перестала улыбаться — он снова смог видеть ее глаза.

— Нет, но я не остановила ее, когда она это сделала.

— Почему?

— Потому что она сказала, что у нее от них голова тяжелая и она перестает соображать. Это ее мучило. Как бы ты себя чувствовал, если бы твой дар засыпал?

Он быстро взглянул на Саманту, которая все еще причесывалась и не сводила с него глаз. Нет, она воспринимает мир не так, как он и Элли. Он еще не понял, каким даром обладает она, но когда-нибудь потом он узнает — это очень важно.

— Я бы чувствовал себя пустым.

— Вот и твоя бабушка тоже. Понимаешь?

— Да, мэм.

— Хорошо. В этом мире много зла, и раз бабушка пока занята другими вещами, вы с Элли можете приходить ко мне, когда вам будет трудно.

— Спасибо.

Миссис Большая Ветвь выпрямилась.

— А теперь пойди покажи этому цыпленку источник и расскажи, как бабушка вас туда окунала, когда вы были такие же, как она. — Миссис Большая Ветвь посмотрела на них и обратилась к миссис Райдер: — Кажется, что у вашей дочки свои счеты с этим миром с того самого дня, как она родилась.

Миссис Райдер пристально на нее посмотрела.

— Она не упадет в источник, мэм, не бойтесь. Да он и глубиной-то всего в фут, — сказал Джейк, почувствовав ее опасения.

— Хорошо, — рассеянно сказала миссис Райдер. Кто-то ударил его по руке: Саманта стояла рядом, сжав губы, словно пытаясь пожаловаться на то, что сделали с ней взрослые. Джейк обхватил ее кулачок и потянул за собой. «Сердится с рождения и сейчас воюет, — подумал он. — Потому и не говорит».

Потрясенный этим внезапным озарением — а вдруг его догадка верна? — он тащил ее за собой, спеша к источнику, — вниз по тропе, мимо гряды высоких тополей. Уцепившись за его руку, Саманта едва поспевала за ним.

Добравшись до тенистой ложбины, на дне которой в небольшой ямке журчала прозрачная вода, он сел в папоротники и дернул Саманту за руку. Она не двинулась. Джейк твердо посмотрел на нее.

— Я знаю, почему ты не говоришь. Ты однажды так решила и теперь просто упрямишься. Ты как старая бутылка с разбухшей пробкой. Надо просто вынуть пробку.

Не дождавшись никакого ответа — ни кивка, ни движения глаз, — он отпустил ее руку и наклонился над гладью воды, изучая их отражения — нахмуренный мальчик с короткими черными волосами и покрасневшая маленькая девочка с распушившимися золотистыми кудряшками вокруг лица. Она была вдвое меньше и вдвое младше его; он не нянька.

— У меня есть вещи поважнее, чем пытаться вразумить ребенка, — сказал он. — Ты наверняка даже не слыхала про налоги. Налоги — это деньги, которые люди должны платить, чтобы шериф не отнял у них их дом. — Он махнул рукой. — А наш дом стоит много налогов. Моя бабушка умела находить хорошие камни, иногда даже маленькие рубины. Вот мы и управлялись с налогами. Она умерла — она ушла, понимаешь? И теперь мы с Элли должны искать эти камни, чтобы платить налоги. Элли умеет это делать еще хуже, чем я, а я не знаю, смогу ли хоть что-нибудь без бабушкиной помощи. Она обещала, что будет говорить с нами, но я ничего не слышу.

Вся горечь последних недель всколыхнулась в нем, и глазам стало горячо. Он попытался сдержать слезы, но одна все же поползла по щеке.

— Бабушка не говорит со мной, и ты тоже. Проклятье!

Ему было стыдно, что она видит его слезы, — плакать перед девчонкой само по себе ужасно, а перед ней, такой маленькой, вдвойне, — он отвернулся и стал вытирать глаза тыльной стороной руки.

Вдруг он почувствовал, что она гладит его волосы. Он бросил на нее колючий взгляд, но она со слезами на глазах обняла его и глубоко вздохнула.

— Джейк, не плачь, — прошептала она, — я буду с тобой говорить.

Ее слова звучали так чисто, будто колокольчик, — не так, как обычно говорят дети. Несколько секунд он не верил своим ушам, но потом понял, что произошло. Он привел Саманту к бабушкиному источнику, и бабушка совершила чудо. Бабушка услышала его и, как сказала миссис Большая Ветвь, нашла способ показать ему это.

На Хайвью Франни, не закрыв даже дверцы машины, смеясь, помчалась с Самантой на руках прямо по газону.

Александра купила пони, и теперь, посадив Тима верхом, она водила лошадку по кругу. Тим, изо всех сил цепляясь за переднюю луку миниатюрного английского седла, громко плакал. Уильям, мрачнее тучи, стоял неподалеку, засунув руки в карманы.

Александра дернула уздечку, останавливая пони. Тим ухватился за гриву, чтобы не упасть, и продолжал хныкать.

— Где вы были? — спросила Александра.

— Она заговорила! — Счастливая Франни поцеловала Саманту в щеку. Саманта погладила ее по плечу. — Я повезла ее к Рейнкроу. Они пригласили эту знаменитую знахарку из Ковати, и не больше чем через десять минут после того, как она совершила над Самантой обряд исцеления, Саманта заговорила с сыном Сары. Боже мой, Алекс, если бы ты видела! Когда они вернулись от источника, она болтала с ним, словно это самое обычное дело. Я чуть не упала. А когда я взяла ее на руки, она сказала: «Джейк вытащил из меня пробку, мамочка». Мамочка. Она назвала меня мамочка!

Александра побледнела.

— Ты возила мою племянницу к людям, которые мешают меня с грязью! Им ты больше доверяешь?!

— Ах, боже мой, о чем ты говоришь? Все получилось! Ты понимаешь! — Франни была слишком захвачена радостью, чтобы обращать внимание на упреки сестры.

Уильям неуклюже поспешил к Франни и обнял ее, едва улыбнувшись Александре.

— Это фантастика, — сказал он. Лицо у него было тоскливое. — Хотел бы я, чтобы и мне было столь же просто съездить к своей сестре!

— Может быть, Уильям. Все возможно. Я поверила в чудеса.

— Нет, я… — Глаза его потухли, но он печально улыбнулся Саманте. — Что, Джейк вытащил из тебя пробку, да? Я всегда думал, что этот мальчик непрост. Скажи что-нибудь дяде Уиллу, Сэмми!

Она нахмурилась.

— Тим хотел столкнуть меня с лестницы. Улыбка Уильяма померкла. Франни быстро сказала:

— Я думаю, он нечаянно, моя маленькая. Он просто играл.

— Я хочу домой. Давай возьмем с собой Джейка?

— Мы поедем домой, моя маленькая. Мы совсем скоро поедем домой. И тогда что ты скажешь своему папе?

— Привет, сержант, я по тебе скучала. А можно Джейк будет с нами жить?

Франни рассмеялась и в полном восторге посмотрела на Александру.

— От полной немоты к таким правильным фразам — одним скачком. Она гений! Алекс, я же знаю — ты за меня рада.

— Разумеется, я рада, что Саманта заговорила. Но зачем ты все делаешь за моей спиной?

— Я хотела перепробовать все возможные средства. А ты бы сказала, что это глупость — показывать Саманту индейской знахарке. Ведь сказала бы?

— Благослови бог Сару Рейнкроу и всех ее индейцев, — произнесла Александра холодно и неприязненно. — Она, конечно, пальцем не пошевелит, хоть мы здесь огнем сгори, но охотно принимает участие в жизни моей сестры — разумеется, назло мне.

— Алекс, я сама пришла к ней, — сказала Франни. — Но какое это имеет значение? Саманта заговорила! Неужели ты совсем за меня не рада?

— Я… да. Конечно. Но я так надеялась, что вы с Сэмми погостите подольше. Мне нравится, когда здесь живет маленькая девочка. Может быть, вы все-таки останетесь? Сэмми будет заниматься с логопедом…

— С каким логопедом? Да она может продекламировать хоть доклад президента конгрессу.

Александра дрожащей рукой погладила Саманту по головке и вымученно улыбнулась.

— Хочешь погостить у тети Алекс еще немножко? Я научу тебя ездить на пони и плавать в бассейне. Я познакомлю тебя с хорошими девочками, которые говорят не по-немецки…

— Нам здесь не нужна никакая маленькая девочка, — плаксиво сказал Тим. — Мама, у тебя же есть я. Зачем тебе еще она?

— Замолчи! — крикнула Александра. — Не перебивай меня. — И тут же заворковала: — Сэмми, разве тебе здесь не нравится? Разве тебе не нравится ходить со мной в гости?

Саманта внимательно, не мигая, смотрела на нее.

— Джейк сказал, что ты ведьма.

Франни Сокрушенно вздохнула:

— Ох, детка. Алекс, не обращай внимания…

— Сара даже детей своих заставляет меня ненавидеть! — С застывшим лицом и со слезами на глазах Александра повернулась к мужу. — Слышишь, Уильям? Родная племянница боится меня, потому что Сарин сын вбил ей в голову какую-то чушь.

— Я тебя не боюсь. — Саманта говорила спокойно и уверенно. — Меня окунули в речку, и пробку вышибло. Теперь я нашла Джейка. Он не позволит, чтобы меня съела ведьма.

— О господи. — Александра, сжав голову руками, пошла к дому. Уильям неуклюже подошел к пони и снял Тима.

— Я рад за тебя, — сказал он Франни, но голос его звучал печально. — Заказать тебе билеты на самолет? Вам с Сэмми пора домой. Возвращайся к мужу и не беспокойся за Александру.

Франни прижалась щекой к макушке Саманты и тихо вздохнула.

— Ты заговорила, — прошептала она. — Это главное.

Саманта смотрела на Тима, вертевшегося около пони. Он поймал ее взгляд и яростно топнул ногой.

— Я тебя ненавижу! — громко сказал он, увернулся от Уильяма и побежал в дом.

Карл встретил их в аэропорту. Когда сел в машину, он поставил Саманту к себе на колени. По его лицу катились слезы. Она ласково погладила его по щеке.

— Не плачь, папа.

Карл тяжело вздохнул.

— Почему же ты не разговаривала с нами раньше, малышка?

— Не знаю.

— А почему с сыном миссис Рейнкроу ты заговорила?

— С Джейком, — подсказала Франни.

— Почему ты заговорила с Джейком, малышка?

— Он скучал по своей бабушке. Она не могла с ним поговорить, вот я и заговорила.

Карл удивленно посмотрел на Франни; она покачала головой.

— И не пытайся понять. Она просто помешалась на Джейке. Когда я ей объяснила, что Джейк не может полететь с нами в Германию, ее пришлось долго успокаивать. Я даже боялась, что она снова замолчит. Но перед самым отъездом мы заехали к ним попрощаться, и он обещал, что они еще увидятся. Все это очень мило, но немного странно. Словно они как-то необъяснимо связаны между собой.

Они замолчали, и Саманта, широко открыв полные жалости глаза, провела пальчиками по мокрому лицу Карла.

— Не грусти, папа.

— Я не грущу, — засмеялся он. — Я чертовски рад видеть своих девочек. — Он прижал к себе Франни, которая тоже плакала, и поцеловал ее. — Я уже боялся, что вы не вернетесь совсем. — Голос его стал хриплым. — Даже если бы Сэмми не заговорила никогда, я все равно не хотел бы, чтобы вы от меня уехали.

Франни уткнулась носом ему в щеку и улыбнулась.

— Мы снова вместе, и, наконец, все у нас в порядке. Саманта долго смотрела, как они целуются.

— Джейк обещал, — сказала она, вздохнув.

А через год они принесли домой из госпиталя новорожденную девочку, сели на диван в гостиной и познакомили с ней старшую сестру.

— Саманта, — ласково сказала Франни, опуская на колени розовый сверток, чтобы Саманта могла получше рассмотреть голубые глазки и светлые волосики, — это твоя младшая сестра. Ее зовут Шарлотта.

Названа в честь моего родного города, а не в честь ведьмы, — перебил ее Карл.

С минуту Саманта молча смотрела на Шарлотту огромными печальными голубыми глазами затем осторожно погладила ее по головке и сказала уверенно и спокойно:

— Я буду о тебе заботиться, мисс Шарлотта. Держись за меня. Я многое должна тебе сказать. — Она взглянула на родителей. — А когда ты подрастешь и заговоришь, мы поедем к Джейку

Глава 6

«На прошлой неделе нам с Элли исполнилось по десять лет», — записал Джейк в истрепанной тетрадке, которая хранилась у него под матрацем. Старики из Ковати говорили, что это важно — размечать путь, которым идешь. Если вдруг заблудишься, эти вехи тебе помогут. Вот папа — он рассказывал, что никогда не забудет, как в резервации, в школе-интернате для индейцев, учителя мыли ему рот с мылом каждый раз, когда он заговаривал на чероки. Или мама — она помнит каждое мгновение того дня, когда дядя Уильям женился на тете Александре и отдал ей мамин рубин.

«На прошлой неделе мы с Элли нашли пять аквамаринов в трещине скалы у Орлиного перевала, — продолжал он. — Два самых больших папа продал по сто долларов каждый. Он положил эти деньги в банк. Там уже кое-что накопилось. Мама говорит, это на колледж. Но я не хочу поступать в колледж. Я хочу остаться в Коуве навсегда и платить налоги».

Мать с отцом обещали, что налоги будут уплачены и без денег, вырученных от продажи камней. Шериф пока не приезжал их выселять, и Джейк не волновался. Элли действительно хотела учиться, чтобы стать врачом, как папа, так что деньги в банке не пропадут.

«Я часто думаю о Саманте, — писал он далее. — На Рождество миссис Райдер прислала фотографию: Саманте шесть лет, и с ней ее младшая сестра. Именно я, Джейкоб Ли Рейнкроу, научил говорить Саманту. Когда я вырасту, я возьму свою часть денег и поеду в Германию навестить ее. Надеюсь, она будет говорить и по-английски. А если нет, то, думаю, я смогу выучить немецкий. Вряд ли он труднее чероки, а чероки я выучил, когда был совсем маленьким».

Он закрыл тетрадь. Вот так. День рождения, деньги за камни, Коув и Саманта. Он записал все самое важное. Зарубки на память.

Моу Петтикорн был одним из папиных пациентов. Всего месяц назад он вернулся из Вьетнама — без правой ноги и со множеством розовых шрамов на шее справа. Было время, он играл защитником в сборной штата. Тогда все в один голос твердили, что он мог бы претендовать на футбольную стипендию в колледже, если бы не экзамены за последний класс средней школы. Он просидел там два года, и, когда провалился в последний раз, его забрали в армию. Так Моу попал на войну. Во Вьетнаме он водил джип и однажды подорвался на мине.

Когда он вернулся домой, родители купили ему новенький «Трансамерикен», и порой Джейк, выглядывая из окна папиного кабинета на Мейн-стрит, видел, как Моу, с бледным, словно у привидения, лицом, судорожно вцепившись обеими руками в руль, еле полз мимо. Народ шутил: Моу ездит так медленно, что его и белка обгонит.

Однажды в субботу Моу приковылял в отцовскую приемную, когда регистраторша вышла купить электрических лампочек, а Джейк с Элли уселись за ее стол.

— Вы на сегодня не записаны, — строго сказала ему Элли. Элли была совсем как папа, она относилась к медицине очень серьезно.

Моу посмотрел на них тяжелым напряженным взглядом, и шрамы над воротничком его рубашки стали наливаться кровью.

— Мне нужно снова выписать лекарство, — сказал он. — У меня припадки.

Джейку стало его жалко.

— Я позову отца, — сказал он.

Но Элли предостерегающе фыркнула.

— Отец удаляет мозоль миссис Симпсон. Если он отойдет, она опять грохнется в обморок, как в прошлый раз. — Она обратилась к Моу: — Вам придется подождать.

— Я не могу ждать! — Моу нервно крутил в руке ключи от машины, они выскользнули у него из рук, проехали по полированному столу и упали на пол, к ногам Джейка. Джейк поднял их и с грустью подумал, что Моу уже никогда не сможет точно и красиво пасовать. Ключи хранили тепло руки владельца, и Джейка посетило очередное безошибочное ощущение. Он протянул Моу ключи и, когда тот схватил их своей большой трясущейся рукой, очень тихо сказал:

— Здесь нет никаких мин. А вы все еще думаете, что есть.

Моу отпрянул.

— Ты совсем еще ребенок. Откуда тебе, знать о таких вещах?

Джейк и Элли обменялись настороженными взглядами, затем невинно посмотрели на Моу.

— Любому ребенку ясно, что вряд ли подорвешься на мине, когда едешь в бакалейную лавку.

Моу судорожно сглотнул.

— Странные вы детишки. Кого угодно вгоните в дрожь.

Он ушел.

Скоро все заметили, что он стал ездить на нормальной скорости.

То, что они знали о людях, давало над ними власть. Джейк стал этим втайне гордиться.

Джейк и Элеонора стояли, опираясь на низкие перила белой деревянной беседки, и смотрели, как их двоюродный брат круг за кругом проносится мимо них на высоком валлийском пони. Джеку казалось, что Тим скачет так же, как Моу Петтикорн водит машину — боясь расслабиться, словно бы в постоянном ожидании, что вот-вот что-нибудь взорвется.

На них были футболки и дешевые джинсы, а теннисные туфли они сбросили где-то посреди зеленого газона, между кирпичной конюшней и кругом для выездки. Они были потными и грязными, потому что только что спустились с чердака конюшни. Тим любил забираться туда поиграть. Они обыкновенно носились как сумасшедшие, кувыркались и валялись в сене, а Тим делал вид, что всем здесь распоряжается. В этом заключалась его игра.

Поэтому его белый пуловер, с его именем, вышитым крошечными золотыми буковками на воротничке, оставался чистеньким, коричневые брюки — отглаженными и ровненько заправленными в высокие сверкающие черные сапожки. На голове у него красовалась твердая черная шляпа, завязанная под подбородком.

Пони звали Сэр Ланселот. Тим выставлял его на соревнования по прыжкам и хвастался, что его мать платит за это кучу денег.

У них тоже был пони, дома, в Коуве, — им подарил его старый Кит Джонс, который жил в трейлере где-то в Ковати. В благодарность за то, что отец вылечил его, мистер Кит привел им этого пони, выученного всяким штукам — кланяться, считать, отбивая удары передним копытом. Но уж если на пони надевали седло, то он валился на спину и катался до тех пор, пока седло не слетало. Взнуздать его тоже было невозможно, так что они скакали на нем как бог на душу положит.

Папа сказал, что это ужасное зрелище и что на этом пони им не выиграть никакого приза, кроме наклейки от коробки с собачьим кормом. Пони назвали Грэди.

Глядя, как Сэр Ланселот ровно скачет по кругу, не делая никаких попыток сбросить с себя Тима, Джейк думал, что с Грэди все-таки куда интереснее.

— Хотите покататься? — спросил Тим и, натянув роскошные кожаные поводья, остановил Сэра Ланселота. — Уверен, вы даже и не надеялись, что я вам позволю.

Элеонора скосила глаза на Джейка.

— Это уж точно, — сказала она насмешливо.

Джейк улыбнулся сестре, когда они выходили из беседки, — он почувствовал, что у нее руки чешутся натворить что-нибудь этакое.

— Я покажу вам правильную посадку, — важно заявил Тим, слезая с Сэра Ланселота. — Поскольку вы мои родственники, я не хочу, чтобы вы сидели на лошади как дебилы-индейцы.

Джейк только пожал плечами. Элеонора же рассвирепела, как дикая кошка.

— Индейцы не дебилы! — взорвалась она. — Что, мой отец дебил?! Он врач, к твоему сведению. Если бы он был дебилом, вряд ли хоть кто-то в городе лечился бы у него.

— Он не дебил, потому что ваши дедушка и бабушка индейцы лишь наполовину, — со знанием дела объяснил Тим. — Мама мне рассказывала. А знаете, кто вы? Вы — квартероны, потому что ваша мама полностью белая.

— Что еще за глупости? — покосилась на брата Элеонора.

Джейка утомила эта дискуссия. Его совершенно не интересовало, как они называются.

— Брось, — махнул он рукой. — Квартероны, макароны. — Он взял сестру за локоть и попытался взглядом успокоить ее. Мама с папой постоянно напоминали им, что Тим и дядя Уильям — их кровные родственники и потому с ними нужно быть вежливыми. Хотя мама сама никогда не приезжала в Хайвыо, их она сюда отпускала. Хотя им не нравилась тетя Александра и ее идеи относительно индейцев, предполагалось, что не стоит обращать на это внимания.

— Лучше я покажу тебе, как надо скакать, — сказал Джейк Тиму и, не обращая внимания на его взволнованные протесты, снял с Сэра Ланселота седло, вскочил ему на спину и шлепнул по заду. Сэр Ланселот подпрыгнул и понесся по кругу галопом.

Тим умолял его остановиться, но тут Элеонора поймала руку Джейка и вскочила на пони позади него, как они делали это с Грэди.

Но Сэр Ланселот был отнюдь не Грэди. Он заметался в ужасе, дети упали на землю и начали громко хохотать. В конце концов, земля была мягкая, выездной круг был засыпан песком. Элеонора приземлилась прямо в кучку подсохшего навоза, и Джек просто-таки за живот схватился от смеха. Она швырнула твердое сухое конское яблоко ему в голову, он ответил тем же — и попал прямо в пластмассовый обруч, который немедленно полетел бог знает куда. А когда к ним с расширенными глазами подбежал Тим, они стали бросаться какашками в него. Вскоре он тоже хохотал вместе с ними.

Еще немного, и завязалась настоящая битва — повсюду мелькали засохшие конские яблоки. Сэр Ланселот, как солидный пони, предпочел скрыться за воротами. А вот Грэди ни за что не остался бы в стороне.

Джейку все это ужасно нравилось несмотря на то, что Тим угодил ему в челюсть еще достаточно свежим шариком, что было весьма неприятно. Он соскреб с лица лепешку и бросил в Тима, и она со смачным шлепком прилипла к его груди.

Тим застыл. Опустив голову, он смотрел на большое вонючее пятно; рот его искривился, а лицо стало ярко-красным. Когда он снова посмотрел на них из-под узких полей своей твердой черной шляпы, они увидели, что по щекам его катятся слезы.

— Мама, — он всхлипнул, губы его задрожали, — мама страшно на меня рассердится.

Джейк и Элеонора встревоженно переглянулись. Несмотря на свое высокомерие, двоюродный брат им нравился, и они совсем не желали ему неприятностей.

— Он ее боится, — прошептала Элеонора. — Он ее очень боится. Нам нужно что-то придумать.

Джейк кивнул, соглашаясь. — Скажем ей, что это мы во всем виноваты.

Они потащили Тима в конюшню и там попытались смыть пятно водой из поилки, но добились только того, что пятно растеклось и стало похожим на мамины акварели. Тим заревел.

Все трое в молчании побрели к большому серому каменному дому. Тим всхлипывал и шмыгал носом. Дом, окруженный красивым обширным газоном, стоял на холме, с которого был виден весь город. Сразу за домом начиналось Пандорское озеро; а в конце подъездной аллеи высились кованые железные ворота. Этот дом сколько помнили старожилы, всегда принадлежал Вапдервеерам, и мама говорила, что если бы дядя Уильям не женился на тете Александре, то двери старого особняка по-прежнему гостеприимно распахивались бы для всех.

Из дверей черного хода, увитых виноградом, вышла мисс Мэтти, чернокожая экономка тети Александры. Увидев пуловер Тима, она занервничала, сморщила нос и быстро отвела их в кухню.

— Сейчас же замолчи, — резко сказала она Тиму, который никак не мог перестать всхлипывать. — А то мама услышит и придет посмотреть, что случилось. — И мисс Мэтти через голову стащила с Тима пуловер, подбежала к металлической раковине в мраморном выступе стены и открыла кран.

Тим поспешно вытер слезы. Джеку было за него стыдно, и он старался не смотреть на розовую грудь и распухшие заплаканные глаза двоюродного брата. Элеонора подошла к нему и отстегнула его дурацкую шляпу.

— Вот, — сказала она, аккуратно кладя шляпу на рабочий столик, где лежало столовое серебро, приготовленное для чистки.

Джек дружески потрепал брата по коротким рыжим волосам.

— Ну, — сказал он. — Ну, ладно. — Именно так мужчины выражают сочувствие.

Услышав громкое цоканье каблуков по мраморному полу, все насторожились. Мисс Мэтти затаила дыхание, и руки ее заработали еще быстрее, отстирывая пуловер Тима.

В дверях кухни показалась тетя Александра. Длинные гладкие светлые волосы, красивое платье — она всегда носила платья, если только не собиралась заниматься верховой ездой. От нее пахло духами, глаза были аккуратно подведены — в уголках глаз она нарисовала тонкие черные стрелочки. Она не очень ловко застегивала сережку в ухе, потому что ей мешало еще одно украшение, зажатое в руке. Положив его на серебряное блюдо, стоявшее на краешке стола, тетя Александра взглянула на Тима и сощурила глаза, как-то особенно неприятно поджав губы.

Джейк смотрел на блюдо. Среди золота и серебра, как застывшая капелька крови, сверкал рубин. «Это не ее рубин, — подумал он мрачно. — Это мамин рубин».

— Что это вы делаете? — спросила Александра очень ровным голосом. Мама говорила, что ее специально учили так говорить в какой-то школе для социально преуспевших.

— Да ничего особенного, миссис Вандервеер, — сказала мисс Мэтти, продолжая возиться в раковине. — Посадил пятно на пуловер.

— Александра? — из переговорника на стене раздался певучий голос дяди Уильяма. — Ты здесь, дорогая? Не знаешь, где мой портфель? Я опаздываю в суд.

Тетя Александра подошла к переговорнику и резко нажала кнопку.

— Ищи сам. Я одеваюсь для ленча в клубе.

С дядей Уильямом она говорила удивительно грубо — Джейк никогда не слышал, чтобы его родители так друг с другом разговаривали. Дядя Уильям был добрый, он был как большой рыжий Санта-Клаус, — но Джейк никогда не слышал его смеха. Мама говорила, что до женитьбы он смеялся часто. От дяди Уильяма всегда особенно пахло, чем-то похожим на зубной эликсир; а когда он обнимал Джейка, тот чувствовал его одиночество и печаль.

Тетя Александра сунула руку в раковину, вытащила пуловер — и поморщилась. «Ох, как он воняет конскими какашками, — подумал Джейк. — Да и вся кухня ими провоняла».

— Так что за несчастный случай с тобой произошел? — спросила она Тима. Тот съежился и молча тряс головой.

Джейк расправил плечи.

— Я швырнул в него конской кака… конским яблоком.

— И я тоже, — сказала Элеонора. Джейк посмотрел на нее. Вот уж кто не похож на неженку и маменькину дочку.

Тетя Александра подозрительно взглянула на них.

— Вот как? А почему же вы перепачканы сами?

— Просто промахнулись, — серьезно ответил Джейк.

— Кто-то здесь лжет — или не говорит всей правды. Мисс Мэтти, позвоните моей невестке и попросите ее забрать детей. Визит закончен. — Мама и тетя Александра не разговаривали уже много лет.

Александра положила руку на плечо сына, и его плечо подпрыгнуло вверх, словно на пружине.

— Сынок, — произнесла она все тем же ровным голосом, — что я говорила, причем много раз, о том, как нужно беречь свое имущество? Ну-ка, повтори. Что?

— Бог помогает тем, кто сам себе помогает, — с надеждой ответил Тим.

— А еще? Подумай.

— Нам воздается по делам нашим, — голос Тима слабел и дрожал.

— Правильно. Ты заслужил наказание?

— Нет, — вмешался Джейк.

— Нет, мэм, — подтвердила Элеонора.

Тетя Александра посмотрела на них и взяла Тима за подбородок, словно он лошадь, которой нужно открыть рот, чтобы вставить удила. В другой руке у нее как-то незаметно оказатся злополучный полувер. Глаза Тима наполнились слезами, он икнул, и лицо его стало совсем бледным.

Джейка охватил ужас. Она засунула навозное пятно Тиму в рот. Джейк чувствовал вкус навоза, словно это ему пихали в рот Тимов пуловер. Элеонора закашлялась, зажимая рот рукой.

— Иди к себе в комнату, — сказала тетя Александра Тиму, ничуть не повышая голос. — Мэтти, пойдите с ним и помогите ему отмыться.

Тим, натыкаясь на мебель, поплелся вслед за экономкой. В руках у него был мокрый пуловер, а по щекам катились крупные слезы.

Ярость Джейка росла, как черное облако. Он не мог делать вид, что ничего не произошло. Кроме того, его как магнитом притягивал лежавший на столе рубин; он не понимал, почему так хочет прикоснуться к камню, но ничего не мог с собой поделать.

Рука его оказалась на серебряном блюде, он крепко обхватил рубин пальцами. Рука дернулась. Однажды он дотронулся до обгорелого места на шнуре маминого утюга, и его дернуло током; сейчас ощущение было сходное. Джейк едва не упал.

Вдруг он застыл, полузакрыв глаза. Перед его мысленным взором вспыхнула сцена. Все было четко и ярко, как в кино, — и тут же погасло.

— Что ты делаешь? — громко сказала тетя Александра.

Джек выпустил рубин, и в голове окончательно прояснилось. Тетя сверху вниз смотрела на него. Он с трудом дышал. «Не позволяй гордыне взять верх над лучшим в тебе, — говорила им бабушка. — Держи при себе то, что узнал. Не позволяй духам заподозрить, что ты знаешь лишнее».

— Ничего, — ответил он почти спокойно.

— Ничего?! А мне показалось, что ты собираешься взять мое ожерелье.

Джейк просто обомлел от такого предположения.

— Я не вор! — крикнул он прямо в лицо ведьме.

— Джейк даже не отщипывает виноградины от гроздьев в магазине, — дрожащим от возмущения голосом сказала Элли. — Хотя это делают все.

Тетя Александра все сверлила его тяжелым взглядом.

— Тогда почему ты взял то, что тебе не принадлежит?

— Я просто хотел посмотреть. — Джек не собирался переходить в наступление.

— Держи свои грязные руки подальше от всех вещей в этом доме, ты понял? Я терпела тебя и твою сестру, потому что Тим ваш двоюродный брат, но теперь я сыта по горло. Я могла бы вообще не пускать вас на порог этого дома после того, что ты сделал с моей племянницей!

У Джейка перехватило дыхание. — С Самантой? А что я с ней сделал?

— Ты ее напугал. Ты сказал ей, что я ведьма. Из-за тебя ее мучили кошмары.

— Это неправда. — Он знал, что спорить со взрослыми не полагается, но столь вопиющая несправедливость не могла остаться без ответа. — Вы хотели оставить ее здесь. И если бы это удалось, вы бы сейчас проделывали с ней страшные вещи — как с Тимом. — Джейк уже не владел собой; иначе он сумел бы остановиться вовремя. — Вы не сможете ее сожрать, потому что она моя, и я о ней позабочусь.

Тетя Александра смотрела на него так, словно он сошел с ума.

— Боже мой, — сквозь зубы процедила она. — Наверняка Сара внушила ему эту чушь. — Она откашлялась. — Ну что ж, позволь тебе кое-что сказать, молодой человек, и обязательно передай это своей матери. Я действительно ведьма. — Она наклонилась ниже и шипела ему прямо в лицо: — Если кто-нибудь из вас впредь будет лезть в дела моей семьи, я всех вас превращу в ящериц!

Это было уже слишком. Джейк не знал, был ли его дар колдовством, но чувствовал себя в силах потягаться с любой ведьмой. За Саманту! Картина, показанная ему рубином, не давала ему покоя. В ящериц, значит?! Ну-ну. И он выпалил:

— Вы целовались с этим адвокатом из Эшвилла. Вы были в комнате со стеной, заставленной книгами, и целовались с мистером Ломаксом, и он задрал вам платье, и вы ему это позволили.

Она ухватилась за угол стола, побледнев так, что макияж словно бы отделился от лица и превратился в нарисованную маску енота. На секунду ему показалось, что, когда она открыла рот, в нем сверкнули клыки.

— Если ты, — процедила она сквозь эти видимые только ему клыки, — если ты когда-нибудь посмеешь повторить эту наглую ложь, я… — «Вырву тебе сердце и сожру его».

Она не сказала этого, ограничившись мирным «отшлепаю так, что сидеть не сможешь», но он голову бы дал на отсечение, что на самом деле она имела в виду именно «вырву тебе сердце и сожру его».

— Не думаю, что Джейк лжет, — раздался вдруг голос дяди Уильяма.

Тетя Александра ахнула. Рука Элли дернулась, отчего серебряный подстаканник со звоном слетел со стола. Джейк оглянулся.

В дверях стоял дядя Уильям. Его лицо напомнило Джейку освежеванного кролика — белое мясо и сетка кровеносных сосудов; и на этом освежеванном лице — страшные, мертвые, пустые глаза.

— Скажи мне точно, что ты видел, Джейк, — попросил дядя Уильям. — И где ты был в это время.

Тетя Александра, вцепившись в столешницу, хватала воздух ртом.

— Уильям, он ведь еще ребенок. Он просто разозлился на меня, вот и выдумал эту гнусность.

— Говори, Джейк, не бойся. Скажи мне правду.

Джейк окаменел. В голове его бешено проносились мысли. «Что я натворил? Ведь именно этого бабушка не велела делать никогда. Я позволил гордыне взять над собой верх. Я почти выдал нашу тайну». Колени его стали ватными. Он не расскажет, как он узнал о тете Александре и мистере Ломаксе. Зачем дяде Уильяму лишняя боль? Рука Элли сжала его плечо — он почувствовал ее страх. Сестра поняла, какое он совершил безумие.

— Я соврал, — сказал он тихо. — Я все это придумал. Простите меня.

— Вот видишь? — дрожащим голосом сказала тетя Александра.

Но дядя Уильям медленно, словно ноги его с трудом находили пол, подошел к нему и положил руки ему на плечи.

— Не думаю, что мальчики твоего возраста так хорошо знают о том, какими мерзостями порой занимаются взрослые. Вряд ли ты смог бы выдумать такую историю.

Элли бросилась на помощь.

— Однажды в папиной приемной Моу Петтикорн забыл журнал с голыми женщинами, — сказала она со вздохом. — Наверное, Джейк насмотрелся, и вот результат.

— Правильно, — быстро согласился Джейк. — Конечно, все от этого. Не сердитесь.

Дядя Уильям все смотрел на него пустыми мертвыми глазами.

— Вот теперь ты точно сочиняешь. — У него дрожал подбородок. — Ты слышал, как твои мама с папой говорили о тете Александре, ну вот все это, что сейчас выпалил, да?

— Нет! — Джек энергично затряс головой. — Клянусь вам! Я все это придумал со злости.

Дядя Уильям тяжело, со стоном, вздохнул. Его пальцы на плечах у Джейка источали такую боль и безнадежность, что Джейк с трудом выдерживал. «Он знает, что я что-то видел. Он уверен, что я не врал».

— Идите-ка вы с Элли домой, — устало сказал дядя Уильям. — Идите. — Руки его упали вдоль тела и повисли как неживые.

Джейк взял Элеонору за руку и потянул к двери. Они побежали по подъездной аллее, миновали ворота и, только лишь достигнув города, перешли на шаг. Джейк виновато посмотрел на сестру.

— Я больше не буду. Никогда. Бабушка была права — никому нельзя говорить. Даже маме с папой.

Элли быстро-быстро помотала головой — так отряхиваются щенки.

— Может быть, дядя Уильям об этом забудет. Наверняка он об этом забудет. — Она потерла подбородок. — А скажи, когда ты дотронулся до рубина, это было действительно страшно?

— Хуже не бывает. — У Джека даже во рту пересохло. — Никогда не прикасайся к нему. Это не игрушка. Он полон ею. А она и вправду ведьма или еще хуже. Пустая душа.

Такие слова встречались в легендах, которые рассказывала им бабушка. В этом мире существует зло, и самое страшное его воплощение — пустые души, которые питаются человеческим горем и никогда не бывают сыты.

— Я уверена, ничего не случится, — громко сказала Элли, словно если сказать погромче, то слова непременно сбудутся.

Хотел бы Джейк поверить ей. Но он понимал, что, несмотря на все предостережения бабушки, пустая душа под именем Александра почуяла, что он распознал ее.

Теперь он вдруг очень явственно ощутил, что чувствовал Моу Петтикорн, все время боявшийся мин, хотя не видел вокруг ни одной.

К вечеру Джейк успокоился и стал думать, что все и вправду будет хорошо, как и сказала Элли. Ничего необычного не случилось; тетя Александра никого не превратила в ящерицу. Дядя Уильям не пришел жаловаться маме с папой на то, что их дети разносят сплетни о его жене.

Мама рисовала акварель с видом гор. На плите доспевали цыплята и суп с клецками. Папа, нарвав в огороде первых початков летней кукурузы, сел на крыльцо вертеть мороженицу с персиковым мороженым под трансляцию бейсбольного матча из портативного приемника.

Джейк и Элли валялись на лужайке, где паслась корова, без конца обсуждая события этого дня, до самого заката, пока на багровеющем небе над вершинами гранитных скал не показались летучие мыши и олени не вышли из леса поесть травы у живой ограды. Коув, как всегда, был исполнен мира и покоя. За ужином они старались есть с аппетитом, чтобы мама ничего не заметила и ни о чем не спросила. В десять часов пришла пора готовиться ко сну, и, столкнувшись с Джейком у дверей ванной, Элли прошептала:

— Вот видишь? Ничего не случилось.

Джейку казалось, что он никогда не заснет; ему было жарко в старой отцовской футболке; откинув простыни, он лежал с открытыми глазами и смотрел, как в окне мерцали светлячки. Светлячки постепенно превращались в узкие желтые глаза, которые подсматривали из кустов, желая открыть его тайну. Джейк провалился в сон без сновидений.

— Проснись, сын.

Джейк протер глаза, стараясь прийти в себя. Над ним склонился отец. Стояла глубокая ночь, но в коридоре горел свет, бросая отблеск на черные волосы отца, почему-то, полностью одетого — в свежую рубашку и брюки.

— Вставай и одевайся, — сказал отец. — Нужно ехать в город. Элли уже встала. Поторопись.

Джейк услышал быстрые шаги мамы за стеной, и его голова, затуманенная сном, окончательно прояснилась. Страшное предчувствие сдавило ему сердце.

— Что случилось?

— Несчастье с дядей Уильямом.

Глава 7

Джейк и Элли сидели на холодных пластмассовых стульях в приемном покое больницы. Джейк не сводил глаз с растения в углу — листья почти все опали, зато вся земля в горшке была утыкана окурками.

— Как же здесь может выздороветь дядя Уильям, если они даже за деревцем не могут ухаживать как следует, — пересохшим ртом прошептал Джейк сестре.

— Не знаю, — ответила она, беспокойно оглядываясь. — Когда я стану врачом, я буду следить и за растениями у себя в больнице.

В массивных двойных дверях показалась женщина в полосатом халате.

— Вы что здесь делаете? — спросила она. — Доктор, У Рейнкроу попросил меня найти вас. Вы ведь должны быть в машине.

Джейк встал со стула и подошел к ней. Ему не сиделось. Он не мог ждать в машине, в темноте.

— Как себя чувствует наш дядя? Что с ним?

— Он упал и ударился головой, Пойдемте со мной, мои маленькие, я куплю вам горячего шоколада.

— Мне страшно, — вдруг воскликнула Элли, — обнимите меня, пожалуйста!

Женщина печально вздохнула и обеими руками обняла Элли. Джейк с удивлением смотрел на сестру; она ответила ему заговорщическим взглядом зеленых глаз из-под необъятной груди в розовую полоску.

— Вот что я вам скажу, — женщина была исполнена сочувствия. — Подождите-ка лучше здесь, а я принесу вам печенья из буфета. Ладно?

— Ладно, — согласилась Элли и спокойно посмотрела на брата.

Женщина скрылась в узком коридорчике, и, как только они остались одни, Элли тихо сказала:

— Ему очень, действительно очень плохо; он за двумя большими дверями с надписью: «Реанимация. Посторонним вход запрещен».

Джейк молча кивнул, и они, больше не сомневаясь, кинулись в недра больницы — искать дядю.

Теперь она была свободна, окончательно свободна — муж ее мертв. Александра, завернувшись в одеяло, съежилась на металлическом стуле, стараясь спрятать голые ноги под изорванный подол шелковой ночной рубашки. Она была измучена, она была на грани истерики; левое плечо болело — падая, она ударилась об острый угол туалетного столика.

Глаза болели от безжалостного верхнего света. Это помещение состояло только из света, нержавеющей стати и белизны. Вокруг толпились медсестры, шоферы «Скорой помощи», в углу шериф делал пометки в маленьком блокнотике. Кто-то положил ей на лоб холодный компресс — она этого даже не заметила.

— Звонили ваши друзья, — прошептала ей в ухо одна из медсестер, — сказали, что дали Тиму полтаблетки валиума и он уснул в гостевой комнате.

Александра деревянно кивнула.

Взгляд ее остановился на столе, где лежал Уильям, — под белой простыней вырисовывалось его длинное большое тело. Одна бледная полная рука лежала поверх простыни. Склонившись к этой руке, плакала Сара, а рядом, гладя ее по плечу, стоял Хью и разговаривал о чем-то с врачом-реаниматором — они говорили слишком тихо, Александра ничего не могла расслышать сквозь звон в ушах.

Ей вдруг захотелось закричать, что она по-своему любила Уильяма, что она целых десять лет играла по правилам, хотя они с мужем совершенно не подходили друг другу, и почему никто не пожалел ее, когда она была юной девушкой, которой амбиции родителей уготовили такое и только такое будущее.

«А впрочем, — безжалостно подумала она, — что кричать?» Могла ведь изменить свое будущее. Могла сбежать с Оррином, как Франни. Но нет. Она этого не сделала. И нечего терзать себя. Она не создана для роли благородной жертвы, и значимость женщины определяется деньгами и социальным положением ее мужа, что бы там ни вопили феминистки о новых горизонтах. Неважно, что женщины напялили брюки и стали заниматься бизнесом. Пусть себе студентки спят со всеми подряд, дабы доказать свою сексуальную независимость. На самом деле ничего не изменилось.

А в результате всего этого у нее остались деньги Уильяма, престиж, сын, из которого она должна сделать нечто достойное, и — свобода, свобода делать свой собственный выбор. В итоге она получила больше, чем Франни и ей подобные. А значит — плюнуть и растереть!

Уильяма, конечно, жаль. Ему пришлось расплатиться за это жизнью, но все же его уход решает все проблемы.

К ней подошел шериф. Он происходил из захудалого семейства горных старожилов и был необычайно сговорчив — и весьма улучшил дела своего ведомства: новая тюрьма, новая патрульная машина, новая униформа — все это было куплено на деньги новых богатых, которые смеялись над ним за его спиной.

— Простите, миссис Вандервеер, — прошептал он, — но я вынужден попросить вас еще раз вспомнить все события этой ужасной ночи. И после этого я оставлю вас в покое, мэм.

— Да, конечно, — томно вздохнула Александра. Он открыл блокнот и стал читать, останавливаясь время от времени в ожидании подтверждения.

— Судья напился пьян и поднялся в спальню из своего кабинета чуть позже полуночи.

—Да.

— Он вошел в спальню, где вы читали книгу, и вы попытались уговорить его лечь спать.

— Да.

— Он не соглашался, заявлял, что хочет куда-то поехать. Видя, что он с трудом держится на ногах, вы умоляли его не делать этого.

—Да.

— Судья пытался взять ключи от машины и, хм, будучи не в себе, толкнул вас и вы упали.

—Да.

— Он выбежал из спальни, вы побежали за ним и увидели, как на лестнице он упал, ударился головой о перила и покатился вниз.

—Да.

— Ваш сын проснулся от шума и вышел посмотреть что происходит, и вы стали его успокаивать.

—Да.

— А потом вызвали «Скорую помощь».

— Да. — Она вздрогнула. Неужели кончено? И позади весь этот ужас, а впереди… О, что ждет ее впереди!

Шериф закрыл блокнот.

— Какая страшная нелепость! Еще раз прошу прощения, мэм.

Совершенно незачем было плакать. Ее поразила вдруг пришедшая в голову мысль о том, как хорошо она выпуталась. Чувство собственной безнаказаности, отпущения всех грехов охватило ее. И такая невозможно прекрасная жизнь открывала ей свои объятия

— Ну, ну, — сказал шериф и потрепал ее по плечу. — О чем здесь долго разговаривать? Бедняга судья Вандервеер споткнулся и упал с лестницы. Вот все, что я напишу в рапорте.

— Спасибо вам, — сумела выдавить из себя Александра. — Я не хочу, чтобы злые языки трепали его доброе имя.

Шериф демонстративно вырвал исписанные страницы из блокнота, смял, поискал, куда бы выбросить, и, не найдя ничего подходящего, засунул в нагрудный карман рубашки.

— Вот и все, — сказал он.

— Дядя Уильям умер?!

Этот мальчишеский голос, звенящий от ужаса, заставил всех вздрогнуть. Хью Рейнкроу резко обернулся к дверям, и Сара подняла голову, глядя заплаканными тревожными глазами. Александра судорожно вздохнула, по спине у нее побежали мурашки.

В дверях стояли Джейк с Элли и смотрели на эту скорбную сцену. Глаза у них были сухие. Увидев племянника, Александра по-настоящему испугалась. Она остро почувствовала в его появлении угрозу себе, совершенно реальную угрозу. Это не поддавалось разумному объяснению. «Он всего лишь ребенок, — уговаривала она себя. — Просто ребенок. Просто ребенок, который наслушался Сариных грязных сплетен».

Однако каким-то образом именно он узнал ее самую сокровенную тайну. И нечего себя обманывать — Сара не могла сказать ему об этом. Ужас, безмолвный леденящий ужас ощущала Александра при виде этого отродья Рейнкроу.

— Хью, уведи их отсюда! — воскликнула Сара. — Миленькие, идите, идите домой. Я скоро приду. Обещаю вам.

— Но он ведь умер, — повторил Джейк, и это не было вопросом.

Хью печально посмотрел на детей.

— Подойдите сюда.

Александра смотрела, как он обнял их за худенькие плечи и подвел к телу Уильяма. Маска бесстрастия скрывала напряженное выражение его лица. Он как истинный врач холодно и отстранение объяснил им про множественные трещины черепа, про опухоль мягких тканей головы, окружающих мозг, и так далее, и тому подобное. Александра почувствовала, что ладони у нее мокрые: она так сильно сжала кулаки, что длинные ногти впились в живую плоть. «Проклятый доктор, — истерически думала она. — Проклятый ненормальный индеец со своими полуиндейскими ублюдками».

— Он упал, — сказала Элли, плача, и посмотрела на брата. — Это был несчастный случай, его мозг распух и задохнулся. Да?

Джейк вдруг высвободился из-под отцовской руки и направился к Александре. Его бледное лицо было окружено индейской чернотой волос, как ореолом гнева. Яростные зеленые глаза смотрели на нее так, что она вжалась в спинку своего стула. А когда он протянул к ней руки с растопыренными пальцами, двигаясь как слепой, ей потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не закрыть лицо руками и не бежать прочь, прочь — подальше от этого дьявольского наваждения. Шериф непрошено принял участие в сцене, взмахом руки как бы направляя Джейка к безутешной тетушке.

— Верно, верно, парень, — важно сказал этот дурак. — Обними свою тетю.

У нее перехватило дыхание, и рука невольно вытянулась вперед — оттолкнуть, удержать — не подходи!

— Нет! — завизжала она, уже не заботясь о том, как воспримут такую странную реакцию.

Но она не успела. Джейк дотянулся до ее запястья и крепко сжал его. Лицо мальчика исказилось, рот приоткрылся в немом крике. Александра вырвала руку.

— Уберите их! Им здесь не место! Я этого не вынесу! — кричала она.

Ее окружили медсестры, и она уже не видела, как Хью уводил детей. Но перед тем, как дверь за ними закрылась, мелькнуло на мгновение лицо Джейка. На нем ясно читалось омерзение, будто Александра была грязной кучей тряпья, которую и ногой тронуть противно. Он ничего не мог знать, этот проклятый индеец, но он знал!

Как раз тогда, когда впервые в жизни ее будущее принадлежало ей и только ей, этот ребенок стал тенью, нависшей над ее прекрасной мечтой. Грозной и неумолимой тенью.

Он лежал в постели, до шеи укутанный одеялами, в лихорадке. Папа дал ему две таблетки аспирина и попытался как мог успокоить сына.

Но ни папа, ни мама даже не представляли, что знал и о чем думал их ребенок.

— Джейк, Джейк, не болей, — умоляла его Элли.

Дом был наполнен лучами закатного солнца и непривычными звуками. На кухне толпились десятки людей — и из их клана в Ковати, и друзья из города. Они пришли выразить маме соболезнования и помочь готовить еду на следующие дни, когда все будут приходить с визитами. Элли прокралась в комнату Джейка, чтобы ему не было скучно.

— Это не ты виноват в смерти дяди Уильяма, — сказала она, сев к нему на постель. — Это был просто несчастный случай.

— Они стали драться из-за того, что я сказал, — глухо ответил Джейк. — А теперь я уже ничего не могу поделать. Я даже никому не могу рассказать об этом, кроме тебя. — Он зябко передернул плечами. — Я ее ненавижу. Ненавижу. А Саманта? Как быть с Самантой?

— Племянница тети Алекс? При чем здесь она? — с безмерным удивлением спросила Элли.

Джейк вздохнул. Даже Элли не понимает, когда он пытается объяснить, что связывает его с маленькой девочкой, которую он видел лишь однажды.

— Я должен защитить ее от тети Александры, — он не хотел вдаваться в подробности.

— Почему? — немедленно спросила Элли, наклоняясь к нему. Он не ответил, и тогда она стала его трясти, и трясти нещадно — пока он не повернулся и не открыл глаза. — Что сделала тетя Александра, черт ее побери?

Он едва слышно прошептал:

— Дядя Уильям ее ударил, и она столкнула его с лестницы.

У мамы в голове бил свой собственный барабан, под него она и танцевала. Саманта считала, что это многое объясняет. Так в свои шесть лет она сформулировала одну из величайших тайн жизни.

И теперь она твердо знала, что не ошибается насчет матери. Одним из самых ранних ее воспоминаний было воспоминание о том, как она потеряла маму в военном магазине. Отнюдь не Сэмми ушла от мамы — наоборот, мама, забыв обо всем, вдруг последовала за одной из своих подруг — гадалок. Сэмми с крошечной Шарлоттой на руках оказалась забытой в дебрях бакалейного отдела. Лишь много позже она узнала, что с детьми так поступать не принято, что мама должна была за ними присматривать. Сэмми держалась стоически; она подвела Шарлотту к контейнеру с большими жестяными банками орехов, и они сели на краешек, печально глядя на эти блестящие банки, — ждать маму.

Пока мама, спохватившись, не вернулась, человек шесть взрослых успели спросить, не потерялись ли они. На что Саманта неизменно отвечала: «Нет, нам просто нравится сидеть около орешков».

Она не хотела быть такой, как мама, — хотя мама была доброй и ласковой. Папа никогда бы их не потерял, ни при каких обстоятельствах.

— Когда я увижу Джейка? — Сэмми спросила об этом, как только мама сказала, что они полетят к тете Александре, и еще раз, когда они собирались, и снова-в самолете, и в другом самолете, на который они пересели в Атланте, и в большой машине тети Александры, которую та прислала за ними в Эшвилл, и в очередной раз спрашивала сейчас, в тишине их спальни в громадном доме тети Александры.

Итак, они вернулись в город, где она произнесла свои первые слова, туда, где, как она живо помнила, ей впервые захотелось заговорить — из-за темноволосого мальчика, который заставил ее почувствовать, что это ему необходимо.

Вещь абсолютно понятная, хотя вообще в жизни было множество вещей, Саманте непонятных. Вот, например, она знала, что дядя Уильям умер, но что такое человеческая смерть? То же самое, что смерть шнауцера по кличке Шнапс, принадлежащего фрау Миллер? Она жила в соседней с ними квартире. Пес попал под автобус. Саманта понимала, что мертвых людей хоронят с гораздо большей помпой, чем мертвых собак, а фрау Миллер просто завернула его в газеты и сунула в мусорный бак. Совершенно очевидно, что если мама не остановилась перед тем, чтобы на неделю расстаться с папой и Шарлоттой, и они с Сэмми самолетом летели до самой Америки, чтобы увидеть, как похоронят дядю Уильяма, то его вряд ли засунут в мусорный бак. Стоило ли тогда вообще ехать сюда?

Мама в длинной юбке сидела по-турецки на белом ковре, и Сэмми решительно повторила свой вопрос.

— Лапонька, — сказала мама, — когда вы познакомились с Джейком, ты была совсем маленькая. Целых три года прошло. Я думала, ты о нем уже забыла.

— Нет, не забыла. Потому что, когда я с ним заговорила, ты сказала, что это чудо. Я думаю, в мире не так уж много людей, которые умеют делать настоящие чудеса. Джейк не такой, как все.

— Я должна объяснить тебе кое-что насчет Джейка. Видишь ли, когда тетя Александра выходила замуж за дядю Уильяма, он подарил ей очень необычный подарок.

— Должно быть, он сильно ее любил.

— Да, я тоже так думаю. — Мама вдруг стала очень грустной. — Он подарил ей рубин, который принадлежал его семье с очень-очень давних пор. Но все дело в том, что этот камень дядя должен был отдать своей сестре, маме Джейка.

— Вот это да! Он что, должен был жениться на своей сестре? Я не знала, что такое бывает.

Мама посмотрела на потолок, словно стараясь получше сформулировать то, что хотела сказать.

— Да нет, жениться на сестре нельзя. Просто рубин был наследством матери Джейка. — Мама заволновалась и заспешила, как всегда, когда Сэмми своими вопросами ставила ее в тупик. — В общем, мама Джейка не любит тетю Александру, потому что та владеет ее рубином. И теперь, когда дядя Уильям… когда дяди Уильяма не стало, им больше незачем поддерживать хорошие отношения.

— Так пусть тетя Александра отдаст ей этот рубин.

— Вряд ли это возможно. Но я не об этом, пойми, мама Джейка и вся ее семья не любят твою тетю. — Мама замолчала, пристально глядя на поникшую Сэмми. — Ты ведь знаешь, что такое честь. Папа все время говорит об этом.

Сэмми кивнула.

— Это десять заповедей и присяга. Это правила, по которым должны жить добрые люди.

— Да, дорогая. И вот что получается: поскольку твоя тетя не отдаст рубин, семья Джейка не станет с ней дружить. А поскольку ты и я — часть семьи тети Александры, они не станут дружить и с нами тоже.

Сэмми недоверчиво посмотрела на нее.

— Джейк не станет со мной дружить?

— Нет, лапонька.

— Но раньше он ведь был моим другом.

— Раньше он всего этого не знал. И ты тоже. А теперь вы оба выросли и можете это понять.

— Тогда я не хочу никакой чести! — решительно заявила девочка.

— Сэмми, мне очень жаль. Ты, конечно, можешь поздороваться с ним на похоронах дяди Уильяма, но я не знаю, ответит ли он тебе. Он уже большой мальчик. И он так горюет по дяде Уильяму, что, наверное, не захочет разговаривать…

— Он разговаривал со мной еще тогда, когда я не могла ему ответить. — Она сжала кулачки, борясь с подступающими слезами. Папа говорил, что плакать — это тоже недостойно. Она не будет плакать, но и чести, как они это называют, ей никакой не нужно. Раз из-за этого рушатся такие важные вещи. Она не хотела нарушать папины правила, но совершенно не в силах была понять, как же это все может быть. — Он разговаривал со мной, — повторила она. — И я буду говорить с ним. Неважно, хочет он этого или нет.

Сэмми подбежала к окну, из которого струился такой яркий свет, что у нее заслезились глаза — заслезились сами, и никакое правило не было нарушено.

— Из-за какого-то дурацкого камня! — сердито прошептала она. — Из-за дурацкого красного камня.

Джейк неподвижно стоял в толпе людей у входа в церковь. На уровне его глаз мир состоял только из мужских галстуков и женских бюстов. Мимо плыли облака парфюмерных запахов. Его тесно окружали чужие ощущения. Судьи и адвокаты, банкиры и прочее начальство, все они гораздо больше жалели себя, нежели дядю Уильяма, потому что погода стояла прекрасная и они куда охотнее провели бы время совсем в других местах. Джейка это обижало: зачем же тогда они пришли на похороны? В такие минуты ему иногда хотелось, чтобы дар покинул его. Он смотрел на эти галстуки и бюсты и ненавидел их; лучше бы остаться одному, подальше от их фальшивой доброты.

Элли уже вошла в церковь с мамой и папой. Ему тоже пора было идти, но он боялся, что не справится с собой и кого-нибудь ударит. Концентрация лжи и фальши становилась непереносимой. Прижимаясь к стене, он добрался до лестницы и через две ступеньки взбежал наверх. На узких хорах было пустынно и прохладно. Свесившись через перила, он смотрел вниз, на заполненную народом церковь, и вдыхал воздух, пропитанный фальшивой скорбью и эгоистическим любопытством.

Мама, папа и Элли сидели на левой передней скамье. Рядом с Элли оставлено место для него, но, если его заставят туда сесть, он задохнется, подумал он. Слишком уж близко от гроба дяди Уильяма, усыпанного белыми розами. «Ведь это я был причиной его смерти. Может быть, Саманта станет ненавидеть меня, когда узнает, что я сделал, пусть и нечаянно. Может быть, она уже решила возненавидеть всех Рейнкроу, как ее тетя Александра». Столь ужасные мысли не мешали Джейку оглядывать церковь.

Правая передняя скамья была пуста. Но вдруг открылась боковая дверь рядом с будкой органиста и вошла тетя Александра, тонкая, как свист, в черном платье. Она вела за руку Тима. Тим был в черном костюме с шикарным взрослым галстуком — яркий контраст коричневому пиджаку, мятым рыжим брюкам и сбившемуся набок галстуку Джейка. Вслед за Тимом пошла дама с длинными прямыми белокурыми волосами, в длинной черной юбке, подол которой почти доходил до черных туфель на платформе, и коротком черном жакете.

Миссис Райдер! Вцепившись в перила, Джейк изо всех сил вытянул шею. Миссис Райдер оглянулась и протянула руку кому-то, кого еще не было видно.

И наконец в церковь вошла Саманта. Его сердце едва не остановилось. Она стала в два раза выше по сравнению с тем, какой он ее помнил. Голова ее теперь доставала матери до локтя. В одежде ее в точности скопирована униформа миссис Райдер — вплоть до таких же черных туфель на платформе. Длинные золотистые волосы свободно струились по спине.

Он мало интересовался девочками как таковыми, но сейчас ему обожгло щеки; и он понял, что, без сомнения, она самая красивая девочка в мире.

Он отдал себя в дар племяннице тети Александры. Иначе быть не могло. Это ведь не вещь какая-нибудь, сегодня дал — завтра взял. Но тетя Александра убила дядю Уильяма. Его дядю. Что же делать?

Если он не расскажет Саманте все о тете Александре, то он трус. Но он не может никому говорить об этом, как он все это узнает. Бабушка запретила раз и навсегда. И он уже убедился, как она была права.

Саманта сидела рядом с матерью и теткой. Вокруг ходили люди, искали свои места, рассаживались. Священник еще не вышел, но времени оставалось немного. Если не предпринять ничего прямо сейчас, то ему, возможно, никогда не удастся поговорить с Самантой. Тетя Александра, безусловно, будет стараться держать племянницу подальше от него, а потом она вернется в Германию, и кто знает, когда они еще увидятся.

Джейк сунул руку в задний карман брюк. Там, невидимый под длинными полами пиджака, лежал кусок полого внутри речного тростника длиною в фут. Такими трубками для выдувания стрел, только длинными, торговали старые индейцы в лавках для туристов в городке Чероки, главном городе резервации. Таким оружием, заряженным острой стрелой, Кит Джонс мог убить кролика с пяти ярдов; он-то и научил обращаться с ним Джейка и Элли.

Ну что ж, теперь найти бы еще безопасный снаряд — и дело в шляпе. На дальней скамье он увидел забытый кем-то сборник церковных гимнов. Интересно, попадешь ли в ад, если вырвешь страничку из книги песен, которые поют в церкви? Пожалуй, лучше вырвать самую первую страничку, пустую. Он оторвал лишь уголок — ему казалось, что треск отрываемой бумаги слышен на всю церковь. Потом положил книгу на место и скатал бумагу в маленький тугой шарик. Зарядив свою трубку, он прицелился в затылок Саманте.

Сердце стучало, как сумасшедшее. Хоры и переднюю скамью разделяло довольно-таки большое расстояние, и если он попадет в чей-нибудь еще затылок, или если Саманта взвоет от боли, то он прямо сейчас и узнает, что такое ад.

Это был великолепный выстрел. Бумажный шарик приземлился точно и запутался в волосах Саманты, она поднесла маленькую ручку к затылку, вытащила бумажный шарик из волос, посмотрела на него и заблестевшими глазами обвела толпу народа. Ее взгляд поднялся выше, еще выше… Вот она увидела Джейка. приоткрыла рот. Он, насколько возможно, свесился с перил, размахивая своей трубкой. Ничего лучшего он не смог придумать.

Она огляделась, потянулась к матери и что-то ей сказала. Что? Может быть, она возмущена этим ужасным мальчишкой Рейнкроу. Стрелять из трубки, да еще в церкви, да еще на похоронах родного дяди! Едва дыша, Джейк ждал.

— Мне нужно в туалет, — шепнула Саманта маме. Мама сидела между нею и тетей Александрой и держала Александру за руку.

— Ты не можешь потерпеть? — прошептала в ответ мама.

— Я знаю, куда идти, я справлюсь без тебя.

— Хорошо, только быстро. И не заговаривай с незнакомыми людьми.

Сэмми серьезно посмотрела на нее. Но ведь Джейк не чужой.

— Не буду, — пообещала она.

Глава 8

Саманта пустилась по прохладным коридорам к выходу из церкви, выбежала под горячее яркое солнце. Теперь — за угол, потом вдоль газона. Проскользнула между взрослыми на ступенях главного входа, нашла лестницу и начала подниматься.

Он ждал ее на лестнице. Боже, какой он стал высокий! И волосы у него черные как ночь, с едва уловимым коричневым отливом. Вообще-то он мальчишка — а мальчишек она презирала. Но он не похож на тех мальчишек, что учились вместе с ней. Он, наверное, уже классе в пятом.

Ее вдруг охватило такое же чувство, как когда она прижимала к себе любимого плюшевого мишку, только во много раз сильнее.

Она медленно приближалась к нему. Он смотрел во все глаза, словно она была пришельцем из космоса. Он протянул руку… Вдруг возникло давнее воспоминание — воспоминание о том, как они были маленькими и она смотрела на него снизу вверх, точно так же, как и сейчас. Тогда все было хорошо; сейчас тоже будет хорошо.

Она взяла его за руку и пошла с ним вверх.

— Пойди найди брата, — шепнул Элли папа. Одной рукой он обнимал маму, которая не сводила глаз с гроба дяди Уильяма. Руки ее, сложенные на коленях, вздрагивали. — И скажи ему, чтобы он сейчас же шел сюда. Вот-вот начнется служба.

Элли кожей чувствовала, что Джейк здесь, точнее, где-то ближе ко входу в церковь. Она живо огляделась, подняла глаза и тихо ахнула — она увидела его: Джейк сидел на хорах с племянницей тети Александры. Элли отвернулась и с застывшим лицом уставилась в пространство. Она знала, что этим двоим мешать нельзя.

— Иди скорей, — повторил отец. — Приведи Джейка.

—Я…Э… Ну…

Появился священник. Зазвучала органная музыка. Мама вздрогнула, словно только что проснулась, и посмотрела вокруг покрасневшими усталыми глазами.

— А где Джейк? — спросила она.

Элли смотрела на родителей, безмолвно открывая рот. Она явно не знала, как поступить. Отец сурово посмотрел на нее.

— Элли, — сказал он, выразительно растягивая ее имя.

Она, вздохнув, молча качнула головой в направлении хоров. Родители взглянули туда.

— Боже мой! — выдохнула мама. — Они таки нашли друг друга. Видит бог, я этого не хотела. Я не хочу, чтобы он сидел рядом с племянницей Александры.

— Пусть хотя бы сегодня Уильям спит спокойно, — мрачно произнес папа.

Мама повернулась к алтарю, как показалось Элли, пристыженная и больше ничего не говорила.

Поднявшись наверх, они сели на скамью; его ноги уже доставали до пола, а ее еще нет.

— Я знаю про камень, — осторожно сказала Сэмми. — Про камень, из-за которого ты ненавидишь тетю Александру.

— Это не просто камень, это «Звезда Пандоры». Он принадлежал нашей семье еще с тех пор, когда в этих краях жили одни только индейцы. А тетя… твоя тетя не отдает его нам.

— Меня ты тоже ненавидишь? — спросила Саманта.

—Нет.

— Тогда почему же ты злишься?

— Потому что ты — Дьюк, а мне не должны нравиться Дьюки.

— Моя фамилия Райдер. Мой отец служит в армии, в военной полиции, он сержант Райдер, понял? Я не Дьюк.

— Дьюк. — Он грустно посмотрел на нее. — Потому что твоя мама Дьюк.

— Моя мама хорошая!

— Я не говорю, что она плохая. Просто она сестра твоей тети. А твоя тетя Дьюк.

— Тетя Александра и тебе тоже тетя, — запальчиво возразила Саманта.

— Больше уже не тетя. С тех пор как дядя Уильям… — Голос его прервался, он, нахмурившись, отвел глаза. — Послушай меня. Твоя тетя хочет, чтобы ты принадлежала ей. Она мечтает, чтобы ты жила с ней как ее дочь, потому что ты особенная, и она это понимает.

— Я вовсе не собираюсь жить с тетей Александрой. С какой стати? Мама с папой меня никуда не отпустят, да я и не хочу от них уходить. — Она посмотрела на него, желая убедиться, что он не шутит. Что за безумная мысль?

— Ты только не думай, что она тебе друг. Она — дурной человек. Она… она как паук, и, если ты попадешь в ее паутину, она высосет твою кровь, ты и моргнуть не успеешь.

— Ну, нет. Я тоже умею плести паутину. — Серьезно глядя на него, она вытащила какую-то вещь из глубокого кармана своей длинной черной юбки. — Вот, — тихо сказала она, впечатывая что-то в его ладонь. — Это тебе.

Он смотрел на странный голубой квадратик, легко уместившийся у него на ладони. В уголке было красиво, золотом, вышито «Р». Они с Элл и не умели делать такой тонкой работы, тем более когда были такие маленькие, как Саманта:

— И ты все сделала сама? — воскликнул он.

— Конечно. — Она сжала губы и надулась, словно вопрос ее оскорбил.

— Я же говорю, ты особенная. — Он осторожно опустил подарок в карман пиджака. И вдруг ниоткуда возникло название — Калифорния. Сердце дрогнуло. Ее семья переедет в Калифорнию. — Мне очень нравится. А что это такое?

— Не знаю. Но я долго над ним работала. Папа сказал, что это может служить одеялом для клопа.

Джейк сунул руку в другой карман пиджака, где постоянно держал всякие необходимые вещи — кусочки кварца и другие камни, которые помогали ему чувствовать горы, достал свой любимый пурпурно-коричневый, с серебристым отливом шероховатый камешек и протянул его ей.

— Возьми, это тоже рубин.

— Но ведь он не красный. Похож на простой камень.

— Многие рубины не красные. Я и не говорю, что это из дорогих, просто он мой любимый. — Джейк взял камешек в рот, смочил слюной и пошлифовал о рукав своего пиджака. — Смотри. — Поверхность камня замерцала таинственным светом. — В нем есть шелк.

— Глупый, шелк — это такая ткань: У мамы была шелковая блузка, и моя младшая сестра ее порвала.

— Когда рубин светится изнутри, этот свет тоже называют шелком. А иногда шелк образует звезду.

— Я не вижу здесь никакой звезды.

— Сначала надо огранить и отшлифовать камень. И потом, может быть, в этом — только самая середина звезды, такой большой, что лучи просто в нем не уместились. И свет не выходит наружу. — «Вот так и мы с тобой», — подумал он, но сказать о своих чувствах было для него слишком сложно. Он просто раскрыл ее ладошку и вложил в нее камень. — Я дарю его тебе, чтобы у тебя всегда была… э… часть звезды.

Саманта прерывисто вздохнула от восторга и вдруг вспомнила о том, что мама говорила о дяде Уильяме, который подарил тете Александре рубин.

— Ты уверен, что мне можно его принять? — подозрительно спросила она. — С ним не получится, как с рубином тети Александры? Ты не должен отдать его кому-нибудь другому?

— Нет. — Он отвернулся и посмотрел в сторону. Его щеки медленно заливала краска. — Это тебе. Он твой навсегда. Как бы далеко ты ни жила, хоть на другой планете. Хоть в Калифорнии.

— Откуда ты знаешь, что папу переводят в Калифорнию? — удивленно спросила она.

— Я… где-то слышал, — быстро нашелся он. — Калифорния по крайней мере в Америке.

Она раскрыла ладошку и пальчиком другой руки дотронулась до рубина.

— Это значит, что мы поженились?

Он помолчал минуту, потом решительно кивнул:

— Да, я думаю, так.

— Почему не возвращается Саманта? — резко спросила Александра таким тоном, словно Франни никуда не годная мать. — Не надо было отпускать ее одну.

— Она очень самостоятельна для своего возраста, — ответила Франни, но все же беспокойно обернулась и обвела глазами заполненную народом церковь. Франни напомнила себе, что у Александры горе, и не ссориться же с ней на похоронах Уильяма.

— Ты обращаешься с ней как с подругой, а не как с ребенком, — не замолкала Александра. — Ты даешь ей слишком много свободы.

— Алекс, она всего-навсего отправилась в туалет, а не в кругосветное путешествие автостопом.

И тут Франни увидела, что на хорах за белыми перилами на скамье, не доставая ногами до пола, сидела Сэмми, а рядом с ней — серьезный мальчик с необычно черными волосами. Франни тотчас узнала и эти волосы, и чуть индейские черты лица.

Что ж, Сэмми в нежном возрасте шести лет демонстрирует завидную силу воли и целеустремленность. Она нашла и получила свою долгожданную награду. Франни смотрела на дочь с восхищением, гордостью и некоторым страхом.

— Мам! — Громкий возбужденный шепот Тима заставил Франни быстро отвернуться. Тим, дергая Александру за рукав, тоже смотрел на балкон. — Мам, — повторил он, — Саманта наверху с Джейком.

Бледное лицо Александры превратилось в застывшую маску гнева. Она обернулась, попутно успев облить Франни презрением, и устремила испепеляющий взор на мятежную пару. Странное поведение несчастной вдовы заставило и других посмотреть туда же. И вот уже почти вся церковь не сводит глаз с Саманты и Джейка. Франни, быстро взглянув через проход, встретила холодный взгляд Сары.

Юные преступники замерли, словно пара оленей, ослепленных фарами грузовика. Франни схватила Александру за руку — точнее, за сжатый кулак. Александра дрожала от ярости. Священник выступил вперед и начал говорить, но Франни ничего не слышала, напуганная выражением лица сестры — смесь неистовой ярости и необъяснимого страха.

— Они же никому не мешают, — тихо прошептала Франни. — Пусть сидят там. Служба началась, успокойся, Алекс.

Но Александра, вырвав свою руку, вскочила на ноги. Ее голос — ее чудовищный визг — разнесся по всей церкви:

— Саманта! Немедленно спускайся сюда! Безутешная вдова судьи Вандервеера, ведущая себя столь неподобающе в середине заупокойной службы, — от такого зрелища священник замолчал, будто подавился, орган споткнулся на полуфразе, а сердца присутствующих едва не остановились. Франни почувствовала, как по спине ее струится холодный пот.

Саманта чуть заметно покачала головой. Джейк смотрел на Александру откровенно вызывающе. Казалось, их объединила какая-то невидимая сила; их союз был настолько мощным и подлинным, что Франни не только не стала проявлять материнскую волю — она залюбовалась, ей захотелось благословить их.

Но чары развеялись — Александра встала со скамьи и помчалась по центральному проходу. Франни побежала следом. Сара и Хью тоже были уже на ногах и спешили за ними. Александру настигли почти у выхода. Франни загородила ей дорогу.

— Это моя дочь, — со странной горячностью сказала она. — Моя. И я говорю, что она останется там. — И, переведя дух, добавила: — Алекс, умоляю тебя, иди на место. Ты что, с ума сошла?

— Я его задушу! Я задушу этого ублюдка, он сидит с моей племянницей, словно она его собственность!

Эти ее слова вызвали шок у всех, кто смог их расслышать. Разворачивалась драма, на глазах у всех перерастающая в легенду, которую в Пандоре долгие годы будут передавать из уст в уста.

Сара схватила Александру за руку.

— Ты погубила моего брата, погубила также верно, как если бы столкнула его с лестницы собственными руками. И если ты хоть пальцем тронешь моих детей, я,..

— Держи свое мерзкое отродье подальше, слышишь! Подальше от моей племянницы! — Александра хотела вцепиться в Сарины плечи, Хью встал между ними, а Франни изо всех сил пыталась оттащить сестру, обеими руками ухватив ее за талию.

— Мы здесь, — раздался вдруг спокойный голос Джейка. Они с Самантой стояли на нижней ступеньке лестницы.

Все застыли. Сара отпустила Александру и теперь с немым упреком смотрела на них.

«Две мудрых души, и смотрят на нас как на несмышленышей» — такая мысль пришла неожиданно Франни.

Джейк искоса посмотрел на Саманту и сказал:

— Может быть, мы увидимся не скоро. Но не беспокойся. Я тебя найду.

— Ладно. Я буду ждать. — Со слезами на глазах Саманта улыбнулась ему.

Саманта уехала — она вернулась с матерью в Германию. А ответственность за скандал на похоронах дяди Уильяма неожиданно свалилась на плечи Джейка. Говорили, что он якобы заманил Саманту на хоры, спрятал ее там и не отпускал, отчего мама с тетей стали беспокоиться и пошли ее разыскивать.

Эта сплетня, как снежный ком, обрастала подробностями. Джейк вдруг оказался похитителем детей, его стали побаиваться, ибо он мог оказать «дурное влияние». Его даже вызвали к директору, и тот говорил, что такие вещи ведут впрямую к употреблению наркотиков, сожжению национального флага и уклонению от военной службы.

В приемной доктора Рейнкроу пациенты косились на него, когда он по субботам приносил отцу ленч. Пресвитерианский пастор прочел проповедь о падении морали среди юношества, а баптисты прислали в Коув одну из своих прихожанок, чтобы предложить маме отправить Джейка в их летний лагерь.

Родители не сердились на него и мало обращали внимания на нелепую шумиху в городе. Мама ведь тоже сорвалась в тот день, все видели, что еще немного — и она бы полезла в драку со вдовой своего брата. Теперь ссора с Уильямом выглядела совсем в другом свете, и мама не могла себе простить, что столько не успела сказать Уильяму при жизни, не успела столько для него сделать. Джейк и Элли часто теперь слышали в гостиной среди ночи приглушенные голоса родителей и мамины всхлипывания.

В кабинете адвоката дяди Уильяма Джейк через стол пристально смотрел на свою тетку. Элли сидела рядом с ним и тоже на нее смотрела. Потом сидела мама с каменным лицом, с полными презрения глазами. Папа, большой и спокойный, держал ее руку в своей и поглаживал чуткими пальцами — процедура чтения завещания должна была пройти мирно.

Джейк перевел взгляд на двоюродного брата. Его светло-рыжие волосы курчавились надо лбом, глаза были потухшие и потерянные. Тощий, веснушчатый, он то и дело принимался нервно грызть ногти. Всего-то год разницы, но Джейк выглядел гораздо взрослее. В своем черном костюмчике Тим был похож на ребенка, одетого, чтобы играть роль банкира в школьном спектакле.

«Он не должен знать, что на самом деле случилось с его отцом, — мрачно думал Джейк. — Мы не можем рассказать ему правду о его матери. Ведь она теперь у него одна-единственная».

Адвокат дяди Уильяма читал список пожертвований: юридические книги — городской библиотеке; дары двум храмам; участок земли под спортплощадку. Затем пришла очередь родных и близких: папе — серебряные карманные часы, Джейку — великолепное старинное ружье, Элли — комплект хрустальных ваз…

Напряжение росло; казалось, в этом облицованном темными панелями кабинете с каждой минутой становится все меньше воздуха. Мама сидела на кончике стула, глядя в пространство. Перед тем как ехать сюда, она сказала, что не ожидает от брата никакого наследства и едут они лишь потому, что это последний долг перед ним.

В списке, который зачитывал адвокат, мама не упоминалась. Наконец, откашлявшись и разгладив листы в кожаной папке, он произнес многословную тираду, смысл которой сводился к тому, что все остальное свое имущество покойный оставляет тете Александре и Тиму. Тетя Александра вздохнула, прикрыла глаза и прижала пальцы к губам, словно безмолвно благодаря дядю Уильяма.

Джейк обиделся за маму — он не мог понять, для чего дяде Уильяму было надо, чтобы она все это выслушивала.

— С единственным исключением, — добавил вдруг адвокат и сделал паузу. Эта секунда ожидания показалась невозможно долгой. Адвокат посмотрел на маму и прочел: — «Я прошу прощения у своей горячо любимой сестры и завещаю ей то, что всегда ей принадлежало, — рубин „Звезда Пандоры“.

— О, Уильям, — тихо сказала мама и закрыла лицо руками.

Тетя Александра вытаращила глаза, ее руки конвульсивно сжались в кулаки. Папа, успокаивая, обнял маму. Элли, открыв рот, повернулась к брату; они обменялись удивленными взглядами. Тетя Александра с нескрываемой ненавистью смотрела на маму. Мама подняла голову и ответила взглядом победительницы.

— Ты оттолкнула от моего брата всех, кто любил и уважал его, — ледяным голосом произнесла мама. — Ты думала, что полностью подчинила его себе. Но нет! Боже мой, из-за тебя ему было так трудно сделать то, что он считал правильным, — для этого ему пришлось умереть.

Тетя Александра опустила кулак на стол и медленно разжала пальцы.

— Какая ты жадная, Сара. Из-за какого-то украшения твой брат умер в ссоре с тобой.

— Я бы выбросила этот камень в пропасть, если бы это могло вернуть Уильяма. Сомневаюсь, что ты можешь сказать о себе то же самое. — Мамин взгляд упал на Тима; Тим выглядел жалко. — Я позволила тебе низвести себя до твоего уровня. Вот в чем я виновата. Но, теперь все кончено. У тебя остается дом, в котором я выросла, и все остальное. Тим этого заслуживает. Но, ради моих детей, и их детей, и детей их детей, — отдай мой рубин.

Джейк и Элли почти сползли со стульев. Папа тихо сказал:

— Я заеду в Хайвьо, чтобы забрать его. Если бы мои предки знали, сколько несчастий он принесет, они бы спрятали его подальше от рук человеческих.

Тетя Александра, не моргая, смотрела на них.

— Он мой! Уильям подарил его мне. Ты, значит, думаешь, что победила. И теперь каждый может тыкать в меня пальцем. Вот она, и богатая, и белая, а недостойна носить имя Вадервеер. Уильям подарил мне этот рубин, чтобы всем было ясно мое положение в обществе. Чтобы меня здесь уважали! И никто, даже его родная одуревшая от жадности сестрица, не отнимет у меня этот рубин!

— Тебя здесь никогда не будут уважать, — устало ответила мама. — И единственное, чего мне жаль, — это его поруганной чести. Ты — грязное пятно на ней, которое, увы, ничем не смоешь.

Тетя Александра пожала плечами, вдруг успокоившись, будто нашла единственно верное решение.

— Я похоронила рубин вместе с ним.

Мама вскрикнула. Папа откинулся на спинку стула, щека у него дергалась. Джейк так пристально смотрел на тетку, что глазам стало горячо. Элли тихо пискнула. Мама вцепилась руками в край стола, папа еле слышно процедил что-то сквозь зубы и обнял ее за плечи. У Джейка перед глазами все плыло.

Тим, всеми забытый, как снятая с руки кукла — рыжие волосы, меловое лицо, круглые глаза, — вдруг подал голос.

— Они ведь не выроют моего папу из могилы? — громко спросил он, вскочил, кинулся к матери и уткнулся ей в колени. — Тетя Сара ведь не может вырыть папу, правда?

— Надеюсь. — Тетя Александра склонилась к нему и погладила по голове. — Не бойся, я ей не позволю.

— Ты… ты… — Мамин голос вдруг сделался едва слышным. — Ты безумное чудовище. — Джейку показалось, что мама прошептала именно эти слова.

— Больше никто не будет носить этот рубин, — сказала тетя Александра, дурно изображая дикую грусть. — Он там, где должен быть. Прими это как должное, Сара.

Вздрагивая от страха, они все же решительно пробирались по кладбищу, меж орешин и пихт, которыми была засажена усыпальница Ванденвееров, перешагивая тени, отбрасываемые гранитными ангелами, застывшими на высоких надгробиях. Страх словно бы холодным железным кулаком сжимал грудь Джейка. Элли мелко семенила рядом, одной рукой придерживая подол своей длинной черной юбки. Казалось, она вот-вот поднимется над деревьями и полетит назад, прочь от кладбища, к городу.

— Давай быстрее, — сказала она Джейку.

Они должны были, собственно, торопиться к бакалейному магазину, где, сделав покупки, их будет ждать мама. По дороге — впрочем, это было совсем не по дороге — завернули на кладбище.

Если бы мог, прибавил бы, — ответил Джейк. Они все же пустились бегом, забрались на невысокий холм где стояли рядом несколько надгробии, и остановились под узловатым дубом, у могилы дяди Уильяма, заваленной траурными букетами. Странно яркий холмик увядающих цветов с поникшими лентами. Они застыли в оцепенении.

— Мы должны дотронуться, — сказал Джейк и собственный голос показался ему зловещим. — Ради мамы, мы должны узнать правду.

— Хорошо, но только вместе с тобой, — сказала Элли. — Одновременно.

Они присели на корточки и, не сводя друг с друга глаз, погрузили руки под цветы, в мягкий холодный краснозем.

Джейк сморщился и закрыл глаза. Пытаясь представить себе, что может случиться, он больше всего боялся появления привидений. Однажды в Ковати старый индеец искал воду; старик долго шарил палкой, потом воткнул ее в землю, и из этого места забил источник. Вдруг сейчас из-под его рук, подобно грунтовым водам, хлынут вереницы духов почивших Вандервееров — бабушка с дедушкой, которые погибли в автокатастрофе, когда мама была немногим старше чем он сейчас или Мелани Вандервеер, их двоюродная бабушка, которая в День независимости подавилась персиковой косточкой, когда они были совсем еще маленькие; или, может быть, Мак Ли Вандервеер их троюродный брат, сгоревший в танке во время Второй мировой войны. Более всего Джейку не хотелось наткнуться на Мака Ли.

Но он ничего не чувствовал ничего. Ничего! Он посмотрел на Элли. Она с открытым ртом круглыми зелеными глазами уставилась в пустоту.

— Нашего рубина здесь нет, — словно лунатик медленно произнесла она, моргнула, вытащила руку из земли и упала на спину.

Джейк, наоборот, погрузил руки глубже.

— Я ничего не вижу, — честно признался он. — Почему же у меня не получается, а у тебя получается? Что со мной?

Стоя на коленях, он изо всех сил вдавливал руки в мягкую землю. Теперь его пугали уже не привидения Вандервееров, а слепая пустота внутри.

— Может быть, ты слишком много думаешь, — сказала Элли. — Когда я слишком много думаю, у меня только голова болит.

— Ты уверена, что его здесь нет? — спросил он, оглянувшись через плечо и по-прежнему держа руки в земле.

Эмми уверенно кивнула:

— Она солгала нашей маме. Рубин по-прежнему у нее. Мой рубин. — Элли произнесла эти слова с таким гневом, что Джейк, вытащив из земли грязные руки, резко обернулся к ней.

— Твой рубин?!

— Он должен был стать маминым, а потом моим. — Внезапно ее голос сорвался на крик: — Но я умру, как только получу его! — Она уткнулась лицом в сгиб локтя. — Я скоро умру, вот что я только что узнала.

Во рту у Джейка появился противный вкус, и он долго не знал, что сказать.

— Никогда не слышал большей глупости, — наконец произнес он. Но на самом деле он очень испугался. — С чего ты взяла?

— Не знаю. — Эмми сжата кулачки. — Не знаю почему.

— Ну и плюнь. Это неправда.

— Рубин у тети Александры. И это правда. Скажи? Джейк обтирал руки травой, стараясь как можно скорее соскрести с них могильную землю.

— Не могу. Ничего не могу сказать. Что-то не так, но я не понимаю, что.

— Ах вы, грязнули, — вдруг прогремел над ними низкий женский голос.

Джейк обернулся, Элли выпрямилась. В нескольких футах от них стояла миссис Большая Ветвь, в широкополой шляпе, садовых перчатках и с тяпкой в огрубевшей коричневой руке. Пестрая широкая юбка, мужская рубашка навыпуск и запыленные теннисные туфли довершали ее костюм. Вид у нее был весьма внушительный.

— Что вы здесь делаете? — спросила она на чероки.

— Пришли на могилу дяди Уильяма, — быстро ответил Джейк. Он вспомнил, что миссис Большая Ветвь регулярно приходит на кладбище ухаживать за могилами своих родственников.

Миссис Большая Ветвь бросила на землю тяпку и перчатки, потом уселась сама и некоторое время внимательно смотрела на них.

— Кое-каких вещей лучше не трогать, — проницательно сказала она. — Кое-что лучше похоронить и забыть.

Джейк прикусил язык и сделал равнодушное лицо. В самом деле, весь город знал о том, что тетя Александра похоронила рубин вместе с дядей Уильямом. А миссис Большая Ветвь понимала их с Элли куда лучше других.

— А если, — осторожно сказал он, — если человек приходит сюда убедиться и ничего не находит, это же очень интересно, правда?

Она покачала головой.

— Это знак свыше. Потому что человек должен держаться подальше от тех, у кого пустая душа. Только глупец будет совать голову в петлю и думать, что все кончится хорошо.

Элли скрестила руки на груди.

— И что же, пусть ворует, что хочет?

— Пустая душа всегда крадет, — ответила миссис Большая Ветвь. — И пустота ее вечна и никогда не насытится. Если что-то поглощено этой пустотой, ничего не поделаешь. — Она погрозила им пальцем. — Самое главное, чтобы эта пустота не проникла в вашу душу.

Джейк опустил голову.

— То есть нам никогда не вернуть того, что украдено?

— Нет. Да и кому это нужно? Если что-то побывало в холодных пальцах того, чья душа пуста, эта вещь навсегда отравлена. Она будет приносить людям только несчастья.

Элли вздохнула.

— Значит, мы… значит, надо уйти с дороги?

— Да, — твердо сказала старая индианка. — Только так.

— А что, если дар молчит? Может, пустая душа уже завладела и им? — нахмурившись, спросил Джейк о том, чего боялся больше всего.

В темных, утонувших в морщинах глазах миссис Большая Ветвь светилась древняя мудрость. Но было видно, что тревога не оставляет ее.

— А это великая тайна. Ваша бабушка рассказывала мне, что иногда ее музыка замолкает. И именно тогда, когда больше всего ей нужна.

— Она не знала, почему? — почти не дыша, спросил Джейк.

— Она предполагала, что это защита от тайн, которые на самом деле знать не нужно. — Миссис Большая Ветвь помолчала. — То, чего не знаешь, не принесет тебе вреда.

Джейку вдруг вспомнилось — тетя Александра с мистером Ломаксом и то, как рубин жег ему руку, и тотчас к нему вернулось чувство вины за то, что он послужил причиной смерти дяди Уильяма. Он кивнул миссис Большая Ветвь.

— Человек должен быть осторожнее с теми, кого он любит.

— Правильно. И не следует ждать, что музыка придет, когда ее позовешь. Она сама знает, когда прийти.

Элли, потрясенная, поднялась на ноги.

— Что ж, я буду держаться подальше от пустых душ, и тогда моя музыка будет звучать тогда, когда я попрошу.

Миссис Большая Ветвь поджала губы. — С тобой все будет в порядке, если ты не будешь забывать об этом. А теперь бегите.

Элли не надо было упрашивать; она тотчас помчалась к дороге не оглядываясь. А Джейк вставал медленно и все смотрел на миссис Большая Ветвь, ни на секунду не отводя глаз. Ему до боли в сердце было жаль дядю Уильяма, а когда он со страхом и ненавистью думал о тете Александре, то немедленно вспоминал и о Саманте. Его обуревали самые разные чувства, в которых он не мог разобраться; наконец из путаницы этих чувств родилась простая и ясная мысль.

— Человек не может бороться с пустыми душами, не принося несчастья другим людям, — осторожно сказал он и вопросительно посмотрел на миссис Большая Ветвь — поняла она или нет? Она кивнула. Джейк вздохнул. — Значит, нужно вслушиваться. И иметь терпение.

Хотя миссис Большая Ветвь чуть улыбнулась уголком рта, она казалась скорее печальной, чем веселой.

— Слушай свою музыку. Она подскажет тебе, что надо делать.

Джейк побежал вслед за Элли, которая была уже почти на дороге. У него не выходили из головы ее странные слова о смерти, и, поравнявшись с ней, он мрачно воскликнул:

— Ты не умрешь. Потому что мы не откроем эту тайну той, у которой пустая душа. И тогда от нее больше никто не пострадает.

Элли благодарно посмотрела на него из-под нахмуренных черных бровей.

— Договорились.

— Я так соскучилась, — прошептала Александра, спрятав лицо на груди Оррина.

Они лежали в кровати с узорчатым балдахином; в открытое окно проникал неяркий зимний свет и тихий холодный рокот океана.

— Эти последние месяцы были просто кошмаром. Ты не представляешь себе, как я мечтала об этой поездке. Я так люблю океанское побережье зимой. У меня даже на зеркале висела фотография этого острова, я каждый день смотрела на нее и думала о нас.

Оррин погладил ее обнаженную спину.

— Нужно соблюдать декорум, милая. Я не мог даже приехать в Хайвью на следующий день после…

— Не надо об этом. Это было ужасно. Его сестра подняла волну таких жутких разговоров обо мне, что я стала просто отверженной.

— Сплетни провинциального городка. Все забудется. — Он откинул атласное покрывало и провел кончиками пальцев по изгибу ее позвоночника. — Мне будет немножко не хватать этих волнующих ощущений — прятаться с тобой от людей, — добавил он. — Это придавало жизни остроту все эти годы.

— Тебе нужно жениться. Тебе уже тридцать шесть. Могут пойти разговоры — сам знаешь какие.

— Александра, ты делаешь мне предложение? — засмеялся он.

— Конечно. Я так давно этого ждала. — Она подняла голову и посмотрела на него. — Оррин, ты — сенатор штата. Люди твоего положения должны быть женаты. Не дразни меня. Ты же знаешь, что я права. Ты ведь хочешь на мне жениться.

— Да. Да, мой прямолинейный ловкий делец, хочу. Она поцеловала его, и они, откинув покрывала, предались любви, не обращая внимания на холодный влажный бриз, раздувавший оконную занавеску.

— Тебя ничто не остановит, — сказал он чуть позже, когда они, утомленные, уже лежали на подушках, укрывшись одеялом. — И это меня всегда восхищало.

Александра посмотрела на него.

— Я должна показать тебе что-то. — Она выбралась из постели, накинула длинный шелковый халат и подошла к туалетному столику. Открыв сумку, она вытащила кожаный футляр, а из него — длинное ожерелье из толстых золотых цепочек.

Удовлетворенно мурлыча, она принесла ожерелье Оррину и села рядом с ним, по-девчоночьи поджав под себя ноги. Оррин рассматривал необычную подвеску, ощупывал выгравированный на золоте пышный цветочный орнамент и даже взвесил ее на ладони.

— Бог мой, похоже на орех, окованный золотом. Я не помню, чтобы ты раньше носила что-нибудь столь экстравагантное.

— Это все неспроста. — Она нажала на подвеску ногтем, открылась крышка, и Оррин изумленно свистнул. Завернутый в тончайшую ткань, там лежал рубин. — Теперь я смогу его носить, — объяснила она. — Так я буду знать, что он по-прежнему мой, пусть даже никто его больше не увидит.

Глава 9

— Наша мама — хиппи? — спросила Шарлотта. Поскольку у нее выпал передний зуб, вопрос сопровождался зловещим свистом. Шарлотта была твердо уверена, что Саманта знает ответы на все вопросы в мире. Поэтому она стояла на стуле у плиты, помешивая в кастрюльке с овсяной кашей, и ждала ответа.

Сэмми сидела на кухонном столе и вязала. Она опустила вязанье, посмотрела на одинаковые ночные рубашки с бантиками, которые сшила им мама, на большую стеклянную банку с мюсли, на горшочки с ростками люцерны на подоконнике. На помойное ведро мама прилепила наклейку «Никсона под суд!». На столе куча книг по астрологии. С каждым днем их становилось все больше.

— Нет. Хиппи не носят белья и не моются в ванне.

— Это хорошо. Я хочу быть похожей на маму, но папа не разрешил бы нам стать хиппи.

Поскольку папа не разрешал им даже надевать брюки в школу, Сэмми была уверена, что им никоим образом не грозит превращение в хиппи. Так или иначе, ее это мало интересовало. В доме вполне достаточно одной необыкновенной личности — и эту позицию с успехом занимала мама. С тех пор, как они переехали в Калифорнию, странностей у нее все прибавлялось. Мама управляла теперь магазином здоровой пищи.

Мама хорошая, Сэмми любит ее, но кто-то же должен стоять на земле обеими ногами — и Сэмми взяла это на себя. Она дотронулась до неровного шершавого камушка, который носила на шее. Мама отдала рубин Джейка ювелиру, тот приделал к нему цепочку, и с тех пор Сэмми с ним не расставалась. Она уже четыре года не видела Джейка — так что, может быть, она такая же странная, как мама, если продолжает жить столь нелепыми надеждами и мечтами?

— Здравия желаю, солдаты! Смир-р-рно! — раздался голос папы.

Они бросились на середину маленькой кухоньки и застыли. Папа ступил на порог, заложив руки за спину — такой красивый, в отглаженной рубашке и брюках, ботинки начищены, пряжка ремня сияет.

— Рядовой Райдер, что на завтрак?

— Овсянка и шоколадное молоко, пап… то есть сержант, — бодро ответила Шарлотта.

— Капрал Райдер, вы проследили, чтобы рядовой строго следовал уставу кухни?

— Так точно, сержант. Она опять хотела насыпать в молоко корицы, но я не позволила.

Папа посмотрел на Шарлотту.

— Рядовой, вы бы прекрасно готовили, если бы прекратили экспериментировать.

Шарлотта хихикнула, но папа оставался серьезным.

— Отчитайтесь о ежедневных нарядах, капрал.

— Постели застланы, одежда сложена, туфли вычищены, уроки сделаны. Сержант, Шарлотте нужно написать записку для учительницы: первый класс на следующей неделе собирается на экскурсию за город.

— Выполните этот наряд с мамой, капрал. Она сейчас придет, только закончит свои изгибания. — Изгибаниями папа называл мамины занятия йогой.

— Есть, сержант.

— Выполняйте. Отличная работа, вольно. Наконец он присел на корточки и раскрыл объятия, девочки кинулись ему на шею.

— Папа, а что ты сегодня будешь делать? — спросила Шарлотта.

— Полечу в Лос-Анджелес забирать одного дезертира. К вечеру буду дома. — Папа должен был искать сбежавших солдат и возвращать их на место службы: самое последнее дело, насколько понимала Сэмми, — это оказаться дезертиром.

— Пока тебя нет, я буду командовать войсками, — пообещала Сэмми.

— Ты справишься, — он растроганно кашлянул и поцеловал ее в лоб.

Когда он ушел, в кухню вошла мама, разложила на столе свои астрологические таблицы и склонилась над ними.

— Что такое? — спросила Сэмми, заглядывая ей через плечо.

— Папины звезды говорят, что сегодня плохой день для поездок, — сказала мама, водя пальцем по таблице, словно это была карта автомобильных дорог. — Плохой день, — повторила она с дрожью в голосе.

Сэмми неловко погладила ее по плечу.

— Ладно, мам, поешь лучше овсянки. Ешь, а то на работу опоздаешь.

— Овсянки, — широко и беззубо ухмыляясь, Шарлотта сняла с плиты кастрюльку. — Овсянки с чесноком!

Сэмми, застонав, кинулась к плите — поставить другую кастрюльку.

На борту вертолета пойманный дезертир каким-то образом ухитрился вытащить пистолет у папиного сослуживца, и папа, самый храбрый человек в мире, кинулся его обезоруживать. И погиб.

Александра была совершенно в своей стихии. Теперь она могла опекать эту разрушенную семью и диктовать ей свои условия. Даже Саманта, самая сильная и жизнестойкая из них троих, попала к ней под крылышко. Александра смотрела в распухшие от слез, измученные голубые глаза своей десятилетней племянницы и вспоминала себя ребенком, который вдруг постиг, что в мире есть жестокость и нечестная игра и что выживает сильнейший.

Они сидели в разных углах скромного бежевого дивана в гостиной Франни; сквозь зашторенное окно проникало калифорнийское солнце. Франни, больная от горя, в полузабытьи лежала в спальне, обнимая растерянную и заплаканную Шарлотту.

Саманта, напряженная, с сухими глазами, очень прямо сидела на диване, не облокачиваясь на спинку. Аккуратный синий джемпер, тщательно заплетенная коса. Александра сунула в кожаную сумочку блокнот и сдула невидимую ниточку с безукоризненно чистых брюк.

— Разве я тебе чужая, Саманта? Или ты по-прежнему считаешь меня ведьмой?

— Вы помогли нам похоронить папу в Северной Каролине, — глядя прямо перед собой, тихо сказала Саманта. — Вы устроили ему хорошие похороны. Вы позаботились о таких вещах, которые мне не под силу. Мама рада, что вы здесь. Я не хочу думать о вас плохо.

Александра вздохнула с облегчением, придвинулась к ней ближе и обняла худенькие хрупкие плечи девочки.

— Твоя мама и я — мы очень разные, — ласково заговорила она. — Порой я могла показаться слишком, э-э-э, настойчивой, я это понимаю. Но все же я твоя тетя, я очень люблю тебя, и Шарлотту, и вашу маму. И я хочу, чтобы вы чувствовали себя получше, чтобы вы были счастливы.

— Маме нужна ваша помощь, — ответила Саманта, высвобождаясь из-под ее руки. — И Шарлотте вы очень нравитесь.

— Может быть, я нравилась бы и тебе, если бы ты не считала меня своим врагом. Я не враг тебе. И ты не должна верить всему, что говорят обо мне другие. Особенно если эти другие относятся ко мне ревниво и предвзято — без всякой причины.

— Вы имеете в виду миссис Рейнкроу. И Джейка.

— Поверь, я пыталась, очень долго пыталась с ними подружиться. Мне было так обидно, что они говорят обо мне всякие гадости. Дядю Уильяма это тоже обижало. И сейчас я боюсь только, что они настолько задурили тебе голову, что ты не в силах будешь сама во всем разобраться. Ты умная девочка — ты же не хочешь, чтобы кто-то диктовал тебе, что ты должна думать, правда?

— Никто никогда не будет мне диктовать.

Александра взяла ее руки в свои.

— Ты такая умненькая и талантливая. Посмотри, какие красивые у тебя ручки. Никогда не видела такого совершенства. Я и ты — мы одна семья, миленькая. А это значит, что я желаю вам добра. Я хочу, чтобы вы с Шарлоттой получили все то, чего вы достойны. Мне можно довериться.

— Я доверилась Джейку.

— Саманта, мне кажется, ты обладаешь склонностью к фантазиям. Собственно, как любая девочка. Но пришло время начинать взрослеть, то есть видеть людей и ситуации такими, каковы они есть, а не такими, какими ты хочешь их видеть.

— Мой папа умер, — безжизненным голосом сказала она.

— Да, бедная моя девочка. И я приехала, чтобы тебе помочь, я, а не Джейк, понимаешь?

— Он помог бы мне, если бы смог.

— Он на четыре года старше тебя. Ему уже четырнадцать лет, естественно, он интересуется девочками своего возраста. А когда тебе исполнится четырнадцать, ему будет уже восемнадцать — то есть он сможет голосовать, водить машину и даже жениться. Пройдет много лет, прежде чем он перестанет воспринимать тебя просто как маленькую девочку, а к тому времени у него будет уже множество девушек его возраста, и он даже не вспомнит о тебе.

Сэмми молча обдумывала такую возможность. Действительно, мальчики из старших классов в их школе совершенно не обращали внимания на таких младенцев, как она. К ее и без того тяжелому горю прибавилось еще и ужасное чувство одиночества. Папа умер, Джейк стал чужим и далеким, мама все время плачет, а Шарлотта тенью ходит за ней и смотрит в поисках ответа.

— Мне тоже нужен кто-нибудь, — пробормотала Сэмми, полными слез глазами глядя на тетю. — Я боюсь. Что теперь с нами будет? Куда нам идти? Я позабочусь о маме и Шарлотте, только посоветуйте мне, что нужно делать.

Тетя Александра быстро обняла ее, отстранилась и посмотрела полными печали глазами.

— Я не могу уговорить твою маму переехать ко мне. Она хочет жить своим домом. Она опять хочет все делать по-своему. Жить со мной и дядей Оррином она не соглашается, и я не в силах ее убедить.

Сэмми тоже не хотела жить с дядей Оррином. Она даже не хотела называть второго мужа тети Александры дядей. Они с тетей Александрой заезжали к ним во время своего медового месяца, по пути на Гавайи. Он говорил слишком сладко и был навязчиво красив. «Эдакий сердцеед», — сказала мама, когда они ушли. Он был сенатором штата, а стало быть, объяснил тогда папа, отменным лжецом. Сэмми больше всего запомнилось, как он все время гладил ее по голове — словно котенка; его прикосновения почему-то были ей неприятны — она не могла объяснить почему.

«Но если мы будем жить с тетей Александрой в Пандоре, я постоянно смогу видеть Джейка», — подумала она. Но эту мысль тотчас омрачило то соображение, что Джейк слишком взрослый и не станет обращать на нее внимания.

— По-моему, мама не передумает, — тихо сказала Сэмми.

— А у меня появилась другая идея, — сказала тетя Александра. — Твоя мама хочет работать. Я дам ей денег, чтобы она открыла в Эшвилле магазин здоровой пищи. Эшвилл — это замечательный небольшой городок в горах. Всего около часа езды от Пандоры. Я помогу маме там устроиться.

— Поможете?! — Сэмми с трепетом смотрела на нее.

— Ну конечно. Сэмми, все будет хорошо, если ты позволишь мне вам помочь и будешь меня любить так же, как я люблю всех вас. Могу я рассчитывать на твою преданность?

Преданность. Одно из слов, которые папа вдалбливал им всю жизнь. Преданность, Честь, Долг, Семья, Бог, Родина. Нужно стоять на страже всего этого и отвечать за тех, кто от тебя зависит. Нужно держать свое слово.

Папа погиб, выполняя свой долг. Она не может предать его принципы. Сэмми прошептала едва слышно:

— А видеть Джейка я смогу?

Тетя Александра покачала головой.

— Сэмми, семья должна держаться заодно. Так недолго и обидеться. Я стараюсь, помогаю вам, и вдруг оказывается, что тебе нравится человек, который мешал меня с грязью. Мы ведь с тобой друзья? Пообещай мне, что мы будем друзьями.

Сэмми беззвучно плакала. Несомненно, одно: она должна делать то, что будет благом для мамы и Шарлотты. Что бы сказал папа, если бы она из-за Джейка разрушила такой хороший план тети Александры? «Но ведь мы поженились, — вспомнила она. И тотчас возразила: — Дура, вы поженились не взаправду. Это не считается, если вы еще несовершеннолетние».

— Обещаю, — произнесла она, и тетя Александра блеснула белозубой улыбкой.

Что он может сказать Саманте? Джейк вдруг осознал, что она еще ребенок, находящийся в том возрасте, который он давно миновал. Джейк уже сбривал через день редкий пушок на подбородке и над верхней губой; голос его порой скатывался к самым нижним регистрам, подобно кларнету и саксофону, и тело раз по сто в день взрывалось опустошающими салютами.

Элли была единственным существом женского пола, с которым он мог разговаривать, не думая о ней как о девушке. Она была не в той категории, что эти загадочные создания, которые окружали его в школе и вызывали в нем молчаливый, но горячий интерес.

Как пчелы на мед — девушки были падки на мужчин в форме, даже если это всего лишь форма баскетбольной команды, а ее носитель не имел других достоинств, кроме шести футов роста, длинных ног и рук и адамова яблока.

Джейка обескураживало это вдруг проснувшееся в нем влечение к противоположному полу. Он с ним еще не разобрался. Он умел идти по следам четвероногих и двуногих, и об этом его непостижимом умении многие знали: шериф постоянно просил его найти пропавших автостопщиков или сбежавших детей; взрослые мужчины относились к нему с уважением.

Он умел находить в горной породе драгоценные камни, не засыпая, читать Шекспира, он научился говорить и писать на чероки не хуже стариков из Ковати; он был неплохим плотником, хорошим механиком; он умел играть на цимбалах.

Но он не умел разговаривать с девушками.

Оказываясь в зыбком немужском мире, он боролся с приступами застенчивости и внезапного столбняка — он постоянно застывал в тихом созерцании. Когда он услышал, что семья Саманты перебралась в Эшвилл, его охватили непривычные робость и сомнения — что толку Саманте в его хорошем отношении? Что он скажет маленькой девочке, потерявшей отца? Что он может пообещать ей в будущем, которое чувствует, но не может предсказать — годы ожидания того, что должно случиться?

Магазин Райдеры открыли в одном крыле старого кирпичного здания с бледным призраком рекламы кока-колы на боковой стене. Тротуар перед фасадом растрескался, бесконечный поток транспорта непрерывно отравлял воздух выхлопными газами. Здание стояло на склоне горы, подножие которой окаймляла площадка для парковки машин — грязно-серые оштукатуренные бетонные блоки.

На этой же улице мирно сосуществовали несколько магазинов подержанных вещей, заправочная станция и китайский ресторанчик с вогнутым металлическим навесом.

Но окна магазина блестели чистотой на осеннем солнышке, у аккуратно покрашенной голубой двери в горшке цвели петунии, и бело-голубая вывеска над входом приглашала в «Бакалейную лавку здорового образа жизни».

Этот контраст бросился в глаза Джейку, когда Эд Блек ставил свой грузовик на площадку для парковки. В зубах у Эда дымилась тонкая сигара, угрожая обжечь кончик его толстого приплюснутого носа, а дым сигары был таким же белым, как копна его длинных волос. Он нажал кнопку, поймал на средних волнах Лоретту Линн. В кабине грузовика было чисто и просторно, сиденья обиты кожей. Блек каждую весну покупал себе новый грузовичок — он держал ресторан в главной резервации.

Я не против, если ты погуляешь по городу, — сказал он Джейку. — Но я не собираюсь ждать тебя здесь целый день. Так что побыстрее.

— Я недолго.

Блек недоуменно посмотрел на унылую антикварную лавку.

— Ты уверен, что твои родители хотят в подарок какое-нибудь старье отсюда?

Джейк заколебался — лгать ему не хотелось, но, если он скажет Эду истинную причину своего желания попасть в Эшвилл, это дойдет до мамы и папы.

— Мама любит старинные вещи, — уклончиво ответил он. — А папа любит все, что нравится маме.

— А-а. Ну, иди. И побыстрее.

Джейк вылез из грузовика и поднялся по бетонным ступенькам на улицу, отшвырнув попавшую под ноги банку из-под пива.

— Хорошее же местечко им выбрала Александра, — сквозь зубы пробормотал он.

Впрочем, что же здесь удивительного? Скорее всего она хотела, чтобы у ее сестры ничего не вышло. Тогда миссис Райдер опять прибежит к ней за помощью. Александра ничего не делает просто так. Сейчас она добивается одного — запустить когти в Саманту и запудрить ей мозги, превратив в маленькую Александру.

«Только не это. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось», — мрачно подумал он.

Когда Джейк открыл дверь магазина и вошел, мелодично звякнул маленький колокольчик. Пол небольшого помещения был покрыт выщербленным линолеумом, на беленом потолке — пятна сырости. Вдоль одной стены — полки с овощами и фруктами, вдоль другой — хлеб и булочки в самодельной упаковке и множество флакончиков с витаминами. Сладко пахло спелыми фруктами и чуть-чуть пылью; вентилятор разгонял тяжелый воздух и шевелил нити хрустальных бус, свисавшие с потолка.

Миссис Райдер поднялась со стула. Джейк едва узнал ее. Она похудела, на запавшей бледной щеке под скулой билась голубая жилка. Золотистые волосы потускнели, узкие плечи сгорбились под белой футболкой с вышитым желтыми нитками символом мира. Обтирая ладони о линялые голубые джинсы, она нахмуренно и чуть встревожено посмотрела на него и широко раскрыла глаза.

— Я тебя знаю, да?

— Я Джейк.

— Джейк Рейнкроу? — Она вздохнула. — Боже мой, как ты вырос.

— Мне уже четырнадцать, — ответил он, чувствуя неловкость. — Мэм.

— Как ты сюда попал?

— Меня подвезли.. Я, э-э, слышал о мистере Райдере. Мне очень жаль. Мне очень жаль, мэм. — «Где Саманта?» — хотелось спросить ему.

Миссис Райдер не мигая, смотрела на Джейка. Не нужно было обладать его исключительной интуицией, чтобы почувствовать ее опасения. В конце концов, в последний раз, когда они виделись, он стал причиной скандала, в центре которого оказалась ее дочь.

— Джейк, ты почти взрослый, — повторила она.

— Да, мэм. — А что он мог еще сказать?

Он нашарил в кармане своих коричневых штанов вязаный квадратик — одеяло для клопа, подаренное когда-то Самантой. Много лет оно лежало в ящике его стола, и он к нему не притрагивался. Его немного смущала таинственная, почти мистическая связь с этой маленькой девочкой. Он чувствовал это, принимал, но не вполне еще понял. Никто не хотел признавать, что это многое значит.

Видно было, что миссис Райдер чувствует себя не в своей тарелке. Пожалуй, она будет рада, если он уйдет.

— Как твоя мама?

— Хорошо.

— Она не собиралась заглянуть ко мне?

— Нет, мэм.

Плечи миссис Райдер поникли.

— Смерть твоего дяди стала последней каплей. Мне очень жаль.

Джейк очень хотел удержаться в рамках приличия, но не стерпел.

— Ваша сестра ограбила нас, мэм. Миссис Райдер отвела глаза.

— Ах да, рубин. Я уверена, у нее были добрые намерения. — Джейк не ответил. Она снова устало посмотрела на него, и во взгляде было понимание. — Ты пришел, чтобы увидеть Саманту.

— Да, мэм.

— Зачем?

— Просто подумал, что это было бы хорошо.

— Большинству мальчиков твоего возраста не о чем говорить с десятилетними девочками.

Он почувствовал, что краснеет.

— Я не знаю, что и думать, — торопливо добавила она.

— Не беспокойтесь, мэм. Я не извращенец.

Миссис Райдер оперлась о прилавок, во все глаза глядя на него.

— У нас есть маленькая кухонька, там готовит моя младшая дочь, Шарлотта. Ей всего шесть лет, но она печет самый вкусный хлеб в мире. Я как-нибудь угощу тебя ее тыквенными лепешками с кунжутом.

Джейк не мог понять, с чего она вдруг стала сообщать ему все это.

Миссис Райдер между тем кивком указала на стол.

— Видишь, вот там? Шали. Их делает Сэмми. Мы каждую неделю продаем по крайней мере одну. Она проверяет все продукты и заставляет поставщиков забрать недоброкачественные. Она консультирует покупателей, которые выбирают витамины. А на прошлой неделе она прогнала пьяницу с нашего крыльца. У нас все держится на ней. Я зачарованно блуждаю по этой земле, а Сэмми стоит на ней как скала. Конечно, ей пришлось слишком быстро повзрослеть, но я не могу без нее обойтись.

— Так они здесь — ваши дочки? — не сдержался Джейк.

Миссис Райдер подняла голову и долгим взглядом посмотрела на него.

— Шарлотта пошла на день рождения к одной девочке из своего класса, а Сэмми… она внизу. Вытирает пыль. Хозяин этого здания владеет еще антикварным магазином и некоторые вещи держит здесь в подвале.

— Вы не возражаете, если я спущусь туда и поздороваюсь с ней, мэм?

Она растерянно потерла лоб. «Нет, у нее не та хватка», — подумал Джейк.

— Они же дружили, — заговорила она вдруг сама с собой пугающе отрешенно. — Что в этом плохого? — Потом посмотрела на Джейка. — Моя сестра была очень добра к нам, и я не могу ее обижать. Я не понимаю твоего… интереса к моей дочери.

— Я не интересуюсь ею, — взорвался Джейк, — в том смысле, который вы в это вкладываете. Она еще совсем ребенок!

— Мне кажется, она никогда не была «совсем ребенок». Да и ты, наверное, не был обыкновенным маленьким мальчиком в тот день, когда заставил ее говорить.

Он хотел было возразить, но под ее проницательным взглядом промолчал, блуждая взглядом по стенам магазина. В углу он заметил деревянную лестницу, уходящую вниз.

— Моя сестра ненавидит вашу семью, — продолжала миссис Райдер. — Я бы очень хотела, чтобы это было не так, но это так. А я уважаю свою сестру, и ох… — она вдруг в волнении всплеснула руками, — самое ужасное — это помнить каждое мгновение жизни с мужем и понимать, что ничего этого больше никогда не будет.

Джейк просто не знал, что сказать. К счастью, в магазин вошла пара обтрепанных хиппи, и миссис Райдер переключила свое рассеянное внимание на них, к великому облегчению Джейка. Они стали обсуждать достоинства тех или иных витаминов, а он склонился над столом, покрытым яркими шалями, положил на них руку и закрыл глаза.

Удушье. Ей нечем дышать. Он видел сундук, скудно освещенное помещение с кирпичными стенами и почувствовал, как трудно ее сердцу биться.

Открыв глаза, Джейк кинулся к лестнице в углу, бросив на бегу:

— Я зайду к Саманте.

— Подожди… нет, о, черт… — донесся до него голос миссис Райдер. — Ну ладно. Ладно.

Джейк был уже внизу. Ему пришлось пригнуться, потолки были низкие. Толкнув узкую деревянную дверь, он вошел в подвал, заставленный старой мебелью и заваленный всяким хламом.

Вытянув руки, он с трудом пробирался среди громоздких пыльных вещей. Нашарив в тесноте старый сундук с высохшей плесенью на кожаной обивке, он положил руки на источенное дерево. Пустой! Другой, третий. Пустые. Лишь дотронувшись до них, он уже знал это. Сердце колотилось у горла, он стонал от сознания того, как медленно все получается.

Четвертый сундук стоял за огромным платяным шкафом, и, как только Джейк притронулся к нему, он понял, что Саманта внутри. Он рванул крышку, но она не поддалась — замок защелкнулся. Джейк стал искать замок и нащупал его у стенки, что вплотную примыкала к шкафу. Ржавый железный запор был украшен острыми шипами; нажав на один из них, прямо под крышкой, он открыл сундук — крышка поднялась.

В сундуке, скрючившись, с посиневшим лицом, лежала Саманта. На ней был комбинезон и тонкая пестрая рубашка, в ногах стояла бутылочка моющего средства и тряпка для пыли. Ее веки затрепетали, она стала хватать воздух ртом. Ухватив за лямки комбинезона, Джейк вытащил ее из сундука. Она бессильно обвисла в его руках.

— Дыши, девочка, дыши, — приговаривал он, взваливая ее на плечо. Джейк направился со своей ношей к тяжелой железной двери, которую разглядел в дальнем конце подвала. Ударом кулака сбив засов, он распахнул ее и тяжело опустился на бетонную ступеньку. С этого места была хорошо видна парковка внизу.

Саманта зашлась в приступе сильного кашля. Он положил ее к себе на колени, лицом вниз, и стал трясти,

— Дыши. Все в порядке. Только дыши.

— Я дышу, — простонала она. — Перестань. Во мне полно воздуха.

Он поднял ее за лямки комбинезона, и она села рядом с ним. Ее глаза были полузакрыты; румянец медленно возвращался на щеки. Она снова закашлялась, замотала головой — и вот он смотрит ей в глаза, голубые, как чистой воды сапфиры.

— Скажи что-нибудь, — приказал он. — Скажи свое имя.

— Джейк.

— Нет, это мое имя. Скажи свое. Покажи, что у тебя с мозгами все в порядке.

— Джейк, — упрямо повторила она, — ты что, не знаешь, кто я?

— Да знаю, черт возьми, — ответил он с облегчением. Он даже не заметил, что не выбирает слова. Он часто охотился с мужчинами из Ковати, от которых и набрался дурных привычек. — То есть знаю, — поправился он. — Саманта, какого черта… то есть что ты делала в этом сундуке?

— Я его чистила, а крышка захлопнулась. Я кричала, но мама, наверное, не слышала. — Она смотрела на него так, словно хотела навсегда запечатлеть его образ в своих глазах, как на пленке. — А ты меня нашел. Как ты меня нашел? Ты нашел меня, как и обещал. Ты стал такой красивый.

Вдруг она прислонилась к стене, дыхание ее прервалось. Положив руки на колени, он с тревогой глядел на нее. Из головы не шло, как она безжизненно лежала в сундуке — шок от того, что едва не случилось с ней, все не проходил. Однако она, казалось, вовсе не думала об этом, полностью сосредоточившись на нем.

— А почему ты протираешь сундуки? — спросил он, рассудив, что этот вопрос ничем не хуже любого другого. А что еще он мог сказать? Ну, девочка, а чего ты ожидала? Что мы не будем меняться? Боже, как все это странно.

— Мы должны это делать, если кто-нибудь покупает вещь из подвала. Людям больше нравятся чистые сундуки.

— Слушай, не забирайся внутрь больше никогда, ладно? — Он провел рукой по волосам, стараясь отогнать мысли о том, что было бы, не подоспей он вовремя. Что было бы, если бы он не приехал ее повидать, если бы…

Нет, это не просто везенье, это навсегда. Ничего не изменилось.

Он серьезно посмотрел на нее. Когда-нибудь все невидимое сейчас сложится воедино, а пока — пусть будет тайна.

— Поклянись, что никогда не залезешь ни в один сундук.

— Клянусь. — Она посмотрела на него и приложила к губам дрожащую ручку. Движения ее рук были летучи и изящны, как у балерины. Ничего удивительного, что у нее так хорошо получались шали. — Я просто хотела узнать, что чувствуешь, когда лежишь в ящике. — На последнем слове голос ее дрогнул. — Как мой папа.

От сочувствия ее горю Джейк растерял все слова. Наконец он сказал:

— На самом деле он не в ящике. Он говорит с тобой — только вслушайся. Когда он тебе снится или когда ты его вспоминаешь так ясно, словно вот-вот увидишь, знай, что он где-то рядом.

— Мама тоже говорит что-то похожее. А я думаю, что его просто… не стало. Нигде не стало.

— Всё и все имеют душу. И эти души охраняют все то, что было для них важно, что было частью их жизни. Души не исчезают. — Он страдал от недостатка красноречия, от невозможности выразить то, что он хотел. Верить легко, но как объяснить это другому?

Она серьезно смотрела на него.

— Тогда что же охраняет душа моего папы?

— Тебя. Это как музыка, которую можешь слышать только ты.

— Я ничего не слышу — вздохнула Саманта. — Мама считает, что я слишком приземленная. Я никогда не витаю в облаках. Я стремлюсь к реальным вещам и достигаю их.

Джейк вытащил из заднего кармана брюк квадратик вязаного одеяльца и показал ей.

— Поэтому ты и решила, что я тебя забыл? Все ведь было не очень-то реально.

Она вздохнула, посмотрев сначала на одеяльце, потом на Джейка, просияла и заулыбалась. Вдруг ее улыбка стала неуверенной, и словно черная туча накрыла ее лицо. Выпрямив спину и вздернув подбородок, она снова стала смотреть прямо перед собой.

— Пожалуйста, не рассказывай маме про сундук, а то она будет все время бояться, что Шарлотта туда заберется. Я сама буду присматривать за Шарлоттой. Не говори маме. Она только зря расстроится и опять уткнется в свои астрологические таблицы. Я стараюсь ее беречь.

Нахмурившись, Джейк положил маленький квадратик в карман своей фланелевой рубашки.

— А кто будет присматривать за тобой? — тихо спросил он.

— Я. Я сама. — Он не стал говорить, что сегодня у нее это не очень-то получилось. — А теперь уходи. — Она чуть отодвинулась и съежилась, словно стараясь стать невидимой. — Мне нельзя с тобой разговаривать.

— Почему? — удивился он.

— Потому что ты Рейнкроу. — Она дрожала. — Уходи. Это серьезно. И мы с тобой не поженились. Нельзя пожениться, пока не можешь голосовать и иметь детей.

— Ну, я же не требую от тебя ни того, ни другого.

— Нужно держаться за своих.

— Это тебе твоя тетя сказала?

— Тетя Александра мне друг. А ты ненавидишь ее, значит, ты мне не друг.

Джейк осторожно положил руку ей на плечо. Дрожа, она попыталась отодвинуться, но он ее удержал. Он чувствовал ее страх и смятение, чувствовал, что она несчастна. Вдруг он увидел у нее на шее тоненькую золотую цепочку и легонько ухватил ее кончиками пальцев. Саманта быстро прижала руку к груди, но было поздно: он успел увидеть рубин, который когда-то ей подарил, — теперь-то он знал, что этот камень и пяти долларов не стоит, но тогда он страшно гордился собой. Как же, нашел такое сокровище!

— Меня ты не обманешь. Даже и не пытайся. Она нахмурилась, глаза полны отчаяния.

— Пожалуйста, пожалуйста, уходи, — сказала она едва слышным, прерывающимся голосом. — И не приходи больше. Когда я вырасту и заработаю много денег, тогда я смогу с тобой говорить. Но пока я должна поступать так, как будет лучше для мамы и Шарлотты.

И тут он понял, в чем дело. Она попала в сети тетушкиной расчетливой щедрости, и Александра хотела быть уверенной, что жертва не убежит.

— Послушай меня, — сказал он. Чтобы их лица оказались на одном уровне, ему пришлось присесть на корточки. — Ты заботишься о своей семье, работаешь — хорошо. Но только не думай, что есть такое темное и безнадежное место, где я тебя не найду. Я все равно приду за тобой, и твоя тетя ничего не сможет поделать. Понимаешь?

Она закрыла глаза и сжала губы. Джейк вздохнул, выпрямился и пошел вдоль стены. Мистер Блек, заметив его, дал гудок.

— Увидимся, — оглянувшись, сказал Джейк.

Она быстро посмотрела вокруг и позвала его по имени. Джейк остановился. Она подалась вперед и пристально посмотрела на него. На долю секунды она вдруг показалась ему старше своих десяти лет — такой прием есть в кино, когда сквозь черты маленькой девочки вдруг проступает ее взрослый образ. Это его потрясло — он понял, что будет чувствовать к ней тогда, и понял, что сила этих чувств никогда не ослабеет.

— Когда? — спросила она.

Джейк поморгал. Видение исчезло, но память о нем осталась. Откашлявшись, он сказал как мог шутливо:

— Когда ты получишь право голосовать.

Он был новый, просторный и чистый. Огромные окна выходили на широкий мощеный тротуар, на котором чинно стояли деревянные скамейки и красивые каменные вазы с японскими карликовыми клёнами. Рядом была химчистка — ее владельцы, чета молодых вьетнамцев, принесли им коробку засахаренных апельсинных долек, чтобы поздравить с новосельем. С другой стороны был книжный магазин, за ним — лавка флориста, скобяная лавка и магазин спортивных принадлежностей. Площадка для парковки блистала чистотой и ночью освещалась высокими фонарями. Торговый центр стоял на оживленной улице с четырехрядным движением. Значит, от покупателей отбоя не будет.

Никаких пьяниц. Никаких подвалов. Никакой оголенной проводки, никаких крыс, шныряющих по кухонному полу.

Франни сидела на еще не распакованной картонной коробке в новом помещении «Бакалейной лавки здорового образа жизни» и плакала от счастья.

Сэмми, расставлявшая банки с мюсли на новеньких блестящих металлических полках, приостановила работу и с беспокойством на нее посмотрела. Шарлотта, которая под руководством Сэмми вскрывала коробки, подбежала к матери.

— Что такое, мама? Ты увидела таракана?

— Ни одного таракана, — ответила Франни, одной рукой вытирая глаза, а другой гладя короткие светлые волосы Шарлотты. — Просто не верится. Боже мой, месяц назад совершенно чужой нам человек пришел и сказал, что хочет открыть вот такой магазин в своем новом торговом центре, — и мы здесь. Арендная плата ничуть не выше, чем на старом месте. Наверное, папа послал нам доброго ангела.

— По-моему, мистер Гантер не похож на ангела, — сказала Сэмми, снова принимаясь расставлять банки. — Он просто умный человек, которому нужно с толком сдать помещение. — И, помолчав, добавила, чтобы сделать приятное маме: — Но, может быть, папа действительно нашептал ему в ухо.

Шарлотта прижалась к маме и требовательно посмотрела на нее.

— А когда к нам приедет тетя Александра? Разве она не хочет посмотреть новое место?

— Я думаю, тетя будет в шоке, малышка. Сэмми, методично расставляя товары по полкам, подумала, что тетя Александра отнюдь не радуется их удаче. Но вслух этого не сказала — в конце концов, тетя Александра по-прежнему платила за аренду помещения.

Мамин добрый ангел настежь распахнул стеклянные двери и вошел, приветственно взмахнув рукой.

— Устраиваетесь, милые дамы?

Мама вскочила, поздоровалась с ним, и они стали обсуждать рекламу, которую мистер Гантер хотел дать в воскресной газете, с перечислением всех магазинов своего торгового центра и часов их работы. Продолжая заниматься своим делом, Сэмми с интересом рассматривала владельца торгового центра. Мистер Гантер был низенький и толстенький. Носил ковбойскую рубашку с галстуком из узкой ленточки и брюки, которые удерживал от падения на его ковбойские сапоги только широкий кожаный ремень с огромной пряжкой. У него были редкие каштановые волосы и маленькие серые глазки, которые исчезали в складках щек, когда он улыбался. На пухлых пальцах он носил множество серебряных перстней с разноцветными камнями. Такого странного на вид бизнесмена Сэмми никогда не смогла бы вообразить, но он был очень мил.

— Где я оставила то, что написала для рекламы? — озабоченно спросила мама.

— Я положила листок в папку с надписью «Реклама», — ответила Сэмми. — Она на столе.

— Спасибо, маленькая. Пойду перепишу для мистера Гантера. — Мама отправилась в подсобную комнатку, Шарлотта увязалась за ней, а Сэмми подошла к мистеру Гантеру, желая получше рассмотреть его перстни.

— Вы такая серьезная юная леди, — широко улыбнулся он.

— Я занимаюсь бизнесом, — сообщила она ему. — Я хочу зарабатывать много денег. Чтобы оплачивать аренду и все счета и отправить сестру в колледж, когда она вырастет.

— Весьма почтенные намерения.

— А что значат эти буквы на вашем перстне на мизинце?

Он вытянул правую руку. На мизинце красовался серебряный перстень, украшенный только лишь орнаментом из переплетенных букв.

— Это значит: чероки, — охотно объяснил он. — Чероки — единственные индейцы, у которых есть своя письменность. Ее изобрел человек по имени Секвойя, причем очень давно.

— А вы индеец?

—Да.

У нее даже рот приоткрылся от удивления. Мистер Гантер был еще меньше похож на индейца, чем Джейк. У Джейка по крайней мере были черные волосы, немного скуластое лицо, и он был смуглым. А мистер Гантер выглядел так обыкновенно.

— У меня есть друг-индеец, — похвасталась Саманта. — Но вы на него совсем не похожи, — уточнила она.

— Моя прабабушка была чероки. Но индеец ты или нет — это здесь. — Он показал себе на лоб. — И здесь. — Рука в перстнях опустилась на грудь.

— Кто считает себя индейцем, тот и становится индейцем? — удивилась Саманта.

Он засмеялся и кивнул.

— Примерно так. — Он округлил руки, словно бы держа в них шар. — Если ты индеец, то ты часть мира, где все на своем месте, никто никому не мешает и все взаимодействуют друг с другом — люди, горы, деревья, животные. — Он развел руки в стороны. — А если ты не индеец, то люди отдельно ото всего. Они забыли, что они часть мира. Они даже друг с другом разучились жить вместе.

— И вы позвали нас в свой торговый центр, потому что вы индеец?

Он дотронулся до кончика носа — тем же жестом, что только что до груди.

— Я умею искать камни, и если я вижу бриллиант в пыли, я беру его и помещаю в достойную оправу, чтобы он засверкал всем на удивление.

— Мой друг знает о камнях все, — таинственно прошептала она. — Он тоже умеет искать их. Он подарил мне вот этот. — И она вытащила из-под воротника свитера свой рубин. — Я уверена, он мог бы вам показать, где искать камни. Наверное, вы о нем слышали, потому что он тоже индеец. Его зовут Джейк. Джейк Рейнкроу.

Мистер Гантер пошевелил было губами, но ничего не сказал, только улыбнулся ей. Она глубоко вздохнула.

Тут вошла мама с листком бумаги, и мистер Гантер подмигнул Саманте. Зажав в руке свой рубин, она подошла к огромному окну. Конечно, это Джейк послал им мистера Гантера. И вот — мама успокоилась и стала улыбаться, Шарлотта не будет больше визжать и отпрыгивать от крыс… А что до тети Александры — Саманта ведь не просила Джейка им помогать, правда? Так что она не нарушила обещания.

А когда она вырастет и заработает столько денег, чтобы хватило на достойную жизнь всей ее семьи, так что уже ничего не будет должна тете Александре, она найдет Джейка и скажет ему — скажет то, что чувствует сейчас. Я люблю тебя, Джейк Рейнкроу.

Глава 10

В тот момент, когда Элли — последняя из выпускников с отличием — вышла из актового зала в ярко освещенный вестибюль, увешанный флажками в честь выпускной церемонии 1979 года, вся пышность и торжественность тотчас превратились в хаос.

Большая часть старшего класса еще не получила аттестатов и стояла в проходе актового зала, заполненного многочисленными родственниками и друзьями, ожидая своей очереди. Те же, что были уже осчастливлены, немедленно обступили ее и забросали вопросами. Элли захотелось, чтобы Джейк, который должен был получить аттестат одним из последних — отличной степени он не снискал, а фамилия его была ближе к концу алфавита — поскорее оказался рядом. Но пока нужно было держаться в одиночку. Вопросов было так много, и задавались они так быстро, что Элли могла лишь стоять в мрачном молчании, не в силах вставить слово.

— Что случилось с твоей выпускной речью, которую ты произнесла на прошлой неделе в классе риторики?

— Ты что, с ума сошла? Зачем ты несла всю эту чепуху о новых людях, которые превратили Пандору в частную площадку для собственных игр, а всех остальных сделали нищими? Мои родители вовсе не надутые и не высокомерные. Когда мой отец строил теннисный корт, он позволял всем наемным рабочим во время обеденного перерыва купаться в нашем бассейне.

— Боже мой, Элли, ты смеялась над инаугурационной речью сенатора Ломакса! Миссис Ломакс сидела в аудитории, и у нее было такое лицо, словно она хочет тебя убить!

— И что было такого ужасного в речи сенатора? Он сказал только, что прогресс — вещь хорошая.

— Мама говорит, что у нас не было бы этой новой школы, если бы он и миссис Ломакс не заставили округ ее построить.

Элли, поправив шапочку, набрала в грудь побольше воздуха и выдала свое заключение сразу по всем вопросам:

— Чтобы пролезть наверх, сенатор Ломакс женился на деньгах моего дяди. Паяц хренов!

Из актового зала постепенно выходили ее одноклассники, расцвечивая вестибюль черным и белым: белые платья, черные шапочки. И все взгляды неизменно были обращены к ней, и шепотки тихонько клубились за спиной. Элли оглянулась в поисках Джейка, но его не было видно.

Зато лицом к лицу с ней оказался разъяренный Тим. Он покраснел так, что стал почти одного цвета с коротко подстриженными темно-рыжими волосами — грубоватые широкие черты дяди Уильяма, но без его благородства. Тим был президентом своего — младшего — класса, и сейчас поверх темно-синего костюма он повязал ленту, указывающую на статус церемониймейстера. Высокий, с бычьей шеей, мощными бицепсами и чересчур развитой вследствие занятий тяжелой атлетикой грудной клеткой, он был грозой футбольного поля — от его детской робости не осталось и следа, он был воплощенное высокомерие и самоуверенность.

— Ослица! — заорал он. — Думаешь, ты выставила дураком моего отчима? Нет, ты себя выставила полной идиоткой — себя и всю свою семью.

Элли не дрогнула, не отвела взгляда.

— Я говорила правду. Я не могу считать прогрессом то, что владелец гольф-клуба разравнивает индейский погребальный холм, чтобы сделать на этом месте восемнадцатое поле для гольфа. А также то, что на озере стало столько яхт, что диким уткам просто негде гнездиться. А «прекрасные новые возможности», о которых говорил Оррин Ломакс, открываются только для тех, кто ездит в «Мерседесах», имеет дома за четверть миллиона долларов. И если то, что я сказала, раздражает тебя — или его, или твою непробиваемую мамочку, — тем хуже для вас.

— Моя мама превратила этот захолустный городишко в то, чем он стал сейчас, и будь у тебя хоть капля ума, ты бы этому радовалась.

— Перестань глотать стимуляторы, — тихо сказала она. — Стероиды разрушают мозг.

— Я не принимаю наркотиков, — ошеломленно произнес он, от неожиданности тоже тихо.

Лучше бы она этого не говорила. У нее ведь не было доказательств. Но, так же как и Джейк, она знала множество тайн своих одноклассников. И вот прощание со школой, ощущение взрослой свободы ослабили ее всегдашнюю бдительность.

— Принимаешь, — прошептала она ему на ухо. — И стероиды, и амфетамины. Иногда после игры ты так взвинчен, что выпиваешь чуть ли не ящик пива, чтобы успокоиться. И когда ты в таком состоянии, ты можешь дать пощечину своей девушке, если она действует тебе на нервы. — Она отступила на шаг и закончила уже вслух: — А теперь скройся — иди к тому, кого интересует, что ты думаешь.

Он схватил ее за руку. Выпускники повисли на его мощных плечах, крича, чтобы он отпустил ее. Она попыталась вырваться, но он так стиснул пальцы, словно хотел добраться до кости. При этом его прикосновение сказало ей, каким паническим липким страхом он охвачен.

— Я сломаю тебе руку, если будешь повторять это вранье, — сказал он.

Вдруг на его запястье легла сильная рука Джейка. Элли видела, что обычно невозмутимые и непроницаемые глаза брата сверкают гневом. Черные, с медным отливом волосы упали на лоб — в спешке он потерял державшую их повязку. Жизнь на свежем воздухе, в горах, выдубила его кожу; привычка щуриться на горном солнце оставила морщины вокруг глаз; и зеленые глаза на этом темном лице сверкали изумрудным блеском.

Не говоря ни слова, он вывернул Тиму запястье так, что тот, взвыв от боли, тотчас отпустил руку Элли.

Его лицо вспыхнуло от унижения. Толпа одноклассников испуганно затихла.

— Куда ты лезешь? — громко, на публику, сказал Тим. — Хочешь, чтобы я сделал из тебя котлету?

— Нет, — ответил Джейк спокойно, так, будто это слово — плод его серьезных раздумий. — Но если ты еще раз дотронешься до моей сестры, то я, пожалуй, рискну.

— Ты ничтожество. Ты еще меньше, чем ничтожество. Ты даже в колледж не идешь. Мама сказала, что ты ни на что не способен, кроме как открыть сувенирную лавку для туристов и торговать в ней дешевыми камнями.

— Возможно.

То, что Джейк не обижался и не спорил, только сильнее разъяряло Тима. Выставив челюсть и опустив плечи, он подступил ближе.

— И девушек у тебя не было! Ты, что ли, «голубой»?

— Не думаю.

— Или ты любишь маленьких девочек? Вот почему мама держит племянниц от тебя подальше!

Элли похолодела. Коснувшись руки брата, она ощутила, что тот теряет терпение, хотя внешне Джейк никак не реагировал на оскорбления Тима. Она молилась про себя, чтобы у брата хватило хладнокровия и дальше держаться так же.

— Ты слишком зависишь от мамы, — сказал Джейк. — Это ведь ей ты сейчас стараешься что-то доказать, а не мне.

Тим толкнул его. Джейк отступил на шаг. Высокий и стройный, он двигался с грацией человека, с детства привычного к крутым горным тропам.

— Никогда больше так не делай, — не повышая голоса, предостерег он.

— Трус! — выкрикнул Тим и еще раз толкнул его. Правая рука Джейка взметнулась, и в следующее мгновение Тим распростерся на полу, из носа у него лилась кровь.

В это время церемония вручения аттестатов подошла к концу, и родители стали выходить в вестибюль. Раздались испуганные крики, вокруг них собралась толпа, рядом вдруг оказались мама с папой. Папа вцепился в Джейка, а Элли с мамой простирали руки к папе…

Тим сел, закрывая руками разбитое лицо. Капли крови медленно падали прямо на его костюм.

— Вставай! — Тетя Александра пробилась сквозь толпу и нависла над ним, сжимая кулаки. Тиму стало стыдно. С вымученным достоинством поверженного он неуклюже поднялся на ноги, отирая рукой окровавленное лицо и морщась от боли. — Напрасно ты изображаешь ветхозаветного патриарха, защищающего свое стадо, — набросилась она на отца. — Если твоя паршивая овца хочет бодаться, то лучше не мешай — Тим и сам может постоять за себя.

— Я не старался вырастить из своих детей боксеров-профессионалов, — довольно спокойно ответил отец. — Но мне кажется, что Тим уже в нокдауне.

— Я слышал, вчера ты сломал нос своему двоюродному брату, — приветливо сказал Джо Гантер, вылезая из машины. В руках он держал огромный сверток.

Джейк, с полотенцем на влажном плече, пошел к нему навстречу. За ним плелся неуклюжий бладхаунд-подросток по кличке Бо, насквозь мокрый и очень обиженный — Джейк только что устроил ему купание с антиблошиной обработкой. Нельзя сказать, чтобы Бо был выдающейся ищейкой, но он безусловно был великий актер. Он изображал очень серьезное отношение к работе, отчего и считался главной причиной успехов Джейка. А его репутация отменного поисковика распространилась уже по всем горам.

Джейк пожал руку мистеру Гантеру.

— У нас с Тимом возникла… ну, как бы это сказать… философская дискуссия.

Мистер Гантер засмеялся:

— В тихом омуте черти водятся. Никогда бы не подумал, что ты способен на такой бурный всплеск чувств. Я слышал, Элли своей выпускной речью тоже наделала немало шума.

Джейк пожал плечами, вежливо стараясь не смотреть на сверток в красивой специальной бумаге с цветочным орнаментом, перевязанный голубой ленточкой. На Джо Гантера это не похоже. Мистер Гантер любит украшать себя, а отнюдь не свертки. На каждом пальце блестит по драгоценному камню — большинство из них Джо нашел сам, под руководством Джейка, за последние четыре года. А мистер Гантер, со своей стороны, присматривает за Самантой, и Джейк за нее более-менее спокоен.

— А где же остальное семейство, так прославившееся своей неуживчивостью?

— Элли у папы, она теперь работает вместе с ним. А мама утром уехала во Флориду вместе с Кэти Джонс. Миссис Джонс работает для передвижной выставки народных промыслов — уговорила маму поехать с ней и взять свои акварели. Здесь мама продала уже немало, пора расширять рынок.

— И каково оно — оказаться свободным и образованным человеком? — спросил мистер Гантер.

— Хорошо. Я не создан просиживать штаны за партой. Делаю, что хочу, читаю, что хочу, сам за себя отвечаю.

— А все же не мешало бы поступить в колледж. Например, изучать геологию.

Джейк обвел рукой голубовато-зеленые горы, стеной встававшие вокруг:

— Вот мои лучшие учителя. Кто сможет дать мне больше?

— Да, деньги в банке говорят, что ты кое-чему научился.

— Им не жалко. Я ведь много не беру. Мы понимаем друг друга.

— Но все же колледж…

— Это для Элли. Она получила в университете стипендию, а я буду помогать родителям платить за то, что ей может понадобиться дополнительно. И потом, если я отсюда уеду, кто же будет работать на эти чудовищные налоги за Коув?

— Так что, ты из этой долины никуда?

— А зачем? Я — здешний. Мне эта долина нравится.

— Ты любишь эти места, — поправил его мистер Гантер. Поскольку Джейк на это ничего не сказал, он дипломатично перешел к следующей теме: — Ну и каковы же твои планы?

— Немножко добывать камни, немножко работать на отдел шерифа поисковиком, — Джейк посмотрел на бладхаунда, который блаженно растянулся на травке в опасной близости к маминой клумбе с ирисами. — Если, конечно, Бо не сбежит от меня, не выдержав еженедельной антиблошиной процедуры. Хотя за столько времени пора бы ему уже и привыкнуть.

— Мужчина может зависеть от нрава своей собаки. — Мистер Гантер рассматривал Бо — четыре килограмма складочек на рыжей шкуре. — Особенно если собака настолько уродлива, что больше ее никто не возьмет. — Мистер Гантер значительно откашлялся. — Но приходит время, когда мужчина спрашивает себя, не нужен ли ему кто-то еще? Двуногий, а не четвероногий. Пахнущий получше, чем Бо, и в кружевном белье…

— Однажды Элли напялила свой лифчик Бо на голову, и он не особенно возражал.

— Ладно, мальчик, нечего ходить вокруг да около. Ты очень симпатичный забияка, и ставлю все, что у меня лежит в банке, что разные, нахальные девчонки бегают за тобой. А ты, говорят, никогда… ну, сам понимаешь. Никогда даже удочку не закидывал, чтобы, рыбку поймать, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Джейк стоял, скрестив руки на груди.

— Просто выжидаю, когда проплывет рыбка получше, — сухо ответил он. — А с удочкой у меня все в порядке.

Мистер Гантер покачал головой и рассмеялся.

— Ну, уж что-что, а сила воли у тебя есть. — На этом он счел возможным закончить обязательный обмен любезностями и перешел к цели своего визита. — Твоя маленькая рыбка потихоньку подрастает. Шлет тебе подарок к окончанию школы.

Саманта! Его охватило волнение и любопытство. Он помнил десятилетнюю девочку, какой она была четыре года назад, но в то же время перед его мысленным взором неизменно стоял ее взрослый образ, промелькнувший однажды в его воображении — образ, который, вероятно, сейчас приближается к реальности.

Коротко поклонившись в знак благодарности, он принял подарок, но не спешил его распаковывать. Он привык защищать свой внутренний мир, свое понимание вещей, свои чувства, свои отношения с людьми. Мистер Гантер подождал с минуту, но зря — Джейк делал вид, что внимательно изучает неправдоподобно тоненькую голубую ленточку. Ему вспомнилась молчаливая светловолосая малышка, которая ухитрилась вплести ленточку даже в коровий хвост и смотрела на него самого так, словно собиралась тоже чем-нибудь украсить.

— Ну ладно, — наконец сказал мистер Гантер. — Я так понимаю, ко мне здесь относятся примерно как к москиту. Ты не передумал, мы пойдем на следующей неделе копать на Торговую гору?

— Конечно, пойдем.

Мистер Гантер, уже поставив один дорогой, ручной работы ботинок в машину, застыл в раме дверцы, как эдакий пузатый Рей Роджерс, и задумчиво посмотрел на Джейка.

— Ты действительно думаешь, что испанцы Де Сото добывали там изумруды?

Джейк кивнул. Лицо его было непроницаемо.

— Так гласит легенда. Миссис Большая Ветвь говорила, что ей рассказывал об этом ее прадедушка. Будто бы он нашел трехсотлетние деревья каштанов, которые росли у входа во что-то похожее на заброшенную штольню. Потом эти деревья погибли.

— Интересно, — сказал мистер Гантер. — Столько подобных легенд оказались просто сказками, но ты почему-то решил, что эта — не сказка.

— Посмотрим.

— Ты знаешь, у тебя, наверно, сильно развито шестое чувство — иначе как ты находишь и людей, и предметы?

— Нет. Я читал. Я учился. Только логика.

— Ладно. Не хочешь, чтобы зря болтали о твоих способностях, и правильно. А то оглянуться не успеешь, как повалит народ со всякими картами Таро, листьями чая и прочим, хоть надевай тюрбан да добывай себе хрустальный шар.

— Вынужден разочаровать.

— Франни Райдер любит все эти глупости. У нее в магазине постоянно толкутся и гадалки по руке, и предсказатели судьбы. Кого там только нет. Она собирает вокруг себя больше психов, чем белка орешков. А бедная мисс Сэмми смотрит на них такими глазами, словно они вот-вот уведут у нее из-под носа кассовый аппарат. — Мистер Гантер взобрался в машину, захлопнул дверцу и, выставив локоть в открытое окно, покачал головой. — Знаешь, это как дети священника — они в детстве так объелись религией, что, став взрослыми, совсем не заходят в церковь. Так и твоя рыбка — вокруг нее столько всей этой чепухи, что она скоро, кажется, у собственной тени будет спрашивать документы, чтобы не сомневаться в ее существовании.

Помахав рукой, он наконец уехал. Джейк неподвижно стоял посреди двора, обдумывая услышанное. Потом подошел к террасе, сел на ступеньки и стал медленно развязывать большой мягкий сверток.

Одеяло. Золотисто-коричневое одеяло, простеганное удивительно знакомыми зигзагами — Джейк узнал орнамент чероки. Он провел огрубевшими кончиками пальцев по крошечным ровным стежкам — неужели человеческим рукам под силу такая тонкая работа! Восхищенно вздохнув, он положил руки на мягкую материю, впитывая ее тепло. Саманта сшила ему одеяло — чтобы он спал под ним, чтобы предавался мечтам. Как могла она знать, что для него каждую ночь заворачиваться в это одеяло — это словно бы спать с ней.

Черт, ведь ей всего четырнадцать лет! До сих пор он не позволял себе так думать о ней — или, по крайней мере, изо всех сил старался. Он положил одеяло рядом с собой на теплый деревянный пол террасы и не удержался от искушения еще раз погладить его рукой. Но этот непроизвольный жест заставил его вздрогнуть — прикоснувшись к ее подарку, он словно прикоснулся к ее отчаянию. И застыл, обеими руками вцепившись в одеяло и слепо глядя в пространство.

— Все пропало. Все наши сбережения. И виновата в этом я. — Мама упала на диван в гостиной, невидящими глазами глядя на окно, закрытое занавесками, которые Сэмми сделала сама — из экономии. Она также шила и одежду для всех троих, и работала в магазине каждый день после школы и по субботам и воскресеньям. Сэмми молча стояла посередине небольшой комнаты, скользя глазами по мебели, купленной на блошином рынке и любовно приведенной в порядок. Она чувствовала себя так, словно ее предали. Столько лет тяжелой борьбы за то, чтобы не зависеть от чековой книжки тети Александры. Она, правда, сделала первый взнос за этот маленький домик, в котором они теперь жили, но Сэмми очень гордилась тем, что последующие выплаты они делали сами.

В банке у них лежало десять тысяч долларов. Сэмми начала уже успокаиваться и привыкать к независимости, реально веря, что через несколько лет они полностью выйдут из-под постоянного контроля со стороны тети Александры. И будет достаточно денег на колледж для Шарлотты и на оплату всех маминых счетов, и к восемнадцати годам она будет вольна делать то, что хочет. И в первую очередь она думала о Джейке.

Шарлотта, маленькая, бесконечно печальная, не находя себе места, взобралась к маме на диван.

— Мистер Друри сбежал? — спросила она. — А почему? Ведь он хотел открыть на наши деньги магазин здоровой пищи, как у нас.

— Потому что он обманщик, — объяснила ей Сэмми. — Он уговорил маму дать ему денег в долг и скрылся. И, конечно, никогда не вернется.

— Я была так в нем уверена, — простонала мама, закрыв лицо тонкими, бледными руками. — Я изучила его астрологические карты, и линии ладони у него были хорошими…

— Ты посмотрела на звезды и решила, что все в порядке, — Сэмми была в отчаянии, но затравленное выражение маминого лица заставило ее прикусить язык. Мама — вечный оптимист, она патологически не видит разницы между жизненно важными вещами и чепухой.

— Я сделала то, что подсказали мне чувства, — слабо оправдывалась мама. — Иногда ведь надо доверять своим чувствам, Сэмми.

— Нет, не надо! Верить можно только холодным, неприятным фактам. А дело в том, что Малькольм Друри был слегка похож на папу, разговаривал как мечтатель — и ты не пожелала слушать меня, когда я говорила, что он не может заменить папу.

— Сэмми, не надо, — заплакала мама. — Прости меня. Не надо меня ненавидеть.

Сэмми тоже не смогла сдержать слез.

— Я не тебя ненавижу. Я не могу смириться с тем, что ты опять просила денег у тети Александры.

— Сэмми, но твоя тетя ничего не имеет против. Она любит нас. Она всегда рада нам помочь. Это же только в долг. Я расплачусь с ней.

— Мы будем с ней расплачиваться вечно.

На следующий день Сэмми работала в магазине одна, силы ее совсем иссякли. Дело шло вяло — за целый час в магазин не зашел ни один покупатель. Она ушла в заднюю комнатку, сбросив сандалии, с ногами забралась на пружинный диванчик и стала смотреть в окно, пристроив руки на спинку диванчика, а подбородок — на руки. Было жарко; виниловая обшивка липла к голым ногам — там, где кончались шорты, на руки и на лицо из окна лился солнечный свет. Она тщетно пыталась натянуть пониже короткие рукава легкой клетчатой рубашки — у мамы были, кроме всего прочего, весьма своеобразные воззрения на загар; она говорила, что загорать — это все равно, что сунуть голову в микроволновую печь.

Мама поливала Сэмми и Шарлотту жидкостями для защиты от солнца и затеняла зонтиками столько лет, что Сэмми уже и не помнила, когда в последний раз видела свою кожу хотя бы чуть золотистой. Ее руки — если она вдруг их замечала — казались фарфоровыми, а овальные, удивительно красивой формы ногти росли так быстро, что приходилось через день подравнивать их щипчиками. Наверное, из-за маминого непомерного увлечения витаминами и минеральными добавками, коими она настойчиво пичкала своих дочерей.

Сэмми уныло смотрела на высокие холмы, застроенные пыльными зданиями различных контор — так называемая деловая часть города. А горы вдалеке были темно-зелеными и прохладными, и по вечерам над ними поднимался сладко пахнущий голубоватый туман. Зато здесь все казалось серым, даже воздух.

Как она жалела, что пошел прахом ее труд! А еще ей мучительно хотелось стать гораздо старше, и хотелось верить, что мальчик, с которым она разговаривала всего лишь три раза в жизни, мальчик, семью которого так ненавидела ее тетя, не счел ее подарок на окончание школы непрошеным напоминанием о глупых ребяческих обещаниях.

— Саманта? — Голос был низкий и глубокий.

Она подняла голову, но не могла заставить себя оглянуться из страха, что этот голос ей только померещился и глупо искать его источник. Она так погрузилась в свои мысли, что не услышала звона колокольчика, когда дверь магазина открылась.

— Саманта? — снова сказал он, и на сей раз, она поняла, что голос реален. Почему-то он всегда находит ее, когда ей нужна помощь. Это непостижимая тайна — но во все поворотные моменты ее жизни он неизменно оказывается рядом.

Саманта медленно обернулась. В дверях стоял Джейк.

Она больше не ребенок — собственно, она никогда не считала себя ребенком, — но теперь ее тело совпало с той стадией полного расцвета, что задумывал Творец. Новое возбуждающее чувство осознания своего пола, завершило то, что раньше было только лишь намечено. Мама сказала бы, что в ней открылись инь и янь, а Сэмми называла это просто «биологией». И почему-то вдруг эта «биология» стала самой мощной силой на свете.

Он приближался медленно. Его зеленые глаза, затененные густыми черными ресницами, жадно вглядывались в нее, словно он хотел запечатлеть каждую черточку ее облика во всех подробностях. Сэмми с чуть болезненной застенчивостью смотрела на него, узнавая и не узнавая. Он стал гораздо выше, чем она помнила, — широкие плечи, мощные руки, узкие бедра и длинные ноги; перевернутая пирамида. Черные с рыжеватым отливом волосы откинуты с высокого лба назад, их непокорная копна почти достигает плеч. На нем была тонкая голубая рубашка с закатанными рукавами и вылинявшие джинсы с обтрепанными штанинами, немного свободные, их поддерживали яркие вышитые подтяжки. На ногах — совершенно бесшумные кожаные ботинки.

Он осторожно опустился на другой конец дивана, положив на колени большие грубоватые руки. Он не сводил с нее прямого, немигающего взгляда, от которого у нее перехватывало дыхание. Дрожащей рукой она зачем-то вытащила из-под воротничка рубашки тонкую цепочку, и, когда он увидел знакомый камень, его напряженное лицо разгладилось. Джейк протянул ей руку. Не дотрагиваясь до нее выпрямленными, чуть растопыренными пальцами, он ждал. Сэмми несмело коснулась его руки кончиками пальцев. И неловкость сразу же исчезла. Сэмми вложила свою руку в его, пальцы их переплелись, и спаянные в один слиток их руки легли на диванную подушку между ними.

— Ты сделала то же самое, что и в первый раз, когда я тебя увидел, — сказал он.

— Что? — прошептала она.

— Взяла меня за руку так, словно никогда не отпустишь.

Они помолчали, целиком уйдя в ощущение биения собственных сердец и тепла сомкнутых рук.

— Я не помню, — наконец печально сказала она. — Ты против?

— Нет. Я рад, что ничего не изменилось.

— Меня вообще-то ситают упрямой.

— Это хорошо. Веру часто путают с упрямством.

Не в силах справиться с собой, она стала на колени прямо на диван, быстро обняла его свободной рукой и уткнулась лицом в его теплую шею. И мгновенно отстранившись, опять села на свое место, продолжая крепко держать его за руку. Она дрожала — а может быть, он дрожал или оба они. Казалось, что чувства их так одинаковы, что отныне происходящее с одним тут же передается другому.

— Ну, здравствуй еще раз. Я слышал, у тебя неприятности.

— От кого?

— Слухом земля полнится. Я просто настроил уши.

— Должно быть, у тебя чуткая антенна.

— Считай, что так. Ну, расскажи мне, что произошло.

И она, не задумываясь, выложила ему все подробности маминого безрассудного увлечения Малькольмом Друри, который вкрался в их жизнь с замечательной идеей открытия гомеопатической аптеки и исчез, как только мама вложила все их сбережения в осуществление его планов.

— У нас были приличные деньги в банке. Мы жили хорошо и уже не нуждались в помощи тети Александры. Но деньги исчезли. Мама совершила ошибку, а я не смогла ее остановить.

— Я знаю, — сказал он и тотчас подумал, что лучше бы ему этого не говорить.

Сэмми смотрела на него, ища объяснения. Ну конечно!

— Спорим, это Джо Гантер тебе сказал, — осторожно сказала она. — Должно быть, ты просил его помогать нам. Да?

Как ни странно, Джейк вздохнул с облегчением:

— Ты, должно быть, ясновидящая.

— Пожалуйста, не шути так, — поморщилась она. — Я с трудом живу среди всей этой чепухи. Мама искренне верит во все это, а что касается меня, то я выловила бы всех доморощенных гуру на земле и отправила бы на необитаемый остров, где они могли бы тянуть деньги только друг из друга.

По его лицу пробежала непонятная тень.

— Ты больше никому не доверяешь. Ты боишься.

Даже меня, — сказал он, словно заглянул ей прямо в душу — в ее усталую, напуганную душу.

Она так хотела побыть с ним. У нее накопились к нему тысячи вопросов. Его рука сжала ее пальцы сильно, но не больно, с убеждающей ласковостью, которой она испугалась, ибо ей невозможно было сопротивляться. Ничто и никто, кроме него, не вызывал у нее таких чувств. И потрясение от того, что она снова видит его, действительно сменилось страхом. Она подумала о последствиях.

— Много лет назад я решила, что должна заботиться о маме и Шарлотте. Тетя Александра много значит для них. Возможно, она единственная, кому я могу доверять.

— Ты боишься ее и не хочешь в этом сознаться, — сказал он.

Такая бомба сразу заставила ее насторожиться. Она не могла этого отрицать, но ему-то откуда знать?

— А ты нет? — холодно спросила она.

— Я боюсь того, что она может сделать с тобой.

Она тихо, с облегчением вздохнула, ей было приятно это слышать, но перестать нервничать совсем она не могла.

— Зачем же ты пришел сюда, если знаешь, что это может вызвать неприятности?

Он не смотрел на нее — глаза полузакрыты, челюсти плотно сжаты.

— Я скоро уйду. Если хочешь.

— Я… Джейк… Я не хочу… Но только… — Голос ее горестно оборвался, плечи поникли — У тебя, наверное, много девушек, — наконец произнесла она. — И машина. И… свобода. — Она быстро взглянула на него. — Ты можешь даже голосовать.

— Насчет девушек ты ошибаешься, Сэмми.

— Ха! С твоей внешностью? Ты же не сумасшедший, чтобы не… — Она прикусила язык, желая взять последние слова назад.

— Считай, что сумасшедший.

— Я хочу, чтобы мне скорее исполнилось восемнадцать, — заговорила она горячо и торопливо. — Я чувствую себя такой взрослой.

— Не к спеху, — слегка улыбнулся он.

— К спеху, к спеху!

А про себя подумала: «Если бы мне было восемнадцать лет, я бы пошла за тобой куда угодно. Я бы узнала о тебе все-все. И с тобой я проделала бы все эти вещи, о которых стала задумываться после того, как прочла первый из любовных романов, которые мама прячет под кроватью…»

Джейк что-то пробормотал. Что-то похожее на «Стоп, мальчик», но так тихо, таким хриплым шепотом, что она и не расслышала как следует.

— Что? — переспросила она.

— Ничего. Если бы тебе уже исполнилось восемнадцать.

— Если бы мне уже исполнилось восемнадцать, я бы… — И она замолчала. Мечты, мечты. Всегда-то они разбиваются о суровую действительность. — Мне бы все равно пришлось заботиться о маме и Шарлотте, Потому что их жизнью по-прежнему будет управлять тетя Александра. — Она подалась к нему. — А твои родители не могут с ней помириться? Ведь твой дядя давно уже умер, а рубин — это всего только камень.

Даже внезапный заморозок не смог бы так изменить атмосферу. Лицо Джейка застыло, и холодный, острый блеск в его глазах заставил ее вздрогнуть.

— Она воровка, — сквозь зубы произнес он, негромко, но сильно. Сэмми не сразу поняла, что звучит в его голосе — предостережение, презрение? Или какое-то зловещее признание чужой силы? — И она опасна.

— Воровка? Опасна?! Я знаю о ней множество неприятных вещей — она ограниченна, она сноб, и… даже мама признает, что она нравственно испорчена, но ты говоришь о ней так, словно она просто чудовище. Но это же не так. У нее есть совесть. Может быть, очень и очень мало, но все-таки есть. И она любит свою семью — конечно, по-своему, на свой змеиный манер.

Он наклонился к ней и тихо сказал:

— Ты не знаешь о ней того, что знаю я.

— Так скажи мне, и буду знать.

Он открыл было рот, но не произнес ни звука. На лице отражалась внутренняя борьба, тяжелая и безнадежная. Выражение глаз сделалось таким гневным и трагическим, что Саманта едва не вскрикнула от боли. Наконец, тяжело вздохнув, он заговорил:

— Из-за нее мой дядя стал жалким. Она рассорила его с семьей и друзьями. Она использовала его немалое состояние и честное имя для того, чтобы превратить наш город в такое место, где имеют значение одни лишь деньги. И началось все это с того, что она получила рубин, который должен принадлежать моей матери. Так что это не просто камень.

— Конечно, это очень ценный камень, — согласилась Сэмми. — Настолько ценный, что люди не в силах отказаться от него. Но у нее больше нет этого камня — ты же знаешь, она похоронила его вместе с дядей Уильямом. Она пожертвовала им. А ты не можешь? Ты не можешь забыть все это?

— Нет. Потому что я не думаю, что она и вправду пожертвовала им. Я думаю, она врет.

Сэмми во все глаза смотрела на него. Сердце ее упало.

— Но зачем? Она ведь не может продать такой камень, чтобы никто об этом не узнал; она не может даже носить его после всего, что произошло.

— То, что ты хочешь узнать, лежит вне здравого смысла.

— Все можно объяснить, было бы желание. — Она не хотела с ним ссориться; тетя Алекс и так слишком часто вставала у них поперек дороги. — Я не хочу, чтобы ты оказался прав насчет нее, — потерянно сказала она. — Когда ты смотришь на меня, ты всегда думаешь о ней. Да?

—Нет.

Ей в голову пришла страшная мысль: «А вдруг он рассматривает меня только как средство добраться до нее? Только потому, что она не хочет иметь дела с его семьей. Вдруг он просто использует меня?»

— Перестань, — сказал он, тяжело дыша. Он смотрел ей прямо в глаза, и она не могла отвести взгляда. — Я мог оставить вас среди тех магазинов рухляди в Эшвилле, чтобы вы там обанкротились. Я мог не открывать старого сундука, и ты бы задохнулась.

Как ему удалось угадать, чего она боится? Или, может быть, он просто говорит то, что она хочет услышать? Ей захотелось высвободить руку, но неожиданно она почувствовала, что он не отпускает. Она потянула сильнее. Он все равно не отпускал.

— Не бойся меня, — быстро проговорил он. — Она только этого и хочет. Чтобы ты целиком принадлежала ей. Ты для нее куда ценнее дяди Уильяма, и даже ценнее, чем Тим. Потому что она думает, что ты можешь стать такой же, как она. Тогда она будет счастлива.

— Не говори о ней так, словно у нее есть рога и хвост!

— Лучше бы они у нее действительно были — тогда всякий бы увидел, кто она есть на самом деле.

— Я не верю ничему, чего я не могу увидеть, или потрогать, или доказать, или…

— Поверь! Ты должна поверить! — Это было невыносимо.

Сэмми вырвала руку и встала. Что ему надо от нее?!

— Лучше уходи, — сказала она. — Если ты не хочешь, чтобы она застала тебя здесь и пришла в ярость.

Он тотчас поднялся и заговорил, нависая над ней во весь свой немалый рост. Если бы он не переживал за нее по-настоящему, то вряд ли бы так испугался. Эта мысль ее еще больше смутила.

— Вот что ты должна запомнить, — сказал он. — Я не хочу привлекать ее внимания. Когда-нибудь придется, но пока лучше не надо. Ни к чему, чтобы кто-нибудь страдал из-за моей неосторожности. Так что пока я намерен ждать. Может быть, ты единственная можешь ее остановить. Я не знаю. Но я знаю, что скорее умру, чем допущу, чтобы она тебя обидела.

Сэмми заплакала, избегая смотреть на него.

— Я не смогла остановить даже гнусного вымогателя, который ограбил мою мать.

— А у тебя есть его фото? Я… иногда выполняю кое-какую поисковую работу для отдела шерифа в Пандоре, и я неплохо знаю тамошних детективов.

— Мы уже давали фотографию в полицию.

— Но все же и я возьму, покажу знакомым сыщикам. Хуже не будет.

Подавленная и взволнованная, она подошла к маленькому столику в углу и выдвинула ящик.

— Возьми. Я заказала целую пачку. Этот снимок мама сделала в тот день, когда они ездили на какой-то симпозиум по магическим числам. — Она осторожно протянула фото, избегая касаться его руки. — Я надеюсь — мама не будет возражать, если я от него избавлюсь. А теперь уходи. — И она махнула рукой. Сердце колотилось, в горле распухал комок, но она все же выдавила: — Надеюсь, тебе понравилось одеяло. Оно из шелка. Я вспомнила о шелковом блеске звездных рубинов, вот и… Ну, оно практически вечное…

— Саманта, я люблю… его. Я очень… люблю его.

Она отвернулась, опустив плечи. Его мягкие ботинки почти неслышно прошелестели по полу, мелодично звякнул дверной колокольчик — дверь за ним закрылась.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она.

— Вчера я ездил в Эшвилл повидать Саманту Райдер, — вытирая грязные руки промасленной тряпкой, сказал Джейк отцу в сумрачном уединении конюшни. Ромашка давно уже отправилась на коровьи небеса; молоко они теперь покупали в сверкающем новизной универмаге на Верхнем шоссе, в нескольких милях от Пандоры. А несколько лет назад и Грэди отдали в хорошую семью в главной резервации. Теперь он приучал там молодое поколение с уважением относиться к злобным пони. Хлев совмещал в себе сарай и гараж.

Отец, вспотевший от страшной жары, внимательно посмотрел на него сквозь сильные очки и прекратил работу. Отверткой он орудовал так же осторожно, как скальпелем. Люди, машины — папа лечил и тех и других одинаково успешно. Он не слишком удивился. Просто молча смотрел на Джейка из-под поднятого капота огромного старого «Кадиллака», который Джейк приобрел весной за пять сотен долларов и обещание убрать машину с глаз долой.

Джейк мог позволить себе автомобиль и подороже, но ему понравилась яркая индивидуальность этой старой развалины. Все в ней было солидно: и пятна ржавчины, и полинявшая обивка сидений, и виниловый верх с обильными заплатами. Папа снова стал колдовать над карбюратором, задумчиво сдвинув черные брови.

— Зачем?

— Ее мать лишилась всех сбережений из-за одного сладкоречивого негодяя — купилась на его фокусы. Я должен найти его.

— Ох, не вовремя, — сказал отец, имея в виду отнюдь не двигатель «Кадиллака». — Только матери не говори. Учитывая эффект от выпускной речи твоей сестры и сломанный нос твоего кузена, это будет перебор.

— Я думал, мама гордится нами.

— Она гордится. Но как бы это вновь не разбудило ее неуемную воинственность. — Он серьезно посмотрел на Джейка. — До сих пор я хранил твою тайну и от нее.

— Тайну?

— В прошлом году я лечил Джо Гантера от радикулита. Когда его немного отпустило, он разговорился и рассказал, что опекает Райдеров в обмен на то, что ты берешь его с собой к своим лучшим жилам с камнями.

— Я не хотел делать это у вас с мамой за спиной, но пришлось. Это не значит, что я не уважаю ваши принципы.

— Хм-м. — Отец вынул фильтр карбюратора и стал осматривать его с тем же вниманием, что и распухшие гланды или сломанный палец. — Врач обычно из первых рук узнает о проблемах, которые волнуют молодых людей, — спокойно заговорил отец, продолжая изучать фильтр. — Наркотики, алкоголь, драки, автомобильные аварии по глупости, идиотские выходки. В мой кабинет приходят юноши, которым необходимо лечение пенициллином — и все по той же причине, что уже раз шесть до этого. Или девушки, не старше твоей сестры, и говорят, что у них якобы есть подруга, которой срочно нужно узнать, где можно сделать аборт. — Он помолчал, вертя в руках фильтр, словно бы всецело им поглощенный. — И я говорю себе: я счастливейший человек в мире! Потому что каким-то образом нас с мамой господь благословил парой тибетских монахов.

— Монахов? — Джейк едва не улыбнулся.

— Добрых, разумных. Красивых. Ответственных. Никак не дождусь, когда же вы начнете делать что-нибудь такое, отчего мы, наконец, поседеем.

— Ну, Элли бредит только изучением медицины, и поскольку она скоро уедет в университет, то вряд ли успеет устроить что-то подобное, — сказал Джейк и добавил про себя, что она не подпускает к себе мальчиков, потому что насквозь видит все их липкие, не отличающиеся разнообразием намерения.

— А ты? — спросил папа. — Чему всецело решил посвятить себя ты?

— Поверь, я не теряю времени на дурные привычки.

— Но, как я понимаю, Саманту Райдер к категории дурных привычек ты не относишь?

—Нет.

— А ты отдаешь себе отчет в том, что она несколько младше тебя? Мне не хочется ставить вопрос так, но ведь существуют законы…

— Они и вполовину не так строги, как те, по которым я сам сужу себя. — Джейка мучила необходимость, с одной стороны, защититься, а с другой — не выносить на обсуждение свои чувства. — Она достойна того, чтобы подождать. Я буду ждать.

Отец тяжело вздохнул.

— Хорошо. — Посмотрев на Джейка, он мрачно улыбнулся. — У меня есть еще несколько лет, чтобы придумать, как подготовить твою мать к тому, что ты в один прекрасный день введешь в дом племянницу Александры. Спасибо, что предупредил.

— Мама не отвернется от Саманты. Это было бы нечестно.

— Видишь ли, но представления твоей матери о честной игре слишком часто подвергались испытаниям. — И папа снова углубился в карбюратор. Серьезный мужской разговор окончен, понял Джейк и тоже склонился над двигателем.

— Так я собираюсь на Багамы, поискать негодяя, который украл деньги у миссис Райдер, — подводя итог разговору, сообщил он.

Глава 11

Малькольм Друри лениво дремал в шезлонге под роскошным тропическим солнцем, у гостиничного бассейна с водопадом и с видом на океан. На столике перед ним стоял бокал рома со льдом. Неторопливо намазывая тело маслом для загара, он мысленно благодарил свою счастливую судьбу.

Он потянулся к полотенцу, которым прикрыл свои часы и бумажник, и его рука неожиданно столкнулась с чьей-то еще. Он вздрогнул и повернул голову — на него в упор смотрели суровые зеленые глаза молодого человека весьма впечатляющего роста и сложения, который, опустившись на корточки рядом с шезлонгом, совершенно спокойно обыскивал имущество Малькольма, как будто имел на это полное право. На фоне пестро, по-курортному одетых беззаботных отдыхающих этот сосредоточенный незнакомец в джинсах и футболке казался совершенно неуместным — и опасным.

Всю свою сознательную жизнь Малькольм кормился врожденной склонностью обманывать легковерных, предусмотрительно избегая остальных. И то, что он увидел в глазах незнакомца, заставило его кожу покрыться мурашками.

— Эй, не трогайте мои вещи, — дрожащим голосом сказал он.

— Ты уже истратил все деньги, — ответил тот басом, чуть врастяжку. — И те, что украл, и те, что она тебе за это заплатила.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Малькольм подхватил свое имущество, как только незнакомец небрежно швырнул его на розовый кафель.

— Александра Ломакс, — лаконично пояснил непрошеный визитер.

У Малькольма перехватило дыхание, но лгал он вполне автоматически:

— Я никогда не слышал этого имени. Чего вы хотите?

— Она наняла тебя, чтобы опустошить банковский счет Райдеров, и ты это сделал. — Незнакомец наклонился, снял с него дорогие солнцезащитные очки и сжал их длинными сильными пальцами. Очки жалобно хрустнули пластмассовой оправой, и незнакомец брезгливо уронил обломки на блестящий от масла живот Малькольма. — Я думал, что смогу вернуть им хотя бы часть денег. Жаль, — И, не сказав больше ни слова, ушел.

Малькольм Друри долго сидел как истукан, боясь пошевелиться или заговорить. Когда же к нему вернулась способность дышать, грубо выругался, схватил вещи и вскочил, оглядывая заполненное отдыхающими патио. Незнакомец исчез.

В следующую минуту Малькольм расплатился за гостиницу, заказал каюту на теплоходе, который отплывал в Штаты меньше чем через час. И спустя недолгое время уже мчался в такси к причалу. Ему и в голову не пришло вернуться в Северную Каролину, чтобы выяснить отношения с миссис Ломакс относительно ее преступной небрежности, позволившей кому-то проникнуть в их маленькую тайну: внутренний голос говорил ему, что, если он встанет ей поперек дороги, она его сожрет не поморщась. Он ни с кем не хотел ссориться, он хотел жить весело и легко и потому вез в своем багаже объемистый пакет кокаина, который должен был обеспечить ему безбедную жизнь, как только он передаст его в Майами соответствующим людям.

У причала он нервно отмахнулся от услуг ловких улыбающихся носильщиков и поспешил к трапу огромного теплохода.

Но внезапно его окружили ловкие неулыбчивые таможенные чиновники и полицейские, вытряхнули багаж для досмотра и конфисковали кокаин.

При мысли о суровых багамских тюрьмах и законах относительно наркотиков колени его подкосились. Когда ему заломили руки за спину и защелкнули наручники, он упал на асфальт, громко крича, что он невиновен и что наркотики ему подбросили.

А когда его волокли к полицейской машине, он заплакал. Как же так?! Ведь никто не знал об этом. Ни одна живая душа.

Сэмми подумала, что в их магазине перебывало много разных необычных людей, но вот агент ФБР появился впервые. Он выглядел именно так, как должен выглядеть агент ФБР, — в темном костюме, с небольшой кожаной папкой, которую сразу же открыл и предъявил удостоверение. Мама, посмотрев на него из-за кассового аппарата, чуть не уронила пакет сдобных булочек.

— Мы решили, что вам будет это интересно, миссис Райдер, — сказал агент. — Малькольм Друри задержан на Багамских островах. Хранение наркотиков.

Мама осела и схватилась за сердце. Сэмми, выйдя вперед, закрыла ее спиной и в упор посмотрела на агента.

— Теперь его там посадят в тюрьму, а ключ выбросят подальше? — спросила она.

— Да.

«Это хорошо», — подумала она, но вслух не сказала.

— Сможем ли мы вернуть хотя бы часть наших денег? — вот что она спросила вслух.

— Боюсь, что нет.

— Вы подозреваете нас в том, что мы имеем отношение к этому делу? — напрямик заявила Саманта. — Что он собирался привезти их сюда или что-нибудь в этом духе?

Агент улыбнулся, словно она была самым оригинальным существом на свете.

— Нет, мисс, ваша семья вне подозрений.

— Это все, что я хотела знать, — кивнула Сэмми. — Хотя, постойте — а как его поймали?

— По анонимному телефонному звонку на таможню.

В светло-серых бриджах для верховой езды и блузе им в тон, неся в руках высокие черные сапоги, Александра сбежала с мраморной лестницы, на мгновение остановившись на площадке, где уже больше десяти лет тому назад Уильям простился с жизнью. Уверенно ступая босыми ногами по прохладным мраморным плитам, она кивнула своей секретарше, стройной молодой чернокожей женщине в очках, которая была исключительно деловита и назначение которой весьма украсило имидж Оррина как показатель того, что он придерживается широких взглядов. Жители Северной Каролины избегали либералов как чумы, сумасшедшие крайне правые были постоянно в центре внимания, но они-то с Оррином знали, что будущее принадлежит умеренным.

Оррин обязательно станет губернатором. Она тщательно разметила ему маршрут вплоть до деталей.

— Доброе утро, Барбара.

Оторвавшись от груды блокнотов и конвертов, Барбара ответила:

— Доброе утро, миссис Ломакс. Я уже все подготовила, так что мы быстро покончим с сегодняшними делами. Я думаю, вам хочется поскорее сесть на лошадь.

— Вы правильно думаете.

Александра кивком поприветствовала Матильду, экономку, выписанную из Англии. Матильда показалась из нижнего кабинета, когда они с Барбарой подошли к широкому старинному столу, и, как обычно, поставила на один конец стола серебряный кофейный сервиз. Барбара разлила кофе в две фарфоровые чашечки, Александра поставила сапоги и уселась в обитое шелком кресло.

Устроившись напротив нее на стуле, Барбара вооружилась большим блокнотом и ручкой. Александра откусила кусочек булочки из муки крупного помола.

— Позвоните Долу Хопкинсу и скажите, чтобы он не соглашался брать с Дю Лейнов за землю у Совиного ручья меньше, чем по двенадцать и пять за акр. Я не для того покупала эту землю, чтобы терять на ней деньги. Я вовсе не собираюсь позволять Дю Лейнам приезжать из Нового Орлеана и ошиваться здесь в ожидании торгов. И если Дол будет и впредь заниматься этой продажей так же вяло, передайте ему, что я возьмусь за дело сама.

— Да, мэм. — Барбара быстро записывала.

— Я написала миссис Дю Лейн ласковую записочку с приглашением погостить у меня осенью. Непременно сегодня же отправьте ее по почте.

— Да, мэм.

— Позвоните в клуб и еще раз проверьте все распоряжения насчет ленча на следующей неделе. На этот раз я не хочу видеть ни единой паршивой гвоздики на столе. Когда я принимаю у себя толпу тупых провинциальных сенаторских жен, они должны уезжать отсюда совершенно потрясенными.

— Никаких гвоздик, поняла.

— У Тима завтра начинается летняя практика в торговой палате. Напомните Матильде, чтобы готовила ему костюм и галстук каждое утро.

— Джейн Тречер оставила сообщение, что достаточно тенниски и слаксов. Просила передать вам, что летом все так ходят.

— Костюм и галстук, — повторила Александра. — Я сама устанавливаю стандарт внешнего вида моего сына.

— Да, мэм.

— Завтра возвращается сенатор. У него опять поднялось давление, и я хочу послать его на консультацию к доктору Крейну, в Эшвилл. Запишите его на понедельник или на вторник.

— А если доктор Крейн окажется занят? Другие кандидатуры?

Александра подумала о растущем числе специалистов, которые завели себе практику среди богачей Пандоры, а заодно и о Хью Рейнкроу, который быстро становился единственным практикующим терапевтом общего профиля во всем городе. Она слышана, что новые врачи относятся к нему с подозрением и считают его индивидуалистом. Ну еще бы — он не играл в гольф, не брал платы за консультацию и все еще выезжал на дом, направляя пациента к ним только в случае серьезной необходимости.

Если Хью хочет остаться в стороне от прогресса, что ж, она очень рада. В самом деле, что может быть приятнее, чем видеть, как он теряет пациентов, уступая их новым специалистам. Но все же врачи — это особый клан, и нельзя быть уверенной, что информация о неустойчивом давлении Оррина не дойдет до Хью. Чем меньше проклятые Рейнкроу знают о ее семье, тем лучше.

В городе все еще перешептывались о сломанном носе Тима. Как она хотела в тот вечер заставить его вести себя по-мужски, как она мечтала, чтобы он дал Джейку сдачи! О, увидеть Джейка униженным, молящим о пощаде — это большая победа! Александра решительно отодвинула кофейную чашечку.

— Доктор Крейн найдет время для сенатора, — резко сказала она. — Скажите, что я на этом настаиваю.

— Да, мэм.

— Теперь займемся почтой, Барбара. Остальное может подождать.

Секретарша положила на стол пачку аккуратно надрезанных конвертов. Александра вытаскивала счета и раскладывала на две кучки.

— Это счета сестры, — показала она на одну. — Счетами я займусь завтра утром.

— Надеюсь, миссис Райдер уже лучше?

— С ней все в порядке. Немножко запуталась из-за того, что совсем не разбирается в мужчинах, но я уверила ее, что о деньгах ей беспокоиться нечего. Ох, чуть не забыла — позвоните ей сегодня и скажите, что я записала девочек на занятия по этикету. Их будет вести замечательная старушка из Эшвилла, которая когда-то была кем-то.

— А если миссис Райдер заинтересуется подробностями?

— Не заинтересуется. Я уже объяснила ей, что она совершенно запустила манеры девочек. Шарлотта капризна и взбалмошна, словно дитя богемы, а Саманта, наоборот, словно специально готовится стать скучной старухой.

— Что вы имеете в виду? — засмеялась Барбара.

— Она замечательно учится, но совершенно не интересуется подростками своего возраста, да и вообще сверх школьной программы не интересуется ничем. Она убегает от жизни в магазин моей сестры, а в свободное время шьет. И совершенно очевидно, что эту замечательную силу характера следует направить в нужную сторону. Обаяние, сила и ум — редкое сочетание. Это воистину счастливый билет.

Остальные конверты Александра раскладывала, как пасьянс.

— Приглашения, приглашения, — бормотала она, сортируя изящные конверты пастельных тонов в соответствии с престижностью обратного адреса. — Похоже, лето будет беспокойным.

— Но зато интересным, мне кажется, — заметила Барбара.

— Да, временами жизнь почти прекрасна. — У нее опять промелькнула черная мысль, что, пока жива Сара Рейнкроу и ее отродье, она, Александра, не может полностью чувствовать себя в безопасности, но она тут же отогнала эту мысль как несущественную. В самом деле, уж она-то хозяйка своей жизни, а также жизней Франни и Шарлотты, и, самое главное, ее любимой, многообещающей Саманты.

— Что это? — спросила она, беря в руки дешевый белый конверт без марки и адреса. Лишь имя было написано по диагонали крупным, по-видимому мужским, почерком.

— Вчера я вынула его из почтового ящика. Наверное, кто-то опустил его туда лично.

— Странно. — Александра, пожав плечами, вытащила из конверта чистый лист белой бумаги, сложенный большим квадратом. Она развернула его и обнаружила в середине затертое фото Малькольма Друри. Под ним той же сильной рукой, что вывела ее имя на конверте, было написано: «Ты обокрала свою сестру и ее дочерей. Не делай больше этого. Я все равно узнаю». Александра застыла, побледнев.

— Миссис Ломакс, что с вами, как вы себя чувствуете? — Голос Барбары донесся до нее сквозь шум в ушах, сквозь страх и смятение. Неужели этот бесхребетный Малькольм Друри рассказал кому-то, что она заплатила ему, профессиональному мошеннику, за то, чтобы Франни не стала слишком уж независимой? Друри ей неопасен, он погорел из-за собственной глупости. Но выходит, что есть еще человек, который знает ее тайну, и он следит за ней.

Так же как Джейк ребенком непонятно как узнал о ее романе с Оррином.

— Со мной все в порядке, — солгала Александра и прикрыла листок рукой. — На сегодня, пожалуй, закончим. Вы свободны. Уходите же!

Посмотрев на нее с недоумением, Барбара поспешила из комнаты. Александра заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов и, едва удерживаясь от паники, изорвала трясущимися руками фото, лист бумаги и конверт на мелкие кусочки.

Джейк. Она не хотела становиться из-за него параноиком. Нет, она не позволит этому полукровке, Сариному ненормальному сыну, ее преследовать и запугивать.

Но страх не проходил, из глубин памяти выплывала давняя сцена, когда он узнал про нее то, чего никак не мог знать. Страх завладевал ею все сильнее и сильнее — и она окончательно решила, что фотографию прислал Джейк.

День за днем, все мучительнее и напряженнее, она ждала, не будет ли других посланий — в той или иной форме. Ей невыносимо было сознание того, что кто-то буквально читает ее мысли. А значит, ее жизнь зависит от кого-то. И если не обманывать себя, то надо признать, что этот кто-то — ненавистный Джейк Рейнкроу.

Других посланий не последовало, но она чувствовала себя немногим лучше. Теперь она жила с постоянным ощущением того, что Джейк знает о ней такое, чего не должен знать никто. Она более или менее успокоилась, когда решила, что у него нет никаких доказательств. Но все же, все же…

Он занозой торчал в сердце Александры. Она могла сколько угодно делать вид что его не существует, — на самом деле его присутствие было более чем реально.

— Сюда, он будет вот здесь. — Джейк кивнул миссис Большая Ветвь и гордо показал на небольшую расчищенную площадку, размеченную только лишь пнями нескольких срубленных деревьев. Огромные дубы, грабы и тополя с густым подлеском из рододендронов, азалий, кустов кизила и остролиста окружали площадку. Он не будет вырубать больше, чем нужно, чтобы построить дом и устроить двор, а большие деревья совсем не будет трогать. У подножия этой площадки находился тот самый источник, где Элли и он так часто сидели с бабушкой, опустив ноги в холодную чистую воду, и слушали легенды и предания чероки.

Миссис Большая Ветвь, тучная, в яркой красной юбке и пестрой свободной блузе, в кожаных туфлях, изрядно стоптанных от многочисленных хождений, в торжественном молчании следовала за ним. На плече у нее висела большая матерчатая сумка со всем необходимым для исполнения ритуала. Она поправила сумку и поджала губы.

— Твоя мать сказала мне, что гордится тем, что ты решил остаться в Коуве. Это очень важно для твоих родителей.

Джейк знал это. Дом он построит для себя и для Саманты. Это знак его нового статуса — знак того, что он покидает родительский кров. И залог будущего Коува. И обещание чтить все то, что чтили отец и многие поколения его предков.

— Я хочу, чтобы из окна был виден бабушкин источник, — сказал он.

— Это хорошо. Видишь? Она тебя не покинула. Не сказав больше ни слова, миссис Большая Ветвь наклонилась и щелкнула зажигалкой под кучкой хвороста в центре расчищенной площадки. Усевшись на пенек, она в удовлетворенном молчании стала смотреть в огонь. Она подкармливала огонь, пока он не разгорелся, а потом вытащила из сумки портативный магнитофон и нажала кнопку. По лесу разнеслись громкие гипнотические удары в барабан.

Миссис Большая Ветвь вынула горшочек и бросила в огонь горсть табака, потом закружилась вокруг костра, разбрасывая сухие коричневые крошки на все четыре стороны и бормоча неразборчивые слова. Ритуал благословения умиротворял Джейка. Он словно бы прикасался к прошлому, древнему, как горы, бесконечному, как солнце и луна. А когда миссис Большая Ветвь возвратилась к костру и застыла с закрытыми глазами, продолжая бормотать заклинания, он вынул из рюкзака Самантино одеяло и разложил на низких ветвях кустарника.

Не открывая глаз, миссис Большая Ветвь вдруг резко упала на колени, нащупала магнитофон и выключила его. Воцарилась полная тишина — весь мир стал чистым, словно его только что промыли. Она продолжала стоять на коленях, ритмично качая головой. Потом решительно кивнула, вздохнула, подняла голову и открыла глаза. И с любопытством уставилась на одеяло.

— Какое красивое. Это хорошо, что ты внес в ритуал свой собственный священный тотем, — сказала она. — Что оно значит для тебя?

— Его сшила Саманта Райдер.

Ее глубоко сидящие глаза вдруг широко открылись, в них промелькнуло осуждение, потрясенная, она вскочила на ноги с неожиданной скоростью и силой. Открыв рот, она подошла к одеялу и застыла перед ним, устремив на Джейка взгляд, полный ужаса.

— Нельзя. Нельзя так делать. Нельзя иметь с ней ничего общего. Ох, как это плохо. Ты должен был меня предупредить. Я думала, ты понимаешь. Я надеялась, мы с бабушкой указали тебе верный путь.

— Вы указали. — Он был удивлен, но тверд. — Нам с Самантой суждено быть вместе. С самого детства я это знаю. Это и есть верный путь.

— Нет, мальчик, нет. Как ты думаешь, почему ты перестал чувствовать рубин после смерти своего дяди? Не смотри на меня так — я ведь стараюсь объяснить тебе то, о чем ты спрашивал много лет назад. Если ты перестаешь чувствовать что-то, это предостережение. Тебя ждет удар судьбы.

— Саманта тут ни при чем.

— Да, но все случится из-за нее, я чувствую. — Голос миссис Большая Ветвь упал до шепота. — Ты же не хочешь связываться с той, у которой пустая душа.

— Я верю в свой дар. Так я нахожу для шерифа пропавших людей. Так я ищу камни. Так я нашел Саманту — как всегда.

— Нет, мальчик, этот рубин хотел сказать тебе правду. Этот камень знает гораздо больше, чем ты когда-нибудь захочешь услышать. Знахари пронесли его сквозь времена столь отдаленные, что нам они могут только присниться во сне. И если он не хочет говорить с тобой, то это для твоей же пользы. Этот камень вернется к тому, кому принадлежит, только через боль, и тяжкие испытания, и страшное горе. Ты не должен приносить его сюда.

Смущенный и рассерженный, Джейк быстро свернул и убрал одеяло.

— Если этот камень не будет со мной говорить, то я буду прислушиваться к собственной музыке. Я не пропаду.

Миссис Большая-Ветвь, застонав, кинулась к своим вещам и стала швырять их в сумку, не переставая качать головой. В мучительном молчании Джейк смотрел на нее.

— Может быть, ты на самом деле белый, — сказала она. — Ты не веришь в несчастье, которое всегда следует по пятам за тем, у кого пустая душа.

— Я верю, что буду трусом, если позволю разрушить свою жизнь. И жизнь Саманты.

— Мальчик, добрыми намерениями пустую душу не насытишь. Она сожрет вас обоих и все равно останется пустой. — С этими словами миссис Большая Ветвь вновь водрузила сумку на плечо и быстро пошла по узкой тропинке к дому.

— Я не дурак, — сказал ей вслед Джейк. — Я терпелив. И осторожен.

Она тихо пробормотала что-то на чероки, остановилась и повернулась к нему. Лицо ее сморщилось.

— Если ты приведешь Саманту в свой дом, то пустая душа погубит всю семью. Помни это.

Она скрылась в лесу, а Джейк сел на землю и мрачно положил одеяло на колени. Миссис Большая Ветвь недооценивает его терпение и решимость. Он не будет убегать от своего будущего, он никогда не бросит Саманту, и он не позволит Александре погубить тех, кого он любит.

Джейк сжал в руках подарок Саманты — в молодых, сильных, уверенных руках. Она была совсем близко, в кончиках пальцев, и он будет ждать ее.

Глава 12

— Хочешь подушку?

Этот странный вопрос задала Саманте заведующая вопросами воспитания в школе, закрывая дверь своего кабинета, пропитанного запахом сосны и корицы, который исходил от миниатюрной пластмассовой елочки, стоявшей на ее столе. «Рано же украшать елку, Рождество не скоро», — подумала Сэмми. На другом конце стола еще красуется румяная индейка из папье-маше — символ Дня благодарения. Время смешалось в этой комнате.

Сэмми опустилась на стул и вопросительно посмотрела на миссис Тейлор. Она не представляла себе, зачем та пригласила ее в свой кабинет.

— Мэм?

— Говорят, ты постоянно засыпаешь сидя, — без долгих предисловий заявила миссис Тейлор, крупная женщина, похожая на озабоченную мать-медведицу. Она тоже уселась, и стул под ней угрожающе заскрипел. — Ты и сейчас выглядишь очень усталой. Если ты вдруг заснешь, мне бы не хотелось, чтобы ты разбила голову о мой стол. Так хочешь подушку?

Сэмми выпрямилась, изо всех сил стараясь взбодриться.

— Я же тихо, — оправдывалась она. — Если я и засыпаю, то этого совсем не слышно.

— Что ж, весьма похвально — уроков ты не срываешь. Но все-таки все учителя обеспокоены — в этом году оценки у тебя стали хуже.

— Но ведь меня допустили к выпускным экзаменам в конце этой четверти.

— Разумеется. — Миссис Тейлор нахмурилась. — Но я слышала, ты не хочешь участвовать в выпускной церемонии весной. Почему?

— Но ведь я уже получу свой аттестат. А больше мне ничего не нужно. Что за радость — торчать на сцене?

— Сэмми, возьми словарь и найди в нем слово «веселье». — Миссис Тейлор открыла папку с надписью «Райдер С». — Летняя школа, тяжелая учебная нагрузка, в клубах по интересам не состоит, спортом не занимается. Это, знаешь ли, впечатляет. Пойми, тебе всего семнадцать лет.

— В январе будет восемнадцать, — сурово заметила Саманта.

— Ах, прости, я и не подумала, что тебе уже скоро на пенсию.

— У моей мамы сейчас не очень хорошо идут дела. Когда мы начинали, наш магазин был единственным в своем роде. Но за последние два года крупные компании открыли свои магазины, и в универмагах тоже стали продавать и минеральную воду, и йогурт… Боже мой, теперь к нам заходят молодые люди в костюмах-тройках и возмущаются, почему нет пяти разных сортов белого пшеничного хлеба!

— Яппи, — мрачно сказала миссис Тейлор. — Мир заполнили молодые профессионалы, которые голосуют за республиканцев.

— Ну, а нам гораздо больше дохода приносят старые хиппи.

Миссис Тейлор улыбнулась, но глаза у нее оставались озабоченными.

— Я слышала, по вечерам и по выходным ты работаешь в магазине тканей.

— Нам нужны деньги. Когда я сдам экзамены и смогу работать полный рабочий день, мы вздохнем свободно.

— Сэмми, неужели ты действительно хочешь сдать экзамены экстерном, на полгода раньше, чем все остальные? Неужели ты не хочешь вместе со всем выпускным классом пролентяйничать еще полгода?

— Я хочу зарабатывать деньги! И мне действительно неинтересна вся эта подростковая чепуха. Я — не стадное животное.

— Да? А какое?

Сэмми сложила руки на коленях.

— Скорее всего паук. Если бы мои пальцы могли сучить шелк, я сплела бы себе паутину. Сидела бы в середине, а всякие незваные гости запутывались бы в ней и съедались.

— Милая, если ты не будешь отдыхать больше, ты заснешь, не доплетя и половины.

Сэмми сжала кулачки.

— Я буду пить больше кофе.

— А колледж?

— Я не хочу тратить еще четыре года, я и так знаю, что я хочу делать.

— И что же?

— Зарабатывать деньги.

— У меня есть дня тебя новость, милая. Продавщицы магазинов тканей ездят на помятых старых машинах и покупают себе белье на дешевых распродажах.

— У меня будет собственный бизнес. Портьеры на заказ, ручное кружево. Мои вещи будут продаваться через оформителей интерьеров. О, у меня далеко идущие планы!

— А эти планы включают хоть пять минут на развлечения?

Сэмми бессознательно притронулась к груди, где под блузкой на цепочке висел ее рубин.

— Нет. — В коридоре зазвенел звонок, и Сэмми поднялась со стула. — Я очень тронута тем, что вы обо мне так беспокоитесь, миссис Тейлор, но поверьте, я сама могу позаботиться о себе.

— Хорошо, беседа окончена. Иди. — Но когда Сэмми поспешила к дверям, миссис Тейлор остановила ее вопросом: — Милая, а ты когда-нибудь принимала участие в ритуале под названием «свидание»?

— Хм-м. Нет. Должно быть, в словаре это слово неподалеку от слова «веселье»?

И Сэмми вышла из кабинета. На секунду у нее появилось искушение сказать, что она давным-давно считает себя замужней, просто чтобы посмотреть, как обалдеет миссис Тейлор, но она удержалась.

Сэмми не могла бы объяснить, почему она лелеет эту тайную, безнадежную мечту. И постоянно думает о том, что сказал Джейк, когда они виделись в последний раз три года назад.

Тетя Александра настояла, чтобы обед по случаю окончания Самантой школы проходил в небольшом зале загородного клуба Пандоры. А Сэмми думала только о том, что этот день она хотела бы отпраздновать с Джейком, а его нельзя пригласить в этот роскошный клуб — и вообще ни в одно из тех мест, что подвластны ее тете. «Но через месяц мне будет восемнадцать, — утешала она себя. — Я буду работать. Буду зарабатывать деньги. И не буду думать о том, что мама и Шарлотта зависят от тети Александры».

Но все это казалось невозможно далеким.

Скованная, напряженная, она сидела во главе сверкающего стола, в центре которого высилась рождественская композиция из зеленого остролиста с красными свечами, увитая золотой мишурой. Это украшение почти совсем загораживало от нее маму и Шарлотту — Сэмми видела только макушку сестры, склоненную над последним кусочком именинного торта «Амаретто». Сэмми подозревала, что Шарлотта пытается определить все составляющие торта, чтобы потом предаться собственным кулинарным экспериментам. Мама уже в начале вечера казалась усталой и подавленной. Красное бархатное платье, которое плотно облегало ее фигуру всего лишь год назад, сейчас висело на ней как бесформенная тряпка.

Сэмми согласилась на этот обед только ради мамы.

Оррин, высокий, величественный, с поседевшими висками, сидел рядом с Шарлоттой и улыбался, глядя, как та изучает торт. Тим, явно недовольный, что его заставляют проводить драгоценные часы рождественских каникул подобным образом, сгорбился над бокалом шампанского. Сэмми предпочла бы, чтобы он вовсе не приходил на этот обед, но, наверное, тетя Александра настояла. Тим был одет по всем правилам: костюм сшит на заказ, галстук заколот золотой булавкой. Надо сказать, что они годами не разговаривали друг с другом. Разве изредка Тим обращался к ней непременно с едким, саркастическим замечанием. Она поймала на себе его взгляд, полный почти неприкрытого презрения, и посмотрела на него в упор, твердо и спокойно. Он быстро отвел глаза.

Сидя справа от Сэмми, тетя Александра руководила застольем. На ней был изысканный костюм из золотой парчи, отделанный блестящим кантом, и ее любимое золотое ожерелье с тяжелой филигранной подвеской размером с орех пекана.

— Пора посмотреть подарки, — сказала тетя Александра, радостно потирая руки. Официант в белой куртке бесшумно убрал последние десертные тарелки. Шарлотта бросилась к угловому столику, на котором стояло несколько коробок, обернутых яркой бумагой и перевязанных разноцветными лентами, чтобы преподнести свой подарок первой.

Сэм открыла крошечную коробочку с плоским неровным бантиком.

— Какой чудесный наперсток! — вскричала она, широко улыбаясь Шарлотте.

— Я знаю, что у тебя много наперстков, но этот очень древний, и к тому же фарфоровый. Я выменяла его на три торта в антикварном магазине.

— Он совершенно замечательный!

— А теперь открой мамин подарок.

Сэмми с опаской посмотрела на большую тяжелую коробку, обернутую знакомой яркой бумагой, которую мама каждое Рождество покупала в магазине, торгующем исключительно бумагой вторичной переработки. Коробку украшали свежие сосновые веточки, привязанные красной шелковой лентой. Сэмми осторожно открыла коробку, втайне надеясь, что мама истратила на подарок не слишком много денег. В коробке лежал сверток мягкой белой материи.

— Кашемир! — восхищенно выдохнула Сэмми.

— Я знаю, сама ты никогда бы не купила, — сказала мама. — Сшей себе что-нибудь красивое.

Сэмми на секунду уткнулась лицом в неправдоподобно мягкую ткань и со слезами благодарности посмотрела на маму.

— Спасибо.

— Теперь мой, — провозгласила тетя Александра. — Всего лишь маленькая коробочка с золотистой ленточкой. А что это еще за коробка, кстати? От кого она?

Открывая подарок тети Алекс, Сэмми с любопытством поглядывала на оставшуюся коробку.

— Мистер Гантер принес ее утром в магазин, — объяснила мама. — А я спрятала, решила, пусть будет сюрприз.

Мистер Гантер! Сердце Сэмми забилось сильнее. Может быть, конечно, это просто подарок от мистера Гантера, а может быть, и нет. Стремясь поскорее открыть последний подарок, Сэмми машинально открыла коробочку тети Алекс. В ней лежали два ключа на золотом кольце с золотой овальной пластинкой, украшенной монограммой с ее инициалами.

— Машина! — вскричала Шарлотта. — Тетя Алекс и дядя Оррин дарят тебе машину!

Тетя Алекс встретила потрясенный взгляд Сэмми сияющей улыбкой.

— Серо-голубой «Мерседес»! — торжествующе сообщила она. — Он ждет тебя у дверей.

Сэмми опустила голову. Она не могла заставить себя даже дотронуться до этих ключей. «Тетя Алекс покупает меня», — горько подумала она. Подарок встревожил ее и еще по одной причине. Если тетя Алекс вот так бросается «Мерседесами», то, значит, у нее куда больше денег, чем Сэмми может себе представить. А деньги в руках тети Александры значат одно — власть. Власть неограниченную и безжалостную. «Что она сделает с Джейком, если узнает, что я люблю его?»

Едва взглянув на маму, Сэмми поняла, что та просто потрясена, но в то же время страдает от невыгодного сравнения кашемирового отреза со сверкающим новеньким «Мерседесом».

Сэмми встретилась глазами с Тимом. О, этот был в ярости. Сэмми вспомнила, что после того, как в семнадцать лет он разбил «Ягуар» тети Александры, она отказалась купить ему новую машину, и он до сих пор ездил в огромном, неуместно солидном «Линкольне», подаренном когда-то Оррину.

— В колледже ты всем вскружишь головы, — радовалась тетя Александра.

— Я не собираюсь поступать в колледж, — возразила Сэмми. — И потом, я хотела купить у мистера Гантера подержанный фургон, большой, чтобы можно было возить рулоны ткани.

Тетя Александра напряглась, сквозь искусно нанесенные румяна на ее щеках проступили красные пятна.

— Не будем портить праздник серьезными разговорами. Успеем еще все обсудить.

Шарлотта замахала руками, отчего ее длинные серьги зазвенели. В ярко-зеленом платьице почти до колен она напоминала падшего ангела.

— Через два года я получу права. Не отказывайся от «Мерседеса», Сэмми! Если ты не захочешь, на нем буду ездить я.

— Машина — это слишком щедро, — быстро перебила ее мама. — Я уверена, Сэмми оценила.

Повисло молчание. Все смотрели на Сэмми. Не выдержав умоляющего маминого взгляда, она с трудом выдавила из себя:

— Большое спасибо.

Тетя Александра откинулась на спинку стула, прищурившись и сжав губы, и дотронулась до золотой подвески.

— Никогда не соглашайся на меньшее, чем то, чего ты заслуживаешь, — сказала она. — Но я не вижу особой радости.

Сэмми ничего не ответила, и за столом воцарилась очередная пауза. Шарлотта принесла ей подарок от мистера Гантера. Это была узкая темно-голубая коробка, перевязанная ленточкой того же цвета. Сэмми изо всех сил старалась не показать своего волнения, заставляя руки не дрожать и двигаться без излишней торопливости.

Внутри, окутанный папиросной бумагой, лежал странный, тонкий, красивый обруч с туго натянутыми белыми шерстяными нитями, переплетенными таким образом, что больше всего это напоминало паутину.

В нее были вплетены маленькие яркие бусинки. С обруча свисали три длинных тонких кожаных ремешка, украшенные перьями.

У нее перехватило дыхание. Вынув обруч из коробки, она обнаружила под ним сложенный лист бумаги и развернула его. Значит, эти крупные, с нажимом, буквы и есть почерк Джейка?

— Что это у тебя такое? — удивленно спросил Оррин. — Похоже на индейский сувенир.

Саманта громко прочла чуть охрипшим голосом:

— «Это родилось в племени онеида на севере. Но с давних пор этим пользуются чероки».

— Что это? — спросила Шарлотта, печально поглаживая ключи от машины.

— Ловец снов, — Сэмми проглотила комок в горле и продолжала читать. — «Повесь его над кроватью, и он будет ловить добрые сны и не пропускать дурные. Голубая бусина — сапфировая. Это наши надежды. Зеленая — изумрудная, дарующая жизнь. Красная — рубиновая. Любовь и верность».

Это от Джейка! Внутри у нее потеплело — она сердцем почувствовала, что только он мог сделать такой подарок. Саманта поймала на себе пристальный взгляд тети Александры. Тетя Александра хмурилась.

— Можно мне взглянуть на записку?

Сэмми застыла. «Нет, — рвалось у нее с языка. — Нет, черт возьми!»

— Сэмми? — испуганно и просительно сказала мама.

И Сэмми медленно и неохотно протянула записку тете Алекс. Та осторожно, кончиками пальцев взяла записку, словно подозревая, что она вот-вот взорвется в ее руках, и с напряженным вниманием стала изучать. Уголок ее левого глаза слегка подергивался. Затем тетя вернула записку Сэмми, которая поспешно, почти резко, вырвала ее из рук Александры.

— Это ведь настоящие драгоценные камни, — странным голосом произнесла тетя Алекс. — Мне кажется, что это неприлично дорогой подарок, поскольку он исходит не от члена семьи. Я предлагаю вернуть его мистеру Гантеру.

Сэмми сурово посмотрела на нее, стараясь скрыть гнев, чтобы не расстроить маму.

— Нет, я собираюсь принять этот подарок, — сказала она спокойно. И добавила про себя: «Ведь это все, что у меня остается от Джейка. И больше, может быть, уже ничего не будет».

— Тогда, я думаю, лучше придержать «Мерседес», пока мы не достигнем взаимопонимания.

Сэмми решительно подтолкнула коробочку с ключами, и она через стол заскользила к тете Александре.

— Надеюсь, его можно будет вернуть в магазин, — сказала Саманта.

Джо Гантер ехал в Коув, неразборчиво бормоча себе под нос что-то нелицеприятное в адрес Александры Ломакс. Дорога была покрыта гравием; время от времени мелкие камушки из-под колес постукивали по его выставленному в открытое окно локтю, и он чертыхался дополнительно.

Шарлотта Райдер была чудесный ребенок, но очень одинокий; ей отчаянно не хватало отца, с которым можно было бы поговорить обо всем, и поэтому, когда он заходил в магазин ее матери, Шарлотта забалтывала его насмерть. Шарлотта, конечно же, рассказала ему о том, какой подарок к окончанию школы сделала Сэмми тетя Александра и как поступила Сэмми, поставленная перед выбором: машина или ловец снов. И Джо заволновался.

В нескольких сотнях ярдов от поворота к дому родителей Джейка он свернул на пыльную новую дорогу, которая петляла по дремучему лесу, огибая огромные дубы, а потом поползла вверх по склону, усыпанному пожухлыми коричневыми листьями. Через дорогу пробежал вспугнутый заяц; по обочинам резво скакали белки.

Джо помрачнел еще больше. Эта древняя долина — место особенное, и Джейк принадлежал этому месту, как многие поколения Рейнкроу до него. Вот уже три года Джо наблюдал, как Джейк практически в одиночку строит здесь большой бревенчатый дом. К этому дому, собственно, Джо и торопился.

Сооружение было меньше дома родителей Джейка — одноэтажное, но достаточно просторное, со всех сторон окруженное широкой террасой. Две каменных трубы украшали крышу. Отесанные бревна плотно прилегали друг к другу, углы заделаны «ласточкиным хвостом». Каждый дюйм этого дома был отмечен трудами и любовью, Джейк возводил его по бревнышку целых три года.

Джо ступил во двор с еще не выкорчеванными пнями и связками хвороста. Навстречу ему из источника выскочил Бо, а вслед за ним показался и Джейк. На собаку было страшно смотреть — мокрая, грязная, язык висит почти до земли. Джо машинально погладил ее и нахмурился, разглядывая Джейка. Он тоже был хорош.

Без куртки, джинсы и вылинявшая рубашка пропитаны потом и грязью; рубашка расстегнута, по груди текут грязные ручейки. С больших мускулистых рук тоже стекает вода. Плечи устало опущены. Мокрые темные волосы облепили голову, воротник рубашки намок. Черты лица, не смягченные привычной копной волос, казались резкими, почти грубыми, челюсть угрожающе выпячена, взгляд мрачный и беспокойный.

Джо изнемогал от любопытства, но он отлично знал, когда можно задавать вопросы, а когда нет — все равно Джейк не скажет больше, чем сочтет нужным, причем не раньше, чем сам захочет.

— Отличный день для грязевой ванны, — сказал Джо, чтобы начать разговор.

Джейк пристально посмотрел на него.

— Ты принес плохие новости о Райдерах? — Казалось, при этих словах он еще сильнее ссутулился.

Джо вздохнул. Он никогда толком не понимал, как Джейк узнает такие вещи. Но от него ничего не скроешь — это факт, причем многократно проверенный.

— Их бизнес летит ко всем чертям. Я нашел предлог еще снизить арендную плату, но, боюсь, им это не поможет. Даже с теми деньгами, которые дает им первая леди, они едва-едва держатся на плаву. У меня такое чувство, что Франни давно готова сдаться и попросить ее величество увеличить им помощь, но она знает, что этим разобьет сердце Сэмми. А надо тебе сказать, Сэмми делает все возможное и невозможное, чтобы вытащить их из пропасти. Я знаю только одного молодого человека, который работает столь же усердно, а развлекается столь же мало, — это ты.

Джейк поднял руки — они казались слишком большими и грубыми, чтобы сделать такую тонкую вещь, как ловец снов, — и с силой провел по мокрым волосам.

— Я уже перепробовал все способы, как им помочь через тебя. Я устал прятаться.

— Да уже давно понятно, что самое трудное для тебя — это держаться от них подальше. Но если бы ты пошел другим путем, Александра оставила бы их без единого пенни — без единого пенни, родную сестру! И кроме того, будь уверен, нашла бы и другие способы унизить бедную Франни и смешать ее с грязью. Так что ты сделал все правильно, ведь Александра — это такая змея…

— Не может же она вечно держать их в кулаке.

— Я расскажу тебе, что она сделала, когда Сэмми открыла твой подарок. Конечно, она не знала, что подарок от тебя, но все равно забеспокоилась. Заявила, что таких дорогих подарков нельзя принимать ни от кого, кроме членов семьи. Она настаивала, чтобы Сэмми вернула его. Насколько я слышал, она схватила твою записку и изучала ее так, словно она зашифрована. Только что на вкус не попробовала. Предупреждаю тебя, Александра очень подозрительна.

— А что ответила Саманта? — Джейк никогда не называл девушку иначе, чем Самантой, возвышая ее таким образом на свой лад, как считал Джо. Что ж, Сэмми и вправду этого достойна.

— Ответила, что хочет оставить подарок себе, — с гордостью за Сэмми сказал Джо. — И знаешь, как поступила Александра? Выбирай, говорит, — или ловец снов, или мой подарок!

— Да? А что она подарила?

— Машину. «Мерседес». — Джо помолчал, внимательно глядя на Джейка. Тот, казалось, был доволен, но нисколько не удивлен. Такая вера друг в друга — при том, что эти двое виделись в своей жизни считанное количество раз — могла бы показаться глупой, если бы это не были Джейк и Сэмми. — Ты выбрал себе настоящую леди, — добавил Джо.

— Она поняла, что это от меня, — про себя пробормотал Джейк. — Значит, наши дороги скоро пересекутся.

— Кто понял? — спросил Джо. — Александра? Нет, она слишком уверена в себе, чтобы предположить, что вы с Сэмми осмелитесь пойти против нее.

Джейк хмурился, погрузившись в раздумья.

— Что ж, пора настала. Я всегда знал, что рано или поздно это должно случиться.

Джо не понравился непримиримый блеск его глаз.

— Успокойся, — сказал он. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы принимать серьезные решения. Ты похож на человека, который долго гонялся за кем-то, измучился и промок.

— Такая работа, — глухо и хрипло сказал Джейк и снова погрузился в мрачное раздумье.

— Искал кого-то? — легонько поднажал Джо.

— Только что вернулся из Теннесси. Ездил в Нэшвилл. Тамошняя полиция попросила найти ребенка, который исчез из детского сада два дня назад.

— Ваша с Бо известность все ширится.

— Мы ездим туда, где нужны.

— Нашел? — осторожно поинтересовался Джо.

— Да-

Взглянув на Джейка, Джо подумал, что лучше не узнавать подробностей, но ничего не мог с собой поделать. У него тоже внук ходил в детский сад.

— Живым?

— Нет. Его задушили куском проволоки. — Блуждающий мрачный взгляд Джейка наконец остановился на Джо. — Он был совсем раздет. Его… понимаешь?

Лицо Джо исказилось. Он на секунду представил себе…

— Они хоть имеют представление, какая сволочь это сделала?

— Имеют. Я его выследил. — Джейк смотрел в пространство, словно видя там что-то такое, чего человеку видеть нельзя. — Ты веришь в пустые ненасытные души? — тихо спросил он.

— Верю, черт возьми! — рявкнул Джо. — Некоторые из них бывали и президентами.

— Одного я сегодня поймал. Он от меня не ушел и не смог меня убить. — Джейк улыбнулся, и улыбка эта была страшноватой. — Сегодня я получил хороший урок.

Глава 13

— С Новым годом, — сказал мистер Гантер, входя в магазин. — Сэмми, я хочу сделать тебе подарок ко дню рождения.

Сэмми, которая подсчитывала более чем скромную дневную выручку, перед тем как отправиться на вечернюю смену в магазин тканей, слегка забеспокоилась:

— Но мой день рождения будет только через неделю.

Шарлотта, мучившаяся над алгеброй за столиком в углу, облегченно разогнулась и повернулась к гостю, искренне радуясь возможности отвлечься. Но мама, расставлявшая по полкам баночки с витамином Е, печально посмотрела на него и сказала:

— Джо, я ведь просила вас…

— Ну, от этого ваша сестра не разъярится. У меня есть для нее неплохая работка, если она согласится. Сто долларов в час, и непыльно.

Сэм уронила счета на прилавок.

— Сто долларов в час? И до какой степени я должна раздеться? А на белье что, блестки нашить?

— Сэм! — воскликнула мама.

— Я шучу. — Сэм сварливо посмотрела на мистера Гантера. — Если раздеваться, то только до футболки.

— Да что тебе там показывать, — вмешалась Шарлотта, округлив руки перед самой большой в своем десятом классе грудью. — Ты проспала тот момент, когда господь раздавал большие…

— Шарлотта! — предостерегающе сказала мама. Мистер Гантер рассмеялся.

— Единственное, что Сэмми нужно будет обнажить, — это руки.

— Теперь вы шутите? — нахмурилась Сэм.

— Честное слово, не шучу. — Он плюхнулся на раскладной стул за прилавком и вытащил из нагрудного кармана своей розовой ковбойской рубашки визитную карточку. — У меня есть троюродная сестра на озере Ионах, ее зовут Мария Идущая-по-Тропе. Она чистокровная индианка и в начале семидесятых вернулась к старому родовому имени. Но речь не о том. Она уехала на запад учиться ювелирному мастерству у индейцев навахо. Последние лет пятнадцать работает с серебром и бирюзой, и в этом ей нет равных.

— Переведите дыхание, мистер Гантер, — перебила его Шарлотта. — У вас даже лицо покраснело.

Он подался вперед и замахал унизанной кольцами рукой, словно разгоряченный аукционист.

— Поймите, ее вещи продаются в лучших магазинах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. То есть даже кинозвезды покупают ее украшения.

— И Мадонна? — завороженно спросила Шарлотта. Мадонна была ее единственный идол, не имеющий отношения к кухне.

— Ш-шш, — сказала мама, отчаявшись успокоить этих двух слишком решительных девиц.

— Мария хочет сделать хорошее портфолио для своего агента в Европе, и ей нужна модель, чтобы демонстрировать ее браслеты и кольца. Вот я ей и сказал, что знаю девушку, у которой несравненные руки.

— И больше ничего не надо делать? — недоверчиво спросила Сэмми. — Я просто надену эти украшения, фотограф сделает снимки моих рук, и я получу за это сотню долларов?

— Сотню долларов в час, — уточнил мистер Гантер. — Я узнавал. Именно столько получают профессиональные модели, и видит бог, твои руки ничуть не хуже, чем у них. Мы с Марией сошлись в цене. Она и глазом не моргнула, когда я сказал ей, сколько ты стоишь.

Сэмми никак не могла опомниться.

— Значит, вы говорите серьезно. Существуют люди, которые получают большие деньги только за то, что показывают свои руки?

— Ну, если ты вспомнишь, на скольких рекламах мы видим только руки, которые что-нибудь держат, ты поймешь, почему так происходит. — Он с надеждой посмотрел на Сэмми. — Мария пригласила фотографа на следующую неделю. Она работает в собственном доме. Ты согласна, Сэмми?

— А я хотела в день ее рождения закрыть магазин, чтобы устроить ей выходной, — печально сказала мама.

— Мама, мне не нужен выходной. Мне нужна эта работа. Кроме того, она же не отнимет много времени.

— Вот это дело! — просиял мистер Гантер.

А Сэмми стала вдумчиво рассматривать свои руки. Что ж, она действительно паук, и ее научат сучить золотые нити.

Обычно в январе в горах дует пронизывающий ветер, но в этот день погода стояла теплая. Фотограф предпочел снимать при дневном свете, на улице, и установил оборудование на просторном запущенном заднем дворе дома Марии Идущей-по-Тропе.

Мария жила в огромном викторианском особняке, полном картин индейских художников, ритуальных масок, прелестных старинных вещичек из Англии и тряпичных кукол, принадлежащих ее многочисленным внукам. Сама Мария, высокая, худощавая женщина с плоским лицом, живыми черными глазами и длинными, наполовину седыми волосами, вышла к ним в джинсах, мокасинах и длинном просторном черном свитере.

Мистер Гантер представил ей Сэмми, и первое, что она сделала, — придирчиво изучила руки девушки, словно это был отдельный предмет. Руки она нашла совершенными, но слишком бледными, и мистер Гантер был немедленно послан на другой конец города к какой-то негритянке, торгующей косметикой для темнокожих. Он вернулся с тюбиком темно-шоколадного тона, пудрой того же цвета и косметической кистью, после чего ушел в дом смотреть телевизор с мужем Марии.

Сэмми сидела на раскладном стуле, положив на колени руки с зажатым в них тюбиком, и щурилась от яркого света ламп фотографа. Не обращая на нее никакого внимания, миссис Мария и фотограф суетились вокруг, обсуждая, как лучше натянуть голубую ткань, которая должна была служить фоном, и в каком порядке представлять прелестные украшения из серебра и бирюзы, разложенные пока на карточном столике.

Сегодня ей исполнилось восемнадцать лет. Она стала взрослой. Ее самоощущение наконец совпало с определением взрослости, принятым обществом. Теперь она сама отвечает за свои решения, она свободна, как птичка, — но разве она не лжет сама себе? Где эта свобода? Может быть, за эту работу и хорошо платят, но ей было как-то не по себе. Она не привыкла думать о своих руках как о предмете, ценность которого определяется лишь тем, как он выглядит.

С того места, где она сидела, ей был виден кусок шоссе, обсаженного кустами остролиста; к дому приближалась машина. «Наверное, теперь привезли какой-нибудь особенный ярко-розовый лак для меня», — мрачно подумала она и вытерла вспотевшие ладони о свои свободного покроя черные брюки.

Ни Мария, ни фотограф совершенно не интересовались, умеет ли она что-нибудь делать, о чем думает, не хочет ли пить. Очевидно, она должна была сидеть здесь, как манекен, и хранить ледяное спокойствие.

Хлопнула дверца машины, и через минуту во дворе появился Джейк.

Мгновенный укол тревоги — оттого, что все ее чувства, которыми она так долго пренебрегала, вдруг проснулись, и вот уже внутри у нее звучит мощный первобытный ликующий вопль благодарности. «Это подстроил мистер Гантер, — подумала она. — Вот он, подарок ко дню рождения. Подарок, которого я так долго ждала. И которого не могу принять».

Джейк был очень хорош. Это красота большого, сильного мужчины, который считает парикмахерскую стрижку излишней роскошью и пренебрегает одеколоном, ограничиваясь просто мылом. Его густые черные волосы с красноватым отливом, блестящие в лучах яркого солнца, ниспадали на помятый воротник рубашки. Странно, но длинные волосы очень шли ему, контрастируя с серьезными, резкими чертами лица и несколько смягчая их. Пропорции его тела тоже были воплощенная мужественность — широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги.

Решительным шагом он приближался к ней. И она все поняла. Джейк ведь обещал прийти за ней, когда она вырастет.

Она хотела отвернуться, но не могла отвести от него глаз. Рядом с ним шествовал огромный страшный бладхаунд с неправдоподобно длинным розовым языком, свисающим почти до земли. Саманта, бессознательно вертя в руках тюбик, нечаянно открутила пробку; пробка упала, Саманта нагнулась за ней, бросив испуганный взгляд на Марию. Но та беззаботно помахала Джейку рукой.

— Как поживает мама, Джейк? Продаются ли ее акварели?

— Спасибо, хорошо. Как раз недавно ушли несколько штук.

«Вот я и получила свой подарок, — подумала Сэмми. — Мистер Гантер знал, что здесь мы будем в безопасности. Но, увы, это ничего не меняет».

Нахмурившись и не поднимая головы, она стала наносить темный тон на кожу своих безупречно прекрасных, как утверждают знатоки, рук, но каждый нерв ее существа трепетал от тихого шелеста шагов Джейка.

— Это животное всегда пускает слюни? Не следует ли взять его на поводок? — спросил фотограф весьма недовольно.

— Рискните, — низким певучим голосом ответил Джейк. От звука этого голоса по телу Сэмми прокатилась теплая волна. — Тесты на бешенство не дали положительного результата. Пока.

И вот Джейк уже рядом с ней. Чувствуя на себе его взгляд, она продолжала старательно трудиться над своими руками. Его взгляд словно бы вбирал ее в себя, и голова у нее закружилась.

— Ты боишься со мной заговорить? — спросил он. — Не боишься швырнуть дорогой подарок в лицо своей тете, но боишься признать, что я рядом?

Зажав в руке тюбик, она подняла глаза, и тотчас их взгляды замкнулись друг на друге, и между ними возникла крепкая невидимая связь. Как будто сломали стену, и, не успев и глазом моргнуть, она оказалась на его территории.

— Делать вид, что тебя не существует, легче, чем осознавать, что с этим делать. — Ее кулачок импульсивно сжался, и тюбик выстрелил порцией крема, которая, описав правильную дугу, приземлилась на щеку Джейка. Он вздрогнул от удивления и осторожно снял крем с кожи толстым, грубым указательным пальцем. Кожа у него на руках была такая, что крем впитался не сразу, и Джейк внимательно наблюдал за этим процесом, словно видел и чувствовал что-то совсем другое.

Саманта вдруг поймала себя на том, что тоже, как загипнотизированная, смотрит на его пальцы. Именно такие руки и нужно снимать. Если сделать ему самый простой маникюр — потому что казалось, что он обрубал ногти чуть ли не топором, — то его руки заставят женщин буквально терять головы. В них таился сексуальный заряд невиданной силы. Сэмми представила себе эти руки, ласкающие кружевные чашечки бюстгальтера, на рекламной странице дамского журнала. Воздействие этого зрелища на читательниц должно быть ошеломляющим. Каждой немедленно понадобится именно такой бюстгальтер. Вот это была бы реклама! Рука Джейка на фоне ее бюстгальтера… Чьего бюстгальтера?! О господи.

— Я видел женщин, которые плевали табачной жвачкой и попадали в цель за тридцать футов, — тихо сказал он, не сводя с нее глаз, и каждое его слово было как ложка меда. — Но ни разу не встречал такой, которая плевалась бы кремом для рук.

Она опустила голову.

— Это от смущения.

— Интересно, какова точность, когда ты не смущена.

— Извини. Дать тебе салфетку? — Она делала вид, что держать тюбик ей необходимо всеми десятью пальцами и следить за ним в оба глаза.

— Нет, спасибо, — сказал он таким тоном, словно считал, что салфетки — это для неженок, а ему лучше подойдет наждачная бумага.

— Джейк, мне нравится твоя собака, — вдруг вскричала Мария Идущая-по-Тропе, разглядывая бладхаунда. — Это готовое произведение искусства. Давайте сделаем несколько снимков: руки девушки на голове собаки.

— Да, впечатляющий контраст, — согласился фотограф. — Красавица и чудовище.

Джейк серьезно посмотрел на Сэмми, и только в уголках его губ таилась легкая улыбка.

— Чудовище — это не ты.

Сэмми не успела ничего ответить, подошел фотограф и стал привычно распоряжаться:

— Ну, давайте начинать. Вам нужно напудрить руки. Они блестят. Сядьте на стул перед экраном.

Саманта села на стул, поставила на колени пудреницу, положила салфетки и, вооружившись кистью, стала наносить пудру на свои дрожащие холодные руки, изо всех сил стараясь не обращать внимания на присутствие Джейка. Он молча подавал команды своему бладхаунду. Исподлобья она следила за передвижением четырех собачьих ржаво-рыжих ног и двух человеческих, в джинсах и больших мягких мокасинах. До нее доносился приятный запах — то ли Джейк, то ли его собака пользовались мятным мылом. Вероятно, собака.

— Его зовут Бо, — сообщил ей Джейк. — Если ты и в него плюнешь кремом, то он его съест и облизнется.

Она держала кисть для пудры над левой ладонью. Кисть дрожала, как заячий хвост.

— Если сначала не откусит мне руки.

— Не откусит. В последний раз, когда он съел что-то столь же чистое, его стошнило.

Бо подошел к стулу и замахал хвостом; стул задрожал.

— Ты ему нравишься, — заметил хозяин. Она не была в этом уверена, поскольку не отрывала взгляда от своей кисти, но по особой нотке в его голосе заподозрила, что на самом деле ему нравится, как кисть вздрагивает в ее руке с каждым ударом хвоста Бо по стулу.

— Я люблю животных, — сказала Саманта, изображая спокойствие. — У нас одно время был кот, но он сбежал. Должно быть, не выдержал вегетарианской кормежки.

Словно бы в благодарность за то, что Сэмми любит животных в его лице, Бо положил свою огромную голову ей на колени. Она посмотрела в его карие глаза, окруженные гофрированными складочками кожи, погладила обвислые брыли, распластанные на ее коленях. Он был совершенно неотразим. В избытке чувств она коснулась кончиком кисти его влажного носа. Пес возмущенно чихнул, вздымая белые крылья салфеток и облака пудры.

— У него очень чувствительный нос, — сказал Джейк. — Извини.

И не успела Сэмми слова сказать, как он собрал разлетевшиеся по траве салфетки и стал вытирать ими голову Бо, все еще лежавшую у нее на коленях. Лицо Джейка оказалось в нескольких дюймах от ее лица, она видела каждый взмах его длинных черных ресниц, твердые складки вокруг рта, которые свидетельствовали о его внутренней серьезности и сосредоточенности.

А Джейк гадал, замечает ли она его неловкость. Конечно, он сам дал Бо тайный знак положить голову к ней на колени, Но чихнул пес уже по собственной инициативе. И, пожалуй, даже лучше, что Бо удалось отвлечь ее внимание, — ведь когда она смотрит на Джейка, он совсем ничего не соображает.

Может быть, кто-то и скажет, что руки — это единственное, что есть в ней прекрасного. Они действительно безупречны. Она держала их на весу над припорошенной пудрой головой Бо как сложенные крылья. Тонкие, с овальными ногтями безукоризненной формы, покрытыми оранжевым — нет, лучше сказать, персиковым лаком. Так больше ей подходит.

А все остальное в ней попадало в категорию просто замечательной Саманты — не толстой, не тонкой, не слишком веселой, но и не скучной. Все остальное сливалось в неразделимый совершенный образ Саманты, с аккуратным носиком с небольшой горбинкой, полными губами и голубыми глазами, от взгляда которых у него перехватывало дыхание.

Он наконец вытер голову Бо и, не зная, как поступить с салфетками, засунул их в карман рубашки. И снова посмотрел ей в глаза.

— Помочь тебе напудрить руку? — спросил он.

— Нет. И лицо тоже не надо вытирать.

Пятно пудры красовалось на ее чуть тяжеловатом подбородке; прекрасные прямые золотистые волосы до плеч были перехвачены тонкой белой ленточкой. Если она и пользовалась косметикой, то это было совсем незаметно — за исключением той, что нанес Бо.

— Пусть девушка вытрется, и начнем, помоги нам господь, — сказал фотограф, протягивая Сэмми бумажное полотенце.

Джейк отошел в сторону, глядя, как фотограф застегнул на ее запястье тяжелый браслет и надел на палец перстень. Она стерла остатки пудры с подбородка и вдруг бросила смущенный взгляд на Джейка.

Фотограф суетился вокруг нее и Бо.

— А теперь положите руки на макушку этой… этой твари… Вот так…

— Джейк, скажи, пожалуйста, своей собаке, чтобы села нормально, а не так, словно у нее нет позвоночника, — попросила Мария Идущая-по-Тропе.

— Велите-ка ей отодвинуться от стула, — поддержал фотограф. — На снимке должна быть только голова собаки и руки девушки. А эта тварь прямо прилипла к ее стулу. Мы не можем так снимать.

— Он не «эта тварь», его зовут Бо, — перебила Сэмми.

— А она не просто «девушка», у нее тоже есть имя, — подхватил Джейк.

Сэмми быстро взглянула на Джейка, потом на Бо. Бо тоже смотрел на хозяина и, похоже, с тем же выражением, что было и в ее глазах. С обожанием.

Под ее руками брови Бо собрались в гармошку, она посмотрела на него, закусив нижнюю губу, и улыбнулась.

Джейка буквально затопила горячая волна благодарности — за то, что она полюбила эту страшную собаку, и за все остальное. В его груди вспыхнула надежда. Он должен был поговорить с ней об очень важных вещах и поэтому хотел как можно скорее покончить с этими съемками.

— Бо, сюда! — скомандовал он, пытаясь разрушить неожиданную дружбу. Саманта, что-то пробормотав, сняла руки с головы Бо и положила на колени. Джейк присел на корточки перед ней и собакой и, потеряв терпение, просто перенес Бо на расстояние чуть больше фута от ее стула. — Вот так, — довольно отряхнул он ладони.

Ее губы обладали поразительной способностью притягивать его взгляд. Их уголки чуть приподнялись, и она сказала:

— Я думала, ты его обучил, а тебе приходится двигать его вручную.

Джейк тронул Бо за кончик носа. Тотчас показался длинный розовый язык, Бо покрутил головой и захлестнул языком запястье Сэмми вместе с серебряным браслетом. Фотограф нервно ойкнул. Саманта спокойно сказала:

— Теперь я понимаю, как должна чувствовать себя цыплячья печенка, завернутая в бекон.

Джейк вздохнул. Настолько хорошего отношения к себе Бо, пожалуй, и не заслуживал.

— Бо, немедленно спрячь язык.

Бо послушно выполнил приказание, и порядок восстановился.

Джейк опять отошел, и съемка началась. Бо терпеливо сносил руки Сэмми, каждый раз в новом украшении, появлявшиеся с разных сторон его морды. Фотограф был совершенно счастлив, он хвалил всех и бормотал, что собака совершенно очаровательна и из нее получилась замечательная подставка. Закончив снимать Бо, он стал, потирая лоб, говорить Марии, что теперь хотел бы чего-нибудь менее мохнатого, но более сексуального.

— Если бы найти хорошие мужские руки, мы могли бы что-то сделать, — говорил он.

— Вот, — сказала вдруг Саманта, указывая на Джейка, изо всех сил стараясь скрыть собственные чувства и выглядеть объективно. — Он ненамного менее мохнат и чуть более сексуален. Но руки великолепные.

Джейк смотрел на нее так же, как на полицейских детективов, которые задают слишком много вопросов о том, как же он все-таки находит все то, что находит.

— Покажи руки, — сказала она.

— А что мне нужно будет делать? — спросил он, сообразив, что наверняка представится случай лишний раз коснуться нее.

— О, мы установим подставку и положим на нее ваши руки — ваши и… э… руки Сэмми. Может быть, вы сплетете пальцы. Мужчина и женщина. Инь и янь. Хм-м, восточная философия. Позвольте объяснить вам…

— Насчет инь и янь не надо, — с досадой отмахнулся Джейк. — Лучше скажите, мне тоже придется накладывать косметику?

— Да, да, — ответила Саманта. — Иди сюда, сядь. Я все сделаю. Это не больно, и покупать модные трусы пастельных тонов не понадобится.

Джейк немного подумал.

— Я не хочу, чтобы там фигурировало мое имя.

— Хорошо, — согласилась Мария, не раздумывая долго.

Сэмми поспешила к стулу и раскрыла небольшую матерчатую сумочку. Она поняла, что на самом деле хочет коснуться Джейка, хочет почувствовать его руки в своих — хоть на пять минут.

— И что мне теперь делать? — мрачно осведомился он, подходя ближе и тоже заглядывая в сумочку.

— Садись, — она показала прямо на землю. — А я буду делать тебе маникюр. Дай мне руку.

Джейк уселся, скрестив ноги, рядом с ней и протянул руку. На минуту они оказались наедине. Она обеими руками держала его ладонь, и он почувствовал и ее печаль, и ее счастье — оттого, что они увиделись.

— Зачем ты сегодня сюда приехал? — прошептала она.

— Я же обещал, что приду за тобой, когда ты вырастешь и сможешь голосовать. — И по тому, как он это сказал, было понятно, что он не шутит.

Сэмми беспомощно-счастливо вздохнула:

— А я все время ждала тебя.

— Значит, пора.

— Ты же знаешь, что это не так. Я не могу бросить маму и Шарлотту. Большую часть наших счетов оплачивает тетя Александра, и я должна платить ей верностью, хочу я этого или нет. Я ведь не могу их содержать — по крайней мере пока.

— Я могу.

— Джейк!

Он наклонил к ней вдруг застывшее лицо с горящими решимостью глазами и сжал ее руки в своих.

— Я построил дом. Большой дом, в нем много комнат. У меня есть деньги — не много, но нам хватит. В прошлом году я заработал на камнях двадцать тысяч долларов. Я помогаю родителям платить налоги за Коув и посылаю деньги Элли, но мне удалось кое-что отложить. Мы будем жить хорошо.

— Правда? Ты хочешь взять мою маму и сестру к себе в дом и…

— К нам в дом, — поправил он. — В наш дом, твой и мой. — Потрясенная, она молча смотрела на него, и он быстро добавил: — Давай так и поступим, леди. И тут уж твоя тетушка ничего не сможет поделать.

— Кроме как повлиять на маму, — поежилась Сэмми. — Я не знаю, согласится ли мама хоть на что-то, что может не понравиться тете Александре. Мое чувство долга досталось мне не только от отца. Мама тоже умеет хранить верность, причем часто совсем не тем людям, кому следует. И потом, Джейк, — она печально посмотрела на него, — ты не сказал, что твои родители будут рады меня видеть. С чего бы им вдруг захотелось принимать в свою семью родственников тети Александры?

— Моя мама враждует только с ней. Я не слышал от нее ни одного плохого слова о твоей матери.

— Но это не то же самое, что принять ее с распростертыми объятиями. И если твоя мама враждует с моей тетей, подумай…

— Ты боишься, что Александра причинит мне зло. Сэмми прерывисто вздохнула:

— Да. Тебе и твоей семье.

— Единственное, что она может сделать мне плохого, — это упрятать тебя подальше. — Он помолчал, глядя ей в глаза. — А если она не сможет этого сделать, то и нечего бояться.

У Сэмми кружилась голова. Они с Джейком виделись всего-то полдесятка раз за всю жизнь, однако он приехал сюда, чтобы пригласить ее — вместе с ее семьей — переехать в его дом. А она не только верит каждому его слову, но безумно хочет принять его предложение.

Он заглянул ей в глаза.

— Я понимаю, у нас тобой не было возможности как следует познакомиться. Я не говорю, что ты должна переехать и сразу же выйти за меня замуж. Или делать что-то такое, чего тебе не хочется.

Ее растрогала его столь неуклюжая галантность.

— Ты забыл, — тихо сказала она. — Ведь мы давно уже женаты.

Его лицо смягчилось, и он нежно погладил ее ладонь. И пока она трудилась над его руками, он молчал.

Закончив, она позвала остальных и гордо показала им его руки, словно сама их создала.

— Великолепны! Видите?

— За работу! — воскликнул фотограф, воодушевившись.

Они подошли к высокой тумбе, покрытой черной тканью. Мария протянула Джейку тяжелый серебряный перстень. Он смог надеть его только на мизинец. Саманта примеряла точно такой же, но гораздо меньшего размера, на левую руку. От символичности у нее кружилась голова.

— А теперь, молодой человек, — сказал фотограф, — станьте позади нее и положите руки подле ее рук. Да, вот так. Ну, посмотрим, посмотрим…

Сэмми стояла, плотно прижавшись спиной к груди Джейка, и его ноги касались ее ног. Ее притягивало к нему словно магнитом. Она чуть подвинула его руку и переплела его пальцы со своими.

— Да! — в восторге воскликнул фотограф. — Именно так!

— Снимайте скорее, — сдавленным голосом произнесла Саманта.

— Зачем спешить? — возразил Джейк.

Глава 14

— Мама!

Не успела Сэмми вымолвить это слово, как мама, в одной лишь тонкой, мокрой от пота футболке, упала на пол спальни. Сэмми кинулась к ней, расплескав травяной чай по ковру, и подхватила под мышки, зовя на помощь Шарлотту. Поскольку мама объявила, что сделанные человеком лекарства только лишь угнетают ее иммунную систему, Сэмми каждые три часа приносила ей травяной чай, тайно растворяя в нем по две таблетки аспирина.

После того как за последние три дня мамина простуда не только не прошла, но явно усилилась, Сэмми заподозрила неладное. Когда Джейк привез Саманту от Марии, мама уже была больна. Саманта настояла, чтобы мама не знала, что он был у них, — она решила подождать, пока маме не станет лучше. Она прекрасно понимала, что предложение Джейка вызовет у мамы шок.

Шарлотта вбежала в комнату и, увидев, что Сэмми обеими руками держит маму за плечи, расплакалась.

— Ничего-ничего. У нее просто закружилась голова, — сказала Сэмми с фальшивой бодростью. Она так привыкла к постоянному самоконтролю, что автоматически выбрасывала из головы собственный страх и думала только о том, чтобы успокоить Шарлотту.

— Все в порядке, — повторила Сэмми. — Помоги мне уложить ее в постель. — Шарлотта всхлипнула, но послушно подхватила маму под коленки.

Вдвоем они устроили поудобнее слабое тело мамы на смятых простынях ее двуспальной кровати, и Сэмми укутала ее исхудавшие плечи одеялом.

— Я думала, ей лучше, — плакала Шарлотта. — Она сказала, что ей полегче после того, как мисс Хоуп растерла ее листьями мяты.

Сэмми крепко сжала губы, чтобы не сказать, что она думает о мисс Хоуп. Лучше бы эта шарлатанка растирала свою мяту для Шарлоттиной домашней помадки.

Взяв с ночного столика влажную рукавичку, она обтерла мамино лицо, словно стараясь смыть с ее щек пятна лихорадочного румянца. Мама тихо застонала и открыла глаза. Опустившись на колени у кровати, Сэмми обхватила руками ее голову. Голова была пугающе горячей.

— Мама, ты потеряла сознание. Я вызываю «Скорую помощь».

Мама слабым, едва различимым голосом сказала «нет», попыталась глубоко вдохнуть, но закашлялась.

— Мне уже лучше. Просто нужно еще полежать: организму нужно время, чтобы уничтожить токсины. Терпеть не могу больниц. Позвони лучше Джой Хоуп.

Шарлотта, стоявшая у спинки кровати, сказала, что сейчас это сделает, и пулей вылетела из спальни. Сэмми стиснула зубы.

— Я боюсь, — сказала она. — И лучше я все же вызову «Скорую». Если мисс Хоуп встанет у меня на пути, я уж сумею ее отодвинуть.

— Сэмми, — с укором прошептала мама и снова зашлась в приступе кашля с жуткими глубокими хрипами. — Тебе нужно больше оптимизма. Доброй энергии. Поверь мне. Я знаю, ты думаешь, что я тебя мучаю, но пожалуйста… — Голос мамы прервался, Сэмми видела, что она борется с подступившими слезами. С трудом удерживаясь, чтобы не заплакать вместе с нею, до крови закусив губу, Сэмми погладила маму по слипшимся золотистым волосам.

— Успокойся, ты никогда меня не мучила, — сказала она. — Но у меня будет больше доброй энергии, если настоящий врач скажет, что с тобой все в порядке.

— Чувство вины, — простонала мама. — Чувство вины, вот чем я больна. Я виновата в том, что поверила Малькольму. Виновата, что не наладила как следует бизнес. Виновата, что не смогла вам с Шарлоттой дать того, что дает вам Александра.

— Мама, ты больна простудой. И не от чувства вины, а оттого, что подхватила вирус.

— Ты меня ненавидишь? — Мамина рука, бессильно лежавшая в ее ладони, чуть сжала пальцы Саманты. Смахнув слезы, Сэмми твердо посмотрела в мамины усталые голубые глаза.

— Нет. Как ты можешь так думать?

— Я понимаю… мои идеи кажутся тебе глупыми… Но я всегда хотела как лучше. С самого момента твоего рождения я все время совершала ошибки, но…

— Я не променяю тебя ни на кого.

— Лучше бы я была похожа на Александру. Я бы хотела, чтобы ты меня уважала, как уважаешь ее. На нее можно положиться.

— Уважаю?! — чуть возвысила голос Сэмми. — Я всегда уважала тебя. Тебя и папу, а вовсе не тетю…

Мама снова закашлялась. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Кашель перешел в долгую судорогу, и Сэмми, уложив ее на бок, похлопывала между лопатками, пока она не сделала глубокий вдох и кашель не прошел. Губы ее стали голубовато-белыми, в глазах с темно-синими подглазьями застыл страх.

— Я звоню в «Скорую», — сказала Сэмми, испугавшись уже по-настоящему.

Мама слабо протестующе застонала.

— И когда она горела в лихорадке и кашель выворачивал ее легкие, вы оставили ее лежать вот так и даже не позвонили мне. Почему? — уперев руки в бока, спросила тетя Александра. Воплощение оскорбленного достоинства требовало ответа. Они трое находились в небольшой комнате ожидания отделения интенсивной терапии. Шарлотта скорчилась в углу кушетки, не в силах больше плакать, Сэмми стояла перед тетей настолько напуганная и измученная, что колени у нее буквально подкашивались.

— Мне не хотелось ее заставлять, — наконец выдавила из себя Сэмми.

— Что ж, надо научиться. Если бы ты позвонила мне, я настояла бы, чтобы она показалась врачу раньше. Честно говоря, я удивлена твоим поведением, милая. Ты ведь знаешь, насколько безответственна твоя мать. Я считала тебя…

— Она не безответственна. Не смейте так говорить о ней.

Удивление и неудовольствие пробежали по лицу Александры; затем она, казалось, приняла какое-то решение, вздохнула и обняла Сэмми.

— Извини, милая. Это оттого, что я тоже очень расстроена. У мамы воспаление легких.

Шарлотта всхлипнула.

— Она умрет?

Тетя Александра, опередив Саманту, кинулась к ней, обняла, прижала к шелковой груди.

— Нет, конечно, нет.

Прижавшись к ней, Шарлотта тем не менее из-за ее плеча полными слез глазами вопросительно посмотрела на Сэмми.

— Сэмми? — Она жаждала утешения более полного.

— Нет, — подтвердила Сэмми. — От воспаления легких не умирают. Это не такая уж страшная болезнь. — Сэмми и вправду так думала. По крайней мере теперь, когда мама все-таки в больнице. Лекарства, баллоны с кислородом, люди в белых халатах со стетоскопами на шее — все это внушало надежду.

— Пойдемте со мной, — ласково сказала тетя. — Спустимся в кафетерий, я куплю вам чего-нибудь поесть. Теперь уже можно о ней не беспокоиться и, значит, пора побеспокоиться о вас.

— Пусть Шарлотта поест, а я не голодна, — сказала Сэмми. — Я останусь здесь.

Тетя Александра, резко вскинув голову, посмотрела на нее. Все это уже давно напоминало невидимое перетягивание каната.

— Что ж, отдаю должное твоему чувству ответственности, — едко улыбнулась тетя Александра. — Это прекрасное качество, особенно если направлено в нужное русло. Как-нибудь мы поговорим об этом. — Она взяла Шарлотту за руку. — Но не сейчас. Пойдем, Шарлотта. Мы с тобой пойдем в кафетерий. Не плачь. Твоя мама обязательно выздоровеет, и, когда она выйдет из больницы, я увезу вас всех к себе на Хайвью — как следует отдохнуть, и ты будешь варить маме куриный бульон.

— Мама не ест курятины, — тихо сказала Шарлотта. — Она даже яиц не ест.

— Что ж, это придется изменить.

Шарлотта, уводимая тетей Александрой, продолжала оглядываться и вопросительно смотреть на Сэмми.

Сэмми, убедившись, что тетя с сестрой вошли в лифт, вышла из комнаты ожидания и открыла двери отделения интенсивной терапии. Медицинские сестры в белых брючных костюмах бесшумно выполняли свою работу. Одна из них, сидевшая за центральным пультом со множеством работающих мониторов, на которых пульсировали толстые изломанные линии, повернулась к Сэмми.

— Я знаю, что время для посещений кончилось, но мне бы хотелось побыть с мамой. Хотя бы минутку, — попросила Саманта.

— Она спит, милая.

— А можно, я посижу рядом и подержу ее за руку?

— Ну, хорошо.

Через минуту Сэмми была наконец наедине с мамой в стеклянном боксе. Когда она увидела маму, бледную и неподвижную, всю опутанную трубочками и проводами, она сжалась и ей захотелось отвернуться. На непослушных ногах подошла она к кровати и взяла мамину руку.

— Я тебя очень люблю, — тихо прошептала она. — Я никогда не хотела, чтобы ты была как тетя Александра.

Мамины ресницы затрепетали. Она вздохнула и с трудом приоткрыла глаза. Слабая улыбка появилась на ее лице.

— Ты такая же сильная, как она. Это хорошо. Будь сильной. Возьми мое обручальное кольцо.

Страх, какого не выразить словами, сжал грудь Сэмми.

— Нет, не надо, — резко замотала она головой, угадав, о чем подумала мама.

— Оно… падает у меня с пальца. Я боюсь его потерять. Пожалуйста.

Такое объяснение имело смысл; разумные требования Сэмми воспринимала вполне нормально.

— Я попрошу у сестры кусочек пластыря, и мы устроим так, чтобы оно не спадало.

— Нет. Пожалуйста. Пожалуйста. — Мама закашлялась.

Сэмми опять испугалась.

— Хорошо, хорошо, только успокойся. — Она нежно погладила мамин лоб, и мама вздохнула спокойно.

— Твой папа говорил, что руки у тебя совсем как у его матери. Она была фабричной работницей.

Сэмми, уже много раз слышавшая эту историю, заволновалась — неужели мама забыла, что она знает?

— Работать с тканью — это, должно быть, у Райдеров в крови. Но в кого пошла Шарлотта? Великих поваров в нашем фамильном древе не было, — попробовала пошутить Саманта.

— А Шарлотта — свежий побег, — слабо улыбнулась мама. Сэмми обрадовалась, что она перестала говорить о кольце. Но напрасно: мама слабо пошевелила пальцами. — Возьми же его. Пожалуйста. Если я буду знать, что оно у тебя, мне будет легче.

У Сэмми на глазах выступили слезы. Она сняла с маминого пальца золотое колечко, то самое, с крошечным бриллиантиком, и крепко зажала его в руке.

— Буду его хранить, пока ты отсюда не выйдешь.

— Смотри за Шарлоттой. Я знаю, ты ее не бросишь. И не ссорься с тетей. Она тебя любит. Тогда я не буду бояться, что мои девочки… остались совсем одни.

Сэмми похолодела.

— Не говори так.

— Если со мной что-то случится… то вот… моя последняя воля. Она станет законным опекуном Шарлотты.

У Сэмми подкосились ноги. Она хотела запротестовать, но смогла только заплакать. Она хотела закричать, что у нее есть собственные планы, что у них с Джейком… Но, нагнувшись к маминому уху, она сказала только:

— С тобой ничего не случится.

В дверях бокса появилась сестра.

— Милая, время истекло.

— Мама, обещай, что ты будешь бороться за то, чтобы выздороветь.

— Устала. Ох, как я устала, — сказала мама в ответ. — Люблю тебя. — И ее глаза закрылись.

— Мам! — Сэмми сжала ее руку. — Все будет хорошо. Я должна кое-что тебе рассказать. Может быть, это как раз то, что нужно. Мама, мы будем теперь жить по-новому. Пожалуйста, проснись и послушай.

— Пусть отдохнет, — прошептала медсестра, махая рукой, чтобы Сэмми уходила.

Сэмми посмотрела, как медленно и трудно поднимается и опускается мамина грудь.

— Ты обязательно выздоровеешь. И тогда я тебе расскажу. Запомни. Я должна рассказать тебе что-то очень-очень важное. — Сэмми наконец отпустила мамину руку.

Сэмми не помнила, как оказалась за двойными дверьми, в холле. Вся в слезах, она глядела на мамино кольцо, зажатое в пальцах, — словно на счастье. Вдруг на ее руку бережно легла большая сильная рука; она вскинула голову и встретила внимательный взгляд Джейка. На мгновение он отвел глаза, посмотрел на двойные двери, и его рука непроизвольно сжала ее пальцы, а на лице отразились сочувствие и тревога. Это ее испугало. Ведь мама поправится, и нечего смотреть так, словно он думает иначе.

Она открыла рот, чтобы сказать это, но не смогла произнести ни звука. Вот они уже и взрослые, и почему-то кажется, что все их короткие встречи предопределили то, как он смотрит на нее сейчас — оцепенело, почти в отчаянии.

«Он знает. Каким-то образом он всегда приходит, когда особенно нужен мне. Но я не могу сказать ему, что он мне нужен. Пока не могу. А может быть, не смогу никогда».

— Я боюсь, — призналась она. — Она очень больна. — У Саманты перехватило горло. — Я рада, что ты здесь.

Джейк тихо вздохнул и притянул ее к себе. Она положила голову ему на плечо, он нежно водил губами по ее виску.

— Ты не говорила с ней о нас, — сказал он утвердительно.

— Нет. Я знала, что это ее расстроит, и хотела подождать, пока она окрепнет. А когда попыталась вот только что — потому что она говорила такие страшные вещи, — она заснула. — Откинув голову, Сэмми полными отчаяния глазами посмотрела на него. — Она заставила меня взять ее обручальное кольцо. Сказала, что боится, как бы оно не потерялось в больнице. Но то, как она говорила… о господи, она просила меня не оставлять Шарлотту, и… — Сэмми едва выговорила последние слова, — она сказала: «Если со мной что-то случится, тетя Александра останется законным опекуном Шарлотты». Это ее последняя воля.

Джейк помрачнел.

— Твоя тетя сама довела твою мать до этого, — угрюмо произнес он. — Как же я упустил это! Твоя мама должна бороться. Ради тебя, ради твоей сестры. — Он помолчал, черты его лица стали еще резче, еще решительнее. — Твоя сестра… Ей ведь всего четырнадцать лет. — Он схватил Саманту за плечи. — Нельзя отдавать ей твою сестру. Никакой судья у Александры ее не отсудит.

— Мама выздоровеет, — неуверенно сказала Сэмми, но он так печально и мудро посмотрел на нее, что она поняла, как неубедительно прозвучали ее слова.

— Со мной бессмысленно притворяться. Я знаю, чего ты боишься, и тоже боюсь.

— Мама поправится, — повторила она.

— В этот раз я не уйду. Такое нельзя переживать в одиночку.

Двери открылись, выглянула медсестра.

— Где твоя тетя, милая?

На ее лице были тревога и озабоченность, и Сэмми захотелось немедленно проскользнуть в эту дверь.

— В кафетерии.

— Подожди здесь, пока она не придет, ладно? — И медсестра исчезла, неплотно закрыв дверь.

Сэмми шагнула за ней. Джейк открыл перед ней дверь и не отпускал ее руки. Они вошли, и Сэмми застыла, ее сковал ужас. Вокруг мамы суетились сестры с флаконами и шприцами; вбежал мамин врач, мельком посмотрел на них, сказал: «Уходите, пожалуйста, уходите», но, не посмотрев, послушались ли они, скрылся за дверью ее бокса.

Сэмми тоже устремилась туда, но Джейк остановил ее. Она попыталась вырваться, но он крепко взял ее за плечи и не пускал.

— Ты не поможешь ей тем, что будешь путаться у врачей под ногами. Не мешай им делать свое дело, — хрипло сказал он. — Возьми меня за руку. Давай держаться за руки, как всегда, и положись на меня.

Сквозь туман шока, сквозь наползающий отовсюду страх она постоянно чувствовала присутствие Джейка. Его голос был сейчас для нее единственной опорой в мире сплошного ужаса. Не успел он договорить, как она вложила свою руку в его, продолжая напряженно следить за работой врачей. Большая часть того, что они говорили, представляла собой профессиональный жаргон; она поняла лишь два слова: остановка сердца. Может быть, ей не удалось бы удержаться на ногах, если бы Джейк не стоял к ней вплотную, прижавшись щекой к ее макушке.

Она вдруг поймала себя на том, что как заклинание повторяет:

— Не поддавайся, мама. Не поддавайся, мама. Через некоторое время она заметила, что движения врачей все замедляются и замедляются, что никто больше ничего не говорит — кроме нее, продолжающей отчаянно шептать «не поддавайся, мама».

— Боже мой, а он-то что здесь делает? — раздался громкий голос тети Александры. — Я оставила Шарлотту в комнате ожидания, поди туда, Саманта, и попытайся ее успокоить. — И, гневно посмотрев на Сэмми с Джейком, она открыла дверь бокса.

— Я должна войти туда, — сказала Сэмми, и Джейк не только не удерживал ее, он даже раздвигал людей, расчищая ей дорогу.

— Мне очень жаль, милая, — сказала медсестра, обнимая Сэмми за плечи. Сэмми разрыдалась.

Мамину подушку убрали, ее голова лежала под каким-то странным, неестественным углом, полуоткрытые глаза были пусты, и она была обнажена до самой талии, пока кто-то не закрыл ее тело простыней.

Тетя Александра, плача, склонилась над ней, дрожащими руками обнимая ее разгладившееся лицо.

— Франни, не покидай меня, — сквозь слезы шептала она. — Ты единственная любила меня, просто так, ни за что. Черт возьми, не уходи. Не уходи! Я без тебя не могу…

Сэмми подошла к кровати и взяла мамину вялую холодеющую руку. Она всхлипывала — глубоко, до дрожи, и никак не могла остановиться. Впервые в жизни ей стало жаль тетю Александру, и другой рукой она дотронулась до тетиного плеча.

— Нет, — быстро сказал Джейк.

Тетя Александра зарыдала и обняла Сэмми. Сэмми крепко прижалась к ней, бессознательно представляя себе на ее месте маму, словно желая, чтобы всего этого не было. Просто дурной сон.

— Я так ее любила, — рыдала тетя Александра. — Я буду о них заботиться, Франни. Я позабочусь о Сэмми и Шарлотте.

— Вы, наконец, получили что хотели, — тихо сказал Джейк.

Тетя Александра конвульсивно дернулась и издала нечленораздельный яростный звук.

— Уберите его отсюда! — закричала она медсестре. — Если понадобится, вызывайте охрану.

Сэмми вырвалась из рук Александры, обнимавших ее.

— Нет! — С мукой в глазах она посмотрела на Джейка. Как ей хотелось бы оказаться в его объятиях! Она потянулась было к нему, но тотчас одернула себя. Шарлотта. Нужно все время помнить о Шарлотте. Господи, как все безысходно!

— Уходи, — сказала она Джейку. — Я не хочу, чтобы ты был здесь. — Эта ложь отняла у нее последние силы, но иначе было невозможно. — Я не хочу, чтобы ты оставался здесь, — повторила она.

Джейк хотел подойти ближе, но она отпрянула. Он успел только нежно коснуться ее щеки. Саманта боялась, что он рассердится, но он молча повернулся и ушел — и вот тогда она ощутила такую пустоту внутри, такую безнадежность, такое одиночество… Он уже никогда не найдет ее больше, никогда не придет к ней на помощь.

Борясь с холодным ветром, Сара спешила на работу к Хью, держа в руке бумажный пакет с ленчем.

— Он свободен? — не останавливаясь, спросила она регистраторшу. Та утвердительно кивнула, гадая, чем вызвано столь сильное волнение Сары. Путаясь в длинных полах теплого пальто, Сара быстро миновала узкий коридор. Дверь кабинета была открыта, и она вошла. Хью стоял спиной к ней и смотрел в окно, на кирпичную дорожку соседнего антикварного магазина. Волосы его были взлохмачены. Он обернулся. Лицо тоже было невеселое.

— Ты уже знаешь. — Она, не церемонясь, положила пакет с ленчем на заваленный бумагами стол и сбросила пальто. — Ты уже знаешь про Франни Райдер.

— Да, — вздохнул он.

— Как чертовски несправедливо. Она была еще молода. Как человек в ее возрасте может умереть от воспаления легких?

Он тихо покачал головой:

— Это случилось. Позор нашей медицине, но это случилось.

— Я зашла в цветочный магазин купить роз для украшения стола, и там мне сказали, когда похороны. Оказывается, сегодня. В Дареме. Ужасно себя чувствую — надо бы нам пойти.

— Думаю, Александра нас и на милю не подпустит.

— Наплевать. Я хочу это сделать ради памяти Франни. Ох, Хью, а ее девочки? Сэмми, кажется, только что кончила школу, а младшая совсем еще ребенок. Надо будет поговорить с ними.

— Не думаю, что это будет уместно. Утром приходил на осмотр Оскар Талберт, он сказал, что Александра уже пакует вещи девочек и наняла его перевезти их из Эшвилла. Они уже в пути.

— Господи, она не теряет ни минуты. Никогда не поверю, что Франни хотела этого.

— Представь, хотела. Она завещала Александре законное опекунство над Шарлоттой. Такова ее последняя воля. — В ответ на ее стон он покачал головой. — А куда еще девочкам податься? Александра — их родная тетка. Это логично.

— Как ты можешь так спокойно рассуждать. Ты ведь отлично знаешь, каким «опекуном» будет Александра! Она сделала из несчастного Тима самодовольного кретина, который так ее боится, что вынужден доказывать свою мужественность, колотя всех остальных! И девочек она тоже прижмет к ногтю. — Она помолчала. — Сэмми уже взрослая, она может уйти, но, я думаю, не уйдет. Не бросит сестру. Черт!

Хью подошел к ней, обнял и посмотрел сочувственно, но и с упреком.

— Никто не поймет твоего отношения к Александре лучше, чем я. Но ведь после смерти Уильяма ты решила больше не иметь дела ни с ней, ни с ее родственниками. Может быть, мы делали исключение для Франни — мы помогли ей однажды. Но речь не о том. Ты хочешь сказать, что изменила свое решение?

Сара вдрогнула.

— Ты считаешь, немножко поздно играть роль доброй самаритянки? Пусть так. Но как это гнусно!

Он поцеловал ее в лоб.

— Нет, я считаю, не стоит расслабляться.

Сара, приоткрыв рот, посмотрела на него с глубоким безмолвным пониманием.

— Хью Рейнкроу, лучше поставь точный диагноз и можешь не выбирать выражений. Скажи, почему ты не позвонил мне насчет Франни Райдер в ту же секунду, как услышал об этом?

Хью пытливо посмотрел на нее, словно пытаясь предугадать ее реакцию.

— Джейк неизлечим. Это хронический случай, и вакцины от этой болезни не существует. К тому же она очень заразна. Сэмми Райдер тоже больна. — Секунду-другую он молча смотрел на нее, потом заключил: — Любимая, мне страшно.

— Господи! — Сара схватила его за рубашку. — Где Джейк?

Хью отвел глаза — в них оставалось сожаление, что приходится открыть ту единственную тайну, которую он хранил от нее.

— Поехал на похороны.

Сгорбившись, Джейк сидел на ступеньках своего пустого и темного дома. Ранние зимние сумерки дышали холодом. Бо лежал рядом и смотрел ему в лицо. Джейк погладил собаку по голове. Бо ничего не понимал: почему хозяин не уходит с холодной террасы, не берет его с собой в тепло?

— Вот такие дела, — сказал Джейк. Он не испытывал такой жгучей горечи, пожалуй, с тех пор, как умер дядя Уильям, когда он впервые понял, что если ты и знаешь правду, то это вполне может ничего не значить.

— Кажется, у Бо начисто отсутствуют и слух, и обоняние, — раздался голос мамы. Джейк поднял голову и быстро прикрыл распухшие глаза рукой. Мама стояла в тени террасы, кутаясь в длинную белую шаль. — Подвиньтесь-ка, вы оба.

Джейк ничего не сказал: вдруг мама по голосу поймет, что он расстроен, и начнет задавать вопросы. Она села на ступеньку рядом и дотронулась до рукава его черного костюма. Она знает, почувствовал он. Знает о миссис Райдер, знает, где он был.

— Не странно ли это, — продолжала она, — ты здесь сидишь, одетый в костюм, в котором я меньше всего ожидала бы тебя видеть. Когда ты в последний раз надевал костюм? Хм-м. На выпускном вечере. Четыре года назад. Вот почему я тогда сделала столько фотографий. Чтобы будущие поколения знали, что у моего сына действительно были приличные брюки и пиджак. — Она обняла его. — И вот ты снова в костюме. Сходить за фотоаппаратом?

Джейк откашлялся.

— Папа рассказал тебе о Саманте.

Она помолчала секунду, потом сказала:

— Да, он смог хранить эту тайну всего лишь пять, ну максимум, десять лет.

— Может быть, он думал, что это ни к чему не приведет? — И, помолчав, тихо добавил: — Может быть, он и прав.

— Если бы я могла выбирать для тебя девушку, я предпочла бы, чтобы в ней не было ни капли Александриной крови.

— Я знаю.

— Но эту точку зрения можно и оспорить. Ты любишь ее, сынок? Я хочу сама услышать это от тебя.

— Я люблю ее.

— Точно? Я имею в виду — действительно любишь, не просто тебе нравится ее внешность, или, ох, не заставляй свою старую мать произносить такие вещи…

— Секс — только часть этого чувства. Я люблю ее так же, как папа любит тебя.

— Мальчик мой, ты умеешь вести дискуссию, — вздохнула мама.

Джейк опустил голову.

— Сегодня я не смог с ней даже поговорить. Оррин выставил охрану, и, если бы я попытался подойти, поднялся бы шум. Я не стал рисковать — на похоронах ее матери. И я стоял в тени, как всегда. Как последний беспомощный трус.

— Нет, как мужчина, которому ее чувства дороже, чем собственное самолюбие.

— Она меня даже не видела. Она обняла Шарлотту и стояла, не поднимая головы. Она в ловушке. — Джейк сжал кулаки. Он дрожал, и отнюдь не от холода. — В Дареме я зашел к адвокату. К Абрахаму Дрейфусу.

— К тому Дрейфусу, что представлял совет племени в тяжбе с правительством о правах на лес?

— Говорят, он самый лучший адвокат. Я спросил его, есть ли у нас с Самантой шансы вырвать Шарлотту из-под опеки Александры.

— Ох, милый, — печально произнесла Сара и погладила его по спине.

— Он показал мне фотографию своего сына и сказал, что если бы даже его родной сын пришел к нему и спросил о том, о чем спросил я, то и ему бы он ответил, что нет ни малейшего шанса. Ни один судья в здравом уме и твердой памяти не скажет жене сенатора, что она не может осуществлять опеку над собственной племянницей, при том, что мать девочки распорядилась именно таким образом.

— Ни за что не поверю, что Франни приняла бы такое решение, знай она о вас с Сэмми.

— Мне надо было прийти к Саманте раньше. Я должен был это предвидеть. Ну почему это меня подводит именно тогда, когда мне больше всего нужно?

— Что, милый? Что тебя подводит?

Джейк безмолвно выругал себя за то, что потерял бдительность.

— Миссис Большая Ветвь однажды сказала, что если я сделаю то, что хочу, то я навлеку на нас всех проклятье. Может быть, я поверил ей больше, чем думал.

— Послушай меня, сынок. Я очень уважаю Клару, но проклятье на нашу семью легло в тот день, когда твой дядя женился на Александре. И ничего из того, что ты сделал или можешь сделать, этого не изменит.

— Но я должен покончить с этим. Именно я и Саманта. Я это чувствую. Я еще не знаю, как, и это-то меня и мучает. — Он посмотрел на маму. — Ведь были же люди, которые считали, что ты не должна выходить замуж за папу. Что, если бы они смогли тебя остановить? Что, если бы ты только мечтала о том, чтобы быть с ним, но не могла этого осуществить?

— Не будем строить предположений, что было бы со мной. Вернемся к тебе, сынок.

— Ты бы нашла способ это сделать, — уверенно сказал Джейк. — Неважно, чего бы это стоило.

Мама сочувственно вздохнула.

— Хорошо. Давай говорить начистоту. — Ее голос был исполнен мрачного юмора. — Похитим Шарлотту и увезем в Мексику. Наймем гасьенду и будем прятать ее, пока ей не исполнится восемнадцать лет.

— Я не хочу впутывать в это тебя и папу. Но ты не беспокойся — как только мы устроимся, я тебе напишу.

— Джейк! — откинув голову, она с тревогой посмотрела на него и слегка потрясла за плечи. — Господи боже мой, ты это серьезно? Даже и не думай.

Сжав кулаки, он поднялся на ноги. Он хотел ударить по чему-нибудь, крушить толстые, прочные столбы террасы, бить, бить, бить, пока боль израненных рук не заглушит все остальные чувства.

— Тим ее ненавидит. Она всегда была любимицей его матери, и он это знает. Он ее обидит, как только представится случай. И если он это сделает, я…

Мама взяла его за руки.

— Насколько я знаю Сэмми, она не из тех людей, которые позволили бы Тиму себя обидеть. Сынок, верь, что, когда ей будет нужна помощь, она тебя позовет.

Джейк поднял голову. На небе, как кристаллики, мерцали первые звезды — далекие и недостижимые. Он будет спать, завернувшись в одеяло, которое сшила ему Сэмми, и ее страх и печаль всегда пребудут с ним.

А если ее кто-нибудь обидит, то да поможет им бог.

Глава 15

— Они здесь уже целый месяц, и целый месяц ты только тем и занимаешься, что нянчишься с ними, — с горечью сказал Тим своей матери. — А я приехал домой сказать тебе, что мне предложена интернатура в верховном суде штата, и ты относишься к этому так, словно я тебе принес карандашный рисунок, чтобы прилепить его к холодильнику.

Александра откинулась на спинку стула и с легким раздражением посмотрела на сына.

— Не стоит изображать передо мной оскорбленную гордость. Публика не та. Эту интернатуру устроил тебе Оррин.

— Но я ее заслужил!

— Это еще вопрос. Когда дело зависит только от тебя, ты упускаешь все возможности. Ты вообще способен подумать о ком-нибудь, кроме себя? Я изо всех сил стараюсь помочь твоим двоюродным сестрам пережить смерть матери. Будь мужчиной!

— Я у тебя всегда на втором месте. Ты куда больше надежд возлагаешь на них, чем на меня.

— Развитие Саманты и Шарлотты затормозили годы отсутствия должного воспитания. Я пытаюсь сейчас наверстать это. Разумеется, времени уходит много. А ты как хотел бы? Раз, два — и готово?!

— А разве не лучше отправить Сэмми в колледж? Пусть там и совершенствуется. Почему ты позволила ей уговорить себя оставить ее здесь до осени?

— Потому что без нее маленькой плаксе Шарлотте будет здесь тяжело одной. Надо дать ей время привыкнуть и успокоиться.

— Сэмми тебя просто дурачит. Она хочет остаться здесь, чтобы быть поближе к Джейку.

— Нет. У нас было несколько долгих бесед на эту тему. Она не желает продолжать с ним какие-либо отношения. Я думаю, смерть матери заставила ее понять, как тяжело и неинтересно они жили. Причем в этом не было никакой необходимости. — Александра ободряюще кивнула Тиму. — У меня далекоидущие планы относительно каждого из вас. Твое будущее — юриспруденция, затем, естественно, политика. Саманта проявляет отличные способности в бизнесе. Если все пойдет так, как я хочу — а все пойдет именно так, — она будет мне нужна, чтобы управлять моими предприятиями. Ведь Оррин скоро станет губернатором,.и у меня появится слишком много новых обязанностей. Тим чуть успокоился.

— А Шарлотта?

Александра прикусила язык. Она, признаться, не собиралась ему сообщать, что рассматривает Шарлотту просто как необходимое приложение к Саманте. Пожалуй, это самое верное средство удержать Саманту около себя, но и только. Шарлотта была так же мила и восторженна, как когда-то Франни, и так же напрочь лишена амбиций.

— Шарлотта — прирожденная хозяйка, — ответила Александра. — Такие всегда нужны; мы выдадим ее замуж за хорошего человека.

Глаза Тима блеснули.

— А что, если я женюсь на неподходящей девице, ты возмутишься?

— Нет, потому что, если ты захочешь жениться на подобном создании, я пойму, что в тебе наконец проснулись чувства. До сих пор твоя потребность в женщинах диктовалась исключительно гормонами.

— А ты что, хочешь, чтобы обо мне шептались по углам так же, как о Джейке и Элли? В школе даже самые малолетки хихикали, глядя на моих странноватых родственничков.

Александра нахмурилась.

— К несчастью, Джейк доказал, что интересуется противоположным полом. Жаль, правда, что для этого он выбрал Саманту. — Она снисходительно махнула рукой. — Пока ты студент, я не возражаю против твоих похождений. К мужчинам, у которых за плечами нет нескольких громких эскапад в юности, обычно относятся с подозрением. Чересчур развитая добродетель ведет к отсутствию опыта — или, что еще хуже, к отсутствию интереса. Но, помни, с подозрением относятся также и к тем, кто не умеет вовремя остановиться. Пока ты не созреешь для того, чтобы серьезно устраивать свою жизнь, не ной, что я невысокого мнения о твоих женщинах.

— Да тебе совершенно неинтересно все, что я говорю или делаю.

— Господи, ты капризничаешь, как несмышленое дитя. — Голос ее приобрел оттенок сарказма. — Жалуешься, что я проявляю внимание к Шарлотте и Саманте — словно я раздаю мороженое, и ты боишься, что тебе не достанется. И вдобавок хочешь, чтобы я относилась к этому серьезно? Когда ты дома, изволь налаживать с ними хорошие отношения. Я этого требую! — сухо закончила Александра свою воспитательную тираду.

— Если бы папа был жив, он бы тебе не позволил…

— Мне надоело это слышать! Твой отец был глупо сентиментален, и настанет день, когда ты скажешь мне спасибо за то, что не стал таким, как он.

— Настанет день, когда ты пожалеешь, что всю жизнь мешала меня с говном! — И Тим выскочил из библиотеки, изо всех сил хлопнув тяжелой массивной дверью. Александра вновь раскрыла книгу. Стоит ли беспокоиться? Тим ее послушается. Он всегда ее слушался.

Шарлотта бесцельно брела по коридору второго этажа, ведя рукой по планке из красного дерева, предназначенной для того, чтобы никто и ничто не повредили обоев. В доме тети Александры все было защищено от случайностей и разгильдяйства. Шарлотте нравились солидность и основательность этого дома, и в то же время они возбуждали в ней печаль и запоздалые сожаления.

«Если бы мы переехали сюда раньше, мама, наверное, не умерла бы».

Она никогда не говорила этого Сэмми, думая, что тогда и сестра будет винить себя в том, что не поняла этого вовремя. Сэмми никогда не плакала при Шарлотте. Она вообще ни при ком не плакала, но, когда ночью Шарлотта прокрадывалась в ванную, расположенную между их спальнями, и приникала ухом к Самантиной двери, она слышала глухие рыдания, которые даже подушка не могла заглушить.

Шарлотта, полностью уйдя в свои невеселые размышления, шла по коридору все дальше, не отрывая руки от планки красного дерева. Она очень хотела утешить Сэмми и потому говорила, что ей здесь хорошо. Иначе Сэмми будет вечно терзаться из-за проклятых денег на ее воспитание.

Коридор заканчивался дверями. Шарлотта остановилась перед ними и заморгала, словно просыпаясь. Апартаменты тети Александры и дяди Оррина. А тетя с дядей уехали в клуб играть в бридж.

Она толкнула дверь и ступила в комнату, просторную и роскошную. Паркетный пол в восточных коврах, на стенах нежно-персикового цвета висели хорошие копии импрессионистов. Мебель была солидная, европейская; комната вызывала воспоминания о дорогом антикварном магазине. Центральное место занимала широкая кровать с резной спинкой, покрытая расшитым шелковым покрывалом.

Шарлотта кружила по комнате, бездумно трогая то изящную лампу, то гобеленовую подушечку, пробегая пальцами по хрустальным коробочкам на туалетном столике. Она никогда раньше не видела такого количества прелестных вещичек и не могла сопротивляться искушению потрогать их.

Она открыла раздвигающиеся белые двери в стене и увидела огромную ванную комнату с утопленной в полу ванной и двумя туалетными столиками. За китайскими шелковыми ширмами скрывался персиковый унитаз и биде того же цвета. Шарлотта только читала, что бывает такая штука. Ее заинтересовало это приспособление. Она нажала рычажок, мощная струя воды взметнулась вверх. Интересно. Значит, тете Александре, как простым смертным, тоже приходится мыть свои интимные места.

В ванной была еще одна дверь, Шарлотта открыла и ее, попав в гардеробную — небольшую комнатку с толстым белым ковром на полу. Полки, заваленные обувью, поясами, сумочками, бельем, и ряды вешалок с разнообразной одеждой — как в универмаге. Она нажала на выключатель, и над головой вспыхнул мягкий свет. У стены стоял длинный низкий туалетный столик с огромным зеркалом, окруженным лампами, на котором теснились коробочки с украшениями и с драгоценностями.

Драгоценности. Не дыша от восхищения, Шарлотта присела на шелковую подушку скамеечки у туалетного столика и стала открывать бесконечные коробочки. Она вынула из одной коробочки пару клипсов с бриллиантами; камни заискрились в лучах света.

Сняв все четыре своих сережки — и дешевенькие серебряные колечки, и золотые капельки, — она откинула волосы назад, надела бриллиантовые клипсы и печально посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что в бриллиантах, свитере, связанном руками Сэмми, и в джинсах она неотразима. Наконец ей попалась маленькая золотая коробочка. Шарлотта щелкнула замочком и вздохнула в полном восторге. Это было золотое ожерелье с подвеской. Конечно, Шарлотта не удержалась. Она надела его через голову, поместив подвеску на груди.

— Что ты здесь делаешь?

Она вздрогнула. В дверях стоял Тим, в шортах и спортивной майке, очень большой и мускулистый, просто гора мышц. Ей вспомнилась картинка из кулинарной книги с расчерченной по сортам говяжьей тушей.

Когда Тим приехал из колледжа, Сэмми велела ей избегать кузена и не отвечать на его саркастические замечания. Сэмми сказала — и она, кажется, не шутила, — что, если он посмеет их обидеть, она проткнет его вязальной спицей. Шарлотта не хотела, чтобы из-за нее произошло несчастье.

— Просто бродила, — сказала она, снимая клипсы. Ожерелье, тяжелое, как чувство вины, по-прежнему висело у нее на шее. — Я заблудилась. Этот дом такой большой, что мне надо было сыпать за собой хлебные крошки, чтобы потом найти дорогу назад. — Но говорила она слишком торопливо и витиевато; она старалась казаться дружелюбной, но выглядела скорее испуганно.

— Ты не заблудилась. Ты просто, черт возьми, думаешь, что можешь в этом доме гулять, где тебе нравится.

Неплохо владея грубым школьным жаргоном, с которым ей пришлось познакомиться, чтобы пресекать комментарии по поводу своей пышной груди, Шарлотта огрызнулась:

— Говорю — заблудилась, значит, черт возьми, заблудилась.

Она немедленно пожалела об этом. В глазах Тима сверкнула ярость, одним прыжком он оказался совсем рядом, схватил ее за плечо и стал трясти, да так, что у нее клацнули зубы.

— Знай свое место, — хрипло прорычал он. — И не смей копаться в драгоценностях моей матери. Они никогда не станут твоими. Никогда.

— Не трогай меня! — закричала Шарлотта. — Я только смотрела. Ведь красиво же!

Он стал выворачивать ей руку, сдавив ее своими железными пальцами. Шарлотта пыталась вырваться, но он не отпускал. От боли и страха она совсем потеряла голову.

— Я больше сюда не приду, клянусь. Перестань. Мне больно. Оставь меня в покое.

Но он наклонился к ней совсем близко, лицом к лицу.

— Нет, прежде давай-ка расставим все точки над «i». Мать с Оррином поселили вас здесь, не спросив меня. А мне это не нравится. И я тебе такое устрою, что ты еще сто раз об этом пожалеешь.

Он схватил ожерелье. Толстая цепь впилась Шарлотте в шею, и она непроизвольно выбросила руку вперед, угодив Тиму прямо в челюсть. Он взвыл.

— Ах ты, сучка! Я сниму с тебя это ожерелье, хочешь ты этого или нет!

Он сдернул ее со скамеечки и бросил на пол. Она закричала. Тим зажал ее коленями и схватил за воротник свитера. Она сопротивлялась, но он стащил с нее свитер и отбросил в сторону. Ожерелье звякнуло, подвеска попала между чашечек ее лифчика.

— Ух ты! — восхитился он, уставившись на ее груди, натянувшие белое кружево. Потом схватил ее за руки и на каждую поставил свое колено. Шарлотта не могла двинуться, она стонала, руки страшно болели.

— Думаешь, вы с сестрой можете хозяйничать в этом доме? Я тебе покажу, кто здесь хозяин! — Он сорвал с нее лифчик и стал мять ее груди, сжимая их своими мощными руками, наклоняя к ней лицо и ухмыляясь. — Я в любой момент могу сделать с тобой это, и ты никому ничего не расскажешь. Потому что я всегда могу сказать, что ты просто лживая сучка и хочешь всех поссорить. И поверят мне!

Не чувствуя онемевших рук, Шарлотта хрипло стонала. Он еще раз сдавил ее грудь, потом стащил с нее через голову ожерелье и, держа его на уровне ее глаз, прошептал

— Поняла? А ну, скажи.

— Я… поняла.

Он поднялся на ноги и перешагнул через нее, как через половую тряпку. Ногой подбросил ее свитер.

— Иди отсюда. Помалкивай и лучше не попадайся мне на глаза, когда я дома, а не то я снова преподам тебе урок.

Шарлотта непослушными руками натянула лифчик и свитер. Ей хотелось плакать. Ей хотелось убить этого самодовольного кретина. Он смотрел на нее, держа в руке красивое ожерелье с качающейся, как маятник, подвеской.

— Поторопись, кузина, — прошипел Тим. — У меня кончается терпение.

Она вскочила на ноги и побежала. И бежала бегом до самой своей комнаты, а там, не включая света, забилась в постель. Ночь была холодная и дождливая. И весь мир был холодный, бесприютный и дождливый. Она даже почти не чувствовала, как болят руки и грудь, и еще царапина на шее. Под дверью их общей с Сэмми ванной показалась полоска света, стало слышно, как плещется вода. В этом доме Шарлотте теперь всегда будет страшно. Но куда им еще идти? Нет, она не станет рассказывать об этом Сэмми.

В дверь постучала Сэмми и тихо вошла, не дожидаясь ответа. После горячего душа она была в халате, с полотенцем на голове.

— Я думала, ты собираешься спать, — сказала она обеспокоенно. Шарлотта не ответила, и Сэмми присела к ней на кровать и обняла ее. Весь этот месяц они почти каждый вечер сидели вот так, обнявшись и молча, и Сэмми не заметила разницы.

— Все будет хорошо, — сказала она, наконец. Голос у нее был усталый и безжизненный. — Через неделю ты пойдешь в школу, а я на работу. И когда мы будем заняты, станет легче.

Шарлотта, дрожа, прижалась к ней, полная страха, которым не могла поделиться.

Клара повязала банданой свои длинные седеющие волосы, затянула потуже пояс широкой пестрой юбки, отряхнула кожаную куртку и вошла, решительно ступая в своих поношенных высоких ботинках со шнуровкой до колен в элегантное надушенное помещение магазина «Изысканный каприз».

— Здравствуйте, миссис Большая Ветвь. Хотите купить себе белье на Валентинов день?

Клара оторвала взгляд от прилавка с тонкими кружевными штучками. За бело-золотым столиком с золоченным кассовым аппаратом сидела Пэтси Джонс, старшая внучка Кита Джонса, маленькая, стройненькая, очень хорошо одетая и модно подстриженная. Ей было лет восемнадцать.

— Ты знаешь, зачем я пришла, — сурово ответила ей Клара.

Пэтси сразу присмирела, испуганно оглядываясь на дверь, словно вот-вот войдут и застукают их.

— Вы пришли немножко рано. Ее смена начинается в два. — Пэтси нервно поежилась. — Ее привозит и увозит секретарша миссис Ломакс. Мне кажется, она вообще никуда не ходит без разрешения миссис Ломакс.

— Хм-м. — Клара нисколько не удивилась. Пустая душа очень изобретательна. Она сделает все, чтобы добыча не сбежала. Клара обвела глазами элегантный магазин, один из многих, какими владела в городе Александра Ломакс, и снова обратилась к Пэтси: — Ты хорошая девушка, ты уважаешь старших и не откажешь своему дедушке, если он попросит тебя помочь.

— Но я боюсь. Если миссис Ломакс хоть что-то узнает, она немедленно велит управляющему меня уволить. А мне очень нужна эта работа. Я коплю деньги, чтобы на следующий год поступить в университет.

— И что ты хочешь изучать?

— Я думаю стать социальным работником.

Клара вежливо кивнула, хотя она всегда считала, что нет ничего более ненужного. Все происходит между людьми естественно, само по себе.

— Это интересно. Здесь многим людям может понадобиться социальная помощь, — произнесла она вслух, не желая никого обижать.

— На прошлой неделе я видела Джейка Рейнкроу, — доверительно сообщила Пэтси. — Он приходил к моему двоюродному брату за собакой. Оди привел собаку — она потерялась. Ничего особенного. Он хотел ее пристрелить, но сначала, конечно, стал спрашивать, не нужна ли кому собака. Вот Джейк и пришел.

Кларе не понравилось, что Пэтси связала социальную работу и Джейка, словно Джейк представляет собой угрозу для общества.

— Что сказал?

— Да ничего. Сказал, что пристроит собаку. Оди ему объяснил, что вряд ли она будет хорошей ишейкой, но Джейк все равно ее забрал. Оди так и не понял, зачем поисковику такая собака. — Пэтси серьезно посмотрела на Клару. — Джейк что-то слишком спокойный последнее время, это всех настораживает. Ведь ничего же не понятно. И выглядит он так, словно лучше с ним не сталкиваться. Говорят, он может быть опасен.

Клара вздернула подбородок.

— Вот тебе хороший повод для твоей работы. Скажи этим людям, чтобы занимались своими делами. Скажи, это я так сказала, Клара Большая Ветвь, потому что я в таких вещах разбираюсь. Джейк не опасен ни для кого, кроме тех, кто этого заслуживает. Когда он захочет говорить с нами, он к нам придет.

— Моя сестра сказала, что в школе у него не было ни одной девушки.

— Сдается мне, что вам, Джонсам, нечего делать, если вы моете кости человеку, который занят своим делом и от которого не видят ничего, кроме пользы. Пэтси сокрушенно покачала головой.

— Простите. Я не хотела вас обидеть. Я забыла, он же из вашего рода.

— И я горжусь им, слышишь? В этом мире не так уж много сильных духом, и эти немногие светятся изнутри! Запомни это, Пэтси Джонс.

— Да, миссис Большая Ветвь. — Пэтси очень нервничала. Казалось, такая «социальная работа» ей не по силам и она уже готова звать на помощь.

— И вот что я еще тебе скажу…

Но тут звякнул колокольчик на стеклянной двери, и Клара закрыла рот. Вошла Саманта Клара видела ее лишь один раз в жизни, когда Саманта была еще совсем ребенком, но запомнила тогда очень хорошо.

Казалось, девушка не замечала Клары. Ее движения были полны силы, грации и решительности, какие обычно бывают у людей много старше, и глаза у нее были усталые, с темными тенями под ними. Она была красива на старинный манер: правильное лицо с твердым подбородком и маленьким ртом, прямые густые волосы цвета старого золота. Она была аккуратно и строго одета: белый шерстяной костюм с длинной юбкой, туфли на низких каблуках. В руках у нее была большая матерчатая сумка с торчащими спицами. Украшений Саманта не носила, если не считать маленьких часиков на кожаном ремешке, а рука с этими часиками — тонкая, фарфорово-гладкая, с длинными пальцами, сужающимися к идеальным овалам не тронутых лаком ногтей, — была, кажется, самой красивой рукой, какую Клара видела в своей жизни.

Кларе понравилась Саманта; Клара сразу почувствовала, что девушке приходится нелегко. Но Клара поставила себе задачу не допустить, чтобы эта девушка навлекла беду на Джейка и его семью. Ведь Александра — это дух зла в человеческом обличье, а духи зла, завидуя людям из плоти и крови, норовят использовать их в своих целях.

И бедной Саманте никогда не вырваться. Пустая душа должна плодить себе подобных, иначе все заметят, как она ужасна. Саманте суждено стать еще одной ненасытной пустотой на этой Земле.

Клара вышла из тени стеллажа.

— Выйди, Пэтси. Мне нужно поговорить с Самантой.

Саманта повернула голову, посмотрела на Клару и медленно поставила сумку на стол. Пэтси хорошо знала, что со знахаркой лучше не спорить, и послушно пошла в заднюю комнату.

— Ваше лицо кажется мне знакомым, мэм, — сказала Саманта. — Мы с вами встречались?

Вежлива со старшими. Это хорошо. Кажется искренней, без всякого сюсюканья.

— Ты хорошо говоришь, — величественно ответила Клара. — Мое лечение помогло. Думаю, помогло потому, что ты хотела говорить с Джейком, но я старалась.

— Миссис Большая Ветвь! Моя мама учила меня всегда помнить вас.

— Твоя мама была умной женщиной. Жаль, что она ушла от нас.

Глаза Саманты потемнели от горя, которое было еще так свежо и чувствовалось необыкновенно остро.

— А какие еще чудеса вы совершили?

— Никаких чудес. Только вера, умение и твердое понимание того, что правильно, а что нет. — Клара задумчиво посмотрела на нее. — Не думаю, что ты веришь в чудеса.

— Нет, не верю.

— Хм-м. Потому что ты смотришь во тьму, а для чудес нужен свет.

Саманта чуть вздрогнула.

— Сейчас вокруг меня сплошная тьма. — Она с опаской посмотрела на Клару. — Вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной?

— Да.

— Вас прислал Джейк? — Каждое слово девушки было исполнено печали.

— Нет. Но я пришла из-за него. — Саманта, озадаченно хмурясь, продолжать смотреть на нее. Клара взяла ее за руку. — Долгие годы я всячески предостерегала его от тебя — от всего и всех, кто имеет отношение к твоей тетке. Я ничего не имею против тебя, но я хочу, чтобы ты поняла. Джейк сходит с ума от беспокойства. Одно твое слово — один лишь знак, что ты хочешь быть с ним, — и он к тебе прилетит. Я понимаю, любовь сильное чувство, его трудно сбросить со счетов. Но он должен забыть о тебе, а ты о нем.

Лицо Саманты превратилось в застывшую маску. Клара почувствовала невольное уважение к умению этой девушки не показывать своих чувств. Такое умение даром не дается. Эта юная женщина тверда, как гвоздь — или, может быть, как Александра Вандервеер Ломакс. И Клара подумала о бедном Джейке, о душах, до блеска отшлифованных тревогой. И еще она подумала, что эта девушка очень напоминает ей Джейка.

— Я не могу его не любить, — тихо сказала. Саманта. — Я не могу перестать надеяться, что когда-ни6удь….

— Мне жаль тебя. Мне жаль, что ты родилась в этом воплощении. Но все было предопределено задолго до того, как ты появилась на свет. Твоя тетка не выпустит из рук своей добычи, слышишь? Она пойдет за тобой сквозь пламя ада. Вы с Джейком, конечно, думаете, что вам удастся ее перехитрить, но она всегда будет между вами и дождется своего часа. Я не безумная старуха. Слушай меня, детка. Ты хочешь любить Джейка и быть с ним. Знай, что в тебе таится гибель его семьи и его самого.

Саманта черными от горя глазами смотрела мимо нее. Клара чувствовала, что девушка поверила ей, но не хочет в этом признаться. Клара была довольна, но ей было бесконечно жаль Саманту.

— Твоя тетка — зло вечное и неискоренимое, — прошептала она. — Не поддавайся на обман, всегда помни об этом. Опасайся ее.

Саманта вновь посмотрела на Клару полными муки глазами и, сжав губы в тонкую скорбную линию, чуть заметно кивнула.

Глава 16

Уже три недели Шарлотта ходит в школу, но легче от этого не стало. Сэмми, как никогда, беспокоилась о ней. Обычно умеренная в еде, Сэмми стала катастрофически набирать вес — калорийные сандвичи, жареная картошка и все предлагаемое кондитерскими влекло ее к себе неодолимо; она словно хотела доказать кому-то, что если бы мама питалась нормально, то сохранила бы здоровье. Шарлотта же, которая обычно вела себя как голодная пиранья, в последнее время почти совсем ничего не ела. Ее всегдашнюю непредсказуемость, спонтанные переходы от слез к смеху и наоборот сменила полная апатия. При первой же возможности она норовила забиться в свою спальню, где накрывалась одеялом и делала вид, что читает роман, который, казалось, был безразмерным.

В таких тяжелых размышлениях — о Шарлотте, о маме, о Джейке, которого она навек потеряла, и проходило ее рабочее время.

— Эй, ты меня слышишь? — раздался голос Пэтси. — Привет этому дому.

Сэмми отвернулась от окна. Зимой дела всегда идут вяло. В иные дни в магазин вообще никто не заходил, и тогда она целыми днями так стояла у окна, слепо глядя на проезжающие машины и редких прохожих в тайной надежде, что когда-нибудь мимо витрины пройдет и Джейк. Но он не проходил.

Она невесело посмотрела на Пэтси.

— Извини. Я задумалась. Что ты говоришь?

— Служба погоды сообщила, что снега не будет, — чуть нахмурившись, повторила Пэтси, — но дедушка сказал, что будет, и очень сильный. А он никогда не ошибается.

— Но у службы погоды спутники, компьютеры… — равнодушно произнесла Сэмми.

— Зато у них нет дедушки, который умеет разговаривать с животными.

Сэмми не нашлась что на это ответить, но тут к парковке подъехал огромный серебристый тетин седан. Из него вышли секретарша тети Александры и Шарлотта. Шарлотта двигалась так, словно ее стеганая голубая куртка и вельветовые джинсы были свинцовыми.

— Сегодня я забрала ее из школы пораньше, — входя в магазин, сказала Барбара. — Мне позвонила медсестра — после ленча Шарлотте стало плохо, у нее страшно разболелась голова. Миссис Ломакс нет дома, но я позвонила ей, и она разрешила забрать Шарлоту из школы пораньше.

— Скоро пойдет снег, — вмешалась в разговор Пэтси. — К снегу всегда голова болит.

Сэмми подошла к сестренке, погладила по щеке и взяла в ладони ее безжизненное потухшее лицо.

— У меня есть аспирин…

— Мама никогда не лечила нас аспирином. Я хочу травяного чая.

Сэмми отвела глаза, почему-то чувствуя себя виноватой.

— Я зайду к ювелиру, забрать вещи миссис Ломакс, — усмехнулась Барбара, и белки ее глаз гневно сверкнули. — А если Шарлотта хочет травяного чая, то пусть сама его ищет.

— Тогда мы пойдем в магазин здорового питания, — сказала Сэмми и посмотрела на Пэтси. — Ладно? Это недолго.

Пэтси всплеснула руками.

— Конечно, идите. Покупатели меня пока не одолевают.

Сэмми надела пальто, взяла Шарлоту за руку, и они отправились. Рука у Шарлотты была холодная, слабая. Они шли следом за спешащей Барбарой по тротуару с цветными навесами и безлистными кустами в каменных вазах, дрожащими на ледяном ветру.

— Дедушка Пэтси говорит, что будет снег, — сказала Саманта Шарлотте, просто чтобы как-нибудь ее расшевелить.

Барбара оглянулась на них через плечо и фыркнула.

— Он же индеец, — небрежно бросила она, словно это автоматически зачеркивало его слова.

— А вы негритянка, — ответила Сэмми. — Однако я не отношусь к любому вашему слову с презрением по этой причине.

— Я не нуждаюсь в уроках расовой терпимости, — раздраженно сказала Барбара и пробормотала: — В этих горах я единственная черная женщина с «БМВ» и собственным загородным домом, так что не надо учить меня толерантности. — И резко толкнула дверь магазинчика «Ювелирные украшения Бека».

Они вошли, и вдруг рука Шарлотты так вцепилась в руку Сэмми, что Саманта с беспокойством посмотрела на сестру.

— Ваша тетя отдала почистить несколько вещей. Подождите минутку, я возьму их, и пойдем покупать ваш чай.

Она подошла к прилавку и заговорила с низеньким толстеньким человечком, который, тепло с ней, поздоровавшись, ушел в подсобную комнату, а беседу продолжил столь же низенький и толстенький продавец, восхищавшийся качеством драгоценностей миссис Ломакс.

Сэмми встревоженно смотрела на маленькую синюю жилку, вдруг забившуюся в уголке рта Шарлотты. Лицо Шарлотты стало белым как мел, рука крупно дрожала.

— Пойдем на улицу, — сказала ей Сэмми. Шарлотта слабо кивнула.

Но тут ювелир вернулся к прилавку, неся в руках фетровый футляр с приколотым списком. Шарлотта застыла.

— Мне было приятно чистить такие красивые вещи, — сказал он Барбаре, выкладывая кольца и браслеты на прилавок, под яркий свет специальной лампы. —А это, — он вынул толстую золотую цепь с подвеской, — это просто шедевр. Тяжелое, но какое изящное!

Вдруг рука Шарлотты ослабела, глаза закрылись, и она стала медленно оседать. Сэмми едва успела ее подхватить, чтобы сестра не ударилась головой об пол.

— Позовите доктора Рейнкроу! — крикнул ювелир продавцу.

— Нет-нет-нет, — немедленно возразила Барбара, наклоняясь к Шарлотте.

— Но его приемная совсем рядом, в соседнем доме, — резонно удивился толстяк.

— Неважно. Миссис Ломакс это наверняка не понравится.

— Позовите, — твердо сказала Сэмми, удерживая голову Шарлотты и свирепо глядя вокруг. — Быстрее.

Продавец выбежал из магазина.

Сэмми думала, что такие врачи бывают только в телефильмах — спокойные, бесконечно ласковые и странно красивые в своей серьезности Распростертая на полу ювелирного магазина Шарлогта голова которой лежала у Сэмми на коленях, в полузабытьи смотрела, как он опустился на колени и взял ее запястье, а потом вынул старинные карманные часы.

— Тик-так, тик-так, — низким, добрым голосом сказал он Шарлотте и улыбнулся.

— Я или часы? — еле слышно спросила Шарлотта.

— И ты, и часы, но ты значительно быстрее. Вдохни поглубже. Теперь выдохни. Молодец. — Он посмотрел на Сэмми теплыми карими глазами, и она поймала себя на мысли, что, когда он смотрит на нее вот так, ей не хочется плакать. У Джейка были его скулы, его рот — широкий и чувственный. И хотя этот человек не должен был бы хорошо относиться к племянницам Александры Ломакс, в его глазах не было и тени неприязни.

— С ней все в порядке? — тихо спросила Сэмми.

— Учитывая то, что вам пришлось пережить за последние полтора месяца, я бы сказал, что у нее нервное истощение, вызванное стрессом. — Он положил тонометр в карман пальто.

А Сэмми думала об ожерелье. Что-то за этим стояло, но она не хотела расспрашивать Шарлотту в присутствии шпиона тети Алекс. Барбара не отходила от них, неприветливо глядя на доктора Рейнкроу.

— Спасибо, — холодно произнесла она. — Счет за услуги можете прислать миссис Ломакс

— Не за что, — ответил он ей так же неприязненно. Но когда он повернулся к Шарлотте, лицо его опять подобрело. Потрепав ее по плечу, он ласково сказал: — Полежи еще несколько минут и подумай о чем-нибудь приятном.

Шарлотта вздохнула, глаза ее наполнились слезами.

— Вкусное суфле, ~ мечтательно сказала она.

Он улыбнулся. Сэмми, вздрогнув, отвела глаза. Доктор Рейнкроу свернул Шарлоттину куртку и подложил ей под голову.

— Сэмми, давайте выйдем и немного поговорим. Кажется, вам тоже не повредит подышать свежим воздухом.

— Нет никакой нужды… — начала было Барбара.

— Он врач, — мрачно и решительно перебила ее Сэмми — Мы выйдем и поговорим. — Она погладила Шарлотту по голове. — Я сейчас приду. А ты отдышись.

— Суфле, — пробормотала Шарлотта и закрыла глаза.

Сэмми встала. Доктор Рейнкроу распахнул перед ней дверь и, взяв под руку, подвел к железной скамье. Сэмми села, чинно положив руки на колени.

— Она почти ничего не ест и, боюсь, спит тоже плохо. Еe мучают кошмары, она кричит по ночам. Но что ей снилось, не рассказывает. — Сэмми зябко повела плечами. — Я думаю, ей снится мама — мне она тоже порой снится — Сэмми решительно посмотрела на него. — Она не беременна, если вы хотели спросить меня об этом. Шарлотта стесняется мальчиков. Кроме того, нас воспитывали так, что мы открыто говорим о сексе. Она мне доверяет, и я бы знала, если бы она что-то себе позволила.

Доктор Рейнкроу по-отечески посмотрел на нее.

— Мой сын прав. Вы честны.

Сэмми, сгорбившись, уставилась на собственные руки.

— Нет, не всегда. Просто когда я не могу сказать то, что хочу, я не говорю ничего. Это не то чтобы очень честно.

— Он уехал в Джорджию. — Доктору Рейнкроу не нужно было объяснять, кто уехал. Они оба это понимали. — Спасательная служба парка попросила его помочь найти туристов, которые не дошли до контрольного пункта на Аппалачской тропе.

— Будет буран, — встревоженно сказала Сэмми, хотя и знала, как Джейк осторожен. Но если ей нельзя его видеть, то сладко и поговорить о нем.

— Хм-м. Старики говорят, что будет. Он тоже так думал.

— Насколько я слышала, он очень известный поисковик.

— Да. Такой же талант у его сестры но она применяет его по-другому, — с гордостью сказал доктор Рейнкроу. — Если бы Элли хоть на минуту просто взяла Шарлотту за руку, она, не зная никаких обстоятельств ее жизни, тут же сказата бы: «Ты мало ешь и мало спишь».

— Как это необычно — такая мощная интуиция, — удивилась Сэмми.

— Ну, я думаю, это просто умение наблюдать и делать выводы. Логика.

— Логика, — печально согласилась Сэмми. — В этом мире чудес не бывает. — «Но как странно Шарлотта реагировала на ожерелье», — подумала она.

— Согласен. — Он помолчал, и Саманта решила, что сейчас он поднимется и уйдет. — Если вы позволите мне заговорить о ситуации, которую я понимаю далеко не до конца, — тщательно подбирая слова, вновь заговорил доктор Рейнкроу, — если позволите, то с того дня, как вы с сестрой поселились здесь, он избегает общества людей, и мы с его матерью ищем путей изменить эту ситуацию. Мы будем рады принять вас с Шарлоттой к себе.

Сэмми не смогла скрыть изумления и благодарности.

— Передайте ему, чтобы он не ждал меня больше. Передайте, что я не хочу принести несчастье в вашу семью. — Следующую фразу она произнесла с трудом: — И еще, пожалуйста, отдайте ему вот это. — Она расстегнула цепочку, в последний раз подержала в кулачке неотделанный камень и протянула доктору Рейнкроу. — Я прощаюсь с ним.

Доктор Рейнкроу с удивлением рассматривал невзрачный коричневатый рубин.

— Это он вам подарил?

— Да, когда мы были еще детьми и думали, что непреодолимых препятствий не существует.

Из дверей магазина как ошпаренная выскочила Барбара. Сэмми быстро поднялась и сунула рубин в карман пальто доктора Рейнкроу.

— Сэмми, мы покажем Шарлотту личному врачу миссис Ломакс, — нервно сказала Барбара. — Пойдем.

Сэмми тотчас изменила выражение лица — воплощенная деловитость. Поднялся и доктор Рейнкроу. Саманта посмотрела на него и тут же отвела глаза. Хью Рейнкроу понял, что у нее нет выбора, — в глазах его отразились гнев и жалость.

— Спасибо, — сказала она и протянула ему руку. — Спасибо за то, что нашли время осмотреть Шарлотту.

Он галантно пожал ее руку.

— Всего доброго.

И Сэмми поспешила в магазин, высоко подняв голову, выпрямив плечи и судорожно прижав руку к месту, где всегда висел рубин.

Шарлотта закричала, и через несколько секунд Сэмми оказалась рядом с ней, включила лампу и крепко обняла сестру. Волосы Шарлотты и ее ночная рубашка были мокры от пота, всхлипывая и дрожа, она вцепилась во фланелевую рубашку Сэмми и крепко прижалась к ней.

— Все в порядке, все в порядке, — приговаривала Сэмми, укачивая ее.

— Где я? — простонала Шарлотта, безумными глазами обводя светлые обои и кружевные занавески. Обе они никак не могли привыкнуть к ненужной роскоши своих спален; комнаты остались им чужими.

— В своей постели. В полной безопасности. — Сэмми посмотрела на будильник. — Пять часов утра. Хочешь, я останусь с тобой? Постарайся заснуть.

Шарлотта задрожала сильнее.

— Я не могу спать. Я не хочу показываться врачу тети Александры. Мне не нужны врачи.

Сэмми положила голову на ее подушку.

— Так нельзя. Тетя Александра сказала, он пропишет тебе что-нибудь успокоительное.

— Я никогда не успокоюсь в этом доме. Нет… — Шарлотта вздохнула, вытерла рукой лицо, уткнулась в плечо Сэмми и затихла. Недоумение и страх Сэмми достигли высшей точки. Она оторвала от себя Шарлотту, посмотрела в ее помертвевшее от ужаса лицо и раздельно произнесла:

— Ты должна мне все рассказать. Слышишь? Немедленно. Ты же знаешь, я все пойму правильно. И я смогу тебе помочь.

— На этот раз ты ничем не можешь помочь, Сэмми. Я в порядке, клянусь. Просто надо привыкнуть здесь жить. Зачем тебе попусту огорчаться? Даже если нам здесь и не нравится, нам некуда уйти. По крайней мере мне. И как бы ты ни хотела взять меня с собой, тетя Алекс ни за что тебе не позволит. Я знаю, я слышала о таких случаях в шоу Донахью. Если я убегу, она может меня арестовать.

— Шарлотта, да в чем дело, наконец? — Шарлотта, сжав губы, упрямо мотала головой. Сэмми наклонилась и посмотрела ей прямо в глаза. — Если мы не будем держаться друг за друга, у нас ничего не останется. Послушай, единственный способ меня огорчить — это скрывать от меня что-то.

Шарлотта закрыла лицо руками. Ее решимость таяла. И наконец голосом, прерывающимся от стыда, она рассказала Саманте все.

Александра, наполовину проснувшись, ворочалась в холодной, неуютной постели. Оррин был в столице штата, он готовился принимать группу иностранных инвесторов. Она собиралась поехать с ним, но тут случился этот непонятный обморок Шарлотты. Да еще и проклятый Хью Рейнкроу. Могут пойти слухи, что ее племянница отчего-то чахнет, люди станут сплетничать… А что, если ее племянница беременна? Это вполне возможно, ведь у Франни были весьма странные взгляды на воспитание детей. Ничего, через несколько часов Александра отвезет ее в Эшвилл, и там проведут полное обследование, включая и тесты на беременность. И если дело в этом, то уж она примет меры.

Александра перевернулась на другой бок и взбила подушку. Из коридора донесся слабый шум, и не успела она подняться, как дверь в ее спальню резко распахнулась, и на пороге возникли силуэты Сэмми и Шарлотты. Сэмми резко повернула выключатель. Она была в ярости. Шарлотта, которую она крепко держала за руку, выглядела испуганной.

— Когда Тим приезжал сюда две недели назад, он жестоко избил мою сестру, — объявила Сэмми. — Он накинулся на нее в вашей гардеробной, долго над ней издевался и велел никому об этом не рассказывать. Так что звоните ему в университет прямо сейчас. Пусть едет сюда. Я хочу услышать его признание, прежде чем отрежу ему яйца овечьими ножницами.

— Поверьте, это правда, — снова сказала Шарлотта. Вот уже несколько часов тянулась эта пытка, и она монотонно повторяла эти слова в ответ на очередной скептический вопрос тети Алекс. Александра в развевающемся кремовом халате вихрем носилась по комнате, на ее лице застыла маска брезгливого недоверия.

Шарлотта сидела на стуле в центре комнаты, словно подсудимая на процессе инквизиции. Разъяренная Сэмми стояла у нее за спиной, положив руки ей на плечи. Сбывались самые страшные кошмары Сэмми — она в ловушке. Надо защитить сестру, а тетка настаивает, что Шарлотта преувеличивает вину Тима или даже просто на него наговаривает.

— Я еще раз спрашиваю. — Тетя Александра, остановилась перед Шарлоттой и впилась в нее пронзительным взглядом. — Скажи, ты выдумала все это, просто чтобы привлечь к себе внимание?

— Нет, — простонала Шарлотта и закрыла лицо руками.

Сэмми загородила ее собой и сказала с плохо скрытым сарказмом:

— Вы думаете, что мама, оставляя Шарлотту под вашей опекой, хотела именно этого? Чтобы вы обвиняли Шарлотту во лжи, спасая собственный престиж?

— А как прикажешь мне реагировать на эти грязные обвинения в адрес моего сына? Ты защищаешь интересы Шарлотты, я защищаю интересы Тима. У него вспыльчивый характер, я согласна. Возможно, он и сказал что-то, оскорбившее нежные чувства Шарлотты, но это не значит, что нужно в отместку придумывать столь отвратительную историю. И я не позволю пачкать репутацию моего сына выдумками девчонки, которая не может доказать ни одного своего слова.

— Шарлотта не лжет. Она никому не хотела рассказывать об этом, даже мне.

Тетя Александра обошла Сэмми и наклонилась к Шарлотте, вся терпение и понимание.

— Я не буду тебя наказывать, обещаю. Я понимаю, как трудно тебе переживать потерю матери. Я тоже горюю по ней. Я понимаю, как легко перепутать одно с другим, ведь тебе так хочется внимания и утешения! И чтобы привлечь к себе внимание, ты выдумываешь всякие невероятные веши. — Она взяла руки Шарлотты в свои. — Скажи правду, и я постараюсь тебе помочь.

— Я сказала правду, — всхлипнула Шарлотта, вырвала свои руки и убежала. Сэмми рванулась было за ней, но Александра схватила ее за руку. Сэмми, обернувшись, гневно бросила ей в лицо:

— Я думала, что вы ее любите, надеялась, что вы желаете ей добра, хотя порой и путаете ее благо и собственное благо. Но если бы вы ее любили, вы не стали бы так ее мучить.

— Это доктор Рейнкроу внушил тебе вчера?

— Рейнкроу настолько не дают вам покоя, что вы рады уцепиться за любой предлог, чтобы обвинить их во всех своих проблемах.

— Предлог нужен тебе. Но если ты думаешь, что вам с Шарлоттой удастся оставить меня в дураках, то ты глубоко ошибаешься. Собралась уйти из моего дома с Шарлоттой под крылышком? Забудь об этом! — Тетя Александра разжала пальцы, глубоко вдохнула и отступила на шаг. — Сегодня же я полечу в Дарем, найду в университете Тима и поговорю с ним с глазу на глаз. Но предупреждаю, в этой склоке я полностью на его стороне. — Она прищурилась. Сэмми молча, с несокрушимым презрением смотрела на нее. — И когда вечером мы с ним прилетим сюда, я надеюсь получить извинения от вас обеих.

— Вы их не получите.

Тетя Александра предостерегающе подняла руку.

— Не торопись. Шарлотта нуждается в помощи. Если она не придет в чувство, мне не останется ничего другого, кроме как отослать ее туда, где ей эту помощь окажут.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду частную психиатрическую лечебницу.

«Она — воплощение зла». Эти слова миссис Большая Ветвь показались Саманте плохой мелодрамой. Больше они ей такими не казались. Последние иллюзии относительно тети Александры растаяли. Эта женщина будет бороться безжалостно даже с теми, кого она — на словах — любит, за свою полную власть над ними. «И если она так относится к нам с Шарлоттой, то, господи боже мой, она действительно погубит Джейка и всю его семью, если я обращусь к ним за помощью». Такие мысли мгновенно отрезвили Саманту.

— Хорошо, — осторожно сказала Сэмми. — Когда вы уедете, я подумаю, что можно сделать. Может быть, Шарлотта опомнится.

Казалось, тетя Александра удивилась. Она недоверчиво посмотрела в глаза Сэмми — и Сэмми не отвела взгляда.

— Схватываешь на лету. Горжусь тобой. Я в твоем возрасте тоже все отлично понимала. — Она направилась к двери, но перед тем, как войти в ванную, еще раз обернулась. — И не теряй времени на глупости: Барбара и Матильда целый день будут в доме. Кроме того, учитывая твое настроение, я, пожалуй, распоряжусь контролировать телефоны.

— Мне некому звонить. Я сама должна о себе думать.

— Молодец. И как только это недоразумение будет улажено, я возьму тебя и Шарлотту в Атланту на выходные. Потратим немножко денежек, обновим ваш гардероб.

— Подкуп. Что ж, ЭТО неплохо, — спокойно произнесла Саманта.

Тетя Александра вскинулась было, но тут же улыбнулась.

— Я же говорю — схватываешь на лету.

В доме было тихо. Матильда принесла им ленч. Он так и остался нетронутым. Сэмми сказала экономке, что они устали и хотят отдохнуть, проводила ее до лестницы и стала смотреть, как тучная Матильда спускается вниз. По вестибюлю с пачкой бумаг в руке прошла Барбара; она приостановилась, неуверенно глядя на Сэмми. Саманта вдруг поняла, что ни Барбара, ни экономка не знают, что произошло, а просто, как хорошие солдаты, не задавая вопросов, выполняют приказ.

— Мы хотим поспать, — обратилась она к Барбаре. — Будьте добры, постучите к нам, разбудите, когда вернется тетя.

— Конечно, — с видимым облегчением произнесла Барбара. — Кстати, миссис Ломакс велела мне позвонить в магазин и сказать, что вы сегодня не придете.

— Спасибо. — «И никогда не приду», — мысленно добавила она, глядя, как Барбара исчезает в дверях тетиного кабинета.

Саманта вернулась в свою спальню, и Шарлотта выскользнула из ванной ей навстречу.

— Ты уложила вещи? — спросила ее Сэмми. Шарлотта кивнула:

— Взяла все, что уместилось в папин рюкзак. Сэмми была необычайно спокойна. Она приняла решение.

— Я тоже взяла все, что уместилось. — Она вытащила из-под кровати свою матерчатую сумку, в которой обычно носила вязанье, набитую одеждой. — Возьми салфетки, заверни бутерброды и фрукты, — кивком указала она на поднос.

— Хорошо. — Шарлотта держала в руках карту, и руки у нее дрожали. — До следующего города несколько миль, причем через горы. Думаешь, мы дойдем?

— Да. А там сядем на автобус.

Шарлотта ткнула дрожащим пальчиком в точку на карте.

— Сэмми, не лучше ли добраться до Коува — это близко — и попросить доктора Рейнкроу…

— Я никого не хочу в это впутывать. Я не собираюсь оставлять тете Алекс никакой возможности найти нас. — Сэмми подошла к сестре и сжала ее руки. — Ты веришь мне? Это будет действительно трудно, но возможно. И мы уедем так далеко, что никто и никогда не найдет нас. — «Даже Джейк», — подумала она, но эта мысль не радовала. — Я буду работать. Мы проживем. Вот увидишь.

Шарлотта гордо выпрямилась.

— Я пойду с тобой куда угодно. — Чуть помолчав, она сказала: — Но у нас так мало денег. Всего пятьдесят баксов на двоих.

Сэмми повернулась к двери.

— Этим я займусь прямо сейчас. Спрячь все и укрой одеялами подушки, словно мы спим — вдруг кто-то зайдет проверить. Я сейчас вернусь. А потом, сестренка, мы вылезем из окна, спустимся по кустам жасмина, как эльфы, и только нас и видели. — И она осторожно повернула дверную ручку.

— Куда ты? — беспокойно прошептала Шарлотта.

— Украду что-нибудь из драгоценностей тети Алекс, — ответила Сэмми, выскальзывая из комнаты.

Шарлотта только вздохнула. Сэмми прокралась в спальню тети Александры, прошла в гардеробную и стала раскрывать шкатулочки и коробочки, пока не нашла, что хотела. Зажав золотое ожерелье с подвеской в кулаке, она не чувствовала никакой вины. Эта дурацкая побрякушка послужила для Тима предлогом, чтобы унизить Шарлотту. Тетя Александра явно любит ее больше остальных, значит, продать ее, чтобы осуществить побег, будет замечательным прощальным жестом.

На мгновение ее охватила грусть. Она ведь и с Джейком уже попрощалась, словно предчувствовала все это.

В конусе света высокого фонаря у открытых ворот Хайвью кружевом вился снег с дождем, ледяной коркой оседая на двух «Круизерах» департамента шерифа, припаркованных у входа. Снег тут же густо присыпал широкополую шляпу Джейка, как только он выглянул в открытое окно машины. Смутное волнение и желание попасть поскорее домой превратились в необходимость при виде этих двух машин.

Дверца одной из них приоткрылась, выглянул помощник шерифа.

— Что здесь случилось? — спросил Джейк.

— Где тебя черти носят, следопыт? Шериф весь вечер тебя ищет.

— Дорога скользкая. А я только что из Джорджии, проехал с севера через весь штат. — Джейк посмотрел на дом, все окна которого были освещены. То и дело подъезжали машины. «Что-то случилось с Самантой», — подумал он, и колени его ослабли. — А здесь что происходит?

— Похоже, племянницы миссис Ломакс подались в бега.

— Когда?

— Точно неизвестно. В последний раз их видели во время ленча. Младшая заболела, не пошла в школу, старшая должна была за ней ухаживать. Около пяти секретарша миссис Ломакс заходит к ним, а их нет. Похоже, они специально готовились. Взяли с собой одежду. Окно с той стороны было открыто. Должно быть, спустились по плющу. Шериф поставил на ноги всех, кого нашел, но погода уж больно мерзкая.

Джейк обеими руками вцепился в дверцу машины. Саманта не так глупа, чтобы пускаться в путь в такую погоду. Если только ее не довели до того, что ей это было уже неважно. Что с ней сделали?

— И где ищете?

— Мы решили, что они поймали попутку. Никто не видел, чтобы они куда-то шли. Да и в такую погоду далеко не уйдешь. — Он взял радиопередатчик. — Лемме сказал шерифу…

Джейк резко повернулся и побежал к машине, где Бо, сидя на переднем сиденье, нетерпеливо прижимал нос к стеклу, прыгнул за руль и выжал акселератор. До него донеслись слова помощника шерифа:

— Тебе нужны их вещи, чтобы дать Бо понюхать? Он не ответил.

Джейк остановил машину у террасы своего дома, и Элли выскочила ему навстречу, заслоняя глаза от снега. «Она приехала домой на выходные», — вспомнил он, и мысли его тут же вернулись к Саманте.

— Мы все знаем, — сказала Элли, не успевая за ним. — Шериф звонил. Подожди!

— Мне нужно взять ее одеяло, — он распахнул дверь, — чтобы понять, чувствую я ее или нет. Элли наконец настигла его и схватила за руку.

— У меня есть вещь получше. — Она разжала ладонь, на которой лежал рубин, его давний подарок Саманте. — Вчера она отдала его папе, — хрипло продолжала Элли. — Ее сестра потеряла сознание в городе, рядом с его офисом. Его вызвали. — Элли снова сжала в руке рубин. — Я не могу понять, куда они пошли, но я чувствую, что, когда она отдавала его папе, она еще никуда не собиралась. Что-то случилось уже после этого. Что-то такое, что насмерть напугало ее.

Джейк обеими руками взял камень и закрыл глаза. И вздрогнул.

— Они не поймали попутку. Они не в помещении. Им холодно. Они заблудились. Она… автобусная остановка у перевала Стесоу.

— Боже мой, это же в десяти милях отсюда. И они все время шли не по дороге — там бы их непременно кто-нибудь увидел. — Элли мрачно спросила: — Ты думаешь, они решили горами пройти к Стесоу?

Он положил рубин в карман куртки и побежал назад к машине. Выключив зажигание, он открыл багажник и вытащил рюкзак и сильный фонарь.

— Иди домой, — сказал он Элли. — Объясни родителям, куда я пошел. Если позвонит шериф, то ты меня не видела.

— Подожди! Я позвоню маме с папой и пойду с тобой!

— Не могу. Каждая минута дорога, они могут замерзнуть.

И он помчался к опушке леса и через несколько шагов растворился в темноте. Бо неровными скачками погнался за хозяином.

— Мы не заблудились, — успокаивая Шарлотту, повторила Сэмми. — Мы просто немного сбились с пути.

Прижавшись друг к другу, они сидели в тесной, темной, холодной пещере. Шарлотта с трудом подняла голову, серебряные сережки качнулись в ушках, короткие светлые растрепанные волосы намокли от растаявшего снега.

— Все нормально, Сэмми. Все равно, лучше заблудиться и замерзнуть здесь, чем снова возвратиться туда.

— Мы не заблудились. Надо только подождать, когда кончится снег, и идти дальше на север, пока не доберемся до дороги к Стесоу, а там — остановка автобуса.

— Вот эти большие круглые штуки впереди — это горы?

— Нет, не горы — они никак не называются и не обозначены на карте.

— Сэмми, но ведь это не значит, что их там нет. Просто мы не можем туда идти, потому что кто-то стер их с карты.

Сэмми жалобно смотрела в снежную мглу. До темноты все было хорошо, они шли быстро и не сбивались с курса. Но скромные топографические значки и линии на карте были так не похожи на реальность. Между ними и дорогой на Стесоу лежали неожиданно крутые подъемы и спуски, поросшие таким густым и высоким лесом, что слабый свет зимнего закатного солнца едва пробивался сквозь ветки. И когда солнце зашло, они заплутали и окончательно выбились из сил. Они шли все медленнее и медленнее, почти не разговаривая друг с другом. Сэмми не хотела показывать, как ей страшно, а Шарлотта боялась спросить, не заблудились ли они.

И когда Шарлотта нашла эту крошечную пешеру, они забились в нее. Они съели все, что было; осталась только пачка жевательной резинки, которую Сэмми откопала на самом дне своей сумочки. Разломив ее дрожащей от холода рукой, Саманта протянула половину сестре.

— Bon appetit, — улыбнулась Шарлотта, изо всех сил сдерживая слезы.

Сэмми закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Ведь если все детали как следует продуманы, планы должны осуществляться. Откинув с лица мокрую от снега прядь, она поглубже натянула вязаную шапочку и разгладила свое белое пальто. Даже замерзая, лучше выглядеть прилично.

Они дрожали, прижавшись друг к другу. Сэмми посмотрела на свои промокшие ноги, мокрый от снега подол длинной шерстяной юбки и грязные кроссовки. Ноги окоченели, и пальцев она уже не чувствовала, Шарлотта оделась более подходяще. Стеганая куртка, армейские штаны и тупоносые кожаные ботинки на толстой подошве куда надежнее защищали ее от холода и влаги. Они решили бежать слишком внезапно. И у Саманты было особенно мало времени на себя. Пандора слишком маленький городок, чтобы уехать на попутке. Чужие туда практически не заезжают, а свои все знают друг друга — остаться незамеченными невозможно. Из города выходит только три дороги, и все три патрулируются помощниками шерифа, что само по себе достаточно глупо для маленького шикарного курортного городка, со всех сторон окруженного высокими горами.

— Интересно, что бы сейчас сделала мама? — спросила Шарлотта, вытирая лицо рукавом своей куртки.

— Вернулась бы в город и засела за астрологические карты. А потом стала бы ждать, когда Юпитер запрыгнет на Венеру, или еще что-нибудь в этом роде.

Шарлотта обиделась. Сэмми погладила ее по голове.

— Должно быть, нас давно уже ищут, — сказала вдруг Шарлотта. — Господи, что с нами сделают, если поймают? Тебя они не тронут, а мне всего пятнадцать лет. Меня могут загнать в какую-нибудь специальную школу, которая на самом деле колония для несовершеннолетних преступников, могут…

— Нас не найдут. И нас никто не разлучит. А кроме того преступник не ты, а я. Я заставила тебя бежать со мной.

Сэмми вспомнила об ожерелье тети Александры, которое она, уходя, сунула в глубокий карман юбки, раньше она никогда не позволяла себе опускаться до такого как бы ни била ее жизнь. Теперь она стала воровкой.

И никакого раскаяния не чувствует.

Тонка черта между божьим даром и проклятием, и всю свою жизнь Джейк балансировал как на натянутом канате, стараясь удержаться на этой черте. Без страховки, без права на неверный шаг, без отдыха. Он мог лишь идти вперед, один, к недостижимой цели, отбрасывая все, что толкало его в ту или другую сторону. Только одиночество помогало ему сохранять равновесие. Саманта не знала всего этого, но она словно бы одновременно тянула его в обе стороны.

Он остановился перед самым обрывом, по колено в снегу, определить, куда эта безумица могла направиться; он-то знал эти древние горы, поросшие лесом, как свои пять пальцев — со всеми их тайными пещерами, взмывающими ввысь вершинами и узкими ущельями.

Многие поколения его предков — и белых, и индейцев — скитались по этим диким местам. Коув — это было единственное святое для него место. И он чувствовал, что Саманта вольно или невольно, но пришла сюда.

Но где же она? И почему не в его доме? Она же знает, что он придумает, как ей помочь, чего бы это ему ни стоило.

Она же не зря вернула рубин, не хочет его впутывать и сама пытается спасти сестру от Александры.

Он вынул из кармана старый камень и потер его между замерзшими ладонями. Скажи, скажи, где она?!

Она была совсем рядом. Джейк закрыл глаза. Пещеры. Этот образ был явным и определенным. Его дар не оставил его.

Его молитвы были услышаны.

Шарлотта вздрогнула:

— Я слышу шаги!

Сэмми, которая впала в подобие летаргии, тоже подняла голову.

— Тихо, — прошептала она. — Может быть, это звери. Медведь. — Она сунула руку в карман пальто и сжала в непослушных от холода пальцах свое единственное оружие — пилочку для ногтей.

Вооружившись таким оружием, она стала на колени у входа в пещеру, закрывая собой Шарлотту. Она не сдастся без борьбы.

Сэмми старалась разглядеть, что там за густой завесой снега. Теперь и она услышала звук шагов — медленных, размеренных, и скоро у входа в пещеру показались длинные ноги в вылинявших джинсах, заправленных в тяжелые горные ботинки, а на уровне ее глаз возникла огромная слюнявая морда Бо. Сэмми, сгорбившись, забилась поглубже в пещеру.

Джейк присел на корточки, загородив вход, и осветил мокрые стены мощным лучом своего фонаря.

Сэмми угрюмо смотрела на него, стуча зубами от холода. Широкополая шляпа придавала Джейку благородный, несколько старомодный вид. Лицо его было непроницаемо, он застыл как изваяние — словно даже сердце не билось.

Джейк смотрел на нее, ничем не выдавая своего удивления и восхищения. Казалось, Саманта дрожит от холода и совершенно изнемогла от усталости, но в то же время ее поникшая фигура полна какого-то праведного гнева. Она была прекрасна.

— Ты же знаешь, я везде тебя найду, — сказал он сердито, — ради бога, неужели это лучше, чем просто прийти ко мне?

— Да. — Она уронила руки на колени. — Не спрашивай ни о чем, — умоляюще произнесла Сэмми.

Шарлотта, запуганная и опозоренная, взяла с нее страшную клятву никому не рассказывать о причине их бегства. Хоть это Сэмми могла для нее сделать.

— Мы уезжаем из города. — Ее слова прозвучали с абсурдным спокойствием, словно она сообщила, что намерена посетить вечеринку. — Если ты покажешь, как нам выйти к дороге на Стесоу, утром мы сядем на автобус.

Он посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— К утру вы превратитесь в две глыбы льда, и если ты думаешь, что я вас здесь оставлю или позволю вам пуститься в этот безумный путь, то, значит, мозги у тебя уже заледенели.

Она и не ожидала другого ответа. Ей так хотелось обхватить его лицо ладонями и поцеловать. Но это эгоистическое желание следовало подавить. Это может внушить ему бесплодную надежду. Сэмми не могла себе этого позволить.

— Мы не вернемся с тобой в город, и ты не можешь ехать с нами, — сказала она.

Он смотрел пронзительно, не мигая, словно собираясь съесть их живьем.

— Нервы у тебя, как у твоей тетушки.

Сэмми вдруг подумала, что от судьбы не уйдешь, — и испугалась.

— Я прошу тебя лишь об одном, — сказала она голосом куда более твердым, чем ее убежденность в том, что она говорила, — забудь, что ты нашел нас.

Он снова протянул руку, и на сей раз ее рука сама собой оказалась в его ладони. Ее негнущиеся пальцы беспомощно дернулись, и пилочка беззвучно упала в снег.

Джейк не знал, что и сказать. На него обрушилось слишком много чувств — ее чувств. Гнев, страх, любовь. Она была полна решимости не показывать их, но очень скоро он перестал отличать ее чувства от собственных.

— Ты это сделала из-за Шарлотты, — сказал он. — Кто-то ее обидел, и без Александры не обошлось. Но ведь мы вместе — мы можем бороться. Мы не должны уступать. Вылезайте из этой норы, пойдемте со мной.

Сэмми смотрела на него, закусив губу, чтобы зубы не выстукивали дробь, как кастаньеты.

— Мы не можем вернуться и не можем остаться поблизости. Она нас обязательно найдет. Шарлотту она заберет на Хайвью, а я…

Он сжал ее пальцы.

— Ты ни в чем не виновата. Вы достаточно пробыли у нее в рабстве. Так что она сделала Шарлотте?

«Не пытайся угадать. Тебе всегда это удавалось, но сейчас не надо», — так думала Саманта, попытаясь отнять руку, и, к ее удивлению, ей это удалось. Он отпустил ее, хотя желание снова коснуться Сэмми жгло его как огнем. Еще секунда — и он бы прочел все ее мысли. Но он боялся сказать ей, что действительно умеет это. Боялся, что она сочтет его чудом природы, подобно двухголовым младенцам, или, еще того хуже, назовет шарлатаном. Он ведь знал, как Сэмми относится к подобным вещам. Этой тайны он не откроет ей никогда

— Выходите из пещеры, — приказал он. — У вас нет выбора. Я отведу вас в Коув,это недалеко. Может быть, вы, сами того не зная, хотели, чтобы я вас нашел вот я и нашел. Теперь бyдeм думать вместе, чего вы хотите.

Саманта сгорбилась, совно гора всей своей тяжестью опустилась ей на плечи, проглотила комок в горле, и в ее глазах блеснули слезы.

— Если ты вернешь нас назад, у нас не останется никакой надежды.

— Я не сделаю ничего плохого ни тебе ни Шарлотте, — неожиданно ласково сказал Джейк. — Поверь. Мы просто обсудим, что делать дальше. Но сейчас я тебя не отпущу. Больше не отпущу

Слезы потекли по щекам, она подняла на него пустые печальные глаза.

— Тогда она уничтожит и тебя тоже.

— Нет, — резко выдохнул он. Он понял, что единственно правильная тактика сейчас — это отдавать прямые команды. — Вылезайте. Или я вытащу вас сам.

Она оглянулась на Шарлотту.

— Прости. Он как горы — я не могу с ним справиться. Я тебя подвела.

Шарлотта покачала головой:

— Нет. Ты меня никогда не подводила.

Джейк молча смотрел, как они выползают из пещеры и поднимаются на ноги. Он хотел им помочь, но обе сердито отпрянули. Саманта, закинув голову, посмотрела на него — в свете фонаря дрожали снежинки на ее ресницах, а рот был трагически сжат. В своем теплом пальто и длинной юбке она походила на Анни Холл, а Шарлотта рядом с ней была как юный десантник. Колоритная парочка.

Пещера, в которой они нашли приют, служила когда-то убежищем далеким предкам Джейка. В то время войска переселенцев окружили индейцев. Здесь они мерзли и голодали, и Джейк сейчас чувствовал присутствие духов этих мест, отчего ему было еще тяжелее. Он напомнил себе, что многие выжили, обустроились и стали процветать. Благодаря помощи пионера Вандервеера удалось сохранить Коув. Рейнкроу и Вандервееры. Как давно сплетаются судьбы этих двух семей! И вот теперь Саманта нашла убежище в этой пещере.

— Сэмми, не будем возвращаться! — вдруг заплакала Шарлотта, не выдержав нервного напряжения. — Бежим! Бежим же!

— Даже и не думай, — буркнул Джейк. — Выловлю, как кроликов.

Саманта обняла сестру.

— Выловит и освежует, — сказала она, гладя Шарлотту по голове и печально глядя на Джейка.

— Мы что-нибудь придумаем, — твердо пообещал он. — Я не уступлю.

— А я и не уступаю, — сказала она. — Просто я здесь единственный человек с ясной головой. Единственный человек, который точно знает, что чудес на свете нет. — Боль, звучащая в ее голосе, сплелась с его болью и с пугающим пониманием того, что он не просто так нашел Саманту. Это некий знак свыше, и найти ее было так же необходимо, как, к примеру, дышать. — Почему ты меня не слушаешь? — почти простонала она. — Зачем ты веришь в чудеса?

— Ничего не могу с собой поделать, — отвернувшись, сказал он. Сказал чистую правду. Эту веру еще в глубоком детстве внушила ему бабушка Рейнкроу, и сейчас она к нему вернулась. Ничего плохого не случится. Джейк сжал кулаки.

Я не отдам ее той, у которой пустая душа.

Глава 17

«Не рассказывай, пожалуйста, не рассказывай». Всякий раз, глядя на сестру, Сэмми читала в ее глазах эту безмолвную мольбу. Это было мучительно, Сэмми и Шарлотта, завернутые в одеяла, сидели у камина в гостиной Рейнкроу, но живительное тепло не действовало на скованные холодом и шоком мышцы Сэмми. Мама Джейка суетилась вокруг них с полотенцами — мокрые волосы надо высушить; отец Джейка с суровым и озадаченным лицом стоял у окна. Элли устроилась на стуле у камина, изучая их спокойным взглядом зеленых глаз. Сам Джейк, оставляя на ковре мокрые следы своих ботинок, метался по гостиной как загнанный тигр. Каждый раз, проходя мимо Сэмми, он норовил коснуться ее плеча или руки, и этот жест участия вызывал в ее душе столько чувств, что сердце почти не выдерживало.

Судьба неотвратимо привела их с Шарлоттой сюда, в эту семью. Каждый в этой семье выполнял свою высокую миссию — мать, врач, будущий врач и Джейк, чье земное предназначение — находить заблудшие души, хотят они этого или нет. Четыре человека, от которых веяло врожденной добротой. Четыре человека, давно и осознанно презиравшие тетю Александру. И если они узнают правду, они будут бороться за Шарлотту.

Но что смогут сделать Рейнкроу? Они не знают тетю Александру так, как успела узнать ее Сэмми. Может быть, она даже сумасшедшая. И нельзя ставить их под удар.

— Пожалуйста, просто подвезите нас к автобусной остановке у перевала Стесоу, — снова повторила Сэмми. — Никто не должен знать, что мы здесь были. Помогите нам добраться туда, пока еще не слишком поздно.

— Я уже сказал тебе, это не решает проблемы, — резко оборвал ее Джейк и посмотрел так, словно извинялся за резкость тона, но был при этом совершенно непреклонен.

Сэмми изо всех сил старалась держать себя в руках.

— Тогда все кончится тем, что мы с Шарлоттой снова окажемся в Хайвью, и тогда уж точно никто не сможет ничего поделать. — Шарлотта издала слабый стон, и Сэмми поспешила успокаивающе обнять ее. — Когда мы убежим в следующий раз, я учту все свои ошибки, — тихо добавила она.

Джейк вздрогнул.

Миссис Рейнкроу выронила полотенца из рук.

— Мне не нужно объяснять, что вы перенесли в доме у Александры. — Сара печально посмотрела на Джейка, потом снова на Сэмми. — Но все же, чтобы вы решились на такое, должно было произойти нечто совершенно ужасное. Доверьтесь нам, расскажите, что заставило вас бежать?

Не успела Сэмми открыть рта, как Шарлотта выпалила:

— Тетя Алекс… она сказала, что я должна дать зарасти своим вторым дырочкам, — Шарлотта энергично закивала, словно этот странный предлог можно счесть достаточным основанием для побега из дома в снежную бурю. У Сэмми упало сердце.

— Каким вторым дырочкам? — изумленно спросила Элли, дугой выгибая черную бровь. — Что-то не припоминаю, чтобы мы проходили по анатомии какие-то дополнительные дырочки.

— В ушах, для сережек. — Шарлотта, красная как рак, показала на две пары дешевых серебряных сережек, висевших у нее в ушах. — Она сказала, что много серег — это безвкусица. А мама так не считала, мама говорила, что у меня свой стиль.

— Шарлотта, — предостерегающе шепнула Сэмми. Доктор Рейнкроу откашлялся.

— Ну да, ну да. Только видишь ли, я определенно сомневаюсь, что Сэмми устроила этот побег ради того, чтобы сохранить твой стиль.

Шарлотта уставилась в пол и прикусила губу. Сэмми обняла ее покрепче.

— Какая разница, почему мы бежали, — резко заявила Саманта и посмотрела на Джейка. Он наконец остановился посреди комнаты, с болью глядя на нее. — Может быть, у меня просто сдали нервы, — теперь она обращалась исключительно к Джейку. — Может быть, я испугалась, что тете Александре удастся сломать меня и я стану совсем как она. Ты бы возненавидел меня тогда. — Джейк задумчиво покачал головой. Она отвела глаза. — И я выбрала такой способ — трусливо сбежать. Хотя меня воспитывали по-другому. Ведь папа погиб, когда ловил сбежавшего труса.

— Нет, не сходится, — покачал головой Джейк. — Как бы тебе ни было плохо, ты бы не сбежала, ты бы стала бороться. Я точно знаю, что вы сбежали из-за Шарлотты. Но почему?

— Да перестаньте же обо мне говорить, словно я недоделанный омлет! — закричала Шарлотта и затравленно посмотрела на сестру. — Да, во всем виновата я. Я подтвержу все, чего она требует. Но ты не можешь вернуться, ты ее ограбила, Сэмми.

Все, кроме Джейка, потрясенно уставились на Саманту. Миссис Рейнкроу просто застыла в столбняке.

— Что?! — Она требовательно посмотрела на Джейка. — Ты знал об этом?

— Нет, — вмешалась Сэмми.

— Да, — ответил он. Сэмми едва не упала. — Я знаю. Она взяла что-то из драгоценностей Александры, чтобы продать. Деньги на жизнь взять у вора не значит украсть.

— Согласна, — угрюмо сказала Элли.

Сэмми вытащила из кармана ожерелье с подвеской.

— Не думаю, что Александра отнесется к этому так же, как вы.

— Можно? — Миссис Рейнкроу протянула руку к ожерелью.

— Не трогай! — хором вскричали Элли и Джейк. Мать испуганно посмотрела на них, а они — друг на друга. Возникшую было неловкость отчасти объяснил Джейк.

— Все, принадлежавшее Александре, приносит несчастье, — чуть нахмурившись, сказал он и этим спас положение.

— В том числе и мы с Шарлоттой, — неожиданно добавила Сэмми.

Миссис Рейнкроу брезгливо взяла ожерелье.

— Побрякушка, достойная шлюхи, — поморщилась она. Все замолчали. Она бросила ожерелье на пол и вытерла ладони о джинсы. — Мы закопаем его во дворе, Александра, может быть, и знает, что вы его взяли, но доказать ничего не сможет.

Вдруг Элли подошла к Шарлотте и обеими руками взяла ее руку. Взгляд у нее сделался отрешенно-сосредоточенным. Шарлотта, словно загипнотизированная, не отрываясь, смотрела ей в глаза. Элли ладонью провела по правой руке Шарлотты, как бы вслушиваясь во что-то, глаза ее сузились, рот презрительно искривился. У Сэмми мурашки побежали по спине; она вспомнила, что говорил доктор Рейнкроу о необычайной интуиции своей дочери. Она стала вырывать руку Шарлотты из ладоней Элли.

— Ушибы, — сказала Элли. — Руки у тебя — то есть эта рука — до сих пор болит. И плечо тоже.

Шарлотта испуганно всхлипнула и отпрянула от нее.

— Я споткнулась о ковер и упала.

— Боюсь, что кто-то сбил тебя с ног. — Элли проницательно посмотрела на Шарлотту; та задрожала. Сэмми, не дыша, выжидала. Она очень хотела, чтобы сестра все рассказала, но ни за что не стала бы принуждать ее. Шарлотта в отчаянии повернулась к ней.

— Сэмми, что мне делать? — Голос ее дрожал. — Ты хочешь, чтобы я рассказала?

— Я тебе обещала молчать, — ответила Сэмми. — Решай сама.

— Я думаю, — сказала Элли, — ты кого-то боишься. Александры? Возможно, но она обычно добивается своего без драки. Оррина? Нет, он полагается на обаяние. А вот Тим… — Глаза ее блеснули. — Тим однажды чуть не вывихнул мне руку.

Это признание каким-то образом сломало защитную броню Шарлотты. Она робко взглянула на Сэмми.

— Расскажи ты, мне противно даже думать об этом. — Она сжалась и закрыла лицо руками.

С сердцем, колотящимся где-то у горла, Сэмми, ни на кого не глядя, коротко рассказала, что сделал Тим и как отреагировала на это Александра, когда узнала. Закончив, она посмотрела на Джейка, глазами прося у него прощения. Его лицо выражало гнев и печаль, как, впрочем, и остальные лица. Даже доктор Рейнкроу посуровел.

— Здесь есть основание для вмешательства закона, — сказал он. — Жестокое обращение с детьми.

Сара Рейнкроу, казалось, от возмущения потеряла дар речи.

— Мы обратимся к адвокату, — наконец вымолвила она после долгой паузы.

— Мне не нужен адвокат, — мрачно произнес Джейк. — Мне нужен Тим.

Сэмми вскочила с места и подбежала к нему.

— Вот! Именно этого я и боялась. Ну как вы не понимаете! — Вцепившись в рубашку Джейка, она оглянулась и обвела глазами всех остальных. — Я снова и снова перебирала варианты. Обратиться к властям? Так социальные службы вряд ли захотят обижать вице-губернатора и откажутся верить Шарлотте. А то еще чище — поверят и заберут ее в приют, или как там называются такие учреждения для подростков?

— Выходи за меня замуж, — сказал Джейк. — А Шарлотту мы удочерим.

Она с благодарностью нежно погладила пальцами ткань его рубашки, но печально сказала;

— Ничего не получится.

— Значит, мы скроемся и увезем с собой Шарлотту. — Изумленный вздох Сэмми слился с возгласами удивления всех остальных. — Я умею находить людей, сумею сделать и так, чтобы нас не нашли.

Слезы потекли по лицу Сэмми.

— Я не позволю тебе этого. Я не хочу, чтобы тебя обвинили в похищении. Потому что если нас поймают, тетя Александра выдвинет именно это обвинение.

Он взял ее за плечи.

— Нас никогда не поймают. Ты же не хочешь, чтобы Шарлотта возвращалась к Александре, и сейчас нет ничего важнее этого.

— А ты? Разве твоя судьба мне безразлична?

— Тогда выходи за меня замуж. Потому что потерять тебя — это единственное, чего я боюсь.

Саманта оказалась перед трудным выбором: безопасность Шарлотты — или безопасность Джейка. Верность Шарлотте — или верность Джейку. На ее лице отражалась мучительная внутренняя борьба, и Джейк, притянув Сэмми к себе, бережно заключил ее в объятия.

Вдруг к ним подбежапа плачущая Шарлотта. Сэмми потянулась к ней, но Шарлотта отскочила на шаг, безумными глазами глядя на всех.

— Меня тошнит. Где здесь ванная?

— По коридору налево, — сказала миссис Рейнкроу, хватаясь за голову.

— Пойдем, — сказала Саманта, высвобождаясь из объятий Джейка.

Прижимая руку ко рту, Шарлотта отчаянно замотала головой.

— Хоть одну вещь я могу сделать сама? — И она стремглав выбежала из комнаты.

Сэмми посмотрела, как она исчезла в ванной, захлопнув за собой дверь, и на нетвердых ногах вернулась к Джейку. Его присутствие, его объятия, его готовность пожертвовать ради нее всем кружили ей голову, жгли как огнем.

Незаконченный спор заставил помрачнеть лица родителей Джейка; Элли казалась спокойнее, хотя и не радостнее.

— Отговорите его, — сказала Сэмми. — Если бы я не любила его с детства, я сейчас думала бы только о себе и сестре. Но я люблю его, и я не хочу, чтобы сбылось пророчество миссис Большая Ветвь. Я не хочу разрушать вашу семью.

Пальцы Джейка на ее плече чуть сжались, — Клара к тебе приходила?

— Да. И сказала, что я принесу тебе несчастье. Сначала я не хотела верить ей, но потом поняла, что это правда. — Она посмотрела ему в лицо. — Мне достаточно того, что ты хотел поехать с нами. Я никогда этого не забуду.

— Послушай меня. Я никому не позволю вернуть тебя к Александре, и убежать от меня я тоже тебе не позволю. Я всегда тебя находил и всегда найду. Прости, но нас с тобой не разлучить, что бы ни говорила Клара.

Она издала нечленораздельный гортанный звук, в котором были гнев, и любовь, и внутренняя борьба.

Джейк снова притянул ее к себе и крепко обнял. Она закрыла глаза, стараясь что-нибудь придумать.

— Вам понадобятся деньги, — сказал доктор Рейнкроу.

Открыв рот от удивления, Сэмми посмотрела на него. Но он смотрел на миссис Рейнкроу, которая терла глаза тыльной стороной руки и, соглашаясь, кивала. Элли спокойно предложила:

— Давайте я сейчас съезжу в город и сниму деньги со своего счета. Сегодня я привезу пару сотен долларов, а в понедельник закрою счет в банке в Дареме. Если вы с мамой возьмете из городского банка слишком крупную сумму, пойдут разговоры. — Она повернулась к Джейку. — Позвони мне через несколько дней, и я вышлю тебе деньги.

Сэмми онемела. Его семья настолько любит его, что согласна принимать участие во всем этом, рискуя тем, что тетя Александра сотрет их с лица земли, если узнает.

— Нет, — еле слышно сказала она. — Пожалуйста, не надо…

— Я все устроила, — раздался вдруг голос Шарлотты. Никто не заметил, как она вернулась. Ее жалобное заплаканное личико светилось непонятной гордостью. Она обратилась к Джейку: — Я не представляла себе, насколько ты любишь мою сестру, а она тебя. Я не стану мешать вашему счастью. Ведь тетя Александра тебя убьет, и что тогда будет с Сэмми?

— Что ты сделала?! — едва дыша, спросила Саманта.

— Я соврала насчет ванны. В холле на столе стоит телефон, Сэмми. Я позвонила в департамент шерифа и сказала, где мы.

Джейку стало плохо. Ни разу еще на его памяти Александра не переступала порога дома Рейнкроу. Вмешательство Шарлотты, пусть и с самыми лучшими намерениями, не оставило им другого оружия, кроме слов, а в этой области он был не силен. Он все решил для себя просто — Сэмми и ее сестру выведут из этого дома только через его труп.

Он подошел к Сэмми, которая стояла, обнимая Шарлотту. Другой рукой Саманта обняла его за талию, и он почувствовал ее страх — она боялась, что он сразу сделает именно то, что он намеревался сделать.

Мама сунула золотое ожерелье в ящик столика у дивана, на котором стояла лампа. Джейк внезапно ощутил странное беспокойство Элли. Взгляд ее постоянно возвращался к столику, она положила на него руку. «Она чувствует что-то, — вдруг понял он, — что-то такое, чего я почувствовать не могу». Для всех остальных это был обычный жест, но он узнал этот ее сосредоточенный, углубленный взгляд — она вслушивалась, она искала ответ на какой-то вопрос.

— Разговор буду вести я, — еще раз предупредил отец, когда мама с неохотой пошла открывать дверь шерифу.

Александра и Сара холодно посмотрели друг на друга, и Александра, бледная, в роскошной длинной шубе, запорошенной снегом, вошла в гостиную.

— Воссоединение семейства, как это мило, — с кислой миной сказала она. — Как мило с вашей стороны пригласить и меня.

— Ты не принадлежишь к этому семейству и никогда не принадлежала, — заявила Сара тоном, не допускающим возражений.

— Пусть так. — Внимание Александры тут же переключилось на Сэмми и Шарлотту. — Мне не нужны ваши объяснения, — сказала она. — Я не могу себе простить, что недооценила то, как тяжело вы переживаете потерю матери. Я должна была понять, что мои попытки занять ее место — сколь бы искренни они ни были — невыносимы для вас. — Она повернулась к шерифу. — Видите ли, девочки, наверное, думают, что я велела вам доставить их ко мне. Но это дело семейное, это касается только меня и моих племянниц; мы просто немножко поговорим, а потом я сама отвезу их домой, в своей машине. Вы можете идти.

Шерифу явно полегчало. Покрутив широкополую шляпу в руках, он с благодарностью кивнул.

— Я думаю, миссис Ломакс, это не тот случай, где требуется вмешательство закона, — спокойно сказал он. — Я только лишь…

— Это тот самый случай, когда требуется именно вмешательство закона, — спокойно сказал Хью Рейнкроу. — Потому что здесь присутствует несовершеннолетняя, подвергшаяся в доме миссис Ломакс сексуальным домогательствам.

Шериф вытаращил глаза. Александра застыла и вцепилась в воротник своей шубы, испепеляя взглядом Шарлотту, которая хотя и дрожала крупной дрожью, но глаз не отводила. Александра вновь повернулась к шерифу.

— Уверяю вас, это все пустяки. Я уже слышала эту историю, и я убеждена, что это неправда. Я нашла психиатра, который занимается такого рода эмоциональными проблемами.

— Я кое-что уточню, — перебила ее Сэмми. — Вы угрожали мне упечь Шарлотту в психиатрическую больницу, если она не откажется от своих слов.

Шериф поежился, он явно чувствовал себя не лучшим образом.

— Миссис Ломакс, это уже серьезно, — немного виновато произнес он. — Теперь я никак не могу уйти и сделать вид, что ничего не слышал.

— Да? Вы не способны понять, что это всего лишь фантазии ребенка, который немножко не в себе? Заметьте, я пытаюсь спасти вас от необходимости публичных извинений перед вице-губернатором.

Шериф заколебался, и беспокойно посмотрел на отца.

— Вы ее осматривали? У нее есть синяки или что-то в этом роде?

— Пока не успел, — согласился отец. — Но беседа с ней убедила меня в том, что она говорит правду.

— Это случилось почти три недели назад, — сказала Саманта с горечью. — Синяки уже сошли. Но вся ее грудь была один сплошной синяк.

Джейк заскрипел зубами — ему было жаль Сэмми, которой пришлось говорить о таких вещах, жаль Шарлотту, которую подвергали новому унижению. Сара решительно подошла к Шарлотте и обняла ее.

— Больше эту девочку никто не посмеет обидеть, — сказала она.

— Вы видели синяки? — спросил шериф у Сэмми.

—Да.

— Это ложь, — перебила ее Александра, глядя на Саманту так, словно та страшно ее разочаровала. — До сегодняшнего утра об этом не было никаких разговоров, а сегодня Саманта сказала, что сама только что все узнала. Ведь так?

Джейк задрожал от гнева.

— Сэмми знает, что Шарлотта не лжет. И вы знаете. Но ни за что не согласитесь признать, что Тим избил собственную двоюродную сестру.

Александра на мгновение испугалась, но глаза ее тотчас вспыхнули смертельной угрозой.

— Тим? — недоверчиво переспросил шериф. — Я думал, вы имеете в виду кого-то из прислуги. — Он покачал головой. — Не могу себе представить, что Тим обидел свою двоюродную сестренку. Он взрослый человек и, видит бог, не испытывает недостатка во внимании девушек своего возраста.

Шарлотта прерывисто вздохнула:

— Я это не придумала. Я не делала ничего плохого. Я не…

— У меня нет никаких сомнений в том, что Шарлотта говорит правду, — громко сказала Сара, прозрачными от ярости глазами глядя на Александру. — Ты сделала из Тима чудовище. Ты постоянно унижала его, и теперь он стремится отыграться на любой беспомощной жертве, что попадется под руку. Будь ты проклята!

— Очень удобная точка зрения, — ответила Александра, бросая на нее презрительный взгляд и поворачиваясь к шерифу. — Я уверена, вы понимаете, что эти люди просто не могут беспристрастно относиться ни ко мне, ни к моему сыну. Им так хочется насолить мне, что они готовы сказать и сделать все, что угодно.

— Послушайте, — переминаясь с ноги на ногу и скорбно глядя на Хью, сказал шериф, — все прекрасно знают, что между миссис Ломакс и вашей семьей существует давняя вражда. И не кажется ли вам, что вы напрасно вмешиваетесь в ее дела?

Джейк презрительно фыркнул:

— Работая на вас, я спас около сотни людей. Я начал вам помогать еще в школе. Вы не однажды говорили, что зависите от меня куда больше, чем от всех остальных своих помощников. И я говорю вам: миссис Ломакс даже под страхом смерти не признает, что ее сын избил свою двоюродную сестру. Это же крах карьеры. Она будет лгать до конца.

Сэмми сжала его руку. Он чувствовал ее преданность, как теплую волну. Отец посмотрел на него то ли с упреком, то ли с гордостью.

— Ну, спасибо, — Хью вытер пот со лба. — Ты выбрал самый подходящий момент, чтобы проявить вдруг открывшийся у тебя талант говорить речи.

Шериф вздохнул:

— Джейк, глядя на ваши с Самантой нежные объятия, никак не скажешь, что ты в этом деле сторона незаинтересованная.

— Это, наконец, смешно! — решительно заявила Александра. — Я приехала сюда, чтобы забрать племянниц домой, где мы и решим, как жить дальше. Слава богу, это мое законное право. Мне надоело слушать всю эту чепуху! Я — опекун Шарлотты, и мой долг — помочь ей. Саманта, ты совершеннолетняя и можешь поступать так, как считаешь нужным, но я прошу тебя не терять головы. Не заставляй меня забирать Шарлотту, оставив тебя здесь. Это разобьет мне сердце.

Отец поднял руку, призывая к молчанию.

— Если вы прямо сейчас не позвоните в социальную службу, — сказал он, твердо глядя в глаза шерифу, — то я сам это сделаю. Я постоянно обращаюсь к ним по подобным же поводам, так что они знают, что зря я их не побеспокою. Все мои вызовы всегда оказывались обоснованными. Они, несомненно, прислушаются к моему слову.

— А сразу после этого я позвоню своему мужу, и тот, кто имел глупость серьезно отнестись к вашему звонку, пойдет искать себе другую работу, — со спокойным торжеством заметила Александра.

Лицо шерифа вспыхнуло, он отступил.

— Хью, делайте, что считаете нужным, но в данный момент миссис Ломакс имеет полное право забрать свою племянницу домой. — Комкая в руках свою шляпу, он сочувственно посмотрел на Шарлотту. — Пойдем. Собирай вещички. Никто тебя не тронет, пойдем.

Шарлотта отчаянно прижалась к Сэмми.

— Ты никуда не поедешь, — покачала головой Саманта.

Александра сверкнула глазами.

— Саманта, не усугубляй всю тяжесть произошедшего. Неужели ты хочешь, чтобы Шарлотту вез на Хайвью шериф, как какую-нибудь преступницу? Не вынуждай меня к этому. Обещаю тебе: если ты поедешь домой и убедишь ехать сестру, — я прощу вас обеих. И мы начнем все сначала.

Сэмми трясло. Джейк чувствовал, что внутри она кипит, хотя старается не показать этого.

— Ну что ж, мы поедем, — негромко сказала Сэмми. — Но только если вы сейчас, в присутствии свидетелей, признаете, что Тим действительно избил Шарлотту. И если вы поклянетесь, что не отправите ее в психушку. И заодно пообещаете, что ноги Тима не будет в вашем доме, пока мы там живем.

— Это переходит все границы, — сказала Александра. — Ты меня ограбила. Я и это готова тебе простить. — Вдруг Джейк заметил нервный тик у нее на щеке. Она протянула руку: — Отдай мое ожерелье. Сейчас, в присутствии свидетелей.

— Вы ее боитесь, — вдруг сказал Джейк, заслоняя собой Саманту и Шарлотту. — И меня вы боитесь. Я не пьян, как дядя Уильям, меня не столкнешь с лестницы.

Александра вздрогнула, схватившись рукой за горло. Она повернулась к шерифу, бледная как смерть.

— Исполняйте свои обязанности, — хрипло произнесла она. — Мне нужно мое ожерелье и Шарлотта. Надеюсь, уже сегодня вечером вы доставите мне и то, и другую. — И она шагнула к дверям.

— Подождите, — остановила ее Элли. — Вот оно. Александра резко повернулась — застывшее лицо, злые глаза. Плавными, ловкими движениями Элли наклонилась к столику и выдвинула ящичек. Полузакрыв глаза, она вытащила ожерелье за подвеску, толстая золотая цепочка свисала с ее руки. Вдруг ее глаза широко открылись — в них застыло невыразимое изумление.

— Дай мне сейчас же, — протянула руку Александра.

— Нет! — Элли перехватила ожерелье за цепочку и вдруг стала яростно его раскручивать. Подвеска, описав сверкающую дугу, с резким звуком упала на столик и раскололась.

Александра застыла, как соляной столб.

В гнездышке из тончайшей белой материи сверкал рубин «Звезда Пандоры». Элли зачарованно протянула чуть дрожащую руку и взяла его. Второго такого не было на свете. У Джейка вдруг сжалось сердце. Он, наконец, понял. Это единственная вещь, которую он не мог найти, единственная вещь, неподвластная его дару. Камень почувствовала Элли. Как тогда на кладбище. Он не мог сказать ничего, она же точно знала, что камня там нет.

«Он мой. Я умру за него», — вдруг вспомнил он слова Элли. А это действительно опасный камень. Джейк безмолвно хотел остановить сестру, но было поздно — Элли уже зажала рубин в кулаке.

— Это вы ограбили нас, — сказала она, глядя Александре в лицо, и раскрыла ладонь. Рубин рдел на ней, как капля крови. Сара шагнула вперед.

— Боже, это мой рубин!

Александра, вскинув голову, смотрела на них, из последних сил сохраняя достоинство, но губы ее дрожали. Сара гневно обратилась к ней:

— Мой брат завещал его мне, и ты поклялась, что похоронила рубин вместе с ним. Значит, ты спрятала его под золото и все эти годы носила, и выставляла напоказ, и щеголяла им! Вот все и раскрылось.

Александре нечего было сказать.

— Считай, что он к тебе вернулся, — сдавленно произнесла она.

Зажав рубин в руке, Сара наступала на Александру.

— Ты воровка, Александра! Я подам на тебя в суд, и пусть весь мир узнает, как жена вице-губернатора обманула и обокрала семью своего первого мужа. О, я предвкушаю каждую минуту этого процесса!

Александра отступила, вытянув вперед руки. Сара, подняв кулаки, опять двинулась на нее, почти в беспамятстве. Хью быстро стал между ними. Шерифа, казалось, хватил паралич. Сара, пытаясь вырваться из рук мужа, размахивала перед Александрой кулаком.

— Но мы можем сторговаться, — неожиданно спокойно и негромко сказала она, — Я буду к тебе милосерднее, чем ты была к Уильяму, и этот камень наконец-то послужит доброму делу. Давай торговаться, — повторила мама. — Я буду молчать, если ты уйдешь из моего дома и оставишь девочек в покое. И даже не мечтай вернуть Шарлотту — ни сейчас, ни потом. Скажешь всем, что ты разрешила ей жить с сестрой. Говори что хочешь, мне все равно. Но не попадайся мне на глаза, а не то пожалеешь.

Александра устояла на ногах, только шека задергалась сильнее. От нее шла невидимая волна бессильной ярости и унижения.

— Они мои, — прошипела она. — Мои племянницы. Моя плоть и кровь. И я желаю им добра. Франни это понимала.

— Вы ее убили, — сказал Джейк. — Вы так ее зажимали со всех сторон, что ей ничего другого не оставалось, как исчезнуть совсем.

Сэмми шагнула вдруг к нему, сдержанная, с высоко поднятой головой, с сухими глазами.

— Мама любила вас. Я тоже хотела вас полюбить, но мама не знала вас так, как я.

— Ты ведь такая же, как я! — крикнула Александра. — Ты честолюбивая, умная, сильная. Неужели ты позволишь этим людям превратить себя в прекраснодушное ничто?! Ты должна хотеть того же, чего и я, — власти, денег, независимости.

— Мне не кажется, что вы независимы, — устало ответила Сэмми. — Скорее — отчаянно одиноки. И я никогда не захочу быть как вы.

— Прочь из моего дома! — приказала Сара. Джейк заглянул в пустые жалкие глаза Александры.

— Вы хотите, чтобы Оррин стал сенатором, для вас это важнее всего. Вы не можете рисковать, что все это всплывет.

— Я с тобой еще разберусь. Сейчас твоя взяла, но придет время…— Ее голос прервался. — Ты не заслужила моих племянниц, — хрипло сказала она, обернувшись к Саре. — И в один прекрасный день они вернутся ко мне по своей воле.

И, резко повернувшись, она выбежала вон. Шериф, встряхнув свою шляпу, устремился за ней. Хлопнула входная дверь, и через несколько минут послышался звук отъезжающих машин.

Казалось, все в доме затаили дыхание.

Джейк снова ощутил на своей спине руку Саманты, и это прикосновение обожгло его. Кроме того, он почувствовал ее неимоверное облегчение, будто тяжелый камень наконец свалился с ее плеч. Значит, он не подвел Саманту.

Все боялись пошевелиться, застыв, как статуи в парке. Джейк делал вид, что прислушивается к тому, как удаляется шум моторов. На самом деле он вслушивался в дыхание Саманты.

— Мы вне опасности? — спросила Шарлотта. — Мы действительно можем здесь жить?

— Да, — ответил Хью, и все наконец осознали, что произошло. Вне опасности. Пустая душа Александры отлетела от их дома.

— Он все время был у нее. И она думала, что так будет всегда. — Сара положила рубин мужу на ладонь, и он, нахмурившись, стал его рассматривать.

— Я уже начал его ненавидеть, — сказал он, наконец. — Но сегодня он исполнил свое предназначение — соединять людей.

— Это особенный камень, — негромко произнесла Элли. — И он нашел дорогу к тем, кому принадлежит.

— Он твой, — сказала ей мама. Джейк вздрогнул. Он не хотел даже прикасаться к этому рубину, не хотел, чтобы к нему прикасалась Элли. Камень с некоторых пор внушал ему ужас.

— Он твой, — повторила мама и подошла к Элли. — Он должен был стать твоим в твой двадцать первый день рождения. От матери к дочери. Я на год опоздала, но теперь традиция восстановлена.

В ее глазах блеснули слезы. Элли протянула руку, и мама положила камень ей на ладонь. Джейк встретил ее взгляд и прочел в нем гордость и уверенность в себе. Она нисколько не боялась этого камня. Может быть, и правда. Если было проклятье, то оно кончилось. Они победили!

Джейк медленно повернулся к Саманте. Она смотрела на него с надеждой, которая вдруг превратилась в печаль.

— Она действительно украла рубин. Ты был прав, — прошептала она.

— Это неважно. Важно, что ты со мной. Если только… ты этого по-прежнему хочешь.

Она кивнула. Но глаза ее были полны усталости от долгих недель беспросветного горя. Он нежно дотронулся до ее щеки и понял, что ей нужно время. Время, чтобы прийти в себя. Время, чтобы поверить, что они могут быть вместе и никаких ужасных последствий это за собой не повлечет. Он достал из нагрудного кармана рубашки ее ожерелье. Ее рубин не сверкал, как «Звезда Пандоры», и ни для кого не представлял никакой ценности, кроме них двоих. Глаза Саманты наполнились горячей благодарностью. Джейк осторожно надел ей через голову тоненькую цепочку.

— Добро пожаловать домой, — сказал он.

Сара отвела Саманте с сестрой одну из верхних спален и в течение следующих нескольких снежных дней печально докладывала, что они спят вместе, не раздеваясь, в любой момент готовые бежать. Сара не одобряла желания Джейка подняться наверх и навестить Саманту — как бы ни были прекрасны его намерения, существует множество строгих правил относительно личных спален, которые она внезапно начала строго соблюдать. Она жаждала проявить умение воспитывать молодых девушек — ведь Джейк с Элли не доставили ей этого удовольствия, когда были помладше.

Все они без конца говорили о рубине и об Александре. Элли любила уходить в свою комнату с рубином в руках, а потом рассказывала Джейку, что чувствует по крайней мере дюжину их предков, которые использовали камень в медицинских целях, и что она уверена, в ее руках рубин окажется добрым талисманом.

Джейк заставил себя дотронуться до рубина, но не почувствовал ничего, и эта пустота была ему так непривычна и неприятна, что он быстро вернул камень Элли. Может быть, дело в том, что однажды он использовал рубин не во благо, и камень не простил его. Но зато рубин сохранил ему Саманту и Шарлотту, так что, может быть, он просто чего-то пока не понимает. Саманта была для него всем. Значит, камень добр к нему. Саманта неохотно выходила из дома, даже не хотела любоваться огромными сосульками, свисавшими с крыши, и инеем на ветвях деревьев, искрящимся в солнечном свете. Джейк издалека беспокойно наблюдал за ней. То ли она слишком практична, чтобы восхищаться этим, то ли не в силах выйти из своего столбняка?

— А чего ты хочешь? — сказала ему Элли. — Всего два месяца назад она потеряла мать, она прошла сквозь ад и сюда пришла с одной только сумочкой. А сказать тебе честно, мой милый социально неадаптированный братец, ты смотришь на нее так, словно постоянно хочешь схватить ее и утащить в свою берлогу. Расслабься. Она тебя любит. Просто она должна прийти в себя.

Джейк отступил. Он и Саманта были странно неловки друг с другом, он не ожидал ни от себя, ни от нее такой застенчивости. Он довольствовался тем, что можно было сидеть рядом с ней в компании ее сестры и его семьи. Сара отыскала где-то изодранное старое одеяло, и Саманта тотчас устроилась на диване с набором для шитья и этим одеялом. Она нашла себе лекарство в собственных искусных руках.

Шарлотта с вожделением заглядывала на кухню, когда Сара бралась за готовку. Заметив ее страдания, Элли шепнула маме, что Шарлотте нужно занятие. Когда Сара вручила Шарлотте поварешку, девочка просто расцвела на глазах.

Однажды утром, когда лед растаял и дороги стали безопасными, Джейк исчез до вечера и вернулся с разбитыми и распухшими пальцами правой руки. Саманта увидела его первой и, конечно, это заметила.

— Что это ты делал? — спросила она и впервые с того вечера, как оказалась здесь, взяла его за руку.

— Съездил в Дарем, нашел Тима. Ударил его только один раз, но, кажется, сломал ему челюсть. И предупредил, что убью, если тронет тебя или Шарлотту.

Сэмми, кажется, не удивилась. Чуть нахмурясь, она смотрела на него. Он понял, что она сравнивает его с тем образом, который поселился у нее в душе, — насколько они совпадают?

— Надо было взять меня с собой, — наконец сказала она.

Сначала Джейк не понял.

— Чтобы ты могла меня остановить? — сухо спросил он. — Я не слишком хорошо умею объяснять словами. Я объяснил ему все, как умел.

— Нет. Я бы тоже ударила его, как смогла.

Она взяла его руку и поднесла к своему лицу разбитые пальцы, потом быстро повернулась и ушла.

Джейк стрял, онемев, — не сказать, что это было необычное для него состояние, но он вдруг понял — это как долгое и терпеливое выкапывание колодца. Наградой тебе непременно будет чистая, свежая вода, утоляющая жажду.

В конце концов, у них будет все хорошо!

Глава 18

— Все в этом мире взаимосвязано, и если пренебрегать законами мировой гармонии, то и мир рухнет. Джейк напрасно думает, что он может не обращать внимания на мое предостережение. — Так мрачно бормотала Клара, раскладывая сухой конский навоз по клумбам с едва проклюнувшимися весенними ростками.

Клара была сердита. Уже два месяца, с тех пор как Саманта оказалась в Коуве, Клара там не показывалась. Обитатели Ковати судачили, каждый на свой лад, об этих сумасшедших Рейнкроу, которые совершенно открыто забрали у Александры ее племянниц. Как им это удалось? — этого никто не знал. Тайны, они похожи на весенние ростки; люди удобряют их навозом сплетен в надежде, что расцветут.

Клара отбирала из многочисленных разговоров крохи достоверной информации. Сара Рейнкроу показывала новые занавески и покрывала, сделанные Самантой, и с гордостью говорила, что в доме не осталось ни одной не починенной рубашки, простыни, одеяла или скатерти. Еще она говорила, что перестала готовить, потому что Шарлотта не подпускает ее к плите. А еще — что никогда не видела столь самостоятельных и независимых девушек.

Сэмми Райдер понимает, что только лишь глубже втягивает семью в пропасть несчастий, решила Клара. Это только Джейку кажется, что все проблемы позади. — Кроме того, Клара слышала, что Сэмми все два месяца ищет работу в магазинах Пандоры, но всюду под разными предлогами получает отказ. Ясно, что Александра запретила всему городу брать на работу свою беглую племянницу.

Так чего же Джейк ожидал — что пророчества ни с того ни с сего не сбудутся? Что можно, имея дело с той, у кого пустая душа, жить себе припеваючи?

И Клара положила в клумбу последний кусок навоза.

Сара считала, что жизнь идет правильно. Традиция, столь много значившая для Вандервееров и Рейнкроу, восстановлена, несмотря на козни Александры; рубин принадлежит Элли, как и должно; зашив его в крошечный кожаный мешочек и повесив на серебряную цепочку, Элли уехала в университет.

Шарлотта училась в пандорской школе и, казалось, была счастлива. Саре нравилось кудахтать вокруг нее — Шарлотта была подросток в полном смысле этого слова: полная сомнений и неуверенности в себе. Джейк и Элли были совсем другими.

А Сэмми — Сэмми оказалась сильной, спокойной и необыкновенно мудрой юной женщиной, и если у Сары раньше и были сомнения, достойна ли она преданности Джейка, то теперь она не сомневалась ни секунды.

Плечом прижимая к уху телефонную трубку, Сара тонкой кисточкой наносила мазки на лист бумаги, приколотый к мольберту.

— Привет. Они к тебе заходили? И даже не звонили?

— Они покупают подержанную машину, минуя отчисления в федеральный бюджет, — дикторским голосом ответил Хью.

— О! Это не просто машина. Это еще одна веточка для их гнездышка.

— Машину они покупают для Сэмми на ее сбережения. Боюсь, за эти два месяца я не видел ничего такого, из чего бы следовало, что они вьют гнездо.

Сара фыркнула в трубку.

— А чем, как ты думаешь, они заняты во время своих ежедневных долгих прогулок? Милый мой старичок, вспомни-ка, чем мы с тобой занимались на наших свиданиях. Мы не только дышали свежим воздухом.

— Милая моя старушка, я удивительно живо помню, чем мы с тобой занимались. Поэтому и устроил вчера сыну допрос с пристрастием относительно их экскурсий в живую природу.

— Почему ты мне не рассказал?

— Тайна следствия, — ответил он. — Мужской разговор. Не для разглашения.

— Ну и?

— Они разговаривают, — вздохнул Хью. — Хочешь, верь, хочешь, нет.

— Послушай, я бы поверила, что они добродетельны, как старые девы, если бы не эти постоянные голодные взгляды, которые они бросают друг на друга, когда думают, что на них никто не смотрит.

— Джейк сказал, что у нее траур. И что в данный момент неправильно требовать чего-то большего.

— Я знаю, что думает Сэмми. Уверяю тебя — она боится быть обузой, сидеть у Джейка на шее.

— Боже мой, неужели она чувствует себя объектом благотворительности? Это же смешно! Кто, как не она, привел в божеский вид каждую тряпку в нашем доме. А новые занавески для каждого окна в обоих домах — и нашем, и Джейка! Она заново одела Шарлотту, дает ей карманные деньги и вносит свою часть на хозяйство. —

Он помолчал. — Не разрешай больше Шарлотте готовить. Для нее это, может быть, и хорошая психотерапия, а я прибавил четыре килограмма.

— Сэмми хочет, чтобы и Шарлотта не была нам обузой. Вчера я видела, Сэмми проверяла свою чековую книжку. Ее сбережения кончаются.

— Можешь счесть меня старомодным, но я полагаю, что женщина, которая выходит замуж, не должна зарабатывать себе на жизнь. Это забота Джейка. И слава богу, он способен обеспечить семью.

— Ты просто неандерталец, но я все равно тебя нежно люблю. Позвонишь мне, если что-нибудь о них узнаешь?

— Обязательно позвоню. — Она почти увидела, что он улыбается. — А ты обещай, что перестанешь волноваться, а после обеда мы пойдем на прогулку. На длинную прогулку за нарциссами.

— Хью… Ты хочешь показать им пример? — Но она тоже улыбалась. В последнее время у нее было на редкость легкомысленное настроение.

— Нужно чувствовать, когда переключить передачу, — поучал Джейк.

Он сидел рядом с Самантой, положив руку на спинку сиденья и то и дело касаясь ее плеча. Этот фургон стоил каждого пенни тех пяти сотен долларов, что они за него заплатили, «ни цента больше», твердо сказана Сэмми, когда продавец стал настаивать на прибавке. Огромный, как танк, фургон возвышался над пустой площадкой для парковки при пандорской начальной школе, в закатных лучах солнца похожий на большого бронированного жука.

— Ты просто кончиками пальцев почувствуешь, по вибрации, — добавил он.

Сэмми нажала на рычаг передачи, и двигатель ответил протестующим ревом. Она поморщилась.

— Мне нужны правила пользования этой штукой, — мрачно сказала она. — Вибрация — это слишком сложно, скажи просто, на какой скорости ехать.

Двигатель снова взревел. Она выжала сцепление и глубоко вздохнула.

— А я-то думала, что автомобили работают по твердому и определенному принципу. Ни за что бы не купила машину с ручным переключением передач, если бы знала, что придется изучать ее психологию.

— Отличная старая машина. И дешево. У тебя сразу глаза загорелись, как только ты сообразила, сколько в ней может поместиться.

— Я представила, сколько рулонов ткани там уместится, и соблазнилась. Ты же сказал, что научиться водить легко. — Она снова вытянула рычаг, и с тем же успехом. — Я научусь, но надо сменить коробку передач.

Джейк накрыл ее руку своей поверх рычага. Прикосновение было теплым, сильным и неодолимо притягательным. Сэмми изо всех сил старалась думать о машине, а не о его руке. Уже два месяца она не давала воли своим чувствам, боясь оказаться в его объятиях. Она не могла бы внятно сказать, чего она ждет — что в голове у нее тихо щелкнет и она наконец поймет, что тетя Александра ничего не сможет сделать с ними? Когда она поверит, что ее уже не уносит в море, что она не утонет, топя вместе с собой и Шарлотту с Джейком?

— Ты слишком много думаешь, — мягко сказал он. — Пусть все идет легко, само собой. Ляг на волну.

Он сказал это с тончайшим намеком, но тем не менее мышцы Сэмми послушно расслабились, и машина поехала. Джейк бесшумно перевел рычаг на первую передачу. Это было похоже на танец. Подчиняясь его направляющей руке, Сэмми сделала большой круг по стоянке.

— Выжми сцепление, — прошептал он. — Осторожно. Без притопов. Мягче.

— Как она тебя слушается!

— Практика. — Он снова нажал на ее руку, и Сэмми перевела рычаг. Двигатель заурчал. Джейк одобрительно улыбнулся. — Смотри туда! А то мы и моргнуть не успеем, как заедем наверх!

«Я не владею собой», — подумала Сэмми, пытаясь сосредоточиться на дороге. Но было поздно. Их уже несло на тротуар. Забыв о рычаге сцепления, она изо всех сил нажала на тормоз. Старый фургон засипел, как астматик; от резкой остановки ее бросило вперед. Джейк подставил руку, и она уткнулась лбом в его бицепс.

— Видишь, что получается, если не знать правил? — смущенно спросила она. — Я из-за тебя въехала на тротуар.

— Из-за меня? — Он поднял брови и трагически взмахнул большой, вдруг ставшей неуклюжей рукой. — Я отвечал за сцепление. За тротуары отвечала ты.

— Что ж, может, я обожаю ухабы.

— Ты будешь грозой почтовых ящиков и пожарных кранов.

Она тихо засмеялась — и удивилась тому, что ей смешно. Склонившись головой ему на плечо, она смеялась и никак не могла остановиться.

— Не знаю, как насчет чего другого, но научить девушку водить машину мне по силам, — сказал он строго.

— О, Джейк. — Она вдруг поцеловала его, быстро, неловко, попав в уголок его рта, но долго сдерживаемые чувства нашли наконец выход. Саманта всегда знала, что, как только они откроют эту дверь, закрыть ее будет уже невозможно. Полузакрыв глаза, он поцеловал ее по-настоящему, медленно, бережно, но в то же время страстно.

Она обхватила его обеими руками, упиваясь вкусом и запахом его кожи, и прижалась так крепко, что невозможно было дышать. Она лихорадочно гладила его волосы, его лицо; она вздрагивала и выгибалась, когда его ладони скользили вдоль ее спины, она покрывала короткими поцелуями его щеки, лоб, подбородок и опять приникала к его губам.

Ей казалось, что она пьяна, что ноги не держат ее — хотя она ни разу не бывала в таком состоянии. Впервые она поняла, почему каждое общество с древнейших времен стремилось установить твердые правила относительно секса. Желать с такой силой, как она желала Джейка, — это посильнее любого наркотика. Она собрала остатки воли, чтобы оттолкнуть его, — но поняла, что уже не может и не хочет.

— Я знаю. Я знаю, что теперь будет. Я тебя погублю. Остановись!

С лицом, искаженным мукой и смятением, он отстранился, но лишь настолько, чтобы заглянуть ей в глаза. И тихо покачал головой.

— Если ты собираешься губить меня так, то ради бога, не будем останавливаться.

— Джейк. — Она вцепилась в грудь его рубашки из тонкого хлопка. — Я недавно видела Пэтси Джонс — с неделю назад, когда искала работу. И она мне сказала, что ни один ювелир в городе больше не будет покупать у тебя камни. И шериф больше не будет просить найти кого-нибудь. — Она яростно сжача руку в кулак. — Она не только меня хочет выжить отсюда, но и тебя тоже.

Глаза его потемнели.

— Послушай. Какая ерунда! Не купят в этом городе — купят в других, и с радостью. А следопытом я вообще работаю по всей стране. Все равно я не беру за это денег. Господи, ну чушь же несусветная! Я вижу, ты все время чувствуешь себя в чем-то виноватой. Так нельзя:

— Из-за меня ты стал отверженным в своем городе.

— Я всегда им был. И Элли тоже. О нас всю жизнь говорили, что мы какие-то странные.

— Не надо было целоваться! — в отчаянии заявила Сэмми. — С тобой так легко забываешь обо всем…

— Я и хочу, чтобы ты забыла обо всем, кроме меня. Потому что я думаю только о тебе. — И он припал к ее губам.

Возражения Сэмми растворились в потоке слепого желания, выше которого нет ничего. Она не могла с ним бороться, хотя страх черной тучей постепенно охватывал ее. Они слились в безмолвной гармонии, но по лицу ее катились слезы.

Джейк оторвался от ее губ и сказал:

— До тебя я не прикасался ни к одной девушке. Я говорил себе, что безо всякого опыта смогу сделать так, чтобы тебе было хорошо. Но смог только заставить тебя плакать.

— Я плачу оттого, что ты такой чудесный, и я никак не могу остановиться.

— Так, может быть, все-таки остановимся — пока не поженимся? Давай поженимся — со всеми фанфарами, со свидетельством о браке, чтобы весь мир знал об этом. Я хочу, чтобы все было как следует.

Он умел сказать именно то, что она хотела услышать. Она растаяла.

— Я тоже, — прошептала она. — Я всю жизнь мечтала об этом. Я мечтала, чтобы меня подвел к тебе мой отец, а мама смотрела бы на нас.

Он вздохнул и бережно погладил ее по щеке.

— Это не в моих силах. — Он смущенно кашлянул. — Но я могу научить тебя водить эту чертову машину, я помогу найти тебе работу. И в моих силах сделать так, что тебе будет некогда и незачем оглядываться на тень твоей тетки. Никакие тени нам не помешают. Мы в этом убедились.

Сэмми зябко вздрогнула. Напрасно он говорит об этом так легко. Она ведь просто затаилась. Затаилась, а когда они меньше всего будут этого ждать…

У Сэмми не шло из головы пророчество Клары Большая Ветвь. Александра есть воплощение зла, и всех, кто с ней связан, преследует судьба. Сэмми не склонна была подчинять свою жизнь мистическим предчувствиям, как это делала ее мать, но миссис Большая Ветвь напугала ее.

— Расскажи мне наконец, — хрипло сказал Джейк, — то, что ты так боишься рассказать.

Откинув голову, она беспомощно посмотрела на него.

— Тебе никто не говорил, что мужчинам вообще-то несвойственно читать чужие мысли?

— А тебе никто не говорил, что женщинам вообще-то свойственно все рассказывать и даже болтать лишнее?

— Ну ладно. Я тебе рассказывала, что миссис Большая Ветвь приходила ко мне, но вот то, что она сказала…

— Так что?

Сэмми заговорила, слегка запинаясь и следя за его реакцией. Казалось, он не удивился и еще менее испугался. Когда она закончила свой рассказ, он кивнул и вышел из машины. Обойдя фургон, Джейк сел на место водителя.

— Подвинься. Обучение пока отложим.

Она мрачно подвинулась и тронула его за рукав.

— Я не то чтобы поверила в ее слова. Не больше, чем в то, что в три года она заставила меня заговорить, окунув в ледяную воду. Но теперь я знаю, на что способна моя тетка.

— Нет, ты поверила Кларе, — сказал Джейк и взялся за руль. — И теперь тебе нужно услышать от нее, что она ошиблась.

— Она больше не окунет меня в речку. И говорить я начала не из-за холодного купания и разных там духов предков, а из-за тебя, Джейк.

— Что-то помогло нам с тобой в тот день, — сказал он, коротко взглянув на нее и выводя машину с площадки. — Пусть и сегодня поможет.

У Клары был полон двор весьма своенравных и брехливых собак, и их дружелюбное молчание показывало, что в ее уединенную обитель приехал человек, заслуживающий чрезвычайного доверия.

Клара, оставив на плите кастрюльку с репой, прошла сквозь гостиную со старой мебелью, книжными полками и великим множеством безделушек и появилась на добела вымытом крыльце своего добела вымытого каркасного домика. По песчаной дорожке к дому приближались Джейк с Самантой, а вокруг них прыгали собаки, радостно глядя на Джейка и норовя лизнуть ему руку.

Саманта несла в руках большую золотистую коробку, завернутую в целлофан. Клара облизнулась. Конфеты. Джейк знал, что она сладкоежка, и хорошо понимал, что если идешь к человеку за советом, то не стоит идти с пустыми руками. Стало быть, он, наконец, пришел к ней за помощью.

Но конфетами ее не подкупишь. И судьбу тоже.

— Я уже все тебе сказала! — воскликнула она, простирая руки. Они остановились у ступенек крыльца — печальная Саманта и мрачно-почтительный Джейк. — Я тебе сказала давно, — продолжала Клара, указывая на Джейка. — Ты принадлежишь к нашему народу, бабушка Рейнкроу учила тебя, что хорошо и что плохо. Я не могу винить Саманту в ее ошибках — она воспитана в неведении; но ты-то знаешь, Джейк. Ты-то знаешь, что ту, у кого пустая душа, ничем не проймешь.

— Это у меня пустая душа? — тихо спросила Саманта.

— Нет, — сказал Джейк. — Она имеет в виду Александру. — Он беспокойно посмотрел на Клару. — Но вы кое-чего не знаете. И никто не знает, кроме моих родных. А это меняет дело.

— Я знаю только одну вещь, которая меняет дело. И я тебе сказала, что эта вещь вернется к вам только через великие страдания.

— Но она к нам вернулась. Саманта страдала. Саманта ее принесла.

Клара открыла рот.

— Рубин? — прошептала она.

Джейк кивнул. Клара потрясенно выслушала его рассказ о том, как они обнаружили камень, и Александра была вынуждена оставить в покое младшую сестру Саманты. Это было настолько неожиданно, что Клара не могла опомниться от изумления.

— Входите, — наконец сказала она. — Я должна подумать. Может быть, это просто уловка.

— Моя? — широко раскрыв глаза, сказала Саманта. — Клянусь, я даже не знала, что этот камень все это время был у моей тети. Я не знала, что она его прятала…

— Ее, — терпеливо объяснила Клара, — пустая душа ненасытна и прожорлива.

— Нет, это не уловка, — ответил Джейк. — Александра ни за что бы с ним не рассталась по доброй воле.

Клара недоверчиво фыркнула. Боже, молодость, молодость!

— Почему ты думаешь, что она с ним рассталась? Если ей пришлось его отдать, это еще не значит, что он не будет нести ее злую волю.

— Мама передала камень Элли. Как и полагается. И он останется у нее.

— Идите в дом.

Вслед за ней они вошли, и Саманта протянула ей коробку.

— Пожалуйста, примите это. И не сердитесь на Джейка. Он не виноват в том, что я сбежала из дома моей тети.

— Он виноват в том, что ты оказалась в Коуве.

— Она бежала в горы, — сказал Джейк. — Она не хотела, чтобы я нашел ее.

— Умница. Вот и тебе бы так же, — ткнула она пальцем в Джейка. — Слушался бы дара, что дал тебе бог… — Он чуть заметно покачал головой и бросил предостерегающий взгляд на Клару. Она поняла, что Джейк не сказал Саманте о своем тайном даре. Потому что боится, что она не поверит? Клара вздохнула, вспомнив, что бабушка Рейнкроу тоже никому об этом не рассказывала. Она говорила, что люди склонны смеяться над тем, чего не понимают. А если верят, то норовят использовать в своих целях. Но, глядя на Сэмми, Клара была уверена, что эта девушка не сделает ни того, ни другого. Не может же Джейк всю жизнь скрывать от нее эту часть себя. Она махнула Сэмми рукой.

— Поставь на стол эту коробку. Я посмотрю, как там мой обед. — И Клара пошла на кухню, маленькую, жарко натопленную, со стенами, увешанными пучками сушеных трав. Сэмми и Джейк вежливо последовали за ней. Притворяясь, что не обращает на них внимания, Клара помешивала в кастрюльке. Вдруг Сэмми присела и склонилась над ковриком, прикрывавшим истертый линолеум, и Клара с удивлением посмотрела на нее.

Глаза у Сэмми загорелись, и, забыв обо всем на свете, она рассматривала и ощупывала вытканный на коврике узор.

— Какая прелесть! Кто его сделал? Кларе это польстило.

— Эту старую тряпочку? Я сделала. Да любая старуха умеет ткать такие, это у молодых не хватает терпения.

Сэмми устремила на нее благоговейный взгляд.

— Это же настоящее произведение искусства. У вас есть станок?

Клара мотнула головой в направлении занавешенной двери на заднюю веранду.

— Там стоит.

— Я ни разу не видела станок, только на картинках. Я почему-то всегда представляла себе огромные грязные фабрики с десятками клацающих механических чудовищ. Измученные женщины ткут нескончаемые рулоны неведомо для кого… Родители моего отца работали на такой фабрике. Я и не думала, что на станке можно создать такую… такую неповторимую вещь. А можно мне взглянуть?

— Пожалуйста.

Сэмми устремилась к двери и медленно, благоговейно ступила на веранду, не отрывая глаз от станка. Вытянув руки вперед, она двигалась словно в трансе, и Джейк с Кларой обменялись изумленными, непонимающими взглядами.

Она села на отполированную временем скамеечку. Для большинства людей станок — это просто механическое приспособление, но Сэмми смотрела на него так, словно знакомилась с новым другом. Дрожащими руками она гладила деревянную раму, потом пробежалась пальцами по туго натянутым суровым нитям основы.

— Из ничего ты создаешь что-то, — прошептала она. — Сначала у тебя нет ничего, кроме ниток и идеи, а в итоге получается кусок ткани, не похожий ни на какой другой. Словно это часть тебя.

Клара была безмерно удивлена, но втайне ей это понравилось.

— Ему больше ста лет, — сказала она с гордостью. — Он мне достался от моей прапрабабушки. Каштановое дерево, другого такого не найти.

— Я должна научиться ткать. — Сэмми, казалось, готова была обнять этот станок. Она повернулась к Кларе, глаза ее горели. — Пожалуйста, научите меня.

Клара чувствовала, что Джейк смотрит на нее. Она нахмурилась, но его упорный взгляд проникал ей прямо в душу.

— Видите? — сказал он. — Это добрый знак.

— Не надо говорить со мной о знаках, мистер Всезнайка. Я умею читать знаки и сама решаю, какой из них хорош. — Клара возмущенно затрясла головой.

— Значит, у меня есть работа! — радостно воскликнула Сэмми, чуть не хлопая в ладоши.

Клара обдумывала столь неожиданный поворот дела. Она никогда не принимала скоропалительных решений.

— Научиться легко — но трудно научиться быть лучшей. Честно сказать, я и сама-то умею только средненько.

— Я смогу. Это не просто слова, миссис Большая Ветвь. Я не стараюсь вам понравиться, притворяясь, что восхищаюсь вашей работой.

— Это я уже поняла. Но я еще не поняла самого главного. Ты не принадлежишь к нашему народу. Оставьте меня. Подождите здесь. — И, бормоча себе под нос, она пошла в дом.

Джейк не дышал. Со слезами на глазах Саманта смотрела на него, протягивая ему руку, другая лежала на прямых, туго натянутых нитях. Он подошел к ней и сел рядом, на узкую скамеечку, прижавшись щекой к ее виску.

— Я сделаю для тебя такой станок, — прошептал он.

Она погладила его по лицу, провела пальцами по его темным волосам. Необходимость прикасаться к нему была столь настоятельной, что Саманта не могла сопротивляться.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Клара сидела на диване, водрузив на нос очки. Перед ней на столике, в круге света от старинной керамической лампы, лежала сильно потрепанная Библия. Толстыми коричневыми пальцами листала она пожелтевшие страницы. Притчи. Ей нравились притчи, они для нее были полны чистой поэзии и мудрости древнего народа, жившего в близости к земле. Там был отрывок, который вспомнился ей при виде Сэмми, сидящей за станком.

Она нашла этот отрывок и наклонилась над Библией, читая про себя, медленно, вдумчиво, шевеля губами. Потом откинулась назад и закрыла глаза, осмысливая то, что сейчас сказал ей Джейк.

Рубин вернулся к ним.

Она обещала бабушке Рейнкроу присмотреть за Джейком и Элли.

И поскольку Джейк, несмотря на запрет Клары, любит Сэмми Райдер, значит, она должна думать и о Сэмми тоже. Очевидно, Сэмми предначертано оказаться здесь и остаться с Джейком. На радость и на горе.

Клара тяжело поднялась и вышла на веранду, держа в руках открытую Библию. Они сидели рядом на скамеечке станка, тихие, юные, полные надежд. Клара вздохнула. Свершилось. Сейчас она прочтет им то, что нашла.

— «Кто найдет добродетельную жену? — медленно прочла она. — Цена ее выше рубинов. Уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка. Она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей».

Клара чуть помолчала, в раздумчивом удивлении глядя на Сэмми.

— «Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками. — Клара провела пальцем ниже по странице и продолжала: — Она делает себе ковры: шелк и пурпур — одежды ее. Она делает покрывала, и продает, и поясы доставляет купцам финикийским. Красота и крепость — одежды ее, и весело смотрит она на будущее». — Клара закрыла Библию. — Вот что говорят о тебе древние евреи, — сказала она Сэмми. — Я научу тебя ткать.

К дому Джейк и Саманта подъехали уже в темноте. Плечом к плечу, держась за руки, вошли они в гостиную. Лихорадочное напряжение последних недель отпустило Джейка. Если у Саманты больше не осталось сомнений, то у него тем более. И ему остается только объявить об их помолвке. То есть найти достойные слова.

Мама стояла у мольберта, отец сидел за столом. На полу, обложенная учебниками, расположилась Шарлотта, перед ней на старом кофейном столике лежали тетради. Она посмотрела на них из-под буйных светлых кудряшек широко раскрытыми глазами.

Джейк наконец заметил, что мама с папой словно бы чего-то ожидают. Неужели все так очевидно?

— Я давно ждала этого момента, — сказала мама. — Но дайте нам хотя бы месяц, чтобы успеть достойно подготовиться. Не спешите уже завтра приходить с мировым судьей и брачной лицензией. Папа кивнул в знак согласия.

— А лучшее место для церемонии — это бабушкин источник. Таково мое слово.

Шарлотта в волнении всплеснула руками.

— Сэмми, я испеку вам торт. Я давно уже хотела попробовать печь свадебный торт.

Саманта сжала руку Джейка. Он посмотрел в ее растроганные счастливые глаза. Потом обвел всех внимательным взглядом.

— А как вы догадались? — спросил он.

Мама подошла к нему и, привстав на цыпочки, потянулась к его уху.

— Ты похож на человека, зацелованного до полусмерти, — громко, так что всем было слышно, прошептала она.

— Так и есть, — сказала Сэмми и стыдливо улыбнулась.

Итак, Джейк женится. Элли завидовала мужеству своего брата. Она в одиночестве сидела на террасе, расчесывая свои длинные волосы. Остальные в доме обсуждали предстоящую свадьбу. Элли была рада за Джейка и за Сэмми — она чувствовала, как они преданы друг другу.

Джейк рискнул, а она никак не могла решиться. Они с братом слишком хорошо разбирались в людях, видели их насквозь — со всеми их страхами, ошибками, эгоизмом, — и это мешало ей. Порой она сомневалась, что вообще когда-либо решится связать свою судьбу с мужчиной.

— Элли? — тихо позвала ее Сэмми. Элли оглянулась и увидела, что она стоит за дверью кухни: ее силуэт возник в квадрате света, пробивавшегося из гостиной. Саманта умела уважать моменты чужого одиночества, и Элли нравилось в ней это. Джейк не ошибся, выбрав Сэмми.

—Да.

Можно с тобой поговорить?

~ Конечно.

Сэмми скользнула на террасу, плотно закрыв за собой дверь, и села рядом. Они посидели молча, слушая вечерние шорохи и глядя на первых майских жуков, летающих над полем за конюшней. Над гранитными глыбами гор повис тонкий серпик луны.

— Я хочу узнать тебя поближе, — сказала Сэмми.

— Тебе будет некогда, — с улыбкой ответила Элли. — Вам с Джейком. Вам нужно наверстывать упущенное. Но я никуда не денусь. — Она ласково потрепала Сэмми по плечу. — Не волнуйся, все будет хорошо. Вы друг другу удивительно подходите. Хотела бы и я найти кого-нибудь… — И голос ее прервался.

— Обязательно найдешь, — быстро сказала Сэмми. — А я завидую тебе, У тебя есть работа.

— Сэмми, я же знаю, у тебя руки растут откуда надо. Клара сказала маме, что у тебя талант.

— Позавчера заезжал мистер Гантер и сказал, что мне нужно съездить в Атланту, в рекламное агентство. И взять с собой снимки, которые делались для одной его родственницы. Представляешь, если со мной заключат контракт на мои руки? — Сэмми подняла свои прекрасные руки, словно бы рассматривая их в темноте. — Странный способ использовать руки. Но я думаю, за это я получу много денег.

— Ну, если ты любишь путешествовать… Тебе же придется для этого уехать. А Джейку это не понравится. Да и тебе, наверное, тоже.

— Да. К тому же, когда я позировала, я себя чувствовала своего рода бесполезным приложением к десяти высококачественным пальцам.

— Тогда потерпи, пока не подвернется что-нибудь более подходящее. Джейку не нужны деньги, Джейку нужна ты.

— Когда он в первый раз привел меня в свой дом, мне показалось, что я там уже бывала. — Помолчав, она тихо добавила: — Моя мама называла это «дежа вю». Не умею объяснить это чувство.

— Когда он строил его, он думал о тебе.

— Даже если бы я точно рассказала ему, чего хочу, он не смог бы сделать лучше. Удивительно!

«То, что он знает, что тебе нравится и что не нравится, вовсе не удивительно», — подумала Элли. Но интересно, откроет ли Джейк когда-либо свою тайну практичной, обеими ногами стоящей на земле Сэмми? Она надеялась, что откроет. Сэмми достаточно его любит. Более чем достаточно. Настолько, что собирается просить у Элли совета очень деликатного свойства.

— Секс, — сказала она, словно бы возвращаясь к уже начатому разговору, — презабавная штука. Предполагает спонтанность и полное самозабвение, но для этого нужно принять некоторые предосторожности.

— Ты умеешь читать мысли? — чуть слышно прошептала Сэмми.

«Да», — подумала Элли, но лишь улыбнулась в ответ.

— А о чем еще ты можешь думать за несколько дней до замужества?

Сэмми искоса посмотрела на нее.

— Ну а если я думаю о том, где найти кружева для свадебного платья, ты решишь, что я полное дерьмо.

Эти слова из уст достойной подруги брата заставили Элли согнуться пополам от смеха. Сэмми тоже засмеялась.

— Извини, я позволяю себе такие выражения, только когда очень смущаюсь. А смущаюсь я нечасто.

— Право, не стоит. Я все-таки врач.

— Хорошо. Можно было, конечно, спросить твоего отца. Скорее всего доктор Рейнкроу и глазом не моргнет, и даже сам рано или поздно заговорит об этом, но я хотела бы этого избежать. Потому что я не смогу обсуждать такие вещи с будущим свекром. Я буду мямлить, как идиотка.

— Проблема предохранения, — понимающе кивнула Элли. — Папа, разумеется, говорит на эту тему со своими пациентками, и очень откровенно. А если ты хочешь послушать более сбивчивые речи, попробуй обсудить с ним романтические подробности ваших с Джейком отношений.

— Вот и Джейк сказал то же самое.

— Мне кажется, вы с Джейком можете разговаривать обо всем. Это хорошо. Послушай, не бойся. Если хочешь, я привезу тебе противозачаточных таблеток.

— Да, спасибо.

— И ненавязчиво намекну родителям, что вопрос закрыт.

— Большое спасибо, — с облегчением вздохнула Сэмми.

— Но если ты ждешь не медицинской консультации, а чего-то другого, то не по адресу. — Элли нахмурилась и отвела глаза. — Я последняя из индейских девственниц. Чтобы не сказать уже: старая дева.

— Ты никогда…

— Как и Джейк. Удивительно, но факт.

— Ничего удивительного. Пусть кому-то это и странно, но я много могу сказать в защиту воздержания. Я большой специалист по этому делу.

— Даже сейчас?

— Признаться, сейчас с каждой секундой все труднее. Но мы с Джейком так решили. Традиции стоят того, чтобы их уважать.

Элли вспомнила о рубине и незаметно притронулась рукой к маленькому кожаному мешочку, висящему на серебряной цепочке у нее под футболкой.

— Да, ты права.

Они услышали шаги из кухни и обернулись.

— Что вы здесь делаете? — спросил Джейк, прислонясь к дверной раме.

— Беседуем о противозачаточных таблетках, — ответила Сэмми. — Обо всем ведь надо побеспокоиться.

Он онемел. Изо всех сил стараясь сохранить непринужденность, выпрямился, засунул руки в карманы и стал пятиться назад.

— Я, пожалуй, пойду в гостиную.

— И я, пожалуй, с ним вместе, — поднялась Саманта. — Нужно его прикрыть, пока способность говорить к нему не вернется. — Она встала, погладила Элли по плечу в знак благодарности и вошла в дом.

Элли вынула из мешочка рубин и зажала между ладонями. Веселое настроение померкло. Нет, сказала она себе, это просто мое одиночество и депрессия, это просто моя болезненная натура. Мама, папа и я — мы не увидим, как вырастут их дети, мы не доживем. Что-то случится с нами.

Она отказывалась верить своим предчувствиям и тому, что говорил рубин.

Глава 19

Саманта стояла в вестибюле Хайвью перед большим зеркалом над мраморным столиком у входа, ожидая, когда экономка доложит о ней тете Александре. Из резной рамы зеркала на нее смотрело отражение аккуратной, уверенной в себе особы в простой блузке и длинной голубой юбке.

Джейк не знал, что тетя Александра прислала ей записку. Сэмми решила поехать на Хайвью. Она не хотела омрачать канун их свадьбы. В конце концов, отношения с тетей Александрой — это исключительно ее, Сэмми, личное дело.

В вестибюль быстрыми шагами вошла тетя в развевающемся бледно-желтом платье. Лицо ее было спокойным и вполне приятным.

— Я очень ценю, что ты нашла время ко мне заехать. Ты, должно быть, очень занята приготовлениями к свадьбе. Обычно на организацию хорошего торжества уходит гораздо больше месяца.

— Мне помогают. Со мною множество людей, которые не просят ничего взамен — просто хотят, чтобы этот день стал прекрасным и запоминающимся.

Тетя Александра жестом пригласила ее пройти в гостиную.

— Прошу. Я приготовила тебе подарок. И, кроме того, вы с Шарлоттой оставили здесь кое-какие свои вещи, я думаю, ты их заберешь.

— Нет. Мы начали новую жизнь. Я приехала только затем, чтобы убедиться, что вы не собираетесь пытаться возвращать Шарлотту. Ей нравится у Рейнкроу. Она хорошо учится. Нам от вас ничего не нужно.

— Не будь такой непреклонной. — Тетя Александра грустно посмотрела на нее. — Я приношу свои извинения. Я не могу себе простить того, что потеряла ваше доверие. Мне следовало с большим вниманием и уважением отнестись к Шарлотте.

— Но вы все же отказываетесь признать, что все, что она говорила, — правда?

Лицо тети Александры окаменело. С холодным достоинством проследовала она в гостиную с изящной белой мебелью, выдержанную в изысканных пастельных тонах. Сэмми уже начинала сердиться, но все же неохотно пошла за ней. Тетя Александра, сжав руки, остановилась у окна, за которым открывался зеленый газон и дальше вид на озеро.

— Когда я вышла замуж и поселилась в этом доме, я была очень несчастна, — начала она. — Я была молода — почти как ты сейчас. Родители заставили меня выйти замуж за Вандервеера. Он был гораздо старше меня и много пил.

— А я слышала, пить он начал после того, как женился на вас.

— Конечно, Сара хочет, чтобы люди так думали. Естественно, она должна его защищать — он ее брат, он был уважаемым человеком, и она любила его. Но это неправда. Когда я выходила за него замуж, я знала, что он пьет. И что у него тяжелый характер.

Сэмми воинственно посмотрела на нее.

— Но если это так, зачем же вы вышли за него? Сейчас все-таки не средние века. Родители не могли вас принудить.

— Да? Они прекрасно знали, что я люблю Оррина. Но тогда у него ничего не было — всего лишь начинающий молодой адвокат. А они угрожали, что уничтожат его, если я их не послушаюсь.

— Моя мама вышла замуж за кого хотела, — непримиримо произнесла Саманта.

— И ей пришлось уехать из страны. Кроме того, ее возлюбленный не мечтал о политической карьере. Если бы я тогда вышла замуж за Оррина, ему пришлось бы проститься со своей мечтой. И я не могла себе этого позволить.

Мысль, что тетя Александра могла пожертвовать собой ради кого-то другого, никогда не приходила в голову Сэмми. Она не собиралась жалеть или прощать свою тетю, но ей хотелось ее понять, Обстоятельства часто бывают сильнее нас — в полной мере она сама поняла это, когда лишилась родителей.

— Зачем же было ссориться с Сарой и со всеми остальными? — тихо сказала Сэмми.

— Сара возненавидела меня еще до того, как мне достался ее фамильный рубин, — сказала тетя Александра с оттенком легкого сожаления. — А я несколько недолюбливала ее, пожалуй, за то, что она была свободна. Ты не можешь себе представить, как я завидовала людям, которые живут, как им хочется, и любят, кого хотят. Саре никто не препятствовал выйти замуж за человека, в жилах которого течет индейская кровь. Мне казалось, что она так счастлива — а я так несчастна.

— Поэтому вы не считали себя виноватой в том, что отняли у нее то, что ей принадлежало и так много для нее значило.

— Я хотела самоутвердиться. Саманта, я отчаянно хотела хоть за что-то зацепиться, мое положение казалось мне безнадежным. Уильям настоял, чтобы я взяла этот рубин. Он знал, что я его не люблю. А для меня этот камень олицетворял свободу, которую я потеряла. Я не могла не принять его.

— И рубин стоил того, чтобы лгать, когда дядя Уильям умер?

— Мне так казалось — до того момента, пока я не потеряла из-за него вас с Шарлоттой.

— Камень здесь ни при чем. Вы нас просто измучили. А когда Сара пригрозила, что разоблачит вас, вы решили, что публичная репутация вам значительно дороже, чем мы с Шарлоттой. Зачем вы притворяетесь сейчас? — вспылила, не выдержав, Саманта.

— Если бы я продолжала бороться за вас, тогда, боюсь, вы возненавидели бы меня еще сильнее. Я предоставила вам делать то, что вам хочется, потому что я люблю вас.

— Вы заставили всех, кто от вас зависит в этом городе, не брать меня на работу — и это вы называете любовью?

Тетя Александра отвернулась.

— Я этого не делала. Это просто сплетни.

— Я вам не верю.

— Саманта, я не хочу тебя обижать. Теперь я понимаю, что чем больше я предостерегаю тебя от Джейка, тем непреодолимее тебя к нему влечет. Я помню, что это такое: запретный плод сладок. Самоутверждение, борьба, бунт. И, конечно, кажется, что это и есть любовь. Мне несказанно повезло — мои чувства к Оррину не просто борьба за обладание. А можешь ли ты сказать то же самое о своих чувствах к Джейку?

—Да.

Тетя Александра печально улыбнулась.

— Ну, разумеется, как ты еще могла ответить? Он был добр к тебе — вот он уже и герой. Ты просто хочешь его любить. Ты думаешь, что тебе некуда больше податься.

— Это не так.

— Сказать, почему тебе не дали работы ни в одном магазине? Потому что в городе к нему относятся с большим подозрением. Джейк и его сестра всегда были странноватыми. Их побаиваются.

— Ну, если это все, что вы хотели мне сказать, то я пошла. — Сэмми повернулась к дверям.

— Подожди, — сказала тетя Александра, вынимая из кармана юбки лист бумаги. — Посмотри, как я забочусь о тебе и Шарлотте. Прочти. Это мой тебе подарок — о таком подарке я молила бога, когда выходила замуж за Уильяма Вандервеера.

— Что бы это ни было, я не возьму, — покачала головой Сэмми.

— Тогда я сама тебе прочту. — Тетя Александра встала, развернула сложенный лист и стала медленно читать. — Дом на твое имя, там, где ты пожелаешь. Деньги — много денег — на счет, которым распоряжаешься всецело ты. И законное опекунство над Шарлоттой до достижения ею восемнадцати лет. Все оформляется юридически. Ну?!

— А что взамен? — устало вздохнула Саманта.

— Ты разрываешь помолвку с Джейком.

— Господи, вы никогда не уйметесь!

— Саманта, ты только подумай. Тебе не нужно будет больше бороться со мной и не нужно будет выходить замуж за Джейка мне назло.

Саманта изумленно смотрела на эту женщину, все более и более чужую ей.

— Это немыслимо! Вы ничего не поняли. И никогда не поймете, потому что в юности не нашли в себе мужества делать то, что считали нужным. Я думаю, вы и мою маму ненавидели за то, что она сумела выбрать свою судьбу. Вы глубоко несчастны, и нет вам нигде покоя.

«Боже, — подумала Саманта, — ведь и вправду пустая ненасытная душа. Вечный дух зла». И на секунду ей стало холодно.

Александра окаменела.

— Я нашла в себе мужество дождаться того, чего хотела, того, чего заслуживаю. И я получила все. Я добиваюсь всего, чего хочу, потому что знаю разницу между прекрасными мечтами и суровой реальностью. Твоя мать, упокой господи ее душу, умерла нищей и жалкой, не оставив вам ничего. И если ты выйдешь замуж за Джейка, ты тоже никогда не будешь иметь ничего.

— Оставьте нас в покое. Вы хотите, чтобы я стала как вы — что ж, в чем-то я очень на вас похожа. Я тоже умею добиваться того, чего хочу. И вам не удастся меня остановить. И я не позволю вам донимать тех, кого я люблю. — Она резко повернулась и быстро вышла в вестибюль.

Скомкав и отшвырнув листок, тетя Александра устремилась за ней и настигла ее буквально на пороге.

— Гордыня тебя погубит, — хватая Сэмми за руку, сказала она странно низким, не похорошему спокойным голосом. — Все твои несчастья — от гордыни. Но когда-нибудь ты поймешь, как я была права.

— Я куда больше хозяйка своей жизни, чем вы своей, — ответила Сэмми так же спокойно. — И мне не нужно продаваться ради этого. Вот чего вы никак не поймете.

На долю секунды в глазах Александры мелькнуло что-то новое, потом все затопила неистовая ярость.

— Уходи, — сказала тетя Александра.

— До свидания. — Сэмми вышла под яркое июньское солнце, уверенная, довольная собой. Взгляд тети Александры словно коготь вонзился ей в спину.

— Где ты была? — спросил Джейк. Они сидели на берегу бабушкиного источника, опустив босые ноги в холодную чистую воду. Он всегда называл этот источник бабушкиным: бабушка Рэйчел его очень любила. Спуск к источнику был виден из окна передней комнаты их дома. Эта комната, как и остальные, была пока пуста, но у Сэмми имелись далекоидущие планы. Напротив окна будет стоять диван. На полу ковры. Над каменным камином — гобелен.

— А ты где? — спросила она в ответ и сжала его руку, невинными глазами глядя на воду.

— Я делал то, что положено мужчине в последний день перед свадьбой.

— Покупал новое белье?

— Может, я вообще не ношу белья.

— Что ж, это поправимо.

— Хм-м. Я уже показал тебе свой гардероб. У меня нет от тебя тайн. — Он так это сказал, словно знал, что она была на Хайвью. Но он никак не мог этого знать.

Она засмеялась по возможности легкомысленнее.

— Там только стопка выношенных старых рубашек и джинсов сплошь в заплатах. Не могу дождаться, когда всерьез займусь твоей одеждой.

— А я буду сидеть рядом совсем голый и смотреть, как ты шьешь. И вот что интересно: сможешь ты тогда сосредоточиться на своей штопке?

Сэмми, не удержавшись, бросила на него зовущий томный взгляд.

— Сомневаюсь. — Она вдруг заинтересовалась верхней пуговицей его выцветшей голубой рубашки. — Посмотри на эти петельки. Они все истрепались. Не понимаю, как они еще удерживают пуговицу. — Она слегка нажала пальчиком. Пуговица тотчас расстегнулась. — Видишь? — Он смотрел на нее, полузакрыв глаза, и взгляд его с каждой секундой становился все напряженнее. Ее пальцы скользнули по мягким черным волосам на его груди и спустились к следующей пуговице. Она расстегнулась столь же легко.

— И эта тоже, — вдруг потеряв голос, шепнула она. — Мне даже не надо ничего делать.

Лес скрывал их от человеческих взглядов, они сбежали под сень его зеленых ветвей от хаоса предсвадебных приготовлений, от кучи гостей, прибывших из Ковати. Гости оккупировали весь родительский дом и двор. Вечером ожидалось барбекю на открытом воздухе, легкая музыка и танцы.

Скоро им нужно было возвращаться. Это их последние минуты наедине перед завтрашним днем. Сэмми прижалась щекой к его груди.

— Когда я в следующий раз до тебя доберусь, я не ограничусь двумя пуговицами, — прошептала она.

Он тихо засмеялся. Его сердце учащенно билось — как раз у нее под ухом.

— Ты хочешь, чтобы я забыл о наших благих намерениях?

— Сегодня ведь твоя последняя холостяцкая вечеринка. И мой девичник.

— Да? — прошептал он, трогая пуговки ее блузки. Тут с петельками было все в порядке, они на редкость туго охватывали пуговки. Но его пальцы оказались удивительно ловкими. Он расстегнул сначала одну пуговицу, а потом и другую. Его прикосновения словно огнем обжигали ей кожу. Она тонула в его зеленых глазах. Он распахнул ее блузку и стал целовать ее грудь. Гортанный стон наслаждения слетел с ее губ. Он оторвался от нее — пылающее лицо, измученная полуулыбка. Сэмми на мгновение смутилась.

— У меня они небольшие, ты знаешь. Он изогнул черную бровь.

— Если бы я знал, что ты интересуешься измерениями, то прихватил бы сантиметр. Вдруг захочешь обмерить меня.

— У меня хороший глазомер.

Они говорили тихо, и слова эти действовали так же возбуждающе, как ласки.

— И как тебе мои размеры?

— Лучше не бывает.

Он бережно обхватил ее груди ладонями.

— Посмотри. Мои руки просто созданы для этого.

Новое ощущение исторгло у нее тихий стон, и возникла реальная угроза того, что их медовый месяц начнется прямо сейчас, здесь, у источника. Он крепко обнял ее, она прильнула к его груди, положив голову ему на плечо.

— Я рад, что мы это установили, — хрипло сказал он. — Но ведь я мог и ошибиться. Мы еще повторим измерения. Но лучше подождем до завтра. Сейчас я что-то плохо соображаю.

— Как ты хочешь. Все, что хочешь. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Он потерся лицом о ее волосы. Она думала об Александре; он понял, где она сегодня была. Какая мука — знать и не сметь спросить.

— Сегодня я ездила к Александре, — сказала она и посмотрела извиняющимися глазами. — Она прислала мне записку с Пэтси Джонс. Я не хотела тебе рассказывать.

— Потому что знала, что я не отпустил бы тебя одну.

— Я совсем не боялась. Что она может мне сделать? Ничего. Может быть, я даже хотела лишний раз доказать себе, что больше ее не боюсь.

— Что она сказала? Чего ей было надо?

— Предлагала дом, деньги и законное опекунство над Шарлоттой. — И мрачно добавила: — А взамен — всего только бросить тебя.

— Держись от нее подальше. И от Тима. Обещай мне.

— Она не сможет изменить нашу жизнь. Я так ей и сказала. Неужели ты думаешь, что я могу тебя бросить?

— Нет. Но обещай мне, что ты никогда больше не поедешь туда одна.

— Обещаю. — Сэмми взяла его руки в свои. — Давай не будем о ней говорить.

— Я рад, что ты мне сказала.

— Если честно, я не собиралась. Потому что это, во-первых, неважно, а во-вторых, ты рассердишься. Вот, ты уже сердишься. Она моя родственница, и, когда я думаю о том, как ты ее ненавидишь, я чувствую себя грязной. Словно я должна смыть родство с ней, вытравить его из своей крови и только потом выходить за тебя замуж.

Он опустил руку в источник и плеснул водой ей в лицо, потом проделал эту странную процедуру и с собой.

— Вот ты и чиста. И не надо больше об этом думать. Пойдем, я покажу тебе, что я сегодня делал. — И без лишних слов поднял ее на ноги.

Босые, они поднимались к дому. Он венчал холм, словно бревенчатая корона; в окнах горело закатное солнце. Он провел ее сквозь пустую, пахнущую свежим деревом первую комнату с высоким потолком, сосновыми полами и огромным камином в коридор, мимо их будущей спальни и подвел к закрытой двери маленькой спальни.

— Закрой глаза, — тихо сказал он. Она послушно закрыла. Джейк распахнул дверь. — А теперь смотри.

— Станок, — выдохнула она, изумленная и счастливая.

— Я точно скопировал Кларин. Даже сделал его тоже из каштана. А древесину купил у одного старика в Ковати, который как раз сносил конюшню. Она была построена из тех деревьев, что когда-то росли на краю поселения, и осенью люди собирали под ними каштаны, а летом в их тени на ковриках спали младенцы, пока их родители работали. — Сэмми недоуменно смотрела на него. Он чуть нахмурился. — Во всяком случае, так могло быть.

— Какой чудесный.

Прижав руку ко рту, она поспешила к станку и села на гладкую деревянную скамеечку. На одной стене этой комнаты Джейк сделал простые полки. Она представила себе, что они полны мотков пряжи. Миссис Большая Ветвь уже научила ее неплохо управляться со станком, и она нетерпеливо коснулась пустой рамы.

Джейк подошел и положил ей руку на плечо.

— Тебе нравится, — с облегчением сказал он. — Это то, чего ты хотела. Это мой тебе свадебный подарок.

Глядя на него с немым обожанием, она накрыла его руку своей.

— Здесь все то, чего я хотела.

Они венчались в прекрасный июньский день у бабушкиного источника. Толпа человек в сто, собравшаяся на берегу, расступилась перед Самантой. Она шла по тропе одна, в простом белом платье, отделанном старинным кружевом, которое подарила ей Сара. Цветов у нее не было, и фата свободно развевалась за спиной. Она почти не видела ничего вокруг — ни улыбающегося мистера Гантера, ни Клары Большая Ветвь, что торжественно и важно восседала на пеньке поодаль от толпы. Сара, Элли и Шарлотта стояли вместе, и Шарлотта, то плача, то смеясь, улыбалась ей.

Саманта не могла отвести глаз от Джейка. В элегантном черном костюме, с высоко поднятой головой, он стоял рядом со своим отцом и священником церкви в Ковати и смотрел на нее так, что у нее перехватывало дыхание. Сквозь толпу скромно пробрался Бо — настолько скромно и незаметно, насколько это возможно для огромного мордатого бладхаунда. Кто-то повязал ему на шею белую ленту. Бо улегся у ног Джейка, и в толпе раздался вполне объяснимый смех.

Сэмми подошла к Джейку и взяла его за руку. Мир вдруг сузился, и в нем остались только они одни; и ничто уже не имело значения, кроме их любви и веры друг в друга. Священник с коричневым лицом, исполненным торжественности, с седыми волосами, заплетенными в длинную косичку, начал обряд — сначала на чероки, потом по-английски. Как сквозь сон, Сэмми повторяла слова клятв, и Джейк вторил ей.

Они обменялись простыми золотыми кольцами с выгравированными внутри их инициалами и датой, и когда священник дошел уже до «объявляю вас…», Джейк вдруг сказал:

— Подождите.

Сэмми удивленно посмотрела на него. Он сжал ее руки.

— Твоя сестра — моя сестра, — сказал он. — Твои родители — мои родители.

— Твоя сестра — моя сестра, — послушно ответила Сэмми. — Твои родители — мои родители.

— Твой дом — мой дом.

— Твой дом — мой дом. — Бо несколько нарушил торжественность момента: он вдруг встал, обошел вокруг них и тяжело улегся у ног Сэмми. — Твоя собака — моя собака, — добавила Сэмми радостно.

Джейк улыбнулся:

— Вот это и есть любовь.

— Объявляю вас мужем и женой, — провозгласил священник. — Джейк, целуй ее скорее, пока Бо не сбил ее с ног.

Обнявшись, они тихо стояли в тени деревьев. С наступлением темноты праздник выплеснулся из дома Сары и Хью на свежий воздух. Сэмми привыкала к новому состоянию — к этому необыкновенному чувству близости и безмолвного понимания, которое отныне связывало их с Джейком. Пора было прощаться с гостями и уходить в свой дом, но Сэмми никак не могла придумать подходящих слов. Она, прямо скажем, побаивалась нескромных игривых взглядов и шуточек по поводу первой брачной ночи, которые наверняка посыплются, когда они станут прощаться.

Китайские фонарики, развешанные на ветвях деревьев, разноцветно светились в темноте. Оркестр перестал играть в полночь, но танцы все равно продолжались; кто-то притащил огромный магнитофон и динамики. Звучал то рок-н-ролл, то поп, то кантри — это никого не смущало: пожилые пары танцевали свой неизменный тустеп, а молодые безумствовали, словно под ногами у них была не мягкая трава Коува, а гладкий паркет дискотеки. Кто-то уснул, кто-то напился; недвижные тела лежали прямо на террасе и по всему периметру освещенного пространства, кое-где живописно прислонясь к стволам деревьев.

Сэмми улыбнулась.

— Когда мы еще жили в Германии, папа однажды взял нас на местный праздник пива. Я тогда в первый раз увидела такое количество взрослых людей, спавших прямо под кустами. Сейчас все очень похоже.

Джейк засмеялся.

— Когда я в последний раз заходил в дом, я видел, что Шарлотта уснула прямо на стуле у стола с тортами. Не выпуская из рук лопаточки.

— Пойдем? Ты сегодня так спокойно держался. Я думала, ты будешь больше волноваться.

— Мне хотелось сразу после венчания разогнать всех и унести тебя в наш дом.

— А там? — Сердце ее громко стучало, а голос был еле слышен.

— Немножко посидеть на кровати и посмотреть на тебя. Притворяясь вежливым и хорошо воспитанным, стараясь не слишком таращить глаза. Подходит?

— Ты просто читаешь мои мысли, — застенчиво призналась она.

Сблизив головы, они тихо посмеивались — напряжение исчезло.

— Саманта Рейнкроу, — по слогам произнес он, словно бы пробуя это имя на вкус, и вкус его ему очень нравился. — Пойдем прощаться с гостями — и домой.

Она поцеловала его в ответ.

«Наш дом», — с благоговением подумала она, когда они, взявшись за руки, по лесной тропе поднялись к дому. На террасе горел свет. Было тихо, издалека доносился лишь крик козодоя.

— Кто мог включить свет? — шепотом спросила Сэмми. — Мы ведь здесь не были.

— Они сюда приходили, — ответил Джейк. — Элли, мама и Шарлотта. Я видел, как в разгар веселья они ускользнули на эту тропу.

— Ну, твоя мама, по крайней мере, не станет привязывать к двери пустые консервные банки или писать на кухонном столике баллончиком взбитых сливок: «Молодоженам», а вот Шарлотта может.

Они подошли к двери.

— Подожди, — сказал Джейк, когда она взялась за дверную ручку, распахнул дверь и легко подхватил ее на руки.

— О, — смущенно улыбнулась она, — я и забыла, что есть такой обычай.

— Я тоже забыл, в чем его смысл, — сказал он, внося ее в темную, тихую переднюю комнату. — Но он мне нравится.

— Мне все здесь нравится, — прошептала она.

Он отнес ее в спальню; у дверей она нажала кнопку выключателя. Неярко вспыхнула небольшая изящная бронзовая лампа. Огромная кровать была застелена новыми белыми простынями, и в углу лежало аккуратно сложенное одеяло, которое она много лет назад подарила Джейку. По кровати были красиво разбросаны огромные подушки в кружевных наволочках, усыпанные лепестками белых роз.

Джейк положил ее на кровать и сел рядом. Она посмотрела на него.

— Я сделал свое дело, — мрачно сказал он.

— Надеюсь, мы обойдемся без нервных судорог.

— Немножко нервничать — это естественно, — вздохнул он.

— Ты немножко нервничаешь?

— Я? Как-то не думал. Я полный профан в таких делах.

— Страшное дело, — сказала она.

— Страшно, но справимся, — ответил он. Сэмми расхохоталась. Он взял ее за руку. — Давай лучше обойдем дом, посмотрим что да как.

— Давай, — согласилась она.

Они с облегчением поспешили в комнаты, включая свет, осматриваясь, опять выключая. На кухонном столе лежала записка. «Еда» — и стрелочка, ведущая к холодильнику. Почерк был круглый, Шарлоттин. Сэмми открыла холодильник и ахнула, глядя на ряды судков, горшочков и кастрюлек, на целиком зажаренную индейку и огромный запеченный окорок.

— Они, наверное, думают, что мы здесь будем только есть и… А в самом деле, мысль неплохая.

— Смотри, — сказал Джейк. На столике стояло ведерко со льдом, а в нем — бутылка шампанского. Рядом два роскошных хрустальных бокала и открытка. Джейк взял открытку. — «С любовью от Элли», — прочел он. — Я думаю, Шарлотта приготовила еду, Элли — шампанское, а мама — постель. Но я рад, что там не нашлось пояснений.

Сэмми слабо кивнула.

— Постель — не то место, где хочется найти весточку от мамы. Ну что ж, мы можем есть, пить и веселиться. Давай выпьем шампанского.

— Отличная мысль. — Он вынул бутылку изо льда и стал внимательно изучать обернутое фольгой горлышко. — Ни разу в жизни не пил шампанского. Я вообще почти не пью.

— Я тоже. — Сэмми прильнула к нему. — Я думаю, надо развернуть фольгу и вытащить пробку. Направив ее в потолок, чтобы она не полетела в нас, когда выскочит.

— Я не могу даже открыть бутылку шампанского, — качая головой, с отчаянием сказал он. — Какая ужасная ночь!

Сэмми взяла его за руки.

— Главное, направь свою пробку куда надо, и все будет в порядке.

Он снова начал смеяться и посмотрел на нее так, что она покраснела.

— Ну вот, я краснею, — кокетливо сказала она. — А я не люблю краснеть.

— Твое лицо прелестно порозовело.

— Ты не видишь всего остального.

И тут шутки кончились. Они вдруг замолчали, но это было молчание, наэлектризованное сильными чувствами.

— Давай выпьем шампанского потом, — сказал он. Она кивнула.

— Сейчас я все равно не смогу сделать ни глотка. Они погасили свет и вернулись в спальню. Джейк положил руку ей на плечо, и она вздрогнула.

— Я думаю, — громко сказал он, словно проповедуя перед толпою, — я думаю, мы сначала разденемся и ляжем в постель, и выключим свет, и… немного поговорим.

— Ты читаешь мои мысли, — повторила она в который раз.

Он посмотрел на нее с невыразимой мукой.

— Готов поспорить, ты сшила специальную ночную рубашку.

— Атласную, с кружевной оборкой. И такой же халат. И такую же пижаму для тебя. — Она взглянула на него исподлобья. — Без кружев.

— И на том спасибо.

— Это все под матрацем. Я припрятала еще в тот день, когда обмеряла окно для занавесок.

Она откинула простыни и достала из-под матраца рубашку, и халат, и пижаму, разложив все на кровати. Потом снова полезла под матрац.

— Это мой ловец снов, — сказала она, любовно погладив подарок Джейка, и повесила его на столбик кровати.

Они посмотрели друг на друга так, что всякая неловкость исчезла. Раскрыв объятия, он шагнул к ней, и она бросилась к нему на грудь, покрывая его лицо короткими быстрыми поцелуями.

Через несколько минут ее свадебное платье и черный костюм Джейка валялись на полу, рядом с атласной рубашкой, халатом и пижамой. Сэмми лежала в объятиях Джейка, розовые лепестки запутались у нее в волосах; ночь таяла в жарких ласках и страстных шепотах. И не было ничего легче в ее жизни, чем любить его.

Александра металась по тихим темным комнатам Хайвью — ее великолепного каменного замка с башенкой, отвоеванного у жизни посредством брака с Уильямом и уже пятнадцать лет после его смерти заполняемого дорогостоящей роскошью в ее вкусе.

Оррин уехал. Она отослала его. Он не понимает ее горя, ее обиды. Он устал слушать про ее непокорных племянниц, устал создавать видимость цивилизованных отношений между ней и Тимом, которого она наказала за то, что он позволил себе потерять голову с Шарлоттой, запретом появляться на Хайвью.

Она подозревала, что Оррин втайне рад, что Саманта наконец выйдет замуж за Джейка. Он надеется, что их свадьба положит конец небольшому кризису, который отвлекает ее от их дел, от достижения их общих целей.

Но эта проклятая свадьба превратила владевшие ею подавленность и разочарование в черную ярость.

Ее зеленый шелковый халат распахнулся, обнажив красные рубцы — в бессильной злобе она расцарапала себе грудь. С тонким черным кнутом в руке она металась по дому, круша все, что попадалось ей под руку.

В вестибюле она сбросила на пол хрустальную вазу с цветами, и серебристые осколки разлетелись по итальянским изразцам.

Джейк прикасается к ее бесценной Саманте, пачкает ее, отдаляя все больше и больше от жизни, для которой она создана, от жизни, которую Александра ей приготовила. Александра двинулась в комнату, смахнув с черного мраморного столика бесценную лампу от Тиффани.

В столовой она вдребезги разбила подсвечник с изящными хрустальными подвесками, смела с каминной доски все фарфоровые статуэтки и с грохотом перешвыряла на пол чашка за чашкой серебряный чайный сервиз восемнадцатого века.

В библиотеке она с яростью повышвыривала из шкафов тяжелые тома.

Наконец в спальне она в изнеможении упала на колени посреди изорванных девических фотографий ее и Франни, разбитых ламп, изорванного в клочья белья, обрывков детских книжек — свидетелей безрадостного детства и отрочества Тима. На огромном восточном ковре перед ней лежали обломки ее жизни.

Нет, у нее не бывало поражений. И это еще не поражение. Она будет выжидать, думать, строить планы. Она найдет способ наказать Джейка и все его семейство за то, что они у нее отняли.

Глава 20

— Знаешь, — сказал отец, берясь за рукоятку топора Джейка, — я не хотел бы пришивать тебе пальцы.

Джейк отсутствующим взглядом посмотрел на огромную гору наколотых дров и небольшую кучку поленьев, ожидавших своей очереди. Он и не заметил, что работает слишком быстро. Так, что даже Бо, забившись под крыльцо, смотрел на него с испуганным любопытством.

Папа зашел составить ему компанию и никак не мог понять, в чем дело. Джейк вдохнул холодного октябрьского воздуха. Лес вокруг дома блистал ярким осенним убором; прекрасный день для колки дров в предвкушении долгой зимы с Самантой у жаркого камина. Почему он не построил второй камин в большой спальне?

— Ты в таком настроении, что стоит сделать перерыв, — продолжал отец, кладя топор на пень. — Может, поищем медведя и ты с ним поборешься?

Джейк отряхнул джинсы и сел на пенек.

— Я хочу в город. Интересно, что там происходит. Может быть, ее надо ободрить или утешить. Что, если ей ничего не удалось продать? Она целое лето готовилась к этой ярмарке. Она говорила, что это будет ее дебют. Я боюсь, вдруг ее постигнет неудача?

— Сын мой, я понимаю, что ты женатый мужчина с огромным стажем семейной жизни — целых четыре месяца, — но я хочу открыть тебе маленький секрет. Если женщина боится, что ее постигнет неудача, то меньше всего она хочет, чтобы ее муж при этом присутствовал. Это их страшно раздражает.

— Но маму с Шарлоттой она взяла с собой.

— Мама тоже поехала продавать свои картины, а Шарлотту никакая сила не удержит от того, чтобы купить еще одни сережки. Кажется, уже шестые. Успокойся. Они должны вернуться с минуты на минуту. — Отец вытащил из кармана своей фланелевой рубашки трубку и, скрестив ноги, спокойно уселся на землю. Попыхивая трубкой, он из-под седеющих бровей смотрел на Джейка. — У Сэмми прекрасные вещи. Даже Клара их хвалила. И мама тоже сказала, что это прекрасная работа. Но за один день она, конечно, не составит себе репутации.

— Я все же надеюсь, что у нее купят хоть что-то. Для нее это так важно. Ей необходимо знать, что не один я в семье зарабатываю деньги.

Джейк представил себе вязаные подушки для их нового дивана, прекрасно вытканные из шелка покрывала, коврики, такие красивые, что он всегда снимал ботинки, прежде чем ступить на них. Если эти глупцы не обратят на них внимания, то он… то он просто не знал, что сделает. Их жизнь в эти месяцы была такой счастливой — он и предположить не мог, что бывает такое счастье. Он неохотно уходил от нее по утрам с рюкзаком, собранным для подрывных работ, и весь день, разрабатывая жилу, вспоминал, как она сидела за станком, когда он уходил, с лицом, все еще пылающим румянцем после всего, чем они занимались в постели, проснувшись. А их ночи! Боже, их совершенно неправдоподобные ночи… Отец вздохнул.

— Когда мы с мамой поженились, жизнь была куда проще. Предполагалось, что я приношу в дом деньги, а она их тратит.

— Но я-то помню, как мама в первый раз продала свою картину. Она почти неделю после этого гордо распевала: «Что я за женщина». — Джейк вдруг вскочил. — Они едут.

Отец оглянулся. Подъездная дорога, исчезающая в красной и желтой листве деревьев, была пуста.

— Должно быть, старею. Я не слышу машины. Джейк поставил на пень новое полено и взялся за топор. Он не хотел, чтобы было ясно, что он весь день сидит и ждет. Через несколько минут на дороге показался старый фургон, и Джейк решительно взмахнул топором.

Мама и Шарлотта с непроницаемыми лицами вылезли из фургона. Шарлотта, в ярко-розовом длинном свитере с высоким воротом и розовых теннисных туфлях, видневшихся из-под обтрепанных штанин ее джинсов, показала на пару новых серебряных шариков, болтавшихся у нее в ушах.

— Отличная вещь. А еще я познакомилась с женщиной, которая хочет открыть в городе кондитерскую. Мы обменялись рецептами. Она сказала, что весной, когда мне исполнится шестнадцать, сможет взять меня на неполный рабочий день.

Джейк отрешенно кивнул, глядя, как из фургона выходит Саманта. Ее лицо было мрачно. Она медленно пошла к нему — серая юбка закручивается вокруг ног, руки скрещены на полосатом свитере.

— Ну, завтра я туда не поеду, — скорбно сообщила она. — Незачем мне ехать туда завтра.

Джейк выронил топор и обнял ее за плечи. Вот как! На самом деле она не расстроена, она просто его дразнит. Он пристально посмотрел ей в глаза, и она сломалась.

— Потому что все продала сегодня! — Саманта повисла у него на шее и стала неистово его целовать. — Все! И подушки, и гобелены, и коврики — все, что было!

Мама расхохоталась и наклонилась к папе, колотя его кулачками по плечам, так что трубка подпрыгивала у него во рту.

— Я никогда не видела ничего подобного. Честное слово, пару раз мне показалось, что дамы вот-вот начнут бить друг друга по головам своими сумочками от Гуччи. Они буквально рвали ее вещи из рук. И заметь себе, милый, многие из них — подруги Александры. Но они просто не могли устоять. Представляешь?!

Джейк облегченно вздохнул и ткнул обвиняющим перстом в Саманту.

— Маленькая обманщица!

— Я хотела тебя удивить. — Она достала из кармана юбки тканый кошелек с индейским орнаментом, открыла его и показала Джейку аккуратно сложенные банкноты. — Тысяча долларов, — с гордостью уточнила она. — Я сделаю первый взнос за стиральную машину. И за швейную. А остальное отложим.

Не в силах больше сдерживаться, он схватил ее за талию и закружил.

— Ты довольна — и я доволен.

— Это не так много, ведь я работала целое лето. Но это только начало. Я получила кучу заказов. Работы хватит на всю зиму. А весной мы сможем купить мебель в гостиную и отложить немного на колледж Шарлотте.

— Я пойду в кулинарную школу, — твердо заявила Шарлотта.

— Но сначала закончишь колледж, розовая петунья, — настаивала Сэмми.

Шарлотта надулась.

— Неужели, если человек делает деньги, он сразу же превращается в тетю Александру? Ты уже лучше меня знаешь, что мне нужно.

Все взгляды устремились на нее. Джейк тотчас почувствовал, что Саманте стало стыдно. Она виновато посмотрела на него и повернулась к сестре.

— Прости, я, кажется, действительно сказала что-то в ее духе.

— Ах, Сэмми, это ты меня прости. Я беру свои слова назад, — закусив губу, заторопилась Шарлотта.

— Нет, ты права. Ты сама будешь решать, что хочешь делать, а я тебе помогу.

— Мы тебе поможем, — поправил Джейк. Сэмми нежно посмотрела на него.

— Как хорошо дома!

Александра относилась к праздничным обязанностям супруги политика так же стоически-добросовестно, как и к остальным своим бесчисленным светским обязанностям — церемониям перерезания ленточек, скучнейшим обедам, длинным речам по самым разным поводам в самых разных местах. Это плата за то, что когда-нибудь Оррин непременно станет губернатором. Она в совершенстве освоила искусство ничего не значащих улыбок, теплых рукопожатий и проникновенных участливых взглядов.

Зато потом, вернувшись в свой дом, она с чувством выполненного долга выпьет свой двойной бренди.

— С Днем благодарения, — в сотый раз мурлыкнула она, пожимая одну за другой протянутые руки. Эти люди, как муравьи на пикнике, которые терпеливо ждут, когда, наконец, можно будет накинуться на оставшиеся крошки. Они толпятся возле открытой двери кузова огромного грузовика, где добровольцы из местного благотворительного общества раздают картонные коробки с индейкой и другими лакомствами.

С гор, поросших кряжистыми кедрами, потянуло резким холодным ветром. Хорошо бы закутаться в шубу; но для встреч с народом предписывалось одеваться скромно, и Александра стойко мерзла в брючном костюме.

Словно актриса бродячего театра, она играла всегда одну и ту же роль, где бы ни открывали балаган. Послать помощников Оррина работать вместе с местной благотворительной организацией, чтобы никто не подумал, что при ней два телохранителя. Бесконечно пожимать руки. Выдать лично несколько коробок. Попозировать со всеми желающими перед камерой фотографа местной газеты. И уехать как можно скорее, чтобы только это не выглядело вызывающе.

Она уже позировала, уже протягивала коробки — оставалось только закончить, позвать адъютантов Оррина и уехать.

— С Днем благодарения, — в очередной раз произнесла она. Вдруг ее плеча коснулась чья-то рука. Нахмурившись, она обернулась.

На нее слезящимися глазами смотрел Малькольм Друри.

— Здравствуйте, миссис Ломакс.

Александру охватил настоящий ужас, но усилием воли она удержала на лице любезное выражение. Это ожившее привидение давно должно было сгнить в какой-то багамской тюрьме. Если бы она хоть раз за все это время о нем подумала, то подумала бы, что он умер. Но он был жив.

Он был жив, и на свободе, и стоял сейчас перед ней. Прошедшие годы не пощадили его — некогда франтоватый, холеный покоритель дамских сердец, которого она использовала в своих целях, сейчас был тощ и бледен, волосы поредели, под глазами темные круги. На нем были потрепанные коричневые брюки и армейский китель с драными локтями, и пахло от него потом и болезнью.

— Простите, я вас знаю? — наконец удалось ей сказать почти спокойно, очень вежливо и чуть удивленно.

— Я вас прощаю, — тихо прошептал он и выдавил из себя жалкую улыбку. Зубы у него были гнилые, а передний и вовсе отсутствовал. Но глаза настороженно прищурены. — Я умираю. Когда я заболел, меня выпустили. Я теперь сторож одной церкви в столице штата, мне дали там маленькую комнатку. И старую машину. Это сурово. Но я живу в ладу с собой. — Он помолчал. — Но жизнь тяжела.

Александра вытащила его из очереди и отвела в сторону.

— Извините, но я вас не знаю.

Он закашлялся хриплым лающим кашлем.

— Ничего, миссис Ломакс. Я ничего вам не сделаю. После всего, что было со мной в тюрьме, я никому не смогу ничего сделать.

Александра чуть наклонилась к нему, и ей едва не стало плохо от вони и этого нарочитого самоуничижения, таящего в себе скрытую угрозу.

— Чего вы хотите? — тихо спросила она.

— Просто сказать вам, что я прощаю все, что вы мне сделали.

— Я ничего вам не делала. И если вы думаете, что сможете чего-нибудь добиться своими недоказуемыми обвинениями и фальшивым почтением, то жестоко ошибаетесь.

— Вам нечего было бояться меня. Я никому ничего не сказал о нашем маленьком дельце. Я взял деньги вашей сестры и исчез. И потом занимался исключительно своими делами.

— Вы просто дурак, и не вам мне угрожать. Вы действительно ничего не можете мне сделать. И тогда не могли.

— Я знаю, — сказал он еще тише. — Но зачем же тогда вы послали кого-то, чтобы упечь меня в тюрьму, где со мной обращались так, как с людьми не обращаются?

— Я не… — начала она и замолчала. Ее мысль бешено работала. — Чего вы хотите? — повторила она, быстро просчитывая в уме возможные варианты.

— Ничего особенного. Я просто не хочу умереть в захудалой больнице вместе с другими, живущими, как я сейчас, на пособие. Вот и все, миссис Ломакс.

— Дайтемне подумать. Возможно, я смогу что-то сделать для вас. Все зависит от вашего умения держать язык за зубами.

— Ох, миссис Ломакс, как это было бы хорошо! — И он вдавил в ее ладонь листок бумаги. — Это мой адрес.

— Я скажу вам, кто виноват в том, что с вами случилось. Разумеется, это не я. Я долго ничего не знала о вас. Весь этот ужас всплыл совсем недавно.

Его выцветшие водянистые глазки блеснули.

— Кто?

Она снова наклонилась к его уху.

— Этот человек женился на старшей дочери Франни. Его зовут Джейк Рейнкроу. Он живет в Пандоре. Это он вас выследил тогда. Он — причина того, что вас посадили в тюрьму.

Малькольм молча выслушал эту информацию. На его впалых щеках выступил лихорадочный румянец, он стал дрожать — без сомнения, от ярости.

Больше она не могла с ним разговаривать. Двигаясь дальше и по утвержденному распорядку, она еще успеет обдумать последствия этой встречи. А пока она взяла его руку, делая вид, что дружески пожимает ее, вцепилась ногтями в потную ладонь и, угрожающе глядя в его полные боли и ярости глаза, повторила:

— Он женат на моей племяннице. И мою племянницу трогать не нужно.

— Я никого не собираюсь трогать, — тихо сказал Малькольм. — Я не мстительный.

Он повернулся и почти бегом потрусил к ободранному старому седану.

Александра смотрела, как он отъезжает, и гадала, куда же это он так вдруг заторопился.

— Миссис Ломакс? — Рядом с ней оказался один из помощникав Оррина. — Вас замучил этот жуткий тип?

— Нет-нет. — Она печально и сочувственно покачала головой. — Он пытался рассказать мне, как восхищается моим мужем. Такой застенчивый, бедняга. Даже не сказал, как его зовут.

Стиральную машину и сушилку привезли, когда Сэмми с Джейком были в душе; второпях она накинула только чистую футболку Джейка и халат, и пока Джейк и грузчик из службы доставки тащили новые блестящие агрегаты в прачечную комнату, взволнованно металась за дверьми. Джейк успел одеться приличнее — в джинсы и косо застегнутую фланелевую рубашку.

Они разобрались со шлангами и проводами, опробовали все кнопочки и теперь стояли, усталые, довольные и гордые, как родители над колыбелью младенца. Сквозь белые занавески просачивался мягкий свет осеннего дня, желтые листья стучали в стекло; бревенчатые стены прачечной комнаты приятно пахли сосновой смолой, и казалось, что золотистое дерево отражает теплые лучи солнца. Денек выдался золотой.

— У меня никогда в жизни не было собственной стиральной машины, — сказала Сэмми с легкой горечью. — Мама с папой не могли себе такого позволить. Папа говорил, что, когда служишь в армии, надо быть готовым к частым переездам. Когда он погиб, мама хотела купить машину в кредит, но я ее отговорила. — Она помолчала. — Мы открыли отдельный счет и стали копить на нее деньги, но тут появился этот Друри. И забрал все — даже деньги с этого счета. — Сэмми жалобно посмотрела на Джейка. — Лучше бы она купила стиральную машину с сушилкой. Джейк погладил ее влажные волосы.

— Ты не виновата. Она была одинока и легковерна. Ты все равно не смогла бы ей ничего объяснить.

— Я иногда о нем вспоминаю — он купил наркотики на деньги, которые мы заработали тяжким трудом. И, знаешь, радуюсь, что он в тюрьме на Багамах. Надеюсь, там есть крысы. Огромные крысы. Он никогда оттуда не выйдет?

— Я думаю, он уже умер. Он любил двигаться. Запереть его в камеру все равно что кожу содрать. — Она посмотрела на него странным взглядом, и он быстро добавил:

— Судя по тому, что ты о нем рассказывала. — Он привлек Сэмми к себе, поднял под локотки и посадил на стиральную машину. — О, королева, вот твой трон. Не думай о крысах, подумай о запеченной индейке с соусом. Подумай о том, сколько вкусной еды наготовила твоя сестра в честь Дня благодарения.

Она едва улыбнулась. Джейк покачал головой и решил развеять ее грусть иначе. Он наклонился и включил машину.

— Поставим основную программу.

— Зачем?

— Чтобы разбудить твое воображение. — Машина загудела и начала вибрировать. Зрачки Сэмми расширились.

— Хм-м.

— Ну, хватит. Не наслаждайся слишком явно.

— Иди сюда и попробуй сам. Это как массаж. — Ее губы раскрылись в сладострастной улыбке, она ногами обхватила его бедра и притянула к себе, потом дотянулась до шеи и поцеловала. — Я хочу тебя, — глухо сказала она. — Я хочу забыться.

— Я понимаю.

— Давай устроим маленькую церемонию освящения. — Она расстегнула его джинсы. — Это единственная комната, где мы… которую мы еще не освятили.

Он крепко обнял ее.

— Начнем прямо сейчас.

Джейк оглядел стол — все собрались на праздничный обед по случаю Дня благодарения. Вот оно, счастье, — вся семья мирно собралась под мягким светом старинной люстры, за столом, украшенным лучшей маминой кружевной скатертью и фарфором, ломящимся от блюд, от которых поднимаются аппетитные ароматы. На праздник приехала Элли. Папа надел свой традиционный для Дня благодарения наряд — старый, траченный молью свитер, который мама подарила ему на первый такой праздник после их женитьбы. Мама — в ожерелье из кораллов, которое подарили ей Джейк и Элли, когда были еще детьми.

Шарлотта сидела рядом с Самантой, взглядом признанного эксперта рассматривая еду, словно боясь, что какое-то из ее творений может опозорить ее.

Саманта под столом сжала руку Джейка, и ее теплое, полное любви пожатие сделало его счастье совершенно полным. Папа потянулся к блюду с индейкой и поднял вилку над головой.

— Благодарю тебя, Господи, — торопливо произнес он. — Давайте есть.

— Хью, — мама посмотрела на него с легким упреком, а потом обвела заблестевшими глазами остальных. — Благодарю тебя, Господи, за эту семью.

— Да, — сказала Элли тихо. — Сделай, Господи, чтобы мы еще не раз так собрались.

Все взгляды обратились на Джейка. Он нахмурился. Семья ожидала его слов.

— Бог знает, о чем я думаю, — наконец сказал он. Саманта снова сжала его руку и тотчас выпустила, склонила голову и опустила глаза.

Помилуй моих маму и папу. Пусть знают, что их не забыли. Скажи им, что их дочери их любят. Скажи им, что нас окружают удивительные люди. Благодарю.

Оставим на совести Саманты эти прямые указания Господу Богу. Но Джейк, встретив ее затуманенный взгляд, тихо кивнул. Шарлотта кашлянула. По ее вспыхнувшим щекам катились слезы.

— Присоединяюсь. Благодарю тебя, Господи, — сказала она.

Сэмми обняла ее. Они посмотрели на маму, папу и Элли.

— Мы любим вас, — сдавленным голосом сказала Сэмми.

Мама тоже заплакала. Элли вытерла глаза и улыбнулась. Папа, вдруг охрипнув, сказал:

— Ну, присоединяюсь.

Все засмеялись. Сэмми посмотрела на Джейка, и семейство чинно застучало вилками.

— Спокойной ночи, Эл. — Джейк просунул голову в дверь ее комнаты. — Мы идем домой. До завтра. С Днем благодарения.

Она сидела у окна на низком стульчике, на столе горела неяркая лампа. Ее глаза были печальны; поняв, что брат это заметил, она отвела взгляд и провела рукой по лицу. В другой руке у нее, как маятник, раскачивалась тонкая серебряная цепочка с узким кожаным мешочком на ней. Джейк вошел в комнату.

— Эта штука делает тебя несчастной. Я рад, что ты ее сняла. Убери ее подальше.

— Да. — Она положила цепочку на подоконник. — Он такой древний. Я где-то читала о людях, которые, как мы с тобой, могли чувствовать историю, прикасаясь к старым вещам.

— Я тоже об этом читал — сильные чувства никуда не уходят, они остаются, как картины, не теряющие яркости красок. Но я не слишком это чувствую.

— Да, знаю. Тебя больше интересует то, что происходит здесь и сейчас.

— Не всегда. Просто я сосредоточен на том, что важно для меня. Находить людей. Искать камни. Стараться понять, что думают люди. То, что умерло, что уже прошло, мне не нужно.

Она развязала мешочек и вынула из него рубин.

— Все, кто владел им, умерли — кроме меня и Александры.

— Она не владела им. Она его украла. — Он с грустью посмотрел на сестру. Хорошо бы развеять ее мрачное настроение. — И потом, Эл, может быть, вы в медицинском колледже этого и не проходили, но все рано или поздно умирают. Это факт — ей-богу, рубин тут ни при чем.

Элли двумя пальцами подняла рубин, и в нем заиграл свет. Кровавая капля памяти.

— Помнишь, бабушка рассказывала нам легенды про Уктену?

— Хм-м. Я годами от страха прятался под кровать.

— Ужасный дракон с кристаллом горного хрусталя во лбу. Человек убил Уктену и вынул кристалл. Потом его нужно было защищать, почитать и прятать в особом месте. И если делать все это недостаточно хорошо, то он вылетит на волю и начнет искать Уктену, убивая из мести всех попавшихся на пути. — Она положила рубин на подоконник и вытерла руку о джинсы.

— Ни разу не видел ни летающих кристаллов, ни Уктены, — с улыбкой сказал Джейк.

— Может быть, мы их просто не узнаем?

— Убери его подальше, Эл, — снова сказал он. — Когда-нибудь у тебя будет дочь, храни рубин для нее.

— У меня не будет детей.

Он удивился, и немного рассердился, и хотел уже сказать ей об этом, как раздался телефонный звонок, и папа снял трубку.

— Завтра поговорим об этом, — сказал ей Джейк. — Этот чертов камень совсем сбил тебя с толку.

— Сын, — сказал папа. — Это тебя. Из отдела шерифа в Клаудлэнд-Фоллс.

Джейк, нахмурившись, подошел к телефону. Из кухни вышла Саманта, неся в руках аккуратную коробку с остатками пиршества. Он помахал ей рукой и заглянул в коробку, прижимая плечом телефонную трубку. Наклонив голову, она обеспокоенно смотрела на него.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Встретимся там примерно через час.

Он положил трубку.

— Неужели они думают, что ты поедешь прямо ночью, в День благодарения? — мрачно глядя на него, сказала Сэмми.

— Я должен ехать. Один старик сегодня днем ушел от дома своей внучки и до сих пор еще не вернулся. Он немножко не в своем уме, — Джейк покрутил пальцем у виска. — Предполагают, что он пошел погулять и забыл дорогу домой.

— Я поеду с тобой, — сказала Саманта. Он покачал головой.

— Если ты поедешь со мной, то Бо ни за что не станет работать. Он подумает, что это пикник.

Джейк почувствовал, что она хочет возразить, но она только закусила губу.

— Когда-нибудь возьми меня с собой. Я хочу увидеть, как ты это делаешь.

«Этого я тебе не скажу, — подумал он. — А то ты сочтешь меня сумасшедшим».

— Охолони, Сэмми, — вмешалась Шарлотта. — Хочешь, я переночую у тебя? Я как раз хочу опробовать новый рецепт шоколадного печенья. Будем грызть печенье и смотреть телевизор.

— Эта девочка готовит без передышки, — сказал папа. — Невероятно.

Саманта вздохнула. Джейк погладил ее по голове и нежно коснулся маленького пятнышка у основания шеи. Она хотела совсем другого десерта, по рецепту, который они не уставали проверять и перепроверять с непреходящим энтузиазмом.

— Может быть, к утру я уже вернусь, — тихо сказал он. — Оставь мне немножко сладенького.

Она испуганно оглянулась — остальные изо всех сил старались не улыбаться. Они надели паньто. Джейк поцеловал маму в щеку и обнял отца, потом посмотрел на Элли. Она вернулась к окну; рубин лежал на подоконнике.

— Убери его, — хрипло сказал он. Она тихо кивнула.

Сэмми проснулась и села на кровати. Было темно и холодно. Она подтянула одеяло к самому воротнику просторной фланелевой рубашки Джейка, в которой спала, протерла глаза и посмотрела на будильник. Три часа ночи.

После свадьбы это была первая ночь без него — и ей было холодно и одиноко. Она думала о том, как Джейк и Бо в эту морозную ноябрьскую ночь идут по заиндевелому лесу под высокой белой луной, о старике, который потерялся. Она надеялась — нет, знала, — что Джейк и Бо найдут его на радость шерифу этого отдаленного городка. Может быть, скоро и шериф Пандоры перестанет бояться Александры и попросит Джейка вновь работать с ним.

Сэмми встала, закуталась в махровый халат, который сшила для Джейка, и на цыпочках прокралась в переднюю комнату. Еще летом они купили в магазине подержанных вещей старинный хромоногий диван и два кресла из того же гарнитура; Джейк починил деревянные части, она заново обтянула диван и кресла красивой голубой тканью. К этому прибавился ковер, сотканный Сэмми, и несколько старомодных ламп. Комната стала удивительно уютной.

Шарлотта спала на диване под кучей одеял, на полу перед диваном стояла наполовину опустошенная сковородка шоколадного печенья; в камине догорали последние угольки. Сэмми потеплее укрыла сестру и прошлась по комнате, касаясь пальцем мебели, — она так гордилась своим домом.

Потом прошла по коридору в свою рабочую комнату, к станку. Хорошо бы сейчас немного поткать — размеренный и точный ритм станка всегда ее успокаивал. Но стук может разбудить Шарлотту. Они снова начнут болтать и есть печенье, а есть Сэмми больше не могла.

Она вернулась в переднюю комнату, сунула ноги в мокасины, осторожно открыла дверь и вышла на террасу. Листья, устилавшие двор, и маленькие кусты остролиста, которые они посадили вдоль террасы, покрылись инеем. Лес спал, освещенный луной. У подножия холма лунный свет отражался в гладкой, как зеркало, воде бабушкиного источника.

Сэмми счастливо вздохнула, потом еще раз, поглубже. И почувствовала запах дыма.

Глава 21

Она выбежала во двор взглянуть на трубы. Но остывающие угли в камине не могли дать такого запаха, а в спальне она совсем не разводила огня. Нет, на крыше все было в порядке.

Она внимательно вглядывалась в лес, но ничего не замечала. Запах дыма не исчезал, наоборот, становился сильнее. Она сказала себе, что гореть может за многие мили отсюда, ветер далеко разносит дым по узким ущельям гор.

Но все же Сэмми пошла к стене леса, которая отделяла их дом от дома Сары и Хью. Пусть лучше они посмеются над нервозностью городской жительницы, если она зря разбудит их среди ночи. Все же она позвонит, это лучше, чем стоять вот так и волноваться, думая бог знает что.

Приняв решение, она уже направилась в дом, к телефону, в последний раз оглянувшись в том направлении. И вдруг над вершинами деревьев поднялось огромное облако дыма, такого густого, что сквозь него не мог пробиться лунный свет.

Сэмми вбежала в дом, громко зовя Шарлотту. Шарлотта лениво повернулась на другой бок, не просыпаясь. Сэмми схватила ее за плечи и стала трясти изо всех сил.

— У Хью и Сары горит! Позвони им, а потом в пожарную охрану! А я побегу туда.

Шарлотта кубарем скатилась с дивана, Сэмми подтолкнула ее к телефону и выскочила из дома. Над деревьями взметнулся язык оранжевого пламени. Не помня себя, мчалась она по тропе между стволами, спотыкаясь о корни, потеряв где-то одну туфлю и сбросив другую, чтобы не мешала. Ветки хлестали ее по лицу. Навстречу ей полз едкий дым.

Сплошная стена дыма с рассыпающимися горячими искрами скрывала дом. Жар опалил ей лицо. Закрыв нос, она вбежала во двор — вокруг ровно гудело пламя и время от времени с громким треском ломалось то одно, то другое прогоревшее бревно. Весь дом был охвачен огнем, из окон верхнего этажа вырывались клубы дыма. Сэмми закричала от ужаса, боясь поверить тому, что происходило у нее на глазах.

Они, должно быть, выбрались оттуда! Сэмми отказывалась думать, что Сара, Хью и Элли там, внутри этого ада. Закрывая лицо руками, она ринулась вперед, но волна удушающего жара отбросила ее. Она отскочила, судорожно хватая воздух ртом. Выкрикивая их имена, она побежала вокруг дома, спотыкаясь о каменные каемки Сариных клумб, падая, вновь поднимаясь и зовя, зовя, зовя…

Они должны быть где-то здесь! Они наверняка выбрались! О Джейк, этого не может быть! Я не хочу их потерять! Не может быть, чтобы они умерли! Она продралась сквозь колючую живую изгородь заднего двора к крану насоса, упав на колени, нащупала свернутый кольцами шланг, открутила кран и, обдирая руки, добралась до свободного конца шланга. Поднялась на ноги и направила шланг на заднее крыльцо. Пламя вырывалось уже из-под крыши. Крыша рухнула со страшным металлическим скрежетом, оторвавшись от перекрытий, вниз полетели раскаленные листы жести.

Ничего уже не сознавая, Сэмми кричала что-то несуразное. В шланге не было ни капли воды. Она ожесточенно трясла его, проклиная на чем свет стоит, пока не сообразила, что насос работает от электричества в доме.

Прямо ей на голову полетели куски горящего дерева от рухнувшей крыши. Прикрыв голову рукой, задыхаясь, ослепнув от дыма, она подалась назад, упала и отползала, пока воздух не стал прохладнее, так, что можно было дышать. И не поднимаясь с колен, стала в бессильном отчаянии колотить кулаком о землю.

— Сэмми! — Шарлотта трясла ее за плечи. — Телефон не отвечает! Где они?

— Там. О Джейк, Джейк! Я не хочу их терять!

Шарлотта, зарыдав, прижалась к ней. Сэмми поднялась на ноги, одной рукой обнимая Шарлотту, другую прижав к горлу. Издалека донесся пронзительный вой сирен.

Добежав до машины шерифа, Джейк буквально упал на багажник. Ноги не держали его. Раздавленный необъяснимым ужасом, он покрылся липким холодным потом; перед глазами, как сквозь туман, расплывались огни переносных фонарей и мощные лучи фар десятка полицейских машин.

Они с Бо только что выбежали из леса. Громко разговаривая, к ним спешили люди. На плечо Джейка легла чья-то рука.

— Что с тобой, сынок? — Над ним склонилось обеспокоенное лицо помощника шерифа.

— Я его нашел, — пожал плечами Джейк. — С ним все в порядке. Оставил его отдыхать у ручья, примерно в миле отсюда. — Он глубоко вздохнул. Совершенно необъяснимый ужас попрежнему сдавливал ему грудь. Он чувствовал, что случилось что-то непоправимое. Это чувство безысходности охватило его в тот момент, когда он остановился, чтобы дать отдохнуть безумному усталому старику. Он знал, что ему надо быть дома. Сейчас. Немедленно. И все равно это будет поздно.

— Дайте мне телефон, — громко крикнул он, отрываясь от багажника. — Черт возьми, мне нужен телефон.

— Конечно, сынок, в чем проблема, у нас есгь мобильный.

Джейк не помнил, как, расталкивая удивленных людей, шел за помощником к фургону, как схватил протянутый кем-то телефон. Сначала он позвонил Саманте. Никто не брал трубку. Слушая бесконечные длинные гудки, он встряхнул телефон, словно тот лгал ему. Не может такого быть, чтобы ни Саманта, ни Шарлотта не проснулись. Он проглотил комок в горле и набрал номер родительского дома. Линия молчала.

Джейку захотелось разбить телефон об пол фургона.

— Что такое, сынок? — участливо спросил помощник шерифа. Джейк не ответил. Номер телефона отдела шерифа в Пандоре он помнил еще с тех времен, когда только начинал работать поисковиком. Дрожащими пальцами набрал он нужные цифры. И как только услышал знакомый голос диспетчера, сказал:

— Немедленно пошлите кого-нибудь к Рейнкроу. Немедленно.

— Джейк? Это ты? — в женском голосе, по-матерински заботливом, слышались слезы.

— Да. Пошлите туда кого-нибудь. Я ничего не могу объяснить. Нужно…

— Все уже там, Джейк. Приезжай быстрее. Я не знаю, как там и что, но у вас пожар.

Уронив трубку, Джейк выскочил из фургона и побежал к своей машине. Бо запрыгнул на сиденье, и они помчались

С Самантой все в порядке, это он знал. А вот все остальные… Их он не чувствовал вовсе. Пустота страшила его.

Это был ад. Адская вонь, адский вкус на губах, адский шум. Пожарные машины и машины «Скорой помощи». Полицейские фургоны. Грузовики и легковушки. Струи воды, с шипением бьющие из брандспойтов в горящие развалины дома. Свет фар и мощных переносных фонарей. Всюду беспорядочно бегают люди, толкаясь, крича. Всюду чужие — нет, кое-кого она знает, это друзья семьи; но, когда они подходили ее обнять или заговаривали с ней, Сэмми молча отворачивалась, не в силах оторвать глаз от дома.

Крыша провалилась, разрушив верхние спальни; широкий навес террасы съехал на одну сторону, из окон нижнего этажа валит дым. Входная дверь полностью цела и закрыта, ее по периметру окаймляет выбивающийся изнутри дымок. Уцелевшая дверь словно приглашает открыть ее и заглянуть внутрь.

Сэмми больше не могла об этом думать. Не потому, что боялась сойти с ума. Она понимала, что покрыта грязью и копотью, что ее халат во многих местах прожжен искрами, что ее босые ноги разбиты и исцарапаны. Но потрясения этой ночи привели ее в состояние ступора — нереальное состояние полной потери чувствительности. Она с совершенно сухими глазами, прямая и страшная, стояла на краю хаоса. Люди из «Скорой помощи» накинули им с Шарлоттой на плечи одеяла. Шарлотта сидела у ее ног, пустыми, широко раскрытыми глазами глядя в пространство. Из этого оцепенения Саманту мог вывести только один страх — страх за Джейка, который приедет домой и увидит все это.

Пожарные в противогазах, с топориками, подошли к террасе. Одеяло соскользнуло с ее плеч.

Хоть бы все это оказалось страшным сном. Хоть бы в доме было пусто. Хоть бы Джейк этого не видел. О господи, я так хочу проснуться.

— Они куда-нибудь уехали, — донесся до нее слабый тусклый голос Шарлотты. — Поехали в Овесу, на ужин, что длится всю ночь. Мы трижды так делали — уезжали в Овесу поесть вафель. Сара говорила, что это замечательное приключение — есть, когда все остальные спят.

Сэмми хотелось кричать. Она уже проверяла — все машины стояли в конюшне.

— Да-да, спорим, что они там. Поехали поесть вафель. — Сэмми шагнула вперед. Шарлотта вцепилась в подол ее халата. — Они уехали — не ходи туда. Говорю тебе, они едят вафли. — Голос ее дрогнул. — Не ходи туда, Сэмми.

Пожарный нырнул под покосившуюся крышу террасы. Тяжелая дверь не сразу поддалась топору. Наконец пожарный скрылся в доме.

Сэмми отрешенно высвободила край халата из рук Шарлотты и равнодушно погладила сестру по голове. Их окружили какие-то женщины, хватали за руки, умоляли оставаться на месте. Сэмми вырвалась от них, вяло, как почти уснувшая рыба.

— Я сейчас вернусь, — сказала она тусклым голосом. — Побудьте, пожалуйста, с моей сестрой.

— О, Сэмми, — Шарлотта надрывала ей душу.

Не сводя глаз с открытой двери, Сэмми медленно пошла к дому, лавируя между тесно стоящими машинами. Она прошла мимо группы людей во дворе, которые ждали чего-то с таким напряженным вниманием, что не заметили ее, и остановилась рядом с пожарным, управлявшим насосами. Отсюда было все хорошо видно.

Она — ловец снов. Нити ее паутины прочны. Она поймает этот кошмар, пока он не настиг Джейка, а когда Джейк приедет, солнышко разгонит последние тени.

Из дверей вышел первый пожарный. Сэмми уронила руки безжизненными плетями вдоль тела. Она уже поняла, что за тяжелую ношу он несет.

— Не пускайте ее, — хрипло простонала Сэмми. Она сидела на земле подле трех тел, сгорбившись и ломая руки. Ее уже перестали пытаться поднять и увести. — Не подпускайте к ним мою сестру! Я не хочу, чтобы она их видела такими!

Обхватив себя руками, Сэмми снова сгорбилась и окаменела, заставляя себя смотреть и в то же время желая ослепнуть. Но она должна видеть то, что увидит Джейк. Словно она может облегчить его муку, увидев это первой.

Каждая секунда несла с собой новую боль.

«Я узнаю их.

Они в ночных рубашках.

Они не сгорели.

Они задохнулись от дыма.

Они умерли от удушья в дыму и пламени».

Саманта мирно раскачивалась, повторяя про себя эти слова, будто это могло повернуть время вспять.

— Ради бога, закройте их простыней, — раздался чей-то голос. К ее уху склонился шериф: — Вашу сестру уже увели в дом. Теперь я боюсь за вас. Вставайте.

— Нет.

— Джейк идет! — громко сказал кто-то.

Сэмми вскочила на ноги и бросилась в толпу, ища его в неразберихе людей и машин. Он показался из-за машины «Скорой помощи» — с тяжелой грацией атлета он раздвигал толпу, и лицо его было полно такой боли и муки, что сердце Сэмми едва не разорвалось.

Сэмми ринулась к нему, бормоча какие-то слова и сама же их не понимая. Она хотела удержать его; он подхватил ее за талию, прижал к себе, она изо всех сил обхватила его руками; они так и шли вместе, и все расступались перед ними.

Увидев тела, он отчаянно, страшно вскрикнул. Вместе с Сэмми он опустился на траву, и она обняла его, стараясь быть как можно ближе, чтобы его боль могла хоть немного перелиться в нее.

Он дрожал, судорожно комкая ткань ее халата. Лишь ей позволял он разделить свою скорбь. Сэмми, тихо плача, прижалась щекой к его волосам. Какими словами утешить его? Нет таких слов на Земле.

«Мы как-нибудь пройдем через это. Мы как-нибудь это переживем. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Вместе мы переживем это. Как-нибудь переживем».

Вдруг у нее в памяти всплыли пророчества Клары Большая Ветвь, и она беспомощно уронила голову на плечо Джейку. Что, если вот оно — Кларино пророчество?

«Нет, я не хочу, я никогда всерьез не верила…»

Неужели это они с Джейком направили руку судьбы, нанесшую безжалостный удар?

Распорядительницей дома ритуальных услуг была низенькая толстенькая женщина с таким густым макияжем, словно она училась делать его, гримируя трупы.

Услужливая и говорливая, она провела Александру в зал скорби. Толстый бежевый ковер делал их шаги бесшумными. Они были одни — не считая мертвых, а мертвые не слышат.

— Миссис Ломакс, я в жизни не видела ничего трогательнее, — говорила распорядительница. — Перед тем как закрыли гробы, сюда приходили этот молодой человек и ваша племянница. Они так долго оставались здесь; наши приемные часы уже кончились, а они все стояли, и я вынуждена была намекнуть им, что пора запирать помещение на ночь. Ваша бедная племянница с трудом его увела. Он говорил странные вещи — что-то о ведьмах, которые крадут у мертвых, и она была очень подавлена.

— Ведьмы — это персонажи древних легенд чероки, — объяснила ей Александра, и во взгляде ее читалось: мы-то с вами белые и понимаем, что это просто суеверие.

Распорядительница печально кивнула.

— Когда они ушли, я проверила гробы. Он в каждый положил какие-то их любимые вещи. Так трогательно!

— Я благодарна вам за то, что сегодня вы открьли зал раньше и я могу проститься с моей золовкой в одиночестве, — сказала Александра. Распорядительница расцвела от похвалы и подвела ее к полуоткрытой двери. — Я недолго, — печально улыбнулась Александра, вошла в зал и закрыла за собой дверь.

Темные занавеси не пропускали дневного света. Вдоль стен стояли три гроба. Пространство между ними было заполнено цветами — невероятным количеством цветов. Люстра с притушенными лампами мягко освещала простое и элегантное убранство зала.

Александра с минуту постояла в центре, наслаждаясь своим триумфом. Ей даже не пришлось ничего делать — она просто дождалась благоприятных обстоятельств. У нее не было никаких сомнений, что дом поджег Малькольм Друри. Джейк заплатил за вмешательство в ее жизнь. И что самое замечательное — она абсолютно ни в чем не виновата. Малькольм Друри все сделал сам.

Она стала изучать карточки на букетах и корзинах цветов, мысленно составляя список приславших соболезнования. Ей не терпелось выяснить, кто в городе хорошо относился к Рейнкроу. Это были удивительно разные люди. Корзина от совета племен в главной резервации в Квалле. Букет от служащего Бюро по делам индейцев. Абрахам Дрейфус, весьма уважаемый адвокат из Дарема, который много работал для племени и которого они с Оррином между собой величали наглым евреем. Все врачи Пандоры, которые годами уверяли ее, что Хью Рейнкроу — не более чем смешной деревенский лекарь. Шериф. Руководительница Лиги искусств, которую основала и до сих пор щедро поддерживала Александра. Декан медицинского колледжа, в котором училась Элли. Шерифы всего запада Северной Каролины и пограничных штатов.

И что самое отвратительное — цветы прислали несколько ближайших подруг Александры, женщины из лучших домов этого города, которые по глупости своей решили, что она не узнает, как они купили у Саманты гобелены и заказали еще.

Неблагодарные дуры. Рейнкроу не заслуживают такой чести. Это ведь она, Александра, превратила Пандору из сонного пустого места в прекрасный, интересный город, который они любят. Она страдала от зловредности Сары, она лишилась сокровища из наследства Вандервееров.

И она не успокоится, пока не вернет его себе. Александра подошла к первому гробу, оглянулась посмотреть, закрыта ли дверь, и откинула крышку. Морщась, смотрела она на Хью. На сложенных руках у него — стетоскоп и обугленная старая книга — «Том Сойер». Между лацканами пиджака, покрывая галстук, лежали орлиные перья — прямо на сердце. Александра протянула руку, еще раз поморщилась от перспективы коснуться его холодного тела, но все-таки залезла ему под воротничок в поисках ожерелья. Не обнаружив никакой цепочки, она быстро закрыла крышку и перешла к следующему гробу.

— Ну, Сара, — мстительно прошептала она, — теперь тебе понятно, кто победил? Видишь, чем обернулась твоя вечная ненависть ко мне? Я отняла у тебя больше, чем ты у меня.

Забыв о предосторожностях, Александра быстро ощупала шею Сары под кружевным воротничком зеленого платья. Цепочки не было. Разочарованная, она презрительно ткнула пальцем в кисти, положенные поверх сложенных рук Сары, и нахмурилась, глядя на квадрат великолепной атласной красно-серебристой ткани, которой была украшена белая подушка под рыжей головой ее старого врага.

Александра тронула его пальцами. Казалось, серебряные нити плавают на более темном фоне основы; выткано было с удивительным искусством.

Это могла сделать для нее только Саманта. Саманта любит ее, как никогда не любила меня.

Александра разозлилась, быстро закрыла крышку и приступила к последнему гробу. Элли интересовала ее меньше, чем Сара и Хью; не теряя времени, она сразу полезла в узкий вырез ее золотистого платья. Ничего. Рубина нет. Конечно, его могли спрятать в любое другое место на любом из трех тел, но Александра решила, что его здесь нет.

Рубин теперь у Джейка. А это значит, что он к ней вернется — это только вопрос времени и терпения.

Она закрыла последний гроб, отряхнула пальто и повернулась к дверям.

Навстречу ей сверкнули ненавистью глаза Клары Большая Ветвь.

Александра невольно вскрикнула. Как ухитрилась эта толстая неуклюжая старуха прокрасться сюда и закрыть за собой дверь столь бесшумно? На плече у нее висела большая матерчатая сумка. Одной рукой она сжимала ремень сумки, другую же толстую коричневую руку протянула к Александре и стала медленно надвигаться на нее.

— В холодной стране, где живешь ты, о красный дух, мы двое направили твои стрелы, охотясь за душой Идущей-Ночными-Путями, — забормотала она. — Они направлены на тропу. Мы двое быстро возьмем ее душу.

Александра попятилась, ошеломленная непонятными словами и зловещим голосом старой карги. Клара надвигалась на нее.

— Слушай, о багровый дух, в холодной стране, где ты живешь. Быстро мы двое направим твои стрелы, охотясь за душой Идущей-Ночными-Путями. Стрелы твои направлены на тропу.

— Отойди, — сказала Александра, отступая еще на шаг и упираясь в мягкую стену цветов. Старуха остановилась, направив указательный палец прямо в лицо Александре.

— Быстро! — сказала она. — Мы двое разорвем ее душу надвое!

— Прекрати, дура старая.

Клара опустила руку и удовлетворенно кивнула.

— Готово. Когда стрелы упадут на твою голову, ты умрешь. Большой камень найдет тебя, и ты умрешь.

Александра хотела презрительно фыркнуть, но даже и сама поняла, что получилось скорее испуганно. Клара захохотала. Ничего более страшного Александра не слышала никогда в жизни. Собрав остатки достоинства, она бочком обошла старуху и почти бегом устремилась к выходу.

Глава 22

Джейк перетрогал все вещи на пожарище, но ни одна не приблизила его к разгадке. А он хотел найти разгадку. Он бродил по тому, что осталось от его дома, — первый этаж с обгоревшей мебелью, испорченной водою, обломками, осколками. Под ногами хрустело стекло, у стены валялся обгорелый холст — мамина картина сгорела, так и не дописанная.

Шел дождь, и его капли просачивались сквозь многочисленные трещины в потолке. Джейк посмотрел вверх и негромко выругался. Грязный и мокрый, измученный постоянной тупой болью где-то во лбу, над воспаленными глазами — от горя, от бессонницы, от тяжких мыслей, он не прекращал свои поиски.

Джейк остановился на пороге комнаты Элли. Сюда он не заходил ни разу с тех пор, как нашел рубин, — на другой день после пожара. Сэмми тогда была с ним; она откровенно испугалась этой находки, которую он отказался с ней обсуждать. Он тогда просто зажал в руке рубин и, так ничего и не почувствовав, бросил его в вазочку, что стояла на полке в спальне. Когда ночью они без сна лежали в постели, он видел, как Саманта смотрела на эту вазочку, и чувствовал ее недоумение, ее страх, ее отвращение — ей казалось зловещим то, что он придает этому камню такое значение.

Он тоже ненавидел этот камень — за то, что тот опять не хотел помочь ему. И не было больше Элли.

Пожарный инспектор штата не обнаружил ничего; он и пандорские пожарные пришли к выводу, что загорелась пачка старых газет, хранившихся в картонной коробке, которая стояла под окном. Рядом они нашли ведро для золы. Джейк вспомнил, что отец вечером вычистил камин и вынес ведро на террасу. Все сразу предположили, что какой-нибудь тлеющий уголек закатился за коробку, что и стало причиной пожара.

Джейк шел по коридору, стараясь не касаться бревенчатых стен руками, чтобы не услышать стонов, не увидеть, как умирала его семья. Потому что, если он позволит себе это увидеть, он до конца дней своих не сможет спать.

— Джейк! — раздался вдруг мужской голос. — Ты здесь?

Джейк недовольно выбрался из разрушенного огнем дома, щурясь и моргая даже от неяркого света дождливого декабрьского дня. Посреди разоренного двора стоял Джо Гантер, в грязных ковбойских ботинках серо-стального цвета с налипшими на них листьями, в шляпе, с широких полей которой стекали струйки дождя, и в плаще. Увидев, насколько Джейк грязен и изможден, Джо нахмурился.

— После похорон мы еще не виделись, — мрачно сказал Джо. — А сегодня мне позвонила Сэмми. Просила поговорить с тобой. Она с ума сходит от беспокойства.

Джейк вздрогнул. Ему тяжело было думать о горе Саманты. Он знал, чего она боится. Страх ее так велик, что она никогда не скажет о нем вслух. Джейка тоже мучило сознание того, что Кларины пророчества сбываются. На похоронах Клара Большая Ветвь отказалась с ним разговаривать — когда он хотел подойти, она только яростно замотала головой.

Вот почему он каждый день приходил сюда, желая узнать правду.

— А не хватит ли? — сказал Джо, показывая на развалины. — Эдак и с ума недолго сойти.

— Я должен точно знать, что здесь произошло. Джо посмотрел на него с горечью.

— Несчастный случай, Джейк, ужасная, бессмысленная случайность. Послушай, я понимаю, как тебе тяжело, но самое лучшее — снести эти развалины. Хочешь, утром я пришлю сюда бульдозер и пару грузовиков и через день здесь будет чистое место?

— Не хочу.

— Подумай о Сэмми. Подумай о бедняжке Шарлотте. Ты даже не помог Сэмми установить для нее кровать. Твоей жене тоже тяжело, может быть, надо горевать вместе, а не уходить каждый день рыться здесь, ища неведомо чего.

— Когда я закончу, можешь присылать бульдозеры.

— Что закончишь, Джейк?! Все это скорее всего закончится тем, что оба вы с Сэмми свихнетесь.

— Когда закончу, — стиснув зубы, повторил Джейк.

Почти стемнело. Дождь перестал, и на улице подсохло. Кутаясь в теплое пальто, Сэмми смотрела на сломанные обгорелые балки дома, где была чуть ли не впервые в жизни счастлива. Бо, опустив голову и хвост, стоял рядом с ней. Который уже день Джейк его не замечал.

Как она понимала Бо!

Джейк отвернулся от нее, ей приходилось переживать горе в одиночестве. Она много занималась Шарлоттой — девочка потеряла вторых родителей, потеряла еще один дом. Каждый день к ним приходили из Ковати навестить, приносили небольшие подарки — что-нибудь из еды, — все спрашивали, как себя чувствует Джейк.

Что она могла им ответить? Что он каждое утро уходит сюда на целый день, а вечером сидит один на террасе, пока она не уговорит его лечь в постель, и там он молча, с почти безумной силой стискивает ее в объятиях, а потом они притворяются спящими?

Увидев его в развалинах, она едва не заплакала. Без пальто, без шапки, мокрая рубашка облепила спину, джинсы в грязи. Он рылся в куче обломков у заднего крыльца, вытаскивая предмет за предметом. Секунду держал в руках и отбрасывал, беря следующий.

— Джейк.

Он выпрямился и обернулся. Сэмми осторожно подошла к нему, сняла пальто и набросила ему на плечи. Слезы душили ее.

— Я не позволю тебе больше приходить сюда одному. Что бы ты ни делал здесь, я хочу тебе помогать. Не гони меня, пожалуйста, — наконец сказала она.

— Ты не можешь мне помочь, — безжизненным голосом ответил он. Бережно укутав ее в пальто, он погладил ее по щеке и нежно взял за подбородок. Сэмми беспомощно всхлипнула.

— Ну, скажи. Лучше скажи, чем так. Ты думаешь, что все это из-за нас. Если бы ты не привел меня в дом, если бы мы не поженились, если бы ты не любил меня…

Он притянул ее к себе, и обнял, и стал гладить по затылку, прижимая лицом к своей груди.

— Я люблю тебя, что бы ни случилось, — прошептал он. — Я не знаю, как все это произошло, и я должен это узнать. Но не мы в этом виноваты.

Сэмми с облегчением вздохнула.

— Я все время думаю, что должна была остаться здесь в ту ночь. Вдруг я вот так же, как у себя, проснулась бы, почуяла запах дыма и тогда…

— А я все время думаю, что непременно спас бы их, если бы не искал в это время совсем чужого человека.

Он ни разу не говорил ей этого, и, почувствовав, как ему тяжело, она едва не застонала.

— Нет, нет. Дом сгорел почти мгновенно, это все говорили. Дерево было старое, сухое. Нет, Джейк, не вини себя. — Она подняла голову и с отчаянием посмотрела на него. — Я не верю в проклятье. Я не верю, — она резко замотала головой. — А если ты веришь, то думаешь, что к этому имеет отношение моя тетка.

Его лицо застыло, в глазах, темных и слегка прищуренных, была только боль, одна боль, переполнявшая их. Он сжал ее плечи.

— Я не знаю, во что мне верить. Я не могу ни о чем думать. Как только засыпаю, мне снятся родители и Элли, в дыму, таком густом, что ничего не видно и невозможно дышать, они ищут друг друга, чтобы вместе выбраться, а дом вокруг них горит…

— Ты думаешь, мне это не снится?

— Снится, — произнес он голосом, в котором не осталось ничего живого.

— Ох, Джейк.

Собрав всю свою волю, он отступил на шаг.

— Возвращайся домой. Ты нужна Шарлотте.

«А тебе не нужна», — с отчаянием подумала она

— Чего ты ищешь? Скажи, я тоже буду искать.

— Я не знаю, чего ищу. И там ли ищу. Но я не могу не искать, и ты не можешь помочь мне.

— Я могу только одно — убрать этот рубин куда-нибудь подальше. Чтобы ты ночами не лежал без сна, не сводя с него глаз. Ты все время о нем думаешь. А значит — о вражде между твоей семьей и Александрой. Вот почему я его ненавижу. Я мечтаю, чтобы ты позволил мне выбросить его в пропасть с высокой скалы.

Он вновь резко схватил ее за плечи и тотчас отпустил, скорее растерянно, чем сердито.

— Это единственное, что осталось.

— Мы остались, мы с тобой! Постарайся не забыть об этом. — Заплакав, она вырвалась и пошла прочь.

Ему хотелось домой, к Саманте. Ему хотелось поцеловать ее и сказать, что когда в ночь пожара он на бешеной скорости мчался домой, то думал о ней больше, чем обо всех остальных. Что когда он увидел ее, то понял, что с ней вместе сможет пережить все. И что он никогда не поверит, что любовь к Саманте погубила его семью.

В темноте, под моросящим дождем он ползал по кустам, копался в клумбах. Он не успокоится, пока не осмотрит каждый дюйм двора, а если надо, то каждый дюйм всего Коува. Он дрожал; он промок и промерз до костей, каждая мышца болела, пальцы онемели.

Он не помнил, как покончил с двором и очутился на грязной дороге. Его шатало от усталости, и он из последних сил боролся с отчаянным желанием оказаться в объятиях Саманты, ощутить тепло ее чудесных рук и забыться. Хоть на время. Он запрокинул голову.

— Элли, отзовись. Помоги мне. Скажи мне, что я ищу. Пусть мне будет больно. Нет ничего хуже неизвестности.

Молчание. Только ветер гудит в голых ветках деревьев да шелестит дождь. Он тяжело осел на землю. Сестры больше нет — нет единственного человека, который понимал его без слов. Она предчувствовала, это он помнил. Рубин предупреждал ее. Ему этот камень помогать не будет. После смерти дяди Уильяма рубин так и не простил Джейка.

Он попробовал подняться на ноги. Это оказалось неожиданно трудно — ноги онемели и не держали его. Он оперся рукой, так будет полегче встать.

В пожухлой траве на обочине дороги его пальцы на что-то наткнулись. Знакомое, похожее на транс состояние наконец охватило его, мозг заполнился множеством образов. Смутно знакомое, но забытое лицо, редкие темные волосы. Огромное, мрачное кирпичное здание с солидной мраморной вывеской: «Первая Даремская…» — остальное скрыла крона огромной магнолии.

Лицо! Это лицо. Он видел это лицо в машине, которая стояла здесь, на дороге. Его выхватывал из темноты тусклый зеленый свет от панели управления. И руку, которая что-то выбросила в окно. То самое, что сейчас нащупал здесь в траве Джейк.

Джейк вынул из заднего кармана брюк фонарик и осветил таинственный предмет. Это была коробка спичек.

И вновь возникло лицо. Теперь он вспомнил его. Ошибки быть не могло. Уронив голову на руки, он застонал.

Малькольм Друри.

Сэмми мерила шагами гостиную. Шелест дождя за окном и тиканье старинных каминных часов, принадлежавших бабушке Джейка, громом отдавались у нее в ушах. Когда часы стали бить полночь, она поспешила к маленькой спальне закрыть дверь. Шарлотта, лицо которой даже во сне было печально, заворочалась на кровати, но не проснулась. Сэмми облегченно вздохнула и вернулась в гостиную. С коврика перед диваном угрюмо поднялся Бо, подошел к ней и уткнулся мордой ей в колени.

— Если до половины первого он не придет, то пойдем за ним сами, — сказала она, наклонилась и обняла собаку, что, кажется, больше помогло ей, нежели Бо.

Вдруг Бо, вырвавшись из ее объятий, побежал к двери, бешено размахивая хвостом. Сэмми кинулась вслед за ним.

Таким она не видела Джейка никогда. Грязные рубашка и джинсы облепили тело, вода стекает с волос, а лицо… О боже! Загнанное, измученное лицо, мрачное и безразличное ко всему на свете. Ее муж смотрел на нее как на пустое место, так, словно она не будет нужна ему больше никогда.

Захлопнув дверь, он молча подхватил ее на руки. Сэмми тоже не могла говорить — ее почему-то охватил безотчетный страх. Просунув руки ему под рубашку, она ощутила неровное, быстрое биение сердца. Джейк отнес ее в спальню, захлопнул дверь и, не включая света, лег вместе с ней на кровать.

Он лихорадочно целовал ее лицо, оставляя на коже полосы грязи и копоти; когда он снимал с нее халат, его руки дрожали. Она отвечала на его неистовую, мучительную страсть поцелуями и тихими стонами. Полураздетые, они предались безумству любви и любили друг друга до полного изнеможения, но и потом не разомкнули объятий.

Страх не оставлял ее. С Джейком происходило что-то не то. Она хотела с ним заговорить, но он закрыл ей рот поцелуем, хрипло, отчаянно повторяя: «Я люблю тебя», пока она не прижала пальчики к его губам.

— Я знаю. И я тебя люблю. Успокойся. Давай я тебя укрою.

Прошло много времени, прежде чем он открыл глаза и посмотрел на нее. Она гладила его по спине, стремясь ослабить напряжение его застывших мышц, передать ему. хоть малую долю тепла и утешения. Наконец ей это удалось.

— Я хочу спать, — пробормотал он.

— Давай я принесу тебе сухую рубашку, — сказала Сэмми. — И наполню ванну. Ты будешь греться, а я вымою тебе голову.

— Нет. Пожалуйста. Я хочу забыть обо всем, кроме тебя. Я хочу обнять тебя и проспать всю жизнь.

— Ш-ш. Не говори так. Спи. Я здесь. Я никуда не уйду. Никогда. Я с тобой.

— Не уходи. — Голос его прервался.

Она погладила его по голове, вытерла его волосы краешком одеяла и, прижавшись, обняла покрепче. Ей хотелось окружить его теплым коконом, не пропускающим ни тяжких мыслей, ни дурных снов, чтобы он проснулся прежним, чтобы взгляд его вновь стал ясным и безмятежным.

— Пообещай, что завтра ты не пойдешь туда. Побудешь дома хоть один день, отдохнешь. Пообещай, — прошептала она едва слышно.

— Обещаю. — Дыхание его выровнялось, он, наконец, заснул.

Приподнявшись на локте, Сэмми прижалась щекой к его виску. Дождь перестал, в окно проник неяркий луч луны. Он упал на стекло вазочки, стоящей на туалетном столике, в которой лежал рубин. Сэмми с ненавистью взглянула туда. Этот проклятый камень — причина страшной вражды между тетей Александрой и Сарой, из-за которой они с Джейком почти всю жизнь были разлучены друг с другом. Увидев ожерелье с этим рубином в руках Шарлотты, Тим надругался над ней. Сэмми вспомнила отчаянный страх и ярость в глазах тети Александры, когда Элли обнаружила камень, спрятанный в подвеске. И — самое страшное — необъяснимую одержимость Джейка; то, как он рылся в развалинах комнаты своей сестры, ища этот камень, и его остекленевший, пугающий взгляд, когда наконец зажал его в руке.

Хотя ее ннрвы были натянуты до предела, она старалась не поддаваться этим горьким мыслям. Что толку?! Но заснула она с таким чувством, что, пока этот рубин у них в доме, им всем угрожает опасность.

Сэмми проснулась в одиночестве. В окна лился солнечный свет. В ночной рубашке, выпачканной грязью и сажей, она вскочила с кровати, ища Джейка. Простыни с его стороны кровати уже успели остыть.

Накинув халат, она пошла в ванную, надеясь найти его под душем, потом прошла по всем комнатам, зовя его по имени. В коридоре скулил Бо. Шарлотта, ставя на кухонный стол кастрюльку с овсянкой, беспокойно посмотрела на нее.

— Ты не видела Джейка?

— Нет. Я подумала, он ушел, ну, опять туда, ты понимаешь. — Шарлотта отвернулась, не в силах спокойно говорить о Саре, Хью, Элли, об их доме. — Как всегда, — печально добавила она.

С тяжелым сердцем Сэмми поспешила на улицу. «Он же обещал!» Мороз щипал ее голые ноги. Фургон стоял на своем месте, а огромный старый «Кадиллак» Джейка исчез. Она вытащила ключи из-под сиденья фургона, села в машину и поехала по следам колес. Следы поворачивали налево, из Коува, а не направо, к сгоревшему дому.

Сэмми остановилась, мучительно пытаясь сообразить, в чем дело. Куда он мог поехать, ничего ей не сказав? У них никогда не было тайн друг от друга, и вдруг он уезжает куда-то один, не дав себе труда объяснить ей что-либо.

Она вернулась к дому. Шарлотта стояла на террасе, растягивая ворот своего розового свитера. Она дергала вязаное полотно из стороны в сторону и всматривалась в дорогу.

— Где он?

— Куда-то уехал. Я не знаю куда. — Сэмми вошла в дом и стала бродить по разом опустевшим комнатам, словно это бесцельное хождение может что-то прояснить. Наконец в спальне она присела на край кровати, бессмысленно глядя в пространство. Взгляд ее упал на вазочку на туалетном столике. Рубин тоже исчез.

Наконец-то! Я отплатил этому ублюдку, и никто никогда ничего не узнает! Малькольм Друри был бесконечно доволен собой. Он поднимался на свой третий этаж по гремящим металлическим ступеням лестницы, и от той мысли, что он умрет не мелким мошенником, а поджигателем и убийцей, ему становилось легче дышать.

Самоутвердившись таким образом, он решил посетить миссис Ломакс и потребовать у нее уютный домик и оплату своих медицинских расходов. Он никоим образом не желал окончить свои дни церковным сторожем в этой бедной квартирке без лифта.

С улыбкой он открыл дверь своей квартирки и вошел. На истертую мебель падал тусклый свет от стеклянной балконной двери; он стал рисовать в воображении роскошную обстановку нового домика.

Вдруг чья-то рука схватила его за горло. Дверь захлопнулась.

Он хрипло вскрикнул и стал вырываться, но по сравнению с неизвестным, который на него напал, был слаб и хил. Тот на голову возвышался над ним и был словно вытесан из гранита. Неизвестный поволок его в гостиную; Малькольм Друри упирался руками и ногами, вытащил из кармана защитной куртки нож. Но как только он сумел нажать кнопку и выскочило лезвие, он тотчас оказался на тонком коричневом ковре лицом вниз — руки с силой выкручены за спину, нож отброшен в сторону.

— Ты убил мою семью, — произнес низкий глубокий голос. Малькольм Друри не поверил своим ушам, от ужаса он стал задыхаться. Он понял, кто этот неизвестный. Но ведь это невозможно! Неужели его опять выследил Джейк Рейнкроу — без улик, без доказательств?

«Ему рассказала обо мне миссис Ломакс. Вот что! Она играет на два фронта. Она хочет меня убить и сэкономить денежки», — мелькало в голове Друри.

— Ты поджег дом, — продолжал голос с леденящим кровь спокойствием. — Она рассказала тебе, кто я и где меня найти. Но ты ошибся. Ты меня не убил. Думаю, это последняя твоя ошибка.

Малькольм Друри беспомощно извивался, содрогаясь в приступе кашля так, что глаза вылезали из орбит. Его подняли на колени и сильными пальцами взяли за подбородок. Перед ним возникло резко очерченное молодое лицо с беспощадными глазами.

«Надо его убить, — думал Джейк. — За моих родителей, за Элли, за себя, за Саманту. Убить. И ни одной душе не говорить почему».

Но Саманта! Ведь это касается и ее тоже! Его семья мертва, потому что Александра не может насытиться. Пустая душа, она как бездонная пропасть. Чужие страдания, доставив минутное наслаждение, исчезают в ней без следа, и тут же требуются новые и новые.

И единственное доказательство этого, которое у него есть, — это Малькольм Друри, кусок дерьма в человечьем обличье. Ни один уважающий себя следователь не поверит рассказу Малькольма Друри. Подумать только — жена вице-губернатора и подобное отребье? Полная чепуха, выдумки отчаявшегося больного человека.

Законникам будет проще, если просто задушить его и уйти.

А что потом? Жить с сознанием того, что причастность Александры доказать невозможно? Всю жизнь следить за ней, ожидая удобного случая ее наказать? Или в одну прекрасную ночь, точно зная, что она одна, прокрасться в Хайвью и задушить ее, как дым задушил его родителей и Элли?

То есть убить двух человек. Ему, который уже много лет назад перестал даже охотиться и ловить рыбу — с тех пор как понял, что чувствует его жертва, умирая в муках.

Сможет ли он убить Александру и спокойно смотреть каждый день и каждую ночь в глаза ничего не подозревающей Саманте, не усомнившись ни разу в том, что он спас больше, чем разрушил?

— Я тебя больше не трону, — медленно сказал Джейк Малькольму, — если ты расскажешь мне то, что я хочу знать. — Он поднял убийцу за плечи куртки и посадил в кресло. Тот скорчился и застоная, пот градом тек по его лицу. — Ты расскажешь мне все, — продолжал Джейк, — а потом я отвезу тебя в полицию, и там ты повторишь свой рассказ.

Малькольм Друри, казалось, был на грани истерики — судорожно раскачиваясь, он беззвучно двигал ртом.

— Говори, — негромко, презрительно приказал Джейк и взял его за ворот куртки. — Или я тебе все кости переломаю по одной.

Вдруг на лестнице послышались шаги. Малькольм Друри вздохнул с облегчением. Но Джейк легко читал его мысли.

Сегодня понедельник, а по понедельникам члены церковной общины по очереди приносят ему ужин и молитву о спасении души. Что ж, сегодня ему действительно принесут спасение — спасение, которого он жаждет. Нужно только дождаться стука в дверь и позвать на помощь.

Джейк вытащил из кармана джинсов линялую бандану, открыл Малькольму рот и заткнул банданой.

— Нет, кричать ты не будешь, — сказал Джейк, когда тот замычал, и для убедительности придержал его за челюсть. Малькольм закатил глаза и стал дергаться. — И собственной рвотой тоже не подавишься, во всяком случае пока не скажешь то, что мне нужно. — Джейк за шиворот поднял его на ноги и подтащил к балконной двери, наполовину вытащив бандану у него изо рта. Открыв дверь и крепко держа Малькольма за горло, он пригрозил: — Только пискни — тут же шею сверну.

Сквозь доносящийся с улицы шум — там мужские голоса громко спорили о цене мотоцикла — Джейк прислушивался к шагам на лестнице.

Шаги смолкли у двери в квартиру, и в дверь негромко постучали. Малькольм Друри таращился на Джейка, глаза почти вылезали у него из орбит, а конец банданы, свисавший изо рта, походил на длинный красный язык.

— Мистер Друри? — раздался голос из-за двери. — Малькольм, это Гарольд Джонсон. Из прихода. Сегодня мы с тобой молимся вместе. Я принес пиццу. Малькольм?

Стук повторился. Малькольм вздрогнул и застонал. Джейк сильнее сжал его шею, ощущая под пальцами бешеное биение пульса, и отвернулся, вдруг почувствовав непрошеный укол жалости.

— Ну ладно, Малькольм, как хочешь. Я видел на стоянке твою машину, так что не буду навязывать ни пиццу, ни совместную молитву. Если ты там прячешься, то обижаешь этим не меня, а господа нашего. Спокойной ночи.

Шаги стали удаляться. Джейк вздохнул и отпустил горло Малькольма, взяв его за воротник куртки.

Этот жест милосердия его и погубил.

Малькольм Друри бешено рванулся вперед, выскочил на балкон и вытащил изо рта бандану.

— Помогите! — завопил он. — Убивают! Помогите!

Джейк отшатнулся, и куртка Малькольма осталась у него в руках. Злой рок; что вел Малькольма Друри по жизни, перекинул его тщедушное тело через кованые перила балкона.

Джейк шагнул к перилам, вытянув руки, словно хотел поймать его на лету, и застыл, глядя, как человек, которого он решил не убивать, упал с третьего этажа головой о тротуар.

Мужчины, спорившие насчет мотоцикла, смотрели на его безжизненное тело и лужу крови, растекавшуюся под головой. Потом подняли головы и посмотрели на Джейка.

Глава 23

Этого не может быть! После пожара, похорон, всего их бесконечного горя — еще и это? Не может быть, что она идет по узкому, слишком ярко освещенному коридору даремской городской тюрьмы, оставив Шарлотту и Джо Гантера в вестибюле.

Не может быть, что Джейк заточен сюда по обвинению в убийстве человека, который должен был пожизненно отбывать срок где-то на Багамских островах.

Как Джейк узнал, что он вернулся в Штаты? И, боже, почему Джейк не сказал ей, что хочет его найти?

— Пришли, — не без сочувствия сказал служитель тюрьмы, остановившись у тяжелой металлической двери и вставляя ключ в замок. Ей бы не дали сегодня свидания с Джейком, если бы не специальное разрешение шерифа. Джейк много для него сделал.

Да, теперь, чтобы увидеть собственного мужа, ей нужно разрешение шерифа!

Сэмми выбросила это из головы. Она держалась только на адреналине и упрямом отказе верить во все это; а если задуматься хоть на минуту, реальность вступит в свои права, и тогда она сорвется, расползется, как аккордеон, оставленный на слишком узкой подставке.

От скрежета ключа в замке она вздрогнула; от одной мысли, что Джейк там, за запертой дверью, ей становилось плохо. В двери было маленькое зарешеченное окошечко, — в этом месте окна служат для того, чтобы человек постоянно находился под наблюдением.

«Не думай об этом! Думать можно только об одном — как вытащить отсюда Джейка».

На нетвердых ногах вошла она в небольшую комнату с голыми стенами, без окон. В ней стоял только железный стол с двумя стульями; от безжалостно яркой флуоресцентной лампы под потолком у нее зарябило в глазах. А когда она увидела Джейка в белой одежде арестанта, в глазах потемнело совсем, и она обеими руками схватилась за голову, собрав всю свою волю, чтобы не упасть.

Джейк поймал ее за плечи и поддержал, но, когда она попыталась его обнять, отстранился. Она смотрела на него с мучительным непониманием в глазах.

Больше всего на свете Джейку хотелось обнять Саманту, но он изо всех сил боролся с этим желанием. Теперь он понимал, что его чудовищный эгоизм и принес им все эти несчастья. Мрачные пророчества Клары Большая Ветвь сбылись — потому что он не захотел отнестись к ним серьезно. Ему казалось, что пока они с Самантой вместе, они непобедимы. Самоуверенность сделала его слепым. Зло, к которому в детстве он умел относиться с должным уважением, отнюдь не побеждено; оно просто затаилось — пустая душа по-прежнему тянет к ним руки и хохочет во тьме.

И вот его семьи нет в живых, его будущее в руках чужих людей, которые убеждены, что он убил человека. Теперь ничто больше не стоит между Александрой и тем, чего она хочет. А она хочет заполучить Саманту и Шарлотту. И вернуть себе рубин.

У него было время обдумать все обстоятельства и решить, что делать. Его дар казался ему сейчас проклятьем. Правда, которую знает только он, и то, как он узнал эту правду, покажется суду полным безумием. А может быть, и Саманте — как бы она его ни любила.

Но больше всего он боялся, что она ему поверит. Если он расскажет ей, почему и как он выследил Малькольма Друри и какую роль во всем этом играла ее тетка, она ринется на ту, чья душа навеки пуста. И та сожрет ее живьем.

Нужно держать Саманту как можно дальше от нее. « Но заставить Саманту уехать можно только одним способом — оттолкнуть ее от себя.

Вцепившись в его рубашку, Сэмми жадно вглядывалась ему в лицо — застывшее, измученное и странно неприветливое. Он отпустил ее, опустил руки.

— С тобой все в порядке? — спросила она. Глупо ужасно, но ничего лучшего просто не приходило в голову. Она пробежалась пальцами по его волосам, по лицу, по груди — словно ища невидимые раны. Джейк отступил на шаг и взял ее за руки, словно не хотел, чтобы она к нему прикасалась.

— Я беспокоюсь только о тебе, — сказал он как-то равнодушно. Даже голос его показался ей незнакомым.

— Почему мне позвонил Джо, а не ты сам? Почему я должна слышать об этом не от тебя?

— Потому что я понимаю, как страшно это звучит, и я хотел, чтобы с тобой рядом был человек, которому я доверяю.

Его, а не ее посадили в тюрьму, и все же он беспокоится о ней. У Сэмми перехватило горло.

— Ты узнал, что Малькольм Друри вернулся, и хотел убедиться, что он не сделает нам зла, ты боялся, что может что-то случиться?

—Да.

— Лучше бы я тебе о нем не рассказывала. — Голос ее дрогнул. — Я ненавидела его за то, что он обманул маму, я хотела, чтобы с ним случилось что-нибудь ужасное, — что было, то было. Но его поймали на наркотиках и наказали — все, дело закрыто. — Вдруг ей стало стыдно: она поняла, что ругает Джейка, и потерянно опустила голову. — Ты его не убивал. Джо сказал мне. Он упал. Это был несчастный случай.

— Этому никто не поверит. Нет никаких шансов, что суд меня оправдает.

— Как ты можешь стоять и говорить, что сдался, если мы еще не начали бороться? Ты не будешь сидеть в тюрьме!

— Буду, — Он сказал это с такой зловещей уверенностью, что она испугалась и замолчала. Он отвернулся и провел пальцами по ее губам, щекам, векам — и, не совладав с собой, судорожно вздохнув, прижал ее к себе и уткнулся ей в волосы. Она почувствовала на щеке его слезы и тоже заплакала.

Александра деловито шла от своей машины к даремскому мотелю. Она была очень довольна — стоило ей лишь чуть подтолкнуть события в нужном направлении, как все получилось само собой и наилучшим образом.

Малькольм Друри мертв, и угроза разоблачения погребена вместе с ним. Сара и ее присные мертвы. Джейк все равно что мертв. Оррин — милый, любимый Оррин, он думает, что она расстроена всем этим, — изучил материалы дела и печально подтвердил то, на что она от всей души надеялась. Джейка не оправдает ни один суд, и срок за убийство дают большой. Редкая удача!

Саманте всего девятнадцать лет, она скоро забудет его. Александре надо только лишь держать ситуацию под контролем, вот и все. Она даже засмеялась — фортуна явно на ее стороне. Кто мог подумать, что все ее проблемы так замечательно разрешатся, причем без всяких усилий с ее стороны!

Она шла по коридору, глядя на номера комнат на дверях, и, найдя нужный, постучала.

Дверь приоткрылась, из-за цепочки на нее уставились голубые глаза Шарлотты. Александра и забыла, насколько они ярко-голубые. Но их взгляд был весьма неприветливым.

— Саманта просила меня зайти.

— Знаю. Я пыталась ее отговорить. — Шарлотта открыла дверь. В небольшой комнатке, где не было ничего лишнего, Саманты она не увидела, но из-за двери в душ доносился плеск воды.

Войдя, Александра сняла пальто и повесила его на стул, все время чувствуя на себе подозрительный взгляд Шарлотты. Миссис Ломакс осталась в простых брюках и старом блейзере — она решила, что этот костюм придает ее облику искренность и сердечность.

Со скрытым неудовольствием смотрела она на Шарлоттины голые ноги, тесные джинсы, кудряшки и облегающий розовый свитер. В отличие от Саманты вкус у Шарлотты отвратительный. И, видимо, Рейнкроу это всячески поощряли. Удивительно неразумно.

— Знаете что, — сказала Шарлотта, засовывая пухлые ладошки в карманы джинсов, — если вы посмеете расстроить Саманту, я вам голову откручу.

Это что-то новое — столь неприкрытая агрессивность. Александра с трудом подавила в себе желание прямо сейчас влепить ей пощечину, чтобы знала, дрянь такая, кто есть кто. Но ничего, у нее будет достаточно времени и возможностей привести Шарлотту в чувство.

— Я пришла сюда, чтобы помочь, — терпеливо сказала она. — Хочешь, верь, хочешь, нет, но на меня очень подействовало все случившееся. Хоть я и не любила Рейнкроу, но это ужасно, что так в одночасье погибла вся их семья. В конце концов, Сара была моей золовкой, а Тим — двоюродный брат Джейка и Элли, в детстве они очень дружили.

Шарлотта прислонилась к двери.

— Вы беспокоитесь только о вашей с Оррином репутации, — махнула она рукой. — Все знают, что Джейк женат на вашей племяннице.

Александра нетерпеливо посмотрела на дверь душа, желая, чтобы Саманта поскорее вышла. Ее терпение было на исходе.

— Если бы я заботилась о своей репутации, я держалась бы подальше от всего этого. Но я хочу помочь вам с Самантой всем, чем смогу. А это значит — постараться вытащить Джейка из этой грязной истории. Разве не так?

Шарлотта продолжала смотреть недоверчиво. Наконец дверь душа открылась, и появилась Сэмми — бледная, с мокрыми откинутыми назад волосами, в огромном черном махровом халате, вероятно, принадлежавшем Джейку, на худеньких плечах — полотенце. В невеселых глазах — отчаянная решимость.

— Спасибо, что пришли, — сказала она. Голос был хриплый.

— Я рада, что ты меня позвала. Шарлотта кашлянула.

— Сэмми, я пойду на улицу, посижу на скамейке. Ты ведь просила меня не мешать, когда она сюда придет. — Она схватила куртку и вышла, хлопнув дверью.

Саманта показала на стул, Александра, кивком поблагодарив, села. И про себя с гордостью отметила, что ее племянница сохраняет твердую осанку — спина прямая, плечи развернуты.

— Не думаю, что ты пригласила меня, чтобы выслушивать соболезнования, — начала Александра.

— Вы правы. Мне нужны деньги. Я хочу нанять хорошего адвоката.

— У тебя уже есть кто-то на примете?

— Его зовут Бен Дрейфус. Александра подавила желание скривиться.

— Я слышала много хорошего о его отце. Абрахам Дрейфус — очень уважаемый адвокат.

— Я хотела обратиться к отцу, но он болен. Что-то с сердцем, как мне сказали. Вот так и получилось, что я попала к Бену. — Сэмми посмотрела Александре в глаза. — И на оплату услуг адвоката, на ведение процесса мне понадобится много денег. А потом — в случае неудачного исхода — на апелляции. Я не могу оставить Джейка на милость адвоката, назначенного судом.

— Ну что ж, эго мудрое решение. Не останавливайся перед расходами. Я оплачу все.

— Я возьму эти деньги в долг и все отработаю. Я буду для вас работатьс я буду делать все, что хотите.

Такой поворот событий исключительно понравился Александре. У нее не было сомнений в том, что Джейк ничего не знает о планах Саманты — он никогда бы не пошел на это. Ей также было понятно, что Саманте тяжело было просить у нее денег и только глубочайшее отчаяние толкнуло ее на это. Такая преданность и готовность на жертвы очень трогательны. Развести ее с Джейком, пожалуй, будет делом долгим и тонким, но достойным затраченных усилий.

— Не нужно, возьми просто так, — сказала Александра.

— Нет. Я не могу принять их в подарок. Именно этого ответа Александра и ожидала.

— Я рада, что ты вновь обратилась ко мне хоть за чем-то. Давай не будем поминать прошлое. Мы обе наговорили и наделали много лишнего, но давай забудем об этом.

— Я прошу вас лишь об одном — не трогайте Шарлотту. Пусть она живет со мной. Не стремитесь вернуть нас на Хайвью. Мы будем жить в Коуве, там наш дом. Шарлотта не сможет жить в одном доме с Тимом.

— Обещаю. Сэмми с унылым удивлением посмотрела на нее.

— Я не думала, что это окажется так просто.

— Потому что ты совсем меня не знаешь. Надеюсь, нам удастся это изменить. Я начну с того, что скажу наконец, как я восхищена твоим ткачеством. Я видела некоторые из работ, что ты продала. Они великолепны. Может быть, стоит найти в городе хорошее место, чтобы открыть магазин. Просторный магазин, где каждый гобелен будет представлен самым выигрышным образом. Я познакомлю тебя с дизайнерами по интерьерам.

— Я верну вам каждый пенс ваших денег.

— Ну, это мы обсудим потом. Сейчас у тебя и без того много забот. — Александра встала. Главное — нетерять темпа. Она хотела выглядеть воплощением бескорыстной щедрости.

— Чем еще я могу тебе помочь? Пойти вместе с тобой к адвокату? Заказать вам с Шарлоттой номер в хорошей гостинице? Я думаю, вы захотите остаться в Дареме, поближе к Джейку. — Александра посмотрела на коробку из-под пиццы на телевизоре и пустые бутылки из-под лимонада. — Вам нужно хорошо питаться и полноценно отдыхать.

— Нет… спасибо, нет. Вы и так много для нас делаете.

Александра предпочла не спорить. Теперь времени хоть отбавляй.

— А собака Джейка? Послать кого-нибудь в Коув, чтобы ее кормили?

— Собаку пока взял Джо Гантер.

— Да? Хорошо. Позвони мне после встречи с Беном Дрейфусом. Просто скажи, куда послать чек.

Саманта встала, явно чувствуя себя скованно.

— Спасибо.

Видно было, что она понимает: благодарность следовало бы подкрепить объятием, поцелуем или хотя бы рукопожатием, но так же хорошо было видно, что Саманта этого очень не хочет. Александра быстро надела пальто. И это успеется.

— Да, вот что еще, — сказала она. — Я знаю, сейчас тебе очень тяжело — но не думай, что тебе придется бороться в одиночку. Я изменилась. Стала мудрее. И я искренне надеюсь, что когда мы вытащим Джейка отсюда и он вернется домой, то он, может быть, поймет, что я ему не враг.

Саманта не ответила. Казалось, Упоминание имени Джейка придавило ее к земле. Александра остановилась у двери, не в силах преодолеть жгучего любопытства. Она понимала, что лучше бы этого не говорить, но ничего не могла с собой поделать.

— Я хочу спросить не из каких-то эгоистических побуждений, — осторожно произнесла она. — Я просто хочу знать, что сталось с рубином, который так много значил для Вандервееров и Рейнкроу.

Саманта мрачно и прямо смотрела ей в глаза.

— Я видела его лишь однажды. Сара не говорила ни мне, ни Джейку, что она с ним сделала. А мы не спрашивали.

Всегдашнее хладнокровие едва не изменило Александре. Потерян? Продан?! Спрятан?! Она с трудом взяла себя в руки.

— Теперь он принадлежит вам с Джейком. Он заслуживает того, чтобы не затеряться. Нужно найти его и застраховать. Но… впрочем, я уверена, что Джейк найдет его, когда вернется домой. У него особый талант находить вещи.

— Когда вернется домой, — не моргнув глазом, глухо повторила Саманта.

Джейк, весь в холодном поту, мерил шагами камеру. Ночи здесь не были ни тихими, ни темными. Зарешеченная стена, выходящая в коридор, пропускала оттуда свет желтых ламп, горящих всегда. По коридору регулярно проходил патруль — Джейк постоянно слышал то ритмичный стук тяжелых ботинок, то кошмарные крики во сне заключенных в соседних камерах.

Каждое соприкосновение со стенами камеры, раковиной, железным топчаном, простынями, подушкой, одеялом было мучительно — все предметы хранили память о людях, сидевших здесь до него, и эта память оживала в Джейке. Дар его воистину стал его проклятьем. Он чувствовал их страх, их горе, он в мельчайших подробностях знал преступления, которые они совершили, знал все об их жизни.

От этого можно было сойти с ума. Нужно отключить эту часть мозга, даже если придется отречься от Саманты тоже. Иначе не выжить. Надо стать бесчувственным.

Он попытался сосредоточиться на звуке собственных шагов по гладкому бетонному полу камеры. Не раз на этот пол лилась кровь. А также прочие телесные жидкости. Отключись!

~ Тебе надо научиться спать, мужик. Сон здесь — единственный способ оказаться там, где хочешь.

Джейк остановился. В камере напротив лежал на топчане толстый бритоголовый негр. Он лежал на животе, подложив руки под подбородок, и, казалось, распространял вокруг себя черноту.

— Я все время вижу здесь новичков, таких, как ты, — продолжал он. — Бродят, бродят день и ночь. Не умеют уйти в себя и там остаться.

Джейк подошел к решетке и стал рядом с ней, стараясь до нее не дотрагиваться.

— А как этому научиться?

— Само приходит со временем. И времени нужно много. Я научился. Однажды я уже провел здесь пять лет. Мечтал, как выйду на волю, — все время думай об этом. Жена говорила, что будет ждать, но не выдержала одиночества. Сбежала с кем-то. Когда я вышел, мои дети уже называли его папой. Черт, это было здорово. Он всю жизнь был мужчиной — и перестал. Все равно что умереть.

— Ты это сделал.

Из камеры напротив донесся короткий жестокий смешок.

— Да, и вот я опять здесь. — Смешок перешел в свист. — У тебя есть жена?

—Да.

— А когда выйдешь, не будет. А если и будет, то ты все равно не сможешь быть с ней. Видел когда-нибудь пса, который всю жизнь провел на цепи во дворе? На цепи, один, и не знает ничего другого? Ты его отпускаешь. Что тогда? Все просто. Он или как дурак кидается под колеса, или ковыляет с оглядкой вдоль забора, словно ждет, когда цепь натянется. Он даже не знает, как обращаться с другими собаками, и они его никогда не примут.

Джейк подошел к своему топчану и медленно сел.

— Вот и правильно, — сказал негр со смешком. — Устраивайся. И не пытайся смотреть дальше конца своей цепи.

Глава 24

Сэмми Рейнкроу была бледна, безумна, светловолоса и суха, как новенькая промокашка. Она понравилась Бену Дрейфусу с первой же минуты, как вошла в небольшую, но роскошную контору адвокатской фирмы «Дрейфус и Дрейфус», держа в руках блокнот, потрепанную брошюру по процессуальному праву и пачку двадцатидолларовых купюр.

— Мне нужен адвокат, который готов к долгой борьбе и который вытянет моего мужа, — сразу взяла она быка за рога. — Если вы не беретесь, скажите сразу. Я оплачу время, которое отняла у вас, и уйду.

— Боюсь, я не смогу сделать для него ничего впечатляющего, судя по тому, что мне известно об этом деле.

— Вы упрямы? — не отставала Саманта.

Чувствуя себя полным идиотом, Бен уткнулся в резюме. Но, в конце концов, он окончил Гарвард, он происходит из весьма старинной, богатой и трудолюбивой семьи юристов и ему смолоду внушили, что нужно браться за любую работу, какой бы незначительной она ни казалась.

Дочитав резюме, он произнес про себя: «Что ж, вперед».

Все это время она рассматривала его через стол.

— Сколько вам лет?

— Двадцать семь, — ответил он. Потом, сообразив, поднял бровь и усмехнулся. — Я вундеркинд. Мне уже говорили, что я похож на Ли Бейли в молодости.

— По-моему, скорей на Дастина Хоффмана. В «Выпускнике».

Это ему тоже не раз говорили.

— У меня волосы лучше, — мрачно уточнил он.

— Скажу вам честно…

— Спасибо, сыт вашей честностью по горло.

— Я хотела, — невозмутимо продолжала Саманта, — чтобы за это дело взялся ваш отец. Он известный адвокат и сделал много хорошего для индейцев. Джо Гантер сказал, что Абрахам Дрейфус берется или не берется за дела из принципиальных, а не из финансовых соображений. А вы?

Бен темпераментно взмахнул рукой, указывая на чучело окуня, висящее на стене.

— Ну, во мне тоже течет кровь Дрейфусов. Полагаю, какое-то количество порядочности я унаследовал.

— Вы верите, что мой муж невиновен? Потому что мне нужен адвокат, который на сто процентов на его стороне.

— Послушайте, моя задача — обеспечить ему хорошую грамотную защиту, а не написать рекомендацию в бойскауты.

— Пожалуй, это не подходит, — задумчиво произнесла Саманта.

— Я ведь с ним еще даже не разговаривал.

— Хорошо. Поговорите с ним. Но если вы ему не поверите, лучше не беритесь за это дело.

— Ладно, так и сделаю.

Она вдруг обмякла в кресле, словно невидимые нити, на которых она держалась, разом оборвались. Лицо резко побледнело, она поднесла невероятно тонкую, красивую руку ко рту.

— Поймите только одно, — слабым голосом сказала она. — Я не отступлю. Что бы ни случилось, я буду за него бороться. И от вас я хочу того же. — Она тяжело сглотнула. — Извините, где здесь ванная?

Бен нервно вскочил.

— В коридоре. Вторая дверь направо.

Прикрывая рот рукой, она пошла к двери. Бен как мог галантно сопровождал ее, тоскливо поглядывая на персидский ковер и от души надеясь, что ей удастся добраться до дамской комнаты, не причинив ущерба ковру. Ей это удалось. Бен с облегчением вздохнул и зашел в небольшой кабинет по соседству с его приемной. Помощница отца, которая работала с ним вместе со времен динозавров, выжидательно посмотрела на него из-за экрана компьютера.

— Рейнкроу, — пролаяла она. Ее манеры никогда не отличались мягкостью. — Что скажете?

— Вряд ли он убийца. Просто парню не повезло — сначала этот ужас с семьей. Потом он, видимо, слегка сдвинулся и погнался за одним негодяем, который несколько лет назад обманул мать его жены и оставил беднягу без гроша. Негодяй со страху сиганул с балкона. — Бен пожал плечами. — Черт побери, я люблю, когда мне бросают вызов. И папа хочет, чтобы я взялся за это дело.

— Без гонорара?

— Ну, нет. У меня дом, машина, женщины.

— Мерзавец!

Бен удивленно посмотрел на помощницу. Нет, при всей ее экстравагантности такого она заявить не могла. Она кивком указала на дверь.

— Познакомьтесь с сестрой Сэмми Рейнкроу. Шарлотта.

Бен медленно обернулся, жалея, что он не в суде, потому что в суде он автоматически удерживался от того, чтобы обижаться и обижать кого бы то ни было, если только это не входило в его намерения — в интересах защиты. На него крайне сердито смотрела младшая сестра Сэмми. Бен заинтересовался с первого взгляда. Она была ниже, круглее, моложе и, мягко говоря, сильно отличалась от сестры по части сдержанности. Вообще, само определение «младшая сестра» ей как-то не подходило. Лолита — вот что пришло ему в голову.

— Мерзавец, — с завидной последовательностью повторила она. — Тебя интересуют только деньги!

— Я, знаете ли, адвокат. На жизнь этим зарабатываю. Но, конечно, прошу прощения.

— Ладно, — презрительно сказала Шарлотта. — Где моя сестра?

— Здесь. — Вытирая лицо бумажной салфеткой, вошла Сэмми в тонком шерстяном пальто с туго набитой матерчатой сумкой на плече. Она с такой надеждой смотрела на Бена, что он почувствовал себя и вправду мерзавцем. — Когда вы встретитесь с моим мужем?

— Завтра. Я вам позвоню.

— Я буду в тюрьме. Я обычно сижу там в вестибюле до самого закрытия.

Этот образ — воплощение трагизма и преданности — навсегда остался в сознании Бена.

Лолита схватила свою более кроткую родственницу за руку и гневно ткнула пальцем в Бена.

— Он это делает только ради денег! Он сам так говорил, я слышала.

— Неправда, — сухо заметил Бен. — На самом деле я мазохист, мне просто нравится работать на людей, которые меня постоянно оскорбляют.

Глядя на сестру, Сэмми с укором покачала головой.

— Он адвокат, — сказала она так, словно это одновременно и извиняло его, и ставилось ему в вину. — Оночень хороший адвокат. Все остальное не имеет значения.

Она в последний раз посмотрела на Бена, устало, печально и тоскливо. Юная тигрица тоже, прищурясь, уставилась на него.

— Можете на меня рассчитывать, — сказал Бен им обеим.

Вдруг ему страстно захотелось довести это дело до счастливого финала, и неважно, сколько времени на это потребуется. Чтобы благородная Саманта Рейнкроу была довольна. Чтобы ее сестра не смотрела на него такими глазами.

Сэмми привели в ту же комнату для свиданий. Как только служитель закрыл за ней дверь, она бросилась к Джейку и стала покрывать поцелуями его лицо. На секунду он забылся, потерял голову от любви и отчаяния, целуя ее и чувствуя ее слезы на губах, — пока не уловил ее усилий скрыть присутствие Александры. Он отшатнулся и отстранил ее.

— Джейк?

— Ты взяла его у шерифа? — резко спросил он. — Ты сделала то, о чем я просил, — ты взяла рубин?

Она растерянно кивнула, обиженная, огорченная.

— Взяла. Мне отдали все твои веши. Но что…

— Тогда в чем дело? Ты не такая, как всегда.

— Я тебя не понимаю. Тебе не понравился Бен Дрейфус? Ты хочешь, чтобы я нашла другого адвоката?

Бен Дрейфус ему как раз понравился. На него явно можно было положиться. Джейк узнал о нем все, что нужно, коснувшись чернильной ручки с золотым пером, которую Бен положил рядом с собой на стол во время их первой короткой встречи. Эту ручку с гравированной надписью подарил Бену его дедушка на бар-мицва — на день его духовного совершеннолетия, в тринадцать лет. Бен до сих пор ее хранит и пользуется ею. Джейк все про него понял и совершенно успокоился на этот счет.

— У нас не хватит денег платить ему, если процесс затянется.

— Об этом не волнуйся. Я найду работу. Я…

— Ты что-то от меня скрываешь. Это связано с деньгами.

— Нет, нет. Джо Гантер обещал помочь. И другие тоже…

— Этого будет мало. — Он молча смотрел в ее испуганные глаза. — Ты попросила денег у Александры.

Она застыла. Он ясно видел, как в ней борются честность и чувство вины. Ему хотелось колотить кулаками о бетонную стену — Александра кружит над ней коршуном, а Саманта даже не понимает, чем ей это грозит.

— Нам нужны деньги, — наконец сказала она. — Я просто взяла у нее в долг. Я все ей верну. Она изменилась, Джейк. Она обещала оставить в покое Шарлотту.

— О господи. — Он вздрогнул. Да, пустые души изобретательны, так, кажется, говорила Клара. Александра не теряет времени. «Как только я ушел из твоей жизни, она тотчас проскользнула на мое место. И ты ей это позволила».

Сэмми умоляюще смотрела на него.

— Послушай, — сказала она, — процесс, несомненно, будет долгим, он продлится месяцы, а может быть, и годы. И если Бена я могу попросить подождать с оплатой, то остановить поток счетов — не в моих силах. Я не способна убедить налоговое управление повременить с налогами за Коув. И потому я должна поступиться гордостью и сделать все, чтобы помочь тебе и сохранить все, что тебе дорого.

— Что все?! Ничего нельзя брать у нее! Ничего! Нельзя и близко подходить! А… — Он безнадежно махнул рукой.

— Как ты не понимаешь! Я делаю это ради тебя. — Она жалко вздрогнула. — Ты ведь оказался здесь из-за меня.

«Заставь ее уйти. Теперь или никогда. Чем дальше она будет от тебя, тем для нее безопаснее. Неважно, что ты ее любишь. Нет никакого будущего, пока ты не покончишь с .Александрой, пока она не заплатит сполна за все, что сделала».

— Да, это так, — безжалостно ответил он. — Поэтому, ради бога, делай, что я говорю. Ты передо мной в долгу.

Чтобы сказать эти жестокие слова, ему потребовалась вся его воля.

Полными отчаяния глазами Сэмми смотрела на него. Кошмар становился беспросветным. Самые страшные страхи воплощались в реальность. Словно в трансе, она подошла к нему и потянулась его обнять, но он схватил ее за плечо и оттолкнул. Он смотрел на нее незнакомым тяжелым взглядом, как чужой.

— Ты поверил в пророчество, — пролепетала она. — В то, что я принесла тебе несчастье.

— Я погубил всю семью — потому что убедил себя в том, во что хотел верить, хотя и тогда знал истину, — медленно проговорил он. — Я сделал слишком много ошибок. Думаю, пора остановиться.

— Любовь ко мне — это ошибка? — со страхом, почти шепотом спросила она.

«Солги, солги для ее же блага!»

—Да.

Саманта тихо охнула, и этот звук был для него как нож в сердце. Он отступил еще на шаг, словно боялся, что решимость покинет его, если их не будет разделять достаточное расстояние.

Сэмми задохнулась, она ничего не понимала. Она не улавливала его странно изменившейся логики, ей было ясно только одно — теперь он почему-то считает, что его любовь к ней погубила всю его семью, включая и его самого.

В замке повернулся ключ, дверь этой клетки открылась, и тюремный служитель объявил, что их время истекло. Она слышала все как сквозь вату.

Время истекло. Время их ничем не омраченного доверия друг к другу истекло. Нет! Может быть, он не хочет любить ее. Но это не может все равно изменить очевидного. Он ее любит. И она не отступит.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила она, удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос.

Он не смотрел на нее. Этот мальчик, потом мужчина, который никогда от нее не отворачивался, сейчас стоял, отвернувшись, ссутулившись, словно преступник перед казнью.

— Возьми Шарлотту, — сказал он таким же, как у нее, фальшиво-спокойным голосом, — и уезжай как можно дальше, и чтобы Александра знать не знала, где вас искать. Она будет охотиться за вами, а я уже не смогу тебе помочь. — Он помолчал. — Береги рубин. Когда я отсюда выйду, он мне понадобится.

— Ты боишься, что он достанется Александре, вот и все. Что она захочет отнять у меня этот проклятый камень.

— Захочет. Она уж так извернется, что ты опять растаешь.

— Ты мне не веришь?

— Я больше никому не верю.

— Джейк!

— Обещай, что сохранишь рубин, больше мне от тебя ничего не нужно. Тебе это не трудно, а для меня важно. Больше ты ничего не сможешь для меня сделать.

Каждое его слово больно ранило душу, но Саманта упрямо вздохнула.

— Я тебя не брошу. Я сделаю для тебя все, что считаю нужным.

Он гневно повернулся к ней.

— Делай, что тебе говорят! Клара Большая Ветвь была права: мы не можем быть вместе. Ты приносишь несчастье. Уйди от меня!

— Время истекло, — повторил служитель. Сэмми в полном отчаянье кинулась к Джейку. Он отшвырнул ее.

— Оставь меня, черт возьми!

— Я никогда тебя не брошу! — в исступлении повторяла она.

— Бросишь. Я с тобой разведусь в конце концов. Эти слова привели ее в чувство, слезы высохли, лицо застыло

— Не разведешься, — грубо сказала она. — Кто же тогда сбережет твой драгоценный рубин?

Джейк молчал. Несмотря ни на что, в глубине души он был доволен. Он, пожалуй, правда разведется с ней — для вида, для посторонних. На самом деле их связь разорвать невозможно, это он знает твердо. Развод — это просто способ заставить ее уехать, чтобы она выжила. Та, у которой пустая душа, не найдет ее.

— Ты не можешь со мной развестись, — неестественно ровным голосом повторила Сэмми. Она потихоньку выходила из состояния шока. — Разве дело в каком-то куске бумаги? Я же знаю, что мы всегда были и будем женаты.

— Все, пора идти, — служитель окончательно потерял терпение и взял Саманту за руку. — Пойдемте, мэм. Вы ведь знаете правила.

— Я приду завтра, — сказала она Джейку. — И каждый день буду приходить.

Джейк на нее не смотрел. Он чувствовал себя опустошенным.

— С этого дня я отказываюсь от свиданий с женой, — сказал он служителю.

— Отлично, — усмехнулся служитель. — Это избавит меня от необходимости с ней бороться. — И он потянул Саманту к выходу.

Сэмми вырвалась и бросилась к Джейку на грудь, содрогаясь от рыданий. Он, стараясь казаться равнодушным, подтолкнул ее к служителю.

— До свидания, — сказал он и отвернулся, из последних сил держа плечи прямо, а голову высоко.

— Джейк, я люблю тебя, — простонача она, и служитель вывел ее из комнаты.

Лишь когда дверь захлопнулась, он смог расслабиться. Что ж, надо признать, цепь натянулась до предела. Дальше — только удушье.

Клара Большая Ветвь сидела у ткацкого станка на холодной задней веранде, накинув на сгорбленную спину толстый свитер и укутав распухшие колени старой пестрой юбкой. Ее коричневые руки праздно лежали на натянутой основе. Она ждала.

Снаружи хлопнула дверца машины, Клара услышала приближающиеся к крыльцу шаги и скрип двери. Она никогда не закрывала в своем доме ни окон, ни дверей, даже в самую ненастную погоду; она любила свежий воздух и не боялась непрошеных гостей.

Она знала, что рано или поздно Сэмми придет к ней.

Сэмми появилась на веранде. Клара скорбно смотрела на нее. У этой девушки всегда были взрослые глаза — сейчас это были глаза древней старухи, выцветшие от слез, горя и одиночества. Пальто висело на исхудавших плечах как на вешалке, шнурок на одной туфле развязался, светлые волосы были небрежно перехвачены вылинявшей банданой, вероятно принадлежавшей Джейку. Клара отлично помнила Сэмми, аккуратную, чуть педантичную юную женщину с бодрым, энергичным лицом; а это была не она — это была неприкаянная душа.

Сэмми опустилась на пол и уткнулась лицом Кларе в колени.

— Он велел мне уйти, — тихо сказала Сэмми совершенно безжизненным голосом. — Он хочет, чтобы я забрала Шарлотту и уехала куда подальше. Он сказал, что любовь ко мне была ошибкой.

Клара погладила ее по щеке.

— Он прав только в одном: вам с Шарлоттой действительно нужно отсюда уехать. Вы должны бежать от Александры. Я уже слышала, она рассказывает направо и налево, как ей жаль тебя и как она хочет помочь вам с Джейком. Не верь ей. Она уже заранее облизывается, думает, что вы с Шарлоттой никуда от нее не денетесь.

— Я не денусь. Потому что нужны деньги Джейку на адвоката и для налогов за Коув.

— Поваляешься со свиньями — станешь такой же грязной.

— Я и так грязная, — вздрогнула Сэмми. — Я была убеждена, что Александра — единственный человек, которого мы должны бояться. Я ошибалась. Я сама его погубила.

— Нет, — угрюмо ответила Клара. — В тебе нет зла, дитя.

— Он уехал спасать человека, а я не смогла уберечь тех, кто ему дорог, в его отсутствие.

— В ту ночь ты сделала все, что могла. Джейк это понимает.

— Он так изменился после пожара. Он не подпускал меня к себе. — Она помолчала и, казалось, еще больше сжалась, как будто хотела исчезнуть и этим решить все. — А потом, он, наверное, помешался. Что он делал у Малькольма Друри? Совершенно бессмысленно.

Клара тяжело вздохнула.

— Я старая дура. Я неправильно прочла знаки. Нужно было понять, пустая душа просто не может отступиться. Вечный неутомимый голод терзает ее.

Сэмми снова вздрогнула,

— Это я. Я — пустая душа. Я это чувствую.

— Чепуха. Дитя, ведьмы меняют обличье, чтобы их не распознали. Даже я тут не справилась, а могла бы. Слава богу, немало живу на этом веете. Повидала всякого.

Сэмми подняла голову и жалобно посмотрела на Клару.

— Он больше не любит меня, — потерянно повторила она.

Клара все поняла и погладила щеки Сэмми узловатыми натруженными руками.

— Послушай меня и поверь. Это нелегко, но перед тобой лежит долгий и трудный путь, и я расскажу тебе, как по нему идти. Джейк не тебя винит в том, что случилось с ним и с его семьей, он винит в этом себя.

— Почему?

— Потому что позволил той, у которой пустая душа, зайти за спину и нанести удар.

— Моей тетке? — Сэмми нахмурилась и недоверчиво покачала головой. Понятно было, что эта мысль не укладывается в ее голове. Что она может знать о ведьмах? — Но ведь она…

— Что только не придумает пустая душа, чтобы добиться своего. Коварство их безмерно, как вечная бездна ада.

Сэмми молчала, вежливо и натянуто. Клара понимала, что она не может принимать такие разговоры всерьез. Конечно — индейские сказки. А если копнуть поглубже, то Сэмми не хочется даже думать о том, что ее родная тетка отняла жизнь у Сары, у Хью и у Элли.

И хорошо. Очень хорошо. Сэмми все равно не может одна одолеть ту, у которой пустая душа. И Джейк не может. Они могут сделать это только вместе. Теперь-то Клара Большая Ветвь была на верном пути.

— Ты должна это понять, — ласково убеждала Клара. — Тебе не хочется в это верить, ты считаешь это глупостями, предрассудками, ограниченностью — назови это как угодно; но не забывай, что Джейк думает именно так.

— Как? — Лицо у Сэмми стало упрямым.

— Пустая душа кружится над вами и следит, кто сбился с дороги и беззащитен. Джейк боится, что она осилит твою душу, сделав ее такой же пустой. Он не может перестать тебя любить, но он хочет уберечь тебя от той, что питается чужими страданиями.

Сэмми поднялась на ноги. Плечи ее расправились, голова гордо поднялась.

— Тогда я буду доказывать ему, что ничего такого просто не существует.

Клара молча обдумала это заявление, потом кивнула. Сэмми останется с ним, будет бороться за него, пока Джейк наконец не осознает, что без нее ему не справиться с той, у которой пустая душа. Это единственное, что имеет значение, ибо только это может их спасти.

Шарлотта дремала на кухне, уронив голову на стол. Она не любила оставаться в Коуве одна. Сэмми обещала не задерживаться у Клары Большая Ветвь. Шарлотта вообще хотела остаться в Дареме, но Сэмми настояла на том, чтобы она ходила в школу эти десять дней, что остались до рождественских каникул, а уж потом они вернутся в Дарем.

Рождество в комнате мотеля, посвященное единственно тому, чтобы заставить Сэмми поесть и хоть сколько-нибудь поспать. Опять они будут приходить в тюрьму и сидеть в вестибюле, а вокруг будут шептаться, что это бесполезно, что муж этой бедняжки не хочет ее видеть. Почему это Джейк гонит ее и обвиняет в том, что сам же и натворил?

И этот Бен Дрейфус, несомненно, элегантный и очаровательный мошенник. Он тоже каждый день заходит в тюрьму, притворяясь, что очень беспокоится о Сэмми, мерзавец, а сам только и думает о деньгах и о свой репутации. Постоянно сует Шарлотте жевательную резинку, как маленькой. Издевается над ее сережками, говорит, что, имея в ушах столько металла, она может уже принимать радиосигналы. У него удивительная способность доводить Шарлотту до исступления. Она поудобнее устроилась на стуле, стараясь выбросить Бена Дрейфуса из головы. Она не собирается быть как Сэмми — любить одного мужчину и страдать. Потом она увидела сон — она идет по лесу, и дом Рейнкроу стоит как новый. Ничего не случилось! Она бежит, чтобы поздороваться со всеми и потом кинуться к Сэмми и Джейку. Как они обрадуются! Но ноги вязнут в песке, и дом на ее глазах превращается в руины с черными обгорелыми стенами, и вокруг нее свистит холодный ветер, и ужас сжимает ей горло. Хлопнула дверь, и Шарлотта едва не закричала.

В дверном проеме стояла Элли, похожая на прекрасную печальную статую, ее длинные черные волосы развевались на ветру. «Проснись, — сказала ей Элли, — в доме Тим».

Шарлотта подняла голову. Нервы ее были натянуты до предела. Безумными глазами оглядела она большую солнечную кухню. В доме стояла зловещая тишина. О господи, Сэмми, приезжай быстрей! О, Элли, как я хочу поговорить с тобой наяву! На террасе послышались шаги.

Сэмми по знакомой лесной дороге exam в Коув. Деревья уже облетели, осень потихоньку становилась зимой.

Элли и Сары с Хью нет в живых. Если проехать поворот к своему дому, то попадешь на разоренное пожарище. Джейк в тюрьме — это проклятая одержимость прошлым ее семьи. Как чудовищно все перепуталось. Какой-то, ей-богу, змеиный клубок облепил ее со всех сторон и медленно стягивает петли, шипя и плюясь ядом. Джейк думает, что она погубила и его семью, и его.

Постоянные мысли об этом повергали ее в состояние шокового отупения, и она старалась гнать их от себя, но они возвращались с постоянством маятника. Она решительно повернула к своему дому. Машину она водила хорошо. Джейк обучил ее на славу. Они многому научили друг друга — дружбе, браку, сладким горячим радостям секса. А теперь он хочет, чтобы она обо всем этом забыла и оставила его.

Вдруг Сэмми увидела во дворе изящный черный спортивный автомобиль. Сначала она его не узнала, но это только сначала. У нее перехватило дыхание. Машина Тима! О господи!

Шарлотта в доме одна! Сэмми нажала на газ, неуклюжий фургон влетел во двор и замер перед самым крыльцом. Дверь была заперта, но одно из окон приоткрыто и заблокировано, чтобы не захлопнулось, ее голубой занавеской. Сэмми выскочила из машины, выставив перед собой ключ зажигания, словно это нож.

Не успела она подойти к двери, как она резко распахнулась, и на крыльцо вышел Тим — высокий, обманчиво-добродушный, в белом свитере, кожаном пиджаке и вельветовых брюках. Его лицо налилось кровью.

— Где он? — спросил Тим, ничуть не стыдясь того, что его застукали в чужом доме.

— Где Шарлотта? — закричала Сэмми.

— Нужна она мне. — Тим презрительно посмотрел на нее, повернулся и подошел к столику на террасе. Рывком вытащив из него ящик, он вывалил содержимое на пол — карты дорог, батарейки и другие мелочи разлетелись по всей террасе. Сэмми влетела в дом. Тим между тем отшвырнул ящик к стене. — Мать вам все простит, если получит обратно свой рубин. И я ничего не сделаю ни тебе, ни этой лживой сучке, твоей сестрице, если вы не вернетесь под ее крыло, чтобы снова нас рассорить. Я приехал за камнем.

Сэмми сжала кулаки.

— Вон из моего дома, не то убью!

— Ты уже и убивать у Джейка научилась?

Сэмми замахнулась рукой с ключом, угодив ему в подбородок. Голова его мотнулась, в глазах блеснула ярость, он взвыл от боли и, схватив ее за плечи, пригвоздил к стене.

— Джейк не придет. — Он дышал ей прямо в лицо. — К кому ты теперь побежишь? А? Кто и что мне теперь сделает? Ты принадлежишь моей матери, и Шарлотта тоже. И я могу делать с вами что хочу. Ну, так где камень?

Длинная шерстяная юбка Сэмми сковывала движения. Саманта дернулась, высвобождая ноги. Тим приподнял ее и жестоко потряс, так, что она до крови прикусила язык. Как только он вновь прижал ее к стене, она резко двинула его коленом прямо между ног — Тим взвыл, перегнулся пополам и отпустил ее.

Лицо его исказилось, он замахнулся, целясь Сэмми в голову, но ей удалось увернуться. Схватив ее за куртку, он снова занес кулак, но тут на террасу с воинственным криком, как торнадо, вылетела Шарлотта. Над головой Тима серебристой рыбой блеснул длинный кухонный нож, и Тим, застонав, свалился на пол. По шее у него текла кровь. Прижимая руку к голове, он с ужасом смотрел на Шарлотту, нацелившую на него нож для разделки мяса.

— Ты никогда уже не тронешь ни меня, ни Сэмми! — кричала она.

Представив себе, как Шарлотта сейчас убьет Тима, Саманта до смерти испугалась и схватила сестру за руку. Шарлотта слепо боролась с ней, но все же Сэмми отняла у нее нож. Тим, бледный как мел, истекая кровью, держась за стену, поднимался на ноги. Сэмми прижала острие длинного ножа к его горлу.

— Пошел вон, — коротко сказала она.

Он попятился. Между пальцами у него сочилась кровь. Дойдя до ступенек крыльца, он повернулся и побежал. Сэмми преследовала его до самой машины, одной рукой неосознанно волоча за собой Шарлотту, а в другой судорожно сжимая нож.

Тим прыгнул в машину, запачкав кровью дверцу; воротник его белого свитера тоже стал багровым.

— Она сумасшедшая! — завизжал он, показывая на Шарлотту. — Теперь-то мы точно запрем ее в психушку. И ты будешь ходить день к Джейку в тюрьму, день к ней в дурдом!

— Ты никому ничего не расскажешь, — спокойно сказала Сэмми. — Потому что тогда придется признаться, что ты здесь был. А ты боишься, что твоя мать об этом узнает.

Он вытаращил глаза, и Сэмми поняла, что попала в точку. Он не стал спорить. И, выругавшись, нажал на газ.

Пока его машина не скрылась из виду, Сэмми стояла во дворе. Тишина казалась зловещей. Она слышала только собственное дыхание и дыхание Шарлотты. Нож у нее в руке был обагрен кровью Тима.

— Я его разделала под орех, — резко всхлипнула Шарлотта.

Сэмми медленно повела ее к дому. Они остановились посреди террасы, глядя на залитый кровью пол и бревенчатые стены. Шарлотта вдруг присела на корточки, указывая на что-то, лежащее в луже крови. Когда Сэмми поняла, что это, к горлу подступила тошнота.

— Я отрезала ему мочку уха. — Шарлотта возбужденно смотрела на нее. — Я отрезала ему ухо, — повторила она громче, с истерическими нотками в голосе, и поднесла руку к горлу. — Сэмми, я отрезала…

— Все уже кончилось. Шшш. Все в порядке. — Но Саманта задумалась о последствиях.

— Не в порядке! — Шарлотта уже громко плакала. — Он теперь как Ван Гог, только что не рисует. — И она вдруг захохотала и опять заплакала. Истерика грозила разразиться с минуты на минуту.

Сэмми подняла ее на ноги и обняла. Обе дрожали.

— Тим никому не скажет правды, — прошептала Сэмми сестре.

— Но сам-то он никогда не забудет, что мы с ним сделали, то есть я сделала. Он обязательно вернется.

И Сэмми приняла решение.

— Нужно бежать, — сказала она, вталкивая Шарлотту в коридор. — Немедленно. Собирай свою одежду, а я соберу свою. И побыстрее.

Шарлотта серьезно посмотрела на нее.

— Мы уже бежали однажды, и тебе не понравилось.

Здесь твой дом, Сэмми. А Джейк — что будет с Джейком?

Саманта стиснула зубы. Больше всего ей хотелось упасть на пол, закрыть голову руками и свернуться в клубок, чтобы унять грызущую ее боль.

— Он меня прогнал. Понимаешь? Я принесла несчастье ему и его семье. Если бы не я, он бы и не знал о Малькольме Друри. Он попал в тюрьму из-за меня.

— Он тебя любит! Он хотел, чтобы ты вошла в его дом и вышла за него замуж, и ты сделала его счастливым — так все говорят! Не ты подожгла дом, и ты не просила его гнаться за Малькольмом!

— Это не имеет значения. Все это слишком больно. — Сэмми чуть встряхнула ее за плечо. — Послушай. Давай уедем. Давай уедем… в Калифорнию. Там нас тетя Александра не найдет. Я знаю, чем я буду зарабатывать деньги — много денег. Вот чем. — Она показала изумленной сестре свои руки. — Пока у меня больше ничего нет, но они нас прокормят. Хватит и на налоги, и на адвоката Джейку.

— Но, Сэмми, если Джейк подумает, что ты его бросила, его это убьет.

— Он велел мне уехать. Я сказала, что не уеду ни за что, но он прав. Нужно уезжать. — Она бессильно опустила плечи, но лишь на мгновение. «Если ты сломаешься, — сказала она себе, — плохо будет и Джейку, и Шарлотте, и тебе». И она упрямо подняла голову. — Собирай вещи, и поедем.

Шарлотта побежала в свою комнату.

Сэмми вошла в спальню, стараясь не думать ни о станке, который сделал для нее Джейк, ни об их первой ночи в этом доме, ни об остальных ночах и днях, когда они думали, что их уютный мирок ничто не может разрушить. Она бросила охапку своей одежды на кровать и завернула в одеяло, которое много лет назад подарила Джейку.

— Я тебя не бросаю, — услышала она собственный хриплый голос. — Я найду способ сохранить все это. Клянусь!

Она вспомнила о рубине, который лежал в ее сумочке в машине. Она принесла его в Коув, не ведая, чем это грозит, и вот теперь увозит с собой. Или это он ее увозит? Но когда-нибудь они вернутся. И Джейк тоже.

Осталось ли что-нибудь от их любви, связывает ли их что-нибудь, кроме этого камня, она не знала. И прежде чем уйти, она сняла со столбика ловец снов, поцеловала его — и повесила на место.

Когда она запирала входную дверь, ей казалось, что она оставляет в этом доме часть себя. Здесь кончилась ее юность. Ей было всего девятнадцать лет.

У Джо Гантера было такое чувство, что на него медленно надвигается тяжелый поезд, он хочет его остановить, но не может ничего поделать. Он ничего не мог понять. Он понимал только, что этих двух молодых людей, которые выросли у него на глазах, связывает настоящая любовь — здесь он не мог ошибиться.

Сэмми сбежала. Джейку наверняка предстоит провести много лет в тюрьме. Тяжело жить с сознанием того, что Джейк влип в это дело из-за нее, мстя человеку, который некогда ограбил ее мать. Нет, Сэмми не сбежала бы — это не в ее характере. Она бы стала бороться. Одним словом, Джо ничего не понимал.

Много лет наблюдая за тем, как Джейк ищет камни и людей, Джо был совершенно уверен, что тот обладает неким шестым чувством. Значит, Джейк наверняка знал, когда и куда уехала Сэмми.

Сидя напротив Джейка в комнате для свиданий, Джо смотрел на его разбитые, распухшие руки, стараясь не думать о том, как Джейк бессильно колотит кулаками в бетонную стену камеры.

— Я не знаю, откуда она мне звонила. Она сказала, что, как только они с Шарлоттой обоснуются, она даст знать твоему адвокату. Она боится, что Александра опять вцепится в них мертвой хваткой, а здесь некому будет их защитить. Я не знаю, почему она так решила.

Джейк большими тоскливыми глазами посмотрел в глаза Джо.

— Я велел ей уехать. Сказал, что больше не люблю ее.

— Но это неправда.

— Зато теперь она в безопасности. Я знаю, что и ты, и Бен Дрейфус — вы умеете хранить тайны, и Александра не узнает, где она.

— Она еще сказала, что будет присылать Дрейфусу деньги и письма для тебя.

— Мне не нужны ее письма. Я расстался с ней навсегда.

— Ты хочешь разбить ей сердце? Когда-нибудь же ты отсюда выйдешь. Она будет ждать. Неважно, сколько времени. Эта девочка будет ждать тебя, как ждала всю жизнь.

— Это опасно.

Все это было настолько странно, что Джо замолчал. Похоже, Джейк сходит с ума. До него не достучишься.

Глава 25

Десять лет. И ему не нужно от нее ничего, кроме рубина.

Саманта заплакала — от отчаяния, от бессилия, чего не позволяла себе, когда он был в тюрьме. Что толку от слез? Но она так придирчиво выбирала этот роскошный отель, с такой гордостью оплачивала немаленький счет за него, так трепетно раскладывала письма, и фотографии и свои гобелены — чтобы он увидел, что она жила только ожиданием. И все это зря.

Хватит всхлипывать. С мрачной решимостью, которая спасала ее все эти десять лет, Сэмми насухо вытерла глаза.

Десять лет. Этот мучительный отрезок жизни наложил отпечаток и на нее, и на Джейка. Достаточно взглянуть на себя в зеркало. Для Джейка они тоже не прошли бесследно, она особенно остро осознала это сегодня. Ей двадцать девять, ему тридцать три. Казалось бы, они еще молоды, но в глазах — одиночество и заброшенность. Она жалела его, жалела себя — но это ничего не решает.

Непонятно было, что он чувствует, слыша ее плач. Он смотрел на нее все так же мрачно, угрюмо и затравленно — словно бы все время помня о том, что любовь к ней погубила и его семью, и его самого. Саманта заставила себя говорить спокойно.

— Я не могу изменить того, что с тобой уже произошло. Но всю оставшуюся жизнь я хочу посвятить тому, чтобы ты убедился: тебе есть зачем возвращаться домой.

Джейку мучительно хотелось сказать, что больше всего на свете он боялся того, что Саманта вернется домой, пока он еще в тюрьме, и что Александра найдет ее и разлучит с ним.

«Я люблю тебя навсегда», — мысленно говорил он ей. Но стоит сделать один неверный шаг, стоит хоть раз обнять ее, как он сразу позабудет обо всем на свете. И тогда Зло снова окажется у них за спиной и завершит свое черное дело.

Он не хотел, чтобы она знала правду. Он один будет нести этот крест — ради их будущего, — но сначала он должен разобраться с прошлым.

Желание забыть весь мир в объятиях этой стройной, прелестной женщины, которая ждала его, как никакая другая не смогла бы, было острым до боли, так что он едва мог дышать. Но Джейк научился не обращать внимания на боль. Он научился прятать ее под маской спокойной ярости. Самые крутые негодяи в тюрьме боялись его — им казалось, что это дьявольское спокойствие таит в себе неведомую, а потому особенно грозную опасность.

— Ты добилась своего, — тихо сказал он. — Я здесь. Эти сквозь зубы произнесенные слова были для нее как пощечина. Она вглядывалась в его лицо, ища образ человека, которого любила и продолжает любить и который — хотелось ей верить — любит ее, но видела чужие черты — Морщины около рта и вокруг глаз, плечи, обросшие мощными мышцами. И от всего его облика веяло духом непреодолимого угрюмого одиночества.

— В Калифорнии я много зарабатывала; я регулярно платила все налоги за Коув, Шарлотта закончила колледж и теперь учится в самой престижной школе поваров в Лос-Анджелесе. Эти десять лет показали, что я много чего могу. И тебе уже не нужно защищать меня и бороться с моими врагами. Я не приношу несчастья, теперь я это знаю точно. Я сохранила твой дом, я сберегла твой рубин.

Он смотрел все так же угрюмо, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Отдай мне его. Больше мне от тебя ничего не нужно, — наконец сказал он.

— Нет. Не отдам, пока ты не придешь в себя.

— Я в долгу перед тобой — за то, что ты сохранила все, что для меня дорого. Я верну долг. А сейчас я хочу домой. В Коув.

— Он здесь? А где он? А где Сэмми? — театральным шепотом спросила Шарлотта, вылезая из машины и мрачно оглядываясь. На террасе, надвинув на лоб бейсбольную шапочку, сидел Бен. При виде Бена Шарлотта почему-то всегда начинала злиться. Не понимая, в чем дело, злилась еще больше. За последние десять лет она видела его всего несколько раз, но с каждой встречей этот человек все прочнее входил в ее сознание. Слава богу, больше он уже не относится к ней как к ребенку, но теперь стало еще хуже. Кажется, что буквально все в ней вызывает град его критических замечаний.

— Успокойся, — ответил он. — Не хватало нам здесь только твоей задорной скороговорки. — Голос у него был певучий, мягкий, как хорошее виски бурбон. Говорил он, чуть растягивая слова, — произношение, типичное для старинных семейств равнинной части Каролины. — Ты же клялась и божилась, что останешься в Калифорнии, чтобы не отравлять воссоединения Джейка с Сэмми своими циничными выпадами.

Прислонившись спиной к столбику веранды, он сидел, лениво сложив руки и вытянув короткие ноги в брюках цвета хаки и начищенных ботинках, — эдакий щеголь-бездельник. Белая рубашка расстегнута на груди, открывая поросль седеющих темных волос и крошечную золотую звезду Давида на тонкой золотой цепочке. «Так бы и придушила собственными руками», — тяжело вздохнула Шарлотта.

В своем розовом сарафанчике с таким вырезом, что он глаз не мог оторвать от ложбинки между грудями, она остановилась на ступеньках террасы и с вызовом уперла руки в бока.

— Воссоединение, значит? — с отвращением повторила она. — Хорошенькое воссоединение, если и через десять лет он только и может, что обрушить на мою сестру новые обвинения и новое горе. Я утром звонила Сэмми в гостиницу. Ее было страшно слушать. А когда я поняла, что он не позволил ей даже привезти себя домой, я купила билет на самолет до Эшвилла. — Шарлотта обвиняюще указала на Бена пальцем. — Его привез сюда ты, а моя сестра должна была ехать вслед за вами в своей машине, мистер сводник. Черт возьми, когда же ты наконец подобьешь баланс, выставишь окончательный счет и исчезнешь из нашей жизни?

Бен задрал козырек своей бейсбольной шапочки и сердито посмотрел на Шарлотту. Его лицо стало очень серьезным.

— Как бы вдолбить тебе это в голову, повар Райдер? Я друг, понимаешь? Я хочу помочь двум людям, которыми восхищаюсь и о которых забочусь. Людям, которым предстоит преодолеть последствия чертовски долгой разлуки, и никто не обещал, что это будет просто. Я здесь для того, чтобы хотя бы немного подтолкнуть их друг к другу. Это самое большее, что пока можно сделать.

— Десять лет Сэмми жила, как монашка, — рявкнула Шарлотта, чья сдержанность попрежнему оставляла желать лучшего. — Я смотрела, как она пишет Джейку письма, а они возвращаются назад, потому что он не давал себе труда даже прочесть их. Она загнала свою жизнь в такие тесные рамки, что там не было места ни дружбе, ни другим мужчинам, ни отдыху — вообще ничему, что могло бы эту жизнь облегчить. И все потому, что она не хотела легкой жизни для себя, пока Джейк в тюрьме. Саманта просто заключила и себя в тюрьму. — Голос Шарлотты становился все громче. — Но ему наплевать. Он знать ее не желает. Пусть себе страдает, дура набитая.

— Ты же с ним не разговаривала. Ты же не видела, как у него загораются глаза, когда я произношу ее имя. Он ее ни в чем не обвиняет. Но не может мужчина столько лет провести в тюрьме, не закрыв наглухо какую-то часть себя. А когда он возвращается, то это же не кран в ванной — открутил, и все дела.

— Он мог бы проявить хоть каплю понимания, — отмахнулась Шарлотта.

— Подумай, девочка. Ты так горячо к этому относишься, потому что тебя мучают твои собственные страхи. Ты не хотела сюда возвращаться и не хотела пускать сюда Сэмми. Насколько я понимаю, это как-то связано с вашей теткой.

Да, он умел нащупать больное место. У Шарлотты заныл каждый нерв.

— Наша тетка, — тихо сказала она, — сколько я себя помню, все время пыталась прибрать нас к рукам. И если ты воображаешь, что она оставит свои попытки, то ты плохо ее знаешь.

— Что же она, по-твоему, выскочит из дворца губернатора и набросится на своих отбившихся от рук племянниц, как вампир? — Бен покачал головой и прищурился, словно бы представляя себе эту сцену. — Жена губернатора штата, который через два года станет кандидатом в вице-президенты. Мать сенатора штата. Ну да, так она и зарычит на вас, обнажив клыки. Зачем ей из-за какого-то давнего грязного скандальчика привлекать внимание прессы к своему прошлому, к прошлому своих родственников и родственников своего мужа? Ведь армия репортеров тотчас радостно подхватит любую сплетню и станет докапываться до подробностей. Графиня Дракула и ее недостойное племя! Нет, вряд ли.

— Ты даже отдаленно не представляешь себе, что я из-за нее пережила. И не надо мне рассказывать о моих чувствах. Тебе уже под сорок, а жены у тебя все нет. Так что ты — отнюдь не образец эмоциональной зрелости.

— А может быть, мое жизненное предназначение состоит исключительно в том, чтобы раздражать тебя? Похоже, ты именно так и думаешь. Ну и отлично! Я намерен всячески не допускать того, чтобы ты мешала свершиться счастью Сэмми и Джейка своими искренними, но неуместными проклятьями прошлому.

— Я тебя ненавижу!

— От любви до ненависти — один шаг.

— Где Сэмми и Джейк? Вот и все, что я хочу знать.

— Он устремился в дебри — сразу, как только вышел из машины, — сухо сообщил Бен. — Сэмми дала ему десять минут форы и почесала вслед за ним, как заправский следопыт. Надеюсь, они страстно пали в объятия друг друга где-нибудь на вершине горы, на фоне романтического пейзажа.

Сжав кулачки, Шарлотта посмотрела на стену дремучего леса.

— Она заблудится, и на сей раз он позволит ей потеряться.

— Сядь, пожалуйста, и укроти хоть немного свое зловещее воображение. Я еще никогда не видел людей, менее склонных потерять друг друга. — И, чуть помедлив, добавил: — Кроме нас с тобой. И это разбивает мне сердце.

Шарлотта села на ступени террасы и твердо решила больше с ним не разговаривать.

Сэмми отнюдь не была классным следопытом, но у нее были воспоминания, которые, надеялась она, помогут ей.

Она пробиралась по узкой тропинке среди густого леса. Огромные старые деревья по-весеннему зеленели. Сегодня она не удивилась бы ничему — ни тому, что он направился к месту, которое всегда было для них особенным, ни тому, что он обрадуется, обнаружив, что она идет за ним. Ничто не казалось ей абсурдным — даже то, что она идет по этому лесу в искусно сшитом желтом костюме, ее шелковая блузка пропитана потом, колготки изодраны колючками, а на руках толстые кожаные перчатки. Да, руки нужно беречь — они этого стоят.

Она порадовалась тому, что догадалась хоть переобуться в теннисные туфли — это было безусловным, хоть и скромным, доказательством душевного здоровья.

На полпути к вершине, там, где каменный хребет горы распадался на гранитные языки с вкраплениями белого кварца, она остановилась. Поначалу она хотела взобраться прямо на Скалу Знаков, но, обогнув гору, полезла по зарослям рододендронов на соседний кряж, откуда ей будет хорошо виден выступающий карниз Скалы Знаков. «Ты будешь шпионить за ним?» — слабо упрекнул ее внутренний голос. «Но я должна знать, там ли он», — ответила она себе.

Волосы ее растрепались, она продиралась сквозь заросли, защищая лицо от веток руками в перчатках. Скала Знаков представляла собой выступающую из склона горы широкую каменную площадку, с которой открывался вид на бескрайние голубовато-зеленые горы, простиравшиеся до самого горизонта. На камне были выбиты древние знаки — теперь они превратились в таинственные запутанные линии, полуразмытые многовековыми дождями.

Боже, да, он был здесь, так близко, что если бы она, поддавшись безумному порыву, назвала его имя, то он бы услышал. Джейк стоял спиной к ней, прямо на полустертых письменах, широко расставив ноги, словно хотел взобраться на вершину мира, чтобы доказать, что вокруг него больше нет никаких стен.

Когда-то Джейк рассказывал ей, что эти знаки указывали дорогу к великим городам древнего народа чероки. От них не осталось ничего, кроме невнятных упоминаний. Джейк знал названия всех этих городов, и она зачарованно слушала его. Он любил это место и привел ее сюда когда-то, потому что тогда он любил ее. Саманта страстно надеялась, что сегодня он здесь, потому что хотел вспомнить об этом.

У нее остановилось дыхание, когда он вдруг сбросил ботинки и начал расстегивать рубашку. Он снял ее и отбросил прочь, не отрывая глаз от туманной панорамы гор. Сэмми раздвинула толстые ветки рододендронов, с жадным, мучительным интересом разглядывая его, впитывая каждую новую частичку его облика.

Джейк подошел к краю обрыва. Ее вдруг охватил ужас. Прийти домой, найти дорогу, вспомнить все… Но ведь он не станет прыгать с обрыва? Не станет?

Она устремилась вниз, скользя и хватаясь за ветки. Одна бесшумно хлестнула ее по лицу. Сэмми даже не почувствовала боли, только глаза наполнились слезами.

Джейк резко повернулся к ней.

Ей не понадобилось окликать его, он не мог услышать, как она спускается, но в тот момент, когда ей стало больно, он безошибочно обернулся и посмотрел прямо на нее. И она увидела, что лицо его мокро от слез.

Сэмми, не пытаясь разгадать эту загадку, безо всякого изящества заскользила вниз по сююну прямо на попе, наплевав на роскошную юбку, и спрыгнула на каменную площадку. Закинув голову, смотрела она в его угрюмое лицо и ничего не могла по нему прочесть. Может быть, он рассердился. Может быть, он был растроган. Или ему просто было все равно.

Но ей-то не все равно.

— Я испугалась, что ты сейчас спрыгнешь. — Горы отразили ее голос, эхо вернуло ей ее страх.

— Если бы я хотел покончить с собой, я бы сделал это в тюрьме. — Его голос, низкий и хриплый, заставил ее задрожать от громадного облегчения. Она закрыла лицо руками.

— Слава богу.

— Я забыл чувство свободы. Я забыл, что такое выбирать. Делать все, что хочется. Жить не под наблюдением. Я не хочу, чтобы ты ходила за мной.

Саманта подняла голову и робко посмотрела на него.

— В тебе всегда было что-то такое, чего я не понимала. Я и не настаивала, потому что мне казалось, что это нисколько нам не мешает. Ты часто от меня уходил, никогда не брал меня с собой искать людей или добывать камни. Ты не позволил мне обыскивать пожарище — и даже не сказал, что искал там. А потом, ничего не сказав мне, уехал по следам Малькольма Друри. Больше я не позволю тебе меня прогонять. Оказалось, что именно это мешает нашим отношениям.

— Если ты не перестанешь, все станет еще хуже.

— Хуже, чем сейчас, уже невозможно. Я не знаю, что может быть хуже — хотеть дотронуться до тебя и не сметь.

Он присел на корточки. Глаза у него были такие, что она вспомнила животных в старых зоопарках, где их содержали в тесных клетках поодиночке. Пусти к такому сотоварища — и они передерутся, ибо забыли, как общаться между собой.

— Когда я вспоминал тебя по ночам, — тихо сказал он, — я до крови царапал себя. Чтобы не вспоминать.

— О, я прекрасно это понимаю. Потому что каждую ночь переживала то же самое. — Она помолчала, взвешивая каждое слово. — Может быть, с этого и начнем? Хотя поначалу ничего приятного в этом не будет.

— Абсолютно ничего, — откликнулся он с едкой горечью. — И все кончится быстрее, чем ты успеешь моргнуть.

— Я буду моргать медленно, но часто.

— Продиктуй мне правила, Саманта, — грубо сказал он. — Что я должен делать, чтобы отработать свой хлеб? Сколько раз в день? И что шептать тебе на ушко, чтобы тебе было хорошо?

От этих жестоких слов она застыла.

— Не думаю, что ты от этого отвертишься, — с трудом произнесла она. — Ты и сам знаешь, что стоит тебе меня коснуться, ты раскроешься, моя драгоценная раковина, — и я буду собирать жемчуг.

— Вернешься с пустыми руками, — оборвал он ее мечтания, но глаза его говорили совсем другое.

«И все-таки, — думала она, отчаянно глядя ему в глаза, — он здесь — тот мужчина, которого я знала, которого любила». Единственная маленькая победа за весь этот ужасный день, единственное слабое свидетельство того, что ее надежды не беспочвенны.

Саманта обрела второе дыхание. Ей казалось, что она может сдвинуть горы. У нее закружилась голова, и она решительно стащила толстые перчатки и протянула к нему руки.

— Эти руки годятся не только для фотографировния и не только для работы на ткацком станке. Они заставят тебя прийти в себя. Эти руки заставляли мужчин распахивать глаза от восхищения, при том, что я не притрагивалась к ним и мизинцем.

И она упрямо потянулась к нему. Он вздрогнул, но не отступил, словно бы проверяя себя. Ее пальцы порхали в дюйме от его груди, поглаживая курчавые черные волосы, пробежали над сердцем, безмолвно моля об объятии. Он не поддавался. Но Сэмми ощутила глубоко спрятанную, невидимую дрожь и горячую волну, исходящую от его кожи, — этот жар пьянил и ее. Ее рука достигла пояса брюк, и на какое-то мгновение у нее появилась шальная мысль расстегнуть его. Но нет, это слишком просто. И слишком жестоко. Ей хотелось взять его за руки — ей необходимо было взять его за руки, чтобы круг замкнулся. Чтобы он вспомнил, с чего все началось, и вновь нашел свой путь в мире.

Ее пальцы скользнули по его плечу — боясь увидеть в глазах у него вспышку гнева, она заставила себя смотреть на свои пальцы, которые медленно двигались по оливковой коже, натянутой на мощном бицепсе, и наткнулись на размытую синюю татуировку размером с ее кулак. Четыре строчки на чероки, впечатанные в его кожу. Сэмми подняла на него испуганные глаза.

— Зачем ты сделал с собой это?

— У меня было много времени, — пугающе хрипло ответил он. — А все, что нужно, — только время и чернильная ручка.

«И воля вытерпеть боль», — подумала она. Джейк отвел глаза, оглядываясь в поисках рубашки. Она обхватила его запястье. Если бы он хотел убежать, ее сил не хватило бы, он бы, конечно, вырвался. Но он застыл на месте. Молча стояли они рука об руку, глаза в глаза — их связь восстановилась. Саманта могла праздновать победу.

— Что ты наделала? — прошептал Джейк, но не обвиняюще, а словно бы сдаваясь.

У Сэмми кружилась голова и подкашивались ноги. Она наклонилась к его предплечью и заставила себя всмотреться. Не спешить, шаг за шагом…

— Я… просто хочу быть ближе к тебе. Я ведь твоя жена. Я Рейнкроу. Я принадлежу тебе. И принадлежу народу, что оставил знаки на этой скале. Я научилась говорить и писать на языке твоего народа. — Она склонилась над татуировкой и тихо заплакала. — «Притчи», — хрипло прочла она. — Здесь написано: «Притчи, глава тридцать первая, стих десятый». — Она обеими руками обхватила его татуированное предплечье. — Ты не забыл. Клара читала нам это в тот день, когда ты сделал мне предложение. Она благословила нас этими строками, и тогда мы верили, что все у нас будет хорошо. «Кто найдет добродетельную жену? — процитирована она. — Ибо цена ее выше рубинов».

Может быть, он не отдавал себе в этом отчета, но его рука тоже сжала ее запястье.

— И если ты по-прежнему веришь в это, то все остальное неважно. Я никогда не прощу себе того, что с тобой случилось, но не буду больше думать, что без меня тебе будет лучше. У нас многое впереди, нам есть к чему стремиться.

— Начнем с того, что ты отдашь мне рубин. Ты ошибаешься, если думаешь, что нас с тобой связывает только он. — Она с надеждой посмотрела на него. — Я в долгу перед тобой за то, что, пока меня не было, ты сберегла Коув.

Сэмми вздрогнула, как от пощечины.

— И всегда все упирается в этот проклятый камень, — тихо сказала она. — Я никогда не смогу этого понять. Но мой ответ прежний — нет.

И было кое-что еще, в чем она не сознавалась даже себе. Она ни за что бы не признала вслух существования каких-то там мистических сил. Но подспудно ее мучила мысль об этом.

Этот камень — единственная вещь, которая снова может вызвать вражду между ними и Александрой. Значит, камень должен исчезнуть.

Если отдать Джейку камень, то он, возможно, не уйдет — но только потому, что он перед ней в долгу. Если держать камень у себя, то он не уйдет, потому что не сможет уйти от камня. И так и так плохо. Разумеется, Ачександра не виновата в гибели его семьи, хотя — Сэмми была уверена — отнюдь не скорбела по поводу этой трагедии. И к Малькольму Друри она, конечно, не имела отношения.

Но Александра может снова раздуть прошлое, а Джейк и так уже слишком много страдал. И страх, что ее кровная родственница послужит причиной нового горя для Джейка, пересиливал все остальные чувства.

Он медленно отнял свою руку — она не удерживала — и легко-легко, словно желая снять боль, провел пальцами по ее расцарапанной щеке, отчего сердце у нее едва не остановилось. Но как только она снова коснулась его руки, он почти отскочил назад, и в глазах у него не было никакой нежности.

— У тебя свои условия, у меня свои. Поверь, если ты нарушишь мое условие, все будет кончено сразу, второй попытки не будет. Я от тебя уйду, не оглянувшись.

Все еще под обаянием его короткой ласки, она слабо кивнула.

— Какое условие?

— Не дотрагивайся до меня. Ни в коем случае. Мгновение он смотрел на нее, чтобы убедиться, что до нее дошло. О, до нее дошло! Причем настолько мощно, что она вспомнила ощущение немоты — когда ты заперт внутри себя и общаешься только при помощи рук.

А теперь он и в этом ей отказал.

Александра была не одна — а значит, с отработанным обаянием соответствовала ситуации. Она разумно придерживалась традиционного образа жены политика — улыбка, гостеприимство, неустанная пропаганда успехов мужа. Сама всегда на заднем плане, но при этом от нее зависело столько, что широкая общественность даже и представить себе не могла. Именно она проложила дорогу в волшебную страну Оз. Оррин стал губернатором именно благодаря ее закулисной деятельности. А Тим, ну, Тим, конечно, сильно мешап ей, но манипулировать им было легко.

Она умела управляться и с ребятами из штаб-квартиры партии. Пухлощекий, с рыскающими глазами мужичок, который сидел рядом с ней, был впечатлен.

— И как давно вы водите самолет? — спросил он ее под шум двигателя.

— Уже год. Я поставила себе цель — к своему пятидесятилетию получить лицензию. И получила. — Александра искусно выровняла маленький двухместный самолет. — Посмотрите направо. Вы видите Пандору с высоты птичьего полета.

— Губернатор так гордится вами. Он говорит, что вы — его вдохновительница.

Александра улыбнулась.

— Херб, я всегда говорила, что мы идеальная пара. И это не пустые слова. В нашем шкафу нет никаких скелетов. Пожалуй, партии не найти более подходящей пары для, ну, назовем это особой миссией. — И она бросила на Херба кокетливый взгляд.

Старый кот смотрел на нее, размышляя и прикидывая.

— Вы понимаете, нам не доставляет никакого удовольствия копаться в грязном белье. Мы просто хотим полностью обезопасить себя от неприятных сюрпризов. Сами знаете, средства массовой информации испытывают нездоровое пристрастие к раскапыванию всякого рода сплетен.

Александра засмеялась.

— Удивительно, как некоторые достойные слуги народа боятся пристального взгляда. Но мы с Оррином выдержим, уверяю вас. Я не поставлю партию под удар, Херб. — И, не дав ему времени ответить, перехватила инициативу. За время полета она хотела расставить все точки над «i» и завоевать полное его доверие. — Ваши люди уже спрашивали меня о сыне, и я скажу вам, что я ответила. Он много и хорошо работает в качестве сенатора штата, он прям и честен, он прет напролом, и он умеет добиваться своего, конечно, создавая себе врагов. Как каждый хороший законодатель. Ему завидуют — но, в конце концов, он Вандервеер, а это имя вызывает в Северной Каролине большое уважение.

— Александра, я не…

— Я знаю, что их настораживает — все эти сенсационные домыслы насчет его уха. Что ж, людям, как правило, правда кажется скучной. А состоит она в том, что десять лет назад на автомобильной стоянке на него напали два вора, завязалась драка. В итоге они убежали, и полиция не смогла их найти. Насколько я понимаю, ухо Тима — это их единственный трофей в той битве. Сейчас Тим носит длинные волосы, так что вообще ничего не заметно.

— Александра, умоляю, я не интересуюсь…

— А что касается его неудачной женитьбы, ну, что ж, бывает. Брак по страстной любви сказался ошибкой. Его жена — прелестная молодая женщина из хорошей семьи, но она совершенно не представляла себе, насколько самоотверженной приходится быть жене политика. Не всякая женщина способна отказаться от собственных амбиций в пользу мужа. — Александра вздохнула. — Двух глав в семье политика быть не может. — Еще раз тяжело вздохнув, Александра быстро добавила: — Сердце Тима было разбито, но он извлек хороший урок из этой истории. Во второй раз он женится удачнее. И если уж говорить совсем откровенно, то Тим ни разу не позволил — и не позволит впредь — никаким журналистам застукать себя с расстегнутыми штанами.

Херб смущенно закашлялся. Александра мысленно поздравила себя с победой. Такой тип людей требует четко отмеренной дозы грубой откровенности.

— Мы почти прилетели, — радостно сказала она, показывая вниз, на тонкую линию взлетно-посадочной полосы, перечеркнувшую горное плато. Под лучами солнца блестели крыши нескольких ангаров; с полосы взлетел маленький частный самолет. — Не помню, говорила я или нет — здесь вообще не было аэропорта ближе, чем в Эшвилле, пока мы с Оррином не построили этот. В сезон у нас здесь собирается очень изысканное общество. Еще вопросы будут или я успокоила вас насчет моего неуемного сына?

Он молчал, пощипывая заутюженные складки на брюках. Она забеспокоилась.

— Александра, я прилетел сюда не для того, чтобы расспрашивать о Тиме. Я хочу спросить о ваших племянницах.

От удивления она отвлеклась, и самолет закачало воздушной волной.

— Мои племянницы? Не слишком ли они далеко от основного ствола фамильного древа?

— Боюсь, что не в нашей ситуации. — Он помолчал. — Насколько я понимаю, они покинули ваш дом еще тогда, когда младшая была несовершеннолетней и вы были ее законной опекуншей. Дело темное. Старшая, кажется, вышла замуж за вашего племянника, и ее муж сейчас в тюрьме по обвинению в непреднамеренном убийстве.

— Боже мой, Херб, послушать вас, так у меня здесь просто тайный заповедник инцестуальных парочек. Моя старшая племянница вышла замуж за племянника моего первого мужа. Они не связаны никаким кровным родством.

— Разумеется, я это знаю. Но…

— Разумеется, я принимала попытки отговорить ее. Он был несколько неотесан — на четверть индеец, что, я думаю, и придавало ему необычайную привлекательность в глазах моей взбалмошной племянницы. Я понимала, что это ошибка, я понимала, что этот брак не будет удачным, но что я могла поделать? Саманте уже исполнилось восемнадцать лет, я уже не могла ей просто запретить. Я ее умоляла, я предлагала ей альтернативы. Но она все-таки вышла замуж за этого мальчика, а младшая сестра не хотела с ней расставаться. Я была поставлена перед выбором: или позволить девочкам жить вместе, или запереть младшую, как непослушное животное.

— И чем все это закончилось?

— Пожаром. Почти вся семья погибла. Муж Саманты потерял остатки разума и тут же связался с каким-то подонком, замешанным в дело о перевозке наркотиков. Он убил этого человека. Мы с Оррином, разумеется, были полны решимости снова взять племянниц под крыло, но они исчезли. Мы нанимали детективов, чтобы найти их, но безуспешно. И то, что я потеряла с ними контакт, — одна из самых больших моих печалей.

Александра сочла объяснение достаточным и правдоподобным.

— Ваша племянница развелась с мужем?

— Все эти годы, слава богу, она с ним не встречалась — это я знаю точно. Он до сих пор в тюрьме. Не думаю, чтобы она его ждала. Она была так молода. Когда он угодил в тюрьму, они были женаты меньше года.

Александре стало плохо, ладони вспотели. В страшном сне не приснится — давно исчезнувших и забытых Джейка и Сэмми снова вытащили на свет божий. Вечная угроза тщательно отлакированной легенде о ее семье.

— Херб, — заметила она как бы между делом, — вы хотите сказать, что у партии есть какие-то сомнения насчет Оррина из-за этой старой глупой истории с моими племянницами?

— Нам нужны святые, Александра! В наше время нужно быть именно святым, чтобы держать в узде политических волков.

— Ну так набросайте сценарий наилучшего разрешения проблемы.

— Любящая тетушка с распростертыми объятиями встречает дочерей своей единственной сестры, которые, преодолев заблуждения юности, возвращаются под ее крыло. И никаких зятьев в тюрьме. Публика сочувственно отнесется к ее скоропалительному браку — но она должна с ним развестись.

— Если вы этого хотите, то вы это получите. Александра рада была закончить этот разговор.

Она совершенно не представляла себе, где искать Саманту и Шарлотту, но была уверена, что придумает что-нибудь. Что же касается Джейка — она успешно расправилась с ним тогда и найдет способ расправиться снова. Она плавно посадила самолет на гладкую полосу, он пробежал несколько десятков метров и остановился точно около ее лимузина.

К ним поспешила Барбара, как всегда элегантная и деловитая, только глаза на улыбающемся темнокожем лице выдавали ее беспокойство.

— Это моя давняя личная помощница, — представила Александра и со значением посмотрела на него. Племянницы, может, и подкачали, но зато секретарша — воплощение политкорректности.

Шофер, подхватив багаж, повел Херба к лимузину, а Александра отвела Барбару в сторонку.

— Что случилось? Говори быстрей, пока этот любопытный тролль не заметил, что мы с тобой шепчемся.

— Сегодня Джейк Рейнкроу освобожден из тюрьмы, — мрачно сообщила Барбара.

— Как? Почему?

— Что-то вроде досрочного освобождения за безупречное поведение.

— О господи, — едва слышно сказала Александра. — Впрочем, все к лучшему. Дай мне подумать…

— Миссис Ломакс, дальше — хуже.

Что? — широко раскрыла глаза Александра.

— Саманта тоже вернулась.

— И? — Александра схватилась рукой за горло.

— Они вместе в Коуве.

Глава 26

— Ты за мной следишь? Вот, значит, как развлекаются адвокаты! — разнесся по двору усталый и раздраженный голос Шарлотты. Бен закрыл дверцу сделанного на заказ джипа и неторопливо направился к ней, лениво переступая ухоженные рядки ярко цветущих азалий. Сердито оглянувшись, она тотчас прикусила язык, словно из кустов может выскочить полиция. Кто знает, вдруг правила этого дорогого кондоминиума запрещают кричать, стоя в дверях, подобно базарной торговке. В этом курортном поселке на окраине Пандоры кричат, кажется, только в том случае, если учитель игры в гольф опаздывает на урок. Бен сердито смотрел на нее.

— Я забросил крючок. Теперь ты можешь играть вне линии поля. — Он в своих брюках цвета хаки и рубашке гольф отлично соответствовал окружающей обстановке. Честно говоря, он был безумно привлекателен. Стоя в дверях в плотно облегающих белых леггинсах и просторной футболке с эмблемой Кордон Блю, она на него едва ли не любовалась.

— Твоя семья в курсе, что ты расставляешь сети женщинам другой веры?

Он подошел к крыльцу и, закинув голову, полузакрыл глаза.

— В настоящий момент моего затянувшегося холостячества, — в своей обычной достойной манере ответил он, — династия Дрейфусов будет в экстазе, если в сеть попадет пусть даже палестинская террористка.

— Подожди минутку, я сейчас вытащу спецопределитель и прикину, не комплимент ли ты мне случайно отвесил. А что ты здесь делаешь?

— Я все вижу, я все знаю, — почти пропел он. — Сэмми сказала, что ты поехала сюда снять себе домик. Я тотчас сообразил, что ты решила создать базу, откуда и будет отныне извергаться твоя мудрость. И это решение привлекло мое внимание. Ха! Ты думала, что ускользнула от меня, да?

— Послушай, мне не требуется твоего разрешения, чтобы поселиться здесь, — блеснула она зубами.

— О, я очень рад, что ты здесь поселилась. Сбывается один из самых сладких моих кошмаров. Я просто хочу знать, что тебя на это подвигло? Чем ты руководствовалась?

— Желанием устроить себе небольшие каникулы. Сэмми не хочет, чтобы я оставалась в Коуве — она желает во что бы то ни стало остаться наедине с Джейком. И видит бог, я вовсе не намерена там торчать. Джейк разбил палатку на месте старого дома. Я думала, что самое страшное уже позади, но смотреть, как он снова и снова поворачивается спиной к моей сестре, — это выше моих сил.

— Мне тоже это не нравится, — согласился Бен. — Но, по крайней мере, они друг от друга на расстоянии выстрела.

— Ах, как близко. — Шарлотте было очень горько; вообще-то она не имела обыкновения ныть и жаловаться, тем более Бену. — Бен, позавчера он ее ударил, когда она пошла за ним! Неважно, что она нам сказала, — у нее синяк под глазом!

Бен вытаращил глаза.

— Нет, не может быть! Ты думаешь, твоя сестра способна лгать и скрывать такие вещи?

— Я думаю, она так отчаянно хочет убедить себя, что все еще его любит, что скоро вообще позволит ему вытирать о себя ноги.

— Он любит ее, — серьезно сказал Бен. — Поверь мужчине, который знает, что такое подавленные эмоции. Но ему нужно время, чтобы разобраться в себе и придумать, как жить дальше. Я не знаю, о чем он сейчас думает, но я десять лет наблюдал, как он страдает, и я не сомневаюсь, что сейчас он именно там, где ему нужно быть, — и там, где ему хочется быть.

— Ага! — взорвалась Шарлотта. — Один в палатке, на том месте, где погибли Сара, Хью и Элли. Бен, страшнее всего то, что он хочет зарыться в прошлое и Сэмми утащить туда же. Он ее наказывает за собственные грехи. Он хочет разбить ей сердце, потому что пострадал, защищая ее честь. Как будто она просила его сбрасывать с балкона этого мерзавца.

Она еще не договорила, а Бен уже качал головом и кривил рот, желая возразить.

— Ты просто не понимаешь, поверь мне. Неважно, что ты о нем думаешь. Важно только то, что Сэмми всеми своими десятью очаровательными коготками вцепилась в их будущее. И лучший способ помочь ей — это не мешать. Ты — самое живое и страстное существо в мире. Ты такая энергичная, и творческая, и безоглядно преданная. — Нахмурившись, Бен отвел глаза, словно собственные слова вызвали в нем волнение и беспокойство. Шарлотта почувствовала себя совершенно беззащитной. — Так что направь свои таланты на пользу делу, — закончил он сухо. —Не вставай на пути у своей сестры.

Шарлотта пристально посмотрела на него и взмахом руки показала на свою гостиную.

— Это будет отдушиной для нее. Это будет место куда она сможет прийти, если ей станет одиноко. А одиноко ей почти все время. Я на ее стороне. И я реалист. А ты только и делаешь, что укрепляешь в ней веру в то, чего уже давно не существует.

— Не думаю, что она будет искать утешения и совета у младшей сестры, у которой опыта в сердечных делах кот наплакал.

— У меня достаточный опыт, — заявила Шарлотта, вздергивая подбородок для пущей убедительности.

— Да? Сэмми как-то обмолвилась, что все твои победы — это доброе отношение к тебе пожилых мастеров соуса, которые уже не в том возрасте, чтобы шалить.

— Я предпочитаю мужчин достаточно взрослых, чтобы…

— Не представлять опасности, — закончил он. — Приятных. Мягких, как заварной крем.

Шарлотта повернулась с намерением войти в комнату и захлопнуть дверь перед его носом.

— Как я счастлива, что, несмотря на напряженный график работы, ты нашел время заскочить сюда и прочесть мне еще одну лекцию!

— Я же просто рыбку ловлю, — улыбнулся он.

— От всей души желаю упасть в бассейн с пираньями. — Она уже почти закрыла дверь, но тут к мощеному тротуару перед домом подъехала спортивная машина, а из нее высунулась управляющая курортом в белом костюме для тенниса и помахала Бену рукой.

— Извините, что заставила вас ждать, мистер Дрейфус. Вот ваши ключи.

С коротким достойным кивком Бен взял у нее ключи и, держа их гордо, как только что пойманную форель, повернулся к Шарлотте и победно улыбнулся.

— Здравствуйте, госпожа пиранья, — церемонно сказал он. — Я тоже устроил себе небольшие каникулы и снял домик. Я — ваш сосед.

Постукивание станка успокаивало Сэмми, ей был необходим этот четкий, размеренный ритм. Как хорошо снова оказаться дома, смести отовсюду пыль и паутину, врубить электричество, выстирать все занавески, покрывала, коврики и скатерти, чтобы исчез запах шариков от моли. Как хорошо снова работать на станке, который сделал для нее Джейк. Можно думать про себя, что она сплетает нити их судьбы.

Но с момента возвращения Джейка домой прошел уже целый месяц, и он показал лишь, насколько ветхи и непрочны эти нити. Они с Джейком жили как два отшельника в разных пещерах. Он явно не хотел ни уходить из Коува, ни показываться ей на глаза. Не поддается словам, как ей было больно показывать Бену список вещей, которые попросил купить Джейк, и в том числе палатку. Каждый раз, когда она думала о том, что он спит на том месте, где погибли его родители и сестра, мороз пробегал у нее по коже. Он предпочитает жить с призраками, но не с ней.

А если она до него дотронется, то он уйдет совсем. В этом она ничуть не сомневалась.

Услышав урчание мотора машины, она вскочила. Каждый день сюда приезжали Шарлотта с Беном. Шарлотта мрачно окапывалась на кухне, словно приготовление пищи было ее тяжким бременем. Бен с удочками и спиннингом уходил к Джейку, но, вернувшись, рассказывал только о том, какого размера форель сорвалась — или не сорвалась — у него с крючка на сей раз. Джейк позволял ему ловить рыбу в Сауки, вот он и ловил. Но сегодня приехали не они. Сегодня Саманта ждала совсем других гостей.

Она стянула с рук тонкие хлопчатобумажные перчатки, в которых работала на станке — заноз следовало избегать, — вытерла о джинсы вдруг вспотевшие ладони и помчалась на террасу.

Во двор въехал большой роскошный седан Джо Гантера. Увидев его полное добродушное лицо, Сэмми едва удержалась от слез. А рядом с ним из окна машины выглядывала Клара, ее длинные волосы стали совсем белыми, коричневое лицо сморщилось еще больше, но карие глаза остались яркими и живыми.

Джо вышел из машины и раскрыл объятия. Он по-прежнему одевался, как Рой Роджерс, уделяя большое внимание драгоценным камням, — сегодня он украсил себя короткой жилеткой, расшитой по вороту серебром и бирюзой, и, конечно, на каждом пальце сияло по перстню. Сэмми, чуть не плача, обняла его. Она не знала своих бабушек и дедушек — их заменили ей Клара и Джо Гантер.

— Ну, мисс Сэмми, — растроганно сказал Джо, отступая на шаг и повлажневшими глазами оглядывая ее с ног до головы, — ты привезла его домой, как я и ожидал.

Сэмми неловко откашлялась.

— На самом деле он не дома, — тихо сказала она. — Но по крайней мере поблизости.

— Я бы приехал раньше, если бы ты дала мне знать. И Клара тоже.

— Я знаю. Я хотела дать ему время, ну, прийти в себя… обжиться… Но, похоже, он решил обживаться там, — кивнула она в сторону леса. — Он поставил себе палатку и там живет.

— О, Сэмми, это ненадолго. Просто он должен проветрить легкие. Набрать в грудь свежего воздуха. Он должен вспомнить, как дышать.

— Надеюсь, вы с Кларой ему поможете.

Сэмми открыла дверцу с Клариной стороны, подошла вплотную и присела на корточки. Клара, большая и круглая, как гора, в свободной джинсовой рубашке поверх длинной цветастой юбки, взволнованно и серьезно посмотрела на Сэмми и погладила ее по волосам.

— Ты стала взрослой женщиной, — ласково сказала она. — Это тебе идет.

— Ах, Клара, я не чувствую себя взрослой, я чувствую себя старой. — Клара чуткими искусными пальцами прикоснулась к багровой ссадине у нее на скуле. — Это не он, — торопливо сказала Сэмми и оглянулась на Джо, который тоже обеспокоенно разглядывал ее лицо. — Тюрьма не превратила его в зверя.

Джо облегченно вздохнул.

— Это не к тебе он плохо относится. Он никогда не относился к тебе плохо, — тихо сказала Клара.

— Как бы мне хотелось поверить! Но если не меня, то чего же он боится?

— Той, у которой пустая душа, — шепнула Клара. И Сэмми прикусила язык. Господи, опять! Ну что на это возразишь? Она поднялась на ноги и предложила Кларе руку.

— Позвольте, я помогу вам выйти из машины.

— Не настолько уж я старая. — И Клара, проницательно посмотрев на нее, сползла с сиденья. — Ты еще не виделась со своей теткой?

— Нет. Но думаю, как-нибудь наши пути пересекутся.

— Ох, пересекутся.

— Посмотрите, кто идет, — почти шепотом сказал Джо.

Сэмми обернулась, и сердце ее судорожно забилось. Из лесу вышел Джейк. С того первого дня, когда они приехали домой, она так редко его видела. Долгие часы ожидания и мыслей о нем слились в один нескончаемый сон, а когда она хотела его слишком сильно — то просыпалась. Он никогда не приходил сюда к ней, но сейчас каким-то образом узнал, что приехали гости.

— На него больно смотреть, — прошептала Клара. — Он даже движется так, словно повсюду вокруг него решетки. Посмотри на него, Сэмми. Не позволяй ему забыть, что по другую сторону решетки — ты. Тогда он найдет выход.

Джо двинулся ему навстречу, протягивая руку для приветствия. Сэмми посмотрела на Джейка, и у нее упало сердце; выражение лица у него было такое напряженное, словно он тоже боится проснуться. Он медленно пожал руку Джо, и у старика слезы выступили на глазах. Другой рукой он неуклюже обнял Джейка, и тот застыл с дрожащей челюстью, пряча лицо. Джо разомкнул объятие, отступил на шаг и растроганно закашлялся.

— Ну-ка пусти меня, — пробормотала Клара и, подняв скрюченные руки, тяжело устремилась к Джейку. Джейк бросил короткий взгляд на Сэмми, и она могла бы поклясться, что в этом взгляде блеснула прежняя нежность. Но тут Клара добралась до него и обхватила его лицо руками.

Джейк был рад всему, что отвлекало его от непреодолимой тяги к Саманте. И в то же время чувствовал себя отчаянно счастливым, что нашелся предлог прийти в свой двор и побыть рядом с ней.

— Ты еще любишь свою жену? — прошептала Клара на чероки.

Джейк чуть заметно кивнул. Клара единственная из всех людей, кто его поймет.

— Всем сердцем. Я живу один, чтобы не обидеть ее тем, что должен сделать.

— Она нужна тебе. Ты не одолеешь ту, ненасытную, в одиночку.

— Я должен.

— Тогда я сяду к твоему костру, и ты расскажешь мне.

—Да.

Клара потрепала его по щекам, провела руками по плечам, пощупала руки.

— Сильный, — провозгласила она уже по-английски, через плечо кивая Саманте и Джо. — Кормили его хорошо.

— Похоже, ты даже поправился, — все еще хрипло сказал Джо и тоже кивнул Саманте.

Джейк чуть удивленно подумал, что, кажется, оба они стремятся убедить Саманту, что в таком мощном коконе и дух его тоже должен был уцелеть. Но Саманта вдруг тихо всхлипнула.

— Они его использовали, как дрессированное животное. Каждый раз, когда шерифу нужен был следопыт, его забирали. — Джейк вспыхнул. Она затравленно, словно прося прощения, посмотрела на него. — Я знаю. Мне Бен рассказывал.

Джейк боролся с чувствами, которые глушил в себе долгие годы. Он не хотел рассказывать ей об этих отвратительно бессмысленных годах — он хотел забыть их. Но в то же время он хотел знать каждую подробность ее жизни без него.

— Я находил людей, — отрывисто сказал он. — Я сам хотел этого.

— Не понимаю, как ты обходился без старика Бо, — вмешался Джо.

И тут Сэмми вспомнила, зачем еще Джо приехал сегодня, и повернулась к машине.

— Бо! — Она открыла заднюю дверцу машины и заглянула внутрь. — Бо!

— Он не умер, — сказал Джо, — он спит. Старый стал, почти все время спит. И отчаянно храпит при этом.

Сэмми стала на колени перед открытой дверцей. На заднем сиденье растянулся Бо. Она еще раз громко позвала его, и тогда он поднял голову. Его широкая морда поседела, на одном глазу была катаракта. Явно не узнав ее, Бо снова уронил голову на сиденье, безо всякого интереса глядя на нее здоровым глазом. Она подумала, что так же он не узнает и Джейка, и сердце ее упало.

Вдруг за спиной у нее раздались шаги Джейка. Он подошел так близко, что ногой почти касался ее плеча. Саманте неудержимо вдруг захотелось обнять его колени, умоляя не ждать слишком много от старой собаки, которая и никогда-то не была излишне сообразительной.

— Привет, старый друг, — сказал он, и низкий звук его голоса проник ей в самое сердце. Что бы она не отдала, чтобы только он заговорил с ней так же ласково.

Бо вскочил и бешено замотал длинным мощным хвостом, сотрясаясь всем своим старым ревматическим телом. Сбив с ног Сэмми, он выскочил из машины. Сэмми упала, Джейк сел рядом, Бо поставил лапы ему на плечи и стал облизывать лицо.

Саманта смотрела, как Джейк ласкает Бо, и по лицу ее катились слезы. Она не могла ревновать его к старой собаке, тем более что Бо впервые вызвал на его лице улыбку. Но как бы она хотела сейчас быть на месте старого Бо!

— Ты ведь веришь Бо, — сказала она и почесала собаку за рыжим висячим ухом. — Бо тоже тебя не забыл.

Джейк смотрел на нее из-за собачьей головы так пристально, так горько, что вряд ли сам понимал, какая откровенная жадность в его взгляде. Не в силах ничего с собой поделать, она впитывала этот голодный взгляд, не отводя глаз, словно загипнотизированная. Его рука была в нескольких дюймах от ее руки и притягивала ее пальцы словно магнит.

«Не дотрагивайся до него. Не давай ему предлога уйти».

Она отдернула руку и отвернулась, жалкая, дрожащая.

И Джейк тоже.

Над костром вился дымок. Облачко сизого дыма вставало также над головой Клары. Она сидела на низком широком пне, расправив юбку, и попыхивала длинной трубкой, придерживая ее своими узловатыми пальцами. Другой рукой она разгоняла пахучий табачный дым над головой.

Джейк, скрестив ноги, сидел рядом с ней и смотрел в огонь. Она протянула ему трубку. Этот древний священный ритуал успокаивал его и укреплял, связывая с невидимым течением времени, с прошлым, настоящим и будущим.

Клара забрала у него трубку, вытряхнула чашечку в костер и стала смотреть на пламя.

— Расскажи мне то, что ты хранил в тайне все эти годы, — сказала она. — Расскажи мне то, что ты знаешь.

— Мою семью убила Александра. Она подослала этого человека — она знала, что он меня ненавидит, потому что это я засадил его в тюрьму, когда он ограбил мать Саманты. Впрочем, это тоже дело рук Александры. Она подкупила этого Малькольма.

Клара, прищурившись, в беспокойном молчании размышляла над его словами, словно они ее не очень-то и удивили.

— Понятно, — наконец сказала она. — И ты узнал об этом тем же способом, что и всегда.

Он мрачно кивнул.

— Я ничего не могу доказать. И хотел бы, чтобы это было неправдой.

Клара тяжело вздохнула.

— Это разобьет Саманте сердце.

— Да.

— Но твое-то уже разбито. Ненависть и месть — это тоже пустые души. Они норовят опустошить все вокруг.

— Если бы я хотел только мести, все было бы просто. Ружье. А то и прямо голыми руками. — Он со зловещим спокойствием посмотрел на нее. — Я десять лет прожил среди убийц. Убить — это просто, когда никого не любишь, в том числе и себя.

— Хм-м. Но ты-то любишь.

— Я люблю Саманту. Я хочу, чтобы мы жили как прежде. И чтобы никакие тени не омрачали нашу жизнь.

— Тогда расскажи ей то, что ты знаешь. И как ты это узнал.

— Предложить ей без всяких доказательств поверить в то, чего она будет стыдиться всю оставшуюся жизнь, просто потому, что я так чувствую?

— Ты не так боишься, что она не поверит тебе. Ты боишься, что она тебе поверит. Потому что она не успокоится, пока не накажет свою тетку. Но разве это не ее право? Ты не можешь убрать тень, нависшую над ее головой. Только она сама может сделать это.

— Вы говорили мне, и не однажды, что нельзя привлекать внимания той, у которой пустая душа, — низким сдавленным голосом сказал он. — И я, наконец, усвоил этот урок. Я научился пользоваться своим… даром. Его можно использовать и во зло, и на сей раз, я сделаю это.

Клара встревоженно и сердито отпрянула.

— Ты ничего не усвоил. Почему, как ты думаешь, камень прекратил говорить с тобой, когда ты был еще мальчишкой? Делай то, что правильно, — открой свое сердце жене, и она тоже будет делать то, что правильно. Она мудро держит камень от тебя подальше. Когда в голове у тебя прояснится, она тебе его вернет. И тогда ты сможешь его услышать. Он с тобой заговорит, и ты поймешь, что делать.

— Я уже и так знаю, что делать. У меня было целых десять лет, чтобы все обдумать. Со мной говорили другие вещи.

Клара сердито покачала головой и указала на Бо, который спал, развалившись, у огня на спальном мешке Джейка.

— Ты как старый Бо: видишь только одним глазом. Видишь только то, что прямо перед тобой. А этого мало.

— Какого черта мало! — Джейк опомнился, глубоко вздохнул и зажмурился. Лицо его покрылось краской стыда. Вот до чего он изменился. Так говорить со старшей, со знахаркой! Он склонил голову на колени Клары, безмолвно прося прощения.

Она тяжело вздохнула и потрепала его по голове.

— Это говоришь не ты, это говорит тюрьма.

— Но раньше никогда.

Она взяла его за подбородок, как маленького, и стала серьезно и внимательно вглядываться в его лицо. Джейк встретился взглядом с ее глазами, полными печали.

— Я обещала бабушке Рейнкроу присмотреть за тобой и за Элли. И у меня это плохо получалось. Если ты сейчас задумал что-то безумное, я не отступлюсь от тебя, я не повернусь к тебе спиной.

— Мне нужна ваша помощь. — Он потянулся к рюкзаку, стоящему у него за спиной, и вытащил оттуда толстый коричневый конверт. — Я прошу вас отправить это по почте.

Клара наклонилась, пытаясь в свете костра разобрать адрес.

— Какие у тебя дела с этой столичной газетой? — Она молча пожевала губами. — Твоя бабушка избегала газет, как людей, которые лгут, боятся и что-то скрывают.

— Но это очень действенная вещь, — осторожно сказал Джейк.

Клара посмотрела на него, потом опять на конверт.

— Без обратного адреса.

— Здесь вообще нет ничего, что говорило бы, откуда оно пришло. И от кого.

Она взяла конверт потемневшими от табака пальцами, которые принимали младенцев, врачевали духовные раны и отгоняли ведьм от беззащитных душ.

— Если это связано с Александрой и ее родственниками, она все равно узнает.

— Ей неоткуда будет узнать. — Джейк выпрямился и с горьким удовлетворением посмотрел в огонь. Он сделает это тайно, из-за угла. Такой местью нельзя гордиться — он никогда не сможет открыть своего имени и рассказать всему миру о том, что сделала с ним Александра Вандервеер Ломакс — с ним и со всеми, кого он любил. Но он вполне может сделать ее жертвой ее собственных амбиций. А когда с ней будет покончено, им с Самантой уже ничего не будет угрожать. И Саманта ничего не узнает о его роли в этом деле.

И вот тогда они заживут спокойно и счастливо.

Глава 27

— Это для меня такая честь. Я счастлива, что вы согласились заехать ко мне. Если член семьи губернатора будет продавать через мою галерею свои работы — для меня это редкая удача! — Ярко одетая женщина так суетилась вокруг Сэмми, словно одно только ее появление способно резко повысить репутацию галереи.

Сэмми чуть улыбнулась, сжимая в руках объемистое портфолио так, что пальцы онемели. Итак, слово произнесено. Нравится ей это или нет, но высшее общество Пандоры ценит ее исключительно за то, что она связана с Александрой и Оррином.

— Вы не рассказали, откуда вы узнали обо мне, — обратилась она к хозяйке галереи.

— Как же? Разве я не говорила, что ваша тетушка буквально бредит вами? И вами тоже, разумеется, — дежурно улыбнулась она Шарлотте. Шарлотта стояла рядом с Сэмми в бесформенном розовом джемпере, скрывая свое отношение ко всему происходящему за темными очками. В руках она держала второй фотоальбом.

— Я думаю, — сухо бросила Шарлотта.

Хозяйка галереи посмотрела на нее вопросительно, а Сэмми — с явной угрозой. Шарлотта благоразумно закрыла рот. Тетя Александра бредит ими? Тут есть от чего встревожиться. Сэмми снова обратилась к галеристке:

— Уверяю вас, мои гобелены распродаются благодаря их собственным достоинствам.

Этот большой магазин на главной улице Пандоры был заполнен картинами и скульптурами. Сэмми оглядывала отполированный деревянный паркет, стены сдержанных кремовых тонов, точечные светильники, утопленные в потолке. Никаких работ местных художников. Примитив здесь неуместен. Исключительно высокое, искусство, то есть множество акварелей, на которых непонятно что нарисовано, и фарфоровые пузыри, именуемые почему-то «ню». На такие места у нее аллергия. Надо было надеть комбинезон и шапку с козырьком, как у трактористов. Вот это был бы шок! И какая реклама!

Да, забавно. Однако ей нужен рынок сбыта, нужна хотя бы видимость начала новой жизни. Это еще один способ показать Джейку, что все входит в норму.

— Итак, дорогая, — сказала галеристка, — что же у вас за гобеленчики?

Шарлотта высунулась вперед.

— Гобеленчики? — угрожающе повторила она. — Леди, ее гобеленчики, как вы изволили выразиться, — это уникальные коллекционные вещи. Список людей, которые покупают ее гобеленчики, включает в себя немало имен, которые вы знаете по титрам фильмов. Сэмми слегка отодвинула Шарлотту.

— В Калифорнии мои вещи очень хорошо раскупались.

Галеристка явно смутилась.

— Ну, я… я знала только, что вы — модель. — Она украдкой с ног до головы осмотрела Сэмми, и в глазах у нее появилось то выражение, к которому Сэмми за последние десять лет так привыкла. Что-то вроде: «Да, грим и свет творят чудеса».

— О, только руки, — коротко объяснила Сэмми. — Немного рекламы. Несколько фильмов. Знаете, если у актрисы толстые пальцы с обкусанными ногтями, для крупных планов рук приглашают меня.

— Это потрясающе! И единственное, что они снимают, — это ваши руки?

— Да. И этим я занимаюсь исключительно ради денег, а настоящая моя работа — вот здесь, — Сэмми легонько постучала по портфолио. — Работа, которой я намереваюсь полностью посвятить себя.

Она открыла было список дизайнеров по интерьерам, которые представляли ее гобелены в Лос-Анджелесе, но тут входная дверь открылась и вошла Александра.

Сэмми застыла. Из-за ее спины донеслось злобное шипение Шарлотты.

Годы почти не тронули их тетушку. Ее кукольное личико стало несколько мягче — только голубые глаза были по-прежнему холодными и острыми. Она немного располнела в талии и бедрах, но все еще оставалась стройной. В бледно-зеленом жакете и прямых брюках она была воплощением атлетической элегантности и умело законсервированной юности. Из-под воротника жакета выглядывал желто-золотой шарф, под цвет волос. Все дышало богатством, гордостью, уверенностью в себе.

Она выскочила из ловко подстроенной засады.

— Какой сюрприз! — радостно вскричала она, широко улыбаясь. — Я подумала, зайду-ка я сюда и уговорю-ка вас пообедать со мной.

Прошло десять лет, а она ведет себя так, как будто они расстались вчера и нежно друг друга любят. Как будто не было ни страшных угроз, ни борьбы, ни обмана ни безжалостного манипулирования ими. Сэмми молча настороженно смотрела на нее. Александра вертелась вокруг, гладила ее по плечу, приобняла и наконец широко улыбнулась галеристке.

— Дарла я их похищаю. Прости.

— О, конечно, миссис Ломакс. Саманта, оставьте ваши альбомы. Поговорим потом. У меня нет никаких сомнений, что мы сможем работать вместе.

Сэмми протянула ей свое портфолио, вынула другое из железного захвата Шарлотты и положила на стол.

— Спасибо, — сказала она и повернулась к Александре. Две пары непроницаемых голубых глаз встретились. — Да, давайте пообедаем.

Александра улыбнулась еще шире, но глаза были все так же холодны.

— Чудесно. Пойдемте. Шофер нас ждет. — Она посмотрела на Шарлотту. — На озере есть первоклассный ресторанчик. Тебе понравится.

— Сэмми! — произнесла Шарлотта дрожащим от гнева голосом.

— Мы поедем за вами в моей машине, — сказала Саманта.

— Да нет, зачем? Пожалуйста…

— У меня мало времени. Я обещала Джейку, что скоро вернусь.

Грубая, наглая ложь. Джейк каждый день уходил куда-то в горы, он знать не знал и не интересовался, где она и когда вернется.

Улыбка Александры застыла как приклеенная.

— Хорошо, — сказала она. — Я не хочу огорчать Джейка.

Она не заперла входную дверь. Как только он дотронулся до ручки, он понял, что она всегда оставляет эту дверь открытой — для него.

Джейк вошел в дом, который он построил для Саманты, для детей, которые у них уже должны были бы родиться, детей, которые снились ему по ночам. Он не мог предвидеть будущее, но он надеялся, что эти сны сбудутся.

Он вошел в дом впервые с тех пор, как вернулся. Этот дом, так же как и Саманта, действовал на него расслабляюще — он боялся успокоиться и отказаться от своих планов. Он дождался, когда Саманта уехала в город, — и тогда поддался дикому, отчаянному желанию хоть так побыть с нею. Он медленно ходил по комнатам, поглаживая знакомую мебель и вспоминая, как она сидела за станком, или как растягивалась на диване в одной лишь его тонкой футболке, или стояла у окна в передней комнате, и солнечный свет мягко обрисовывал ее силуэт. Он вспоминал, как по утрам они садились за стол в кухне и подолгу смотрели друг на друга, а потом отводили глаза и стыдливо улыбались.

Он вошел в спальню, но боялся дотронуться до кровати. На ней лежало аккуратно сложенное одеяло, то самое, сшитое задолго до их свадьбы. На столбике в изголовье по-прежнему висел ловец снов, который он подарил ей на совершеннолетие. Его бросило в пот. Каждую ночь в своей палатке он лежал без сна и думал о том, как она в этой кровати тоже не спит и как тоскует ее тело без него.

Он бросил взгляд в большое зеркало над туалетным столиком и остолбенел. Из зеркала на него затравленным взглядом смотрел какой-то незнакомец с нечесаными черными волосами и грубым небритым лицом. Широкие плечи угрожающе ссутулены, длинные рукава серой шерстяной фуфайки, пропитанной потом, закатаны. Мускулистые руки с синей татуировкой, мощные кулаки. Грязные джинсы туго обтягивают сильные бедра. Вот таким Саманта его и видит. Но все-таки не запирает дверь.

Он резко повернулся и на ощупь вышел из спальни. Когда в голове прояснилось, он обнаружил себя перед закрытой дверью комнаты для гостей. От вида закрытых дверей ему до сих пор делалось не по себе, даже если он находился снаружи. Он распахнул дверь.

Эта маленькая комнатка была от пола до потолка забита картонными коробками; между их рядами был лишь узкий проход. Каждая коробка была методично подписана толстым черным фломастером. С одной стороны прохода он насчитал дюжину коробок с надписью «свитера» и пять с надписью «рубашки повседневные».

Ему стало беспокойно. Какая-то тяжесть поселилась в груди. Эти груды одежды — что-то новое, раньше за ней ничего такого не замечалось. Ну, разумеется, в Калифорнии она жила, ни в чем себе не отказывая. А чего бы он хотел — чтобы она из-за него ушла в монастырь?

Злясь на нее, злясь на себя за эту злость, он снял сверху одну из коробок и бросил на пол, прямо к своим пыльным туристским ботинкам. Нахмурившись, он снял крышку. «Свитера», — сквозь зубы злобно произнес он, словно это было грязное ругательство, и стал вынимать роскошный черный пуловер с широкой золотистой полосой вокруг плеч.

И как только прикоснулся к нему, все понял. Все это было куплено для него. Перед его мысленным взором встала живая картинка: дорогой магазин мужской одежды, Саманта стоит у прилавка с этим пуловером в руках. Магазин украшен рождественскими гирляндами. Глаза у нее грустные и усталые, она покупает ему рождественский подарок, притворяясь, что он с ней, что они вместе.

Он был с ней, даже если она этого и не чувствовала! Он осторожно закрыл коробку и поставил ее на место, снял следующую, потом еще одну. Он дрожащими руками открывал коробки и всматривался в картинки, встающие у него перед глазами. Брюки. Джинсы. Галстуки. Кожаный пиджак. Верблюжье пальто. Коробочки с одеколонами. Кожаные пояса, подтяжки, носовые платки. Носки и белье.

Десять лет она одевала отсутствующего человека.

— Она нас покупает, — снова сказала Шарлотта уже на засыпанной гравием парковке перед чистеньким домиком на высоком берегу озера. Седан Александры уже стоял у входа, и шофер в костюме и галстуке открывал перед ней дверцу. Александра грациозно поднялась с заднего сиденья и посмотрела в их сторону.

Сэмми сжала зубы.

— Я понимаю. Она хотела, чтобы эта женщина подумала, что мы дружная счастливая семья. Словно бы мы встретились не случайно и не в первый раз с тех пор, как вернулись домой.

— Нет. — Шарлотта повесила на плечо большую кожаную сумку, сняла темные очки и твердо посмотрела Сэмми в глаза. — Это не дом с того самого момента, как погибли Рейнкроу. Не нужно было сюда приезжать. Она не оставит нас в покое. И ты всегда будешь разрываться между нею и Джейком.

Сэмми схватила ее за руки.

— Я больше не хочу ссориться. С прошлым покончено, слышишь? Мы уже не дети. У нее больше нет власти над нами. Я намерена при встречах с ней вести себя вежливо. — Сэмми сжала сильные пальцы Шарлотты. — И Тим меня тоже уже не пугает. Он слишком заинтересован в карьере политика, чтобы вытаскивать на всеобщее обозрение эту старую историю. Я понимаю, ты его боишься. Но он нас не тронет, клянусь тебе.

Шарлотта чуть смягчилась:

— Сэмми, я вернулась сюда только из-за тебя. Ты — моя семья, другой у меня нет, я беспокоюсь только о тебе.

— Тогда помоги мне сдвинуться с мертвой точки. Я устала бороться со всеми — с тобой, с Александрой, с Тимом, с Джейком, наконец. Прошлое не должно отравлять нам жизнь. И пока Джейк с этим не согласится, мы не… — Горло у нее перехватило, и она замолчала.

— Ладно, Сэмми, ладно. — Шарлотта успокаивающе погладила ее руку. — Будем надеяться, что ты права. — Но при этом она прищуренными глазами через плечо посмотрела на тетку с глубоким недоверием.

— Ну-с, дамы, — негромко сказала Александра, откинувшись на спинку стула и глядя на них. Голос у нее был едкий, как кислота, протравливающая стекло. В зальчике с видом на озеро они были одни. — В нашу последнюю встречу мы, кажется, заключили перемирие на неплохих условиях. Но вдруг вы исчезаете, не сказав мне ни слова. Неужели принять мою помощь было так тяжело для вас? Неужели вам настолько оскорбительной казалась даже мысль об этом?

Сэмми вспомнила день их отъезда — или побега; вспомнила Тима, вспомнила, как они положили отрезанную мочку его уха в пластмассовую баночку из-под супа и выбросили эту баночку в мусорный контейнер на дороге уже за пределами города. А также ярость Джейка, узнавшего о ее разговоре с Александрой. Он тогда прогнал ее прочь, отдав на сохранение свой возлюбленный рубин. Много мрачных событий случилось в тот день.

— Я решила попытать счастья в агентстве моделей в Лос-Анджелесе, — спокойно ответила она. — Но не могла же я уехать без Шарлотты, а я понимала, что вы… имели определенные обязанности по отношению к ней.

— А вам не приходило в голову, что я безумно волновалась, не имея никаких вестей от вас? Ведь вы могли погибнуть где-нибудь в сточной канаве…

— Этого не случилось. — Сэмми сняла перчатки и положила на скатерть свои безупречной формы руки. — В тот же день, когда мы приехали в Лос-Анджелес, я зашла в одно из крупнейших агентств моделей, показала фотографии. Взглянув на мои руки, мне сразу же предложили контракт. Считайте, что это счастливый случай, но именно так все и произошло. Они помогли мне взять ссуду в банке и сделать первый взнос за квартиру. В первый же месяц я заработала пять тысяч долларов.

— Вы спокойно могли остаться в Пандоре. Я же брала на себя все расходы. Ты могла быть поближе к Джейку, я бы уговорила Оррина обратиться к властям, отхлопотать побольше привилегий, право на свидания, послабление режима. Ты не подумала об этом?

Сэмми не ответила, поскольку не собиралась посвящать ее в то, как у нее обстоят дела с Джейком. Шарлотта, крутившая в руках салфетку так, словно ее выжимает, вдруг вступила в разговор.

— Джейк все понял, — положив, наконец, салфетку на стол и разглаживая ее руками, непринужденно сказала она. — Он писал Сэмми письма. Каждый день.

Сэмми застыла. Александра скептически посмотрела на нее.

— А как сейчас Джейк?

— Хорошо — насколько это возможно для человека, который десять лет провел взаперти.

— Я скажу тебе, что я думаю. — Александра провела ногтем по краю стола, словно подчеркивая весомость своих слов. — Я думаю, что ты уехала, потому что стыдишься его.

— Нет, — сказала Сэмми, холодно и пристально глядя на нее.

— О, я знаю, насколько ты верный и преданный человек. Ты не могла с ним развестись, ты никогда не согласилась бы признать, что его жестокость и необузданность тебя пугают, что он испортил тебе жизнь и репутацию. Поэтому ты и улетела в Калифорнию, надеясь, что он тебя забудет. — Александра подалась вперед. — Саманта, теперь ты не должна за него цепляться. Он уже свободный человек. Он может сам о себе позаботиться.

Сэмми потребовалась вся ее сила воли, чтобы не встать и не уйти немедленно. «Я хочу мира, — мысленно уговаривала она себя. — Хватит уже дурных чувств, пора положить конец застарелой вражде».

— Я люблю его. И он по-прежнему любит меня. И день, когда мы вернулись домой, был счастливейшим днем нашей жизни.

Одно из этих утверждений — безусловная правда, другое — лишь отчаянная надежда, а третье — абсолютная ложь.

— Я слышала, вскоре после его возвращения тебя видели в городе с синяком под глазом.

— А, это просто ветка попала в глаз.

— В самом деле?

— Это не Джейк, — произнесла Шарлотта, глядя в окно. — Она ведь такая же, как я, — тут она посмотрела прямо в глаза Александре. — Она ни за что не станет иметь дело с таким мужчиной.

Александра поняла откровенный намек на Тима; ее лицо окаменело. Но она продолжала беседу с Сэмми:

— Ты достигла в жизни грандиозного успеха. Я горжусь тобой. Ты выглядишь как женщина, у которой безупречный вкус, удивительный шарм, как женщина, привыкшая к изысканности. А что ты имеешь здесь? Деревянный дом в чаще леса и мужа с криминальным прошлым. Мужа, который десять лет провел в компании убийц и насильников, а это не проходит бесследно. Вероятнее всего, его психике нанесен такой ущерб, что даже ты не сможешь с этим справиться.

Сэмми теряла терпение. Как всегда, Александра выбрала самое больное место. А вдруг это правда, вдруг Джейк никогда не станет прежним? Но она не желала в это поверить и не могла позволить своей тетушке отравлять ее душу медленным ядом своих высказываний.

— Я не буду даже пытаться убедить вас, что вы ошибаетесь. Просто скажу, что вам не удастся изменить моего решения. Если вы на это рассчитываете, то вынуждена вас разочаровать.

— Положа руку на сердце, ты можешь сказать мне, что за все эти десять лет ни разу не посмотрела ни на одного мужчину?

— Почему же, смотрела. Но только смотрела.

— Десять лет! Вся твоя юность прошла без любви, без привязанности, без детей. Разве Джейк это исправит? Как вообще это можно исправить?

— Очень просто. Он вернулся, и этим все сказано.

— Саманта, пойми меня правильно. Я хочу твоего счастья. И я боюсь, что только лишь гордость удерживает тебя при муже, которого, в сущности, больше нет. Я хочу помочь тебе развязаться с этим браком и начать новую жизнь.

Увы! Ничего не изменилось. Сердце Сэмми тоскливо сжалось. С Александрой не может быть никаких компромиссов. Только борьба, только постоянный поединок. И единственное, что можно сделать, — это удерживать хотя бы Джейка подальше от поля битвы.

— Я прекрасно поняла вас. Вас волнует политический имидж Оррина. Племянница, у которой муж — бывший заключенный, не подходит его партии, не так ли?

Глаза Александры наполнились холодной яростью.

— Тебе не удастся разрушить то, что я создала!

И когда Джейк в очередной раз разобьет твою жизнь, собирать ее из кусочков буду опять я. Так же как это было с вашей матерью. Потому что я в этой семье единственная, кто может отличить желаемое от пусть трудного и скучного, но действительного.

— Иными словами, цель оправдывает средства.

— Именно!

Сэмми поднялась, и вслед за ней Шарлотта.

— Отличное получилось воссоединение! — воскликнула Шарлотта. — Давайте повторим его, но теперь уж не раньше чем лет через сто. И в следующий раз захватите Тима. Я покажу ему мой новый замечательный набор поварских ножей.

Сэмми предостерегающе сжала ее руку.

— Что это значит? — спросила Александра с искренним изумлением.

— Ничего, — ответила Сэмми. — Оставьте в покое нас и Джейка. — Ее мозг лихорадочно работал. Надо играть по теткиным правилам. — Счет будем начинать с того момента, когда вы решили выйти замуж за судью Вандервеера, — Сара сразу же раскусила вас. Вы губите всех вокруг себя; вы отняли у ее брата волю, доброе имя, уважение, которое связывало многие поколения Вандервееров и Рейнкроу.

Каждое ее слово взрывалось, как маленькая бомба, уничтожая остатки притворной любезности и взаимной вежливости. Саманте казалось, что ее несет течением прямо к опасному водопаду, где смешивалось все: гордость и ярость, унижение и ненависть, родившаяся от этого унижения. Она понимала, что нужно остановиться, подумать… Но было уже поздно. Годы одиночества и этот месяц на грани отчаяния после возвращения Джейка наконец-то нашли себе выход.

— Вот почему этот старый рубин всегда был так важен для вас — он был вам как медаль на шее. Это ваши притязания на роль в истории, которой вы не заслужили и даже не поняли. Без него вам никак не забыть, что вы происходите из семьи тщеславных фабрикантов, которые использовали вас, чтобы подняться по социальной лестнице.

От наступившего вдруг молчания кровь стыла в жилах. Александра распространяла вокруг себя зловещее спокойствие.

— По какому праву ты судишь меня, Саманта? Твой муж из-за тебя пошел на убийство. Ты его бросила. Я прекрасно осведомлена о твоих делах, дорогая. Он никогда не писал тебе. Он вообще не хотел иметь с тобой дела. Подозреваю, что и сейчас не хочет. Просто тебе недостает мужества в этом признаться. Ты говоришь мне страшные вещи, потому что знаешь, что я права. У тебя ничего нет.

— У меня есть рубин! Он у меня с самого дня моего отъезда. — Глаза Александры сверкнули. Это была яркая вспышка явного, неприкрытого интереса, который она была не в силах скрыть. — Только я знаю, где он, — продолжала Сэмми. — И если вы что-нибудь — хоть самую малость! — сделаете, чтобы вмешаться в нашу жизнь, я уверяю вас, он исчезнет навсегда.

И она вышла. Шарлотта заторопилась за ней. Когда они в молчании подходили к машине, сквозь ветви стройных пихт пробилось солнце.

— Сэмми, — наконец сказала Шарлотта дрожащим голосом, — я тобой просто восхищаюсь.

Саманта прислонилась к машине и закрыла лицо руками. Сама она отнюдь не восхищалась собой. Она хотела сплести спасительную сеть для себя и для Джейка, а вместо этого свила петлю.

За закрытыми дверьми конференц-зала одной из самых влиятельных газет штата, на длинном столе, уставленном кофейными чашками и банками из-под пива, были разложены фотокопии листков написанного от руки анонимного письма. В воздухе запахло кровью; возбуждение охватило всех, кто понимал это. После долгих дебатов совещавшиеся пришли наконец к совместному решению. Главный редактор кивнула репортеру.

— Мы решили вести это расследование тайно, — сказала она. — Вам следует с максимальной осторожностью проверить каждую деталь, не поднимая никакого шума. Может быть, все это окажется просто сплетнями или откровенной ложью. Или ваш корреспондент очень близок к семье губернатора, или это просто злобный клеветник с чрезвычайно живым воображением. И мы не напечатаем ни слова, пока не будем иметь убедительных доказательств. Репортер тонко улыбнулся.

— Человек, который опустил в почтовый ящик этот кусок динамита, вполне резонно боится назвать свое имя. Это действительно опасно. Но я буду осторожен. И когда я закончу расследование, у нас будет достаточно доказательств.

Юрист неловко откашлялся.

— Как вы думаете, почему этот человек выбрал именно вас? Вы не единственный журналист в нашей газете, который пишет о политике. Не обижайтесь, но у нас есть множество ветеранов с известными именами. Может быть, он тоже чернокожий?

— Вы хотите сказать, что меня выбрали по принципу «мы, черные, должны держаться друг за друга»? — сардонически усмехнулся репортер.

— Я ведь просил не обижаться. Но, честно говоря, да, я…

— Может быть, — перебил его владелец газеты, — этот человек выбрал Боба, потому что Боб из этих мест, он родился и воспитывался в Северной Каролине?

— Конечно, просто земляк, — сухо сказал Боб. — А мои многочисленные награды и премии в области журналистских расследований здесь ни при чем.

— Оставьте в покое моего сотрудника, — улыбаясь, сказала главный редактор. — Я знаю с десяток политиков, которые начинают дрожать крупной дрожью, завидев на странице его имя. Нашему таинственному незнакомцу наверняка известна репутация Боба.

— Спасибо всем, на сегодня достаточно, — сказал владелец. — Начинаем это дело и посмотрим, что из этого получится.

Все разошлись, и тогда главный редактор снова закрыла дверь и посмотрела на стройного молодого человека, который рисковал своей профессиональной репутацией из-за пачки исписанных листков, присланных анонимом.

— Боб, если ничего не подтвердится, то да поможет нам бог.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Я предпочитаю думать, что этот персонаж, он это или она, впечатлен моими журналистскими возможностями. — Он побарабанил по конверту из оберточной бумаги, лежащему на столе. — Но должен сказать, что может быть и еще одна причина, почему письмо адресовано именно мне.

— Если у тебя есть какие-то подозрения, то самое время ими поделиться.

— Это давняя история. Очень немногие могут ее помнить, и вряд ли кому-то придет в голову ею интересоваться. — Он покачал головой.

— Ну, говори же.

— Я родился на ферме неподалеку от Пандоры. Мои родители были фермеры, а землю они арендовали у судьи Вандервеера, за которым тогда была замужем теперешняя миссис Ломакс.

— Да, Боб, история действительно древняя.

— Но не для меня. Я был ребенком, когда все семьи арендаторов с земли Вандервееров прогнали. — Он помолчал, тщательно подбирая слова. — Причин для выселения не было. Мой старик так и не понял, за что их прогнали.

— Ты думаешь, твой таинственный корреспондент считает, что ты можешь иметь зуб на жену губернатора?

— Мой старик говорил, что виноват был не судья. Он уверял, что за всем этим стояла именно его жена. Она поделила землю на участки и продала своим друзьям. — Он с горечью улыбнулся. — Таким образом, да, можно сказать, что у меня есть зуб на Александру Вандервеер Ломакс.

— Будем считать, что ты мне ничего не рассказывал.

— Не волнуйтесь — моя статья будет построена на абсолютно объективных материалах. — Он собрал листочки в конверт. — Но этот кто-то понимал, что для такой работы я — самая подходящая кандидатура.

Глава 28

Пасмурным июньским утром Джейк вышел из леса, сгибаясь под тяжестью своих мыслей и рюкзака, висящего на одном плече. В рюкзаке лежало добрых восемь килограммов скалы — он отколол этот кусок у водопада. Восемь килограммов горной породы, на которую никто другой не обратил бы внимания; но он кое-что нашел на сколе — цветные крапинки, блеск прекрасных кристаллов. Если честно, он побаивался, что умение искать камни за эти годы ослабеет или вовсе откажет ему. Но с каждым днем интуиция восстанавливается; значит, он сможет зарабатывать на жизнь тем же, чем раньше. Это утешает.

Бо, чихая, ковылял вслед за ним.

— Старик, не надо бы со мной ходить, — тихо пробормотал Джейк. Но бесполезно было говорить это Бо.

Иногда вслед за ними шла еще и Саманта. В те дни, когда она успевала застать их утром, Джейк не мог как следует сосредоточиться на работе. Ну не мог — и все тут. Это было так нелепо и мучительно — то, как они двое тайно кружат, счастливые уже тем, что смотрят друг на друга издалека.

Он пересек пустырь, где когда-то стоял дом его родителей. Он скорбел по ним так, словно их могилы были еще свежими, он вслушивался в их голоса, пытался уловить дыхание их теней. Иногда ему казалось, что у него это получается, но горечь и печаль мешали ему.

Вдруг его подавленность сменилась удивлением. Перед входом в его палатку в земле торчала вязальная спица, а на ней, как флажок, трепетал на ветру листок бумаги. Такой способ Саманта выдумала, чтобы оставлять ему сообщения.

Он взял в руки листок.

«Тебе звонили: поисковая работа. Подробности у меня. Я поеду с тобой. Никаких возражений: ты не можешь вести машину, ты еще не возобновил водительские права».

Он закрыл глаза и невесело рассмеялся, поглаживая кончиком спицы нижнюю губу, словно спица могла донести до него вкус Саманты. Он ухитрился убить человека, и она ничего. Но боже упаси, чтобы ему дали штрафной талон.

Колоссальная музыка. Сэмми сидела на дне бабушкиного источника, по пояс в холодной воде, в белых шортах, белой футболке, без лифчика, а на пологом бережке лежал портативный проигрыватель, из которого лилась скорбная и величественная оркестровая музыка.

Немного эксцентрично, мягко говоря. Ну и бог с ним. Музыка отвечала ее настроению. Каждый раз, когда она вспоминала свою стычку с Александрой, она начинала злиться на себя и впадала в еще большую депрессию.

Уйдя в свои тяжкие мысли, она плескала пригоршнями чистой холодной воды себе в лицо, не обращая внимания на то, что вода льется ей на плечи, на грудь, затекает под тонкую футболку. Многое можно сказать о пользе ритуальных омовений. Вот сидит она сейчас в источнике бабушки Рейнкроу и надеется, что вода смоет с нее и унесет наконец все ее неудачи.

— Как птичка в луже, — раздался у нее за спиной голос Джейка.

Она быстро повернулась и посмотрела на него снизу вверх сквозь упавшие на глаза мокрые волосы. Он стоял на крутом берегу, чуть ли не по пояс в густых папоротниках — он словно вырос из них. Казалось, его присутствие создавало в прохладном воздухе зону высокого напряжения. Его взгляд скользнул по ее телу, задержавшись там, где тонкий мокрый трикотаж плотно облепил ее грудь, и от этого взгляда у нее закружилась голова. Наверное, ее глаза горели таким же откровенным и неутолимым голодом. Но она могла только лишь соблазнять, а он мог только лишь не поддаваться.

— Ладно, птичка так птичка, — сказала она, посмотрела на свою грудь и потом — с вызовом — на него. — Желтогрудая синичка.

Величественная музыка звучала все громче, тема разворачивааась крещендо. Джейк, словно ища, на что бы отвлечься, перевел взгляд на плейер.

— Я пришел поговорить, но эта опера для рыб все заглушает. — Он опустился на колени и нажал огрубевшим пальцем на кнопочку. Музыка продолжала звучать, но открылось отделение для кассеты. Мрачнея на глазах, он спросил: — Как выключить это чертово радио?

— Не ломай мой плейер. — Голос ее прервался. А черт, за эти десять лет мир коллоссально изменился. Компакт-диски, видеомагнитофоны, факсы, портативные компьютеры, мобильные телефоны, кабельное телевидение… Множество мелочей постоянно будут напоминать ему о том, что на десять лет он был выброшен из жизни.

Сэмми выбралась на берег и выключила плейер. Сразу стало тихо. Сквозь прозрачную крышку было видно, как маленький блестящий диск остановился. Он все понял. Прищуренными глазами смотрел он на диск, и желвак ходил у него под щекой.

Сэмми была так близко, что слышала, как участилось его дыхание, и уловила, как в глазах у него мелькнула тень унижения. Как ей хотелось подойти к нему и обнять, утешить! Их взгляды встретились. Сэмми попыталась скрыть нежность, которую он мог бы принять за жалость.

— То, что действительно важно, не изменилось, — чуть хрипло сказала она и показала на себя. — Здесь — ничего нового. Нажми на мои кнопочки.

— Саманта, — предостерегающе сказал он. В голосе его звучало отчаяние.

— Я десять лет не слышала, как ты зовешь меня по имени. Пожалуйста, повтори. Я ночами сижу на террасе, завернувшись в одеяло, и молю бога, чтобы ты пришел и позвал меня по имени, и развернул одеяло, и…

— Перестань. — Он поднялся на ноги и отошел на безопасное расстояние. — Какая там поисковая работа? Подробности расскажешь в машине. Если ты тоже хочешь ехать, то едем немедленно. Мы теряем время.

Она ответила не сразу, не в силах справиться с горьким недоумением. Если связь между ними так крепка и он чувствует такое же всепоглощающее, необоримое желание, как и она, то почему он от нее отворачивается?

— Если бы я была мужчиной, который десять лет не видел женщины, — осторожно сказала она, — я наверняка не отказалась бы от предложения. Ни за что.

— Невысокого же ты мнения о мужчинах вообще и обо мне в частности.

— Имею основания. Ты ведешь себя не то как робкая овца, не то как прокаженный.

Он замолчал и замер, словно бы охваченный множеством разнообразных и противоречивых чувств, в которых не мог разобраться. Но постепенно его лицо смягчаюсь — настолько, что ей захотелось плакать.

— Ночами ты сидишь в кресле-качалке у ступенек террасы, и иногда, когда ты засыпаешь, ты разжимаешь руки, и одеяло соскальзывает. Когда восходит луна, то ее свет падает сначала на твои волосы, потом на лицо, потом скользит ниже, все время освещая только часть тебя. Это пытка. Я целую ночь стараюсь сложить тебя воедино, но не получается.

Сэмми пьянела от его голоса. Едва дыша, она молча смотрела на него, и голова у нее кружилась. Джейк провел рукой по лицу — словно вновь натянул маску.

— Мы теряем время, — повторил он. — Переоденься. Мы с Бо будем ждать в машине. Далеко ехать?

— Далеко. — Она еще не совсем справилась с собой.

— Тогда давай быстрее. — Он повернулся и сбежал с холма.

Далеко, подумача она. Но уже на шажок ближе.

Шарлотту бросило в дрожь. Она не любила оставаться одна в Коуве. Сэмми куда-то уехала. Дом был закрыт. Джейка тоже, конечно, не было видно, но это не значит, что он не бродит по лесу где-нибудь поблизости, как медведь, которому под хвост попала колючка.

Уехать куда-то, не предупредив ее, — это не похоже на Сэмми. И забыть о ее ежедневном визите — тоже не похоже.

Дом столько лет простоял заколоченным, что Сэмми еще не полностью избавилась от затхлого запаха пыли. Этот запах сильно действовал на Шарлотту, напоминая ей об ароматических палочках, которые жгла мама, и о старом подвале, наполненном рухлядью под их первым магазином. Серый свет пасмурного дня сочился из окна кухни. Издалека доносились раскаты грома. День был мрачный и дождливый, и настроение у нее такое же.

Она распахнула заднюю дверь кухни и настроила радиоприемник на волну музыки ретро. Может быть, какие-нибудь «Бич бойз» или Литтл Ричард отвлекут ее от горьких воспоминаний о Хью, Саре и Элли. Наверняка Дайана Росс или «Супримз» окажутся сильнее, чем страх перед тетей Александрой и Тимом.

Вполголоса подпевая радио, она стала выгружать из картонной коробки пакеты с едой. Готовить — это значит творить гармонию из хаоса. Это якорь спасения — ведь любую, самую сложную проблему можно мелко изрубить, нарезать кубиками, растереть до состояния однородной массы и взбить до полного исчезновения.

Все наши проблемы в этом безумном мире не стоят пачки замороженной фасоли. Шарлотта с мрачной решимостью загружала в холодильник свою стряпню.

Одна из проблем окликнула ее по имени и нетерпеливо застучала в стеклянную дверь. Она быстро обернулась — за стеклом маячил Бен. Только он ухитрялся выглядеть респектабельно и даже роскошно в мятых штанах защитного цвета, линялой плотной рубашке, грубых ботинках на толстой подошве и в штормовке из камуфляжа с торчащими из нагрудного кармана блеснами.

Каждый вечер он приходил к ней в патио, вооруженный банкой орешков и бутылкой хорошего вина, устраивался в шезлонге и развлекал ее забавными рассказами из своей юридической практики или из жизни его большой и дружной семьи. Она оправдывалась перед собой — мол, терпит его только потому, что здесь у нее нет других развлечений. И потом он почти каждый вечер приносит свежую форель.

Сейчас Шарлотта была рада его видеть. Не задаваясь вопросом, как и почему Бен очутился здесь, она выключила радио и поспешила к двери.

— Совсем промок, рыболов?

— Хм-м. Форель укрылась под зонтиком. Я назначу ей другой день.

— И ты решил пойти посмотреть, чем занимается здесь сестра хозяйки дома?

— Конечно. — Он снял грязные ботинки и оставил их на крыльце вместе со штормовкой. В руке у него вдруг оказмась полураспустившаяся роза, и он вставил ее в пряжку на плече Шарлоттиного белого комбинезона. Под комбинезоном на ней был только лишь розовый топ, и прикосновение его пальцев буквально обожгло ее обнаженное плечо. — Я так привык к тому, что ты всегда злишься, что обычно изобретаю предлоги для встречи с тобой. Но сегодня у меня действительно дело к Сэмми и Джейку.

Она молчала, размышляя о розе и его прикосновении; ей было почему-то приятно и тепло.

— Просто не представляю, куда подевалась Сэмми, и это меня беспокоит, — наконец сказала она. — Джейк — ну, он может быть где угодно, но только не с ней.

— Хм-м. Мне нужно поговорить с ними о бывшей приемной доктора Рейнкроу.

Шарлотта почувствовала укол боли. По просьбе Сэмми Бен все эти годы занимался небольшим домом в городе, сдавал помещения и заключал арендные договоры. Сэмми настаивала только на том, чтобы дом не перестраивали, к примеру, под какой-нибудь новомодный магазин. «Я не хочу, чтобы Джейк, вернувшись, увидел на этом месте магазин с деликатесами для кошек или какими-нибудь собачьими ошейниками, украшенными мехом норки», — говорила она. Поначалу с этим не было проблем. За право взять дом в аренду боролись несколько врачей, словно, унаследовав кабинет доктора Рейнкроу, они могли унаследовать и его репутацию. Но прошло десять лет, ситуация изменилась. Бен вздохнул.

— Арендатор отказывается подписывать новый договор, если мы не перестроим здание. Он хочет стеклянную крышу. Говорит, что без этого пациенты считают его дешевым врачом.

— Стеклянную крышу? — презрительно повторила Шарлотта. — Доктору Хью не нужно было никакой стеклянной крыши, чтобы лечить своих больных. Стеклянную крышу! А больше ничего? Может быть, бар с алкогольными напитками?

Бен задумчиво посмотрел на нее.

— Я думаю, — тихо сказал он, — перебраться сюда насовсем. И снять этот дом у Сэмми и Джейка под свой офис. И никаких стеклянных потолков и баров, клянусь тебе.

Шарлотта во все глаза смотрела на него. Он явно хотел ее соблазнить, и ее страшно тянуло к нему, но она была слишком пуглива. Она боялась поверить сама себе. Шарлотта в совершенстве владела искусством ускользать, но сегодня глаза его были особенно зовущими. Может быть, рискнуть? Пусть круг замкнется.

— Зачем тебе бросать яркие огни Дарема и переезжать сюда?

— Ты знаешь зачем. Шарлотта отпрянула.

— Я здесь долго не пробуду. Я… У меня в Лос-Анджелесе отличная работа, очень хороший начальник, он дал мне отпуск, только чтобы помочь Сэмми здесь на первых порах. А вообще-то я мечтаю расколоть какого-нибудь воротилу шоу-бизнеса на то, чтобы он вложил деньги в ресторан, где я буду шеф-поваром. Повар для звезд! И мою фотографию напечатают в «Пипл».

С каждым ее словом лицо Бена делалось все мрачнее.

— Готовить для За-За, — сказал он саркастически, — что может быть выше этого! — Он подошел к ней почти вплотную. — Хватит убегать. Если я тебе не подхожу, то наберись духу и скажи мне это прямо. Брось свои штучки.

— Какая самоуверенность! Ты думаешь, я тебя боюсь?

— Я думаю, ты вообще боишься мужчин. Почему?

— У меня было много мужчин. — Отступать было уже некуда, и она, повернувшись к кухонному столу, стала вытаскивать оставшиеся пакеты из коробки. — Я притягиваю, их как магнит. Я и мои большие канталупы. И ты тут не исключение. — Она ужасалась собственной беспардонной лжи.

— Да? Мисс неотразимые дыньки! — Он взял ее за плечо и развернул к себе лицом. — Если бы меня волновали только они, все было бы гораздо проще. Иногда мне удается пробиться сквозь твою стальную броню, и тогда я опять у тебя на крючке.

— Бен, я и, правда, боюсь. Я всем приношу одни неприятности. Вражда Сэмми с теткой началась из-за меня. Сэмми не осталась здесь, ближе к Джейку, тоже из-за меня. Я боюсь, что как-нибудь, не желая того, я и тебе принесу те же неприятности.

— Я адвокат. И к тому же еврей. Неприятности — это моя специальность. О чем ты говоришь?

Ей нечего было ответить, и она просто бешено замотала головой.

— А я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня! Посмотри на Джейка с Сэмми!

Этот странный ход мыслей исчерпал его терпение.

— Невозможно любить человека и не вмешиваться в его дела! — заорал он. — А я люблю тебя!

— Нет, я! — не успев подумать, тут же закричала она. — Это я люблю тебя. — Она не верила своим ушам. Неужели она сказала это? Хуже того, она поняла, что это правда! Но она никогда не скажет ему, почему всегда боялась мужчин. Никогда не расскажет о Тиме.

Шарлотта хмыкнула что-то невразумительное — и через секунду они были в объятиях друг друга.

На пятьдесят пятом году своей трудной и счастливой жизни детектив Хоук Дуп из даремского отделения полиции понял, во что нужно верить.

Он верил в то, что проповедовали добрые старые священники, пугавшие грешников адом, и в чудодейственную мощь закона, который наказывает грешников, не боящихся ада. Молодым человеком пришел он служить в полицию, где были тогда одни только белые, и, несмотря на все трудности, стал тем, кем хотел стать с тех пор, как ребенком с балкона для цветных смотрел в кинотеатре фильмы про воров и полицейских, — он стал офицером полиции.

Он верил в благоговейную любовь своей маленькой толстенькой жены Луэтты, в замечательные достоинства их четверых взрослых детей и в невинность их шестерых внуков. Он верил в то, что горячая жареная зубатка с холодным пивом может развеять все мужские печали, а Элвис был единственным белым, который мог петь в стиле госпел с истинным чувством. И в то, что Элвис действительно умер, он тоже верил. Хоук был отнюдь не дурак.

Отчего и не чувствовал себя дураком, доверяя богом данному дару Джейка. Поскольку он и сам обладал чем-то сходным, он еще много лет назад выделил Джейка из других поисковиков, подозревая, что тот понимает то же, что и он сам.

Они сидели рядом в полицейской машине, и Хоук с трудом заставлял себя думать о деле, ибо его внимание то и дело возвращалось к потрясающему открытию.

У Джейка действительно была жена. Это не сплетни. Вот она — высокая, красивая блондинка с большими голубыми глазами, в старых джинсах, туристских ботинках и рабочей рубашке с длинными рукавами, завязанной узлом на животе. Этот узел его сильно впечатлил. А на руках у нее перчатки — не странно ли? Улыбнувшись и пожав ему руку, она подошла к лопоухому старику Бо и склонилась над ним, со всех сторон оглаживая ему бока, словно псу предстояло бороться за приз на собачьей выставке.

Грязная, изрезанная колеями дорога упиралась в свалку. Место оставляло зловещее впечатление: ровные ряды ржавых остовов старых автомобилей сплошь заросли диким колючим шиповником. Словно заброшенное кладбище. Поднялся ветер, где-то далеко погромыхивал гром, и в воздухе пахло дождем.

Хоук раскурил свою старую трубку и с минуту молча пыхтел ею, поглядывая на Джейка, который был невозмутим, как сфинкс, и столь же неподвижен в своей широкополой шляпе, низко надвинутой на лоб. Хоуку не терпелось начать работу, но он уже знал, что торопить Джейка не стоит. Ему нужно время и тишина для медитации, или как там это называется.

Но, черт возьми, этот парень действительно умел находить вещи, и людей тоже. И много раз доказывал это. Они забирали его из дорожной бригады, в которой он работал в тюрьме, и он показывал лесникам, где бурить, чтобы из земли забил источник чистой воды. А когда пошла молва, что он умеет искать воду, надзиратель привез его к себе на ферму, чтобы определить, где закопан огромный баллон с газом, который захоронили так много лет назад, что никто уже не помнил, в каком месте. Тогда слава Джейка многократно укрепилась: он нашел и старинный газовый баллон, и кладбище рабов, и ключи от машины, которые недавно потерял надзиратель. После этого они возили его по всему штату — разыскивать туристов, заблудившихся в национальных парках, возвращать сбежавших из дому детей, находить спрятанные трупы. Хоук возмущенно фыркнул. Они бы охотно держали его в тюрьме еще десять лет, чтобы без помех использовать на розыскной работе.

— У тебя отличная жена, — наконец сказал Хоук. — Раньше ты ее с собой не брал. До тюрьмы, я имею в виду. И она тебя ждала все эти годы — это кое-что! Должно быть, исключительно хорошая женщина.

— Да, — не моргнув глазом, без всякого выражения ответил Джейк. — Она такая. Дай-ка мне на время пару наручников.

Итак, она здесь. Еще один шажок. Пусть за время долгого пути Джейк не сказал и десяти слов, но все же они рядом. Она посмотрит, как они с Бо работают. Джейк, наконец, позволит ей проникнуть в эту доселе запретную для нее часть его жизни. И белых пятен уже не останется.

Она будет держаться на расстоянии, скромно и незаметно, и изо всех сил ласкать Бо, но при этом не пропустит ни одной детали.

Саманта подошла к машине детектива Дула. Бо, зевая, плелся рядом. Бо давно уже пребывал в пенсионном возрасте. Ей казалось, что Джейк не хочет этого признавать, чтобы лишний раз не вспоминать о потерянных впустую годах. Надо жить сегодняшним днем. Но все же скоро она найдет способ очень осторожно завести речь о щенке. Подойдя к Джейку и Хоуку, она сказала:

— Бо проснулся и рвется работать. Полицейский с сомнением посмотрел на Бо.

— Почему вы так думаете, мэм?

— Он слегка сердится. — Она избегала смотреть на Джейка. — А что мы ищем?

Сияющее лицо детектива враз помрачнело.

— Ребенка, мэм. Маленькую девочку.

Она почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо.

— Я думала… Я решила… вы же ничего не объяснили…

— Я не хотел огорчать вас, мэм.

— Хоук вообще не ожидал, что ты приедешь со мной, — вмешался Джейк.

Сэмми вздохнула:

— Так получилось. Но почему мы здесь одни? Разве на поиски пропавшего ребенка не бросают всех имеющихся в наличии людей?

Хоук Дуп мрачно кивнул:

— Да, но они работают с той стороны города, прочесывают лес вдоль шоссе. Но я уверен, что тело ребенка где-то здесь.

— Тело?

Дуп тяжело вздохнул.

— Ну, хорошо, господа, тогда несколько слов об этом деле. Примерно в миле отсюда стоит несколько домов. И одна женщина, живущая там, выгнала своего дружка. Вчера вечером он пришел в ее дом, зверски избил ее и убежал, прихватив ребенка. Утром мы его поймали неподалеку от границы штата. Без ребенка. Все решили, что скорей всего он убил девочку и спрятал где-то неподалеку. Я думаю, что он наверняка бросил ее прямо в лесу, как только понял, что она ему ни к чему.

Сэмми стало дурно. Потом она страшно разозлилась на этого человека, который втянул Джейка в это дело. В это гнусное дело — словно у Джейка вообще нет никаких чувств. Но Джейк, казалось, воспринимает все это как должное. И она молча проглотила все возмущенные слова, что хотела сказать.

Дуп вытащил из кармана маленькую розовую футболочку и протянул Джейку.

— Что скажешь?

Не двигаясь, погруженный в глубочайшую сосредоточенность, Джейк с минуту держал ее обеими руками.

— Примерно то же, что и ты.

Сэмми смотрела на Джейка. Джейк никогда ничего не говорит просто так. Что-то здесь не сходится.

— А у вас ничего нет из вещей мужчины? Я хочу сказать, что толку давать собаке нюхать детские вещи, если это чудовище тащило ребенка на руках?

Джейк выпрямился, сунул рубашечку за пояс и потянулся к заднему карману джинсов.

— Хороший вопрос. Но у меня нет времени на него отвечать. Я пошел. Подожди меня здесь.

— Я приехала не для того, чтобы ждать тебя здесь. Я тебе не помешаю. Я пойду с тобой.

— Хм-м. Я так и знал, что ты это скажешь, — и он протянул ей руку.

Он собирается тащить ее за руку, как заблудившегося туриста? Ладно. Она не будет обращать внимания на мелкие оскорбления. И Сэмми доверчиво протянула ему руку в перчатке.

Он вытащил из кармана другую руку и защелкнул наручники у нее на запястье. Не успела она возмутиться, как он пристегнул наручники к зеркалу Дуловой машины.

— Извини, — угрюмо сказал он ей. — Хоук пока составит тебе компанию.

И спокойно пошел в лес, жестом позвав за собой Бо.

— Это несправедливо! — возмущенно закричала Сэмми, пытаясь вывернуться — или, на худой конец, вырвать из машины стойку зеркала.

Он не оглянулся.

Бен выглядел так, словно его долго взбивали в миксере — темные волосы растрепаны, голые ноги разбросаны по одеялу, голова вместе с подушкой наполовину сползла с изножия кровати. Одной рукой он обнимал ее за плечи. Шарлотта подозревала, что и сама она выглядит не лучше. Скомканная огромная простыня, как белоснежная шапка взбитых сливок, высилась над ее голой попой, подбородок на руке, рука у него на груди. Но вторая рука у каждого из них была свободна — для непрерывного освоения вновь открытых территорий.

Она не знала, сколько времени пробыли они в спальне Сэмми, но за окнами уже начинало смеркаться, и она поймала себя на том, что испуганно прислушивается — не приближается ли машина сестры? Действительность вступала в свои права — Шарлотта спросила себя, что же она наделала.

— Из твоих глаз уходит мечтательная загадочность, — сказал Бен, нежно проводя пальцами по ее позвоночнику. — Умоляю, продолжай смотреть мне в глаза так, словно я заманчивый рецепт, который нужно расшифровать. Мне это нравится.

— Вообще-то первыми принять горизонтальное положение в собственной спальне должны были Сэмми с Джейком.

— Они это уже сделали, — невозмутимо заметил Бен.

— Я имею в виду, после возвращения Джейка.

— Значит, мы подадим им пример.

— Я не собираюсь рассказывать сестре, что мы сошли с ума и использовали ее спальню вместо мотеля. — Шарлотта села на кровати. Бен, как загипнотизированный, не сводил глаз с ее груди.

— Я очень стараюсь не глазеть так бесстыдно, — жалобно сказал он. — Но их просто невозможно оставить без внимания.

— Я совсем не против. Потому что ты самый сладкий, самый нежный, самый лучший мужчина в мире. — Покраснев, она отвернулась. Говорить гадости было куда легче, чем правду.

— Скажи своим инопланетянам, чтобы они ее забрали навсегда.

— Кого?

— Твоего двойника, которого они мне пытались всучить вместо тебя до сегодняшнего дня. — На его лице появилось проказливое выражение. — Как они ее вывели? Клонированием? Ты не замечала у себя под кроватью космического корабля в виде огромной гусеницы?

— Откуда в Мак-Коях текла еврейская кровь? — вдруг спросила Шарлотта.

— Они же на самом деле Мак-Койберги, просто в Ирландии подсократились.

— Понятно. — Она серьезно посмотрела ему в глаза. — Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что я другой веры, что я буду помехой тебе?

— Смешно, но я почему-то не чувствую себя от этого несчастным. Хуже того, я уверен, что мне крупно повезло.

Она тихо фыркнула от удовольствия.

— Ты что, хочешь стать вероотступником?

— Я украшу елку в Рождество, если в Седер ты приготовишь праздничный обед. — Шарлотта нахмурилась и отвела глаза. Ощутив мгновенную неловкость, Бен добавил: — Мне казалось, что ты не упустишь ни одной возможности, чтобы готовить.

— Речь не о том. Я буду счастлива готовить праздничный обед каждый вечер, а по воскресеньям дважды в день.

— Надеюсь, — скромно сказал он, — одного раза в год хватит. Это просто как День благодарения, но с кошерным вином.

— Ты опять не о том. Ты полагаешь, что я уже и думать забыла о возвращении в Калифорнию.

— Я полагаю, что ты никогда серьезно об этом и не думала. — Он обхватил ладонями ее затылок, запустил пальцы в волосы и стал круговыми движениями чуть поглаживать ей голову. Она затрепетала.

— Бен, мы с тобой очутились на высоком плато, и я хочу остаться здесь и перевести дыхание. Ничего не менять. Не оглядываться назад и не смотреть вперед.

— И ждать, когда подует сильный ветер и подтолкнет в нужную сторону, — сардонически подхватил он. — Хорошо, я стану ветром, я буду дуть, и завывать, и…

— Очень глубоко дышать. Отдохни, Перри Мейсон. А не то будет дырка на трусах.

— Я не забыл наши прежние разговоры — хотя сейчас мне кажется, что это происходило в другой жизни. — Он сел и серьезно посмотрел ей в глаза. — Твоя тетка над тобой издевалась. Тебя мучают воспоминания об этом. Но ведь это было больше десяти лет назад, а теперь ты взрослая женщина. И нет причин так ее бояться.

Горе и стыд полностью завладели Шарлоттой. Она не хотела, чтобы мужчина, которого она любит, узнал о том, как ее оскорбили. До сих пор, когда она вспоминала полное скотского вожделения лицо Тима, тискающего ее груди, ей становилось стыдно до слез и со дна души поднимались сомнения в своей нормальности. Может быть, есть в ней что-то такое, что действительно провоцирует людей на подобные вещи? Она прочла десятки книг об инцесте, она прилипала к телевизору, когда на экране шли ток-шоу на эту тему, но в глубине души все же боялась, что и с ней, может быть, что-то не так. Бен знает, что она эксцентрична, но не знает, что ее эксцентричность распространяется до того, чтобы отрезать человеку ухо.

— Это замечательный ключ, — сказала она, откидывая одеяло, прикрывавшее его бедра, и указывая в их средоточие, — но он открывает не все двери.

Он хотел ответить, но тут она спрыгнула с кровати. Их одежда была разбросана бог знает где. Свой комбинезон и топ она нашла в разных углах.

— Порнушка кончилась, солдат. Помоги мне привести в порядок эту постель. Возвращаемся на заранее заготовленные позиции. Я пошла в разведку.

— Ты не сможешь вечно уходить от моих вопросов.

— Я тебе ответила как умела. — Она быстро одевалась, глядя на него со всем возможным простодушием. — Побереги силы для первоочередных задач. Я поищу чистые простыни, чтобы застелить эту постель. Потом нужно найти Джейка, чтобы обсудить с ним проблемы аренды офиса. А потом мы бросим монетку, чьи простыни будем мять ночью — твои или мои.

— Не старайся сбить мне аппетит десертом, пока я еще и закусок не получил.

Уже стоя в дверях, она оглянулась и попыталась улыбнуться.

— А разве я обещала тебе полный обед?

— Господи, — чуть слышно пробормотал Дуп, совершенно потрясенный произошедшим. Медведеподобный толстый детектив явно был смущен и не знал, что сказать.

— У вас ведь есть ключ, правда? Отстегните меня, — попросила она.

— Мэм… я видел много странных вещей. Чего на свете не бывает. Но я не пойду против воли Джейка. Я ему доверяю. Жаль, что с ним так получилось, я уверен, что это несправедливо. И если он это сделал, то, стало быть, имел веские причины.

— Не в этот раз. Пожалуйста, отстегните наручники. Вы не понимаете. Вы не видели меня раньше, потому что Джейк никогда не брал меня с собой. Это единственная часть его жизни, куда он меня не пускает. Я не знаю почему. Но если я туда не прорвусь, то как же я смогу оказаться с ним рядом, когда буду действительно нужна ему? Я не могу ему позволить опять прогнать меня.

Дуп неловко переминался с ноги на ногу.

— Я плохой советник по вопросам семейной жизни, мэм. — Он нахмурился. — Вы останетесь здесь. Если пойдет дождь, я дам вам плащ.

Сэмми посмотрела в сторону леса, потом вновь на Дупа.

— Я вижу, что вы уважаете моего мужа, как и он уважает вас. Но этим вы ему не помогаете. У него как будто что-то заперто внутри. Он всегда такой был. И я должна понять, что это, чтобы это не могло снова встать между нами.

Дуп всплеснул руками.

— Ну, разумеется, если у человека дар божий, то это отделяет его от окружающих. Во всяком случае, такой мощный, как у Джейка. Он как один из тех гениальных детей, которые сразу, без всяких уроков, начинают играть на пианино и делают это с божественной легкостью. Люди привыкли смотреть на них как на причуду природы, как на нечто странное и ненормальное. Таким, как Джейк, надо охранять свой дар, мэм. Я думаю, Джейк рано это понял. Вы же не хотите, чтобы он всюду его демонстрировал, как медаль за стрельбу по индюшкам, правда?

Сэмми, с ужасом глядя на него, прислонилась к машине, чтобы не упасть. Напрасно Джейк оставил ее наедине с лунатиком. Впрочем, наверное, лучше подыграть детективу, чтобы завоевать его сочувствие.

— Так вы думаете, что Джейк… всячески скрывает… этот свой дар?

Увлеченный дискуссией, Дуп тоже прислонился к машине и горячо закивал.

— Видите ли, мэм, ко мне тоже бог прикоснулся. О, у меня не такой мощный дар, как у Джейка. Просто слабые предчувствия, которые никогда меня не обманывают. — Он вздохнул. — Если бы я мог то, что может он, если бы я мог так работать с людьми — находить их, понимать, что они думают, знать, живы или мертвы, только лишь притронувшись к тому, что они носили или просто держали в руках, — ну, тогда бы я, наверно, дослужился уже до капитана. — Тут он устремил на нее указующий перст. — Но я всегда держу свои предчувствия при себе, так же как Джейк. Потому что нормальные люди не любят таких вещей, которых они не понимают.

Надо играть дальше.

— Я понимаю вашу точку зрения.

— Ну вы же Джейку жена. Вы верите в него и уважаете его дар. Вам, наверно, кажется, что и все остальные тоже. Но это совсем не так, мэм.

«Не стой, как будто ты язык проглотила».

— Вы хотите сказать, что он экстрасенс? Дуп радостно захохотал.

— Настоящий, патентованный, награжденный золотой медалью.

Пожалуй, с нее хватит. Сэмми с отвращением вспомнила всех этих бесконечных астрологов, хиромантов, доморощенных мистиков, которые умело играли на доверчивости ее матери. Мамина простодушная вера во всех этих мошенников привела ее прямиком к Мапькольму Друри. Сэмми навсегда зареклась искать у потусторонних сил простых ответов. Она глубоко вздохнула и посмотрела Дупу прямо в глаза.

— Сэр, родители Джейка и его сестра погибли в огне, когда сгорел их дом. Если бы Джейк действительно был экстрасенсом, он не допустил бы этого.

Лицо Дупа помрачнело.

— Мэм, это же не всегда работает впрямую. И никогда на все сто процентов. К тому же, может быть, мы просто не знаем всего. Только бог видит общую картину.

— Джейка тогда не было дома. Его вызвали искать какого-то старика, вот как сегодня. Помогать другим. По просьбе такого же полицейского офицера, как вы. И он потерял троих людей, которых любил больше всех на свете, они ушли туда, где он уже не мог их найти. Не мог пойти по их следам, найти и привести назад, в покой и безопасность. И после этого он изменился. Это горе измучило и сломало его. Он стал во всем видеть угрозу, и это до сих пор так. — Сэмми свободной рукой схватила детектива за лацкан куртки. — Не заставляйте его оставаться наедине с этой угрозой, которую он видит повсюду. Не добавляйте мертвого ребенка к тем воспоминаниям, которые и так всегда при нем.

Она отпустила его куртку и, дрожа, оперлась на машину, почти не думая о том, как подействовали на детектива ее слова.

— Я не могу понять вас до конца, как может он, — мрачно сказал Дуп. — Но я совершенно уверен, что понимаю, почему вы особенная. — Он пыхнул трубкой и вытащил ключи из кармана куртки. — Идите.

Глава 29

Джейк и Бо исчезли. Через двадцать минут безнадежных блужданий она поняла, почему людей, потерявшихся в лесу, охватывает паника. Пошел дождь — сначала редкие, крупные капли почти не проникали сквозь густую листву, но потом дождь усилился. Сэмми, напрягая глаза, продиралась сквозь лозы дикого винограда, которые всюду оплетали стволы деревьев и свисали с них пышными гирляндами. Она взобралась на холм, спотыкаясь о корни и утопая ногами в зарослях черники. Услышав шуршание листьев, она застыла. На вершине холма лежал поваленный тополь, основанием неровно сломанного ствола покоясь на гнилом пне. Из этого тесного убежища под стволом на нее смотрел Бо. Он свернулся клубком; капли дождя стекали по его многочисленным складочкам. Единственное, чем он мог еще двигать, — это длинный рыжий хвост. Он и колотил им по шуршащим листьям, приветствуя ее.

Сэмми, нахмурившись, присела на корточки и погладила его за ушами. А где же Джейк? И как он может работать без собаки-ищейки? Если, конечно, Бо не просто ширма, чтобы люди не заподозрили правды. Но Сэмми отогнала эти смехотворные соображения.

Она решила, что Бо просто выбился из сил и Джейк был вынужден оставить его здесь. Возможно, он уже возвращается. Возможно, он уже говорит Хоуку Дупу, что нужно вызвать одну из полицейских собак.

— Я понимаю, ты устал, — сказала она Бо. — Но, может быть, ты можешь взять хотя бы след Джейка? Попробуй, Бо. Вставай. — Она потянула его за ошейник. — Попробуй, а?

«Бла-бла-бла, Джейк, бла-бла-бла» — так, вероятно, понял это Бо. Но слова «Джейк» было вполне достаточно, чтобы он поднялся на ноги, чихнул и потрусил с холма, прижимая нос к земле. Горло у нее перехватило. Бо тащил ее в противоположную от свалки сторону.

Он был уже близко, он это чувствовал, но не знал, что за страшная сцена ему откроется, и старался не думать об этом. По крайней мере Саманта этого не увидит. И не узнает, как он работает. Он-то заранее знал, что Бо слишком стар, чтобы идти с ним. Может быть, ему удастся убедить Саманту, что заслуга нахождения ребенка принадлежит именно Бо, его экстраординарному обонянию.

Джейк шел по грязному оврагу. Его охватило знакомое состояние, сродни трансу; он словно бы узнавал этот овражек, словно бы уже бывал здесь раньше. Вот за следующим поворотом гнилая дикая яблоня нависнет над обрывом. Из кустов папоротника будет торчать кусок автомобильного радиатора, и на дне будет валяться заржавевшая металлическая табличка указателя с надписью «Ремонт автомобилей Гилмана». Там и должны закончиться поиски.

— Джейк!

Это был голос Саманты. Сосредоточенность улетучилась, он остановился и безошибочно повернулся на голос. С удивлением смотрел он, как Саманта с Бо идут за ним по оврагу. Лицо Саманты пылало; она решительно двигалась на него, вытирая с лица капельки дождя, спотыкаясь о корни и оскальзываясь на глине. Его охватила смесь восхищения, гнева и страха.

— Что ты сделала? — спросил Джейк. — Взломала замок наручников пилочкой для ногтей?

Подойдя к нему, она остановилась.

— Детектив Дуп понял меня лучше, чем ты. — Тут наконец приплелся Бо и рухнул к ее ногам. Его бока тяжело вздымались и опадали. Саманта посмотрела на Джейка с недоумением. — Ты потерял собаку…

— Иди назад. Немедленно иди назад!

— Ты бросил Бо, — настаивала она, словно одновременно и хотела услышать объяснение, и боялась его услышать. Она смотрела на него почти жалобно, как бы умоляя о логичном ответе, переводя глаза с розо-венькой футболочки, зажатой у него в руке, на его лицо. — Как же ты можешь идти по следам ребенка без Бо?

—Она стучалась в ту единственную дверь, которую он не хотел перед ней открывать, ведь это полностью изменит ее представление о нем. «Дорогая, есть некоторые вещи, которых ты обо мне не знаешь. Я люблю смотреть мыльные оперы; у меня аллергия на брюссельскую капусту, и еще — я экстрасенс и часто выхожу в астрал».

Он ничего не ответил, и Саманта с досадливым восклицанием вырвала у него из рук девочкину футболку и присела на корточки перед Бо.

— Ну, Бо, — умоляюще сказала она. — Пожалуйста, Бо. Ты же можешь. Я знаю, можешь. — Бо понюхал рубашечку, зевнул и уронил голову на лапы. — Ну пожалуйста, Бо, — повторила она хрипло. — Не может же Джейк искать людей без тебя. Так просто не бывает. Джейк наклонился к ней и дернул к себе футболку, крепко зажатую у нее в руке. Она не отпускала. Они застыли, словно перетягивая канат.

И вдруг, словно этот безмолвный поединок, этот выплеск эмоций пробудил в нем столь же мощные, но другого рода силы, Джейк с ослепительной ясностью увидел, что ждет его за поворотом оврага. Жизнь!

Отпустив футболочку, он выпрямился и бегом помчался туда, смутно слыша за спиной плач Саманты. Добежав до огромной старой яблони, он упал на колени среди выступавших из глины корней. Сэмми догнала его и охнула.

Перед ними, закрыв глаза, лежала крошечная девочка в пеленках и в грязной распашонке, прямо около заржавленного указателя «Ремонт автомобилей Гилмана». Джейк протянул большую грубую руку и погладил девочку по мокрым волосикам, а потом прикоснулся пальцем к ее щеке. Она пошевелилась, тихо мяукнула и открыла глазки.

Саманта бросилась на землю рядом с Джейком и начала агукать с девочкой. Джейк отошел, снял рубашку и протянул ей. Она быстро завернула ребенка, взяла на руки и стала качать, и Джейку было сладко и мучительно смотреть на нее. «Может быть, — подумал он, — Сэмми забудет обо всем остальном».

По ее щекам текли слезы. Она смотрела на Джейка поверх детской головки и плакала.

— Ты нашел ее сам, без всякой собаки. Значит, это правда! О боже мой, это правда! Хоук рассказал мне о твоем даре. Я люблю тебя с тех пор, как была чуть старше этой девочки. Почему же ты мне не сказал?

Он не чувствовал капель холодного дождя на обнаженных плечах, не чувствовал усталости, голода — но у него было странное ощущение, что судьба дышит ему в затылок. Колени его ослабели.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сквозь зубы ответил он. — Я возьму Бо, он устал, а ты неси ребенка. — И он пошел к машине.

Итак, она знает. И единственное, что ему теперь остается, — это лгать, потому что каждый ее вопрос будет подводить ее все ближе к правде о ее тетке.

— Его здесь нет. Ничего удивительного, — мрачно сказал Бен.

Они стояли у палатки Джейка, и Шарлотта старалась не думать о том, что на этой лужайке когда-то стоял дом в окружении старых дубов. Дубы остались — словно придворные без короля.

Небо было затянуто серыми тучами, которые скрывали гранитные вершины гор; из соснового леса наползал вечерний туман.

— Раньше там была конюшня, — показала Шарлотта на поросль молодых сосенок. — Но несколько лет назад Джо Гантер написал Саманте, что крыша совсем просела, а все стены исписаны. Для местных ребятишек Коув был словно медом намазан. Этакая страна чудес, где можно найти наконечники стрел и драгоценные камни. Он очень боялся, что крыша конюшни обрушится на кого-нибудь, и тогда Сэмми разрешила срыть ее бульдозером, только попросила прислать ей доску от стены.

— Доску от стены? — удивился Бен.

— Когда пришла посылка с этой доской, Сэмми сидела у себя в гостиной перед полупустой бутылкой вина и плакала, обнимая эту чертову деревяшку. Сказала, что хочет сохранить ее для Джейка. — Шарлота мрачно посмотрела в его пустую палатку. — Но кажется, ему это все и не нужно.

Внезапно начался дождь. Бен взял ее за руку и подтолкнул к палатке. Шарлотта упиралась — она считала, что ее отношения с Джейком таковы, что не следует искать убежища у него. Но Бен, не раздумывая, забрался внутрь и потянул ее к себе.

— Выбирай — гордо торчать здесь и вымокнуть или смиренно остаться сухой.

Шарлотта, нагнувшись, скользнула в палатку.

Они сели рядом на спальный мешок Джейка, положенный поверх надувного матраца. Шарлотта дрожала, и Бен обнял ее за плечи.

— Успокойся, — шепнул он ей в ухо. — Подумай о том, о чем думаю я, и сразу согреешься.

— Это уж точно, — прижалась к нему Шарлотта, — сейчас пар пойдет.

С угрюмым любопытством оглядывала она палатку. С потолочной стойки свисал китайский фонарик, и все имущество Джейка — инструмент для добычи камней, одежда, еда — тоже было развешано по стенам в небольших холщовых мешочках. Она заинтересовалась одним застегнутым мешочком и взяла его себе на колени. Мешочек был весьма туго набит.

— Что ты делаешь? — строго спросил Бен, когда Шарлотта как ни в чем не бывало начала развязывать тесемки.

— Я — инспектор Ассоциации бывших бойскаутов. — Она поднесла к его лицу веревку, демонстрируя узлы. — Должна заметить, этот плоский узел не вполне отвечает нашим стандартам.

— Скауты не лазят в чужое имущество, — растерянно глядя на нее, он взял ее за руку.

— Ты прав. Это отвратительно! — И после суровой паузы добавила: — Если только не делается из благих побуждений.

— Шарлотта! — предостерег он.

— Может быть, содержимое этого мешочка как-то объяснит нам поведение Джейка. Может быть, найдется хоть слабый намек на то, что он еще любит мою сестру. Что-нибудь такое, о чем я могла бы ей рассказать, чтобы поддержать ее. Разве она не заслужила?

Бен вздохнул.

— Ты слышишь этот шум? — спросил он. — Это хрипит моя совесть, задушенная твоими представлениями об этике.

— Бенджамин, ты удивительный человек. Напомни мне потом сделать твоей совести искусственное дыхание. — Она быстро развязала мешочек. — Так, истрепанная Библия — одна штука. Материал для духовного чтения. Это хороший знак. — Она положила Библию себе на колени. — Трубочный табак — одна пачка; длинная курительная трубка… — Голос Шарлотты задрожал, и она замолчала, печально глядя на трубку, украшенную у основания чашечки кольцом из крошечных гранатиков.

— Что ты? — спросил чуткий Бен.

— Это трубка доктора Рейнкроу. Я ее помню.

— Тоже хороший знак? — сухо заметил Бен. Пачка табака и трубка поместились поверх Библии.

— Хороший, не хороший… — Шарлотта уже рассматривала большой мягкий сверток из оберточной бумаги. В этом свертке оказались вырезки из газет и журналов, точнее, вырванные страницы газет и журналов. Как и сам сверток, они были истерты и истрепанны. — Ага. Посмотрим, что же так сильно интересовало его, что он нанес столь крупный ущерб тюремному собранию журналов. — Она раскрыла первую.

Бен усмехнулся:

— Неужели реклама моющего средства для зубных протезов? Я потрясен. Мне казалось, у Джейка зубы свои.

— Это руки Сэмми. Она держит тюбик, — тихо сказала Шарлотта, и они с Беном недоверчиво посмотрели друг на друга.

— Но откуда он мог это знать? — недоумевал Бен.

Шарлотта пролистала остальные страницы и покачала головой. Обилие и разнообразие товаров и продуктов, от великолепных драгоценностей до гаечного ключа, объединяло только одно — они все изящно покоятся в безупречных руках Сэмми.

Бен взял у нее конверт и сам еще раз просмотрел все.

— Наверное, в стране вообще не очень много моделей такого профиля. Но все равно странно, что ему попадались только рекламы, где Сэмми.

— Здесь нет ни одной другой. — Шарлотта указала на верх страницы. — И обрати внимание на даты. Он начал собирать эту коллекцию сразу же, как только оказался в тюрьме. О, Бен… — Ее голос опять прервался.

Бен бережно сложил эти страницы и положил обратно в конверт.

— Неважно, откуда он знал, что это ее руки, важно, почему он все это собирал. Он всегда любил ее. Ты еще сомневаешься? — И Бен положил конверт ей на колени.

— Я уже не знаю, что и думать, — чуть смягчилась Шарлотта. — Если он любит ее, то почему так плохо с ней обращается? Почему не скажет ей об этом прямо?

— Я тоже этого не понимаю. — Бен чуть помолчал. — Но знаешь, я ведь и сам ждал слишком много лет, чтобы открыть тебе мои чувства. — Он смущенно покашлял. — И тоже собирал меню всех ресторанов, в которых ты работала.

Шарлотта растроганно поцеловала его.

— А я стащила у тебя один блокнот и горсть визитных карточек. И до сих пор их храню.

Бен удивился:

— Как тебе это удалось? Ты ведь была у меня в офисе только один раз — в тот день, когда мы познакомились. Когда Сэмми меня наняла.

Она мрачно кивнула.

— Ну да. Вот тогда и стащила. Мне было всего шестнадцать лет. Несовершеннолетняя. Отлично получилось, ты и не заметил. — Она чуть помолчала. — Зачем? Я и сама тогда не понимала.

Бен прижал лоб к ее лбу.

— Я изо всех сил убеждал себя, что ты — просто несносная младшая сестра Сэмми. Но образ сестры никак не возникал, слово «младшая» как-то незаметно забылось через несколько лет…

— И я осталась просто несносной, да?

— Но было поздно: я уже прочно сидел на крючке.

— Я тоже. — Она обняла его. — Пойдем лучше отсюда, потому что я испытываю страшное искушение опять уложить тебя на ковер. А это все же дом Джейка.

Оторвавшись друг от друга, они посмотрели на предметы, разложенные у Шарлотты на коленях.

— Я расскажу Сэмми о тех страничках из журналов, — тихо прошептала Шарлотта. — Это будет много значить для нее.

— Ты победила. В данном случае это было оправдано.

Шарлотта стала укладывать конверт. На дне мешочка тяжело лежало что-то еще.

— Смотри, не отрекайся от своих слов.

И она вытащила толстую папку. Бен застонал.

— Ну, хватит! Не открывай.

— Придержи-ка свою совесть еще буквально на несколько секунд, — сказала она и открыла папку. Там было полно газетных вырезок, пожелтевших и совсем свежих, с фотографиями и без, с пометками Джейка и чистые. И все они касались тети Александры или Тима. Бен, начисто забыв о недавних протестах, склонился над папкой.

— Что за черт?!

Шарлотта повернулась к нему.

— Он продолжает идти по их следу. Он им не доверяет. Значит, не одна я думаю, что Александра по доброй воле никогда не оставит нас в покое. Боже мой, может быть, именно поэтому он так ведет себя с Сэмми? — И она продолжала смотреть на Бена совершенно безумными глазами.

Бен, казалось, тоже забеспокоился.

— Я с ним поговорю.

— Не надо. Ты же не сможешь ему сказать, что мы рылись в его вещах. Он только обидится, и все станет еще хуже. И Сэмми не говори. Очень тебя прошу. Я подумаю, что можно узнать из этих вырезок — очень тихо и в полной тайне. Может быть, на сей раз мне удастся разрешить проблему, а не быть проблемой, как обычно.

Бен успокаивающе погладил ее по щеке.

— Ладно, ладно. Но я с тобой. — Глаза его потемнели.

— Нет, нет…

— Поздно прогонять меня. Это высокое плато, на котором ты хотела задержаться, неумолимо превращается в обрывистую скалу. — Он явно не собирался отступать.

Что ж, она будет хранить свои тайны, покуда это возможно, в надежде, что их можно будет хранить вечно. И она наклонила голову.

— Как ты считаешь, откуда начинать карабкаться? — спросила она.

— Посмотри. — Порывшись в вырезках, он показал ей фотографию какого-то благотворительного бала, на которой были и Оррин, и Александра, и Тим. А рядом с Тимом, держа его под руку и напряженно улыбаясь в объектив, стояла его жена. Теперь уже бывшая, вспомнила Шарлотта. Джейк обвел ее лицо кружком.

На обратном пути Джейк не сказал ей и десятка слов, и она даже не была уверена, что он ее слушает. Сэмми еще не опомнилась от потрясения. Если в ее знании о нем было столько белых пятен, то, очевидно, и он знает о ней далеко не все. Они любили друг друга с самого детства, и он доверял ей все, кроме одного— единственного. Правда, это было сутью его натуры. Почему?

И поскольку он явно ничего не собирался ей рассказывать, она решила, словно бы подавая пример, в подробностях поведать ему все о своей жизни, пока он был в тюрьме. Чтобы он услышал за ее словами непроизнесенное: я ничего от тебя не скрываю.

Ночь была холодная. Дорога, ведущая к Коуву, напоминала темный дождливый туннель. Сэмми медленно вела машину по узкой гравийной дороге, боясь, что вот сейчас они приедут и Джейк молча уйдет.

Бо на заднем сиденье вдруг исторг из себя какие-то хриплые лающие звуки, похожие на кашель.

— Бо простудился! — воскликнула Сэмми. — И ходит он, как Железный Дровосек, которого давно не смазывали. Не заставляй его ночевать в палатке, сегодня слишком сыро и холодно.

Джейк вздрогнул, словно бы проснувшись.

— Пусть остается у тебя.

— Конечно, но ты же знаешь Бо. Как только ты уйдешь, он начнет скрестись в дверь. — «И я его прекрасно понимаю, впору самой заскрестись вместе с ним», — мысленно добавила она и, набрав в грудь воздуха, продолжала наступление: — Ты промок и измазался, к тому же целый месяц не спал в настоящей кровати. Тебе тоже имеет смысл переночевать в доме. В спальне для гостей постель всегда готова, — торопливо закончила она.

— Я привык в палатке.

Они были уже совсем близко от дома.

— Мы сегодня ничего не ели. Вряд ли ты сможешь разжечь костер, чтобы разогреть какую-нибудь тушенку, — такая сырость. А Шарлотта наверняка оставила целую кучу еды. Помнишь, я рассказывала тебе, как несколько лет была жирной, как свинья? Я не хочу больше толстеть, может, поможешь мне справиться с содержимым Шарлоттиных кастрюлек?

— Тебе больше незачем полнеть, ведь красавчики — модели больше не пристают к тебе.

Сэмми насторожилась, услышав это странное замечание.

— Не помню, чтобы я тебе говорила, что растолстела специально.

Он беспокойно заерзал на своем сиденье, и она почти физически почувствовала, как он нахмурился.

— В самом деле?

— Скажи, почему ты вдруг решил, что я стала сознательно полнеть, чтобы мужчины со мной не заигрывали?

— Просто в тюрьме по телевизору все время смотрел «Опра-шоу», вот и проникся пониманием женской психологии.

Они подъехали к дому. Шел дождь. Джейк так и не ответил ей, останется ли на ночь.

— Послушай, доктор Фрейд, предлагаю тебе горячий душ, вкусный ужин и сухую постель. Все остальное существует только в твоем отравленном Опрой воображении. Бо, в конце концов, тоже нужен достойный отдых, а он не может спать спокойно, если тебя нет рядом. — Она чуть помолчала. — Обещаю больше не истязать тебя фрагментами моего устного дневника.

Дом большой. Можешь считать, что меня вообще там нет.

— Не могу. И не мог даже тогда, когда ты была на другом конце страны. — И, не давая ей возможности ответить, вышел из машины. Бо посмотрел на него, виновато фыркнул, но не пошевелился. И Джейк понес его к террасе.

Сэмми поспешила за ними, отпереть входную дверь. От волнения у нее слегка кружилась голова. Он проведет ночь в доме!

Джейк впервые за десять лет вошел в дом вместе с ней. Казалось, воздух дрожал от напряженного ожидания. «Наконец-то он дома, действительно дома», — сказала себе Сэмми. Включив свет в коридоре, она радостно посмотрела на него, но не заметила ответной радости.

— Я приму душ, — произнес он безо всяких эмоций. — И побуду здесь, пока Бо не уснет.

Он включил холодную воду. Тело онемело, но заморозить суматоху чувств, поднявшуюся в нем, не удалось. Опять оказаться среди этих стен, которые помнили их любовь, их страсть, — это почти совсем лишало его воли.

Как хорошо дома! Как хорошо с Самантой! Слишком хорошо. Ничего не стоит растаять и погубить все.

Он вытирался огромным белым мохнатым полотенцем, одним из тех, что подарили им на свадьбу. Он стоял на коврике, который Саманта соткала в первые недели их брака. Если ему так тяжело даже в этой узкой ванной за комнатой для гостей, то что с ним было бы в душе рядом с их спальней? Там он просто бы целовал стены.

Он дрожал. Так страшно ему не было даже в тюремной бане, где было полно персонажей с кличками типа «милочка».

Он поспешил выйти, чтобы поскорее одеться. Ему, как никогда, необходимо было укрыться под броней мокрой и грязной одежды, которую ен оставил на полу перед ванной.

Но одежда исчезла. Вместо нее на спинке кровати висел роскошный темно-бордовый халат.

Халат.

Может быть, он рассердится, может быть, поймет намек. В любом случае Сэмми решила сделать вид, что ничего особенного не произошло.

Бо растянулся на старом одеяле у зажженного камина. Сэмми ласково теребила его пальцами босой ноги: «Проснись, не спи, а то Джейк уйдет». Но Бо только похрапывал.

Она откинулась на спинку дивана, стараясь казаться спокойной, хотя каждый нерв был натянут. В камине, уютно потрескивая, горело полено, на кофейном столике стояли два бокала и бутылка шампанского в ведерке со льдом. И среди полного спокойствия в целом доме только две горячих точки — ее тело и спальня для гостей. Она сидела не дыша.

Она из кожи вон лезла, она надела белую шелковую ночную рубашку и такой же халат, которые сшила когда-то для первой брачной ночи. Но поможет это ей или, наоборот, погубит, она не знала.

В коридоре послышались шаги. Поскольку ботинки Джейка она тоже спрятала, он сочно шлепал босыми ногами по гладкому деревянному полу. «Ну, что будет?!» — с замирающим сердцем подумала она.

— Саманта, черт возьми, где моя одеж…— громко начал он еще в коридоре, но на пороге гостиной вдруг замер. Он стoял в дверях в бордовом халате, который идеально шел ему, и смотрел на нее. И не мог отвести глаз.

Сэмми со всем возможным изяществом, ибо колени у нее подкашивались, поднялась с дивана и пошла ему навстречу, плотно прижимая руки к бокам. Он должен первым до нее дотронуться — это единственное правило, которого она не нарушит.

— В нашу первую ночь мы с тобой так и не дошли до шампанского, — низким шепотом сказала она. — Давай и сегодня о нем забудем.

Он резко поднял руку к груди — жестом скорее защиты, нежели угрозы. Она подошла совсем близко.

Ты можешь меня ударить, но не сделаешь этого я знаю, — еле слышно сказала она. — Но то, что ты от меня скрывал, не изменит моего к тебе отношения. Я люблю тебя. И единственное, что мне нужно знать, — любишь ли ты меня.

Он притянул ее к себе — Десять лет разлуки кончились

Утреннее солнышко сушило землю, превращая влагу в туман, который потихоньку поднимался над лесом и таял. Джейк в одних джинсах сидел у бабушкиного источника, обняв колени голыми руками. Надо бы одеться. Надо бы забыть об этой ночи, смыть с себя томящую нежность, переполняющую каждую мышцу, и чудесный запах Саманты, которым пропитано все его тело, и вкус ее губ… Но это было выше его сил.

Он нарушил обещание, которое дал себе. Суровый внутренний голос говорил ему, что на самом деле ничего не изменилось. Пока с прошлым не покончено, они никогда не смогут чувствовать себя в безопасности.

Что теперь делать? Куда идти? Он застыл между светом и мраком, не в силах двинуться ни в ту, ни в другую сторону.

Он услышал, как хлопнула дверь дома и Саманта позвала его, потом еще раз, и в ее голосе звучал страх. Наверное, она думает, что он снова ушел.

Он встал на ноги и пошел к дому. Она, упав на ступеньки террасы и уткнувшись лицом в согнутую руку, кулачком другой бессильно колотила по деревянному полу. Белый шелковый халат сполз с плеча, обнажив спину, содрогающуюся от беззвучных рыданий.

Свет оказался сильнее. Джейк не мог больше причинять ей такие страдания.

Заслышав его шаги, она приподнялась. Он опустился на колени и обнял ее, и в глазах ее засветилось такое облегчение, что ему захотелось просить прощения. Она чуть сжала его лицо своими прекрасными руками и поцеловала его.

Они обнимали друг друга на ступеньках террасы, балансируя между светом и тьмой, постепенно склоняясь к свету.

— Давай поедем к… хм-м, давай не поедем, но, пожалуй, я позвоню Сэмми. — Шарлотта вытащила руку из-под Бена и в очередной раз стала искать на просторах постели переносной телефон. И в очередной раз забыла об этом по причине весьма провоцирующей деятельности Бена, которая заставила ее с тихим беспомощным стоном выгнуться под ним. Тут-то ее плечо и уперлось в жесткую пластмассу.

Бен поднял голову, неохотно отрываясь от исследований в области ее пупка и его окрестностей, и с мягким упреком посмотрел на нее.

— Восьмой час. Ты ее разбудишь.

Шарлотта нахмурилась и прижала пальчик к его губам.

— Мы с тобой здесь обо всем забыли, а я ведь даже не знаю, вернулась ли она вчера домой. Если она сейчас не ответит, я, пожалуй, все-таки туда поеду. Кроме того, мы должны встать с постели и поговорить о наших делах. Ну, насчет этих вырезок из газет.

— Мы можем поговорить об этом и в постели.

— Дорогой мой мистер Дрейфус, с тех пор как мы вчера в ней оказались, мы едва ли произнесли больше двух связных слов.

— Что ж, действительно, «еще» и «да» — это два моих любимых слова.

— Отдохни минуточку, ладно? — улыбнулась она.

Он повернулся на бок, оперся на локоть и галантно протянул ей телефон.

— Только не очень долго. Долго я ждать не смогу. Она набирала номер Коува, и улыбка ее постепенно меркла.

— Моя сестра сидит там среди лесов, обнимаясь с подушкой, а ведь она куда больше достойна такого утра, чем я. Это несправедливо.

— Сэмми не станет легче, если ты будешь чувствовать себя виноватой в том, что на твой хлебушек попало немножко маслица. Наоборот, ты можешь куда больше помочь ей сейчас, мой зверек-мурлыка. Твоя радость может притянуть радость ко всему вашему дому в Коуве. Ей-богу!

— Зверек-мурлыка, — уныло повторила Шарлотта, поднеся телефон к уху и слушая длинные гудки. — Котеночек, что лижет сливочки.

— Котеночек. С пушистым хвостиком…

— Нет, ты потрясающе порочен. Ты распутен и изобретателен. Я люблю это в кулинарии. Черт, не отвечает! Еще несколько гудков, и я… Сэмми? — Шарлотта села. — Я тебя не разбудила? О? Нет, просто у тебя немного странный голос. Я вчера к тебе приезжала, но тебя не было дома. И Джейка я тоже не видела. — Шарлотта широко раскрыла глаза и растерянно посмотрела на Бена. — Хм-м, ладно. Пока. — И уронила телефон на колени.

— Что случилось? — Бен тоже сел. — У тебя такое лицо, словно тебя отхлестали недоваренными макаронами.

— Подожди, я попробую воспроизвести то, что отвечала Сэмми — со всеми звуковыми эффектами. Значит так — «Я не сплю». Вздох. Бум — видимо, трубка ударилась о спинку кровати. Потом голос Джейка, октавы на две ниже, чем обычно. Сдавленным голосом: «Он здесь». Звук поцелуя. «Я тебе перезвоню. Потом. Ох! Не приезжай… ммм… пока я не позвоню. Ах! Через пару дней». — Шарлотта покачала головой. — Буквально так. Словно я попала в секс по телефону.

Они изумленно смотрели друг на друга.

— Я же говорил, мы подадим им пример, — наконец опомнился он. — Вот и славно. А может быть, в воздухе что-то. Теперь им нужно сделать десяток-другой вмятин на матраце, и, глядишь, они начнут разговаривать. Он объяснит ей, а потом и нам про эти непонятные газетные вырезки, и все мы будем счастливы.

— А если нет? Когда он поехал за Малькольмом Друри, он никому ничего не объяснил. — Шарлотта спрыгнула с постели. — Что, если он опять исподтишка начнет вершить правосудие?

Бен схватил ее за руку.

— Из тебя получился бы прокурор — обвинитель ты уже отличный, но человеческой души не понимаешь нисколечко.

— Я хочу видеть ту, что обведена большим кружком. — Ее голос дрожал от гнева и страха. — Бывшую жену моего кузена. Ты поедешь со мной?

Бен тихо чертыхнулся, но кивнул.

Боковое стекло старого голубого «Эскорта» было вдребезги разбито, заплатанное пассажирское сиденье усыпано осколками. Он глазам своим не верил — чтобы среди бела дня, на оживленной городской улице, пока он отлучился пообедать, какому-то ублюдку пришло в голову залезть в его машину? Такие вещи сплошь и рядом происходят в Нью-Йорке, в Атланте, но не здесь же.

— Привет, Боб! На что позарились? На диктофон? На коллекцию пивных пробок? — Коллега репортер с сочувственным любопытством склонился над его плечом.

Действительно, что же пропало? Чем могла кого-то прельстить его старая развалина на колесах? Он открыл водительскую дверцу и сразу понял — на полу под сиденьем было пусто.

— Портфель!

— Да ты что! На нем и кожи-то не осталось, истерлась в пыль. Даже сумасшедший, совсем без извилин, и тот хорошенько бы подумал, прежде чем взять его.

Боб плюхнулся на сиденье и в бессильной ярости обеими руками вцепился в руль.

«А тот, кому были нужны мои заметки о деле Ломаксов, взял».

Глава 30

— Однако пахнет деньгами, — язвительно заметила Шарлотта. Они с Беном вылезли из машины и пошли по кирпичной дорожке, усаженной кустами кизила, через изящный ландшафтный дворик. — Этот скромный коттеджик в самом престижном пригороде тянет на четверть миллиона долларов. Похоже, она прямо-таки бульдозером прошлась по доходам моего кузена. Бен не пожелал откликнуться на ее едкий юмор.

— Я слышал, развод был мирным и по обоюдному согласию.

— Ты слышал то, что сочли нужным поведать широкой публике имиджмейкеры семейства Ломакс. А ей, видимо, здорово надоели колотушки Тима, так что пришлось раскошелиться.

— Интересная мысль. Сэмми обронила как-то, что Тим обладает буйным характером. Правда, я не думал, что речь идет прямо-таки о склонности бить женщин.

Шарлотта, прикусив язык, стала подниматься по кирпичным ступенькам крыльца, остановилась перед резной дверью с узкими стеклянными окошечками и нажала кнопку звонка.

— Держись непринужденно, — велела она Бену. — Мы просто зашли познакомиться с моей бывшей двоюродной… как это? золовкой? или невесткой?

— Что касается меня, то это особенно убедительно, — ответил Бен. — Думаешь, она держит для такого случая чай и сандвичи в палец толщиной?

Шарлотта посмотрела на него, но ответить не успела — в окошечке показалось нежное женское личико в окаймлении светлых волос, и голубые глаза вопросительно уставились на них. В ответ Шарлотта улыбнулась со всей возможной приветливостью. Резная дверь чуть приоткрылась — на длину цепочки. «Интересно, — подумала Шарлотта, — Тим, оказывается, женился на девушке, внешне очень похожей на его мать, но в противоположность Александре кроткой и хрупкой».

— Чем могу быть полезной? — испуганно спросила бедняжка.

Шарлотта чуть наклонилась, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Гвен? Гвен Вандервеер?

— Это моя фамилия по мужу. Чего вы хотите?

— Простите, что я свалилась вам как снег на голову. Я просто проездом оказалась в вашем городе и решила зайти познакомиться с вами. Я — двоюродная сестра Тима, Шарлотта. Я…

— Двоюродная сестра Тима?! Теперь Александра посылает шпионить за мной еще и каких-то мифических двоюродных сестер?

— Да нет же, меня никто не посылал. Можем мы минутку поговорить? — Шарлотта торопливо указала на Бена: — Это мой э… друг. Совершенно безобидный, правда? Бен Дрейфус…

— Адвокат?! — Голос Гвен Вандервеер зазвенел от ужаса. — Вы привели своего адвоката меня запугивать?!

— Он здесь не в качестве адвоката, — горячо запротестовала Шарлотта. — Вот не думала, что его имя так широко известно. Он просто …

— Невинный сторонний наблюдатель, — вмешался Бен. — При этом страшно смущенный.

— Это хулиганство! Вы все сговорились! Оставьте меня наконец в покое!

— Но я не… — начала было Шарлотта.

— Я больше этого не потерплю! Уходите немедленно. Я звоню в полицию. — И она с силой захлопнула дверь. Вместо «до свидания» щелкнул замок. Онемев от удивления, Шарлотта смотрела, как она в панике бежит по холлу в глубину дома.

Стоял жаркий летний день, над цветами во дворике лениво гудели пчелы. Шарлотта с тревогой посмотрела на Бена.

— Ну, по крайней мере мы узнали, что бывшая миссис Вандервеер чего-то серьезно боится. А-а-а.

Бен взял ее за руку.

— Давай уйдем, пока и впрямь полиция не приехала. Мысль о посещении участка внушает мне отвращение.

— Я думаю, надо рассказать об этом Сэмми. — Шарлотта послушно пошла за ним к машине. — Джейк знает, что здесь что-то происходит, и ей тоже нужно это знать.

— Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы уяснить себе — разведенные супруги частенько склонны ненавидеть друг друга. Возможно, и здесь у этих вражда продолжается, несмотря на финансовые жертвы Тима, а может быть, и благодаря им.

— Но это не объясняет, почему Джейк обвел ее лицо кружочком.

Он резко остановился.

— Ты что, хочешь свести на нет все их усилия и обрушить на них лавину вопросов, которые пока не прибавляют к пониманию ситуации ничего нового и значимого? Ты думаешь, что поможешь этим своей сестре?

—Нет.

— Тогда наберись терпения. Дадим им еще несколько дней. А тем временем я посмотрю, что можно узнать о не столь уж и мирном, как выяснилось, разводе Вандервееров.

— Ты прав. — Шарлотта опустила плечи.

Он поцеловал ее, пристально и тревожно заглянув в глаза.

— А что заставило тебя предположить, будто Тим бьет женщин?

Она похолодела.

— Это, дорогой мой Ватсон, было всего лишь логическое заключение. — Она вздохнула с облегчением, услышав отдаленный вой полицейских сирен. Бен быстро втолкнул ее в машину. Но она понимала, что рано или поздно от ответа ей все равно не уйти.

Хайвью был как крепость в осаде — прислуга и сотрудники отпущены на весь день, входные ворота заперты, шторы опущены, непрерывно звонящие телефоны переключены на автоответчик, который деловитым вежливым голосом Барбары говорил всем одно и тоже:

— Губернатор и миссис Ломакс сегодня не принимают и не отвечают на звонки.

В сводчатой гостиной первого этажа Александра с яростной энергией шагала из угла в угол, размышляя, строя планы и отказываясь верить в то, что основание ее тщательно выстроенного мира дало трешину.

Оррин, бледный от волнения, ссутулился в кресле, поминутно ероша пальцами седые волосы. Александра не позволяла себе думать о том, что он в отчаянии; она всегда была спокойнее и сильнее духом и не давала его истерике сбить себя с толку. Сейчас нужно принимать решения. К тому же если пуститься в долгие разговоры, то того и гляди где-нибудь да просочится неприглядная правда.

Все, что они вместе построили на фундаменте наследства судьи Вандервеера, оказалось вдруг под угрозой. Чертово отродье Уильяма всегда висело на ее шее грузом, постоянным напоминанием о том, как ей пришлось выступить в качестве племенной кобылы, чтобы оставить за собой имя Вандервеер. И опять этот мелкий пакостник подвел ее.

— Вот до чего мы дошли, — сказал вдруг Оррин бесцветным голосом и махнул рукой в сторону стола, заваленного бумагами. — Посылаем моего помощника воровать каракули какого-то газетного писаки!

Александра подошла к столу, сгребла бумаги в горсть и яростно помахала рукой.

— А как иначе мы узнали бы о его намерениях?! Люди, которых он расспрашивал, нервничали, докладывали о его расспросах, но мы же не знали, насколько он владеет информацией, знает ли он что-то точно или просто клевещет? Годы труда, твое политическое будущее, надежды, которые возлагает на тебя партия, — и все это псу под хвост? — Она швырнула скомканные бумаги на стол. — Если этот черный сукин сын не заткнется, я задушу его собственными руками!

— Если бы все было так просто, — уныло простонал Оррин. — Совершенно очевидно, что кто-то подбрасывает ему информацию. Об этом знает и кто-то еще. — Он уронил голову на руки. — Какая злая ирония! Все эти годы мы с тобой шли как по минному полю. Мы создали безупречный политический образ, чистоту которого никому не приходило в голову подвергать сомнению. До сих пор никто за нами не охотился.

Александра опустилась на колени перед его креслом.

— Обещаю тебе, дорогой, все будет хорошо. Он может разъезжать, задавая любые вопросы. Но люди, которым он будет их задавать, не такие дураки, чтобы признать хоть что-то. У каждого из них есть свои интересы, которые они и будут защищать изо всех сил. — Она тихонько встряхнула его. — Мой милый, я тебе уже сказала, что сама займусь глупыми ошибками моего сына. Поверь, я владею ситуацией. Он горько засмеялся.

— Неужели ты не понимаешь? Если моего пасынка обвиняют в том, что он использует в личных целях свой пост сенатора штата, то немедленно встает и следующий вопрос — кто его прикрывает?

— Ну, до этого не дойдет. Я обо всем позабочусь. Так или иначе, ты не имеешь к этому никакого отношения.

— Алекс, не пытайся ухватиться за соломинку, — с мрачным сарказмом сказал он. — Что прикажешь делать, если все всплывет? Пусть не я, а ты помогала ему. Заявить, что я не имел об этом понятия? Уж лучше пусть меня считают соучастником чем посмешищем.

Она положила голову ему на колени.

— Не волнуйся так, ради бога. Клянусь, я все улажу. Никто не сможет сложить целостную картину — ни у кого нет для этого достаточного количества фактов.

— Даже у Гвен?

— Гвен — абсолютно бесхребетное существо, и мы ее обезвредили щедрым содержанием, которое ей оставлено после развода. Она не годилась для Тима, и мне тоже не подходила. Гвен меня волнует менее всего. — Александра ободряюще сжала Оррину руку. — Послушай, милый, отдохни. Оставь это мне. — Она кивнула на разбросанные по столу бумаги. — Я найду того, кто за этим стоит. И все кончится, еще не начавшись.

Она встала и направилась к дверям, холодная и решительная.

— Я не позволю разрушить публичный образ нашей семьи. Я даже еще не придумала, как можно использовать Саманту с Шарлоттой. И уверяю тебя, мой беспутный сын отныне будет тише воды, ниже травы. Я с ним сама разберусь.

Оррин, успокоенный, откинулся на спинку кресла.

— Ты часто видишь Джейка? — спросил Джо. Джо сидел на ступеньках террасы с бутылкой пива в руках. Клара расположилась в кресле-качалке, широко раскинув цветастую юбку, держа в коричневых ладонях бокал бурбона. Сэмми, прислонившись к перилам, зачарованно следила за ее плавным покачиванием — с некоторых пор любое ритмическое движение навевало ей мысли о Джейке. Ритм. Приливы и отливы их безумного воссоединения.

Очнувшись, она увидела, что Джо и Клара с любопытством смотрят на нее. Джо повторил свой вопрос.

— Теперь да, — сказала она, присаживаясь на перила. — Он вернулся в дом четыре дня назад. — Сэмми немного помолчала, чтобы эта удивительная новость лучше дошла до слушателей. Клара даже перестала качаться. И она, и Джо уставились на Сэмми с радостной надеждой. — Да, — кивнула она. — Мой муж вернулся ко мне. По крайней мере в каком-то смысле, — добавила она, тщательно подбирая слова.

Клара покачала седой головой и пристально посмотрела на нее.

— Тогда зачем же ты пригласила нас с Джо сегодня к себе? Зачем тебе две старых морщинистых дуэньи?

Сэмми улыбнулась одними губами, но лицо ее помрачнело.

— Джейк сказал, что сегодня он уйдет на несколько часов в горы. Ему нужно заниматься делом. Но он не хочет со мной разговаривать. — И, помедлив, задумчиво закончила: — И я позвала вас, чтобы спросить о том, что он не хочет обсуждать. Я думаю, что из всех людей только вы знаете правду о нем.

— Правду? — переспросил Джо. В Клариных глазах мелькнула тень беспокойства, и это не укрылось от Сэмми.

— Я ездила с ним искать пропавшего ребенка и видела, как он работает. Это не просто работа. Это почти чудо. Это дар божий.

— Да, это так, — осторожно согласилась Клара, прожигая Сэмми взглядом.

— Вы ведь и раньше знали об этом, да?

Джо, открыв рот от удивления, переводил взгляд с одной на другую

—Я всегда подозревал, — наконец сказал он. — Когда я смотрел, как он обходит участок земли, чтобы найти место, где рыть камни, мне казалось, что он видит эту землю насквозь. Я пытался его спрашивать об этом. Но даже когда он был совсем еще ребенком, он не отвечал на такие вопросы.

— А вы? — спросила Сэмми Клару. — А как вы узнали?

Клара молчала. При соответствующем настроении она умела, вынув вставные челюсти, так плотно сжать губы, что нижняя половина ее лица превращалась в морщинистую безротую маску. «Не нужно было, наверное, так сразу?» — с отчаянием подумала Сэмми.

— Пожалуйста, скажите, что вы об этом думаете? — умоляюще повторила она.

— Бабушка Рейнкроу имела такой дар. И в тот день, когда родились Джейк и Элли, она сказала мне, что дар передался им.

— Элли, — поникнув, повторила Сэмми. Ей вспомнился тот вечер, когда Элли уговорила Шарлотту рассказать Рейнкроу о нападении Тима. Ей вспомнилось, как Элли умела почувствовать чужую боль.

— Не сердись на меня за то, что я хранила от тебя эту тайну. Джейк принадлежит к племени своей бабушки. Я тоже. Я за него в ответе. Я хотела, чтобы он сказал тебе сам. Я не могла сделать это за него.

— А почему он никогда не доверял мне настолько, чтобы сказать? Он ведь до сих пор не признается? Вы не знаете?

— Помнится, однажды я рассказывала тебе, как одно племя жило в овраге за этим домом, и ты вежливо улыбалась, словно это просто сказка безумной старухи.

Сбитая с толку неожиданной переменой темы, Саманта встряхнула головой.

— Простите меня. Но при чем тут…

— Далеко ли ты видишь? Можешь ли ты в тенях ночи при полной луне увидеть духов, которые смотрят на тебя? Слышишь ли ты, как они говорят с тобой, когда ты потерялась?

— Я… я, конечно, человек практический. Мне пришлось стать такой, Клара, потому что моя мать была другой. Я не верю в привидений и вообще в то, что не могу потрогать или сделать сама вот этими десятью пальцами. — Она вытянула вперед руки в перчатках и тут же прижала их к груди. — Я даже бога представляла себе школьным учителем, который слишком занят, чтобы оставлять сообщения на доске объявлений, — тихо добавила она.

— Тогда тебе предстоит долгий путь, чтобы понять Джейка.

— Пожалуйста, помогите мне. Клара величественно застыла.

— Бог говорит, а Джейк награжден редкостным даром уметь его слушать. Стоит ему дотронуться до человека, как он знает об этом человеке все. Стоит ему дотронуться до вещи, которую трогал этот человек, и эта вещь тоже разговаривает с ним. Даже горы говорят с ним.

Джо тихо присвистнул:

— Теперь все понятно.

Сэмми, зябко обхватив руками плечи, опустила голову.

— Я думаю об этом с самого детства. Всегда, когда он был мне нужен, он оказывался рядом. Я не могла понять, откуда он знает.

— Дело не в том, что он тебе не доверяет, — говорила Клара, хмурясь все сильнее и сильнее, словно сомневаясь в верности решения. — Дело в том… что порой он знает о людях такие вещи, о которых страшно говорить и которые тяжело знать.

— Что вы имеете в виду? Какие вещи?

— Я не могу… я не могу говорить за Джейка. Люби его, Сэмми. Ты у него в сердце, ты у него в душе. Ты там с того дня, когда он вытащил из тебя первые слова. Что может быть крепче этой связи — если мужчина, который видит человека насквозь, любит кого-то так, как Джейк любит тебя?

— Он вернулся в дом, Клара, но он не сказал, что любит меня. Мне нужно, чтобы он сам сказал мне это.

— Слова — они как глазурь на пирожном, — с неуместной игривостью вмешался Джо.

— Раньше он не испытывал с этим затруднений.

— Ты отдала ему старый рубин? — вдруг пристально посмотрела на нее Клара.

Сэмми почувствовала, как кровь отлила от ее лица. Ее сомнения, ее вопросы наконец нашли свое воплощение. Их символом стал этот камень, причина страшной вражды между Рейнкроу и ее теткой. Что может сказать ему этот камень? Что будет с их жизнью, если он снова в ней появится?

— Ты отдала его? — сурово переспросила Клара.

—Нет.

— Хорошо. Не отдавай. Никогда не отдавай.

Сэмми вспоминала, какими путями шли они друг к другу. Как он спас ее от удушья в захлопнувшемся сундуке. Как он нашел их с Шарлоттой в лесу, когда они сбежали от тети Алекс. И вдруг поняла, как он выследил Малькольма Друри.

Она представила себе Джейка в тюрьме. Только в нее верил он тогда, впечатывая клятву в свою кожу. Только на нее он надеялся. Она дождется его и откроет перед ним все двери. Будет ждать хоть до бесконечности. И сохранит для него рубин.

И только один вопрос не давал ей покоя, но она боялась его задать.

Если он может найти все, что хочет, что же мешает ему обнаружить рубин, который она закопала рядом с бабушкиным источником.

Тим посмотрел на Александру и с гримасой презрения смешал листки с заметками журналиста небрежным жестом одной руки.

— Чего ты от меня хочешь? Извинений? Но я играл по правилам, которым научился, глядя на вас. Прошу прощения, что я не блестяще играю. Но это единственное, за что я прошу прощения.

— Кажется, ты забыл, — тихо сказала Александра, — что заварил всю эту кашу все-таки ты. И в первую очередь я беспокоюсь о твоих затруднениях.

— Вот уж нет, мамочка. Когда я был маленький, ты бы, если бы могла, охотно продала меня, и незадорого, как недоразвитого жеребенка. Не сомневаюсь, что и сейчас ничего не изменилось.

— О, я тебя умоляю. Ты что, всю жизнь намерен объяснять свои идиотские демарши воображаемыми страданиями, которые якобы перенес в детстве?

— А разве ты не хотела бы воспитывать вместо меня твою обожаемую Саманту?

— Как у тебя только язык повернулся? — патетически воскликнула Александра. — Ты — мой сын. Я всю жизнь пыталась защитить тебя от себя самого. Я предоставила тебе возможности, какие были у редких детей.

— Моя фамилия Вандервеер. Для всех, кто меня окружал, только это имело значение. А это имя дала мне не ты. Наоборот, ты погубила единственного человека, который меня действительно любил. Вы с Оррином отняли у меня счастье быть любимым.

— Это самое смехотворное обвинение, которое ты можешь выдвинуть против меня. К тому же оно не имеет ничего общего с предметом разговора.

— Имеет. Я больше не собираюсь тебе ничего доказывать и объяснять, И мне наплевать, кто и что обо мне знает, — а также о тебе и об Оррине.

— Пока у тебя это не пройдет, изволь не мешать мне и держи рот на замке.

— Не обо мне сейчас надо беспокоиться. — На его губах заиграла язвительная улыбка. — Я заезжал к Гвен. Ты знаешь, я относился к ней так, как ты всегда относилась ко мне. Я считал, что эта странная смесь любви и ужаса, которую я ей внушаю, навсегда удержит ее в моей власти. Но я ее недооценил. Как и ты всегда недооценивала меня.

— Ты хочешь сказать, что это Гвен пошла в газету и выложила там все это? Ни за что не поверю. Если она не сделала этого в момент развода, то сейчас-то зачем?

— Нет, журналист пришел к ней на дом. Она ужасно испугалась и подтвердила все, что он уже и без того знал, и даже добавила подробностей. — Тим подошел ближе и наклонился к матери. — И когда я об этом услышал, я ощутил странное удовлетворение. Потому что я могу сказать тебе, почему она испугалась настолько, что заговорила. Потому что она решила, что за ней шпионит другая часть нашей семейки. — Голос его упал до зловещего шепота, он приблизил губы к самому уху Александры. — Одна из твоих драгоценных племянниц уже навещала ее. К ней на огонек завернула Шарлотта, причем с Беном Дрейфусом.

— Для чего бы Шарлотте встречаться с Гвен? — с тяжелой яростью глядя на него, спросила Александра.

— Гвен не стала этого выяснять, она просто не пустила их на порог. Но теперь-то ты можешь сложить эту головоломку, да, мамочка? Шарлотта пошла в разведку для Сэмми. Вот как славно. Твоя любимица следит за тобой, а за истекший период ее прелестные коготки стали куда острее. Но на самом-то деле за ней стоит Джейк. Сомневаюсь, чтобы он забыл, сколько раз ты пыталась отнять у него Саманту. И заметь, он стал особенно опасен после того, как посидел в тюрьме. — Тим помолчал, наблюдая за ее реакцией. — Испугалась, мамочка? Джейк вернулся, и вот теперь-то он нас всех и погубит, — свистящим шепотом закончил Тим.

Александра размахнулась и влепила ему пощечину. Он отшатнулся и густо покраснел, глаза его сверкнули.

— Прекрати истерику, — дрожа от гнева, сквозь стиснутые зубы процедила она. — Перестань упиваться собственной трусостью. Ты даже не представляешь, какой безжалостной я могу быть. Джейк и Саманта! Ох, напугал. Любой ущерб, нанесенный мне, меркнет в сравнении с тем, который я нанесу в ответ. Пошел вон, слякоть. Я сама этим займусь. Как всегда.

Лицо Тима окаменело, он глядел куда-то ей за спину.

— Думаю, что не в этот раз. — И он вышел из комнаты.

Александра дождалась, когда хлопнула за ним входная дверь, и повернулась к Оррину. Он сидел, неестественно закинув голову назад. Лицо его было пепельно-серым. Испугавшись до дрожи, она собрала всю свою волю в кулак.

— Можно считать, что мы нашли источник неприятностей, — с деланным спокойствием сказала она. — Остается только решить, каким образом его обезвредить. Я обещаю тебе, мы это сделаем. Можно считать, что ничего не произошло.

— Считай… — он не договорил, глаза его закатились, и он повалился на бок.

Глава 31

Когда он был с Самантой, он не мог думать. Не мог думать ни о чем, кроме нее. В те краткие моменты покоя, когда они не растворялись друг в друге, он чувствовал, что ее мучают вопросы, которые она не решается ему задать. И потому он впервые за эти дни зашел в свою палатку, собрал свои тотемы и принес их сюда, на Скалу Знаков, где так хорошо думалось.

Перед ним разворачивалась бесконечная панорама гор, освещенных солнцем. Он сидел, разложив перед собой свою коллекцию газетных вырезок. И вдруг, как ветер наполняет пещеру в высокой горе, в его груди стал подниматься знакомый холодящий трепет. Что-то было не так.

Он пробегал пальцами по каждой вырезке, ведомый своим даром. Кто-то смотрел эти вырезки. К ним прикасались не только его руки.

Саманта? Нет, ее присутствие он почувствовал бы сразу. И потом, если бы она рылась в его вещах, он понял бы это после первого же объятия — он бы ощутил ее безмолвную вину, ее молчаливое признание.

Он закрыл глаза. Его рука легла на фотографию, где рядом стояли Александра, Оррин и Тим с женой.

Шарлотта! Это были Шарлотта и Бен.

Он в ужасе отпрянул. Он долгие годы бесконечно терпеливо и осторожно откалывал по кусочку от основания скалы, чтобы только не подвести Саманту под удар, чтобы камень покатился куда нужно, ни осколочком не задев ее. Он скрывал правду как только мог. Он отвернулся лишь на секунду, отвернулся, чтобы взглянуть на Саманту, — и камень обрушился. И правда разлетелась острыми жалящими неуправляемыми осколками — как шрапнель. Подул ветер и унес газетные вырезки. Джейк вскочил на ноги. Что за дверь он открыл? Каких демонов выпустил из ящика Пандоры? Джейк, замирая от страха, помчался назад, в Коув.

— Рыбалка меня успокаивает и помогает разобраться со всеми проблемами, — мрачно говорил Бен, искоса поглядывая на Шарлотту и выключая двигатель своего джипа. — Почему-то я надеялся, что такое настроение передастся и тебе.

Она в ответ показала на рыбью чешую, прилипшую к испачканным джинсам.

— А я чистила и разделывала рыбу. Меня больше успокаивает процесс превращения форели в прелестные кусочки филе.

— Тогда почему же ты весь день со мной не разговариваешь?

— Потому что я не хотела идти рыбачить. Я хотела зайти к Сэмми и посмотреть, как они с Джейком поживают. И заодно спросить Джейка, не знает ли он часом, почему бывшая жена нашего общего двоюродного братца запрыгала, как омар в кипятке.

Шарлотта вылезла из машины и захлопнула дверцу. Чертыхаясь себе под нос, Бен поплелся вслед за ней. Она пошарила в карманах в поисках ключей, потом, потеряв терпение, нажала на ручку.

— Вот хорошо, я опять забыла запереть дверь.

— Мой долг адвоката и друга — сказать тебе, что это квалифицируется как нарушение общественного порядка.

— Не волнуйся. У меня там сигнализация. Маленькая невидимая антенна, которая дает сигнал тревоги, если кто-то входит со мной.

— Так вот в чем дело.

— Но я охотно сообщу тебе мой тайный код. — Она, посмеиваясь, распахнула дверь.

— О, ты уже впустила меня в помещение, но еще не открыла свой сейф.

Шарлотта шагнула в темноту гостиной, приглашая его за собой.

Но из темноты вышел Тим и захлопнул дверь перед носом Бена.

Вечерело. Сэмми старалась сосредоточиться на своем станке, но никак не могла отвлечься от мыслей о Джейке. Из проигрывателя, стоявшего у ее ног на полу, лились тягучие низкие звуки джаза. Композиция кончилась, и в тишине она особенно остро почувствовала одиночество.

Услышав его шаги на террасе, она хотела было вскочить, но одернула себя, вспомнив о гордости и чувстве собственного достоинства, и переключила проигрыватель на волну поп-рок радио. Если он спокойно разгуливает по лесам со своими страшными тайнами, то и она сделает вид, что полностью поглощена станком и Родом Стюартом.

Джейк вошел в ее рабочую комнатку. Он был как невзорвавшаяся бомба. С колотящимся сердцем смотрела она на него сквозь вертикально натянутые нити.

«Хорошо ли погулял?» — хотела спросить она, но не успела — он поднял ее со скамеечки и молча крепко обнял. У нее перехватило дыхание, и стало — как всегда — не до разговоров. Он нежно обхватил ее лицо ладонями и стал пристально изучать каждую черточку, словно желая убедиться, что ничего в ней не изменилось. Ее охватила тревога. Она еще не совсем свыклась с мыслью о его таланте? даре? проклятии? — она даже не знала, как это правильнее назвать. Она не знала, насколько верно он читает ее чувства.

— Пока тебя не было, приезжали Клара и Джо, — сказала она. Он не удивился. — Я говорила с ними. Джо только догадывался о твоем даре, а Клара знала точно. Она сказала, что Хоук говорил правду, ты действительно отмечен даром божьим.

Он зажмурился и тихо горько чертыхнулся. Сэмми положила руки ему на плечи.

— Я всегда верила в тебя — в твою любовь. Я всегда знала, что ты в моей жизни — это чудо. — Она крепче обняла его и подняла голову. Он открыл глаза, и в них стояли слезы. — Из-за тебя я, пожалуй, готова поверить и в другие чудеса.

Он не сказал ни слова. Не согласился, но уже и не отрицал. Их двоих словно прочной шелковой сетью опутало необъяснимое, невысказанное напряжение страдания. Сэмми спрятала лицо у него на груди.

— Это совсем иначе окрашивает всю твою жизнь, — продолжала она, надеясь, что хоть какое-то ее слово проникнет за стены, которыми он себя окружил. — Ты ведь не такой, как все. Ты иначе общаешься с людьми, иначе любишь, иначе ненавидишь. Ты знаешь что-то о нашей жизни, но не можешь мне сказать, чтобы меня не обидеть?

Он обнял ее еще крепче, почти до боли.

— Так больше нельзя. Ты должен рассказать мне все. Если ты умеешь читать мои чувства, то ты знаешь, что мне страшно. Но ведь ты должен чувствовать, что я смогу справиться со страхом. — Внезапно Джейк поднял голову и повернулся к радио. Сэмми посмотрела в ту же сторону. — Что… — начала было она, но он поднял руку.

— Мы будем повторять сообщения о состоянии здоровья губернатора Ломакса по мере поступления новых подробностей, — раздался голос диктора. — Сегодня днем губернатор Оррин Ломакс в своем доме в Пандоре потерял сознание и был доставлен в больницу. С диагнозом «инфаркт» переправлен самолетом в медицинский центр университета в Дареме; на данный момент его состояние оценивается как критическое. Миссис Ломакс не отходила от губернатора с первой минуты его болезни и сейчас находится в Дареме.

Сэмми вцепилась Джейку в рукав. Ее не столь потрясла эта новость, сколь быстрая смена сильных чувств на лице Джейка — от удовлетворения до неуверенности. Даже тело его напряглось; крепкие мышцы дрожали под ее пальцами. Она тихо позвала его по имени, словно пытаясь пробудить от кошмара.

В гостиной зазвонил телефон. Она не повернула головы — все ее внимание было приковано к Джейку.

Он вскинул голову и конвульсивно стиснул ее плечо. Лицо его стало мрачным.

— Возьми трубку, — серьезно сказал он.

— Перезвонят, — покачала головой она. — Давай лучше поговорим. Что случилось? Мне кажется, ты вот-вот взорвешься. Отчего?

— Возьми трубку, — повторил он, вздрогнув. — Это Шарлотта.

— Сэмми! — Как только Саманта с Джейком свернули за угол к дверям отделения «Скорой помощи», Шарлотта тотчас бросилась к ней. Но, увидев рядом с сестрой Джейка, проглотила рвавшиеся наружу слова. Страх сделал ее осторожной.

Сэмми обняла ее за плечи. Подбородок Шарлотты украшала кровавая царапина.

— Это Тим?

— Он хотел схватить меня за волосы, но я увернулась, так что он попал по подбородку.

— Как Бен?

Шарлотта заплакала.

— Он вывихнул плечо, вышибая дверь, потом Тим сломал ему два ребра. Сэмми, и он все равно поднялся и пытался кинуться на Тима. Помнишь, какой Тим здоровый? Они были просто как Давид и Голиаф, а я посередине. Боже, я только и могла, что немножко прикрывать Бена и шипеть угрозы Тиму.

— А чего Тим хотел? — спросила Сэмми, и в глазах ее сверкнула ярость.

Шарлотта чуть покачала головой, глядя на Джейка. Он вдруг взял ее за подбородок своей большой, сильной рукой. Она застыла.

Из палаты вышел врач и направился к Шарлотте.

— Мы оставляем вашего друга в больнице как минимум до утра. Сейчас ему сделали укол болеутоляющего, он не вполне вменяем, но очень настойчиво зовет вас.

Шарлотта высвободилась из рук Джейка и ухватилась за Сэмми.

— Пойдем со мной.

— И Джейк, — быстро сказала Саманта. — Ты должна рассказать нам, чего хотел Тим.

— Не сейчас. Прошу тебя, не сейчас. Просто пойдем со мной. Ты же моя старшая сестра, а сейчас я чувствую себя и вправду маленькой.

Сэмми вопросительно посмотрела на Джейка. Он кивнул.

— Иди.

— Я быстро. — Она чуть коснулась его руки.

— Я знаю.

Шарлотта втащила Сэмми в лечебное отделение. Врач указал им на зашторенный бокс, и Шарлотта проскользнула внутрь. Увидев Бена с забинтованной грудной клеткой, с правой рукой в гипсе, она с трудом удержалась от рыданий. Он с несчастным видом посмотрел на нее.

— Не очевидно ли, — пробормотал он слабым голосом, — что я — ирландский волкодав, заключенный в тело пуделя?

— Ты не пудель, — зарыдала наконец она целуя его в лоб и гладя по волосам. Не обращая внимания на Сэмми, которая стояла рядом, Шарлотта взяла его здоровую руку в свои и успокоилась. — Мы больше не будем говорить врачу, что ты упал с рыболовных мостков. Мы скажем ему правду. Это сделает мой собственный двоюродный брат. И будь он хоть трижды сенатор штата, на сей раз он не отвертится. Я сама позвоню шерифу.

Бен сонно моргнул.

— Я не хочу от него ни возмещения морального ущерба, ни возмещения расходов на лечение. Я хочу его убить.

Шарлотта опустила голову. Сэмми обняла ее за плечи.

— Расскажи, что произошло.

— Он стоял над нами, — заговорила Шарлотта, — с таким видом, словно убьет, если мы встанем с пола. Он сказал, что хочет прочесть нам лекцию. Он рассказал, что он сделал со мной на Хайвью, все как было. Он сказал, что ненавидел свою мать и вымещал это на нас с тобой, Сэмми. Он откинул волосы — ну, с того места, где должна быть мочка уха, — и сказал: «Видишь? Видишь, что ты мне сделала? Но это ни в какое сравнение не идет с тем, что сделала со мной она».

— Его мать? Тетя Алекс? Но что он хотел этим сказать?

— Сказал, что рад, что Джейк наказал ее, — вступил в разговор Бен.

— Джейк… что? — в ужасе переспросила Сэмми.

— Я не вполне поняла, — сказала Шарлотта, сочувственно глядя в помертвевшее лицо сестры. — Он решил, что Джейк организовал какое-то мощное расследование грязных делишек их семьи. Тим считает, что Александра и Оррин это заслужили. И он сам тоже заслужил, потому что не имел мужества с этим бороться.

— Джейк ничего не делал ни ему, ни тете Алекс, ни Оррину, — сказала Сэмми, чуть встряхнув Шарлотту. — С какой стати?

— О, Сэмми, ты думаешь, что в последнее время ничего не изменилось? Мы с Беном… несколько дней назад… кое-что нашли в палатке у Джейка. Газетные вырезки, и все о тете Алекс и об их семействе. Он явно что-то замышлял, Сэмми. И они каким-то образом это поняли. Я ничего больше не знаю. — Шарлотта энергично замотала головой. — И, сказав все это, Тим просто ушел. Просто вышел из дома, оставив нас на полу, спокойно сел в машину и уехал.

— Эй, посмотри на меня, — пробормотал Бен с лунатической решимостью, дергая Шарлотту за руку и морщась от боли. — Ты ни в чем не виновата — сказал он, явно следуя исключительно ходу собственных мыслей, без всякой связи с разговором. — С тобой все в порядке. Он же просто сумасшедший. Понимаешь? Выброси это из головы. Обещай мне.

Шарлотта склонилась над ним, тихо всхлипывая и с бесконечной нежностью гладя его руку.

— Я люблю тебя и потому не хотела, чтобы ты знал об этом.

— Это правильно. А как только я смогу ходить без скрипа в костях, я убью его. Убью — за то, что он тебя обидел.

—Нет!

Она так сосредоточилась на Бене, что не сразу поняла — Сэмми уже нет рядом.

Джейк исчез. Исчез. Боже, ему ведь не нужны подробности. А самое главное для себя он понял, когда коснулся Шарлотты. Он отправил ее с Шарлоттой, чтобы беспрепятственно уйти. Их машины на стоянке не было. Он скрывал от нее куда больше, чем она думала. Она остро чувствовала смертельную опасность, которой был пропитан воздух.

Он пошел разбираться с этим делом без нее — он опять сбежал, как десять лет назад.

Но на этот раз она найдет способ спасти его от самого себя и от прошлого, какие бы тайны в нем ни скрывались.

Джейк нашел машину Тима на старой дороге в лощине у подножия Разорбека. К северу от Пандоры плавный рельеф горных вершин взрывала группа острых и высоких скал — это и был Разорбек. Джейк поехал сюда, ведомый наполовину инстинктом, наполовину школьными воспоминаниями: когда они еще учились в школе, Тим облюбовал одну из этих скал, самую высокую, и объявил ее своим владением. Здесь он отдыхал после футбольных матчей, как правило, прихватив с собой ящик пива и девушку.

По узкой тропе Джейк шел наверх, осторожно обходя камни, корни и упавшие поперек тропы стволы деревьев. Бледный свет половинной луны едва проникал сквозь густые кроны. Внезапно лес кончился, и он ступил на край просторной древней площадки на вершине. Таинственные силы природы создали здесь прелестную лужайку — высокая трава и цветы серебрились подлунным светом.

На противоположном конце площадки спиной к нему стоял Тим; его силуэт четко вырисовывался на фоне темного звездного неба.

Джейк бесшумно пересек площадку. Он умел ходить бесшумно, как веками ходили его предки-индейцы — охотники, шаманы, следопыты. Остановившись в десятке ярдов от двоюродного брата, он на мгновение вспомнил нервного светловолосого мальчика, которого никто тогда не боялся. Но оба они давно уже не безобидные мальчики.

— Тим.

Тим резко повернулся.

— Я так и думал, что ты найдешь меня. Как тебе это удается, кузен? В чем твой секрет? Вы с Элли — вы всегда были какие-то странные. Я не мог вас понять. И я ненавидел вас за ту власть, которую вы имели над моей матерью. Вы видели ее насквозь, и вас она боялась. Элли уже нет, но она по-прежнему боится тебя. Ведь это ты устроил все это?

Джейк стоял в той же позе, что Тим, — спокойно, чуть расставив ноги; и так же заливал его мертвенный лунный свет.

— Я жалел тебя, — тихо сказал он, — до того самого дня, пока ты не обрушился на Саманту.

Тим сардонически захохотал, и жутковатое эхо разнесло его смех среди скал.

— Они с Шарлоттой тогда отрезали от меня кусочек. Ты не знал? А в общем-то поздравляю, кузен. Ты отлично поставил этот спектакль. Мать сейчас оплакивает Оррина и все свои несбывшиеся мечты. Она была создателем звезд — и вдруг оказалась матерью преступника и женой инвалида. И это сделал ты! Красиво и хладнокровно. Не устаю тобой восхищаться, кузен. А обо мне не беспокойся, я больше никому не принесу неприятностей.

Джейк подошел еще ближе.

— Ты не знаешь о ней всего, что знаю я, — тихо сказал он. — Но ты всегда знал, что она сделала с твоим отцом. — Ночной ветер застонал среди скал, только подчеркивая долгое молчание Тима. Джейк с трудом отделял вой ветра от гудения крови в ушах. — И ты должен был с этим жить. Ты делал вид, что этого не было, но в то же время всегда помнил то, что ты видел в ту ночь. И ненавидел себя за то, что все равно хотел ее любить, пусть даже она убила…

Закинув голову, Тим застонал от боли и гнева.

— И я мстил за это всем, кому мог. Всю жизнь. — Он отвернулся, подошел к обрыву и, раскинув руки, повис над бездной. Джейк быстро шагнул к нему, чтобы оттащить от края пропасти.

— Нет! — взвизгнул Тим. — Не делай этого, не то я утащу тебя за собой. А ты хочешь жить. Ты хочешь домой, к Саманте. — Лицо Тима в лунном свете было как мертвенно-белая маска с черными провалами глаз.

Джейк застыл.

— Не таким должен быть твой конец…

— Именно таким, — ответил Тим и улыбнулся — на маске появился еще один зловещий черный провал. — Был такой старый гангстерский фильм. Он все потерял, его обложили со всех сторон. И он карабкается на крышу… что-то в этом духе. Чтобы прыгнуть вниз. И в последнюю минуту он думает о тех надеждах, которые возлагала на него мать. «Вершина мира, мама», — голос его дрогнул, и он повторил громче, стараясь перекричать вой ветра: — Вершина мира, мама!

И рухнул вниз.

Глава 32

Клара без сна полулежала в продавленном кресле в своей тесной, заставленной мебелью гостиной. Свет был погашен, дверь не закрыта. Кровать — это уже не для нее. Кровать годится для молодого тела, которое не мучают постоянная боль в суставах и настойчивые требования мочевого пузыря; кровать годится для тех, кто еще не начал считать годы, оставшиеся до конца пути.

Она бодрствовала в своем кресле, как духи, которые затаились в темных уединенных пещерах вокруг ее дома, заглядывая в ее стеклянную дверь дикими, любопытными глазами.

И когда люди в ночи приходили к ней за советом и утешением, она поднималась с кресла и помогала им.

В эту ночь она ждала неприятностей.

Пэтси Джонс, хорошая девушка, превратившаяся теперь в хорошую женщину, получила-таки свою степень в университете. Она была в больнице по делам одного из своих подопечных, когда сестра Сэмми привезла туда Бена Дрейфуса. Пэтси сказала, что Бен переломал себе все ребра. Несчастный случай. Потом в больнице появились Сэмми с Джейком. Джейк ушел, Сэмми побежала его искать.

Залаяли собаки. Клара выпрямилась в кресле и увидела, что во двор въезжает автомобиль. А через несколько секунд Сэмми уже стучалась в деревянную раму стеклянной двери.

— Я здесь, — отозвалась Клара из темноты гостиной и включила лампу. Сэмми прошла в дом и присела на корточки перед ее креслом. Посмотрев на ее покрасневшие глаза, растерянное лицо и измятую рубашку, Клара нахмурилась и протянула ей узловатую руку. Сэмми бережно и благодарно пожала ее.

— Джейк исчез, — тихо и хрипло сказала Сэмми. — Я искала его повсюду. Вы не знаете, где он может быть?

— Нет.

Клара внимательно слушала ее рассказ. И каждое следующее слово все большей тяжестью падало на ее плечи. Всю жизнь Сэмми и Джейк шли к этому моменту, который, как туча, неясно вырисовывался на их горизонте. Назад хода нет.

— Помогите мне, — молила Сэмми. — Вы наверняка знаете, что все это значит. Я вижу это по вашим глазам. Рубин. Моя тетя. Тим. Пожар в Коуве. Человек, за убийство которого Джейка посадили в тюрьму. Все это как-то связано, ведь правда? Умоляю вас, Клара, объясните мне. Если вы мне не скажете, он опять окажется один на один со всем этим, как десять лет назад. А если с ним что-то случится, — Сэмми сильнее сжала ее руку, глядя на нее безумными, отчаянными глазами, — у нас уже не будет второго шанса.

Клара вздохнула. Ей стала ясна цель ее жизненного пути. Это тяжкий долг; ей легче было бы зажмуриться и не взваливать на себя эту ношу. Но она не могла. Она обещала бабушке Рейнкроу.

К востоку от Коува над вершинами гор вставало солнце, окрашивая облака в тревожный оранжевый и красный, что снова обещало ветреный день. Джейку хотелось, чтобы пошел дождь. Воздух стал бы чище, и дождь смыл бы слишком живые воспоминания о сегодняшней ночи. Джейк возвращался в Коув, размышляя, что же делать дальше, что сказать Саманте о Тиме и о том, что случилось на скале Разорбек.

Невозможно больше отрицать, что он ищет людей и узнает их неприглядные тайны благодаря своему дару. И, перекинув мостик в прошлое, можно рассказать Саманте, как Александра убила дядю Уильяма.

И хватит. Другие, куда более страшные вещи ей можно не открывать.

Но в Коуве Саманты не было. Зато он увидел во дворе «Кадиллак» Джо. Джо с Кларой плечом к плечу сидели на ступеньках террасы. Он открыл дверь, и Бо, который провел ночь взаперти, радостно выскочил навстречу и замахал хвостом.

Можно было и не прикасаться к Кларе и Джо — издалека было видно, что настроение у них мрачное. Но где же Саманта?

Клара с помощью Джо встала со ступеньки и, прижимая к груди коричневый кулак, пристально и скорбно посмотрела ему в глаза.

— Ты столкнул своего двоюродного брата с Разорбека?

— Нет. Но я был там. Он прыгнул сам. Помедлив минуту, Клара кивнула.

— Так я и думала.

— Про Тима уже известно всем. Тебя разыскивает полиция, мой мальчик. Тебя подозревают в убийстве, хотят допросить о том, где ты был этой ночью, — вступил в разговор Джо.

— Я спустился вниз и нашел его тело. Не мог же я бросить его там, если бы он оказался жив. Потом поехал в Ковати, нашел телефон-автомат и позвонил шерифу.

Он не чувствовал присутствия Саманты, и от этой пустоты у него кровь стыла в жилах. Словно прочитав его немой вопрос, Джо сказал:

— Ее здесь нет.

— Она пришла ко мне среди ночи, — заговорила Клара. — Искала тебя, боялась, что один ты опять влипнешь в страшные неприятности. И я рассказала ей все, Джейк. Время настало. Я рассказала ей все про ее тетку.

У него перехватило дыхание, и в грудь стал заползать дикий, леденящий ужас.

— Зачем?

— Я всегда понимала, что она должна это знать. Ты один не справишься. Ты пытался много раз, но это невозможно. Скрывая правду, не остановишь ту у которой пустая душа. Сэмми должна разобраться с этим — сейчас или когда-нибудь еще. — Клара взяла руку Джейка, разжала его пальцы и вложила в ладонь прохладный гладкий рубин. — Она сказала мне, где его спрятала, — объяснила Клара. — Она закопала его у бабушкиного источника. Ты постоянно был рядом и не чувствовал его, да, мой мальчик? Вот почему я уверена, что правильно сделала, рассказав ей. Потому что ты все еще слеп и глух.

Он молча смотрел на Клару. Саманта вернула ему рубин. Их недолгая любовь сверкнула, как звезда, но горе, кровь и проклятое прошлое погасили ее. А он так старался, чтобы все это не коснулось Саманты.

— Она поехала к Александре? — дрогнувшим голосом спросил он. — И вы ей позволили?

— Я сказала ей, что вы можете сделать это только вместе, но она не стала слушать.

— Я должен найти ее, пока она не добралась до Александры.

Джо предостерегающе поднял руку.

— Ты не успеешь далеко уйти, тебя поймают.

— Я должен использовать любой шанс.

Вдруг Бо поднял голову и залаял. Джейк повернулся к узкой подъездной дороге. Машина сворачивает к Коуву. Вместо тихой песни в голове у него зазвенел вопль ужаса — это не Саманта.

— Беги в лес! — закричал Джо. — Давай быстрей. Скройся с глаз. Спрячься. Объясняться будем мы с Кларой.

Джейк застонал — у него нет времени прятаться! Он не сделал ничего плохого! Как и десять лет назад. И так же, как тогда, это невозможно доказать.

— Если шериф возьмет тебя под стражу, Сэмми уже никто не поможет. Беги! — сердито встряхнула его Клара.

Этот жест вывел его из нерешительности, и, велев Бо оставаться на месте, он быстро пошел к лесу. Рубин жег ему руку, как раскаленный уголь.

— Не видели ни его, ни Сэмми, — говорила Клара помощнику шерифа. — Джо меня привез покормить старика Бо. Я слыхала, Сэмми с Джейком поехали к ее сестре. Дружок Шарлотты переломал себе кости и попал в больницу.

Помощник шерифа подозрительно посмотрел на Бо, который лежал, глядя в направлении леса и поскуливая.

— Что это с ним?

— Там неподалеку гнездо диких ос, — тотчас ответил Джо, — они его совсем измучили.

— Ну что ж, у меня приказ ждать здесь, пока Джейк не появится, — нахмурившись, сказал помощник шерифа. — Шериф хотел бы знать, где был Джейк, когда сенатор Вандервеер кратчайшим путем спускался с Разорбека.

Джо презрительно усмехнулся.

— У Джейка нет причин сталкивать с горы собственного двоюродного брата. Их пути разошлись, когда они были еще детьми. А после того как Джейк вышел из тюрьмы, они и не встречались.

— Губернатора хватил удар, и тут же его пасынок решил немножко полетать без парашюта. Может быть, это всего лишь совпадение, но все начальство штата будет носиться, как цыплята с отрубленными головами, ища объяснений.

— Я думаю, Тим Вандервеер сам это сделал, — сказал Джо. — У него всегда была неустойчивая психика. Может, оттого, что горевал об отчиме. Я слышал, врачи ничего хорошего губернатору не обещают?

Помощник шерифа всплеснул руками.

— Послушайте, мы просто опрашиваем всех, кто вчера вечером мог видеть сенатора. Всех, кто знает, в каком он был состоянии духа. Кто-то нашел его тело и позвонил нам. Мы хотим также выяснить, кто это был,

— Но ведь вы же записываете все звонки на пленку, правда? Шериф знает голос Джейка. Он считает, что это был Джейк?

— Черт возьми, диспетчер был полусонный, а в системе что-то сломалось. Звонок не записался.

Клара неотрывно смотрела на него не слишком ласковым взглядом.

— Джейк к вам сам приедет. Ему нечего скрывать. Как только он появится, мы пошлем его к вам. Возвращайтесь лучше в город. Джейк не заслужил, чтобы его везли в патрульной машине.

— Может, и не заслужил, но у меня приказ. — Он устроился на ступеньках, с подозрением поглядывая на Бо, потом так же подозрительно посмотрел и на Джо с Кларой. — Так что я, пожалуй, подожду. И вы тоже сядьте и подождите вместе со мной.

Наблюдая эту сцену из своего лесного укрытия, Джейк покрылся холодным потцм. Он в розыске, он одинок. С ним только так и не простивший его рубин. Совершенно бесполезный камень. Он повернул прочь от дома и побежал по этому прекрасному и безжалостному лесу.

В ушах у него звучало тихое, смертельное шелестение крыльев. Та, у которой пустая душа, ни на минуту не оставляла его.

— Миссис Ломакс? Кому еще позвонить?

Александра не ответила, и Барбара наклонилась к ней поближе. Александра смутно слышала негромкий гул голосов за закрытой дверью комнаты ожидания. Она не могла поверить в потерю. Тим был мертв. А меньше часа назад, сидя у постели Оррина и держа его безжизненную руку, она увидела, что врачи отключают аппаратуру — в ней больше не было надобности.

Александра не плакала, она словно застыла; ее секретарша плакала за нее.

Барбара повторила вопрос. Александра вздрогнула.

— Кому позвонить? — Она невидящими глазами смотрела в пространство. — У меня больше никого не остаюсь.

Барбара вновь залилась слезами.

— Там, внизу, журналисты. Наши люди просят вашего разрешения опубликовать заявление. Все сотрудники губернатора ждут в вестибюле.

— Пусть объяснят журналистам, что час назад умер мой муж, а прошлой ночью умер мой сын. Все остальное уже неважно.

— Что говорить о Тиме?

— Мой сын любил своего отчима. Был потрясен его болезнью. Несчастный случай.

Ложь. Все это ложь. Ее семью уничтожил Джейк. Джейк и Саманта. У Джейка были причины, а Саманту он сумел настроить против нее. Каким-то образом ему удалось приоткрыть двери прошлого, и он отомстил — он разрушил будущее Александры, убив тех, кого она любила, — точно так, как это сделала с ним она.

Но она еще заставит его оплатить счет за ее загубленную жизнь.

— А теперь я собираюсь домой, — объявила Александра. — В Пандору. У меня много дел. Пусть пришлют машину, я еду в аэропорт. Самолет поведу сама.

— Миссис Ломакс, так нельзя. У вас шок. Вы сами не знаете, что делаете.

Александра посмотрела на нее не мигая, демонстрируя сдержанную силу.

— Я всегда знаю, что делаю.

Сэмми медленно шла по бетонному летному полю, словно актриса, которой нужно сосредоточиться перед выходом на сцену. Ветер над аэропортом был пропитан запахами разогретого масла и бензина, низкие серые облака, казалось, прижимали горячий воздух к земле, а гудение двигателей сливалось со звоном крови у нее в ушах.

Вокруг маленького самолета Александры столпились официально одетые люди. Сэмми представила, как потеют они в своих темных костюмах. Самолетик был похож на большую игрушку. В центре толпы Сэмми увидела Александру — и в горе она держалась величественно. Элегантная убийца.

Эта женщина уничтожала всех на своем пути. Она подослала мерзавца ограбить ее родную сестру, чтобы раз и навсегда разрушить ее хрупкую финансовую независимость. Она не пощадила ни Сары, ни Хью, ни Элли. Она отправила Джейка в тюрьму за то, что он знал о ней правду.

Саманта узнала в толпе Барбару. Барбара почти одновременно взглянула на Сэмми, широко открыла глаза и поспешила к ней, приветливо протягивая руки. Казатось, она рада ее видеть.

— Вы появились как нельзя более вовремя, — сказала она Сэмми, обнимая ее. Сэмми съежилась. — Я словно чувствовала, что давние недоразумения не остановят вас в такой момент. Ведь вы родня.

При этом слове у Сэмми сжалось сердце. Да, родня! От этого не отмоешься. Родня — и поэтому у Джейка от нее тайны; поэтому он не может заставить себя сказать, что любит ее.

— Кровь — не вода, — ответила она.

— Как вы нас нашли?

— Сначала поехала в больницу, а там мне сказали, что вы здесь.

— Она хочет одна лететь в Пандору. Мы пытались ее отговорить, но она не слушает. Настаивает, что это займет всего лишь час и что время ей дорого. Саманта, у нее шок. Она не может говорить об Оррине и Тиме, она не может расслабиться и поплакать.

Сэмми посмотрела поверх головы Барбары.

— Я полечу с ней. Со мной она сможет поговорить. Я хороший слушатель. — И она направилась к тетке.

Александра увидела ее и окаменела. Ее лицо не отразило ничего — ни удивления, ни опасения, ни радости. Толпа расступилась перед Самантой, и она, не обращая внимания на устремленные на нее взгляды, подошла к Александре и крепко обняла ее за плечи.

— Как я рада, что успела поймать вас тут, — сказала она Александре. И мысленно добавила: «Да, я поймала тебя. Теперь ты от меня не уйдешь». — Я полечу с вами.

Александра обняла Сэмми.

— Видите? — сказала она остальным. — Моя племянница знает меня лучше, чем вы. Она верит, что я не сломаюсь. Мы с ней очень похожи. Мы обе сильные.

Сэмми кивнула.

Джейк вскарабкался на крутую насыпь, продрался сквозь густые заросли ежевики и остановился, тяжело дыша, на пустынной дороге неподалеку от окраины города. Лента дороги, затененной растущими по обе стороны огромными деревьями, огибала подножие горы и исчезала за поворотом. Можно было пойти по этой тихой дороге в надежде остановить какой-нибудь лесовоз или цистерну, которые порой пользовались ею, чтобы не въезжать в город. На это может уйти много времени; к тому же даже самый крутой шофер дважды подумает, прежде чем посадить в машину неизвестно откуда взявшегося человека весьма угрожающего вида.

Но выбора не было. Джейк пошел по дороге. Он не думал, куда, собственно, идет; он отгонял от себя эти мысли, потому что чувствовал, как его начинает охватывать ужас. Он изо всех сил боролся с наползающим ужасом.

День постепенно заволакивало серыми тучами и туманом; в такую погоду к ночи наверху туман густеет настолько, что становится вообще ничего не видно в двух шагах.

Он почувствовал приближение машины куда раньше, чем услышал ее. Машина — это скорее всего неприятности: помощники шерифа, полицейский патруль, лесник; все они, возможно, ищут его. Или просто местные жители, которые могут рассказать, где его видели. Он чертыхнулся и решил не искушать судьбу — снова нырнул в заросли ежевики.

Из-за поворота показался грузовичок-пикап последней модели. Джейк насторожился: грузовичок ехал слишком медленно. Может быть, конечно, водитель боится спугнуть оленя, который пасся на поросшей травой обочине. Но разумнее считать, что высматривают его. Грузовичок подъехал ближе. Окно было открыто, из него торчал локоть мощной черной руки в рубашке с короткими рукавами. Хоук Дуп окинул взглядом заросли — его толстощекое черное лицо сейчас было нахмурено и изрезано морщинами.

Джейк вышел на дорогу. Хоук остановил грузовик.

— Черт возьми, — сказал детектив. — Я слышал, местные ребята тебя ищут, и подумал, может, нужно тебе помочь. И смотри-ка — нашел тебя. Шестое чувство работает как часы.

Джейк рванул дверцу и забрался в кабину.

Поднявшись в самолет, они не сказали друг другу ни слова. Уже почти час Сэмми сидела рядом с Александрой в полном молчании. Самолет боролся с воздушными ямами, мимо проплывали облака, и если они соприкасались с иллюминатором, то по стеклу начинали бежать потоки воды. Саманта смотрела на свое отражение в этом плачущем зеркале и думала о Джейке.

Она вспоминала их счастье, печали, любовь, пытаясь связать оборванные нити и видя перед собой уже законченное покрывало, которое они вместе выткали. Она хотела завернуться в это теплое чудесное покрывало, и тогда ей будет не страшно. Вот чего она ждала — она хотела насладиться этим живительным теплом.

— Подлетаем к горам, — тихо и ядовито сказала Александра. — Мы почти дома. Долго еще ты будешь изображать сочувствие?

Ее голос вернул Сэмми к действительности. Пора. Она повернулась к тетке и некоторое время просто смотрела на нее — тонкий, чистый профиль, суровый рот, руки уверенно сжимают штурвал.

— Почему изображать? — спросила Сэмми.

— Перестань. Не такая уж я дура. Вы хотели нанести мне удар — ты и Джейк. Вы что, думаете, я не разгляжу вас за спиной какого-то журналиста? Вы думаете, я не поняла? Думаете, что можете разрушить все, что я построила, и жить-поживать, наслаждаясь победой? — Голос ее становился все громче и громче. — Вы убили Оррина! Вы убили Тима!

Сэмми откинулась назад и прикрыла глаза.

— Вам легче убедить себя в этом, чем признать горькую правду. Но я уверена, вы знаете, как один слабый толчок может повлечь за собой цепь самых неожиданных событий.

— С ним покончено. Слышишь? С Джейком покончено навсегда! Считай, что его больше не существует. Я докажу, что ночью он был с Тимом на этой скале и столкнул его в пропасть. Я докажу, что смерть моего сына не была ни несчастным случаем, ни самоубийством.

Сэмми открыла глаза.

— Посмотри на меня. Я жива. И буду жить еще долго и счастливо после того, как разделаюсь с Джейком. — Лицо Александры сияло торжеством безумия.

Сэмми положила холодную руку ей на плечо.

— На этот раз вам не уйти. Хватит лгать. Хватит нанимать Малькольмов Друри для черной работы.

Александра вздрогнула и посмотрела Сэмми в глаза. Челюсть ее дрожала. Саманта выпрямилась. Они были так похожи друг на друга. Кровная родня. Две стороны одной монеты.

— Вы подослали его к моей маме. Вы велели ему ограбить ее. Джейк выследил его и заставил расплатиться за все. Но вы не унимались и снова использовали Малькольма, чтобы уничтожить семью Рейнкроу. А за то, что Джейк наказал Малькольма, вы упекли его в тюрьму. Джейк знал про вас все. Но у него были связаны руки — дело даже не в том, что он был в тюрьме, он не хотел, чтобы я знала, какое чудовище моя родная тетя.

Сэмми помолчала, наблюдая за реакцией Александры. В глазах той промелькнуло что-то вроде страха, смешанного с яростью.

— Не отрицайте, я все равно вам не поверю. — Она сильнее сжата плечо Александры. — Вам не отвертеться.

Ужас, сковавший Александру, медленно отступал. Она вдруг почти успокоилась. Пламя угасло, остались тлеющие смертоносные угли.

— Как он узнал?

— Я не буду вам объяснять, вы этого не стоите. Но он знает, и я знаю. — Она спокойно посмотрела в пустоту ненасытных глаз Александры.

— Неужели ты не понимаешь? Джейк вынудил меня предпринимать некоторые шаги для защиты того, что мне принадлежит.

— Вам ничего не принадлежало, вы все украли.

— Я хотела владеть всей роскошью этого мира, — прошептала Александра. — И в том числе тобой. Больше, чем всем остальным. Ты — моя точная копия.

— Только в одном смысле — я никогда не отступаю.

— А если я скажу, что не посажу самолет, пока мы не придем к соглашению? — вкрадчиво спросила Александра.

Саманта не колебалась ни секунды.

—Я все равно не могу вернуться к Джейку. Вы убили его семью. Глядя на меня, он видит вас. — Она положила свои изящные, совершенные руки поверх Александриных, лежащих на штурвале. — Покончим с этим. Сейчас.

Александра улыбнулась. В этой улыбке была нечеловеческая, дикая гордость. И они обе отпустили штурвал, связанные этой взаимной разрушительной победой.

— Что с тобой? Ты заболел? — Хоук, одним глазом следя за оживленным движением на шоссе, другим косился на Джейка. «Заболел» звучало слишком слабо. Джейк почти перегнулся пополам, прижав локти к животу, он дрожал крупной дрожью и хватал воздух ртом.

— Остановись! — хрипло выдохнул он.

Хоук был слишком обеспокоен, чтобы задавать вопросы. Он свернул к поросшей травой обочине и остановил грузовик. Джейк сжал кулак, так что костяшки пальцев побелели, и ударил себя в солнечное сплетение. Хоук никогда не видел, чтобы лицо человека выражало столько боли и ужаса.

— Что-то случилось, — сказал Джейк. — Поехали назад. В горы. Скорей.

Хоук не сомневался, что действительно случилось нечто ужасное. Он развернул грузовик и на полной скорости помчатся по шоссе в противоположном направлении.

— Расскажи пока, в чем дело, — мрачно скомандовал Хоук. — Не позволяй воображению слишком уж разыгрываться. Приглуши его и выдай мне хоть что-то ощутимое. Потому что если Сэмми в Дареме, как ты говорил раньше, то мы ведь едем не туда.

Джейк откинулся на сиденье и обхватил голову руками. Из горла его вылетали гортанные звуки, от которых у Хоука кровь стыла в жилах.

— Ее там больше нет. Ее… вообще нигде нет. Одной рукой управляясь с рулем, другой Хоук потянулся к телефону.

— Младшая дочка моего брата работает секретаршей в больнице в Дареме. — Он набрал номер. — Луиза, милая! Это дядя Хоук. О, от нечего делать в свой выходной собираю всякие сплетни. У вас там полно начальства? Весь штаб губернатора? И журналисты? Да? Что слышно интересного? — Хоук внимательно выслушал ответ, поблагодарил и попрощался. — Миссис Ломакс часа два как уехала в аэропорт. Все говорят об этом, называют ее «стальной магнолией» и все такое. Потому что она решила лететь в Пандору одна на собственном самолете. — Он посмотрел на Джейка, которому с каждой секундой становилось все больше не по себе. — В аэропорту у меня есть приятель по рыбалке. Начальник охраны. — Хоук опять набрал номер. — Тедди, сукин сын! Это Хоук. Не буду слушать, как ты врешь про того окуня, некогда. Скажи лучше, у вас там не появлялась вдова губернатора? О? О? Да, отлично. Пока.

Хоук медленно положил трубку, словно на него давила тонна кирпичей. Джейк жадно смотрел на него. Хоук откашлялся.

— Миссис Ломакс решила лететь, невзирая на нелетную погоду. В аэропорт неожиданно приехала ее племянница. Они улетели вместе.

Сердце Джейка почти не билось. Ему казалось, что наступил конец света. Но от его голоса Хоук вздрогнул.

— Поехали туда, где можно взять вертолет.

— Где Сэмми?

Шарлотта остановилась во дворе и вышла из машины. Капли дождя струились по ее лицу, и она даже не закрыла дверцу, с удивлением переводя глаза с помощника шерифа на Клару и Джо. Все они сидели на террасе вокруг Бо, который лежал с мрачным видом, пристроив массивную седеющую морду на передние лапы.

— Их с Джейком целый день нет.

— Я сто раз сюда звонила, почему вы не брали трубку?

Джо обиженно посмотрел на помощника.

— Да вот, не разрешают.

Помощник шерифа неуклюже поднялся под разъяренным взглядом Шарлотты.

— У меня приказ, — громко сказал он, стараясь перекричать шум дождя и время от времени возникающий в его портативном радиопередатчике голос диспетчера, беседующего с другими помощниками. — Помогите мне найти Джейка, и я от вас отстану.

Шарлотта взорвалась:

— Я не знаю, где мой зять, но уж будьте уверены, если бы знала, то и не подумала бы вам помогать, чтобы потом ваши неонацисты замучили его допросами. Наверное, они с моей сестрой пытаются выяснить, отчего это наш общий двоюродный братик вчера сиганул со скалы. Тим умер, его отчим тоже умер, у моего парня, — она показала на Бена, который сидел в машине, весь перебинтованный, как мумия, — все кости переломаны — вам не кажется, что нам и без вас есть чем заняться? Я сейчас приведу его в дом и уложу в постель, и если телефон зазвонит, то трубку возьму я. И не вздумайте путаться у меня под ногами!

— Шарлотта, — нетвердым голосом вмешался Бен, — я в данный момент не в состоянии разыгрывать представление в духе Бонни и Клайда.

Казалось, помощник шерифа смущен,

— Мэм, уверяю вас у меня тоже есть чувства. Я учился в одном классе с Тимом. И Джейк с Элли постоянно защищали меня от его приставаний. Вся моя семья любила отца Джейка и в неоплатном долгу перед ним за то, что он всех нас лечил. Мои родители страшно гордятся, что на первую годовщину их свадьбы мама Джейка подарила им их парный портрет. — Он в смущении всплеснул руками. — Как и большинство здешних людей, я бы с удовольствием оставил Джейка в покое, и я желаю ему только хорошего.

Шарлотта помотала головой.

— Вот и расскажите это шерифу. И — валите отсюда. Бен, скажи свое слово. Он же не имеет права распоряжаться в этом доме и устраивать засаду на Джейка, правда?

Бен вежливо, но с очевидным трудом выпрямился — вывихнутая рука на перевязи, грудная клетка перебинтована.

— Боюсь, что имеет, но…

— Чшш, — сказала Шарлотта, вдруг устыдившись того, что она просит о помощи человека, который едва может сидеть и скорее уж сам нуждается в помощи. — Ты и так уже сделал больше, чем в человеческих силах, для меня, и Сэмми, и Джейка. Расслабься и наслаждайся покоем. Я справлюсь сама.

— Но если другие средства не помогут, любовь моя, — слабым голосом настаивал Бен, — то я выползу из этого автомобиля и укушу за икру каждого, кто тебя обидит.

— Я буду хорошо себя вести, — вздохнула Шарлотта. — Сэмми и Джейк скоро появятся.

Вдруг рация на плече у помощника шерифа пикнула, после чего голос диспетчера назвал его имя:

— Дуан!

— Здесь, — ответил он.

— Ты все еще у Рейнкроу?

— Да. Но пока я дождался только свояченицы Джейка, и она честит меня на чем свет стоит.

— Быстро езжай к аэродрому. Шериф собирает там всех. Миссис Ломакс вылетела из Дарема и уже час как должна была приземлиться. Мы думаем, что самолет попал в туман.

Клара пробормотала что-то на чероки. Шарлотта в шоке застыла. За последние сутки Оррин умер от инфаркта, Тим погиб. А теперь, похоже, что-то случилось с тетей Алекс. Словно бы открылась черная дыра, глотает всю семью, одного за другим. Но где же Сэмми и Джейк?

— Выезжаю, — ответил помощник шерифа.

— Дуан! — закричал диспетчер. — Погоди.

— Что?

— Свояченица Джейка ведь тоже племянница миссис Ломакс.

Помощник удивился так, как будто только что это понял, и вопросительно посмотрел на Шарлотту. Она мрачно кивнула.

— Не думаю, что она будет скучать без меня, — с чувством сказал он.

— Дуан! Ты лучше захвати ее с собой. Ее сестра тоже в самолете, вместе с миссис Ломакс.

Колени у Шарлотты подогнулись, она прислонилась к дверце машины. Как сквозь туман, она слышала, что Клара говорит о чем-то с Джо. Лишь одно странное слово застряло у нее в голове. Равенмокер.

Глава 33

Сэмми плавала в волнах кошмарного забытья, охваченная ужасом, ничего не понимая. Ее жизнь словно бы разлетелась на кусочки — рубины, сверкающие, как чьи-то глаза; тяжелые крышки старых сундуков, захлопывающиеся над ней; станки, клацающие, словно деревянные челюсти; годы одиночества, когда Джейк был в тюрьме и утром не хотелось просыпаться, потому что, открывая глаза, она понимала, что его нет рядом.

Из этого черного забытья возникла мучительная боль, которая заставила ее открыть глаза и глубоко вздохнуть. Малая часть ее сознания отличала разрозненные детали — искореженный кожух кабины зажал ее ноги; на руке у нее кровь, под щекой — жесткая поверхность панели управления. В разбитом боковом иллюминаторе виднелся крутой склон скалы и сломанные деревья, тонущие в густом сером тумане.

Чтобы повернуть голову, ей понадобилась вся ее воля. Каждое самое слабое движение вызывало новую волну боли. Чтобы сделать пытку не такой мучительной, она опять сосредоточилась на мелких подробностях. Тусклый, меркнущий свет. Одно отломанное крыло лежит прямо на носу самолета — странное зрелище. В разбитых иллюминаторах — густые кроны деревьев. На деревьях не бывает столько веток, они все наверху. Недоумение перешло в беспомощный ужас. «Думай», — безмолвно повторяла она про себя.

Ее внимание привлек резкий скрежещущий звук. Трение металла о металл. Она почувствовала дрожь самолетного каркаса. И неестественное положение собственного тела, и то, что узкая полоска пристяжного ремня врезалась ей в бедро. Ей не сразу удалось сложить все это воедино, но наконец она поняла.

Зацепившись за скалу и сломанные деревья, обломки самолета висели над пропастью.

Саманта зажмурилась и глубоко вдохнула. Умостив другую щеку на панели управления, она изо всех сил боролась с наползающей дурнотой. Когда боль чуть утихла, она открыла глаза.

Сплошные сосновые ветки. Самолетик врезался прямо в крону огромного дерева; мощная ветка пробила ветровое стекло, и на этой-то ветке он висел, как бабочка на булавке. Сэмми с трудом приподняла левую руку. Каждая мышца ощущалась отдельно от остальных и страшно болела. У нее хватило сил положить руку на тонкие пушистые ветки, потом рука упала уже самостоятельно, прижав своей тяжестью ветки. Саманта ощутила под пальцами холодную кожу и влажную ткань.

Александра была придавлена этой же веткой. Голова откинута на сиденье, глаза закрыты — лицо ее было зловеще спокойным, словно она просто спит. Но светло-серый жакет весь в крови.

Сэмми провела пальцами дальше, нащупала мягкую ткань блузки и, ошутив медленное, затрудненное биение сердца, отдернула руку.

Веки Александры дрогнули, она посмотрела на племянницу, так долго ускользавшую от нее. Откинутая голова и полузакрытые глаза придавали ей высокомерный вид. Она пошевелила губами, и Сэмми с трудом разобрала:

— На сей раз он тебя не найдет.

— Ты просто охренел! — закричал пилот вертолета. Джейк услышал, но не ответил. Его внимание было приковано к колышущейся серой массе внизу. Деревья, до которых было рукой подать, то возникали, то исчезали в просветах глухого тумана. Он старался очистить сознание от мыслей и включить интуицию, но ему мешал парализующий страх, ужаснее которого он не знал ничего. Он чувствовал, что они летят в верном направлении — но вдруг он выдает желаемое за действительное? На плечо ему легла рука Хоука.

— Я сказал, что долетим докуда сможем, пока не спустится туман, — продолжал пилот. — Все. Долетели. Я выжил в двух вьетнамских кампаниях не для того, чтобы загнуться в родных горах.

— Нужно возвращаться, — подтвердил Хоук и слегка потряс Джейка за плечо. — Я уже ничего не вижу, и ты, наверное, тоже.

— Нет. Мы еще далеко, но я до них доберусь.

— Тебе же не с чем работать. У тебя нет ни одежки твоей жены, ни ее побрякушки, ничего.

— Высадите меня. Найдите какую-нибудь полянку — все равно. Здесь. Там. Где-нибудь, где удастся.

Пилот громко выругался.

— Ты имеешь в виду эту груду гнилых стволов? Вертолет не сможет туда сесть.

— Тогда подлетим как можно ближе — я прыгну.

— Все ноги на фиг переломаешь.

— Давай. — Джейк повернулся к Хоуку. — Возвращайся и посмотри, какую можно послать помощь. Северные вершины Этоуа. Скажи там, что самолет упал где-то между этим местом и горой Гибсона.

— Это тридцать миль пересеченной местности, — безнадежно произнес Хоук. — Дюжина вершин. Сотни пещерок, перевалов и…

— Хоук, я без нее не вернусь. Она жива. Это единственное, что я знаю точно.

— Боюсь, я не смогу тебе помочь, пока туман не поднимется. То есть до завтрашнего утра.

— Значит, сделай, что будет возможно. Хоук опустил плечи.

— Давай подлетим поближе, Энди. А то он выпрыгнет прямо здесь.

— Ладно. Его кости, в конце концов.

Вертолет повернул к вершинке, и Хоук в последний раз сжал плечо Джейка.

— Господь благослови тебя. Ты уже слишком далеко зашел, чтобы вернуться ни с чем.

Джейк сдвинул свое сиденье и надел рюкзак, который протянул ему пилот: фонарь, спички, одеяло, связка веревки, фляжка с водой, охотничий нож и пистолет. Вертолет завис над горой так низко, что утонул в, облаке прозрачного тумана. Джейк открыл люк и стал всматриваться в поваленные деревья.

— Будешь прыгать с двадцати футов, — прокричал пилот. — Ниже никак!

Найдя среди стволов кусочек незаваленной земли, Джейк прыгнул.

Он ударился о мягкую землю с такой силой, что ноги подогнулись и он упал на бок. Голова кружилась. Несколько секунд полежав неподвижно под винтом вертолета, он поднялся и, пошатываясь, посмотрел вверх. В открытом люке маячило лицо Хоука. Джейк поднял руку в знак прощания. Хоук показал ему большой палец.

Вертолет набрал высоту и скрылся в тумане. Джейк остался один на вершине, затерянной в тумане, среди шелеста ветра в глухих лесах.

Он постарался отключиться полностью, чтобы превратить себя в стрелку компаса, притягиваемую Самантой. В надежде, что глубокая верность ее сердца укажет ему путь.

Сидя на крепком складном стуле в углу служебного помещения аэропорта, Клара смотрела и слушала, держа свои мысли при себе. Люди в официальных костюмах роились, как пчелы в улье, сновали по жаркому, душному пространству зала, перенося свои соображения, как крупицы пыльцы, от телефонов к карте на стене и обратно. Шарлотта бежала то за одним, то за другим и всем задавала вопросы, на которые не было ответов.

— Что скажешь? — шепнул Кларе Джо. Он был стар и мудр, как она, и спокойно сидел, скрестив ноги, на полу рядом с ее стулом — в стороне от окружающей суеты.

Клара наклонила голову.

— Джейк найдет Саманту. Больше никому ее не найти.

Он вздохнул. Из ровного гула голосов выделился голос Шарлотты.

— Но хоть что-то вы сегодня сделаете? — трясла она за грудки высокого мужчину в форме рейнджера.

В ответ он покачал головой.

— В такой туман нельзя посылать самолеты. Все, что мы можем, — это организовать поисковые команды и начать прочесывать лес в местах наиболее вероятного падения самолета. К утру у нас будет сотни две людей и дюжина самолетов, готовых к вылету.

— А сейчас вы можете послать профессиоыальных следопытов с собаками.

— Но ведь их нужно на чем-то доставить к месту. Без самолетов не обойтись. И слишком большой риск в темноте, в тумане. Надо ждать.

— Мой зять — лучший поисковик штата. Он бы не стал сидеть здесь и выискивать уважительные причины. Он бы уже давно был с собакой в горах, невзирая на погоду.

— Ну, другого такого, как Джейк Рейнкроу, нет. Мне очень жаль. Я понимаю, что вы не в себе от страха, но уверяю вас, единственное, что нам остается, — это ждать утра.

— Шарлотта. — Бен подошел к ней, согнувшись от боли и обнял ее здоровой рукой. Она чутьне плача, приникла к нему. На лице у него было написано, что он взял бы на себя и ее боль, если бы смог. — Я не верю, что Джейк не знает о случившемся. Да ты и сама уверена, что он уже ищет их.

Но как же? Он не заезжал домой, чтобы взять Бо, он никому не звонил, чтобы узнать маршрут самолета …

— Простите, — обратился к ним худенький чернокожий юноша, — могу я отнять у вас минутку?

Только Клара заметила как он выскользнул из своего тихого угла, где непрерывно, к ее недоумению, строчил что-то в блокноте.

— Я Боб Фримен.

— Он журналист, — перебил Бен, крепче прижимая к себе Шарлоту и встревожено на нее глядя.

— Тот самый, о котором я тебе говорила, — быстро сказала Клара на ухо Джо. Тот вздрогнул.

— Которому Джейк послал …

— Да.

— Думаешь, он понял, откуда пришло письмо?

— Надеюсь, что нет

Бен пристально посмотрел на молодого человека.

— Я знаю ваши статьи. Я потрясен. Кроме всего прочего, еще и тем, что вам удалось проникнуть в этот зал, в то время как остальные представители прессы пребывают за дверью.

— Преимущество местного уроженца. Я родился в семье фермеров-арендаторов неподалеку от Пандоры в соседстве с родственниками шерифа, которые тоже когда-то пострадали от старой истории с перегонными аппаратами.

— Сейчас я не могу думать ни о чем, кроме своей сестры, — сказала Шарлота. — И нашей тети, — спохватившись добавила она.

— Я понимаю. У вас дружная семья?

— Она сейчас не в том состоянии, чтобы обсуждать проблемы своей семьи, — осторожно сказал Бен.

— Ничего. Я буду говорить, — ответила Шарлота. — Может быть, это поможет мне понять, что же произошло. — И она расправила плечи. — После смерти нашей матери тетя взяла нас с сестрой к себе. Это было незабываемо. Тетя не могла бы глубже проникнуть в нашу жизнь, будь даже мы ее собственными детьми.

— Вы говорили в последние дни с вашим кузеном?

— Вчера он заходил повидаться. Его потрясла болезнь отчима, но, к сожалению, у меня было не слишком многовремени для разговоров, потому что мне нужно было вести в больницу моего друга, который пострадал от несчастного случая. Я очень сожалею о кончине своего кузена.

— На ваш взгляд, у него был тяжелый характер?

Шарлота слабо кивнула.

— Но при этом была у него одна черта, о которой почти никто не знал. Он всегда живо интересовался, что происходит со мной и с сестрой. Он появлялся у нас, когда мы меньше всего его ожидали, и, если нас что-то огорчало, он ухо готов был отдать на отсечение …

Бен громко закашлялся. Шарлота испуганно посмотрела на него и помогла ему поудобнее устроиться на стуле.

— Ваша сестра … — начал журналист.

— Моя сестра? — Шарлота, теребя узел рубашки, невидящими глазами смотрела в пространство. — Моя сестра, — ее голос задрожал, — передайте вашим читателям, что для моей сестры семья всегда была на первом месте. Именно поэтому она и села сегодня в этот самолет. Может быть это сочтут глупым. Но Сэмми никогда не забывала о нашей тетушке.

— Еще один вопрос.

Снаружи послышался какой-то шум, и дверь зала распахнулась. Клара заворожено смотрела, как в дверь вошел еще один чернокожий — на сей раз огромный, толстый, медведеподобный. В горах много белых, много индейцев, но чернокожие здесь редкость. А тут в одном месте, в одно время — целых двое. Это должно быть знак.

— Еще один вопрос, Шарлота, — повторил Боб Фримен, не упуская между тем из вида вошедшего. — Не кажется ли вам странным, что ваш зять исчез именно тогда, когда божий гнев, если можно так выразиться, обрушился на семью его жены?

Шарлотта зашипела, как разъяренная кошка.

— Каждое мое слово — напрасно я вообще с вами разговаривала! — каждое мое слово — правда! И уверяю вас, Джейк никогда не сделает ничего плохого тому, кого любит Сэмми.

— Кто тут говорит о Джейке? — прогремел голос огромного негра. — Вы хотите знать, где был Джейк? Со вчерашнего вечера он был со мной, а если кто возражает, тот, стало быть, считает детектива Хоука Дула, полиция Дарема, лжецом!

— А где он сейчас? — внезапно севшим голосом вопросила Шарлота.

Детектив Дуп подошел к стене и ткнул пальцем в некую точку на карте.

— Вот здесь. Разыскивает жену и ее родственницу. Господь да поможет ему.

Пропал. Это слово всегда было для Джейка пустым звуком. Он представлял себе, что значит ослепнуть, оглохнуть, даже что значит парализован — но не это. Он всегда знал, что ничто не исчезает бесследно. А уж тем более никто.

Грязный, мокрый, он с трудом переставлял ноги, которые страшно болели после прыжка и многих пройденных миль, натыкался на стволы деревьев, спотыкался о корни. Фонарь он выключил — нужно было экономить батарейки. Он вырос в лесу и умел ходить по лесу, но сейчас это умение уже не помогало.

Он потерял какой-то важный кусочек этой головоломки; перед его внутренним взором зияла пустота. Он не мог определить, приближается ли он к Саманте или просто блуждает.

В темноте и тумане он видел не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. Он продвигался на ощупь — то шел, то полз, карабкаясь на холмы, скользя и падая на спусках.

Взойдя на очередной перевал, он остановился передохнуть. И, подняв ногу, чтобы сделать следующий шаг, вдруг ощутил страшную, режущую, обжигаюшую боль, которая распространилась по всему телу, дошла до руки, боль настолько сильную и внезапную, что он упал и покатился по земле, содрогаясь и хватая воздух ртом.

Вот что чувствует сейчас Саманта.

Эта мысль заставила его застонать. Его тайная месть стала причиной того, что Сэмми в одиночку решила наказать Александру.

В одиночку и в неведении.

Она ведь не научена жизнью держать то, что знаешь, при себе. Она не понимает, что пустая душа поглотит того, кто ее распознал.

Он снова перегнулся пополам от боли, конвульсивно схватившись за живот. К поясу джинсов был пристегнут маленький кожаный мешочек с рубином, и пальцы Джейка непроизвольно, сами собой ухватились за него, как когда-то давно, когда он был еще маленький. Он развязал мешочек и зажал рубин в дрожащей руке.

— Возьми меня, — громко сказал он, — возьми меня и спаси Саманту. Больше я ничего не хочу.

Боль прошла.

Он ощутил в себе новую, спокойную силу, сел, потер в ладонях рубин и с облегчением вздохнул — чудо совершилось.

Его по-прежнему окружали темнота и туман, но теперь он знал, где искать Саманту.

Разбитый самолет, похоже, еле держался, готовый вот-вот рухнуть в пропасть. Сэмми застонала. Единственным спасением для нее были все более и более долгие периоды забытья. Когда она приходила в сознание, начиналась безмолвная внутренняя борьба — борьба с надеждой и стремлением выжить.

«На сей раз. Джейк тебя не найдет».

«Надо верить, что найдет».

«Не думай об этом. Ты поступила правильно. Именно этим все и должно было кончиться». Такой примерно диалог вела она сама с собою.

Она ничего не видела; все звуки казались зловеще громкими. Вой ветра, поскрипывание сосновых ветвей и тихий хрип дыхания Александры. Затуманенному сознанию Сэмми мерещилось огромное голодное чудовище, которое пристально следит за ней из своего логова.

Саманта надеялась только, что умрет раньше, чем кошмарное чудовище прикоснется к ней своим горячим дыханием.

Но оно приближалось. Сэмми попыталась поднять голову. У нее закружилась голова; сквозь звон в ушах она услышала, как под его огромными лапами похрустывают ветки.

Сейчас Александра съест ее живьем и ускользнет в туман, и значит, все жертвы напрасны. Значит, так и не удалось освободить от нее Джейка. Она беспомощно заплакала.

— Саманта. — Это был голос Джейка, хриплый и ликующий крик. Луч света скользнул по ее лицу. Она старалась поднять веки, но это было слишком тяжело. Вслед за лучом света она почувствовала на щеке ласковое прикосновение родной руки.

Порыв ветра опять качнул самолет.

— Поздно, — простонала она. — Уходи…

Ответа она не услышала — ее снова поглотило забытье. Свет померк. И его рука тоже исчезла.

Потом раздался металлический скрежет — Джейк открыл покореженную дверцу и бережно провел рукой по всему ее телу, а потом вложил что-то в ее левую ладонь. Почему-то сразу стало легче.

— Держи крепче, — сказал он ей.

Она сжала пальцы и не разжала даже тогда, когда вновь потеряла сознание.

Когда она очнулась, он медленно и осторожно освобождал ее ноги из-под искореженных обломков кабины.

— Я знаю, больно, — хрипло сказал он. — Потерпи еще чуть-чуть.

Что-то хрустнуло, сосновые ветки хлестнули ее по лицу — сук, на котором держалась кабина, сломался, кабина заскользила вниз, но остановилась, наткнувшись на что-то еще.

— Потерпи еще чуть-чуть, — повторил он. Ее голова упала к нему на грудь. — Прости, но сейчас будет очень больно. — Он обхватил ее обеими руками.

— Нет, — сказала Сэмми. — Она держит меня за руку.

Ледяной рукой Александра крепко сжимала ее запястье. Джейк застонал в гневном бессилии. Сэмми поняла, что, держа ее, он просто не может дотянуться до пальцев Александры.

— Не пущу, — слабо прошептала Александра, словно все ее силы сосредоточились на том, чтобы удерживать Саманту около себя.

Так, как было всегда. Александра всю жизнь боролась с Джейком, чтобы подчинить себе душу Саманты и властвовать безраздельно. Гнев ослепил Сэмми.

— Не смейте! Я не позволю утащить Джейка в пропасть.

— Я вернусь за вами, Александра, — насколько мог спокойно, сказал Джейк. — Отпустите ее. Клянусь, через две минуты я вернусь и вытащу вас.

«Она ведь убила всю твою семью, — подумала Сэмми. Слабый протестующий звук сорвался с ее губ. — Как ты не понимаешь? Она ведь убьет и тебя тоже».

Пальцы Александры сжались еще сильнее.

— Врешь, — еле слышно выдохнула Александра. — Ты не станешь… мне помогать. Мне никто… никогда… не помогал.

Самолет снова качнуло.

— Разожми руку, Саманта, — громко сказал Джейк. Сэмми бессознательно подчинилась. — Возьмите его, Александра. Если вы не верите, что я вернусь за вами, то за этим-то камнем я приду наверняка.

Сэмми попыталась удержать рубин, но не успела — Александра быстро схватила его. Джейк вытащил Сэмми из кабины. Она обмякла у него на руках, вновь потеряв сознание от боли. Он вскарабкался со своею ношей на несколько футов вверх и бережно уложил Саманту на землю.

Сэмми сквозь забытье ощутила, как он еще раз пробежал руками по ее телу, и услышала его короткое хриплое рыдание. Он обхватил руками ее лицо — бесконечно легко, ласково и нежно.

— Я люблю тебя, — сказал он. Она шевельнула губами, но он тихонько прижал к ним палец. — Я люблю тебя, — повторил он. — И Александре вовсе не обязательно умирать для этого. Я всегда тебя любил.

Он поднялся на ноги и опять пошел к обломкам самолета. Сэмми из последних сил позвала его назад, но он включил фонарь и нагнулся к кабине. Взгляд меркнущих голубых глаз Александры был устремлен прямо на него; ее бледное застывшее лицо казалось еще бледнее на фоне темной зелени сосновых веток, обрамлявших его.

— Ты пришел за камнем, — произнесла она угасающим голосом.

— Нет. Он не вернет мне ни мать, ни отца, ни сестру. Он уже послужил той цели, для которой предназначен. Он мне больше не нужен.

— Тогда зачем…

— Я больше не хочу, чтобы Саманта страдала. Я вытащу вас отсюда — но не ради вас, а ради Саманты. И ради себя. — Он начал обламывать тонкие ветки, подбираясь к той, что придавила Александру. Александра не сводила с него глаз, но ни страх, ни ненависть уже не имели власти над ним.

— Я… одна такая на свете… — хрипло выдохнула она. — Сейчас поймешь…

Джейк отвел ветки в сторону — все они были залиты кровью — и ахнул. Толстая ветка насквозь пробила тело Александры. Он с ужасом смотрел на нее. Она улыбнулась — последняя усмешка над ним, над всем миром, над собой.

— Моя судьба… терпеть…

Налетел порыв ветра, и крыша кабины накренилась. Беспомощно смотрел Джейк, как все глубже и глубже острый обломок впивается в нее. Дядя Уильям. Мама, папа, Элли. Что ж, он прошел свой путь до конца. Ему не в чем себя упрекнуть.

И он отпустил отведенные ветки.

Сэмми, плача, звала его.

— Иди к ней, — сказала Александра, гордо откинув голову. — Я умираю. И отдаю ее тебе.

— Вы не можете отдать то, что вам не принадлежит сквозь зубы сказал он, наклоняясь, чтобы отстегнуть пристяжной ремень. Она выругалась, ткнула кулаком в его ладони и оставила в них рубин, липкий от ее крови. Глаза ее злобно сверкнули.

— Он мой, — прошептала она, — потому что я готова за него умереть.

Самолет заскользил вниз, отбросив Джейка назад и расцарапав ему щеку какой-то острой торчащей железякой.

Он упал рядом с Самантой. Он, наконец, был свободен.

Та, у которой пустая душа, растворилась в ночи, канула в бездонную пропасть, чьим порождением она была.

Глава 34

— Куда это вы направляетесь, Боб Фримэн? — Шарлотта блокировала больничный коридор, как полузащитник на футбольном поле. В журналисте не было ничего угрожающего, но у нее уже сдавали нервы. Она не спала всю ночь, и утро уже близилось к полудню…

— Всего лишь несколько вопросов, — ответил он, глядя не на нее, а на Бена, лежавшего на каталке, которую предоставили в его распоряжение медсестры.

— Не ждите от меня помощи, — мрачно заявил Бен. — Я на посту, я охраняю дверь.

— Зачем мне снова говорить с вами, Фримэн? — поинтересовалась Шарлотта. — Я ведь даже не знаю, как вы воспользуетесь тем, что я наговорила вам вчера.

— Текстуально. Это понятно?

— Пожалуй.

— Как себя чувствует ваша сестра?

— Вы можете получить исчерпывающую информацию у врача.

— Да, но она скорее напоминает счет из прачечной. Перелом руки, перелом ноги, ссадины, ушибы. А что она почувствовала, когда ее муж спас ее?

— Она не удивилась. Джейк по-прежнему лучший поисковик штата. И если кто-то и мог найти обломки самолета, то в первую очередь он.

— Я бы сказал, у него замечательный талант.

— Я бы сказала, он прекрасно умеет читать карты. И никогда не отступает, — непреклонно уточнила Шарлотта.

— Может быть, все же вы оживите для меня сухие факты?

— Какие именно?

— Когда Джейк нашел самолет, ваша тетя была мертва, а ваша сестра пыталась выбраться.

— Ну, все так и было. Джейк завернул ее в одеяло и развел костер. А через несколько часов их нашла команда спасателей.

— Джейк сейчас с ней?

— Конечно. Он не отходит от нее ни на минуту. Из палаты вышел Джо.

— Они готовы.

— Пока, Боб. Пишите правду, больше ничего. — Шарлотта повернулась было к дверям палаты, но, передумав, остановилась и оглянулась на журналиста. — Подождите. Ладно. Пойдемте, увидите сами. И расскажете об этом людям. Только правду! Вы хотели что-то «оживить», так получайте. — И они с Джо вкатили Бена в палату.

Джейк сидел у постели Сэмми, держа ее за руку, свободную от гипса. Он выглядел ужасно. Она тоже. Но он не отпускал ее руки, и они нежно смотрели друг на друга. В углу на стуле сидела Клара Большая Ветвь. У окна стоял Хоук Дуп.

В изножии кровати ожидал священник. Шарлотта махнула журналисту рукой, чтобы он остался у двери. Боб и без того застыл на месте, широко раскрыв глаза от удивления.

И с благословения всех присутствующих Джейк и Сэмми поженились еще раз.

По палате витали ангелы и самые лучшие воспоминания.

К перилам веранды был привязан маленький коричневый мул. Маленький коричневый мул, запряженный в двухколесную повозку.

Подарок, мягко говоря, был неожиданный. Выглянув из окна машины, Саманта с улыбкой обратилась к Джейку:

— Пока я была в больнице, Бо очень изменился. Джейк улыбнулся — легкой довольной улыбкой, которая теперь часто играла у него на губах. Из-под крыльца вылез Бо собственной персоной, словно желая опровергнуть предположение Сэмми, что он превратился в мула. Саманта погладила его по огромной лобастой голове.

— Наконец-то я дома, — прошептала она. Джейк склонился над ней, и она погладила его по щеке. — Дома.

Он перенес ее на террасу и бережно усадил на ступеньки.

— А зачем нам карликовый мул и игрушечная тележка? — спросила она.

Он подошел к толстому, сонному животному и почесал его за ухом.

— Она уже совсем старушка. Им с Бо будет хорошо вместе. Помнишь, я рассказывал тебе о Грэди?

— А, тот пони, который в детстве был у вас с Элли? Как я могла забыть! Это просто легендарный пони.

— Легендарный. А это его дочь. Он, видишь ли, питал слабость к ослицам. Однажды одна ослица с фермы в Ковати нанесла визит в Коув. Когда мы поймали ее и отвели домой, она загадочно улыбалась.

— Это дитя их любви?

— Да. Я купил ее. — Он с нежностью посмотрел на Сэмми. — Я хочу, чтобы у наших детей было все, что было у нас с Элли. — И, помолчав, торжественно добавил: — Кроме укусов и оттоптанных пальцев.

Сэмми сквозь слезы посмотрела на него.

— Она действительно старая. Надо поторопиться с детьми. — Она смущенно отвела глаза. — А у меня все или растянуто, или вывихнуто, или ушиблено, или в гипсе.

— Ничего. У нас теперь есть время. Много времени. — Он нежно поцеловал ее. — Но запомни, это тело принадлежит не только тебе. Не повторяй больше таких вещей.

— Трудно поверить, что ее уже нет.

— Я понимаю. — Он пошел в дом через минуту вернулся с охапкой подушек; не говоря ни слова, разложил их в тележке и усадил в это мягкое гнездо Сэмми.

— Я повезу тебя на прогулку. Нам нужно кое-что сделать.

Они направились к Скале Знаков. Джейк вел мула в поводу, а когда тропа стала слишком крутой и узкой, то привязал его к дереву и понес Сэмми на руках. Она не представляла себе, зачем они пришли на эту широкую гладкую каменную площадку, покрытую древними письменами. Джейк осторожно усадил ее и сам сел рядом, взяв ее за руку. Они долго молчали.

— Когда я сказал ей, что камень мне больше не нужен, это была правда, — наконец сказал он. — Я нашел тебя. Это самое главное.

Сэмми зажмурилась и произнесла про себя короткую благодарственную молитву. Когда она открыла глаза, Джейк с любовью и беспокойством смотрел на нее.

— Он нам не нужен, — сказал ей Джейк. — Пусть он останется здесь.

— Ты хочешь просто оставить его здесь?

— Да, в этих горах, которым он принадлежит и принадлежал всегда. — Он вынул рубин из кармана джинсов. — Будет правильно, если мы сделаем это вместе.

Сэмми кончиком пальца коснулась рубина. Прощай, прошлое. Будущее наше прекрасно. Джейк поднялся, подошел к самому краю каменной площадки и медленно разжал пальцы. Рубин исчез в тайниках горы.

Джейк оглянулся на Сэмми и встретил ее восхищенный взгляд. В душе его царили мир и покой. Мир и покой — в ее душе. Они вместе. Навсегда.